Вторник, 19 сентября

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Приближался полдень, когда скорый замер у перрона Московского вокзала. Вот и Питер! Давненько я здесь не бывал!

Дождавшись, пока в проходе станет свободнее, я вскинул на плечо дорожную сумку, взял «дипломат» и вышел на платформу.

Неподалеку, у фонарного столба, маялся невзрачный тип в мятых брюках. В правой руке он держал желтый полиэтиленовый пакет. Я, как положено, достал платок, вытер лоб и двинулся вдоль поезда к вокзалу. Через несколько секунд тип прокаркал мне в спину:

— Извиняюсь, это не вы оставили в вагоне?

Я обернулся.

— А! Мои бумаги… Спасибо, дружище!

Он протянул мне пакет, оказавшийся довольно увесистым, и мгновенно растворился в толпе.

Мельком глянув на электронные часы над входом в вестибюль, я вдруг вспомнил, что вот-вот должна грянуть петропавловская пушка, и ощутил неодолимое желание узнать, а слышен ли ее выстрел здесь, среди вокзальной сутолоки. На меня иногда накатывает. Даже в драматических ситуациях. Вместо мыслей о главном в голову лезут всякие пустяки. И обычно я даю им поблажку.

Отойдя в сторону, я закурил, не сводя глаз с секундной стрелки.

Ну?

Бац! — донесся от Невского тугой хлопок, уверенно вклинившийся в несмолкаемый гомон. Ого! Слышно, да еще как, хотя, кажется, никто, кроме меня, не обратил внимания на это замечательное событие.

Я не спеша направился к площади Восстания, за которой в одном из корпусов гостиницы «Октябрьская» мне был забронирован отдельный номер. На семь суток. Впрочем, я рассчитывал управиться быстрее.

Человек, которого мне предстояло уничтожить на сей раз, не внушал серьезных опасений.

Как я сказал? «Уничтожить»? Хм! Это, конечно, оговорка. Я, слава Богу, не киллер какой-то и даже не знаю, где у пистолета предохранитель. Сама мысль о физическом насилии, терроре, лужах крови и изувеченных трупах внушает мне отвращение.

Я уничтожаю не людей, а их репутации, реноме, авторитеты. После проведения акции мои жертвы продолжают биологически существовать, но судьба их круто меняется. Только что рулившие по цветущей дороге жизни, они вдруг обнаруживают себя в грязном кювете. К удовольствию моего заказчика. С ними перестают здороваться, их ненавидят и презирают, им никогда уже не подняться из дерьма и даже не понять, как же они там очутились, ибо работаю я настолько ювелирно, что на меня не падает и тени подозрения. Нередко очередной бедолага видит во мне единственного друга, не покинувшего его в беде. Так, несомненно, будет и сейчас. Без проблем. В моем послужном списке всего одна осечка, да и та произошла не по моей вине, к тому же пять лет назад. Быльем поросло…

Моему работодателю (если угодно — шефу, боссу, хозяину, а еще вернее, капитану нашей команды, КЭПу со всех больших букв) незачем волноваться. А он человек солидный, известный и популярный в массах, не чета вчерашней шпане, прорвавшейся к пирогу. Птица бо-оль-шого полета. Это… Ладно, о КЭПе позднее.

Уже через полчаса, приняв душ, я стоял у окна своего номера, откуда открывался вид на площадь со стелой в центре, на бесконечную транспортную круговерть, пестрые потоки пешеходов…

Закурив, я плюхнулся в глубокое кресло и достал из желтого пакета обычную канцелярскую папку.

Это было досье на известного питерского журналиста, обозревателя популярной газеты «Невская радуга» Игоря Касаева. Догадывается ли он, неугомонный хроникер нашей действительности, сочинитель расхожих мифов, репортерская душа, что его звезда уже дрожит в тумане и вот-вот сорвется в пропасть?

Папка выглядела пухлой, но, раскрыв ее, я убедился, что полезной информации в ней — кот наплакал. Большинство материалов представляли собой газетные вырезки — статьи и очерки Касаева.

Сверху лежало несколько цветных фотографий моего «протеже».

Со снимков смотрел невысокий нервный живчик. Лицо моложавое, в густой шевелюре — ни намека на седину, не скажешь, что перед тобой тертый калач, разменявший два года назад свой полтинник. В карих глазах — вызов, внутренний огонь, некая одержимость… Эх, дружище Касаев! Дурья твоя башка! Ну какого рожна ты путаешься под ногами у сильных мира сего?! Будет тебе и седина, и пустота в глазах, и тягомотные мысли о бесцельно прожитой жизни. И очень скоро, поверь! Да ведь сам напросился.

Под снимками находилась подробная справка.

Пробежав ее глазами, я вздохнул: она не содержала ничего такого, чего бы я уже не знал о Касаеве от КЭПа. Стоило ли вообще устраивать эту забавную встречу на вокзале?

Итак…

«Касаев Игорь Анатольевич, 52 года, выпускник отделения журналистики ЛГУ… Даровит… Лауреат… Пользуется авторитетом… Пишет по утрам („жаворонок“!)… Высокого мнения о своих способностях, горяч и задирист, самолюбив и обидчив… Остро реагирует на малейшую критику… Склонен к употреблению алкоголя, много курит…»

Да-а, составителю справки не откажешь в чувстве юмора. Вот троглодит! Да кто же из журналистов не самолюбив, кто не обижается на критику, кто не пьет и не курит?!

«Женат… Жена — Лариса Борисовна, 49 лет, по образованию филолог, переводчик с английского, временно не работает…

Дочь Яна, 22 года, студентка Ветеринарной академии, не замужем…

Теща — Зинаида Германовна, пенсионерка…»

Ладно, это можно пока пропустить.

Привязан к семье, интимных связей на стороне не имеет… Хм!

Я перечитал справку внимательнее и выудил-таки из нее кое-что, наводящее на интересные размышления.

Подрабатывает в других изданиях, обычно под псевдонимами — «Игорев», «Анатольев», «Ларин», «Янов»… (Прозрачно-с!) «Левые» гонорары, как правило, пропивает, после чего испытывает острое чувство вины перед домашними. В периоды безденежья посещает самые дешевые распивочные, не брезгуя разливным портвейном, но, едва в кармане заводятся лишние десять тысяч, спешит пображничать в кафе Дома журналистов на Невском, 70.

Ага! Есть одна зацепка!

Мне вдруг подумалось, что составлял эту справку человек, близко знающий Касаева. Скорее всего, кто-то из сотрудников редакции, даже из числа приятелей, с кем он пропускает в прокуренной пивнушке по рюмочке, толкуя «за жизнь» и раскрывая душу. Любопытно, сколько ему заплатили, этому господину осведомителю? Не продешевил ли?

Затем я пробежал по диагонали несколько статей Касаева. Это были крупные, большей частью аналитические материалы на самые разнообразные темы — от размышлений по поводу очередного президентского указа до криминальных сюжетов. Профессионализм автора не подлежал сомнению. Виртуоз пера, этакий матерый газетный волчара. Писал он легко, играючи, не упуская возможности поерничать.

Не составляло большого труда заметить, что Касаев охотно использует фольклор, причем не набившие оскомину сентенции типа «Ученье — свет», а весьма оригинальные и малоизвестные присказки, которые всегда попадают в яблочко. Чувствовалось, что тут не просто прием, тут — удовольствие души.

Вот и вторая зацепка. И, к сожалению, последняя.

Захлопнув досье, я швырнул его на диван и задумался.

Что же такое знает Касаев о КЭПе? А ведь знает. Что-то потаенное, сокровенное, о чем КЭП не решился сказать даже мне, одному из самых доверенных своих лиц. Мой босс летает высоко и собирается воспарить еще выше, у него стальная хватка и крепкие нервы, но я же видел, видел в глубине его глаз сполохи тщательно скрываемой тревоги, когда он говорил о Касаеве, своем друге молодости. Касаев имел убийственный компромат на КЭПа, который мог помешать тому в предстоящей предвыборной гонке, некую диктофонную пленку. КЭП далеко не ангел, я знаю о многих его неблаговидных делишках, как и о том, что никакие комиссии, никакие разоблачения ему не страшны, ибо он загребает жар чужими руками. КЭП пережил два покушения, но и тогда я не замечал в нем той лютости, с которой перед этой поездкой он натравлял меня на Касаева. Но одно я понял ясно: Касаев не только владеет компроматом, он знает, когда и как его запустить, и, похоже, настроен решительно.

Невероятно, но наш неустрашимый орел остерегается задиристой пичуги…

Впрочем, не будем торопиться с выводами. Всему свое время. У меня есть несколько золотых правил. Не надо отступать от них, тем более что они всегда приносили успех. Итак, завтра я познакомлюсь с Касаевым и начну обволакивать его тончайшей, но прочной паутиной, рыть для него волчью яму, куда он вскоре и угодит. Предварительный план у меня уже сложился. Но это — на завтра. Сегодня же надо подготовить диспозицию.

Я придвинул телефон и набрал московский номер.

— Слушаю, — послышался хрипловатый голос Старика, правой руки КЭПа.

— Добрый день! Питер на проводе, это я.

— А-а, привет! Добрался нормально?

— В лучшем виде.

— Приступил?

— Осматриваюсь.

— Клиента видел?

— Рано. Встречу надо подготовить.

— Что требуется?

Старик, как всегда, лаконичен и деловит. Как всегда, на месте. Иногда мне кажется, что он не только не спит, но даже не отлучается в сортир. Старик — главный диспетчер нашей команды. Кряжистый, вальяжный в свои восемьдесят лет, с багровой физиономией, обрамленной жестким ежиком совершенно белых волос, стриженных под полубокс (этой прическе, по его словам, он не изменял с юности), в свежей сорочке с расстегнутым воротом, с зажатой в фарфоровых зубах беломориной (еще одна дань юности), Старик ассоциируется с живым вечным двигателем, созданным природой вопреки всем законам физики. Он держит в голове досье на всю нашу элиту: политическую, деловую и творческую. Не помню случая, чтобы Старик опростоволосился. КЭП доверяет ему как себе. Уверен, что он посвятил Старика в тайну касаевского компромата и даже испрашивал совета. Готов биться об заклад, что именно Старику я обязан этой поездкой. Ну да ладно, мое время еще впереди…

— Завтра около четырех клиент должен получить скромный гонорар, — сказал я. — Тысяч сто пятьдесят. Якобы с радио, за использование публикаций. Только без накладок. Все должно выглядеть натурально…

— А как же иначе, голубчик? — прохрипел Старик, и я понял, что он все организует в лучшем виде.

— Позвоню завтра после четырех. Всех благ!

— Бывай!

Закончив разговор, я снова открыл папку и всмотрелся в фотографию Касаева.

КЭП уже пытался решить дело полюбовно и подсылал к нему человечка с предложением о выкупе. В детали меня не посвящали, но сам факт моей командировки означает, что сделка не состоялась. А ведь этому газетеру, у которого не всегда наскребется в кармане на пачку приличных сигарет, сулили, наверняка, золотые горы. По крайней мере, дороже никто не дал бы. КЭП умеет быть щедрым, этого у него не отнимешь. Почему же Касаев отказался? Глаза-то у него смышленые… Еще одна загадка.

Однако же пора осмотреться.

Я сунул досье в «дипломат», оделся и вышел на улицу.

День был погожий, прозрачный. Вообще, сентябрь в Питере — по-моему, лучшая пора. Листва еще зелена, солнце ласково, ветер с Балтики легок и игрив… По крайней мере, всякий раз, когда я оказывался здесь в сентябре, погода благоприятствовала и делам, и отдыху, и любви.

Кстати, о любви. Надо бы вечерком заглянуть в какой-нибудь приличный бар и обзавестись симпатичной и покладистой подружкой на предстоящую неделю. Обязательно с квартирой. Впрочем, подойдет и комната в коммуналке. Кроме эмоциональной разрядки, мне крайне необходимо устроить временный тайник, о котором не подозревали бы ни КЭП, ни Старик. Я ведь тоже дальновидный…

Вглядываясь в лица и фигуры встречных женщин, я незаметно дошел до Литейного.

Где-то неподалеку должен находиться большой книжный магазин, если только его не переделали под какой-нибудь «Макдоналдс». Нет, еще не успели. И народу у книжных полок толпится немало. Не перевелись еще в Северной Пальмире любители словесности.

Выбрав с полдюжины сборников пословиц и поговорок, я наугад раскрыл один из них и прочитал: «Не ищи беды, беда сама тебя сыщет». Вот это верно!

Ну а теперь — в Дом журналистов, благо до него рукой подать.

* * *

Кафе, где, судя по досье, любил поханжить Касаев, выглядело по-домашнему уютным. Треть небольшого зала занимала стойка, вдоль стен стояли столы и легкие кресла, а справа от входа красовался затейливый камин.

Беглым взглядом я окинул присутствующих. Чем черт не шутит, а вдруг Касаев здесь? Но обошлось без сюрпризов.

Посетителей было немного, видимо, час пик еще не наступил.

За низеньким столиком у камина ворковала парочка, с левой стороны веселилась разношерстная компания, а в дальнем углу в одиночестве скучала броская брюнетка. Она вертела в руках бокал, не сводя с него нахмуренного взгляда. Пепельница перед ней была полна окурков. Рядом лежала пачка сигарет, кажется американских, и зажигалка.

Остановившись у стойки, я углубился в изучение меню, продолжая боковым зрением наблюдать за брюнеткой. Интересная женщина, что и говорить. Пожалуй, чуть за тридцать. Правильные черты лица. Красивые зеленые глаза, яркие губы. Элегантный костюм цвета морской волны… Но что-то подсказывало, что она знала лучшие времена.

Меня она, кажется, даже не заметила. Вот поднесла бокал к губам. Там-то и было на донышке, но она сделала полглотка и со вздохом отставила его. Потянулась к пачке, пошарила в ней длинными пальцами и извлекла последнюю сигарету. Нервным движением сунула ее обратно. Последний глоток, последняя сигарета… Очевидно, ей не хотелось уходить отсюда, но денег на продолжение не было. Возможно, она ждала, что появится кто-нибудь из знакомых, у кого можно перехватить до завтра или до понедельника. По всему чувствовалось, что она здесь не случайный посетитель, а завсегдатай.

Отчего бы не посодействовать даме, которая к тому же наверняка имеет отношение к журналистике, а значит, располагает полезной для меня информацией?

Я взял бутылку «Белого аиста», шоколадку поцветастее и пакетик фисташек. Запас сигарет был у меня в «дипломате».

Приблизившись к ее столику, я осведомился с подкупающей галантностью:

— Извините, я вам не помешаю?

Видимо, я оторвал ее от тягостных раздумий. Она исподлобья зыркнула на меня.

Ну и что же она могла увидеть? Импозантного сорокачетырехлетнего мужчину в расцвете сил, хорошо сохранившегося, с открытым взглядом серых глаз и высоким лбом интеллектуала. Выражение моего лица располагало к доверию, на таком лице невозможно представить ни гадливой ухмылки, ни пошлой гримасы. Несомненно, в мою пользу играли дорогой костюм с искоркой, модная сорочка и безупречный узел галстука. Бутылка хорошего коньяка и лакомства завершали картину.

— Садитесь. — Она пожала плечами и решительно закурила — последнюю.

Я расположился напротив, достал из «дипломата» и бросил перед собой пачку «Кэмел», затем принялся неторопливо откупоривать бутылку.

Она как завороженная, опять же исподлобья, наблюдала за моими действиями.

— Здесь очень мило, — улыбнулся я:

— Что-то я вас не припомню, — сощурилась она.

— Естественно. Я только сегодня прилетел из Забайкалья. Города не знаю абсолютно, знакомых — никого.

— Зачем же было прилетать?

— Неисповедимы пути бизнесмена, — вздохнул я.

— Так вы бизнесмен?

— Вы недалеки от истины.

— Ну и что же вы, господин бизнесмен, делаете в журналистском стане? — Она умела быть колючей.

— О, у меня весьма деликатная миссия, — повел я свою партию. — Фирма «Ингода», где я один из заместителей генерального директора, намерена внедриться на северо-западный рынок. Я должен организовать широкую рекламную кампанию нашей продукции. А для начала узнать, какие газеты Питера действительно пользуются популярностью в деловых кругах. Вот и решил зайти сюда, авось кто-нибудь даст добрый совет. Вы, например?

В ее миндалевидных глазах вспыхнули алчные огоньки.

— А как насчет комиссионных?

— Без проблем. У меня самые широкие полномочия.

Наконец-то я увидел, как она улыбается.

— Тогда вам здорово повезло, таинственный незнакомец. Питерскую прессу я знаю вдоль и поперек.

— О! — Я прикинулся потрясенным. — Я вообще-то человек везучий, но на такую фантастическую удачу не рассчитывал. Знаете что? Давайте немедленно познакомимся. Черных Дмитрий. — Я склонил голову, затем протянул ей визитку с золотым тиснением по синему полю, один вид которой снимал все сомнения. — Для вас — просто Дима.

— А я — просто Алевтина. Аля, если хотите.

— Замечательное имя! Великолепно подходит к цвету ваших глаз. Однако же есть повод для тоста. За знакомство, Аля! — Я наполнил бокалы, затем развернул шоколадку и надорвал пакетик с орешками. — Кстати, возьмите сигареты.

Она не колебалась:

— За знакомство! — и выпила до дна.

— Если меня не подводит интуиция, вы работаете в одной из крупных газет, — льстиво предположил я.

— А! — Она сделала гримаску. Видимо, тема была ей неприятна. — Сейчас я временно на мели. Но это неважно. Я знаю всех…

Я прикинул: стоит ли выводить разговор на «Невскую радугу», а затем и на Касаева? Возможно. Но без форсажа. Сначала девушку надо хорошенько угостить.

Я снова наполнил бокалы.

— Аля, мне доставляет огромное удовольствие поднять бокал за вашу красоту и женственность.

Она усмехнулась со скрытой грустью:

— Красота, женственность… Все в прошлом. Но — спасибо за комплимент. Я тронута.

— Вы несправедливы к себе, Аля. Никакой комплимент в ваш адрес не будет преувеличением.

Мы выпили — она опять до дна.

Пора пристегивать ее покрепче.

— Знаете, Аля, я недавно с самолета и зверски проголодался. Как вы посмотрите на более плотную закуску?

— Не откажусь от бутерброда с ветчиной. Или с рыбой…

— Что значит — «или»?

Через несколько минут на столе стояли две порции жареных цыплят и целая гора бутербродов.

На отсутствие аппетита моя новая знакомая пожаловаться не могла.

Вскоре мы прикончили бутылку, и я взял вторую. Вообще-то я мастер по части спаивания женщин, но Алечка оказалась исключительно крепким орешком. Она пила втрое больше, но меня не покидало ощущение, что она — ни в одном глазу. Правда, к середине второй бутылки мы перешли на «ты». Я вскользь забросил удочку относительно «Невской радуги», но Алевтина отмолчалась, а повторяться мне не хотелось. Успеется.

Между тем кафе постепенно заполнялось. Заходили старые зубры и начинающие репортеры, фигуристые красотки и оплывшие дамочки, задумчивые очкарики и бравые морячки. Одним Алевтина кивала, от других демонстративно отворачивалась, временами хлестко комментировала:

— Видишь того типа? Считает себя королем информации, а сам бездарь. А боровичок в углу? Похаживает в сауну сразу с двумя шлюшками. А те трое парней — обыкновенные мордовороты…

Я тоже внимательно наблюдал за входящими, но со своей колокольни. Будет некстати, если сейчас вдруг нарисуется Касаев. К счастью, он так и не появился. Видимо, переживал очередной финансовый кризис.

Пару раз Алевтина отлучалась, и, когда она шла по проходу, я мог убедиться, что Бог хорошо потрудился над ее фигуркой. Впрочем, многие провожали ее масляными взглядами. Наверняка на ее счету немало любовных историй и она посвящена в закулисную жизнь питерской журналистики. Да, эта женщина может оказаться полезной. Вот только не знаю, удастся ли ее споить. Удивительная выдержка! А ведь уже и вторая бутылка заканчивается. Правда, кое-какой прогресс наметился. Наша беседа становилась все более откровенной.

После очередного тоста она долго смотрела мне в глаза.

— Я тебе и вправду нравлюсь?

— А что говорит твое женское сердце?

— Что ты не отказался бы забраться в мою постель.

— Оно удивительно прозорливо.

— А ты чертовски хитер.

— Помилуй! Я не умею хитрить с женщинами, особенно с такими обворожительными.

Она сжала мою руку:

— Ну так поехали…

— Куда?

— Ко мне. Ты хочешь?

— Спрашиваешь!

— Но учти: прибраться я не успела.

— Неважно… Посиди минутку. Надо прихватить что-нибудь с собой.

Когда мы вышли на Невский, было около одиннадцати. Проспект выглядел пустынным, лишь редкие парочки да одинокие прохожие торопились к метро.

— Куда едем? — уточнил я.

— На Бухарестскую.

Остановилась первая же машина. В салоне Алевтина прижалась ко мне, и мы крепко поцеловались.

Поездка пролетела незаметно…

Наконец мы остановились у девятиэтажки, растянувшейся на целый квартал.

— Кстати, какие сюрпризы ожидают меня в твоей обители? — поинтересовался я, когда мы двинулись по тротуару. — Бабушка, дочка, свирепый пес?

— Никаких! — Она встряхнула копну своих темных волос. — Сынишка у предков в Колпино, бывший муж греет задницу на Кипре, ну, а если появится кто из любовников, спустишь его с лестницы сам.

— Договорились. Кстати, как зовут сынишку?

— Сашенька, Алик.

— Сколько ему?

— Шесть. На будущий год в школу.

— В следующий раз я привезу для него подарок. Он такой же красивый, как мама?

— Ну, ты мерзавец! — Она, смеясь, потянулась ко мне и чувствительно куснула за мочку уха. — Слушай, я тебя хочу!

Когда, поднявшись на третий этаж, мы оказались у ее дверей и она не сразу угодила ключом в замочную скважину, я понял, что напрасно переживал по поводу ее выдержки.

Ну вот наконец мы вошли в темную прихожую. Алевтина нашарила на стене выключатель. Вспыхнул свет.

Сбросив туфли, она босиком прошлепала на кухню, включив свет и там, а попутно — в комнате и совмещенном санузле. Затем рывком выдернула вилку телефона:

— Пусть катятся ко всем чертям…

Вплотную подойдя ко мне, она забросила мне руки на плечи и поцеловала долгим-долгим поцелуем.

— Покури пока. И поставь чайник. Сделай кофе. А я ополоснусь.

Она исчезла за узкой дверью. Оттуда послышался шум воды, на который накладывалось пение хозяйки дома.

Я огляделся.

Квартира была миниатюрной. Встав в коридоре у стены и вытянув руку, я без усилий дотягивался до противоположной стены. В комнате, как и предупреждала Алевтина, было неприбрано: постель смята (судя по положению единственной подушки, спала моя новая знакомая в одиночестве — по крайней мере накануне), дверца шкафа приоткрыта, со спинок стульев свешивались предметы дамского туалета, на столе — пепельница, полная окурков.

Я прошел на кухню. Здесь было опрятнее, если не считать второй пепельницы, переполненной даже не окурками, а наполовину выкуренными сигаретами и даже едва зажженными, но сломанными, смятыми нервной рукой.

Я заглянул в холодильник: одно яйцо, два сморщенных огурца, подвядший пучок зелени и блюдце с крохотным параллелепипедом масла. В подвесном шкафчике я обнаружил полупустую пачку чая, соль, немного гречки и два пакетика супа… В банке растворимого кофе порошка оставалось на самом донышке.

Черт побери, неужели она и впрямь бедствует?

Я разыскал чистые тарелки и разложил на них привезенные бутерброды. Так, где у нее стопки?

Едва я закончил приготовления, как появилась Алевтина, кутаясь в махровый халат.

Бывает, что, смыв косметику, женщина лишается половины своего шарма. Однако, к чести Алевтины, душ даже омолодил ее. Во всяком случае, выглядела она весьма притягательно.

Заметив полную рюмку, она, не садясь, выпила и улыбнулась мне:

— А знаешь, Дима, я все еще стою двести долларов.

— Гораздо больше!

— Ты не понял! — Она игриво топнула ногой в пластиковом шлепанце. — Я хотела сказать, что я еще ничего. Мужики на меня облизываются. Так-то, милый! — Она зазывно запрокинула голову. — Видел там, в кафе, остроносого типа с бородкой?

Честно говоря, я не запомнил, но кивнул.

— Ну, такой, с гнусной рожей? Пятый год меня обхаживает. Одно мое слово — на коленях приползет. Ноги целовать будет. — Она вдруг стукнула кулачком по столу так, что посуда подпрыгнула. — Не дождется, гад!

Алевтина покачнулась.

— Конечно, — согласился я. — Ты так прелестна, что сама можешь выбирать.

— А что мне остается?! — вдруг взорвалась она. — Из меня сделали шлюху, элементарную б…дь! Ты понимаешь?! Суки! — В ее глазах заплясали сумасшедшие огоньки. — Сманили в новую газету, наобещали золотые горы, а та возьми и лопни! Что же мне теперь — в многотиражку идти?! Падлы паскудные! А жрать-то надо! А одеваться?! А отдохнуть хотя бы пару недель от этого бардака? А Сашенька? Твари! Ну почему я такая невезучая?! За что?! — Она уронила голову на скрещенные руки и зарыдала, содрогаясь всем телом.

Вот они, запоздалые плоды моего коварного угощения.

Я погладил ее по влажным волосам, по гибкой спине.

— Успокойся, Аля. Все будет хорошо. Я тебе помогу…

Я уговаривал ее как маленькую, и постепенно она затихла.

— Аля, милая…

— Милая? — Она вдруг резко оттолкнула меня, затем вскочила из-за стола и сбросила халатик, швырнув его на подоконник. — Двести долларов за милую! — Провела ладонями от бедер до аккуратных грудей, приподнимая их и сводя вместе. — За удовольствие надо платить! — В ее зеленых зрачках читалась откровенная враждебность.

— Хорошо, — сдержанно отозвался я. — Ты их получишь. Но я ухожу.

Она опять покачнулась, затем пристально посмотрела на меня, будто узнав только сейчас.

— Налей мне еще.

— С тебя довольно.

— Нет, прошу!

— Нальешь сама. — Я потянулся за «дипломатом». — Сейчас ты получишь свой заработок и попрощаемся.

Вдруг в мгновение ока она сказалась рядом и устроилась у меня на коленях, обвив мою шею руками.

— Милый, ты не так понял, — дразняще прошептала в самое ухо. — За деньги я трахаюсь для Сашеньки. Но если мне кто понравится, как ты сегодня… Я ничего не прошу, кроме ласки. Сегодня я твоя. Без всяких условий. Вся-вся… — Извиваясь, она принялась тереться о мою грудь.

— Я ведь не святой.

— Милый, ну же… — Ее горячие, настойчивые руки выдернули мою рубашку из брюк.

Я понял, что остаюсь.

— Иди в комнату. Я сейчас…

Однако привычка принимать перед постелью душ на сей раз сослужила мне дурную службу.

Когда через три минуты я вошел в комнату, Аля крепко спала в позе грациозной кошечки.

Я укрыл ее простыней, поправил подушку и вернулся на кухню. Закуску убрал в холодильник, а на столе оставил несколько крупных купюр. Пусть купит себе какую-нибудь обнову.

Затем еще раз прошелся по квартире. Можно ли устроить здесь тайник, о котором не догадывалась бы и Алевтина? Наверное, можно. Но сначала предстоит выяснить, а что, собственно, надо прятать.

Один из замков был английский, и я попросту захлопнул входную дверь за собой. Надеюсь, нынешней ночью никто не вознамерится грабить эту квартиру.

На улице я оказался за полночь. Многие окна горели, отчего ряды домов походили на караван морских лайнеров, замерших до рассвета. Помаявшись на обочине с четверть часа, я поймал частника и благополучно добрался до гостиницы.

Пошли вторые сутки моего пребывания в городе на Неве.

 

Среда, 20 сентября

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Всю первую половину дня я готовился к встрече с Касаевым. Еще та морока.

В свежем номере «Невской радуги» публиковалась статья моего подопечного, озаглавленная «Все флаги в гости будут к нам?» (с вопросительным знаком). Она занимала подвал на второй полосе и посвящалась возможному выбору Санкт-Петербурга в качестве места проведения Олимпиады-2004.

Я проштудировал ее самым внимательным образом.

Касаев размышлял: выиграет город или потеряет, став хозяином всемирной спортивной тусовки? По его мнению, плюсов было больше. Как говорится, игра стоила свеч.

Затем я взялся за купленные вчера сборники пословиц и поговорок. Выбрал десятка три самых звонких и заучил их назубок, да еще пометил с полсотни — на будущее, если возникнет такая нужда.

Оставалось мысленно прокрутить возможные варианты.

По моим прикидкам, Касаев должен появиться в кафе около пяти (или я ничего не смыслю в людях).

Ну да, в четыре он получит свалившийся с неба гонорар, о чем его, вероятно, предупредили по телефону утром, а может, даже вчера вечером (наш Старик отличается оперативностью). Значит, сейчас Касаев сидит в своем кабинете и, томясь, дожидается заветного часа. Его даже грызут сомнения: а вдруг это чей-то розыгрыш? Но ровно в четыре перед ним возникнет некий клерк (возможно, тот самый, что передал мне досье), отрекомендуется представителем какого-нибудь радио, туманно объяснит причину своего визита и вручит сто пятьдесят «тонн», попросив расписаться в ведомости. Через две минуты после ухода «посыльного» в душе Касаева проклюнется маленький червячок, который через четверть часа превратится в огромного змея, изнывающего от жажды. Еще через четверть часа Касаев доложит своему редактору, что ему срочно нужно бежать на деловую встречу, о которой он договаривался целую неделю.

Значит, около пяти он приземлится за одним из столиков кафе Домжура. Если только составитель справки дал точную информацию. Но сомнений на этот счет у меня не возникало.

Занимало другое: что, если Касаев придет с приятелями? Маловероятно, но следовало иметь решение и на этот случай.

Еще одна проблема — Алевтина. Появившись в кафе, она может невольно расстроить мои планы. Тем более что я не знаю ее взаимоотношений с Касаевым. Мне будет спокойнее, если красотка проведет сегодняшний вечер дома. Однако не будем полагаться на авось. Ибо, как гласит народная мудрость, «держался авоська за небоську, да оба упали».

Я посмотрел на часы: два с минутами.

Полагаю, Она уже отоспалась. Надеюсь также, что не забыла включить телефон. Что она сейчас делает? Силится вспомнить, с кем поднабралась вчера? Или же гадает, была ли ночью любовная схватка и не грозит ли это последствиями?

Накручивая диск, я вдруг ярко представил, как она расхаживает по ковру нагишом, и ощутил острое желание немедленно, прямо сейчас оказаться рядом с ней. Понадобилось нешуточное усилие, чтобы совладать с непрошеными эмоциями.

Пошли длинные гудки. После шестого или седьмого она сняла трубку.

— Да-а…

— Здравствуй, Алечка! — заворковал я. — Это Дима. Как ты? Головка не бо-бо?

— О Господи, Дима! Ну куда же ты исчез?! — Голос звучал тепло и чуть смущенно. — Мне так неловко… Наверное, я наговорила лишнего? Но ты сам виноват — напоил бедную девушку.

— Ты так сладко спала, что я не осмелился тревожить твой сон. Ну а провести ночь рядом со спящей царевной — слишком тяжкое испытание. Я предпочел удалиться.

Она успокоилась. Я услышал ее мелодичный смех и поинтересовался:

— Какие планы?

— Ну какие могут быть планы?! Димка! По мне будто асфальтовый каток проехал. Сейчас заберусь в горячую ванну, а после опять завалюсь спать. Ты… приедешь?

— Обязательно, если не возражаешь. Но позже.

— Когда?

— Давай прикинем. В шесть у меня важная деловая встреча. Сколько она продлится, не знаю. Может, час. Может, три. Не исключено, что придется немного пображничать. Но как только закончим, тут же примчусь.

Ориентировочно — между девятью и десятью. Если возникнет заминка — постараюсь позвонить. Будешь ждать?

— Да… Обещаю быть ласковой.

— И неотразимой?

— Ну конечно!

— Я привезу что-нибудь вкусненькое.

— Дима, холодильник и без того полон.

— Ничего… На меня любовь нагоняет зверский аппетит. Я тебя целую.

— А я тебя.

Ну вот, теперь мои руки развязаны.

* * *

К рандеву с Касаевым я оделся попроще: ширпотребовские брюки, темная практичная сорочка, демократический пиджак в крупную клетку. Тот же стиль, что и у моей жертвы на фотографиях.

Поднимаясь по ступенькам, устланным ковровой дорожкой, я мысленно сосредоточивался, настраиваясь на нужную волну. Надо сыграть провинциала, но далеко не простоватого, знающего себе цену и в то же время видящего в творческой интеллигенции, во всяком случае в лучших ее представителях, элиту нации. А главное — предельная искренность. Во всем, что я буду сегодня говорить, не должно промелькнуть ни единой фальшивой нотки. Открытость, порядочность, честность… Мне ли, предпринимателю из глубинки, полу задушенному налогами и рэкетом, хитрить с такой проницательной личностью, как Касаев?

Я как в воду глядел, выбравшись сюда пораньше. В Домжуре проходила какая-то конференция, и часть ее участников переметнулась в кафе. За столиками теснились шумные компании, зато, на мое счастье, освободился небольшой столик, рассчитанный на две персоны. За ним я и приземлился, тут же забросив на второе кресло свой «дипломат». Сделав скромный заказ — сто граммов бренди и бутерброд с колбасой (нечего мне выпендриваться перед известнейшим журналистом), я достал из «дипломата» номер «Невской радуги» со статьей Касаева и положил ее сбоку от себя. Ну вот, орудия к бою готовы. Остается ждать сигнала.

Время шло, Касаев не появлялся.

Пять минут шестого, десять, пятнадцать… Его нет и нет. Неужто мой расчет не оправдался?

Между тем на второе кресло за моим столиком покушались уже несколько раз. Я отвечал с виноватой улыбкой, что жду товарища, и придерживал его рукой. Пришлось даже отказать пышнотелой голубоглазой шатенке, с которой при иных обстоятельствах я охотно свел бы знакомство. Она сделала недовольную гримаску и отошла к стойке, повернувшись ко мне спиной. Весьма, кстати, недурственной…

Я смаковал свое бренди по глоточку, постепенно свыкаясь с мыслью, что сегодняшний день потерян.

И тут вошел Касаев.

Я сразу же узнал его. Есть люди, удивительно похожие на свои фотоснимки. Касаев принадлежал к их числу. Первое впечатление оказалось правильным. Именно нервный живчик с порывистыми движениями, с цепким настороженным взглядом смышленых глаз, с коротким победным носом и раздувающимися ноздрями, про которые в старинных романах писали: «тонко вырезанные», с небольшими ушами, как бы прижатыми к черепу, что невольно ассоциировалось с ловким существом, приготовившимся к прыжку. Да, этого воробушка на мякине не проведешь… (Ну вот, уже и я стал мыслить образами из пословиц.) Люди этой породы могут какое-то время позволить водить себя за нос, но не дай Бог, если они раскусят ваши намерения! Впрочем, о чем это я? Ведь мои помыслы чисты…

На Касаеве был серый в крапинку пиджак, бордовая рубашка и галстук в косую полоску.

Быстрой, молодцеватой походкой он прошагал к тому месту стойки, где располагались ценники, с минуту изучал их, затем что-то сказал молодой симпатичной барменше — должно быть, приятное, потому что она заулыбалась.

Я развернул газету перед собой и погрузился в чтение статьи «Все флаги в гости будут к нам?», ни на секунду не упуская из виду Касаева.

Все места за столиками были заняты, но в проходе уже не толпились, народ малость рассосался.

Вот Касаев отошел от стойки, держа в левой руке рюмку водки, накрытую бутербродом, а в правой — видавший виды потертый «дипломат».

Я поднял голову, и на миг наши взгляды встретились.

Касаев еще раз осмотрел зал, затем решительно шагнул ко мне.

— Извините, у вас не занято?

Я смущенно развел руками:

— Не знаю, что и сказать… Одна женщина попросила придержать для нее место и куда-то пропала. Знаете что? А вы садитесь. Я все равно минут через пять уйду.

— Что ж, не откажусь…

Я забрал свой «дипломат» и снова уткнулся в газету.

«Все флаги в гости будут к нам?»

Тем временем Касаев расположился напротив, достал из кармана пиджака сигареты («Стюардесса») и спички, после чего церемонно выпил половину рюмки (сто пятьдесят граммов) и вонзил крепкие зубы в бутерброд с селедкой.

Продолжая чтение, я громко хмыкнул и покрутил головой.

Касаев машинально поднял на меня глаза и…

Я мгновенно ощутил его напряжение. Даже столик слегка вздрогнул.

Теперь я стал объектом самого пристального внимания. Он даже не скрывал, что изучает меня.

Ну а я и виду не подавал, что слежу за его реакцией.

Дочитав статью до конца, я отложил газету в сторону и потянулся за своей рюмкой, где оставалось на самом донышке.

— Простите, — послышался хорошо поставленный баритон Касаева (дикторская категория!) — Я вижу, у вас «Невская радуга»?

— Именно, — невозмутимо кивнул я.

— Еще раз простите, но мне показалось, что у вас есть претензии к статье, которую вы сейчас читали. — На его губах блуждала тонкая улыбка.

— Что вы! — простодушно воскликнул я. — Статья отличная! Я, допустим, раньше не понимал, зачем городу тратиться на это спортивное мероприятие, да еще в такое трудное время, а оказывается, все наоборот — город получает прибыль.

— Вы правильно поняли. — Теперь улыбка стала любезной.

— Похоже, этот, как его… — я глянул на подпись в статье, — Касаев — башковитый парень!

— Не исключено… — Улыбка стала еще любезнее, почти сердечной. — Вообще-то, постоянным читателям «Невской радуги» эта фамилия хорошо знакома.

— Охотно верю. Пишет он классно.

— А вам, значит, «Невская радуга» редко попадает в руки?

— Совсем не попадает.

— Хм! Странно…

— Да ведь я приезжий! Всего второй день в Питере.

— Ах, вот оно что! — Он сразу же расслабился.

— И пословицы у него к месту, — увлеченно продолжал я. — Да еще какие!

— Вы что же, интересуетесь фольклором?

— Интересуюсь. Очень даже. У меня дома штук двадцать книжек с пословицами. Да тетрадок целая гора! Где только попадется меткая фразочка, тут же ее выписываю. Вот у этого Касаева нашел кое-что. Где же это… Ага, вот! «Стреляй снова и снова, и ты попадешь в цель!» Блеск! В яблочко!

— Это монгольская пословица. — Касаев сиял.

— А вы откуда знаете? — Я наивно округлил глаза.

Последовала весьма многозначительная пауза.

— Дело в том, что Игорь Касаев, о статье которого вы так тепло отозвались, — ваш покорный слуга. — Он скромно склонил голову на грудь, но глаза полыхнули триумфальным заревом.

Я сделал вид, что ничего не понял. Или понял не совсем.

— То есть…

— Касаев, Игорь Анатольевич. — Он протянул мне через стол крепкую теплую ладонь, которую я растерянно пожал.

Вид у меня, надо полагать, был ошарашенный.

— Может, вы тоже представитесь? — Улыбка стала мягче, добрее. Он все еще не выпускал моей руки.

— Да, конечно… Черных, Дмитрий Сергеевич. — Я протянул ему свою роскошную визитку. Но что-то мешало поверить в столь невероятное совпадение. — Нет, вы не шутите?

— Разве тут есть повод для шутки? — Он дружелюбно и вместе с тем снисходительно похлопал меня по плечу и кивнул в глубину зала: — Да спросите любого, меня тут каждый знает…

Пока я пребывал в трансе, он изучал мою визитку:

— Черных… Дмитрий Сергеевич… Заместитель генерального директора фирмы «Ингода»… Хм! Так вы из Забайкалья? Теперь понятно. Питерские газеты, очевидно, для вас — редкие ласточки?

Я медленно приходил в себя.

— Это просто фантастика!

— Ну, такая уж и фантастика… Хотя, надо признать, случай весьма любопытный…

— Не то слово! — Имело смысл немного порезвиться на отвоеванном плацдарме. Я подался к нему, наклонившись над столом: — Вам-то наверняка не привыкать к таким вещам. А поставьте себя на мое место! Утром спускаюсь в киоск, набираю гору газет, обкладываюсь ими и читаю целый день и вдруг тем же вечером вживую вижу человека, написавшего самую интересную статью из прочитанного!

Он даже покраснел от удовольствия:

— Ну, спасибо на добром слове… Дмитрий Сергеевич — я правильно запомнил?

— Абсолютно!

— Знаете что, Дмитрий Сергеевич? А почему бы нам не выпить за знакомство по маленькой? — Он кивнул на мою пустую рюмку и сделал попытку приподняться.

Я стремглав опередил его:

— Сочту за честь, Игорь Анатольевич, но позвольте в данном случае взять инициативу на себя. Не отнимайте у меня приятной возможности!

Он опустился в кресло.

— Ну, хорошо… Но следующий ход — за мной.

Я решил использовать тактику маленьких шажков. Ни в коем случае нельзя было спаивать Касаева. Мне он требовался тепленьким, но с ясной головой.

Я заказал по сто граммов коньяка и по бутерброду и вернулся к столу.

— Вообще-то, Игорь Анатольевич, я пью мало, да и пьянею быстро, — признался я, усаживаясь на место, — но ради такого случая…

— Прекрасно вас понимаю, Дмитрий Сергеевич. Я и сам почти не пью, разве иногда… — Он и глазом не моргнул. — Ну, за знакомство!

Мы выпили по глотку. Касаев в три приема расправился с бутербродом, затем откинулся на спинку кресла и блаженно закурил.

— Кстати, Дмитрий Сергеевич, а какие пословицы вы, как знаток фольклора, могли бы рекомендовать мне для этой статьи? — неожиданно спросил он.

— Какие? Ну, вот, например, китайскую: «Путь в тысячу ли начинается с первого шага». Или индейцев племени майя: «Тропа выкладывается камень за камнем». А вот еще из наших мест, бурятская: «Медленная утка прилетает первой».

Слушая меня, он чему-то улыбался и едва заметно кивал.

— Хм! У вас прекрасная память, поздравляю! А вот я, представьте, в обиходе почти не пользуюсь этим богатством. Берегу для материй… — Тут в его голове щелкнул какой-то рычажок, и он круто переменил тему: — Вы, Дмитрий Сергеевич, как я понял, один из руководителей сибирской фирмы. Зачем же вам понадобилось читать, как вы сами выразились, гору питерской прессы? Или я что-то не так понял?

— Вы поняли абсолютно правильно. Сейчас я все объясню…

Касаев приготовился слушать, но едва я раскрыл рот, как он отрывисто спросил:

— Откуда, говорите, вы приехали?

— Из Забайкалья… Главный офис нашей фирмы находится в Чите, но производства разбросаны по районам.

— И что, действительно крупная фирма?

— Весьма. — Я подумал и повторил еще раз: — Весьма.

— Ну и что же вы производите?

— Оборудование для мелких хозяйств.

— Например? — Он спрашивал отрывисто, будто брал интервью.

— Например, компактные сепараторы. Хочешь — сметану гони, а хочешь — самогон. Универсальный аппарат! А в наших таежных условиях и вовсе незаменимый. Тем более что может работать от движка.

— Н-да, любопытно… — Он снова поднял бокал: — Ну что ж, Дмитрий Сергеевич! Приятно слышать, что хоть где-то на просторах нашего необъятного отечества развивается производство. А то иногда после всех этих брифингов и презентаций поневоле закрадывается мыслишка, что живут у нас только банки да перекупщики… Давайте же выпьем за то, чтобы дожить до времен, когда лицо российской экономики будет определять не экспорт сырья, а выпуск хороших и нужных товаров! Из этого же сырья, между прочим… Которое мы беззастенчиво воруем у своих потомков.

Я с энтузиазмом поддержал его тост.

— Как, вы сказали, называется ваша фирма?

— «Ингода».

— Красивое название. Видимо, исконно сибирское? Оно имеет какой-то смысл?

— Глубочайший! Ингода для Читы то же самое, что Нева для Петербурга, — пояснил я. — Красавица Ингода… Восточнее Читы она сливается с Ононом, образуя Шилку, а та, в свою очередь, соединяется с Аргунью, рождая Амур. Амур-батюшка…

(В молодости я два года служил в тех местах на ракетной точке, потому наводящие вопросы собеседника меня ничуть не смущали. Без малейшей заминки я мог выложить массу разнообразнейших сведений о далеком крае. Все это учитывалось, когда Старик готовил для меня липовые документы, которые, впрочем, внешне ничем не отличались от подлинных.)

— Ингода… Онон… Аргунь… — повторил Касаев, как бы пробуя названия на вкус. — Какая богатая фонетика! Так и чувствуется простор, ширь, тайга… А я вот, представьте, никогда не бывал восточнее Золотого Кольца. — Он вздохнул.

— Наш край суров, но в нем есть свои прелести, — патриотично заявил я. — Вам понравилось бы. У нас еще сохранились уголки нетронутой природы. Лоси, кабаны, рыси… А какая рыбалка! А если бы вы видели, как цветет багульник! Сказка! Это непередаваемо!

— Понимаю… — Он встряхнулся, выходя из легкого транса. — Прошу прощения, Дмитрий Сергеевич, я вас перебил. Вы, кажется, хотели рассказать, что заставило вас, удачливого предпринимателя, читать нашу питерскую писанину, вместо того чтобы знакомиться с городом и завязывать деловые контакты.

— В том-то и штука! — горячо воскликнул я. — Наша продукция хорошо идет в Сибири, мы вышли на Среднюю Азию и даже на Китай. Но нужны новые рынки сбыта. Основная перспектива — Восточная Европа. Покупатели будут, ведь наши аппараты не уступают по качеству западным аналогам, зато намного дешевле. Но через Москву не пробиться, с Украиной — таможенные хлопоты, про прибалтов я уже не говорю. Остаются Питер и Калининград. В анклав поехал мой коллега, а я — сюда. Так сказать, в разведку.

— Боюсь, это не так просто. — Касаев в сомнении покачал головой.

— Мы понимаем. И действуем не наобум. Есть четкая программа. Пункт первый: широкая рекламная кампания нашей продукции в ведущих газетах региона. Я и приехал для ее организации. То есть под ведущими газетами я имею в виду те, которые читают бизнесмены. Скажу по секрету, на эти цели фирма готова отстегнуть сто лимонов.

— Сто миллионов? — изумился он.

— Ну да, — простодушно ответил я, словно речь шла о мелочишке на карманные расходы.

— На рекламу? — еще раз уточнил он.

— Притом оперативную.

По тому, как дернулось его правое веко, я понял, что не промахнулся.

«Стреляй снова и снова, и ты попадешь в цель!»

Не составляло труда угадать ход его мыслей.

Сто лимонов. В любой газете рекламному агенту либо посреднику, обеспечившему поступление рекламы, полагается от десяти до двадцати пяти процентов внесенной суммы. Минус налоги. Получается самое малое — десять лимонов чистого гонорара. За несколько дней и без всяких хлопот. Неплохой заработок? Неподотчетный жене. Незапланированный. Случайный. Как крупный выигрыш в уличной лотерее. Тем более приятный, что его не ожидаешь.

Это тебе не сто пятьдесят тысяч «с радио». Это денежная лавина, это исполнение желаний, это большая передышка.

Журналистские доходы не баснословны, и многие репортеры попутно «сшибают» рекламу.

Из справки следовало, что иногда — раз в три месяца — и Касаев приносил в клюве в родную редакцию триста-четыреста тысяч, из которых после вычета налогов получал свои законные десять процентов. Один раз ему повезло, и он сорвал с какого-то рекламодателя целый миллион, поимев на этом после всех перерасчетов семьдесят тысяч. Которые, скорее всего, перекочевали в несколько приемов в кассу кафе.

Более грандиозных успехов на рекламном попроще Касаев не добивался.

И вот случайная встреча за столиком кафе сулит невероятный шанс.

Такая удача выпадает, может быть, раз в жизни.

Что-то булькнуло у него в горле, он порозовел, как девица, которой делают нескромное, но соблазнительное предложение.

Поклевка была крупной, но я понимал, что в силу своей натуры он, конечно же, не станет извиваться передо мной мелким бесом. Его надобно обхаживать.

— Вы просите совет? — ответил он, демонстрируя завидное самообладание. — Пожалуйста! Обратитесь в какое-нибудь крупное рекламное агентство. Они все устроят. С минимальными хлопотами для вас.

— Э, нет! — Я энергично взмахнул рукой. — Мы, сибиряки, привыкли действовать напрямую. Без лишних шестеренок.

— Чего же вы хотите? — Его глаза превратились в щелочки.

Я набрал побольше воздуха и решительно выдохнул:

— Игорь Анатольевич! Можно говорить с вами откровенно, по-мужски?

— По-мужски? — переспросил он, изламывая брови. — Разве я похож на дамочку?

— Хорошо! Так вот: мужской разговор. Игорь Анатольевич! Будьте посредником между питерской прессой и «Ингодой». Помогите раскидать эти сто миллионов между действительно популярными изданиями. И посодействуйте их оперативной публикации. На любых приемлемых для вас условиях.

Он нервно закурил и надолго задумался. Наконец крякнул:

— Хм! Предложение, что и говорить, интересное. Разумеется, у меня есть связи… Но хотелось бы быть уверенным, что ваша фирма, простите, не мыльный пузырь…

— Какой пузырь, если мы готовы заплатить наличными! Частично. Впрочем… — Я открыл свой «дипломат» и, пошуршав бумагами, протянул ему кипу документов. — Недавно у нас была аудиторская проверка. Здесь все данные: оборот, прибыль, поставки, штат… И расходы на рекламу тоже. Сто миллионов для нас — капля в море.

Справки были сработаны на совесть. И исполнены умело. Особенно впечатлял красочный логотип фирмы и множество печатей. Неужели Касаев не слышал, что при современной множительной технике нетрудно изготовить даже доллар, совсем как настоящий?

Он принялся перелистывать нашу «липу».

— Можете взять с собой на день-два, — предложил я.

— Идет! — Он сгреб справки в свой «дипломат», затем решительно поднялся: — Я сейчас…

Отошел он не далее стойки и вскоре вернулся, держа в каждой руке полусогнутыми пальцами по рюмке, а ладонями сжимая блюдце с двумя бутербродами.

— От нашего стола — вашему столу…

— Мне много, — вяло запротестовал я.

— Это же бренди, безвредный напиток. — Он расположился в своем кресле и со значением произнес: — По поводу вашего предложения, Дмитрий Сергеевич… Пока я вам ничего не отвечу. Должен подумать. Утро вечера мудренее, а я, видите ли, «жаворонок»… Но я хочу сказать о другом. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Мне почему-то кажется, что мы с вами подружимся. Независимо от того, приму я ваше предложение или нет. В чисто человеческом плане.

— Был бы счастлив иметь другом такого человека, как вы.

— Есть встречное предложение! — весело вскинулся он, протягивая свой бокал. — Почему бы нам не перейти на «ты»?

— Согласен.

— Мои друзья и коллеги называют меня Гариком. И мне это нравится. Я чувствую себя моложе.

— А я просто Дима.

— Ну что же, Дима, прозит!

— Чин-чин! — в тон ответил я, и мы чокнулись.

— Удивительный сегодня день! — Касаев отставил бокал. — Столько событий… Не-ве-роят-ных!

Я вдруг понял, что он захорошел. Перебрал норму. Вероятно, по дороге в кафе ему стало невтерпеж и он хлопнул стопку в ближайшей распивочной. У меня нет права следить за его рюмкой. Однако всякий разговор о делах надо отставить. Если, проснувшись завтра поутру, он вспомнит, что новый знакомый пытался что-то вынюхивать у него по пьяной лавочке, я отдалюсь от цели. Итак, переключаемся на другую тематику. Тем более что первые камни в фундамент уложены надежно.

— Да, удивительный, — согласился я.

— Представляешь, — увлеченно продолжал он, — сижу я у себя утром в редакции, вдруг звонок. С радио. Дескать, летом они использовали в нескольких передачах мои материалы и начисляли гонорар. Какие-то извинения насчет задержки, и вдруг: «Вы будете в четыре на месте? Мы пришлем кассира». Ну, думаю, розыгрыш. Кто-то решил похохмить. Сижу, работаю. Как раз нужно было срочно сдавать материал о проблемах метрополитена. И вдруг ровно в четыре открывается дверь, входит этакий замухрышка, сует мне ведомость, а следом выкладывает двести тысяч, каково?!

Ну, положим, не двести, а сто пятьдесят, подумал я, вслух же произнес:

— Не вижу ничего загадочного в том, что твои блестящие статьи прочитали по радио.

Он громко рассмеялся:

— Эх, Дима… Ты не представляешь, как в Питере воруют информацию друг у друга… Лопатят, перекраивают, компилируют, а после без зазрения совести выдают за свое. Да знаю я, знаю, что некоторые мои статьи раздергиваются на абзацы, только сроду мне за это не платили ни рубля! А тут — сто пятьдесят тысяч! — (Он даже на заметил, что проговорился.) — Да еще принесли на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я, конечно, не знаю вашей журналистской кухни, но кое-какие соображения имею…

— Ну-ка, ну-ка!

— По-моему, на этом самом радио сейчас идет проверка. Они включали тебя в ведомости, но денежку получал кто-то другой. А тут — проверка. Они и переполошились. Поэтому, от греха подальше, решили рассчитаться.

Касаев посмотрел на меня с восхищением.

— Вот что значит финансист! А я сроду не допер бы. Честно говоря, даже не запомнил, как называется это радио… Ну, ладно, Дима, поскучай немного. Мне надо выйти.

Выбираясь, он неловко сдвинул стол, так что бокалы едва не упали. Опасаясь, что он направляется за добавкой, я решил было придержать его, но нет, он двинулся к выходу — той неестественно ровной походкой, с какой подвыпивший человек пытается продемонстрировать свою стойкость. У самой двери его повело, и он едва не врезался в камин. Он опьянел враз, как герой анекдота, утверждавший, что всему виной — двенадцатая рюмка. Этого я не ожидал.

Зато, похоже, «гонорар с радио» прошел на ура. Коготок завяз, скоро и птичка станет нашей.

Касаев отсутствовал долго, минут двадцать. Я даже начал прикидывать, не отправиться ли на поиски. Когда он вернулся, волосы у него были влажными, а глаза — все еще оловянными. Но язык повиновался ему вполне.

— Все в порядке, Димка. Едем ко мне домой.

Я принялся энергично отнекиваться:

— Неловко, Гарик. Да и время позднее… Как-нибудь в другой раз.

— Никаких! Не суетись, Димка, вопрос решен. Ларочка дала добро.

(Видимо, он выходил не только освежиться, но и позвонить.)

— Разве что на полчасика…

— Там видно будет!

Заманчивая перспектива — уже сегодня оказаться у него дома. Но его состояние… Нельзя наживать себе врагов в лице его домашних. Однако же мой долг — доставить его до родного порога в целости и сохранности. А там, и вправду, «будет видно».

— Кофе на дорожку?

— Давай!

Я принес две дымящиеся чашки.

— Ты произнес одно имя…

— Ларочка?

— Да. Это, видимо, супруга? В твоем голосе было столько нежности…

Его глаза подернулись сентиментальным туманом:

— Эх, Димка, знал бы ты, как она мне дорога! Мы вместе двадцать восемь лет, и, поверь, я ни разу не изменил ей даже в помыслах. Второго ноября ей стукнет пятьдесят, а она у меня все такая же красавица, какой была в двадцать. Ее бы приодеть чуть-чуть, она бы выглядела настоящей леди. Но-как быть, если все уходит на жрачку, квартиру, транспорт? — На его глаза навернулись слезы, и он с яростным стыдом смахнул их. — Да еще я, как последний подонок, пропиваю весь приработок! А ведь она могла бы что-нибудь купить для себя на эти деньги. Вот и сегодняшний гонорар хотел заныкать… — Он с силой вцепился в мою руку. — Димка, тебя не шокирует моя откровенность? Поверь, я никогда и ни с кем об этом не говорю, просто сейчас что-то накатило… А эту деньгу с радио… Даю твердое слово, будь свидетелем, что отдам Ларочке все до рубля! Ну, оставлю себе тысяч двадцать, а остальное отдам, ей-Богу! Одобряешь? — Его взгляд и молил, и требовал.

— Это по-мужски, Гарик…

— Через полтора месяца, даже меньше, у нее юбилей, а что я ей подарю? Букет гвоздик? Духи? Колготки? Это же пятьдесят, Димка! Рубеж! На своей шкуре прочувствовал.

— Твоя жена не должна остаться без достойного подарка, — отчеканил я.

— А что делать?! — Он буквально выворачивал мою кисть. — Я совестью не торгую, взяток не беру, склонности к бизнесу не имею… Я не ангел, но у меня, Димка, есть принципы, которым я не изменю даже ради Ларочки. И она это знает. И может, только поэтому до сих пор любит меня. Я не собираюсь себя ломать. С какой стати? Я такой, какой есть. Я классный журналист, репортер — профи, и горжусь этим.

Я освободил-таки свою руку из его тисков.

— Гарик, помоги мне оперативно разместить рекламу и увидишь, юбилей твоей супруги пройдет на высшем уровне.

Он вдруг вспомнил.

— Димка, хочешь — откровенно, как на духу, — сказал с блуждающей улыбкой. — Я ненавижу рекламу. Не-на-ви-жу! Я презираю ее всем своим существом. Всеми фибрами души! Ты уж не обижайся. Будь моя воля… Но ради Ларочки я возьмусь за твое дело. Быть может, сам Бог послал мне тебя… Ну, айда!

Я не стал пускаться с ним в спор.

Когда мы вышли на запруженный народом Невский, было всего полвосьмого. Вдоль проспекта носился теплый напористый ветерок. Касаев с удовольствием подставил его порывам разгоряченное лицо. Я вдруг понял, что мой спутник трезвеет так же стремительно, как перед этим опьянел. Вот и прекрасно!

— Куда ехать?

— Сосновая Поляна.

— Никогда не слышал о такой улице.

— Это не улица. Жилой массив.

— Далеко?

— М-м-м… Не центр, конечно, но место приятное.

В этот момент мимо нас прошла потрясающей красоты женщина — стройная, синеглазая, с золотыми волосами.

— Пригожа, как рожа, — вырвалось у меня.

Касаев зыркнул на меня строго, даже сердито:

— Неуместная насмешка, Дима.

— О чем ты, Гарик? Какая насмешка?!

— Ну, это твое словечко… рожа… — Он поморщился. — По отношению к хорошенькой женщине…

— Гарик, от тебя, знатока фольклора, я меньше всего ожидал такого выпада! — парировал я. — Неужели тебе неизвестно, что в южных областях России розу называют рожей? — (Эти сведения я почерпнул сегодня утром в одном из сборников.) — Следовательно, я сравнил прекрасную незнакомку с не менее прекрасным цветком.

Касаев изумленно уставился на меня:

— Ты шутишь?

— И в мыслях не было!

— Огоро-ошил… Ей-Богу не знал! То есть поговорку я, конечно, слышал, но… Значит, она имеет буквальный смысл?

— Безусловно!

— Век живи — век учись… А я-то всегда считал, что в ней заложена ирония! Один — ноль, Димка.

Да, очко я заработал честно.

Синие «Жигули», отреагировав на мою вскинутую руку, вильнули к обочине. После коротких переговоров с водителем мы расположились на заднем сиденье.

Автомобиль влился в нескончаемый поток транспорта.

— Кстати, как полное имя твоей супруги? — поинтересовался я у Касаева.

— Лариса Борисовна.

— Звонкое сочетание… Кем она работает?

Он вздохнул:

— К сожалению, Ларочка — безработная. Смех! Великолепный переводчик с английского, ощущает тончайшие нюансы текста, в совершенстве владеет технической терминологией и — безработная!

Я изобразил на своем лице неподдельное изумление:

— Но английский же — самый ходовой!

— В том-то и штука! — скривившись, как от зубной боли, воскликнул он. — Переизбыток предложений. Я регулярно пристраиваю в колонке услуг ее объявления. И что ты думаешь? За целый год — всего три звонка. Разовая работа. Однажды, правда, подыскал ей местечко. Она обрадовалась, тут же побежала… Отказали! И знаешь почему? — Мефистофелевская усмешка тронула его тонкие губы. — Возраст! Им нужен специалист не старше тридцати пяти! Идиоты! Ну я понимаю: каскадер, молотобоец, балерина — здесь да, важен, возраст. Но переводчик?! Неужели этим болванам не ясно, что опыт и мастерство приходят с годами?! Да и какой это возраст — пятьдесят!

— Нонсенс, — поддакнул я.

— А для Ларисы важен не столько заработок, сколько ощущение своей полезности, — продолжал он с затаенной болью. — Она тяготеет к общению, умеет выкладываться, любит свое дело. А ее загнали в угол, к плите, к швабре — вот где трагедия, Димка! Нет, она не жалуется, но я-то знаю ее мысли! Она считает, что у меня огромные связи, но я не пытаюсь устроить ее только из-за ложно понятой порядочности. — Он придвинулся ко мне, дыша в самое ухо: — А какие у меня связи? Я просто классный газетер! Все! Даже в застойные времена, когда нашу профессию уважали, у меня не хватало духу нажать, к примеру, на телеателье, чтобы мне без волынки починили телевизор. Я непрактичный человек, Димка! Но на колени меня не поставит никто!

Я с чувством сжал его руку:

— Гарик, ничего не могу обещать, но, возможно, «Ингоде» понадобятся услуги переводчицы с английского. Во всяком случае, наш генеральный не считает, что в пятьдесят хороший специалист годен лишь на то, чтобы собирать справки для пенсии.

— Ди-имка! — пропел он. — Хотя бы намекни Ларочке на это! Если бы ты знал, как она переживает свой вынужденный простой!

— Дай мне время, Гарик. Переговорю с генеральным, что-нибудь придумаем. Кто у тебя еще дома?

— Дочка, Яночка… И два кота — Бонифаций и Маркиз. Правда, с нами живет Ларочкина мама — Зинаида Германовна, но дачный сезон она всегда проводит у подруги в Сестрорецке. Собственно, сезон-то заканчивается. В воскресенье поеду ее забирать.

— А дочка, вероятно, уже взрослая?

— Двадцать три.

— Учится?

— В Ветеринарной академии.

— Женихи, наверное, проходу не дают?

Он помрачнел. Похоже, я ненароком задел какую-то больную струну.

— Понимаешь, Дима… Яночка — очень своеобразная натура. Глубокая, сильная, воспитанная на настоящей литературе и хорошей музыке. Она многого добьется. Я горжусь ею… — Голос его задрожал и неожиданно он круто переменил тему: — А у вас в Забайкалье уже, наверное, белые мухи летят?

Впереди показался пестрый базарчик. Я попросил водителя ненадолго остановиться.

Тот припарковался у обочины.

Касаев вопросительно посмотрел на меня.

— Скромный сюрприз… — Я выбрался из салона и нырнул в толпу.

У разговорчивой старушки я купил два вместительных и прочных пакета и, пробежав вдоль торговых рядов и ларьков, наполнил их первым, что бросилось в глаза. Сюда вошли две большие грозди бананов, по килограмму апельсинов и помидоров, палочка копченой колбасы, упаковка ветчины, коробка шоколадных конфет, коньяк, шампанское и двухлитровая емкость с малиновым лимонадом. Надеюсь, пакеты выдержат? Что-то я еще забыл… Ах да, Бонифаций и Маркиз! Я прихватил банку «Вискас» и в завершение, не торгуясь, купил у бойкой цветочницы букет красных роз.

(Или — «рож»? Нет, все же для северного уха «роза» звучит приятнее.)

Касаев, завидя мою поклажу, пришел в ужас.

— Дима, это слишком! Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Перестань, Гарик. Все нормально. Тем более что я трачу представительские.

— Хорошо, коли так, — смирился он. — За мной не заржавеет. Но давай условимся, за машину плачу я.

— Хозяин — барин.

Хмель из него выветрился, минимум на две трети.

Порывшись в кармане, я протянул ему пакетик.

— Что сие?

— Мятные таблетки.

— А! Давай!

Он задумчиво повертел пакетик в руках.

— Да, Дима, слово надо держать! У меня осталось около ста сорока тысяч. Сто отдаю Ларочке — решено!

Наверное, с такой экспрессией Галилей восклицал: «И все-таки она вертится!»

Еще немного, и машина притормозила у девятиэтажки, как две капли воды напоминающей ту, в которой обитала Алевтина.

Первым на тротуар выбрался Касаев.

— Давай мне пакеты.

Он бережно, как младенцев, прижал их к себе, но, заметив, что я расплачиваюсь с водителем, снова полез в салон.

— Димка, мы так не договаривались!

— Перестань, Гарик, это же представительские…

— Все равно! Ты пользуешься тем, что у меня заняты руки. Ладно, но учти, что теперь я твой должник.

Мы обогнули дом, вошли в один из центральных подъездов и в урчащем лифте поднялись на восьмой этаж.

Дверь на звонок открылась сразу же.

В тесноватой прихожей нас встречала хозяйка — статная, хотя и несколько крупноватая женщина с прекрасными вьющимися волосами рыжеватого оттенка и выразительными черными глазами. Несомненно, что в молодости, да и в более зрелые годы, она выглядела чрезвычайно эффектно. Но увы, возраст брал свое. Может, даже не возраст, а усталость. Видимо, она предполагала, что заявится полупьяный муж с таким же тепленьким приятелем. И уж конечно меньше всего рассчитывала на роскошный букет.

Когда я поцеловал ей руку и произнес витиеватый комплимент, морщинки на ее высоком лбу разгладились, она зарделась и сразу сбросила с плеч десяток лет.

— Вот, Ларочка, познакомься, — произнес Касаев. — Это Дмитрий Сергеевич, сибиряк, весьма неординарная личность.

Последовал общеизвестный ритуал.

Хозяйка улыбнулась мне и пожаловалась мужу:

— Гарик, я ничего еще не успела. Ты дал мне слишком мало времени…

— Не волнуйся, дорогая, мы привезли все, что нужно. — Он взял у меня второй пакет. — Никаких проблем.

— Лариса Борисовна, прошу вас не затевать ничего особенного, — как положено гостю, смиренно попросил я. — Тем более что скоро мне надо бежать по делам.

— Ладно-ладно, дела потерпят, — сощурился Гарик. — Ты, Димка, облачайся во-он в те коричневые тапочки. Ванная сразу же за стеной, прочие удобства рядом. Действуй! Я сейчас разгружусь и покажу тебе квартиру.

Когда, вымыв руки, я снова оказался в коридоре, до моего слуха донесся из кухни проникновенный голос Касаева:

— Ларочка, дорогая, еще один приятный сюрприз… Я получил гонорар… Вот тебе пятьдесят тысяч. Купи себе что-нибудь. Себе, понимаешь?

Ох, Игорь Анатольевич!

И все-таки, все-таки, все-таки… Почему он отказался от миллионов КЭПа? Многих, очень многих миллионов, между прочим…

Касаев появился из кухни в сопровождении двух упитанных котов. Один был рыжий, второй абсолютно белый, без единого пятнышка.

— Как тебе наши звери?

— Полагаю, отсутствием аппетита они не страдают.

— Еще те проглоты! Ну что, паразиты, мышей ловить будете?

Распушив хвосты, те доверчиво терлись о его ноги.

— Ларочка! — крикнул он. — Там в пакете остался «Вискас». Будь добра, насыпь им немного, а то они от нас не отстанут.

— Кис-кис! — позвала Лариса, и домашние любимцы голова к голове ринулись на кормежку.

— Через полчаса сядем за стол, — сообщил Касаев. — Пойдем пока в мой кабинет.

— Кстати, где же Яночка? — полюбопытствовал я.

— Занимается в своей комнате, — ответил он и, не вдаваясь в подробности, повел меня за собой.

Квартира у Касаева была трехкомнатная. В гостиной стоял раздвинутый стол, накрытый белой скатертью; дверь, ведущая во вторую комнату, была плотно притворена — видимо, там находилась Яна, не пожелавшая лицезреть нежданного гостя.

— А здесь кабинет! — воскликнул Касаев, распахивая третью — дальнюю — дверь. — Правда, совмещенный со спальней. Прошу!

В небольшой комнате царила теснота. Две стены занимали книжные стеллажи — под самый потолок. Скользнув взглядом по корешкам, я убедился, что Касаев владеет неплохой библиотекой: классика, представленная, в основном, собраниями сочинений, энциклопедии, справочная литература…

— Здесь, — он чиркнул рукой по одной из полок, — моя коллекция пословиц и поговорок.

— Теперь понятно, откуда ты черпаешь вдохновение, — почтительно заметил я. — Мое собрание значительно скромнее.

— Я ведь петербуржец, — мягко напомнил он. — Все же в Питере легче найти нужную книгу, чем где-нибудь в провинции. К тому же… — Не закончив фразы, он подошел к письменному столу, заваленному газетами, блокнотами и всевозможными бумагами, из-под которых проглядывала портативная пишущая машинка.

— Как я понимаю, именно за этим столом рождаются те статьи, которые читает весь Петербург, — благоговейно изрек я.

Он сделал вид, что не замечает некоторой гиперболизации, и вздохнул:

— Не совсем так, Дима… Я вообще-то «жаворонок», пишу по утрам. Встаю, как правило, в шесть, часто в пять, бывает, что и в четыре, но к восьми статья уже готова. Одна только заковыка… Не могу писать без курева! Смолю как паровоз! А Ларочка совершенно не переносит табачного дыма. Поэтому уединяюсь на кухне. Именно за кухонным столом все и написано — статьи, репортажи, очерки… Но печатаю, конечно, здесь. — Он любовно погладил корпус пишущей машинки «Консул».

— Представляю, сколько выдала эта машинка!

— Да-а… Она у меня уже пятнадцать лет и служит безотказно. Тысяча материй, Димка! Тысячи! Я ненавижу выражение «бойкое перо», но дыхание у меня легкое. До сих пор. Случается, выдаю за день по тысяче строк!

Он уселся во вращающемся кресле и, склонившись, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда большой альбом и наугад раскрыл его посередине. Внутри были наклеены его статьи, вырезанные из разных газет.

— Мое собрание сочинений… И это только малая часть. А сколько утеряно! Из-за собственной небрежности, при бесконечных переездах — ведь мы с Ларой пятнадцать лет маялись по чужим углам… — Он бережно погладил страницу и грустно вздохнул, но в зрачках заплясали желтые огоньки. — Нет, Дима, что бы там ни твердили о газетном верхоглядстве, а без журналистики современный мир невозможен. К нам, журналистам, некоторые относятся как к несостоявшимся писателям. Вот, дескать, писатель — это да, это инженер человеческих душ! А вы, жалкие щелкоперишки, — подмастерья, сантехники. Знал я кое-кого из этих «инженеров»… Где они сейчас? Кто читает их книги? Тлен, трава забвения… А вот газеты выжили. Нет, Дима, я всегда считал, что лучше быть хорошим журналистом, чем плохим писателем. Впрочем, это касается любой профессии. Как любил повторять один большой человек, неважно, какого цвета кошка, главное — чтобы она ловила мышей.

Он выдвинул второй ящик, достал оттуда черную кожаную папку.

— Смотри, Дима, сколько почетных грамот я получил в свое время, сколько дипломов и всяческих регалий. Не случись перестройки, к полтиннику стал бы заслуженным работником культуры. Была такая традиция. Кстати, знаешь, как наши острословы сокращали это звание? Засрак! А может, и к лучшему, что из меня не вышло заправского засрака? Ну да плевать! Гори эти бумажки синим пламенем! Главное, у меня есть читатель, а этого не отнимет никто.

Он сунул папку на место и с решительным видом выдвинул третий ящик.

— Димка, открою тебе свою сокровенную тайну…

У меня даже мурашки пробежали по коже. Неужто вот так, прямо сейчас, под влиянием порыва и винных паров он посвятит меня в эту загадочную историю?

Между тем Касаев с тысячью ужимок выложил на стол растрепанную папку, толщина которой едва позволяла свести вместе тесемки.

— Здесь у меня некоторые наброски, — трепетно пояснил он. — Хочу написать книгу. Я ведь столько пережил, встречался с массой любопытнейших людей, оставивших след в истории… Я столько знаю о Ленинграде, ведь я и родился тут в блокаду… Но это только наброски, черновики. Стадия сбора материала. Не хватает времени, чтобы спокойно засесть за работу и привести все это в систему. Но я сделаю это, Димка! Однажды я соберу волю в кулак и напишу хорошую, честную книгу. О времени и о себе. — Его глаза сатанински блеснули.

— Это будет замечательная книга! — с чувством воскликнул я. — Ты, с твоим талантом, с твоим блестящим — (у меня едва не вырвалось — «бойким») — пером, создашь настоящий бестселлер!

Он принял мою тираду как должное и попытался водворить папку на место, но та нежданно выскользнула из его рук, отчего добрая половина листов разлетелась по всей комнате.

Мы принялись ползать по полу, собирая их. Здесь были не только записи Касаева, но и чьи-то письма, афишки, билеты, открытки, фотографии. Один из снимков залетел под кресло. Я достал его и… не поверил глазам. Невероятно! Как этот снимок оказался здесь? Узнать бы у Касаева… Но спрашивать было нельзя. Ничем не выдавая своих чувств, я приобщил фотографию к общей кучке.

Однако сюрпризы на этом не закончились.

Спрятав непослушную папку, Касаев похлопал рукой по нижнему ящику, не открывая его.

— А здесь, — сказал с характерной блуждающей улыбкой, которую я уже заметил за ним и которая могла означать все что угодно, — здесь у меня «бомба». Ждет своего часа. Но когда рванет, — он сдвинул брови, — кое-кому крепко не поздоровится.

Горячо!

Неужто компромат на КЭПа в нижнем ящике стола? Что-то не верится. Больно уж доступное место. Однако если речь идет только о копии, то почему бы и нет?

Вдруг Касаев в упор посмотрел на меня. Я и не догадывался, что его взгляд обладает свойством лазерного луча. Дрогни я хоть на ноготь, он проник бы в мои тайные помыслы и разорвал бы тончайшую паутину, которая лишь наметила основы будущего кокона. На мгновение мне показалось, что партия проиграна. Касаев интуитивно раскусил меня.

Но самообладание, как всегда, не подвело.

— Вот уж не подозревал в тебе террориста! — пошутил я.

— Это политическая «бомба», — серьезно ответил он. — Если она и убьет, то только репутацию одного негодяя.

Прочь, прочь от этой скользкой темы! В сознании Касаева она окружена тройной защитой, чутко реагирующей на малейшее дуновение со стороны. Стоит ненароком приблизиться к этой запретной зоне, как тут же оглушительно завоет сирена и лазутчик будет замечен и разоблачен.

— Мои друзья, да и я сам, стараемся держаться подальше от политики, — возвестил я, снова рядясь в одежды провинциала. — Ну их всех подальше! Никому нет веры. Все равно обманут. Как говорится, законы святы, да законники супостаты.

— Да-а… — неопределенно протянул Касаев. — Помню, писал я как-то статью о новом законе. Ну и решил, как обычно, опереться на народную мудрость. И что же ты думаешь, Дима? — Расширив глаза, он резко подался ко мне: — Во всей моей коллекции не нашлось ни единой присказки, которая позитивно оценивала бы законодательную практику! Ни единой! Нет, ты только вслушайся! — Жестикулируя, он заговорил нараспев: — «Не всякий прут по закону гнут», «Нужда закона не знает, а через шагает», «Что с бою взято, то свято», «Быть так, как пометил дьяк», «Правда твоя, мужичок, а полезай-ка в мешок», «То-то и закон, коли судья знаком», «У кого рука длиннее, тот и правее» — и еще сотни других. Про общеизвестное дышло я уже не упоминаю. Нет, старина, неуважение к закону родилось не сегодня, оно идет из глубины веков!

Я кивнул, но поспешил увести локомотив нашего диалога еще дальше от опасной зоны. Тем более что тему подсказал вид из окна.

— А здесь живописные места! Что там за доро гой — лес?

Касаев встал рядом, сразу же превратившись в любезного хозяина.

— Места здесь, Дима, не просто живописные, но еще и исторические. Вот за этим небольшим зеленым массивом — Стрельна, а чуть дальше — Петергоф с его парками, фонтанами, дворцами и памятниками…

Закончить он не успел. В кабинет заглянула хозяйка:

— Мужчины, прошу к столу!

Она переоделась и в своем черном с золотистой отделкой платье походила на ясновельможную пани — почему-то именно такое сравнение пришло мне в голову.

Гостиная была обставлена скромно, но со вкусом. Репродукции и гравюры в строгих рамках, пестрые безделушки и веселый коврик на стене придавали ей определенный колорит, а розы, пылающие над столом в хрустальной вазе, дополняли общую картину праздничными красками.

Касаев принялся церемонно и шумно усаживать меня на лучшее место. От меня не укрылось, как он шепотом осведомился у жены:

— Ты позвала Яну?

— Она спит, — еще тише ответила та.

Я сделал вид, что страдаю легкой глухотой. Незачем мне вмешиваться в семейные дела Касаевых.

Наконец все расположились за столом, сервированном умелыми руками. Принимали меня по высшему разряду: хозяйка выставила, очевидно, все лучшее, что имелось в доме.

Касаев тут же легко и естественно вошел в роль тамады. Он совершенно протрезвел, будто и не было четырех рюмок в кафе (или пяти?).

— Прежде чем прозвучит первый тост, — заговорил он своим сочным баритоном, — давайте условимся относительно одного обстоятельства… — Он посмотрел на меня: — Дима, в нашем кругу заведено называть друг друга по именам. Значит, здесь собрались Дима, Лариса и Гарик. — Он поочередно указал на каждого. — И давайте без церемоний! — Потянулся к бутылкам. — Ларочка, тебе шампанского?

— Конечно, только чуть-чуть.

— Знаю, знаю… Итак, за приятное знакомство!

— И за благополучие этого дома! — добавил я.

— Представь себе, Лариса, наш гость оказался в Питере впервые в жизни, — продолжал Гарик, отставляя пустой бокал.

Она посмотрела на меня так, будто я свалился с Луны.

— А знаете, Дима, я вам даже немножко завидую. Увидеть наш город впервые в жизни в зрелом возрасте — это что-то… — У нее был мелодичный, бархатистый голос, и вообще этот семейный дуэт звучал неплохо.

— Не совсем так, — на всякий случай уточнил я. — В Питере я бывал дважды, но наскоком. Поэтому города практически не знаю. Вчера впервые побывал в Эрмитаже — до сих пор под впечатлением…

Некоторое время разговор вращался вокруг красот Северной Пальмиры.

Касаев пил глотками, хотя, похоже, ему не терпелось принять на грудь дозу пооглушительней. А пока, в ожидании удобного случая, он не скупился на комплименты в мой адрес:

— Ларочка, да будет тебе известно, что наш гость — ходячая энциклопедия фольклора. Он мне такую тонкость открыл! Помнишь ту ужасную скандалистку на почте? Я еще сказал: «Пригожа, как рожа», — помнишь? Так вот: с моей стороны это было глубочайшее заблуждение! — И Гарик со смаком поведал жене о действительном толковании поговорки, расцветив свой рассказ живописными деталями. Затем снова наполнил бокалы и поднялся для тоста: — Наш гость не только знаток фольклора. Он еще весьма удачливый предприниматель. Так сказать, новый русский.

— Ты мне льстишь, — добродушно рассмеялся я. — Я всего лишь администратор. Наймит, белый воротничок. Живу, как и все, на зарплату. На нового русского, какими их изображаете вы, господа журналисты, не тяну.

— Никогда не изображал ничего подобного! — весело парировал Гарик. — По вполне извинительной причине: не знаю близко ни одного представителя сей когорты! — Внезапно он помрачнел: — Нет, вру… Одного-то знаю… И весьма неплохо…

— Гарик, ты затягиваешь тост! — напомнила Лариса.

Уловила ли она подтекст, я так и не разобрал.

— О боги! — воскликнул Гарик. — Не иначе сейчас грянет гром! Впервые в жизни моя жена торопится выпить! Так вот вам лаконичный, всех и всегда устраивающий тост: за вечную любовь!

Возражать и вправду было нечего.

Глаза Касаева сошлись в щелки. По-моему, он опять захорошел.

— Димка, можешь ответить откровенно на один вопрос?

— Пожалуйста!

— Ты лично сталкиваешься с рэкетом? Или в Забайкалье другие правила игры?

— Гарик, перестань! Ты обижаешь нашего гостя.

— Нет, почему же, — миролюбиво отозвался я. — Могу ответить.

— Да-да, ответь, старина, будь добр! Я как раз собираюсь писать о рэкете, вдруг подскажешь неожиданный поворот?

— А чего о нем писать, — пожал я плечами. — И без того писано-переписано. Ничего нового здесь уже не скажешь.

— Но явление-то существует! — Он хлопнул по краю стола кончиками пальцев.

— Оно и будет существовать, пока не закончится передел собственности.

— А что после?

— А после на смену дикому рэкету придет рэкет цивилизованный. — Сейчас мне не было нужды притворяться, я говорил с предельной искренностью, ибо сам до последней клеточки верил в это.

— Цивилизованный рэкет? Любопытно…

— Вот об этом и напиши, — довольно смело посоветовал я.

— Ну-ка, ну-ка… Вообще, что ты подразумеваешь под понятием «цивилизованный рэкет»?

— Борьбу интеллектов, характеров, воль. Когда соперника выводят из игры не пулей и не бомбой и даже не угрозой физической расправы, а ловкой интригой, тонко рассчитанной комбинацией.

— Хм! И ты полагаешь, у нас приживутся такие методы?

— Иного не дано. В противном случае сильным придется попросту извести друг друга. Они начинают это понимать.

— Значит, сильные? Сильные и слабые. Полная и окончательная поляризация общества?

— Она всегда существовала, Гарик.

Он собирался возразить, но тут Лариса решительно вмешалась в наш диалог:

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом! Дима, у вас есть семья?

— Мама и младший брат.

— Так вы не женаты? — удивилась она.

— Увы…

Поддерживая застольную беседу, я ни на миг не забывал того, что ненароком выдал мне Касаев. Нижний ящик письменного стола в его кабинете. Пленка, несомненно, там. Вернее, копия.

Похищать ее бессмысленно, коли она может быть легко растиражирована из другого источника. Но там может находиться еще что-то. Отчего бы не взглянуть? Например, послезавтра, в пятницу.

Касаев даже не подозревает, как он близок к тому, чтобы стать жертвой «цивилизованного рэкета». Вот удивился бы…

Но еще больше удивился бы КЭП, проведай он о моих намерениях. КЭП строго-настрого запретил мне совать нос в этот компромат. Он желал получить кота в завязанном мешке. Он хотел скрыть некую тайну от всех, даже от самых доверенных лиц…

Догадывается ли он, что я с самого начала решил поступить вопреки запрету?

Значит, в пятницу я смогу это сделать, если не случится ничего непредвиденного. Не должно. Клинышки забиты, пружинки заведены… События развиваются даже с опережением графика.

А чтобы исключить малейший риск, мне следует выяснить еще две вещи. Во-первых, что представляет собой Яна? Во-вторых… Ладно, об этом позже. Проблемы нужно решать последовательно.

Нет, определенно удача была сегодня на моей стороне.

Через некоторое время я уловил легкий шум со стороны кухни. Похоже, Яна проснулась.

Улучив подходящий момент, я обратился к хозяйке:

— Было бы очень приятно познакомиться с вашей дочерью.

Шампанское уже подействовало на Ларису: она раскраснелась и оживилась, хотя выпила едва ли больше фужера.

— Яночка отдыхает после работы, — со странным смущением ответила она.

— После работы? — Я вскинул брови. — Мне показалось, что она студентка… А! Понимаю. Подрабатывает на наряды…

Супруги переглянулись и промолчали.

Затем Лариса поднялась:

— Пойду посмотрю. Может, она проснулась.

Едва хозяйка вышла, Касаев молниеносно схватил бутылку и наполнил наши бокалы до краев, заговорщицки подмигнув мне. Огорчать его отказом было бы кощунственно, он так и сгорал от жажды. Мы выпили, и он снова наполнил бокалы, затем отставил бутылку далеко от себя и откинулся на спинку стула в позе невозмутимого созерцателя.

Послышались шаги.

В гостиную вошла Лариса, следом за ней — Яна.

Признаться, после невнятных реплик Касаева о дочери я полагал, что увижу либо забеременевшую невинность, либо угловатую закомплексованную девицу, этакий синий чулок, кандидатку в старые девы.

Но я ошибся.

Яна оказалась невысокой, худощавой брюнеткой в светло-коричневом брючном костюме. Ее черты лица во многом повторяли материнские, хотя и с некоторой поправкой на жесткость. Высокий лоб, красиво очерченные губы, темные бездонные глаза, в которых не было ни отцовской настороженности, ни материнской печали. Она смотрела открыто и бесстрашно. Люди с таким взглядом обладают сильной волей, способны на жертву — уж я в таких вещах разбираюсь. Нечто подобное чувствовалось и в Касаеве, но у дочери было выражено ярче.

Но эти ощущения возникли позднее, потому что, к сожалению, Яна обладала физическим недостатком, который замечался прежде всего прочего. Она была хромоножкой. По-видимому — от рождения.

В моем мозгу мгновенно включился мощный компьютер, ибо факт хромоты девушки требовал заново переосмыслить всю информацию.

О нем ничего не было в досье!

Осведомитель, перечисливший множество конфиденциальных сведений о Касаеве, знавший буквально всю подноготную его семьи, даже не упомянул об этом важнейшем обстоятельстве!

Я кожей чувствовал, что несчастье Яны служит источником неутихающей боли для Гарика и Ларисы. Знай я об этом раньше, возможно, иначе выстраивал бы свой план, подбирался бы к Касаеву с другой стороны.

Но осведомитель проявил необъяснимую халатность.

Если только…

Если только у него не было особой причины не касаться этого факта.

Если только досье готовила… не сама Яна.

Нелепое допущение?

Но я-то знаю, что именно нелепые допущения оказываются верными чаще всего.

Если согласиться, что это так, то сходится абсолютно все: и набор сведений, и старые вырезки, которые взялись непонятно откуда, и то фото, которое я поднял из-под кресла…

Но тогда непонятно, зачем было огород городить. Она же могла спокойно добраться до компромата.

Все это промелькнуло в моем сознании за те несколько секунд, что Яна шла к столу, скупо улыбаясь мне.

Я поднялся:

— Здравствуйте, Яна!

— Дмитрий Сергеевич, интересный человек и мой друг, — представил меня Гарик.

— Добрый вечер! Очень приятно, что в нашем доме наконец-то появился гость. А то мои родители совсем захандрили. — Судя по ровному тону, девушка не страдала душевными комплексами.

Она села на стул рядом с матерью, я опустился на свое место.

— Ну что ты говоришь, Яночка! — с укоризной возразил между тем отец. — Можно подумать, что у нас не бывает гостей!

— Если ты имеешь в виду Николая Кузьмича, тогда конечно, — с едва уловимой иронией заметила она.

(Я тут же мысленно «запротоколировал» прозвучавшее имя.)

— Николай Кузьмич, кстати, исключительно порядочный человек, — не без упрека произнес Гарик.

Дочь усмехнулась, будто готовясь экспромтом выдать язвительный ответ, но, видимо, ей не хотелось подводить отца перед гостем.

Она безмятежно посмотрела на меня.

— Вы первый, кто пришел к нам с гостинцами для котов. Огромная вам благодарность от имени Бонифация и Маркиза.

— О, коты моя слабость, — ответил я. — Обожаю этих пушистых бездельников.

— Они не бездельники, — возразила девушка. — Они такие, какими их создала природа.

— Яночка, тебе шампанское или коньяк? — вмешался отец.

— Шампанское.

— У всех налито? — Касаев поднял свой бокал. — Давайте выпьем за то, чтобы в один прекрасный день я стал дедом.

— Фи, папа! — скривилась дочь. — Куда ты торопишься?

— Видишь ли, дочка, — философски изрек он, — в жизни каждого человека неизбежно наступает момент, когда он понимает, что молодость прошла. Я понял это и хочу понянчить внука. Хочу, чтобы продолжился наш род. Это естественно.

— Знаешь, папа, чтобы продолжился род, вам с мамой следовало завести мне братика или двух…

За столом повисло молчание. Был в этом обмене репликами некий ускользающий от меня подтекст, какая-то домашняя тайна.

— И вообще, папа, — Яна разрядила обстановку, — я ведь современная девушка. Сначала карьера, после семья.

— Если бы все так рассуждали…

Я ловил каждое слово, каждый жест девушки — разумеется, тайком. Могла ли она собрать досье на отца? Могла или нет? Кроме того, было крайне важно выяснить, во сколько она уходит из дому по утрам.

— У вас, Яна, видимо, время расписано по минутам, — улучив момент, поинтересовался я.

— Как писал папа в одной из своих статей, «выучил в молодости — высек на камне, выучил в старости — высек на льду». Вот я и стараюсь, — ответила она.

— Но вы еще успеваете работать?

— Только три дня в неделю.

— Яночка совершенно не щадит себя, — заметила Лариса. — Уходит — за окнами темно, и приходит — темно.

— Интересная профессия?

— Я, видите ли, кошачий доктор. — В голосе Яны прозвучал вызов. — Некоторым скажешь — улыбаются. Другие пожимают плечами. Третьи доказывают, что вообще незачем лечить животных. Для людей, мол, не хватает лекарств. А вы как считаете, Дмитрий Сергеевич?

— Я — за братьев наших меньших. Обеими руками.

— Если бы люди научились любить зверей, они и друг к другу относились бы лучше, — убежденно проговорила Яна.

— У Яны целая философия на этот счет, — заметил Гарик. — Есть феминистки, а наша дочка — заядлая фаунистка. Только, чур, Яна, не обижаться. Это я так, к слову.

— Ты же знаешь, папа, что я никогда не обижаюсь, — серьезно ответила она. — Надо не обижаться, а дело делать.

— Умница! Кстати, у меня родился оригинальный тост…

Вскоре Яна покинула нас, сославшись на подготовку к семинару.

Я тоже засобирался восвояси.

— Спасибо за приятный вечер, но мне пора.

— Нет-нет! — всплеснула руками Лариса. — Куда же вы пойдете! Время позднее, на улице столько хулиганов! Мы вас не отпускаем, правда, Гарик? Вы ночуете у нас.

— Конечно! — кивнул он, поглядывая на бутылку, где еще оставалась добрая треть. — Посидим поговорим, а завтра… Послушай, Димка, идея! Я могу завтра с утра задержаться. Давай прогуляемся по Петергофу, а? Тут совсем рядом. Лариса! Дима, ты не представляешь, какая это красотища!

Вдвоем они пустились в уговоры.

Но ночлег в этом доме не входил в мои планы. Никогда не был сторонником пословицы «кашу маслом не испортишь».

Сославшись на возможный звонок начальства, я отказался. Но и отвергать целиком предложения Касаевых не стоило.

Наконец мы нашли соломоново решение. Завтра утром встречаемся на платформе «Сосновая Поляна» и едем в Петергоф, где меня ознакомят с шедеврами знаменитого дворцово-паркового ансамбля.

Затем мы выпили на посошок и распрощались.

Когда я вышел из подъезда, было около десяти. Алевтина ждет. Я поймал машину и дал ее адрес, попросив водителя попутно остановиться возле базарчика.

* * *

В легкой белой блузке, завязанной на талии узлом, и в короткой черной юбочке Алевтина выглядела превосходно.

Я вручил ей букет хризантем и поцеловал в подставленную щечку. Мы прошли на кухню, где я принялся освобождать пакеты.

— Дима, это слишком!

— Наш аппетит никому не вредит. — Крепко же втемяшились мне в голову народные приметы.

Смеясь, она взяла меня за руку и повела в комнату.

Я увидел стол, уставленный закусками.

— Ого! Ты времени даром не теряла.

— Мне хотелось доказать, что я умею быть хорошей хозяйкой.

— Тебе это удалось на все сто.

Она подошла ближе.

— Дима, зачем я тебе нужна?

— Странный вопрос. Все равно как если бы ты спросила, зачем приходит весна.

— На дворе, между прочим, осень.

— Всего лишь временное явление.

— Не хочешь же ты сказать, что между нами возможно что-то серьезное?

— А разве ты еще не поняла, что я — исключительно серьезный человек?

Она улыбнулась и прижалась своими губами к моим. Поцелуй был долгий-долгий, я ощутил ее сильный трепещущий язык, проникающий сквозь мои разжатые зубы. Не отрываясь от нее, я подхватил ее на руки и бросил поперек кровати, застланной белоснежным бельем. Она прогнулась, одним движением сбросив с себя юбку, под которой ничего не было. Ловким движением развязала узел блузки, которая сразу же раскрылась, обнажив верхнюю часть тела.

Касаев, КЭП, загадки компромата, завтрашний день, риск, на который я сознательно шел, — все растворилось в тумане.

Ее стоны, ее ногти, чувственно царапающие мои плечи, разжигали огонь. Я потерял представление о времени, что, должен признать, случается со мной в подобных ситуациях нечасто.

Придя наконец в себя, мы лежали рядом.

— Спасибо тебе, милый. — Она приподнялась на локте.

— Тебе спасибо, моя прелесть.

— Ты не уйдешь сегодня вот так, по-английски? Мне бы не хотелось. Я надеюсь, мы еще повторим?

— Не уйду, — пообещал я. — Это ночь наша. Вся.

Тем самым я легкомысленно нарушал свои же правила, которым никогда прежде не изменял. Одно из них гласило: во время работы ночуй только в своей кровати. На первый взгляд, небольшая поблажка, которую я решил себе позволить, никакой бедой не грозила. Но я-то знал неумолимый закон бытия: стоит один раз нарушить правило, пусть даже второстепенное, как следом неизбежно (и незаметно для себя!) нарушаешь другое, более важное, а там и третье, после чего стройная система внезапно рушится.

И все же почему бы в кои-то веки не сделать исключения? Развитие моих отношений с Касаевым сегодня резко продвинулось вперед, я узнал то, на что отводил в своих планах целых три дня. Все идет отлично. В пятницу я доберусь до досье, а затем выясню, где находятся другие копии. В сущности, дело-то простое. Разве я не проводил куда более тонкие и опасные операции?

Значит, могу, черт побери, расслабиться?

(С такой самонадеянностью я рассуждал в ту ночь, лежа рядом с Алевтиной, не догадываясь, как оно обернется на самом деле, хотя поговорку «человек предполагает, а Бог располагает» вызубрил на собственной шкуре задолго до того, как накупил этих сборников.)

— Ужинать-то мы будем? — Ласковый голос Али оторвал меня от раздумий.

— Обязательно! — Я и вправду ощущал зверский голод. В сущности, у Касаевых, да и раньше, в кафе, поглощенный наблюдениями, я почти не прикасался к закускам, и сейчас, в соответствии с одной из поговорок, теленка слопал бы.

Мы уселись за стол, выпили и закусили, как молотобойцы после смены.

— Помнишь, я говорил тебе по телефону, что собираюсь на важную встречу? — спросил я.

— Ну и как? Хорошо повеселился?

— Не язви. Речь идет именно о деловой встрече. Надеюсь, не забыла, что я здесь в командировке? Так вот…

Меня познакомили с неким Касаевым из «Невской радуги». Случайно, не знаешь такого?

— О Господи! — выдохнула она. — Кто же не знает этого зануду?

— Зануду? — искренне удивился я. — Он вовсе не показался мне таким.

— Пообщаешься с ним подольше, тогда и покажется. Касаев… Я два года работала по контракту в «Невской радуге», и большинство моих материалов шло через него. Бр-р-р! Как вспомню, так вздрогну! Ему, видите ли, не нравились «бантики» в моих статьях! Да он просто заплесневелый сухарь!

— Он за тобой приударял?

— Он?! — Алевтина безудержно расхохоталась. — Если он за кем и приударял, то только за рюмкой. Моралист! А по-моему, у него просто машинка не работает.

— С его дочкой, Яной, ты не знакома?

— Она тебе приглянулась?

— Не в том дело. Какие-то странные семейные отношения…

Алевтина взяла бокал и осушила его до дна.

— Краешком уха слышала, что в детстве с ней произошла какая-то неприятность, но подробностей не знаю. Ведь второго такого скрытного типа, как Касаев, поискать! Увидишь его впервые, подумаешь — душа нараспашку! Какой там! Ох и тип! Въедливый, злопамятный… Никогда не забуду, как он доставал меня с этими «бантиками». Ненавижу! Слушай, хватит о нем, а?

— Хорошо. А кто такой Николай Кузьмич?

— Какой еще Николай Кузьмич?

— Я понял так, что он — близкий друг Касаева.

— Димка, опять? — Она капризно надула губки.

— А кто утверждал, что знает питерскую прессу вдоль и поперек? — ввернул я.

— Ладно… Наверное, Пименов. Я просто не знала, что он — Николай Кузьмич. Пименов, да и только. Так его во всех редакциях называют. Личность известная.

— Ну и кто же такой этот Пименов?

— Свободный художник. — Она сделала пренебрежительную гримаску. — В штате нигде не состоит, пристраивает повсюду свои фотографии, коллажи, карикатурки — тем и живет.

— Фотографии?

— Димка, мне ску-учно…

— Что тебе известно о Пименове?

— Зануда!

— Занудой у тебя Касаев.

— Ну, по сравнению с Пименовым Касаев просто душечка. Вот Пименов — это тип! Образцовый зануда! За пять минут усыпит любого… — Она вдруг осеклась и пристально посмотрела на меня. — Почему ты меня расспрашиваешь об этих людях?

Я привлек ее к себе и нежно поцеловал.

— Помнится, я говорил тебе, что мне надо организовать рекламную кампанию моей фирмы.

— Ну да! — Она прижалась всем телом ко мне. — Я даже помню, как ты обещал поручить это дело мне.

— Видишь ли, милая… Выяснилось, что оно сопряжено с массой хлопот. А я не хотел бы утруждать тебя занудными заботами. Пусть ими займутся другие. Но об этих других, дабы они не подвели, я должен иметь достоверную информацию. За нее ты и получишь свои комиссионные, и весьма щедрые, гарантирую. Тебя это устраивает?

— А кроме комиссионных? — Она грациозно устроилась у меня на коленях.

— Мою пылкую признательность!

…Когда Алевтина уснула (как я предполагал, ненадолго), я прошел на кухню, закрыв за собой все двери, и набрал московский номер. Думаю, Алевтина не понесет серьезных финансовых убытков. Контрольный звонок! По крайней мере раз в сутки я обязан выходить на Старика.

Он, как всегда, снял трубку после второго гудка.

— Приветствую, на проводе Питер!

— Здорово! Какие новости?

— Все идет по плану. Сегодня имел плотную встречу.

— Проблемы есть?

— Мелкие.

— Помощь нужна?

— Думаю, пора подключать нашего питерского друга.

— Давай, он предупрежден и ждет.

— Тогда до завтра.

— Бывай!

Ну вот. За содеянное я отчитался. Кажется, нынче я ублажил всех. Теперь самое время поработать на себя.

Я предпринял самый тщательный осмотр квартиры. Собственно, что здесь осматривать: комната, прихожая, коридор, кухня, совмещенный санузел, крохотный балкончик… Иголку здесь, конечно, можно спрятать. А вот более объемный предмет — проблематично.

Наконец мое внимание привлекли грубоватые самодельные антресоли в прихожей, устроенные над входной дверью. Очевидно, «произведение» одного из бывших поклонников Алевтины.

Я принес с кухни табуретку и, взгромоздившись на нее, открыл дверцу. Внутри царил полнейший бедлам. В общую кучу были свалены вещи, которые годами скапливаются в любой квартире: старая обувь, тряпки, картонки, пожелтевшие журналы… На всем лежал толстый слой пыли — видимо, Алевтина не имела привычки заглядывать сюда.

Я приметил, что к боковой стенке прислонено несколько листов толстой фанеры, оставшейся, должно быть, после сколачивания антресолей.

Хм! Если один из этих листов прибить к стене и предварительно сунуть за него тоненький пакет, то эту схоронку вряд ли обнаружат даже при генеральной уборке.

Алевтина, несомненно, оскорбилась бы по-женски, узнай, что я закрутил с ней роман главным образом для того, чтобы иметь в Питере надежный тайник. Но ей об этом знать не обязательно. Впрочем, я не жалею о нашем сближении…

Не зажигая света, я долго стоял у кухонного окна и курил. Глухая ночь. Половина фонарей вдоль проспекта погасла. Накрапывает мелкий дождь. Темные дома словно затаились, тревожно дожидаясь рассвета.

Еще не поздно остановиться, в тысячный раз сказал я себе. Ты играешь не с огнем — с атомным реактором. Если КЭП догадается о твоих истинных намерениях, то от тебя не останется даже мокрого места. На миг мною овладело острое желание раз и навсегда избавиться от навязчивого искушения. От добра добра не ищут.

Ну и оставайся всю жизнь в «шестерках», ухмыльнулся внутренний голос. Гордись, что ты — высокооплачиваемый лакей. Чего испугался? Риск-то ничтожный! А другого такого шанса не будет никогда. Не теряй головы, дружище, и наступит день, когда ты окажешься на коне…

— Ми-илый… — послышался из комнаты напевный голос. — Где ты? Я соскучилась.

— Иду, моя прелесть. — Я погасил сигарету и поспешил на зов.

 

Четверг, 21 сентября

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

На платформе «Сосновая Поляна» я появился несколько ранее обусловленного срока. Касаевых еще не было, и я ходил взад-вперед по бетону, терзаясь запоздалым раскаянием.

Знал же, знал, что нельзя расслабляться, и вот результат: башка трещит, глаза слипаются, а денек предстоит серьезный. Сегодня я должен вплотную подвести Гарика к краю волчьей ямы, из которой уже торчат острые колья. Кроме того, надо завершить подготовку к завтрашней акции. Вроде бы все идет нормально, несмотря даже на мой ночной загул, и все же смутное чувство тревоги то и дело давало о себе знать.

Какой-то пузатый мужик в клетчатой рубахе поднялся на платформу, скользнув по мне понимающим взглядом. Неужели у меня и вправду вид человека, страдающего похмельным синдромом? Я нацепил на нос солнцезащитные очки, а на зуб бросил еще две мятные таблетки. Ничего. Скоро пройдет. Просто надо вздремнуть днем пару часиков. Неистощимая в своих фантазиях Алевтина выжала из меня все соки.

На дорожке, ведущей от автобусной остановки, показалась чета Касаевых.

Ларочка выглядела радостной и окрыленной, Гарик же явно клевал носом, хотя и называл себя вчера «жаворонком». Должно быть, и ранним пташкам не следует перебирать по вечерам.

Только сейчас я разглядел, что Гарик, оказывается, несколько ниже ростом своей супруги.

Вообще-то с Ларисой ему повезло. Она принадлежала к редкостному типу жены-помощницы, которая посвящает жизнь своему суженому, обеспечивая ему надежный тыл. Такие жены были у многих знаменитостей — писателей, художников, актеров.

И все же в этой паре что-то соединилось не так. Несмотря на известность, Гарик не достиг своего пика. При его способностях он был вправе рассчитывать на большее. Похоже, это понимали и он, и она. А что может быть хуже для творческой личности, чем осознание неполной реализации возможностей?

Супруги поднялись по ступенькам.

Едва отзвучал обычный при ранней встрече обмен любезностями, как к платформе мягко подкатила электричка. В вагоне было свободно, и мы удобно расположились возле окон.

Видя, что Гарик тут же задремал, я счел за благо последовать его примеру. Иногда даже пятиминутный сон восстанавливает силы. Частично.

Но стоило мне прикрыть глаза, как напротив себя я увидел КЭПа, сидящего в кожаном кресле.

Он выглядел, как всегда, элегантным и улыбчивым, но по едва уловимым приметам я понял, что его снедает нестихающее внутреннее беспокойство.

— Слушай меня внимательно, Димыч, — сказал он, будто переступая через что-то в себе.

(КЭП даже в кругу сподвижников величал меня «Димычем», подчеркивая свое уважение.)

— Уже, — кивнул я.

— В Питере есть газетный пачкун по фамилии Касаев… — с наигранным равнодушием начал он. — Недавно я узнал, что он копает под меня, собирает все сплетни и слухи, всякую грязь… Я хочу, чтобы ты сделал три вещи, Димыч. Во-первых, узнай, где он прячет это паскудное досье. Во-вторых, существуют ли копии? Если да, то опять же — где и у кого. А в-третьих… — Он вскочил и нервно зашагал по кабинету. С него слетел всякий лоск.

Затем он резко остановился передо мной.

— Димыч, растопчи этого кретина! Размажь его по стенке! Смешай с дерьмом! Сделай так, чтобы никто не принял на веру больше ни единого его слова! — Я впервые видел выдержанного и ироничного КЭПа в таком смятении. Не в гневе, а именно в смятении. — Не стесняйся в расходах! — продолжал выкрикивать он. — Бери сколько нужно! Ну?! Ты же умеешь! Сослужи мне верную службу еще раз, и ты не пожалеешь!

— Все сделаю в лучшем виде, — пообещал я. — Однако же, КЭП, мне необходима информация. Чем конкретно он располагает?

Он подошел ко мне вплотную, так что я видел поры кожи на его ухоженном моложавом лице.

— Диктофонная пленка. Что еще — я не знаю, понимаешь? Да и знать не желаю!

Я прекрасно его понял. Как факир, с закрытыми глазами, я должен извлечь нечто из «черного ящика» и передать ему. А он сам похоронит эту тайну.

— Завтра ты выезжаешь в Питер. Номер в гостинице забронирован. Деньги возьми у Старика. Срок тебе — неделя. Там у меня есть надежный и влиятельный человек, некто Василий Капитонович. Я попросил его собрать досье на Касаева по своим каналам. Это уже сделано. Документы получишь на вокзале. Возникнут проблемы — смело обращайся к Василию Капитоновичу за содействием. От моего имени. Он предупрежден. Вот тебе его координаты. Но учти, — КЭП сдвинул брови, — о сути твоего задания он даже догадываться не должен. Знают только трое: ты, я и Старик. Кстати, посоветуйся со Стариком перед отъездом.

— Хорошо, КЭП. Через неделю у вас будет заботой меньше.

— Смотри же, Димыч! — Это была и просьба, и приказ, и поощрение, и угроза.

А затем я увидел то, чего в действительности не было. Глаза КЭПа налились рубиновым светом.

— Выбрось это из головы, — прошипел он. — Делай только то, что приказано, если тебе дорога жизнь.

— КЭП, не понимаю вас…

— Я вижу тебя насквозь, — продолжал он. — Ты — хитрый лис, с которого я когда-нибудь сдеру шкуру… — Он потянул меня за рукав и добавил совсем уж непонятно: — Выходим!

— Не понимаю вас, — вяло сопротивлялся я, но КЭП уже исчез.

Голос, однако, остался, правда, другой — ласковый, женский:

— Выходим…

Невероятным усилием воли я вырвался из тумана и увидел Ларису, которая повторила с понимающей улыбкой:

— Извините, Дима, но нам пора выходить. Старый Петергоф!

Рядом яростно тер глаза Касаев.

* * *

В этот ранний еще час в аллеях нижнего парка было малолюдно. Погода выдалась прекрасная, на небе не виднелось ни тучки, озон литрами струился в легкие. Наша экскурсия могла бы стать весьма приятной. Если бы не вчерашние возлияния. Но дело есть дело.

Когда, осмотрев шахматную гору, мы двинулись к римским фонтанам, я улучил момент и шепнул Касаеву:

— Вчера ночью говорил с директором. Есть важные новости. Надо бы уединиться на пять минут. Или обсудим при Ларисе Борисовне?

Он слегка покраснел, но ответил без задержки, еще тише:

— Давай перекурим на скамейке.

Затем громко:

— Ларочка, мы с Димой курнем для бодрости. Про римские фонтаны я расскажу ему сам, а ты, дорогая, Иди не спеша к Монплезиру, мы тебя мигом догоним.

Мы устроились на свободной скамейке в виду тех самых римских фонтанов, и я приступил к очередному пункту своего плана.

— Шеф сообщил, что акция по внедрению на северо-западный рынок форсируется. Через десять дней он сам прилетает в Питер. Состоятся встречи, которые я должен подготовить. Но это уже моя морока. А вот продвижение рекламы надо ускорить. Она должна обязательно появиться в газетах к моменту приезда шефа. Это непременное условие. Кстати, рекламные расходы увеличены наполовину. Сто пятьдесят лимонов! И это только начало. Слово за тобой, Гарик. Потому что действовать нужно начиная с сегодняшнего дня.

На его выпуклом лбу запульсировала синяя жилка, под смуглой кожей резче обозначились скулы.

«Дурачина! — хотелось закричать мне. — Опомнись! Ты же сам писал, что сыр бывает бесплатным только в мышеловке. Или ты тоже считаешь, что на халтурку уксус слаще сахара?!»

Он задумчиво посмотрел в глубь аллеи, по которой удалялась от нас Лариса, и, будто зарядившись от нее уверенностью, кивнул мне:

— Я обещал помочь, Дима, и помогу. Однако не вполне ясно, в чем именно заключаются мои функции. Конкретизируй.

— Все элементарно до одури, — фыркнул я. — Есть сто пятьдесят лимонов. Их надо раскидать по ведущим питерским газетам. Каким именно? Тут я полностью полагаюсь на тебя. Далее — узнать расценки, отредактировать тексты, а главное — договориться с каждой редакцией о сроках публикации. Реклама должна выйти везде одновременно. Ну, с интервалом от силы один-два дня. Договора мы оформим вместе. Вопросы оплаты, разумеется, исключительно за мной. Только и всего.

Он хмыкнул:

— Ну это, пожалуй, я смог бы.

— А начнем с твоей «Невской радуги», — предложил я. — Сегодня же, чтобы не тянуть. Запустим, так сказать, пробный шар. До скольки работает ваша бухгалтерия?

— До шести.

— Значит, план такой. Я приду в половине шестого — ты мне объяснишь куда — и внесу наличкой шесть лимонов. Можешь заранее составить договор на эту сумму. Постарайся также переговорить с другими газетами…

Я видел, что мой собеседник постепенно загорается. Его ждала выгодная работа, и ему уже не хотелось бродить по парку. Наверняка в мыслях он перенесся к телефону и накручивал диск.

Я понимающе улыбнулся.

— Здесь прекрасно, но, полагаю, не стоит затягивать экскурсию надолго. Давай установим контрольный срок. Скажем, до двенадцати — этого достаточно?

— Вполне.

— И еще. Предлагаю программу на сегодняшний вечер. Давай после «Невской радуги» заскочим в гостиницу, у меня там кое-какие припасы, в том числе наш знаменитый байкальский омуль и шмат копченой медвежатины.

— Никогда не пробовал, — признался он, непроизвольно облизывая губы. — Но слышал, конечно.

— Деликатес высшего качества! — подлил я масла в огонь. — Притом домашней выделки. Я тебе и домой заверну. Угостишь Ларису и Яночку.

— Дима, ей-Богу, это слишком…

— Перестань, Гарик. Долг платежом красен. Кстати, можешь прихватить с собой приятеля, о котором вчера упоминала Яна.

— Николая Кузьмича?

— Прости, я не запомнил имя. Впрочем, бери, кого сочтешь нужным. Хватит на всех.

— Ну что ж! — решительно крякнул он. — Николая, пожалуй, можно пригласить. Свой мужик! Он тебе понравится.

— С удовольствием познакомлюсь с твоим лучшим другом.

— Добро! — Касаев хлопнул себя по колену. — Значит, договорились. Жду тебя в полшестого. А сейчас пошли, а то Ларочка уже беспокоится. Ах да, римские фонтаны… Да что про них рассказывать! Вот они, смотри!

Когда он поднялся со скамейки, я мельком глянул на его четкий профиль, преисполненный собственного достоинства и того особого куража, что свойственен истинным мастерам. Касаев даже не подозревал, как резко переменится его облик через считанные дни, когда он превратится в общественном мнении в жалкого и корыстного лгуна. Он был жертвой, которую я любовно готовил к закланию. Одновременно меня охватила печаль. Отчего-то стало жаль Гарика. Из всех моих «подопечных» он вызывал у меня наибольшую симпатию. Но это ничего не значило. От судьбы ему не уйти. Ведь я начисто лишен сантиментов и доведу свою миссию до последней точки.

Ларису мы нашли у Монплезира.

Она оказалась великолепным гидом. Я ничуть не удивился, узнав, что в молодости она несколько лет работала в экскурсионном бюро. О парадной петровской резиденции Лариса, кажется, могла рассказывать до вечера.

Она намеревалась провести нас по залам «моего удовольствия», но целеустремленный Гарик предложил ограничиться наружным осмотром. Теперь он, как локомотив, тащил нас от одного памятника к другому, нигде не давая задержаться надолго.

А тем временем аллеи незаметно наполнялись туристами. В обоих направлениях текли пестрые, глазастые, разноплеменные человеческие потоки.

В глубине одной из лужаек собралась приличная толпа. Оттуда доносились взрывы хохота.

Лариса объяснила, что там находится фонтан «Дубок» из группы так называемых «шутих»: мастерски изготовленное искусственное дерево, из скрытых отверстий в котором временами бьют тугие фонтанчики, окатывая простаков, оказавшихся поблизости.

Мы подошли к «Дубку» и некоторое время наблюдали за водяными забавами, веселящими не только детей, но и взрослых.

Я перехватил случайный взгляд добродушного толстяка в клетчатой рубахе, который мгновенно отвел глаза в сторону. Если бы он просто улыбнулся мне да подмигнул, демонстрируя, как здорово оказаться в кои-то веки в таком райском уголке, я воспринял бы его любопытство к моей персоне как нечто естественное. В конце концов, я тоже имею обыкновение рассматривать в толпе какого-нибудь оригинала, не говоря уже о красивых женщинах. Но его странная реакция настораживала. Почему он вздрогнул?

Мне в голову пришла мысль, отнюдь не казавшаяся дикой: КЭП приставил ко мне соглядатая, мой краткий сон в электричке был вещим. И еще: возникло ощущение, что где-то я уже видел этого типа. Где же, где же, где же… Однако пары проклятой сивухи, которую мне беззастенчиво продали вчера в ларьке под маркой дорогого коньяка, все еще блокировали память.

Тем не менее, когда мы двинулись дальше, я как бы ненароком изучил пространство за спиной. Толстяк оставался в толпе. Должно быть, его нездоровый интерес мне попросту почудился…

Экскурсию мы завершили у дворца Марли, где поднялись на насыпь, вдоль которой тянулся ряд шарообразно подстриженных деревьев и откуда открывался вид на залив.

— Видите на горизонте темную полоску? — спросила Лариса. — Это Кронштадт.

— Неужели?! Боже! Какая красота! — Я не уставал изливать восторг. — Лариса, Гарик, вы подарили мне незабываемый день!

— Вам тоже спасибо, Дима, — улыбнулась она. — Без вас мы не выбрались бы сюда еще года два.

— Эх, Дима, — вздохнул Гарик. — Ты не представляешь, какие тут изумительные места! Сейчас пошла мода на всякую экзотику — Кипр, Анталья, Канары… А по мне, нет большего удовольствия, чем побродить с лукошком по лесу где-нибудь между Рощино и Выборгом. А Вуокса? А Валаам? А одни Кижи чего стоят! Другое дело, что со временем туговато. Крутишься, как та белка… Когда-то у меня проходило от силы три-четыре статьи в месяц, а сейчас чуть не через день. Только дай. Правда, богаче я не стал, ну да Бог с ним! С голодухи не пухну — и то хорошо. Зато какой простор для творчества!

— Гарик, не заводись, — попросила Лариса.

— Дорогая, разве я завожусь? — удивился он. — Я констатирую.

— Ты заводишься.

— Ладно, я спокоен как камень. — Он весело вскинул голову. — Димка, в следующий раз я покажу тебе такое грибное место — настоящее Берендеево царство. Не пожалеешь… — Он посмотрел на часы: — Кажется, нам пора? Топаем на вокзал?

— В путеводителе я читал, что отсюда ходят «Метеоры», — ответил я. — Может, вернемся морем?

— Отличная идея, Димка! Вперед! Правда, это мелководье можно назвать морем лишь с большой натяжкой, тем не менее…

Спустившись с насыпи, мы двинулись к причалу. По дороге я несколько раз оглядывался, но обеспокоивший меня толстяк в клетчатой рубахе более не появлялся в поле зрения. Ложные страхи…

После деликатного препирательства у кассы я взял три билета, и мы расположились в переднем салоне.

«Метеор» полетел над рябью серых волн, на которых играли солнечные блики. Слева по курсу дрейфовали яхты с разноцветными парусами, справа проплывал живописный берег, когда-то облюбованный Петром, впереди вырисовывались, будто поднимаясь из воды, многоэтажки Васильевского острова, в салоне звучали шутки и смех: мир казался созданным для радости и наслаждений, для свершения лишь самых светлых надежд.

«Куда же ты лезешь?! — снова подумал я о Касаеве. — Неужто ты не понимаешь, что у тебя нет ни малейших шансов достать КЭПа — Кирилла Эдуардовича Прошева? Ты поймешь это, но слишком поздно, когда ничего уже не поправишь, и тебе останется одно — спиваться дальше, и я не удивлюсь, если нынешней зимой ты заснешь в заплеванной подворотне вечным пьяным сном — опустившийся, озлобленный, всеми презираемый!»

Затем мои мысли переключились на Ларису. Ведь она тоже знает КЭПа. Не исключено, что тот присутствовал на их свадьбе на правах лучшего друга молодой семьи и произносил один из первых тостов за любовь, счастье, исполнение желаний…

А может, все было не так и этой свадьбе предшествовала некая любовная драма? Лариса была замечательной красавицей, а КЭП и сейчас парень хоть куда, в молодости же и вовсе, надо полагать, был неотразим, притом он из числа вечных дамских угодников. Может, разгадка в обычном любовном треугольнике? А вдруг Яна — дочь КЭПа, пришла мне в голову совсем уж шальная мысль. Зато она объясняет непримиримость Касаева. Может, Яна взяла сторону КЭПа, а тот не хочет скандала и оттого поручил это дело мне?

Н-да, смахивает на мексиканские сериалы…

Однако есть над чем поломать голову.

«Метеор» мягко причалил к Дворцовой набережной. Гарик разъяснил, как найти редакцию, и мы расстались до вечера.

* * *

Сейчас бы под душ, а затем в постель, но права на отдых я еще не заслужил. Сначала требовалось завершить подготовку к пятнице.

Порывшись в кармане, я разыскал визитку Василия Капитоновича, надежного человека КЭПа, и из первого же таксофона позвонил ему.

Трубку сняла секретарша. Я попросил передать хозяину привет от КЭПа и уже через несколько секунд услышал любезный голос Василия Капитоновича:

— Дмитрий Сергеевич? Да-да, я в курсе. Пожалуйста, готов встретиться в любой момент. Где вы находитесь? Я пришлю машину.

К счастью, офис Капитоныча (весьма роскошный) располагался неподалеку, иначе я попросту заснул бы по дороге.

Сам Капитоныч — тщедушный, большеголовый и ушастый — напоминал постаревшего Чебурашку. Наверняка бывший сподвижник КЭПа по бывшей партии. Возможно, и пост занимал более высокий. Но не потонул и теперь рад служить когдатошнему подчиненному.

В другое время я непременно попытался бы раскрутить Капитоныча и выцыганить у него что-нибудь о прошлом КЭПа. Но сейчас сил на это не хватало.

В двух словах я изложил, на какую помощь с его стороны рассчитываю.

Он удивился, что я прошу о такой малости, заверил, что всегда готов оказать КЭПу куда более значительную услугу, и предложил мне развлекательную программу на вечер.

От соблазнов я отказался, попросив только, чтобы меня подкинули до гостиницы.

Наконец-то я оказался в своем номере, но о сладком сне не приходилось и мечтать.

Достав досье на Касаева, я принялся самым внимательным образом перечитывать справку. Может, я что-то упустил?

Нет, ничего нового.

Масса деталей, которых не мог знать посторонний человек. Например, прошлой зимой Касаев был задержан в состоянии сильного подпития в вестибюле станции метро «Технологический институт». Отпущен милиционером, оказавшимся читателем «Невской радуги». Записей в журнале не сделано. Каким же образом осведомитель узнал об этом случае? С кем откровенничал Касаев? Каялся ли перед домашними?

Регулярно обещает жене бросить пить. Однажды выдержал целый месяц. Но это рекорд. Обычно его хватает на два-три дня.

С тещей ладит, однако же чувствует себя комфортней, когда она отбывает на дачу. Обожает ее пельмени и особенно фаршированную рыбу, которую та готовит по большим праздникам.

А вот несколько абзацев про Яну.

Работает в частной клинике… Активистка Общества защиты животных… Собирала подписи под письмом, требующим крупных штрафов за жестокое обращение с домашними животными… Отношения с отцом — теплые, доверительные…

Но ни слова о хромоте!

Не нашлось в справке места и для неведомого мне доселе Николая Кузьмича.

Вообще здесь не было ничегошеньки об окружении Касаева. Кто его друзья? Есть ли у него недруги? С кем он ходит в рюмочную? Кого приглашает домой? Ни одной фамилии, ничего, кроме общих фраз.

Эге, подумал я, а справочка-то халтурная. Если только тут не умысел…

Однако мои глаза уже превратились в узкие щелки.

И все же, собрав последние силы, я развернул свежий номер «Невской радуги» и, обнаружив в нем очередную статью Касаева, заставил себя прочитать ее до конца.

Статья называлась «Муза подземных странствий» и посвящалась проблемам петербургского метрополитена, главным образом недостаточному финансированию. А вот и непременная Присказка: «Быка ловят за рога, а молодца — за язык». Но в связи с чем он ее ввернул, хоть убей, не пойму. Мысли путаются.

Я забрался под одеяло и мгновенно уснул.

* * *

Ровно в половине шестого я шел по коридору «Невской радуги». Из-за полуоткрытых дверей доносились громкие голоса, стук пишущих машинок. Редакция занимала этаж в узком каменном доме старого фонда неподалеку от Сенной.

А вот и кабинет Касаева — высокая, но тесная и мрачноватая комнатенка-пенал, куда каким-то чудом втиснули рассохшийся книжный шкаф, два обшарпанных стола, стулья и тумбочку. Оставшееся свободным пространство позволяло передвигаться лишь бочком, даже при скромных габаритах. Единственное окно выходило в глухой двор-колодец.

Стол Касаева, как и у него дома, был завален бумагами.

За вторым столом сидел задумчивый молодой человек в очках. Перед ним стояла пишущая машинка, на которой он что-то выстукивал одним пальцем. В ответ на мое приветствие он кивнул и продолжил клацанье с таким сумрачным видом, будто печатал свой смертный приговор.

Зато Касаев цвел как майская роза. То ли он тоже сумел где-то покемарить, то ли обладал неисчерпаемыми внутренними ресурсами.

— Прочитал твою «Музу», — сообщил я, усаживаясь напротив. — Здорово! Как там? «Быка ловят за рога, а молодца — за язык». Кое-кто узнает себя, верно?

Молодой человек в углу неопределенно хрюкнул.

— Я не очень-то доволен материалом, — самокритично признался Гарик, хотя было видно, что он польщен. — Писать пришлось с колес, в полосу, но в целом проблема, конечно, охвачена… — Он принялся ворошить бумаги на столе. — Вот твоя справка, Дима. По «Ингоде». Я посмотрел.

— Ну и?

— Солидная фирма, нет слов.

— А как насчет договора? Деньги я принес. — Я с готовностью похлопал по «дипломату».

— Полный порядок! Пошли в бухгалтерию! — Он стремительно поднялся.

Однако едва мы оказались в коридоре, Гарик бросил на меня тревожный взгляд:

— Слушай, Дима… По поводу нашего вчерашнего разговора. О рэкете… Это ваше внедрение на питерский рынок — оно не опасно?

— Почему? — изумился я.

— Ну ты же сам говорил — конкуренция и так далее. Мы все же существуем при диком рэкете, до цивилизованного еще далеко.

— Не волнуйся, Гарик, — успокоил я его. — Вопрос изучали. Продукции, подобной нашей, в Питере нет. Мы занимаем свободную нишу. Свободную, понимаешь? Образно говоря, открываем чебуречную, которая никак не отобьет клиентов у булочной, расположенной на этой же улице.

— Понятно… — вздохнул он. — Ну, айда!

Он провел меня в такую же тесную, но более светлую и уютную комнату, напоминающую оранжерею обилием цветочных горшочков на подоконнике и подвесных полках.

Здесь царствовала строгая худенькая мышка с соломенными волосами.

— Веруня, вот Дмитрий Сергеевич, о котором я тебе говорил, — произнес Касаев тоном, каким возвещают о появлении царственных особ.

Веруня сделала кислую гримаску, будто мы явились стрельнуть у нее пару тысяч на пиво.

— Что же вы, Игорь Анатольевич, договор неправильно оформили? Почему не указали реквизиты рекламодателя? — Она нервно двинула бумагу по столу.

— Веруня! — взмолился Касаев. — Ты же знаешь, я редко занимаюсь рекламой. Забыл эти тонкости. Прошу, сделай сама как положено. Ей-Богу, забыл.

— Интересно… — скептически ухмыльнулась она. — Как получать комиссионные и гонорары — вы не забываете, а как оформить — так Веруня.

Он покраснел вроде мальчишки, пойманного за неблаговидным занятием.

Пора было выручать друга.

Я вскинул «дипломат» на свободный стол, раскрыл его и выложил перед капризной бухгалтершей две тугие пачки банкнот — пятидесятитысячных и десятитысячных. Шесть лимонов. Удивительно, как мало места они заняли.

— А это лично от нашей фирмы. — Я увенчал купюры большой плиткой шоколада.

— Ой, спасибо! — Она вдруг расцвела, как герань на ее окне.

Через десять минут договор был оформлен.

Я спрятал корешок ордера в карман, пообещав в следующий раз внести еще больше и пожелав процветания газете и личного счастья главбуху.

Мы с Касаевым вышли в коридор. Он явно пребывал не в свой тарелке.

— Хорошая девушка эта Веруня. Аккуратная, исполнительная… Но немножко нервная. Проблемы в семье. Ладно! Дело сделано.

— Дело только начато, — мягко поправил я.

Он кивнул, все еще переживая конфуз, испытанный в бухгалтерии. Но другая половинка его души ликовала. Вид шести миллионов, которые я так запросто выложил на стол, снимал последние сомнения. А полумиллионный (честный!) заработок уже стал фактом. В один миг паутинка, сотканная мною, превратилась в прочную сеть.

— А как насчет других газет? — напомнил я.

— В принципе, вопрос решен положительно, — ответил он. — Я обзвонил несколько редакций, кое-куда заглянул сам. Расценки у меня в блокноте. Надо засесть завтра с утра на пару часиков со свежей головой и разбросать эти сто пятьдесят миллионов.

— Сто сорок четыре, — уточнил я. — Шесть уже оприходовано.

— Пусть сто сорок четыре, — охотно согласился он.

— Что ж, лучше и вправду сделать это с утра. Но есть одна заковыка. Я предполагал, что мы уединимся в гостинице и спокойно поработаем. Лишние глаза и уши нам ни к чему. Но как на грех, меня буквально только сейчас предупредили, что завтра с утра в моем номере будут что-то менять. Значит, встретимся здесь, в редакции?

Я знал, ему страшно не хочется, чтобы коллеги заранее проведали о его предстоящем бешеном заработке. На этом и строился мой расчет.

Касаев задумался.

Я терпеливо ждал.

— В редакции не очень удобно, — ответил он, поморщившись. — Бесконечные звонки, дерганье, нервотрепка… Можно сделать проще. Встретимся у меня. Я понимаю, что тебе не с руки добираться в такую даль, зато нам никто не помешает. Можем даже распить бутылочку между делом.

— Неплохая идея! А Лариса Борисовна на нас не осерчает?

Он хитровато улыбнулся:

— Ларочки не будет.

— Вот как?

— Представь себе, Димка, сработало очередное объявление. Такой вот приятный сюрприз! Позвонили из одной солидной фирмы, им срочно нужен перевод, а свой переводчик в командировке. Обещают заплатить сразу же. И неплохо. Ларочка на седьмом небе!

— Сердечно рад за Ларису Борисовну, — с чувством отозвался я.

(Знал бы он, кому Ларочка обязана этим приглашением!)

— Что ж, Гарик… Мы славно поработали и заслужили право на скромный отдых. В путь?

— Только ненадолго. Я обещал Ларочке вернуться пораньше. — Он посмотрел на часы: — Кстати, вот-вот должен подойти Пименов. А может, уже пришел.

Когда мы вернулись в кабинет, молодой очкарик все так же заунывно долбил по клавишам, а за столом Касаева восседал пожилой мужчина с рыжеватым ежиком волос и довольно пресной физиономией на гусиной шее.

Многочисленные бордовые жилки на его клиновидном носу указывали на пристрастие к горячительным напиткам, а треснувшее левое стекло старомодных очков свидетельствовало, что их владелец не делает культа из бытовых мелочей.

Завидя нас, он поднялся, при этом обнаружилось, что он почти на голову выше Касаева и плоский, как камбала.

— Знакомьтесь. — Касаев встал между нами. — Это — Дмитрий Сергеевич Черных — сибирский предприниматель и обаятельный человек, а это — Николай Кузьмич Пименов — прекрасный фотохудожник и оригинальная личность.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Предлагаю продолжить знакомство за «круглым столом», — улыбнулся я.

Возражений не последовало.

* * *

Пименов оказался невероятным говоруном, но называть его занудой я бы не стал. Алевтина, как и всякая женщина, имела собственную шкалу ценностей.

— Так вы предприниматель? — спросил он меня, ловко хлопнув сто пятьдесят «Столичной» и даже не поморщившись. — И когда же, по-вашему, начнется подъем экономики? — Голос у него был скрипучий, будто старые деревья трещали на морозе.

— Боюсь, на ваш вопрос не ответит даже Господь Бог.

— Да, — вздохнул Пименов. — Если каждый раз начинать строить дом заново, то его вовек не построишь. Оттого люди и мучаются. А вот я — фотохудожник. Еще в сопливом детстве папаша мне говорил: «Николка — он меня Николкой называл, — никогда не гонись за чинами и не лезь в начальство. Оттуда недолго сварганиться и свернуть шею. А выучись-ка лучше, сынок, на мастера по какой-нибудь такой части, без чего не обходятся ни в одном доме. Тогда не останешься без куска хлеба. Притом с колбасой». Другие своих родителей не слушают, а вот я послушал. Почему стал именно фотографом? То дело случая. Но родительский завет я выполнил. Нужна фотография в каждом доме? Нужна! Свадьба, юбилей, именины, похороны — да разве мало событий! И везде без фотографии — никуда. Правда, сейчас видеокамеры начали вторгаться, но на мой век еще хватит. А вот раньше фотограф и вовсе был королем! Мне Горинштейн рассказывал — это асс, старейший мастер, — что в старину солдат, когда шел фотографироваться, наматывал чистые портянки. Вот какое было уважение к фотографии! Но я не жалуюсь. Я выбрал хорошую профессию.

— Нет профессий хороших или плохих, — с досадой возразил Касаев. — Просто в любом деле есть мастера, есть подмастерья и есть подручные. У нас повсюду явная нехватка мастеров, оттого-то все так скверно.

— Ерунду говоришь и сам это прекрасно понимаешь, — блеснул очками Пименов. — Рухнули целые отрасли и придавили всех, кто не успел разбежаться, — и мастеров, и подручных. Нет, милый! Дело не только в мастерстве. Место тоже красит человека. Очень важно, какую дорожку ты выбрал и куда тебя занесло. Вот ты, к примеру, классный журналист, тебя все знают, а машина у тебя есть? Дача? Хотя бы домашний компьютер? А какая-нибудь уборщица, которая машет веничком в престижном банке, имеет в два раза больше тебя. Если не в три. Вот и вся арифметика.

— Ну, положим, ты тоже не купаешься в роскоши.

— А я к этому и не стремлюсь. Ты же знаешь мой принцип: посмотри на тех, кому хуже, и успокойся.

— Знаю-знаю… Принцип улитки, которая, спрятавшись в раковину, считает, что объегорила всех. А над ней уже навис каблук. С подковкой.

— Ничего страшного. Просто перед тем, как прятаться в раковину, надо залезть в удобную расщелину, — парировал Пименов.

Свои сентенции он излагал с олимпийским спокойствием, зато Касаев закипал как самовар.

— Что ж! Хорошо… Давайте все располземся по расщелинам. Только ведь и оттуда могут выковырять.

— А ты забейся еще глубже, чтобы не достали.

— Куда — глубже? В могилу, что ли?! — заорал Касаев, остервенело уставясь на собеседника.

Видимо, подобные перепалки были у них нормой.

Поглощенные спором, они забыли обо мне, зато я не забывал почаще подливать в их стаканы, обнося свой.

Полуторачасовой дневной сон вернул мне силы, я снова целиком владел ситуацией.

Все складывалось превосходно. Мы хватко продвинулись вперед на незримом пути к успеху. Завтра я доберусь до компромата на моего удачливого босса. Яна с утра уйдет в свою звериную академию, Ларочка радостно побежит к нежданному заказчику, а там я сплавлю из домашнего кабинета и Касаева. По крайней мере на десять минут. За это время я изучу содержание нижнего ящика стола. Поглядим, что за «бомбу» он припас. И, по возможности, выдернем запал.

Но это — завтра.

Однако же и сегодняшний вечер можно провести не без пользы.

Касаев скоро уйдет, не будем чинить ему препятствий.

А вот Пименова нужно притормозить и накачать под завязку.

Наверняка он многое знает про Яну. Попробую его раскрутить. Все-таки версия о возможном причастии Яны к составлению досье не выходит у меня из головы. Да еще эта фотография…

А позднее навестим Алевтину. Кстати, нужно ей позвонить.

Пока мои гости самозабвенно выясняли отношения, не обращая на меня ни малейшего внимания, я вынес телефон в крохотную прихожую и, прикрыв за собой дверь, набрал номер Алевтины.

Длинные гудки… Никого. Вышла в магазин? Ладно, звякну позднее.

Но коли уж телефон у меня в руках, отчитаюсь заодно перед Стариком. Что поделаешь? Обязаловка!

В отличие от Алевтины Старик был на месте.

Наш лаконичный разговор занял от силы полминуты, после чего я вернулся в комнату.

А здесь яростный спор достиг кульминации.

Друзья-соперники являли собой живописную картину: бесстрастный, будто окаменевший Пименов и по-петушиному взъерошенный Касаев, готовый вот-вот наброситься на оппонента с кулаками.

Я понял, что пора утихомирить страсти, и, воспользовавшись секундным затишьем, обратился к Пименову:

— Прости, Николай, можно задать один вопрос?

— Хоть сто.

— Недавно я вычитал об одной аномалии в области фотографирования. Суть в том, что человека, которого в скором времени ожидает смерть, будто бы невозможно сфотографировать. Как ни щелкай, как ни проявляй, выходит белое пятно. Тебе лично не приходилось сталкиваться с подобным?

Гусиная шея Пименова вытянулась еще больше, глаза за стеклами очков сделались похожими на совиные.

— Что значит — «белое пятно»? — недоуменно нахохлился он. — Выходит, проявлял какой-то халтурщик. Нет, Дима, у меня все получается четко. При любом освещении.

Похоже, он так и не понял подтекста. Зато Гарик заговорщицки подмигнул мне. Мир был восстановлен, и беседа перешла в спокойное русло.

Через час Гарик засобирался домой.

— Куда торопишься? Посиди еще. — Пименов кивнул на стол, которому я не давал пустовать.

— Пора, — мужественно ответил Гарик. — Завтра много дел. А ты, Николай, оставайся.

— И останусь, — хмыкнул тот. — Мы с Димкой еще потолкуем о всякой всячине.

— Тогда на посошок!

Мы выпили, затем я передал Гарику объемистый сверток.

— Обещанное. Для Ларисы и Яны.

Он вздохнул, но гостинец принял. Наклонился ко мне и прошептал:

— Значит, завтра, в полдесятого. Димка, приезжай с пустыми руками, не то я обижусь! Завтра моя очередь.

— Хорошо, хорошо! Буду точен как часы. И повода для обиды не дам.

Гарик ушел.

Мы с Пименовым остались вдвоем.

«Свободный художник» держался молодцом. Посмотрим, однако, надолго ли его хватит.

Я наполнил стопки и хлопнул себя по лбу, словно осененный внезапной догадкой:

— Кстати, Гарик говорил тебе о цели моего приезда в Питер?

— Дела-делишки!

— Да, дела-делишки, которые, между прочим, могут и тебе, Николай, дать хороший заработок.

В его несокрушимой броне появилась первая трещинка.

— А в чем соль?

— Я представляю фирму, которая оплачивает рекламу в питерской прессе. Речь идет о малосерийном оборудовании. Текст и фотоснимки аппаратов. Вот я и подумал: а почему бы над этим не поработать художнику-оформителю? Сейчас эта реклама сухая, понимаешь? А если оживить какой-нибудь милашкой в бикини?

— Элементарно, — кивнул он. — Красотка верхом на пылесосе.

— Вроде того. Работа всерьез и надолго, Николай. Платить будем по высшей шкале.

Он пожевал губами, затем вскинул на меня глаза:

— Послушай, Дима, чего воду в ступе толочь? Тебе надо посмотреть мои работы, чтобы ты не сомневался, верно?

— Отличная идея!

— Я тут рядом живу, на Марата. Айда прямо сейчас. Это, — он поочередно указал пальцем на бутылку и закуски, — заберем с собой. На всякий пожарный добавка у меня найдется.

— Да, но… Неловко перед твоими домашними.

Он рассмеялся булькающим смехом.

— Я не из подкаблучников, как Гарька. Сам себе хозяин. Один живу — понял? Айда!

* * *

Пименов обитал в классической коммуналке: длиннющий общий коридор, куда выходило не менее дюжины дверей, построившиеся вдоль стен комоды и сундуки, подвешенные узлы и велосипеды, взрывчатая смесь разнородных запахов и звуков…

Пока мы шли мимо этого хозяйства к его комнате, я подумал, что Гарик, несомненно, часто бывает у приятеля в гостях. Не исключено, что именно здесь, с ведома или без ведома Пименова, он спрятал свое «сокровище». В каком-нибудь узле, куда не заглядывают годами. Ведь и я собираюсь предпринять нечто подобное в квартирке Алевтины. Тайник сверхнадежный — кому придет в голову рыться в чужом старье?

Пименов достал ключ и открыл разболтанную дверь, хранящую следы двух выломанных когда-то замков.

Он занимал комнату примерно в двадцать квадратных метров. В дальнем правом углу высилась сколоченная из фанеры и реек будка размером два на полтора метра — как я догадался, его то ли студия, то ли фотолаборатория. Обстановка вызвала бы горячее одобрение самого непреклонного спартанца: ободранный шкаф легендарного типа «Гей, славяне!», такой же стол и два стула, железная кровать, этажерка, на которой уместились книги, посуда и хозяйственный инвентарь… На шкафу — до самого потолка — и в левом углу громоздились большие картонные коробки. Некоторое разнообразие в интерьер вносили старенький телевизор, древний дребезжащий холодильник да радиоточка городского вещания. Если Пименов и вправду был человеком-государством, как он объявлял Касаеву, то это государство к зажиточным явно не относилось.

А не мог ли Касаев держать одну из копий здесь, в комнате Пименова, осенило вдруг меня. Если это так, то я добьюсь цели гораздо проще. И безопаснее. Сейчас напою «свободного художника» вусмерть (предварительно выкачав информацию) и, когда он свалится с копыт, наведу шмон, благо неприхотливость интерьера существенно облегчает задачу.

По-своему истолковав мой взгляд, Пименов хладнокровно заметил:

— Не вижу никакой трагедии в том, что у меня нет шикарного коттеджа. Мне есть где спать и укрываться от непогоды, есть где работать. Многие и того не имеют. Вот пройди сейчас на Московский вокзал и, ручаюсь, обнаружишь уйму бедолаг, которые позавидовали бы мне черной завистью.

— Ты — счастливый человек, Никола, если и вправду так думаешь.

— Каждый — сам кузнец своего счастья, — нравоучительно изрек он. — Но вообще, быть счастливым куда проще, чем кажется некоторым. Надо всего лишь уметь радоваться тому, что ты получил от жизни, и помнить, что гораздо больше людей не имеют даже этого. Мне покойный папаша всегда говорил: «Николка, никогда никому не завидуй и не обижайся на судьбу. Как бы ни было плохо, оглядись по сторонам. Обязательно увидишь кого-то, кому еще хуже. Понаблюдай за ним и порадуйся за себя. Вот и вся премудрость жизни».

— Твой отец был истинный философ.

— Он был простым работягой. Воевал, голодал, бедствовал, мерз, болел, но до последнего дня жил в ладу с собой. Что и мне завещал.

Мы выпили за папашу Пименова и за людей, умеющих жить в ладу с собой.

Гусиная, с острым кадыком, шея Пименова все ниже клонилась к столу, но пока он держался. Как стойкий оловянный солдатик.

Я налил ему еще.

В дверь постучали.

— Открыто! — проскрипел хозяин.

В комнату прошмыгнула маленькая сгорбленная старушка с совершенно белыми жидкими волосами, собранными на затылке в узелок.

— Коля, у тебя не найдется щепотки соли? Сварила себе картошечку, села за стол, а солонка-то у меня пустая… — Ей могло быть и девяносто, и все сто.

— Для тебя, баба Нюра, всегда! — Пименов сделал широкий жест. — Рюмочку хлопнешь?

— Ну налей, — милостиво разрешила она. — Только не через край.

— Щас!

Он насыпал ей в бумажку соли, протянул бутерброд с ветчиной:

— А это тебе, баба Нюра, к картошечке…

— Спасибо, Коля, спасибо, Бог тебя не забудет!

Когда старушка ушла, я подумал о том, что копия компромата может храниться у нее. Или у другого соседа. Или у третьего. В коммуналках ведь не только грызутся, здесь нередко возникают весьма странные дружбы и люди стоят друг за дружку горой…

Я снова налил Пименову. Кажется, он потихоньку поплыл.

— Димка, хорош! Давай смотреть фотографии…

Он принялся снимать со шкафа, доставать из-под кровати, из прочих углов коробки. Вскоре я был обложен ими выше головы.

Фототека Пименова содержалась в образцовом порядке: снимки были разложены по конвертам, на каждом из которых значились номер, дата, тематика, еще какие-то данные.

Его скрипучий голос зазвучал мягче, задушевнее:

— Здесь у меня виды города… Тут портреты… Узнаешь этого деятеля? Я снимал! Тут морские пейзажи… А это работы с выставок. А вот и они, милашки в бикини и без… А? Посмотри, как легли светотени!

— Ты, Никола, классный мастер. Думаю, мы поладим. — Я принялся отставлять коробки в сторону. — Судя по этой коллекции, у тебя в Питере широкие связи. Наверняка и в друзьях нет недостатка?

— Мой покойный папаша, — Пименов пересел на кровать и привалился спиной к стене, украшенной вместо коврика полосатым половиком, — говаривал мне: «Николка, в жизни у каждого человека должно быть море приятелей, но настоящих друзей может быть только четыре. Как четыре стороны света, четыре времени года, четыре стихии, четыре четверти…» — Голова его клонилась все ниже, я уже думал, что сейчас он свалится, но нет, организм выдал резервный импульс, ванька-встанька резко выпрямился.

— Касаев, как я понял, один из этих друзей?

— Совершенно верно, — кивнул Пименов. — Ты, Димка, не смотри, что мы с ним цапаемся. Он мужик хороший. Мы — друзья. Понял?

— Да, я заметил. Как и то, что по ряду вопросов между вами существуют разногласия.

— Па! — издал он неясный звук. — Да ведь Гарька — псих! Заводится с полоборота. Может взвиться из-за пустяка и наговорить сорок бочек арестантов, особенно если чуть поддаст. Кому это понравится? А уж обидчивый! Не дай Бог ляпнуть что-нибудь не то о его статейках! Живьем сожрет! Мы с ним раз двести ссорились вдрызг! А после опять сходились. А почему? А все потому, что я — единственный, кто понял этого человека до конца, и он это знает. Оттого и не может от меня отлепиться.

— Что же ты понял, Николай?

— Его нутро. Самую сердцевину.

— Ну и в чем она?

— Он не может утешиться, глядя на тех, кому хуже. И потому не будет счастлив. Никогда.

— Ну-у, Николай… Многие миллионы людей не довольствуются тем, что имеют, и хотят большего. Человеческая неудовлетворенность — это и есть истинный двигатель прогресса.

— Не то. — Он покачал перед моим носом пальцем: — Вот послушай, что я тебе скажу… Допустим, найдешь ты золотой самородок с лошадиную голову. Или получишь в наследство миллиард. Станешь ты после этого заниматься своим дерьмовым бизнесом? Нет ведь, согласен?

— Предположим.

— Я разбогатею, — он хлопнул себя по костистой груди, — фотоаппарат, конечно, не выброшу, но снимать буду с разбором и только в свое удовольствие. А вот Гарька журналистику не бросит никогда. Хоть насыпь ему полные карманы бриллиантов, понимаешь?

— Стараюсь.

— У него талант от Бога. Но Гарька — дурак!

— Вот так вывод!

— А я говорю — дурак! — Пименов с силой стукнул кулаком по тумбочке. — Потому как если у человека есть призвание, он только ему и должен служить. Никакой семьи! Ни-ка-кой!

— Думаю, ты неправ. Лариса как раз и обеспечивает ему надежный тыл.

— Лариса? Тыл? — Пименов рассмеялся. — Вот мы с тобой выпиваем да балагурим в свое удовольствие, а с Гарьки в эту самую секунду стружку снимают. О-о, эта аристократочка умеет! Пила без моторчика. Тихо, по-культурному — только это еще хуже…

— Так что же? Святая обязанность жены — уводить мужа от края алкогольной пропасти. Особенно если он талантлив.

Пименов снова уронил голову на грудь, дернулся ею раз, другой, наконец с третьей попытки вернул ее в исходное положение. Прошло не менее минуты, прежде чем — после мучительных усилий — он снова ухватил нить разговора.

— Муж и жена — одна сатана. Ладно… Но когда человек создает семью, у него появляются дети. Он, дурак, радуется, верит — цветы жизни, преемственность поколений, а на самом деле — бац! — Пименов потянулся к стопке.

Я как бы невзначай отодвинул ее.

— Но ведь Яна — прекрасная дочь.

Его лицо сделалось похожим на печеное яблоко.

— Она славная девчонка, нет слов. Не плакса. Нет. Не ноет: ах, я несчастненькая, ах, убогая… Молодец! Только не все зависит от людей… — Мысли Пименова путались, но я чувствовал, что сейчас услышу все-таки нечто важное. — Гарьку, конечно, это здорово подкосило. На всю жизнь. Вот тогда он и запил по-черному.

— Что подкосило, Никола?

Он приложил палец к губам:

— Только смотри: ни-ни! Никогда не заговаривай с ним об этом и, упаси Бог, не ссылайся на меня. Не то — дружбе конец!

Он снова надолго замолчал.

Чтобы поощрить его к откровениям, я долил стопку и молча придвинул к нему.

— Давняя история… — Пименов взял чарку, расплескав половину на постель. — Янке было лет пять… Или шесть… И откуда взялся этот псих с кувалдой? — Он плавно заскользил к подушке.

Я довольно резко вернул его в исходное положение.

— Какая кувалда, Николай?

Он тупо уставился на меня.

— Какая кувалда? — повторил я.

Пименов вдруг хрипло рассмеялся.

— Да не кувалда, дурья твоя башка, а булава. Ты, вообще, можешь отличить булаву от кувалды? А еще биз… мис… — Последнее слово явно не давалось ему.

Я предпринял отчаянную попытку взбодрить его погасающее сознание.

— Выпей, Николай! Яне было лет пять или шесть… При чем здесь булава?

— А при том что у маленьких девочек, на беду, очень хрупкие косточки… — Он выпил, запрокинув голову, да так вместе с чаркой и завалился набок. Через секунду послышался мощный храп.

Досадно! Не вовремя отключился мой друг Николя!

Я стащил с Пименова туфли и уложил его поудобнее, на всякий случай повернув лицом к стене.

Затем, выждав для верности с пяток минут, приступил к обыску.

Напрасно я предполагал, что это простое дело. Десятки коробок, где хранились сотни конвертов с коллажами, фотографиями и рисунками, обещали веселенькую работенку. Притом я не знал, что искать. Совершенно.

Тем не менее я добросовестно перелопатил архив Пименова, не упуская того из виду. Но «свободный художник» спал сном праведника.

Пусто. Ничего подозрительного.

Я заглянул в шкаф, пошарил под бельем и в одежде, порылся на этажерке… Вещи многое рассказали мне об их хозяине, но других результатов поиск не давал.

Напоследок я заглянул в фанерную будку. Здесь и вправду была оборудована фотолаборатория: увеличитель, резак, ванночки, красный свет… Все на виду, тут и при желании ничего не спрячешь.

Разве что… Под фанерной полкой висел матерчатый кармашек для бумаг.

Запустив в него руку, я нащупал внутри разноформатные листки и глянец фотографий.

Наверху пачки, которую я извлек на свет Божий, находился цветной снимок Касаева. Точно такой же лежал в досье, которое я получил на Московском вокзале.

А третий экземпляр я поднял вчера из-под кресла в квартире Касаева.

Вот все и сошлось!

Не успел я, однако, как следует обмозговать эту мысль, как заметил, что держу в руках черканный-перечерканный черновик справки о Касаеве.

Я перелистал страницы и разыскал то место, где говорилось о Яне.

Так. Студентка, двадцать два года… Не замужем… Ага! Ниже… «В пятилетнем возрасте, находясь с отцом на отдыхе, подверглась нападению дебильного злоумышленника. В результате осложнения стала инвалидом. К своему увечью относится без истерики… С отцом поддерживает теплые и доверительные отношения…»

Да, все сошлось!

Напрасно я грешил на Яну.

Пименов, лучший друг семьи, человек-государство, доморощенный философ, умевший довольствоваться малым, и был тем самым таинственным осведомителем.

Я живо представил себе, как все происходило.

КЭП в привычной манере действовал чужими руками. Он поручил своему доверенному человечку — Василию Капитоновичу — подготовить досье на Касаева. Чебурашка Капитоныч вышел на Пименова. Тот согласился. Разумеется, он не знал, для каких целей необходимо досье, но мог догадаться, что не в качестве реляции. Чем же они его купили, убежденного аскета, спартанца и холостяка?

Готовя справку, Пименов решил на всякий случай, от греха подальше, не вписывать в нее себя. Но поскольку это выглядело слишком подозрительно и выдавало его с головой, он вообще обошел молчанием тему касаевского окружения, сосредоточив внимание на его персоне и отношениях в семье.

Но о Яне-то он написал!

Я вчитался в черновик внимательнее. Стиль у Пименова отсутствовал начисто. Эти факты кто-то после него доводил до ума. И этот кто-то по непонятной причине выпустил абзац, касающийся увечья девушки. А ведь он, этот факт, — один из центральных…

О компромате Пименов не знал ничего.

Я сунул бумаги на место и вышел из будки.

Хозяин комнаты лежал на спине, переливчато храпя. Брюки вокруг его ширинки были мокрыми.

Что сказал бы его незабвенный папаша?

«Николка, запомни на всю оставшуюся жизнь: дружба дружбой, а табачок врозь».

А ведь Касаев всерьез считает его своим другом. Самым близким. Единственным…

Впрочем, не мне судить Пименова.

Пора восвояси.

Завтра — нервный, напряженный день, а время уже за полночь. Долгонько искал я эти бумажки!

…Добравшись до гостиницы, я залез под душ, затем проглотил таблетку снотворного и нырнул под одеяло.

Спокойной ночи, малыши!

Уже засыпая, вспомнил, что так и не позвонил Алевтине. Но заставить себя подняться не мог. Да и поздно.

 

Пятница, 22 сентября

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Катастрофа! Полный и оглушительный провал! Я влип как кур во щи! Из каких только передряг не доводилось выбираться сухим! И вот простенькое дельце, которое поначалу казалось мне увеселительной прогулкой, обернулось крахом. Под угрозой не только моя карьера и мой имидж — об этом и речи уже не идет, — сама моя жизнь висит на тоненьком волоске, который готов оборваться в любую секунду. Причем опасность надвигается с двух сторон.

А ведь начиналось все строго по сценарию.

Ровно в половине десятого я позвонил в дверь знакомой квартиры.

Торопливые шаги, тень у глазка, звяканье снимаемой цепочки. Гарик.

— Привет, Дима! Заходи!

— Привет! Мы одни?

— Я же тебе говорил. Лара недавно ушла. Ну как тебе Пименов? Долго еще общались?

— Пображничали малость. Потом он потащил меня к себе, на Марата, показывал фотографии. А после отключился. Пришлось уйти по-английски. Кстати, видел у него твой снимок. Довольно удачный.

— Я вообще-то не люблю фотографироваться. Но он настырный — давай да давай!

— Похоже, фотоаппарат заменяет ему жену.

— Несчастный человек, — вздохнул Касаев. — Всю жизнь мается один. Придумал себе какую-то смешную теорию… Ну да ладно! Он мужик невредный…

Разговор по-прежнему велся в прихожей. Гарик не спешил приглашать меня в кабинет.

— Слушай, Димка… Мне страшно неловко, но при Ларочке не хотелось идти в магазин, а сейчас я жду звонка. Ты не сгоняешь за пивком, а?

— О чем речь, Гарик!

— Но, чур, финансирую я. И не спорь, пожалуйста!

Спорить я не стал. Послушно взял у Гарика деньги и сумку, а свой «дипломат» поставил рядом с обувной полкой.

Часы показывали девять тридцать четыре. Я успею еще сто раз вернуться к тому моменту, когда Лариса, отправившаяся за переводами в офис Василия Капитоновича, позвонит мужу и попросит продиктовать паспортные данные. Если вдруг окажется, что паспорт она взяла с собой, то понадобятся данные диплома либо другого документа. Василий Капитонович — опытнейший крючкотвор. Он же вступит затем в разговор с Гариком, заявит, что является постоянным читателем «Невской радуги» и не пропускает ни одной статьи за подписью Касаева и что он чрезвычайно польщен знакомством с его очаровательной супругой.

Гарику будет приятно.

Василий Капитонович продержит его у аппарата не менее десяти минут, которых мне вполне хватит для изучения «бомбы». Случайности исключены — телефон у Касаевых стоит в прихожей и имеет короткий шнур.

Итак, я выясню, чем Гарик располагает еще, помимо пленки, а затем окончательно откорректирую свой план.

В самом благодушном настроении я вышел из подъезда и, обогнув дом, направился по извилистой дорожке к расположенным неподалеку ларькам.

Справа от меня притормозил темно-синий «форд». Сидевшая за рулем привлекательная блондинка в больших солнцезащитных очках выглянула в открытое окошко. Видимо, она хотела что-то спросить.

Но ее голоса я так и не услышал. Распахнулась задняя дверца.

Из глубины салона на меня смотрел веселый пузан в клетчатой рубахе. Тот самый, что следил за мной в Петергофе возле фонтана «Дубок». И тут я вспомнил, где видел его еще раньше: ну конечно же, на платформе «Сосновая Поляна», когда маялся в ожидании четы Касаевых.

— Ну, здравствуй! — сказал толстяк с улыбкой, которую можно было бы назвать добродушной, если бы не нацеленный на меня пистолет с глушителем.

Должен честно признаться, что в эту минуту я, по широко известному китайскому изречению, потерял свое лицо. Дело не только в пистолете. Я совершенно не понимал логики происходящего.

— Садись, — еще шире улыбнулся пузан. — Кажется, нам по пути. И давай без фокусов, не то твое брюхо превратится в решето, сквозь которое можно будет читать вывески.

Что мне оставалось?

Я подчинился.

Блондинка за рулем даже не повернулась. Я видел только ее золотистые волосы, рассыпанные по плечам. Не ей ли передал в нижнем парке эстафету этот жирный кабан, когда понял, что я его засек? Впрочем, мои догадки практического значения уже не имели.

— Давай сюда свою поклажу, — с ласковой угрозой произнес толстяк. — Она тебе больше не пригодится. — Он вырвал у меня из рук пустую сумку и скомандовал все тем же задушевным тоном: — А теперь нагни кумпол!

Я наклонился, и в тот же миг на мой затылок обрушился удар, после которого нет нужды притворяться, что страдаешь потерей сознания.

Короче, я отключился.

* * *

Очнувшись, я увидел, что нахожусь в сырой и зловонной бетонной каморке с вентиляционным отверстием вместо окна. Под потолком горела яркая лампочка без плафона. В каземате не имелось даже табуретки. Я лежал на голом цементном полу, а моя правая рука была сцеплена наручником с кольцом, вмурованным в стену. Напрягшись, я дернул его. Куда там! Я же не Геракл.

Я осмотрелся внимательнее.

Грязный бетонный пенал, напоминающий склеп. Низкая металлическая дверь с глазком для обзора снаружи. Кладбищенская тишина.

Приняв более удобную позу, то есть попросту привалившись спиной к стене, я помассировал затекшее запястье.

Ну все, все. Успокойся. Разбитой посуды не склеишь, как написал бы Касаев. Прикинь, почему ты оказался в этом каменном мешке. Возможно, все не так скверно и какой-то выход найдется?

Итак, версия первая, маловероятная: КЭП, заподозрив меня в неверности, пустил по моему следу шпиков, но каким образом, черт побери, они могли узнать о моих намерениях? Заявлений для печати я не делал, за рюмкой ни с кем не откровенничал, да и на лбу у меня ничего не написано.

Даже если бы КЭП владел телепатией и ежесекундно считывал из белокаменной мои мысли, он, держу пари, сохранил бы за мной возможность довести дело до конца, а уж после занялся бы сведением счетов. Ведь никому другому, кроме меня, Касаева не раскрутить. Какой же смысл устранять исполнителя перед финальным актом?

Эти несложные рассуждения вдохнули в меня уверенность.

Вторая версия: наши доблестные органы заинтересовались КЭПом и решили меня вербануть. Опять не вяжемся… Уж скорее меня взяли бы с моим «дипломатом», где кое-что интересное, а не с пустой авоськой.

Третья: примитивная попытка вымогательства. В эти дни я позволил себе малость посорить деньгами. Возможно, какой-то жлоб приметил меня и вознамерился сорвать куш. Дай-то Бог, чтобы было именно так!

И наконец, четвертый вариант. Сыграла темная лошадка — Василий Капитонович.

Допустим, он слуга двух господ и, помимо КЭПа, работает на его противников. После нашей вчерашней беседы ему не составляло труда догадаться, что мне неспроста нужно остаться одному в квартире Касаева. Вот он-то, Василий Капитонович, знал, что КЭП весьма и весьма интересуется бойким питерским газетером. Организовать же якобы бандитское нападение — дело техники.

Я стал жертвой закулисной борьбы двух политиканов («поли» от слова «политика»).

Два кречета дрались, а помер комар.

Снова не то. Не мог Капитоныч знать, что я выйду из квартиры Касаева до ожидаемого звонка.

Впрочем, причина уже не играет роли. На часах — без десяти двенадцать. А это означает, что я засветился как сигнальная ракета.

Касаев, скорее всего, уже позвонил в милицию: человек исчез! Но вот его «дипломат». Может, что-то, связанное с конкурентами? Этот сибиряк говорил о внедрении на северо-западный рынок. Не иначе, нашла коса на камень.

Ну а если мой «дипломат» вскроют (что, вероятнее всего, уже произошло), то обнаруженные в нем досье и липовые копии платежек ставят жирный крест на моей акции.

Представляю, какие горькие складки пролягут в уголках губ Касаева, с какой решимостью он сожмет кулаки!

Что последует за этим, догадаться нетрудно. Через два-три дня Касаев разразится в «Невской радуге» сенсационной статьей. Что-нибудь вроде бойтесь данайцев, дары приносящих. Любопытно, какую из поговорок он выберет на этот раз? Не узнавай друга в три дня, узнавай в три года?

Но даже если редактор «Невской радуги» побоится дать дорогу взрывоопасной статье, Касаев пристроит ее в другом издании, а заодно запустит основной компромат на КЭПа.

Ну а реакцию КЭПа представить еще проще.

«Димыч, ты страшно меня подвел. Извини, но эти твои путаные ссылки на некое загадочное похищение попросту смешны. Неужели ты всерьез надеялся, что я клюну на эту лажу? Скажи уж честно, за сколько ты меня продал и кому?»

Я обречен.

Я проиграл свою судьбу. Удача подразнила меня точно так же, как я дразнил Касаева большим заработком, а после вильнула хвостом и ускакала прочь, зашвырнув меня в каменный мешок.

Посмотри на тех, кому хуже, предлагал милейший Пименов. Мне смотреть не на кого. Я крайний. За мной пустота.

Кто бы ни были мои похитители, борьба потеряла всякий смысл.

Внезапно я успокоился.

Мне вспомнилась восточная сказка о хане, который посылал аскеров сдирать налоги с подданных, а после любопытствовал: как те реагируют? Плачут! Дерите еще! Снова плачут! Берите! А теперь? Смеются. Ну, раз смеются, значит, и вправду лишились последнего.

Так и мне: оставалось только смеяться.

С наружной стороны загрохотал металлический засов.

В камеру вошел тот самый веселый толстяк, следом — долговязый субъект, чья физиономия доказывала, что ее носитель не лишен склонности к садизму.

Они встали по разные стороны двери, многозначительно поглядывая на меня.

Через дверной проем виднелся участок коридора с отсыревшей, местами облупившейся штукатуркой, тускло освещенный невидимым мне источником. Очевидно, я находился в каком-то нежилом здании.

Но вот в дальнем конце коридора раздались неторопливые шаги. Приближался некто, уверенный в своем могуществе.

Сначала я увидел тень, которая удлинялась, истончаясь при этом, затем носок коричневой туфли, затем кряжистую фигуру.

Человек вошел в узилище, приблизился ко мне и остановился, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной.

— Ну что, узнал, сука? — недобро спросил он.

* * *

Как же мне было не узнать его, типа, с которым связан мой единственный прокол! И хотя с той поры минуло пять лет, мне не пришлось напрягать память.

Да, это он, минотавр с чугунной башкой на бычьей шее, вдавленной в литые, ссутуленные плечи, с бешеным взглядом черных зрачков, бездонно черных на фоне кроваво-желтых белков.

Это он, Яков Дырда, по кличке «Яша-Бизон», дикий вепрь, первобытный ящер с одной извилиной в мозжечке, крутой бизнесмен из среднестатистического волжского города, чьи дела я пытался расстроить в пользу Михаила Хнуева, приятеля КЭПа по бывшему комсомолу.

О, это была эпопея!

Комбинацию я практически довел до конца, и все получилось бы превосходно, если бы не этот идиот Хнуев, недаром носивший непечатное прозвище.

А закончилось все скверно. Яша-Бизон пристрелил Хнуева и собирался проделать то же самое со мной, но нарвался на милицейскую засаду и был схвачен. Закатали его на полную катушку.

Мне рассказывали, что Бизон поклялся расправиться со мной, предав лютой казни, но я полагал, что за время отсидки он несколько остынет. Да и сидеть ему полагалось еще лет пять, если не больше.

И вдруг я оказываюсь у него в лапах! И где? Здесь, в Питере?!

Он, дегенерат и кретин, вторично ломает мои планы. Ловит на дешевый приемчик. Как будто среди моих противников не было достойных, творчески одаренных персонажей. Даже обидно как-то.

Внезапно я ощутил, как во мне снова включился компьютер.

Рано радуешься, Бизон! Еще посмотрим, кто из нас дичь, а кто охотник.

Он, кажется, думал диаметрально противоположно. Во всем его облике чувствовалось торжество хищника, загнавшего жертву в тупик.

— Вижу, что узнал, — осклабился он. — В штаны-то, небось, напустил, а?

Все трое гнусно расхохотались.

Я решил, что мне нет резона состязаться с этим скотом в остроумии. Пусть для начала выпустит пар.

Бизон сделал знак подручным:

— Петро, Муса! Давайте!

Те, усмехаясь, вышли.

Вскоре по коридору пронесся грохот. Петро и Муса вкатили в камеру двухсотлитровую металлическую бочку и поставили ее на попа.

Пока шли приготовления, Бизон энергично расхаживал взад-вперед, производя столько шуму, словно у него были не ступни, а копыта. При этом его глаза наливались кровью.

Значит, сейчас начнет стращать.

— Слухай сюда, падла! — заговорил он. — Сказать, о чем я мечтал пять лет? Ночами не спал. — Он растопырил свои узловатые, похожие на обрубленные сучья, пальцы. — Придушить тебя вот этими самыми руками! А там — в бочку, залить цементом, да в воду! Бочка, как видишь, приготовлена.

— А перед тем оттрахать от души, — подал голос Петро, нежно улыбаясь мне. — Ишь, якой гладкий!

— И жирок немножко вытопить. — Муса щелкнул зажигалкой.

— Лежать бы тебе уже на дне залива, — продолжал Бизон, — да я вовремя вспомнил, что за тобой должок.

— Должок, скорее, за тобой, Яша, — возразил я.

Он яростно заскрежетал зубами, рискуя искрошить их.

— Паскуда! Он еще шуткует! Десять лет с конфискацией, а?! Думаешь — завалил Бизона? Во тебе! — Он принялся загибать узловатые пальцы. — Напишешь дарственную на квартиру, дачу, прочее барахлишко… Скажешь, где лежат твои денежки… Посмотрим, сколько их там. Если мало, придумаем, как добавить. Сам подскажешь. Будешь шелковый, так и быть, может, я забуду обиду: умрешь легкой смертью. Но начнешь кобениться, — он грозно сдвинул брови, — отдам своим ребятам. А они тебя живо обломают…

Он говорил еще что-то, но я не вслушивался.

Яркой искоркой блеснула идея. Вернее, намек на идею.

Как там?

Два кречета дрались, а помер комар? А может, наоборот? Пока кречеты дрались, комар дал деру.

Правда, по сравнению с КЭПом Яша на кречета не тянет, хоть и Бизон, но ведь и я не комар. Такая вот фауна.

Мне бы часок-другой на раздумья. Я приготовил бы из той мешанины, что закипела сейчас в моем котелке, славную конфетку и побудил бы Бизона сожрать ее. На то он и Бизон, чтобы жрать все подряд. Но времени он мне, пожалуй, не даст. Куховарить придется на его глазах. Только не надо обнаруживать своего страха. Если он учует мою внутреннюю дрожь — мне конец.

Соберись же с духом, парень! Врубайся на полную мощность! Действуй без промедления, потому как позднее он тебе не поверит.

— Неблагодарное же ты существо, Яша, — вздохнул я. — Это такой-то монетой ты платишь человеку, который уже однажды спас тебе жизнь и может сделать это вторично?

От такой наглости он потерял дар речи, но после значительной паузы снова обрушил на меня яростные проклятья:

— Ах ты, подлый, хитрый лис! — (Более грубые сравнения опускаю.) — Неужто думаешь, что снова попадусь на твой крючок?!

— Был бы я хитрым лисом, вряд ли оказался бы здесь, — резонно возразил я. — Да и в тот раз ты мощным вывертом ушел с крючка. Так что, сам понимаешь, моя хитрость против твоей силы не проходит.

Этот завуалированный комплимент пришелся ему по душе.

— Яша, — подал голос Петро-пузан. — Охота тебе слухать этого фраера? Давай как договаривались. — Он смотрел на меня с вожделением.

Муса самозабвенно щелкал зажигалкой.

Союзников в этой крысиной норе у меня не было.

— Ладно, — сказал Бизон, обращаясь не столько ко мне, сколько к своим подручным. — Пусть споет про то, как меня спасал.

Острота была встречена ухмылками и кривляньями.

— Это предназначено только для твоих ушей, Яша, — сказал я. — Вели своим придуркам выйти.

Глазки Петра затуманились, а Муса вдруг затрясся, как припадочный.

— За придурка я тебя приласкаю особо! — визгливо выкрикнул он, подскакивая ко мне. — Волком завоешь, пидор московский!

Вступать в дискуссию с шестеркой не имело смысла, и я промолчал.

— Петро, Муса, оставьте нас, — решился наконец Бизон. — Но будьте рядом. А тебя, змеюка, предупреждаю при парнях: начнешь меня покупать, минуты слушать не стану. Помни и не рискуй понапрасну своей глоткой.

Что ж, крохотный плацдарм я отвоевал.

Костоломы вышли в коридор и прикрыли за собой дверь.

Мы с Бизоном остались вдвоем.

Ну! Волю в кулак! И — долой все посторонние мысли!

— Яша, ты помнишь то лето? — как можно задушевнее начал я.

— Мне бы не помнить! — свирепо скривился он. — Ты вполз в мою душу как подколодная гадюка. До сих пор не пойму, как я тебя сразу не раскусил?!

— Да-а… — вздохнул я. — Горячая была пора. Ты и Хнуев не могли поделить город. Объективно ты был более сильной личностью, но тебе не хватало опыта. — (Ума тебе, дураку не хватало — вертелось у меня на языке, но я благоразумно решил не откровенничать.) — Хнуев же был серым номенклатурным тюфяком, но имел огромные связи. Город оказался тесным для двоих, и никто не хотел уступать. Какое-то время вы еще крутились в этой теснотище, но столкновение было неизбежно…

— У меня руки чесались сунуть эту гниду башкой в дерьмо! — Бизон невольно втягивался в разговор.

— А помнишь, Яша, как в июле, за несколько дней до нашего с тобой знакомства, Хнуев вдруг исчез из города? Знаешь, куда он ездил?

— Да мне нас…ть на его круизы!

— И напрасно. Тут ты и промахнулся. Вот послушай. Мне терять нечего, я расскажу все. Хнуев ездил в столицу нашей Родины, город-герой Москву, на поклон к своему влиятельному дружку. Умолял помочь. Просил, чтобы тебя шлепнули — именно в момент его отлучки. Для полного алиби. Друг обещал помочь.

— Что за друг? — недовольно насупился Бизон. Но конфетку он уже лизнул. И, кажется, она пришлась ему по вкусу.

— Погоди, не путай меня, доберемся и до этого. Давай разворачивать картину последовательно. Итак, хнуевский дружок через своих людей нашел исполнителя, профессионального киллера, который сделал бы в твоем кочане аккуратную такую дырочку из мелкокалиберной винтовки, а ты наверняка знаешь, что такая пуля не может пробить вторую стенку черепа и танцует внутри, превращая мозги в кашу. Вот что тебя ожидало. Киллер уже купил билет на поезд. Ты был обречен, Яша-Бизон. Однако же здравствуешь и поныне. Пока. Знаешь, кто тебя спас?

— Ну?

— Я.

— Ты?! — Он дернулся так, будто увидел в моих руках ту самую винтовку.

— Именно я.

— И ты хочешь, чтобы я поверил в эту ахинею?!

— А ты пошевели мозгами, благо они у тебя целы. Дело в том, что я давно работаю на хнуевского дружка и имею авторитет. Узнав об этой заморочке, я предложил своему боссу другой план. Более безопасный. Я не стану объяснять причин, ты все равно не поймешь, да и не в этом суть. А вот что для тебя существенно: я предложил втереться к тебе в доверие и спровоцировать тебя на крупную, но фиктивную сделку, после чего ты оказался бы полным банкротом и был бы вынужден бежать из города. Ты терял капиталы и сферу влияния, но сохранял жизнь. А при твоей энергии и напористости ты все равно через годик-другой всплыл бы где-нибудь…

— Ах вот оно что! — сатанински ухмыльнулся Бизон. — Ты, стало быть, пекся о моей жизни? За пацана держишь?! — Он готов был сорваться.

— Дело не в тебе лично, Яша. — Я легко выдержал его напор. — Просто я против крови, против заказных убийств. Я считаю, что цели можно добиться другими, вполне цивилизованными средствами. И, согласись, я был близок к успеху. Вспомни, как мы познакомились. Я оказал тебе одну услугу, вторую, третью, ты прилично нагрелся и стал мне полностью доверять.

— Сволочь! — проскрежетал он.

— Посуди сам, — невозмутимо продолжал я, — сколько у меня было возможностей заманить тебя в ловушку. Я знал твой распорядок дня, твои маршруты, твоих любовниц… Если бы передо мной стояла задача подставить твой упрямый лоб под пулю снайпера, какие проблемы? Я мог сделать это тысячу раз, согласись. Но я вел совершенно другую линию: втягивал тебя в финансовую авантюру. Помнишь ту встречу с немецким предпринимателем?

— Не было никакой встречи! — рявкнул он.

— Опять же — не по моей вине. Мы с «немцем» — ты уже, наверное догадался, что он был липовый — ждали тебя в соседней области в гостиничном номере «люкс». Ты должен был подписать договоры. И ты подписал бы их, ты настроился на это, после чего твоя песенка была бы спета. В финансовом смысле. Причем вся вина падала на «немца», который растворился бы в голубой дали. Но на беду, о встрече узнал и Хнуев. Он вообще не верил в мои методы, считал их блажью, игрой в бирюльки. Разве я мог предположить, что близкий приятель моего крутого босса окажется не только олухом, но и слабонервным психом? Он не выдержал напряжения и, зная, что ты будешь почти без охраны, решил использовать свой шанс, болван!

— Да-а, той ночки я никогда не забуду. — Бизон целиком погрузился в воспоминания. — Лесной проселок, дождь как из ведра, молнии… Вдруг поперек дороги — бревно. Я сразу почуял неладное и кубарем выкатился в кювет. И тут же — автоматные очереди. Машина полыхнула, будто ее обложили соломой. Один из моих парней успел открыть дверцу, да так и застрял в ней. Сгорел как факел, бедняга. По счастью, его автомат выпал на дорогу. Я успел ухватить его и уползти в кусты. И тут появились двое в масках. Я уложил их как снопы. Один еще дышал. Я занялся им, и, прежде чем отдать Богу душу, он шепнул, что их нанял Хнуев, который ждет весточку на своей даче.

За поворотом стояла их машина. Я напялил маску и погнал к Хнуеву. Мне повезло. Свесив пузо ниже яиц, Хнуев расхаживал по двору с видом короля — так был уверен в удаче. Я втащил его в машину и рванул по кочкам. Пока они собирали погоню, я был уже далеко. Знал бы ты, что за дерьмо этот Хнуев, как он скулил и молил о пощаде! Он-то и заложил тебя с головой. Все на тебя валил. Дескать, ты и организовал это покушение. Думаю, так оно и было. Я всадил в него пол-обоймы и поклялся, что вторая половина достанется тебе. Но, на твое счастье, за мостом меня уже поджидали менты… — Он витиевато выругался.

— Яша, с той ночи прошло более пяти лет, — вкрадчиво напомнил я.

— Плевать! — нежданно заорал он. — Меня за то и уважают, что я всегда держу слово. Я поклялся разобраться с тобой и сделаю это. Сколько бы лет ни прошло. И не воображай, что я поверил в твою туфту! Ты подставил меня под пули и ответишь за это. Все! Незачем затягивать треп! — Он шагнул к двери, намереваясь позвать своих головорезов.

— Погоди, Яша, — попросил я. — Еще две минуты. Верить, не верить — твое дело. Возможно, ты и прав, что не веришь. Доказательств-то нету, одни слова…

— Ну? — Он наморщил лоб, силясь уразуметь мою логику.

— Над твоей головой, Яша, снова сгустились тучи. Причем более темные. — Я старался, чтобы мой голос звучал как можно убедительней. — Ты под прицелом, и только я могу помочь тебе выкарабкаться. Еще один раз.

— Брось заливать! — хмыкнул он, но от двери отошел.

А теперь — стремительная атака! Или пан, или пропал.

— Ты, Яша, забыл спросить у меня одну вещь. А кто же был тот влиятельный дружок покойного Хнуева, тот человек, на которого я работаю.

— Плевать! — Шея Бизона еще глубже втянулась в плечи, но возглас на сей раз прозвучал не столь решительно.

— Не плюй в колодец, Яша, — решился я на совет. — Не ты один держишь слово. Мой босс поклялся, что, как только ты окажешься на свободе, он отомстит за смерть старого друга. Ты приговорен, Яша-Бизон. Охота за тобой вот-вот начнется. Смело можешь считать себя покойником. Счетчик включен уже пять лет. Много набежало.

— Ну и кто же он, твой всемогущий хозяин? — осклабился Бизон.

— Прошев, Кирилл Эдуардович, — отчеканил я.

— Прошев?! — Несмотря на свою чудовищную самонадеянность, Бизон вздрогнул. Кажется, до него начало доходить, что с ним не шутят. Но натура брала свое, и он заорал в прежней манере: — Врешь, падла!

Начиная с этого момента я более не сомневался, что сумею выкрутиться.

— Эх, Яша, Яша…

Бизон надолго задумался. В его колючих зрачках промелькнула подозрительность.

— Что-то больно легко ты сдаешь своего хозяина. Не боишься, что узнает о нашем разговоре?

— Боюсь.

— А на что надеешься?

— На твое благоразумие, Яша.

— Думаешь, отпущу?

Я переборол огромное желание заорать «да!» и спокойно ответил:

— К этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас вынужден констатировать, что неумным нападением на меня ты резко осложнил свое положение.

— Скажите, какая важная птица!

— В данный момент я выполняю ответственное поручение Прошева, — веско заявил я. — Ты помешал мне. Значит, снова лягнул его. Теперь он будет мстить и за Хнуева, и за меня.

— Ты его заложил, — упрямо повторил Бизон. — На кой хрен ему мстить за тебя?!

— Чтоб другим было неповадно. А у Прошева длинные руки. Мы с тобой, друг Яша, очутимся на том свете с интервалом в одни сутки. Вот уж наболтаемся от души! Там-то ты поверишь!

— Не бери меня на пушку!

— Тебя возьмут на мушку, Яша. Уже взяли. Он найдет тебя быстрее милиции. И ребятам из угро достанется твой окоченевший труп. Но вряд ли это сильно их огорчит.

— Ну, со мной сладить не так-то просто. Даже твоему Прошеву.

— Не бахвалься, Яша, — иронично поморщился я. — Сам понимаешь, что твое дело швах! В сущности, у тебя остается единственный выход…

— Отпустить тебя? — набычился он, снова готовый обвинять меня в хитрости, коварстве и лжи.

— Застрелить Прошева.

— Чего-о? — У бедняги отвисла челюсть, обнажив ряд крепких кривых зубов.

— Застрелить Прошева, — буднично повторил я, словно речь шла о назойливой мухе. — Тогда о тебе никто и не вспомнит.

Бизон с силой затряс головой, будто пытаясь придать мозгам более устойчивое положение.

— Ах ты, сучонок! На верную гибель толкаешь?!

— На спасение, Яша…

— Да у него одной охраны, небось, человек тридцать! Комар не пролетит.

(Тридцать! Вот дурак! Тридцать — у деятелей средней руки.)

— Да, охрана у него солидная. Но весь секрет в том, что я знаю, как к нему подобраться. Скрытно. Почти без риска. Вот эта информация и будет настоящим предметом нашего торга. Я все сказал! Остальное решай сам, если тебе дорога жизнь.

Довольно долго он молчал, сопя, как раздраженный бык, которому никак не удается растерзать ненавистного тореадора.

— Ты и соврешь, недорого возьмешь.

Бедняга никак не мог вырваться из мира привычных образов.

— Зачем мне врать, посуди сам? По твоей милости мне пришлось, как ты выразился, заложить хозяина, и теперь надо идти до конца. Предположим на секунду, что я соврал. Стрелка, которого ты пошлешь по душу Прошева, схватят. На первом же допросе он расколется и расскажет, от кого поступила информация. Неважно, ложная или правдивая. Мой хозяин поймет, что я ненадежен. А это для меня конец. Ну же, Яша! Я сам не в восторге от нашей трогательной встречи, но ты загнал меня в угол. Как современный человек, обладающий прагматическим складом ума, я вынужден выбрать из двух зол меньшее. Сказав «а», надо говорить «б». Вот и получается, что теперь мне самому выгодна ликвидация Прошева. Поэтому предлагаю натуральный обмен: жизнь на жизнь. Другой вариант исключается.

Он опять надолго задумался. Мне казалось, что я слышу, как в его мозгах скрежещут ржавые-ржавые шестеренки.

— Что ты делаешь в Питере? — отрывисто спросил он.

— Он прислал меня для организации в газетах рекламной кампании фирмы «Ингода». Двигает сюда своего забайкальского дружка.

— Кто эта парочка, с которой ты ошивался по парку?

— Касаев, сотрудник газеты «Невская радуга», где, кстати, должна появиться первая реклама. Деньги — шесть лимонов — уже в бухгалтерии. А женщина — его жена, Лариса Борисовна.

— Этот Касаев — человек Прошева?

— Они хорошо знакомы, — обтекаемо ответил я. — И даже учились в одном классе.

Бизон принялся скрести щетину на подбородке. Скреб, скреб…

— Ну и чего ты хочешь? Говори как на духу!

— Я уже сказал, Яша. Жизнь за жизнь. Отвези меня в какой-нибудь тихий уголок, и там мы закончим беседу. Я тебе открываю, как достать Прошева, а ты отпускаешь меня на все четыре.

— Хм! А если твой секрет мне не очень понравится?

— Ручаюсь, что понравится. По крайней мере, лучшей дорожки к нему не существует. Но давай играть по-честному. Дай слово, что не будешь стрелять в спину. Я тебе верю.

— А я тебе — нет! — снова взорвался он. — Не такой уж я олух! Было время — развешивал перед тобой уши, но теперь — дудки!

— Я-а-аша. — Я укоризненно покачал головой. — Чего ты опасаешься? Оружия у меня нет, да и пользоваться я им не умею, ты же знаешь, приемами каратэ тоже не владею, яд в потайной капсуле не ношу…

— Ладно, — смилостивился он. — Поскучай пока малость. А я проверю кое-что из того, о чем ты тут наплел. И смотри, если соврал хоть в одном слове — пеняй на себя!

— Яша, не та ситуация, чтобы хитрить.

Что-то бормоча, он двинулся к выходу, топая, как стадо слонов.

— Яша, вели, чтобы меня отцепили от этой железки, — попросил я. — Глупо же!

Он остановился и зыркнул на меня исподлобья.

— Ничего, посиди. Так мне будет спокойней.

— Тогда хотя бы приструни своих орлов. Какие-то они у тебя нервные.

— Ладно, не боись. — Он вышел, оставив почему-то дверь приоткрытой, что весьма меня насторожило.

Однако минуты через три он вернулся, швырнул мне с порога какую-то мятую, грязную кастрюлю.

— Держи парашу!

Затем, подойдя ближе, поочередно достал из карманов плоскую бутылку коньяка, заполненную на две трети, шоколадку, сигареты и зажигалку:

— Пользуйся и не говори после, что Бизон не умеет принимать гостей.

— Яша…

Но он уже был в коридоре.

Дверь с лязгом захлопнулась, завизжал засов.

Что ж, я получил передышку.

Что у нас со временем?

Я посмотрел на часы: без четверти двенадцать. Не может быть! Так и есть, кончился завод. Сколько же сейчас? Не имею ни малейшего представления. Но все же я завел механизм. Хотя бы для относительной ориентировки.

Вот и попробуй построить цивилизованное общество с такими типами, как Бизон. Какой там, к чертовой матери, интеллект! Он признает только грубую силу, только физическую расправу, только изуверские разборки. А сколько таких бизонов вокруг! Сколько их подручных, вроде Петра и Мусы!

Впрочем, довольно абстрактных рассуждений. Попробуем творчески проанализировать ситуацию.

Бизону полагается еще пять лет отсидки. Почему он на свободе? Бежал? Угодил под амнистию? Откупился?

Шайка у него, видимо, немалая. Петро, Муса, золотоволосая красавица… Выследили они меня, несомненно, еще в Москве, но трогать побоялись. Увязались за мной в Питер и, убедившись, что здесь я без прикрытия, сделали свое черное дело. Очевидно, Бизон пришел к выводу, что я владею немалыми капиталами, и вознамерился сорвать с меня солидный куш. Не очень-то я верю в сказочки о благородной разбойничьей мести. Хотя, зная Бизона, нельзя полностью исключить и этот вариант. Наблюдая за мной через своих людей в Москве, Бизон догадался, что я работаю на некое влиятельное лицо. Сейчас это играло на меня.

Не представляю, что он собирается проверять, но полагаю, что уличить меня во лжи ему будет трудновато.

Ведь мой принцип — говорить только правду. С небольшими альтернативными отклонениями.

Если я в чем и слукавил, то о сути ему не дознаться.

Приезжал Хнуев за помощью к КЭПу? Приезжал!

Хнуева КЭП и в грош не ставил, но когда-то они работали вместе, а КЭП любил щегольнуть перед бывшими соратниками своей нынешней карьерой и нередко помогал по мелочам, чтобы подчеркнуть свои возможности. Разумеется, ни за какие коврижки он не стал бы подыскивать Хнуеву киллера — ни через третьи, ни через тридцатые руки. Это исключалось напрочь. Хотя бы Хнуев вывернулся наизнанку. Но как раз накануне я очутился в команде КЭПа со своими идеями «цивилизованного рэкета», и он то ли для обкатки, то ли из каприза поручил мне заняться проблемами просителя.

Справился ли я с заданием? С подготовительной частью — несомненно! Втерся в доверие к Бизону, тайно вырыл для него глубочайшую финансовую яму, куда он должен был с треском провалиться. Дурак Хнуев все испортил. Зачем он устроил эту глупую засаду?

Выслушав мой отчет, КЭП согласился, что Хнуев сам виноват. Гибель бывшего коллеги ничуть его не опечалила. Полагаю, он забыл о нем на следующий день. Зато ход моих действий КЭП одобрил полностью и с тех пор регулярно давал мне деликатные поручения, тонкое исполнение которых позволило мне занять значительное, хотя и неприметное внешне место рядом с шефом.

Не солгал я Бизону и по прочим узловым моментам нашей беседы.

Пусть проверяет.

Моя уверенность росла. Но о том, что должно случиться после освобождения, я покуда запрещал себе думать, иначе страх снова вернется. Проблемы надо решать последовательно. Сначала я должен вырваться из плена…

Я отвинтил пробку и сделал пару глотков. В умеренных дозах — хорошая смазка для компьютера. Но перебирать нельзя.

Через три с половиной часа раздался лязг засова. В камеру шумно ввалился Бизон, следом — Петро.

Ну, какие вести принес мне мафиози?

— Петро, давай! — буркнул Бизон.

Толстяк склонился надо мной, снимая наручники. При этом он не преминул интимно погладить меня по бедрам. Я непроизвольно дрыгнул ногой, угодив коленкой по его носу. Петро вздохнул, как обманутый в лучших надеждах.

Едва браслет расстегнулся, я рывком вскочил на ноги, растирая зудящую полоску кожи на запястье.

— Не ерепенься. — Петро принялся надевать на мою голову мешок из плотного черного материала с прорезью для рта. Он так и норовил прижаться ко мне жирным брюхом.

— Петро, брось! — скомандовал Бизон. — Айда!

Мое движение направлялось блудливыми руками пузана, а все попытки сопротивления приводили лишь к тому, что я спотыкался на каждом шагу.

Мы прошли по коридору, после чего меня развернули на девяносто градусов.

— Поднимай ходули, — ласково предостерег Петро. — Тут ступеньки.

Наконец повеяло свежим воздухом. Я с наслаждением вдохнул его полной грудью.

Меня втолкнули в машину. Рядом, судя по сопению, сел Бизон.

— Мы так не договаривались, — запротестовал я. — Говорить будем без свидетелей.

— Не дрейфь! — Бизон толкнул меня плечом. — Водило-то нужен. Не могу же я оставить тебя за спиной. А говорить будем вдвоем.

— У вас есть другой водитель, — напомнил я. — Некая привлекательная блондинка. С ней мне было бы как-то спокойнее.

Бизон хохотнул:

— Радуйся, что не познакомился с ней ближе. Петро ангелом бы показался…

— Развеселый у тебя коллектив, Яша…

Взревел мотор.

Некоторое время ехали медленно, видимо, машина выбиралась из каких-то закоулков, но вот скорость резко возросла. Судя по звукам, мы влились в оживленный транспортный поток.

Радиоприемник в салоне был настроен на волну «Маяка». Вскоре диктор сообщил, что в Москве двадцать три ноль-ноль. Ого! Надолго же затянулось мое приключение!

После выпуска новостей, основная часть которого была посвящена захвату заложников, ехали, по моим прикидкам, еще минут десять.

Но вот машина остановилась.

Бизон сдернул с моей головы мешок:

— Выходи!

Мы находились в какой-то тенистой аллее, скупо освещенной редкими светильниками. Нигде не виднелось ни одной фигуры, ни одного горящего окна. Воздух был удивительно свеж, от него кружилась голова.

— Петро, жди меня во-он там, — приказал Бизон, тыча пальцем в сторону ближайшего фонаря, до которого было метров двести.

Куда же он меня завез?

Петро вздохнул и уныло поплелся по пустынной дороге.

— Ну, гони свою туфту! — ухмыльнулся Бизон, становясь напротив.

— Яша… Есть люди, которые дорого заплатили бы за эту информацию.

— Ладно-ладно, нечего цену набивать.

— Ты даешь слово?

— Даю. Слово Бизона, что отпущу на все четыре стороны, если будет толк.

— Хорошо… — Тянуть далее не имело смысла. — Слово Бизона — твердая валюта.

Он самодовольно осклабился.

— А теперь навостри уши… — Далее я продолжал шепотом, хотя никто посторонний слышать нас не мог, а Петро удалился уже метров на семьдесят.

— Дело в том, что у всех людей, даже великих, есть свои слабости. Увлечения, хобби. Хобби Прошева — рыбалка. Самая обычная. Он не признает ни неводов, ни верш, ни спиннингов, ни подводного ружья, ни динамита. Только удочку. Каждый понедельник перед работой он ездит рыбачить на одно подмосковное озеро. На утреннюю зорьку. Бывают, конечно, исключения. Допустим, зарубежный визит. Но если он в Москве, то это святое правило. Запомни: понедельник, утренняя зорька.

— Не без охраны же он ездит! — скривился Бизон.

— С охраной, конечно. И конечно, там все тщательно проверяется.

— А в чем секрет?

— Вот мы и дошли до главного. Озеро имеет форму подковы. Шириной примерно двести метров. Он забрасывает свои удочки на внешней стороне подковы. Там же расположены коттеджи, все службы. А внутреннее пространство подковы представляет собой как бы мыс, поросший лесом. Мыс этот слегка всхолмлен. В самой верхней точке растет дуб с большим старым дуплом. Он там один, ошибиться невозможно. Дуб окружен зарослями орешника и буреломом. С места рыбалки дупло невозможно заметить. Зато из дупла бережок просматривается отлично. Сквозь ветки. Напрямую это три сотни метров.

— Охрана? — отрывисто спросил он.

— Сосредоточена в районе рыбалки. А также контролирует подъездные дороги.

— Что же, они совсем не осматривают дальний берег?

— Осматривают. В воскресенье вечером. Считается, что туда можно попасть только со стороны коттеджей, с юга, а все эти подходы перекрыты.

— Н-ну? — Он прожигал меня взглядом.

— Но к волшебному дубу можно подойти и с севера. Правда, надо продираться сквозь заросли и бурелом. Километра четыре, притом ночью. Это не увеселительная прогулка, но для подготовленного человека особого труда не представляет. Я расскажу тебе о заброшенной лесной дороге и приметной точке на ней. Если идти от нее строго на юг, то как раз через четыре километра выйдешь к холму. Но если даже немного собьешься, озера все равно не минуешь. А там легко сориентироваться.

— Никак ты сам собирался в то дупло, а? — хохотнул Бизон.

— У меня кишка тонка, — ответил я. — Но лишняя информация никогда не помешает.

— Ох смотри, парень!

— Яша, хватит толочь воду в ступе. Если с твоим человечком что-то случится, просто пошли Прошеву весточку, кто дал наводку, и он достанет меня из-под земли. Но подбери человечка потолковей, не дурачка. Как видишь, я рискую больше.

— Говори адресок, — хмыкнул он.

Я отбарабанил ему наиподробнейшие координаты. Затем повторил еще дважды.

— Ты доволен?

Он молчал.

— Яша!

Его глаза безумно блеснули, в правой руке появился пистолет.

Ну вот и все. Вот оно, слово Бизона.

Некоторое время ствол описывал круги, будто выбирая, в какую точку послать гостинец.

Наконец ствол замер. Бизон попросту играл со мной, как когда-то я играл с ним.

— Нагнись! — потребовал он.

Я подчинился.

— И чтобы не попадался мне больше на глаза!

Второй раз за минувшие сутки на мой бедный череп обрушился мощный удар.

 

Суббота, 23 сентября

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Когда я очнулся, был, надо полагать, самый глухой час ночи. Я валялся на влажной траве в зарослях кустарника. Накрапывал дождь.

Я сорвал пучок мокрой травы и приложил его к затылку. Посмотрел на ладонь. Крови, кажется, нет. Но голова гудела, как трансформатор высокого напряжения.

И все-таки я был жив!

Однако следовало выбираться на оперативный простор. Тем более что я совершенно не представлял, где нахожусь.

Все же у меня нашлась союзница — луна, вышедшая наконец из-за рваной тучи. Ее бледного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть дорогу, проходящую всего в десяти метрах правее. Я встал и, шатаясь, как пьяный, двинулся к асфальту.

А вот и то самое место, где Бизон отправил меня в долгий нокаут.

Да-а, этот громила сумел мне насолить.

Правда, радоваться Бизону недолго.

Я «забыл» сообщить ему, что холм над озером, как и дуб с дуплом, оборудованы автоматической системой слежения. Чужак будет своевременно застукан.

Зная неуправляемую натуру Бизона, ничуть не сомневаюсь, что сводить счеты с Прошевым он отправится сам. Живым он, конечно, не дастся. Да и охрана особо церемониться с ним не станет. Тут-то и сказочке конец. Очень на это надеюсь…

Но мне-то что делать дальше?

Избавившись от одной опасности, я очутился перед лицом другой, куда более грозной.

Как оправдаться перед КЭПом за провал операции? Как утихомирить страсти, которые, несомненно, уже возбудил Касаев?

Ни одной путной мысли. Ничего, кроме нарастающей звенящей боли.

Но я что-нибудь придумаю. Обязан придумать. Но чуть позднее. А сейчас нужна маленькая передышка. Как хочется спать!

Спотыкаясь на каждом шагу, я двинулся по мокрому асфальту к одинокому Фонарю, куда Бизон отсылал любвеобильного Петра, и через четверть часа оказался на переселении дорог, окаймленных стенами деревьев.

Ни души.

Но вот что-то слабо блеснуло вверху. Присмотревшись, я увидел троллейбусные провода. Более того, неподалеку висела и табличка с номерами маршрутов. Однако же на нее падала густая тень, и, как я ни напрягал зрение, разобрать цифирь было невозможно.

Наконец я сообразил, что такая же табличка должна быть где-то рядом на противоположной стороне дороги. И точно: на мою удачу она висела на более освещенном участке. Ну-ка, ну-ка… Ага! Девятка.

Так вот где я оказался! На Крестовском острове — одной из самых незаселенных петербургских территорий. По-видимому, это парковая зона, примыкающая к стадиону имени Кирова. Жилых домов в этом уголке нет, да и на всем острове их осталось совсем немного, однако же именно здесь расположены спортивные базы, и если добраться до одной из них, то есть шанс найти машину или вызвать по телефону такси.

Стоп, а чем же я буду расплачиваться? Бандиты Бизона обобрали меня до нитки. Основные капиталы остались в «дипломате», который фактически потерян для меня. Значит, я гол как сокол. Гол, как осиновый кол. Гол, как мосол…

На всякий случай я принялся обшаривать карманы и, к огромной своей радости, обнаружил в одной из них пятидесятитысячную купюру, «заблудившуюся» в смятом носовом платке. Живем!

Но до чего же звенит в башке! Мозги сухие-сухие, будто Муса выпарил их над жаровней.

Я как сомнамбула плелся по дороге, когда меня догнал хлебный фургон. Водитель — молодой усатый парень — глянул на меня настороженно, но банкнота, которую я вложил ему в карман куртки, сделала свое дело.

Через пятнадцать минут я входил в вестибюль гостиницы.

Сонный швейцар при моем появлении вытаращил глаза, но тут же принял почтительную позу — я всякий раз отстегивал ему. Вообще, не в моих правилах скупиться на чаевые, я раздаю их направо и налево, иногда тратя таким образом больше, чем на личные нужды. А кроме чаевых я всегда стараюсь найти для обслуги доброе (и обязательно искреннее!) слово. Это необременительно и даже приятно, зато сколько раз симпатии маленьких людей выручали меня в критические минуты!

— Все в порядке? — осторожно осведомился швейцар.

Я увидел себя в большом зеркале: грязный, мятый-перемятый, со спутанными волосами и оловянными глазами. Чем не бомж?

— В полнейшем. — Я прошел к стойке.

Портье тоже был знаком с моей щедростью.

— Вас искали, — шепнул он, передавая мне ключ.

Видимо, он располагал важной информацией и рассчитывал на мою благодарность, но я не стал его расспрашивать. Даже если бы меня искали как наследника богатого дядюшки, я послал бы всех к черту. Спать! Быстрее в постель!

Наконец-то, оказавшись в номере, я запер дверь и достал из холодильника початую бутылку коньяка. Пробку я сорвал зубами. Рядом стоял стакан, но наполнить его было выше моих сил. Я приложился к горлышку, и мне показалось, что я пью холодный ароматизированный чай.

С бутылкой в руке я упал на кровать, даже не сбросив мокрой одежды. Пропади оно все пропадом! Я запрокинул голову, вливая в себя содержимое бутылки, и невольно завалился набок. Точь-в-точь как Пименов в своей берлоге. Бутылка покатилась по полу. Я слышал, как остатки коньяка вытекают на ковер, но ничего изменить не мог. Мышцы не повиновались. Надо бы принять душ… Сейчас… Сейчас…

…Вместо душа я оказался в каком-то длинном темном коридоре. Впереди горела яркая лампа, и оттуда, плечо к плечу, на меня надвигались… КЭП и Бизон. На лице КЭПа застыла его обаятельная, растиражированная в миллионах экземпляров улыбка, но серо-стальные глаза смотрели сурово. Его лоб украшала индийская родинка.

Харя Бизона была искажена чудовищной гримасой, квадратная челюсть выдвинулась вперед, словно он собирался отхватить жирный кусок. Такая же неуместная родинка на лбу…

Но самое странное, что они шли рядом, как старинные приятели.

— Так-то ты выполнил мое задание?! — Тонкая улыбка КЭПа выдавала предвкушение расправы.

— Я знал, что ты хитрый лис, — прорычал Бизон. — Знал, и еще раз убедился в этом. Но теперь-то тебе не уйти!

— Я тоже знал, что ты — хитрый лис. — Усмешка КЭПа становилась все тоньше. — Но я считал, что ты — мой хитрый лис. Ты знаешь, что делают с хитрыми лисами, когда их ловят с поличным?

— Когда ловят их в курятнике, — поддакнул Бизон.

Они приближались, и теперь я видел, что на их лбах не родинки, а аккуратные пулевые отверстия.

Я отступал все дальше в надвигающуюся тьму.

И с каждым моим шагом становился все слышнее какой-то тонкий, дребезжащий звук.

Я обернулся.

Там, освещенные мощными прожекторами, но так, что окружающее пространство оставалось абсолютно черным, стояли Петро и Муса, почему-то наряженные пиратами — в шароварах и косынках, с кривыми ножами за широким поясом.

Шаровары у Петра были приспущены, мощно торчал эрегированный член.

— Иди к нам! У нас цивилизованный рэкет! — пошло подмигивая, крикнул он.

— Не дрейфь! — сощурился Муса. — Посмотри на тех, кому хуже! — И он выхватил из кромешного мрака запаянную трехлитровую банку, в которой отчаянно метался крошечный Касаев.

От его тонкого, прерывистого визга разрывались барабанные перепонки.

Я открыл глаза, бессмысленно глядя в сумрачный потолок.

За окнами занимался бледный питерский рассвет.

Вдруг снова раздался прерывистый визг. Мое сердце подпрыгнуло до горла.

Понадобились нешуточные усилия, прежде чем до меня дошло, что это всего-навсего звонит телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Звонит, видимо, уже давно.

Дрожащей рукой я сорвал трубку.

— Алло! Это Дима? Димка, ты? Отвечай же! — донесся издалека нервный голос Касаева.

Ну вот. Сейчас начнется. Продолжение ночного кошмара…

«Не ожидал от тебя, Дима, такой подлости, — скажет он звенящим от негодования баритоном. — Это гадко, гнусно! В прежние времена за подобные штукенции били по мордасам канделябрами…» — и пошло-поехало…

О Господи! Что же ему ответить?

— Да, Гарик, это я…

Давай, дружище Касаев, обрушивай на меня волну благородного гнева!

— Слава Богу! Жив! Цел? Не пострадал?

И слова, и интонация подсказывали мне, что на сей раз я здорово ошибся в прогнозах.

— Да, — осторожно ответил я. — Не пострадал, не считая двух шишек, на полтемечка каждая.

— Что случилось, Димка?!

— Не телефонный разговор, Гарик…

— Понимаю… Ты не против, если я приеду к тебе прямо сейчас? Заодно привезу твой «дипломат».

И тут меня охватило ликование. Я понял, что получил блестящий шанс для грандиозного прорыва.

Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Конечно, Гарик. Приезжай.

— Жди!

Связь оборвалась.

Я покосился на настольные часы. Половина шестого. Раненько просыпаются «жаворонки»!

Осторожно провел ладонью по затылку. Да-а, насчет шишек я ничуть не преувеличил. Но они-то и помогут мне побудить Гарика к полной откровенности.

Сонливость как рукой сняло. Я рывком вскочил с кровати. Боже, ну и вид у меня! Прочь это тряпье! В душ! Побриться! Вернуть себе человеческий облик!

Я стоял под тугими, струями, чередуя горячую и холодную воду, и чувствовал, как уходят боль и усталость, как возвращается бойцовский задор.

* * *

И вот мы сидим с Касаевым друг против друга.

Я организовал легкую закуску, откупорил бутылку коньяка.

Мой «дипломат» лежит на тумбочке. Пока Касаев мыл руки, я бегло проверил содержимое. Деньги, досье — все на месте. Замки на запоре. Нет ни малейших причин для беспокойства.

Гарик выглядел и виноватым, и взвинченным, и усталым. По нездоровому цвету лица и кругам под глазами нетрудно было догадаться, что он провел бессонную ночь, терзаясь неизвестностью.

— Ну, рассказывай, что приключилось?! — сгорая от нетерпения, воскликнул он.

— Загадочная история, Гарик…

Ни на йоту не отступая от фактов, я поведал, как меня под дулом пистолета усадили в подруливший «форд», ударили по голове (одновременно я продемонстрировал ему шишки, а также перепачканную одежду) и доставили в какую-то берлогу. Далее я дал волю воображению.

— В камеру вошел насупленный субъект в сером. «Где пленка?» — были его первые слова. «Какая пленка?» — изумился я, совершенно ничего не понимая. «Не играйте под простачка. Скажите, где пленка, и вас отпустят, не причинив вреда». Нужно отдать должное, вел он себя исключительно корректно. «Но я не понимаю, о чем речь!» Видимо, что-то в моем тоне заставило его призадуматься. «Разве вы идете не от Касаева?» — сощурился он.

Не знаю, Гарик, может, я сглупил, но решил говорить правду. Шутить с этими крутыми парнями не стоило. «От него. В ближайший ларек. За пивом». Он просветил меня своим взглядом насквозь. «Кто вы такой?» — «Сибирский предприниматель…» — «Сибирский? — он несказанно удивился. — Чем можете доказать?» — «К сожалению, все мои документы остались в „дипломате“. А тот — в квартире Касаева. Но если вы отпустите меня на минутку, я живо принесу». — «Что связывает вас с Касаевым?» Я откровенно рассказал о своем задании и о нашем с тобой знакомстве. Слушая меня, тип обнаруживал явные признаки досады. «Мы проверим вашу информацию, — заявил он, когда я закончил. — И если вы солгали…» Так и не завершив фразы, он вышел, оставив меня взаперти на целый день. Гарька, о чем я только не передумал! Было около полуночи, когда в каморку вошел другой тип, но, несомненно, из той же компании. Этот вел себя наглее. «Слушай, мужик! — угрожающе произнес он. — Если хочешь спокойно добраться до своей задрипанной Читы, забудь обо всем, что с тобой сегодня случилось. А распустишь язык, Мы найдем тебя даже на твоей таежной заимке. Понял? Ну-ка, нагни кумпол!»

Далее я снова строго придерживался фактов.

— Честно говоря, Гарик, поначалу я считал, что попросту попался на глаза вашим питерским бандитам и те решили качнуть из меня деньжат. А теперь не знаю, что и думать. Они не взяли ни спички, хотя обыскали меня с головы до ног. Как я понимаю, они охотились за другим человеком, который должен был встретиться с тобой. Я рассказал все, Гарик. Выводы делай сам. И учти — это мастера своего дела. Даже удивительно, как они промахнулись. — Я умолк.

Гарик слушал меня с напряженным вниманием, нервно вертя в руках спичечный коробок.

— Да, Димка, досталось тебе… — задумчиво сощурился он. — Вот уж не думал, что он решится действовать почти в открытую… Ты пострадал по моей вине, Димка. Я страшно виноват перед тобой.

— Ерунда, Гарик. Ну, проверили на прочность мой череп… Делов-то! У нас в Сибири разбираются покруче. Я считаю, со мной обошлись даже нежно. Какие могут быть обиды! Жаль только, что наши планы сорвались. А время поджимает.

— Я жду-жду, а тебя нет и нет, — продолжал Гарик прежним тоном. — Спустился вниз, расспросил продавцов в ларьках, пассажиров на остановке — бесполезно. Никто ничего не видел. Может, думаю, забыл в гостинице что-то важное? Названиваю в твой номер — никого. Я — дежурной по этажу. Нет, не возвращался. Я — в «скорую». Не было ли несчастного случая около десяти утра в районе Сосновой Поляны? Нет, Бог миловал. В милицию звонить — вроде бы нет повода. А вдруг ты сорвался по каким-нибудь срочным делам? Позже я все-таки вышел на одного милиционера, автора нашей газеты, и неофициально попросил его изучить вопрос по своим каналам. Снова осечка. В гостиницу мотался несколько раз — ноль! Мистика! Я уж было решил: не отзовешься до девяти утра — бью в набат, поднимаю на ноги весь город. И вдруг ты снимаешь трубку! Гора с плеч… — Он выпил залпом и отставил рюмку.

— Гарик, ты меня извини, может, я лезу не в свои дела, но не думай, что я испугался этих козлов. Плевать я хотел на их угрозы! У меня в Сибири знаешь какие друзья! Словом, если я могу хоть чем-то помочь — смело на меня рассчитывай.

Будто не слыша, он снова занялся спичечным коробком.

— Гарик, я надеюсь, это маленькое происшествие не отменяет наших договоренностей по рекламе?

Он поднял на меня острый взгляд, словно пытаясь разрезать им маскирующую пелену.

— Возможно, Димка, мне и вправду понадобится твоя помощь, ибо пружина сжалась до отказа. У тебя найдется время выслушать одну весьма необычную историю?

— Гарик, располагай моим временем как угодно.

— Ну, слушай…

* * *

— Речь пойдет о Кире Прошеве…

— Постой! Прошев — это…

— Да, тот самый. Больше двадцати лет мы с ним были лучшими друзьями. С пятого класса…

— Вот так-так! — Я разыграл неподдельное изумление.

— Представь себе. Хотя трудно объяснить, почему же мы сдружились. Я был задиристым, ершистым, горячим, то и дело дрался, вытворял фокусы, доводившие учителей до истерики, и вообще любил находиться в центре внимания. Кирилл же — я звал его Киром, а в классе его дразнили «Прошей» — был тихоней, замкнутым молчуном, но, знаешь, из тех, что себе на уме. В нашем дуэте, безусловно, первую скрипку играл я, но и Кир мог при случае настоять на своем — не эмоциями, а взвешенными доводами, звучавшими несколько непривычно в устах двенадцатилетнего мальчугана. Конечно, сейчас, с высоты лет, многое видится в ином свете, и все же, положа руку на сердце, должен сказать, что это была чистая и искренняя мальчишеская дружба…

Как бы это покороче выстроить…

Однажды — не то в шестом, не то в седьмом классе — мы с ним возвращались поздним вечером домой, и на пустынной трамвайной остановке к нам привязались трое незнакомых пацанов — наших ровесников. Не помню уж, из-за чего разгорелся сыр-бор, но, слово за слово, дело дошло до драки. На Кира я не особенно полагался, но прикинул: если он хотя бы на время отвлечет одного на себя, то двух других я расшвыряю запросто — драться-то я умел, а соперники выглядели слабаками, пусть и агрессивными. Куда там! Едва замелькали кулаки, мой Кир рванул куда-то через кусты, а я остался один против троих. Они и вправду оказались слабаками, но все же их было трое. Вдобавок я неудачно поскользнулся, и они насели на меня. Удары сыпались градом. Били ногами. Но вот появился Кир. Он привел милиционера. Но к тому времени меня измолотили как бобика. Парни, естественно, дали деру. Ищи ветра в поле! «Ты — трус! — бросил я Киру, когда мы снова остались вдвоем. — Видеть тебя не могу!» — «Я не трус, — спокойно возразил он. — Но рисковать по-глупому не собираюсь». — «Да какой тут риск! Если бы ты отвлек одного, то двух других я уложил бы одной левой, а после занялся бы третьим!» — «Ладно-ладно, хвастунишка. А если бы у них оказался кастет? Или нож?» — «Тем более ты не имел права бросать друга!» — «Я тебя не бросал. Я же не домой побежал, а за милиционером.» — «Не слишком ли долго ты бегал?» — «Просто я был уверен, что ты в состоянии продержаться сколько нужно.» — «Спасибо за доверие, черт бы тебя побрал! Посмотри, что они со мной сделали!» — «Не злись, Гарька. И поверь, что я не трус. Осторожный — да, но не трус. Мое время драться еще не наступило». — «Чего-чего?» — «Может, меня ожидает великое будущее», — с глубочайшим внутренним убеждением проговорил он. «Цыганка, что ли, нагадала?» — язвительно усмехнулся я. «Может, и цыганка», — серьезно ответил он. «Если тебе известно будущее, тогда и вовсе нечего осторожничать». — «А разве ты не слышал, что береженого Бог бережет? Нет, Гарька, до поры до времени я должен беречь себя. Обидно, ведь проиграть свою судьбу из-за слепого случая». Такой вот состоялся у нас диалог. Еще несколько дней Я дулся на него, а затем остыл. Я был сильнее, и прощать чужие слабости казалось мне естественным. Зато я не упускал возможности при случае беззлобно подшутить над ним. «Эй, Кир! Осторожнее переходи дорогу! Береги себя! Держись подальше от стен — кирпич свалится!» Он отмалчивался. Ну ладно.

— Перед началом последнего учебного года Кира будто подменили, — продолжал Гарик. — Из угрюмого молчуна он превратился в рубаху-парня. Стал вдруг выступать на всех собраниях и митингах, первым тянул руку, совершенно не смущался, если случалась осечка. Разумеется, мы много говорили о будущем. Мне мой путь был ясен.

К тому времени я уже публиковался в питерских газетах и даже в «Комсомолке», в редакциях меня привечали, так что учеба в ЛГУ на отделении журналистики выглядела делом решенным. Кир, который годом раньше твердо собирался в физики, вдруг круто изменил свои планы. «В нашей стране имеет смысл только партийная карьера, начинать которую следует с комсомольской», — утверждал он. Что ж, он двинется по этой лестнице с самого низу — ведь у него нет ни связей, ни покровителей. Зато на его стороне два сильных козыря: личная активность и незапятнанное социальное происхождение — из рабочей семьи. Уж он постарается распорядиться ими с умом. Кир рассуждал как бывалый, много повидавший человек, а ведь ему не было и семнадцати. За год он возмужал еще заметнее. Но вот какая штука: раньше, когда он был весь в себе, я без труда читал в его душе, сейчас же, сделавшись внешне открытым, он заставлял меня теряться в догадках. И все эти перемены произошли в нем за год, а еще точнее — за одно лето… Что правда, о своем «великом предназначении» он более даже не заикался.

Гарик выпил пол-рюмки коньяка, с жадностью закурил и после двух глубоких затяжек снова погрузился в воспоминания.

— Итак, после школы наши пути-дорожки разошлись, однако же мы оставались друзьями и продолжали встречаться. Студенческие годы пролетели быстро. Кир делал свою карьеру, хотя и не так быстро, как надеялся. Но он не унывал. Он работал без устали, а сосредоточенный в нем сгусток энергии будто и не расходовался даже, а наоборот — накапливал заряд. Должен сказать, что глаз у него был острее моего. Уже тогда он видел метастазы застоя. Я же, молодой, но перспективный журналист, по-прежнему свято верил в идеалы светлого будущего и глаголом жег отдельные недостатки. Иногда мы схлестывались до хрипоты, чуть не до драки. И, должен откровенно признать, его аргументы чаще звучали весомее. Споры со мной были для него своего рода отдушиной, потому как на службе он мог позволить себе лишь легкую фронду…

Гарик как-то разом помрачнел и осунулся.

— Это произошло в августе семьдесят восьмого… Если быть точным, двадцать седьмого августа, в воскресенье. Эту дату я запомнил на всю жизнь… — Он залпом допил рюмку. — К тому времени Кир уже занимал весьма ответственный пост в крупном парткоме и пользовался рядом благ, впрочем, по нынешним меркам весьма скромных. В частности, за ним была закреплена номенклатурная дача на Карельском перешейке, неподалеку от Рощино. Дача — громко, пожалуй, сказано. Небольшой летний домик, без отопления и удобств, притом на две семьи. В распоряжении Кира были две крохотные комнатушки и веранда чуть больше носового платка. К поселку подступал лес, в глубине которого тянулась цепочка тихих озер. А Кира хлебом не корми, но дай вволю посидеть у воды с удочками…

Едва Касаев произнес эту фразу, как перед моими глазами возник Бизон, и под ложечкой тоскливо защемило.

Гарик между тем вел свою историю дальше:

— Кир частенько приглашал меня на дачу. Правда, времени было в обрез и у меня, и у него. Но иногда выдавался свободный денек, и он тащил меня на рыбалку, а я его за грибами. В конце концов мы научились совмещать эти занятия.

Надо сказать, что дачный поселок населял весьма пестрый люд. Кроме слуг народа, здесь обитали ученые, писатели, артисты, еще какие-то совершенно фантастические типы. На соседней улочке один чудак ежегодно сшивал из простыней воздушный шар, другой строил ветровой двигатель голландского образца, третий конструировал аппарат для сбора клюквы, которой в окрестностях было видимо-невидимо. Жили весело. Словом, не дачный поселок, а двор чудес!

Тем временем подросла Яночка. Иногда мы брали ее с собой. Она обожала собирать грибы и к пяти годам до того наловчилась, что запросто отличала настоящую лисичку от ложной, чего я не могу и поныне. Ларочка, естественно, тоже составляла нам компанию. Плюс — очередная пассия Кира. Надо сказать, что он оказался завзятым сердцеедом — еще одно его новое качество, никак не проявлявшееся в школе. Ухаживал за женщинами он красиво. Даже Ларочка иной раз ставила мне его в пример, хотя в целом относилась к Киру с прохладцей.

Гарик отчаянно махнул рукой, налил себе полную рюмку и осушил ее единым духом.

— В то проклятое утро мы проснулись затемно. Накануне Кир проведал об одном тихом озерце с потрясающим клевом. Это был наш последний совместный выход в сезоне. Назавтра Кир улетал в длительную загранкомандировку, после которой рассчитывал с повышением перебраться в столицу. Нас было четверо — я с Яной и Кир со своей подругой Тамарой. Ларочка приехать не смогла: как нарочно, захворала Зинаида Германовна. Наш улов и вправду оказался фантастическим, да еще на обратном пути мы набрали корзину крепких, только-только поднявшихся моховичков.

У Кира имелась довольно-таки оригинальная сковорода: огромная, с длиннющей металлической ручкой, специально для готовки на костре, — таких я нигде больше не встречал. Итак, мы нажарили полную сковороду рыбы и, устроившись вокруг стола, с аппетитом оприходовали ее, запивая припасенным пивом. Разумеется, Яна пила лимонад. Настроение было воскресное, мы шутили, строили планы… И вдруг начался кошмар. Хлипкие двери летнего домика разлетелись в щепки. В тесную комнатушку ворвался здоровенный верзила с перекошенной физиономией. Обеими руками он держал — представь себе — булаву, какую увидишь разве что в историческом фильме. Настоящую булаву — этакое бронзовое ядро с шипами на утолщенной рукояти. Булава поднялась и опустилась на Тамару, сидевшую ближе других к двери. С залитым кровью лицом девушка сползла на пол. Сумасшедший громила вновь занес над головой свое страшное оружие. Следующей жертвой должен был стать Кир. На коленях он держал Яну, показывая ей какую-то игру. И тут произошло то, чему я до сих пор отказываюсь верить. Приподняв Яну, Кир… заслонился ею. Булава уже начала опускаться, а я по-прежнему сидел как истукан, не в силах сладить с наваждением. Яна закричала, и ее крик мгновенно освободил во мне некую мощную пружину. Из своего дальнего угла я молнией бросился на стол, плашмя растянулся на нем, передавив стопки и тарелки, схватил обеими руками рукоять сковороды и резко направил ее вверх, навстречу булаве, вложив в это движение весь резерв моих сил — и физических, и душевных. Отрикошетив от сковороды, булава просвистела в сантиметре от моего плеча, проломив край стола. Остатки еще горячего масла брызнули в лицо чудовищного гостя. Он заревел как раненый бык. «Янка, беги!» — заорал я. Но она стояла на табуретке как изваяние. Зато Кир стремглав выскочил наружу. Теперь ярость громилы была направлена против меня. А что я мог, Димка? Стол занимал большую часть комнаты, оставались лишь узкие проходы вдоль стен. Я — в дальнем углу. Окна закрыты. Ну ладно, в одиночку я как-нибудь сумел бы пробиться к выходу, используя сковородку и как шпагу, и как щит. Но не мог же я бросить Яну, которая по-прежнему неподвижно стояла на табуретке, приложив ручонки к щекам, и Тамару, которая тихо стонала, лежа у порога. «Янка, беги!» — снова заорал я, готовясь отразить очередной натиск безумца, который принялся вращать булаву вроде пращи. Стол мешал ему добраться до меня, и он переменил тактику. С десяток яростных ударов — и от стола осталась груда щепок. Тем временем, воспользовавшись короткой паузой, я сдернул Яну с табуретки, буквально вжал ее в угол и заслонил собой. Затем попытался высадить сковородой окно и через него выставить дочку наружу, но сделал это крайне неудачно. По периметру рамы торчали острые, как пики, осколки стекла, а посшибать их я уже не успевал — бандит ринулся в смертельную атаку. А за окном, кстати, стояла летняя тишина — должно быть, все дачники отправились за грибами. Кира и след простыл. «Что мы тебе сделали?! Чего ты хочешь?!» — кричал я, с трудом парируя мощный удар. Он мычал что-то нечленораздельное, а в его налитых кровью глазах я не замечал ни малейшего проблеска мысли — только звериную, лютую ненависть. Я чувствовал себя плохо вооруженным гладиатором, от ловкости которого зависят сразу три жизни. Увы, сковорода, даже большая, — неподходящее оружие против боевой булавы, да еще в руках свирепого голиафа. Случилось то, чего я опасался. Очередной удар выбил из сковороды дно, которое, крутясь, рассекло мне ухо. Одновременно отвалилась ручка. Я отлетел в противоположный от Яны угол. В голове звенело. Теперь моя девочка оставалась беззащитной, а этот скот, не ведающий жалости даже к ребенку, готовился к страшному действу.

Димка! Никогда раньше я не подозревал, какие неисчерпаемые резервы скрыты в человеке. Кажется, я взлетел. Да, я взлетел и голыми руками перехватил опускавшуюся булаву за ее шиповатую голову. Но и верзила крепко держал рукоять. Началась отчаянная, изматывающая борьба, в ходе которой булава несколько раз переходила из рук в руки. Помню, как закричала Яна. Помню кровь на ее лодыжке. Дальше — туман. Уже позднее мне рассказывали, что я подмял-таки взбесившегося гиганта и, сидя на нем верхом, молотил его как боксерскую грушу. Нападавший и вправду оказался безумцем. Его признали невменяемым и отправили в дурдом. Причины нападения до конца так и не открылись. Поговаривали, правда, что этого психа науськали на семью районного прокурора, занимавшую вторую половину дачного домика. У прокурора тоже была дочь в возрасте Яны, а его жена чем-то напоминала Тамару. Не знаю. Откуда он взял булаву — тоже загадка. Но эксперт утверждал, что булава подлинная, чуть ли не пятнадцатый век. До сих пор ее вижу: словно миниатюрная морская мина, насаженная на факел.

Тамара отделалась относительно легко. Я поначалу считал, что он размозжил ей голову, но оказалось, девушка успела уклониться и лишь один из шипов глубоко процарапал ей щеку — оттого-то было так много крови. По-настоящему досталось только Янке. Он успел припечатать ей. Множественные переломы… Это еще везение, что удар прошел по касательной. Страшно подумать, если бы… — Касаев резко оборвал рассказ и закрыл ладонями глаза.

Так вот что произошло с Яной!

Молчание длилось долго.

— А Кир? — осторожно спросил я.

— Кир… — горько вздохнул Гарик. — Кир поступил согласно своим принципам. Он же еще не успел стать великим и по-прежнему был вынужден беречь себя. Один из коттеджей на другом краю поселка занимал милицейский начальник. Его-то Кир и направил на помощь. А сам удрал. Иначе могла сорваться важная командировка. Конечно же, он опять не струсил. Он просто выбрал оптимальную линию поведения. Не мог же будущий великий деятель рисковать своей светлой головой ради случайной подруги и какого-то репортера с маленькой дочкой! Ладно, Димка… Наливай!

Я наполнил стопки.

— Утомил я тебя, а? — криво усмехнулся Касаев.

— Нет, отчего же… Невероятная история… Как я понимаю, она окончательно развела тебя с Киром?

— С того дня он на многие годы исчез из моей жизни. Не звонил и не писал. Да и я, признаться, не искал контактов, хотя боль постепенно улеглась. Я не таил против него зла, но разве можно было забыть, как он закрывался Яной от сумасшедшего громилы? И все же я не хотел его судить. Ну, поддался человек панике, повел себя некрасиво… Как там у Маршака:

— Но ты-то, Гарик, не спасовал.

— Что — я? Я не о себе думал — о Яне. Если бы не она — кто знает?

— А я уверен, что ты повел бы себя по-мужски в любых обстоятельствах.

— Спасибо, Дима. Но речь не обо мне — о Кире. Я попросту постарался вычеркнуть его из памяти. А между тем наступили новые времена. Развалилась империя, рухнула идеология, ушли в небытие казавшиеся вечными правители, и на капитанском мостике нашего корабля, столь непослушного ветрилу и рулю, столпились новые люди. Где-то там замаячил и Кир… Все чаще на телеэкране появлялось его энергичное лицо с обаятельной улыбкой. Может, он и вправду ощущал свое особое предназначение? Видел глубже? Мыслил на качественно ином уровне? Ох, не верю… Да и душа противилась брать его сторону. И вот две с небольшим недели назад мы встретились. После стольких лет. Кир приезжал в Питер и проводил в Домжуре пресс-конференцию. По доброй воле я не пошел бы на нее, но редактор обязал написать отчет. Куда деваться? Зал был полон, даже в проходах стояли. Кир прекрасно владел аудиторией, шутил, острил, не избегал и острых углов. Посыпались вопросы. Он внимательно вглядывался в зал, и на какой-то миг его глаза задержались на мне, но он и виду не подал, что узнал старинного приятеля. Однако после пресс-конференции, когда я спускался по лестнице, меня догнал плечистый молодой человек и вежливо осведомился: «Вы — Касаев Игорь Анатольевич?» — «Да». — «Кирилл Эдуардович просит вас о встрече. Он освободится в семь. Куда прислать машину?» Почему бы и нет, подумал я. Без четверти семь к редакции подрулил черный лимузин, и вскоре я был в одной из резиденций на Каменном острове. И вот мы с Киром стоим Друг против друга, как будто и не прошло целой эпохи. «Все еще злишься, Гарик?» — спросил он, благодушно улыбаясь. «Нет причин», — ответил я. «Тогда отметим встречу. — Он провел меня к столу, сервированному по высшему разряду. — Вообще-то у меня практически не бывает возможности расслабиться. Но сегодня удачный день. У нас есть два часа. Ухаживай за собой сам и не стесняйся. Давай, за все хорошее!» Мы выпили и закусили. «На время я потерял тебя, старина, — произнес Кир, продолжая внимательно разглядывать меня. — Политическая борьба, знаешь, штука жестокая. Да и ты не напоминал о себе. Но настал момент собирать камни. Я навел о тебе кое-какие справки. Хм! Выглядишь ты неплохо. Вот только пьешь многовато…» — «Ты пригласил меня для упреков? Так я и от Ларочки их достаточно слышу». Я демонстративно налил себе полную рюмку и выпил. «Все такой же ершистый… Это хорошо. Нет, Гарька. Я не укоряю людей за простительные человеческие слабости, при условии, что они справляются с работой. Но ты сам-то не считаешь, что пора кое-что менять в своей жизни? Ты доволен ею?» — «Если ты наводил справки, то должен знать ответ. Наливай! И себя не забудь». — «Мне, пожалуй, хватит… Ну, ладно! Ради такой встречи… Так вот, Гарька, я хочу предложить тебе интересную работу. Ларису Борисовну тоже пристроим. Я слышал, она временно не у дел?» — «Да-а…» — «Яночку жалко, — вздохнул он с таким видом, будто не имел к этому делу никакого отношения, — шесть операций, и все безрезультатно?» Я подавил острейшее желание врезать ему в челюсть. «Могло быть и хуже…» — «Бедняжка… Мне говорили, что есть врачи, которые творят чудеса. Почему бы не отправить ее в Штаты? Или в Швейцарию?» — «У меня нет таких денег, Кир. Не трави душу». — «Все можно устроить. Например, по гуманитарной линии». Теперь я готов был молиться на него. И вместе с тем дальним краешком сознания понимал, что меня элементарно покупают. Ну и пусть! Ради Янки я согласился бы продаться дьяволу, не то что бывшему дружку. Буду работать на Кира как проклятый! «Ты серьезно?» — «Этим не шутят, Гарик…» Чтобы скрыть охватившее меня смятение, схватил бутылку и наполнил бокалы. Руки мои тряслись. «За гуманитарную линию!» — «Ну у тебя и темпы!» — покачал он головой. «С такой закусью можно одолеть цистерну». — «Примешь предложение, у тебя тоже не будет проблем с выбором закусок». — «Ладно, послушаем».

Кир в молодые годы пил крайне мало, но, когда приходилось, пьянел буквально с первой рюмки. Похоже, это качество в нем сохранилось, ибо я почувствовал, что его язык уже заплетается. «У меня, Гарька, грандиозные планы на будущее, — заговорил он с оттенком бахвальства. — Мое время еще не пришло, хотя я и участвую в нынешних выборах. По-настоящему моя звезда разгорится в начале двадцать первого века. Но готовить взлет нужно сегодня». — «Ты хочешь зарядить меня?» — «Да, Гарька. Если говорить честно, в Питере у меня не очень твердые позиции. Это надо поправить. Конечно, у меня много задумок. А начать я хочу с создания газеты, которая работала бы на меня. Вернее, на те силы, которые я представляю. Газета должна быть классная. Не задрипанный листок, в который заворачивают селедку, а живое, бойкое, интересное издание. И чтобы оно быстро завоевало популярность и имело массовый тираж.

Разумеется, идеи должны подаваться не в лоб, а тонко, умно, в подтексте, как ты это умеешь. Предлагаю тебе место редактора. Деньги есть. Хорошие деньги. Помещение, компьютеры — все будет. В принципе, я договорился. Людей подберешь сам. Оклады и гонорары будут приличные. Хотя, давай посоветуемся. Может, проще перекупить уже выходящую газету и раскрутить ее на полную катушку?» — «Заманчивое предложение. Мне только странно, что ты вспомнил обо мне. Неужели нет других кандидатур?» — «Эх, Гарька… — поморщился он. — Если бы ты знал, как мало вокруг толковых людей! А толковые и верные — вовсе наперечет». Что-то не понравилось мне в последней фразе. Возможно, на трезвую голову я промолчал бы, но тут черти дернули меня за язык. «Значит, меня ты считаешь толковым и верным?» — «Толковым — да. А о верности давай поговорим. Для этого я и пригласил тебя. Хочешь еще выпить?» — «Да! Водочка у тебя изумительная». — «Ну, за будущее сотрудничество!» Среди других закусок на столе стояло блюдо с жареной рыбой. Я присмотрелся к нему, нацеливаясь на кусок посочнее, и нежданно для себя — ярко, до мельчайших подробностей — вспомнил тот безумный день. Мне бы, дураку, сдержаться, взять себя в руки, но внутри уже загудела буря. «Ты требуешь верности от других, а сам-то? Можно ли надеяться на тебя?» — «Не понял, Гарик. Выражайся яснее». — «Куда уж ясней! Ладно, ты дал деру, бросил нас на произвол судьбы — это еще объяснимо, но как у тебя хватило совести делать живой щит из маленькой девочки?» Его брови изумленно поползли вверх.

«Ты что, Гарька, опомнись! Я спас Яну от верной гибели. Этот придурок метил ей прямо в голову. Я выхватил девочку из-под удара». «Кир, мне-то не заливай! У меня есть глаза. Весьма зоркие, между прочим». — «Смотреть — еще не значит видеть, Гарька. Не знаю, что тебе померещилось с твоего места, но твои выводы оскорбительны. Ты меня благодарить должен. Еще раз повторяю: я выхватил Яну из-под удара. А что касается моего, как ты выразился, бегства… Ну, остался бы я. В теснотище этот псих всех нас перекалечил бы. А я точно знал, что тот полковник у себя и что у него есть оружие. Это заняло чуть больше двух минут. Притом я же видел, как ловко ты использовал сковороду. Не растерялся, молодец. Это был оптимальный вариант, Гарька, и он себя оправдал. Ведь все могло закончиться намного хуже, ты когда-нибудь думал об этом?» — «Почему же ты исчез?» — «А какой смысл было рисоваться? Толку от моего присутствия было немного, зато горела командировка, которой я добивался несколько лет». — «Мог хотя бы написать, раз твоя совесть чиста». — «Оттуда, где я был, Гарька, переписка не велась. А позднее все как-то завертелось… Вот тут ты, пожалуй, прав на все сто. Конечно же, мне следовало объявиться раньше. Извини…» Сила его внушения была столь неотразима, что в какой-то момент я готов был поверить, что он и вправду не подставлял Янку под удар, а наоборот — спасал ее. И все же он чуть переигрывал. Может, оттого что выпил больше своей наперсточной нормы. А может, соль в том, что во мне пробудилась некая сверхчувствительная интуиция, улавливающая самую ничтожную фальшь. Я знал, что он врет. Но вывести его на чистую воду было невозможно, ибо он сам свято верил в свои слова. И тут из хаоса моих мыслей выплыл простенький вопрос. Бывают такие мгновенные вспышки-озарения, когда соединяются точки, лежащие, казалось бы, в разных концах Вселенной.

Ты, Димка, наверное, знаешь, что нынешней весной Кир угодил в автомобильную аварию. Об этом довольно много писали.

Я молча кивнул.

— Кир отделался легкими ушибами, — продолжал Гарик, — но погибла ехавшая с ним молодая журналистка. Никаких упреков в адрес Кира не высказывалось, он ведь сам — жертва… Но мне вдруг показалось — я почти физически ощущал свою правоту, — что и в этом случае у Кира была альтернатива.

«Ладно, Кир, — сказал я. — Спасибо, что спас Яну. Век не забуду. А что тебе помешало спасти ту журналистку?» Он вздрогнул, но не очень-то удивился. Непривычный к возлияниям, он в немалой степени утратил контроль над собой. Возможно, ему почудилось, что мы до сих пор говорили не о Яне, а о его погибшей спутнице. Короче, он прозевал опасный поворот. А может, не видел причин для игры в молчанку. Он сам взял бутылку, налил себе до краев, выпил и заговорил: «А что я мог сделать, Гарька? Значит, судьба. Я не хотел ее брать в тот день. Сама напросилась. Ну ладно. Мы ехали на рыбалку. На трех машинах. Мы с Ольгой — в средней. Только-только начало светать. Вокруг — густой лес. Тишина. Пташки поют. Идиллия! Передняя машина слегка ушла в отрыв. И вдруг сбоку из зарослей орешника прямо на нас вылетает самосвал. Нет, это было не покушение. Самосвальщик возвращался из дальней деревеньки от своей дамы сердца и, положившись на безлюдье и рань, жал на газ до упору. А лесные дороги — сам знаешь, на них не разминешься. Столкновение казалось неизбежным. Но мой водитель среагировал мгновенно. Будь дорога чуть шире… Короче, мы загремели с крутого обрыва. Судьба! А дальше — как в кино. Меня и водителя выбросило на обочину. Я сильно ударился о придорожный камень. Когда очнулся, машина внизу пылала как огромный факел». — «Да нет же, Кир, все было не совсем так», — ведомый наитием, проговорил я, не сводя с него глаз. «Чуть-чуть по-другому, — со вздохом согласился он. — Водитель успел выпрыгнуть, я — нет. Машина кувыркалась как чертова трещотка, Ольга визжала… Должно быть, на какой-то миг я отключился. Когда пришел в сознание, машина полулежала на боку. Мотор работал; резко, до одури пахло бензином. И я понял, что сейчас полыхнет». — «И ты опять дал деру». — «С твоей лексикой, Гарька, никогда не стать дипломатом». — «Почему ты не вытащил Ольгу?» — «Она была в обмороке, а счет шел на секунды. Ситуация легко просчитывалась. Либо мы сгорим на пару, либо я использую свой шанс». — «Но ты же мог ее спасти!» — «Гарик, каждый должен заниматься своим делом. Я не спасатель. Со мной была куча телохранителей. Но эти дураки в третьей машине погнались за самосвальщиком, а головная машина ушла в отрыв. Пока разобрались, что к чему, было уже поздно». — «Ты мог ее спасти». — «Я же объясняю: она была в обмороке, а дверцу с ее стороны заклинило». — «Совесть твою заклинило, сукин ты сын!»

Нестерпимо, до бешенства мне снова захотелось врезать ему в челюсть. С трудом сдержавшись, я добавил пару соленых фраз и покинул его апартаменты.

Ну вот… А теперь, Димка, посмотри на эту штуковину…

Касаев достал из бокового кармана пиджака небольшой блокнот и многозначительно раскрыл его передо мной.

Я увидел весьма необычный миниатюрный диктофон, оформленный под записную книжку. Вот все и объяснилось… Разумеется, я ничем не выдал своей осведомленности и продолжал сочувственно внимать собеседнику.

— С первых шагов в журналистике я стал пользоваться диктофоном, — доверительно сообщил Гарик. — Но знаешь, какие тогда были диктофоны — размером с портфель. А вскоре получилось так, что я написал об одном умельце, и моя статья помогла тому пробить давнее изобретение. В знак благодарности он и собрал для меня вот этот диктофон — уникальный прибор, между прочим. Я, конечно, отнекивался, отбивался руками и ногами, но в конце концов пришлось принять подарок. С той поры он стал моим первым помощником в работе. Выкладываешь эту книжечку перед собой и спокойно беседуешь — пленка крутится. А то и выкладывать не надо — он прекрасно пишет в кармане.

Но клянусь тебе, Димка, как на духу: у меня и в мыслях не было записывать наш с Киром разговор. Должно быть, я случайно задел кнопку, когда полез в карман за сигаретами. А может, мою руку направлял сам Бог. Так или иначе, на следующее утро я обнаружил, что наша приятельская беседа записана до последнего слова. Я прослушал ее на трезвую голову несколько раз кряду, и мне стало страшно. Я вот что представил: а вдруг произойдет невероятное и Кир добьется своего? Вдруг он и вправду ухватит главный рычаг? Натворит бед и — даст деру. Как всегда. Сами, мол, виноваты… Хотя, если честно, я никогда всерьез не верил в его великое предназначение. Это еще бабушка надвое сказала. Меня другое проняло сильнее. Дело в том, что Кир, если тебе известно, пользуется симпатиями прессы. Собственно, пресса и создала ему авторитет. Имидж. Без нее он — мыльный пузырь.

И вот я подумал: а какого дьявола он должен пользоваться журналистской поддержкой? Можешь считать это местью с моей стороны. Я не возражаю. Я выстрадал право на нее. Есть такое понятие: корпоративная солидарность. Киру могут многое простить. Могут закрыть глаза на всякие его не очень красивые делишки с акциями, гуманитарной помощью и прочей кормежкой. Но уверяю, Димка, ни один мой коллега по перу не останется равнодушным, узнав, что Кир не использовал шанс — пусть даже теоретический — спасти человека, женщину, журналистку. Этого ему пресса не простит. Тут его рассуждения об оптимальных вариантах не пройдут. Тут уже включаются эмоции на уровне подсознания. Мыльный пузырь лопнет. И в то же время я не хотел предвзятости. Да и Питер, что ни говори, в стороне от большой политики. Во всяком случае, не в самом пекле. Поэтому я решил передать пленку одному известному московскому журналисту, мнению которого доверяю безоговорочно. Но прежде, в память о былой дружбе, я решил дать Киру возможность уйти без скандала. Он оставил мне свою визитку с особым телефоном — «для друзей». По этому-то номеру я и позвонил ему однажды утром, когда мои разошлись по делам. Я ничего не стал объяснять, просто прокрутил небольшой фрагмент записи. Он сразу все понял. «Чего ты добиваешься, Гарька?» Я лаконично изложил свои пожелания. «Гарька, это не телефонный разговор. Завтра я пришлю своего человечка. Но обещай пока ничего не предпринимать». Я пообещал. Назавтра и вправду прибыл его посланец. Разговор свелся к предложению продать пленку. Цена быстро росла. Но ни этот хлыщ, ни сам Кир не могли понять элементарной истины: есть вещи, которые не купить за деньги. Гонец уехал с пустыми руками. Я внятно предостерег его от глупостей, сказав, что располагаю несколькими копиями, которые находятся у надежных людей, а те мгновенно их запустят, случись со мной или моими близкими транспортная или иная неприятность.

Назавтра мне позвонил Кир. «Гарик, нам нужно встретиться». — «Хорошо, но разговор будет тем же». «Посмотрим. Сейчас я не могу оторваться от дел. Дай мне месяц и мы все уладим». «Месяц? Пусть так». — «Но помни о своем обещании». — «А ты — о моем предостережении».

Этот разговор состоялся неделю назад, Димка. Слова Кира я принял за чистую монету. Но, как видно, у него было свое на уме. Похоже, его люди следят за мной и моим окружением. Вынюхивают, где я прячу пленку и копии. Вот и разгадка твоего похищения, Димка. Они почему-то решили, что именно тебя я использую в роли курьера. Что ж, они развязали мне руки. Я аннулирую договор с Киром и начинаю действовать. — Он пристально посмотрел мне в глаза: — Димка, ты веришь мне?

— Абсолютно, Гарик.

— Значит, я могу на тебя рассчитывать?

— Тысячу раз!

— У них ты сейчас вне подозрений. На этом мы их и проведем! — заключил он с торжествующей улыбкой.

— Тонкий ход, — поддакнул я. — Оставим твоего Кира с носом.

— Значит, ты согласен? — обрадовался Гарик, пожимая мою руку.

— Конечно!

— Когда отъезжаешь?

— Как только растолкаем рекламу. Желательно в понедельник вечером. Успеем?

— Ах да, реклама… Кстати, между звонками я все обсчитал. Вот посмотри, — он достал из своего «дипломата» кипу бумаг. — Здесь и бланки договоров. Постарайся заполнить до понедельника, а я тут же запущу их по назначению.

— Годится.

— Пленку и адрес передам тебе тоже в понедельник.

— Прекрасно.

— Извини, старина, за хлопоты. Но ведь и ты прежде всего — гражданин. Хотя и не интересуешься политикой. Понимаешь, как важно остановить этого наполеончика?

Я поднял сжатый кулак:

— Но пасаран, Гарик!

По его лицу пробежало облачко.

— Мне придется посвятить в эту историю Ларочку и Яну. Но я уверен в их поддержке. Они у меня обе умницы. И отважные.

— Я заметил.

Гарик поднялся.

— Ладно, Дима. Пойду, тебе надо отдохнуть. Кстати, завтра воскресенье. Чем думаешь заняться?

— Еще не решил. Отосплюсь, поброжу по городу…

— Слушай, у меня есть предложение. Кажется, я тебе говорил, что Зинаида Германовна, моя теща, проводит дачный сезон в Сестрорецке?

— Что-то такое мелькнуло в разговоре…

— Так вот, поскольку дачный сезон подошел к концу, завтра мы с Ларой едем ее забирать. Предполагается торжественный обед. Будут пельмени и фаршированная рыба. Коронные блюда тещи. Пальчики оближешь. Поехали с нами, Димка? Там живописные места, побродим по парку, выйдем к заливу, пообщаемся, а? Чего тебе киснуть одному? Да и нам будет спокойнее.

— А удобно ли?

— Спрашиваешь! — Он запрокинул голову. — Теща у меня мировая! А хозяйка дачи — Нина Степановна — вообще золотой человек. Все запросто, без церемоний!

— Ну коли так, возражений нет.

— Значит, встречаемся завтра на Финляндском в одиннадцать, возле касс.

— Идет!

Мы выпили на посошок, распрощались, и он двинулся к двери.

У порога внезапно остановился.

— Слушай, Димка, этой ночью я уснул, может, на четверть часа, не больше. Но знал бы ты, какой чудной сон мне привиделся.

— Любопытно…

— Представь себе: приснилось, что Кир послал в Питер ловкого человека, чтобы он выудил у меня пленку. И знаешь, кто это человек?

— Понятия не имею.

— Ты!

Я довольно натурально выпучил глаза, а следом заразительно расхохотался.

Касаев смутился:

— Прости… С моей стороны было бестактностью говорить об этом. Вот уж воистину: сон разума рождает чудовищ. — Он помедлил еще немного. — А насчет рекламы не беспокойся. Приложу все свое влияние, чтобы она проскочила без сучка и задоринки.

И он ушел с видом триумфатора.

* * *

Было над чем поломать голову.

Как всегда, я мысленно двигался по свежим следам разговора от его заключительных фраз.

Этот сон… Что Гарик имел в виду? Намекал, что раскусил меня и видит насквозь? Испытывал? Но зачем тогда эти признания? Нет, вряд ли в его откровениях надо искать скрытый смысл. Гарик проницателен, воображение у него богатейшее, но все же мне удалось опутать его внутреннее зрение мягкой паутиной, отчасти затмевающей свет истины.

Через несколько дней, когда все останется позади, в душе Гарика проклюнется сомнение, и постепенно он придет к печальным выводам, осознав, что, в отличие от разума, подсознание никогда не дремлет, рождая не только чудовищ, но и прозрения… Но дело уже будет сделано.

А пока надо держать его в коконе. Видеться как можно чаще. Задание еще не выполнено. Кроме того, меня совершенно не устраивает, если он принесет пленку к вагону. Я ведь должен успеть сделать копию и спрятать ее. Значит, надо выцыганить кассету пораньше. Завтра я займусь этим.

Остается Алевтина. Конечно, я поступил не вполне по-джентльменски, пропав на двое суток и даже не позвонив. Ну, не беда. Хороший подарок поможет ей забыть обиду. Если она и вправду надулась.

Далее мои мысли закружились вокруг тайны Касаева. Вернее, тайны КЭПа.

Я хорошо помнил ту историю, хотя она произошла в мое отсутствие. В те дни я выполнял очередное поручение КЭПа в одном из южных городов.

Об аварии я узнал от Старика. Дескать, несчастный случай, КЭП не пострадал, но погибла ехавшая с ним журналистка. Вот и вся информация. В нашей команде не принято смаковать подробности, так или иначе задевающие КЭПа.

Разумеется, возникла версия покушения. Но она быстро отпала. Тут и вправду словно бы вмешался злой рок. Сонный водитель самосвала гнал по извилистой лесной дороге очертя голову, никак не предполагая, что в этакую рань неподалеку движется кортеж с высоким сановником.

Происшествие, конечно, получило огласку, но газеты писали о нем довольно сдержанно. А как иначе? Жуткая нелепость, игра случая, роковое стечение обстоятельств… КЭПу сочувствовали. Он даже набрал очки, как и всякая уцелевшая жертва, рядом с которой дохнула смерть. Поговаривали также, и КЭП благосклонно поддерживал эту версию, что он спасся чудом. Взрывная волна отбросила его от рухнувшей машины…

А он, значит, смылся? Бежал. «Дал деру», как выражается Гарик. А девушку оставил в машине, хотя прекрасно понимал, что вот-вот полыхнет и никакая охрана сюда не поспеет.

Кстати, водитель кэповской машины, единственный, по сути, свидетель происшествия, куда-то подевался с тех самых пор. По крайней мере, я его более не встречал.

Итак, свидетелей практически нет, ничего доказать невозможно. А КЭП возьми и проболтайся другу туманной юности.

Конечно, можно заявить, что эта кассета — гнусная фальшивка, состряпанная беззастенчивыми соперниками от политики. Да только Гарик прав: тут случай особый. Запись даст импульс, и ушлая журналистская братия навострит уши. Кто-нибудь обязательно начнет копать. А вопросики-то возникают любопытные, о чем Гарик пока даже не догадывается.

Почему КЭП, вопреки обыкновению, поехал на рыбалку посреди недели? Почему, опять же вопреки обыкновению, взял с собой женщину, да еще журналистку? (Вариант любовницы отпадает, я знаю сердечные привязанности КЭПа.) Почему в его машине не оказалось телохранителей? Отчего резко оторвалась головная машина? И еще с десяток подобных вопросов. Самосвал наверняка — случайность. Но возможно, случайность желанная? Может, кэповская машина однозначно должна была сгореть в это утро? Может, его умело приготовили к пожару, не забыв заклинить нужную дверцу. А тут — самосвал. Оттого-то КЭП и «дал деру», что знал: сейчас полыхнет мощно, без дураков. Он-то не сомневался, что счет идет на секунды и надо рвать когти, если хочешь иметь неопаленную шкуру.

Может — так, а может — иначе. Но вопросики возникают. А там, глядишь, кто-нибудь за другую цепочку ухватится. КЭП и оглянуться не успеет, как возникнет тенденция, при которой он начнет терять симпатии прессы.

А тут и оппозиция подсуетится, сыграв на особенностях нашего российского избирателя, который многое готов простить своему кумиру — от беспробудного пьянства до беззастенчивого воровства, но никогда не проголосует за труса.

Да-а, а пленочка-то, оказывается, золотая… Цены ей нет.

Я закурил, припоминая лихорадочный блеск в глазах своего всесильного шефа, когда он науськивал меня на Касаева.

Вообще-то КЭП — человек не без странностей. Мягко говоря.

Он умело их скрывает, но проницательного наблюдателя из ближайшего окружения не обманешь.

Например, КЭП боится толпы. Ха! Удивлены? Он же выступает иногда по нескольку раз на дню!

Но мало кто знает, что после каждого выступления его рубашка насквозь мокра от пота, что хлесткие реплики, вызывающие одобрительную реакцию, отнюдь не импровизация, а приготовлены и вызубрены заранее, что на трибуне КЭП пребывает в некоем трансе и его легко сбить с толку нежданным вопросом, ответа на который в сценарии нет.

И вместе с тем в узком кругу он — воплощение находчивости и остроумия.

Что-то есть в его сердцевине, возможно, в генетическом коде такое, чего он не сумел преодолеть, и внутренне смирился с этим. Некая раздвоенность. Разбалансировка. Сила уживается со слабостью, изобретательность и твердость — с приступами паники, великосветские манеры — с варварскими замашками. Даже Старика КЭП иногда ставит в тупик.

Однако же пора резюмировать.

Итак, Гарик сам принесет мне пленку. На блюдечке с голубой каемочкой, как сказал бы один известный литературный персонаж. Надеюсь так же, что смогу вытянуть из Гарика информацию о копиях.

Да за эту пленочку КЭП обязан поставить мне памятник при жизни! По крайней мере бюст. Боюсь, однако, что не дождусь его благодарности, особенно если он узнает, что я проник в его тайну. Надо притвориться простаком.

Еще одна докука — Яша-Бизон. Но надеюсь, смогу избавиться и от этой головной боли. Как только вернусь домой, тут же по своим каналам осторожно выясню, что числится за этим придурком и натравлю на него кого следует. Он и не догадается, кого благодарить. С противниками цивилизованных методов миндальничать бессмысленно.

Кажется, все?

А теперь надо напомнить о себе. Давно пора.

Я набрал знакомый наизусть номер.

— Это ты? — спросил Старик, не здороваясь. — Почему не звонил вчера?

Его тон мне не очень понравился, но я ответил в привычной манере:

— Не смог. Пришлось выехать за город.

— Долго еще? Шеф беспокоится.

— Сегодня только суббота.

— Сдвиги есть?

— Конечно. В понедельник товар будет у меня.

— Весь?

— Надеюсь.

— А-а… — В голосе Старика послышалось явное облегчение. Знал ведь, собака. — Ну, давай закругляйся. Ждем!

— Встречайте с шампанским.

— Смотри, чтобы не сглазить.

— Когда такое было?

— Привет!

С этого бы и начинал…

Следом я набрал номер Алевтины.

Гудки… Ага, вот щелчок.

— Шлушаю! — послышался детский голос.

Кажется, это ее сынишка.

— Здравствуй! Ты Саша?

— Да-а…

— Как поживаешь, Саша?

— Хорошо поживаю.

— Мама дома?

— Да-а…

— Пригласи ее, пожалуйста. Скажи, дядя Дима звонит.

В трубке зашуршало, затем послышались удаляющиеся шаги и крик:

— Мама! Там тебя какой-то дядя Тима шпрашивает.

Небольшая пауза.

— Здравствуй, Дима. — Голос звучал мягко, но устало.

— Здравствуй, красавица! — как можно энергичнее начал я. — Ты не представляешь, какое у меня было приключение!

— Почему же? — с прежней интонацией отозвалась она. — Тебя срочно вызвали на фирму, или в гостинице случился пожар, или тебя похитили гангстеры, угадала?

— Аля, ты не в настроении?

— Дима, я очень благодарна тебе за все хорошее, но остальное я давно проходила.

— Подожди…

— Не стоит напрягать фантазию, Дима. Я все прекрасно понимаю. Очень удобно иметь под рукой безотказную женщину, с которой можно приятно провести время после того, как будут улажены более важные дела. Извини, но я устала. А если у тебя появилось секс-желание, загляни в любой кабак. Какие проблемы?

— Аля, дай мне хоть слово сказать!

— Притом все выходные дни я посвящаю сыну, — продолжала она, никак не реагируя на мои реплики.

— Я как раз собирался познакомиться с ним.

— А мы едем к бабушке. Ну все, Дима. Удачи тебе. Не сердись. — Она положила трубку.

Признаться, меньше всего я ожидал подобной отповеди со стороны Алевтины. Трижды глупо! Черт побери, потерян удобный тайник! А искать другой некогда. Может, все-таки поехать к ней? Женское сердце отходчиво. Помиримся. Но вдруг она и вправду повезла сынишку к бабушке?

Я прикидывал, как мне поступить, когда затрезвонил телефон.

— Алло? — Я сорвал трубку.

— Димка, ну куда же ты пропал, гусар чертов?! По бабам, что ли, пошел? — Я не сразу узнал сипловатый голос Пименова. Кажется, он был навеселе.

— Дела, Никола. Я ведь, в отличие от тебя, зависимый белый воротничок. Выполняю срочное задание руководства.

— Ладно, не заливай! Суббота все-таки. А эти воротнички мы знаем! Чуть в чужой город — и понеслась душа в рай!

Как же его отвадить? Общение со стукачом вызывало брезгливость.

— Послушай, Димка, в тот вечер ты кое-что обещал. Ну, насчет фотографий для рекламы. С милашками и бикини. Или уже забыл?

— Как можно, Никола! Подбери снимки, я согласую с руководством, и тут же возьмем тебя на довольствие.

— Уже сделано. Димка! Я тут организовал маленький товарищеский обед. Прискакивай, а? Погутарим за жизнь. Хочешь, с соседкой познакомлю.

— С бабой Нюрой?

— Ха-ха. Есть кое-кто послаще.

Невольно я представил бесконечный коридор его коммуналки с подвешенными узлами и баулами, с рассохшимися комодами, выстроившимися вдоль стенки. Да вот же идеальное место для тайника! Накачаю фотофилософа до чертиков в глазах и присмотрю подходящую схоронку.

Может, в его же комнате! Да и предложение насчет соседки не лишено интереса…

— Ладно, жди через часок.

Затем я взял наугад с журнального столика один из номеров «Невской радуги» и разыскал рубрику частных объявлений.

Ага, вот: «Звукозапись, кино- и фотоуслуги». Я принялся методично обзванивать адреса, и вскоре мои усилия были вознаграждены. Некий Альберт Петрович, обладатель раскатистого баса, в ответ на мой вопрос заверил, что выполнит заказ качественно и в срок, что он вообще классный кинооператор с огромным стажем, отпахал на лучших киностудиях страны, и перекопировать диктофонную кассету для него — как два пальца обслюнявить, тем более за щедрую плату. Жил он на Петроградской стороне, что вполне меня устраивало. Я попросил его никуда не отлучаться в понедельник с утра, ничуть не сомневаясь, что к тому времени желанная запись будет у меня в кармане. Он пообещал ждать хоть до посинения. Или до второго пришествия. За щедрую плату.

С легким сердцем я отправился к Пименову.

 

Воскресенье, 24 сентября

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

В одиннадцать десять мы выехали электричкой с Финляндского вокзала.

Лариса встретила в вагоне какую-то знакомую и, извинившись, сразу же пересела к ней.

Судя по ее безмятежной улыбке, посвящение в тайну вчера не состоялось. Я счел возможным осведомиться об этом у Гарика.

— Знаешь, я решил не портить своим женщинам уикэнд, — смущаясь, признался он. — Сегодня вечером расскажу. Никаких проблем, Дима! Все вдет по нашему плану.

Я передал ему пачку заполненных накануне договоров на рекламное обслуживание.

— Завтра с утра надо все это запускать. Хорошо бы управиться до вечера.

— Все будет о’кей!

За окнами долго тянулись городские задворки, новостройки, вот промелькнул залив и начались дачные места.

Знакомая Ларисы сошла в Лахте, и она присоединилась к нам.

— Гарик говорил, вы получили переводы?

— Да, представьте, они были в восторге!

Что-то неуловимо изменилось в ней после нашей последней встречи. В парке, а еще раньше — дома она выглядела усталой и грустной. Но вот сияют глаза, на лице играет румянец, весь облик излучает одухотворенность. Великое дело — снова почувствовать себя полезной.

— Вам обязательно нужно выкроить часок и сходить в Дальние Дубки, — посоветовала она своим певучим голосом, обращаясь к мужу.

— Дальние Дубки? — переспросил я.

(Название сразу же напомнило мне другой «Дубок» — петергофский, у которого за мной шпионил Петро. Не случится ли чего непредсказуемого и на сей раз?)

— Сейчас я вам расскажу, — с видимым удовольствием начала она. — Считается, что Дальние Дубки — самая северная в мире дубовая роща. Петр Первый был так очарован ею, что еще в тысяча семьсот четырнадцатом году повелел основать здесь новую царскую резиденцию с парком и фонтанами, которая по своему великолепию не уступала бы петергофской и располагалась как раз напротив нее — на северном берегу залива. Вскоре закипела работа. Сооружались сразу два дворца — каменный и деревянный, пруды и каналы, фонтаны и ирригационные системы, павильоны и мостики. Появился фруктовый сад. Рядом с дворцами поднялись две каменные вышки. С них Петр наблюдал за перемещением шведских кораблей во время Северной войны. Парк опоясывал высокий вал для защиты от возможного нападения неприятеля… — Лариса горько вздохнула. — Но Дубкам повезло меньше, чем их знаменитым ровесникам — Петергофу и Ораниенбауму. После смерти Петра дворцы пришли в упадок, все ценное из них вывезли, а в конце восемнадцатого века их и вовсе разобрали. Лишенный ухода, погиб фруктовый сад, а довершили дело частые наводнения. Сохранилась лишь сама дубовая роща, отдельные фрагменты защитного вала, мостики да система каналов. Кстати, среди кряжистых великанов рощи немало пятисотлетних… Представляете, сколько они повидали на своем веку?!

— Лариса, я уверен, что во всей округе нет ни одной достопримечательности, чью историю вы не знали бы досконально, — почтительно заметил я.

— Когда мне нужны сведения по истории города, — просиял Гарик, — я не роюсь в справочниках, а бегу за консультацией к Ларочке. Правда, дорогая? — И он с нежностью посмотрел на жену.

Она тихо улыбнулась.

— Кстати, парк находится неподалеку от вокзала. И правда, Гарик, почему бы вам с Димой немного не прогуляться? А я тем временем помогу накрыть на стол.

— Идея! — загорелся Касаев. — Незачем откладывать на потом. Заодно аппетит нагуляем. Ибо, как утверждает народная мудрость, всяка прогулка к хлебу добра.

Вот и Сестрорецк.

От крохотного вокзальчика наши пути разошлись. Лариса направилась на дачу, а Гарик повел меня в любимую рощу Петра Первого.

По дороге я завел весьма важный разговор.

— Гарик, я много думал о твоем вчерашнем рассказе… Похоже, этот Прошев — неугомонный тип.

— Еще бы! — кивнул он. — Кир от своего не отступит.

Я тяжко вздохнул.

— Что тебя гнетет? — встревожился Гарик.

— Скорее всего, он приделал тебе хвост. Едва ты передашь мне на вокзале кассету, они заметят это. А дальше — сам понимаешь…

Гарик долго молчал.

Ну? Клюнет — не клюнет?

— Да, Димка, ты прав. Об этом-то я и не подумал. — Он хлопнул себя по лбу.

— Вот что еще, — проникновенно продолжал я. — Возможно, я и перестраховываюсь, но… На месте твоего Кира я подкупил бы кого-нибудь из тех, кто рядом с тобой и кому ты доверяешь. Будь осторожен, Гарик!

— Ты полагаешь… — Он едва не задохнулся.

— Ничего… — Я помотал головой. — Но люди, к сожалению, падки на деньги. Вспомни, не случалось ли в последнее время, после твоего звонка Киру, какой-нибудь странности?

Он искоса глянул на меня, но промолчал.

Неужели он так доверчив? Неужели я не заронил в его душу зернышко сомнения?

Через четверть часа мы были на месте.

Вопреки моим опасениям, прогулка прошла без неприятных сюрпризов.

Полюбовавшись морщинистыми, в три обхвата, дубами с фантастическим изломом ветвей, напоминавших сторуких стражей вечности, мы осмотрели остатки вала, оказавшегося земляным, подышали свежим воздухом с залива (хотя и заросшего водорослями), посетовали на потомков, нарушивших царственную волю, после чего направились к цели нашей поездки.

Дача находилась неподалеку от парка. Здесь тянулись и пересекались тихие зеленые проулки, застроенные большей частью аккуратными деревянными домиками в два этажа.

Гарик показал на видавшую виды калитку, когда-то выкрашенную зеленой краской.

— А вот и палаццо Нины Степановны… Удивительная женщина! Уже за восемьдесят, а энергии — на десятерых. Куда нам до нее! Но хорошим людям почему-то не везет. Похоронила всех своих родных и осталась одна. Но не сдается! С ней можно идти в разведку…

В глубине двора стоял довольно просторный особнячок, напоминающий веселую игрушку, — с верандой, мансардой, лесенкой, башенкой и флюгером. Напротив крыльца с резными столбиками, под развесистой яблоней, усыпанной налитыми шарами, был вкопан в землю длинный деревянный стол, накрытый скатертью в крупную черно-синюю клетку.

Едва мы толкнули калитку, у входа звякнул колокольчик. На крыльцо вышла Лариса с большим блюдом салата. Следом появились две старухи.

Одна была дородной, но с величественной осанкой, с задумчивыми темными глазами и все еще тонкими чертами лица, сохранившего артистизм и, пожалуй, аристократизм натуры. Ее выходное аквамариновое платье украшала со вкусом подобранная брошь, в мочках ушей покачивались золотые серьги, на пальцах поблескивали кольца — старинные, весьма дорогие.

Тут и гадать не приходилось: Зинаида Германовна, мать Ларисы.

Вторая была невысокой и сухонькой, но чрезвычайно подвижной, с серыми глазами насмешницы, излучавшими ясный ум. Поверх простенького, в горошек, платья был повязан фартук. Она нещадно дымила беломориной.

Касаев почтительно приблизился к гранд-дамам и галантно поцеловал руку — сначала хозяйке, затем теще. После чего представил меня, охарактеризовав самыми превосходными степенями.

— Очень приятно познакомиться с новым другом семьи, — милостливо изрекла Зинаида Германовна, таким же певучим, как и у дочери, голосом. — Как вам понравились Дубки?

— У нашего великого предка, несмотря на все его недостатки, был отменный вкус…

— Подожди, Зина, — вмешалась хозяйка. — Соловья баснями не кормят. Мужики с дороги, пусть сначала заморят червячка.

— У нас уже все готово, — известила Лариса. — Сейчас закипит вода, брошу пельмени, и можно садиться.

— Какая помощь нужна? — осведомился Гарик. — Ножи наточить, стулья принести?

— Эх, Гарик! — вздохнула Нина Степановна. — Стулья… Было времечко, едва умещались за этим столом. Помнишь? Табуретки у соседей занимали.

— А как пели! — полузакрыла глаза Зинаида Германовна. — Сейчас так не умеют.

— Это вы напрасно, мама, — возразил Гарик. — Концерт мы сегодня обязательно закатим. Чертям станет тошно! Вот и Дима подпоет.

— Солист из меня неважный, но в хоре могу.

— Ладно! — Нина Степановна решительно взяла бразды правления в свои сильные руки. — Хватит о грустном! Не то молодые люди подумают, что мы с тобой, Зина, две старые клячи, что вовсе не так. Лара, выноси посуду! А вам, мужики, десять минут на умывание и перекур! Гарик, покажи нашему гостю где и что. Ну, не стой как истукан! — И, выпустив целую тучу дыма, она исчезла за дверью.

— Айда, Димка! — кивнул мне Гарик.

Мы двинулись по тропинке, огибающей дом.

С тыльной стороны, скрытые верандой, жались друг к дружке несколько сарайчиков, под навесом высилась поленница дров, далее, в глубине огорода, накренилось к забору прозаическое дощатое сооружение.

Мельком обернувшись, Гарик ухватил меня за локоть и буквально втолкнул в средний сарайчик, в полумраке которого я различил садово-хозяйственный инвентарь.

— Ты чего?

— Погоди… — Улыбка сползла с его лица, уступив место некой торжественности.

Порывшись в пыльном деревянном ящике, он выудил оттуда клещи и, пройдя в левый от меня угол, выдернул несколько гвоздей, освободив лист фанеры, которыми сарай был обшит изнутри. Просунув в образовавшуюся щель руку, он извлек небольшой пакет, замотанный в полиэтиленовую пленку, и начал ее разворачивать.

Мгновенно я все понял.

Внутри находилась круглая пластмассовая коробочка, в свою очередь заключавшая в себе другую, меньшую. Этакая матрешка.

— Та самая кассета, — веско произнес Касаев, взвешивая коробочку на ладони. — Место, как видишь, надежное, а двойная тара на всякий случай — от сырости. Думаю, ищейкам Прошева сюда не добраться. — И он пристально посмотрел мне в глаза.

И снова мне потребовались усилия, чтобы не дрогнуть под его взглядом.

Так вот где он устроил тайник! Мой прокол! Грубый ляп! А ведь мог бы догадаться заранее. Но что-то помешало, хотя информация к размышлению была. Быть может, анекдоты и поговорки про тещу, начисто отрицающие взаимную доверительность. Впрочем, дело-то не в теще…

— Нина Степановна — единственный человек, который знает все, — тихо продолжал между тем Гарик. — Мы условились, что в случае осложнений она передаст эту вещицу по назначению. Но, знаешь, не очень-то благородно вмешивать в опасное дело женщину, поэтому я рад, что появилась возможность снять с ее плеч этот груз. Ты согласен?

— Гарик, зачем повторяться? Я дал слово и сдержу его.

— Береги ее как зеницу ока, Димка. Кто знает, может быть, теперь от тебя зависит будущее нашего отечества, — проговорил он с некоторой напыщенностью. — А я свою миссию исполнил. Единственное, что мне остается, это заручиться поддержкой семьи. Но это уже мои проблемы. Держи! — И он вложил коробочку в мою правую ладонь.

Итак, кассета у меня. Задание КЭПа в основном выполнено.

Но вот какая странность…

В последние часы меня начало одолевать навязчивое предчувствие, что пленка так и не попадет по назначению. То ли Гарик все-таки заподозрит меня, то ли произойдет одна из тех нелепых случайностей, которыми так богата жизнь…

Тем не менее кассета здесь, на моей ладони, а теперь и в кармане. Я ощущаю ее мышцами бедра, всей нервной системой, каждой клеточкой… Конечно же, я буду хранить ее как зеницу ока. Даже во время сна буду держать под мышкой…

Но откуда эта неотвязная мысль о роковой неудаче? Никогда такого со мной не было…

— Зинаида Германовна тоже посвящена? — спросил я, пытаясь сладить с наваждением.

— Нет, — покачал он головой. — Только Нина Степановна.

— А от нее информация не могла утечь?

— Что ты! — Гарик даже рассмеялся. — Это же не человек. Кремень! Партизанка! Из нее клещами не вытянешь. Нет, Степановне я верю больше, чем себе.

— Тогда вини во всем свою порядочность. Если бы ты не позвонил Прошеву, никто бы сейчас за тобой не охотился. То есть за кассетой.

— Но я же не мог! — Он в отчаянии сцепил пальцы. — Я был обязан дать ему шанс… — Он хотел добавить еще что-то, но вдруг осекся и умолк. — Погоди-ка, Дима… Есть еще один человек… Ну да, Пименов. Однажды мы крепко поддавали, и я разоткровенничался. А через пару дней он вдруг начал спрашивать о пленке. — Лицо Касаева исказилось болезненной гримасой. — Димка, неужели это возможно? Ведь мы дружим столько лет, он бывает в нашем доме… Нет, не могу поверить!

— Позволь тебе сказать, Гарик, что ты слишком хорошо думаешь о людях.

— А как же иначе, Димка? Если в каждом видеть подлеца или предателя, то разве это жизнь?

В нагрудном кармане моей рубашки лежал сложенный вчетверо листок, который нынешней ночью я экспроприировал из комнатенки Пименова, после того как он окончательно вырубился. Ну да, один из тех листков, что он прятал в «фотолаборатории». Именно тот, где Пименов шпарит, как его друга тормознули на станции метро, и вообще, какая это порочная личность.

Меня так и подмывало сунуть эту цидулку Касаеву в нос и заорать: «Да как же иначе!» Надеюсь, почерк он узнал бы сразу же. Но я удержался от ненужного порыва.

— Гарик, зачем громкие слова. Ты взрослый человек. Смотри фактам в лицо. Пименов мог вывести на Нину Степановну?

Он поежился, будто внезапно попал на сильный мороз.

— В принципе, конечно… Никола бывал здесь и знает, как я уважаю… — Тут же на его лице появилась улыбка — грустная, смущенная и радостная: — А какое это теперь имеет значение? Пленка-то у тебя!

— Узнав, что я был здесь, он может известить тех самых охотничков, если и вправду связан с ними. А они ребята решительные, ты сам убедился.

— Димка, ты меня убиваешь! Что же делать?!

— Ничего, Гарик. Просто будь с ним менее откровенен. Хотя бы до моего отъезда. А уж я не выпущу эту пленку из рук, пока не передам, кому следует.

Странные намеки со стороны доверенного агента КЭПа, не правда ли? Но я не мог уехать из Питера, не сделав хоть что-то для Гарика. Он был единственный из моих объектов, кто не вызывал брезгливости. К сожалению, я могу немногое, Гарик, но, по крайней мере, выведи на чистую воду этого пройдоху, заложившего тебя со всеми потрохами.

— Кстати, копии ты спрятал так же надежно?

— Нет никаких копий, Димка, — простодушно ответил он.

— Как — нет?! — искренне изумился я.

— Понимаешь, с этим диктофоном у меня какие-то напряженные отношения. Я просто боялся, что при дублировании нечаянно сотру запись. Такое со мной уже случалось. Ну а просить кого-нибудь другого не рискнул.

— Значит, эта пленка — единственное, чем ты располагаешь?

— Практически да. Правда, я отстучал эту историю на машинке. Она у меня дома, в ящике стола. Но без пленки, как сам понимаешь, все это бездоказательно.

— Мужчины-ы! — раздался призывный клич Нины Степановны. — Куда пропали-и? За стол!

Наш торжественный обед затянулся до позднего вечера.

Пельмени получились превосходные, фаршированная рыба — выше всяких похвал, вдобавок нас ожидала огромная сковорода тушенных с картошкой подберезовиков и волшебная квашеная капуста.

После второго тоста Гарик повеселел и взял на себя функции тамады.

Из застольной беседы я узнал, в частности, что Зинаида Германовна проводит в Сестрорецке каждый сезон на правах гостьи, что они с Ниной Степановной — давние приятельницы, очень давние, еще с блокады. В свою очередь, Нина Степановна частенько навещает семью Касаевых в Питере.

В промежутках между тостами мы исполнили хором целый репертуар — от «Что стоишь качаясь, тонкая рябина…» до «Дня Победы». Думаю, нас было слышно не только в Дальних Дубках, но и в Петергофе.

Все это время я не переставал думать о том, что КЭП увяз-таки крепко. Пленка пленкой, но при желании можно раскрутить и ту давнюю историю о битве сковороды с булавой, о предательском бегстве. Наверное, несложно будет разыскать Тамару, милицейского полковника, других свидетелей…

КЭП понимает это. Вот почему ему мало только пленки. Ему важно растоптать Гарика, облить его грязью.

Незаметно наступил вечер.

Нина Степановна вызвалась проводить нас до платформы.

Пока все суетились, я снял часы и сунул их на полочку рукомойника, заслонив мыльницей, чтобы никто случайно не заприметил. Есть повод нагрянуть сюда завтра!

Тайник, присмотренный в пименовском свинарнике, мне не очень понравился. Как и сам Пименов. Сараюшка Нины Степановны куда надежнее. Как говорится, самое темное место — под светильником.

Но сначала нужно изготовить копию. С Альбертом Петровичем мы, правда, договорились на завтра. Но если я застану его на месте нынче вечером, отчего бы не ускорить процесс? За щедрую плату. Завтра и без того будет много хлопот.

Расставшись на вокзале с Касаевым, я направился к ближайшему таксофону.

Альберт Петрович отозвался на мой звонок сразу же, выразив готовность приступить к работе «сей момент».

Альберт Петрович с его потрясающим басом оказался энергичным старичком-боровичком с торчащими во все стороны белоснежными волосенками, делавшими его похожим в моем представлении на короля Лира. Через две минуты я узнал, что ему семьдесят два года, жена умерла в позапозапрошлом году, дети и внуки — славненькие засранцы — живут отдельно, но часто навещают, переворачивая все вверх дном, что он владеет технологией, как в молодости собственной эрекцией, и, несмотря на общительность характера, умеет держать язык за зубами.

Я ответил, что последнее из названных качеств считаю особенно ценным, достойным всяческого поощрения.

Он меня отлично понял.

Жил Альберт Петрович в отдельной трехкомнатной квартире со свирепым бульдогом и грациозной кошечкой, которая, кажется, держала своего извечного врага на коротком поводке.

В одной из комнат была оборудована кинолаборатория, битком набитая современной аппаратурой — солидная, внушающая доверие, не чета жалкой будке Пименова.

Я сказал хозяину, что для начала хочу прослушать кассету. Немедленно и наедине. За отдельную плату.

Он не возражал. Тут же зарядил диктофон и вышел.

Я включил звук.

Беседа двух старинных приятелей…

Да-а… Знать бы КЭПу о журналистских привычках Касаева! Придержал бы свой язык…

А ведь у КЭПа и врагов хватает. Спокойной жизни у него нет — все время кто-нибудь роет поблизости.

Например, NN — великий мастер по части «опускания» своих противников. Он умеет устраивать скандалы, эхо которых не затихает месяцами, из ничтожного пустяка, даже из воздуха, виртуозно выбрав подходящий момент. А уж такое…

Да, с КЭПа причитается. Но боюсь, мне не дождаться искренней благодарности.

«Признавайся по-честному, Димыч, слушал? — И рентгеновский взгляд, помноженный на сверхъестественное чутье. — Значит, не удержался?»

Тяжкую ношу взвалил я на свои плечи! Надо до тонкостей продумать каждый жест…

Затем мои мысли внезапно переключились на Гарика. Эх, старина… Знать бы тебе, какой капкан защелкнется завтра за твоей спиной!

Итак, завтра, в первой половине дня, он оформит договоры на рекламу с двумя десятками газет. Вечером я передам ему копии платежек, якобы полученных мною по факсу (они давно уже ждут своего часа в «дипломате»).

Вообще-то газеты предпочитают публиковать крупную рекламу после того, как деньги за нее поступили в кассу. Но нередко и копии платежки достаточно, особенно если на горизонте появляется перспективный клиент. Но главный козырь — ручательство Касаева. Его порядочность общеизвестна, ему доверяют. Тем более что он сошлется на шесть миллионов, внесенных в бухгалтерию «Невской радуги».

Поэтому в течение последующей недели если не все двадцать, то уж наверняка не менее пятнадцати солидных газет опубликуют на своих страницах рекламу, которая никогда не будет оплачена.

Недельки через две-три в редакциях начнется легкая паника.

Кто-нибудь позвонит в Читу по указанным в рекламном тексте телефонам. Ребята, куда, мол, пропали ваши денежки?

Сибиряки страшно удивятся. Продукция наша, но давать рекламу в Петербурге и не помышляли. У нас свой рынок. Тут какая-то ошибка.

Начнутся разборки.

«Кто притащил эту липовую рекламу? Касаев? А подать сюда Касаева!»

Он, разумеется, сошлется на меня.

Опять пойдут звонки.

«Дмитрий Черных? — снова удивятся за семь тысяч километров от Северной Пальмиры. — Нет у нас такого сотрудника. И не было никогда».

Одних телефонных разговоров набежит на кругленькую сумму.

А после в одну из редакций придет «телега», в которой анонимный доброжелатель сообщит, что Касаев, запутавшись в долгах, согласился за пятнадцать миллионов сыграть этот трюк с рекламой, а после прикинуться простачком — я не я, и лошадь не моя. Денежки он уже получил, сибирская фирма свою рекламу сделала, все шито-крыто… Преступный сговор! Вот какой хитрец ваш Касаев, а пишет о высоких материях.

Постыдился бы! Гнать таких поганой метлой из журналистики!

И этой «телеге» поверят, потому как иного разумного толкования случившегося попросту нет.

Гарик, конечно, будет сражаться как лев.

Не исключено, что, заняв, где только можно, он полетит в Читу, но ничего хорошего из этой поездки не получится.

Можно будет еще подбросить дровишек в костер.

Он по уши окажется в дерьме, из которого ему уже не выбраться. Зная его натуру, не сомневаюсь, что на каком-то этапе он запьет по-черному. И будет ему уже не до КЭПа. Да и кто поверит корыстолюбивому лжецу?

Догадается ли он связать воедино два события? Возможно. Но это ничего не изменит.

А если судьбе будет угодно снова свести нас, я поведаю Гарику душераздирающую историю о том, как меня подставили, вышвырнули из фирмы и замели все следы. Скорее всего, через Кира — за ту самую кассету, которую украли у меня в поезде. Этот Прошев отомстил даже мне. Я потерял работу, перспективу, уважение друзей. Меня подозревают в махинациях с той самой рекламой. Но, клянусь, я сам оказался жертвой…

Касаев поверит мне, и мы поплачемся друг дружке в жилетку. Гарик даже извинится за то, что по его вине со мной приключилось столько несчастий. Если только не сопьется окончательно к тому времени.

Таков общий сценарий. Идея принадлежит Старику, а детали мои. Нормальная разработка, а? Черти бы меня побрали… Ну почему Касаев не оказался обыкновенным подонком? Нельзя же быть так безоглядно доверчивым, коли уж затеваешь крупную игру с серьезными людьми!

В гостиницу я вернулся поздно. С двумя кассетами. Выпил рюмку коньяка и долго стоял у окна, выкурив, должно быть, полпачки. Затем снял трубку и набрал московский номер.

— Привет! — отозвался Старик. — Какие новости? — На сей раз голос звучал радушно, даже ласково, не то что вчера.

— Товар у меня. Выезжаю завтра.

— Смотри не потеряй по дороге.

— Когда такое было?

— Ладно-ладно. Мой долг — предупредить. На вокзале встретим.

— Хорошо. Где шеф? Я хотел бы с ним поговорить.

— Тебе повезло, — фыркнул Старик. — Он здесь. Заходил за бумагами для завтрашнего выступления. Погоди, я его предупрежу.

— Димыч? — раздалось в трубке через полминуты. — Рад тебя слышать. — Судя по интонации, КЭП пребывал в прекрасном расположении духа. Старик сообщил ему, конечно, о моем успехе.

— Полный порядок, — тем не менее ответил я.

— Так-так… Молодец! Так что там, говоришь?

— Диктофонная пленка.

— Ну и как?

— Что — как?

— Послушал ее, а, Димыч? Одним ухом? Признавайся, плутишка. — КЭП шутил, но я-то знал, что стоит за этой шуткой.

— Мне без интереса. Инструкцию я помню.

— А копии?

— Копий нет.

— Совсем?

— Совсем.

— Это точно?

— Абсолютно.

— Какие-нибудь бумаги, записи?

— Ничего.

— Замечательно… Ну, спасибо, Димыч, за добрую весть. Требуй царской награды.

— Прямо сейчас?

— Почему бы и нет? — рассмеялся он. — Только давай быстрее, меня ждут.

И я решился.

— Шеф, давайте отменим последнюю часть акции. Он уже не опасен.

Еще до ответа я почувствовал глухое раздражение КЭПа.

— Что-то не узнаю тебя, Димыч. С чего вдруг такая жалостливость? Стареешь, что ли?

— Просто не вижу смысла…

— Нет! — резко перебил он. Ты его не раскусил. Акцию надо обязательно довести до конца. Действуй жестко. Ты меня понял?

— Понял.

— Неудачная просьба, Димыч. Советую переиграть. Но — дома. Ладно, мне пора.

— Счастливой рыбалки…

Но он уже бросил трубку.

Что ж, дружище Касаев… Я попытался тебя отмазать. Не вышло. Значит, не судьба. Извини…

Что-то еще осталось в осадке после разговора с КЭПом. Нечто подобное тому, что я испытал, обнаружив в комнате Пименова черновики досье.

На душе было гнусно, как на разбитой улице в слякотный день. Напиться, что ли?

 

Понедельник, 25 сентября

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ И ПОСЛЕДНИЙ

Я проснулся так резко, будто к моим пяткам приложили электроды.

Половина шестого утра.

Только что КЭП насадил на крючки извивающихся червяков и забросил их в тихий сонный водоем, от которого поднимается молочный пар, скрывая противоположный берег. КЭПу не важен улов, важна поклевка.

Но сегодня приоритеты могут измениться.

Что, если Бизон не стал откладывать дела в долгий ящик?

Значит, именно в этот момент охрана обнаружила его. Будет ли он отстреливаться? Или сразу поднимет свои кувалды?

Если его схватят, то отмалчиваться ему нет резона. Меня он заложит в первую же минуту.

Конечно, я могу ответить, что это наглая клевета. Гнусная провокация. Дешевая фальшивка. Бизон, мол, пытается отомстить мне за свой давний провал.

Но тогда возникает масса деликатных вопросов.

Каким образом Бизон вынюхал потайную тропу? Кто указал ему время и место?

«У вас, оказывается, был контакт в Питере? В тот самый день, когда ты, Димыч, почему-то не позвонил. Ну, Бог с ним, со звонком, а почему не доложил о контакте?»

«Значит, ты меня сдал, Димыч? Нехорошо… Я тебе верил как родному, а ты? Может, и пленку прослушал? И даже копией обзавелся? А? Димыч, у меня так мало времени… Либо ты признаешься немедленно и добровольно, либо с тобой поговорят покруче…»

Спасибо, КЭП! Поистине царская награда!

Так взят Бизон или пристрелен?

Пятьдесят на пятьдесят…

Господи, что это я?

Бизон, скорее всего, еще в Питере. К такой серьезной акции нужно серьезно подготовиться. Это не Хнуева пришить. Не-ет, даже такой тупица, как Бизон, будет долго еще ходить вокруг да около. А я к тому времени вернусь и займусь голубчиком плотнее.

Возьми себя в руки, парень. Твои шансы весьма высоки.

Я и вправду успокоился, но понял, что уснуть уже не смогу.

Надо готовиться к перипетиям сегодняшнего дня.

* * *

Я совсем уж собрался на завтрак, когда звякнул внутренний телефон.

— Дмитрий Сергеевич? — раздался вкрадчивый голос. — Добрый день! Это дежурный администратор. Вас тут дама спрашивает…

— Спасибо. Передайте даме, что я спускаюсь.

Хм! Кто это может быть? Алевтина, осознавшая упущенную выгоду и жаждущая продолжить знакомство с состоятельным бизнесменом? Или соседка Пименова, пухленькая шатенка, обуреваемая тем же желанием? Накануне мы неплохо провели время, но как же ее зовут? Боюсь, однако, что ни той, ни другой уделить внимания Сегодня не смогу. День предстоит сумасшедший.

Каково же было мое изумление, когда, спустившись в холл, я увидел… Яну.

— Здравствуйте, Яночка! Какими судьбами?

Она смотрела испытующе.

— Доброе утро, Дмитрий Сергеевич! Извините, что так рано. Боялась, что в другое время могу не застать. Мне нужно срочно с вами поговорить. Серьезно. У вас найдется пять свободных минут?

— Всего-то? Я в полном вашем распоряжении.

Вообще-то я торопился в Сестрорецк, но прикинул, что разговор с Яной надолго меня не задержит. А кроме того, я был заинтригован.

— Может, присядем в уголке? — предложила она.

— Знаете что? Я как раз собирался позавтракать. Составьте мне компанию. Я вас приглашаю.

Она не колебалась:

— Хорошо.

В буфете мы расположились за дальним столиком.

— Глоток шампанского?

— С утра? Нет, что вы!

— Кофе?

— Без сахара.

Я поставил перед ней дымящуюся чашечку и блюдце с пирожным.

— Итак…

Она подняла на меня чистые, ясные глаза.

— Дмитрий Сергеевич, у вас есть пленка. Отдайте ее, пожалуйста, мне.

— Какая пленка? — изумился я.

— Папа мне все рассказал. Не притворяйтесь.

— То есть папа изменил свои планы? — Ого! Ситуация, кажется, осложняется. Но кассету я, конечно же, не отдам. Ни при каких обстоятельствах.

— Нет, это я так решила.

— Что решили, Яна?

— Вы должны отдать мне пленку. А папе сказать, что ее у вас украли. — Хладнокровию и твердости девушки можно было только позавидовать.

— Яна, я не умею лгать.

— Но так нужно! — сердито воскликнула она.

— Кому?

— Всем!

— Ничего не понимаю…

В ее серых глазах была сталь.

— Во-первых, я не хочу, чтобы у папы были неприятности. Но и перечить ему не хочу. Он сильно огорчится. Ему ведь кажется, что он спасет человечество. А во-вторых, это не метод.

— То есть?

— Нельзя на одно коварство отвечать другим. И если уж спасать бедное человечество, то другими методами.

— Интересная мысль. Вы знаете, что такое закон талиона?

— Знаю. Око за око, зуб за зуб.

— Вы против?

— Да! — Она не собиралась переводить разговор в шутку. — Дмитрий Сергеевич, вы здравомыслящий взрослый человек. Есть решение, которое устроит всех. Вас, меня, отчасти папу.

— Ну-ка, ну-ка…

— Надо уничтожить эту кассету. Я, допустим, вообще не желаю ничего о ней знать. Мне это неинтересно. Вы избавляетесь от большой опасности, если верить подозрениям папы. Ну а папа вынужден будет смириться с обстоятельствами и успокоиться. Ведь его совесть останется чистой. Свой гражданский долг он исполнил. — Едва уловимая ирония проскользнула в ее словах, хотя глаза по-прежнему оставались холодными.

— Хм! У вас аналитичный склад ума, Яна. Пожалуй, я склонен допустить, что ваши доводы звучат убедительно. Но, увы… Есть два обстоятельства…

— Говорите!

— Во-первых, я дал слово.

— Я освобождаю вас от него, — произнесла она с видом королевы.

— Однако я давал его не вам.

— Не забывайте, Дмитрий Сергеевич, что интрига во многом связана со мной. Поэтому я имею право решающего голоса.

— Резонно.

— А во-вторых?

— А во-вторых, милая девушка, пленки у меня уже нет. Не спрашивайте, где она. Ее транспортировка действительно сопряжена с риском, и я побеспокоился, чтобы избежать его. Как — мой секрет.

Она нахмурилась.

— Хорошо. Но вы можете пообещать уничтожить ее, как только она снова окажется в ваших руках?

— Яна, я не могу давать противоречивых обещаний.

— Тогда я спрошу иначе. Вы обещаете серьезно подумать о моей просьбе?

— О, это — пожалуйста!

— Разумеется, папа не должен знать о нашем разговоре.

— Он не узнает. Это я тоже обещаю.

— Тогда у меня все. — Она посмотрела на часы. — Ну, я пошла. И так пришлось пропустить первую пару. Спасибо за кофе, Дмитрий Сергеевич.

Она приподнялась.

Мне вдруг не захотелось ее отпускать.

— Яна, уделите мне еще пару минут.

— Хорошо. — Она опустилась.

— Кофе?

— Нет, спасибо. Что вы хотели спросить?

Что я хотел спросить? Да и сам не знаю.

— Яна, почему вы, при вашем сильном и волевом характере, выбрали столь скромную профессию? Я уверен, что вы могли бы сделать блестящую карьеру на более престижном поприще.

Она задумалась, но не потому, что не знала ответа. Просто она подыскивала слова, чтобы доходчивей объяснить мне, бестолковому, то, что казалось ей очевидным.

— Дмитрий Сергеевич… Рассказать вам о самом ярком впечатлении моего детства?

— Буду признателен.

— Мне было около шести… Жили мы тогда не в Сосновой Поляне, а в другом месте, впрочем, это не важно. Однажды папа повел меня гулять. Мы шли по длинному-длинному зеленому бульвару, день был солнечным, а люди вокруг — веселые и добрые. Папа рассказывал мне о чем-то хорошем, похожем на сказку. Так, не спеша, мы дошли до желтой бочки, вокруг которой толпились люди с кружками. Дяди. Все они тоже казались веселыми и добрыми, знающими много сказок… («Она уже хромала», — невольно подумалось мне.)… «Папа, это морс? — спросила я. — Хочу пить». — «Нет, доченька, — ответил он. — Это напиток, который можно пить только взрослым дядям. Таким, как твой папа. Ты не возражаешь, если я выпью кружечку? А после мы зайдем в кафе и я куплю тебе сок. Только, чур, маме ни слова…» Я кивнула. У нас с ним уже тогда были свои маленькие тайны. Папа встал в очередь, а я постепенно отошла в сторонку. Чуть дальше, на зеленой травке, полулежали четверо или пятеро мужчин, которые громко чему-то смеялись. Может, они вспомнили смешную сказку, подумала я. Рядом гонялся за бабочкой игривый песик — крупный лохматый щенок. Не знаю, откуда появился этот котенок. Собака, оставив бабочку, бросилась к нему. Из мультфильмов я знала, что собакам положено гоняться за котами, а тем — удирать, а после дразнить своего преследователя с высокого забора. Такая у них игра. Котенок принялся удирать, но не по правилам мультиков, а как-то неуклюже. Может, у него болела лапка. Собака догнала его и сомкнула клыки на пушистой шейке. Брызнула кровь, и я поняла, что это не игра. Я завизжала, как сумасшедшая. Мужчины, среди которых был хозяин собаки, обернулись. Я была уверена, что сейчас они отгонят пса и бросятся на помощь котенку. Но они вдруг закричали наперебой: «Молодец, Джек! Ату! Так его! Задай ему перца!» Это было самое страшное. Но еще страшнее было стоять и ничего не делать… — Она резко оборвала рассказ.

— Чем же закончилась эта кошмарная история? — спросил я, видя что пауза затягивается.

Она подняла на меня потемневшие строгие глаза.

— Я знаю, о чем вы думаете, Дмитрий Сергеевич. Сегодня, мол, человеческая жизнь не ценится ни в грош, а она о каком-то котенке… Так вот что я вам скажу. Может, люди ненавидят и убивают друг друга оттого, что сначала утратили любовь к братьям нашим меньшим.

— Спорное утверждение, Яна. Я лично знал убийцу, который рыдал как ребенок, когда его домашний любимец угодил под автомобиль.

— Значит, в душе этого человека не все было черно, — уверенно отрезала она. — Я готова спорить и, поверьте, умею это делать, но, к сожалению, мне пора. Не хочу пропускать вторую пару. — Она решительно поднялась.

— Вам в какую сторону, Яна? Я могу подвезти.

— Спасибо, до Московских ворот я прекрасно доберусь на метро.

— Приятно было с вами побеседовать. Передайте привет своим. Ах да, мы же не виделись…

— Не забудьте о своих обещаниях, Дмитрий Сергеевич, — еще раз предупредила она.

Она ушла, а я нежданно подумал о том, что если кто и спасет Касаева, когда на того обрушится лавина напастей, это семья, и не в последнюю очередь Яна. И мне стало чуточку спокойнее за него.

* * *

Водитель затормозившего «форда», узнав, что ехать нужно в Сестрорецк, заартачился, но предложенная сумма мигом переменила его настрой. К счастью, он оказался молчуном, и я смог немного вздремнуть по дороге.

Не доезжая нескольких дворов до особнячка Нины Степановны, я попросил его свернуть в тупик и подождать меня с полчаса, пообещав заплатить за обратный путь столько же. Он охотно согласился.

Нина Степановна ничуть не удивилась моему появлению.

— А-а, Дима… Ну, здравствуй! Ты, наверное, за часами. Я их только сегодня заметила. Позвонила Гарику, он обещал разыскать тебя.

— Извините за беспокойство, Нина Степановна. А это вам к чаю. — Я протянул торт.

— Ну, спасибо, голубчик, — расчувствовалась она. — Однако проходи и ты к столу. У меня и рюмочка найдется.

— Вы, Нина Степановна, — золотой человек. К сожалению, я тороплюсь. Если только на пять минут…

— Так айда!

— Сейчас… — Я смущенно глянул в глубину двора.

— А-а… — догадалась она. — Ну, ступай, делай свои дела, а я пока накрою на стол.

Убедившись, что вход в сарайчик со двора не проглядывается, я шустро прошмыгнул внутрь. Через полторы минуты копия покоилась в надежном месте.

Пусть лежит себе до поры. В нужный момент я найду способ забрать ее.

* * *

— Привет, Дима! Ты уже хватился своих часов? — такими словами встретил меня Гарик, когда я вошел в его редакционный кабинет, где сегодня он пребывал в гордом одиночестве.

— Еще вечером вспомнил, что оставил их на умывальнике. Пришлось совершить незапланированную поездку в Сестрорецк.

— Понятно, а то мне Нина Степановна звонила.

— Все в порядке, Гарик. Что слышно на нашем фронте?

— Полная виктория, Дима! Почти все согласовано. Обещают опубликовать в пятницу-субботу. Единственное пожелание: предоставить хотя бы копии платежек.

— Вечером ты их получишь. Я еще ночью перегнал все реквизиты по гостиничному факсу, все же шесть часов разницы, и с минуты на минуту ожидаю ответ. Никаких проблем.

— Мне осталось заглянуть еще в пару редакций. Айда вместе!

— Гарик, я бы с удовольствием, но надо завершить всякие мелкие дела. И билет купить.

Зачем лишний раз светиться?

— Ладно, Димка. Я закончу сам. Но ты приходи в Домжур к шести. Принесешь платежки, а после вздрогнем на дорожку. Мне хотелось бы проводить тебя, но ты же понимаешь… — Он приблизил лицо и прошептал: — Пленка-то при тебе?

— Не волнуйся, Гарик. Я пришил к трусам кармашек, так что сохранность гарантирована.

— Ну, тогда до вечера?

— Договорились!

Вот и все! Как мало нужно, чтобы сломать человеку судьбу! Сколько я потратил? Шесть лимонов на «Радугу», полтора-два на застолья, поездки… Ну, пускай, для ровного счета — десять. Десять жалких лимонов и неделя времени. И проблема решена кардинально. И никто — ни заказчик, ни исполнитель — не несет уголовной ответственности и не подвергается ни малейшему риску. А эти неандертальцы предпочитают пальбу, взрывчатку, трупы, нагнетают социальную напряженность. Вот ублюдки!

Ребята, работать надо красиво.

* * *

В кафе я пришел чуть раньше, но оказалось, что Касаев уже здесь.

— Дима! — Он махнул мне рукой, приподнимаясь.

Тот, маленький столик на двоих, за которым в прошлую среду мы познакомились, был занят, и Касаев зарезервировал места за другим, более вместительным, где, кроме него, расположились еще двое посетителей. Один потягивал сухое вино, заедая солеными орешками, второй крутил ручку настройки транзисторного приемника, то и дело подливая в свой бокал темное пиво «Балтика».

Я сел напротив Гарика. Некоторое время он молча разглядывал меня.

— Димка, что-то мне не нравится твой вид. Не заболел?

— Есть немного. Как у тебя? Успел?

— Порядок. Ладно, Димка, о делах успеется. Вот, держи. — Он протянул мне объемный пакет.

— Что здесь?

— Пирожки с печенкой и луком. Лара напекла. Специально для тебя. Она у меня мастерица по этой части. Таких нигде не отведаешь.

— Ну, спасибо… Гарик…

— Погоди, Димка. Давай для начала вмажем. А то я уже истосковался, поджидая тебя.

— Лады! — Я поднялся.

— Нет-нет! — Он сделал протестующий жест. — Сегодня моя очередь.

— Твоя очередь была вчера.

— Какие счеты, Димка! Разреши мне это сделать. — Он выбрался из-за стола и шагнул к бару, где столпилась небольшая очередь.

Мой сосед справа продолжал крутить ручку приемника, замирая ненадолго, будто в надежде услышать приятную новость. Но новости, как всегда, были скверные.

Опять упал самолет… Продолжается забастовка шахтеров… Новый виток кавказской бойни… Землетрясение в Китае… Железнодорожная катастрофа в Индии… Разрушительный смерч над Австралией… Массовые отравления в Африке…

Сумасшедший дом, а не планета. Замкнутый круг, по которому бежишь, как взмыленная лошадь, а финиша все нет и нет.

А ведь Гарика можно избавить от этого дерьма, пришла вдруг мне в голову простая мысль.

Я припомнил, что, когда Старик изложил в общих чертах свою идею, я (в присутствии КЭПа) высказал опасение, что один-единственный звонок из любой редакции на фирму, под маркой которой мне предстоит работать, разрушит наш план.

«Да кто будет звонить! — хрипло рассмеялся Старик. — Питерские газеты бедные, как церковные мыши, на всем экономят. Они и так будут рады по уши, а пока разберутся, крышка захлопнется».

Значит, чтобы спасти Гарика, всего-то и нужно, чтобы какая-то редакция позвонила туда, причем до публикации. Правда, легких неприятностей Гарику не избежать и в этом случае, зато ломание хребта не состоится.

Ну-ка, ну-ка…

А ведь дельце можно провернуть элегантно. Руками Пименова. Он предал Гарика, так пусть теперь спасет его от позора.

Пименову я обещал хороший заработок… Взял его снимки… Надо его как-то настроить, чтобы он сам позвонил в Читу… И связать этот звонок с редакциями… А перед КЭПом я буду чист. Он, конечно же, не забыл то мое предупреждение…

Мой внутренний компьютер включился на полную мощь.

Отдельные элементы, из которых мне предстояло собрать завершенную конструкцию, пришли в движение, прилаживаясь друг к дружке. Я тасовал их как колоду карт, чувствуя, что вот-вот придет озарение…

И вдруг…

«Как нам только что сообщили, Кирилл Эдуардович Прошев назначен чрезвычайным и полномочным послом в…» — донесся до меня голос диктора, тут же утонувший в шорохах и вое эфира.

Я молниеносно повернул голову.

Сосед яростно крутил ручку настройки.

— Друг, поймай, пожалуйста, «Маяк», — попросил я.

Он пожал плечами и вернулся к нужной волне.

Но там уже звучала другая информация — о столкновениях в Таджикистане.

Однако и услышанного было довольно. Я-то полагал, что удивить меня уже невозможно. А это даже не удивление. Это столбняк, это: вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

КЭП — в опале! Так и только так трактуются подобные назначения. Полагаю, оно и для КЭПа стало полной неожиданностью. Еще вчера вечером он был настроен вполне благодушно. Но пока он устраивал охоту на «жаворонка», более крупный зверь подобрался к нему самому тихой сапой.

Переменчиво счастье политика! Жаль, что не удалось услышать название страны, куда его ссылают. Но почти не сомневаюсь, что речь идет о маленькой экваториальной республике. Через полгода о КЭПе прочно забудут.

Слева упала тень. За стол усаживался Касаев, придвигая ко мне рюмку бренди.

— Димка, да что с тобой?!

— Гарик, нам нужно серьезно поговорить.

— Значит, что-то случилось…

— Не знаю даже, как тебе сказать… Мне так неловко…

— Я понял: у тебя отняли кассету.

— Не то. Вместо платежек из фирмы пришла кошмарная информация. Банк, в котором крутились наши капиталы, лопнул. Операции по расчетам заморожены. Мы не сможем оплатить эту рекламу, Гарик. Надо строчно давать отбой.

— Сочувствую, Дима… Фирма-то выживет?

— Надеюсь. Но твои комиссионные погорели, понимаешь?

Он мягко улыбнулся:

— Знаешь, Дима, если честно, я так и не поверил, что получу их. Слишком уж похоже на сказку. Чего жалеть о шкуре неубитого медведя? Как говорится, что с возу упало, того не вырубишь топором.

— Значит, ты не в обиде?

Продолжая улыбаться, Гарик поднял бокал:

— За успех нашего безнадежного предприятия!

Он еще не подозревал, как близок к истине.

 

I

Новая работа

Октябрь уж на дворе… Очей очарованье…

Пошла третья неделя, как КЭП в спешном порядке отчалил в дальние теплые края. Уж там-то он вдоволь насладится рыбалкой, а заодно поразмышляет о превратностях судьбы.

Его сенсационная отставка наделала много шуму, о ней судачили и рядили едва не в каждом доме, но, как я и предполагал, слухи быстро угасали. Проигравший, в отличие от триумфатора, не вызывает стойкого интереса, «мавр», сделавший свое дело, обречен на забвение.

Впрочем, КЭП как политик еще достаточно молод. Возможно, он и сумеет подняться вторично. Но это будет нескоро. Очень нескоро.

Нежданная опала КЭПа повлекла за собой трагическое событие: в тот же день, ошеломленный сногсшибательной вестью, слег наш «бессмертный» Старик. Через три дня его хоронили.

Таким образом, наша команда, лишившись почти одновременно и своего капитана, и главного диспетчера, осиротела и распалась с космической скоростью.

Я, как и другие, оказался не у дел. Однако вынужденный простой меня не беспокоил. Безработица страшна лишь для дилетантов. Профессионалы — всегда в цене. Моя репутация, как специалиста по деликатным поручениям, была достаточно высока, и предложения, лавиной хлынувшие уже через неделю после кончины КЭПа, только подтверждали это.

Я отвечал уклончиво. Идти после КЭПа в услужение к деятелю средней руки представлялось мне унизительным. Я втайне надеялся, что на горизонте вот-вот появится человек такого же масштаба, как и КЭП, и позовет.

А пока… Почему бы не воспользоваться нежданной передышкой? Босс — в царстве теней, Бизон — на нарах… Гуляй, душа!

Это случилось восьмого октября.

Я бражничал в «Метелице» в обществе соблазнительной, хотя и несколько вульгарной блондинки. Когда моя дама направилась в туалет, рядом со мной возник лысоватый колобок средних лет в сером малоприметном костюме.

— Дмитрий Сергеевич? — вежливо осведомился он, хотя, судя по холодному выражению глаз, вопрос был чисто риторический. — Вы не уделите мне две минуты?

— Валяйте, — ответил я, прикидывая, знаю ли этого типа. Конечно же нет.

Колобок придвинул стул ближе ко мне и уселся, едва не угодив локтем в салат.

— С вами хочет встретиться один человек, — тихо сказал он.

— Со мною многие хотят встретиться, — ухмыльнулся я, пожалуй с излишним бахвальством. — Говорите прямо, кто вас послал.

— Глушенков… — ответил он одними губами.

Теплая волна окатила меня. Глушенков был Фигурой.

Правда, в отличие от КЭПа, он никогда не рвался на трибуну, скорее напротив — умышленно держался в тени, за спинами наших словоохотливых популистов. Однако же ходили упорные слухи, что он — из числа тайных Кукловодов. Поговаривали о его закулисных связях как с органами, так и с криминальными структурами. Водилось за ним еще одно качество, признаться симпатичное мне: он не корчил из себя «белую кость». Будь жив Старик, он наверняка мог бы рассказать о Глушенкове гораздо больше. Моя же информация была отрывистой, туманной. Но авторитет Глушенкова сомнению не подлежал. С этой Фигурой можно вести дела. Но и бурно соглашаться нельзя. Мы тоже знаем себе цену…

— Что конкретно он поручил передать?

— Завтра в девять пятнадцать возле подъезда вас будет ждать черная «Волга». Если вас, конечно, устраивает время. И место. Нет — назовите другие.

— Куда предстоит ехать?

— Недалеко. На одну уютную дачу. После беседы вас отвезут домой. Или куда пожелаете.

Для виду я изобразил рассеянность, задумчивость, затем легкий интерес:

— Хорошо, постараюсь выкроить часок.

— Анатолий Евгеньевич очень рассчитывает на вашу пунктуальность… — Колобок поднялся и, несмотря на солидные габариты, быстро растворился в полумраке зала.

Через минуту появилась моя дама.

Я невольно подумал о том, как точно уместился разговор с Колобком в «окно», взятое блондинкой. Легкий штришок, но и в нем чувствуется опытная рука.

Ну, поглядим…

* * *

Глушенков встретил меня в элегантно обставленной гостиной, интерьер которой не содержал и намека на ту кричащую роскошь, что вошла в моду у «новых русских». В камине трещали поленья — денек выдался прохладным. На журнальном столике в окружении тарелок с закусками высилась бутылка хорошего коньяка. На кожаном диване лежал добротно изданный старый «Атлас СССР».

Внешне Глушенков выглядел простовато: лунообразное лицо с носом-пуговкой, оттопыренные уши плюс солидное брюшко. Однако недюжинный ум, светившийся в его пронзительно синих, каких-то лучистых глазах, быстро заставлял забыть о телесном несовершенстве его носителя.

Глушенков провел меня к дивану, любезно усадил и сам сел рядом, отодвинув в сторону атлас, но держа его под рукой и, видимо, неспроста, потому как других книг в гостиной не было.

— Рад познакомиться с вами, Дмитрий Сергеевич, — сказал он густоватым баритоном, наполняя маленькие тридцатиграммовые рюмочки. — Слышал о вас много хорошего, а это в наше время большая редкость.

Цена подобным комплиментам известна, но в устах собеседника похвала прозвучала так естественно, что я невольно почувствовал себя польщенным, и, чтобы не оставаться в долгу, ответил:

— Я тоже, Анатолий Евгеньевич, слышал о вас кое-что хорошее, причем от людей, которым легче удавиться, чем кого-нибудь не оболгать.

Ему это понравилось. Он тихо рассмеялся:

— Полагаю, нам не стоит более терять время на обмен любезностями? За приятное знакомство!

Напиток был превосходен.

— Возьмите эту корзиночку, вкус изумительный…

— Благодарю…

Выдержав небольшую паузу, Глушенков заговорил:

— Что ж, Дмитрий Сергеевич, не будем ходить вокруг да около. Тем более что вы все прекрасно понимаете. Итак, есть некое дело, взявшись за которое вы смогли бы проявить свойственную вам изобретательность. Гонорар, надеюсь, вас устроит.

— Сначала хотелось бы услышать о сути дела.

— Вы, безусловно, правы. Извините за столь неловкое вступление. Разумеется, я расскажу вам все, что знаю, а затем сформулирую задачу. Но прежде, — он посмотрел мне в глаза, — разрешите один нескромный вопрос…

— Пожалуйста!

— Мне говорили, что вы убежденный сторонник поговорки «Молчание — золото». Это так?

— Будьте уверены!

— Завидное качество. — Он улыбнулся и даже дружески похлопал меня по колену. — А то, к сожалению, встречаются люди, которые слишком вольно трактуют свои же обещания. Надо ли удивляться, что с ними происходят всякие неприятности?

Я его понял. Он меня предупредил и, как говорится, умыл руки.

— У меня, Анатолий Евгеньевич, весьма странная память. Выполнив чье-либо поручение, я следом забываю о нем. Подчистую.

— Эх, мне бы такую! — воскликнул он и снова наполнил рюмки: — За удачу!

Мы выпили. Мизерность дозы компенсировалась великолепным качеством. Адреналин в крови пришел в движение.

— Так вот… — Глушенков далеко отставил рюмку, как бы давая понять, что вводная часть закончена. — Не так давно, можно сказать на днях, из забайкальской колонии вышел на свободу некий Путинцев Ярослав Гаврилович, шестьдесят четыре года. Отсидел он без малого двенадцать лет. За тройное убийство. Но это не уголовник в привычном смысле слова. Путинцев долгие годы был правой рукой Гафура Мирзоева. Вам ничего не говорит это имя?

— Нет, — признался я.

— О-о, это было громкое дело! В постбрежневские времена о нем столько писали!

— Теперь начинаю припоминать…

— Мирзоев возглавлял агропромышленное объединение в гористой Среднеазиатской республике. Пост сам по себе невелик, да и хозяйство его располагалось в глубинке. И все же Мирзоев сумел выдвинуться в число влиятельнейших людей региона, имел высоких покровителей — вплоть до белокаменной. А ларчик открывается просто. Вот, смотрите. — Глушенков взял атлас и раскрыл его сразу же на нужном месте благодаря затейливой закладке. — Здесь, в Средней Азии, на стыке трех республик, в крутых предгорьях, существовал, да и поныне существует этакий «золотой треугольник», где выращивают опийный мак, перерабатывают его в полуфабрикат и переправляют в Россию, откуда он растекается по всему миру.

Признаться, упоминание о маке мгновенно остудило мой энтузиазм. Уж не собирается ли Глушенков внедрить меня в наркосиндикат? Нашли дурака! В смертельные игры я не играю. Не мое амплуа. Однако же я промолчал, решив дослушать до конца, а тем временем найти благовидную причину для отказа.

— Именно на маке взошел авторитет Мирзоева, — продолжал Глушенков. — Мак принес ему баснословные по тем временам богатства. Но в начале восьмидесятых, когда новое руководство страны повело борьбу с коррупцией, когда зашатались и рухнули многие местные вожди и удельные князьки, закатилась и звезда Мирзоева. Был подписан ордер на его арест. Оперативная группа уже двинулась в путь. Но кто-то сумел предупредить Мирзоева, и тот исчез. Однако через несколько часов группе удалось выйти на его след.

— Куда же он намылился? В ту пору удрать за границу было сложно. Разве что в Афганистан?

Глушенков отрицательно покачал головой:

— Самое удивительное, что Мирзоев направился в горный кишлак Ак-Ляйляк, откуда был родом и где его чтили как земляка, выбившегося в большие люди. Справедливости ради надо отметить, что и он, пользуясь своим влиянием, немало сделал для земляков: в кишлак провели асфальтированную дорогу, электричество, нуждающиеся получали ссуды…

— Словом, добрый царек?

— Вроде того. Вообще, Ак-Ляйляк, что в переводе означает «Белый аист», — довольно крупное поселение, насчитывающее несколько десятков дворов. Расположено оно на дне широкого ущелья, за которым местность становится практически непроходимой. Ак-Ляйляк — конечный пункт, тупик, никакого жилья за ним нет на сотни километров — вплоть до противоположных отрогов.

— Мирзоев рассчитывал там пересидеть?

— Не исключено. Восточные традиции сильны. Никто не осмелился бы выдать его убежище. Но Мирзоев преследовал и другую цель. Незадолго до событий, о которых идет речь, он устроил где-то в горах, в окрестностях кишлака, тайник. Так вот: в ту последнюю поездку он взял с собой некий сундучок…

— Золото, камни?

— Погодите, — мягко остудил мой порыв Глушенков. — Нашего наркобарона сопровождала внушительная охрана, а также Путинцев и некий Джамал, близкий родственник Мирзоева, преданный ему душой и телом. Далее события развивались так. Охранники во главе с Джамалом остались в кишлаке, а Мирзоев и Путинцев — вдвоем — направились дальше, безусловно к тайнику. Поехали они на «газике». Правда, дороги за кишлаком уже нет, но, двигаясь вдоль реки, что протекает по дну ущелья, можно углубиться в горы еще на полтора-два километра. Видимо, тайник находился где-то именно на этом отрезке.

Глушенков снова наполнил рюмки и продолжал:

— О том, что случилось в горах, можно только гадать. Самый вероятный вариант: Мирзоев желал остаться единоличным владельцем тайны. Однако совсем обойтись без спутника он не мог по той простой причине, что не умел водить автомобиль. Поэтому-то и пришлось брать напарника, которого на обратном пути он собирался, очевидно, пристрелить. Отчего его выбор пал на Путинцева — понятно. С остальными членами банды Мирзоев был связан родственными узами, и расправа с любым из них могла обернуться для него кровной местью. Кроме того, Путинцев много знал. Слишком много. В преддверии ареста имело смысл избавиться от опасного свидетеля-сообщника.

Словом, из поездки в горы вернулся один человек. Но не Мирзоев. Путинцев. Каким-то чудом ему удалось прорваться сквозь оцепление Джамала. Кстати, Путинцев и Джамал, мягко говоря, никогда не ладили между собой. Джамал яростно ненавидел Путинцева, который в более счастливые для банды времена пользовался безграничным доверием патрона. Началась погоня. Преимущество было на стороне преследователей, но Путинцев, отстреливаясь, сумел поразить водителя противников, чей автомобиль рухнул в пропасть. Погибли все, кто в нем находился, и только Джамал успел в последнюю минуту выпрыгнуть и уцепиться за куст, росший на краю обрыва. Но удар был сильный. Он сломал ногу и лишился глаза. Путинцев же, заметив, что Джамал уцелел, остановил «газик» и вышел на дорогу с пистолетом в руке, намереваясь, надо полагать, добить заклятого врага. Он стоял над висевшим над бездной тремя метрами ниже Джамалом, когда из-за поворота, скрытого гигантской скалой, показалась головная машина колонны с оперативниками. Итак, Путинцев был захвачен на месте преступления, а позднее осужден. Он — единственный человек, который знает, где именно находится тайник, потому что Мирзоев с того дня бесследно исчез.

— А Джамал?

— Его, понятное дело, вызволили, но он остался инвалидом. Что касается уголовной ответственности, он сумел ее избежать. Вообще, с исчезновением Мирзоева оборвались многие нити. Тема наркотиков совершенно не фигурировала в ходе следствия. Путинцева, например, судили за убийство на бытовой почве, причем Джамал охотно поддержал эту версию.

— Понятно… Значит, главный герой отсидел свое и теперь вознамерился забрать сундучок?

— Так-то оно так, но сделать это ему будет далеко не просто.

— Он смекнул, что о нем не забыли? Несмотря на давность лет?

Глушенков вздохнул:

— А теперь я расскажу вам о Путинцеве подробнее. Это весьма неординарная личность. Хитрый и осторожный, коварный и недоверчивый, он великолепно разбирается в людях, умеет легко входить в доверие. При первом знакомстве он даже может показаться простаком, но учтите — это гроссмейстер, который видит на много ходов вперед. Лишь роковая случайность — внезапное появление оперативников — помешала ему в тот раз избежать ареста. У него чудовищная сила воли. С виду весельчак и балагур, душа нараспашку, он по натуре — человек-кремень, против которого бесполезна самая изощренная пытка. Режьте его на куски — он будет хохотать в лицо. К тому же у него тончайшее чутье. Мирзоев допустил стратегическую ошибку, выбрав Путинцева жертвой.

— То есть вы считаете, что хвост к нему приставить не удастся?

Глушенков энергично затряс головой:

— Это исключено!

— Напрочь?

— И добавлю, бессмысленно. Потому что Путинцев за сундучком не поедет. Дело в том, что Джамал с некоторых пор живет в Ак-Ляйляке безвыездно. А его единственный глаз видит зорко. Он знает, что Путинцев освободился, знает, что тот непременно начнет охоту за сундучком… Но ведь и Путинцеву несложно догадаться о мыслях Джамала. Что же он предпримет?

— Интрига усложняется…

— У Путинцева единственный выход: снарядить за сундучком надежного человека. Причем не из числа давних корешей, которых Джамал мгновенно раскусит.

— Хм! Найти такого гонца нелегко.

— Он уже нашел.

— Даже так? — Я искренне удивился. — Честно говоря, не представляю, кому мог довериться этот матерый зверь.

Глушенков тонко улыбнулся:

— В Петербурге живет племянница Путинцева, некая Ирина Вячеславовна. Тоже Путинцева. Ее отец, ныне уже покойный, и наш герой — родные братья. На днях Ирина получила от горячо любимого дядюшки весточку. С оказией. В своем письмеце дядя просит ее приехать к нему в поселок Атамановка под Читой для важного разговора, который обеспечит ее на всю жизнь, и не только ее, но и дочку, и будущих внуков.

По той уверенности, с какой говорил Глушенков, нетрудно было догадаться, что перед тем, как попасть к адресату, письмо вчерашнего зэка побывало в его руках.

— Ищите женщину…

— Сегодня утром Ирина купила два авиабилета до Читы, — сообщил Глушенков. — На тринадцатое октября. Один на свое имя, второй — на имя десятилетней дочери. Осталось пять дней.

— Путинцев считает, что русская женщина с ребенком не вызовет повышенного интереса в горном кишлаке? — удивился я. — Это несерьезно.

— В письме есть приписка, — добавил Глушенков, — где дядюшка просит, чтобы племянница прихватила с собой расторопного приятеля, способного ради нее на смелый поступок.

— А при чем тогда ее дочь?

— Ну, это элементарно, — ответил собеседник. — Билеты она взяла сразу для экономии времени. Второй билет всегда можно переоформить на другую фамилию. Сейчас она как раз и занимается поиском подходящего кандидата.

— У нее есть варианты?

— О да! — эмоционально воскликнул Глушенков. — Это весьма привлекательная особа тридцати двух лет, разведенная, живет с матерью и дочкой. Этакий сугубо женский коллектив. Работает в салоне красоты. Зарабатывает неплохо, вдобавок имеет иные источники дохода. К примеру, недавно купила шубку, стоимость которой равна ее двухлетней зарплате.

— Понятно…

— Не совсем то, о чем вы подумали, — возразил Глушенков. — Вокруг нее вертится уйма кавалеров из числа состоятельных господ, причем многие бывшие любовники периодически пытаются восстановить былые отношения. Видимо, есть в ней что-то такое, что ценит наш брат. Можете не сомневаться, что спутника она найдет очень быстро.

— Значит, вы предлагаете мне поехать в Питер, сойтись с этой Ириной, охмурить ее, втереться в доверие, убедить, что я — лучший из кандидатов, затем отправиться с ней в Читу, а там околдовать душку Гаврилыча до такой степени, чтобы он рассопливился и открыл мне местоположение тайника, верно?

— В принципе, это был бы идеальный вариант, — мягко улыбнулся Глушенков. — Но боюсь, термин «рассопливится» не для нашего объекта. И вообще, вряд ли он поведет речь о тайнике. Крепко запомните: Путинцев — мастер многоходовых комбинаций. В какой-то момент вам может показаться, что вы заманили его в ловушку, ан глядь — он уже защелкнул за вами засов клетки, уготованной вами для него. Наверняка у него есть хитроумный план. Спутник Ирины, скорее всего, нужен ему в качестве ширмы.

«Или жертвы», — подумал я.

— А сама Ирина?

Глушенков надолго задумался.

— Сейчас мы вступаем в область догадок, — заговорил он наконец. — О характере их взаимоотношений мне, скажу честно, известно мало. Притом они не виделись долгих двенадцать лет. Но тот факт, что, едва получив послание, Ирина, эта любительница комфортной столичной жизни, тут же помчалась за билетом и подыскивает компаньона, кое о чем говорит, так?

— Возможно, она знает о сундучке и рассчитывает крупно поживиться?

Глушенков развел руками:

— Не исключено… Но более по этому вопросу мне добавить нечего.

— Так-так… Ну, допустим, мы с Ириной появимся в этом самом Ак… как его…

— Ляйляке.

— Да, Ак-Ляйляке. Что подумает по этому поводу Джамал?

— Что вы посланы Путинцевым за сундучком, — мгновенно ответил мой собеседник. — На этот счет у вас не должно быть никаких иллюзий. Повторяю: кишлак глухой, удаленный. Каждый чужак, каждое новое лицо там на виду. С вас не будут спускать глаз.

— На что же надеется Путинцев?

— Знать бы… — вздохнул Глушенков. — Несомненно одно: у него есть четкий и реально достижимый план. Он умеет рисковать, но только в том случае, когда игра стоит свеч. На бездумную авантюру он никогда не пойдет.

— Серьезный противник…

— Очень!

— А не проще ли перекупить Ирину?

— Нет уверенности, что она пойдет на это. Если же ее вспугнуть, наш замысел может лопнуть как мыльный пузырь. Единственная дорожка к Путинцеву ведет через Ирину. Терять ее нельзя.

— Хм! А нет ли возможности выманить из кишлака Джамала?

Глушенков замотал головой:

— Джамал — не волк-одиночка. Это глава влиятельного клана, у него повсюду глаза и уши, под началом — мобильный отряд. Не сомневаюсь, что в период развала союзной армии он сумел крупно поднажиться. Готов держать пари, что в горах у него припрятаны парочка бэтээров, с десяток орудий и целый арсенал стрелкового оружия. Нет, нахрапом тут не возьмешь, последствия могут быть непредсказуемыми. К тому же, зная, что его враг снова на свободе, он утроил бдительность.

— Серьезный противник, — вырвалось у меня прежде, чем я сообразил, что повторяюсь.

— Они стоят друг друга, — подтвердил Глушенков.

— Что ж, обстановка ясна. А этот сундучок… Предпринимались попытки его найти?

— Конечно. С того самого дня, когда был арестован Путинцев, поиски не прекращались в течение нескольких недель. В них участвовали специалисты с миноискателями и служебными собаками, егеря, альпинисты и даже археологи. Обследовали каждую расселину, всякую запримеченную пещерку. Позднее, когда слух о зарытых сокровищах распространился по всей долине, из города нагрянули любители-кладоискатели, но местные жители решительно дали им от ворот поворот. Но вовсе не потому, что сами надеялись добраться до клада. Они считали, что поскольку тело Мирзоева не было найдено, то тут не обошлось без потусторонних сил и могущественных джиннов. Клад проклят. Каждый, кто отыщет его, навлечет тысячу несчастий не только на свою голову, но и на весь кишлак. Ни поддержки, ни понимания в Ак-Ляйляке вы не встретите. Если о ваших тайных помыслах проведают, вы станете в глазах горцев презренными и коварными злодеями. Джамал, кстати, всячески подогревает подобные настроения. Рассказывают, что в темные безлунные ночи со стороны Змеиного ущелья, где предположительно спрятан сундучок, раздается протяжный заунывный вой. Это стенает бесплотный дух Мирзоева, который никак не может овладеть своим сокровищем. Образованный человек, конечно, сразу же поймет, что причина загадочного звука — ветер, гудящий в ущелье. Но чабаны думают иначе, и вы должны это знать.

— Анатолий Евгеньевич, вы так часто касались темы сундучка, что у меня возник нормальный вопрос: так что же в нем?

— Дмитрий Сергеевич… — с расстановкой ответил мой визави. — Иногда излишняя информация вредит. Ну зачем вам знать, что там внутри? К вашему заданию это не относится.

— Должен же я иметь представление о его наружности.

— Это небольшой сундучок традиционного восточного типа, деревянный, окованный медной полосой, с ярко раскрашенными ячейками, по весу не тяжелее сумки, с которой вы возвращаетесь с рынка. Да вы его сразу узнаете.

— И все-таки… — Я взял атлас и пощелкал ногтем по открытой странице. — На обратном пути мне придется пересечь по меньшей мере три границы. Они хоть и прозрачные, да ведь всякое случается. Как-то не улыбается перспектива отвечать за контрабанду чего-то запретного.

— Это исключено, — возразил Глушенков. — Сундучок вы передадите человеку, который сам разыщет вас и назовет пароль.

— Следует ли мне понимать так, что в кишлак уже внедрен кто-то из ваших людей?

— Нет, — уклончиво ответил он. — Мой человек появится, скорее всего, перед заключительным актом. И не обязательно в кишлаке. Вероятнее всего, в долине. А до той поры о вашей миссии не будет знать ни одна живая душа.

— Так… Покажите мне еще раз, где находится кишлак.

Глушенков взял со стола нож и провел острием по синей змейке, обозначавшей небольшую горную речку, затем резко упер его в карту:

— Примерно здесь.

Я присмотрелся:

— Таджикистан… А ведь там стреляют.

— Стреляют на юге, ближе к афганской границе. А здесь, в северной части, относительно спокойно.

— Любопытно бы узнать, что думает по этому поводу Джамал?

— Скрывать не стану, если он вас разоблачит, то пули экономить не станет. Но и палить без нужды остережется. В горах сильны законы гостеприимства. Пока не дадите повода, никто вас не тронет.

— А почему бы не переложить содержимое сундучка в другую тару? Это снизит степень риска.

— Думаю, это не принципиально. Впрочем, действуйте по обстоятельствам.

— То есть если я вывезу сокровище не в сундучке, а в мешке, претензий с вашей стороны не возникнет?

— Ни малейших. — Он взял со стола зеленоватую полоску бумаги и написал на ней пятизначную цифру: — А это ваш гонорар. Разумеется, в долларах. Командировочные в нее не входят. Половину можете получить хоть сейчас. — Затем посмотрел на часы: — Извините, мне нужно позвонить. — Он встал и вышел из гостиной, плотно прикрыв за собою дверь.

Я хорошо его понял. Он давал мне время собраться с мыслями. А поломать голову стоило.

Начал я, как всегда, с минусов. Наркобизнес. Золотое правило: держаться от него подальше. Там гуляют огромные деньги, а человеческая жизнь дешевле промокашки. Эта сфера никогда не приобретет цивилизованных форм. В силу своей природы, основанной на людских пороках.

Но с другой стороны — задание формально не связано с наркотиками. Конечно же, в сундучке не опий. Не тяжелее хозяйственной сумки… Неужели два матерых волка — Путинцев и Джамал — затеяли многолетнюю смертельную схватку из-за такой малости? Нонсенс! Может, списки, адреса, наработанные маршруты? Ближе к истине. Но за двенадцать лет столько всего переменилось, пришли новые люди, возникли новые рынки. Имеет ли ценности старая информация, собранная когда-то Мирзоевым? Сомнительно… Нет. Тут что-то другое. Что-то очень дорогое и очень компактное, нестареющее… Камешки?

Далее. Не моя сфера. Я привык работать с бизнесменами и их женами, с честолюбцами всех мастей и азартными игроками в обстановке престижных офисов, загородных вилл и ночных клубов. А тут — затерянный горный кишлак, дикие нравы и азиатская логика, не поддающаяся прогнозу. Реальная возможность схлопотать пулю. Впрочем, кто от нее сегодня застрахован?

А те места мне немножко знакомы. После института, еще в той, другой своей жизни, я семь лет работал в Средней Азии в системе мелиорации и водного хозяйства. Доводилось бывать и в Таджикистане. Чертовски жаль, что сегодня там стреляют…

В рассказе Глушенкова меня поразили некоторые подробности, почти мистическим образом перекликавшиеся с моим предыдущим заданием. Роль забайкальского предпринимателя досталась мне, чисто случайно, просто Старик, что называется, ткнул пальцем в небо. И вот, пожалуйста, Путинцев, как по заказу, сидит именно в окрестностях Читы. Его племянница обитает в Питере, где я три недели назад обхаживал Касаева. Еще не вступив в игру, я набрал козырей. Мгновенно сложился весьма изощренный план: я сближаюсь с Ириной, напрашиваюсь с ней в гости к Касаевым, тот начинает расспрашивать меня про забайкальские дела, Ирина — в немом восторге, случай помог ей найти удивительно удобного спутника.

Но хорошо бы знать, на кого в этом деле работает Глушенков: на органы, разведку или на подпольный синдикат, вознамерившийся прибрать к рукам наследие бывшего воротилы. Не окажусь ли я лишним свидетелем? Не похоже. Глушенков знает, что я умею молчать. Он заинтересован в таких людях, как я. Возможно, это испытание. Если я выдержу, он берет меня в команду. Чутье подсказывает, что ему крайне нужны толковые помощники.

Я посмотрел на бумажку с цифрами. КЭП ценил меня куда скромнее.

Неслышно отворилась дверь. Глушенков прошел по мягкому ковру, сел на прежнее место, наполнил рюмашки и поднял свою.

— Что надумали, Дмитрий Сергеевич?

Я не торопясь посмаковал напиток.

— Анатолий Евгеньевич, недавно мне уже приходилось искать то, не знаю что. Ваши данные полнее. Хорошо. Я готов решить этот ребус.

— Когда сможете приступить?

— Уже приступил.

— Что требуется от меня?

— Тот самый пароль, о котором вы говорили, какой-нибудь телефон для оперативной связи и двух-трех орлов, которые помогут мне завязать знакомство с Ириной. Времени на длительное ухаживание, к сожалению, нет. Плюс дополнительная информация… Ну и деньги.

Еще около часа мы с Глушенковым обсуждали детали предстоящей операции.

Вернувшись в город, я позвонил своему приятелю Мише, широко известному в узких кругах тем, что он из года в год собирал и систематизировал газетные и журнальные вырезки.

Миша ответил, что в свое время о деле Мирзоева не писал только ленивый. Каждая центральная газета сочла своим долгом откомандировать туда спецкора. В его архиве хранится отдельная, весьма пухлая папка с интересующей меня информацией. Можно ли посмотреть ее сегодня? Господи, да конечно!

(В былые годы я почти не читал газет, оттого мои сведения о партийце-феодале были крайне скудны. Но с помощью Миши я рассчитывал быстро восполнить этот пробел.)

Да, папочка оказалась солидной. Кило на полтора. Несколько сотен вырезок из самых разнообразных источников — от центральных изданий до среднеазиатских районов. Впрочем, большим разнообразием тексты не отличались.

Тем не менее общая картина чуть прояснилась.

Материалы не содержали и намека на организованную банду. Ни словом не упоминалось о наркотиках, чему я, вообще-то, не удивился. В ту славную эпоху считалось, что наркомании в нашей могучей державе нет и быть не может. Нет наркомании — нет и наркотиков.

Речь шла исключительно о бывшем коммунисте, бывшем директоре агрообъединения, бывшем члене различных районных бюро и комитетов Гафуре Мирзоеве, который, пользуясь бесконтрольностью со стороны вышестоящих инстанций, учредил на подведомственной территории режим средневекового рабства. Он присвоил огромные средства, обкрадывая государство, жил в роскоши, имел четырех жен. Этот новоявленный бай, этот презренный перерожденец нещадно эксплуатировал трудящихся, измывался над святынями, подавлял малейшие проявления критики, а неугодных бросал в страшный зиндан — подземный бетонный бункер, где некоторые провели по нескольку лет, не видя солнечного света. Без его ведома никто не смел отлучиться за пределы хозяйства либо отправить письмо. Когда ему показалось, что некий паренек отрастил слишком длинные волосы, он взял ножницы и лично отхватил тому вместе с чубом пол-уха. Он установил право первой ночи, он… Ну и так далее в том же духе. Словом — бай, феодал, самодур, тиран, предавший интересы партии и обманувший доверие народа.

Одни статьи, написанные умелой рукой, были преисполнены благородного гнева (такое не должно повториться!), другие напоминали протокол, третьи откровенно смаковали бытовые подробности, но ни в одной не говорилось о Путинцеве, Джамале и иже с ними. Все грехи достались Мирзоеву. Видимо, была дана команда выпустить пар. Впрочем, готовилась облава на более крупных персон, и эти статьи должны были создать благоприятный фон для грядущих разоблачений. Тут не до мелкоты.

Выяснилась еще одна важная деталь.

По ходу разговора с Глушенковым у меня почему-то сложилось впечатление, что Мирзоев проказничал именно в Ак-Ляйляке. Но нет. Вотчиной Мирзоева являлся колхоз имени Свердлова с населением тридцать тысяч человек, расположенный в долине. (Тридцать тысяч, присвистнул я. Если он и вправду пользовался правом первой ночи, сколько же восточных красавиц прошло через его постель?) Что же касается Ак-Ляйляка, то территориально он не входил во владение Мирзоева. Это была его малая родина, где он появился на свет, откуда черпал верные кадры и где в конце концов нашел свою смерть.

Я еще раз переворошил вырезки.

Старая добрая публицистика, когда-то волновавшая умы и сердца, а ныне представляющая интерес лишь для чудаков вроде Миши…

А не потому ли исчез Мирзоев, что это было выгодно многим?

М-м… Вряд ли. Тогда ему не позволили бы спрятать драгоценный сундучок. А может, он сумел уйти через горы какими-то тайными тропами и здравствует до сих пор? Может, он уже забрал сундучок?

Нет. В этом случае Путинцев не стал бы снаряжать «экспедицию». Путинцев абсолютно уверен, что Мирзоев мертв. Уверен, потому что сам его застрелил.

А где же труп? Три недели искали и не нашли. Ответ однозначен. Труп — в тайнике. Рядом с сундучком. Значит, это довольно внушительная полость. Возможно, там есть еще кое-что, что я могу рассматривать как персональную добычу.

А что все-таки в сундучке? Глушенков знает. Но не скажет. Ну-ну… Поглядим.

 

II

Ирина

План пришлось менять с самого начала.

Я опоздал. Ирина уже нашла спутника. Об этом мне сообщил Артур, ладно скроенный, улыбчивый парень, встретивший нашу группу на Московском вокзале. Артур, как и прибывшие со мной молодые люди — Вадим и Роман, работал на Глушенкова. Вот уже три дня он наблюдал за Ириной и сумел собрать богатую информацию.

Поступил он просто: подключился к домашнему телефону Ирины, которая обожает «висеть на проводе». У нее масса знакомых — и мужчин, и женщин, и она не считает, что «молчание — золото». Правда, особа себе на уме, одним говорит одно, другим — другое, умело интригует, сводит, разводит, мирит, ссорит, — словом, царствует в своем маленьком мирке. У нее уйма поклонников разной степени близости, и она жонглирует ими, как циркач шарами, держа на коротком поводке.

Роковой красавицей не назовешь, но изюминка в ней есть. И не одна. Этакий кекс, сладкая булочка. Ангельская улыбка, мягкие манеры, томность в очах, но, по сути, это холодное и расчетливое существо, которое не упустит своей выгоды. Любит застолье, рестораны, вечеринки, где обычно становится центром внимания. Соперниц жестоко вытесняет. Умеет пить. Любимый напиток — ликер «Старый Таллин».

(«На всякий случай я припас несколько бутылок», — сообщил Артур. Умница.)

В своих действиях никому не дает отчет, может поддаться минутному капризу.

В последние дни интенсивно обзванивает знакомых мужчин. В середине разговора, как бы между прочим, сообщает со вздохом, что собралась проведать больного забайкальского родственника, но боится лететь одна в такую даль. Родственник, дескать, бобыль, обитает в собственном уютном домике, есть где остановиться… Намек достаточно прозрачный. Можно не сомневаться, что многие сочли бы за честь сопровождать Ирину, надеясь на море удовольствий, но… Это все занятой народ: бизнесмены, банкиры, солидные чиновники. Сейчас, после сезона летних отпусков, они никак не могут забросить дела «на десять-двенадцать дней», как того требует Ирина, тем более она проговаривается, что, возможно, «придется на обратном пути заскочить еще в одно место».

Но сегодня утром дал согласие некий Леонид, владелец небольшого частного предприятия по закупкам кожевенного сырья. Видимо, он решил, что шкуры подождут. Судя по отдельным фразам, года два назад между ними был бурный роман. Затем Ирина бросила наскучившего любовника. Леонид же страдал все это время, предпринимая отчаянные попытки возобновить былые отношения.

Он страшно обрадовался звонку и заранее согласился на все условия, особенно узнав, что там они будут вдвоем под одной крышей.

Но вряд ли Ирина довольна своим выбором. Видимо, она использовала последний шанс.

Леонид — довольно трусоватый и осторожный тип, семейный, 47 лет.

Сегодня в семь вечера они встречаются в ресторане «Джокер» на набережной канала Грибоедова, очевидно для обсуждения подробностей поездки. О том, что билеты куплены, Ирина пока не говорила.

Вот вкратце то, о чем рассказал мне Артур в гостиничном номере, куда отвез нас на своем «форде». Эти трое парней были в полном моем распоряжении и, кажется, знали свое дело. Глушенков умел подбирать кадры.

Некоторое время я размышлял об услышанном. Похоже, племянница Путинцева — еще та штучка. Но ничего. Сладим. Лишь бы она мне понравилась. Хуже нет — иметь дело с объектом, вызывающим физическое отвращение. Хотя иногда приходится переступать и через это.

То, что план с самого начала дал сбой, ничуть меня не расстроило. Напротив — хорошая примета. Значит, дальше все пойдет как по маслу.

Поначалу я вознамерился пообедать в пресловутом «Джокере» вместе со своими орлами и заодно осмотреться. Но затем отказался от этой идеи. Незачем светиться раньше времени. Но изучить окрестности «Джокера» имело смысл.

Через четверть часа мы были на месте.

Ресторан занимал два этажа углового здания. Стекло, плитки, навесы с полосатыми тентами… У входа красовался «джокер», изготовленный, должно быть, из папье-маше, смахивающий на паяца, каким его изображают на игральных картах.

Впрочем, сам ресторан сейчас меня не интересовал. Я обратил внимание, что, несмотря на близость к Невскому, уголок выглядел достаточно пустынным. Одно из соседних зданий стояло заколоченным, далее тянулась глухая стена. Наверняка с наступлением темноты случайного прохожего здесь не встретишь.

На противоположной стороне улицы, в направлении к центру, чернела подворотня, которую мы тщательно исследовали. Оказалось, что здесь продолжают друг друга три проходных двора, последний из которых выводит в параллельный, практически нежилой проулок. Дворы выглядели мрачно даже при солнечном освещении, особенно первый. Низкая, похожая на нору арка, глухая стена, трансформаторная будка, загаженный закуток за ней… Прекрасное место для вечерней постановки!

Посовещавшись, мы уточнили сценарий и окончательно распределили роли, после чего я отпустил парней, наказав им быть вечером на месте в полной боевой готовности.

* * *

«Джокер» был рестораном средней руки. Зеркала, вмонтированные в стены, покрытые черным пластиком, отражали небольшой уютный зал, затейливые светильники создавали интимный полумрак, квартет на эстраде ненавязчиво музицировал в стиле «ностальжи». За столиками, рассчитанными на две и на четыре персоны, расположились большей частью парочки популярного типа «коммерсант — путана», но была и добродетельная публика, а также две-три шумные компашки.

Вдоль левой стены тянулась стойка бара, за которой мы с Артуром и приземлились, вызвав повышенное внимание двух незанятых девиц. Но поскольку мы напустили на себя пуританскую строгость, они быстро потеряли к нам всякий интерес.

Я заказал два коньяка, «Фанту», мясное ассорти, и мы повели тихую степенную беседу об особенностях петербургской погоды.

Вадим и Роман сидели в нашем «форде», припаркованном неподалеку от входа. Собственно, нужда в них возникнет позднее, но мне не хотелось, чтобы парни расслаблялись, и потому я велел им постоянно находиться под рукой. Да и обстоятельства могли нежданно перемениться.

В восемь минут восьмого Артур незаметно толкнул меня коленом.

В зале появились новые посетители. Обилие зеркал позволяло спокойно изучить их без риска быть застигнутым за этим занятием. Я испытал немалое облегчение, поняв, что Ирина относится к тому типу дам, на которых приятно положить глаз.

Да, не красавица, но хороша: высокая, статная, кровь с молоком, с гордо посаженной головой и копной слегка вьющихся каштановых волос, ниспадающих на полные плечи, еще хранящие летний загар. Декольте ее темно-синего вечернего платья в меру приоткрывало полные полушария с глубокой ложбинкой между ними, а как бы небрежно застегнутый поясок подчеркивал выпуклость бедер и ягодиц. На миг я поймал в зеркале ее лицо — с выразительными серыми глазами и приятным рисунком чуть припухших губ — и еще раз поблагодарил судьбу за то, что эта женщина оказалась в моем вкусе.

Зато Леонид выглядел рядом со своей спутницей серым мышонком. Вовсе не из низкорослых, он так сильно сутулился, что мог сойти за горбуна. Длинные залысины вот-вот собирались сомкнуться на его темечке, выставив для обозрения поредевший хохолок надо лбом, с которого, казалось, никогда не исчезают морщинки озабоченности. На мясистом носу сидели очки, с которыми он, похоже, не расставался пару десятков лет.

Войдя в зал, Леонид суетливо огляделся, будто опасаясь ненароком встретить здесь друга семьи, и лишь затем несколько успокоился. И вот этого типчика она собирается поднапрячь за сокровищами?

Они сели за свободный столик у противоположной стены. Теперь я мог разглядеть и их профили. Ирина имела почти классический нос — лишь кончик был вздернут несколько вопреки канонам. Профиль же Леонида лишний раз иллюстрировал ту банальную истину, что жизнь прожить — не поле перейти.

Пока они усаживались, Артур тихо соскользнул с сиденья и покинул зал. Его заглавная партия еще впереди.

Леонид протянул своей спутнице меню. Успокоившись, он дал волю чувствам и буквально пожирал Ирину голодными глазами. Кажется, он всерьез рассчитывал на ночь любви. Бедняга… Я от души посочувствовал ему.

Она в минуту пробежала меню — так опытный брокер пробегает столбцы котировок, автоматически отмечая нужное. Затем что-то сказала, возвращая спутнику карточку. Леонид принялся изучать меню так дотошно, будто зубрил его наизусть, Ирина же тем временем исподволь оглядывала зал, задерживая взгляд на наиболее броских женщинах и как бы сравнивая себя с ними.

А было, было что сравнивать. Теперь я лучше понимал, почему бывшие любовники продолжают тянуться к ней.

Они заказали бутылку коньяка, салаты, бастурму и кофе.

После первой рюмки Ирина оживилась и, склонившись над столом, начала что-то рассказывать. Леонид кивал, спрашивал о чем-то. Обычное застольное общение близких друг другу людей.

Она, значит, представляет дело так, что лететь надо только в Читу? Об Ак-Ляйляке речь зайдет позднее. Она уверена, что Леонид вынужден будет согласиться. Он в полной ее власти. Хоть веревки вей. Ради нее он готов на край света. И за край. Простоватый, в общем, мужик. Сбывающаяся мечта о счастливой любви? Неужели он не чувствует, что она к нему совершенно равнодушна, что идет игра? Вот нежно погладила по руке, наклонясь, поцеловала в щеку… Игра, столь же древняя, как и фальшивая. А он цветет.

Н-да; но, если вечерний спектакль получится не вполне удачным, придется вносить радикальные коррективы. Вырубить Леонида из игры. Извини, друг, но билет должен достаться мне.

Я заказал еще одну порцию.

Время шло.

На аппетит Ирина явно не жаловалась. В два счета расправилась с бастурмой и попросила добавку. Леонид же ковырялся в своей тарелке как вегетарианец, которому ненароком подсунули мясное блюдо.

Но по Главному вопросу согласие, кажется, было полным. Раскрасневшаяся Ирина мило улыбалась, рассказывала что-то забавное, оживленно отвечала своему ухажеру. Несколько раз они танцевали, и я мог убедиться в той непреложной истине, что если женщина имеет ясную цель, то она не поскупится на ласки даже для нелюбимого.

Время от времени она продолжала посматривать в зал, и вот наши взгляды встретились. Изобразив на своей физиономии горячее восхищение, я приподнял рюмку и склонил голову, как бы подчеркивая, что пью за ее шарм и красоту.

Ирина пожала плечами и отвернулась, но от меня не укрылось, что раз-другой она взглянула в зеркало, дабы получше рассмотреть незнакомца, который явно задышал к ней неровно.

Что ж, мне пора.

Я вышел на улицу и нырнул в «форд», присоединившись к своим изрядно скучающим сообщникам.

Меня не покидала уверенность, что с Ириной дело сладится.

Сладкая парочка вышла из ресторана около одиннадцати.

Я посмотрел по сторонам. Никого. Лишь одинокие машины изредка проезжали вдоль набережной. Неосвещенный зев арки напоминал черную дыру.

Весело болтая, влюбленные пересекли дорогу (оставив наш «форд» за спиной) и не спеша направились в сторону Невского. Их путь пролегал в нескольких метрах от мрачной арки. Леонид страстно прижимал спутницу к себе, едва не наступая ей на ноги.

Пора!

Вадим и Роман неслышно выскользнули из автомобиля и, крадучись, двинулись следом.

И тут, как по заказу, Леонид остановил даму и вымолил у нее долгий поцелуй.

Мои помощники действовали профессионально. Думаю, ни Леонид, ни Ирина даже не поняли, каким же образом оказались под сводами жуткой арки. Из темноты доносились крики жертв, грубые голоса нападавших.

Вот оттуда выскочил обезумевший Леонид, без плаща, с вывернутым карманом пиджака. «Милиция! Милиция!» Подпрыгивая, как заяц, он бросился было к ресторану, где еще гремела музыка, но Вадим забежал сбоку, технично оттеснив беглеца в глубь пустынной улицы.

Настал мой черед.

Стиснув в правой руке баллончик с безобидным сжатым воздухом, я помчался на крики.

Ирина отважно отбивалась от «бандюги», который демонстрировал намерение не только ограбить ее, но и изнасиловать. Этот мерзавец уже успел порвать на груди ее дорогое вечернее платье, но, похоже, запугать красотку ему не удалось. Напротив, ею овладел приступ ярости, заставлявший забыть о неравенстве сил. Вооружившись собственной туфелькой с острой шпилькой, Ирина намеревалась звездануть Романа в глаз. При этом она не стеснялась на «комплименты», из которых «сука позорная» и «пидор вонючий» были самыми мягкими.

— Эй, что здесь происходит?! — крикнул я.

Роман резко повернулся в мою сторону, на миг утратив контроль за объектом. Это была ошибка. Ирина с размаху шибанула его шпилькой по скуле (хорошо, что не в глаз), а следом запустила в «бандитскую рожу» свои «бархатные» коготки.

(«Ого! Мы так не договаривались!»)

Роман взревел, как бык, и едва увернулся от нового удара.

Легонько оттолкнув Ирину, он бросился на меня.

По сценарию полагалась минутная схватка. Но я всерьез опасался, что своей шпилькой Ирина продолбит его череп насквозь, и потому, пропустив пару ударов в челюсть, вытянул вперед руку, обдав «негодяя» шипящей струей. Он завопил еще пуще, закрыл лицо руками и, упав, принялся театрально кататься по земле.

— Вы не пострадали? — Я схватил Ирину за руку.

Она взирала на меня с изумлением.

— Быстрее, девушка! Он здесь не один! Тут целая банда! Бежим!

У самого выхода из подворотни мы столкнулись с Вадимом. Он неплохо сыграл секундную растерянность. Я схватил его за грудки и с размаху шибанул об стенку. Грязно ругаясь, он мотнул головой и достал откуда-то из рукава финку. Ирина завизжала.

Я вцепился в Ирину и потащил ее за собой — в противоположную сторону, через три двора. Сзади стоял мат-перемат.

По дороге Ирина не упустила возможности пнуть «отключившегося» Романа.

— Мразь! Дерьмо!

Наконец мы выскочили в темный, совершенно пустынный проулок, по которому, на наше счастье, медленно ехал «форд».

За спиной раздавался грозный топот.

Не раздумывая, я бросился под колеса:

— Стой!!!

Машина затормозила.

Я рванул на себя дверцу, буквально вбросил внутрь Ирину, впрыгнул следом сам, навалясь на нее, и истошно заорал водителю:

— Гони! Двадцать долларов!

В это время из-под арки выбежал Вадим, поводя перед собой финкой.

— Гони же! — взмолился я.

Водитель с перепугу газанул, вырулил на набережную, но через полсотни метров остановился перед магазином, в котором, как я знал, дежурила вооруженная охрана.

— Эй, выметайтесь оба! Не то вызову милицию.

— Гони, дружище! — Я протянул ему деньги. — За нами гонятся бандиты.

Увидев купюры, он подобрел:

— Ладно, мое дело — сторона. Куда едем?

— Куда хочешь! Главное — подальше отсюда!

Он помчался вперед, резко повернул раз, другой…

Теперь настал черед заняться Ириной.

Я отодвинулся от нее, предоставив возможность устроиться поудобнее.

— Вы не ранены?

Но она будто не замечала меня.

— Боже! Какие подонки! Мое новое платье! Ублюдки! Засранцы долбаные! Платье-то зачем рвать?!

Я полагал, что буду иметь дело с перепуганной, дрожащей особой, но рядом была разъяренная тигрица. Распахнув плащ, она ревизовала свой туалет.

— Платье — дело наживное, — заметил я. — Вам не кажется, что мы еще дешево отделались? Эти мерзавцы способны на все.

Ее взгляд стал осмысленнее.

— Вы?

— Я.

— Откуда вы взялись, черт побери?! Вы же ушли раньше.

(Прекрасно! Она меня запомнила.)

— Ушел, но решил вернуться. И кажется, вовремя. Поскольку ваш спутник проявил себя не с лучшей стороны.

— Леонид — отчаянный трус, — с презрительной улыбкой сообщила она. — Шкурник во всех смыслах. — Затем смерила меня оценивающим взглядом: — А вы не такой мямля, как показалось вначале. Хотя, если честно, драться не умеете. Вам просто повезло, что тот, второй, замешкался.

— Мне повезло, что я сумел помочь вам.

Но мой намек пропал вхолостую. Она снова переключилась на платье:

— Нет, вы посмотрите, что они натворили! Я в первый раз надела новое платье, а эти сучьи скоты, чтобы им… — Она все еще дрожала от нервного возбуждения.

— Водитель, остановитесь! — потребовал я.

Тот (вы уже догадались, что это был Артур?) охотно притормозил у обочины.

— Выходите?

— Поскучайте немного. Нам со спутницей надо поговорить. А вы пока помечтайте о чем-нибудь. Вот вам стимул… — Я сунул ему еще одну купюру.

Артур сделал вид, что мысленно перенесся на Луну.

Я повернулся к Ирине:

— Ну-ка, покажитесь…

— Любуйтесь. — Она распахнула плащ, из которого с мясом были выдраны все пуговицы.

Да-а, парни постарались. Ее роскошная обновка была располосована, причем не по шву, а по основе, до самой талии, открывая тонкую полоску кружевного бюстгальтера, лишь поддерживавшего налитые груди. На правом предплечье виднелось желтоватое пятно, второе на запястье — будущие синяки, волосы всклокочены, лицо перемазано в какой-то саже…

— Ну и видок у вас!

— Да и у вас не лучше. — Она сердито запахнула плащ.

Я глянул в зеркальце. Скула чуть-чуть припухла, но в целом — никакого сравнения.

— Отвезите меня домой, на Савушкина, — потребовала она.

— Не боитесь, что ваши домашние упадут в обморок?

— Да, маму не стоит пугать, — согласилась она. — Может, заскочить к Наташке? Но она худая, как селедка, ее платья на меня не полезут… Зойка укатила в отпуск, Тамара наверняка развлекается где-нибудь, про Ренату я уже не говорю… — Она принялась перебирать своих подруг, но безрезультатно.

Я нашел ее сухую сильную ладошку и бережно сжал обеими руками.

— Послушайте… Коли уж так случилось… Я остановился в гостинице, тут недалеко. На днях купил в подарок одной девушке платье. Мне кажется, оно вам подойдет, фигуры очень похожи. Вы приведете себя в порядок, переоденетесь, а после я отвезу вас домой. Без всяких приключений.

Она помолчала с минуту, затем кивнула:

— Хорошо. Другого выхода все равно нет. А платье я завтра верну.

Я тронул Артура за плечо:

— Гостиница «Советская», поехали.

Через десять минут мы входили в гостиничный холл. С обслугой я всегда поддерживал хорошие отношения, так что на мою позднюю гостью посмотрели сквозь пальцы.

Мы поднялись в мой номер.

Ирина сразу же бросилась к большому зеркалу, висевшему рядом со шкафом.

— Боже, ну и чучело!

Я открыл холодильник, достал из морозилки кубик льда и протянул ей:

— Приложите, вдруг обойдется без синяков.

— Мерзавцев, которые поднимают руку на женщину, нужно кастрировать! — безапелляционно заявила она.

— Совершенно с вами согласен.

Я открыл створку шкафа.

— Вот вам чистое полотенце. Душ за той дверью. А это, — я выложил на кровать хрустящий пакет, — то самое платье. Сделаем так: я оставлю вас минут на двадцать, — надеюсь, достаточно? — а сам загляну в бар. Мне кажется, мы заслужили выпивку. Пообщаемся немного, как товарищи по несчастью, а после я отвезу вас домой. Не возражаете?

— Почему бы и нет?

— Что будем пить?

— Нет ли в здешнем баре ликера «Старый Таллин»?

— Понятия не имею, но поинтересуюсь.

— В общем, выбирайте на свой вкус.

— Спасибо за доверие. А вам рекомендую запереться на ключ во избежание дальнейших недоразумений. Не открывайте никому. Я постучу вот так — двойным ударом с интервалом.

Отправился я, конечно, не в бар, а этажом выше, где занимали номер мои доблестные помощники. Все уже были на месте. Роман занимался тем же, чем и Ирина, — торчал перед зеркалом.

— Чертова стерва! — выругался он, поворачиваясь ко мне правой щекой. — Поглядите, какие бороздки она мне оставила! Думаете, жена поверит, что я наткнулся в темноте на доску с гвоздями?

Н-да, бороздки были характерные. Ни с чем не спутаешь. Да и след от шпильки четко выделялся под глазом.

— Сам виноват, — урезонил его Вадим.

— Кто же знал, что она будет драться, эта мегера! — Он с укоризной посмотрел на Артура. — Мог бы предупредить о ее повадках.

— Я же не Господь Бог, — развел тот руками.

— Да, мужики, а все-таки есть, есть женщины в русских селеньях!

— Не завидую я вам, — сказал мне Роман. — Будьте поосторожнее с этой пантерой. Думаю, она и кусаться умеет.

— Ладно, это уже мои заботы. Всем спасибо. Завтра можете отчаливать. Артур, где твои припасы?

— В шкафу. — Он достал тяжелую сумку.

Я прихватил из нее бутылку «Старого Таллина» и бутылку коньяка, кое-какую закусь и, выждав еще немного, отправился к себе, предупредив парней, а особенно Романа, чтобы не попались Ирине на глаза.

Ирина по-прежнему вертелась перед зеркалом, но это была уже не тигрица, а ласковая кошечка. Ее новое платье смотрелось потрясающе, сидело великолепно, и она понимала это. Еще бы! Ведь его выбирал один из лучших столичных модельеров.

— Вы божественны, ваше величество! — констатировал я.

— Будто на меня сшито, — ответила она, не в силах оторвать взгляда от зеркала. — У вас поразительный вкус! Вашей девушке можно позавидовать. А она не обидится, если узнает, что его кто-то надевал?

— Она не обидится, потому что это платье отныне ваше.

— Что вы! — зарделась она. — Я не могу принять такой дорогой подарок.

— Но это всего лишь маленькая компенсация за причиненный ущерб.

— Не вы его причинили.

— Мне просто приятно оказать вам любезность.

— А как же ваша девушка?

— А никак. С ней мы расстаемся.

Она пристально посмотрела на меня:

— Странно, что девушка легко расстается с таким интересным мужчиной.

— Это не она, это я с ней расстаюсь. И вовсе не легко.

— Почему?

— Потому что, как выяснилось, мы по-разному смотрим на некоторые вещи.

— Например?

— Например, на способность понимать партнера. Особенно в трудный период.

Она задумчиво прошла к дивану и села напротив журнального столика.

— Меня зовут Ириной.

— Дмитрий. Дима.

— Давайте, Дима, выпьем за знакомство. Что вы там принесли?

— То, что вы просили.

По ее телу даже пробежал как бы легкий морозец.

— Дима, да вы — волшебник!

— А вы — необыкновенно прелестная женщина. Я это сразу почувствовал. Там, в «Джокере».

— А давайте выпьем на брудершафт, — задиристо предложила она.

— Буду счастлив.

Я наполнил бокалы, и мы подняли их, скрестив руки. Напиток был сладкий и хмельной. Ее мягкие, красиво очерченные губы приблизились к моим. Поцелуй был долгим и легким, как хороший сон.

— Что же ты почувствовал в «Джокере»? — спросила она.

— Надежду. И уверенность в том, что надежда должна сбыться. Я ведь потому и вернулся…

— Ладно… — Она встала, опять подошла к зеркалу, всмотрелась, поправила локон. — Возможно, ты скажешь, что мы тоже смотрим по-разному на некоторые вещи, но… — Она сняла трубку и набрала номер. — Мама, это я. Все в порядке, не волнуйся. Да, не жди. Я переночую у подруги.

 

III

У Касаевых

Вопреки моим ожиданиям, Ирина не проявила в постели неистовой пылкости. Ласки и нежности — сколько угодно, но терять головы — даже на миг — она не собиралась. Пик оргазма она преодолела почти незаметно — лишь прикрыв глаза да учащенно задышав. Никаких криков, томных стонов, вонзаний ногтей в кожу, любовных судорог и прочих затей. Просто привычный и приятный ритуал. Но я не могу сказать, что был разочарован. Исходила из нее некая аура, которая разжигала и притягивала.

Затем Ирина нырнула под одеяло, повернулась на бок, примостив под щеку ладошку, и проспала в такой позе до позднего утра. Перед рассветом мне захотелось ее разбудить, но ее сон был так сладок и безмятежен, что я отказался от своего эгоистического намерения.

Приняв душ и одевшись, я спустился вниз и купил у мальчишки-разносчика свежий выпуск «Невской радуги». На третьей полосе красовалась очередная статья Касаева «Воды Обводного», начинавшаяся так: «Медленная утка, как утверждает сибирская пословица, прилетает первой…» Я невольно улыбнулся, вспомнив наши с ним фольклорные беседы.

Когда я вернулся в номер, Ирина еще спала. Можно подумать, что мы провели бурную ночь. Но в том, что это не так, моей вины нет. Впрочем, она ведь пережила сильную нервную встряску. Организму требуется отдых.

Я заварил кофе, достал из холодильника остатки поздней трапезы и накрыл на стол. Затем закурил и самым внимательным образом трижды перечитал касаевскую статью. В ней рассказывалось о чудовищной захламленности Обводного канала (некий самоубийца бросился в него с моста, но только переломал свои конечности) и ставился вопрос о перспективах его капитальной очистки.

Очень хорошо. Касаев поможет подтолкнуть Ирину к мысли использовать меня в качестве курьера. Возможно, в ее очаровательной головке уже родилась эта идея. Но нужно поторопиться. Сегодня уже одиннадцатое. До тринадцатого остается с гулькин нос. А вдруг она по-прежнему рассчитывает на Леонида?

С кровати раздался певучий голосок:

— Доброе утро, милый!

— Доброе утро, моя прелесть! Как спалось?

— Как в сказке. Спасибо, что не стал будить. Я и вправду прекрасно выспалась. Но сейчас не будем, ладно? В следующий раз обещаю быть более уступчивой. Если ты, конечно, хочешь этого…

— Я дал повод усомниться?

Она затаенно улыбнулась и переменила тему:

— Чем ты занимался, пока я спала?

— Во-первых, приготовил завтрак. Во-вторых, ознакомился с местной прессой. — Я помахал в воздухе газетой.

— Ну и что пишут интересного?

— В данном случае интересно — кто пишет. Вот статья Игоря Касаева. Слышала о таком?

Она сладко потянулась:

— У меня плохая память на фамилии.

— Досадно. Потому как Касаев не только один из лучших питерских журналистов, но и мой хороший друг. Не понимаю, почему я до сих пор не позвонил ему? Надо звякнуть. Прямо сейчас. Но ведь он обязательно пригласит в гости… Как же быть? — Я хлопнул себя по лбу: — Идея! А почему бы не сходить к нему вместе? Посмотришь, как живет известный журналист. Посидим, пообщаемся, человек он интересный, семья приятная, а после закатимся в какой-нибудь кабак с варьете, а?

— Там не осталось немножко «Старого Таллина»?

— Целая бутылка.

— Разве мы ее не прикончили?

— Я принес вторую.

— Димка, ты просто душечка! С тобой можно иметь дело.

— Можно, можно… — согласился я. — Вот что, милая… Ты пока поднимайся и приводи себя в порядок, а я тем временем все же звякну Гарику. Не то он страшно обидится.

Я повернулся к ней спиной, придвинув телефон.

Ирина, кутаясь в простыню, соскользнула с кровати и танцующей походкой приблизилась к зеркалу:

— Ну и синячище!

Затем прошмыгнула в душ.

Трубку сняли после второго гудка.

— «Невская радуга», Касаев, слушаю, — раздался знакомый баритон.

— Гарик, угадай, кто звонит.

— Димка! — восторженно заорал он. — Ты где, старина?

— Здесь, в Питере.

— Вот здорово! Чем занимаешься?

— Читаю статью одного своего знакомого под названием «Воды Обводного».

Он заливисто рассмеялся.

— Слушай, приезжай прямо сейчас в редакцию. Я постараюсь смыться, и мы куда-нибудь забуримся. Деньги есть.

— Извини, Гарик, прямо сейчас не могу. Дела.

— Надолго?

— Боюсь, до самого вечера.

— Слушай, тогда сделаем так. Приезжай вечерком в Сосновую Поляну. Часикам к семи. Мои будут рады. Адрес не забыл?

— Будь спокоен.

— Ждем-с! — Он скопировал реплику известной телерекламы.

— Ничего, если я буду не один?

— Какие проблемы!

— Речь идет об очаровательной спутнице.

— О! Тем более!

— Ну, тогда до вечера.

— Пока!

Через некоторое время в комнате появилась Ирина — свежая, цветущая, в новом платье, от которого была без ума.

Мы сели за стол.

Я налил ей ее любимый ликер, а себе плеснул немного коньяку. Клюнула она или еще нет?

На губах — безмятежная улыбка, но, судя по некоторым признакам, в данную минуту она размышляет обо мне. В том плане, насколько мне можно доверять. Гожусь ли я для специфической роли? Или лучше мило попрощаться и навсегда забыть о нечаянной встрече?

— Извини за мой вид. — Улыбка стала еще мягче. — Не могу найти свою косметичку. Наверное, выпала в той гадкой подворотне. Как я ненавижу эти наши питерские арки!

— Арки — да… Не сочти за комплимент, Ирэн, выглядишь ты превосходно. Однако я понимаю, что без косметички современная женщина чувствует себя дискомфортно. Приглашаю тебя посетить со мной парфюмерный магазин.

— Послушай, откуда ты такой щедрый взялся?! — воскликнула она.

Казалось, вот подходящий момент, чтобы выпалить: «Из Читы!» Но я понимал, что сейчас отвечать так нельзя. Слишком тонкие нити связывают нас. Слишком выпирающе обнажатся детали, вроде четырех тузов в покере, когда невольно подумаешь, что раздать так мог только шулер. Но даже если у Ирины и не появились бы подозрения, они неизбежно возникли бы позднее у ее дядюшки, этого тертого калача, стреляного воробья и матерого волка. Сыграть нужно ювелирней, от этого хода зависит многое.

— То есть? — тупо переспросил я.

— Ну, раз ты живешь в гостинице, значит, откуда-то приехал?

— Весьма логичный вывод.

— Ты не хочешь отвечать?

— Почему же? Я приехал из Москвы, вон и билет валяется.

— А чем ты занимаешься?

Я тяжко вздохнул:

— Если бы ты спросила меня об этом через месяц, я, возможно, ответил бы, что владею небольшой, но прибыльной фирмой. А сейчас у меня несколько странный период… Извини, но мне не хотелось бы продолжать эту тему.

— Но свободным временем ты располагаешь?

— Сверх меры!

Она призадумалась, вертя в руках рюмку, а я решил катнуть пробный шар.

— Послушай, Ира, а этот твой вчерашний спутник… Не случилось ли с ним беды? По-моему, один из бандитов гнался за ним по улице. Может, надо позвонить?

Ее спокойные, как тихий омут, глаза гневно блеснули.

— Это его проблемы! Шкурник ничтожный! Так трусливо удрать! А хочешь, скажу, куда мы шли?

— Если сочтешь нужным.

— А мне нечего скрывать, — запальчиво ответила она. — Мы шли трахаться. Я обещала провести с ним ночь. Он давно меня обхаживает. Несчастненького из себя корчит, — жизнь, мол, не удалась, все плохо, счастья нет, и только я для него — как свет далекой звезды. Умеет красивые слова говорить, этого у него не отнять. Ну и пожалела чисто по-женски. А вот как получилось. Пусть. Я даже рада.

Она выпила и пристально посмотрела на меня. Глаза стали темнее, лицо строже, старше.

— Я тебя разочаровала?

— Обожаю женщин с сильным характером. И с такой очаровательной родинкой на хорошенькой попочке.

Она рассмеялась:

— Дима, ты договорился со своим приятелем?

— Да. В семь нас ждут. Давай встретимся пораньше на «Гостином Дворе». Я слышал, там хороший парфюмерный отдел.

Мы пображничали еще немного, затем я проводил Ирину вниз, поймал для нее машину, усаживая, поцеловал в щечку, а сам вернулся в гостиницу, но не к себе в номер, а этажом выше.

Парни укладывали вещи, готовясь к автопробегу «Санкт-Петербург — Москва» на том самом «форде».

Бедняга Роман, вздыхая, поминутно смотрелся в зеркало. Бороздки основательно припухли. Думаю, Ирину он будет до-олго вспоминать.

Я еще раз подтвердил, что свою миссию они выполнили с честью, и пожелал им счастливого пути.

Артур сделал мне знак. Мы отошли к окну.

— Это вам от Анатолия Евгеньевича. — Он протянул мне пластмассовый, довольно невзрачный, даже слегка надтреснутый портсигар.

— Хм! Что сие значит?

— Микродиктофон. Вид, конечно, непрезентабельный, но это специально, чтобы никто не польстился. А пользоваться им очень просто. Смотрите… — Он показал потайные переключатели. — Удачи вам!

— Взаимно.

* * *

Касаевы встретили нас по-царски.

Гарик в костюме-тройке был бодр и галантен, Зинаида Германовна и Лариса, надевшие лучшие свои наряды, походили на потомственных аристократок, даже Яна на сей раз вышла в прихожую, чтобы приветствовать гостей. Но от меня не укрылось, что, завидев Ирину, она внутренне напряглась.

Я вручил женщинам цветы и представил свою спутницу, которую хозяйки тут же взяли под свое покровительство и торжественно повели в гостиную. Яна задумчиво прошла следом. Мы же с Гариком отправились на кухню разгружать мои сумки.

На короткое время мы остались одни.

— Старина, как я рад! — с воодушевлением воскликнул Гарик. — Что там с вашей фирмой? Выкрутились?

— Гарик, это долгий разговор… — вздохнул я. — Но в целом все нормально.

— Ладно, пообщаемся. — Он оглянулся на дверь и прошептал: — А я на днях получил комиссионные за ту самую рекламу. Чистыми вышло четыреста восемьдесят. Четыреста я сразу спрятал в сейф — это будет Ларочке на юбилей, это святое. А восемьдесят у меня целые. Почти все. Так что, Димка, нынче я Крез, имей в виду. Посидим завтра в Домжуре?

— Почему бы и нет?

— Брысь отсюда! — прикрикнул он на котов, которые незаметно дотянулись до свертка с колбасой и уже подтащили его к краю стола.

Маркиз и Карабас обиженно отпрянули, но продолжали вертеться под ногами в расчете на поживу.

Гарик отрезал им по кусочку и снова зашептал:

— Только не проговорись Ларочке. Хочу, чтобы это было для нее сюрпризом. Я тут еще одну левую работенку надыбал. Ничего, прорвемся! Как тебе моя статья?

— Блестяще, как всегда. Но с тебя причитается. «Медленная утка прилетает первой», а?

Он рассмеялся:

— За мной не заржавеет. А эта женщина… У тебя с ней серьезно?

— Может быть…

— Очень милая. Держись за нее, Димка. У меня глаз верный. Ну, айда, а то нас потеряют.

Нас потчевали пельменями, грибами в различных вариациях, салатами и фирменными пирожками Ларисы. Радушие было полным. Складывалось впечатление, что семья преодолела некий длительный кризис и вступила в более счастливую полосу.

А ведь они даже не подозревали, какая страшная гроза обошла их дом стороной.

Именно в эти самые дни должен был разразиться громкий скандал. Питерская пресса против Касаева. Он унижен, растоптан, подвергнут остракизму… А он чувствует себя совсем даже неплохо, заработал какие-то денежки, пропускает рюмку за рюмкой, каламбурит, любовно поглядывая на жену; опубликовал очередную статью и пишет следующую, радуется жизни, и репутация газетного мэтра при нем. А тот, кто готовился похоронить его раньше срока, сам угодил на кладбище.

Как тут не стать фаталистом!

И все же я не стал бы преувеличивать роль его величества случая. Дальновидность — вовсе не пустой звук. Как и расчетливость. Просто каждое утро нужно повторять себе: помни про овраги! Тогда даже случайность можно обернуть в свою пользу. Сумел же я вырваться из лап Бизона. Словом, на Бога надейся, а сам не плошай. Единственная уважительная причина, когда борьба становится бессмысленной, — смерть. Но — «помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела».

— Ирочка, попробуйте этот салат и угадайте, с чем он? — улыбнулась Зинаида Германовна.

— Я уже попробовала. Очень вкусно. Но… не знаю.

— Я добавила ломтик банана, — расцвела Зинаида Германовна. — Получилось совершенно пикантно, согласны?

— Вот бы никогда не подумала!

— Ирочка, ваше платье — просто фантастика, — обратилась к ней с другого конца стола Лариса.

— Вам тоже нравится? Это подарок.

— У того, кто его выбрал, — отменный вкус.

— Как поживают ваши подопечные, Яна? — Я попытался расшевелить девушку, чье настроение несколько контрастировало с общей атмосферой.

— Благодарю вас, Дмитрий Сергеевич, — суховато ответила она.

Я понизил голос:

— А вашу просьбу я выполнил. Ту самую.

— До или после? — В ее глазах блеснули ироничные огоньки.

— Но ведь лучше поздно, чем никогда, так? — шутливо ответил я.

— Вам, Дмитрий Сергеевич, удалось невозможное: одним выстрелом уложить двух зайцев, бегущих в противоположные стороны.

— А еще в таких случаях говорят: и овцы целы, и волки сыты.

— И все же огромное вам спасибо. Вы уничтожили какой-то злой талисман, который как проклятье тяготел над нашей семьей.

Ну вот, Яна несколько оживилась.

Зато меня постепенно охватывало беспокойство.

Время шло, а забайкальский мотив в застольной беседе так и не возникал. Мне хотелось, чтобы его непременно повел кто-нибудь из хозяев. Но как быть, если сразу же после того, как выяснилось, что Ирина работает в салоне красоты, доминанта общего разговора определилась сама собой. Ирину забросали вопросами, она ощутила себя центром Вселенной и взошла на царство, а про меня, естественно, забыли.

Я незаметно подмигнул Гарику:

— Может, перекурим?

Ему слушать про все эти кремы-лосьоны тоже было мало интереса, и он охотно кивнул:

— Айда!

Мы вышли на кухню, оставив старших дам, затаенно внимавших Ирине, которая излагала секреты каких-то чудодейственных косметических масок.

Гарик протянул мне пачку сигарет, щелкнул зажигалкой.

— Дима, все хочу тебя спросить… Ты, конечно, не передавал пленку?

— А какой смысл?

— Да, ты прав. Лежачего не бьют. Она у тебя?

Я ожидал этого вопроса.

— Да, но не с собой. Дома. В Чите. Я не был уверен, что окажусь в Питере. Но в следующий раз обязательно привезу.

Гарик прочувственно сжал мою руку:

— Знаешь что… Сожги эту пленку к чертовой матери!

— Ты не хочешь сохранить ее хотя бы на память?

— Нет, Димка. Судьба распорядилась иначе. И довольно. — Он круто переменил тему: — Кстати, о тебе Пименов спрашивал.

— Да, я обещал запустить его фотоснимки. Но теперь эта идея лопнула окончательно. И вообще, Гарик, я ведь собираюсь переезжать.

— Куда? — Он вскинул брови.

— Еще не решил окончательно. Есть два примерно равнозначных варианта. Либо Подмосковье, либо ближайшие окрестности Питера.

— Вот так новость! — взволнованно воскликнул он. — К какому же варианту ты склоняешься?

— Знаешь, мне по ряду причин хотелось бы ответить на этот вопрос за столом, понимаешь? Чтобы одна женщина услышала…

— Ага! Понимаю… Все, Димка! Идем!

Когда мы вернулись в гостиную, Ирина продолжала свои истории из хроники салона красоты. Зинаида Германовна и Лариса внимали ей, затаив дыхание. Яны за столом не было.

— Ну-с! — Гарик потер руки. — Перекурили, и будет. Пробил час нового тоста, тем более… — он наполнил фужеры, — тем более что есть отличный повод. Предлагаю выпить за то, чтобы Дима в ближайшее время стал петербуржцем!

Все почему-то посмотрели на Ирину.

Я счел необходимым внести уточнение:

— Это еще не решено. Подмосковье тоже не исключается. Но, в принципе, я склоняюсь к Петербургу.

— А как с жильем? — спросила Зинаида Германовна.

— Присмотрел один симпатичный домик в Ляхте. Мне многоэтажки не нравятся, хочу жить на земле. Впрочем, жилище — вопрос хоть и важный, но не основной. Прежде — дело. Предлагают тут стать совладельцем небольшой, но перспективной фирмы, однако…

— Какая загвоздка? — это Гарик.

— Вступительный пай великоват, — вздохнул я. — Не дотягиваю малость. Ладно, что-нибудь придумаем…

— Конечно, Димка! При твоей энергии ты быстро тут впишешься.

Черт побери! Когда же прозвучит волшебное слово?!

— А вы, Дима, долго прожили в Забайкалье?

Ну, наконец-то! Это Ларочка, умница.

Я умышленно не смотрел на Ирину, но кожей чувствовал, как в ней взорвалась сверхновая, обдавая меня жаром.

Уж свой-то шанс я не упустил. Рассказал, что после окончания вуза много колесил по стране, пока наконец десять лет назад не осел в Забайкалье. Нет, там здорово, мне нравится. Но, видимо, такая уж у меня непоседливая натура. Неистребимая тяга к перемене мест. Тем более обстоятельства вынуждают. Вот вернусь на днях в Читу, продам дом, участок, гараж, а машину продавать не буду, слишком к ней привык, она у меня отрегулирована, как часики. Хоть и дороговат перевоз, за ценой не постою. А может, и своим ходом перегоню… — и так далее в таком же духе.

Некоторое время разговор крутился исключительно вокруг моего предполагаемого переезда. Зинаида Германовна напомнила о нездоровом невском климате, Ларочка тут же возразила, что климат нездоров лишь для туберкулезников, а Гарик заверил, что готов устроить любое мое объявление в «Невской радуге». Бесплатно.

Одна Ирина не раскрывала рта. Но я не спешил торжествовать. Еще неизвестно, какая цепочка замкнулась в ее женском сознании, какие токи пробежали по нервным волокнам. Но ход с моей стороны был сильный. Подождем ответного.

Я незаметно перевел разговор на другую тему.

Минут через десять, сославшись на звонок, которого я жду, я предложил Ирине покинуть хлебосольных хозяев.

Она кивнула, все еще потрясенная новостью.

В прихожей, подавая мне плащ, Гарик шепнул:

— Так ты позвони завтра, не забудь.

Я заговорщицки кивнул.

Едва мы с Ириной оказались в лифте, как она спросила с дрожью в голосе:

— Почему ты меня обманул?

— Я?! Обманул?! — Мое изумление было неподдельным.

— Я спросила: откуда ты приехал? Ты ответил — из Москвы. — Ее серые глаза насквозь прожигали меня.

— Но, Ирочка… Я действительно приехал из Москвы. Провел там две недели, осматривался. А Чита для меня — уже отрезанный ломоть. Дом я фактически продал. Остается выписаться и перегнать машину. Через несколько дней и этот вопрос будет решен…

Лифт остановился. Мы вышли из подъезда и по тенистой аллее направились к проспекту. Было еще не поздно, на остановке толпился народ, горели почти все окна.

Я привлек Ирину к себе и крепко поцеловал.

Она ответила, но мыслями была далеко. Затем я услышал ее голос, тихий, как дыхание:

— Значит, это — судьба…

— Ты что-то сказала, моя прелесть?

Приняв решение, она полностью вернула себе самообладание.

— Дима, повези меня в какое-нибудь спокойное место, где мы могли бы серьезно поговорить.

— А как же варьете?

— К черту! Никакой громкой музыки, и чтобы рядом не торчали ничьи мохнатые уши!

— Я знаю единственное такое место: мой номер в гостинице. Вы не против, ваше величество?

— Едем!

 

IV

Серьезный разговор

Закрыв дверь, я первым делом попытался заключить Ирину в объятия, но она решительно выскользнула из них.

Я горестно вздохнул:

— Иринка, ты и вправду обиделась?

Она покачала головой:

— Дима, я обещала быть с тобой ласковой, и буду. Вот увидишь. Но сначала давай поговорим. Я должна сделать тебе одно предложение и хочу, чтобы ты согласился на него по здравом размышлении, а не ворчал после, что попросту поддался женским чарам.

— Браво, Ирина! Я в восторге от твоей логики!

— Твой холодильник не совсем опустел?

— Сейчас посмотрим.

Я выставил на стол бутылку, закуску, и мы расположились для серьезного разговора.

— Итак…

Она нервно закурила, затем твердо посмотрела мне в глаза. Я уже заметил за ней две эти крайности: либо мягкая полуулыбка в уголках чувственных губ, отчего весь ее облик приобретал законченную женственность и притягательность, распаляя желание, либо жесткий, испытующий взгляд, невольно вселяющий тревогу, будто нежданно угодил в лес, где водятся тигры.

— Когда ты собираешься в Читу? — отрывисто спросила она, выпуская струйку дыма.

— В принципе, свои дела я закончил. Но не хочу расставаться с тобой.

— Тринадцатое октября тебя устроит?

— Хм! Чертова дюжина… Ты меня прогоняешь?

— Тебе известен такой поселок — Атамановка? — ответила она вопросом на вопрос.

— Разумеется, — кивнул я. — Это довольно крупное пригородное село, кажется на дарасунской трассе… Но я не понимаю…

Она еще раз затянулась и пояснила:

— Тринадцатого я лечу в Читу. Есть лишний билет. Составишь компанию?

— Гениально! — Я хлопнул в ладоши. — С тобой, Ириночка, хоть на край света! Но… все так нежданно… Ты — и вдруг Забайкалье… Или это какой-то розыгрыш?

— Все очень серьезно. Настройся, пожалуйста. — Она заметно нервничала. — Если согласишься, можно хорошо заработать. Вот и вложишь в свой пай.

— Ирочка, ты меня заинтриговала. Быть твоим спутником и притом заработать… О чем еще мечтать! Но… — Я проявил некоторые признаки неуверенности.

— Что — но?

— Погоди, давай по порядку. Расскажи мне, что за дело. Ты уверена, что там все чисто? Если речь идет о контрабанде или другой уголовщине, я заранее против. И тебя отговорю.

Она вдруг рассмеялась:

— Так вот ты о чем подумал! Разве я похожа на уголовницу?

— Вылитая Сонька Золотая Ручка.

Она опять посерьезнела:

— Дима, я расскажу тебе одну историю. Постарайся выслушать ее внимательно.

— Уже, ушки на макушке.

— Так вот…

— Так вот.

— В Атамановке живет мой дядя. Брат покойного отца. Зовут его Путинцев Ярослав Гаврилович.

— Стало быть, ты тоже Путинцева? — вклинился я.

— Да, Путинцева Ирина Вячеславовна, — с достоинством ответила она.

— А я — Черных Дмитрий Сергеевич. Вот и познакомились. Извини. Итак, в Атамановке живет твой дядя…

— Это старый, больной человек, но справедливый, сильный духом… Вообще, очень необычная личность. Ты в него влюбишься, он всех очаровывает.

— Ну, допустим.

— Несколько лет назад на читинском рынке рэкетиры пристали к старику-торговцу из Средней Азии. Дядя вступился за него и отбил, еле живого. С тех пор они крепко подружились. Всякий раз старик привозил дяде гостинцы или передавал их через земляков. Недавно этот старик умер. И представь, завещал часть своего имущества дяде. Выяснилось, что он был очень состоятельным торговцем. Ему хотелось отблагодарить дядю, но он опасался, что душеприказчики не выполнят его волю. Или чиновники наложат лапу. Все же — другое государство. Поэтому он заранее спрятал дядину долю в укромном месте. Так вот: надо привезти это наследство. Всего-навсего. Тому, кто это сделает, дядя готов отстегнуть десять процентов. Речь идет об очень крупной сумме. Учти, моя доля в эти десять процентов не входит. Дядя и без того отдаст мне почти все. Что скажешь?

— Очень трогательная история, — скептически хмыкнул я. — Только, знаешь, я давно уже не верю в трогательные истории, особенно о благородных торговцах и честном купеческом слове.

«Так вот под каким соусом вы решили мне это подать, — подумал про себя. — Впрочем, Ирина может обманываться сама, клюнув на дядюшкину „клюкву“. Тем более важно показать, что она имеет дело не с олухом».

Ирина растерянно посмотрела на меня:

— Объясни.

Я принял вид бывалого, многоопытного человека.

— Скажи, пожалуйста, почему твой дядя не попросит об этой услуге кого-нибудь из родни?

— Вот он и попросил меня.

— Я имею в виду мужиков. Забайкальских, которые ближе.

— Дядя совершенно одинок. А в нашей семье, к сожалению, мужчины перевелись.

— Разве у него нет надежных друзей?

— Он опасается ненужных слухов и считает, что лучше довериться человеку со стороны.

— Сказать, что я думаю по этому поводу? — Я пристально посмотрел ей в глаза.

— Ну? — Ее взгляд снова отвердел и, кажется, мог выдержать любой гипноз.

— Речь, как ни крути, идет о контрабанде. Не знаю только чего. Потому-то твой разлюбезный дядюшка и не рискует вмешивать в эти дела знакомых. Помнишь, был такой фильм — «Разиня» — с Бурвилем в главной роли? Похожая ситуация, верно? Только я не такой уж простак, моя прелесть, и обвести меня вокруг пальца не удастся.

Она звонко (излишне, пожалуй, звонко) рассмеялась:

— Какой же ты чудак, милый! Да ведь я тоже поеду. Я все время буду рядом с тобой.

— Вот как? — Я сделал вид, что сильно озадачен. — Этого я не знал.

— Я тоже не все знаю, — добавила она. — Дядя написал мне в самых общих чертах. Поэтому я и не могу ответить на все твои вопросы. Поговори с ним сам, тогда и дашь окончательный ответ.

Я задумался.

— А не вознамерился ли твой дядюшка подставить и тебя?

— Нет! — Она решительно мотнула головой. — Это исключено. Абсолютно. Дядя меня любит. Собственно, ради меня все это и затевается. Это обеспеченная жизнь, Дима. Ты понимаешь? — Она погладила мою руку и призывно заглянула в глаза: — Это будет приятная, почти увеселительная поездка. Там сейчас тепло, солнце, дыни, арбузы, виноград, инжир… И мы — только вдвоем… — Последнюю фразу она произнесла дразнящим шепотом. — Чего ты опасаешься, милый?

— Там — это где?

— Кажется, в Таджикистане.

— Хорош пикничок! Да ведь там воюют!

— Нет-нет, это тихое, мирное селение…

— Ты откуда знаешь?

— Дядя написал.

— Ты не могла бы показать мне его письмо?

— Я его сожгла. — По легкой краске, разлившейся по щекам, я понял, что девушка лжет, но уличать ее не стал.

— Ладно, Ирина. В твоем рассказе много недомолвок. Но поскольку ты сказала, что сама не знаешь всего, отложим разговор. По крайней мере, твердо обещаю встретиться с твоим дядей. Если он откровенно ответит на мои вопросы, считай, что мы договорились. Я поеду с тобой в эту чертову «мирную» дыру. Но если хоть на ноготь почую, что он хитрит, — извини! И сам не поеду, и тебя не пущу.

Стальной отблеск в ее зрачках исчез, на щеках появились ямочки, а в уголках губ — та самая загадочная полуулыбка.

— Значит, тринадцатого?

— Пусть так.

Она поднялась:

— Ты не хочешь меня поцеловать?

Через минуту мы были в постели.

Ирина сдержала обещание и не поскупилась на ласки. Со своей стороны и я постарался не остаться в долгу, пощедрее зачерпнув из своего весьма разнообразного любовного арсенала.

Тем удивительнее было открыть, что моя партнерша имитирует оргазм. Делила она это довольно умело, и, будь у меня чуть меньше познаний в науке сладострастия, я был бы обманут, как самонадеянный подросток.

Но почему, черт побери! Я ведь чувствовал, что мои ласки ей приятны, что она охотно отдается им и ждет продолжения. Ее эмоции достигали зоны наслаждений, но только нижней ее границы, а дальше — в заоблачный простор, где не существует уже никаких пределов, — не прорывались.

Образно говоря, попытка добыть божественный огонь с помощью трения была ей приятна, но пламя так и Не вспыхивало. Она, кажется, даже не подозревала об истинном жаре этого костра и вполне удовлетворялась первыми искорками, принимая их за праздничный фейерверк.

Я-то полагал, что имею дело с многоопытной матроной, изощренной в искусстве если не любви, то секса. Но оказалось, что и секс для нее даже не спорт, а, скорее, вынужденная дань моде, ответная реакция на тот интерес, который проявляют к ней мужчины. Не очень нужно, но и упускать жалко. Вернее, нужно лишь постольку, поскольку это помогает комфортнее устроиться в жизни. Это тело, такое гибкое и совершенное, созданное для райских страстей, все еще спит. А учитывая возраст, вероятно, уже и не проснется.

Яркий, хотя и нежданный образчик фригидности.

Вот так-так!

Разумеется, я даже не заикнулся о своем открытии (которое, впрочем, еще нуждалось в проверке). Напротив — нежно поцеловал ее и поблагодарил за доставленное счастье.

Сна не было ни в одном глазу — ни у Ирины, ни у меня.

Мы переместились к столу и выпили за тринадцатое октября, дабы эта несимпатичная дата принесла нам удачу.

Ирина лукаво улыбнулась:

— А знаешь, эта девочка, Яна, кажется, влюблена в тебя.

— С чего ты решила? — удивился я.

— Ты не заметил, какими глазами она смотрела на меня? Испепеляюще!

— Ну-у, тут могла быть и другая причина.

— Какая?

— Послушай, давай оставим Яну в покое. Она не заслужила, чтобы мы перемывали ее косточки.

— Ладно. Тогда расскажи о своей любовнице. Той самой, для которой купил платье. Почему вы поссорились? Или тебе тоже не хочется касаться этой темы?

— Нет, почему же. Довольно банальная история. Просто у меня выдалась трудная полоса, а она начала косить налево. Нет, я не ревнивец. Я даже считаю нормальным, когда близкие люди время от времени позволяют себе на стороне маленькие развлечения. Это привносит свежесть, не дает отношениям закиснуть. Но при обязательном условии: если у них все благополучно. Если же кому-то плохо, то второй должен чем-то поступиться, даже пожертвовать. Поддержать партнера всеми силами своей души. Или я требую невозможного?

Она задумчиво щелкнула зажигалкой.

— А знаешь, почему я выгнала своего благоверного?

— Расскажи.

— У него все время был трудный период. Год шел за годом, а он все ныл и ныл, как ему не везет, какие все вокруг подлецы и завистники, не ценящие его талантов. Я поддерживала, сколько могла, но в один прекрасный день мне все это осточертело. Иди ты в задницу, милый, нежно сказала я ему. Сейчас он ноет о том же очередной дуре — не то четвертой, не то пятой. Или ты считаешь, что я была обязана нянчиться с ним до сих пор?

— Ирина, я ведь совсем не то имел в виду, — укоризненно заметил я. — Мужчина обязан бороться с обстоятельствами и побеждать. Но от черной полосы не застрахован никто. Это разные вещи, согласна?

— Милый, давай поедем за сундучком старого торговца, — певуче произнесла она. — Будем два богатеньких Буратино. И пошлем подальше всякие черные полосы. Хватит с меня этой чернухи. Я хочу пожить как белая женщина.

— Как ты назвала этот кишлачок?

Она наморщила лоб.

— Ай-Ляйляй… или Ак-Лякляк… что-то в этом роде. Не волнуйся, дядя все подробно объяснит. Ему приходилось бывать в тех местах…

— Вот как? Ты этого не говорила.

Она поднялась из-за стола. На ней была только моя незастегнутая сорочка, которая через секунду соскользнула с ее полных загорелых плеч.

— Милый, ты еще хочешь меня?

Да, я хотел. Несмотря на ее фригидность, на ее лживость и глубочайший эгоизм, несмотря на то, что вдвоем со своим паскудным дядюшкой она готовила меня на роль разини, если не жертвы, я хотел ее.

 

V

Еще одна загадка

Утром, когда, проводив Ирину, я брился, мне в голову пришла до смешного простая мысль.

Я вспомнил слова архивариуса Миши: «Только ленивый не писал тогда о деле Мирзоева», а также его упоминание о том, что почти все крупные газеты направляли за этими материалами своих спецкоров. Логично допустить, что там побывал и кое-кто из ленинградских журналистов. Или проще: после развала Союза какой-нибудь среднеазиатский репортер мог перебраться на берега Невы. Чем черт не шутит. Через Касаева это легко выяснить. И если найдется свидетель, организовать встречу. Тем более что у меня свободный день: Ирина взяла тайм-аут для сборов в дорогу. Встречаемся с ней мы завтра возле агентства, откуда в Пулково бегают экспрессы.

А к себе домой она меня так и не пригласила. Еще одно косвенное доказательство того, что мне уготована незавидная роль. Ну посмотрим.

Даже если она каким-то образом узнает, что я наводил справки об Ак-Ляйляке, подозрений это не вызовет. Вполне объяснимое любопытство со стороны человека, которого заманивают в лабиринт.

Я посмотрел на часы. Начало девятого. Минимум до девяти Касаев будет дома. Надо только придумать подходящий предлог.

Я закончил бритье, сбрызну лея лосьоном, затем закурил и устроил прогулку вокруг стола. Через четверть часа версия была готова.

Трубку снял Гарик.

— Дима? — удивился он. — Привет! Что-нибудь случилось? Встреча отменяется?

— Ни в коем разе.

— Слава Богу. Ты хотел что-то сообщить?

— Да, Гарик. Извини за назойливость, но у меня, как всегда, возникли проблемы. Вот я и подумал, вдруг ты сможешь помочь…

— Все, что в моих силах, Димка, ты же знаешь.

— Суть вот в чем… Эх, неловко тебя впрягать…

— Димка, перестань, не то обижусь.

— Ну, хорошо. Вообще-то, это не телефонный разговор… Ну да ладно. Суть в том, что фирма, где я собираюсь приобрести пай, заключила выгодный договор с одной конторой из Таджикистана. У меня появились некоторые сомнения относительно чистоты сделки. Хочу кое-что проверить сам, перед тем как окунаться с головой. Смотаюсь туда. Инкогнито. Но мне нужна кое-какая информация.

— Боюсь, Димка, что тут я полный профан. — Рад бы, но… А про Таджикистан я знаю только из телепередач. Помнишь, я говорил, что восточнее Золотого кольца не бывал?

— Помню. Но я не о том.

— Так о чем же? — Он пребывал в полнейшей растерянности.

— Тут имеется своя предыстория, которой я сейчас касаться не буду. Короче. Где-то в середине восьмидесятых в газетах прошла крупная шумиха по поводу некоего Мирзоева, директора агрообъединения из тех самых мест…

— Так-так, что-то припоминаю…

— Может быть, — пойми, я спрашиваю на всякий случай, нет, так нет, — может быть, кто-нибудь из ленинградских журналистов писал об этом Мирзоеве? Или же есть журналист, знающий Таджикистан тех лет? Или этих? Ты не помнишь?

С минуту он молчал.

— Нет, Димка, — ответил наконец. — Так сразу не припомню. Но я попробую что-нибудь раскопать. Откуда звонишь?

— Из гостиницы.

— Ты меня поймал прямо у порога. Я уже собрался в редакцию. Давай так. Звякни мне часика через три. В редакцию. Договорились? Ну, пока!

Гарик позвонил сам через два часа. На сей раз у порога поймали меня.

— Димка, полная виктория! — ворвался в трубку его ликующий голос. — Есть такой Волотов Виктор Андреевич, в тот период он работал в «Ленправде» и что-то такое шпарил об этом типе. Сейчас он на пенсии, но подрабатывает в бульварных газетенках. Запиши: Во-ло-тов, через «л», Виктор Андреевич, телефон…

— Гарик, погоди. Ты его хорошо знаешь?

— Поддавали на презентациях пару раз.

— Что он за мужик?

— Нормальный, не считая парочки бзиков.

— То есть?

— Страшно раздражается, когда искажают его уникальную фамилию.

— А в чем уникальность?

— Ну, «Волотов» — от древнеславянского «волот», что значит «богатырь». А всяк новый человек воспринимает ее как «Воротов», притом что обладатель слегка картавит.

— Ясно. А второй бзик?

— Ни в коем случае не называй издания, где он подрабатывает, газетенками, тем более бульварными. Не то — несмываемая обида. Но учти, сам он запросто пользуется таким термином. Не поддавайся на провокацию. Если не сделаешь этих двух ошибок, запросто сможешь его раскрутить. Правда, заводится он трудновато, но после не остановишь.

— Ясно. Спасибо, что предупредил. Извини, а нельзя ли привести его с собой? В Домжур. Мне это очень важно. Я с ним потолкую, а позже мы с тобой смотаемся ко мне в гостиницу, посидим в ресторане. Я приглашаю, вечер у меня свободный. Последний вечер, Гарик, завтра я уезжаю.

— Уезжаешь?

— Дела. Поэтому и прошу устроить это рандеву.

— Ты хочешь говорить с ним тэт-а-тэт?

— Помилуй, какие секреты! Пообщаемся в тесном кругу. Водку он пьет?

— Как лошадь. Ладно. Я его вытащу.

— Ну, до встречи?

— Пока!

* * *

Несмотря на определенную дебелость, Волотов больше смахивал не на «волота», а на постаревшего крупного барбоса: вытянутая к мясистому носу багровая физиономия, обвислые щеки, жесткие, будто проволочные, усы.

За столик он уселся с видом человека, которому не привыкать к угощению за чужой счет.

— Волотов. — Протянув мне вяловатую ладонь, он затаенно выжидал.

— Просто Дима. — Глядя в его свинцовые глазки, я широко улыбнулся. — У вас редкостная фамилия. От древнеславянского «волот», так?

— Да-а… Приятно встретить в наше прагматическое время знатока древнеславянских терминов, — грассируя, ответил он.

— Вы мне льстите, — добродушно отозвался я. — Просто у меня был знакомый по фамилии Волотко. Всякий раз ему приходилось объяснять, что он никакой не «Володко», а именно — «Волотко», от «волота». Как тут было не запомнить!

— Волотко, говорите? Интересно… Люди с такой фамилией мне лично не встречались. Волотов, Волотовский, просто Волот — да, а Волотко — нет…

Гарик за его спиной едва сдерживался, но, подавив, наконец, смешок, заметил:

— Послушай, Витюша, мы же не в Англии, чтобы называть друг друга по фамилиям, тем более в приятные часы досуга.

— Кто бы спорил… — пробурчал тот, выбирая с блюда самый аппетитный бутерброд.

Я разлил по бокалам водку:

— За знакомство!

Не знаю, какую именно подготовительную работу провел Гарик, но Волотов не стал изводить меня лишними расспросами.

Единым духом осушив бокал, он проглотил бутерброд, взял второй и задумчиво произнес:

— Да-а, Мирзоев… Сделали из него козла отпущения… А ведь, в сущности, это был прирожденный бизнесмен. Хозяин. Сейчас он развернулся бы! Но тогда… Впрочем, и тогда он долго удерживался на гребне волны. Его хозяйство считалось образцово-показательным, а опыт рекомендовалось пропагандировать на самом высоком уровне…

(Даже так? Этот аспект ускользнул от меня. Миша выдал неполную информацию. Но это моя вина: я ведь спрашивал только о «деле Мирзоева».)

— Ежегодно на базе объединения проводились так называемые школы передового опыта, — продолжал Волотов, — куда приглашали и журналистов, как правило из ведущих газет со всего Союза. Однажды и ваш покорный слуга удостоился такой чести. — Он вздохнул: — Да-а, было времечко… Когда-то мои статьи ложились на стол министров, по ним принимались постановления… А сейчас вот сотрудничаю с бульварными газетенками: скандальчики, секс, полтергейст, экстрасенщина, интервью с писклявыми певицами, которым сидеть бы в сортире да кричать «занято!».

— Но ведь эта пресса пользуется популярностью у читателей, — возразил я. — Тем более важно, чтобы ее делали не халтурщики, а маститые зубры с богатым жизненным опытом.

Гарик, заслонившись от Волотова ладонью, ободряюще подмигнул мне.

— Конечно, — с важностью кивнул Волотов, поглядывая на бутылку. — В материале должна быть душа, даже если пишешь о навозной куче.

— В которой сокрыто жемчужное зерно! — хмыкнул Гарик.

Видя, что разговор начал отклоняться от магистральной линии, я быстро наполнил бокалы.

— Лично с Мирзоевым вам приходилось общаться?

— Разумеется. Я ведь брал у него интервью. Типичный азиатский раис. Невысокий, пузатенький, бритоголовый. В тюбетейке, несмотря на европейский костюм. Однако не глуп. Весьма не глуп. Хозяйство он создал высокорентабельное — без малейшей натяжки. Что дисциплина была строгая — это да. А как же без дисциплины? Все под контролем держал. И хлопок, и виноградники, и отары, и консервные цеха, и рыбные пруды… Всякую мелочь пускал в дело. Отходы перерабатывал… Конечно, что-то прилипало к рукам. Его побаивались. Не только дехкане, но и районные власти. Однако же, как мне позже рассказывал один человек, которому можно верить, Мирзоев за всю свою жизнь не произнес ни единого слова против Советской власти — ни на партсобрании, ни в кругу приближенных. — Заметно расслабившийся Волотов пристально посмотрел на меня: — А что вас, собственно, интересует?

— Я слышал о его причастности к наркобизнесу.

Волотов выпил, затем долго крякал и чесал затылок, наконец произнес:

— Расскажу вам один случай, о котором даже не заикался. Сначала, если по-честному, боялся, а после стало как-то ни к чему, да и забылось. Так вот…

Разместили нас, полтора десятка журналистов, большей частью москвичей, в уютном доме посреди прекрасного сада. Надо сказать, что на Востоке отношение к гостю особое. В каждом мало-мальски зажиточном доме есть специальная комната для гостей — обязательно лучшая, а в хозяйствах — гостевой домик, как правило в тенистом саду. Дом, в котором нас разместили, напоминал интуристовскую мини-гостиницу, сад же казался бескрайним. И это на фоне безжизненных, выжженных солнцем гор, представляете? Принимали нас великолепно. Каждый день — плов, шашлыки, горы фруктов и овощей, вино — рекой. А дынями — величиной с годовалого кабанчика — мы буквально обжирались.

До падения Мирзоева оставалось еще три года.

Но вот мероприятие закончилось, и народ начал разъезжаться по домам. Естественно, рейсы у всех были в разное время, и так получилось, что в последнюю ночь я остался в доме один. Не считая обслуги. А обслуживали нас почему-то молодые, крепкие, как на подбор, парни. А вот садовник, что присматривал за клумбами перед входом, был древним стариком — в темно-синем стеганом халате, подпоясанном многократно свернутым платком, в тюбетейке, будто пропитанной потом, с пергаментным лицом, состоящим из тысячи морщин. Дни напролет он махал кетменем, то пропуская воду в бороздки, тщательно спланированные им же, то снова перекрывая ее. И все это — под палящими лучами, когда даже асфальт прогибался как резиновый. Старик почти не говорил по-русски, но с первого же дня между нами двоими возникла некая общность.

Тогда для гостей накрыли столы в саду, среди гранатовых деревьев. Не было только птичьего молока. Мирзоев произнес приветственную речь, пригубил рюмку и уехал, сославшись на дела и передав бразды тамады своему заместителю, сухощавому человеку с ястребиным носом, который просил называть его просто Джамал.

Так во!. Пиршество было в разгаре, когда я заметил неподалеку за деревьями того самого садовника, прочищавшего кетменем арык. Мне показалось нелепым, что старик работает, в то время как мы занимаемся чревоугодием. Правда, обслуживающие нас парни тоже не садились за стол, но их лоснящиеся физиономии свидетельствовали о завидной близости к кухне. Старик же выглядел каким-то изможденным. Я вышел из-за стола (видимо, и хмель уже влиял), подошел к старику и потянул его за рукав: «Отец, присоединяйтесь к нашей компании». Старик резко отпрянул, прижал правую руку к груди и что-то пробормотал, не то по-тюркски, не то на фарси, отрицательно качая головой. Я настаивал. Старик вдруг как-то съежился. За моей спиной послышалось покашливание. Я обернулся. Рядом стоял Джамал. Он улыбался, но взгляд, устремленный на садовника, был холоден и тяжел. Вот он сказал что-то резкое, и старик, пятясь, отступил в глубь сада. Джамал взял меня под руку. «Это отсталый, глубоко религиозный человек, — доверительно сообщил он. — Не сядет за один стол с людьми другой веры. Извините его. Совсем старый, совсем глупый». Я посмотрел туда, где только что стоял садовник, но его уже и след простыл. Мы вернулись к столу. Не знаю, насколько был прав Джамал по поводу отсталости садовника, но только теперь тот выделил меня из толпы гостей. Приветливо улыбался, кивал, прижимая руку к сердцу, а иногда задумчиво щурился, будто решая про себя какой-то важный вопрос, загадочным образом связанный со мной. Еще несколько раз я предпринимал попытки заговорить с ним, но они закончились безрезультатно: в отличие от большинства своих соплеменников, старик не владел русским. Даже на уровне «твоя моя не понимай». Кроме того, я заметил, что стоит сделать шаг в сторону от дорожек, по которым нас водили, как тут же следом увязывается один из мордастых парней. И все же какая-то искорка между нами пробежала. Ну вот. В тот последний вечер, когда я остался единственным гостем, потчевали меня не менее хлебосольно. Ужин почтил своим присутствием Джамал. Вскоре он уехал, забрав с собой большую часть обслуги. Но двое востроглазых джигитов по-прежнему оставались в доме. Похоже, однако, они сочли, что контроль можно ослабить. По крайней мере, их навязчивой близости я более не ощущал. Стемнело. Я вышел на крыльцо покурить. Ночь напоминала черный бархат, расцвеченный золотом звезд. Приятный ветерок порхал под цветами. «Рус… рус…» — послышался из темноты тихий голос. Я встал и осторожно двинулся в его сторону. Внезапно кто-то вцепился в мою руку. Я едва сдержал испуганный возглас, но успокоился, узнав садовника, выбравшегося из кустов. Он что-то горячо говорил, показывая в глубь сада. О Аллах! Я не понимал ни слова. А между тем отсутствие всякой реакции с моей стороны вселяло в бедного садовника все большую тревогу. Поглядывая на освещенные окна дома, он замолчал, затем поднес к моим глазам мою же руку с часами и провел тонким, будто засушенным, пальцем по циферблату, указывая на «двенадцать». Тут я начал кое-что соображать. «Двенадцать, да? Полночь?» Он очертил в воздухе некую фигуру и снова быстро заговорил. На сей раз в его речи я различил знакомое слово. И это было слово «кокаин». «Отец, ты хочешь, чтобы я вышел в сад в полночь? Ты приведешь человека, который знает русский лучше тебя, и он расскажет мне про кокаин?» — спросил я, подкрепляя свои слова жестами. «Кокаин, кокаин», — оживленно закивал старик, указывая в глубь сада в прежнем направлении. «Хорошо, я приду. Яхши», — произнес я единственное восточное слово, которое запомнил за неделю пребывания здесь. «Яхши». Старик улыбнулся и отступил, исчезнув в темноте. Когда я возвращался в дом, мне послышались неподалеку какие-то странные шорохи, но я подумал, что это ветер играет с листвой. В полночь, как и обещал, я вышел на условленное место. Тем более что оба мордоворота уже крепко спали. Я прождал больше часа, но ни старик, ни его предполагаемый спутник так и не объявились. Утром мне приготовили обильный завтрак. Приехал Джамал. Рассыпаясь в любезностях, вручил мне в качестве гостинца коробку с фруктами. У крыльца стояла машина, которая должна была отвезти меня в аэропорт. Я вынес вещи. Садовник так и не объявлялся, хотя обычно начинал работу с раннего утра. «А где же наш садовник?» — не удержался я от вопроса. «Умер», — лаконично ответил Джамал. «Как — умер?! — задохнулся я. — Еще вчера…» «Ничего удивительного, — пожал плечами Джамал. — Старый человек, восемьдесят два года. Прожил свое. Сейчас его ласкают райские гурии. А случается, умирают молодые. Такое у нас беспокойное время…» Он сочувственно вздыхал, но я кожей ощутил угрозу, таящуюся в его словах.

По здравом размышлении, — заключил Волотов, — только полное незнание языка спасло мне тогда жизнь. Что хотел сказать старик? О каком кокаине твердил? Ведь в Средней Азии его и не нюхали. Там в ходу мак и его производные — опий, морфий, героин, ну и конопля. А кокаин… Позже я много читал о наркотиках, пытаясь распутать этот ребус, но никакого вразумительного ответа так и не нашел. Кока, из которой получают кокаин, в Средней Азии не растет. Однозначно. Да и какой смысл наркодельцам заниматься новой культурой, если уже есть отлаженное производство и каналы сбыта опийного мака?

Вот, Дима, все, что я могу сообщить тебе по сути твоего запроса. Я был бы даже склонен не поверить старику, но скрытая угроза Джамала мигом расставила все точки над «i». Надо было видеть его змеиную улыбку. Признаюсь как на духу, мужики: я едва не обмочился. Да, я перепугался. Перепугался так, что на несколько лет запретил себе даже думать об этом. И когда мне снова подвернулась возможность съездить к Мирзоеву, я руками и ногами отбрыкался от командировки, хотя начался сезон дынь. Этот азиат знал, когда устраивать обмен опытом. Ну, а затем покатилась волна разоблачений, с головой накрывшая вчерашнего новатора и застрельщика. Я внимательно следил за публикациями по «делу Мирзоева», но в них ни слова не говорилось ни о наркотиках вообще, ни о кокаине в частности. Откровение старого садовника по-прежнему оставалось для меня загадкой. И остается. Впрочем, нет и особой охоты расшифровывать его. Другая страна, другие обычаи, другая культура… Пусть живут как хотят, раз уж сами выбрали свой путь.

Волотов умолк.

— Но вы уверены, что садовник произнес именно «кокаин», а не другое слово? — спросил я.

— Еще бы! — вскинулся мой собеседник. — Я ведь уточнил жестами — курю, нюхаю, колюсь, — и всякий раз он энергично кивал. Да-а… Жаль старика, но думаю, меня хранил мой талисман. Если б вляпался тогда в эту историю, вряд ли сидел бы сейчас вместе с вами. Было там что-то, мужики. Голову на отрез — было. Да и сейчас наверняка есть. Читаю прессу — наркота оттуда прет потоком. Держитесь-ка от нее подальше!

— Мудрый совет, Виктор. Спасибо.

Я не стал расспрашивать Волотова о Джамале, интересоваться, видел ли он Путинцева. Это выглядело бы подозрительным. Да и что нового он мог сообщить?

Более о «деле Мирзоева» мы не говорили.

Волотов, в принципе, оказался компанейским мужиком, Гарик не высказывал пожеланий отделаться от него, так что вечер мы закончили за тем же столиком.

После теплого прощания и заверений в дружбе я отправился к себе.

Кокаин.

Волотов прав на все сто — в Средней Азии его никогда не культивировали. Да и какой смысл, если существует устойчивый спрос на героин, анашу и гашиш?

И все же тут была тайна, за которую старый садовник заплатил ценою своей жизни.

Не ее ли разгадка находится в спрятанном сундучке?

* * *

Наш рейс вылетел с задержкой всего на полтора часа, что, по нынешним меркам, и опозданием-то не считается.

Немало хлопот доставила мне Ирина. В агентство она заявилась сильно на взводе, мотивируя тем, что боится летать, а в автобусе то и дело наклонялась к своей сумочке, потягивая через соломинку припасенный ликер.

Пришлось мне буквально втаскивать ее по трапу. Такой пьяной я ее еще не видел. Значит, и у этой красотки есть предел. Мелькнула мыслишка вызвать ее на откровенность, авось проболтается. Но, плюхнувшись в кресло, она склонила голову к моему плечу и мгновенно заснула.

Я осторожно утянул с ее колен сумочку и порылся в содержимом. Вопреки моим ожиданиям, письма Путинцева в ней не оказалось.

А лайнер, надсадно ревя моторами, пробивал облака.

Мне вспомнилось признание знакомого летчика о том, что в полете он практически не смотрит наружу, за остекление кабины, ориентируясь исключительно по приборам да внутреннему чутью.

Мой «полет» еще сложнее. Я продираюсь сквозь густейшую пелену, не имея той тысячи приборов, что указывают пилоту верное направление и оптимальный режим.

И чем дальше, тем туман плотнее.

 

VI

Путинцев

Забайкалье встретило нас легким морозцем. Котловина, в которой расположен читинский аэропорт, насквозь продувалась пронизывающим ветром.

Вдали виднелись сопки, поросшие хвойным лесом. Они походили на гигантские колпаки, нахлобученные друг на дружку. Где-то там, на одном из них находилась ракетная точка, где я нес верную службу отечеству. Сколько лет прошло… Мне вдруг ясно, словно это было вчера, вспомнилась казарма, майор Великоборский, прапорщик Телечкун, механик Романов… Я считал часы и минуты до дембеля, а если разобраться — хорошая была пора. Молодость…

— Холод собачий! — пожаловалась Ирина, прижимаясь ко мне. — С каким наслаждением я забралась бы сейчас в горячую ванну!

— До настоящих морозов еще далеко, — успокоил я ее. — Говорил же тебе: одевайся теплее. Но ты посмотри: какая красота!

— Ну и дырища!

— Не оскорбляй, пожалуйста, патриотических чувств моих земляков. Поскучай немного, а я двину на поиски машины. Возможно, у твоего дорогого дядюшки есть ванна, и твоя мечта осуществится. Хотя вряд ли. Тут предпочитают русскую баню.

— Когда ты появишься?

— Завтра в десять, как договорились. Мне ведь тоже надо устраивать дела.

— Димка, ты не улизнешь? Смотри…

— Вручить тебе залог? Паспорт, извини, не могу, а вот часы — пожалуйста. Или ты предпочитаешь что-нибудь более весомое?

— Дима-а, ну я же серьезно! — Она капризно надула губки.

— Милая, по-моему, в тебе все еще колобродят пары ликера.

Я нашел частника, столковался с ним, усадил Ирину и, оплатив проезд до Атамановки, еще раз клятвенно заверил красавицу, что завтра в десять явлюсь для окончательного разговора с ее дядюшкой.

Машина рванула вперед, а я вернулся в здание аэровокзала, чтобы переждать пяток минут.

Мне был заказан отдельный номер в центральной гостинице «Забайкалье», мимо которой вскоре проедет Ирина, но посвящать ее в эти подробности не следовало. Накануне я объяснил, что живу (вернее, жил) в пригородном поселке Ингода, расположенном в противоположной от аэропорта стороне. Дом уже продан, но надо дооформить сделку, что потребует определенного времени. Легенда должна выглядеть правдоподобно.

Когда машина с Ириной, по моим подсчетам, отдалилась на достаточное расстояние, я сел в такси, дав адрес гостиницы.

Предстояло тщательно продумать линию поведения на завтра.

Итак, что мы имеем?

Мирзоев, несомненно, был крупным авторитетом в своих краях. Доходы от агрообъединения, пусть даже рентабельного, не могли дать ему достаточно средств, чтобы держать на поводке районные власти, проводить широкие мероприятия, кормить-поить многочисленных гостей. Да еще содержать отряд верных джигитов. Да еще ублажать высоких покровителей.

Слава заслуженного хлопкороба его, очевидно, не прельщала, он замахивался на большее. Быть может, рассчитывал со временем занять одно из тех самых высоких кресел и тогда уж развернуться во всю ширь.

Путинцев, как первый его помощник, тоже, безусловно, обладал огромными возможностями, хотя и держался в тени. Этакий серый кардинал. Наверняка он немало припрятал на черный день и мог бы спокойно наслаждаться безбедной старостью. Но нет. Он затевает рискованную акцию, втравливая в нее свою племянницу, которая очертя голову бросается в эту авантюру, хотя ее жизнь беспросветной не назовешь.

За двенадцать лет, что Путинцев провел в заключении, сменилась эпоха. Мир перевернулся. Рухнули, рассыпались в прах прежние авторитеты. Но на ценность сундучка, судя по энтузиазму Путинцева и выжиданию Джамала, это никак не повлияло. Может, напротив — повысило ее. Так что же в нем?

Ключ к разгадке — кокаин. Но убей Бог, если у меня есть хоть проблеск решения.

Интересно, что будут сегодня обсуждать дядя с племянницей? А вот об этом как раз догадаться нетрудно.

* * *

Как и обещал, около десяти я прибыл в Атамановку. Со всех сторон к поселку подступала вековая тайга, вплотную надвинулись сопки.

Путинцев обосновался в просторном, но уже почерневшем от ветхости срубе с покосившимся крыльцом и многочисленными пристройками.

Ирину я заметил еще издали. Она нетерпеливо прогуливалась вокруг колодца в глубине двора. На ней был ватник, надетый на свитер, ворот которого она подняла до самых глаз. Экзотичный наряд дополняли мохнатая шапка и валенки.

Завидя приближающуюся машину, она радостно улыбнулась и поспешила навстречу.

— Димочка…

— Мадам Ирэн…

Мы с чувством обнялись и расцеловались.

— Ну как я выгляжу? — Отступив на шаг, Ирина кокетливо подбоченилась.

— Немножко не по сезону, но в целом завлекательно, как всегда. Рад, что ты наконец согрелась.

— Ой, слушай! — всплеснула она руками. — У дяди настоящая русская печка! Я проспала всю ночь будто на раскаленной сковородке!

— Хм! Раскаленная сковородка? Интересный намек…

— А как поживает твоя сибирячка? — сощурилась Ирина. — Бурной была встреча? Ты рассказал ей историю про платье? Она закатила тебе скандальчик?

— На эти и прочие подобные вопросы, моя прелесть, я могу ответить тебе одним словом — «нет».

— Неужели и встречи не было?

— Ответ тот же.

— Чем же ты занимался?

— Всякими скучными делами, вроде оформления купчей.

— Ты закончил?

— Да, и поступаю в полное твое распоряжение. Тем более что отныне я бездомный. Бомж, если угодно.

— Бедненький… Что же делать? Может, приютить тебя на своей печке?

— Не откажусь, хотя образ раскаленной сковородки навевает кошмары.

Она расстегнула ватник и прижалась ко мне грудью:

— Дима, я соскучилась…

— Я тоже… Неужели придется ждать до вечера?

— Придумаем что-нибудь… Но сначала поговори с дядей.

Итак, мне ставили ультиматум. Хотя и в соблазнительной форме.

Ирина выскользнула из моих объятий.

— Пойдем в дом. Дядя ждет. Господи, как он постарел! Видел бы ты его раньше…

Мы поднялись на крыльцо и вошли в совершенно темные сени, где я тут же сшиб какое-то ведро, зазвеневшее на всю округу. Ирина открыла дверь, и я увидел низкую горницу с полукруглым зевом русской печи на заднем плане. В центре стоял грубоватый дощатый стол без скатерти, на нем — большая миска с горкой печеной картошки, тарелка с салом, нарезанным крупными ломтями, соленые огурцы, грибы, половинки вареных яиц, хлеб и литровая бутылка водки.

Из дальнего угла шагнул человек, которому, похоже, пришлось немало померзнуть в этой жизни, ибо, несмотря на протопленную печь, на нем были теплый свитер и валенки.

Так вот он какой, Гаврилыч!

Он вполне тянул на свои шестьдесят четыре, и даже с избытком; эту густую сеть морщин уже не разгладить никакой улыбкой, седая, неровно подстриженная борода тоже не добавляла ему молодости, однако мальчишеская челка придавала этакую лихость, а серые, навыкате, глаза, далеко посаженные от носа, напоминающего уменьшенную копию валенка, смотрели с дерзким вызовом.

Завидев меня, он расплылся в широчайшей улыбке, демонстрируя ряд золотых зубов.

— Здорово, Димка! Так вот ты какой! А мне Иришка все уши прожужжала про то, как ловко ты отбил ее у этих подонков. Ну, думаю, пропади оно все пропадом, а подружиться с таким мировым парнем я обязан! Дай-ка я тебя толком рассмотрю… Орел!

Он крепко стиснул мою ладонь своей, похожей на совковую лопату, затем потянул к столу:

— Давай, Димка, хряпнем за знакомство! Садись, где тебе удобнее! Разносолов всяких у меня нет, но все домашнее, все от чистого сердца. Ухаживай за собой сам, не стесняйся. А ты, дочка, дай ему полотенце.

Он принялся разливать водку, балагуря без передышки. Что ж, тем лучше. Пусть подвыпустит пар.

— На гитаре играешь? — продолжал он. — «Брызги шампанского» знаешь? А «цыганочку»? А я люблю! Вот погоди, перекусим малость, тогда и споем, да так, что чертям станет тошно. Бери картошку! А сало какое, погляди! Розовое, как кожа младенца. Так и тает на языке.

Картофель был обжигающе горячим, только что из печи, но он спокойно держал его узловатыми пальцами с квадратными ногтями, сдирая кожуру как скальп.

Затем снова как бы с удивлением принялся разглядывать меня.

— Ай да Димка! Ай да молодец! Люблю отважных парней! Сам такой. Ты огурчик, огурчик ухвати. Так и хрустит. Ни с каким ананасом не сравнить. Сам солил. Ну, чего молчишь? Гришка, твой дружок, похоже, язык проглотил, а? — Он откусил сразу полкартофелины и запил ее водкой.

Я молча снимал кожуру.

— Димка, ты спишь по ночам? — как ни в чем не бывало продолжал он. — А я не могу. За всю ночь так и не сомкнул глаз. Вот днем вздремну пару часиков — и хорош! Ты, часом, не экстрасенс? Бессонницу не лечишь?

Ирина сидела в напряженной позе, ни к чему не притрагиваясь.

— А кто хозяин этого дома? — спокойно поинтересовался я.

— Шутишь, Димка?! Я и есть хозяин. Больше десяти лет здесь живу. Печурку эту собственными руками выложил. Иришке здорово понравилось.

Я очистил наконец картофелину и посыпал ее солью.

— Не могли вы сложить этой печурки, Ярослав Гаврилович. Как и засолить огурцы.

— Почему?! Что за черт?! Ты понимаешь своего дружка, а, дочка? — Он изобразил на своей физиономии такое изумление, будто я сообщил о предстоящем конце света.

— По той простой причине, что вы совсем недавно вышли из заключения, где отбарабанили от звонка до звонка двенадцать лет. Подробности я опускаю, не хочется смущать Ирину, поскольку, думаю, вы подали ей все под другим соусом. Но достоверные сведения у меня имеются. Все же я — местный и располагаю широкими связями. Узнать о вашем недавнем прошлом было несложно.

Ирина налилась краской, как благонравная гимназистка, у которой обнаружили любовную записку.

Дядюшка же грохнул своей лопатообразной ладонью по столу и принялся хохотать — весело, до слез, до колик, будто услышал чрезвычайно остроумный анекдот.

— Ну и поделом мне! — воскликнул он, утирая слезы. — Разве можно пудрить мозги такому сообразительному парню! Я сразу разглядел, что ты не промах. Ловко ты меня отбрил! Ай да удалец! Ай да глаз-алмаз! Тебе палец в рот не клади! Ну, Димка, я страшно рад, что так получилось. Теперь я вижу, что ты не лопух и с тобой можно иметь дело. Не обижайся на старика, считай, это было испытание. Не обиделся? Ну, давай тяпнем!

Мы чокнулись, Путинцев в своей манере сначала закусил, затем выпил.

Крякнув, он отставил стакан и посмотрел на Ирину:

— Дочка! Кое-что из того, что я хочу рассказать Димке, не предназначено для женских ушек. Ты уж оставь нас на полчасика, мы с ним потолкуем как мужик с мужиком.

— Хорошо, дядя. — Она послушно поднялась, надела телогрейку, шапку и валенки. Вышла. Было слышно, как хлопнули двери, заскрипели ступени.

Мы с Гаврилычем остались наедине.

 

VII

Рассказ Путинцева

— Не вижу причин, чтобы не рассказать тебе свою историю, — начал он, вновь наливая в стаканы, но на сей раз на треть. — А там уж сам решай, как поступить.

Я кивнул, демонстрируя, однако, что готов поверить собеседнику только отчасти.

— Так вот…

Родился я в Средней Азии, в Ферганской долине, в семье потомственного переселенца. Еще мой дед пришел в Азию вместе с генералом Скобелевым. Заметь, пришел не как захватчик, а как землепашец.

Нас было два брата. Я старший, а Вячеслав младший. На четыре года. Были мы с ним разные, как день и ночь.

И по характеру, и по виду, и по взглядам. Славка еще со школьных лет мечтал перебраться в Россию, все ему здесь было не так. И добился своего: уехал в Ленинград, да там и обосновался, завел семью. Ну а я — я полюбил Азию, ее жаркое солнце, щедрую землю, неторопливый уклад жизни. Отец работал бухгалтером на хлопкозаводе, а жили мы в глубинке, где русских было наперечет, так что я сызмальства водился с местной пацанвой и еще до того, как идти в школу, говорил что по-узбекски, что по-таджикски так же свободно, как на родном. После армии закончил Ташкентский институт инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства. А что такое ирригатор в Средней Азии, где самая большая драгоценность — вода? Это царь и бог!

Он помолчал немного, помассировал сломанную переносицу и продолжал:

— Вместе со мной на курсе учился паренек из местных — Гафур Мирзоев. То есть у него была национальная группа, у меня — европейская, у него — своя компания, у меня — своя, но оказались мы в соседних комнатах одного общежития и вскоре сдружились. Уже тогда Гафур строил смелые планы на будущее. Он происходил из большого, но обедневшего рода и горел желанием пробиться наверх. А уж смекалкой и рассудительностью Аллах его не обидел. Ну что тут долго рассусоливать? После защиты диплома он уехал в свою область и через пару лет стал начальником механизированной колонны. А вскоре я получил от него весточку: приезжай, будешь моим заместителем. Так и пошло. Гафур поднимался со ступеньки на ступеньку и всякий раз перетаскивал с собой меня. В конце концов его назначили директором солидного агропромышленного объединения в благословенной долине. Под его началом было несколько крупных, но убыточных совхозов.

Вообще, на Востоке любой человек, выбившийся хотя бы в ма-а-аленькие начальники, тут же окружает себя верными людьми, как правило из родственников. Гафур был умнее. То есть он тоже тянул за собой родичей, но ясно понимал: верный — не всегда толковый. От иной верности больше вреда, чем пользы. У них тоже есть поговорка вроде того, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Короче, Гафур расставлял кадры по своей системе и плевал на обычаи. Но тонко. И все же некоторые родичи обижались. Особенно Джамал — его двоюродный брат, — ух, как он меня ненавидел! Дай волю, на куски бы разрезал! Сколько раз подстраивал разные гадости, пытался оболгать, но Гафур только посмеивался.

Словом, несмотря на происки врагов, я оставался вторым лицом после Гафура — не формально, но фактически. Меня называли «Ёрслав-ака», и, когда я приезжал в какой-нибудь дальний кишлак, даже почтенные аксакалы не считали зазорным первыми поздороваться со мной…

Глазки Путинцева затуманились, голос звучал все задушевнее, и мне подумалось, что, по крайней мере сейчас, он не лукавит.

— Котелок у Гафура варил здорово, мой тоже. Очень скоро мы вывели объединение в передовые и, помимо сельхозпродукции, навалились на всякие подсобные промыслы, которые давали хороший доход. Не буду врать, Димка, тебя все равно не проведешь, кое-что шло в наш карман. Поначалу мы химичили осторожно, вели двойную бухгалтерию, но позже, когда Гафура взял под крыло первый раис, стали наглеть. Никого не боялись. Знали, что никто не посмеет нас тронуть. О любой комиссии, даже московской, узнавали заранее. Всех поили-кормили, заваливали подарками…

Да-а, Димка, сладко я пожил. Ни в чем себе не отказывал, любую прихоть ублажал…

Может, так оно продолжалось бы и доныне, да тут грянула беда: помер наш Леонид Ильич. Эх, мировой мужик был! И сам жил, и другим не мешал. Систему отладил! Систему! На кой хрен этим придуркам понадобилось ее ломать? Давай, Димка, дернем за Ильича!

Он бросил на язык кусок сала и отхлебнул из стакана.

— Так вот… Начали мы прикидывать, как будет мести новая метла. Какое-то, понимаешь, появилось у меня сомнение. «Гафур, — говорю, — давай временно заляжем на дно. Надо переждать. Хреново что-то». А он смеется: «Наивный ты человек, Ярослав! Все останется по-старому. Систему нельзя трогать. Рухнет она — все полетят. Они — там, в Москве, — очень хорошо это понимают». — «А ты слышал, — отвечаю ему, — что творится в соседней республике? Под каких людей копают, какие глыбы висят на волоске?» — «Не переживай, Ярослав, — успокаивает он. — Новая власть должна выпустить пар. Надо переставить две-три фигуры, принести в жертву двух-трех баранов. И все опять успокоится. Ты же знаешь мои связи. Поверь, ничего не случится. Так еще древние ханы поступали. Порадуемся, что молния ударила в соседский двор, а не в наш». — «Может, и так, Гафур, — соглашаюсь с ним, — а все же не мешает позаботиться о тайнике. Обидно, если потеряем все, что нажили неустанным трудом. Придется бедствовать на старости лет». А он в ответ: «Тайник, дорогой Ярослав, я давно уже приготовил. Надежный. Ни одна собака не пронюхает». — «А мне ты разрешишь им воспользоваться, Гафур?» — «Конечно, Ярослав. Когда придет время». Время пришло быстрее, чем мы могли вообразить.

Путинцев тяжко вздохнул и продолжал:

— Ты, Димка, не пацан, и должен помнить, как все это начиналось: хватали людей по универмагам и кинотеатрам, выясняли, почему не на работе. Это бы все ничего, но дальше закрутилось серьезней. Полетели головы не только у соседей, но и в Москве. Не успели мы опомниться, как Гафур получил известие, что подписан ордер на его арест и следственная бригада уже в пути. Вот тут он и переполошился, да поздно. А ведь я предупреждал… Сердцем чуял… «Ярослав, — говорит Гафур, — готовь машины. Возьмем Джамала и десять лучших джигитов. Едем в Ак-Ляйляк. Бери свой сундучок, я возьму свой…» А сам зеленый и трясется. Не ожидал, что тронут Систему. Впервые в жизни просчитался. Да разве он один! Крупно проиграли. Нечем расплачиваться.

Эх, Димка… Врагу не пожелаю такое пережить…

Мы выехали на трех машинах — двух «волжанках» и «уазике». Впереди Джамал с тремя парнями, в середке мы с Гафуром, сзади — прикрытие.

Теперь, Димка, я должен рассказать тебе подробнее о кишлаке Ак-Ляйляк… Тебе-то самому приходилось бывать в Таджикистане?

— В детстве, — туманно ответил я. — Почти ничего не помню.

— Жаль. Ну, тогда слушай. Представь себе огромную кучу глины, которую месил сам Господь Бог, создавая Вселенную. Месил он ее, месил, ему надоело — бросил. Масса застыла как попало. Так и образовался Памир. Но еще до полного отвердения Господь чиркнул пальцем вот тут — с краю, где предгорья, — и провел борозду. Может, случайно. Но получилось ущелье с совершенно отвесными стенами высотой больше ста метров, а шириной километра полтора. По дну протекает речушка. Вот в этом-то ущелье — на дне, на приличном расстоянии от долины — и расположился Ак-Ляйляк. В этом кишлаке родился Гафур, там у него родственники через одного, так что лучшего места для тайника не придумать.

По дороге Гафур то и дело оборачивался назад, но пока все было спокойно. Без особых приключений мы добрались до Ак-Ляйляка. Солнце стояло еще высоко, но мы знали: едва оно опустится за вершину, как в ущелье мгновенно потемнеет, хотя небо над головой еще долго будет оставаться голубым. Светового времени у нас оставалось часа два. Перед въездом в кишлак Гафур велел остановиться и собрал всех вокруг себя. «Мы с Ярославом едем дальше, — распорядился он. — Вдвоем, на „уазике“. Ты, Джамал, следи тут за порядком. Лично следи, понял? А Тураб-ошпоз пусть приготовит плов. Если захочет Аллах, все будет хорошо». Джамал кивнул, но зыркнул на меня зверем. Гафур снова сделал выбор в мою пользу, ущемив его самолюбие. Но перечить хозяину Джамал не мог. Мы перенесли сундучки в «уазик», расположились сами, и я погнал вперед — водить Гафур не умел. Сразу же за кишлаком дорога кончилась. Еще какой-то отрезок можно было проехать по галечной отмели, но каждая последующая сотня метров давалась все труднее. Рулить приходилось как фокуснику, объезжая валуны и каменные завалы. Иногда машина накренялась так сильно, что левые колеса отрывались от земли. Мы продвигались с черепашьей скоростью, а солнце уже коснулось вершины, и противоположная сторона ущелья пряталась в густой тени. В самом Ак-Ляйляке я бывал нередко — вместе с Гафуром, но здесь оказался впервые. Гафур хлопнул меня по плечу: «Стой, Ярослав! Приехали». Я огляделся, прикидывая, где может находиться тайник, но ничего особенного не заметил. «Эта местность называется Змеиным ущельем, — сказал Гафур. — И недаром. Очень много змей. Они будут охранять наши сокровища. Но будь осторожен». — «Спасибо, что предупредил, Гафур». Я открыл дверцу со своей стороны, однако же Гафур почему-то медлил. «Ярослав… — сказал наконец. — Мы с тобой дружим с молодых лет, делили последний кусок и доставали соль из одной солонки. Про этот тайник не знает никто. Даже моя семья. Теперь будешь знать ты». — «Я умею хранить тайны, Гафур. Тебе это известно». — «Я не о том, Ярослав. Я не случайно взял тебя с собой. Ты — единственный, кому я могу доверять. Остальные — жалкие ублюдки, которых блеск золота сводит с ума. Джамал тоже! такой, хоть и мой близкий родственник. Ярослав… Впереди трудные времена. Не знаю, что ждет завтра. Поклянись: если со мной что-нибудь случится, ты передашь этот сундучок моим детям. Но не сразу, а когда все уляжется». — «Хлебом клянусь, Гафур! Но и ты обещай в случае чего передать мои сбережения моей ленинградской племяннице». — «Аллах свидетель!» Он не был набожным, но если клялся Аллахом, то всегда выполнял. А густая тень от противоположной стены уже пересекла речушку и подбиралась к машине. Гафур выбрался наружу, показал мне тайник — удивительный, найти его невозможно, — затем мы все привели в порядок и двинулись обратно к машине. Я сел за руль, поджидая своего пассажира. «Разворачивайся, — махнул рукой Гафур. — Я пока постою. Не хочется лишний раз трястись по камням». Развернуться и вправду было целой проблемой, тем более что ущелье полностью погрузилось во мрак. Я газовал, переключал скорость, дергался туда-сюда… Вот фары выхватили из темноты Гафура. Мои волосы встали дыбом. За спиной Гафура раскачивалась, раздув капюшон, крупная кобра. «Гафур! — заорал я. — Берегись! Змея!» А сам выхватил из бардачка пистолет. Но стрелять со своего места было не с руки, ведь я не левша. Гафур, только что сам предупреждавший меня об опасности, обернулся.

И в ту же секунду кобра прыгнула. Я все же выстрелил — с левой, — но промахнулся. Гадина впилась в его бедро, захлестнув хвост вокруг ноги. Гафур упал, даже не вскрикнув. Кобра тут же исчезла в темноте. Когда я подбежал к Гафуру, он был мертв. Не от яда, тот действует не так быстро. Не выдержало сердце: Гафур страдал ожирением — любил плотно покушать, особенно на ночь, плюс тревоги последних месяцев, плюс мгновенный ужас…

Я сделал все, что мог. Сначала прижег зажигалкой ранку, затем взялся за массаж сердца и искусственное дыхание. Но все впустую. Гафур был мертвее мертвого. Я поднялся, и только тут до меня дошло, в какую скверную передрягу угораздило меня вляпаться.

Хозяин мертв, и Джамал не упустит случая расправиться со мной. В кишлаке, безусловно, слышали выстрел, и меня обвинят в том, что я убил Мирзоева, решив завладеть его сундучком. Мои объяснения никто не станет слушать. Джамал потребует, чтобы я указал ему тайник. Как только он достанет оба сундучка, моя песенка спета. Если я откажусь, он начнет пытки. Он мастер по этой части. Я, конечно, могу поторговаться. Но, в лучшем случае, унесу целой голову, лишившись собственных накоплений и нарушив клятву, данную Гафуру. Если же в кишлак нагрянут оперативники, то, обнаружив труп Мирзоева, они обвинят меня в предумышленном убийстве посредством змеиного яда. Заодно навешают на меня всех собак. Словом, куда ни кинь, всюду клин.

Что мне оставалось, Димка?! Положение беспросветней ослиной задницы.

Но не таков Путинцев, чтобы поднимать лапки кверху. Да еще перед придурками типа Джамала. Пусть поцелует своего ишака под хвост! К тому же я не привык нарушать свою клятву. Надо прорываться… Но как? Силой тут не возьмешь. В обойме пистолета пять патронов, а ущелье уже блокировано — в этом я ничуть не сомневался — молодцами Джамала, которые мигом превратят меня в решето. Другого пути нет. Скалы — настоящая вертикаль… Короче. Я снял с Гафура чапан и тюбетейку. Труп оттащил в тайник. Прости, друг! Заметив на галечной отмели большую ветку с отростками, я обломал ее как надо, прикрутил тросиком к заднему сиденью и обтянул чапаном так, чтобы получилась фигура, отдаленно смахивающая, тем более в темноте, на скрюченного человека. Спереди пришпилил тюбетейку. Получилось неплохо. Затем сунул пистолет за пояс и двинул вперед — была не была!

Они ждали перед кишлаком, с автоматами, перекрыв дорогу «волжанкой». Горел костер. Но большой тревоги на лицах я не заметил. За несколько метров до засады я резко затормозил, высунулся в окошко и заорал благим матом: «Джамал! Скорее в машину! С хозяином беда! Кобра ужалила! Срочно нужен врач!» Он проглотил наживку целиком. Открыл дверцу, влез внутрь и, забравшись коленями на переднее сиденье, протянул руку к чучелу: «Гафурджан…» Не дожидаясь, пока мой обман раскроется, я ткнул его стволом в бок: «Джамал, ты меня знаешь. Только пикни, и ты — покойник». Его ненависть ко мне была так велика, что на миг мне показалось, что он не пожалеет жизни, лишь бы не выпустить меня отсюда. «Чего ты хочешь?» — прошипел он сквозь зубы. «Скажи, чтобы нас пропустили. Мы отвезем хозяина в больницу и вернемся». — «Что ты сделаешь со мной?» — «Отпущу, когда отъедем подальше. Ты мне не нравишься, Джамал, но я не убийца. Решай же быстрее, парни волнуются». Он знал, что я отлично понимаю и по-узбекски, и по-таджикски, и хитрить не стал. «Волга» развернулась, освобождая дорогу. Я нажал на газ. «Ты убил его, подлый пес, — проскрежетал Джамал. — Я знал, что тебе нельзя доверять». — «Заткни глотку, подлый шакал, — в тон ответил я. — Моя совесть чиста. Гафура ужалила кобра. А если я схитрил, то только потому, что знал твою недоверчивость». — «Ты никогда не получишь того, что спрятал, — зло отчеканил он. — Я позабочусь об этом». — «Возьму, Джамал. Приду и уведу у тебя из-под носа. Лучше не мешай». — «Я вырежу твое сердце, Ярослав, и брошу его собакам, а сам буду смотреть, как они пожирают его!» Каждая его клеточка источала яд, худший, чем у кобры. «Тебе, Джамал, только ребятишек пугать да древних старух», — ответил я, но, признаться, почувствовал себя неуютно. Это был очень опасный человек.

Тем временем наступила ночь, правда светлая, лунная. От кишлака мы отъехали километров на двадцать. Дорога в том месте шла уже не по дну ущелья, а по карнизу: слева пропасть, справа — отвесная скала. Мне бы довезти Джамала до самой долины. Но я уже не мог находиться с ним рядом. Да и чего опасаться? Ночью транспорт здесь не ходит. Пусть добирается до кишлака пешком. А я к тому времени буду далеко. Я затормозил: «Джамал, выметайся!» — «Мы еще встретимся, собака», — с угрозой пообещал он, выбираясь на асфальт. «Лучше бы тебе держаться от меня подальше, ослиная задница. Да не забудь помолиться, что остался жив», — ответил я и нажал на газ. Минуты через три, разминувшись со встречной, я понял, что совершил ошибку. Кто-то возвращался домой из города, и, конечно, он подберет Джамала, который тут же организует погоню. Но кое-какой запас времени у меня был. До выезда в долину оставалось километров шестьдесят. Я давил на газ, но разболтанный «уазик», не имевший надлежащего ухода, будто примкнул к сторонникам Джамала. Еще через несколько минут лопнуло переднее левое колесо, — видимо, я порвал покрышку, разворачиваясь на острых камнях в Змеином ущелье. Я снял запаску, но оказалось, что домкрата в машине нет. Пока я возился, пытаясь как-то выкрутиться, далеко позади послышался приглушенный рев автомобильного мотора. Погоня, Джамал.

Что мне оставалось, Димка?

Укрыться негде, помощи ждать неоткуда, а в обойме всего пять патронов, притом что стрелок из меня неважный. А у них — автоматы… Конечно, Джамалу я нужен живым, но перебить ноги могут вполне. Единственная надежда — атаковать первым. Но прежде надо уничтожить улики. Я связал узлом чапан Гафура, сунул внутрь тюбетейку, облил все это бензином и, чиркнув спичкой, сбросил пылающий ком в пропасть. Затем быстрым шагом направился в сторону кишлака и вскоре достиг места, где дорога делала резкий поворот, огибая нависающую скалу. Перед поворотом они будут вынуждены снизить скорость.

А я буду находиться в густой тени. Притом они не ждут нападения, считая, что я далеко впереди.

Димка!

Хоть я и крутоват по жизни, но без нужды мухи никогда не обидел, клянусь! Дело даже не во мне. Я думал об Иришке, о Валентине — ее матери, которые останутся одни, без всякой поддержки, если со мной что-нибудь случится. Не мог я жертвовать их благополучием ради какого-то мерзавца, чья совесть была чернее черного.

Они были так самонадеянны, что преследовали меня на одной машине. Хитрец Джамал устроился на заднем сиденье, а на переднем, рядом с водителем, ерзал тип, выставивший из окошка автомат. Как я и предполагал, перед поворотом водитель резко сбросил скорость. Я находился всего в нескольких метрах, но они не замечали меня. Идеальная мишень! Аккуратно прицелившись, я дважды выстрелил в водителя. Тот упал грудью на руль, а машина направилась прямехонько к пропасти. Вот она нависла над пустотой, будто ища опоры, и рухнула вниз. Дикие вопли донеслись до моих ушей. Так иногда по ночам свистит ветер в ущелье, будто джинн проносится в темноте на своих дьявольских крыльях. Затем раздался глухой удар, раскатистый взрыв, и все смолкло. Некоторое время я стоял не шевелясь. Ну вот и все. Они получили свое. Осторожно я приблизился к краю пропасти, туда, где обрывались черные следы. Ярко светила луна, но и она не доставала до дна ущелья, где царствовала тьма, напоминавшая о преддверии ада. И тут до меня донеслись мучительные стоны, будто сатана уже взялся за работу, терзая души грешников. Волосы мои встали дыбом. Собрав все свое мужество, я сделал еще шаг и посмотрел вниз. В каких-нибудь трех метрах ниже, уцепившись за корявое деревце, невесть как выросшее из расщелины почти горизонтально, висел Джамал. Лунный свет выхватывал из кромешной мглы его худосочную фигуру. Левая рука Джамала была неестественно вывернута и висела будто набитый опилками чулок, вместо левого глаза зияла страшная рана, но правый сверлил меня с неукротимой лютостью, будто желая испепелить.

Как бы ты поступил на моем месте, а, Димка?

В обойме оставалось еще три патрона. Я прицелился, но понял, что убить его мне будет непросто. Все же я не мокрушник, и чужая жизнь для меня свята, даже если это жизнь врага… Тут я заметил, что деревце медленно выворачивается с корнем. Еще немного, и оно сделает работу за меня… Что ж, значит, так распорядилась судьба… А Джамал продолжал смотреть на меня, и не было в его жутком взгляде ни страха, ни мольбы, ни покаяния, а только ненависть, такая неистовая, что могла бы расплавить пулю.

Вдруг моя правая рука оказалась заломленной за спину, а в следующую секунду я растянулся на асфальте. «Ну, вот, — промелькнуло в голове, — сатана пришел на помощь своему приспешнику». Но это были оперы, посланные за Гафуром. Поравнявшись с брошенным мною «уазиком», они осмотрели его и бесшумно двинулись вперед, застукав меня в тот момент, когда я стоял с пистолетом в руке над искалеченным Джамалом. Какие еще нужны доказательства?

В ходе следствия я твердо придерживался версии, что Мирзоев ушел в горы. Один. Куда конкретно, что имел при себе — понятия не имею. Мне он не доверял. После его ухода мы крепко повздорили с Джамалом — на бытовой почве, и поскольку я оказался в одиночестве, то решил удрать. За мной пустились в погоню, и я вынужден был защищаться. Убивать я не хотел. Просто стрелял по шинам, чтобы остановить погоню. Если и попал в кого, то это случайность, а не умысел. Джамала же я пытался вытащить из пропасти, но мне помешали.

Джамал, как ни странно, давал показания в мою пользу. Он защищал меня от обвинений, как родного брата. Да, Мирзоев ушел в горы один, клялся он. Да, никому не доверял. Да, у нас возникла ссора из-за давнего долга. Я удрал, он бросился в погоню. Да, были выстрелы, но это не убийство, а неосторожность. Он делал все возможное, чтобы я схлопотал как можно меньший срок. Ибо добраться до тайника он мог только с моей помощью и отлично понимал это. Но тут вскрылись еще кой-какие мои грешки… Словом, вкатили мне двенадцать лет с конфискацией имущества. Вот когда я порадовался, что вовремя спрятал накопленное.

Джамал, вероятно, сильно надеялся, что тянуть срок я буду где-нибудь в Средней Азии и он сумеет подослать ко мне верного человечка, сторговаться. Но меня сразу же отправили в Забайкалье. Сюда руки Джамала не доставали…

Путинцев перевел дыхание.

— Около месяца назад я вышел на волю. Под амнистию моя статья не попадала, и я отмантулил от звонка до звонка. Тут, Димка, ты прав. А пока я был в отсидке, жизнь повернулась круче, чем перо в боку. То, за что нас когда-то тягали, нынче в почете. Бизнес! Взяли меня хоть и не юношей, но здоровым, зрелым мужиком, а сейчас, погляди, я немощный, жалкий старик. Не имею ни кола ни двора, ни родины, ни семьи. Никого, кроме Иришки… И того сундучка, который даст мне возможность хоть немного пожить по-человечески после тюремной баланды. Дом этот я снял временно, на полгода, считай, на последние трудовые гроши…

Теперь ты понимаешь, Димка?! Хлебом клянусь, я рассказал тебе все как на духу! Теперь ты ущучил, как важно для меня заполучить свой сундучок? Да и наследством Гафура нужно распорядиться…

— Допустим, все так и было, — в сомнении произнес я. — Мне одно не ясно: почему вы впутываете в это дело совершенно постороннего человека? Прошло столько лет. Может, Джамал давно помер. Или все забыл…

— Забыл?! — Путинцев так и подпрыгнул на стуле. — Ты думаешь, до зоны не доходят никакие вести? Э, нет, милый… Все, что нужно, я узнавал окольными путями. Джамал хоть и стал инвалидом, но здоровье у него, старого шакала, железное. Он еще нас всех переживет. Сейчас он безвылазно торчит в Ак-Ляйляке и поджидает меня. Он знает, что рано или поздно я приду за сундучком. Потому как других средств у меня нет. У него повсюду глаза и уши. Стоит мне выйти из самолета в любом азиатском аэропорту, как самое большее через час он узнает об этом. Впрочем, он хорошо понимает, что сам я не рискну отправиться за сундучком. Для меня это верная смерть. Знает он и всех моих старых друзей. Знает, с кем я корешевался в зоне. Вот, Димка, и ответ на твой вопрос. Единственный шанс добраться до сундучка — это довериться порядочному человеку со стороны, которого порекомендует Ирина. Получилось, что это — ты.

— Хм! — Я почесал затылок. — Судя по вашему рассказу, Джамал легко раскусит этот ход. Стоит нам с Ириной появиться в кишлаке, как нас тут же возьмут на мушку. На что вы рассчитываете?

— Не торопись, Дима, — сощурился Путинцев. — Не такой уж я простак, как тебе показалось. Двенадцать лет — достаточно, чтобы придумать хороший план, а?

— Ну давайте, я послушаю…

На губах Путинцева заиграла плутоватая усмешка.

— Как рассуждает Джамал? Он уверен, что я попробую добраться до тайника незаметно. Подошлю человека, чтобы тот пробрался туда ночью, либо подкуплю кого-нибудь из кишлачных… Он ждет маскирующегося лазутчика. Из местных, чтобы не выделялся. А тут приезжают русские — интересный мужчина и красивая женщина, которые ни от кого не прячутся, работают у всех на виду. Да ему и в голову не придет вас подозревать! Конечно, на всякий случай он приставит к вам наблюдателя. Но если действовать с умом, охмурить того нетрудно. Особенно если у вас будет удобная причина, чтобы ежедневно бывать в Змеином ущелье.

— Да, неплохо бы иметь такую причину, — согласился я. — Но пока я даже приблизительно не вижу ее.

— С теодолитом работать умеешь?

— Приходилось.

— Вот и причина. В Ак-Ляйляке хорошо помнят, что когда Гафур был в силе, то многое делал для кишлака. Дорогу спрямили и заасфальтировали — его заслуга. Электричество провели — его. Клуб построили, новую школу — тоже. Хотел он еще одно доброе дело сделать, но не успел. Штука в том, что речушка, протекающая через Ак-Ляйляк, которую летом курица переходит вброд, весной превращается в грозный поток, а раз в пятнадцать — двадцать лет и вовсе выходит из берегов, смывая плодородный слой земли, что жители натаскивают издалека.

Где-то в начале восьмидесятых возникла идея строить на горных речушках малые ГЭС с небольшим водохранилищем. Отличная, кстати сказать, идея, утверждаю как специалист. Паводковые воды запасаются на лето, да еще дают ток и полив. Гафур сразу загорелся и добился, чтобы Ак-Ляйляк включили в перспективный план. Весь кишлак про это знал. Ну, а после началась вся эта свистопляска, и дело заглохло. — Путинцев изучающе посмотрел на меня: — Фактура у тебя солидная, а если еще очки надеть — вылитый профессор-гидролог, ни дать ни взять. Иришка будет при тебе геодезисткой, рейку таскать. Кстати, место для ГЭС намечалось как раз в районе Змеиного ущелья. Ну что, годится?

— А если Джамал наведет справки?

— Какие справки, милый! У них сейчас такая неразбериха! А тебе-то и нужно всего два-три дня.

— Мысль, в целом, здравая, но под нее нужна кое-какая производственная база. Профессор с одним теодолитом за плечами, — который, кстати, нужно еще достать, — выглядит подозрительно.

— Все, что нужно, будет. Я дам тебе адрес одного своего друга. Когда-то я его здорово выручил, и он ради меня в лепешку расшибется. Человек он влиятельный и организует вашу экспедицию на высшем уровне. Даст пару автомобилей, вагончик, инструмент, даже какую-нибудь бумагу с печатью. Даст надежного парня из местных, потому как в Ак-Ляйляке без знания языка вам придется туговато. Что скажешь теперь?

— Звучит обнадеживающе.

— Это еще не все! — Он залихватски вскинул подбородок. — Есть у меня в тамошних местах другой приятель, который прикидывается другом, но тайно работает на Джамала. Я написал ему письмо, в котором прошу помочь в этом деле. Ну, вроде отвлекающего маневра. А пока тянется вся эта бодяга, вы с Иришкой успеете все обтяпать. Но запомни: два-три дня ты должен основательно помудохаться с теодолитом и, лишь убедившись, что тебе поверили, вынуть сундучок.

— Который?

— Оба.

— Гладко было на бумаге… Задачка все же непростая.

— Да, но за ее решение я плачу хорошие деньги.

Очень хорошие.

— А ваш друг, на которого вы возлагаете основные надежды, не подведет? Может, он сдаст нас Джамалу с потрохами.

— Нет! — решительно возразил Путинцев. — Дадо не предаст. Ему, кстати, и передашь сундучки, когда вернетесь.

— Что ж, остается последний вопрос: где тайник?

— Значит, ты согласен?

— В общем, вы меня убедили, что дело хоть и рисковое, но осуществимое. Отчего бы не заработать по-крупному? Денежки всегда пригодятся. Особенно такому любителю, как я.

Мой ответ явно его обрадовал. Он снова потянулся к бутылке:

— Давай, Димка, дернем за удачу!

— Но вы не ответили на мой последний вопрос.

Путинцев весело рассмеялся, блеснув золотом зубов.

— Разве я похож на дурака? Нет, Димка! О тайнике ты узнаешь позже, в кишлаке.

— От кого? От Ирины?

— Иришка для меня как дочь… — Его глазки подернулись сентиментальным туманом. — Ты, Димка, не обижай ее. И не изводи расспросами. Потому как знает она не больше твоего.

— Не понимаю… Значит, в кишлаке у вас все же есть человек, который посвящен в тайну?

— Ты все узнаешь в свое время, — повторил он. — Тебе же так спокойнее. Согласен?

— Может, вы и правы…

— Конечно прав! Но вот тебе подсказка: ищи в кишлаке город. Как найдешь, там и тайник. Ладно, пойди крикни Иришку, а то совсем заморозим бедную девчонку. А я, пожалуй, прилягу. Ночь не спал, веки будто свинцовые. Сейчас сосну минут на двести.

— Вы, Ярослав Гаврилыч, сова, — не удержался я.

— Скорее уж филин, — поправил он. — Хотя разница невелика. Ну, отдыхай. Хочешь — оставайся на ночь.

Места хватит. Вечерком баньку протопим. Да не стесняйся. Я вам с Иришкой не помеха.

Он поднялся и прошел куда-то в глубь дома, плотно прикрыв за собой дверь.

Я же отправился звать Ирину.

* * *

Слушая Путинцева, я не без удивления осознал, что он пользуется тем же методом, что и я, — то есть старается, где это возможно, говорить правду.

Его рассказ в основных деталях почти полностью совпадал с тем, что я услышал от Глушенкова. Подтвердились и некоторые мои догадки. Например, что труп Мирзоева скрыт в тайнике. Но были и серьезные разночтения. Так, Путинцев уверял, что роль топографов-гидрологов почти не вызовет подозрений. А вот Глушенков предупреждал, что едва я появлюсь в кишлаке — в любом качестве, как Джамал увидит во мне посланца своего лютого врага. Добавилось загадок, о которых ни словом не обмолвился Глушенков. Помимо кокаина возник некий «город в кишлаке», который мне предстояло обнаружить. А кто передаст точные координаты? Каким образом?

Я еще раз проанализировал свое поведение. Не слишком ли быстро я согласился? Может, следовало немного поволынить? Но, с другой стороны, взялся за гуж… Нет, свою партию я, кажется, провел без ошибок.

Путинцев прав в одном: ни ему самому, ни бывшим дружкам соваться в кишлак нельзя ни под каким видом. А план его и вправду недурен. Более удачного не придумаешь.

* * *

Ирина лежала на полке и повизгивала, пока я массировал и намыливал ей спину.

— Ой, не могу! Умираю! Во мне все косточки растворились!

— Потерпи, милая. Хоть ты и так хороша, но выйдешь из баньки, враз почувствуешь себя на двадцать лет моложе. Ни с каким салоном красоты не сравнить.

— Я уже розовая, как младенец; Эй, что ты собираешься делать?

— Отхлестать тебя веником, за то что втянула меня в эту авантюру.

— Ай! Ой! Полегче!

— Не учи мастера.

Я прошелся веником от ее плеч до пяток, затем окатил из шайки.

— Вставай и бери веник. Теперь твоя очередь.

— Ну, берегись, коли так! Я отомщу! — Она и вправду принялась лупцевать меня изо всех сил. — Тебе понравился дядя? Правда, он молодец?

— Держится орлом, хоть и сова. Не скажешь, что просидел взаперти такой срок. Но для чего вам понадобилось разыгрывать меня? Я оттого и колебался вначале, что эта история с честным торговцем показалась мне дикой ахинеей. Или ахереей?

— Дима, но я же не могла без его согласия говорить как есть.

— Почему, маленькая лгунья? — Я вывернулся, отнял у нее веник и чувствительно шлепнул по раскрасневшейся попке. — Будешь мне еще врать? Будешь?!

— Нет, мой повелитель! Никогда в жизни! — смиренно сжалась она, а сама тайком зачерпнула кружкой ледяную воду и, изловчившись, плеснула в меня. — А ты долго еще будешь измываться над бедной женщиной? Долго? — Довольная своей выходкой, она, хохоча, выскочила в предбанник.

Я настиг ее и после шутливой борьбы опрокинул на низкую скамейку.

А со двора доносилось хрипловатое, но задушевное пение Гаврилыча, перебор гитары. Аккорды звучали удивительно чисто, даже не верилось, что своими толстенными пальцами он так бережно касается струны, не задевая соседних.

— Лежу на нарах, как король на именинах…

Так что же, черт побери, находится в сундучке? Или их там действительно два? Но сейчас думать об этом не хотелось…

* * *

Утром мы с Ириной отправились за билетами. Лететь было решено ближайшим рейсом — завтра.

Дядюшка растолковал, что прямых самолетов нет. Добираться надо с пересадками. Сначала через Иркутск — Новосибирск до Ташкента. А там лучше всего взять такси и гнать до Кайраккума, небольшого городка, расположенного рядом с Ходжентом (который Гаврилыч по старой памяти упорно называл Ленинабадом). Адрес своего друга — Дадо — он даст перед отъездом.

Несмотря на вчерашние жалобы относительно «последних трудовых грошей», Гаврилыч выложил на стол две пачки пятидесятитысячных купюр и отдельно пятьсот долларов, заметив, что если этого не хватит, то Дадо добавит сколько нужно. Не моргнув глазом я смел деньги в карман.

Еще Путинцев сообщил, что завел знакомство с кассиршей из центральной авиакассы, которая будет до последнего держать два билета. Так, на всякий случай, который вряд ли возникнет, потому как нынче с билетами проще, не то что в прежние времена, когда не каждый мог позволить себе такую роскошь. Но если что, надо найти Тамару и передать ей привет от Ярослава.

Словом, дядюшка зря времени не терял.

Искать Тамару нам не пришлось. Билеты мы взяли без хлопот (правда, маячили хлопоты в Новосибирске при пересадке), затем побродили по центру города. Я, как старожил, показал достопримечательности, после чего мы приземлились за столиком ресторана «Забайкалье», расположенного на втором этаже гостиницы, в которой я снимал номер.

Я предложил Ирине отведать местное блюдо под названием «поу-за» — большие пельмени, сваренные на пару, — но ей захотелось мясо в горшочке. Кто бы спорил? Впрочем, вскоре дошла очередь и до «поу-за», которым она дала высокую оценку. Удивительно, как при таком аппетите — а она ни в чем себе не отказывала — ей удавалось сохранять талию.

После первой бутылки я попытался будто невзначай раскрутить ее насчет тайника, но, похоже, Гаврилыч не врал: она знала не больше моего. Однако впереди вечер, и, видимо, дядюшка успеет ей кое-что шепнуть.

В зале — довольно вместительном — я разглядел несколько азиатских физиономий, и мне показалось, что они нет-нет да и глянут в нашу сторону. Невольно закралась мыслишка: что, если Джамал имеет тут агента, следящего за окружением Путинцева? Тогда наш хитроумный план обречен заранее. Впрочем, это уже перестраховка. Гаврилыч, несомненно, все продумал. Недаром же снял жилье за городом. Ну а причина повышенного интереса к нашему столику понятна: Ирина.

Какой-то капитан-танкист пригласил ее танцевать. Пока они шли к эстраде, я тихо выскользнул в холл, поднялся в свой номер и позвонил в Москву.

На мою удачу трубку сразу снял Глушенков.

— Здравствуйте, это охотник на «сову», — сказал я.

— Очень приятно, — оживился он. — Какие успехи?

— Завтра отбываю с известным вам лицом в известную вам местность.

— Прекрасная работа. Я в вас не ошибся. Есть проблемы?

— Пока нет.

— Специальность вам подобрали приличную?

— Да, предложили место топографа, специалиста по малым ГЭС.

— Ага! Я знал, что ваш работодатель имеет престижные вакансии.

— Кроме того, мне обещан автомобиль, даже два. Надеюсь вывезти груз на третий день после приезда.

— Что ж, я позабочусь, чтобы у вас не было проблем с разгрузкой. Мой сувенир пригодился?

— Пока нет, но лишним он не будет. Кстати, как поживает человек с царапинами на скуле? Жена из дому не выгнала?

Глушенков рассмеялся:

— Не беспокойтесь. Мы умеем улаживать подобные недоразумения. Позвонить вам, видимо, больше не удастся?

— Похоже. Надеюсь на личную встречу.

— Уверен, что она состоится. Успехов!

Когда я вернулся в зал, Ирина все еще танцевала с капитаном, довольно откровенно кокетничая с ним. Моего отсутствия, похоже, она даже не заметила. Мне бы порадоваться, но я вдруг ощутил досаду… И это было что-то новое.

* * *

В Атамановку мы вернулись около полуночи.

Дядюшка встретил нас за накрытым столом и с гитарой в руках.

Последний вечер вопросов и ответов.

— Эх, голуби, завидую вам! — воскликнул он, неторопливо перебирая струны. — Молодые, красивые, здоровые… А главное — завидую, что через день-два вы окажетесь в местах, где прошла вся моя жизнь и которых я, наверное, никогда уже не увижу. Сейчас, в октябре, там самая золотая пора. Жары уже нет, но солнце ласковое, по утрам небо голубое-голубое, а вокруг — горы, горы, горы… Чайханщики раздувают самовары, дымятся мангалы, кипит шурпа, а дух от свежих лепешек, присыпанных кунжутом, проникает аж до печенок… А что за удовольствие пройтись по базару, прицениться, поторговаться… У нас в России по-настоящему торговаться не умеют, грызня да ругань вместо торговли, а это же целое искусство! Эх! Как я соскучился по Востоку! Не поверите, с радостью, как сладкую музыку, послушал бы, как ревет ишак… — И Гаврилыч, старый плут, довольно натурально пустил слезу.

— Дядя, а как же змеи? — с некоторым придыханием поинтересовалась Ирина, все еще видевшая в нашем опасном путешествии некую возбуждающую игру.

— Не пугайся, дочка, — успокоил он ее. — Змея не крокодил, за человеком не охотится. Не приближайся к ней, обходи расщелины, не суй свою ручку в норы — ничего и не случится. Но на всякий случай Дадо даст вам сыворотку.

— У меня тоже несколько вопросов, — вклинился я в беседу.

— Давай, Димка, отвечу махом, без запинки.

— В какой степени нам можно откровенничать с Дадо?

— А ни в какой. Сам он ни о чем вас не спросит, а вы тоже не болтайте лишнего. Я напишу ему письмо. Все, что нужно, он сделает.

— Понятно. Теперь о тайнике… Как я понимаю, он искусственного происхождения?

Путинцев принял задумчивый вид и вновь принялся перебирать струны.

— Я потому так спрашиваю, что если он рукотворный, то не Мирзоев же его копал? Очевидно, он задействовал каких-то рабочих, и они могли кое-что вспомнить, так?

— Некому вспоминать, — многозначительно ответил Гаврилыч. — Ты ведь не считаешь, что Гафур был недоумком? — Он снова ударился в воспоминания, которые, впрочем, ни на шаг не приближали к разгадке.

* * *

За иллюминаторами — глухая ночь. Четыре мощных мотора несут нас в южные края.

Ирина крепко спит, привалившись к моему плечу. Она опять здорово набралась перед посадкой, а в салоне добавила еще. Я уже отмечал ее поразительную стойкость к алкоголю, но страх перед полетом, видимо, разрушал защитный барьер. Она пребывала в глубокой отключке. Что ж, грех не воспользоваться обстоятельствами.

Осторожно придерживая ее, я запустил руку ей за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки письмецо, которое Гаврилыч настрочил накануне своему дружку.

К моему удивлению, конверт не был заклеен. Я извлек из него вчетверо сложенный лист и развернул.

Увы, меня постигло разочарование. Буквы были знакомые, но слова — чужие. Я разобрал только три — «Дадо», «Ирина» и «Дима». Других имен, в том числе нашего главного супостата, текст не содержал.

Так же осторожно я вернул письмо на место, затем исследовал ее сумочку.

И тут мои усилия были вознаграждены. На самом дне, под прокладкой, я обнаружил упаковку клофелина.

Я посмотрел на спящую красавицу. Кого же она собирается вырубить? И когда?

 

VIII

Дадо

Я знал и без подсказок Путинцева: октябрь в Средней Азии — один из самых приятных месяцев. Поистине золотая пора. Конечно, год на год не приходится, но нам определенно повезло. Я сразу это понял, едва мы сошли с трапа самолета в ташкентском аэропорту. Не верилось, что еще несколько часов назад приходилось поднимать воротник плаща, чтобы спастись от колючего сибирского ветра.

Здесь о плащах еще не вспоминали. Большинство мужчин щеголяли в безрукавках, а многие женщины все еще носили летние платья.

Оказавшись на твердой земле, Ирина сразу же воспряла духом и с удовольствием стянула с себя курточку, не забыв украдкой переложить письмо в сумочку.

— Ой, Димка, а мне здесь нравится! Ка-акое солнце! В этом Ак-Ляйляке такое же?

— Откуда мне знать?!

Воздух сегодня был так прозрачен, что вершины Чаткальского хребта, синеющие над городом, казались неправдоподобно близкими.

— Нам туда? — спросила Ирина.

— Не совсем. Там, куда ты показываешь, Бричмулла. Помнишь, была такая песенка: Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллою…

Но она не помнила.

Машину я нашел в считанные минуты.

Пожилой усатый абориген согласился за доллары довезти нас до Кайраккума, назвав цифру, которая, по московским меркам, выглядела более чем скромно, да еще немало подивился, когда я кивнул, не став торговаться.

Ирина, успевшая похмелиться из припасенной бутылочки, снова задремала, разнеженная ласковым солнцем, а я во все глаза смотрел за окно. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я покинул Ташкент (в то время Мирзоев вкупе с Путинцевым и Джамалом вершил свои темные делишки).

И мне было любопытно наблюдать следы перемен. Но нового было мало, разве что исчезли вывески на русском языке, да среди прохожих попадалось меньше европейских лиц.

Притом дорога вела по закоулкам, мимо складов, стройуправлений и автобаз.

Наконец мы выехали на кольцевую дорогу, и водитель резко прибавил скорость. Сейчас будет мост через говорливую речушку Чирчик, сразу за которым тянутся бесконечные пригородные поселки.

Я вспомнил, что недалеко от моста располагалось корейское кафе, где подавали единственное блюдо под названием «кукси» — особо приготовленную лапшу, заливаемую холоднющим бульоном. Водочка под нее шла изумительно, даже в жаркие дни. Частенько мы собирались здесь тесной компанией. Где мои давние приятели и сослуживцы? Думали ли мы, произнося тосты за дружбу, что пройдет совсем немного времени, и судьба расшвыряет многих из нас по всей планете. Я уехал первым…

Задумавшись, я едва не прошляпил момент, когда мы проезжали мимо «Кукси». Несмотря на все потрясения, кафе уцелело и, судя по числу припаркованных у обочины машин, не утратило популярности. Но должно быть, там звучат уже другие речи…

Незаметно для себя я задремал, а когда снова открыл глаза, машина сворачивала с основной трассы на Бустон.

Характер местности резко изменился. По обе стороны дороги тянулись хлопковые плантации с четкими параллельными рядами растений, усыпанных клочковатой ватой. Вдоль рядов, согнувшись, передвигались сборщики, в основном женщины и дети, вызывая в памяти образы из «Хижины дяди Тома». И ни деревца вокруг, ни намека на тень.

Зато ничто не мешало обзору. Горы практически вкруговую синели на горизонте, их очертания дрожали в струящемся мареве. Памир. Необъятная горная страна. Где-то там тихо дремлет кишлак Ак-Ляйляк, не подозревая, что к нему приближаются искатели приключений, чтобы похитить тайну, которую он хранил столько лет.

За Бустоном — небольшим, уже таджикским, городком — пейзаж стал чуть ли не лунным. Ни плантаций, ни клочка обработанной земли. Красновато-коричневая почва напоминала спекшийся шлак. Рельеф вздыбился, то тут, то там к асфальту подступали голые скалы.

Казалось, дальше будет все хуже и хуже.

Но вот, после очередного поворота, взору предстала цветущая долина. Шоссе вывело к полноводной реке, вдоль которой раскинулся уютный зеленый город. Сыр-Дарья. Ходжент — ровесник Рима…

Мы долго ехали по широким улицам, обрамленным высоченными деревьями. Город был в основном одноэтажный, кварталы походили друг на друга, как братья-близнецы. Нет, здесь, конечно, не стреляют.

Наконец водитель свернул в тихий тенистый переулок с высокими — за два метра — глинистыми дувалами, за которыми угадывались просторные особняки. Похоже, здесь обитал состоятельный люд.

В дувалы были вмонтированы двустворчатые металлические ворота. А вот и нужный номер.

Наш молчаливый водитель повернулся ко мне и постучал полусогнутым пальцем по циферблату. Что ж, он уложился в два часа и заслужил обещанную плату.

Я потянул за рукав разомлевшую Ирину:

— Ваше величество! Извольте проснуться. Приехали.

Она сладко потянулась — «уже?» — и выбралась наружу.

Автомобиль умчался на поиски новых пассажиров, а я высмотрел рядом с воротами кнопку звонка и утопил ее.

Буквально тут же с той стороны послышались быстрые шаги.

Врезанная в ворота калитка распахнулась.

В проеме стоял плечистый, несколько грузноватый мужчина лет пятидесяти, в белой рубахе и синих шароварах. У него было широкое смуглое лицо, черные до жгучести брови и внимательные карие глаза, разделенные крючковатым тонким носом, похожим на миниатюрный ятаган. На бритой голове сидела тюбетейка.

— Здравствуйте! — сказал я. — Мы ищем Дадо-ака. Должны передать ему привет от Ярослава Гавриловича.

Он кивнул, перевел взгляд на Ирину, затем отступил в глубь двора и, прижав правую руку к груди, склонил голову.

— Ваалейкум ассалом! Здравствуйте, дорогие гости! Проходите в дом, отдохните с дороги. Как самочувствие? Как добрались? Все ли хорошо? Очень жаль, что вы не сообщили номер рейса. Счел бы за счастье встретить вас. Друзья Ярослава — желанные гости в моем доме. Извините, я хотел сказать, что теперь это ваш дом…

По-русски он говорил уверенно, почти без акцента, лишь заглатывая мягкий знак.

— Спасибо за добрые слова, — в той же манере ответил я. — Все ли у вас благополучно? Все ли здоровы?

Восточные церемонии… Весьма, кстати, симпатичные. В нашей средней полосе нечасто услышишь нечто подобное. Я понимал, что Дадо отдает дань вековой традиции, и вместе с тем чувствовал, что ему доставляет искреннее удовольствие оказать нам любезность. Друзья либо близкие бывшего сообщника, тем более исчезнувшего с горизонта на долгих двенадцать лет, вряд ли вызвали бы такой энтузиазм. Нет, Путинцев для него — не просто бывший сообщник. А может, и вовсе не сообщник. Тут что-то другое, человечное… Что же их связывает?

Между тем хозяин повел нас за собой по увлажненной бетонированной дорожке.

— Сказки Шехерезады… — восторженно прошептала мне на ушко Ирина.

Двор утопал в зелени и цветах. Дувал, оштукатуренный с улицы, внутри служил опорой для виноградника. Лозы, поднявшиеся по натянутой проволоке, были усыпаны янтарными, бордовыми и черными гроздьями. Большой дом, выстроенный буквой «П» — с относительно короткими ножками и более длинной перекладиной, — стоял в глубине двора, как бы замыкая на себя участок. Внутреннее пространство было разбито узкими кирпичными дорожками на небольшие квадраты и треугольники, в каждом из которых росло несколько деревьев определенного вида: гранаты, персики, айва, инжир, хурма… Центральную дорожку окаймляли пышные кусты роз. А посреди этого благоуханного сада высился помост с затейливым навесом, поддерживаемым резными разукрашенными столбиками. Наверх вела не менее затейливая лесенка.

Дадо сделал широкий жест, указывая в сторону помоста:

— Вы устали с дороги. Прошу вас подняться на айван и немного отдохнуть.

Почему бы и нет?

Айван в несколько слоев устилали толстые ватные одеяла, по которым были раскиданы маленькие тугие подушки. В центре красовался расписанный восточным орнаментом столик высотой в ладонь.

Разувшись на верхней ступеньке, мы с Ириной не без комфорта вытянулись на одеялах.

Тем временем Дадо что-то гортанно выкрикнул.

Тотчас в дальней части дома началось движение.

Из дверей высыпала целая стайка девчушек в возрасте от семи до двенадцати лет — все в ярких платьицах из хан-атласа, с длинными черными волосами, заплетенными в множество тоненьких косичек.

Трое из них направились в нашу сторону. Первая поставила перед нами желтый металлический таз, разрисованный гвоздиками. Вторая принесла кумган — узкогорлый медный кувшин с крышкой и носиком, а третья, встав в сторонке, держала на вытянутых руках чистые полотенца.

— Можете ополоснуть руки с дороги, — дипломатично предложил Дадо, опускаясь на скрещенные ноги. — Зебиниссо!

Девочка с кувшином выступила вперед и, наклонив его, полила воду в таз.

Ирина подставила под струйку ладони.

— Какая красивая девочка! Это ваша внучка?

Вопрос был явно некорректен.

По широкому лицу хозяина пробежало чуть заметное облачко. Я уже заметил, что, несмотря на искреннюю сердечность, Дадо ни разу не улыбнулся.

— Внучка — Наргиза, — спокойно ответил он. — Та, что держит полотенца. А это мои дочери — Зебиниссо и Гульрухсор. Зебиниссо хорошо говорит по-русски, а другие все понимают. Если что понадобится — скажите, они принесут.

— О, какие красавицы! — Ирина принялась энергично заглаживать промашку. — Вы, наверное, чувствуете себя счастливым отцом?

— Конечно, — кивнул он. — Ведь у меня еще четыре сына. И три внука. Два сына уже взрослые, женаты. А двое еще учатся. Старшеклассники. Но надо думать о свадьбе…

Девчушки унесли умывальные принадлежности, но тут же появились снова с подносами в руках. Зебиниссо принесла три темно-синих с золотой росписью фарфоровых чайника и пиалы, вторая (кажется, внучка) — множество тарелочек со сладостями, третья — этакое фруктовое ассорти.

— У нас принято начинать угощение с чая, — пояснил Дадо, беря один из чайников. — Притом уважаемым гостям наливают на самое донышко, по глотку, чтобы не торопясь вести дружескую беседу.

— А малоуважаемым? — поинтересовалась Ирина.

— Им — до краев. Пейте, мол, и уходите… Попробуйте, пожалуйста, сладости. — Дадо придвинул к ней тарелочки.

Ирина тут же отведала с каждой — «вкусно!» — и следом переключилась на фрукты, сняв с подноса килограммовую кисть мускатного винограда.

Ну вот, первый глоток чая сделан, теперь не возбраняется поговорить о делах.

— Вчера вечером позвонил Ярослав, — сообщил нам Дадо. — Сказал о вашем приезде. Но не мог назвать точное время, потому что вы летели с пересадкой. Как его дела? Все хорошо? Давно не виделись. Очень давно…

— Мы привезли вам письмо от Ярослава Гавриловича. Ирина!

— Ой! — Она с трудом оторвалась от винограда. — Совсем забыла… — Порывшись в сумочке, она протянула хозяину конверт.

— Извините… — Он развернул лист и углубился в чтение.

Письмо он перечитал как минимум трижды.

— Очень хорошо. — Он сложил листок и сунул его под одеяло, затем повернулся к Ирине: — Скоро будет плов. Вы не сочтете бестактностью, если я ненадолго похищу из-за дастархана Дмитрия?

— Пожалуйста! — Она выбрала с подноса самый сочный персик и принялась его очищать.

Дадо сделал мне знак.

Мы спустились с айвана. Он провел меня к дому и открыл одну из дверей. Мы оказались в светлой комнате, обставленной по-европейски: широкая двуспальная кровать, сервант с дорогой посудой за стеклами, стол, накрытый вышитой скатертью, два кресла, телевизор, холодильник…

— Это — мехмонхана, гостевая комната, — пояснил Дадо. — Она ваша. Для вас и вашей жены.

Хм! Не помню, чтобы я представлял кому-либо Ирину в качестве законной супруги.

— Живите, сколько хотите. Вы тут полные хозяева. Но если комната кажется вам неуютной, выбирайте любую другую. Весь дом ваш.

— Уважаемый Дадо, мы до глубины души тронуты вашим гостеприимством, — церемонно ответил я. — Однако дело требует, чтобы мы как можно быстрее продолжали путь.

— Я знаю, — кивнул Дадо. — Но то, о чем просит Ярослав, требует подготовки.

— Как долго она продлится?

— Сейчас трудно сказать. Думаю, завтра к вечеру все закончу. Но для этого я должен отлучиться. Прямо сейчас.

— Поступайте как лучше для дела, Дадо.

Он ненадолго задумался.

— Вы немножко знаете наши обычаи?

— Именно немножко.

— Но ваша уважаемая супруга впервые в Средней Азии?

— Совершенно верно.

— Тогда вы не обидитесь, если я позволю себе дать несколько советов? Это на пользу.

— Конечно, Дадо. Буду рад.

— Во-первых, не нужно бояться. Моя несчастная республика переживает трудные времена, и все же здесь, в Зеравшанской долине, пока спокойно. Вам нужно в Ак-Ляйляк, да?

— Верно.

— Это глухой горный кишлак. Русских там нет совсем. Но вас никто не тронет. Только не забывайте, что в таких горных кишлаках рано встают. А еще есть люди, которые страдают бессонницей и все замечают, даже в безлунную ночь. Нужно быть осторожным. Старайтесь выказывать уважение старикам. Пусть ваша жена оденется скромнее и повяжет волосы. Обязательно спросите у властей, где поставить вагончик. Это мелочи, но не забывайте про них.

— Очень важные мелочи, Дадо.

— Сейчас я привезу сюда Абдунасима. Хороший парень, поговорите с ним. Он будет сопровождать вас в Ак-Ляйляк и находиться рядом. Он вам понравится.

— Дадо, вы нам тоже нравитесь. Вы чрезвычайно оперативны.

— Делаю, что могу. А теперь вам лучше вернуться к дастархану. Отдыхайте. Скоро подадут плов. Сейчас я распоряжусь и поеду.

Когда я вернулся на айван, Ирина доедала последний персик.

— Ну ты даешь, подруга! — не сдержался я. — Что подумают хозяева?

— Дима, они такие вкусные! — Она сделала вид, что смущена. — Зачем он тебя звал?

— Намекнул, чтобы ты оделась скромнее. Иначе могут быть неприятности с местными джигитами.

— Хорошо, я постараюсь выглядеть поуродливей. Ты хочешь?

— Скоро будет плов. — Я дипломатично ушел от ответа.

— А выпить нам дадут?

— Не исключено, что здесь сухой закон.

— Фи! Сразу стало скучно…

Я полагал, что Дадо уже отправился по делам — по нашим делам, но он снова появился у айвана с ярко-красным пузатым чайником.

— Попробуйте чай другого сорта. А мне пора. Сейчас привезу Абдунасима. — И он удалился.

— Кого он обещал привезти? — спросила Ирина, вытягиваясь на одеялах.

— Нашего будущего спутника. Тебе налить чаю?

— Спасибо, что-то не хочется…

Я налил себе из красного чайника, пригубил и едва не поперхнулся.

Это был отличный коньяк.

Я плеснул во вторую пиалу и протянул ее Ирине:

— Все же попробуй, не пожалеешь. Классный чай!

Она неохотно сделала глоток и тут же резво выпрямилась.

— Дима, а почему так мало?

— Тебе же объяснили, что уважаемым гостям наливают на донышко.

— Я смотрю, тебе нравится быть восточным деспотом.

— Не спорю, есть свои прелести.

Пока, пикируясь, мы дегустировали напиток, Дадо распахнул ворота и вывел из гаража вишневый «форд».

Я уже не сомневался, что наш хозяин — далеко не последняя фигура в здешних краях. Неужели он тоже участвует в наркобизнесе? Но иного объяснения их нервущаяся связь с Путинцевым не имела. Однако же он бросил все свои дела и занимается только нами. Еще одна загадка…

У айвана появилась Зебиниссо. Она принесла второй поднос с фруктами.

Ирина тут же придвинула его к себе.

— Милая, ты не боишься лопнуть? — довольно бесцеремонно поинтересовался я.

— Ну, Дима, не будь занудой. Дай хоть раз отвести душу. Все так вкусно! Не могу удержаться. Еще неизвестно, что нас ждет в этом противном кишлаке. И подлей мне чаю. Из красного чайника. А с завтрашнего дня — все, сухой закон.

— Свежо предание…

 

IX

Абдунасим

Некоторое время мы с Ириной кайфовали вдвоем.

«Кайф» уверенно прижился в русском языке, но в качестве жаргонного словечка. На Востоке же — это вполне классический термин, означающий особое состояние души.

Впрочем, кайфовала в основном Ирина, мне же приходилось то и дело подальше отставлять от нее красный чайничек. Не знаю уж, что на нее накатило сегодня.

Минут через сорок вернулся Дадо в сопровождении худощавого, скорее, даже тщедушного спутника. Пышная шевелюра, визуально превосходившая по объему голову, как и тонкая шея, выступавшая из ворота слишком просторной рубашки, делали его похожим на подростка, хотя, несомненно, это был мужчина зрелых лет. Его узкое лицо, такое бледное, будто его ни разу не коснулся луч жаркого солнца, украшали большие очки с сильными линзами. В уголках тонких губ застыли резкие складки, придававшие ему выражение умудренной печали.

Оба поднялись на айван, разувшись на верхней ступеньке, и сели на скрещенные ноги.

— Знакомьтесь! — Дадо сначала представил нас, не поскупившись на комплименты, затем указал на спутника: — Абдунасим, отличный парень, весельчак и большой умелец. Он будет сопровождать вас в поездке и позаботится, чтобы все закончилось хорошо.

— Очень рад. — Абдунасим прижал правую руку к сердцу.

Я обратил внимание, какие у него маленькие и, несомненно, слабые руки. Ясно, что, если дело дойдет до драки, на помощь Абдунасима рассчитывать не придется. Впрочем, я и сам не собирался драться. Кулаками сундучок не добудешь. Абдунасим нужен мне как толмач, да еще для сбора деревенских слухов. Тихий и незаметный, он справится с этой задачей куда лучше, чем какой-нибудь громкоголосый палван. А вот на «весельчака» он и вовсе не тянет. Видимо, Дадо решил пошутить.

— Как вам понравился старый Ходжент? — спросил Абдунасим. По-русски он говорил грамотнее хозяина и, как ни странно, окал почти по-волжски.

— Мы почти не видели города, — ответила Ирина. — Только из окна машины. А в нем есть что посмотреть?

— Ходжент не очень велик, — отозвался Абдунасим, — но у него богатая история. Я покажу вам несколько интересных мест. Если мы будем располагать временем.

— Будете, — уверил Дадо. — Я займусь подготовкой, а ты — нашими гостями.

— Вы отличный организатор, Дадо. — Ирина одарила его обаятельной улыбкой.

— Я всего лишь стараюсь выполнить просьбу человека, которому многим обязан, — сдержанно ответил он.

— Не скромничайте, Дадо-ака, — заметил Абдунасим. — Пусть наши гости знают, что вы слов на ветер не бросаете.

— Абдунасим умеет говорить приятные вещи, — сощурился Дадо. — Кроме того, во всей Зеравшанской долине, а может и в Ферганской, вы не найдете другого человека, который знал бы столько анекдотов про Ходжу Насреддина.

Я мигом вспомнил Касаева. Везет мне в последнее время на знатоков фольклора!

— Дадо-ака, как всегда, преувеличивает мои скромные заслуги. — Абдунасим вступил в своеобразное состязание по деликатности. — Есть истинные знатоки устного творчества несравненного Ходжи, которого арабы называют также Джуха или Гоха, берберы — Си Джеха, а мальтийцы — Джахан. Кроме того, у таджиков очень популярны истории знаменитого шутника Мушфики, а у тюрков — остроты Бабила, шута Тамерлана. Надо быть профессором, чтобы знать все. А я просто любитель. Но две-три истории к случаю всегда могу вспомнить.

— Вот и вспомни, вместо того чтобы читать нам лекцию, — мягко упрекнул его Дадо. — Тем более что несут плов.

И в самом деле, на айван поднялась Зебиниссо с ляганом — огромным глиняным блюдом, на котором высился целый Эверест дымящегося плова с сочными кусками баранины. Следом Гульрухсор принесла большую миску салата из тончайше нарезанных помидоров и лука. Этот салат так и назывался — «чумчук тили» — «воробьиные языки». На дастархане появились и ложки — только ради гостей, ибо плов за дувалами испокон веку едят исключительно руками.

Дадо взял сильно обмелевший красный чайник и, обнеся свою пиалу, налил остальным.

— Ну, Абдунасим, скажи хороший тост, но не очень длинный.

Тот на секунду задумался и начал:

— Летел однажды Ходжа в самолете…

Дадо поморщился:

— Э, зачем эти сказки! Когда Ходжа летал в самолете? Давай нам настоящую историю.

— Хорошо. Однажды Тамерлан пригласил Ходжу Насреддина на пир. Владыка похвалялся, что собирается в поход на соседей, и спросил Ходжу, о чем тот думает. «О, повелитель! — ответил Ходжа. — Я думаю о том, чем ты займешься, когда разобьешь врагов?» — «Начну новый поход!» — «А после?» — «Снова в поход!» — «Ну а потом, когда ты завоюешь всю Вселенную?» — «А вот тогда мы будем проводить время в пирах и приятных беседах». — «Но, повелитель, — удивился Ходжа, — ведь мы и так пируем и приятно беседуем, так зачем же ради этого еще воевать?» — Абдунасим тонко улыбнулся: — Давайте выпьем за мир и согласие и чтобы никто и никогда не ходил ни в какие походы.

Впервые я увидел, как смеется Дадо.

— Молодец! — Характерным жестом он ударил кончиками пальцев по пальцам Абдунасима. — За сказанное! — Затем выпил глоток чаю, проглотил несколько ложек плова и поднялся: — Ну, мне пора. Вернусь к вечеру. Абдунасим, остаешься за хозяина. Добавку знаешь, где взять. Не давай скучать нашим гостям… — Обувшись, он спустился с айвана и исчез за калиткой.

Некоторое время за дастарханом царило молчание. Мы угощались.

Казалось бы, не так уж сложен рецепт приготовления плова. Мне кто-то рассказывал, что само его название происходит от цифры «пять», по числу основных ингредиентов: мясо, масло, рис, морковь, лук. Но только на Востоке умеют по-настоящему готовить это блюдо. В прочих же регионах почему-то всегда получается рисовая каша с мясом, хотя вроде бы соблюдались все требования рецептуры. Основное отличие настоящего плова: из перевернутой ложки каждая рисинка падает отдельно, а не комком. Но ни у наших домохозяек, ни у ресторанных поваров почему-то не получается. Какой-то секрет.

Ирина, у которой плов ассоциировался, конечно же, именно с рисовой кашей, поначалу отнеслась к угощению прохладно. Но, отведав ложку-другую, она быстро вошла во вкус и придвинулась поближе.

Абдунасим, заметив, что красный чайник опустел, сбегал в дом и вскоре вернулся с полным.

— А почему коньяк подают в чайнике? — поинтересовалась Ирина.

— Дело в том, что у нас пить вино считается большим грехом, — серьезно ответил Абдунасим. — Но если сделать вид, что пьешь чай, то Аллах может сделать вид, что ничего не заметил, и не станет наказывать грешника.

Ничего себе, договорчик со Всевышним! Да и само бравирование якобы извечной восточной трезвостью никогда меня не умиляло, ибо я-то знал, что тут всегда существовал заменитель вина — более оглушающий и разрушительный: наркотики. Должно быть, у курильщиков опия и анашистов тоже имелись приемчики, с помощью которых они надеялись отвести от себя всевидящее око. Однако кокаин… Этот чертов кокаин никак не выходил у меня из головы, абсолютно не привязываясь к цели моей поездки. А что за таинственный «город в кишлаке»? Обычно, внедряясь в новое дело, я распутывал клубок — узелок за узелком, но на сей раз происходило обратное: загадки множились.

Абдунасим снова налил коньяк, хотя и не на самое донышко, но без намека.

— Однажды Ходжа Насреддин вернулся из длительного путешествия в Мекку и попал в гости к богатому торговцу, — начал он очередной тост. — Его спросили: «Как будет по-арабски „холодный плов“?» — «Не знаю, — честно ответил Ходжа, — арабы никогда не дают кушанью остыть». Давайте же последуем примеру добрых арабов!

Впрочем, в отличие от добрых арабов (и от Ирины!), Абдунасим угощался как птичка, отдавая предпочтение «чумчук тили».

Похоже, настал благоприятный момент для неторопливой беседы, в которой может кое-что проясниться.

— Абдунасим, вам уже приходилось бывать в Ак-Ляйляке? — спросил я.

— Ни разу. — Он покачал своей опахалообразной шевелюрой. — Я ведь в Ходженте недавно. Раньше жил в Душанбе, но там, знаете, происходили разные невеселые события. А здесь у меня родственники. Пригласили временно пожить у них, почему не согласиться?

Что ж, попробую подойти с другого боку.

— Вы работаете вместе с Дадо?

— Да, в его конторе. По заготовкам. Приходится много ездить — и по республике, и к соседям. В России часто бываю… — Он улыбнулся: — А вот в Ак-Ляйляк не попадал, хотя это недалеко. Просто не наш участок… Но, думаю, Дадо-ака сегодня встретится с нужными людьми и узнает последние кишлачные новости.

Так они — заготовители? Прекрасная «крыша» для наркодельцов…

— Мне очень понравился Дадо, — продолжал я. — Надежный человек. Он…

— Ой, мне тоже! — вклинилась Ирина. — Такая душка!

— Особенно приятно… — Я попытался завладеть вниманием, но Ирина снова перебила:

— Не пойму, а кто же готовил плов? — Она посмотрела на нас с таким видом, будто сделала грандиозное открытие. — Не девочки ведь?

— Плов на Востоке обычно готовит мужчина, — принялся объяснять Абдунасим. — Вообще, существует старинный обычай. Пайшанба. Что в переводе означает — «четверг». В этот день недели глава семьи готовит плов и проводит вечер с домашними, а после наступления ночи уединяется с женой. Но, знаете, Ирина-ханум, в наше неспокойное время очень трудно соблюдать обычаи… Я думаю, что этот плов готовила Мавлюда, младшая невестка Дадо-ака. Она мастерица по этой части.

— Мавлюда? — переспросила Ирина, окончательно уводя намеченный мною разговор в сторону. — Какое интересное имя… А где же она?

— У себя, на женской половине.

— Позовите ее! — капризно потребовала Ирина. — Пусть посидит с нами.

— Э-э… Она стесняется, — нашелся Абдунасим.

— Не верю! Значит, это правда, что вы тираните своих женщин?

— Послушай, милая, в чужой монастырь со своим уставом не суются. — Я попытался урезонить ее, но она вдруг разошлась не на шутку:

— Тогда проводите меня к ней! Пусть она сама скажет, почему не хочет посидеть с гостями!

Кажется, Ирочке пора бай-бай. Должно быть, перемена климата пошла ей не на пользу. Как и содержимое красного чайника.

— Ирина, это невозможно.

— Но почему, почему?!

— Пойдем, я тебе кое-что объясню, заодно покажу наши покои.

Поднимаясь, она едва не угодила на дастархан, но я вовремя ее удержал.

Абдунасим дипломатично разглядывал гранатовое дерево за своей спиной.

С немалыми ухищрениями я все же свел Ирину с айвана.

Когда мы вошли в мехмонхану, она уже забыла о своих феминистских намерениях и вдруг принялась хихикать, поглядывая на меня.

— Ой, Димка, какой же ты простофиля!

— Ну, куда мне до тебя!

— Вот будет потеха! — Она легла на спину поперек кровати, запрокинув руки за голову.

— Говори, что вы там затеяли со своим дядюшкой?

— Дядюшкой — ха-ха-ха! — Она развеселилась еще пуще, тело сотрясалось от хохота, это походило на истерику.

Я резко повернул ее на бок.

Она вдруг умолкла и, прежде чем я успел задать очередной вопрос, крепко уснула.

Я разул ее, раздел до белья, уложил поудобнее и накрыл одеялом. Она чему-то сладко улыбалась во сне.

Какие же слова вертелись у нее на язычке? По крайней мере, с Ириной я не ошибся. Еще тот хамелеон! Мне стало предельно ясно, что координаты тайника никто мне не сообщит. Меня используют в качестве подсадной утки. Я должен привлекать к себе внимание Джамала, а тем временем кто-то другой заберет сундучок. Кто? Ирина? Нереально. Уж ее-то Джамал тоже не упустит из виду. Абдунасим? Тихий, незаметный человечек, легкий, как тень, как бесплотный дух… Вполне возможно…

Впрочем, не исключен и другой вариант. Мне таки позволят раздобыть сундучок, а затем подсыплют клофелинчику, после чего я отключусь на несколько часов. Они спокойно смотаются (Ирина в сговоре с Абдунасимом), а меня оставят расхлебывать кашу с душкой Джамалом. И если даже мне удастся вырваться из цепких лап местного мафиози, след милого дядюшки и его драгоценной племянницы затеряется к тому времени очень далеко. Может, за океаном. Да, славная семейка!

Но не будем торопиться с выводами. Однако же принять кое-какие меры не помешает.

Ирина спала как младенец.

Я взял ее сумочку, достал из-под прокладки клофелин и, аккуратно распечатав упаковку, заменил опасные таблетки на безвредные — от кашля, которые купил в аэропорту, пока мы поджидали багаж.

Приятных снов, милая. Еще посмотрим, кто кого переиграет.

Затем я вернулся к Абдунасиму:

— Извините, пожалуйста, мою жену — бессонная ночь, утомительные перелеты, волнения, — сами понимаете…

— Что вы! Ваша уважаемая супруга не нуждается ни в чьих извинениях…

Я уселся на свое место и возобновил разговор, столь некстати прерванный Ириной.

— Абдунасим, я хотел сказать о том, что мне больше всего понравилось в Дадо. Верность дружбе! Столько лет прошло, а он старается для друга, как иной не старался бы и для себя. Такое нечасто встретишь, а? Неплохой повод для тоста.

— В этом доме Ярослава Гавриловича чтут как святого, кивнул Абдунасим, склонив над моей пиалой носик хитрого чайничка.

— Видимо, к тому есть веские причины?

— А вы разве не знаете? — удивился он.

— Не-ет, — осторожно ответил я. — Ярослав Гаврилович не очень любит говорить о своем прошлом.

— Ну, тогда я вам расскажу. — Абдунасим плеснул чуть-чуть себе — лишь бы поддержать компанию — и поерзал, устраиваясь поудобнее. — Эта история достойна быть повторенной много раз. Конечно, сам я не был ее свидетелем, но слышал и от Дадо-ака, и от его уважаемых родственников, и от соседей.

Семнадцать лет назад здесь произошло сильное землетрясение. Подземная волна почти не задела Ленинабад, обрушив всю свою мощь на Кайраккум. Основной удар пришелся как раз на эту улицу, где мы с вами сейчас находимся. Несчастье случилось днем, когда многие находились вне помещений, не то жертв было бы гораздо больше, потому что едва ли не половина городка в считанные секунды превратилась в развалины.

Дом Дадо-ака, но не этот, а другой, правда на этом же фундаменте, рухнул сразу. Обвалилась одна из стен и просела крыша. Погибли его старушка-мать и первая жена. Дети чудом уцелели, но выбраться из дому не могли — и двери, и окна оказались заваленными, притом детишки-то были совсем крохотные: младший еще лежал в колыбели, а второму едва исполнилось три годика. Старшие дети гостили у родственников, а сам Дадо-ака буквально накануне уехал в дальнюю командировку.

На крики сбежались некоторые соседи у многих ведь тоже случилось несчастье, но проникнуть в дом никто не решался. Земля под ногами подрагивала, в любой момент мог повториться сильный толчок, и тогда уцелевшие стены, покрытые сетью широких трещин, сложились бы как гармошка, похоронив под собой смельчака. У собравшихся сердце разрывалось на части, они громко причитали, но ничего поделать не могли и только уповали на милость Аллаха.

Наконец кто-то решился приблизиться к завалу, но тут последовал второй сильный толчок. На глазах у всех полуразрушенный дом зашатался, как на шарнирах, трещины углубились и расширились, сверху посыпались комья глины — дом был построен из саманного кирпича. А внутри плакали и звали маму малютки. Многие опустили голову и закрыли уши, чтобы не видеть и не слышать, как погибнут невинные дети. Но каким-то чудом стены устояли, хотя и растрескались на отдельные куски, которые висели буквально на волоске. Теперь даже порыв сильного ветра мог опрокинуть их.

К великому счастью для семьи Дадо-ака, в этот момент по улице проезжал Ярослав Гаврилович. Увидев через обрушившийся дувал горестную толпу и груду развалин, он мгновенно понял, что произошло, и поспешил во двор. «Кто остался в доме?» — спросил он у собравшихся. Ему ответили, что там старуха, молодая женщина и два малыша, — никто ведь не знал, что женщины уже присоединились к своим предкам. Ярослав-ака огляделся и, заметив в углу, возле сарая, ломик, схватил его и бросился к стене. Несколько ударов, и он выбил кусок стены, после чего без колебаний пролез в образовавшееся отверстие. Вскоре он подал через эту дыру младенца, затем второго мальчика и, наконец, вылез сам, сообщив, что женщины придавлены рухнувшей стеной и извлечь их из-под обломков сейчас невозможно. Не успел он еще отряхнуть пыль с колен, как земля снова содрогнулась и все, что еще уцелело от дома, сложилось в одну общую кучу.

Рассказывают, что все произошло именно так.

Узнав о счастливом спасении сыновей, Дадо-ака поклялся на Коране, что и самой жизни не пожалеет для своего друга и брата, каковым стал ему теперь Ярослав Путинцев. А слово у Дадо-ака твердое, — закончил свой рассказ Абдунасим.

 

X

Горячие новости из кишлака

Разбудил меня плеск воды.

Ирина стояла в углу мехмонханы, у умывальника, и яростно чистила зубы.

В комнате царил прохладный полумрак, но это ни о чем не говорило: росшее под окном гранатовое дерево надежно защищало от прямых солнечных лучей.

Я посмотрел на часы. Так и есть: скоро двенадцать. Вздремнули… Впрочем, куда нам торопиться?

Ирина омыла плечи и обнаженную грудь водой из кумгана и, растираясь полотенцем, подошла, сев рядом.

Похоже, она быстро набирала форму. Лишь прищуренный взгляд выдавал тщательно скрываемую тревогу.

— Дима, я вела себя нехорошо, да? — виновато заговорила она, поглаживая меня по руке. — Наговорила лишнего, да? Ругалась? Не давала тебе отдохнуть?

Из этих четырех вопросов лишь один интересовал ее по-настоящему: не наболтала ли она лишнего?

— Ты, милая, попросту обкушалась. Вот уж не думал, что ты способна напиваться до бесчувствия.

Она слегка покраснела, но сумела спрятать досаду, вновь прибегнув к покаянно-кокетливому тону.

— Ну, Дима, надоедает же все время контролировать себя. Я, может, мечтала хотя бы разок расслабиться.

— Тебе это вполне удалось. Какая мечта на очереди?

— Дима, ну не будь злючкой!

— С сегодняшнего дня — ни грамма, поняла, моя прелесть?

— Чего это ты раскомандовался? — насупилась она. — Я, кажется, не девчонка и не нуждаюсь в дурацких советах!

— Не надо было так нажираться вчера.

— Ну у тебя и лексикон!

— Получай, что заслужила, милая. Я обещал твоему дядюшке привезти сундучок, и привезу, но давай условимся, что ты не будешь мне мешать.

— Ах, я уже мешаю!

— Вчера ты вела себя безобразно!

— А ты сейчас ведешь себя несносно!

— Милая, даже куриные мозги должны понимать, что в чужой монастырь не суются со своим уставом.

— Это у меня куриные мозги?!

— Если скажу «да», пернатые могут обидеться.

Она стиснула кулачки:

— Так бы и вмазала тебе!

— Если сегодня снова напьешься, высеку как Сидорову козу!

— Попробуй только тронуть меня пальцем! — Она задрожала от негодования.

— Хорошо, — покладисто отозвался я. — Ты и вправду не девчонка, поступай как знаешь. Но и я не мальчик. Начнешь чудить, я выхожу из игры и возвращаюсь домой. Немедленно.

— Ладно, успокойся, — буркнула она. — Я и сама не хотела сегодня пить. Просто не терплю, когда мне читают нотации.

Я отбросил одеяло:

— Одевайся, милая. Вероятно, нас давно уже ждут.

На айване нас — с библейским терпением — поджидал Абдунасим. После обмена приветствиями он сообщил, что Дадо-ака с утра отправился по делам, а ему наказал ознакомить нас с местными красотами.

Начался ритуал утреннего чаепития.

Абдунасим приподнял было красный чайник, но я решительно возразил, а Ирина не осмелилась мне перечить.

После чая подали наваристую шурпу — разновидность мясного супа с овощами.

— Куда же вы нас повезете? — поинтересовалась Ирина.

— Куда пожелаете! — воскликнул он. — Но сначала я должен кое-что объяснить… — Он поставил ромбом четыре пиалы и накрыл ладонью одну из них: — Вот это, собственно, древний Ходжент, бывший одно время Ленинабадом. Расположен на Сыр-Дарье, вы должны были ее проезжать. А здесь Кайраккум, в котором мы сейчас находимся. Это наши маленькие Сочи. Рядом — Кайраккумское водохранилище, настоящее море, самый крупный водоем Таджикистана. Э-э, когда-то здесь было многолюдно и весело: дома отдыха, санатории, пляжи, прогулочные катера, водяные велосипеды… Отдыхать приезжали со всего Союза! Ну, а сейчас на пляжах в основном местные мальчишки… — Он вздохнул. — А здесь Чкаловск, наш маленький Ленинград. Очень уютный город с прямоугольной планировкой, построенный в былые времена для специалистов и рабочих горно-металлургического комбината. Урановые руды и все такое прочее. Он и по населению был московско-ленинградским. Многие давно разъехались, комбинат простаивает… Здесь, кстати, находится аэропорт. А вокзал вот здесь, в Гафурове. Эти четыре города с окружающими поселками практически слились между собой и образуют наш маленький мегаполис. Чтобы вас не утомлять, я покажу вам только самое интересное, а после мы завернем в одну симпатичную беседку, где готовят изумительный кебоб…

Абдунасим оказался прекрасным гидом, невольно напомнив мне Ларочку Касаеву.

Мы осмотрели водохранилище, лежащее меж предгорий, — продолговатую водную гладь, уходящую за горизонт и удивительно напоминающую очертаниями Байкал («Наш маленький Байкал», — с полным правом мог бы заявить Абдунасим), полюбовались средневековой цитаделью и мечетью-мавзолеем шейха Муслехеддина, окунулись — для экзотики — в лабиринт узких старинных улочек, сжатых глиняными дувалами… Но наибольшее впечатление (по крайней мере, на Ирину) произвел ходжентский базар с пирамидами арбузов и дынь, с бесконечными торговыми рядами, где наперебой предлагали фрукты и овощи, зелень и приправы, миндаль и соленые орешки, сладости и насвай — и все, по московским меркам, за сущие гроши. Мы с Ириной почти почувствовали себя богатыми иностранцами… Мельтешение халатов и нарядов из хан-атласа вперемежку с европейской одеждой, дразнящий дымок мангалов, истошный рев ишака, невольно напомнивший о Гаврилыче… Это вам не какой-нибудь «наш маленький толчок», это Базар с большой буквы, который даст фору любому столичному рынку.

Впрочем, довольно этнографии.

Вечер мы опять провели за дастарханом на айване. Красный чайничек снова пошел по кругу, но на сей раз все проявили завидную умеренность, даже Ирина, которая, надо сказать, полностью восстановила свои силы, подорванные излишними возлияниями.

Дадо поведал нам о результатах предпринятых усилий.

— У вас будет две машины — «уазик» и грузовик «ГАЗ шестьдесят шесть». С виду они старые и помятые, но вы не волнуйтесь, моторы работают как часы. Новые машины, знаете ли, могут вызвать кое у кого нездоровый интерес. А на эти никто и не посмотрит. Вагончик с виду тоже ободранный, но внутри все чисто и исправно. Есть газовая плита с баллоном и душ. Там же все необходимое — теодолит, рейка, постельное белье, посуда, запас продуктов. В грузовике — бочка бензина. А это вам на всякий случай. — Он протянул мне бумагу с гербовой печатью, где значилось, что я, Черных Дмитрий Сергеевич, являюсь руководителем группы, которой Министерство энергетики поручает произвести изыскательские работы на предмет составления проекта для строительства малой ГЭС в кишлаке Ак-Ляйляк. — Бумага не очень надежная, — честно предупредил Дадо, — но, думаю, в кишлаке к ней не придерутся. Водительских прав, к сожалению, достать не удалось, но пускай это вас не беспокоит. Если возникнет конфликт с инспектором, Абдунасим его уладит.

Да, наш хозяин зря времени не терял.

Дадо выдержал небольшую паузу и продолжал:

— Кроме того, я встретился с человеком, который только вчера приехал из Ак-Ляйляка, и узнал от него некоторые новости.

Во-первых, глава администрации Ак-Ляйляка сейчас в отъезде. Но это неважно. Он все равно сам ничего не решает. Всеми делами в кишлаке заправляет некий Джамал, очень влиятельный и богатый человек. Он одноглазый, с парализованной левой рукой — много лет назад сорвался в пропасть. Разное о нем говорят. И хорошее, и плохое. Чему верить, не знаю. Но будьте с ним осторожны. Как только приедете в кишлак, сразу нанесите ему визит и засвидетельствуйте свое почтение. Все будет так, как скажет Джамал. Постарайтесь найти тропинку к его сердцу. Он может задать самые неожиданные вопросы. Продумайте заранее, что будете отвечать.

Но вообще-то вам повезло. Завтра в кишлаке играют свадьбу. Женится дальний родственник Джамала. Все расходы взял на себя Джамал. Говорят, он лично отобрал из своих отар двадцать самых жирных баранов. Свадьба, по нашим обычаям, продлится три дня. Гулять будет весь кишлак, приедут гости из города. Вас тоже обязательно пригласят. Отказываться нельзя, иначе — глубокая обида.

И еще. За кишлаком тянется ущелье, которое называют Змеиным. Говорят, там родится много змей, особенно кобр и гюрз но, может, это и выдумка, потому что за последние годы никто в кишлаке не пострадал от их укусов. Но надо быть внимательным. Змеиное ущелье находится как раз в том месте, где намечалось строительство ГЭС. Вот вам на всякий случай сыворотка и шприцы, да не допустит Аллах, чтобы пришлось воспользоваться ими! — Он протянул мне небольшой пакет.

Я заметил, как передернулась Ирина. Ага, голубушка, проняло?

— Огромное спасибо, Дадо! Благодаря вашим заботам мы преодолеем все трудности.

Значит, в кишлаке будут играть свадьбу? Прекрасная новость! Кажется, фортуна повернулась к нам лицом. В общей суматохе куда проще завладеть сундучком и вывезти его. Эх, выведать бы координаты тайника! Но как? У кого? Надо смотреть в оба. А пока оставаться в амплуа доверчивого простачка.

И все же я решил немного пощекотать им нервы, этим троим, каждый из которых утаивал от меня нечто, известное только ему. Хотя нельзя исключить, что все трое были в сговоре и, в свою очередь, прикидывались простачками передо мной.

Подняв свою пиалу, я произнес:

— Извините за нескромность, но мне тоже вспомнилась одна история про Ходжу Насреддина. Нет возражений, если я попытаюсь связать ее с тостом?

— Очень интересно! — оживился Абдунасим. — Выслушаем вас внимательно, уважаемый Дмитрий-ака.

— Так вот. Рассказывают, что однажды у могущественного падишаха пропал редкий алмаз. Падишах объявил награду в тысячу золотых тому, кто укажет вора. Вызвался Ходжа. Он попросил, чтобы ему принесли белого петуха и немного сажи. Когда просьбу исполнили, он намазал голову петуха сажей и сказал: «О великий падишах! Прикажи, чтобы этого волшебного петуха посадили в темную комнату. И пускай все твои приближенные по одному заходят внутрь, касаясь пальцем головы чудесной птицы. Как только это сделает вор, петух тут же назовет его имя». Но вот последний из приближенных покинул темную комнату, а петух все молчал. Падишах рассвирепел: «Ходжа, ты решил посмеяться надо мной?!» — «Нет, мой падишах! Укравший алмаз побоялся притронуться к петуху, поэтому на его пальце нет следов сажи. Вели всем показать руки, и ты легко определишь вора». — Я приподнял пиалу еще выше и заключил: — Давайте же выпьем за то, чтобы хитрецы, пытающиеся одурачить нас, сами оказались в дураках!

Мой по-восточному витиеватый тост вызвал горячее одобрение со стороны Дадо и Абдунасима, Ирина же прикусила язычок.

…Этой ночью она была необычайно ласкова. Мне даже показалось, что нынче ей покорилась новая высота, еще далеко не заоблачная, но все же…

Улучив момент, я спросил:

— Скажи честно, тебе известно, где тайник?

— Нет, — слишком поспешно ответила она.

— Ирина, нам крупно повезло. Эта свадьба дает возможность сделать дело быстрее и скрытнее. Обидно, если мы упустим такой шикарный шанс.

— Но, Дима, я и вправду не знаю. Почему ты мне не веришь?

— Неужели дядя даже не намекнул тебе?

— Представь себе, нет. Он опасался, что я не удержусь от откровенности.

— Черт побери! Кто же нас наведет на след? Твой дядюшка играет не по правилам.

— Дима, давай не будем сейчас об этом… Все так необычно… Обними меня, погладь здесь…

 

XI

Дорожные встречи

Ранним утром наш маленький караван отправился в путь.

Впереди на «ГАЗе-66», к которому был прицеплен вагончик, рулил Абдунасим. Мы с Ириной катили за ним на «уазике». Техника и впрямь выглядела непрезентабельно, но моторы тянули нормально.

Мы оделись под стать своим машинам. Абдунасим облачился в черную спецовку, я довольствовался клетчатой рубахой и джинсами. Ирина поначалу нарядилась в белую кофточку с глубоким вырезом и облегающие шорты, но я заставил ее стянуть все это и влезть в просторные шаровары и мешковатую куртку, приготовленные Дадо. Кроме того, ей пришлось спрятать свои локоны под легкой косынкой. Конечно, упреков я наслушался досыта.

Утро выдалось свежее, но день обещал быть таким же жарким, как вчера.

Попетляв по сонным зеленым улочкам, наша мини-колонна выбралась на шоссе, которое убегало в сторону вздымавшихся на горизонте гор. Мимо тянулись поселки, хлопковые плантации, виноградники…

Дорога стелилась вроде бы ровною лентой, но натужный гул мотора доказывал, что мы постоянно идем на подъем.

Солнце взошло над горами, и те стали величественней, недоступней. Необъятная горная страна вздыбливалась впереди: холмы переходили в предгорья, те устремлялись выше, образуя на горизонте цепочку вершин, покрытых вечными снегами. Ниже снегов буйствовали краски — от кирпично-красной до бледно-сиреневой. Отсутствовала лишь самая, казалось бы, естественная — зеленая. Суровые, безжизненные складки были лишены всякой растительности, исключая жухлую траву.

Когда через час пути я оглянулся назад, оказалось, что благодатная долина, откуда мы начали путь, лежит далеко-далеко внизу, подернутая голубоватой дымкой.

Я включил приемник, из которого полились гортанные одноголосые напевы.

Движение по шоссе было незначительным. За все время я насчитал едва ли с полдюжины встречных машин.

Ирина все еще боролась со сном. Как и ее чудесный дядюшка, она принадлежала к породе «сов».

Мы проехали, должно быть, еще с полсотни километров, когда Абдунасим остановил свою сцепку и, высунувшись из окна, махнул рукой. Обгоняйте, мол.

Я подрулил вплотную к его кабине.

Впереди виднелся мост, переброшенный через узкое ущелье, такое глубокое, что его дно отсюда не проглядывалось. Влево от шоссе — вдоль ущелья — уходила боковая дорога, теряясь среди холмов, которые казались пологими.

— Там Ак-Ляйляк. — Абдунасим показал в сторону ответвления. — Около восьмидесяти километров. Если хотите, езжайте впереди, а я за вами. Думаю, не очень приятно тащиться за вагончиком.

— Ладно, Абдунасим. Какую скорость держать?

— Не более сорока. Дорогу не ремонтировали лет пятнадцать, можно ожидать любых сюрпризов.

— Вперед?

— Вперед!

Начальный участок дороги на Ак-Ляйляк выглядел вполне прилично — ровное и твердое, хотя и узковатое покрытие проходило метрах в пятнадцати от края пропасти и покуда не внушало никаких опасений.

Абдунасим уверенно держался в полусотне метров сзади.

Рука Ирины легла на мое колено так неожиданно, что я невольно вздрогнул.

— Дима, не сердись на меня, ладно? — Голос звучал ласково, почти проникновенно. — Я не нарочно. Просто мне страшно. Как подумаю про этого одноглазого, который сидит там и поджидает нас, про этих скользких ползучих тварей — все внутри переворачивается. Ни за что не решилась бы на поездку, если бы не ты. Не сердишься, да?

Бог ты мой, какой умоляющий взгляд! Как тут устоять?!

— Нет, ваше величество, ничуть не сержусь.

Она прижалась щекой к моему плечу:

— Хочешь, скажу тебе одну вещь? Не хотела, но, так и быть, скажу, чтобы ты знал, что я ничего от тебя не утаиваю.

У меня даже дыхание перехватило. Неужели сейчас признается в своих тайных намерениях?

— Ну, давай послушаем…

И тут она сказала такое, чего я ожидал меньше всего.

— Дядя Ярослав вовсе мне не дядя, вернее, не только дядя.

— Вот как? А кто же?

— Отец! — Она гордо вскинула голову.

Я едва не выпустил руль.

— Отец?!

— Да! — твердо воскликнула она. — Все очень запутанно, но фактически это так, хотя на моей маме женился его младший брат Вячеслав, а в моих метриках и паспорте проставлено отчество Вячеславовна, но он не был моим отцом в полном смысле слова, понимаешь?

— Стараюсь. Значит, ты — Ярославовна?

— По рождению — да. Но и Вячеславовна — тоже правильно, ведь он меня воспитал и много лет я называла его «папой».

— Выходит, у них была «шведская семья»?

Ее глаза гневно блеснули.

— Не говори пошлостей, Дима. Это настоящая трагедия! Сначала мама и папа Вячеслав жили как муж с женой, но затем он заболел и… ну, перестал быть мужчиной, понимаешь? Превратился в капризного взрослого ребенка… Он безумно любил маму, ревновал, мучился, плакал, хотя и понимал, что не может дать ей счастья. Но и оставить ее не мог. А папа Ярослав… Тогда он еще, конечно, не был моим папой, — потому что меня самой не было на свете, — ну, словом, Ярослав Гаврилович очень любил младшего брата…

— Хм! История и впрямь запутанная, тут ты права.

— Ярослав Гаврилович прилетал в Ленинград несколько раз в месяц, водил брата по врачам, доставал редкие лекарства, помогал материально… Они с мамой полюбили друг друга. Папа Вячеслав, конечно, все понимал, но ему было довольно того, что он живет с мамой под одной крышей и видит ее каждый день.

— Извини, но в это я поверить не могу.

— Это оттого, Дима, что ты — законченный эгоист. Как, наверное, и я. А раньше люди умели жертвовать собой ради близких. Словом, вскоре после того, как я родилась, папа Вячеслав выздоровел так же неожиданно, как и заболел. По сути, его поставил на ноги Ярослав Гаврилович. И когда это случилось, он отступил ради младшего брата.

— Ирина, клянусь Аллахом, ничего подобного в жизни не слыхал!

— Папа Ярослав часто прилетал в гости, — продолжала она, никак не реагируя на мою реплику, — но их интимная связь с мамой оборвалась, хотя оба по-прежнему любили друг друга. Папа Вячеслав относился ко мне как к родной дочери. Собственно, до самой его смерти я и считала, что он — мой настоящий отец.

— Когда он умер?

— Тринадцать лет назад. Тогда-то мама и открыла мне правду. Они с папой Ярославом решили пожениться через год после похорон, но тут случилась новая трагедия, ты о ней знаешь, да? Все эти годы мама ждала его, несколько раз ездила на свидания. Но теперь-то они точно поженятся. Как только мы добудем сундучок.

— Скажи, пожалуйста, а почему он торчит в Забайкалье, одинокий и усталый странник, вместо того чтобы приехать в Питер к горячо любимым родичам, тем более что его ждут с таким нетерпением? Да и нашу экспедицию лучше бы организовать из Северной Пальмиры.

— Как же ты не понимаешь! — всплеснула она руками. — Он всегда был при деньгах, любил пошиковать, почудить, осыпать подарками… Не в его натуре являться с пустыми карманами. Если бы ты знал, как он ждет этого сундучка! Для него это вопрос жизни и смерти!

(Немного не так, подумал я. Деньги у Гаврилыча, похоже, есть. Тут иная причина: он не хочет подвергать их риску. Потому-то и в прежние времена мотался в Ленинград, как иной дачник на свой огород, но ни разу не пригласил в Ленинабад никого из близких. Балансируя на лезвии бритвы, он оберегал, как мог, их покой. Почему Ирина считает, что я не могу этого понять? Очень даже могу!)

— Что молчишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Опять не веришь?

— Верю — не верю, не в этом дело, моя прелесть, — вздохнул я. — Рассказанная тобою история хоть и достойна пера великого драматурга, но к решению задачи не приближает нас ни на шаг.

— Зато теперь ты знаешь, что я ничего от тебя не скрываю. — Придвинувшись, она нежно поцеловала меня в щеку.

Меня так и подмывало спросить ее про клофелин, но я сдержался.

А между тем характер местности круто переменился, хотя проехали мы всего несколько километров.

Ущелье, что тянулось справа от дороги, заметно расширилось, обрываясь вниз отвесными уступами, по которым я не рискнул бы спуститься даже за миллион долларов. Сама дорога все ближе смещалась к пропасти. С левой стороны вздымался подрезанный бульдозерами склон куполообразного холма, обнажая красноватую глину, густо нашпигованную булыгами. Этакий гигантский кекс, что миллион лет назад замесила матушка-природа.

Дорога начала петлять, виражом огибая одинокие скалы, совершенно перекрывавшие обзор. Я с ужасом думал о том, что предпринять, если из-за какого-нибудь поворота вдруг вылетит лихач. Но, к счастью, пока не появилось ни одной встречной. Зато цепочкой потянулись глубокие выбоины, наполненные мельчайшей пылью, которая ввиду нашей небольшой скорости тут же накрывала «уазик» густым облаком. Вскоре салон был полон плавающей известью, которая оседала и проникала повсюду.

Лунная без людность пейзажа настолько убаюкивала, что я не поверил глазам, когда за очередным поворотом увидел одинокого путника, спокойно поджидавшего наш экипаж.

Незнакомец был выше среднего роста, поджарый и загорелый до черноты, несмотря на соломенную шляпу с широкими полями. Его спину отягощал внушительных размеров рюкзак, а на потертом кожаном поясе висели фляга в войлочном футляре и охотничий нож в чехлах. Я совсем уж решил, что перед нами — один из аборигенов, спустившийся с гор (а то и страж Джамала), когда разглядел его голубые глаза и белесые ресницы, явно славянского происхождения.

— Доброе утро! — Улыбаясь, он заглянул в окошко. — Не подвезете?

— Вам в Ак-Ляйляк? — уточнил я, ответив на приветствие.

— Единственное место, куда ведет эта дорога, — легендарный кишлак Ак-Ляйляк.

— Что же в нем легендарного? — Я открыл заднюю дверцу.

Он снял рюкзак и забросил его в угол. Движения были неторопливы и размеренны.

— Ну как же? — ответил, усаживаясь поудобнее. — Всему миру известно, что в Ак-Ляйляке некий лихоимец спрятал огромные сокровища. Часом, вы не на их поиск направляетесь? — В зеркальце мне показалось, что он посмотрел на нас как-то по-особенному.

— Ты слышишь, Дима?! — задорно воскликнула Ирина. — Сокровища! Может, пошлем к черту наш проект и займемся поисками клада?

Мысленно я поаплодировал своей спутнице и сдержанно ответил:

— Предпочитаю синицу в руке. Тем более что все слухи о кладах на поверку оказываются досужими вымыслами.

— Не скажите! — возразил наш попутчик. — Сундук Гафура Мирзоева — это реальный факт, даже известно место, где он схоронен. Приблизительно, конечно.

— Если мы правильно поняли, именно на его поиски вы и нацелились? — Я не удержался от подковырки.

— Не угадали! — Он добродушно рассмеялся. Вообще, он производил впечатление человека бывалого, что начало тревожить меня. — Я тоже предпочитаю синицу в руках. Это вы метко сказали. Притом клад находится под надежной защитой.

— Даже так? Кто же его охраняет?

— О! Стражей хватает. Во-первых, призрак сурового Гафура, который бродит по ночам вокруг тайника и воет от злобы, потому что бесплотен и не может забрать свои богатства. Во-вторых, змеи, которыми повелевает призрак. И наконец, жители кишлака, которые решительно пресекут любую попытку добраться до драгоценностей, поскольку считают, что это приведет к неисчислимым бедам.

Я невольно вспомнил Глушенкова, который говорил то же самое — слово в слово. Не означает ли это, что передо мной — его посланец? Хм! Рановато, пожалуй… Хотя, как сказать…

— Вы, значит, тоже живете в этом кишлаке? — спросила Ирина.

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, очаровательная путешественница, давайте все-таки познакомимся, — ответил он. — Терехов Павел Кондратьевич. Местные кличут меня Паша-ака. Я не возражаю. С другой стороны, не буду возражать против того, чтобы вы называли меня просто Павлом.

— Идет! — кивнул я. — Мою спутницу, очаровательную путешественницу, как вы совершенно справедливо изволили выразиться, зовут Ириной, а я — просто Дима.

— Очень приятно.

— Так что вы собирались ответить?

— Простите, если разочаровал, но в Ак-Ляйляке я не живу, хотя бываю здесь довольно часто.

— В гостях?

— Скорее, профессия обязывает. Я, видите ли, змеелов. А в окрестностях Ак-Ляйляка водится немало превосходных экземпляров этих пресмыкающихся.

Ирина передернулась. Я уже заметил, что всякое упоминание о змеях приводит ее в священный трепет, хотя она и пытается храбриться.

— А как же призрак Гафура, повелителя змей? — улыбнулся я. — Он не серчает, что вы отлавливаете его подданных?

— С ним мы поладим, — улыбнулся в ответ и Павел. — Я ведь не причиняю им вреда, только отбираю яд.

— Надеюсь, по улицам они не ползают? — Ирине удался шутливый тон, но сигарета, зажатая между пальцев, предательски подрагивала.

— На этот счет не волнуйтесь, — успокоил ее (собственно, и меня тоже) Павел. — В здешних местах у змей два основных врага: человек и овца. Последняя даже опасней. Ибо овца охотно поедает всяких аспидов и не боится их яда. Поэтому змеи избегают как человеческого жилья, так и пастбищ. Ну, а поскольку в Ак-Ляйляке овцы есть в каждом дворе, то змеям там делать нечего. И вообще, молва о змеиной агрессивности сильно преувеличена. Дело в том, что у змей тончайшее чутье, но очень скверное зрение. Фактически они слепы. Поэтому, когда вы неосторожно приближаетесь к затаившейся змее, она расценивает это как нападение и попросту защищается. А в принципе, в девяноста девяти случаях из ста змея скорее уползет, чем ринется в атаку. Будьте осмотрительны, и у вас не возникнет проблем.

— Спасибо за содержательную, а главное, полезную информацию, — ответил я. — Мне вообще везет на встречи с людьми редких профессий. Но, признаться, змеелова вживую вижу впервые.

— А какие редкие профессии встречались вам прежде, если не секрет?

— Ну, к примеру, есть у меня знакомый солист. Так по штатному расписанию называется мастер по засолке рыбы. Знал я одного литературного раба. Он писал стихи за довольно-таки маститого поэта, который не сочинил ни строчки. А теперь попробуйте угадать, как именуется специалист по составлению меню в ресторанах? Держу пари, не угадаете. Разблюдовщик!

Этот звонкий термин от души развеселил Павла. Он коротко хохотнул, затем пообещал:

— Возможно, я пополню вашу коллекцию. Знаете, у кого я останавливаюсь в Ак-Ляйляке на период охоты? У гадальщика на бобах! Интересный старичок, но по-русски ни бельмеса. Он предсказывает судьбу, болезни, погоду, землетрясения, конец света, пол будущего ребенка, виды на урожай и приплод и многое другое, а берет совсем недорого. Я вас познакомлю. Предсказание могу перевести, коли появится желание… — Паша-ака выдержал паузу и полюбопытствовал: — А ваша профессия, как я понимаю, к редким не относится?

— Совершенно верно, — кивнул я. — Мы — гидрологи.

— Гидрологи? — удивился наш спутник. — Давненько я не видел гидрологов! Лет десять, если не больше. Что же вы собираетесь делать в Ак-Ляйляке?

— Речь идет о строительстве малой ГЭС. С водохранилищем.

— Строительстве? — опешил Павел. — Сейчас???

До меня вдруг дошло, что наша версия, казавшаяся такой неуязвимой, шита белыми нитками. О каком строительстве, да еще в забытом Аллахом кишлаке, можно говорить, если экономика в глубочайшей дыре? Надо было срочно выкручиваться.

— Не о самом строительстве, конечно. Только о подготовке проекта.

— Зачем? — С загорелой физиономии Павла не сходило недоумение.

— Кто его знает? — Я невозмутимо пожал плечами. — Наше дело сторона. С нами заключили договор, а остальное нас не касается. Может, власти собираются выбить под серию подобных проектов деньгу у какого-нибудь международного фонда.

— Это они умеют, — согласился Павел.

— Неужели вы намеревались дойти до кишлака пешком? — пришла мне на выручку Ирина.

— Нет, конечно. Подобрал бы кто-нибудь. Люди возвращаются с базара или от родственников. Здесь никто не проедет мимо, таков обычай… Кстати, за нами движется грузовик с вагончиком.

— Наше хозяйство. А рулит Абдунасим, наш коллега. Между прочим, Павел… Поскольку вы хорошо знаете кишлак, может, подскажете, где нам лучше разбить лагерь?

Змеелов задумался.

— Думаю, удобнее всего встать сразу же за кишлаком, перед Змеиным ущельем. Там вдоль реки тянется галечная отмель, а над ней раскинули кроны три высоких карачага. Тень, вода, покой — что еще нужно? Но сначала следует заручиться согласием властей. Пожалуй, я сведу вас с одноглазым Джамалом.

— Джамал? Это кто?

— Авторитет, который правит здесь бал. Собственно, он и открыл для меня Ак-Ляйляк. Раньше я охотился за Исфаной и в прочих местах, но не всегда удачно. А у этого Джамала перебита левая рука, и от болей помогает только мазь на змеином яде. Кто-то рекомендовал ему меня, потому как я, помимо сбора яда, знаю рецептуру разных снадобий. Короче, имею свою клиентуру. Я ему помог, и с той поры езжу только сюда. Тут раздолье! Змеи непуганые, крупные, в руку толщиной, а яд чистый, как горный хрусталь!

Ирина непроизвольно сомкнула колени и передернулась.

— Как это — непуганые? — поинтересовался я. — А овцы?

— Овцы наверху, в горах, где трава. А в Змеином ущелье — гранит, да мрамор, да известняк, да валуны. Загонишь туда отару, они все ноги переломают…

Наша милая беседа несколько притупила мое внимание, когда же я огляделся, то пейзаж за окошком напоминал кадры фантастического боевика о высадке на планету Скалистая Пустошь. Ущелье стало много шире, теперь было видно, как по его дну — далеко-далеко внизу — несется турбулентный поток, разбиваясь о камни, каждый из которых сгодился бы для вырубания Родосского Колосса. Собственно, сам поток был не очень широк, но бешеная скорость воды и мириады горевших на солнце брызг производили впечатление жуткой мощи. Холмы, поджимавшие дорогу слева, давно уже превратились в бесконечную стену высоких скал, глины становилось все меньше, твердых пород все больше, а флору представляли редкие одиночные деревца, растущие в самых непредсказуемых местах.

Еще один опасный поворот…

Впереди, загораживая половину дороги, стоял автобус — старенький «ПАЗ», а рядом расположилась живописная группа — десяток восточных красавиц в ярких национальных костюмах и столько же плечистых крепких парней.

Завидев наш «уазик», юноши и девушки радостно оживились и, приплясывая, замахали руками, полностью перекрыв проезд. Все галдели наперебой.

Я затормозил.

— Чего они хотят? — спросил я змеелова.

— Сейчас узнаем. — Он нажал на ручку. — Впрочем, если судить вон по тому молодцу, лопнул ремень от шкива.

И в самом деле, среди толпы появился новый персонаж: полноватый моложавый мужчина, похожий на колобка, тоже из местных, в синих брюках, безрукавке и неизменной тюбетейке. В руках он держал порванный ремень, периодически сводя и разводя его концы. Очевидно, это был водитель автобуса, рассчитывающий на нашу помощь.

Змеелов вылез наружу, одновременно к месту событий подоспел и Абдунасим.

Началась бойкая беседа, похожая со стороны на базарный торг. Вот все взорвались смехом — должно быть, Абдунасим припомнил к случаю историю о Ходже. Затем Абдунасим и водитель-колобок, представлявшие довольно колоритную и, пожалуй, комичную пару, ударили по рукам. Этот жест вызвал восторженный гул, напоминающий реакцию стадиона на решающий гол, забитый хозяевами.

— Дима! — Ирина ущипнула меня за бок и лукаво подмигнула: — Ты посмотри, какие красавицы! Одна другой краше. Восточные фотомодели! Тысяча и одна ночь!

Девушки и впрямь были удивительно хороши — все как на подбор, высокие, стройные, гибкие, с глазами газели и ямочками на смуглых нарумяненных щечках. Их волосы, черные, как вороново крыло, заплетенные в множество тоненьких косичек, змеились ниже пояса («змеились» — не вполне подходящее словечко, но что делать, если Паша-ака навеял нам эти образы!). Брови — мастерски выщипаны, ладони — выкрашены хной.

— Не хочешь посмотреть на них поближе? — продолжала дразнить меня Ирина.

— Вряд ли эта идея придется по вкусу их горячим спутникам.

— Фи, Димка, ты меня разочаровал… Я думала, ты — неустрашимый искатель приключений, а ты оказался скучным прагматиком.

— Погоди, моя прелесть, чует сердце, недостатка в приключениях у нас не будет.

Пока мы пикировались, Абдунасим в сопровождении автобусника прошел к своему грузовичку, а змеелов вернулся на место.

— Это артисты из города, — объяснил он, приваливаясь к своему рюкзачку. — Танцовщицы, музыканты, певцы, канатоходцы… Оказывается, сегодня в кишлаке свадьба… — Далее он повторил то, что мы уже знали от Дадо: свадьбу устраивает Джамал, нас обязательно пригласят, отказываться нельзя и все такое прочее.

Мимо нас снова прошел Колобок, возвращавшийся к автобусу.

Следом в окошко заглянул Абдунасим.

— Маленькая авария, — сказал он. — Я отдал им запасной ремень. У меня был.

— Вы сделали доброе дело, Абдунасим, — похвалила его Ирина.

— Сделал добро — кинул на дно, — вздохнул он.

— Кстати, Абдунасим, познакомься с нашим новым другом, — я показал на змеелова: — Павел, или Паша-ака, как тебе больше нравится. Он почти что местный житель и покажет нам подходящее место для лагеря.

— Очень хорошо. — Абдунасим вежливо поклонился. — Встреча с вами принесет нам удачу.

— То же самое я подумал о вас, — не остался в долгу змеелов.

Между тем артисты, весело гомоня, забирались в автобус, освободив нам путь.

— Ну, двигаем дальше. — Посигналив, я осторожно обогнал «пазик».

Наш путь продолжался.

— Если не ошибаюсь, вы не туркестанские? — снова пустился в расспросы Павел.

— Угадали. Мы — псковские.

— В таком случае вам нужно кое-что узнать о местных свадебных обрядах… — Он принялся посвящать нас в тайны Востока.

Я кивал, но не слушал.

Эта дорожная встреча наводила на определенные размышления. И Глушенков, и дядя-папа, и Дадо уверяли, что Ак-Ляйляк — замкнутый мирок, где свежий человек — большая редкость. По логике, так оно и было. Однако же стоило нам тронуться в путь, как объявилась целая куча нежданных попутчиков. Есть какая-то странность в том, что свадьба играется именно в день нашего приезда. Я-то поначалу считал, что нам повезло: мы воспользуемся суматохой. Но ведь этой же суматохой могут воспользоваться и наши враги, если только они догадываются о нашей истинной цели. Что-то здесь не так. Не верю я в счастливый случай. Не верю — и баста!

Я посмотрел на спидометр. До кишлака оставалось чуть больше двадцати километров.

Ага, значит, сейчас будем проезжать то место, где свалились в пропасть преследователи Путинцева.

А вот и оно. Впереди — огромная, нависающая над пропастью скала. Дорога вырублена в ней в виде карниза. Внизу бешеный поток, стена обрывается вниз почти вертикально. Каким же чудом удержался на ней Джамал?

Поворот.

Какой сюрприз ожидает нас за ним?

Предчувствие, что загадки будут множиться, было столь ярким, что я не удивился, увидев далеко впереди странную фигуру, размеренно вышагивающую вдоль воображаемой осевой линии: высокий человек в черном колпаке и драном халате до пят. Под лохматыми полами его колпака позвякивали маленькие колокольчики, в правой руке он сжимал сучковатый посох, на боку висела латаная-перелатаная кожаная сума.

Заслышав за спиной шум мотора, человек сместился к обочине и продолжал шагать в том же ритме, даже не обернувшись.

Поравнявшись с ним, я притормозил и перегнулся через Ирину:

— Садитесь, уважаемый, мы вас подвезем.

Из-под низко надвинутого колпака на меня зыркнули горящие черные глаза. Я увидел ястребиный нос и всклокоченную жгучую бороду. Не удостоив нас ни словом, ни жестом, путник прошествовал мимо, громко стуча, будто серчая, посохом по дороге.

— Он не сядет, — сказал змеелов. — Это дервиш, странствующий нищий.

— Ну и что? Мы люди без предрассудков, можем и нищего подвезти, — высказалась Ирина.

— Он не сядет, — повторил змеелов.

— Но почему?

— Потому что его кормят ноги. За то, что он добрался до далекого кишлака пешком, дервиш вправе рассчитывать на почет и богатое подаяние. Если же узнают, что он нарушил обычаи, проделав хотя бы часть пути на транспорте, пожертвований будет гораздо меньше, не говоря уже об уважении. Святой человек не должен хитрить.

Ирина обернулась:

— По-моему, этот святой человек здорово смахивает на разбойника.

Я пригляделся в зеркальце. Похоже, Ирина была права.

— Сколько же времени он в пути?

— Кто знает! Сутки, двое… Дервиши — отличные ходоки, умеют отдыхать шагая…

Что ж, уравнение со многими неизвестными стало длиннее.

Еще несколько километров, и ландшафт снова разительно переменился. И опять я не успел уловить, как это произошло.

Каким-то непостижимым образом дно ущелья и дорога сошлись в одной плоскости. Теперь мы ехали вдоль реки, бегущей по галечному руслу, изрядно обмелевшему, но раздавшемуся вширь. Вода была прозрачная, как стекло.

Ущелье по-прежнему ограничивало две отвесные стены, но само оно раздвинулось на целый километр и, освещенное солнцем, вовсе не выглядело мрачной тесниной.

Впереди показались белые домики, зеленый массив. Вековые деревья мощно вымахали вверх, но даже самые высокие из них не доходили до гребня на две трети.

Где-то в глубине селения гремела музыка, слышались голоса, мычание коров и лай собак.

Это был цветущий оазис в сердце неприветливых гор.

— Ак-Ляйляк! — торжественно возвестил Павел.

 

XII

Великий овечий путь

И вот мы катим по раздольной улице кишлака, оказавшегося довольно значительным — дворов на сто — полтораста.

Я-то ожидал увидеть нечто, вроде кавказского аула, где сакли лепятся друг к дружке, как пчелиные соты. Ничуть!

К просторным побеленным домам примыкали сарайчики и овчарни, за которыми тянулись сады и огороды. Дворы большей частью были обнесены изгородью из жердей. Иногда, впрочем, попадались и дувалы, но не глиняные, а сложенные из плоских камней, ничем не скрепленных между собой, кроме собственной тяжести. Особенно впечатляли столбики для ворот из полированного мрамора. Неплохо смотрелись и айваны, украшенные затейливыми решетками из ганча.

Улицы были обсажены белоствольными высокими тополями, пирамидальные кроны которых смыкались, совершенно заслоняя горы, так что вид ничем не отличался от равнинного.

— Здесь живут простые и славные люди, — прочувствованно проговорил Павел. — Они порадуются, узнав о ваших намерениях.

— Мне кажется, вы стали патриотом Ак-Ляйляка, — заметил я.

— Почему бы и нет?

Кишлак раскинулся привольно.

Следуя плавным поворотам дороги, мы почти пересекли его вдоль. Асфальт резко уходил вправо к реке, пересекая ее по горбатому мостику.

Павел тронул меня за плечо:

— Держите левее.

Наш «уазик» попылил по хорошо накатанному проселку.

Миновав тенистую ореховую рощу, мы оказались на околице кишлака. Здесь проходила граница оазиса, за которой снова начиналось царство камня.

Перед нами тянулась широкая галечная отмель. Река журчала по камешкам, покрывая их едва ли на две ладони. Даже не верилось, что вниз по течению она превращается в бешеный поток.

Несколько в сторонке виднелась ровная галечная же площадка, на которую бросали тень три могучих карагача. К ним примыкали заросли густого тутовника, полукольцом охватывающие кишлак.

А в каком-нибудь километре от нас ущелье круто сворачивало, причем еще до поворота отвесные стены сближались между собой на расстояние не более двухсот метров.

— Вот вам и место для лагеря, — сказал Павел, показывая на площадку под карагачами. — Впрочем, подумайте над вариантом. Джамал может определить вас на постой в любой дом.

— Нет! — решительно возразила Ирина. — Нам не хотелось бы никого стеснять. И себя тоже.

— Дело хозяйское… — Павел махнул рукой по направлению от кишлака. — А там, за поворотом, начинается Змеиное ущелье.

— Они точно не приползут сюда? — с тихим ужасом уточнила Ирина.

— Это так же верно, как и то, что у меня на каждой руке по пяти пальцев, — улыбнулся он, растопыривая ладони. Затем наклонился и поднял с куста несколько белых волосков. — Это овечий пух. Здесь он повсюду. А змеи боятся его запаха как огня. — Он внимательно посмотрел на нас: — Но ведь вы, как я понимаю, собираетесь работать именно в Змеином ущелье?

— Конечно, — кивнул я. — Водохранилище должно располагаться выше потребителя. Это аксиома.

— Тогда примите несколько практических советов. Во-первых, избавьтесь от ложных страхов. Змея, в сущности, не опаснее пчелы. Не дразните ее, и она вас не тронет. Но нужно быть готовым и к худшему… — Он посмотрел на ноги Ирины в легких туфельках: — У вас есть сапоги?

— Конечно.

— Отправляясь в горы, обязательно обувайте сапоги. Вырежьте из веток по рогатине. Но вилка должна быть небольшой, чтобы змея не выскользнула из нее. Примерно вот такой, — он слегка развел большой и указательный пальцы.

— У нас есть сыворотка, — вспомнил я.

— О, замечательно! Я как раз хотел предложить вам свою, но коли вы уже запаслись, то проблема отпадает. А вообще-то, ей-Богу, не стоит зацикливаться на этой теме.

— Полностью с вами согласен, — ответил я, заметив, как судорожно вздохнула Ирина. — Пожалуй, нам пора обустраиваться. Еще один вопрос, Павел. Как тут обстоят дела с сохранностью имущества приезжающих?

— Замков можно не вешать, — лаконично посоветовал Павел. — А если вы потеряете на улице кошелек, то не сомневаюсь, что в тот же день вам его вернут.

— Потрясающая честность!

Посовещавшись, мы выбрали место для вагончика. Ирина пожелала, чтобы он стоял дверьми к карагачам, поближе к зарослям тутовника.

Абдунасим тут же выполнил ее маленький каприз, хотя мне казалось, что вагончик лучше поставить у самой воды. Впрочем, лишние десять метров погоды не делают.

— А теперь надо навестить хозяина, — напомнил Павел. — Но прежде я должен показать вам две местные достопримечательности. Пойдемте со мной.

Обогнув заросли тутовника, мы оказались на открытом месте, лишенном всякой растительности.

— Перед вами — Великий Овечий Путь! — несколько напыщенно воскликнул змеелов.

Однообразие отвесной стены было нарушено. Из нее словно бы вынули огромный клин, сужавшийся кверху. По этой выемке змеилась («змеилась» — сущее наваждение!) серпантинная дорога, вряд ли доступная нашему «уазику».

— По этой тропе водят отары на верхние пастбища, — объяснил Павел. — Такая же устроена в противоположной стене…

Обернувшись, мы убедились в правоте его слов.

— Обе эти тропы созданы трудом многих поколений. Точно так же, поколение за поколением, жители натаскивали в кишлак плодородную землю и постепенно превратили каменистую низинку в райский уголок. Чего тут только не растет! Для кого-то это глухомань, захолустье, но те, кто родился здесь, жизни не пожалеют за свой дом. Пойдемте дальше.

Он провел нас почти до подножия стены, несколько правее «великого овечьего пути».

Мы увидели небольшое круглое озерцо (правильнее сказать — лужу) диаметром метра три, обнесенное каменной загородкой по грудь высотой.

— Удивительная загадка природы! — продолжал наш гид. — Под нами расположена огромная полость, сообщающаяся, видимо, с подземными водами. В засушливые годы, когда река полностью пересыхает, этот природный резервуар поит и людей, и посевы. Вода в нем всегда держится на одном уровне. И в то же время существует какое-то мощное глубинное течение, потому что любой предмет, случайно попавший сюда, уходит вниз и никогда не всплывает. Видите, на поверхности нет ни травинки, ни листика. Случалось, здесь исчезали овцы и домашняя птица. Были и человеческие жертвы, в основном непослушные мальчишки, решившие освежиться в жаркий день. Потому и поставили ограждение. — Павел строго посмотрел на нас: — Не думайте, что я шучу. Смотрите! — Он достал из коробки спичку и бросил ее в казавшееся тихим, даже сонным, озерцо.

Некоторое время спичка спокойно лежала на поверхности, затем начала медленное движение по широкому кругу. Скорость вращения быстро росла, спичка как бы закручивала за собой невидимую спираль и, достигнув центра, вдруг встала вертикально. Еще секунда — и она исчезла в глубине. Легкие волны улеглись, поверхность снова была неподвижной.

Даже невозмутимый Абдунасим выглядел потрясенным.

— Чудеса…

— Его называют колодцем Иблиса, то есть дьявола. Все! — подытожил Павел. — Поехали к Джамалу.

Мы направились к карагачам.

Ирина дернула меня за рукав и прошептала:

— Милый, возьми с собой Абдунасима.

— А ты?

— Я умираю от желания поскорее смыть с себя эту проклятую пыль. Да и обедом пора заняться.

— Хм! Павел!

Змеелов обернулся.

— Не опасно оставлять женщину одну? Говорят, тут очень горячие джигиты.

— Не волнуйтесь. Ведь женщина приехала не одна, а вместе с вами. Об этом уже знает весь кишлак.

— Вы полагаете? А я-то считал, что наш приезд пока остается незамеченным, поскольку на улицах мы никого не встретили.

— Неважно. Узун-кулак работает надежнее телеграфа.

— Ладно. Под вашу гарантию…

Мы с Абдунасимом открыли вагончик, натаскали в котел воды из речки, затем я проверил, как работают системы. Никаких нареканий.

Оставив Ирину заниматься хозяйством, мы втроем забрались в «уазик» и поехали искать одноглазого Джамала.

Над кишлаком гремела восточная музыка. Запредельные децибелы достигались, видимо, не только мощным усилителем, но и акустическими свойствами ущелья.

Через несколько минут асфальт вывел нас на довольно просторную площадь, обсаженную по периметру тенистыми чинарами. Здесь собралась масса аборигенов, в основном мужчин. Разбившись на группы, они что-то горячо обсуждали. То и дело в равных концах раздавались взрывы гомерического хохота, почти заглушавшие громоподобные ритмы бубна и ная.

На одну из сторон площади выходил богатый двор, обнесенный не дувалом, а почти трехметровой прочной стеной. Вделанные в нее ворота походили на крепостные, над ними высилась балахана — этакая затейливая башенка с узкими окнами. Ворота были распахнуты настежь, открывая вид на пышный цветник, за которым поднимался более чем просторный дом.

Под балаханой на лавочках сидели древние старцы в длинных белых рубахах, перехваченных на поясе цветным кушаком.

Неподалеку от ворот, но так, чтобы это не мешало проходу, была сложена высоченная куча хвороста. Еще дальше стоял старенький автобус, что привез на свадьбу городских артистов.

Мне вдруг вспомнился дервиш. Сколько еще часов ему добираться до кишлака?

— Пойду узнаю, здесь ли сухорукий. — Змеелов выбрался наружу и двинулся к дому.

Люди, мим которых он проходил, почтительно здоровались, прижимая руку к груди.

— Давай пока перекурим на свежем воздухе, — предложил я Абдунасиму.

Едва за мной захлопнулась дверца, как по толпе будто пробежали электрические искры. Назойливого любопытства никто не проявлял, но почти телепатически я воспринимал, о чем они сейчас думают: это тот самый русский, что подбросил Пашу-ака и помог артистам? С какими мыслями он приехал? Чего хочет?

Тем временем змеелов достиг ворот и, остановившись перед аксакалами, вступил в церемонную беседу.

— Хорошая музыка, — сказал я Абдунасиму. — Способствует аппетиту.

Он сощурился:

— Однажды Ходжу Насреддина пригласил на свадебный той известный музыкант. Перед тем как подать угощение, хозяин решил оказать гостю особое уважение и поинтересовался: на каком инструменте сыграть для него? На дутаре, комузе, рубабе, нае или ситаре? Проголодавшийся Ходжа ответил: самая сладкая музыка сейчас — удары шумовкой по котлу.

— Надеюсь, именно эту музыку мы услышим, когда вернемся в вагончик, — предположил я.

Змеелов по-прежнему неторопливо беседовал со старцами, словно забыв о своем обещании.

Зато нас заметил водитель автобуса и, дружелюбно улыбаясь, направился в нашу сторону.

Теперь я рассмотрел его получше. Пожалуй, колобком я окрестил его напрасно. Несмотря на полноту, в нем чувствовалась физическая сила и та наивная жизнерадостность, что свойственна людям, не обремененным проблемами. Тюбетейка не скрывала, а, скорее, подчеркивала его изрядную плешь спереди, хотя ему едва ли перевалило за тридцать.

— Как доехали? Все хорошо? — По-русски он говорил бегло, но с сильным акцентом.

— Спасибо, прекрасно. Надеюсь, и у вас полный порядок? — в том же духе ответил я.

— Э-э, старый автобус… — вздохнул он. — Совсем старый. Как те старики, что сидят в воротах. Вернусь, буду ремонтировать. Если достану запчасти.

— А где ваши красавицы?

— Отдыхают. Вечером будет представление. Приходите. Очень интересно.

— Обязательно придем, если нас пригласят.

— На свадьбу вас пригласит хозяин, — как о чем-то, не подлежащем сомнению, сообщил он. — А я приглашаю на представление. Здесь, на площади. После захода солнца.

— Спасибо, постараемся.

Змеелов все еще общался с аксакалами.

— Меня зовут Боки. — Водитель протянул мясистую ладонь.

— Дмитрий. А это Абдунасим, хотя, думаю, с ним вы уже подружились.

— Да, да! — в один голос ответили оба.

— Яхши, Дмитрий-ака! Яхши, Абдунасим! Рахмат за помощь. Вы нас выручили. Один танец наши девушки исполнят специально для вас.

— О, это зрелище пропустить нельзя!

— Зачем пропускать? — Боки потоптался еще немного и вздохнул: — Э-э, надо ремонт делать. Совсем старый автобус. Пойду.

— Дорогая свадьба, — заметил Абдунасим, когда водитель отошел подальше. — Пригласить артистов, тем более в горный кишлак, может только очень состоятельный человек. Заплатить, сделать подарки… Этот Боки тоже увезет одного-двух баранов…

Павел наконец-то вошел во двор.

Я выслушал с десяток историй о Ходже, выкурил еще одну сигарету, а он все не возвращался. Должно быть, подробно рассказывает Джамалу о нас. Возможно, делится подозрениями. Этот змеелов — еще тот типчик! Похоже, он так и не поверил в легенду о малой ГЭС. Кроме того, я начал тревожиться за Ирину. Оставляя ее одну, я не предполагал, что визит к хозяину кишлака затянется надолго. А ведь сейчас она совершенно беззащитна.

Я уже собирался сам идти на поиски, когда в проеме ворот показался Павел в сопровождении человека, при виде которого мне невольно вспомнилась иллюстрация к басне Сергея Михалкова:

Это странно, поскольку, строго говоря, Джамала нельзя было назвать ни одноруким, ни одноглазым. Левая рука хоть и висела плетью, но наличествовала, а место утраченного глаза занимал, видимо, стеклянный, столь искусно изготовленный, что разницу мог заметить только информированный человек. При этом, однако, Джамал держал голову немного набок, что придавало ему сходство с ястребом, высматривающим добычу. Назвать Джамала стариком не поворачивался язык: он был сух, жилист и подвижен. Готов биться об заклад, что Джамал поднимется по «великому овечьему пути», не потеряв дыхания. На нем был дорогой халат с золотым шитьем, но я без труда смог бы представить его и в европейском костюме.

При появлении Джамала белобородые аксакалы сделали попытку приподняться, но он мягким жестом правой руки успокоил их порыв. Неужели опять начнутся восточные церемонии?

Но нет — он прямиком, быстрым шагом, направился к «уазику», приковав к себе внимание всей площади.

Сзади, чуть отставая, поспешал змеелов.

Немного не доходя до нас, Джамал резко остановился.

На площади смолкли все разговоры, а музыка зазвучала втрое тише.

Павел тайком подал нам знак: подойдите!

Что ж, мы не гордые. Изобразив на лице приветливость, я приблизился к бывшему сподвижнику Путинцева и вежливо поздоровался.

— Ваалейкум ассалом! — гортанно ответил он, в упор разглядывая меня неповрежденным глазом. — Как здоровье? Все хорошо? Как добрались? Вам понравился Ак-Ляйляк?

Одновременно Джамал сделал здоровой рукой неуловимый жест, и мы перестали быть объектом всеобщего любопытства. Площадь вернулась к прерванным разговорам и шуткам.

Я поблагодарил собеседника за любезность, рассыпался в восторгах относительно здешних красот и внятно изложил цель нашего приезда.

— Вот официальное подтверждение моего задания. — Я протянул Джамалу «ляпу», сработанную Дадо.

Он подержал бумагу и вернул мне, не разворачивая.

— Очень хорошо. Ваш приезд — большая честь для всего кишлака. Некоторые русские сейчас уезжают из наших краев. Мои земляки сожалеют. Зачем уезжать? Здесь много работы. Малая ГЭС — очень хорошо. Какая вам нужна помощь? Подскажите — все сделаем.

Он не переставал сверлить меня взглядом. Мне вдруг живо представилось, как он смотрел своим уцелевшим глазом на Путинцева из бездны, силой ненависти превозмогая дикую боль и отчаяние. Серьезный мне достался противник. Такого на мякине не проведешь. По доброй воле он сундучок не выпустит.

— Одна маленькая просьба: нам нужно подходящее место для лагеря. Вот Павел посоветовал остановиться за кишлаком под карагачами. Вы не будете возражать?

— Там удобно?

— Да, нам понравилось.

— Пожалуйста. А почему вы не хотите поселиться под крышей?

— Мы подумаем. Сначала надо немного осмотреться.

— Ладно… — (Он говорил «лядно».) — Вы надолго?

— Вообще-то, хотелось бы сделать работу быстрее. Но сейчас трудно строить прогнозы. Через день-два появится ясность.

— Да поможет вам Аллах!

Он задумался.

— Вы приехали очень удачно. У нас сегодня свадьба. Женится мой родственник. Свадьбу играем в моем доме. Сейчас угощаем людей попроще. А самые уважаемые гости соберутся вечером. Будьте и вы нашими дорогими гостями. Приходите, когда стемнеет. Ваша уважаемая жена пусть тоже приходит. А сейчас прошу меня извинить. Я должен вернуться к своим обязанностям. Но через день-другой готов встретиться с вами для обстоятельной беседы. — Слегка поклонившись, он повернулся и своим легким шагом направился к дому.

— Садитесь, мы вас подвезем, — предложил я Павлу.

— Не откажусь, тем более что это почти по пути.

Не доезжая до моста, мы свернули в короткий тупичок и остановились перед изгородью из гузапаи, за которой скособочился низенький домик, более заслуживающий именоваться хижиной.

— Здесь и живет Мумин-бобо, старый гадальщик, читающий будущее по расположению бобов, — сообщил змеелов.

— Что же он не наколдовал себе домик пошикарнее? — поинтересовался я.

— Во-первых, Мумин-бобо не колдун, а гадальщик. А во-вторых, он очень неприхотлив и довольствуется тем, что имеет.

— И каков процент его попаданий?

— Вы не поверите, но очень высок. Я и сам первое время держал его за шарлатана, но, когда он предсказал мне кое-какие вещи и они сбылись, стал относиться к этому иначе.

— Хм! Отчего же он не укажет место, где спрятан тот самый клад?

— Он утверждает, что смог бы, но это не угодно Аллаху, — серьезно ответил Павел.

— Веская причина!

— Очевидно, так. Пойдемте, я вас познакомлю, и через полчаса вы будете точно знать, увенчается ли успехом ваше задание.

— Спасибо за предложение, Павел. Обязательно им воспользуюсь, но позднее. А сейчас — извините. Ирина осталась одна, и я волнуюсь. Мы должны ехать.

— Что ж, значит, встретимся на свадьбе?

— До вечера!

 

XIV

Распределение обязанностей

У вагончика нас поджидала посвежевшая и будто омолодившаяся Ирина. Ее усталость как рукой сняло.

— Куда вы запропастились?! — всплеснула она руками. — Полтора часа прошло, а их нет и нет. Я уже дважды разогревала мясо.

— Дипломатический протокол, — лаконично ответил я.

— Ладно, воду я вам согрела. Давайте под душ и — за стол.

Мы не заставили просить себя дважды и уже через десять минут, расположившись в одной из жилых половинок вагончика на мягких диванах, с аппетитом набросились на обед.

В двух словах я поведал Ирине о беседе с Джамалом, затем сказал:

— Друзья, времени у нас немного, тем более нельзя его терять. Предлагаю прямо сейчас распределить обязанности и незамедлительно приступить к их исполнению.

Возражений не последовало.

— Мы с тобой, госпожа Ирина, — продолжал я, — отправляемся на разведку в ущелье.

— Дима! — побледнела она. — Этот Павел так напугал меня!

— А по-моему, не напугал, а успокоил. Было бы куда забавнее, если бы о змеях мы узнали только на месте. Притом мы вооружены ценными рекомендациями. Я уже не говорю о сыворотке.

— Как только представлю кобру — скользкую, мерзкую, с холодными глазами… Бр-р! — Она передернула плечами.

— Послушайте, Дима-ака, — мягко проговорил Абдунасим. — Я, конечно, не знаю ваших планов, но отчего бы нам с вами не поехать в ущелье вдвоем? А Ирина-ханум пусть отдыхает.

Она с благодарностью посмотрела на заступника.

— Ирина-ханум! — не без язвительности обратился я к ней. — У вас слишком богатое воображение. Представьте лучше не кобру, а нечто другое, о чем толковал ваш уважаемый родственник.

Она нахмурилась.

— Дима, я же не против! Но дай женщине немного покапризничать.

— Капризничать будешь после. А сейчас готовься в дорогу. Не забыла советов Паши? Надевай сапоги! И джинсы! Сыворотку сунь в «бардачок». Теперь ты, Абдунасим… Спасибо за джентльменский порыв, я тоже оценил, но тебе предстоит мужская работа.

— Весь внимание.

— Во-первых, надо обустроиться. Подключить аккумуляторы, заземление, смыть всю пыль… Затем я попросил бы тебя потолкаться под благовидным предлогом по кишлаку: послушай, о чем говорят, сам подпусти слух… Внимательно изучи окрестности нашего лагеря. Видимо, сюда вскоре нагрянут кишлачные мальчишки. Угости их конфетами, подружись… Узнай, какой здесь у них есть «город». Как видишь, дел много и справиться с ними под силу только тебе. Ну все, достаточно разговоров!

Я отнес в «уазик» теодолит, треногу и рейку, затем срезал с тутовника две подходящие ветки, выстрогал рогатинки и опробовал их на шланге. Ну, кобра, берегись!

Из вагончика вышла Ирина, переодевшаяся к поездке.

В легких и прочных брезентовых сапогах, с волосами, убранными под косынку, да еще на фоне отвесных скал, она вполне походила на хорошенькую горянку. Несмотря на бледность, настроена она была решительно.

— Ваше величество, вы великолепно смотритесь! — прокомментировал я ее появление.

— Какой ты сегодня противный! — отрезала она. — Донимаешь целый день!

— Извини, я исправлюсь.

— Ты даже ни разу не поцеловал меня.

— Сейчас мы немного отъедем и…

— Нет! Не рассчитывай получить сегодня что-нибудь.

— Послушай, милая! Успокойся. У нас очень простая задача. Нам нужно осмотреть ущелье да немного покрасоваться с теодолитом. Мы выберем самое безопасное место, такое, где нет и намека на змей. А вечером нас ожидает море удовольствия. Надеюсь, нас не обнесут красным чайником? Кроме того, я приготовил для тебя приятный сюрприз.

— А ты уверен, что он приятный?

— Абсолютно. Ты и сама это подтвердишь.

 

XV

В змеином ущелье

До того места, где ущелье круто поворачивало, мы добрались без хлопот — по отличной галечной отмели, что тянулась вдоль речки.

Картина, открывшаяся за поворотом, была совершенно иной.

Ущелье продолжало сужаться до следующего изгиба (примерно в полутора километрах отсюда), отчего стены казались еще выше. Образованные гранитом, отполированным дождями и ветром, они выглядели монолитными. Не виднелось не то что пещер, но даже крупных трещин.

Речная долина (если ее можно так назвать) была загромождена валунами, будто здесь когда-то прошел ледник. Овальная гладкая галька сменилась камнями с острыми гранями, откосы стали круче, да и само русло утратило правильный профиль. Вода уже не журчала, а пенилась и дробилась у валунов, ревела на перекатах.

Продвигаться далее приходилось с черепашьей скоростью, а баранку крутить как беличье колесо.

Стрелка спидометра приросла к нулевой отметке. Машина кренилась то на левую сторону, то на правую, грозя опрокинуться. Колеса пробуксовывали, то и дело приходилось переключать скорость на заднюю, и уже дважды я чиркнул крылом о гранитные глыбы.

Мы углубились совсем ничего, а мои руки уже дрожали от напряжения. Бедняжку Ирину мотало как марионетку. Идти пешком было бы куда удобнее и, несомненно, быстрее, но мы помнили о змеях. Ирина до рези в глазах вглядывалась в скопления камней, но ни одного аспида пока не заметила.

Ценой невероятных усилий мы продвинулись вперед метров на восемьсот, считая по прямой. Если же сложить все зигзаги, то, думаю, набралась бы добрая дюжина километров.

Перед вторым поворотом ущелье несколько раздалось вширь, образуя в плане гигантский овал, заваленный плоскими каменными плитами, Которых с лихвой хватило бы на постройку пирамиды Хеопса. А посреди реки красовалась гранитная глыба, как две капли похожая на пьедестал знаменитого памятника Петру.

Я ударил по тормозам.

— Все! Перекур! Если верить твоему папаше, до цели осталось полтораста — двести метров. Думаю, это сразу же за поворотом. Ничуть не сомневаюсь, что за нами шпионят, поэтому предлагаю немного поупражняться с теодолитом. Согласна?

Она снова огляделась, я тоже. Все спокойно. Ни змей, ни прочей живности. Безжизненное каменистое пространство.

Я полез в «бардачок» за сигаретами.

— Иринка, а где сыворотка?

Она вскинула на меня округлившиеся глаза.

— Я просил тебя взять пакет с сывороткой и шприцами, — напомнил я. — Где он?

— Дима! Я оставила его на столе. Сама не понимаю как.

— С тобой можно иметь дело, куколка, — не удержался я от колкости.

— Не надо, пожалуйста, — поморщилась она. — Видишь, их тут нет.

— Я, между прочим, отстаиваю твои интересы. Но раз ты такая храбрая — вылезай.

Не без опаски мы покинули салон.

Оставив Ирину у машины, я вооружился рогатиной и прошел вдоль бережка, затем обошел с десяток каменных плит. Нигде ничего.

— Дима! — послышался встревоженный голос Ирины. — Подойди-ка сюда.

— Что случилось?

— Подойди быстрее.

— Ну?

— Ближе, бестолочь!

Я ничего не понимал, но встал рядом с ней, как она хотела.

Она покачала перед моими глазами круглым зеркальцем, зажатым в ладони.

— Видишь? Ты был прав…

В какой-то момент в зеркальце мелькнул гребень противоположной стены с крохотной человеческой фигуркой в черном халате и высокой остроконечной шапке, сразу же напомнившей мне колпак дервиша.

Но Ирина слишком нервничала и никак не могла поймать оптимальный угол.

— Дай-ка мне…

Я навел зеркальце на гребень, но там уже было пусто, соглядатай, скорее всего, догадался по солнечному зайчику, что обнаружен, и поспешил схорониться.

Эх, напрасно я поторопился! Что стоило рассмотреть этого типа через глазок теодолита, с комфортом устроившись в салоне?! Но, как говорится, умная мысля приходит опосля.

Тем не менее сам факт слежки не вызывал сомнений. Как, впрочем, и удивления.

— Молодец, Иринка! — Я решил приободрить ее. — Какая ты у меня наблюдательная! Эти прекрасные глазки с поволокой видят насквозь.

Ее щеки порозовели.

— Наконец-то я дождалась комплимента. Тебе не кажется, что это был дервиш?

— Признаться, мелькнуло что-то в извилинах. Здесь мы уже часа четыре. Я имею в виду Ак-Ляйляк. За это время он вполне мог добраться. Впрочем, он или другой — какая разница? Мы ведь знали, что за нами будут следить, поэтому давай сделаем вид, что ничего не заметили, и приступим к съемкам. — Я огляделся. — С точки зрения науки, которую я представляю, здесь идеальное место для водохранилища.

Ирина прыснула.

— Верхний бьеф, нижний бьеф, привязка, развязка, — продолжал я. — Сейчас я установлю теодолит, а ты, милая, попрыгай немножко своими хорошенькими ножками по этим камушкам. Как козочка.

— Я смотрю, тебя потянуло на лирику.

— Почему бы и нет? Горы всегда вдохновляли истинных поэтов. А ты, моя прелесть, запомни главное. Рейку нужно держать цифрами вниз, поскольку в окуляре получается перевернутое изображение. Поняла?

— Какая, к дьяволу, разница, как ее держать? И так никто ничего не поймет.

— Милая, один известный шпион попался на том, что иначе завязывал шнурки. Не стоит следовать его примеру.

— Ладно, — улыбнулась она. — Давай эту дурацкую рейку.

— Держи!

— Куда мне идти?

— Во-он на тот камешек, — я указал на глыбу посреди реки, до которой можно было спокойно добраться по цепочке выступающих из воды камней, а сам установил треногу и принялся закреплять на ней прибор.

— Ой! ой! Спасите! — послышался ее визг, от которого меня бросило в дрожь.

Но ничего страшного не приключилось.

Девушка просто поскользнулась на мокром камешке и угодила в поток, набрав полные сапоги воды.

Продолжая визжать, она выскочила на берег:

— Димка, спасай! Не то мои бедные ноги превратятся в две ледышки!

Я усадил ее на переднее сиденье «уазика» и стянул мокрые сапоги. Ирина ничуть не преувеличивала. Ледышки и есть.

Взяв полотенце, я досуха растер ее ступни и икры и начал их массировать, вызывая приток крови.

У нее зуб на зуб не попадал.

— С-сейчас бы глоток ч-чего-н-нибудь… — заикаясь, проговорила она.

— Ладно, заслужила… — Я укутал ее ноги полотенцем, затем достал свою сумку и выудил с самого дна бутылку «Старого Таллина».

Она обомлела:

— Откуда, Димочка?

— Я же говорил, что приготовил маленький сюрприз. Правда, предназначался он, чтобы отметить находку сундучка, но не могу же я позволить, чтобы прекрасная женщина страдала от переохлаждения. Только немного, ладно? Пару глотков.

— Дима, ты — прелесть! — Подавшись вперед, она подарила мне долгий поцелуй. Ее нога шаловливо скользнула по моему бедру.

— Не будем дразнить добрых чабанов. — Я поднялся, борясь с внезапно вспыхнувшим желанием.

— Но ведь мы — муж и жена?

— В горных селениях секс в машине не поощряется даже между супругами.

— Димка, какой же ты… — Она не договорила. — Ладно, сегодня тебе все прощается. — Достав стакан, она налила половину и бережно завинтила пробку. — За сегодняшнюю ночь! Или тоже скажешь: «не будем дразнить доброго Абдунасима…» — спародировала она мой тон.

Я рассмеялся:

— Ловко ты меня отбрила! Однако же рейки тебе не избежать. Обувай мои сапоги и прыгай вон на ту плиту. Приближаться к речке тебе опасно.

— Обойдемся как-нибудь без ваших сапог, господин профессор! — Она вскочила и, подхватив рейку, босиком побежала к каменной плите.

Я закрепил наконец теодолит и навел трубку.

Ирина уже стояла на шероховатой поверхности, картинно подбоченясь.

— Неплохо смотритесь, госпожа геодезисточка, — констатировал я, регулируя резкость. — Так бы и освободил вас от этих джинсов!

— Поздно спохватились, господин профессор! — отрезала она. — Теперь эти джинсы не снимаются.

Я собирался ответить в том же духе, но в следующую секунду мой язык прилип к гортани.

В каких-то полутора метрах за спиной Ирины, почти сливаясь с рейкой, раскачивалась поднявшаяся кобра с раздутым капюшоном.

Ничего не подозревавшая Ирина кокетливо поглаживала пальцами ног теплую каменную плиту. Штанины были закатаны до колен, обнажая стройные загорелые икры.

Не помню, когда в последний раз я ощущал такую беспросветную беспомощность. Подоспеть на выручку одним прыжком, опередив кобру, я не мог — между нами было метров пятнадцать. Не мог и предупредить об опасности Ирину. Ее испуг, как и любое резкое движение, привели бы к молниеносной атаке страшного аспида.

Невероятным усилием воли я заставил себя улыбнуться.

— Милая, накануне я битый час втолковывал тебе, как держать рейку, а ты так и не поняла.

— А как надо?

— Сейчас покажу. Ты только замри и не шевелись, не то собьешь мою наводку… — Говоря так, я будто невзначай поднял с земли одну из рогатин и двинулся к плите.

Кобра встала еще выше и теперь пружиняще отгибалась назад, готовясь к прыжку, а ее раздутый капюшон походил на уши бешеного слона.

— Ты держишь рейку как веник, — продолжал я бессмысленный треп, не смея прибавить шагу, из опаски еще более раздразнить змею. — Как чертову метлу. Как сучье помело.

Глаза Ирины потемнели.

— Почему ты так со мной говоришь? Вот как брошу…

— Я те брошу, сучка! — заорал я. — Попробуй только!

Она окаменела от неожиданности, зато я продвинулся еще на три метра.

Кобра прогнулась, как опрокинутый вопросительный знак.

Я запаздывал, запаздывал!

— Ах, так! Да пошел ты со своей рейкой! — Ирина в бешенстве отшвырнула ее в сторону.

В ту же секунду кобра прыгнула.

Но на ничтожный миг я опередил ее, падая на камни и выпростав вперед руку с вытянутой рогатиной.

До сих пор не пойму, каким чудом мне удалось перехватить в воздухе упругую сильную ленту, да еще отшвырнуть рогатину вместе с обвившим ее гадом в сторону. Сплетясь, они улетели за камень. А рассеченная бровь и ушибленное колено — недорогая плата за избавление.

Ирина будто взвилась с камня. Вихрем пронеслась она мимо меня, едва касаясь кончиками пальцев земли, и остановилась только на середине речки, спрятав лицо в ладонях. Ледяная вода запенилась вокруг ее колен.

— Ирина, милая… — позвал я, но она не откликалась.

Я подошел и прижал ее к себе:

— Успокойся… Это нелепая случайность… Вроде выигрыша в антилотерее…

Продолжая уговаривать ее как маленького ребенка, я подхватил ее на руки и отнес на берег.

— Ноги опять как ледышки… Сейчас я сделаю массаж.

Внезапно она вырвалась из моих объятий, подбежала к «уазику» и, забравшись на заднее сиденье, громко хлопнула дверцей.

С ней что-то происходило. Возможно, ей стоило побыть сейчас одной.

К нервной дрожи, которую, признаюсь, я испытывал, добавилась другая, вызванная тем, что я тоже набрал полные сапоги воды. Разуваясь, заметил на своих руках кровь. Рассеченная бровь продолжала кровоточить, хотя и не сильно. Присев на корточки, я зачерпнул воды и омыл ранку.

Скверная история! И надо же, чтобы она случилась в первый же день!

Раздался щелчок приоткрывшейся дверцы.

— Подойди… — услышал я ее странно высокий голос.

Ирина полулежала на заднем сиденье, совершенно обнаженная, закинув правую ногу на спинку водительского места.

В ее ставших бездонными глазах горел неистовый призыв, страстное, до бешенства, желание, не признающее никаких преград.

— Возьми меня… сейчас… быстрее… ну же! — горячечно шептала она.

Мне казалось, что я вполне изучил Ирину, мир ее эротических желаний, пик удовлетворения которых сводился к плавным оргазмам с легким придыханием и румянцем на щеках. Но сейчас со мной была совершенно другая женщина. Словно некая завесь разорвалась в ее душе, и она очутилась в зоне неведомого прежде блаженства. «Еще, еще…» — в экстазе молила она, и этот шепот переходил в стон, а тот — в крик. В ней будто включился молчавший доселе генератор наслаждений, и я утонул в его ликующих волнах.

Но вот любовная лихорадка дала нам небольшую передышку. Ошеломленная своим открытием, Ирина прижалась ко мне.

Должно быть, я еще сохранил какие-то крупицы разума, потому что уловил легкое движение снаружи и обернулся.

К заднему запыленному стеклу прижалась мордой огромная, невиданных размеров кобра. Разглядывая нас, она насмешливо скалила зубы.

 

XVI

Эолов город

Теперь-то я лучше понимаю, каким образом люди умирают от страха.

И если в тот раз я не окочурился на месте, то лишь потому, что пребывал в ином измерении, куда перенесла меня Ирина.

Но уже в следующую секунду наваждение рассеялось.

Конечно, это был никакой не аспид, а обыкновеннейший ишак, длинноухий упрямец, персонаж бесчисленных историй и анекдотов.

Откуда он взялся — неизвестно, но имело смысл сделать допущение, что он везет некоего седока.

Стремглав натянув брюки, я выбрался из машины.

Ишак по-прежнему стоял, прижавшись мордой к стеклу, — это существо столь же любопытно, как и упрямо, а на нем восседал, почти касаясь ногами земли, парень лет двадцати с непокрытой головой. На нем был темно-синий стеганый халат, подпоясанный кушаком, и кауши, но копна пшеничных волос и многочисленные веснушки вокруг курносого носа выдавали в нем европейца.

По его задумчивому, как бы не от мира сего лицу трудно было судить, наблюдал ли он за нашей любовной схваткой. Вряд ли. Слишком много пыли осело на заднем стекле. Я надеялся, что Ирина быстро приведет себя в порядок.

— Здравствуйте!

У него были серые мечтательные глаза, тонкие обветренные губы и заостренный подбородок.

— Я слышал крики. Что-нибудь случилось? — Голос такой же кроткий, как и взгляд.

— Жену чуть не ужалила змея, — ответил я. — Но все обошлось.

— Надо быть осторожным, — отозвался он бесстрастным тоном, каким советуют переходить улицу на зеленый свет. — Здесь встречаются змеи.

— Много?

— Тут не очень. — Он подумал немного и добавил фразу, заставившую меня вздрогнуть: — Много змей дальше, где эолов город.

«Эолов город!» Город в кишлаке! Но убей Бог, если я знаю, что это такое.

Хлопнула дверца. Ирина появилась во вполне аккуратном виде.

— А где находится этот город? — поинтересовался я.

Он меня не слушал, потрясенно разглядывая Ирину.

Я повторил вопрос.

— А вы кто? — в свою очередь спросил он. — Я никогда не видел вас в кишлаке.

— Мы — гидрологи, работаем над проектом малой ГЭС. Меня зовут Дмитрий Сергеевич, а это — Ирина Вячеславовна, моя жена и по совместительству геодезистка. По-моему, весть о нашем приезде облетела уже весь кишлак. А вы разве не слышали?

Он снова посмотрел на Ирину и вздохнул так горько, словно я разбил его хрустальную мечту. Отвечать на мои вопросы он явно не торопился. А может, и вовсе не собирался.

— А вы не хотите представиться, молодой человек? — Ирина пришла мне на помощь, адресовав парню одну из своих улыбок.

— Костя, — зарделся он.

— Вот уж не думала, что в Змеином ущелье можно так запросто встретить симпатичного русского парня!

— Это правда, — кивнул он. — Местные сюда не ходят.

— Вы, стало быть, не местный? — мягкими коготками продолжала тормошить его Ирина.

— Нет, — мотнул он головой. — Я — каменотес. Из города. Работаю в основном по мрамору и граниту. Ну знаете, плиты, памятники, надгробья… — Паренек стал заметно разговорчивей. — По ганчу тоже умею… У местных мода на решетки и узоры из ганча. Вот я и делаю. А мне за это разрешают брать мрамор. Я тут мраморную жилу нашел редкой расцветки…

— Значит, решетки для айванов и стойки для ворот, которые мы видели в кишлаке, — ваших рук дело? — уточнил я.

— Ага, — кивнул он. — Не все, конечно, но многие.

— Надо же! Такой молодой человек и уже — опытный мастер! — уважительно воскликнула моя милая плутовка.

Костя расцвел:

— В нашей семье это наследственная профессия.

— То есть вас отец научил?

Он сразу же помрачнел:

— Отец умер. Давно. Попал в аварию.

— Извините…

Он снова благоговейно воззрился на Ирину:

— А хотите, сделаю памятник для вас? Из цельного куска. Розовый, с черными прожилками. Очень красиво. Просто так, без денег.

— Нет, Костя, спасибо! — поспешил я остудить его пыл. — Мы с женой хотим еще немножко пожить. Лет так сорок — пятьдесят.

— Ну и что? — простодушно удивился он. — Одно другому не мешает. Это же мрамор! Сохраняется сотни лет! Поставите где-нибудь в сарайчике, а когда понадобится, возьмете. — Поскольку он постоянно обращался к Ирине, нетрудно было сообразить, что надгробье для меня он с удовольствием вытесал бы хоть сейчас.

— Хорошо, мы подумаем. А куда вы направляетесь, Костя? Если, конечно, не секрет.

— Выпилил вчера хороший кусок. Нужно привезти.

— На ишаке?

— Ну да. Запрягу его в волокушу, а камень — на нее.

— И потянет?

— Еще как! Я на нем уже целую гору перетаскал. Не смотрите, что он с виду такой замухрышка. Тянет, как трактор.

— Костя, вы упомянули какой-то город… Эолов, да? Это древнее поселение?

— А вы разве не знаете? — Он вытаращил глаза, потрясенный нашим невежеством.

— Мы ведь не местные, приехали с Севера…

— А-а… — протянул он. — Тогда конечно. Вообще-то, Эол — это бог ветров по греческой мифологии. По его имени такие города и назвали.

Для меня все это было китайской грамотой.

— Какие — такие, Костя?

— Ну, понимаете, в скалах могут попадаться песчано-щебенистые прослойки. Ветер постепенно выдувает их. Плюс осадки. Вот и получаются города.

— Хм! Любопытно бы взглянуть.

— В чем же дело? Идите со мной и увидите.

— Это далеко?

— Да нет же, сразу за поворотом.

Я прикинул: до поворота было метров двести. Двести метров по местности, где из-за первого же камня может выпрыгнуть змея. Ох, Паша-ака, что-то не верится в их миролюбие.

— Дорогая, ты поскучай пока в машине, а я прогуляюсь и быстро вернусь.

— Я с тобой, — храбро ответила она, угадав мои опасения. — Не волнуйся, я не истеричка. А если что, Костя нас предупредит. Правда, Костя?

— Конечно, — ответил тот, гордясь возможностью хоть в чем-то оказать ей любезность. — Они меня как огня боятся.

Я быстренько влез в мокрые сапоги, сунул Ирине рогатину, сам взял вторую, и мы двинулись за нашим странноватым провожатым. Вернее, за осторожно переступавшим среди камней ишаком, который так переполошил меня.

Вид, открывшийся за поворотом, заставил в буквальном смысле слова потерять дар речи.

Теперь стены ущелья напоминали одновременно колоссальную крепость с башнями и бойницами, сказочный причудливый замок и составленные в ряд десятки гигантских статуй с острова Пасхи. Потрясающее произведение стихийных сил, музей под открытым небом, созданный самой природой. Сюда бы возить туристов да набивать карманы валютой. Никаких наркотиков не надо.

— Боже! Какое чудо! — вырвалось у Ирины.

— Вот это и называется эолов город, — пояснил польщенный Костя.

Стены были испещрены тысячами отверстий, пещерок и трещин, самой разнообразной формы и размера. Видимо, на славу потрудились не только Эол вкупе с осадками, но и птицы, заселившие этот необычный город.

Сплошное великолепие тянулось метров на триста. Здесь ничего не стоило устроить великое множество тайников. Воображение рисовало клубки змей, таящихся в бесчисленных расщелинах, прорывших в недрах эолова города мириады ходов.

— А там я набираю ганч, в мешки. — Костя кивнул на ишака. — Как раз хватает на две литые решетки. Их тут называют панджара. Вам не нужно? — Вопрос, естественно, был адресован Ирине.

— Спасибо, Костя. Пожалуй, нам пора. Не будем вас задерживать.

— Хорошо, — вздохнул он. — Помните о змеях. Их тут полно. Есть пожива. Птенцы, птичьи яйца и все такое прочее. Ну, ладно! Если все-таки надумаете насчет памятника, спросите дом Мумина-бобо, я у него остановился.

— У гадальщика?

— Ну да. Он одинокий, места хватает.

— В том числе и для Павла-змеелова?

— Ну, Павел мне не помеха. Он приезжает редко, на несколько дней.

— А что, этот Мумин-бобо и вправду хороший предсказатель?

— Ему здесь верят. Как-то раз я сам слышал, как он советовал одному чабану поменять коня. Тот не послушал, и через несколько дней лошадь сбросила его на камни.

— Чудеса… Ладно, Константин. Спасибо за интересную экскурсию, но нам и вправду пора. Не обещаю, что клюнем на ваше предложение по поводу памятников, но в гости заглянем обязательно.

— Приходите, я покажу вам свою мастерскую.

По бережку мы вернулись к машине.

— Кажется, этот мальчик по уши влюбился в тебя, — сказал я Ирине.

Она посмотрела на меня загадочно-величественным взглядом.

— И должен признать, я его понимаю. Ты сегодня выглядишь потрясающе.

Она с нежностью взяла мою руку:

— Дима, давай просто посидим немного рядышком. Мне так хорошо, если бы ты знал! Даже плакать хочется…

— Зачем же так грустно, милая? — Я погладил ее по волосам.

— Это ущелье, речка, эти камни… Мне кажется, я запомню их на всю жизнь. Дима, а может, сейчас самый счастливый момент в нашей жизни? И ничего подобного не повторится никогда… — На ее глаза навернулись слезы.

— Ты пережила сильный стресс, понимаю…

— Ничего-то ты не понимаешь. — Она прижалась ко мне, доверчиво склонив голову на мое плечо. — Хочу сказать тебе одну вещь, потому что ты стал вдруг таким родным…

— Ты знаешь, где тайник? — несколько поспешно высказал я догадку.

— Нет, Дима. Клянусь, что не знаю. Папа мне не сказал. Не потому, что не доверяет или считает болтушкой. Просто он уверен, что знать об этом опасно. Но…

— Что?

— Завтра мы уедем отсюда.

— С сундучком?

Она спрятала голову на моей груди.

— Дима, не спрашивай меня ни о чем! Я не могу сказать, я дала слово. Но клянусь, с тобой ничего не случится. Я хочу, чтобы мы были счастливы, пусть и ненадолго… Ты мне веришь?

Если все, что произошло после нападения кобры, было игрой со стороны Ирины, то следовало признать ее гениальной актрисой. Какой мужчина не почувствует себя польщенным, когда женщина открывает ему свое сердце!

— Только одно слово, милая: из меня сделали приманку?

Не поднимая головы, она с силой вцепилась в мои плечи.

— Да или нет?

Наконец до меня донеслось:

— Завтра ты узнаешь все…

Я взял ее голову в руки и заглянул в затуманенные глаза:

— Ира, милая, завтра может оказаться слишком поздно. Если ты что-то знаешь, скажи сейчас. Мы вместе подумаем, как выкрутиться. Ради нашего счастья, Ира, умоляю, доверься мне!

— Ну почему ты мне не веришь?! Если бы я хитрила, то просто промолчала бы. Дима, не мучай меня! Потерпи до завтра. Поздно не будет. Может, завтра мы будем далеко отсюда. Или… Все, молчи! — Ладошкой она закрыла мне рот.

Я опустил веки, выражая покорность судьбе.

Через минуту она поднялась:

— Где эта проклятая рейка? Обещаю держать ее как положено. Давай, Дима, поработаем хотя бы до возвращения Константина. Пусть он видит, что мы заняты делом. И тот, наверху, пусть тоже видит.

— А как же кобры?

— Не такая уж я трусиха, как тебе показалось.

— Тогда карабкайся на камень посреди речки. И постарайся не искупаться.

На сей раз обошлось без приключений.

Ирина ловко взобралась на пьедестал и выставила рейку, как я ее учил.

Я не случайно послал ее на этот камень. Наводка теодолита позволяла заодно пройтись по противоположному гребню. Но там было безлюдно.

Прежде чем со стороны эолова города показался Константин, понукавший своего ишака, мы успели снять десятка три отметок, при этом я добросовестно записывал показания в блокнот. Ирина хоть и трусила, но рейку держала твердо. Вообще, эта изнеженная красотка явно уродилась в батяню с его железной волей.

Костя вел ишака по мелководью. Тот тащил за собой подобие металлического корыта, на котором покоился мраморный параллелепипед и несколько кусков помельче.

Поравнявшись с «уазиком», каменотес остановился и некоторое время наблюдал за нашей работой.

— Вы и вправду все здесь затопите? — хмуро спросил он.

— Если и затопим, то еще не скоро. Сначала надо составить проект. Хотя, вероятнее всего, водохранилище будет выше по течению.

— Значит, мой мраморный карьер уйдет под воду? — Он неприязненно покосился на меня.

— Не знаю, Костя, надо посмотреть.

— Эх, лучше бы вы не приезжали! — горько вздохнул он. Его «вы» адресовалось исключительно мне.

Я поспешил успокоить парня:

— Костя, иногда от проекта до строительства проходят долгие годы.

— Хорошо бы… — буркнул он, снова уставясь на Ирину.

Я вдруг понял, что кротость — далеко не единственная и отнюдь не главная черта его натуры.

— Так вы придете в гости? — Можно было понять и так, что он спрашивает одну Ирину.

Столь откровенная демонстрация симпатий начала меня раздражать.

— С удовольствием, но мы уже приглашены. На сегодняшнюю свадьбу. Вы тоже будете?

— Я не хожу на свадьбы.

— Отчего же?

— Не хожу и все!

— Дело хозяйское, но мы лишены возможности последовать вашему примеру.

— Ну, приходите завтра.

— Не хотелось бы обещать наверняка. Кто знает, как сложатся обстоятельства.

— А можно, я к вам приду?

— Опять же, Костя, неизвестно, когда мы будем у себя.

— Ничего, я подожду.

Вот привязался! Похоже, придется нанести ему визит.

— Ладно, Костя, до свидания!

— Ну, я пошел?

Мне до умопомрачения захотелось вдруг послать его подальше, но я нашел силы улыбнуться:

— Давай, дружище! Топай с Богом!

— Костя, не сердитесь на нас. Сегодня мы и вправду очень заняты. Но завтра обязательно зайдем посмотреть вашу мастерскую, — ласково напутствовала его Ирина.

Он зыркнул на меня как на досаднейшую помеху, затем надолго — в бессчетный уже раз — задержал взгляд на Ирине, прелести которой были туго обтянуты джинсами и тонкой блузкой.

Снова вздохнув (его вздохи я тоже устал считать), он шлепнул сероухого по крупу.

— Пошел!

Когда они удалились на достаточное расстояние, я устроил Ирине легкую головомойку.

— Милая, где та веселенькая одежка, которую Дадо приготовил специально для тебя? Он мудрый человек, знал, что делает. Ты согласна, что переизбыток внимания нам сейчас ни к чему? Будь добра, надень завтра подаренные шаровары.

— Дима, они такие уродливые!

— Здесь тебе не Невский!

— Может, мне и на свадьбу вырядиться как пугалу?

— Не стал бы возражать.

— Значит, тебе все равно, как я выгляжу?

Поняв, что диалог ведется в непересекающихся плоскостях, я предложил собираться в обратный путь.

Я специально немного потянул, чтобы не перегонять Костю. Пусть парнишка спокойно доберется до своей кельи и не мозолит мне больше глаза.

Но оказалось, что отделаться от него не так-то просто.

Когда я подрулил к лагерю, нам предстала этакая жанровая сценка. Под карагачами стоял столик, накрытый для чаепития, а за ним чинно восседали Абдунасим, Павел, Боки и… Костя. Рядом с нашим грузовиком стоял «артистический» автобус, а чуть дальше пощипывал травку сероухий. Волокуша с мрамором осталась на проселке. Скромняга Константин не стал откладывать дела в долгий ящик и сразу же свернул к нам на огонек.

Вся компания наблюдала за нашим приближением.

— Я же предупреждал! — воскликнул Павел, едва мы подошли к столу. — Осторожность и осмотрительность! Змея никогда не нападает первой.

Значит, Костя все уже выболтал.

— Однако же напала! — довольно резко возразил я. — Без малейшего повода с нашей стороны.

— При этом Дима совершил героический поступок и спас мою жизнь, — сгладила мой выпад Ирина.

— Вы просто не заметили ее, — уверенно заявил Павел. — Она, вероятно, грелась на камне, а вы встревожили ее покой.

— Видели бы вы, как эта тварь встревожила покой Ирины!

— Хорошо то, что хорошо кончается. Нет, ручаюсь, это редкостное исключение. Такое бывает только с новичками.

— Зато Константин показал нам эолов город, — поспешно вставила Ирина.

— Эолов город? — переспросил Абдунасим. За время нашего отсутствия он привел лагерь в божеский вид. Известие о нападении змеи определенно встревожило его, но, видя мое раздражение, он взялся помочь Ирине уйти от взрывоопасной темы. — Что такое «эолов город»?

— Вы, наверное, имеете в виду эти каменные финтифлюшки? — уточнил Павел.

— Это не финтифлюшки, а чудо природы!

— Таких чудес я могу показать вам до одури.

Боки вертел головой, не понимая, видимо, о чем идет речь.

— Вы не правы, Павел, это же сказка! — воскликнула Ирина. — Вам, Абдунасим, тоже надо посмотреть. И вам, Боки, вместе с вашими гуриями.

— Э-э, наши гурии очень капризные, — отозвался Боки. — Им нравится, когда любуются ими. Но только не наоборот. — Он поднялся. — Рахмат за чай и за приятную компанию. Пойду. Надо готовиться к выступлению.

— Разве вы тоже выступаете?

— Нет, конечно, — рассмеялся он. — Но на мне аппаратура, освещение… — Посмотрел на часы: — Скоро начнем. Обязательно приходите. — Он двинулся к своему автобусу.

Поднялся и змеелов, кивнув Константину:

— Пожалуй, и нам пора. Айда, Костя. Сыграем пару партий в нарды, пока есть время.

Костя встал с таким хмурым видом, будто ему предстояла дорога на эшафот.

Ирина убежала в вагончик, шепнув мне, что должна смыть с себя эту проклятую пыль. Дверь с шумом захлопнулась, звякнул засов.

Мы с Абдунасимом остались вдвоем.

— Какие новости, Абдунасим? — поинтересовался я.

— Всякие, — вздохнул он. — Здесь плохо представляют, что творится в Западной Европе или в Австралии, но любая кишлачная новость каким-то загадочным образом очень быстро достигает каждого уха. Сегодня народ собирается в двух местах: перед домом Джамала и рядом с клубом, где имеется небольшой базарчик. Я потолкался и там, и там. Много слушал, кое-что говорил.

— О чем же толкует народ?

— О том, что нынче в кишлаке много приезжих. В общем-то, кроме нас да еще артистов, остальных здесь хорошо знают. Это родственники жениха и невесты из долины, Павел, Костя и три торговца, которые привезли разный товар. Все они время от времени появляются в кишлаке, но такого, чтобы все съехались сразу, никто не помнит.

— Ты забыл дервиша, — подсказал я.

— Да, еще дервиш.

— Он не попадался тебе на глаза?

— Нет, но он уже в кишлаке. Видели, как он молится на коврике.

— А что говорят о нас?

Абдунасим поднял на меня серьезные глаза:

— Напрямую никто ничего не скажет. Надо догадываться — по глазам, по голосу, по намекам.

— Ну и что тебе подсказывает интуиция?

— Если по-честному, Дмитрий-ака, никто не верит в малую ГЭС. Люди уже забыли, когда государство строило здесь что-нибудь. Они считают, что мы приехали с другой целью. Может, с какой-то проверкой. Или узнать, кто не платит налоги. Но… — Он осекся.

— Говори, Абдунасим.

— Через день-другой они начнут связывать наш приезд с именем Гафура Мирзоева. И тогда мы уже ничего не сможем. Думаю также, что Джамал постарается узнать, кто нас послал. Времени очень мало, Дмитрий-ака. Действовать нужно быстро. Если завтра не взять то, за чем приехали, не возьмем уже никогда.

Он был прав на все сто, славный Абдунасим. Но ускорить события было не в моей власти. Оставалось ждать.

 

XVII

Свадебный той

На площади перед домом Джамала пылали два огромных костра, выхватывая из темени оранжевую полусферу.

Между ними, в плотном кольце зрителей, кружились две танцовщицы, которым аккомпанировал на бубне парень в халате и тюбетейке. Ритм бубна то почти затихал, то гремел неистовой дробью, и, подчиняясь ему, девушки переходили от плавных па к стремительным пируэтам, напоминавшим вращение юлы. Тонкие, гибкие, они демонстрировали отточенную пластику, где каждое движение кисти, всякое покачивание головы имело глубокий смысл, понятный лишь тем, кто впитал эту культуру с молоком матери. Вот чередование ударов достигло некой запредельной частоты, и публика разразилась восторженными криками и шквалом аплодисментов.

Нежданно рядом появился Павел:

— Добрый вечер, друзья! Мне поручили сегодня опекать вас. Пойдемте со мной.

Мы прошли через распахнутые ворота под балаханой, где на лавочках сидели все те же седобородые аксакалы (а может, и другие). В обширном дворе (по меньшей мере втрое превышающем владения Дадо) среди цветников стояли накрытые столы, выстроенные буквой «П». За ними на специальных рамах — впритык друг к дружке — висели большие ковры, как бы образуя стены зала под открытым небом. Среди ветвей деревьев неназойливо горело несколько лампочек: их свет позволял видеть закуски и в то же время не слепил глаза.

Гости — большей частью мужчины, как в халатах, так и в костюмах, — только-только рассаживались по местам и, кажется, нас пока не замечали. Женщин было мало, но само их присутствие за общим свадебным столом свидетельствовало об определенных успехах эмансипации в этом далеком селении. Впрочем, горянки всегда отличались более свободными нравами, чем их соплеменницы из долины.

В глубине двора, возле двух огромных котлов, колдовали ошпозы — мастера готовки свадебных угощений.

Павел указал в сторонку, где на затемненной площадке под деревьями, усыпанными сочными плодами, примостились три или четыре небольших столика, тоже сервированных.

— Здесь удобнее, — сказал он, подводя нас к одному из них. — Вы не возражаете?

— Ничуть.

Я оценил дипломатичность Джамала. Приготовив нам отдельный столик, он ограждал нас от излишнего любопытства и одновременно давал возможность спокойно наблюдать за брачной церемонией.

Среди тарелок и блюдечек со сладостями и холодными закусками стояло несколько фарфоровых чайников — белых, синих и красных. Я потрогал белый — горячий, синий — то же самое. Красный был холоден, будто его держали в холодильнике. Я снял крышку и принюхался.

Павел улыбнулся:

— Разобрались? Наливайте. Нам ждать общей команды не обязательно.

Я не заставил просить себя дважды и на треть наполнил пиалы.

— Друзья! — взял слово Павел. — Я хочу выпить за то, чтобы между нами не оставалось никаких недоразумений. Вы немного сердитесь на меня, так?

— Ну что вы, Павел! — возразила Ирина.

— Спасибо, вы — добрая женщина, — ответил он, — но Дима все-таки считает, что я перехвалил своих подопечных и тем самым повлиял на вашу бдительность. Хлебом клянусь, ничего подобного! Представьте себе, что вы каждый день ходите через парк, где многие люди прогуливают собак. Обычно ничего не случается. И все же раз в году какой-нибудь глупый пес кусает прохожего. Вы же не станете из-за этого обходить парк стороной?

— Значит, нам попалась глупая змея?

— Очень глупая. Или сумасшедшая. Или же — я придерживаюсь именно этой версии — вы не заметили ее и опасно приблизились.

— Ладно, Павел, — вмешался я. — Если я и был немного взвинчен, то это прошло. Прошу меня простить за излишнюю резкость. Тем более что Ирину спасла рогатина, которой вы посоветовали обзавестись. Целиком поддерживаю ваш тост.

Мы выпили. Водочка оказалась самого высокого качества.

— Павел, а вы, наверное, потомственный змеелов? — поинтересовалась Ирина.

Он грустно покачал головой:

— Увы! Жизнь заставила. Еще семь лет назад я относился к этим изящным созданиям с тем же ужасом и отвращением, что и большинство людей.

— Всего лишь семь лет?

— Это весьма поучительная история. Могу рассказать, если есть желание слушать.

— Расскажите.

Павел плеснул нам из того же чайничка и начал:

— Если бы кто-нибудь раньше нагадал мне, что я буду змей ловить, рассмеялся бы в лицо этому человеку. Только никому не дано знать своей судьбы…

Я, вообще-то, кадровый военный. Капитан. Служил здесь, в ТуркВО. Здесь же, под Ленинабадом, получил квартиру, надеялся дорасти до больших звездочек. А оно вон как обернулось. После развала Союза остался я не у дел. Специальности никакой, а семью кормить надо. У меня жена и двое сыновей. Жена тоже осталась без работы, предприятия закрывались одно за другим. Словом, бедствовали мы по-черному. А главное — никаких перспектив. Притом, подняли голову националисты. Был момент, в автобус не войдешь, чтобы тебя не обозвали по-всякому. Вот и решили мы на семейном совете перебраться в Россию, хотя никакой родни там не имели. Все наши корни здесь, в Средней Азии.

Ну, продали кое-какие вещички, собрали деньжат, сколько могли, и отправился я на разведку. А тогда прошел слух, что некоторые области Центральной России принимают переселенцев и даже выделяют им стройматериалы… — Он махнул рукой. — Чего там долго рассказывать! Направили меня в один колхоз… Глухомань, бездорожье, грязь, дожди, болота… Да оно бы и ничего, выдюжил бы как-нибудь. А хуже всего — местные мужики, свой же брат русак. Косятся так, будто я у них хлеб со стола краду. Пьянство, мордобой, лень беспросветная… Покрутился я так целый год, пока не понял: там я чужой, но и здесь родным не стану, хоть вывернусь наизнанку. Так чего шило на мыло менять? На старом месте у меня, по крайней мере, крыша над головой есть. А на своей исторической родине никому мы не нужны — ни я, ни мои дети.

Может, кому-то больше повезло, не знаю, многие ведь уехали, дай им Бог удачи!

Ну вот. Вернулся, значит… А в поезде разговорился с одним старичком, он меня и надоумил. Змеиный яд всегда в цене, говорит. Та же самая валюта. Работа непыльная, на свежем воздухе, и никакого начальства. На кусок хлеба всегда будешь иметь, а со временем и на домик в России скопишь, не с протянутой рукой приедешь, а барином.

Да я же не знаю, с какой стороны к этим тварям подходить, отвечаю, а у самого — душа в пятки. От одного слова «змея» меня в дрожь бросало.

Ничего, усмехается он, голь на выдумку хитра. А для начала достань книги по герпетологии, ты человек грамотный, разберешься. Зайди в серпентарий, разыщи опытных змееловов, посоветуйся… Ну вот! Переборол я свой страх и теперь ни о чем не жалею. Мази разные научился делать, притирания… Клиентов — хоть отбавляй… — Он умолк и залпом осушил свою порцию.

— А в Россию не тянет?

— Кто меня там ждет?! Никому мы не нужны… А здесь — почет, уважение. В одном только Ак-Ляйляке у меня полсотни клиентов, и в каждом доме я желанный гость. От добра добра не ищут. Впрочем, если дети решат перебраться, я им помогу, устрою…

— Спасибо, что оказали честь моему дому! — послышался рядом знакомый голос. Из темноты выступил Джамал. — Как успехи, дорогой профессор? Все ли хорошо у ваших уважаемых спутников? Вы уже нашли место для плотины?

— Благодарю вас. Раскручиваемся потихоньку.

Он присел и налил себе глоток чаю.

— Мне передали, у вас возникли неприятности?

Его взгляд прожигал меня как лазерный луч.

— Настолько мелкие, что из-за них стыдно отнимать время у такого уважаемого человека, как вы, почтенный Джамал-ака, — витиевато ответил я.

— В горах не бывает мелких неприятностей, — назидательно проговорил он. — Это я виноват, что не оградил от них таких высоких гостей. Совсем закрутился с этой свадьбой, знаете ли. Да-а, нехорошо получилось… И мне позор, и всему кишлаку позор. Но мы исправим ошибку. — Не оборачиваясь, он прищелкнул в воздухе пальцами: — Фархад!

Тотчас у стола возник плечистый молодой человек с тоненькой ниточкой щегольских усиков.

— С завтрашнего утра будешь повсюду сопровождать наших драгоценных гостей, — распорядился Джамал. — Головой отвечаешь за каждый их волосок, понял?

— Но, хозяин, что я должен делать, если они направятся в разные стороны?

— Мы позаботимся об этом, — величественно кивнул Джамал. — Иди.

Итак, к нам приставили соглядатая. Похоже, самый благоприятный момент был упущен.

Джамал поднялся:

— Отдыхайте, дорогие гости, веселитесь. А я должен похлопотать по хозяйству.

Когда он ушел, я в упор посмотрел на Ирину.

Ее взор был безмятежен.

А между тем веселье разгоралось.

Бразды правления за столом взял в свои руки вальяжный мужчина средних лет с холеным подвижным лицом. От основной массы гостей — как на подбор сухощавых, стройных, жилистых, словом, истинных горцев — его отличал необъятнейший живот, начинавшийся едва не от подбородка. Чтобы как-то уравновесить его, толстяку приходилось отклонять корпус назад.

— Это Тура, знаменитый кишлачный тамада, — пояснил Павел. — Его даже в город приглашают. За свою жизнь провел, наверное, не одну тысячу тоев. Только этим и занимается, никогда нигде не работал, даже в собственном огороде.

Надо сказать, что Тура делал свое дело мастерски. Обладая звучным, раскатистым голосом, он, видимо, весьма широко варьировал тематику — от возвышенной патетики до забористой шутки, потому что гости то трепетно замирали, внимая ему, то надрывались от хохота.

— А где же жених и невеста? — удивилась Ирина. — Что за свадьба без молодых?

— Они будут позднее, — со знанием дела объяснил Абдунасим. — Сейчас мулла скрепляет их союз именем Аллаха, затем они получат наставления от близких родственников, после чего присоединятся к гостям.

К нашему столу подлетел худенький паренек, заменил опустевший красный чайник полным, затем принес стопку пышущих жаром лепешек и ляган с пловом.

— Ну-ка отведаем свадебный плов… — Абдунасим взял ложку, подавая пример.

— Он чем-то отличается от обычного? — поинтересовалась Ирина.

— Хм! — Абдунасим даже подпрыгнул на стуле. — Что значит — обычный плов? Готовят плов по-фергански и плов по-бухарски, плов по-самаркандски и плов по-хорезмски, плов с курдючной оболочкой, с казы, с тыквой и даже плов из пшеницы. В состоятельных семьях делают плов с голубцами из виноградных листьев, плов с фазаньей грудкой и плов с фаршированными перепелками. В принципе в каждом районе и даже в каждом кишлаке — свой рецепт. Свадебный плов в Ак-Ляйляке, как видите, приготовлен с добавлением гороха, но гороха особого, изюма, айвы, яиц и головок чеснока. Кстати, чеснок, истомившийся в массе плова, утрачивает запах, но приобретает неповторимый вкус. Рекомендую!

— Боже мой! — воскликнула потрясенная Ирина. — Вы, Абдунасим, непревзойденный знаток национальной кухни!

— Не в обиду будет сказано Абдунасиму, — заметил я, — но непревзойденнейшим знатоком кухни среди присутствующих является, несомненно, Тура. Полагаю, в его брюхе побывали все те разновидности плова, о которых мы сейчас узнали.

— Это точно, — поддакнул Павел.

Ложками пользовались только мы, остальные ели руками, священнодействуя. Плов со своего конца блюда сначала утрамбовывался, затем набирался в щепоть и отправлялся в рот. Тамада, по-моему, орудовал всей пятерней.

— Между прочим, самых дорогих гостей хозяин потчует из своих рук, — сообщил змеелов. — Трамбует рисинки плотнее и вталкивает в гостя. У радушного хозяина эта порция вмещает добрых полкило. Проглотить нужно мгновенно, иначе страшная обида.

— Вы шутите, — побледнела Ирина.

— Не волнуйтесь, в Ак-Ляйляке этот обычай не соблюдается, — успокоил ее Павел.

На некоторое время голоса умолкли. Ляганы пустели с космической скоростью.

Но вот тамада вновь, приступил к исполнению своих обязанностей.

Однако на этот раз его монолог состоял из одной фразы. Ее продолжил кто-то из гостей, за ним второй, третий… Почти каждая реплика сопровождалась бурным взрывом хохота.

— Что происходит? — недоуменно спросила Ирина у Абдунасима, который тоже принялся улыбаться. — Чему они смеются?

— Это аския — состязание острословов, — пояснил он. — Нужно на лету подхватить шутку соседа и продолжить ее еще остроумнее. Кто промедлит хоть секунду — проиграл.

Проигравших пока не было. Шутки сыпались одна за другой как горошины из пакета.

— Вы можете перевести? — Ирина выглядела явно заинтригованной.

— О, это очень трудно! — покачал головой Абдунасим. — Аския во многом построена на игре слов, при переводе суть теряется. Однако сейчас прозвучала очень известная на Востоке поговорка, и я вспомнил связанную с ней любопытную историю. Могу рассказать.

— С удовольствием послушаем.

— А что за поговорка?

Я невольно вспомнил Касаева.

— «Головы двух баранов в одном котле не варятся», — продекламировал Абдунасим.

Ирина сделала гримаску:

— Что же она означает?

— Э-э… — задумался Абдунасим. — Сейчас…

— «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», — подсказал я.

— Да! — кивнул Абдунасим. — Примерно так. Понимаете, уважаемая Ирина-ханум, у нас вареная баранья голова считается настолько изысканным лакомством, что ее обязательно готовят отдельно, чтобы не перебивать вкуса.

— Это я понимаю, но почему нельзя варить вместе две головы?

— Таков обычай, — лаконично заключил Абдунасим. — Даже для падишаха варили только одну голову. Две головы в одном котле — то же самое, что два носа у одного человека. Излишество. Смысл поговорки в этом, понимаете?

— Ага, — кивнула Ирина, но без особой уверенности.

Я усмехнулся. Ох, уж эти тонкости!

— Ну вот, — продолжал Абдунасим. — Лет двадцать назад, еще при старой власти, одно из наших издательств выпустило красочную детскую книжку. На русском языке. Вроде бы народную сказку про белого царя и Ленина. Белый царь пригласил к себе Ленина и говорит ему: «Давай править вместе! Тогда наша власть будет непобедима!» На что Ленин гордо отвечает: «Головы двух баранов в одном котле не варятся!» Да-а, много было шуму. Весь тираж пустили под нож, издательство едва не разогнали… Но по сути, ни один восточный человек не увидел бы в этой фразе ничего криминального. То есть я клоню к тому, что буквальный перевод очень часто не отражает сути и даже искажает ее, понимаете?

Ответить Ирина не успела.

На улице громко заиграла музыка, во двор, кружась, влетели танцовщицы и расступились, усыпая дорожку цветами. На нее ступили молодые — довольно симпатичная пара.

…Последующие два-три часа, что мы провели на тое, принесли нам массу впечатлений, которые, пожалуй, я здесь опущу.

Упомяну лишь о тех, что имеют непосредственное отношение к моей миссии.

Торжество было в самом разгаре, когда в стороне Змеиного ущелья раздался низкий звук, похожий на хрип смертельно раненного человека. Актер, читавший в этот момент стихи, поперхнулся на полуслове. Тамада качнулся и едва не упал. Танцовщицы сбились в пугливую стайку.

— Что это? — побледнела Ирина.

— Утверждают, что так воет призрак Гафура, — сощурился змеелов. — Однако давненько не было его слышно! Видимо, кто-то опять собирается потревожить его покой…

— Умоляю, что это на самом деле?

— Ветер, конечно, — ободряюще улыбнулся Павел.

— Как — ветер? Ни один листочек не шелохнется.

— Вы забываете, Ирина, что мы находимся на дне гигантской пропасти. Здесь может стоять полная тишина, а наверху бушует ураган. Иногда, впрочем, случается наоборот. Ведь это ущелье, по сути, представляет собой изогнутую аэродинамическую трубу. При определенном направлении ветра тут иногда такое начинается! Однажды при мне на Ак-Ляйляк обрушился смерч. Представляете, поднял в воздух отару овец и аккуратно перенес ее на верхнее пастбище. Ни один ягненок не пострадал. А вот чабан сломал ногу.

— Видимо, Ак-Ляйляк расположен в некой аномальной зоне, — предположил я.

— Не исключено…

Вой прекратился так же внезапно, как и начался. Заметив, что гости из местных быстро забыли о нем, я сказал об этом Ирине, которая выглядела не на шутку встревоженной. Похоже, в глубине души она была подвержена суевериям.

Второй важный эпизод произошел ближе к полуночи, когда канатоходцы устроили гала-представление на площади и туда высыпал весь люд.

Задрав головы, мы наблюдали за палваном в золотистом трико, который балансировал на высоте, удерживая на каждом плече по Шехерезаде. И тут я ощутил на себе чей-то тяжелый взгляд, такой магнетический, что нетрудно было угадать его направление.

Резко повернув голову, я увидел дервиша, взирающего на меня глазами непримиримого душмана. В следующую секунду он отступил в густую тень.

…Перед уходом нам вручили подарки. Таков обычай, отказываться нельзя, шепнул Абдунасим. Мужчины получили по халату, а Ирина — отрез хан-атласа.

Хоть выпито было немало, я без опаски сел за руль. Улицы кишлака были совершенно пустынными.

— Давайте заглянем к Мумину-бобо, — предложил Павел.

— Не поздновато ли?

— Ночью он никогда не спит. Беседует со звездами. А Костю мы не потревожим.

— Только сначала отвезите меня, — потребовала Ирина.

— Как, ты не желаешь узнать свою судьбу?

— Что-то голова разболелась… Хочу прилечь. Но вы не долго, ладно?

— От силы четверть часа, — заверил ее Павел.

Подрулив к вагончику, я быстро выпрыгнул наружу и бросился открывать дверь, запертую на обычный висячий замок. Моя торопливость имела смысл: внизу я прилепил неприметную ниточку и испытывал острое желание быстрее увидеть ее. Ниточка была на месте.

Открыв наружную дверь, я подошел ко второй, ведущей в наш с Ириной «кубрик». Она не имела замка, но закрывалась достаточно плотно. На всякий случай я прилепил ниточку и здесь.

И вот, включив свет, я с изумлением обнаружил, что моя вторая «пломба» сорвана.

Кто-то побывал в наше отсутствие в вагончике. Кто-то настолько опытный, что обнаружил «пломбу» на входной двери и позже восстановил ее. Но на второй он прокололся.

Итак, нас брали под плотный колпак…

Заверив Ирину, что вернусь не позднее чем через двадцать минут, я спустился к своим спутникам, и мы направились к кишлачному гадальщику.

 

XVIII

Гадание на бобах

В хибарке за низеньким дувалом горел свет.

Змеелов открыл калитку и посторонился, пропуская нас с Абдунасимом вперед.

— Между прочим, Павел, — обратился я к нему, — не далее как несколько часов назад вы утверждали, что никому не дано узнать свою судьбу. Однако же настойчиво рекомендуете нам деревенского прорицателя. Что-то не вяжется…

В темноте я не видел выражения его лица, но готов поклясться, что он тонко улыбнулся.

— Всякое свое предсказание Мумин-бобо завершает обязательной фразой: «Если на то будет воля Аллаха». Он предсказывает вам возможный вариант развития событий. А сбудется он или нет, зависит от высших сил.

— Прекрасная подстраховка! Так, пожалуй, и я смог бы.

— Не торопитесь с выводами…

Мы вошли в низенькую комнату с глиняным полом. Под потолком горела сорокаваттная лампочка без абажура. Мебель отсутствовала, за исключением большого сундука. В глубокой нише виднелась стопка ватных одеял. Еще одно одеяло — синее, в светлых цветочках — было расстелено вбзле единственного окна. На одеяле, скрестив ноги, сидел древний старик в халате и чалме, удивительно напоминавший киношного Гуссейна Гуслию.

На нас он посмотрел с таким видом, словно заранее знал о нашем появлении именно в этом составе.

Почтительно приблизившись к магу, Павел заговорил тихо, время от времени кивая в нашу сторону.

Абдунасим уже сообщил мне, что в Ак-Ляйляке все свободно говорят и на фарси, и по-тюркски, многие хорошо владеют русским. Мумин-бобо, как и предупреждал Павел, к числу последних не относился, но мне вдруг показалось, что старый гадальщик легко читает мои мысли без всякого перевода.

Это очень странно, поскольку я давно уже выработал стойкий иммунитет против всякого рода астрологов, экстрасенсов, чародеев, пророков и магов. Все их ухищрения, манипуляции, проникновенные взоры и придыхания, а особенно ссылка на расположение звезд вызывали у меня в лучшем случае удивление, что масса народу верит в эту несусветную ахинею.

Разумеется, не ждал я никаких откровений и от Мумина-бобо. Собственно, я зашел сюда, чтобы посмотреть, где обитают Павел и Костя.

Однако же не стоило совсем уж сбрасывать со счетов местного прорицателя. Возможно, меня не случайно зазвали сюда. Возможно, того хотел Джамал: через Мумина-бобо припугнуть, намекнуть… Ладно, послушаем, что нам нагадают.

И все же, несмотря на мой скептицизм, я ощущал необъяснимую симпатию к старому гадальщику. Тот даже не пытался произвести особое впечатление на поздних гостей. Не меняя позы, он отстраненно слушал Павла, а его сухие длинные пальцы теребили небольшой полотняный мешочек, лежавший перед ним на одеяле.

Но вот он что-то ответил Павлу.

— Мумин-бобо спрашивает, не страшатся ли путники заглянуть за полог, отделяющий нас от будущего? — перевел (а может, и присочинил) змеелов.

— Передайте почтенному Мумину-бобо, что путники надеются на благоприятное расположение звезд и планет, — церемонно ответил я.

— Но Мумин-бобо не звездочет, он гадает на бобах.

— Хорошо, мы всей душой рассчитываем на благоприятное расположение бобов.

Павел бросил на меня сердитый взгляд, словно призывая оставить шутливый тон.

Тем временем Мумин-бобо извлек из-под подушки чистую белую тряпочку и расстелил ее перед собой, затем высыпал на нее из полотняного мешочка горсть разноцветных бобов.

— Подойдите, ссыпьте бобы обратно и хорошенько перемешайте своей рукой, — продолжал Павел.

Я выполнил эти несложные операции, успев заметить, что в кучке находятся бобы четырех оттенков — белые, красные, черные и пятнистые.

Приняв от меня мешочек, Мумин-бобо начал доставать из него по зернышку и выкладывать их перед собой в определенном порядке. Вытащив подряд три черных боба, он скорбно покачал головой. Когда же следом выпали подряд три красных боба, он вздрогнул и посмотрел на меня как на кандидата в покойники. Признаюсь, от этого взгляда мне стало не По себе…

Но вот мешочек опустел.

Мумин-бобо принялся водить указательным пальцем над выложенными фигурами, словно подпитываясь заключенной в них энергией.

Наконец заговорил тихим, как шелест далекой листвы, голосом. Павел переводил:

— Совсем скоро в кишлаке произойдут важные события. Важные и ужасные. Тем, что предназначалось тигру, завладеет медведь. Но и медведь уступит добычу соколу. Бесплотный дух обретет покой, но две души достанутся дьяволу, а покинутые ими тела никогда не будут погребены. Не бойтесь змеи, но бойтесь закрытой комнаты. Соберите силы и мужество, ибо впереди вас ждут суровые испытания…

— Очень серьезное предсказание… — задумчиво добавил от себя Павел.

— Конечно, если на то будет воля Аллаха?

— Мумии-бобо этого не сказал.

— И что сие значит?

— Путь уже предначертан.

— Павел, у вас такой торжественный тон, что можно подумать, будто вы сами свято уверовали в сказку Мумина-бобо.

— Я уже говорил, как часто он попадает в десятку.

— Ладно, будем держаться подальше от закрытых комнат и надеяться, что дьявол утащит не нас. Сколько мы должны этому чудесному знахарю?

— Мумин-бобо не берет плату за предсказания, связанные со смертью.

Тем временем гадальщик дотронулся до одного из бобов, тут же отдернул руку, словно обжегся, и что-то произнес более громким, чем прежде, голосом.

— Мумин-бобо утверждает, что вашей спутнице грозит большая беда. Ее будущее — за плотным пологом. Но, возможно, худшего не произойдет, если сердце сокола не дрогнет. Да будет на то воля Аллаха!

Я искоса глянул на Абдунасима. Кажется, и он поддался чарам. Не достаточно ли на сегодня экзотики?

— Павел, поблагодарите хозяина от нашего имени. Передайте ему, что мы тронуты, желаем ему спокойной ночи и просим разрешения удалиться.

Старый гадальщик кивнул и принялся молча собирать бобы в мешочек.

Выйдя во двор, мы сразу же окунулись в чернильный мрак. Ни звездочки над головой. Вдали, за стеной невидимых деревьев, все еще шумела свадьба. Удары в бубен, надо полагать, были слышны и в Змеином ущелье, и на верхних пастбищах.

— Абдунасим, вы тоже, как и наш друг змеелов, поверили в предсказание? — поинтересовался я.

После небольшой паузы мой спутник философски изрек:

— Однажды у Ходжи Насреддина спросили: «Сколько звезд на небе?» — «Ровно столько, сколько волосков на хвосте моего ишака», — ответил Ходжа. «Но каковы доказательства?» — «А вы пересчитайте все звезды, а затем все волоски и убедитесь, что их число совпадает». Поживем — увидим…

— Очень мудрый совет. Тем более что ждать совсем недолго.

— Можно по-разному относиться к словам Мумина-бобо, но настоятельно советую быть осторожней, — проговорил из темноты Павел. — Еще никогда я не видел старика таким встревоженным.

— С завтрашнего дня о нашей безопасности будет беспокоиться персональный телохранитель, — напомнил я. — Ему и карты в руки. То есть бобы. Ну что, Абдунасим, домой?

— Может, заглянем в мою келью? — предложил Павел. — Правда, она ничем не отличается от хозяйской, разве что вдвое меньше. Да еще я привез старую раскладушку. На полу, знаете ли, как-то не спится.

— Костя ночует с вами?

— Нет. С согласия хозяина он устроил под навесом мастерскую, а рядом, в сарайчике, оборудовал себе лежанку. Это в глубине двора.

— Странный парень… Почему он не пришел на свадьбу?

— Да, паренек не без причуд. Собственно, в кишлаке он укрывается от призыва в армию. Уже третий год. Как только приходит время очередного призыва, тут же переселяется в Ак-Ляйляк. Парня можно понять, ведь у нас на юге идет необъявленная война. Сейчас многие его ровесники прячутся по дальним кишлакам у родственников и знакомых. Потому он и на людях старается бывать поменьше, а в каждом новом человеке видит переодетого работника военкомата. Не знаю уж, почему он потянулся к вам. Впрочем, любой кишлачный мальчишка знает о его секрете. Я Котьке сто раз говорил: «Не трусь, орел, никто тебя здесь не заложит, наоборот — предупредят». Нет, дрожит как осиновый листок. Он-то и в сарае ночует для того, чтобы в случае внезапного рейда огородами удрать в горы. По-моему, даже убежище оборудовал себе где-то среди скал. Эх, чую, закончится тем, что парень превратится в настоящего отшельника. Не-ет, в наше время от армии так не бегали…

— Кстати, Константин обещал мне показать свою мастерскую и даже изготовить памятник при жизни. От памятника я отказался, но мастерскую посмотрел бы с удовольствием. Я вообще-то немного интересуюсь петрографией и глиптикой. Кстати, а в здешних горах драгоценные камни есть?

— Об этом вам надо поговорить с Костей.

— Так, может, заглянем к нему на минутку? Вдруг он еще не спит?

— Он-то, может, и не спит, а вот дверь ночью нипочем не откроет. Даже мне.

— Ладно, отложим разговор до утра. Пожалуй, нам пора. Да и Ирина уже волнуется. Спокойной ночи! — Я крепко пожал теплую ладонь змеелова и на несколько секунд задержал ее в своей руке. — Вот что еще, Павел… И вы, Абдунасим… Огромная просьба: Ирине о сегодняшнем предсказании — ни слова. Она женщина впечатлительная, с богатым воображением. Побережем ее нервы, обещаете?

Оба поклялись, что не коснутся этой темы даже под пыткой. Затем Павел сообщил, что завтра нас снова пригласят на свадьбу, которая, скорее всего, продлится еще дня три-четыре, и мы расстались.

 

XIX

Пластмассовый портсигар

Я обещал Ирине вернуться через двадцать минут, но наш визит к гадальщику затянулся в общей сложности на три четверти часа. Откровенно говоря, не без умысла с моей стороны. Я уже не сомневался, что основные события вокруг загадочного сундучка разгорятся нынешней ночью, ибо более благоприятный момент для этой акции вряд ли представится.

Полупризнание Ирины наводило на простую мысль: в кишлаке находится еще один человек Путинцева. Назовем его для оригинальности Мистер Икс. Логически развивая эту посылку, нетрудно прийти к выводу, что, воспользовавшись свадьбой, куда поневоле стянулись все действующие лица предстоящего спектакля, неприметный «Мистер Икс» уже извлек сундучок и попытается нынче же улизнуть из кишлака, прихватив с собой мою красавицу.

Нас же с Абдунасимом оставляют одураченному Джамалу в качестве заложников.

Готов биться об заклад, что Мистер Икс побывал в Змеином ущелье в те самые часы, когда нас принимали в доме Джамала. Недаром Ирина так переполошилась, заслышав жуткий вой с той стороны. Тут не просто женские страхи, тут напряженное ожидание, непроизвольная реакция на неожиданность.

Но кто этот Мистер Икс?

Очевидно, один из тех, кто отсутствовал на свадьбе.

(Местные жители, разумеется, не в счет. Если бы у Путинцева был надежный человек в кишлаке, он не стал бы огород городить, втягивать в авантюру свою дочь.)

Кто-то из заезжих торговцев?

Но все трое сидели за соседним столиком рядом с нами и дальше уборной не отлучались.

Кто-то из артистов? Сомнительно. Они друг у дружки на виду, исчезновение любого не осталось бы незамеченным.

Боки — водитель автобуса? Пару раз он мелькал на заднем плане, а впрочем, я к нему особо не приглядывался. Но в принципе, окошко в три-четыре часа он вполне мог выкроить, сославшись, к примеру, на серьезную неисправность в моторе.

Дервиш? Почему бы и нет? Может, он такой же дервиш, как я космонавт. При современном развитии гримерного ремесла дервишем можно представить даже чукчу. Возможно, именно его мы с Ириной видели днем за гребнем скалы. Мы посчитали, что он шпионит за нами (то есть я посчитал), а в действительности он изучал Змеиное ущелье с высоты, чтобы ночью меньше плутать среди валунов и трещин. И все же дервиш — слишком колоритная фигура для подобной акции…

Костя! — вдруг понял я. Единственный из гостей кишлака, чье отсутствие на свадьбе никому не бросилось в глаза. Все говорило в пользу этой кандидатуры, все сходилось. Начиная с захода солнца, у Кости были полностью развязаны руки. Он получил в свое распоряжение весь вечер и всю ночь. В ущелье он ориентировался с закрытыми глазами, змей не боялся. Прикинувшись чудаком, он как бы приобрел право показываться в окрестностях нашего лагеря в любое время суток, что позволяло ему, оставаясь вне подозрений, передать Ирине условный сигнал. Понятен и возможный мотив его поступков: допустим, Гаврилыч — через Дадо — пообещал ему «белый билет», освобождение от воинской повинности, которая так его страшит…

Да, черт побери, это Костя! Простачок, сумевший какое-то время поводить меня за нос.

Однако же мы и сами с усами.

Перед поездкой к гадальщику, за те несколько секунд, в течение которых я в единственном числе находился в кубрике, мне удалось незаметно сделать пару важных дел. Во-первых, я сунул в карман своей куртки, висевшей в шкафчике на крючке, портсигар-диктофон, переданный мне еще в Питере от Глушенкова, и включил его на запись. Во-вторых, как бы по ошибке прихватил с собой куртку Ирины, тем более что она совпадала по цвету с моей.

Таким образом, если рандеву с Мистером Иксом, то бишь Костей, состоялось в вагончике, то их беседа уже записана вне всяких сомнений. Если же они встречались где-то на улице, то велика вероятность того, что, не обнаружив своей куртки, Ирина наденет мою (ночь сегодня прохладная). Ну а портсигар в кармане вряд ли ее озадачит. И в этом случае я имею шанс вскоре послушать милый щебет, расставляющий все точки над «i».

Не исключено, правда, что свидание состоится позднее. Но что-то подсказывало, что маховик уже набрал полные обороты.

А вот и вагончик. Через несколько минут я приближусь к разгадке.

Деликатный Абдунасим решительно отказался занимать свою половину, заявив, что предпочитает сон на свежем воздухе. Взяв в охапку спальные принадлежности, он забросил их в кузов грузовика и шустро устроился там на ночлег. Вскоре оттуда донесся его легкий храп.

Я поднялся к Ирине, которая уже лежала на диване, натянув одеяло до подбородка.

— Ми-илый… Я жду-у…

Судя по ее дразнящему голосу, она ждала только интимной близости. Значит, прочие волнения позади?

Одного взгляда на куртку хватило, чтобы понять: она повешена иначе.

— Извини, дорогая, оставлю тебя ненадолго, что-то голова гудит…

— Хочешь кофе?

— Не беспокойся, я сейчас.

— Я так продрогла, Димочка… Ты меня согреешь?

— Ты сомневаешься?

Накинув куртку, я вышел в кромешную темень ночи и тихонько скользнул на заднее сиденье «уазика», который специально поставил сбоку.

Забившись в угол, достал портсигар, приложил его к уху и включил.

Послышалось шипение, какие-то шорохи, стуки, шумы…

Так продолжалось довольно долго.

Я уже начал терять надежду, когда пошла долгожданная запись.

— Ну что? — лихорадочно спросила Ирина.

— Порядок, — ответил знакомый голос, заставивший меня вздрогнуть.

Как же я ошибался, греша на Константина!

Голос принадлежал…

В первую минуту я и сам не мог поверить собственным ушам. Но когда поверил, абсолютно все встало на свои места.

Диктофон записал беседу дочери с отцом. Мистером Иксом оказался не кто иной, как Путинцев.

 

XX

Ночной разговор

— Порядок, — ответил Гаврилыч. — Я достал его, дочка, хоть это было и нелегко. Теперь все зависит от нас с тобой. Нельзя терять ни минуты. Где твой кавалер с командой?

— Они поехали к гадальщику. Ненадолго.

— А-а, к старику Мумину… Это сколько же ему лет? Думаю, за сотню перевалило. Ну да ладно. Действуем, как договорились. Значит, встречаемся на условленном месте. Не забыла?

— Нет, папа.

— Только не тяни, Иришка. Приласкай его пожарче, а после дай напиться. Пускай дрыхнет до утра. А мы к рассвету будем уже в долине. Ну, чего, дочка?

— Папа, ты меня любишь? — каким-то звонким голосом спросила она.

— Да я за тебя жизнь отдам, Иришка! И жизнь, и душу! За тебя, за внучку, за твою маму, ты же знаешь, — с грубоватой нежностью ответил он. — Для вас все это и затеял.

— Папа, давай немного переиграем.

— Что-то я тебя не пойму…

— Возьмем с собой Диму! — решительно воскликнула она.

— Да ты что, малышка! — изумился он. — Тогда, считай, делу хана.

— Папа! Я так хочу!

— Мы же по-другому рядили, дочка. И ты была согласна.

— Просто кое-что изменилось…

— Ох, дочка, не вовремя все это, ох, не вовремя! Ну, слушай, я тебе еще раз все повторю сначала. Выбраться из кишлака с сундучком по шоссе нечего и думать. На дороге Джамал поставил своих людей. Быть может, он даже догадывается, что я здесь. Хотя вряд ли. Но завтра точно догадается. Поэтому уходить нужно сегодня, через горы. Там, на верхнем пастбище, сейчас ночует отара. С ней два чабана. У них — лошади. Мы поднимемся, они удивятся, но чаем угостят. Подсыпешь им незаметно то же зелье, что и Димке. Как только они скопытятся, оседлаем лошадей и — вперед. Собак я беру на себя. Тропа мне знакома, Гафур когда-то показал. Она короче асфальта. К утру выберемся на большак, там будет дежурить Дадо с машиной. А уж после нас никто не найдет. Только две лошади, Иришка, и времени в обрез. Да будь твой ухажер хоть из чистого золота, и то мы не смогли бы его взять.

— Пусть они с Абдунасимом едут по дороге. Дима может сказать, что везет Абдунасима в больницу, и их пропустят.

— Эх, дочка! Их-то, может, и пропустят, да только Джамал сразу поймет, что дело нечисто. А уж коли он смекнет, то снарядить погоню ему все равно что плюнуть по ветру. Ему тропа через горы очень хорошо знакома. Поймают нас, как кроликов, и тогда уж живыми не отпустят. Не-ет, Иришка, до утра они должны оставаться здесь и быть нашим прикрытием.

— А что их ждет после?

— Да ничего особенного. Джамал полютует немного, а после поймет, что они ни при чем, и отпустит на все четыре стороны. Тайник-то я оставил открытым. Птичка упорхнула. Ищи иголку в стоге сена!

— Все равно он меня возненавидит!

— Кто?

— Дима!

— Господи! Да на кой он тебе сдался, дочка! Ты посмотри на себя, какая ты королева! Главное пойми: мы теперь богатейшие люди. Во дворце будешь жить возле теплого моря, в шампанском купаться, наряды менять каждый день, любых женихов выбирать…

— Папа, ты ведь сам говорил: сердцу не прикажешь.

— Тогда слушай, что я еще тебе скажу. Я ведь тоже не лыком шит и навел о твоем Димке кое-какие справки. Он не тот, за кого себя выдает. Есть несколько фирм с названием «Ингода», но ни в одной об этом парне и слыхом не слыхивали. И никакого домика он не продавал. Он — стукачок, сука. За ним кто-то стоит. Не удивлюсь, если Джамал. Вот и пусть разбираются между собой. А мы должны думать о своем интересе. О семье. Пора уже зажить по-человечески. Теперь ты понимаешь, дочка, что брать с собой этого типа нам никак нельзя?

— Папа, ты правду говоришь? Не выдумал? Я, кажется, сейчас заплачу…

— А и поплачь. Со слезой лишняя жалость выходит. А жалость в этом мире, дочка, самый последний товар. Поверь мне, потому как был я и на коне, и под конем и науку жизни выучивал на собственной шкуре. Уж коли ты меня о правде спросила, то вот тебе история про сундучок как на духу…

Я был у Гафура правой рукой, а Джамал — левой. Формально мы руководили агрообъединением, но это так, видимость, ширма. А настоящим нашим делом были наркотики. Да, дочка, наркотики. Большой на мне грех. Сам я никогда не курил этой заразы, но, как подумаешь, сколько народу через меня погублено, страшно становится. Хотя, если по совести, раньше такие мысли в голову не приходили. Раньше я думал по-другому: хочешь травиться — травись, а свои денежки давай сюда. И денежек этих я имел вдоволь, жил на широкую ногу и не боялся ни Бога, ни черта. И вдруг все перевернулось.

Начались аресты. Пришла беда — отворяй ворота. Надо было спрятать свои накопления, переждать лихие времена. Золотишко и камушки мы растолкали по родственникам и знакомым. Я, например, отдал свою долю на хранение Дадо. Но оставался один очень дорогой сундучок. Гафур решил спрятать его здесь, в Ак-Ляйляке, в тайнике, который незадолго до событий вырубил по его распоряжению в цельной глыбе один каменотес.

Поначалу все шло так, как я тебе рассказывал, дочка. Я отвез Гафура в Змеиное ущелье, открыл тайник и уложил сундучок внутрь. Оборачиваюсь. На меня смотрит дуло пистолета. «Гафур, что за шутки?» — «Извини, Ярослав. Мне очень жаль, но про этот сундучок не должна знать ни одна живая душа». — «Гафур, ты ведь знаешь, я умею хранить тайны». — «Да, Ярослав, знаю. Но это слишком крупный куш». — «А как же наша дружба, Гафур? Помнишь, последний кусок хлеба делили». — «Слишком большой куш, Ярослав. Он перевесил нашу дружбу. Мне очень жаль…» Его палец начал медленно давить на курок. Что мне оставалось? Я стоял перед валуном на открытом месте. Метнуться в сторону — бесполезно. Он меня тут же достанет, если не первым выстрелом, то вторым. Признаюсь, дочка, думал: все. Тебя вспомнил, маму… Только не такой я человек, чтобы сразу лапки кверху. Понял я вдруг, что в ущелье быстро смеркается и минут через десять станет совсем темно. Но как переждать эти минуты? Взмолился: «Погоди, Гафур! За все то хорошее, что я для тебя сделал, исполни мою последнюю просьбу…» Секунду он колебался, затем ослабил палец на курке. «Говори». — «Разреши сигарету выкурить. Последнюю». — «А где твои сигареты?» — «Здесь, в кармане брюк. Кроме сигарет, да зажигалки, да еще носового платка ничего больше при себе не имею. Пистолет мой остался в машине, ты же знаешь». Он снова задумался, затем кивнул: «Хорошо, Ярослав. Эту награду ты заслужил. Но не вздумай хитрить. Иначе не докуришь». — «Какой из меня хитрец, Гафур? Ты провел меня как мальчишку-болу». — «Не переживай, Ярослав. Были времена, и ты выигрывал, а сейчас тебе вышла плохая карта. Просто рядом не оказалось никого, кто отвез бы меня сюда. Не могу же я пристрелить своего родственника». — «Теперь думаю, что можешь, Гафур». — «Да, Ярослав, это крупный куш. Тут и отца родного не пожалеешь. Но жребий достался тебе. Так что отнесись к этому спокойно». Я еще не закурил, дочка, а уже выиграл несколько минут, и это придало мне уверенности. «Ладно, Ярослав, слишком много разговоров, — сказал он, будто угадав мои мысли. — Хочешь курить — кури. Только молча». — «Последнее слово, Гафур. Поклянись Аллахом, что дашь мне докурить до конца, до самого фильтра». — «Клянусь, но при условии, что ты закуришь немедленно!» — нетерпеливо воскликнул он. Он нервничал, и это играло в мою пользу. Я спокойно достал пачку, выбрал сигарету из середины, размял ее и щелкнул зажигалкой. Стемнело настолько, что очертания машины сделались расплывчатыми. Я не верил, что Гафур позволит мне докурить до конца. Стоит ему обратить внимание на приближение ночи, как он поставит последнюю точку без предупреждения. Рисковать он не любил. Зато пока мы беседовали, у меня сложился план. Единственно возможный. На берегу речушки — за спиной Гафура — лежало молодое деревце, принесенное потоком откуда-то с верховий. Одна из ветвей, причудливо изогнутая, торчала почти вертикально. В сгустившихся сумерках ее легко было принять за нападающую кобру. Я курил, напряженно вглядываясь в Гафура. Мне показалось, что он расслабился. Немного, чуть-чуть. И тогда я понял, что надо действовать немедленно, более благоприятного момента уже не будет. Не вынимая сигареты изо рта, я усмехнулся и спокойно сказал: «Да, Гафур, великим планам иногда мешают сущие пустяки». Мое спокойствие разволновало его еще сильнее. Он чуял: что-то не так. «Ладно, Ярослав, будем считать, что ты докурил». — «Гафур, посоветуйся об этом с коброй, которая сейчас клюнет тебя в задницу», — улыбнулся я. Дешевый трюк, дочка. Но он попался. Скажу не хвастая, свой кон я сыграл без ошибок. Если бы я выпучил глаза, заорал, он догадался бы, что я блефую. Но мое спокойствие его купило. Гафур резко обернулся, увидев ветку, завизжал от страха и дважды пальнул в нее, тут же опомнился и, юлой вернувшись в исходное положение, трижды — веером — шмальнул в меня. Вернее, в мою сторону. Все произошло в какую-то секунду. Если бы я кинулся на него, схлопотал бы пулю между глаз на полпути. Если бы метнулся вправо или влево, он достал бы меня как куропатку. Но я сделал иначе. Как архар взлетел я на валун — опасность придала силы — и запрыгнул в тайник, выдолбленное с макушки углубление, где уже покоился сундучок. Этого варианта Гафур не предусмотрел, и я выиграл самую важную секунду. Следующая пуля чиркнула по сдвинутой крышке тайника, но Гафур опоздал. Я укрылся внутри, вобрав голову в плечи и уперевшись подбородком в колени. Но до спасения было еще далеко.

«Ярослав, ты избавил меня от лишней работы, — послышался снизу насмешливый голос Гафура. — Теперь мне не придется затаскивать твой труп наверх. Ты сам забрался в предназначенную тебе могилу. Это по-дружески, рахмат. Ярослав, я уже вставил новую обойму. Я иду!» Послышался хруст гравия. В ущелье резко потемнело, должно быть солнце полностью опустилось за вершины, и лишь высоко над головой голубела светлая полоска. Я знал, что шансов у меня все так же мало. Гафур не промахнется.

Вообще, валун, в котором был устроен тайник, напоминал башню танка, но большую выше человеческого роста. Крышка, закрывавшая полость, была так плотно пригнана, что щель ничем не выделялась даже с близкого расстояния. Сейчас крышка была сдвинута. Я своей массой заполнял почти все углубление. Любой выстрел внутрь достигал цели. Но у Гафура имелся недостаток — маленький рост при арбузном животе. Даже встав на цыпочки и вытянув руку вверх, он не смог бы направить пулю в каменный колодец под нужным углом. Волей-неволей он должен был либо подняться на валун, либо подложить что-нибудь под ноги, например опрокинутое ведро.

Услышав металлическое звяканье, я понял, что он выбрал ведро, какое обычно возит с собой каждый водитель. Новые звуки, совсем рядом. Значит, он поставил ведро на землю и сейчас выравнивает его. «Ярослав, ты приготовился к смерти?» Я резко поднялся, держа над головой обеими руками тот самый сундучок. Гафур еще не успел разогнуться. Он попытался было вскинуть пистолет, но снова опоздал. Что было сил я швырнул сундучок в его подлую рожу. Он охнул и опрокинулся на спину. Раздался треск, будто разбился огромный орех с толстой скорлупой.

Я стоял в тайнике, по грудь скрытый камнем, и представлял собой отличную цель, потому что над ущельем взошла луна. Но стрелять было некому. Гафур не шевелился. Я спрыгнул вниз. Его затылок был раздроблен, а мозги превратились в кашу. С размаху он рухнул на острые камни.

Будь он жив, хлебом клянусь, дочка, я довез бы его до кишлака, несмотря на его подлость. Но это уже был жмурик. Его мертвые руки прижимали к животу сундук с такой силой, будто он собирался унести его на тот свет. Стоило трудов разжать его хватку.

Сундучок я аккуратно поставил на место. Сверху свалил труп Гафура, сняв с него халат, затем уничтожил все следы и, задвинув потайную крышку, направился в кишлак, прикидывая, как обкрутить Джамала.

Что было дальше, я тебе рассказывал, Иришка. Я никого не хотел убивать и калечить, но пришлось взять грех на душу. А после — двенадцать сволочных лет, лучших лет жизни, которые ушли ишаку под хвост. Я мог поторговаться. Много было охотничков до этого сундука. Купил бы себе волю. Но я молчал, терпел, стиснув зубы. Я все перенес, моя дорогая девочка, и все ради того, чтобы наша семья зажила наконец по-королевски. И вот теперь, когда журавль с неба наконец в наших руках, когда мы сорвали сумасшедший банк, какой-то прощелыга путается у нас под ногами! Иришка, да на тебя просто затмение нашло!

Долгая пауза.

Затем твердый голос Ирины.

— Значит, ты считаешь, что Диму к нам подослали?

— На все сто, дочка. Сначала, правда, и я клюнул. Но после разобрался. Хотел даже дать задний ход, а зачем? Пусть идет, как шло. Так даже лучше.

— Значит, то, что было в Питере, и позднее — фальшивка? — продолжала допытываться Ирина, и в ее голосе сквозь грусть прорывались нотки негодования.

— Чистый театр, Иришка.

Снова пауза. Следом — Ирина:

— Хорошо, папа. Тогда и мы сыграем. Ведь мы с тобой тоже неплохие артисты, да?

— Дело говоришь! — обрадовался Гаврилыч. — Значит, постарайся отключить его побыстрее. Жду тебя в рощице перед подъемом. Будь осторожна, детка. Держись тени.

— Папа… Ты мне так и не сказал: что же в сундучке?

— Была причина, дочка. Но теперь, пожалуй, могу. Там… обыкновенные булыги. — Гаврилыч хрипло рассмеялся.

— Папа!

— Ну, извини, дочка. Там сейчас и вправду булыги. Потому как то, ради чего мы здесь, я переложил в мешок.

— Так что же в мешке?

— Эх, Иришка… Лучше бы тебе этого не знать, да уж ладно, скажу…

Послышалось шипение, а следом — полная тишина.

Кончилась пленка.

Досадно.

Но мне было грех роптать на судьбу.

Я получил ценную информацию. Оставалось с умом воспользоваться ею.

Так же тихо я выскользнул из «уазика» и направился к вагончику.

 

XXI

Мешок на тутовнике

Едва лишь из хитрого портсигара донесся голос Путинцева и я осмыслил потрясающую новость, как подсознание включилось в работу, восстанавливая картину произошедшего.

Итак, забрать содержимое сундучка Путинцев решил сам, несмотря на смертельный риск. Он прилетел в Азию вслед за нами. Возможно, в тот же день, но другими маршрутами. На стороне встретился с предупрежденным Дадо и изложил ему свой план. Недаром Дадо так долго готовил свой караван. Очевидно, во второй половинке V вагончика, якобы предназначенной для Абдунасима, они устроили тайник, где прятался неподражаемый Гаврилыч. Допустим, под диваном. Но до Ак-Ляйляка он доехал с комфортом, развалясь на этом самом диване и поплевывая в потолок. Заметить его с улицы было невозможно. Изнутри Дадо снабдил окошки плотными шторами — «от солнца».

Когда мы прибыли на место, Гаврилыч уполз в свою дыру. Но любящая дочурка не давала папаше скучать. То-то она каждые полчаса запиралась изнутри под предлогом личной гигиены.

Абдунасим тоже знал о Путинцеве. Днем, во время нашей поездки в ущелье, он охранял вагончик от непрошеных визитеров и, надо полагать, позаботился об остальном, включая вынос параши. Те же сведения, которые Абдунасим якобы раздобыл, толкаясь по кишлаку, он собрал не сходя с места — от заглянувших на огонек Павла и Боки.

Когда же с наступлением темноты мы всей компанией отправились на свадьбу, то нужда в опеке уже отпала, поскольку Путинцев покинул вагончик вслед за нами, отправившись в глубь ущелья за драгоценным сундучком.

Стоп, а как же он, находясь в вагончике, открыл висячий замок? Замок-то я сам закрывал… Опять же, волоски… Очевидно, в вагончике имеется и потайной лаз, позволяющий скрытно выбираться наружу. Поэтому внешняя дверь в полном порядке, а на внутренней волосок сорван — Гаврилыч для чего-то заходил в наш с Ириной кубрик. Ну, для чего — понятно. Рылся в моих шмотках. Искал компромат. Ушлый тип! Вывел-таки меня на чистую воду. Но тут я сам сплоховал. Недооценил его зэковских связей. Слава Богу, что я взял портсигар с собой. Не то Гаврилыч не упустил бы возможности поковыряться и в нем тоже.

Да-а, если бы не портсигар, события приняли бы для меня скверный оборот. Честно говоря, того, что Путинцев сам пожалует в Ак-Ляйляк, я предположить не мог: настолько сильно он внушил мне уверенность в обратном. Недаром Глушенков предупреждал, что Гаврилыч играет нестандартно.

Однако же теперь моя очередь.

Внезапно я понял, что содержимое сундучка уплывает из моих рук.

Вокруг одни противники. Ирина и Абдунасим на стороне Путинцева, за Джамалом — целый клан, а человек от Глушенкова так и не появился. Я один.

Сейчас Ирина предпримет попытку опоить меня клофелином. Я, конечно, могу притвориться спящим, а затем проследить за ней. Ну и что? Мешок с драгоценностями — у них, отнять его силой не удастся, ибо Путинцев наверняка вооружен, а любой шум привлечет внимание, в результате чего пострадаем мы все. Все четверо.

Но ведь и Путинцеву с Ириной не уйти из Ак-Ляйляка так просто, как они об этом думают, вот в чем штука! Они уверены, что опоят чабанов и завладеют их лошадьми, не подозревая, что в упаковке вместо клофелина давно уже находятся безобиднейшие таблетки.

Что предпримет Путинцев, когда поймет, что зелье не действует? Неужели такой пустяк способен остановить его? Его, на чьем счету Гафур, парни, свалившиеся в пропасть, Джамал, кто еще? Теперь, когда долгожданное сокровище в его руках, не сыщется в мире силы, способной образумить его. Там, где не помогает хитрость, он пойдет напролом, сметет любое препятствие — пулей, камнем, кулаком. Его терпение выгорело дотла, давняя мечта превратилась в маниакальную идею, требующую немедленного выхода сегодняшней ночью.

План Путинцева вдруг показался мне отчаянной авантюрой. Почему он уверен, что за двенадцать лет тропа через горы не обвалилась? Сумеют ли они — старик и городская изнеженная женщина — проехать по ней ночью, не сбиться, не заблудиться? Несколько десятков километров по кручам и склонам… А если одна из лошадей сломает ногу?

Но хуже всего, если перед этим Путинцев расправится с чабанами. Их настигнут, и тогда за содеянное будет отвечать не только он, но и Ирина.

А Джамал получит все.

Мне же придется оправдываться перед Глушенковым за провал операции туманными ссылками на восточную специфику.

Я уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, когда понял, что заходить в вагончик нужно с готовым решением, которого у меня пока нет. Но и тянуть невозможно. Надо предпринять нечто, чтобы Путинцев сам, по доброй воле, отказался от своего намерения. Может, открыть карты и предложить компромисс? Бесполезно? Да и опасно. Он, чего доброго, и меня пришибить может.

А свадьба шумела с прежним размахом. Удары в бубен сменялись звоном струн дутара, на которые накладывались оживленные голоса и ритмичные хлопки в ладони.

Небо очистилось от туч, и сейчас над кишлаком висела широкая звездная дорожка, посреди которой красовалась луна, такая близкая, будто принадлежала одному Ак-Ляйляку. В ее свете на отвесных стенах то тут, то там вспыхивали разноцветные искорки, как мультяшные самоцветы.

Свадьба…

Кажется, я нашел предлог.

Решительно поднявшись по ступенькам, я вошел в вагончик.

Ирина сидела на диване, оглаживая в полумраке свои налитые груди.

— Милый, а я уже думала, что тебя призрак унес…

На миг меня охватил острый приступ ненависти.

Легко же она отказалась от меня! Согласилась с потрохами выдать Джамалу. Но при этом жажда получить свою долю удовольствия сохранилась. Приласкай меня, милый, и согрей, а я угощу тебя кофе с клофелинчиком.

Но следом накатила вторая волна. До иступления мне захотелось наброситься на нее, опрокинуть на диван и согреть так, чтобы она забыла не только о клофелине, но и о сундучке, и обо всем на свете и шептала мне, что никогда еще не была так счастлива.

Но разве можно верить этой лживой особе?

— Мне безумно жаль, дорогая, но планы меняются.

— А что случилось?

— Только что приходил посланец Джамала. Он-то меня и задержал.

— Фархад?

— Н-нет, кто-то другой. Он назвался, но я не запомнил. Знаешь, эти местные имена…

— Ну и? — Голос выдавал растущее волнение.

— Нам предлагают продолжить свадебные развлечения.

— Нет, Димка, я устала. Давай потрахаемся и будем спать.

— Но ты послушай, что они затеяли! — Я сел рядом. — Кто-то из гостей пошутил по адресу канатоходцев — дескать, те балансируют на детской высоте. Ну, а те оскорбились. Восток — дело тонкое. Словом, они решили подтвердить свое мастерство посредством таких аргументов, которые у любого отобьют желание шутить.

— Ну и что, Дима? Пусть спорят. Иди ко мне. — Она принялась нетерпеливо стаскивать с меня рубашку.

Я мягко отстранил ее.

— Они будут ходить над пропастью!

— Как — над пропастью?! — Ее игривость исчезла.

— Да, милая. Сейчас вся свадьба направляется наверх — по «великому овечьему пути». Там, в самом крутом месте, выдвинут несколько шестов, и канатоходцы будут наплясывать на них над пропастью. Представляешь, какое шоу? Думаю, поспать нам все равно не дадут. Такое начнется!

Она вздрогнула и натянула на себя одеяло. Легла. Опять села.

— Где они хотят ставить свои шесты?

— Ну, там, где начинается верхнее пастбище.

— Когда?

— Сейчас. Джамал так и велел передать. Да, милая, чудики имеются везде. Одевайся.

Некоторое время она сидела не шелохнувшись.

— Ой, Димка… Что-то меня мутит… Я должна выйти.

— Я тебя провожу.

Она надела джинсы на голое тело.

— Нет, оставайся здесь. Прошу тебя! Меня тошнит, понимаешь?! Не хочу, чтобы ты видел.

— Ирочка, я не брезгливый.

— Димка, не спорь! Не спорь! — Она раздраженно затопала ногами.

— Ладно, — недоуменно ответил я. — Поступай как знаешь. Только не отходи далеко от вагончика.

Она уже сбегала по ступенькам.

Я взял фонарик и прошел во вторую половинку. Поднял ложе одного из диванов. Ничего. Но под вторым — в ящике — лежали матрас и подушка. Я завернул матрас и увидел квадрат с кольцом. Так и есть, в днище вагончика имелся люк, через который Гаврилыч мог незаметно выбираться наружу. Ай да хитрецы!

Однако же пора преследовать Ирину. Она в трансе, но клюнет ли на мою мормышку Гаврилыч? Я должен увидеть это собственными глазами.

Обогнув вагончик, я замер в узком темном проходе между боковой стенкой нашей обители и грузовиком. Из глубины кузова доносилось легкое похрапывание. Абдунасим блаженно спал. Счастливый человек!

Передо мной лежало узкое пространство, освещенное лунным светом. Ирина пересекала его быстрым шагом, забыв о всякой конспирации. Но далее тянулась полоса тутовника, почти примыкающая к подъему на верхнее пастбище. Где-то там томился в ожидании Путинцев.

Я огляделся внимательнее. Подражать Ирине, выставляя себя напоказ, не имело смысла.

К счастью, один из карагачей, что росли возле нашего лагеря, бросал длинную тень, наплывавшую на заросли тутовника.

Прокравшись по этой темной полоске, я благополучно достиг посадок и, удвоив осторожность, двинулся к заговорщикам, местами передвигаясь на четвереньках.

Надо сказать, что азиатский тутовник мало похож на те шикарные развесистые шелковицы (не путать с развесистой клюквой!), что встречаются в наших южных районах. Здесь его выращивают главным образом ради листьев, идущих на корм шелкопряду. Дереву не дают вымахать в полный рост, регулярно обрезая молодые побеги. Поэтому с годами они все больше напоминают этакий фантастический гриб: крепкая ножка высотой со среднего человека заканчивается могучим утолщением, в которое ушли все соки растения, с густым венчиком тоненьких веток, растущих из «шляпки» в разные стороны.

Вот в такой тутовниковой рощице я и оказался.

В кишлаке по-прежнему гремела музыка, в вышине гудел ветер, и эти шумы облегчали мою задачу. Я продвигался вперед достаточно уверенно.

Наконец мой обостренный слух уловил горячечный шепот Ирины. Еще несколько шагов, и я начал разбирать слова.

— Экая досада! — воскликнул Путинцев.

— Что будем делать, папа?

— Знать бы, сколько времени у нас в запасе… Не то настигнут на самом подъеме, особенно если кто-то будет на лошади.

Он клюнул! А насчет сложностей подъема — истинный крест. Преодолеть «великий овечий путь» — все равно что подняться на крышу сорокаэтажного небоскреба. Притом в пути негде спрятаться от более быстрого преследователя. Сужающийся серпантин дороги с обеих сторон ограничен отвесными скалами.

— Папа, а где мешок?

— Здесь, на тутовнике… — меланхолично ответил Путинцев, думая о своем. — Неужели Джамал, этот старый шакал, догадался?

— Это простая случайность, папа. Кто-то из гостей перепил и стал задирать канатоходцев.

— Э, дочка, когда имеешь дело с Джамалом, про случайности лучше забыть. Он хорошо умеет устраивать эти самые случайности.

— А может, успеем?

— Похоже, нет. Сейчас нам рисковать нельзя. — Несмотря на пессимистичный смысл выражения, голос Путинцева зазвучал бодрее. Очевидно, самообладание вернулось к прожженному мошеннику. — Ладно! Переключаемся на второй вариант. Тем более что осечку мы с тобой предусмотрели заранее. Гляди веселей, дочка! Все равно наша возьмет! Поступим так… Мешок зароем здесь же, в тутовнике, а завтра поглядим на поведение Джамала, когда ему доложат, что тайник вскрыт. Авось, он поверит, что я улизнул, и бросится в долину. А мы тихонько прошмыгнем следом за ним. Но чтобы он поверил, мне нужно наследить. Этим я и займусь, а ты, дочка, возвращайся к своему плуту, пока он ничего не заподозрил.

Я был возмущен до глубины души. Старый жулик назвал меня плутом! Меня, играющего по честным правилам!

Ответить Ирина не успела.

Из густой тени перед нашим вагончиком на освещенное луной пространство выехала группа всадников на лошадях, направляясь к подъему.

Ого! Неужели моя выдумка оказалась пророческой?

На всякий случай я уполз подальше и схоронился за большим серым валуном, лежащим посреди тутовниковой плантации.

Всадники приблизились. Их было пятеро. В переднем я без труда узнал Джамала.

Подъехав почти вплотную к тому месту, где только что шептались заговорщики, Джамал остановил коня.

— Эй, Ярослав! Где ты там? Выходи! — торжествующе крикнул он в темноту. — И не вздумай стрелять. Не то твоей дочке придется очень плохо.

— Ладно, Джамал. Вижу, твоя взяла, — прозвучало в ответ.

Вспыхнуло несколько фонариков, выхватив из мрака две фигуры. Лучи заметались между стволов тутовника. Сноп света прошел над самой моей головой, затем переместился к центру событий.

В световом круге стояли Гаврилыч и Ирина.

Нужно отдать должное отпетому пройдохе: опасность он встретил по-мужски, с гордо поднятой головой. Что касается Ирины, то она готова была лишиться чувств, но отец удержал ее и привлек к своей груди, как бы делясь энергией и мужеством.

— Вот и встретились, Ярослав, — не скрывая радости, промолвил одноглазый.

— Встретились, Джамал, — усмехнулся тот.

— Ты рад нашей встрече, Ярослав?

— Сказать по правде, она меня огорчила, Джамал.

— Напрасно. Ведь нам есть о чем поговорить.

— Ты не поверишь, Джамал, но я давно устал от разговоров.

— Ничего, Ярослав. Ради старого друга ты развяжешь язык, да?

— Хорошая погода стоит, Джамал. Дыни должны набрать сладость.

— Все такой же упрямец… Ладно, Ярослав. Сейчас мы поедем в другое место, и там ты расскажешь мне, куда спрятал тот самый сундучок.

— Может, и поговорим. Но сначала, Джамал, отпусти эту женщину. Она тут ни при чем.

— Эту женщину? — демонически рассмеялся Джамал. — Ты хочешь сказать — твою дочь? Эх, Ярослав… Как ты мог забыть, что много лет назад показывал мне ее фотографию? Ты забыл, а я помню. Я сразу ее узнал. И все понял. Ты решил удрать с дочерью и сундуком, а мне оставить тех двоих? Нет, меня они мало интересуют. А вот ты и твоя дочь — другое дело.

Да, Путинцев получил сокрушительный удар. У него оставался единственный козырь — мешок с сокровищем, но если они сейчас его обнаружат…

— Будешь говорить? — тихо спросил Джамал.

— Куда торопиться? — с завидным хладнокровием ответил Путинцев. Не исключено, что у него был какой-то план и на этот, крайний, случай.

— Ладно, тогда двинемся наверх. Ты ведь туда и собирался, так, Ярослав? — Следом Джамал отдал своим нукерам лаконичное распоряжение.

Двое тут же спрыгнули с коней и бросились к пленникам. Началась какая-то возня, но рассмотреть подробности мешала как темнота, так и листва.

Затем нукеры принялись шарить под деревьями, видимо в поисках сундучка, обмениваясь гортанными репликами.

— Думаю, сундучок уже наверху, а, Ярослав? — поинтересовался Джамал.

— Зачем ты нас связал, ирод?

— Чтобы не потерять по дороге. Вы мне еще нужны. Ну, поехали.

Кавалькада тронулась в путь.

Теперь я понял, что произошло. Пленникам скрутили руки впереди длинной веревкой, второй конец которой был привязан к седлу. Волей-неволей им приходилось бежать за лошадьми.

— Джамал, ты мужчина или нет? — гневно воскликнул Путинцев. — Вели, чтобы женщину посадили на коня.

Тот рассмеялся и что-то ответил, но я уже не расслышал.

Еще немного, и они исчезли из виду. Но шорох осыпавшихся камешков свидетельствовал, что подъем начался.

Выждав для верности пяток минут, я выбрался из-за своего укрытия и проскользнул туда, где только что происходила эта драматическая сценка.

Набалдашники тутовника находились на уровне моих глаз. Многочисленные побеги, густо покрытые листвой, образовывали на каждом дереве этакое гнездо. Я пошарил в одном, другом… Моя рука легла на грубую ткань. Есть!

Мешочек оказался довольно увесистым. Самый обыкновенный мешок из дерюги или рогожи, не знаю точно, как называется этот материал. Я ощупал его. Внутри находились некие коробки, каждая размером с небольшой дипломат. Мешок был накрепко перевязан прочной веревкой со множеством узлов. Что же там может быть? Какое отношение имеет «это» к кокаину?

Непостижимо, как аскеры Джамала не заметили мешок! Вот что значит стандартное мышление: им и в голову не пришло, что клад может размещаться на дереве.

Заинтригованный своей добычей, я принялся было распутывать узлы, но тут заметил вблизи нашего вагончика промелькнувшую тень. Некоторое время я приглядывался, но никакого движения более не происходило. Померещилось? Возможно. Однако же это отрезвило меня. Не слишком ли я спокоен? В любой момент Джамала может осенить, и он пошлет сюда своих нукеров с приказом обшарить каждое дерево.

Подхватив мешок обеими руками и пригнувшись, я осторожно двинулся по межрядью — подальше от опасного места.

Дойдя до самого края посадок, я опустил мешок и, найдя под ногами крепкий обломок сухой ветки, принялся копать им яму. Рыхлая земля легко поддавалась моим усилиям. Видимо, здесь тоже лежал слой наносного грунта.

Вскоре яма была готова.

Я аккуратно уложил в нее мешок, присыпал сверху землей, а остатки разбросал по межрядьям. Затем присыпал свой тайник сухими листьями. Думаю, никто не станет искать его здесь.

Вытерев руки платком, я пристально вгляделся в густую тень, подступающую к нашему лагерю. Никого. Лишь в центре кишлака по-прежнему веселится народ, не подозревая, что на верхнем пастбище вот-вот разыграется драма, а может и трагедия.

Вот и все.

Задание выполнено. Гафуровское сокровище у меня.

Остается дождаться агента от Глушенкова. Человека, который назовет мне пароль: «Двенадцать — двенадцать — шесть».

Однако же… Судьба Путинцева интересовала меня мало, но эту дуреху Ирину надо как-то выцарапывать из лап Джамала.

Все так же держась тени, я двинулся к грузовику, намереваясь разбудить Абдунасима и обсудить с ним новую ситуацию.

 

XXII

Спасательная команда

Однако до грузовика я так и не добрался.

В нескольких метрах от него меня настиг шепот из темноты:

— Двенадцать — двенадцать — шесть.

Я замер на месте, тщетно пытаясь вычислить владельца голоса. Ничего не получалось.

Но вот впереди замаячил смутный силуэт.

— Боки? — я не очень-то удивился.

Водитель артистического автобуса подошел ближе и тихо произнес:

— Я офицер республиканской службы безопасности. О вашем задании знаю. Что здесь случилось? Целый отряд всадников во главе с Джамалом направились в эту сторону. Мне показалось, что у них какие-то дела к вам.

Я колебался ровно секунду, а затем поведал Боки о последних событиях, но умолчал о том, что содержимое сундучка уже у меня. Собственно, я вообще не касался этой скользкой темы. Надо было вызволять Ирину, и я нуждался в союзниках. Мне ничуть не улыбалось, что, получив мешок, Боки скажет «катта рахмат» и исчезнет в неизвестном направлении, оставив мне расхлебывать эту кашу.

— Значит, вы не знаете, где тайник? — не скрывая досады, уточнил Боки.

— Об этом не знает никто, кроме Путинцева. Но как только они поднимутся наверх, Джамал начнет пытки. И тогда Путинцев может проговориться. Надо помешать этому. У вас есть свои люди в кишлаке?

Боки отрицательно покачал головой:

— Наша служба еще очень молодая…

— Плохо дело. С Джамалом четверо крепких парней. Наверняка вооруженных. Они ни перед чем не остановятся.

— Я имею приказ взять сундук любой ценой, — нахмурился Боки.

— Для этого надо освободить пленников и нейтрализовать отряд Джамала. — Я решил сразу же расставить все точки над «i». — Действовать нужно молниеносно. В противном случае Джамал призовет на подмогу других бойцов, и нам не видать сундучка как своих ушей.

Боки надолго задумался.

— На вашего спутника можно положиться? — спросил наконец.

— На Абдунасима? Вполне. Думаю, он тоже имеет приказ. Правда, не из вашей конторы.

Боки опять задумался.

— А дервиш? — полюбопытствовал я. — Мне почему-то показалось, что он не посторонний человек в этом деле.

— Тут вы ошиблись. Это самый обыкновенный дервиш, каких сейчас много. А вот змеелова, думаю, можно пригласить. Мы давно к нему приглядываемся.

Мне здорово понравилось это — «пригласить». Словно речь шла о продолжении застолья.

— Есть еще Костя, — напомнил я.

— Паренек, который скрывается от армии? Вряд ли он будет полезен. Да и не согласится. Не захочет ссориться с Джамалом.

— Потребуйте от него подчинения именем закона.

Боки только вздохнул:

— Ладно, мы можем рассчитывать на Абдунасима и Павла. Значит, нас четверо.

— Пока нас двое. Давайте шевелиться. Я разбужу Абдунасима, а вы сходите за Павлом. Если у него есть оружие, пусть захватит с собой. План обсудим по дороге.

Мысленно я уже представлял картину, которая, возможно, в эти секунды складывалась наверху. Каким бы железным человеком ни был Путинцев, вряд ли он сможет спокойно смотреть на мучения дочери. Джамал отлично это понимает. Он и пальцем не тронет своего лютого врага. До поры. Но за Ирину они возьмутся сразу же. В конце концов Гаврилыч сломается. А вот что произойдет, когда на указанном им месте Джамал не обнаружит мешка — гадать не хотелось. Если мы Сейчас не отобьем Ирину, то по Невскому ей уже никогда не гулять.

— Якши, — кивнул Боки. — Придется сказать нашим друзьям о сундучке. Иначе они не поймут, почему шум. Но, смотрите, — он пристально посмотрел на меня, — никто не должен знать о том, что внутри.

— Я и сам не знаю, — простодушно признался я.

— Вот и хорошо. Ну, я пошел. Встречаемся здесь. — Он исчез в темноте.

Я подошел к грузовику и постучал по кузову:

— Абдунасим!

Ответом был все тот же легкий храп.

Я постучал сильнее — с тем же успехом.

Пришлось пустить в ход более радикальные средства. Я нащупал ногу спящего и дернул за нее.

Тотчас передо мной появилась взлохмаченная голова моего спутника.

— Дмитрий-ака? Что случилось?

— А что сказал бы Ходжа Насреддин, если бы его разбудили среди ночи?

Абдунасим ответил без запинки:

— Он бы сказал: «Тише, жена! Не вспугни воров. Вдруг они найдут в нашем доме что-нибудь ценное. Вот тогда мы и отнимем у них добычу».

— Абдунасим, ты как в воду глядел. Злодеи похитили у нас самое ценное. Нужно вернуть пропажу.

Абдунасим с силой подергал себя за волосы, словно прогоняя остатки сна. Затем спрыгнул вниз, заправляя рубаху в брюки и вопросительно уставясь на меня.

Маленький, щупленький — ну какая от него помощь?

— Запутанная вышла история, — пустился я в туманные объяснения. — К нам неожиданно пожаловал отец Ирины. Видимо, решил сделать приятный сюрприз. Но чем-то он жутко не понравился Джамалу. Вместе с Ириной их схватили какие-то всадники и увели наверх. Надо выручать. С нами Боки и, возможно, Павел.

— Отец Ирины? — Абдунасим выглядел растерянным. — Вы хотите сказать…

— Да-да, Ярослав Гаврилович, друг Дадо, — кивнул я, решив, однако, сделать вид, что не догадываюсь о схоронке во второй половинке вагончика. — Понятия не имею, откуда он объявился, но хлопот нам уже задал. Скажи откровенно, Абдунасим, я могу рассчитывать на тебя?

— Я головой отвечаю перед Дадо-ака за наших гостей, — произнес Абдунасим с такой естественностью, что все мои сомнения отпали.

— Джамал похитил вашу жену? — послышался из темноты недоуменный голос змеелова. — Это очень странно!

Сопровождаемый Боки, он приблизился к нам.

Признаться, я не очень-то верил в то, что Павел присоединится к нашему маленькому отряду. В отличие от нас троих у него не было повода ввязываться в драку. Он мог спокойно отсидеться в хижине старого гадальщика. Но он пришел, заметно повысив наши шансы на успех, тем более что за его плечом висело охотничье ружье. Поддержка этого бывалого, опытного человека вдохнула в меня уверенность. Однако же он нетерпеливо ждал ответа.

Мы непроизвольно сошлись в тесный кружок.

— Друзья! — обратился я с речью к обретенным соратникам. — Разрешите в двух словах обрисовать ситуацию, чтобы снять возможные вопросы. В кишлаке этой ночью появился отец Ирины, который когда-то был связан с Гафуром Мирзоевым.

Один лишь змеелов изумленно вскинул брови.

— Будем считать, что он приехал не случайно, — продолжал вдохновенно импровизировать я. — Не исключено, что здесь у него кое-что припрятано и он решил наконец забрать свое имущество. Не вышло. Джамал, с которым они ярые враги, выследил его и схватил. Вместе с дочерью — моей женой Ириной. Цель ясна. Угрожая Ирине, Джамал надеется выведать тайну ее отца. Скажу честно: мне лично нет дела ни до этой тайны, ни до самого Путинцева. Мы с ним — чужие люди. Но честь своей жены я отстоять обязан и прошу вашей помощи.

— Ее отца мы тоже обязаны освободить, — решительно заявил Абдунасим.

— Это был бы идеальный вариант, — согласился я. — Но боюсь, он невозможен. Рядом с Джамалом — четверо вооруженных мужчин. А у нас всего, как я понимаю, одно ружье.

— Которое мне не хотелось бы пускать в ход, — заметил змеелов.

— Откровенно говоря, мне тоже, — вздохнул я. — Будем надеяться, что сам вид оружия отрезвит наших не в меру горячих противников… Однако же эти разговоры мы можем продолжить в пути, тем более что с момента похищения прошло сорок пять минут.

— Да, — кивнул молчавший доселе Боки, задумчиво покачивая на ладони пистолет, который он выудил из какого-то потайного кармана. — Иногда достаточно вида оружия. Но не всегда.

Абдунасим нырнул в кузов и через несколько секунд появился снова, смущенно демонстрируя нам пистолет, кажется такой же, что у Боки.

Таким образом, я оказался единственным безоружным. Чтобы не идти с пустыми руками, пришлось взять в том же кузове заточенную до блеска саперную лопатку.

— Давайте все-таки договоримся не стрелять без нужды, — предложил Павел.

Мы тронулись в путь.

— Кто из присутствующих бывал на верхнем пастбище? — задал Боки вполне уместный вопрос.

— Я, — кратко ответил змеелов.

— Что оно собой представляет?

— Вообще-то верхним пастбищем в кишлаке называют довольно обширное нагорье. Это целая вереница относительно пологих холмов, на которых пасутся отары. Через равные промежутки расположены несколько кошар с помещениями для чабанов. Самая ближняя — сразу же за подъемом. Сейчас она должна пустовать. Уверен, что в нее и повели пленников.

— Мы сумеем пробраться к ней незаметно?

— Это зависит от того, как легли тени. Но, думаю, по низинке можно подползти достаточно близко.

— Говорите, прошло сорок пять, минут? — Этот вопрос адресовался уже мне.

— Сорок шесть с половиной, если быть точным. Их привязали к лошадям и потащили наверх. Должно быть, они давно уже там.

— Подъем не так прост, как кажется, — заметил Павел. — Даже для лошадей.

Я торопил своих спутников, но в глубине души надеялся, что мы не очень отстаем от похитителей. Да и Гаврилыч не такой человек, чтобы позволить гнать себя как скотину. Наверняка он сделал все возможное, чтобы затянуть подъем. Словом, у нас есть реальная возможность сократить разрыв во времени, а может даже, чем черт не шутит, догнать кавалькаду.

Тут я заметил, что на втором плече Павла висит небольшой мешок, вроде бы пустой, и поинтересовался, с какой целью он взят.

— Там щитомордник, — спокойно ответил Павел.

— Щитомордник? — не сразу понял я.

— Одна из самых ядовитых змей, — доверительно сообщил он. — В кишлаке их почему-то… — (я невольно перешел на другую сторону), — опасаются больше, чем кобр или эф. Считают, что укус щитомордника неизлечим, хотя это не так. Мистика какая-то! Правда, я сцедил у него яд, но они-то об этом не знают. Посмотрим, может, это существо принесет нам больше пользы, чем ружье. У меня, откровенно говоря, нет желания обзаводиться врагами в Ак-Ляйляке. Как, впрочем, и в долине.

— Неужели вы поймали эту тварь в огороде Мумина-бобо? — спросил я, игнорируя его последние фразы.

— Почему вы так решили?

— По-моему, днем вы не охотились.

— Это точно. Готовился на завтра. То есть уже на сегодня. А этого красавца поймал утром, перед тем как тормознуть вашу машину.

И хотя утренняя поездка осталась в прошлом, я невольно передернулся. Знай я, что у попутчика с собой змея, возможно, не подобрал бы его на дороге. Неужели с того момента не прошло еще и суток? А такое впечатление, что это случилось давным-давно.

— Скажите, Павел… Этот мешок… Неужели змея не может выбраться из него?

— Как завязать, — усмехнулся он. — Притом внутри есть еще одна завязка. Хотя всякое бывает. В самый первый год приключилось у меня одно ЧП. Вернулся я с охоты в город с полным мешком змей и попутно заглянул к приятелю. Прихожу наконец домой, начинаю сортировать свой улов и вдруг замечаю, что не хватает двух кобр. А выползти они могли только в тот момент, когда я сидел у приятеля. Притом яд я еще не брал. Я к телефону — никто не отвечает. Неужто опоздал? А на дворе уже ночь. Транспорт не ходит, неспокойно, а добираться — на другой конец города. Поймал все же попутку. Ох, и перенервничал я тогда!

— Змей-то нашли?

— Представьте себе, забрались, паршивки, за холодильник, к мотору. Он греется при работе, а они ведь обожают тепло. До сих пор не пойму, как они умудрились выбраться из мешка.

— Приятель не перестал с вами здороваться?

— А как бы поступили вы?

— Интересный вопрос…

Между тем мы подошли к месту, откуда круто вверх уходила серпантинная дорога. Вся она лежала в плотной тени.

— Двигаться будем гуськом, — сказал змеелов. — Я первый.

Никто не возражал.

Мне уже приходилось упоминать, что дорога на верхнее пастбище вилась по крутой, сужающейся кверху наклонной плоскости, будто из гигантского пирога вырезали замысловатый кусок.

Впрочем, сравнение с наклонной плоскостью не вполне уместно, поскольку двигаться по оси было невозможно, только змейкой. Каждый виток отделялся от предыдущего крутым уступом, превышающим человеческий рост. Ничего не стоило оступиться и переломать себе ноги. Поэтому мы стремились ступать след в след, надеясь, что наш проводник не допустит ни одной ошибки. Скалы, вертикально поднимающиеся с обеих сторон, сводили на нет всякую видимость. Мы прихватили с собой два фонарика, но пользоваться ими не рисковали, дабы не выдать себя.

— Ни звука! — предупредил нас змеелов. — Здесь очень сильное эхо. Даже наш шепот могут услыхать на верху.

Шаг за шагом мы продвигались вперед, в полном напряжении душевных и физических сил, молча, в чернильном мраке.

Впрочем, никакого ощущения движения не возникало. Лишь по участившемуся дыханию да бешеному стуку сердца можно было сделать вывод, что восхождение все-таки, происходит.

Но вот появился и ориентир.

Когда мы поднялись выше кишлачных деревьев (не низкорослого тутовника, а могучих карагачей, чинар и орешин), нашему взору открылись два огромных костра, по-прежнему пылавших на площади, где шумел свадебный той. Гремела музыка, мелькали гигантские тени. В зависимости от того, на каком из виражей дороги мы находились, костры появлялись то по правую руку, то по левую, и эта периодическая «смена полюсов» производила впечатление ирреальности происходящего. Мы словно бы проникали в ставшую податливой толщу гор без всякой надежды вернуться обратно.

Костры становились все меньше и меньше, вот они уже напоминали пламя зажженных спичек, а конца нашему походу не предвиделось. Чуть более светлый клинышек неба над головой казался недоступным, ноги налились свинцом, а сердце прыгало где-то у горла, как взбесившийся лягушонок.

Я шел вторым, вслед за змееловом. Будь я один, уже давным-давно остановился бы передохнуть. Но змеелов не сбавлял темп, за спиной я слышал рвущееся дыхание Абдунасима и волей-неволей переставлял одеревеневшие ноги.

Я даже не заметил, что Павел вдруг замер, и налетел на него, уткнувшись лицом в мешок, в котором что-то шевельнулось.

Павел, располагаясь несколько выше, повернулся и осторожно сжал мое плечо.

Наша четверка сошлась в тесный кружок.

— Последний виток, — прошептал змеелов.

Приглядевшись, я заметил впереди еле различимую границу между полным мраком и полумглою. Мы достигли верхнего пастбища, лежащего сразу же за гребнем. Теперь кишлак остался за спиной, а еще вернее — далеко под ногами. Свадебные костры походили на две неугасающие искорки.

— Теперь нужно быть втрое осторожнее, — тем же шепотом предупредил Павел. — У горцев вообще зоркие глаза, а некоторые неплохо видят в темноте. Слушайте внимательно! Через несколько метров тропа выводит на нагорье. Справа от нее лежит большой камень. Мы легко укроемся за ним вчетвером. Осмотримся и тогда решим, что делать. Но держитесь тени, особенно вы, Абдунасим, с вашей белой рубашкой.

Пригнувшись, мы двинулись вперед и вскоре затаились за огромным валуном, где могла бы разместиться целая рота.

А удивительный все-таки инструмент — человеческий глаз. Только что мы брели будто слепые, но стоило выбраться из каменного мешка, как открывшееся взору нагорье показалось залитым потоками света, хотя кроме далеких звезд и краешка луны его освещало только пламя костра, горевшего на ближайшем холме, в ста метрах от нашего укрытия.

Вокруг костра расположилось несколько фигур. Доносились взрывы хохота. Видимо, там продолжалась аския. Выше костра темнела кошара — сооружение из жердей, соломы и булыг, скрепленных глиной. На склоне холма паслись лошади. Собак, на наше счастье, не было.

Я тщетно пытался высмотреть Ирину. Но скорее всего, ее вместе с папашей завели в кошару.

— Посмотрите, — сказал Павел, указывая на глубокую ложбинку, что опоясывала холм, начинаясь от нашего камня. — Надо проползти по ней и незаметно пробраться к кошаре с тылу. А дальше будем действовать по обстоятельствам. Либо одним броском обезоружим охрану, которая явно не ждет нападения, либо захватим кошару и Джамала в качестве заложника. Тогда можно спокойно поторговаться. Главное — не упустить Джамала. Иначе он приведет сюда целую сотню нукеров, и нам несдобровать.

— Полевой командир?

— Вроде того…

— Второй вариант более удачен, — отозвался Боки. — Захватив Джамала, мы добьемся освобождения пленников. А еще — беспрепятственного выезда из кишлака. Как это сделать лучше? Предлагаю троим пробраться к кошаре, а четвертый пусть идет туда открыто. Будто для переговоров. Он отвлечет на себя внимание. В это время трое атакуют и берут Джамала в плен.

— Позвольте с вами не согласиться, Боки, — возразил я. — Не стоит дробить наши слабые силы. А парламентарий вряд ли отвлечет на себя внимание. Скорее наоборот — насторожит. Джамал сразу сообразит, что готовится какая-то уловка. Наш козырь — неожиданность. Этим козырем и нужно бить.

— Что скажете вы, Абдунасим?

— Думаю, кто-то должен сходить в разведку. Давайте, я. Может, Ярослав-ака и Ирина-ханум просто лежат связанными за изгородью? Тогда надо их выкрасть, и делу конец.

— Неплохая идея, но располагаем ли мы временем?

Итак, вместо того чтобы действовать, мы затеяли бесплодную дискуссию.

А между тем в лагере наших противников наметилось какое-то движение.

Один из нукеров подвел к костру коня.

Мельтешение, шум, и вот несколько фигур отделились от общей группы и по склону холма направились прямехонько к валуну, за которым мы укрывались.

Признаться, стало как-то неуютно.

Впереди легкой походкой вышагивал Джамал. За ним вооруженный автоматом нукер вел на поводу коня, к седлу которого короткой веревкой был привязан Гаврилыч, спеленанный от плеч до пояса.

Куда же они топают, черт побери?! Неужто Гаврилыч раскололся и согласен передать Джамалу драгоценный мешок?

Но тогда почему прочие остались у костра? И где же моя Иринка?

Через минуту стало ясно, что отделившаяся группа вовсе не собирается спускаться вниз. Но намерения Джамала по-прежнему были не ясны.

Вот он подошел к самой пропасти и остановился — в метре от жуткого обрыва и в двух десятках метров от нас.

Следовавший за ним автоматчик провел лошадь по дуге, так что она встала хвостом к ущелью.

В какой-то момент Путинцев тоже оказался на краю пропасти.

Вдруг нукер резко повернулся и молниеносным движением ткнул пленника в грудь. Тот потерял равновесие и, вскрикнув, полетел в черный провал.

 

XXIII

Старые враги и новые друзья

Нет, он не разбился. Он даже не исчез из виду полностью. Короткая веревка (а точнее, выносливая горная лошадка) удерживала беднягу над бездной на уровне плеч.

Некоторое время Джамал смотрел на него, замерев, как изваяние.

— Ну что, Ярослав? — послышался наконец его злорадный голос. — Приятно повисеть над пустотой, а? Над острыми камнями, которые раздробят твои кости и порвут жилы? Приятно? Спроси об этом у меня, старый пес! По твоей милости я прошел через это испытание. Помнишь, как стоял надо мной с пистолетом?

— Вини за это себя, Джамал, — отвечал Путинцев угрюмо, но без дрожи. — Не я устроил те гонки. Ты вынудил меня защищаться. Притом ты остался жив.

— Сволочь! А мой глаз?! А моя рука?!

— И мои двенадцать лет?! Я, может, согласился бы на обмен.

— Сейчас ты получишь за все! — Внезапно Джамал выхватил здоровой рукой широкий восточный нож — пичок и занес его над туго натянутой веревкой, так, чтобы Путинцев видел это.

— А хочешь — пичок — чик — и все!

Гаврилыч весьма натурально хохотнул:

— Не смеши меня, Джамал. До тех пор, пока тайну сундучка знаю я один, ты этого не сделаешь.

— А если сделаю, Ярослав?! Если сделаю?! — В голосе Джамала прорвались истеричные нотки. — Может, месть для меня слаще всего остального?!

— Для такого жлоба, как ты, Джамал, не бывает ничего слаще звона монет.

— Ох, не серди меня, Ярослав! Аллахом клянусь! Рука сама тянется перерезать веревку!

Мне и вправду показалось, что сейчас Джамал не сдержит внутреннего порыва и полоснет по натянутым волокнам.

— Бросал бы ты свои глупые шутки, Джамал, — устало вздохнул Гаврилыч. — Хочешь говорить — давай поговорим как давние соратники. Можно и по рюмашке пропустить за встречу. А пугать меня бесполезно. Ты же знаешь.

Похоже, к Джамалу вернулось самообладание.

— Знаю, что смерти ты не боишься, Ярослав, — усмехнулся он. — Но ведь есть вещи пострашнее смерти, верно?

— Я смотрю, Джамал, ты наконец-то поумнел.

— Когда заглянешь смерти в глаза, кое-чему научишься.

— Вот и вели своему охломону вытащить меня. Спина уже затекла.

— Ладно, Ярослав. Но перед тем, как начать важный разговор, подумай, похожа ли твоя красивая дочь на птицу. — И он выразительно посмотрел вниз.

Путинцев снова рассмеялся, но на сей раз смех звучал явно фальшиво.

— Пойми простую вещь, Джамал… Если кто-нибудь из вас тронет мою Иришку хоть пальцем, слова от меня не дождетесь! Ты меня знаешь. Как и я тебя. Ну, хватит баловать!

Джамал сделал характерный жест, и нукер провел загрустившую лошадку вперед.

Оказавшись на твердой почве, Гаврилыч перекатился на бок, затем встал на колени и наконец выпрямился в полный рост.

Казалось, вот идеальная ситуация, чтобы пленить коварного главаря.

Увы, мы так и не решились на атаку.

Джамала заслонял от нас Путинцев, а нукера — конь. Используя покорное животное в качестве прикрытия, автоматчик мог запросто перещелкать нас всех. Конечно, при условии, что у него хорошая реакция и постоянная готовность умереть за хозяина. Но экспериментировать как-то не тянуло. Применить же оружие первым никто из нас тоже не отважился бы.

Притом, вытаскивая Гаврилыча наверх, вся группа сместилась еще дальше в сторону, понизив наши шансы на успех. Да мы и сами чувствовали, что самый благоприятный момент упущен.

Теперь давние враги-соратники стояли друг против друга: один крепко связанный, обреченный, второй увечный — и телом, и душой.

— Разговор у нас будет простой, Ярослав, — начал одноглазый. — Ты отдаешь мне сундучок, а я отпускаю тебя и твою дочь. Ты мне больше не нужен. Свое желание я исполнил — подержал тебя над пропастью, увидел твой страх. С меня довольно. А теперь у нас торг. Меняю две жизни на один сундучок. Выгодная сделка, а, Ярослав?

— Красивые слова, Джамал. Только знаю я, что ты не хозяин своему слову.

— Памятью отца клянусь!

— Ты и Аллахом поклянешься — соврешь.

— Как ты смеешь, собака!

— Ты, Джамал, покрикивай на своих «шестерок», а со мной поубавь-ка гонору.

Колчерукий хотел ответить что-то резкое, но сдержался.

— Хорошо. Твои условия, Ярослав?

На протяжении всей их беседы нукер стоял в некотором отдалении, скрываясь за крупом коня и поглядывая в сторону подъема, будто и вправду ждал оттуда нападения. Автомат он держал наизготовку. В этой ситуации любая наша инициатива выглядела бы чистым самоубийством.

— Мои условия совсем простые, Джамал. Сейчас ты собираешь свою братву и внятно толкуешь им, что произошла ошибка. Мы с Ириной — не пленники, а твои дорогие гости. Ты приказываешь развязать нас, затем почтительно просишь у нас прощения за грубость. Только без фокусов, Джамал! Я ведь знаю и таджикский, и узбекский, и киргизский, и татарский. Меня ты не проведешь, понял? Любая двусмысленность, любое подмигивание с твоей стороны, и я объявляю договор недействительным.

— Так-так, — кивнул Джамал. — Дальше.

— А дальше мы с тобой садимся за дастархан и пируем. Тем временем друзья Ирины отвозят ее в долину. Пусть с ними поедет один из твоих людей. Но только один, понимаешь? Он привезет мне записку от дочери. Как только я получу эту записку, мы отправляемся за сундучком.

Настал черед смеяться Джамалу.

— Ребенком меня считаешь, Ярослав? Чтобы она привела сюда милицию или солдат?

— Хлебом клянусь, Джамал! Она тихо уедет домой.

— Ты и Богом поклянешься — соврешь.

— Ну и шакал же ты!

— Твои слова, Ярослав, дешевле гузапаи в базарный день.

— Значит, не договорились?

— Нет!

— Другого разговора не может быть, Джамал. Ты не получишь этот сундучок.

Джамал снова рассмеялся:

— Получу, Ярослав. Этой же ночью. Я слишком долго ждал, многого лишился и теперь хочу получить награду. Сказать тебе, что я сделаю?

— Ну, давай послушаем…

— Ты, Ярослав, железный человек. Но даже у железного человека сердце из обыкновенной крови и плоти. Разве оно может равнодушно смотреть на страдания родной дочери? У меня, Ярослав, есть один паренек. Говорят, он немножко больной на голову. Очень любит женские крики. Мы крепко привяжем тебя внутри кошары, а твою белую и пышную дочку отдадим этому пареньку. Надо же и ему немного развлечься. Только он будет заниматься с ней не тем, что обычно делают мужчина и женщина, оставшись наедине. Я же говорю — он больной. Ему приятнее пользоваться ножом, понимаешь? Итак, вы трое будете в кошаре, а мы расположимся снаружи. Когда ты захочешь сказать, где сундучок, — позови.

— Джамал, это бесполезно, — отвечал Гаврилыч, но дрогнувший голос выдал его.

— Нет, Ярослав, ты позовешь. Ты обязательно позовешь. Но смотри, чтобы не было слишком поздно для твоей дочери. Может, ты позовешь даже ради того, чтобы достойно похоронить то, что от нее останется. Ты позовешь! — Он перешел на исступленный крик. — Аллах свидетель, я не хочу этого! Скажи, где сундучок, и я отпущу ее! Не доводи до греха!

На некоторое время воцарилось молчание.

— Хорошо, я скажу, — удивительно спокойным тоном произнес Путинцев. Так говорит человек, принявший для себя окончательное решение. — Но сначала объясни мне, как ты догадался, что я в кишлаке? Неужто Дмитрий или Абдунасим работают на тебя?

Обрадованный смирением грозного врага, Джамал весело рассмеялся:

— Эх, Ярослав, а еще вздумал перехитрить меня! Какой же ты… как это по-русски? Забыл! Ну, не важно! Не-ет, Ярослав… Твоя хитрость против моей не годится! Неужели ты мог подумать, будто я поверю, что за сундучком приедет чужой человек?! Такую тайну не доверяют даже родному брату. Я сердцем чуял, что ты приедешь сам. Именно сам возьмешь сундук из тайника. Да еще захочешь подшутить над старым Джамалом, показать приманку. Тогда и я решил подшутить. Показать свою приманку. Все эти годы, Ярослав, я молился о твоем здоровье. Чтобы ты не заболел, не умер, чтобы тебя никто не зарезал… Аллах услышал мои молитвы! Ты вышел на свободу здоровым и полным сил. Я послал человека и велел ему не спускать с тебя глаз. Вскоре он узнал, что ты купил билет на самолет в наши края, и сообщил мне дату… Один из моих племянников давно хотел жениться и просил денег на свадьбу. Я назначил той на тот самый день, когда ты должен был появиться в Ак-Ляйляке. Расчет был правильный: ты воспользуешься сумятицей и достанешь сундучок. Когда же мне описали женщину, которая приехала с геодезистами, я понял весь твой замысел от начала до конца. Я догадался, что ты находишься внутри вагончика и постараешься этой же ночью исчезнуть с дочерью и сундучком. Через горы на лошадях, потому как это единственный безопасный путь.

Я мог бы захватить тебя сразу. Но зачем? Вдруг тебя разобьет инсульт? Или ты умрешь от огорчения? Я решил позволить тебе взять сундучок, а в нужный момент спокойно завладеть им. Один ловкий паренек должен был проследить за тобой. Но тут тебе повезло. Паренек оказался слишком суеверным. Когда в ущелье завыл призрак Гафура — ты ведь не забыл Гафура, а, Ярослав? Он, наверное, приходит к тебе по ночам? Так вот, когда в ущелье завыл призрак Гафура, паренек перепугался и потерял твой след. Паренька я наказал, но его промашка не очень меня огорчила. Я-то знал, что дочку ты не оставишь. Мои люди стали следить за ней. Наконец мне передали, что ты встретился с ней в вагончике, но сундучка при тебе нет. Значит, успел где-то спрятать, подумал я. Затем ты покинул вагончик и направился в тутовую рощу. Ирина осталась. Это я тоже понимал. Она должна была отравить профессора, чтобы он не поднял шуму раньше времени. Наконец профессор появился. Вскоре Ирина выбежала наружу и кинулась на встречу с тобой. К этому моменту я уже собрал несколько преданных людей. Мы находились в ореховой роще. Оставалось дождаться, когда вы двинетесь наверх, настигнуть вас и отнять сундучок. Я подослал к вам второго ловкого паренька, но, должен признать, сделал крупную ошибку. Паренек-то ловкий, да вот по-русски не понимает ни слова. Он слышал ваш разговор, но передать мне ничего не смог. Я тоже наказал его — пусть знает языки.

Притом я был уверен, что сундучок с вами.

Но время шло, а вы с дочкой не спешили подняться на пастбище. У меня не оставалось сил ждать. Мы двинулись вперед. Что было дальше, ты знаешь…

Ярослав, я сдержал свое слово. Рассказал тебе все. Очередь за тобой. Где ты спрятал сундук? — Голос Джамала сделался почти ласковым. Очевидно, в глубине души он праздновал победу.

— Да-а, ловко ты меня провел, — ответил Гаврилыч с подозрительнейшей покорностью. — На этот раз, Джамал, ты выиграл по всем позициям. А помнишь, как продувал мне в нарды?

— Жизнь — не нарды, Ярослав.

— Мудро, Джамал. Пожалуй, сундучок должен достаться тебе. Ты лучше распорядишься им.

— В том-то и дело, Ярослав. Я знаю, куда ты хочешь его продать. А я позабочусь, чтобы он приносил доход здесь… Ну ладно! Довольно разговоров! Давай сундучок!

— Сейчас, Джамал… И все-таки я прошу тебя выполнить несколько мелких условий.

— Говори, — снисходительно разрешил колчерукий.

— Прямо сейчас ты освободишь Ирину и извинишься перед ней. Она ведь не моя дочь, ты спутал, понимаешь, Джамал? Ты скажешь об этом своим орлам.

— Ладно… Что еще?

— Затем ты потребуешь от них клятвы именем Аллаха, что они никогда не причинят этой женщине ни малейшего вреда. И поклянешься сам.

— Ладно…

— За сундучком надо спуститься вниз.

— Ты не врешь? — сразу же насторожился Джамал.

— Ну сам подумай, смог бы я в мои годы дважды подняться на эту чертову крутизну? До сей поры отдышаться не могу…

— Ладно…

— Как только спустимся вниз, Ирина пойдет к себе в вагончик, и ты о ней забудешь, ясно? А мы направимся за сундучком.

— Где же он? — Голос Джамала выдавал нетерпение.

— Недалеко от кишлака. Я его перепрятал.

— Ладно… Но имей в виду, Ярослав, ты пойдешь связанным.

Пусть так. Я готов. Идем!

— Постой-ка! — удивился Джамал, будто сделав нежданное открытие. — Ты ничего не просишь для себя?

— Ты ведь не захочешь обидеть старого соратника, когда получишь сундучок? — спросил Гаврилыч, и в его тоне мне почудилась насмешка.

— Имей в виду, если ты захочешь привести нас к какой-нибудь расщелине, где прячешь оружие…

— Джамал, не будь ребенком! Посмотри, я и пальцем не могу пошевелить. Какое оружие! Мой пистолет вы забрали еще внизу.

Главарь надолго задумался, затем бодро воскликнул:

— Ладно! Пошли!

Живописная группа направилась к костру у кошары.

Едва они отошли на значительное расстояние, Боки горячо зашептал:

— Нельзя, чтобы сундук попал в руки Джамала. Мы должны принять бой. Здесь, когда они начнут спуск.

— Ни в коем случае! — решительно возразил я. — В темноте мы попросту перестреляем и пленников, и друг друга.

— Что вы предлагаете?

— Следовать за ними. Я уверен, что Путинцев вовсе не собирается делиться своей тайной с Джамалом. Он что-то задумал.

— Почему вы так решили?

— Чутье подсказывает. Кроме того, свадебный той, кажется, закончился. Музыка уже не играет, и костры погасли. А это значит, что в кишлаке услышат выстрелы. Не успеем мы спуститься, как внизу соберутся все мужчины.

Мои аргументы заставили Боки призадуматься.

— И все-таки сундук не должен достаться Джамалу, — упрямо повторил он.

— Не волнуйтесь, он ему не достанется.

— А если что-то случится с Путинцевым?

— Я уверен, что он успел шепнуть словечко Ирине. От нее мы все и узнаем.

— Я дал слово Дадо-ака, что никто из гостей не пострадает, — сообщил из темноты Абдунасим.

— Но двое непострадавших гостей лучше, чем четыре трупа, — заметил я.

— Ответ, достойный Ходжи Насреддина… — пробормотал славный малый.

— Если они и вправду отпустят Ирину, предлагаю сразу же укрыть ее у Мумина-бобо, — произнес Павел. — Старика уважают в кишлаке, силой туда никто не посмеет войти.

— Дельное предложение, — кивнул я. — Спасибо, Павел. Но кто-то из нас должен сопроводить ее.

— Возьмите это на себя, Дмитрий.

А что? Прекрасный вариант выпутаться из заварушки, не потеряв лица.

Однако же я опасался, что в мое отсутствие Боки примется слишком ревностно выполнять свой служебный долг, последствия чего могут стать самыми печальными.

Конечно, после освобождения Ирины я сумел бы шепнуть ему, что содержимое сундучка у меня, но интуиция подсказывала, что, несмотря на риск, торопиться не стоит. Не хочу грешить на Боки, но не могу и полностью исключить, что, узнав о закопанном мешке, агент моментально охладеет к Путинцеву. Но ведь еще неизвестно, как повернется. Вдруг Гаврилычу не удастся та задумка, благодаря которой он собрал свою волю в кулак? Тогда Джамал снова пошлет за Ириной. Он — хозяин слова. Захотел — дал, захотел — взял обратно. И плевать ему на вековые обычаи. Надо — ворвутся к гадальщику и вобьют его в стенку вместе с бобами.

Дуэль Гаврилыч — Джамал должна чем-то завершишься. И все это время я обязан находиться поблизости от эпицентра событий. А они еще весьма далеки от финала. Быть может, основные события этой ночи еще не начинались.

Вот только рассчитывать на стремительный вертолетный десант лучше не надо. Рассчитывать мы можем только на собственные мозги и толику удачи.

— Нет, Абдунасим, — заявил я. — Прошу вас лично проводить Ирину к старому гадальщику, тем более что я и языка не знаю. А затем возвращайтесь к вагончику. Ваша помощь еще может понадобиться.

— И последнее, — напомнил змеелов. — Когда начнем спуск, чтобы никто не пикнул. Не забывайте про эхо! И не думайте, что спуск легче подъема.

(Вот это, называется, обрадовал!)

— Все, тише! Они приближаются.

Мы затаились в своем укрытии.

Впрочем, после того как луна зашла за тучу, а на холме присыпали костер, вокруг стало так же темно, как и в глубине ущелья. Однако проплывавший мимо нас караван мы все же разглядели. Нукеры шли пешком, держа коней на поводу. Я различил двух всадников. Наверняка это были Гаврилыч и Ирина.

Вдруг одна из лошадей заржала. Мы вжались в землю, но отряд Джамала проследовал мимо без остановки.

Выждав для верности несколько минут, мы двинулись вниз. Так же гуськом, ведущий — Павел — впереди.

Я не сказал бы, что спуск равносилен подъему: дыхалка работала ровно, вот только ноги гудели от перенапряжения, поскольку каждый шаг был своеобразной лотереей — а вдруг ухнешь в пустоту или долбанешься косточкой о камень? Попробуй тогда удержать язык за зубами.

Опять тот же непроницаемый мрак, притом и селение ничем себя не обозначало — ни огоньком, ни звуком. Невидимая опора под ногами, абсолютная чернота вокруг…

Идущие впереди оживленно переговаривались между собой, и я мог по достоинству оценить акустические особенности этой гигантской выемки. Каждое словечко будто звучало над ухом. Вот только я не понимал ни бельмеса — точь-в-точь как тот ловкий паренек, которого Джамал послал на встречу отца с дочерью. Я совсем уж собрался узнать у шагающего за спиной Абдунасима, о чем разговор, когда до меня дошло, что мой вопрос услышат и ниже. Вот это бы я удружил! Пришлось, как говорится, набрать в рот воды. В отличие от моих товарищей, долгий спуск не обогатил меня информацией.

Впрочем, болтовня аборигенов имела и ту пользу, что позволяла контролировать дистанцию.

Наконец отряд Джамала достиг тутовых посадок. Вспыхнули фонарики.

По какой-то причине нукеры не зажигали их во время спуска. Видимо, Джамал не хотел, чтобы кто-нибудь в кишлаке заметил поздних путников.

Мы оказались в довольно щекотливой ситуации. Если бы внизу догадались направить луч фонарика в нашу сторону, боюсь, мы не остались бы незамеченными. К счастью, мысль о преследователях не возникла ни в одной голове.

Световые пятнышки не удалялись. Видимо, там проходило совещание. Но теперь эхо пропало, и речи стали неразборчивыми не только для меня, но и для моих спутников.

Меня вдруг кольнуло беспокойство. Что, если чутье подвело и у Гаврилыча нет никакого особого плана? Вот сейчас полезет он на тутовник за мешком, а там пусто. Джамал, разумеется, ему не поверит. И карусель закрутится заново.

Но нет, напрасно я сомневался. Отряд двинулся дальше, взяв в сторону Змеиного ущелья, а один из фонариков поплыл прямо, держа курс на вагончик.

Значит, Джамал сдержал слово и отпустил Ирину. Надолго ли?

Через несколько минут мы тоже были внизу.

 

XXIV

Колодец Иблиса

— Уф! — выдохнул я, сгорая от нетерпения. — О чем они говорили на спуске?

— Общий гап, — отозвался Абдунасим. — Свадьба, угощение, достоинства танцовщиц…

— Абдунасим, догони Ирину! — взмолился я. — Успокой ее, обнадежь, отведи к гадальщику и возвращайся к вагончику. А нам — туда.

— Хоп! — ответил Абдунасим и исчез.

Наша задача отчасти облегчалась тем, что всадники двигались по извилистому берегу речки, мы же могли пробираться напрямик — через посадки тутовника, не опасаясь, что случайный луч фонарика выхватит нас из темноты.

Но с другой стороны, всадники имели преимущество в скорости.

— Не разделяю вашей уверенности, — шепнул мне Боки. — Боюсь, мы упустим сундучок. Навсегда… — Возможно, в воображении ему уже рисовался строгий выговор с последним предупреждением, если не хуже.

— Вы получите их, — таким же шепотом ответил я.

— Кого? — удивился он.

— Звездочки на погоны.

— Они остановились, — повернулся к нам шедший впереди Павел.

И вправду, отряд снова спешился, не проехав и сотни метров.

— Что там такое? — вытянул шею Боки.

— Колодец Иблиса, — мрачным голосом возвестил Павел.

— Что за колодец? — недоуменно спросил Боки.

Зато я сразу же вспомнил круглое водное зеркало, обнесенное каменной оградой, и ту спичку, что стремительно ушла в глубину. Морозный холодок пробежал по моему хребту, когда я начал догадываться о замысле Путинцева. Неужели он посмеет?!

Я сжал локоть Боки:

— Сейчас не время для объяснений.

Затем обратился к Павлу:

— Туда можно пробраться незамеченным?

— Легче легкого, если пойдем вдоль стены. Там тянется канава, заросшая высокой травой.

— Идемте!

Я должен был это увидеть!

Выбираясь из тутовника, мы прошмыгнули по тому межрядью, где я закопал мешок. Фантасмагория!

Канава, о которой говорил змеелов, хоть и позволила нам приблизиться к жуткому колодцу, но не вплотную. Оставалось еще метров шесть открытого пространства, где нас легко бы обнаружили. Мы залегли в высокой сухой траве и обратились в слух.

Отряд сбился в кучу неподалеку у колодца. Люди старались держаться подальше от него. Еще неспокойней вели себя лошади: ржали, стучали копытами, поднимались на дыбы.

— Значит, ты утверждаешь, что сундук в колодце? — послышался недоверчивый голос Джамала.

— Это так же верно, как и то, что мы с тобой знакомы много лет, — отвечал Гаврилыч, и теперь в его интонации мне слышалась не только насмешка, но и сталь.

— Почему же он не тонет?

— Оттого что привязан надежным тросиком.

— Но ведь внутрь попала вода!

— Нет, Джамал. Я приготовил несколько водонепроницаемых мешков и вставил их один в другой.

— Ты врешь! — убежденно и зло воскликнул колчерукий.

Путинцев звонко рассмеялся:

— Глупый ты человек, Джамал! А еще считаешь себя хитрецом! Похваляешься, что разгадал мои планы… Да ни хрена ты не разгадал!

— Это почему же, — сощурился тот, задетый за живое.

— Да потому что моя хитрость на две головы выше твоей, и если бы не досадная случайность, все было бы шито-крыто.

— Ничего не понимаю…

— Ну так слушай! Я знал о твоих подозрениях и сделал по-своему. Сундук я спрятал в колодце Иблиса, потому что, по меньшей мере до весны, сюда никто не сунется. А тайник в ущелье оставил открытым. Там лежит скелет Гафура. Утром тебе доложили бы об этом, и ты решил бы, что я сумел удрать. К весне все забылось бы. Ты уехал бы из Ак-Ляйляка. И тогда я спокойно вернулся бы и вытянул его оттуда. Всего несколько месяцев, Джамал. Разве это срок для человека, отмахавшего двенадцать лет?

— Ладно, пошли! Но если там ничего нет…

— Джама-ал… Сначала поклянись, что не причинишь вреда моей дочери.

— Сначала я должен увидеть сундук. Иди!

Джамал взял у одного из нукеров фонарик и, подталкивая давнего врага, направился к колодцу.

Охранники старались даже не смотреть вслед. Видимо, дурная слава колодца не нуждалась в подтверждении.

Джамал и Путинцев зашли за каменную ограду.

Колчерукий направил луч на водную поверхность.

— Ну и где же тросик? Куда ты его привязал, старый пес?

— Да вот же он!

— Где?!

— Джамал, достаточно и одного глаза, чтобы рассмотреть.

— Где он?!

— Да вот же, вот!

То, что произошло дальше, я предугадывал заранее. Просто я не знал, как он это сделает.

Руки Путинцева были плотно прикручены к туловищу. Но он обошелся без их помощи. Набычившись, он с силой ударил противника в висок своим чугунным лбом — раз и другой. Затем навалился на него сзади всей массой. Некоторое время они балансировали на каменном кольце, затем оба тела свалились в воду. Фонарик, видимо, первым ушел на дно. Темнота скрыла подробности. Но, судя по отчаянному плеску, борьба продолжалась еще какое-то время. Однорукий боролся со связанным. Один — за свою жизнь, второй — за свою дочь. Затем послышался громкий булькающий звук, и наступила тишина.

Молчали мы, молчали нукеры.

Затем послышался чей-то тонкий голос:

— Джамал-ака?

Тишина.

Снова:

— Джамал-ака?

И так — с десяток раз.

Наконец самый смелый, взяв фонарик, осторожно двинулся к колодцу.

— А теперь, дружок, твоя очередь, — послышался рядом шепот змеелова.

Я едва не взвился, увидев у своей щеки огромную, толщиной в руку, змею.

Но Павел крепко держал ее у ромбовидной головы. Когда он успел ее вытащить?

— Джамал-ака? — Нукер на цыпочках приближался к дьявольскому кругу.

Павел замахнулся.

Упругая лента бесшумно взвилась в воздух и упала на плечо бойкого джигита.

Никогда в жизни я не слыхал более дикого вопля.

— Иблис!!!

В следующую секунду возникла картина, описать которую могло бы только гениальное перо: «смешались в кучу кони, люди…»

Люди забыли, что повелевают конями, кони рванулись прочь, не разбирая дороги, напролом. Кто-то сдуру угодил в тутовник и, приняв, видимо, острые сучья за когти дьявола, оглушительно заорал. Лошади ржали, будто на каждую насела стая свирепых волков.

Не прошло и минуты, как вся эта живая потная, разгоряченная, ошалевшая масса оказалась на другом конце кишлака.

Пришедший в себя Боки сурово посмотрел на меня:

— Ну, Дмитрий, если Ирина ничего не знает, я вам не позавидую! Да и себе тоже…

— Сейчас мы это выясним, Боки. Но сначала давайте договоримся: здесь мы не были и ничего не видели. Тем более что свидетелей и без нас достаточно.

— Да, — кивнул Павел. — Дух Гафура вырвался из заточения и унес с собой души и тела грешников. Лучшего объяснения все равно не придумать.

— Ладно, — вздохнул Боки. — Пойдемте посмотрим. Вдруг сундучок и вправду там.

Наивная душа!

— Не лучше ли нам слинять отсюда? По-моему, джигиты побросали не только фонарики, но и оружие. Сейчас они опомнятся и вернутся назад.

— Не переживайте, — усмехнулся Павел. — Теперь их сюда ничем не заманишь.

— А щитомордник?

— Он уже далеко.

— Ну, на вашу ответственность…

Мы выбрались из канавы, подобрали с земли по фонарику и приблизились к колодцу Иблиса.

Водная гладь не шелохнулась. И — никого…

Боки принялся внимательно осматривать каменную кладку в поисках гипотетического тросика, а мне вдруг вспомнилась небольшая заметка, которую я вычитал в «Невской радуге», готовясь к встрече с Касаевым.

В Америке, в штате Невада, существует так называемая «дыра дьявола» — бездонный провал в земле, тоже заполненный подземными водами, с той лишь разницей, что уровень воды лежит там на сто двадцать метров ниже верхнего среза отверстия. Глубина же водного резервуара не поддается измерению. Ученые считают, что он является щелью между двумя тектоническими плитами, которые в этом месте немного отошли друг от друга.

Видимо, такова природа и колодца Иблиса, находящегося на другой стороне земного шара. Не удивительно ли, что и названия у них схожи? Но, должно быть, невадская «дыра» кормит не одну сотню местных жителей за счет туристов, а вот о «дыре» в Ак-Ляйляке не знает никто, кроме кишлачного люда да случайных гостей.

Путинцев о ней знал. Потеряв надежду договориться с Джамалом по-хорошему, не веря его слову, он решил оплатить свободу дочери ценой собственной жизни. Не могло не вызвать восхищений то хладнокровие, с которым он исполнил свой план. И пока Боки снова и снова обшаривал кладку, я стоял, склонив голову, отдавая дань уважения человеку, профессионально сделавшему свою последнюю на земле работу.

Наконец Боки выпрямился и, сощурившись, посмотрел на меня:

— Здесь ничего нет. Пойдемте к Ирине.

— С удовольствием.

— Надо бы собрать оружие…

— Уносить с собой его нельзя, — сказал Павел. — Если кто-нибудь заметит его у нас, эта история получит иное толкование. Пусть все выглядит так, будто здесь похозяйничал Иблис. Давайте бросим оружие в колодец.

Так мы и поступили, после чего направились к лагерю.

Боки и Павел оживленно обсуждали увиденное. По их мнению, Путинцеву просто не повезло. Он якобы рассчитывал, что сумеет столкнуть колчерукого в воду, но тот сам вцепился в противника здоровой рукой и утянул его за собой. Они не понимали, что Путинцев сражался не за себя. Впрочем, они недостаточно знали этого человека.

Мы как раз проходили мимо тутовника, где я зарыл мешок.

Я думал о том, как бы половчее подсунуть его Боки. Ни в коем случае нельзя впутывать в это дело Ирину. Боки, кажется, неплохой мужик, но у его начальства может возникнуть желание привлечь Ирину к ответственности. Она вполне тянет на сообщницу своего разбойного папаши. В ее неведение никто не поверит, и на нее навешают всех собак. А здесь свои законы… Суверенное государство! Нет, откапывать мешок еще рано. Кроме того… было бы любопытно взглянуть, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Повременим.

А вот и наш лагерь.

Из темноты выступил Абдунасим.

 

XXV

Нежданный претендент

— Что там за шум? — обеспокоенно спросил он. — Мимо меня будто сам дьявол пронесся.

— Это и был дьявол. Иблис. Мужайтесь, мой друг. Мы потеряли нашего дорого Ярослава Гавриловича.

— О, Аллах! — воскликнул Абдунасим. — Что я скажу Дадо-ака?!

— Вы скажете ему, что он погиб, спасая жизнь и честь дочери. Этим поступком он искупил свои грехи, и сейчас его душа пребывает в раю.

— Как это случилось?

— Он упал в колодец вместе с Джамалом. Силы тьмы забрали их в свое царство. Спасти их было свыше человеческих сил. Вам не в чем себя упрекнуть, Абдунасим… Где Ирина?

— Я отвел ее к Мумину-бобо, как и договорились. Он укрыл ее в мехмонхане, с обратной стороны дома.

— Пойдемте! — Боки решительно дернул меня за рукав.

— Одну минуту! Не забывайте, что мы несем черную весть. Ирине нужно сообщить о гибели отца. Это мой долг. Поэтому я пойду один.

— Но это невозможно! — воскликнул Боки. — До рассвета остается совсем немного. Она должна сказать…

— Не торопитесь. Я помню о своем обещании.

Взгляд Боки сделался подозрительным.

— Мне не нравится эта задержка. По-моему, вы тоже что-то задумали…

Я изобразил святую невинность:

— Боки, что могу задумать я — чужой человек в здешних краях?

Он хотел что-то ответить, но тут Абдунасим и Павел решительно встали на мою сторону.

— Ладно, — сдался Боки. — Идите. Но постарайтесь управиться быстрее. Будем ждать вас здесь.

— Я приготовлю чай, — вызвался Абдунасим.

— Чудесная идея!

Затем Абдунасим разъяснил мне, где расположена мехмонхана, и я отправился в путь, размышляя, как преподнести Ирине трагическую новость.

Возле домика Мумина-бобо меня будто током шарахнуло: а ведь предсказание сбылось! Два тела никогда не будут погребены, а дух Гафура успокоится, ибо утром обнаружат его скелет рядом с сундуком, набитым булыжниками. В кишлаке Ак-Ляйляк родится очередная легенда…

Никогда не верил в гадания и пророчества, но факты, как говорится, налицо. Мистика!

В окошке гадальщика по-прежнему горел свет. Видимо, Мумин-бобо продолжал беседовать с бобами, отсчитывая по их расположению вехи грядущих потрясений.

Я не стал беспокоить человека, стирающего границы времени, и тихонько обогнул дом с другой стороны. Мехмонхана занимала угловое помещение. Вот что значит обычаи: даже в этой бедной хибарке имелась гостевая комната!

Низенькое окошко светилось. Я постучал в дощатую дверь.

— Кто там? — послышался встревоженный голос Ирины.

Да, пришлось ей пережить, бедной девочке.

— Не бойся, дорогая, это я, Дима. Открой.

Звякнул засов.

У нее было бледное лицо и огромные глаза. Фигура казалась тоньше, словно она сбросила несколько килограммов.

— Что с отцом? — Она подняла полусжатые пальцы к горлу.

— Ирина…

— Они убили его?

— Он погиб как мужчина… Джамала нет. Опасности с этой стороны не существует.

— Я знала! — выдохнула она, не двигаясь с места. — Знала, что этим кончится! Ну зачем я его не отговорила! — Слезы брызнули из ее глаз.

Я шагнул вперед, обнял ее, привлек к груди:

— Ирина, понимаю твое горе, но прошу, возьми себя в руки. У нас почти нет времени, а предстоит еще выпутаться из крупных неприятностей.

— Из каких? — Она отстранилась, недоуменно глядя на меня.

— Слушай внимательно и запоминай. Никакая ты не дочь Ярослава Гавриловича. Племянница. Притом не видела его много лет. Сюда приехала со мной, твоим, скажем так, гражданским мужем. Ни о каком сундучке слыхом не слыхивала. Даже не реагируй на это слово. Нынешней ночью дядя вызвал тебя из вагончика и сказал, что какие-то парни сговорились тебя изнасиловать. Надо спасаться бегством. Я и Абдунасим в это время находились в кишлаке. Ты испугалась и пошла с дядей, появление которого было для тебя полной загадкой. У него с собой был какой-то мешок…

— Откуда ты знаешь? — вздрогнула она.

— Не перебивай. Вы решили подняться на верхнее пастбище, но тут появились какие-то всадники. Дядя забросил мешок на дерево. Что находилось в этом мешке — ты не имеешь ни малейшего понятия. Вас схватили, ну и так далее. Фантазируй как угодно. Но запомни накрепко главное: о сундучке не слыхала, мешок на дереве.

— Значит, они не забрали мешок? Дима…

— Ирина, надо смириться с тем, что мешок потерян. Даже если там алмазы величиной с кулак. Тем более. В движение пришли другие силы! Тебя сотрут в порошок! Единственный шанс спастись — прикинуться глупой овечкой.

— Хорошо, Дима. Я сделаю все, как ты скажешь…

— Для начала вытри слезы. Сейчас мы с тобой огородами проберемся в тутовник. Главное, чтобы нас не заметили наши новые друзья. Неплохо бы взять с собой лопату…

— Зачем?

— Получилось так, что мешок зарыт. Я тебе после объясню. А сейчас мы должны откопать его и аккуратно забросить на то самое дерево. После чего спокойно направимся в наш лагерь. Ты скажешь Боки про мешок. Все ясно? Айда!

Искать лопату было некогда, но тут мне на глаза попался металлический совок, который я и прихватил.

До тутовника мы добрались без приключений.

Я легко обнаружил тайник.

А вот и мешочек.

Я отряхивал его от земли, когда неподалеку раздался спокойный тихий голос:

— В армии я, конечно, не служил, но стреляю хорошо. У меня пистолет с глушителем, никто не услышит. Только пикнете, продырявлю в два счета.

— Костя?

Да, это был он.

До меня дошло, какую глупость я сотворил — разговаривал с Ириной при открытой двери. А где-то там, в глубине двора, бодрствовал в своей келье молодой каменотес. Разумеется, он слышал каждое слово. Но какого рожна он ввязывается в эту историю?

Словно прочитав мои мысли, Костя заговорил своим меланхоличным голосом:

— Мой отец был лучшим каменотесом в долине. Однажды Гафур Мирзоев пригласил его в Ак-Ляйляк. Отец не говорил зачем. В ту пору я был мальчишкой. Через день после возвращения его сбила машина. Он умер у мамы на руках. Четыре года назад мама заболела и тоже умерла. Но перед смертью она повторила мне те слова, которые успел прошептать ей отец. Мирзоев попросил отца сделать в горах тайник. Отец работал один. Никто, кроме него, не знал о тайнике. И вот он получил награду. Понимаете, почему его сшибли? Отец успел сказать, что тайник — в Змеином ущелье, внутри валуна, и испустил дух. Мама боялась за меня, поэтому так долго молчала. Похоронив ее, я понял, что имею право открыть тайник и забрать сокровище. Отец заплатил за него жизнью, мама — одиночеством и болезнями, а я — годами нужды и унижений. Я выучился на каменотеса и незаметно стал своим в Ак-Ляйляке. Я не боюсь службы, просто мне нужна причина, чтобы подолгу здесь жить. Я разбил ущелье на участки и начал методично простукивать каждый камень. Я нашел бы тайник, но тут появились вы. Мне сразу стало ясно, что это неспроста… Ладно, хватит! Я понятно объяснил, почему этот мешок должен принадлежать мне?

— Но, Костя… — Ирина шагнула к нему.

— Постойте, Ирина, — довольно-таки твердо проговорил каменотес. — Я не стал бы ничего вам объяснять, а просто пристрелил бы обоих, но случилась еще одна вещь. Я влюбился в вас, Ирина. Я полюбил вас так сильно, что все равно могу застрелить, чтобы вы не достались никому, особенно этому противному типу, — он указал на меня. — Может, так я и сделаю. Но есть вариант. Если вы сегодня же согласитесь стать моей женой, мы уйдем вместе. В горах у меня хорошее убежище. Никто не найдет. Там припасы и постель. Мы переждем, сколько нужно, а после через горы выйдем в такое место, где нас никто не достанет. Вы ни в чем не будете знать отказа. Но ответить нужно сейчас: да или нет?

— Костя…

— Нет, Ирина, не втягивайте меня в разговор. Я долго ждал этого часа. Если бы не вы, Ирина, меня здесь уже не было бы. Скоро рассвет. Надо торопиться. Но, знаете, Ирина, даже если мне придется сейчас выстрелить, я буду любить вас всегда. Да или нет?

Черт побери, подобного пассажа я не ожидал. Явный перебор приключений на сегодня. Мой мозг сух, как хорошая сауна, и не может выдать ни единой здравой мысли. А этот чокнутый каменотес, похоже, не шутит. И пистолетик у него без дураков, с насадкой.

— Да, — кротко ответила моя возлюбленная и шагнула вперед.

Молодец, девчонка! Сейчас она в два счета нейтрализует нежданного претендента на гафуровское наследство. Давай, милая! Твоя очередь. Я уже не могу.

Ирина встала рядом с Костей и смущенно произнесла:

— Извини, Дима…

В ее взгляде жалость смешалась с любопытством.

А я по-прежнему сидел на корточках, как глупый старатель, у которого умыкают и подругу, и намытый золотой песок. И ни малейшего шанса на спасение.

Константин зажмурил левый глаз, целясь в меня.

— Господи! — взмолился я. Столько раз Ты оставлял меня наедине с неприятностями, столько раз давал возможность самому выкручиваться из передряг, так помоги хоть сейчас! Защити своей чудодейственной дланью! Не дай погибнуть у черта на рогах!

И Он услышал!

Щелкнувший выстрел поднял фонтанчик пыли передо мной.

Константин перегнулся пополам и упал головой вниз, будто решил пропахать грядку носом. На его заломленной руке висел Боки, матерясь по-своему.

Константин, однако, оказался крепким орешком (или же Боки не вполне удачно применил прием). Вырвав заломленную руку, каменотес перевернулся на бок и потянулся за упавшим пистолетом.

Но уж тут я не стал уповать на дальнейшее покровительство Всевышнего. Мысленно воздав Господу горячую хвалу, я метнулся вперед и что было сил звезданул Константина совком, подвернувшимся мне под руку.

Константин застонал и растянулся в пыли.

Я мигом схватил пистолет.

Кряхтя, Боки поднялся на ноги:

— Отдайте мне оружие!

— Пожалуйста!

— Так… Что за мешок?

— В этом мешке те самые звездочки, о которых я вам говорил, Боки.

 

XXVI

Тайна сундучка

Солнце только-только взошло над ущельем, а наш караван был уже в десятке километров от Ак-Ляйляка.

Впереди рулил Абдунасим на грузовике с вагончиком. За ним следовал Боки на старом «пазике». Замыкал колонну «уазик», где находились мы с Ириной.

Прощай, кишлак, подаривший нам сумасшедшую ночь!

Я наслаждался утренней прохладой, удивительно прозрачным воздухом, фантастическими очертаниями грозных скал… А ведь это утро могло начаться без меня! Если бы не Боки, который заметил крадущегося к тутовнику Константина. Кстати, каменотес все-таки дал деру. Пока я развивал перед Боки версию, каким образом содержимое сундучка перекочевало в мешок, Константин пришел в себя, бросился в тень и был таков. Ну, Бог ему судья!

Что же касается Павла, то, проводив наш караван, он направился на охоту в Змеиное ущелье. Пусть ему ловятся кобры и эфы, щитомордники и прочие твари!

Я оставил Павлу адрес (естественно — отделение связи, до востребования) и попросил написать о дальнейшем развитии событий в кишлаке. Он обещал.

Поглядывая на дорогу, я тихонько напевал.

— Ди-има-а… — донесся справа нежнейший голосок.

Я притворился глухим. Видеть не хотелось этой стервы.

— Ди-ма-а… — жалобно тянула она. — Ну, не будь злючкой. Я же не виновата, что откуда-то выскочил этот Боки. Я как раз собиралась толкнуть Костю. Просто не успела.

— Ты собиралась посмотреть, как я буду выглядеть с аккуратной дырочкой во лбу, — не выдержал я. — Из детского любопытства, конечно.

— С ума сошел, Димка! За кого ты меня принимаешь?!

— Ладно, подруга. Хватит заливать. Отвезу тебя к Дадо и расстанемся. Надеюсь, навсегда.

— Ну и глупо, Дима. Ты же знаешь, как хорошо я к тебе отношусь. Ну почему ты решил, что я хотела уйти с Костей?

— А разве нет?

— Конечно нет. Это просто бессмысленно.

— Ой ли? А мешок? В конце концов, Костя вывел бы тебя в долину, а там ты нашла бы способ избавиться от парня. Прихватив с собой мешочек, разумеется.

Она звонко рассмеялась:

— Дима, ты хоть знаешь, что было в этом сундучке?

Я промолчал. Но, конечно, мне было интересно.

— Хочешь, скажу?

— Я устал от твоего вранья.

— Ну, слушай. Папа мне все рассказал. В молодости он учился с этим самым Гафуром Мирзоевым. У них на курсе был студент, очень талантливый селекционер. То есть селекционером он стал потом. У него очень трудно сложилась судьба, его не признавали, отовсюду гнали… А когда Гафур стал большим начальником, он вспомнил про этого селекционера и пригласил его к себе. Тот вывел новый сорт мака. Во-первых, с очень большим содержанием опия, а во-вторых, с лепестками зеленого цвета. Папа сказал, что это революционное открытие в наркобизнесе. Во всем мире тайные маковые плантации ищут с вертолетов. Красный цвет сразу же выдает посевы. А если бы лепестки были зелеными, говорил папа, тогда обнаружить их с воздуха почти невозможно. В сундучке — полные материалы о новом сорте.

— Что за ерунда!

— И ничего не ерунда. Папа говорил, что мировые наркобароны отвалят за это открытие сумасшедшие деньги. Папа знал, как выйти на них и при этом сохранить голову целой. А мы с тобой не знаем, верно? Нас попросту обманут и убьют. Теперь ты понимаешь, что я не стала бы цепляться за этот мешок?

— Ирина, я и не подозревал, что у тебя такое богатое воображение.

— Напрасно ты мне не веришь, — вздохнула она.

Зеленый мак, подумал я. Нет, такого она сама не могла бы выдумать.

Зеленый мак. Зеленый…

Постой-ка!

Я, в отличие от Абдунасима и покойного Путинцева, не полиглот, местные языки не знаю, кроме нескольких словечек. Однако же есть некоторые восточные выражения и слова, известные каждому, кто хоть немного прожил в Азии. Например, «кок-чай» — «зеленый чай». «Кок» — «зеленый».

Предположим, старый садовник решил рассказать ленинградскому журналисту Волотову о том, что в хозяйстве Мирзоева проводятся опыты по выращиванию опийного мака с зелеными лепестками. Старик говорил невнятно. Слух Волотова выловил из сбивчивой речи знакомое вроде словечко «кокаин», хотя на самом деле «кок» означало здесь «зеленый», а последующие звуки принадлежали какому-то другому слову. Но старик был обрадован и тем, что важный гость хоть что-то понял, и согласно закивал.

Фонетический казус…

Впрочем, возможно, я тоже фантазирую.

— Ди-има-а… — снова позвала Ирина.

Я посмотрел в ее глаза — святые и лживые, беспомощные и беспощадные.

— Чего тебе?

— Папа просил, если что, похоронить его здесь, в Ходженте. Как ты думаешь, можно устраивать похороны без тела?

— Не знаю, надо спросить в церкви.

— А в Ходженте есть православная церковь?

— Спросишь у Дадо.

— Ты мне поможешь, милый? Я одна не выдержу.

Я промолчал. Конечно, помогу. Из уважения к человеку, которого буду часто вспоминать.

— Хочешь, скажу тебе еще одну вещь, чтобы ты понял, что стал для меня самым родным? — Она слегка подалась ко мне.

— Говори, от тебя ведь все равно не отвяжешься, — буркнул я, ощутив, однако, что моя благородная ярость давным-давно испарилась.

— После папы остались кое-какие ценности. Они хранятся у Дадо. Я знаю, что папа обещал заплатить тебе, и сделаю это за него, если ты проводишь меня до Петербурга. — И она склонила голову на мое плечо.

Я не стал ее отталкивать.

Зачем?

Великолепное утро, ясное и свежее, сказочный пейзаж, мы живы и здоровы, снова выстояли в этом безумном мире — чего еще желать?

Санкт-Петербург

1995–1996

 

Словарь-комментарий

Айва н — терраса с плоским покрытием на столбах.

Ака — букв, старший брат; употребляется при обращении к старшему, уважаемому собеседнику.

Аксака л — старик, почтенный человек, старшина.

Анаша — гашиш, наркотик.

Аске р — солдат.

Аския — состязание острословов.

Балахана — надстройка, помещение на втором этаже.

Бобо — дед, дедушка.

Ганч — вяжущий материал, содержащий гипс и глину. Из ганча делают штукатурку, выполняют резной и литой декор, скульптуру.

Гап — речь, разговор.

Гузапая — сухие стебли хлопчатника; используются в основном как топливо.

Дастарха н — скатерть с угощениями.

Домулла — учитель; употребляется при обращении к ученому человеку.

Дува л — глинобитная стена вокруг дома.

Дута р — двухструнный щипковый музыкальный инструмент.

Зинда н — темница, тюрьма, яма для содержания заключенных.

Ибли с — дьявол.

Казы — колбаса из конины.

Карага ч — дерево рода ильм.

Каса — большая пиала.

Кукси — блюдо корейской кухни, тонкая лапша с приправами, обычно подается в охлажденном бульоне.

Лагма н — род лапши с мясной подливой и приправами.

Ляга н — большое блюдо для плова, фруктов, бахчевых и т. д.

Мархама т — пожалуйста.

Мехмонхана — комната для гостей.

Най — род флейты.

Нуке р — стражник, вооруженный всадник; слуга.

Ошпо з — повар.

Палва н — богатырь, силач.

Пичо к — нож.

Раи с — глава местной администрации.

Райхо н — душистая трава, базилик.

Рахма т — спасибо.

Руба б (по-таджикски — рубоб, рабоб) — 4–6-струнный щипковый музыкальный инструмент.

Самса — род пирожков, выпеченных в тандыре.

Танды р — глиняная печь для выпечки лепешек, самсы.

То й — праздничный пир.

Тюркские языки — группа близкородственных языков, к которым относятся, в частности, узбекский и киргизский языки. Многие персонажи романа общаются между собой по-тюркски, что характерно для приграничной местности.

Фарси (персидский язык) — относится к иранской группе индоевропейской семьи языков, включающей и таджикский язык.

Хоп — хорошо, ладно (по-таджикски хуб — добро).

Шурпа — особо приготовленный суп с бараниной.

Яхши (якши) — хорошо.