Пролог

– Я устал. Ты мало работаешь, я теряю надежду. Я причиняю тебе зло, помогая тебе. Ты – смесь амбиций и неверия в себя! Я не дам тебе рыбу, я только хочу, чтобы ты научилась её ловить!

– А ничего, что я девочка? Ну или хотя бы женщина?

– Для меня все равны. Никто не слабее, никто не сильнее. Просто женщины для нас, мужчин, как бы иные, чужие, что ли… Фильм видела такой?

– Да уж, для тебя точно чужие! Ни фига себе – «равны». Он, в уважаемом возрасте, крупный бизнесмен, и я, девочка с такими cредствами, которых хватает только на существование, а не на жизнь. Как хочешь, так и делай бренд!

«Чёрный квадрат» Малевича видела?

Ну и что?

«Чёрный квадрат» из бреда превратился в бренд. Мировой бренд!

Там своя философия…

Какая?

Ну да… Наверное, как из своего бреда сделать бренд.

Посмотри везде, что такое бренд.

Я посмотрела.

«Бренд – это не вещь, продукт, компания или организация. Бренды не существуют в реальном мире – это ментальные конструкции. Бренд лучше всего описать как сумму всего опыта человека, его восприятие вещи, продукта, компании или организации. Бренды существуют в виде сознания или конкретных людей, или общества» (James R. Gregory, из книги «Leveraging the Corporate Brand»).

«Слово „бренд“ произошло от древнескандинавского „brant“, которое переводится как „жечь“, „огонь“. Так называлось тавро, которым владельцы скота помечали своих животных» (Kevin Lane Keller, из книги «Strategic Brand Management»).

Прочитала.

– Значит, «жечь»? Везде искать чужие бренды и ярлыки, творя свой образ?

– Паши́. Удачи, – сказал он и скрылся в темноте подъезда, оставив шлейф запаха «Givenchy», «Hennessy» и какого-то ада или рая. Я ещё не поняла.

 

Цена Успеха

Сегодня утром мне пришло сообщение: «Юля умерла». Не сразу в голове отразилась личность той, которой уже нет в наших списках живых. Юль я знала много, но почему-то откладывала в памяти именно эту девочку. Наконец понимаю: Юля – именно ТA. Та Юля, чьи глаза меня пугали в последнее время, но я старалась об этом не думать. Не навязывать своё мнение и не лезть человеку в душу.

С Юлей я познакомилась в баре у кинотеатра, она работала там кем-то вроде бармена, администратора. Маленькая, смешная, пухлая девчонка. Всё время смеялась абсолютно ровными белыми зубами. В ней были огонь, искренность, наивность, простота и какая-то чистота. Меня познакомили с ней специально, сказав, что я чем-то похожа на неё Да… Может быть. Но это было раньше. Теперь я становлюсь всё более циничной, сложной и закрытой. И огонь мой горит только по заказу, только когда надо, экономя на всём остальном.

Юлька сразу уселась мне на коленки и стала что-то бесконечно рассказывать. Про свою любовь – моряка, простого бедного парня, который уходил в моря. Юлька его терпеливо ждала, а потом покупала ему букеты роз и даже делала предложение руки и сердца. Сама. Как он относился к Юльке, я не знаю, да и Юльке это было не особо важно. Она просто любила его до дрожи в коленках. Однажды, после ссоры с ним, она даже порезала вены. Её спасли.

Следующая встреча с Юлькой была смешная. Она пришла ко мне в гости с фаршем и пакетом сока. Я её не поняла. А она сказала, что в гости идти c пустыми руками не принято, вот и выгребла, что было у неё в холодильнике. Юльке я нравилась, уж не знаю чем. Она говорила, что я очень красивая, и делилась со мной своей мечтой стать стриптизёршей. Я смотрела на Юльку и как-то слабо представляла её у шеста. Слишком она была «девочкой», маленькой и наивной.

В следующие мои прилёты Юлька уже танцевала мне стриптизы. И была великолепна. Грациозна, пластична и очень красива. Но мешал лишний вес.

А когда я прилетела ещё через несколько месяцев, увидела Юльку худенькую, как тростинка… И безумно сексуальную. Я радовалась за неё, у неё всё получилось! Юлька стала грести деньги лопатой, её популярность стремительно росла.

Она мне писала:

– Привет! Вот, наконец, и сбылось то, о чём я мечтала. Я рассталась с ним, работаю в клубе стриптизёршей! Рублю капусту. Ты как? Вообще тебя очень жду. Когда приедешь к нам?

– Привет. Рассталась прям навсегда-навсегда? К вам – теперь не знаю когда. Это вы уже, наверное, катите! Капуста – это хорошо! Всегда хорошо. Мужики приходят и уходят, а капуста – всегда желанная и любимая!

– Да! Навсегда-навсегда! 12 сентября вещи ему собрала. Правда, целый месяц меня доставал. Понял, наверное… Даже портрет мне мой подарил! А мне уже пофиг!

– А что за портрет? Где взял? И с кем ты сейчас мутишь?

– С моей фотографии заказал! Я мучу со всеми понемножку. Работа такая, а вообще в клубе с парнем познакомилась: 32 года, юрист, преподаёт в университете. Говорит, чтобы я туда шла учиться, поможет!

– Учиться надо, конечно, но сильно по поводу помощи не верь! Помогают до тех пор, пока интересна, а потом – всё сама! Как у тебя с весом? Всё такая же худенькая?

– Ну да, колышется плюс-минус 2 килограмма, работа же подвижная, тренировки постоянно!

– Клёво!!! Классная ты, я посмотрела твои новые фотки, ты очень худенькая! Очень секси! Молодец!

– Стараюсь! Прошла неделя. Юлька снова написала:

– Привет! Как дела? Что у тебя за запах? Я тебя всегда хотела спросить! Дорогой? Кстати, как тебе моя тату? Я шрам спрятала под ней от суицида! Да и вообще по поводу шрамов уже не заморачиваюсь! Кому надо – и такой полюбят!

Конечно, полюбят! Тату мне видно плохо. Что там?

Волк! Одинокая волчица!

– А ты где работать и где жить в Москве собираешься, волчица? – Работать в клубе, а жить – первую неделю у брата знакомого, но ещё побаиваюсь!

– Какой клуб? Название? С кем едешь? И кто туда звал? Понятно, что побаиваешься.

– «Шоу гёлс», подруга там уже работала.

– Вроде известное название, главное, чтобы не обманули, тут наё…ки везде и во всём. А девочка с тобой надёжная? И вообще, на сколько едете?

– Да, надёжная, она моя подруга. А от неизвестности действительно страшно!

– Девочка моя, сильно не бойся! Думай только головой! Если что, тебя одну на лежанку положим, не сомневайся! У нас тут не хоромы, но не помрёшь. Если у тебя будет попа, помогу!

Спасибо!!!

Милая Юлька, я всегда на связи!

– Спасибо огромное!!! Я, кстати, в декабре заняла первое место по количеству приватов – 192,5 тысячи. Половина мне! Плюс чай… В общем, почти 200 тысяч заработала за декабрь. Если бы ты знала, чего мне это стоило! Я научилась очень хорошо прогибаться под людей.

– Прогибаться – это как?

– Подстраиваться под них… Уметь слушать нытьё, быть мамой или дочкой, весёлой или серьёзной… Терпеть лошков или уродов, старых и жирных… Разные ведь приходят… Со всеми находить общий язык… Надоело… Бее…

Секс с ними тоже нужен?

НЕТ, слава богу!

– Ну, тогда обычное дело, я этим занимаюсь всю жизнь… Фигню всякую слушаю с влюблёнными глазами, а саму тошнит. Я ж психоаналитик.

Я знаю…

Когда вылетаешь?

Не знаю ещё…

Я занималась своими делами в Москве, настойчиво пытаясь найти в себе хоть малейшие признаки своего бренда. Но пока получались лишь бредни. А Юлька танцевала в провинциальном городке и снова мне писала:

– Привет!!! Как дела? Я себе татуаж глаз сделала! И перекрасилась обратно в тёмно-русый! Ты как?

– Привет! А, татуаж века, что ли?

– Ага, под ресницами. Ещё губам надо бы добавить объёма, но не хочу гелем накачивать!

– Гелем давно никто не качает. Гиалуроновая кислота сейчас для этого есть. Кое-как выговорила, и то неправильно написала. Не попортить только себе харю всем этим, потому что и так красивая, а можешь хуже сделать… Хотя говорить бесполезно, по себе знаю. Веки вообще не всем идут. Когда покажешь? Гиалуроновая кислота делается на 6–12 месяцев, потом губы становятся прежними… Я делала, мне понравилось, но быстро прошло, заново делать надо. Но только не где попало, потому что это твоя морда, и риск не нужен.

– Я не хочу накачивать, это дорого и неестественно… А татуаж хочу натурального цвета, чтобы контур был чётче и губки попухлее! А татуаж глаз на фотках не видно, он забит в ресницы, просто глаза выразительнее, как у чурок! Понятно? Так что от естественности не отхожу! Правда, хочу соски накачать, чтоб стояли, а то вовнутрь всегда!

Ааа… Не трогай что попало! Но это же не сексуально!

– Хорошие у тебя титьки!!! А торчащие соски, как у сучки, это сексуально? Мне лично не нравятся торчащие. Естественные – когда хотят, торчат, когда не хотят, не торчат!

– Торчат, только когда замёрзнут, а мужики думают, что я не возбуждаюсь…

– Мужики какие-то у вас странные и неуверенные в себе, тут даже в голову такая херня не приходит. В Москве мужики пашут, а не возбуждаемость сосков обсуждают! Стоять должно что-то другое!

Юля присылала мне свои фото и каждый раз спрашивала: «Ну как, а теперь я похожа на тебя? Я хочу быть, как ты! Смотри, ну похожа же???»

Юля умерла. Я подбегаю к компьютеру, там горит окно… Он-лайн. Её окно!

– Горит твоё окно, а говорят, что тебя уже нет. Кто там???

Нет ответа. Юлька на днях приехала с моря загорелая и счастливая. Привезла, как сорока, кучу бриллиантов и золота. Разорила поклонников. Вошла в красивую квартиру, посмотрела расписание своих звёздных танцев. Она же прима, самая высокооплачиваемая. Написала в статусе: «ПО-НАСТОЯЩЕМУ УСПЕШНЫМИ СТАНОВЯТСЯ ТОЛЬКО ЭГОИСТЫ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ НЕ ОТВЛЕКАЮТСЯ НА ВСЯКИЕ ГЛУПОСТИ ТИПА ЛЮБВИ И ДРУЖБЫ».

И… отравилась. Вот так Юленька оставила меня одну, ту, на которую она так хотела походить.

– Ломо! – пишу я своему брендовому любовнику. – Где ты? У меня беда. Беда. Юля… Юля!

Да, беда. Беда. Как тяжело, когда уходят молодые.

Можно, я к тебе прилечу?

Можно, лети!

Спасибо!

Квартира двухэтажная, в зелёных тонах. Я, причёсанная и аккуратная, как примерная школьница, сижу перед ним за круглым столом.

Он говорит:

– Ну, давай уже, наври мне что-нибудь. Только давай не грустное, а то я расклеюсь, а у меня ещё много работы.

– А что врать-то? – смущаюсь я.

Передо мной его любимый «Хенесси», красные помидоры и он, престарелый любимый Лопоух. После рюмки начинаю свою исповедь. Рассказываю о последних событиях, прямо как Шахерезада…

 

Снегурочка

…Снег лежал на лапах деревьев волшебным покрывалом. Он играл, переливался огоньками на солнце, и по нему шли мы, волшебные персонажи, Дед Мороз и Снегурочка. Уставшие и счастливые. Сегодня, 1 января 20хх года, был наш последний заказ. Завтра мы будем уже никому не нужны. Дед Мороз слегка пошатывался в своих праздничных валенках, держа в руках ненавистный посох – свой главный рабочий атрибут. Мы болтали и переживали снова и снова эмоции нашей 20-дневной «совместной» жизни. Вспоминали, как вчера, 31 декабря, в пух и прах разругались, а перед этим Мороз сказал, что уж слишком гладко всё у нас, прям душа в душу работаем. Вот и накаркал!

А дело было так: вчера, ровно в двенадцать часов ночи – самое дорогое время для людей и самый высокий тариф для артистов, – нас заказала семья олигарха. Отбирали долго, даже зубы смотрели, как у коней. Правда, забыли проверить нашу голову, а зря. И вот без пятнадцати двенадцать мы ввалились в квартиру недалеко от Кремля, красивые, но нетрезвые. Еле державшегося на ногах Деда Мороза усадили во главу стола, меня рядом. Заказчик мероприятия отметил, что Снегурочка нынче что надо, и скользнул взглядом по груди, тщательно упакованной под шубой. За столом сидели чинно и благородно самые близкие люди: муж-олигарх – стареющий, лысоватый, полный мужчина, наглый, хамоватый, но уверенный в себе и своих мегавозможностях; жена – молодая, но видавшая многое на своём нелёгком пути во время погони за счастьем; длинноногая модель с чуть помятым лицом, только что качнувшая грудь. От неё разило свежеприобрётенными пафосом и тоской. Толстосумик, видимо, был не из самых добрых гномиков на свете.

Далее сидела «княгиня» – мать толстосумика, надевшая на себя всё лучшее сразу, – и с надменным видом смотрела на нас. В её глазах читалась насмешка над тем, что мы, неудачники, скачем вокруг ёлки в самый Новый год. Работаем, когда все едят салат оливье и загадывают желания. Спасибо олигарху, который выдал нам по листочку и ручке, чтобы мы тоже написали себе пожелания на Новый год и, после сожжения, выпили их с шампанским. Я не знаю, что загадал себе Дед Мороз, но я заказала себе стать счастливой в этом году. Олигарх подходил к каждому из гостей и сам ложкой угощал чёрной икрой из блестящего ведёрка. Он сам тащился от этого «священнодействия».

– Ну как, вкусно? – с удовольствием спрашивал он, заглядывая нам в глаза. Он ждал изумления и щенячьего восторга. Я ему не стала отказывать в этом, подыграла, поскольку работа моя такая:

– О… восхитительный вкус, я никогда её раньше не пробовала.

Враньё, конечно, но ему было приятно. «„Студентов“ осчастливил», – думал он. И ничего, что Деду Морозу было далеко за 30, а мне уже давно не 17.

Когда пришёл черёд моему Морозу восхищаться, он вдруг сказал – как отрезал:

– А у нас на Сахалине в сто раз лучше икра. В воздухе повисло молчание.

– Ну что же, дорогие мои, пора вручать подарочки. Тащи, Дед Мороз, свой мешок.

В мешке нашлись ключи от «Бентли» для жены, путёвки в Мексику на всех и детская косметика для девочек. Скажу честно, я немного была удивлена, что богатые родители своим детям дарят недорогие подарочки, без затей, а бедные – наоборот. Покупают на всю свою зарплату машину, корабли, домики – всё самое дорогое и интересное.

Я поймала себя на мысли, что, может, я завидую такой жизни. Да вроде нет. За границу сама летаю часто, а машину водить никогда не смогу.

Дети, получив подарки, вышли из-за стола. Они вообще как-то существовали сами по себе. Взрослые, видимо, заказали нас для себя, а не для них.

На все мои попытки уйти поиграть с детьми толстосумик говорил: «Не надо, посидите лучше с нами. Отдыхайте!»

Дед Мороз высказал мнение, что «Бентли» уже не модно, а Мексика – это вообще отстой. В придачу к сказанному начал оттягивать надоевшую хуже горькой редьки синтетическую бороду и расстёгивать красный халат Деда Мороза.

Что он творит? С отчаянием смотрю на него и умоляю глазами прекратить этот расслабон.

На моё счастье, меня спас всё тот же олигарх. Он сказал, что Новый год – праздник для всех, и Дед Мороз со Снегурочкой тоже должны идти в свой лес к своим семьям.

На пороге, показав на мать и жену взглядом, сказал: «Ну, вам, наверное, уже там насыпали сполна». И закрыл за нами дверь. Имелись в виду «нереальные чаевые». Странно, но никаких чаевых мы не увидели вообще. Видимо, тот, кто должен был «насыпать», про нас забыл или специально наказал. Мы, собственно, и не ждали ничего, просто нам сказали в агентстве, что такие люди дают очень много чаевых, тем более – в Новый год.

На улице шёл снег, я на чём свет стоит ругала Деда Мороза за то, что он не подыграл заказчикам, это непрофессионально. А пьяный Мороз в ответ сердился, плакал, сморкался прямо в свой костюм и говорил, что я его морально унижаю. И что он сейчас пойдёт домой пешком через всю Москву, потому что ехать на такси дорого. Тут мне позвонил товарищ и, зная мою новогоднюю деятельность, предложил нас увезти. Мне стоило огромного труда буквально затолкать сопротивлявшегося Мороза в машину и довезти его почти до дома. Но мой герой умудрился у своего дома получить тумаков за то, что послал на х…р счастливых подвыпивших людей на улице, которые окликнули его: «Эй, Дед Мороз, где наши подарки?» Потом мой интересный Мороз с ними же пил до утра за Новый год и новую жизнь.

На работу утром он пришёл с подбитым глазом и с красным носом, как и положено. Только вот без пояса от халата. Я в жизни так не смеялась, как с ним, когда он судорожно пытался найти хоть что-то, чтобы подвязать свою тощую талию. Рассматривалось всё, от резинки от трусов до моих колготок. Наконец взгляд Мороза упал на мешок для подарков. Лихорадочно выдернув из него верёвочку, он подпоясался.

Хорошо, что заказчики сами были после новогодней ночи, и наш приход не рассматривался под микроскопом. Но перед детьми было немного неудобно. Но мы «жгли» из последних сил, старались не упасть в грязь лицом в прямом смысле. В последнее время я стала замечать, что мой Мороз смотрит не на детей и их родителей, а на меня. Как будто мне песенки поёт и стишки рассказывает. Может быть, показалось?..

Я засовываю руку в карман и вытаскиваю детские письма Деду Морозу. Читаю: «Дорогой Дедушка Мороз, пишет тебе Вика. Дела у меня хорошо, и учусь я хорошо. Я хочу попросить подарок. Надо набор пластилина, чтобы делать тортики».

Пластилин подарил? – спрашиваю я Мороза.

Да, подарил, – улыбается он.

Читаю следующее письмо: «Дорогой Дедушка Мороз! Пишет тебе Кирилл. Дела у меня хорошо. Учусь я хорошо. Я хочу попросить у тебя набор из трёх бакуганов».

А ты три бакугана нашёл?

Ага, нашёл… только два, правда, – смеётся Мороз. Вот что за родители? Все письма как под копирку. Пишет тебе тот-то и тот-то, дела, мол, хорошо, учусь хорошо, давай подарок, старый хрыч. Мы идём по парку. И вдруг Дед Мороз останавливается и вздыхает:

– Я буду по тебе скучать, наверное. Даже не ожидал, что со мной такое может случиться. Я же, как дурак, всю свою жизнь тебе рассказал, всякой дури о себе наболтал. О бабах о всех и даже… ну, эти… пакости всякие… интимные…

– Да… я в курсе… И ты мне даже, пьяный, предлагал бесплатный сеанс любви. Дед Мороз краснеет.

Ну, это я пошутил так… после твоего подарка.

Ах, значит, пошутил! – и я толкаю его в огромный сугроб.

А дело с подарком было так. 31 декабря мы с Морозом ещё и продавали мою норковую шубу, потому что Снегурочка зарабатывает мало, а запросы у неё большие. Вот и написала объявление: мол, продаю свою норковую шубейку. Людей звонило много, но все упорно хотели купить шубу в лучшем состоянии, чем моя. Я уже не рассчитывала её продать. И тут 31 декабря звонит девушка и умоляет привезти шубу к метро. Я говорю ей: «Понимаете, я Снегурочкой работаю, мне некогда». А она говорит: «Ну, пожалуйста, я мечтала именно о такой шубе». – «Но ведь она старая», – начинаю я уже отговаривать покупательницу. «Я знаю, что старая, продайте мне её!»

Мы с Морозом тащим заодно и шубу. Я смеюсь и говорю ему: «Говорят, под Новый год что ни пожелается, то всегда произойдёт, то всегда сбывается!» И шубу у нас действительно забирает счастливейшая покупательница, которая радостно бросается мне на шею. Бывает же так! Я теперь верю в новогодние приметы.

Я стою радостная, зажимаю в ладошке деньги: хватит прожить месяц безбедно.

А знаешь, о чём я мечтаю? – вдруг говорит Мороз.

О чём?

О плеере!

О каком?

О самом простом… просто музыку слушать…

Я потихонечку пишу сообщение подружке Саше: «Купи срочно плеер, упакуй его красиво и аккуратно передай его мне, чтобы Мороз не видел». Ровно в 12 часов ночи, под куранты, я засовываю Морозу в карман коробочку с плеером.

Он даже слезу пускает и раз пятьсот спрашивает: «Как?.. Ну, как догадалась?.. Ведь я же только сегодня сказал, и всё время мы работали с тобой вместе… Как ты его купила?» Наивные мужчины – это роскошь. Мне приятно – так дёшево осчастливить человека.

В какой-то момент мы останавливаемся посреди парка, недалеко от метро. Очень романтический момент: 1 января, двое сказочных персонажей, молодость, красота, тела и души полны радостной сумасшедшей энергии. Я, как режиссёр, вижу поцелуй посреди такой красоты. Но… я же режиссёр… я по ту сторону рампы. Конечно, я чувствую внутренний призыв Мороза, но делаю вид, что не поняла.

Ну… пока? – смеюсь я привычным уже Снегурочкиным смехом.

Пока… – печально говорит Дед Мороз. Я тянусь к его щеке…

Но почему бы и нет? – перебивает мой рассказ Ломо.

Он – алкоголик.

Алкоголик… Плохо… Алкоголики нам не нужны.

– А я – почти алкоголик… Мы слишком одинаковые, – отвечаю я. – Меня такой бы не удержал. А вот ты…

– Ну а дальше? – спрашивает Ломо…

… А дальше… Вечером Мороз мне звонит и говорит, что забыл у меня рюкзак и что он ему ну очень нужен. Я отвечаю: «Ок. Заезжай, мы с подружкой дома».

Саня, моя подружка, смотрит в окно и кричит:

Смотри! Там Мороз твой кучу цветов прёт. Наверно, тебе!

Да ладно… Чего это мне-то? Он за рюкзаком.

Я открываю дверь и вижу пьяного в стельку Деда Мороза в «штатском», с кучей красно-белых роз, в новых джинсах, которые были явно коротковаты, с уже сломанной ширинкой, которую он отчаянно прикрывал одной рукой, и мешком, где что-то громыхало.

Он сидел в нашей коммуналке среди вёдер с принесёнными им цветами, прятал свои руки и ноги за малюсенький столик, нервничал и тихо-тихо приговаривал:

– А может, Дед Мороз влюбился… А может, Дед Мороз влюбился?..

Мне было страшно и неудобно смотреть в глаза этого влюблённого пьяного романтика. Я понимала, что это не моя судьба и что просто так использовать этого человека я не хочу. Потому что он милый.

Мы погрузили его в такси. А утром раздали охапки роз местным продавщицам, потому что мы улетали в Тай.

– К тебе, между прочим, Ломо, если ты не помнишь…

 

Ветряная Звезда

…Мы прилетели в Тай. Собирались выпить по чуть-чуть вина и рано лечь спать, чтобы свеженькими утром прийти к тебе на свидание. Но, как обычно, не рассчитали своих сил и нахрюкались.

– Утро, без пяти семь, – кричит Саня, неожиданно проснувшись.

– Ой, блин, мы ведь в семь должны быть там! А ещё столько бежать туда!

Хватаю первую попавшую под руки тряпку и натягиваю на себя. А ведь специально покупала для этого утра дорогой сарафанчик «Moschino», да какой тут «Moschino», если рожа подмочена!

Бежим. Саню, конечно, ломает бежать с утра, да ещё на чужое свидание.

Вон идёт твой Ломо… – говорит она.

Да ну, это не он!

Да он… – ворчит Саня.

И я бегу со всех ног навстречу тебе! Вовремя торможу, чтобы не обнять. А то бы твоя жена меня потом «обняла»… Встреча короткая, я помню только моё щенячье счастье, что я тебя нашла и что выбрала именно ту дорогу, по которой ты пошёл. Я непроходимая дура, но такая прикольная, что сама от себя тащусь.

Следующие пять дней буквально пролетели! Мы с Сашкой шопились всяким тайским дерьмом и были счастливы, вваливаясь в отель как нагруженные волы. По утрам я видела тебя на море с женой, ты постоянно что-то ей рассказывал в ухо. Но шёл всегда немного позади, прямо как секьюрити. Она была красива, как всегда, выглядела просто супер для своего возраста. А я была счастлива, что ты всё равно маячишь рядом своим задом в трусах со звёздочками.

Деньги мы все «удачно» потратили, и вдруг я стала покрываться какой-то загадочной мерзкой сыпью. Причём она молниеносно распространялась по всему телу. Купили литр водки и стали мазать меня. Покрылась ещё больше. Наступила настоящая паника. Купили таблеток от аллергии. В итоге утром я даже не смогла открыть глаза, так вся морда отекла. Я была как из фильма ужасов просто! Всё это чесалось и взрывалось водяными пузырями, а температура была около 40! Тут у меня всю любовь-морковь отшибло напрочь. Вот, думаю, наказание мне за все грехи адские. Тут уже делать нечего, кроме как идти сдаваться в местный госпиталь.

Идти в больницу в чужой стране – это ещё полбеды, а вот помирать на чужбине – это вообще катастрофа. Больница внешне оказалась похожа на нереально красивый салон красоты. Тайки-медсёстры, одетые, как у нас проститутки для ролевых игр, сразу надели на меня намордник и повели к доктору, предварительно взяв у нас последние доллары. Наша страховка, оказалось, оплачивается потом, если ещё докажешь, что это страховой случай. Врач, красивый мужчина в золотых перстнях сразу аж на четырёх пальцах, улыбнулся белейшим фарфором и сказал:

– У вас чиккенпокс.

Да блин, какой чиккен и какой покс? Что он хочет сказать? Что это – птичий грипп?

Делать анализ?

Ну да, конечно!

Ну, тогда ещё 100 баксов надо за анализ.

Анализ показал, что это реально чиккенпокс. Позвали переводчицу, она перевела: чиккенпокс – это ветрянка. Маленькие говнюки заразили! Хорошие у Снегурочки получились каникулы, ничего не скажешь! Пять последующих дней были днями моей жизни в аду. Мне хотелось биться головой о стену оттого, что смертельно хотелось чесаться, да так, что душу отдашь кому угодно даром – только бы почесаться! До меня наконец-то дошло откровение, что внешность – это ничто! Сегодня она есть, а завтра её нет. Я раньше никогда не думала, что её вот так – раз, и может не быть! А сейчас я чудовище, гниющее заживо. Кому я на фиг нужна в таком виде?

Позвонил ты, посоветовал звонить в страховую компанию в Москве и в посольство. Нам сказали, что меня не выпустят из страны и все билеты и последующее проживание я буду оплачивать сама.

Первым делом мы позвонили в туристическое агентство, где покупали путёвки, агентство посочувствовало и посоветовало позвонить туроператору, чтобы поменял хотя бы билеты. Туроператор сказал, что моя болезнь – это моя сугубо личная проблема и менять мне билет он не намерен.

Страховая компания сказала, что, увы, эта болезнь не является страховым случаем и поэтому гребите как-нибудь сами. В консульстве и в посольстве посоветовали обратиться за финансовой помощью к родственникам и друзьям. Нужно было около 300 тысяч рублей. На ответ, что родственники и прочие не располагают такой суммой, было сказано, что наш российский президент не даёт денег на помощь россиянам, попавшим в беду в других странах. Для чего существует консульство и посольство, осталось загадкой.

Потом пришёл ты, я боялась, что ты заразишься, но ты не испугался. Сказал, что в вашей семье было восемь детей, и поэтому каждый этим переболел, заражая другого. Смотрел на меня, страшную, и мило улыбался. Боже, какие у тебя красивые ноги… Я даже помирать, видно, буду эстетом. Как можно в 60 лет иметь такие красивые ноги? Уму непостижимо. Ты сказал, что если я тут помру, то ты, так и быть, отправишь моё бренное ветряное тело на родину, что ты – моя страховая компания.

Стало как-то легче на душе. Циничный Лопоух – это просто добрый фей… Люблю. Улыбаюсь…

Саня стала искать зелёнку. Вообще в Тае нет такого понятия, как «зелёнка», а их лекарства для меня – мёртвому припарка. После дня поисков Саня всё-таки зелёнку добыла, намазала меня, как крокодила, с головы до пят и спокойно пила пиво перед теликом. У неё-то отдых, как-никак. Я с ненавистью смотрела на её причмокивающую физию и гребла ногтями тело, за что она меня поругивала.

Кожу мы сожгли зелёнкой так, что болезнь реально прошла, но вот зелень… Доктор осмотрел меня и на английском языке сказал, что только русский может так рваться домой. Посмеялся, взглянув в наши «добрые» глаза, которые «убьют», если он нам не даст справку на самолёт, и подписал бумагу.

В аэропорту соотечественники брезгливо отворачивали свои загорелые морды от моей зелёной, а работники аэропорта десять раз спрашивали, не та ли я мадам с чиккенпоксом, и просили показать справку, что мне можно лететь. В общем, не могу, чтобы хоть как-то не зазвездеть!..

Ну, как тебе мои сказки, Ломо? Наврала как надо?

Ну так… Пойдёт. Давай теперь спать.

…Ты спишь, а я пишу про тебя, Ломо.

Счастливая ночь.

Он никогда не ночевал у меня. А сегодня задержался и даже как будто пошутил, что останется ночевать. Я не поверила, но потом увидела брюки на полке, практически под потолком, рубашку на полу и любовника, покомфортнее укладывающегося на моём диване.

– А я это… не люблю, когда меня люди видят по утрам в натуральном виде. Даже любимые… – тихо проворчала я, но в ответ услышала лишь спокойный, набирающий высоту храп. Я сидела на пуфике в красивой дизайнерской квартире-студии, которую я сняла для свиданий с ним, видела через тонкие струйки шатра-балдахина спящего мужчину и ловила себя на мысли, что никогда не знала, как он спит, как он храпит, что я вообще его не знаю в быту. Это была новая мысль и новые ощущения. Как будто мы вместе, и теперь так будет всегда. Сегодня он поразил меня странным вопросом: «А я тебя устраиваю в сексе?»

Всё бы ничего. Если бы не прошло пять лет с момента нашей первой встречи. И что, все пять лет его это не интересовало? Или забывал спросить? Или он меня забыл? Последнее было бы больнее всего, потому что сейчас я встречалась с ним редко, поскольку жила очень далеко, за тысячи километров. Но я-то его помнила! Каждую минуту, проведённую с ним, каждое слово, сказанное мне.

Я задумалась и спокойно ответила: «Устраиваешь, иначе бы я не летала, как дура». В голосе послышалось лёгкое разочарование и обида на себя.

Он спал. А я пыталась пристроиться с диктофоном к его лицу. Потом передумала. Стало как-то предательски жалко. Человек, может, просто устал. А я тут со шпионскими штучками. Долго не могла найти себе место на диване, он лёг поперёк. Мне вообще нравится спать за спиной, я чувствую себя тогда защищённо, надёжно. Такое ощущение, что я маленькая гусеничка, которую возят на спине. Это тоже, видимо, что-то вроде своей религии.

К спинке продралась, притаилась, лежу, испытывая неземное блаженство. Вдруг меня отбрасывает лёгкая волна пружинистого воздуха. Кто-то… пукнул, и это не я. Мне смешно и уже не до сна. Он такой милый. Живой. Настоящий!.. И даже… храпит. До утра я просидела на пуфике, разглядывая мерцающие звёзды в окне. Там стояла одна из самых счастливых ночей в моей жизни…

Ломо встал, сказал мне, как обычно, «паши!» и ушёл. А я продолжаю писать про него и нашу историю. Навру, конечно, опять что-нибудь, но это же бредотворчество, а значит, имею право.

 

Ботаник

Он любил смотреть на часы, Она любила убивать время. Он любил спать по ночам, Она любила разглядывать сны. Он любил смотреть прямо. Она любила закрывать глаза. Он любил искать дорогу к цели, Она любила искать смысл в ней. Он любил танцевать под музыку, Она любила плакать под тишину. Он любил плавать в реке, Она любила плыть по течению. Он любил пить чай, Она любила бить кружки. Он любил идти вперёд, Она любила гулять по крышам. Он любил читать умные книги, Она любила писать глупые вещи. Он любил строить крышу, Она любила раскрашивать стены. У них была одна общая любовь: Она любила его, Он любил себя.

Прошло пять лет с тех пор, как я «сошла с ума» и была этому рада. Я творила: писала, рисовала, изобретала, и жизнь во мне бурлила радужными красками. Я была влюблена. Он был стар и несвободен, и мне откровенно это нравилось. Я не хотела семью и в то же время грешным делом подумывала, что стану его последней любовью. И вообще, он был такой «ботаник», неискушённый в любви, чистый, светлый, как солнечный зайчик на стене. Мне нравилось, что он именно такой.

Я доверяла ему безраздельно, а он хотел знать обо мне всё. Ему нравилось шутить, что он любит поковыряться в моей душе, любит подсматривать за чужой жизнью. Мне всё это казалось милым, я с радостью предоставляла ему свою ранее никому особо не нужную душу. Я красива, умна, сексуальна, испорченна до мозга костей. Он – «ботаник», и этим всё сказано. Есть, правда, один нюанс: он – богатый «ботан», что ещё более привлекательно.

Сначала мы жили в одном городе, смотрели на одно небо, и одна и та же погода стояла в наших разных дворах. Он жил в самом сердце города, в элитном доме, я – на окраине, в съёмной страшной комнатке с соседкой за стенкой в придачу. Иногда мы с подружкой раскручивали этого «буржуя» на поездки в другие страны, к морю, и на прочие дорогие развлечения. Я никогда не копила «его» деньги, потому что не думала куда-то сбегать или прятать на чёрный день, чтобы купить себе приличную квартиру. Хотя, конечно, могла. Но я его любила, и мне казалось, что он меня тоже любит. Поэтому, когда его не было рядом, я не скучала, а тратила с подружками его «заныканные» от семьи «деньжищи».

Он был разный. Со мной и без меня. Его существовало как бы три в одном. Не смейтесь, это действительно было так! Одного звали Николай Петров (в жизни), другого – Водолей (это уже чисто для меня); и он же, третий, был продюсером-тираном Ломо.

Недавно мы с ним встретились в стране, которую оба очень любим. Естественно, что мы об этом с ним договорились заранее. Было прикольно наблюдать, как они с женой ходят на море и с моря. Надо быть осторожнее, его жена уже, кажется, начинает примечать наши с подружкой наглые попы, лежащие на их пляже. Утром он обычно приходит ко мне в отель.

Этим утром я хотела ему «что-то» сказать, но не смогла. Зато написала письмо. Вот оно: «Не скрою, мне много раз говорили: „Я тебя люблю“. Я всегда, слушая это признание, стеснялась за произносивших его людей. Как можно сказать такое настолько легко? Это же так стыдно и опасно! Как будто признаться в своей слабости, в чём-то очень личном. Или как снять с себя всё оружие и сказать: „Делай со мной что хочешь! Я вся твоя!“ Да, я люблю, но я не вся твоя. Я твоя лишь до тех пор, пока буду видеть ответный резонанс в твоих глазах. Это совсем не означает, что так будет всегда и что я сложила своё оружие. Я люблю тебя, Водолей, Ломо и Николай Петров. Водолей может мочить трусы, типа был в бассейне, может бегать в другом направлении вместо стадиона, может пить со мной отстойный кофе в страшной сауне в семь часов утра. Ломо – стеснительный, обидчивый и настойчивый, как танк, если ему очень хочется что-то рассказать или получить свой кусок тепла и внимания. Может психовать, скуривать по полпачки сигарет за раз на спор, шариться у меня по комнате, рассматривая то, чем я живу. Он же разбрасывает свои вещи по моим временным „хибарам“. А Николай Петров – уверенный в себе, пафосный, аккуратный, правильный, стабильный, спокойный, уравновешенный семьянин. Я, конечно, люблю больше Водолея, который живёт в тебе, но мы же не шизофреники. То есть я частично люблю и вторую часть тебя – Николая Петрова. Кто ты? Наверное, всё вместе, как чёрное и белое. В общем, я, кажется, люблю всех. Это я и хотела сказать в то утро, когда увидела твоё просунувшееся в мою отельную дверь долгожданное ухо.

Это была всего лишь эмоция, искра, но она была настоящей. И я её помню. Как жаль, что я так никогда и не смогу сказать это живьём, вслух, как все говорят. Наверно, потому, что слово это – действительно табу, и тут, наверно, я и буду отличаться от всех людей, живущих в этом мире.

Натали».

Утро…

Ломо сегодня возбуждённый и радостный. Принёс «медведей». Кажется, он проникся ими не по-детски. Мне радостно за ним наблюдать: как он их трогает, показывает мне. Они стеклянные, вернее, из горного хрусталя, сверкают на солнышке разными огоньками. Он говорит, что они типа греют друг друга. Что это типа он и я. Мне смешно видеть его таким сентиментальным, это так на него не похоже. Я привезла книжку, которую написала за время своего отсутствия в этом городе, он читает её, волнуется и много курит.

Пока он читает и занят, я набираю текст на компе своей подружке. Почему-то буквы сами пишутся… Как будто душа говорит: «Бойся того, кто милый, кто добрый, кто тобой любимый. Однажды он удавит тебя нежно…»

Что же мне делать с этой любовью?

Она же сожрёт меня.

Он такой смешной сидел в последнюю встречу… Курил, и пепел летел на его штаны. Он не видел этого и продолжал говорить о моей книге.

Запоем! С отчаянием! Как будто он – автор! Как будто моя книга – его ребёнок!

А я смотрела на него и пыталась поймать рукой эти пепелинки. Но они таяли от моих рук, просачиваясь сквозь мои пальцы, и мне казалось, что это самое главное дело всей моей жизни – поймать пепелинки от его сигареты в тот момент, когда он говорит о моём творении.

И я хотела в этот момент запомнить его. Мне казалось, что это самое прекрасное мгновение в нашем с ним романе.

Он был со мной нежен как никогда, в нём даже был проблеск какой-то эротики. Хи-хи… было бы прикольно и в 70 лет заняться с ним настоящим «порно». Но, чувствую, Ломо всё равно не раскрывается полностью, то ли я что-то не дожимаю, то ли он. Но, я надеюсь, у нас ещё есть несколько лет в запасе. Дожать. Хи-хи…

Он уходит. И мы занимаемся моей книгой по интернету. Ругаемся, миримся, он выносит мне мозг, я ругаюсь, плачу, целую монитор и снова ругаюсь. Потом маленькое затишье, и я получаю вот такое письмецо, от которого, честно говоря, не просто в шоке, а в шоке-шоке: «Если хочешь возненавидеть меня до конца, то могу выслать фото твоего заменителя…» – «Н-да… ну, шли». Присылает фото. На нём не очень молодая и совсем не гламурная девушка. Точнее, женщина. Обычная, недалёкая баба без затей. «Прости, но это не заменитель, это бред. Меня заменить практически невозможно или очень трудно, так что ненависти нет, – смеясь, отвечаю я. – Но, как друг, обязана тебе сказать… Не стоит рядом с такой офигенной женой иметь такую стрёмную любовницу. Ну правда, не уважаешь себя, так хоть уважай жену. Найди кого-нибудь получше, я имею в виду любовницу. Ты достоин большего, чем обычной лохушки».

Тут получаю вообще неадекватный, как мне кажется, ответ: «Она очень правильная, ты не права… Это просто на вечеринке друзей… Хорошая мать… Разведена… Нормальная профессия… И показаться с ней среди друзей весьма лестно. А с тобой меня не поймут, и никто не поверит в чистоту отношений…»

Господи, что с ним? Какая правильность? На фига она ему нужна? Какие друзья? Он никогда не стал бы показывать никого и никому.

Я же знаю его пять лет. Да его ведь жена сразу убьёт. Она – женщина красивая и далеко не лёгкая.

А он продолжает: «Когда-то у нас с тобой была длительная ссора, я познакомился с ней… Она всё время поздравляет меня с праздниками… Хотя и не получает ответов, контактов нет. Ей 40. Фото специально посылаю нечёткое…»

Как он смеет! По нашему личному договору я не должна знать такие подробности, да и зачем мне это знать, даже если это и так.

Отвечаю: «Это потому, что ты слепой, видимо, совсем. Ну, если тебе реально нравится, ради бога… Но эта девушка, конечно, мне в подмётки не годится. Ты снижаешь планку для себя, дорогой, заводя таких девушек. Обычная страшная плебейка, но, может, экзотика… Ну, это твоё право. Личное».

– Я считаю, что меня всё-таки любили… И очень благодарен за светлые дни моей жизни.

– Не льсти себе.

– Ну вот, ты уже забыла всё прошлое… Именно об этом я и говорю… Это и предвидел… Не дал сегодня конфетку, и бяка на всю жизнь, несмотря на прошлое… В этом мы отличаемся… Ты живёшь текущим моментом, а я – всей прожитой жизнью… Теперь точно крест на таком гаде, как я?

– Живи без креста.

Уф. Написала «живи без креста» и успокоилась. Но баба есть баба, не тут-то было! Снова стучу сообщение, руки бы сама себе оторвала за это. Где гордость-то? Спит моя гордость мёртвым сном.

Ты никто, и звать тебя НИКАК для меня отныне. Поэтому оставь свои нравоучения для кого-нибудь другого. Я не нуждаюсь в них. Соплей нет, ты умер для меня. А трупы мне не нужны. Как меня тошнит от твоей мнимой правильности… фу… Как я раньше этого не видела, дура! Обычный дед-блядун, который пытается запарить мозг, и ему это частично удаётся, молодым девкам, изначально, как маньяк, выбирая психов-одиночек, чтобы перевоспитать их. Заставить посмотреть на жизнь другими глазами.

Я полностью согласен с оценкой «старый блядун»… Я всегда так и считал, но немного надеялся в душе, что ты так не считаешь… Но я ничуть не сожалею о том, что было… Я благодарен тебе, хотя, как выяснилось, ты или всегда была неискренна, или очень быстро смогла изменить оценку прошлого… В благодарность за прошлое и веря в твой талант, остаюсь твоим доброжелателем. Ты же чувствовала, когда уехала в Москву, что я настроен всё закончить. Но я увидел, что у тебя пошло дело с литературой, и побоялся навредить этому, а теперь я понял, что ты уже встала на ноги, поверила в себя. Твоя последняя оценка меня полностью совпадает с моей и поэтому не обижает… УСПЕХОВ!!! Найди настоящую любовь!»

Я пишу: «Я действительно изменила оценку очень быстро, слава богу, есть такое свойство организма. Я не считала ранее Вас старым блядуном. Вы были особенным. Мне казалось, что это судьба. И очень нравился именно этот вариант отношений. Мне никогда не хотелось умереть с Вами вместе или подать Вам стакан воды перед уходом. Для этого была другая женщина, мною уважаемая за то, что она хранит Вас для меня, заботится о Вас, любит Вас. Мне нужна была только Муза, а не Муж.

Мне нравилось в Вас всё, от лопоухих ушей до огромных рук и длинных ног. И глаза, смотрящие в разные стороны, мне тоже нравились. Было интересно наблюдать, какой именно глаз в данный момент смотрит на меня. Меня возбуждали тайна и невозможность быть вместе. Ради этого я могла помчаться на край света, чтобы хоть одним глазком наблюдать за Вами, пить вино под окном Вашего дома. Это было прикольно и радостно, тоскливо, прекрасно и чудно. Не скрою, что я люблю только богатых мужчин, потому что искренне считаю, что только богатый мужчина – умный и сексуальный. Ум и деньги – весьма сильный афродизиак для женщин. Чаще всего женщины пытаются это скрыть, я – нет. Я не большой любитель работать, и это тоже правда, но большой любитель тратить чужие деньги, причём помогая другим. Прям как Джек Воробей. Забрал деньги у богатых и раздал бедным. Я вряд ли когда-нибудь полюблю простого или среднего мужчину. Только лучшее. Конечно, богатых мужчин вокруг много, но, увы, у них, кроме денег, нет достоинств. А у вас, мне казалось, они были.

Но САМОЕ ГЛАВНОЕ: мне казалось, что я тоже для Вас „избранная“, и это навсегда. Во всяком случае, пока каждый из милых „чекистов“ жив. Но Вы решили просто „убрать“ меня из мной и Вами придуманной сказки, по разным причинам:

Просто надоело, надо менять сучку, что, в принципе, понятно. И такое может быть.

Вы решили сделать благородное дело, чтобы я, наконец, стала жить, как человек, встретилась с хорошим парнем, нарожала ему кучу детей. Но Вы не спросили меня, подходит ли мне такая жизнь.

3. Вы просто сами стали мной болеть и скучать и не знали, что с этим делать.

Но способ, выбранный Вами для „убивания“ меня, был действительно самым мерзким. Вы решили поломать мой придуманный и непридуманный мир, где я живу и где всё вечно. Вы решили показать, что моё влияние – не на всю жизнь, и я даже далеко не королева, я просто девочка, которую можно заменить на другую. И не важно, что это неправда, и не важно, что Вы никогда не почувствуете и сотой доли того, что было со мной. Но сам факт, что меня можно „заменить“, меня убил. Поэтому „старый блядун“ – ярлык, но не самое смертельное оскорбление.

Ты меня обидел. Не хочу ничего делать. Объясняю более доступным языком. Ты отныне только Мешок денег без прав (если тебя это, конечно, устраивает). Но если ты захочешь воскресить Ломо, то это будет тебе дорого стоить.

Это я тебе и пыталась объяснить. Я никогда не сдам тебя твоей жене и не испорчу твою репутацию редкостного семьянина.

Сдавать, предавать – это не моя стезя.

А вот лично меня обидеть, как девушку, тебе удалось. Ты этого добивался. У тебя получилось. Так что не волнуйся. Всё ок. Удачи в личной жизни. Насчёт книги и спонсирования я сообщу, когда надо будет».

– «Но я не нарушал нашей договорённости в самом начале… я не нарушитель конвенции».

А я её нарушала???

Я однозначно понял, что есть желание сделать это…

– Потому что тупой и очкуешь… Прости, нет других слов. Только правда. Если бы я хотела, я бы сделала это уже сто раз. На фиг мне ничего от тебя не надо!

– Нормальные люди, если их слова могли быть поняты неправильно, просто говорят: «ИЗВИНИ, Я СОВСЕМ НЕ ИМЕЛА ЭТО В ВИДУ».

– Нормальные люди не думают всякую чушь о людях, с которыми ты был пять лет душа в душу. Понятно?

«Сделай мне новый почтовый адрес! Я удалил тот!» – печатает он. «Сейчас сделаю», – думаю я. И делаю!

– Сделала! Твой новый электронный адрес – «Какашка».

– «Какашка» – недопустимый адрес, согласен на подобный, но допустимый! Да… вместе с окончанием романа…

– Что ещё?

– Всё, ухожу… успехов… Сюда больше не пиши, уж лучше позвони, и я перезвоню.

– Что хочу, то и буду делать. Ты больше не имеешь права голоса. А насчёт звонков, если ты внимательно читал роман, я никогда не звоню. Он написал: «Я у тебя прошу прощенья, не хотел я оскорбленья. Простите, если это только можно».

– И что дальше-то? Смысл прощения в чём? Я – книжный раб, а ты – Ломо, любовник, тиран-спонсор-деспот, ты – Водолей-психопат, который сам не знает, чего хочет от жизни. Есть, наверное, другие варианты, а? Я не понимаю, за что ты просишь прощения. Ты вроде сказал правду. Твоя правда принята. Я тебя никогда не сдам. Всё? Что ещё надо от меня?

– Я хочу написать тебе правду о себе. То, чего ты не знала о своём мифическом Ломо-герое…

И он написал:

«Жена болела уже достаточно давно, и ей было не до меня. Я нашёл по объявлению девушку 28 лет, симпатичную, уточнил цену – 2000 рублей. Договорился о встрече. Опыт нулевой, даже инструкцию к резинке пришлось изучать. Мы с ней встретились, проговорили всё время. Она полукровка, татарка и русская, из Казахстана, есть образование, работы пока нет. В конце я спросил, сколько ей надо в месяц, чтобы убрала объявление. Сумма была скромной. Значит, бизнес не раскручен и интереса к нему нет. Мы договорились. Но иногда ей звонили, и она отходила и разговаривала. Я понимал, что это старые клиенты и что она встречается с ними. Но потом она мне сказала, что у неё новый номер. Я понял, что она завязала с прошлым, и стал давать ей приличные суммы. Но девушке постоянно звонил „брат“, и я понимал, что у неё есть молодой человек. Прошло полгода, она подкопила денег, и я стал чувствовать, что всё это ей не особенно надо.

Она говорила, что хотела бы съездить в Доминиканскую республику. Это дорого, и лететь очень долго, но она хотела туда. Поэтому на прощание я дал ей деньги на поездку. Как мне показалось, она была даже рада расставанию.

Потребность в хождении налево отпала. Но, как говорят, кто раз украл и не попался, будет продолжать воровать. Изучаю сайт. Девушка предлагает новогоднюю ночь за 100 000 рублей. Круто. Дождался 31.12. Написал: „Нашли?“ – „Нет“. Предложил встретиться. Принёс на встречу требуемую сумму, отдал. Спрашивает: „Когда?“ – „Не будем спешить“. Славная девушка, учится, мать одна, пьющая, есть сестра. Встречались и разговаривали несколько раз. Я понял, что не её это дело, просто припёрло. Сказал: „Мне не надо ничего“. Она: „Долг за мной… надумаешь – позвони“. Этим долгом я так и не воспользовался.

Окончание предысторий:

Алине я позвонил примерно через полгода, хотел узнать, как у неё дела. Мне была небезразлична её судьба. Она взяла трубку и сразу отключила телефон. Я надеялся, что просто позвонил не вовремя, и она потом перезвонит. Она не перезвонила. Может быть, обиделась на меня. Она уже привыкла ко мне, и я чувствовал, что встречи со мной для неё – нечто большее, чем работа. А я ей: „Извините, в ваших услугах больше не нуждаюсь“. А может, у неё и не было обиды на меня, просто с моим именем было связано то время жизни, когда обстоятельства заставили её продаваться, сначала в розницу, а потом оптом. Не знаю. Но слышать меня она не хотела.

Оксане я позвонил в начале весны, месяца через два. Она меня сразу узнала: „Привет, ты что, насчёт моего долга?“ Её интонация говорила о том, что речь идёт не об обязанности, а о чём-то совсем противоположном. К этому я был совсем не готов и не смог быстро выйти из принятого раньше образа Деда Мороза: „Нет, хотел просто узнать, как у тебя дела“. Мы проболтали минут десять. „Можно я позвоню ещё?“ – спросил я. „Конечно“, – ответила она. Но я больше позвонить как-то не решился».

И, наконец, его ИСТОРИЯ «нашей» Любви (мои комментарии в скобках): «Многое тебе известно. Я влип. Это была Ты – Натали. Поэтому только о некоторых деталях. Есть пословица: „Что у трезвого на уме, у пьяного на языке“. Или можно по-другому: „Выведи человека из себя, и быстро узнаёшь о нём многое, многие барьеры в порыве не работают“. Правда, я на такие провокации уже редко поддаюсь… Стараюсь отшутиться или что-нибудь в этом роде… Например: „Ты что, дурак?“ – „Конечно, если был бы умным, разве стал бы с тобой разговаривать?“ – „Поиграй в мафию?“ – „Я сам мафия…“.

Я искал приключения, которое бы не навредило ей, но постепенно всё переросло в нечто большее. (Оно сразу переросло, не постепенно, просто кто-то упорно делал вид, что ничего не произошло особенного.)

Её литературным поискам я не особенно верил, хотя что-то у неё было. Старался поддерживать. Но отсутствовало усердие и трудолюбие. (Его никогда не было и не будет, потому что я не трудоголик и очень боюсь сойти с ума.)

И тут она решила бросить меня и уехать в Москву, рассказывая подруге сказки о хорошей работе. (Я никого не бросала, я почувствовала, что мной не особо дорожат и что надо что-то делать… Я не из тех, кто будет сидеть и плакать оттого, что их не особо ценят и любят. Мне ничего не предложили взамен, меня никто не останавливал. А потом всё выставили так, как будто я сама бросила.)

Испугался, что безденежье толкнёт на плохое… Решил помочь учиться… Но по минимуму, чтобы не привыкла к хорошему… (Смешно, но даже обсуждать не буду.)

В середине учёбы я написал, что не буду помогать. Она отвечала: „Хорошо, хорошо…“ И мы продолжали изредка переписываться. Я мало помогал. Мы иногда встречались. Я старался особо не инициировать встречи… Её рассказики становились всё лучше и лучше, хотя для книги не хватало усердия… (Да, а мне просто хотелось Любви, и ради этого я даже готова была летать на край света. Мной пользовались, и я пользовалась, а рассказики эти – так, для красоты истории. Приходилось писать, чтобы всё было чинно и благородно.)

И вот она вывалила мне кучу текста… Необработанного, но хорошего. (На, подавись, это весь мой недотрахоз, этот писанинный труд.)

Несколько раз мы ссорились из-за названия, мне не нравились её варианты, ей – мои. (А мне не нравилось, что он диктует мне, как называть, и вообще.)

Но в результате этих жарких споров я понял, что она хочет… И, когда мне попался один вариант, она согласилась. (Да, вынуждена признать, что это было лучшее название.)

Подобные споры и ссоры были и из-за обложки, но здесь приемлемый вариант нашла она. (Он говорил: „Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…“ Это бесило всех.)

Мне очень хотелось быстрей закончить книгу. (Ага, и чтобы она отстала наконец.)

Я делал всё возможное (конечно, мне же это было выгодно) и даже немного перестарался в своём давлении на неё. Она стала увереннее в себе (а может, всегда и была, просто молчала, как овца), и если это меня раздражало при конкретных спорах, то радовало в целом… Она уже многому научилась, стала верить в себя (Без комментариев).

Есть две пословицы: „Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты“ и „Яблоко от яблони недалеко катится“… Из них следует, что, если ты кому-то говоришь плохое о близких людях, ты просто поливаешь грязью себя, так что сочувствия вряд ли добьёшься. И самым неприятным для слушающего будешь… ты. Тебе она плохо говорит о других, значит, она так же плохо говорит им о тебе. О друзьях можно говорить только хорошее. А если ты в них разочаровался, то просто не дружи… Но даже критика бывшего друга принесёт тебе только вред… (Я безумно люблю близких своих людей и перегрызу глотку любому, и то, что я, бывает, на них ору и спорю с ними, совсем не говорит о нелюбви.)

Ты же знала, что я эгоист, который хочет выглядеть для самого себя приличным, и в жизни мною движут в основном любопытство, познание, не всегда хорошие опыты… Но на примере предыстории я пытался показать, что это я делал и тогда… Просит мало денег – не раскручен бизнес, сменила симку – отсекла прошлое. Да и с новогодней ночью любопытство было удовлетворено без…»

Эксперименты проводят на тех, кого не любят. Кого не жалко… Я тоже эксперимент? – задыхаюсь я у компьютера.

Давай отдохнём друг от друга… Я измучился, и ты тоже, как мне кажется, ок? Я просто привык иногда смотреть на себя как бы со стороны. Иногда этот тип мне тоже не нравится, и я пытаюсь что-то изменить в себе. Правда, обычно это плохо удаётся… Узнав свою оценку, я уже решил не маскироваться…

Изучай гада… как психолог… Может пригодиться.

Я не хочу его изучать. Он мне неинтересен. И я не хочу быть психологом. Если только за очень большие деньги. Я не хочу иметь о тебе мнение ещё хуже, чем то, что я уже имею. Эо очень неприятно и болезненно, потому что подтверждает лишь, КАКАЯ Я БЫЛА ДУРА!!! Совсем некстати… Раньше надо было рассказывать, а не строить из себя целку-невидимку, один раз загулявшего, очень благородного семьянина. Я гордо несла знамя «первооткрывателя» греха… А сейчас… всю картину мне испортил.

Мне уже терять нечего, и я решил рассказать всё… Как я докатился и как решил остановиться… Извини, если всё это некстати…

Я действительно наивно думала, что до меня было всё прилично, не надо мне знать ничего этого… Зачем оно мне???

Это твоё право, а я остаюсь твоим доброжелателем… И благодарен за то, что было… Прости за вред, нанесённый моими опытами.

У нас никогда не будет больше ничего общего. Я вообще давно молчу, если Вы не заметили. Так что мне всё равно, что вы будете делать. Я больше не Ваша любовница и даже не Ваш друг. Засуньте свои благодарности и опыты себе куда-нибудь. Мне они не нужны, такое не прощают. А захотите прощения, купите мне дом мечты с собаками и кошками, со всем, что я люблю… Но и тогда, слышите, даже тогда я не уверена, что прощу Вас искренне. Вообще, СПАСИБО за всё… Такую ДУШИЩУ во мне открыли, читаю и удивляюсь сама себе… Так написано… Умереть просто, как трогательно… Что страшно – больше не найти такую МУЗУ… Наверное, и не найду больше… Это прям мой клад… Простите меня за всё… Сотворили мы вместе чудо… Родили… Вы хоть сами понимаете, что родили-то чудо?

Не переживай… Я всегда тебя буду любить за то, что вложил в меня свою душу… Просто переоценка ценностей у меня в голове… Это пройдёт… Я – хорошая, и ты – хороший… Я – белая, и ты – белый… Так не бывает. Или бывает, мой близнец-свинья. Просто ты мне никогда не признаешься, что скучаешь по мне… Это обидно.

Помогает хорошей девушке найти своё место в жизни… Действительно, смешно и не имеет даже частицы правды по отношению ко мне. Это был общий роман, а не помощь. А если ты считаешь, что «помощь», тогда я вынуждена считать это «работой», хоть это и не так. Слово «помощь» меня унижает. Прощай.

P. S. Единственное, чего мне жаль, это что я не услышала настоящих эмоций. Слов и так далее. Видимо, их просто у Вас и не было никогда. Я благодарна Вам за Музу… Спасибо. А за другое… Поживём – увидим.

Вы не узнали новую меня, а просто спровоцировали. Я даже сделала анализ того, что меня могло так вывести из себя:

1. Вырезали моего «ребёнка», мою книгу, беспощадно удаляя то, что не нравилось Вам, резко и без всяких обезболивающих. И заставили поскорее выйти из «образа». И вообще – заняться скорее «коммерциализацией» проекта, что так быстро на тот момент было невозможно… «Куй железо, пока горячо» – это не моё правило. Я – человек более тонкой душевной организации.

На 8 марта пришло от Вас очаровательное поздравление и уведомление, что знать меня не хотите. Но и этого Вам было мало. Вы придумываете акцию «Заместительницы». Ну, не жестоко ли? День хотя бы другой выбрали, что ли.

Спровоцировали всё, что угодно, но Вам и этого показалось мало… Вы решили убить образ Ломо раз и навсегда, что вообще уже было ударом под дых. И рассказали «правду». И ещё удивляетесь, что я другая стала? Или была?

Прожигание жизни. Да что ещё я могу добавить ко всему вышесказанному? Что я безумно хочу работать и кем-то стать? Совершенно логично, что убитая Натали будет просить любви, не так ли? Всё логично. А я ещё и пишу, между прочим. Дура – она и в Африке дура.

Он ответил:

– Язык твой – враг мой. Сначала ты лишила меня лёгкой иллюзии относительно разницы в возрасте, а вчера – цели дружбы: помочь тебе встать на ноги. Оказалось, что тебе это не нужно… Оказалось, что мои усилия в этом были не нужны… Ничего не осталось… ЖАЛЬ.

Я закрываю лицо руками. Я ничего не хочу знать. Я хочу умереть. Не для того, чтобы уйти навсегда, а для того, чтобы «воскреснуть». И чтобы не было этих гадких опытов, этого гнусного очкарика «Воланда», чтобы всё было сном. Старый гнусный блядун-ботаник!

Прошла неделя, и я заскучала. Пишу ему:

– Я – полный антипод твоей жены. Он отвечает:

За это и любим…

Вау… Это прям ласка, что ли? – издеваюсь я.

– Не знаю. Я боюсь последствий… – как грустно отвечает он, даже по буквам вижу я. – Я стих тебе написал:

Полячки-болячки

Извини, мне тяжело понять твоё творение. «Тараса Бульбу», что ли, вспомнил?

Да, а стих этот – это проблема выбора между предательством любви и другого (у Андрия Родины, семьи). Когда ему пришлось выбирать, спасти от голода любимую или быть верным семье, он сделал выбор. И потом Бог, после наказания за предательство, даёт ему снова такой же выбор, правда, теперь только памяти о любимой, он не может сделать другого выбора. Перечитай повесть. Её суть – в этом выборе, и там Андрию просто пришлось выбирать, кого предать. И автор не хулит Андрея… он говорит о плохом времени, когда надо выбирать между двумя предательствами. Автор стиха тоже стоит перед выбором между предательствами…

Спасибо. Последствий не бойся. Их не будет. В моей книжке никто тебя не узнает – ты за это платишь. Ты умрёшь, как тебе и положено, в 95 лет, я буду тобой пользоваться, пока ты сам этого хочешь… Когда тебя не станет, мне будет очень грустно, и я иногда, раз в год, буду приносить тебе цветы, точно как живому. А ты там будешь лежать и думать: «Блиин, а какая у меня всё-таки прекрасная жизнь, потому что ты рядом, пусть даже с этим веником и своими дурацкими книжками!» И твоих медведей я тебе на памятник поставлю, чтобы чуть-чуть привнести смуту в веру, что ты был верный семьянин. Ха-ха!

И я его простила, но загуляла.

Я тебе изменила, Ломо…

Что, типа любовь?

Да, типа души…

Ну давай, валяй… Ври мне свою сказку.

Это не сказка… Его звали Даниель.

 

Писатель, или История О

 

Часть первая

Лиза

Его звали Данил, она звала его на французский манер – Даниель. Он был писателем, месяцами мог не выходить из их съёмной маленькой квартиры, где создал свой сказочный мир. Он много путешествовал по странам, привозил оттуда камешки, песок, шляпы и прочие романтические безделушки. Он любил вместо кофе пить холодное шампанское по утрам, закуривать вишнёвую сигариллу и слушать, как капли дождя бьются об асфальт. Он специально выбрал первый этаж, чтобы в открытое окно слушать тот мир, такой другой и суетливый, мир столичного мегаполиса. Интроверт по натуре, он жил своей внутренней жизнью, которая была только его и приобретала только те краски, какие он сам хотел. Когда он писал весёлое, он рьяно стучал клавишами и смеялся, когда грустное – плакал. Данил настолько увлекался своим творчеством, что забывал даже есть, пить и убирать постель. Это была настолько увлекающаяся натура, что порой он сам не знал, где правда, а где вымыслы его буйной фантазии. Ночами он плохо спал, в голове возникали сюжеты, герои, образы, тексты сами просились на бумагу. Он, сонный, хватал ручку и быстро записывал всё, что пришло в голову, и только тогда ложился спать до утра. Утром первым делом он садился за компьютер и печатал ночные записи. Ему прочили большое будущее, и он сам в глубине души знал, что таким оно и будет. Но его это мало волновало, больше его беспокоили одиночество и вечная неудовлетворённость жизнью.

Его подруга Лиза – Лизавета, Лизонька, Лизка – жила вместе с ним пять лет. А ему казалось, что всю жизнь, что он даже родился сразу с ней в сердце. Он любил её, но какой-то своей любовью, хотел всегда сделать её другой. Он хотел видеть Леди, мисс Совершенство, но Лизка была обычной земной девушкой. Без выпендрёжа и затей. Его Лизка. Любимая земная Лизка.

По ночам Лиза укрывала писателя тёплым пледом и баюкала его на своей груди, когда он плакал или кричал во сне. Ему часто снились страшные сны. Лиза была ему как мать, сестра и друг. Он же хотел любить в ней ещё и Женщину, но Лиза упорно не хотела ей становиться. Она работала в офисе, носила исключительно джинсы и ботинки на плоской подошве, не красила своё лицо и, когда он изредка уговаривал её надеть платья, привезённые им, выглядела неуверенно и комично. Ну не умела его Лизка быть Леди, а может, просто не хотела.

Вечерами, когда она возвращалась с работы, он готовил ей еду, зажигал свечи и говорил о высоком. Лиза всегда мучилась вопросом, в чём смысл её жизни, а Даниель свой смысл знал: писать, писать, писать! Даниель ругался, что она мало читает, не работает над собой, мало думает. Она отшучивалась или говорила, что устаёт и ей не до этих философских бредней.

Он любил Лизу физически до изнеможения, придумывая разные варианты любви, Лиза могла только подыграть, но никогда не предлагала свою игру. Она была фригидна. Не то чтобы ей ничего не нравилось, просто она считала это неважным, говорила, что нужно думать о душе, а секс – это всё пустое.

Даниель был сластолюбцем, и то, что Лиза не могла ему дать, угнетало его с каждым днём. Он чувствовал себя ненужным, отвергнутым, больным талантливым ребёнком. Но уйти от Лизы не мог, потому что она была для него всем. Он доверял ей, писал о ней, думал о ней.

Да, он ей изменял, но это были лишь физические измены, и даже тогда он думал о Лизе. Его любили женщины, им восхищались, называли секс-символом, но он всегда оставался холоден к их телам, а тем более – душам. Занимаясь с ними сексом, он как будто мстил Лизе за её холодность и повышал свою самооценку. Почему бог дал ему такую женщину, он не знал. Может, как наказание за свою прежнюю жизнь Дон Жуана?

Лиза собрала чемодан Даниеля, дала кучу наказов, что не забыть и так далее, и, крепко обняв, отправила его в длительную командировку. Он выпускал свою очередную книгу, которая должна была стать бестселлером.

Два месяца упорного труда и одиночества – и Даниель так заскучал по своей «ледышке» Лизе, что начал её просить писать ему длинные письма. Она отвечала, что не умеет писать, как он, но всё ж написала:

«Мой муж. У меня есть муж. Он капризный, вредный и очень красивый, потому что он писатель.

Мы вместе уже пять лет. А может, и всю жизнь. Такое ощущение, что я сразу родилась с ним в сердце. Его имя – Даниель.

Я очень люблю его. Это мой самый родной и дорогой человек.

Мой Данечка уже второй месяц в командировке. Он творческий человек, живёт эмоциями. Этих самых эмоций ему подчас очень не хватает.

Мы разные. Но, как говорят, противоположности притягиваются.

Мой писатель – очень интересный человек, много читает, любит придумывать разные интересные проекты. Есть одна проблема. Он одиночка в душе. А мне так хочется, чтобы он понял, что у него есть я. И я всегда буду рядом, буду поддерживать его, какой бы очередной бредовый проект ни пришёл ему в голову. Я его очень-преочень люблю. И, если надо, убью за него.

Мне тут предложили философию жизни, вернее, её смысла: надо жить сегодняшним днём и получать от этого удовольствие. А будущего может и не быть.

И всегда прошлое будет лучше будущего. А счастье – оно в настоящем.

Сегодня у Дани день его рождения. Он совсем взрослый уже. Я им очень горжусь. Для меня он – смысл жизни. Потому что смысл жизни – в самой жизни. А моя жизнь – это мой писатель. И не важно, что будет завтра. В любом случае жизнь с ним будет самым прекрасным, тем, что никогда не повторится. Я очень жду, когда мой любимый муж вернётся из командировки. Потому что люблю его и скучаю. Очень.

И пусть он ругает и злит меня, я всё равно люблю его. Вот так. И на всё остальное наплевать.

P. S. С Днём Рождения, мой любимычка. Твоя Лиза».

Даниель читал письмо Лизы, и что-то его насторожило в нём. Что за философия какая-то звучит у Лизы? Откуда? Лиза никогда не любила философствовать и вдруг нашла всё-таки смысл жизни, и он, оказывается, в нём, в Даниеле. Даниель был рад, и в то же время его творческое чутьё не давало ему покоя. С Лизой что-то происходило. Но что?

Даниель не хотел думать о плохом, он мечтал о том, что скоро заработает много денег, купит Лизе большой дом и даже найдёт дорогого врача, чтобы вылечить Лизу от фригидности. Да и к чёрту эту фригидность, живут же с ней женщины, что прикопался, в самом деле? Лиза же его любит. И он это знает.

Через несколько дней пришло совсем другое письмо от Лизы:

«Привет, Даниель, я не знаю, что происходит. Не могу тебя понять. Я уже свыклась с одной ролью… Ты уехал – и что-то изменилось. Нельзя так надолго расставаться… В общем, я чувствую, что ты от меня чего-то ждёшь, но я не могу или что-то мешает мне это дать. Только относись к моим словам по-взрослому.

Я одно скажу: всё зависит от тебя, я тебя очень люблю и хочу быть рядом. На данный момент, мне кажется, для нас лучше определить некий иной уровень общения… Стать друзьями, что ли, или что-то вроде того. Мне кажется, что в этом качестве мы друг другу больше пользы принесём… Как-то так. Только не суди строго, может, я не оправдаю твоих ожиданий, но какая-то свобода мне нужна. Я хотела когда-то жить только тобой и продолжаю это делать в какой-то мере, но что-то во мне сломалось… Не говорю, что ты виноват на 100 %, но от тебя тоже что-то зависело. Пишу по пьяной лавочке, так что могу и передумать, не суди строго. Ты не со мной, а с кем-то. Я не ревную. Но последнее время мне не хватало тебя. И не важно, что ты обо мне мало знаешь. Мало кто обо мне что-то знает. Да и вообще, ты меня на самом деле не знаешь, потому что я очень скрытный человек. По этим всем причинам мне сложно определить свой путь дальше. Но одно знай: я хочу быть рядом, и я тебя очень люблю. Ты самый близкий и родной для меня человек. Вот так. Ты сам хотел какое-то письмо. Вот и написала».

Он в ужасе читал это новое письмо. Два письма разделяла лишь неделя, но они такие РАЗНЫЕ. То он любимый муж, а то – друг-товарищ. Он не мог поверить собственным глазам.

Даниель летел назад, в их с Лизой дом, с надеждой, что всё это ничего не значит, Лиза пошутила. Лиза встретила его хорошо, бросилась на шею и долго вдыхала запах Даниеля:

– Такой родной! – задыхалась она на груди писателя. И на это время он забыл обо всём, ничто его не тревожило.

Из его дневника: «Мир фантазий манит меня, обнимает за плечи, завораживает, смеясь мне в лицо красивым белозубым ртом. Вы скажете, что это бред?! Да, отчасти, но послушайте, разве вы никогда не фантазировали ни о ком или ни о чём? Быть может, действительно нет, просто смирились с банальностью жизни и суровым реализмом и так и живёте. Как все. Как надо. Как положено. Кем и когда „положено“, неизвестно…

Эти мысли мне пришли сегодня, когда я сидел у открытого настежь балкона с листком в руках. Что-то, кажется, накипело внутри, надо снять эту накипь. А то тяжело как-то. Начинаю этот рассказ.

Воздух подмочен лёгким дождём, вот мне бы сейчас танцевать под ним с тобой! Но никто не поймёт, да и тебя уже у меня нет.

Если кто-то вам скажет, что любовь живёт три года, то я скажу: „Нет. Любовь живёт всегда, если она у вас была“. И страсть тоже живёт у тех, кто умеет её хранить. Но для страсти, наверно, всё-таки нужен огонь, поэтому иногда мы кладём на любовь большой х… и тупо злим человека, который нам дорог, чтобы вызвать ту самую животную похоть, которую именуют страстью. Лизу возбуждает, когда я её злю такими методами. Иногда я увлекаюсь настолько, что уже начинаю не играть, а жить. И, конечно, на время забываю о Лизе. Я же, наоборот, очень тяжело переживаю даже малейший намёк на то, что кто-то может заменить меня хоть на секунду. Ревность меня убивает и ломает во мне мою самооценку. Я не хочу никого видеть и слышать, мне хочется спрятаться от всего мира в какой-то маленький уголочек и тихо там умереть. Это болезненное самолюбие. Я даже не могу определить, высокая самооценка так срабатывает или низкая. Лиза знает об этом, поэтому не шутит так со мной, ей хватает моего „драйва“. А у меня этого драйва столько, что иногда начинает подташнивать от собственной энергии, особенно сексуальной. Дай мне волю, я буду как машинка-автомат, сексуальный агрегат, пахать и пахать…

У меня был „косяк“ перед Лизой, я на два года „уходил в себя“, не обращал на неё внимания как на девушку. Да, я признаю, это было, и знаю, почему: Лиза набрала вес. Я оказался свиньёй и не смог это пережить. Я ведь влюбился в Лизу, именно за её какую-то корявообразность, нервность, лёгкость, и я не смог принять эротически новый образ упитанной женщины.

У меня дурное предчувствие. Сегодня я еду с Лизой на её корпоратив. Всё моё нутро как-то сопротивлялось этому мероприятию, но я так давно не видел свою Лизку – целых два месяца разлуки! – что готов пойти за ней на край света. Соскучился, как собака. Я не люблю сборища людей, мне не знакома работа в коллективе, любые корпорации вызывают во мне откровенную изжогу.

В указанное время я захожу в офис компании, где работает моя Лиза. Обо мне, конечно, много наслышаны, но не видели. Знают, что я писатель и что отличаюсь каким-то непонятным им образом жизни и складом ума. Знают, что Лиза сразу после работы всегда бежит домой, потому что быть с писателем интереснее, чем гулять с сотрудниками после работы. Ещё знают, что писатель этот часто забирает Лизу к морю, потому что ему, видишь ли, нужны вдохновение и отдых.

Я вхожу. Вижу, как сворачиваются головы женщин и даже мужчин. Я – эдакий гламурный подонок, сотканный из свободы и эгоцентризма.

Сажусь за стол, за которым работает Лиза. На нём – смешная кружка с моей наглой мордой и пакетики с вкусным чаем. Лиза любит фруктовый чай. Ещё у неё лежат всякие печеньки в красивых коробочках. Копаясь в Лизином уголочке, я совсем забыл осмотреть людей, работающих тут же. Отрываюсь от увлекательного занятия – осмотра Лизиного рабочего места – и знакомлюсь с ними. Люди как люди, только какие-то обычные, а может, я просто слишком много жил в своём придуманном, только нашем с Лизой фантастическом мире?

Наконец я сажусь в машину одного из сотрудников. Лиза почему-то садится на переднее сидение с водителем, а не сзади, со мной. „Значит, так надо“, – думаю я, но немного удивляюсь. Прислушиваюсь к разговору этого парня с Лизой. Убедившись, что там нет ничего фривольного, даже заскучал. Ехать долго, а на улице весна, солнце и миллионы гормонов витают в воздухе. Здорово! Над своей головой я вижу закрытый люк машины. Как здорово, тут есть люк! Я прошу его открыть и высовываюсь из него! Около часа я, как сумасшедший, торчу в нём и на ходу собираю лицом тёплые капельки майского дождя. Я так счастлив в этот момент, что даже забываю своё дурное предчувствие. Лиза ругается из-за того, что я могу простыть, я, как всегда, талантливо отбрёхиваюсь.

Мы прибываем в тот дом отдыха, где будет происходить двухдневное единение семей сотрудников коллектива, сплочение тем самым компании и повышение трудоспособности работников. Нам выдают ключи от номеров, и мы расселяемся. В номере Лиза аккуратно раскладывает свои вещи, я же бросаю свой чемодан и плотоядно смотрю на Лизу.

Дань, ты чего? – устало улыбается она.

Я, Лизка, соскучился!

Да неужели?.. Ты ли это? – почему-то грустно говорит она.

Я, Лизка, я!

– Пошли к остальным, – говорит Лиза и закрывает дверь номера. „Как всё странно, как-то всё не так“, – опять навязчивой идеей сквозит в голове. – Лиза, а почему все со мной познакомились, а директор твой – нет? – внезапно меня осеняет эта мысль. – Сейчас, Дань, будет тебе и директор.

Всё будет, Дань. Всё будет, – как-то совсем загадочно говорит Лиза.

И вправду, ко мне подходит директор со своей семьёй, пожимает руку. Он маленького роста, плотненький, брюхатенький бутузик, с коротенькими ручками и ножками, но с очень самоуверенным лицом. „Наполеончик“, – усмехаюсь я. Жена его выше головы на три и похожа на училку, высокую и статную. Они очень смешно смотрятся.

– Ну что, писатель, когда новую книжку нам презентуешь и вообще на презентацию позовёшь? – спрашивает он.

– Как только – так сразу, – улыбаюсь я.

После его рукопожатия у меня возникло странное ощущение: в нём и в выражении глаз был вызов. Но с чем это было связано, я не имел ни малейшего понятия.

Вечер с барбекю. Море алкоголя. Каждый выбрал себе собеседника и говорил о своём. Какой-то общей корпоративности не получалось. Она была только в раскладывании кусков мяса по тарелкам и изредка – в вспоминании, что надо чокнуться. Я поймал себя на мысли, что Лиза постоянно куда-то убегает и мало разговаривает со мной. Почти не разговаривает. Это было так на неё непохоже.

Зайдя в свой номер, я подошёл к Лизе, когда она стояла у открытого настежь окна.

– Лиза, с тобой что-то происходит? Ты меня игнорируешь?

– Даня, я не знаю, что происходит. Тебя очень долго не было. Я не знаю, что именно произошло, но что-то произошло. Помни одно: я всегда буду тебя любить. Всегда.

Я развернул Лизу лицом к себе и долго смотрел в темноте в её глаза. В них была какая-то боль. И печаль. И тоска. И тайна.

„Я, наверное, перепил“, – подумал я. И лёг спать, всю ночь крепко держа во сне Лизу.

Утром я надел свою любимую рубашку, которая так нравилась Лизе, и мы пошли на завтрак. Я, конечно, помнил ночной разговор и искал глазами причину. И я её, кажется, нашёл. Напротив меня был директор. Я увидел его взгляд на Лизу и кожей почувствовал, как Лиза ответила тем же. Сказать, что я был в шоке, – ничего не сказать. Эх… Что же мне делать? Я никогда не был в такой ситуации. Я никогда не был так унижен и оскорблён. Моя самооценка летела просто в унитаз, и я становился всё ниже и ниже ростом, и даже, казалось, весь ссохся от одной мысли, что Лиза могла мне изменить!

Я отвёл Лизу в сторону. Посмотрел ей в глаза.

Лиза, я правильно всё понял? – спросил я.

Даня…

Лиза, я задал вопрос.

Даня, я никогда от тебя не уйду. Это просто наваждение какое-то. Лиза, ты не можешь оставаться со мной. Я так не могу.

Даня, это временно… Ну, прости меня. Я совсем запуталась. Это всё из-за тебя!

Спасибо, что сказала, Лиза. Только надо было раньше. Ты понимаешь, какая это боль? Зачем ты меня сюда взяла?

Я не могла тебе сама сказать. Я хотела, чтобы ты сам увидел и чтото сделал! Спаси меня, Даниель!

Я смотрел на свою Лизку в полном нокауте. Как спасать и кого? Её, его или себя?!

– Всё, Лиза, всё.

И я ушёл в номер. Там так нажрался, что думал, просто сдохну. Дополз до балкона и наблюдал, как Лизины длинные руки играют в бадминтон с короткими жирными руками директора. Шарик, как моя душа, прыгал в их тандеме ровно и красиво. Солнечное майское утро, начало новой жизни.

Я уснул под диким количеством спиртного, потом встал и вышел во двор. Уже наступил вечер. Были танцы. Я выбрал самую некрасивую сотрудницу этой злосчастной компании и весь вечер с ней танцевал. Эта некрасивая радовалась, как дура, неожиданному счастью, а мне хотелось задушить её.

Лиза пришла в номер, когда я уже спал. Утром мы, не смотря друг на друга, сели в разные машины, зная, что вернёмся всё равно в наш общий дом.

Дома Лиза принесла мне кофе. Я вылил его на пол, демонстрируя, как последний дебил, что мне не нужны больше её подачки. Она опустилась на колени и схватила меня за ноги. Я хотел её пнуть, но не смог.

– Ты должна съехать, – сказал я.

– Мне некуда, Даниель, – тихо ответила она. – Можно, я буду с тобой?

– Как?

– Я буду уходить к нему на выходные и приходить к тебе. Ты же знаешь, что я люблю тебя больше жизни. Твои будут семьдесят процентов, его – тридцать.

– Лиза, ты дура? Господи, какие проценты?

Мне показалось, что или я сошёл с ума, или мир. Я с силой толкнул Лизу и пошёл за билетом в город К».

 

Часть вторая

Вера

В один из отчаянных дней беспросветного мрака и одиночества Данил, в душе так и остававшийся Даниелем Лизы, дополз до компьютера и написал объявление, как крик души, как SOS: «Ищу Любовь, Друга и Музу». В графе «О себе» написал: «Бедный писатель». Поместил фотки из лучшей жизни с Лизой. Он был там уверенный в себе, ироничный, молодой и безнадёжно привлекателен красотой свободного художника, окрылённый чувствами и верой в себя. Сейчас же Даниель, смотря на себя в зеркало, видел лишь тень того ловеласа из прошлого – человека, измученного собственными мыслями, сломанной самооценкой, алкоголем, нервами и плохим сном. Резкая потеря веса углубила морщины на его некогда привлекательном лице, тень чёрными кругами легла вокруг глаз, из которых исчезла теплота и шальной огонь. Он напоминал себе побитую старую собаку или актёра-«звездуна», однажды выкинутого за порог своего же собственного театра, потому что пришла новая власть, более сильная и жестокая.

Он ввёл в поисковик одиноких девушек возраст «от 26 до 33» и разослал всем одно и то же письмо, даже не глядя на их фото. Ему было всё равно, как они выглядят, он хотел только букв, только кому-то писать. Чтобы чья-то одинокая душа ответила ему в тон, эхом отозвалась в пустой квартире писателя.

Ответы девушек приходили почти мгновенно, он даже удивился своей сохранившейся везучести. «Всё-таки Бог любит меня», – морщился Даниель, растекаясь на крутящемся плетёном кресле. Девушки были милы в своих наивных, чаще эротических письмах. Они хотели его, не видя его вживую, не пытаясь даже слегка заглянуть в его душу. Данил не мог им этого дать, потому что он не хотел сам себя, а это для него всегда было самое главное. Он пытался поговорить с ними об их интересах, увлечениях, мечтах… Но в ответ получал: «Ты, наверное, не настоящий, раз не хочешь сразу встретиться. Ты динамишь. Зачем терять время, если я прекрасна и ты мне ужасно нравишься?»

Писатель не мог рассказать им о том, что сейчас его любимые подруги – бутылка виски и табачная вонь, уже въевшаяся в его мозг. Он был жалок и противен сам себе, ничтожный, сопливый, самонадеянный мудак.

Слава богу, одна-единственная девушка не хотела с ним встречи. Она писала ему письма об озере, о какой-то траве, полях, экстремальных видах спорта; о том, что она постоянно разбивает себе то лицо, то коленки и часто бывает в больнице. Её звали Вера. «Верочка», – так для себя её обозначил писатель. «Надо придумать ей новое имя, это слишком земное», – иногда думал он, но не находил пока ничего более привлекательного.

Верочка много читала, и писателю нравилось говорить с ней о прочитанных обоими книжках и о тех, которые он ещё не знал. Она умела выражать свои мысли так красиво, что иногда сам Даниель завидовал её стилю и языку. Единственным, что его немного отпугивало, стало то, что Вера была слишком открыта миру и ему, наивна и проста. Её частый восклицательный знак, письменные, чересчур эмоциональные улыбочки, постоянно задаваемые одни и те же вопросы… Она как будто уточняла что-то или проверяла предыдущие ответы на правдивость. Он сам не заметил, как стал жить её жизнью, наблюдать за её буквами, знаками, хотя никогда не видел девушку вживую. На фотографиях, которые прислала Вера, была женщина 33 лет, маленькая, хрупкая, но с большой грудью и вечно смеющимся лицом. Она никогда на этих картинках не была задумчивой или грустной, всегда только в состоянии вечного драйва. Он даже завидовал такой жизнерадостности.

«А какая всё-таки твоя любимая книга?» – однажды спросила в письме Вера. «Моя собственная», – не задумываясь, написал Даниель. «Я скромен, не так ли?» – улыбнулся он сам себе.

Верочка ничего не ответила. Но ему показалось, что она в этот момент тоже улыбнулась экрану.

Потом Вера снова попала в больницу и оттуда написала об этом.

«Может, к тебе туда приехать?» – написал Даниель. «О, нет, у меня сейчас такая рожа…» – ответила она. «Мне всё равно, какое у тебя сейчас лицо… – искренне ответил писатель. – Я бы привёз тебе свою книгу…» – «Нет… потом…» – ответила Вера. «Жаль…» – написал он.

Он уже хотел и готов был встретиться со своей милой незнакомкой, и ему было абсолютно всё равно, как она выглядит. Даниелю казалось, что он её уже знает, видит её глаза и даже душу.

Проходили дни. Однообразно и скучно. Даниель не выходил из дома, из окна форточки наблюдая жаркое красивое лето. Он жалел, что дни вот так бездумно пролетают и проходит ещё одно лето его жизни. Лето его молодости. Он забирался по лестнице на второй этаж своей двухэтажной кровати и весь день лежал носом в окно, наблюдая за людьми.

Потом писал грустные зарисовки и отправлял Вере, Лизе и просто незнакомым людям в какой-то надежде, что кто-то его услышит и поймёт, что вдруг чья-то душа срезонирует в ответ его душе.

Несуществующему Другу.

«Привет! Знаешь, сегодня я решил весь день посвятить Окну. Ты озадаченно улыбаешься сейчас, читая это послание. Да, окну! Отдать 24 часа открытому окну, а точнее – форточке. Я лежу на своей кровати-чердаке, внизу стол и шкаф, а вверху, прямо перед моим носом, – открытая форточка. Лето, свежий воздух щекочет нос и чуть трогает мои волосы.

Утро. У меня первый этаж. Сонный дворник-таджик шуршит метлой по асфальту… Шорк-шорк… Что-то бубнит себе под нос. Наверное, про этот город надежд, столицу нашей Родины, многообещающую и так жестоко опускающую с небес на этот асфальт. Из подъезда начинают выходить надушённые барышни в офисных платьях и на высоких шпильках. Запах их духов доносится даже до моего окна. Барышни собранны, аккуратны и полны утренних сил. Потом выходят мужчины, ещё сонные и не такие свежие. Уставшие, деловые, озабоченные вечным поиском денег и весёлого секса представители сильного пола. Ругаются, что опять этот козёл занял место его парковки. „Ну, я ему покажу!“ – красноречиво сжимается кулак. Листья деревьев спокойно, легонько переговариваются друг с другом. Мир встречает новый день.

День. Идёт дождик. Стучит каплями о карниз. Шлёп-шлёп… Мне нравится смотреть на дождь, когда я лежу под одеялом. Вспоминаю „Мастера и Маргариту“, когда Мастер узнавал Маргариту по стуку её маленьких каблучков. Он тоже жил на первом этаже, почти в подвале. И тоже имел маленькое оконце.

Девушки быстро забегают в подъезд, у них портится причёска и течёт макияж. А мне кажется, это, наоборот, очень сексуально. Мокрые женщины. Ха-ха. Сердитые мужчины спешат домой на обед, их надо кормить, а то они превращаются в голодных зверушек.

Вечер. Молодёжь пьёт пиво под моим окном. Курят и слегка матерятся, в красках рассказывая про очередную „козу“ или очередного „козла“. Люди постарше выгуливают собак и даже жирных кошек. Что-то им говорят и говорят, как будто они что-то понимают. Мне смешно и мило на это смотреть. Какая-то парочка сильно целуется, будто хотят высосать друг из друга жизнь. Гормоны, молодость… здорово! Сейчас нацелуются и пойдут делать новых людей или искать нового партнёра. Всё в этой жизни надо успеть. И согрешить, и создать.

Ночь… Поздние, запоздалые гуляки возвращаются в свой дом. Ктото уставший и грустный, кто-то – беззаботный и с хмелем в крови. Кто-то шмыгает носом, кто-то буквально подтанцовывает на одной ноге. Ночью всё разрешено, она скроет всё под своим тёмным одеялом.

Так прошёл мой день у форточки. И я ни разу не вспомнил о тебе, хотя я, наверное, вру, потому что я написал это письмо для тебя, мой несуществующий Друг».

Вера всё-таки решилась встретиться с писателем. Он очень волновался, и ему хотелось напиться перед встречей, чтобы убрать неловкость и какой-то страх перед новым человеком. Но он собрался с мыслями и вышел в ночь под мелкий летний дождь. В метро он уже хотел было повернуть назад, но стало неловко перед Верой.

Она ждала его у метро. Он сразу узнал её. Вера стояла у большой белой машины. Её собственной. «Наверное, у неё большие амбиции», – усмехнулся Даниель её выбору средства передвижения. Верочка была всё той же хрупкой женщиной, как и на фото, слегка неловкой и вечно улыбающейся.

На ней была смешная строгая офисная юбочка в складочку и маленькие туфельки на каблучках. «У неё хорошая щиколотка», – усмехнулся сам себе внутренний ловелас писателя. Когда писатель оказался с ней рядом в машине, он увидел её профиль. «Какая эротика, – замер писатель. – У неё потрясающий профиль. Чувственный». Он не видел раньше такой откровенной чувственности. Сразу вспомнился фильм «Основной инстинкт». Эх, Вера, Вера… Как же ты не вовремя со своей чувственностью, со своей красотой и дикой сексуальностью.

Вера повела его в свой любимый японский ресторан. Он шёл за её тонкими щиколотками, как на каторгу. Скорее хотелось подбодрить себя бокалом холодного белого вина, чтобы Вера не видела потерянного и безучастного фейса писателя.

– Графин белого вина, пожалуйста, – попросил он у официанта. Вера заказала суши. На какое-то мгновение он почувствовал пронзительный взгляд Веры. Он поднял глаза и прямо с вопросом уставился ей в душу. В этом взгляде было всё: вызов, интерес, одиночество. И даже какая-то вражда. Вера как будто говорила: «Кто ты? Чего ты стоишь? И знаешь ли ты про меня? Хочешь ли знать меня? И что будет?» Ответом ей был тяжёлый взгляд писателя, принимающий всё, кроме себя самого. Он не боялся её, он боялся показаться не тем, кем является. То есть того, что его нынешнее жалкое подобие не является им настоящим – эгоцентричным, уверенным в своей неотразимости, почти человеком-богом. Его глаза говорили: «Да, сейчас я раздавлен и унижен, сейчас такое время, но я вылезу, слышишь, вылезу! И я не сдамся без боя. Никогда. Или мне придётся умереть!»

Он пил вино, ему становилось значительно лучше. Прохладный вечерний ветер обдувал на террасе ресторана двух одиноких, но пришедших друг к другу людей. Он тихо спрашивал Веру про её жизнь, не давая задавать вопросы самой. Она улыбалась, отвечала, слегка нервничала и даже, казалось, кокетничала.

Ну, я пошёл, – сказал он. И вышел из-за столика.

Ты не зайдёшь ко мне? – удивилась Вера.

– Нет, – скупо ответил он. И ему не понравился этот вопрос. – Ах, да, забыл… Я тут всё-таки принёс тебе свои книги. Прочти, если будет время…

И такси унесло его в ночь. В бездну, где пропадают люди до утра.

Он не думал о том, встретится ли с ней снова, он просто хотел, чтобы она прочитала его роман. Без этого дальнейшее общение для него было невозможным.

Прошёл день. И он получил письмо от Веры:

«Доброе утро, Даниель… Знаешь, решила написать тебе. Вчера ты сказал, что многие отворачиваются от тебя после прочтения книги. Я много думала об этом. И, знаешь, наверное, жаль этих людей, а не тебя… Мне понравилась книга… Если бы я не дала себе установку НЕ ВЛЮБЛЯТЬСЯ, то влюбилась бы…

Я тебя теперь хорошо знаю… Таким тебя и представляла, только ошиблась в одном: думала, что ты злее. А ты… ПЕЛЬМЕНЬ добрый».

«Добрый пельмень, ага, – усмехнулся письму писатель. – Вера, Вера… Как ты чиста и наивна».

Она звала в гости. «Ну, раз прочитала книгу, я должен идти», – подумал он. И стал собираться.

Вера встретила его домашняя, и ей явно хотелось говорить. Он сидел, курил свою вишнёвую трубку и был благодарен Вере за то, что она не лезет к нему в душу и не обращает внимания на его отрешённость.

– Знаешь, Вера, – как матери, вдруг пожаловался он, – у меня нога стала болеть от нервов, там такой большой волдырь.

– Покажи.

– Вот… – и Даниель спокойно, как перед врачом, снял брюки. Вера неожиданно опустилась на колени и долго-долго смотрела, а потом поцеловала губами именно эту болячку! Даниель дёрнулся от неожиданности и отчаяния. «Я не хочу, не хочу, чтобы меня жалели!!! – кричало всё его существо. – Я ещё живой, я ещё живой!»

– Тихо, тихо… – почувствовав что-то, прошептала Вера… – Всё хорошо, я тебя не обижу… Слышишь, не обижу! «Дерьмо, – подумал Даниель, – какое дерьмо, даже эта почти незнакомка раскусила, что я не в форме. Что я сейчас полное ничтожество».

Он допил всё спиртное, что находилось в доме Веры, и позволил Вере сделать с ним всё, что она могла на сегодня. Он ничего не хотел помнить из этого вечера, но отчётливо выстреливали в мозгу его собственные слова: «Мама, мама, мама!»

«Я не вернусь больше в этот дом», – сказал он сам себе.

Да, он сдержал обещание, данное самому себе, и больше не поехал в дом Веры. Но Вера очень хотела увидеть, как живёт Даниель. И очень просилась приехать к нему. Писатель долго думал и, наконец, решился по простой причине: если не она, то кто спасёт его от отчаяния и одиночества? Хотя бы на вечер.

Он смотрел в окно своей берлоги, как большая белая машина припарковалась прямо у его окна. Вера не видела его, а он видел её. Она вышла из машины в белом плаще, на тонких каблуках и с большим пакетом продуктов. Она была довольна сама собой и чему-то улыбалась. «Кормить меня приехала, – подумал писатель. – Тоже мне, кормилица, – зло огрызнулся он своим мыслям.

Верочку не смутила некомфортность его берлоги, или она сделала вид, что её всё устраивает. Она много разговаривала, смеялась, а он смотрел на неё, как на говорящую картинку. Она ему нравилась. Потом она шептала: «Расслабься, ты напряжён… Ну пожалуйста, расслабься…» Знала бы милая Верочка, что было бы, если бы Даниель расслабился и выпустил наружу то, что творилась у него внутри. Утром Верочка уехала.

Как только дверь закрылась, Даниель наконец-то расслабился! Позвал малознакомого приятеля и стал глушить водку. Просто так, как воду, пока не пошла кровь из носа. Он понимал, что это, наверное, его конец. И они с приятелем решили попытать счастья и позвать на помощь Лизу. Лиза, на удивление, в этот раз среагировала и быстро приехала. Увидев Лизу, Даниель собрал волю в кулак, залез на стул и стал говорить речь. Громкую, горькую, безнадёжную речь, полную душевной боли. Лиза сидела спокойно на стульчике напротив и молча терпела весь этот балаган. Потом, еле утащив Даниеля в кровать, она села с приятелем на кухне и о чём-то разговаривала.

– Лиза, Лиза! Я не сплю! Подойди ко мне! – закричал писатель из комнаты. Что, Дань? Ну что ещё? – спросила она.

Лиза, я тебе изменил!

– Ну хорошо, Дань, хорошо… Хорошо… Ты ведь всегда мне изменял. Это не ново.

– Лиза, это другое… Она – другая. Она не продажная девка, понимаешь? Она – просто Женщина, понимаешь?

– Да, ну это, наверное, плохо, ну так и что? Как она тебе, Даня?

– Я не знаю, она хорошая. Очень хорошая. Но она меня не знает. Она совсем меня не знает. Она не умеет со мной обращаться. Она – чужая.

Ну, извини, Даня, я не могу поделиться опытом с ней… Не могу.

Лиза, я умру… Я больше так не могу… Правда… Не могу…

И кровь из носа Даниеля залила все белые простыни. Лиза уже занервничала. И даже чуть не заплакала.

– Ну что я могу для тебя сделать, Даня, что? Ну хочешь, мы уедем отсюда вместе навсегда, начнём всё сначала… Я всё брошу. Лиза уже рыдала.

– Нет, мы не сможем уехать… Ты никогда не сотрёшь мне мою память. Ты предала меня, Лиза, понимаешь? Это катастрофа. Ты унизила меня. Ты можешь со мной просто иногда говорить, дружить? Ведь ты даже не отвечаешь на мои звонки, письма. Ты же знаешь, что у меня никого нет в этом городе. У нас же одно сердце на двоих. Забыла?

– Я не забыла. Ты всегда в моём сердце. Но я не могу, правда. Павел запрещает мне общаться с тобой. У меня с ним отношения. А с тобой непонятно что. Максимум, что я могу для тебя сейчас сделать, – поехать вместе на море. Ты сможешь снова писать, и мы будем дружить.

– Хорошо, Лиза. Я так этого хочу, просто с тобой дружить. Я боюсь быть один. Я не привык.

– Я люблю тебя, Даниель, – сказала Лиза. Как глупо прозвучало её признание сейчас!

– Как? Больше жизни? Больше всех-всех? – по старой привычке спросил успокоившийся Даниель.

– Больше всех-всех, – с горечью ответила Лиза.

Ты мама? – во сне спросил писатель.

Мама, мама… – прозвучало эхом в комнате.

Утром Даниель проснулся один и написал Лизе письмо: «Мы полетим на море? Ты же мне обещала вчера… Я помню… И мы сможем дружить». – «Нет, Даниель, не полетим, извини. Павел против».

Данил немного пришёл в себя и вышел в город. Там увидел рекламные щиты. «Пятьдесят оттенков серого» – новая книга, бестселлер, лидер продаж. «Надо изучить конкурента», – усмехнулся он и купил книгу себе и Вере. Верочку он уже любил за то, что она много читает, с ней всегда можно долго-долго говорить о прочитанном и даже спросить то, чего не знаешь сам. Например, что стало с тем героем, какой конец у той или иной книги. Это было удивительно. Он никогда не встречал таких женщин.

Дома он нехотя открыл новую книгу… и пропал. До утра. Пока не закрыл последнюю страницу. Местами он откровенно плевался и думал, что за банальная похабщина там написана. А временами он умирал от наслаждения и тайных, своих личных желаний. Он видел там самого себя, он хотел там самого себя.

Одновременно с мыслями о том герое в книге пришло письмо от Веры: «Я хочу быть твоим сабмиссивом». – «Ты уверена?»– «Да, я тоже хочу все эти плётки, стеки, зажимы!»– «Ты не понимаешь, наверное, там речь идёт ещё о полном доминировании и подчинении». – «Я понимаю, Даниель, я хочу, хочу, хочу!»– «Хорошо, Вера, я сделаю это. Для тебя».

Как она могла угадать его мысли?

Следующий день писатель потратил на поиски «красной комнаты», плети…

Верочка вела машину и не знала, куда её везёт Даниель. Она, конечно, догадывалась, но ей было «запрещено» допытывать «доминанта».

Она завизжала от восторга, увидев игровую комнату отеля. Даниель хотел скорее выпить вина цвета крови и играть. Как именно будет играть, он не знал. Полная импровизация. Они буднично сидели с Верой и пили вино. Вера, как обычно, говорила, говорила. Он уже привык к её монологам. В это время можно было забыть про себя и раствориться в душе другого человека. Он переживал её истории, мысли, эмоции. Ему даже казалось, что он – она. И ему это нравилось. Он иногда улыбался и смотрел на тело Веры. Оно было такое прекрасное. Живое, сильное тело молодой женщины. Оно дышало какой-то беззаботной свежестью и жизнью. В ней самой, как и в её теле, отчаянно кипели гормоны, буквально бурлили, заливая серую душу писателя. В какой-то момент он вцепился зубами в её рот и задохнулся её свежестью. «Молочная свежесть здоровой тёлочки», – так бы он отметил на бумаге для себя.

Больно… кровь… – шепчет Верочка.

Прости, прости, я нечаянно. Больше не делать так?

Делай… делай… я смогу.

Только не терпи, если очень больно…

Хорошо…

Что он дальше творил, Даниель не понимал. Как будто бился сам с собой через тело Веры. Ему показалось, что он сойдёт с ума от этого дикого ощущения доминирования над чужим телом! Как это было красиво и здорово! Он рассыпался на множество мелких кусков-метеоритов…

Вера плакала. «Что, что я наделал?» – очнулся Данил.

Тебе плохо?

Нет-нет, Даниель… Просто это эмоции. Я не могу объяснить…

Я тебя люблю. «Люблю»… Эти слова сразу вернули его на землю.

– Нет, только не это, Вера… Пожалуйста… Только не любовь… Ведь всё так хорошо… Я не могу, не могу, не могу!!!

– Это уже произошло, Даниель, и довольно давно, и я ничего не могу с собой сделать. Я не могу убрать эти чувства, понимаешь?

– Убери, ну пожалуйста, Вера… Я прошу тебя.

– Я не могу. У меня ничего не получается. Я ведь тоже не хотела их. Я тоже хотела только встреч, секса, общения, дружбы. Но то, что произошло, уже произошло!

– Нет, этого не может быть! Не может… Я не могу. Я не могу никого любить. Я – плохой. Я очень плохой, Вера…

Вера молча везла писателя в его берлогу. Он что-то писал в своём телефоне. Потом так же молча вышел из её машины и прислал ей сообщение:

Полоснув по твоей коже… Как ты красива, милая, умирая от боли. Я, наверно, садист и, скорее, не стою… И я, скорее, не сказка, а лезвие от… салазок. Я – нож, устремлённый в сердце… И стоит тебе бояться, Но я не могу по-другому, Я не умею сдаваться. Это такой вид любви… Как хочешь меня назови, Я – кокаин в твоей сладкой крови. Пока мы живы, Мы чувствуем Оргазмами за оргазмом, Мы не умрём сразу, Мы не умрём позже, Мы даже немного похожи, Но никогда вместе… Но никогда сразу… Душа в душу… И прочая х…я… Потому что, полоснув по твоей коже, Я вряд ли почувствую Тебя.

Вера оказалась талантливой ещё и в ответах. Через час он тоже получил письмо от неё:

Похоже, пора изгонять тебя из меня, как дьявола из одержимого. Есть хоть какая-то гарантия, что не срастёмся спинами… Мне не жалко будет, когда станут тебя линчевать; И, скорее всего, я даже буду этому помогать. Взять бы кнут и пройтись по твоей обнажённой душе, Как ты рвал на эмоции твои жалкие я-я-я… И уже Бесполезно и пусто искать смысл в тебе или в нас, Когда остаётся лишь полотно овдовевшего дня… Ночь тихо умирает вместе с множественным числом, По ней скорбит утро, разрывая небо первым солнечным лучом. И мы тандемом тоже молча скулим ей вслед, Ты предлагаешь мне остаться, я отвечаю: «Нет»… Вместо жемчуга раннего дня между пальцев Катаю в руках «прощай», «до свиданья»… Хотелось бы бросить, порвав, эти бусы. Старые бусы, ненужные бусы… Так же, как я порвала твои струны, А ты мне в ответ только лишь улыбнулся своей до скандала спокойной улыбкой. Всё тише и тише дыхание. Выгнать Тебя бы до слова, до вдоха, до взгляда!.. Я знаю, что будет дальше…

«Спасибо, Вера… Ты чудесная. Прости меня, что не могу дать тебе то, что ты хочешь. Я никому не могу ничего дать», – написал Даниель. «Я понимаю. Я всё понимаю. Знаешь, я раньше думала, у меня есть один ребёнок. А теперь я знаю, что у меня их два», – ответила Вера, и он представил её поджатую губу.

Через два часа Верочка выставляет в социальной сети свои фото, сделанные Даниелем в фетиш-отеле: Вера в откровенных садо-мазохистских девайсах, похожа на дорогую классную проститутку. Даниель улыбается её смелости и прекрасно понимает, зачем она это сделала. Это вызов! Вызов обществу, которое считает её примерной, нормальной среднестатистической женщиной. Она заразилась от Даниеля болезнью свободы и полного расп. здяйства.

Начинают писать комментарии её знакомые и друзья. Даниель читает некоторые с интересом. Да, эта девушка и то, что происходит в её душе, всё-таки его интересует.

Комментарии подруг Веры:

– Любимая, это ты у меня в каком театре??? («В Моём Театре», – хочется подписать Даниелю.)

– Ненаглядная, ты не перестаёшь меня удивлять! («Да, она вас ещё не так удивит», – думает он.)

Это фотошоп? («Нет, дорогие, это жизнь».)

Офигенно круто! («Да, мне тоже понравилось!») Всё комментирует в душе Даниель. Ему стали регулярно поступать письма от лучшей подруги Веры – Кати. Катя посчитала нужным сливать информацию о том, что происходит в душе Веры, Даниелю. Даниель от этого не отказывался, потому что был любопытен, да и заняться чужой головой сейчас было приятнее, чем собственной.

Вера:

– Он мне очень, очень нравится… Вообще с ума схожу от него… Знаешь, он пукает, блюёт… А меня это вообще не раздражает… Я даже могу пить из его кружки! Ты могла это когда-то представить?

Катя:

– Я и сейчас не могу представить! Ты даже из моего стакана не пьёшь!

– Катька, да я люблю его, правда, очень-очень!!! Я даже баб его приняла, потому что хочу, чтоб ему было хорошо!

Вера снова была у него. Он, как обычно, любовался ею и сидел напротив неё, разглядывая её рот, губы, глаза, грудь. «У неё всё-таки интересное лицо», – думал он, пока она говорила ему о своих чувствах, эмоциях.

Потом он случайно подслушал разговор Веры с подружками по телефону. Они спрашивали: «Ну что, как твоя любовь? Ты приехала к нему?» – «Да, приехала», – отвечала Вера. «Он, наверное, секс-марафон тебе устроил?» Она: «Да какой там секс-марафон, он то книжки свои пишет, то корабли покупает, то вещи его стирать надо, то комп у него ломается, то сайты надо делать, да и вообще он только всё смотрит и смотрит на меня…» В общем, жаловалась Вера на него по полной. Они её дальше, видимо, спросили: «А почему ты за ним тогда бегаешь, взрослая тётя же? На фиг он тебе нужен такой, бедный писатель?» Она ответила: «Ну люблю я его, вот и всё».

Даниель потупился и закурил. Он не знал, что чувствует, подслушав это.

Просто было интересно, как будто и не о нём шёл разговор. Потом Вера написала ему очередной стих:

Я губами тебя ласкаю… Словно выпить до дна пытаюсь… Позабыв обо всём на свете, Я в глазах твоих растворяюсь… Твоего тела дрожь ощущаю Я, к рукам твоим прикасаясь… И, как льдинка под солнцем, таю… И дыханьем твоим обжигаюсь… На мгновенье затихну штилем, Чтобы штормом к тебе вернуться… Страсть клубится бездной под килем… Я хочу в ней с тобой захлебнуться… Миг… и снова в тебе растворяюсь, Отступить заставляя Вечность… Я желаньям твоим покоряюсь… И мы мчимся с тобой в Бесконечность… Я шепчу слова тебе тихо, Знаю, будешь ты им улыбаться…

Каждый день в тебя буду влюбляться. Каждый миг мне с тобою лихо. Ты смеёшься, я падаю в небо. Я люблю тебя, слышишь… Слышишь?! Ты танцуешь… и всё нелепо… Умираю, пока ты… дышишь!

Даниелю понравилось, и он ей ответил тоже творением:

Снег на ресницах… Оттепель в сердце. И мне от тебя никуда не деться. Дрожит твоё сердце… Губёшки упруго… Мне хочется быть с тобой чуточку грубым. Мне нравится боль причинения ада, Твой слёзный катарсис, как время расплаты. Сам умираю, беря твоё тело… Я становлюсь тем, кем и не смел я. В конвульсиях ада бьётся эротика… Я – мальчик-истерик, твоя лишь экзотика. Я детка и деспот, и злостный кобель, И мальчик-художник, бродяга и хмель… Ты ж – Женщина просто… красивая очень. Любви вечно ищешь. Но веришь лишь Ночи…

Даниель готовит Вере ужин, не думая ни о чём, просто перебирает красивые фрукты, улыбается сам себе. Вера пишет: «Спи, не готовь… Где-нибудь поедим. Сейчас поеду на метро опять кататься… На машине пробки везде». – «Мне интересно, я и готовлю, я не часто так развлекаюсь, успею поспать, время есть». – «Но зато как… И пусть, что редко». – «Да ладно, Вера. Я знаю, что плохо готовлю. Всё страшное получается, некрасивое… Не в этом суть. У меня, видишь, свои игры, с самим собой: писать, корабли покупать, готовить иногда, сочинять мечты, с людьми общаться временами. Так что я псих, который сам с собой живёт как с другом! Я даже пою и танцую один!»– «Ты прикольный псих. Любимый». – «Спасибо, Вера».

У Даниеля есть любимый фильм – «История О». Он попросил Веру его посмотреть. Вера далека от всех этих авангардных поисков. Но фильм вроде ей понравился. Необычностью своею. Даниель стал звать Веру Планетой О за её какую-то необычность, трогательность, сентиментальность, истеричность, искренность и набор качеств, не открывавшихся раньше перед Даниелем. Вера стала каким-то даже Открытием для Даниеля. Планета О!

Планета О

Планета О, приветствую Тебя! Ты думаешь об… О… и даже не до сна. Рисуешь снова ты картинки в небесах, Планета О всё верит в чудеса! А я, бродячий и плешивый кот, Сижу в окне и на неё гляжу, Чешу за ухом, лапой теребя, И места я себе не нахожу. Вдвоём с Планетой в этом мире сна, Я – кот, Она – Планета, Я… рычу!!! Я ей кошачьи б песни сочинял, Я б мир порвал! Но, видно, не смогу… И утро близится уж к первому лучу, Растает ночь… Я – кот, На хвост свой сяду и молчу.

Даниель уже привык к своей новой жизни и новой подружке. Но Лиза периодически искала с ним встреч, прося ничего не говорить Павлу:

Ты где?

Дома.

К тебе можно?

Зачем?

Нельзя?

Даже не знаю…

– Да или нет? Я могу к тебе или мне ехать к себе домой?

– Не надо, Лиза… Поезжай к себе домой… Ты столько жила без меня, и ещё проживёшь… И вообще… Не надо. Прости.

На следующий день он ездил по городу, смотрел в окно и писал, писал всё, что приходило в голову:

Смотрю из окна маршрутки, Как собаку целуют в макушку… Мне завидно и даже приятно За лохматую животину. Меня тоже целуют в голову И даже, бывает, ниже… Но я всегда одинокий И чем-то немного обижен. Мне скулы впиваются в дёсны, Глаза лихорадкою светят, Но страх быть обманутым снова Больше всего на свете. К тебе прикоснуться ближе Меня руки на привязи держат. Я не могу по-другому. Я не такой, как прежде.

А потом гулял в пустом холодном парке и писал дальше:

У ворон пушистые жопки, И деревья – сплошь обнажёнка. Снова кутаешь в вату душу И кричишь: «Мне никто не нужен!» Это осень, детка, красиво… Умирает всё то, что не надо. За терпенье приходит награда, За зимой всегда будет лето!

Он не знал, где он, с кем он, за кого он, просто хотелось Жить, просто хотелось писать.

Даниель просматривал по утрам новые письма. Это было его любимое утреннее занятие. Тут он увидел знакомую фамилию. Это было письмо от бывшего мужа Веры:

«Я смотрел ваши фото, у вас много женщин, от которых вы, наверное, сбились со счёта!!! Зачем она вам? Я знаю, что она вам не нужна, так, очередное ваше развлечение, богатая девочка. Если вы человек, то поймите, что я её очень ЛЮБЛЮ, что я без неё не могу, да и она тоже, просто делает вид, что разлюбила. Обид много на меня. Я действительно причинил ей много боли, но я уже за всё заплатил, настрадался. Я понимаю, что жить без неё не смогу, что для меня не родился ещё человек лучше неё. Прошу вас, отпустите её от себя.

Она же хочет просто меня разозлить!!! Она специально говорит, что любит вас. Это же игра? Напишите правду, прошу».

Даниель мысленно написал ответ, но не отправил его. Он не любил объясняться перед незнакомыми людьми, да и перед знакомыми тоже не очень, но стремился к тому, чтобы его поняли.

Ответ: «Вы смотрели мои фото. Прекрасно! Я польщён вниманием с вашей стороны. Много женщин. Да причём самых лучших – это говорит лишь о том, что я чего-то стою. Развлечение – ваша бывшая жена? Увы, нет. Она не из женщин-игрушек. Увы…

Вы причинили ей много боли и считаете, что вы уже за всё заплатили? Вы измеряли в граммах степень обид, боли и вашей расплаты? Дебет с кредитом сошёлся? Замечательно! Вы не можете без неё жить? Я вас понимаю, но ничего не могу сделать. Отпустить её? Я же не господин, а она не раб. Я никого не держу. И не гоню. Человек волен сам выбирать свой путь. Она хочет вас разозлить тем, что любит меня? И вы спрашиваете меня, игра ли это? Постойте, дорогой, мы говорим о вашей жене или о моей? Вам ли не знать свою собственную жену???»

Он переслал письмо мужа Веры самой Вере и получил ответ: «Хочу написать тебе про свои чувства… Знаешь, когда я рассталась с мужем, то долгое время не могла ни с кем спать, примерно полгода… Потом понеслась по кочкам… То один, то другой, я испытывала оргазм – и всё… Я не целовалась, не ночевала, просто тупо трахалась… И мне было так неплохо… Без всяких обязательств и претензий… Познакомившись с тобой, я стала целоваться, ночевать с тобой, и мне это безумно нравится, я тобой нисколько не брезгую, как остальными… Когда происходит секс с тобой, то я оттягиваю оргазм, не хочу кончать… А с другими я напрягала мышцы, чтоб он быстрей наступил… Это всё хорошо, конечно, но меня мучает другое – что я стала от тебя зависимой. Если ты не пишешь, то я смотрю на телефон и жду твоих сообщений.

Ещё меня пугает, что после тебя мне стало неинтересно трахаться с другими… Секс последний раз у меня был с тобой, тогда, давно…

Перед твоей поездкой… И пока ты там, было полно предложений…

А я не могу… И не пойму причину – почему???

Вообще ничего не понимаю, что со мной происходит».

Даниель прочитал письмо Веры, он понимал её, но не мог ответить ей тем же, потому что всё это уже давно не имело значения, как будто было очень далеко, когда были другие ценности. Теперь он жил только творчеством и наблюдением за Верой.

Творчество

У творчества мать – одиночество, И боюсь, что она – безотцовщина. Беспредельщица и не красавица, Как любая, хочет понравиться. Заводная, но одинокая, Ей нравится, когда вы «окаете». Ей нравится, когда вы неровно к ней дышите… А возбуждает, когда вы её… слышите.

Знамёна

Я отдам тебе все знамёна, все флаги, Все кровью залитые шпаги, Всё, ради чего я так жил и пел, Всё, ради чего я так ярко горел! Трофеи, подарки, вещи, Дом мой, покрытый мраком. Я ухожу на рассвете, Мне ничего не надо! Мне ничего не надо, Мне надоело сражаться За тех, кто совсем не стоил, За тех, кто не остался. Ветер холодный, сука, В душу мне плюнет. Шикарно! Я нараспашку и в шапке, Мне ничего не жалко!

Я отдаю знамёна, флаги, оружие. Рушу! Всё ещё хочешь остаться? Только не оставь мою душу.

Лиза снова и снова возникала на горизонте, он отвечал ей как обычно, но уже как-то без интереса и любопытства. Безысходно.

Я тебя люблю.

Как?

Больше всех на свете.

Больше всех-всех?

Больше всех-всех.

А за что?

Просто так. Вопреки. А ты меня мучаешь.

Это ты меня мучаешь, Лиза.

Я не специально.

«Я не специально»… Как звучат эти слова. Даниель усмехнулся – как это всё напоминало его самого. Как он себя сейчас вёл с Верой, ведь Вера, по сути, есть его же увеличительное зеркало. Вера – он сам, только женщина, такая же истеричная, любящая, беспомощная душа, совершающая ошибки из-за своих же эмоций и чувств. «Давно ли ты, Даниель, стал таким уравновешенным и стойким оловянным солдатиком, а? – говорила ему на ухо его же совесть. – Давно ли так же жевал сопли и раскидывал себя по углам?»

Лиза всё-таки приехала ночью. Уехала рано утром. Вела себя хорошо. Тихо легла спать на край дивана. Писатель всю ночь не спал, тупо лежал, она тоже… Никто никого пальцем не тронул… Говорить было не о чём… Утром Лиза не выдержала и кинулась целовать писателя в голову, как будто это что-то должно было исправить.

– Одиночество, обида, злоба – потрясающие чувства, которые так «украшают» жизнь, – сказал писатель. – Дружить тяжело, потому что есть чувства, но они бесполезны, потому что назад дороги нет. Зря, конечно, ты эту кашу заварила… Сначала радовалась… А сейчас превратилась в старуху… Взрослая какая-то стала… Говоришь про Павла, а голос такой одинокий, грустный, больной… Прощай, Лизка… Береги себя.

Потом вспомнил и написал Лизе: «Помнишь, Лизка, я однажды тебя спросил: „А если я скажу труп вынести со мной? Даже если я виноват?“ Ты мне ответила: „Вынесу!“ Меня тогда насторожило это. Знаешь, почему? Потому что теперь ты под другим влиянием вынесешь и мой труп, если тебя попросят. Ты не поймёшь, о чём я пишу сейчас. Но другим людям понятно. Это не пустые фразы».

Снова получил письмо от Веры. Она отдыхает на море, но кажется, что она тут, потому что снова и снова приходят от неё письма: «Я безумно хочу к тебе! Знаешь, я очень надеюсь, что когда буду в Москве, а ты там, то всё пройдёт, ну, такая тяга к тебе. Ты какой-то особенный среди всех!» – «Спасибо…» – «Зову тебя Мураш, потому что как-то утром проснулась с тобой, а на теле мурашки! Наверное, это пьяный бред, но правдивый! Не знаю, чего хочу от тебя, просто хорошо с тобой! Передо мной сейчас стриптизёр танцует, а я пишу тебе! Наверное, плохо, что мои мозги в тебе сейчас… всё в тебе! Надо отдыхать, как моя подруга Катька говорит, только секс и никакой любви… и не парить мозг другим… Жить одним днём, сейчас и сегодня. А у меня не получается жить одним днём. Но я научусь… Ты научишь». – «Очень красиво у тебя получается писать. Между прочим, я никогда не был Музой, теперь вот на секундочку почувствовал себя ею». – «Почему?» – «Ну, ты пишешь хорошо… Значит, я Муза. Точнее, Муз!» – «Ты мне писал, что я тебе пишу только пьяная. Это не так. Просто, когда я просыпаюсь, я даю себе установку: „Бери себя в руки! Держи всё под контролем!“» – «Я улыбаюсь, Вера…» – «Ни фига не смешно!» – «Да, знаю всё, что ты чувствуешь». – «Знаешь, как приятно, что ты работаешь в своей берлоге…» – «Тащусь от твоего письма до сих пор. Ты молодец. Очень молодец. Красиво». – «Знаешь, я много думала, милый Мураш. Я хочу быть с тобой друзьями. Это моё решение. Ты понимаешь, почему я так решила, поэтому не буду объяснять. Не могу я быть спокойнее и не любить тебя. Не могу. Я не хочу скучать, переживать, любить. Не хочу, самое главное, привыкать. Я уже привыкла. Целую в носик, любимый мужчина!»

Даниель ложился спать без дум и грёз. Просто спал.

Утром снова пришло письмо от Веры: «Здравствуй, я всё не пью. Надоело. Прихожу в норму. Вчера ходила просто гулять по набережной. Легла рано, и утро мне кажется не таким уж плохим, как предыдущие. Давай я куплю тебе лохматого пса? Он всегда будет рядом, предан, ты будешь его любить, а самое главное, ты не будешь один!»

Даниелю пишут благодарности подруги Веры: «Спасибо тебе, что не поддержал её в любви к тебе. Она не пьёт больше. Стала нашей прежней Верой. Мы благодарны тебе».

Охренеть просто! И собаку в придачу, и всё круто. Даниель сидел на своём рабочем стуле и в очередной раз офигевал! Сначала вторгаются в его частную жизнь, пытаются влезть в мозг, и потом на тебе, Даниель, своё же одиночество и собаку за предоставленные услуги!

Как надоело всё. Эти женщины, безумные создания. Отношения, похожие на вечную эмоциональную войну. Как захотелось снова к продажным девкам… И он написал:

Не продавайте больше розовых очков… Я умоляю вас, ну бога ради! И пусть по улицам гарцуют снова бляди И небо будет выше облаков! Не нужен мне иллюзий сладких плен И горе земляничного обмана. Я всё отдам реальности взамен! Очкастым я завидовать не стану… Раздайте наконец слепцам не ложь, Ослам – ума, А мне – мешок с надеждой, Что скоро стану я таким, как прежде. Не продавайте больше розовых очков! Не продавайте больше розовых очков… Я умоляю вас, ну бога ради. И пусть по улицам гарцуют снова бляди И небо будет выше облаков.

Снова письма от Лизы: «Привет. Что делаешь?» – «Ничего». – «Просто сидишь в инете?» – «Да». – «А я вино пью». – «Молодец!» – «Что молодец-то? Это же вредно». – «Ну и что, Лиза? Ты большая, знаешь, что делаешь».

– «Даниель, лучше меня же нет на свете?» – «Для кого-то возможно, Лиза. Я рад буду, если для кого-то ты тоже будешь лучшей на свете!» – «А я люблю тебя как человека. Как, чувствуешь? Мы же одно сердце, помнишь?»

– «Не знаю, Лиза… Это уже и не важно… Мне не важно, любишь ты меня как человека или нет». – «Почему не важно?» – «Потому что мне это всё равно. Я научился жить без твоего куска сердца. Как инвалид, да, но живой. Я простил тебя именно на том уровне, на каком смог. И после этого становится всё равно, как к тебе человек относится. Главное – как относишься ты сам к этому человеку». – «Только своей вины ты так и не увидел, Даниель!» – «Увидел. Я её знаю. Всё понимаю. Кто-то чего-то не сказал… Кто-то кого-то не понял. Вот и всё». – «И как ты ко мне относишься сейчас? Ты сказал, что это главное для тебя: как ты сам к человеку относишься». – «Нормально отношусь, Лиза. Ровно. Без агонии. Как к когда-то близкому человеку. Да и то, не особо близкому. Это мне одному так казалось, что ты близкая. Но это было не так».

Вера тоже пьёт где-то вино, и Даниель в ужасе читает её новые сообщения: «С кем ты дома? Я знаю, что ты не один! Я не могу без тебя! Я тебя убью!»

На следующий день Вера оправдывается и просит простить её за письма. И показывает письма к ней мужа, который не теряет надежды её вернуть.

«Помнишь, как я в первый раз затащил тебя в постель? Помнишь, как ты стала плакать после оргазма? А у тебя были такие испуганные глаза, как у маленького ребёнка… Ты просто молча меня тогда обняла, и мы долго молчали… Я тогда попросил тебя остаться, а ты ответила: „Извини, у меня дома ребёнок, я не могу…“ Но всё равно осталась со мной… Я всегда был счастлив, когда ты просто лежала рядом со мной и сопела… Я очень часто на тебя смотрел, когда ты спала… Ты, Вера, замечательная…

А помнишь, когда мне нужна была срочная операция, а меня не приняли в больницу… Но приехала ты, и сразу приняли… А когда я проснулся после наркоза, ты лежала рядом со мной, и твои глаза были полны слёз, потому что ты боялась, что я не проснусь. Я знаю, что ты любишь меня… А помнишь, я попросил со мной в больнице остаться на ночь, и ты осталась? Я всегда удивляюсь, как тебе удавалось договариваться с людьми…

Помнишь, когда ты была пьяная, пришла домой и сказала: „Молчать, я сейчас лягу спать…“ Я до того, как ты пришла, был очень зол на тебя… А когда увидел, то сразу улыбнулся… Это тот вечер, когда ты сказала: „Помой меня, не хочу грязная спать“.

А секс в самолёте, когда мы летели в твой любимый Тай? Ты сказала: „Пойдём, пописаем…“ И началось… Это было незабываемым… Это может быть только с тобой…

Помнишь, как мы занимались любовью в океане, ночью… А потом потеряли свою одежду… Я стал ругаться… а ты так невозмутимо сказала, что сейчас что-то придумаешь… И принесла откуда-то два полотенца, которые одолжила у таек… Опять же, только ты можешь всё, и мне хорошо было только с тобой.

А помнишь, как мы поехали к моим родителям и там сильно заболел твой ребёнок, а ты схватила врача за шкирку и стала его пугать, что ты его грохнешь, если он не вылечит его?

Надеюсь на твоё понимание, на то, что ты не сможешь перечеркнуть всю нашу жизнь, что это невозможно, что ты для меня Всё на свете. Очень жду ответа».

Да, это были красивые, искренние, тёплые письма. Даниель понимал это. Но он ничего не воровал. Вера была одинока на момент встречи с ним!

Да, Даниель не хотел любви, Даниель нуждался пока только в Музе и даже писал требования к ней. От Музы, в принципе, ничего особенного не требуется:

Быть иногда на связи.

Поддерживать «огонь» в авторе.

Искренне любить автора, но не выносить ему мозг.

Иногда, редко, секс-релакс, чтобы автор чувствовал, что он не идиот, который др… чит о клавиши.

Редактировать тексты автора.

А самое главное – вдохновлять!

 

Часть третья

Выводы

Опять этот чёртов творческий поиск, одиночество. Даниель меряет шагами гостиничный номер, фотографирует сам себя в разных немыслимых позах и ракурсах. Запечатлевает свои эмоции. Хочется потом передать миру, как ему было больно. Ох уж эти творческие натуры, даже в страданиях видят образы, способные возбудить других, найти отклик в чужой душе. Выпивает оставшийся коньяк и сидит с тазом. Больно. Хочется, чтобы вместе с коньяком вышла вся горечь. Он открывает окно своего гостиничного номера и смотрит вниз с девятого этажа. Там кипит жизнь. Шум машин. Люди, укутанные в тёплые зимние одежды, прячут лицо от мокрого снега. Кажется, именно там – свобода! Свобода от всех, от этой бесконечной любви, страданий, расставаний, соединений, одиночества! Там – ответ на все вопросы…

В номер постучали. Писатель не услышал. Дверь своим ключом открыла горничная и, стоя за спиной, тихо спросила:

У вас всё хорошо?

Да… спасибо.

У горничной было немного растерянное, доброе лицо. Писателю захотелось, чтобы она не уходила, но он не осмелился ей предложить провести время вдвоём. Она же видела, видела его мысли!

Он закрыл окно и сел в кресло. Что же делать? Как пережить этот день и эту будущую ночь? Он быстро оделся и выбежал на улицу.

Он был знаком со всеми заведениями этого города. Он взял такси и поехал в знакомый клуб для мужчин. Ещё в дверях он заметил на шесте симпатичную отвязную девушку, которая сразу поймала его взгляд.

Девушка отошла от шеста и подошла к нему.

Могу я вам чем-то помочь?

Да, милая. Выпей со мной.

Они пили коньяк, и она нежно трогала его за плечи. Девушка скоро наскучила ему своей доступностью, и он вышел из клуба один. Ветер лез в душу, не проветривая мозги, а лишь усугубляя его потерянность в этом мире.

У ближайшего магазина он остановился и зашёл купить шампанского. В очереди впереди него стояла красивая пафосная женщина. Она почему-то обернулась и тихо сказала ему в ухо:

– Могу я купить вам шампанское? Мне не с кем поговорить. Мне очень надо.

– И мне… очень, – ответил писатель.

Они сидели в её машине. Пили шампанское по очереди прямо из горлышка. Она рассказала, что её бросил муж ради другой, совершенно обычной, земной женщины, и что жизнь закончилась. Что ей, наверное, стоило тоже быть обычной, такой она бы смогла удержать своё счастье…

– Нет, милая… Ведь это не твоё. Ты не должна менять себя ради кого бы то ни было. Всё проходит. И боль, и тоска, и печаль. И тебе обязательно встретится человек, который будет любить тебя именно такой.

Он всё это говорил, говорил… И на каком-то моменте неожиданно понял, что говорит это самому себе.

«Привет, мой дневник. Как давно я не был с тобой. С того злосчастного утра, которое перевернуло мою прежнюю жизнь…

Как видишь, я могу писать, а значит, я жив-здоров и не совсем погиб от своего ущемлённого самолюбия и несчастной любви. Эгей! Что есть счастье и что есть любовь? Счастье – это когда ты жив, а любовь – когда ты хочешь. Вот так изменились мои принципы, дружище! И никакой иронии.

Знаешь, на Новый год я был с Верой. Вера была такая женственная, в красивом платье. Она так обрадовалась моему подарку – поездке на море. Я правда никогда не видел, чтобы так радовались. Она очень эмоциональна. Было много гостей, все смеялись, веселились, а мы почему-то с Верой сидели вдвоём среди этого домашнего бала и пили водку. И что-то говорили, говорили. Если бы кто-то из гостей захотел нас подслушать, он бы ничего не понял. Да я и сам не понимал, о чём мы говорим.

Потом мне стало почему-то очень грустно, я отбросил все свои амбиции и написал Лизе сам: „С Новым годом. Желаю счастья“. Лиза сразу ответила: „И тебя с Новым годом и с новым счастьем“. Мне опять почудился подвох. Или я опять себе что-то придумываю. Я вспомнил, как Лиза говорила, что улетит с Павлом на море на Новый год. И спросил Лизу: „Ты не на море?“ – „Нет, Даня, я не на море. Павел улетел раньше с семьёй. А я вылечу завтра“. – „Ты отмечала Новый год одна?“ – спросил я. „Да, одна“, – ответила она.

Я подошёл к Верочке и попросил разрешения позвать Лизу к ней в гости. Я прекрасно понимал, что я полный идиот, но мне очень захотелось. Я никому не хотел причинить зло, я хотел только, чтобы никто не был одинок. Я придурок. Я это знаю.

Верочка, на удивление, согласилась, и я позвал Лизу. Лиза очень быстро приехала. У неё была грязная голова и спортивный костюм. Раньше Лиза никогда так не ходила. Она не была подавленной, но и весёлой тоже не была. Она держалась как бы с вызовом, в ней было что-то отталкивающее. Может, просто я от неё отвык, или просто Лиза с Павлом стала другой.

Вера сначала вела себя хорошо, гостеприимно, даже очень дружелюбно. Потом они сели друг напротив друга, и я увидел то, чего никогда раньше не видел. Каждая из двух женщин пыталась как-то меня задеть. Или, может быть, задеть друг друга. Я не понимал, что происходит. Я тупо сел у батареи на пол и там пил вино. Меня пытались несколько раз посадить на стул. Но я не хотел. Я сидел и наблюдал.

– А ты знаешь, что по голове Даниеля трогать нельзя? – спросила Верочка мою бывшую жену. „Ну, Вера даёт“, – подумал я. Ну как же ей не знать-то?

– Знаю, конечно. Там у него живут духи. Голова – это их дом.

Лиза тут меня насмешила. Ну, как умела, так и передала философию. На самом деле всё не так. Не в духах дело! А в том, что я не люблю, когда меня считают ребёнком! А это умилительное целование головы всё-таки говорит о том, что я такой и есть. А значит, меня обманут. Как взрослые обманывают своих детей. И, значит, потом предадут.

– Лиза, а он кусался раньше? – спросила Вера.

– Нет. Я не помню. Если бы и кусался – я бы не позволила. Мне не нравится боль, – ответила Лиза.

Лиза солгала наполовину. Да, Лизу я действительно не кусал, но Лиза любит боль, только другую. Потом обе девушки наконец-то заметили меня. И Вере вдруг показалось, что я что-то не то думаю.

– Ты всё ещё любишь Лизу! – и со всей силы ударила меня по лицу.

От неожиданности и оттого, что меня никогда не била по лицу женщина, я пустил слезу. Да-да… Именно, как последнее слюнявое дерьмо. Как баба!

Лиза, глядя на меня, заревела тоже. Мне показалось, мы не в реальности.

Ну ты-то что плачешь, Лиза?

Потому что плачешь ты! – всхлипывает она.

Почему ты тогда за меня не заступилась?

Я не могу. Мы не вместе. Она с тобой.

Потом был небольшой примирительный перерыв. Мы снова все вместе шутили, смеялись, Лиза с вызовом крикнула:

– А ты знаешь, Даниель, теперь меня никто не гнобит! Я всегда хорошая! Меня любят!

„Хм… – горько усмехнулся я про себя. – А я тебя не любил?“ Но вслух сказал:

А ты-то счастлива, Лизка?

Не твоё дело, – огрызнулась она.

Потом Лизе стало плохо. С Лизой это впервые, она у меня всегда была здоровой девушкой, я даже „кобылкой“ её звал за это. Могла выпить море вина и никогда не болела, в отличие от меня. А тут её бледное лицо то покрывалось красной краской, то белой!

– Сердце, что ли, болит, Даня… Что-то спёрло в груди.

Я встал из-за своего батарееубежища и побежал в ванную за Лизой. Вера сидела в кухне и била бокалы.

Лиза, что я могу сделать? Вызвать врача?

Ничего, Даниель… Сиди, сейчас пройдёт.

И Лиза мочила холодной водой свои щёки и лоб, а я сидел, как олень, на унитазе и боялся дышать. Я не знал, что ей сказать и как быть.

Если бы она была моей прежней Лизой, я бы, конечно, что-то смог, а тут… Я растерялся. И она была другой.

Потом Лиза сказала:

– Вы, конечно, меня извините, но я лягу тут спать… Пошла в единственную спальню и легла у стены. Вера устроила мне скандал. Сказала, что будет спать на полу и я тоже должен спать на полу вместе с ней. Да я, в принципе, был бы не против, но тут чувство какой-то несправедливости взыграло во мне. Почему Лиза будет спать на кровати, а я и Вера на полу? Ведь Лизка – предатель! Просто мы все немного об этом забыли. В итоге, после тяжёлых нервомотательств, мы спали в кровати Веры втроём: Лиза, я и Вера.

Я всю ночь спал плохо. Осторожно проверял, дышит ли Лиза. Было страшно за неё. Я прекрасно понимал, что это уже не любовь, но так же прекрасно понимал, что, если с Лизой что-то случится, я тоже умру. Вера спала нервно и крепко сжимала мою руку, будто всю ночь боялась, что я буду приставать к Лизе. Глупо и нелепо.

Я открыл глаза утром 2 января и подумал: что это? Лежать посередине между прошлым и настоящим – это рай или ад? Я был один. Снова один. Среди непонимания и какого-то ужаса. Я чувствовал себя игрушкой в руках двух опытных жриц любви. Был тем ребёнком, которого целуют в макушку и говорят, что всё будет хорошо.

Я засобирался домой, хотелось быстрее в берлогу, спрятаться там от всего и вся. Лиза, конечно, собралась со мной. Вера на прощание повисла у меня на шее и даже прослезилась. Мне было ужасно неудобно стоять так, Лиза за моей спиной сказала: „Прекратите, а то я тоже сейчас расплачусь“. Наверное, другие подумают – это счастье, когда есть две любимые женщины, не важно, что одна прошлая, вторая – настоящая, и ты весь такой герой-любовник между. Нет, мне было очень плохо оттого, что всё так, как никогда бы не пожелал никому.

В машине Лиза попросилась ко мне, сказав, что ей очень одиноко до отлёта сидеть в пустой квартире одной. А потом она улетит к Павлу. Я сказал: „Ладно. Но я буду спать. Я так смертельно устал“. – „Я тоже“, – ответила Лиза.

И не поверите, мы спали двое суток, вставая лишь для того, чтобы сходить по физиологическим нуждам. Мы спали на одной кровати, мы дышали в унисон, я что-то вскрикивал во сне, а Лиза, как эхо, вторила мне. Это не было фальшью, это была просто привычка. Многолетняя привычка игры в „маму Лизу“. Я переворачивался с одного бока на другой, и сонная Лиза делала то же самое. Ни возникало ни малейшего намёка на секс, ни одного неосторожного телодвижения. Всё было так чисто, как бывает у двух действительно близких людей, но не двух любовников.

Лизка, а мы с тобой – пожарники! – смеялся я.

Почему пожарники? – вскидывала бровь Лизавета.

Потому что пожарники так спят круглыми сутками до пожара!

– Да… Тогда точно пожарники! Дань, а ты не заметил, что Вера твоя…

Что Вера?

Ну так… Я же лучше, Даня?

Лиза… Лучше каждый человек, который рядом с тобой.

Даань, а ты меня любишь?

Тут я понял, что меня разводят. Впервые в жизни я понял! Я никогда не говорил слов „я тебя люблю“, и это всегда убивало и будоражило Лизу. Она всегда мечтала этого добиться любыми путями.

Я решил сделать ход конём.

– Да, я люблю тебя, Лиза, так же, как и ты меня… Лиза опустила глаза и немного опешила.

– А теперь, Лиза, пошли в кино. И ты уедешь домой, у тебя скоро самолёт.

Мы вышли на улицу. Шёл пушистыми хлопьями снег. Машину Лизы завалило этим серебристым пушистым мехом. Лиза взяла в руки метёлку и стала привычно её чистить.

Лиз, стой, я тоже научился это делать. У Веры.

Да ты что! – огрызнулась Лиза. Я взял метлу и неумело почистил её машину. В машине Лиза включила громко музыку и вдруг громко запела:

„Разбиты окна порывом ветра и стиха. А мне спокойно! Мне так спокойно без тебя!..“

Я был удивлён, потому что на мою холодную Лизку это было совсем не похоже. Я тихо сидел и смотрел на её профиль. И впервые заметил, что Лиза стареет. Этот естественный процесс был неестественен для меня, ведь я так любил Лизино лицо, её молодость, её весну.

Я, конечно, тоже постарел за эти 8 лет, но ведь лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии. Да и сам себя никогда адекватно не оценишь и не увидишь.

Ах да, я забыл сказать, всё это время, двое суток, названивал Лизе Павел и просил срочно уйти из дома „этого придурка Даниеля“, а Вера, наоборот, молчала, за что я ей был благодарен.

Время шло. Вера была со мной рядом. Каждый день она писала мне, если мы были не вместе. Я привык уже к её длинным письмам, к её „доброе утро“ и „доброй ночи“. Меня волновала её жизнь, я не был равнодушен, но и не был с ней до конца. Я был один. Иногда я вздрагивал ночью оттого, что мне снилась Лизка, она была грустной в моих снах и одинокой. „Я помню тебя, Лиза, помню“, – как бы отвечал я ей, но ничего не мог сделать. Спасать того, кто сам выбрал свой новый путь, – нелепо.

Лиза всё реже стала писать мне, лишь иногда от неё приходило: „Я всё равно люблю тебя, несмотря ни на что“. Это признание убивало меня. Я не понимал, что оно означало. Я виноват в том, что она променяла меня на Павла? Я виноват в том, что Павел запретил ей со мной общаться и она прокляла моё имя, назвав меня эгоистичным мудаком… и неудачником? Если я действительно такой, Лиза, зачем ты тревожишь меня? Зачем попрекаешь Верой? Я задавал эти вопросы сам себе, как бы разговаривая с ней, но никогда её не спрашивал об этом. Зачем?

Вера оказалась очень настойчивой девушкой. Маленькая, складная, персиковая девочка будила во мне какие-то фантастические животные инстинкты. Да, я хотел её, потому что не хотеть её было невозможно. Я удивлялся сам себе. В этом желании не было ни грамма фальши, я никого никем не заменял. Зов плоти был естественным, как сама природа. Она постоянно спрашивала, люблю ли я её. Я отвечал: „Нет“. И это тоже было правдой. Я никому не врал – ни ей, ни себе. Она иногда плакала, иногда злилась, иногда смеялась на моё „не люблю“. Я же, как наглый свин, храпел на её накрахмаленных простынях и крепко сжимал её персиковую грудь. Я ел её вкусный суп, как будто голодал целую вечность, и подставлял свою спину под её маленькие, но сильные ручки. Теперь я раскрылся по-настоящему и был действительно настоящим эгоистичным м…ком, и мне это нравилось.

А потом было лето. Я реально офигел от такой красоты, как будто всё время я жил в подвале без окон и дверей. Как последний придурок, смотрел на зелёные листья, траву и удивлялся: «Как я этого раньше не замечал?» Как собака, я шёл за Верой, нюхая воздух и виляя хвостом. Я даже заметил, что Верочка по-настоящему очень наивна и вся, как сама природа, естественна до неприличия.

Люди любят говорить слова „люблю“, „я с тобой навсегда“, „я не смогу без тебя жить“, „мы умрём в один день“… Я никогда этого не говорил, увы. Но менять что-то в своей жизни не хотел. Я просто любил и просто верил. Сейчас я улыбаюсь своим мыслям: как я был чист и наивен, как я был мил…

Сколько проживу, столько я хочу любить».

Даниелю снилось море. Люди, стоящие в одну шеренгу и ждущие волны. Даниель стоял с ними рядом и тоже ждал. Он даже чувствовал себя вожаком этой стаи. Волна! И все подпрыгивают вверх и снова ждут. Ждать долго, и писатель присаживается на корточки. Люди тоже. Волна! Встали! Снова накрыло. Потом Даниель вспоминает, что забыл свою рукопись на берегу. Он оставляет людей и идёт к берегу, спасти то, что он делал всю жизнь.

Куда ты, Даниель? – кричит толпа.

Я устал. Я хочу на берег.

Он взял в руки свой чуть подмокший талмуд и написал: «Всё, что у человека есть, – это его результат. У меня есть ты, у тебя есть я. Я обращаюсь к тебе, мой дневник. Всё, что там написано, эмоции, люди, жизнь… Всё это я выдумывал, приукрашивал… Просто я, наверное, хотел, чтобы именно так было со мной. Если бы не было тебя, мой дневник, наверное, у меня не было бы меня. Люди растерзали бы мою душу на куски, ожидая очередной „волны“ эмоций. Я всегда был один, но я всегда верил женщинам, как маленькие дети верят взрослым, всему, что они скажут. Меня любили за придурковатость и недоступность. За тоску. За излишнюю откровенность, которой не было. За показную нелюбовь, которая была любовью… За то, что я любил себя и не любил. И каждую ночь, перед тем как заснуть, я обнимаю мысленно своих женщин, я помню теплоту их кожи и ощущение шёлка на моих губах. Я помню их улыбки, смех, слёзы и каждый острый угол их души. Я помню их голоса, могу назвать все оттенки звуков, как слепой. И также я вижу себя – ловеласа, по утрам пьющего шампанское с вишнёвой трубкой в руке и отстукивающего звонкое танго танцующих букв о Любви…»

– Ну и что дальше-то? Где твой Даниель? – с вызовом спрашивает Ломо.

– В своей стихии, Ломо, в своей… Я просто была с ним, я прониклась им, я своровала его душу, всё, как ты учил…

Ок… Пишешь?

Пишу…

Паши, девочка… Паши… Ищи бренд, а не страсти.

 

Любовь

Сегодня мне задали вопрос: «Что такое любовь?» Красивый вопрос, не бытовой, животрепещущий! В моей жизни на сегодняшний день приходов любви было пять-шесть. Это не много и не мало, согласно моему возрасту. Но для того, чтобы понять её суть, потребовалось время. И я выяснила, что же можно взять от любви и как её использовать. Да, не удивляйтесь, именно использовать!

Любовь – это, наверное, возможность открыть в себе неведомые силы и горизонты, которые без неё и не открыл бы никогда. Или было бы просто лень… А тут такая пруха… И тебя понесло, попёрло и распёрло от этой самой любви. Значит, любовь – это средство чего-то достичь. Это полезный наркотик, который не купишь. Он даётся только в дар, и то лишь избранным.

Любовь – это когда ты при объекте своей любви становишься таким вдруг нереально красивым, сексуальным, умным и в то же время глупым. Когда ты сам дуреешь от своего голоса и дерзких мыслей. Любовь – это и садо, и мазо, и романтическая ерунда.

Раньше думалось, что любовь – это когда хочешь тело этого человека… Его руки, ноги, глаза, рот. Всё верно. Но почему-то оказалось, что когда ты находишься в этом нереальном чувстве, ты хочешь ещё и его душу. Владеть этой душой с правом единственного обладателя!

Когда эта самая любовь находит тебя и накрывает медным тазом, то с этим «объектом» ты проживаешь какую-то отдельную ото всех жизнь, личную историю, личную драму. И когда любовь закончится, именно ваша история будет единственной в своём роде, ни на чью не похожей.

Почему любовь заканчивается, красиво или некрасиво уходит? Потому что она такая вся воздушная сука, нежная дрянь, которая не любит неаккуратных людей. Я поняла одно: её надо беречь больше, чем бриллианты и деньги в банках.

Потом я спросила других людей: «Что такое любовь?» Удивительно, но этот вопрос волнует каждого больше всего в жизни. Кто она, любовь?

Света, бухгалтер:

– Любовь – это банальная химия… Её хватает максимум на три года… Но есть уникумы, которые прутся от неё всю жизнь. …Потом это просто привычка и привязанность… Знать бы её точную формулу, и тогда химичь хоть всю жизнь… А так – идёшь ты по улице, проходишь мимо человека, и всё! Вот она! Вспышка химии… И не важно, что носки нештопанные и волосы немытые: встретились атомы, и произошла вспышка – любовь…

Лиза, актриса:

– Любовь правит миром. Бог – это любовь.

Дмитрий, топ-менеджер:

– Любовь – это недостаток, этакий комплекс неполноценности, подсознательное желание зависеть от кого-то, неспособность самостоятельно существовать! Чувство, причиняющее столько же радости, сколько и боли! Подвержены ему те, чей мозг неспособен возобладать над эмоциями.

Любовь – та штука, которую обуздать нам сложнее всего… Это самая большая в мире иллюзия, которая даёт нам ложные представления о правильности принимаемых решений. Мы пишем песни о ней, сочиняем стихи, снимаем фильмы, так что это ещё и самый популярный в мире продукт!!! Во имя этого чувства совершаются как великие подвиги, так и великие безумства; мы страдаем от неё столько же, сколько и получаем радости; под предлогом любви нас заставляют порой делать и говорить то, что мы не хотим.

С другой стороны, мы находимся в настоящей нирване, испытывая чувство влюблённости… Кстати, о последнем. У людей очень разные представления об этом чувстве – от обычной привычки и привязанности до животной страсти… Но, когда называешь человеку его ощущения своими именами, он впадает в депрессию оттого, что на самом деле и понятия не имеет, что такое Любовь… А ведь правда, что??? Пора привыкнуть, что это риторический вопрос, ответ на который ты не найдёшь ни в одном учебнике.

Но я хотел закончить тем, с чего начал… Те люди, которые дошли до истины в отношении понимания любви, превращают это в навык и, одновременно, в мощнейшее оружие, при помощи которого можно управлять миром…

Милена, косметолог:

– Что для меня любовь? Это доверие, умиротворённость в душе, верность, бесконечное счастье с любимым человеком, страсть, а главное – взаимность! Это когда ждёшь его сообщение и начинаешь бегать по комнате после того, как оно приходит; когда сильно радуешься, если замечаешь, что веселишь его; когда вы заботитесь друг о друге, делаете сюрпризы; когда хочется постоянно быть вместе, не расставаться …

Любовь – это когда хочешь не в кино с ним идти, а смотреть фильм вдвоём на кровати, попивая вино, комментируя и смеясь… Когда хочешь рассказать о себе всё, что с тобой было, и узнать всё о нём… Когда умиляют его детские фотографии и когда кажется, что все мужчины до него были как будто не с тобой, а с другой…

Любовь – это когда он носит тебя на руках… Да, это банально и както наигранно. Но так приятно притвориться на кухне сонной, чтобы он, выйдя из ванны, отнёс тебя на руках в спальню… Вообще самое главное в любви – это взаимность! Если же один любит, а другой нет, тогда это не любовь, а ад! Да, самый настоящий ад! Который длится бесконечно, до того момента, когда полюбишь другого. А это может произойти через много лет… А может и никогда …

Поэтому нет ничего ужаснее этого ада… Любая физическая боль – ничто, потому что ты примерно знаешь количество дней и месяцев, по истечении которых у тебя заживёт рана, срастётся кость, пройдёт грипп… А когда ад пройдёт, ты не знаешь…

Так что любовь – это всё то прекрасное, о котором я написала, плюс… говно. Конечно, как без него… Но люди, влюблённые взаимно, быстро переживают это говно… Как говорится, созданные друг для друга влюблённые пары проходят абсолютно всё то же говно, что и остальные, только они держатся друг за друга, борются, поэтому и остаются вместе.

Любовь – это то, что сохраняется до конца ваших дней! Не год, не два, не три, не семь лет, а всю жизнь!!! Естественно, страсть пропадает, но всё остальное – вино, кино, смех, обсуждение других людей, подобно дружным бабкам возле подъезда, и вся, вся, вся радость пребывания вместе, друг с другом, – остаётся… А если это всё пропало, как пропала страсть, тогда это не любовь была, а обычные потрахушки!

«…А ещё я забыла главное: любовь – это уважение!» – дописала Милена.

Олег, военный:

– Любовь, моя любовь, какая она? Да, наверное, такая же, как у всех… Что есть любовь? Отношение к кому-то, чему-то, окрашенное трогательностью, нежностью. У кого-то она испепеляющая, всепоглощающая, растворяющая всё в объекте своей любви… А у меня она какая-то необнажённая, что ли, как будто предохранитель какой-то стоит и говорит: «Рано!»

А, наверное, пора уже, зрелый пацан-то. Но я любил и люблю. И, конечно же, нет жизни без любви, только существование. Когда я влюбляюсь, объект любви начинает мне сниться, это обязательно. Ревность (сука) проявляется, в том числе беспричинная – собственник, блин. Хотя как иначе: если люблю, ни с кем делиться не хочу и не буду!

А может, вот почему не с головой в любовь бросаюсь: а вдруг меня полюбят не так, как я, и что – безответная? Ну, уж нет! В домике я, не больно мне!

Конечно, класс, когда взаимно и на всю жизнь, и в один день… Но не моё… Наверное, потому, что я «близнец», не один я; брат же мой, моё второе «я», тоже должен кого– то любить. Но с «близнецом» моим мы искренни (или это я успокаиваю себя так); если мы – с объектом обожания (любви), то всё – только для неё, и мыслей о другой – ни-ни. Мы верные и очень хотим, чтобы человеку хорошо было, очень хорошо!

Я очень хорошо отношусь к женщине. Видимо, это от отношения к маме, которую очень люблю. Женщина – святая, она жизнь даёт, её нужно беречь, защищать и уважать! Потому циничен я только по отношению к себе, себе подобным и к обстоятельствам, но не к даме… Так что всё впереди у меня.

Вперёд, к большой любви! Она, конечно же, затаилась и ждёт меня. Хотя… Может, и не надо встречи с ней, такой большой, башню сносящей. Может, лучше, когда под контролем всё… Или вроде того. Наверху, я думаю, знают, как поступить со мной. Аминь!!!

Мой любимый Ломо, олигарх:

– Человек не может один жить в этом мире. Нужна родственная душа, которая всегда поймёт тебя. Любовь – это когда расположение к этой родственной душе задаётся на подсознательном, биологическом уровне.

Наталья, директор издательства:

– Любовь – это когда тебя не беспокоит прошлое, не думаешь о будущем, а без настоящего не можешь прожить… Во загнула, да?..

Даша, школьница:

Вот, в общем-то как-то грубовато, но это же я…

Любовь – чувство, испытываемое к кому-то или чему-то. Когда тебе не просто небезразлично что-то или кто-то, ты готов защищать его, поддерживать, ты ставишь его на первое место, иногда даже выше себя. Любовь бывает разная: к родителям, родственникам, друзьям, человеку, Родине, животным, но в любом случае они очень важны для тебя, ты уже не можешь представить своей жизни без них, очень тяжело и больно приходится, когда теряешь то, что любишь, потому как это частичка твоей жизни.

Елена, помощник руководителя:

– Начну с самого важного в нашей жизни – с детей. Любовь ведь такое понятие, – как говорится, что одному хорошо, другому – смерть. Вот начну с любви к детям. Одна моя знакомая сказала: «Как это – любить ребёнка? Можно любить мужика, ну, на крайняк, собаку. А ребёнка любить нельзя. Это как часть тебя, как рука и нога, и их нельзя оторвать. Это – твоё. Так что понятие „любовь“ к ребёнку применять нельзя».

А что чувствую сейчас я? Я сегодня благодарна тем, кого я по-настоящему любила и кто меня предал. Я благодарна им за то, что они ушли, сбежали, разорвали сердце и душу в клочья. Если бы они не ушли, я не знала бы той любви, которая у меня есть сейчас.

Так вот, что касается вопроса о настоящей любви. Если бы мы знали на него ответ… Для всех это банальные, лаконичные и простые истины: преданность, искренность, взаимопонимание, отсутствие ссор, идиллия, верность, доверие. На деле всё получается по-другому: зачастую враньё, и даже если оно во благо, это всё равно враньё; предательство, измены; быт, сжирающий нас.

Для меня показатель любви с моей стороны – то, что я сейчас даже мысли не допускаю об измене. Мне с этим человеком хорошо, всё в нём устраивает, никто другой не нужен и не интересен. И, тем не менее, мы всё равно ругаемся.

Есть садистская любовь, когда нас ни во что не ставят, а мы не можем отпустить этого человека. В данном случае мы любим и жалеем себя: прекрасно понимаем, что сможем жить дальше, но, поскольку задето самолюбие, внушаем себе, что не сможем. Вот в этом случае речь, скорее, о любви к себе.

Любовь к друзьям иногда более эгоистична, чем любовь к мужчине. Мы так же ревнуем, когда у лучшей подруги появляются новые друзья, не говоря уж о том, когда появляется пара. Общения становится меньше, и мы думаем: «Ну как же так? А как же я?»

Я на свадьбах говорю такой тост: «Любовь – она разная. Сначала конфетно-букетный период; потом страсть (секс, короче); потом что-то светлое; потом привычка и привязанность, но вместе с заботой и страстью; а потом ты понимаешь, что этот человек тебе ближе всех, и это уже другая любовь. Она и есть самая настоящая, состоящая не из эмоций, а выросшая, как ребёнок, собранная по крупицам из хорошего и плохого, из горя и радости».

Так, теперь про «физику». Сначала у нас чувство влюблённости: радость по отношению ко всему, хорошее настроение, ожидание звонка, встречи, поцелуи. Потом страстная любовь – секс, секс, секс, везде и всегда, где можно, где удобно. Это удовлетворение физических потребностей на каком-то животном уровне. Нам так бывает хорошо, что даже забываем дышать. И часто во время секса мы можем сказать «я люблю тебя», хотя в тот момент это говорится на эмоциях, а настоящего чувства нет.

Когда мы любим (или нам кажется, что любим), нам плохо, если любимый человек не берёт телефонную трубку. Мы ничего не можем делать, все мысли заняты одним: «Почему?» А потом придумаем себе та-а-акое! Мол, что-то случилось. И от этого очень больно. И хорошо, если наша боль выходит слезами. А если нет, всё копится внутри. Тогда, схватив трубку, мы, вместо ласковых слов, наговорим гадостей, внутренне понимая, что хотели сказать что-то другое!

Ещё есть свободная любовь. Так называемые свободные отношения. Но, какими бы они свободными ни были, всё равно возврат к постоянному партнёру, как ни крути, – это тоже любовь. Правда, у меня такой любви не было, и я не могу её описать.

А самое яркое проявление любви – это когда нас бросили. Сначала – нестерпимая боль, ничего не надо, мы живём, как растение. Рыдаем, болеем, худеем. Ищем зацепки: «А давай поговорим…» Короче, издеваемся над собой, жалеем себя. Потом злимся. Потом хотим отомстить, доказать, что с другим человеком будет лучше, чем было с этим. Вот как-то любовь вся воплощается в этих чувствах и переживаниях.

А ещё бывает любовь просто на словах. Когда говорят «люблю», а чувства нет. Просто почему-то кажется, что так надо сказать. Может, некоторые привыкли делать кому-то приятно и удобно таким образом. Мол, от меня не убудет, а ей приятно. А иногда так удобно держать её «на коротком поводке», манипулировать.

А вообще не важно, какая любовь. У каждого она своя: как красивая сказка или больная (зависимая), построенная на доверии или недоверии, на ласке или грубости, лаконичная или романтичная, короткая или долгая. Никто не знает, какая она.

Безответная любовь – если любит только один человек, а второй безразличен. А безразличие – это самое страшное. Ведь написано в Библии: «Полюби ближнего своего». Это уже про любовь к окружающим. Ведь если кто-то просто любит людей, это – позитив, который рождает доверие, искренность, желание помочь. И как страшно бывает безразличие врачей, близких, просто прохожих…

Вера, бизнес-тренер:

– Любовь – это счастье, это биение сердца, радость, гармония, смех, прилив сил. А если с точки зрения химии, то это раствор, который смешивается с другим раствором, и получается то, что можно пить и есть, и при этом ты будешь всегда здоров!

Юлия, домохозяйка:

– Всё зависит от того, зарождается это чувство или уже присутствует долгое время, ответное оно или нет. Когда всё начинается – это, конечно, драйв: встречи, взгляды, слова. Душа превращается в инструмент, струны которого натянуты, напряжены и реагируют даже на самое лёгкое прикосновение. Но это напряжение приятное, позитивное. А ещё – это предвкушение чего-то необычного, нового, заманчивого!

Фаина, менеджер по развитию:

– Может, я просто больше себя люблю… Не знаю… А может, мне не дал Бог испытать таких чувств… Пока не испытывала… Но вдруг завтра пойду и влюблюсь!

Артём, музыкант:

– Любовь для меня – крайне загадочная вещь! Виталий, «агент 007»:

– Это чувство, при условии взаимности которого ты ощущаешь человека на расстоянии: его переживания, страхи, беды, счастье… Ты не видишь его и не знаешь в действительности, что происходит у него в данный момент, но поневоле постоянно его ощущаешь и заставляешь думать о себе, сниться… Создаёшь иллюзию жизненной необходимости. ИЛЛЮЗИЮ!

Лариса, владелица сети кофейных баров «Сова»:

– Любовь… Это чувство, которое рождает в человеке самое прекрасное из того, что он может испытывать. Я думаю, что так было заложено в нас кем-то, придумано. Это – та мера, которой можно оценить человека, величие его души, его сознание… И помочь ему реализовать себя в качестве разумного существа. Но это, конечно, в идеале. В жизни всё совершенно иначе. Человек умудрился это прекрасное так извратить, что сейчас в нашем мире, в нашей реальности и не разберёшь, где эта самая любовь и как она выглядит…

Больно смотреть, как человек сам, своими руками убивает любовь в своём сердце… Инструменты или орудия убийства в этом случае очень просты. Прежде всего, это эгоизм. Желание получать, а не отдавать, и здесь пределов нет. Перенесли любовь из сердца в область гениталий…

Конечно, хотелось бы о прекрасном чувстве говорить красивые слова, но… Вот как-то примеров в жизни мало попадается. Это, наверное, в книгах и фильмах всё замечательно и красиво… Из своего личного опыта могу сказать: когда к человеку относишься с искренней добротой и любовью, пусть даже его не знаешь, но проявляешь такое отношение, потому что это идёт из твоего сердца, на глазах происходит чудо! Люди хотя бы на мгновение преображаются, начинают улыбаться, радоваться, шутить… Я сейчас говорю не о том эгоистичном чувстве, а именно о настоящей любви к человеку. Она творит чудеса.

Я больше чем уверена, что любовь не надо искать или ждать от когото. Она живёт в сердце каждого человека. Нужно не бояться открыть его для любви. И любить надо не только себя или одного-единственного человека, а всех людей, весь мир! И наслаждаться тем, что, делая добро людям, ты делаешь мир намного лучше. Ведь то, что нас окружает, идёт именно из нашего сердца, нашей способности любить!

Оля Пчела, поэтесса:

После пролитых нечаянно в воздух Хрустальных капель – звуков её имени – Они немедленно попадали в плен рта И там прорастали вовнутрь, Сквозь горло – в сердце, Стремительная экспансия гремучей смеси Экспрессий, всхлипов и восклицаний. Вопреки робким попыткам сопротивления сознания

Расцветали пастельными чайными розами Цвета пенки на стенках Чашечки утреннего эспрессо… Произнесённое резко вслух, Её имя резало воздух. Оно свило во мне гнездо из её вздохов, Выпорхнуло с дыханием лёгкой птицей. Я сдохла. И возродилась. Лишь только она умеет так: Лёгким пёрышком языка Коснуться и пригвоздить, обездвижить, Лишить воли, подчинить себе, обесточить, Медленно набирая обороты, Накрыть лавиной, разнести в клочья.

Аркадий, бизнесмен:

– Приходит время, когда хочется любить. Просто из ниоткуда и из ничего. Это как в первый раз случаются поллюции: проснулся оттого, что кончил, лежишь весь мокрый, член колом, жутко приятно и не понимаешь, что произошло. Так и любовь. Правда, до этого прочитал в журнале «Пионер» первую повесть о школьной любви, она произвела шок в наше время, и мне захотелось такого же.

Как это произошло, не помню, вернее, случилось сразу, как колом по башке. До этого мы с Т. только танцевали, и касание девичьего тела, особенно некоторых частей, вызывало во мне какие-то новые, непонятные для меня ощущения. А потом на уроке моя соседка (не помню, как её зовут) сказала мне: «Посмотри, какая Т. красивая!» И я пропал. Я старался учиться, взахлёб читал стихи. Я и до этого много читал, а тут старался ещё больше прочитать, чтобы ещё больше понравиться.

Она в это время дружила с ребятами старшего класса, но я был заводилой в школе и сумел как-то привлечь её внимание. Вернее, это сделала больше она (как потом сама призналась). А у меня в голове были спорт, комсомол и разная чепуха. Но я стал провожать её домой. А потом бежал к себе делать уроки или ехал к репетиторам. Но, что странно, это мне не мешало, так как я, чтобы понравиться, стал впитывать знания ещё лучше.

У Т. родители приходили поздно. Ещё у неё был брат, старше нас на один год. Но приходил он тоже позже, так что у нас было время для общения. Она была из профессорской семьи, очень умная и начитанная, поэтому мне приходилось за ночь выучивать по три стихотворения, чтобы было чем удивить.

И вот как-то её родители пришли раньше с работы, поэтому мы сидели в сквере. Было тепло, в небе висела здоровенная луна. Мы несли всякую чушь, вернее, умничали, обсуждали её подруг, моих друзей, читали друг другу стихи и угадывали поэта. И я её обнял. И вдруг её лицо приблизилось ко мне. Я помню эти глаза, которые, как мне показалось, целую вечность смотрели в мои глаза. Потом, как бы сдаваясь, они закрылись, и мы поцеловались.

Я в первый раз целовал девочку. Не помню, как долго это продолжалось. Меня накрыло волной экстаза, радости, счастья оттого, что я люблю и любим. Потом мы опять болтали и опять целовались, и спорили, кто кого заметил первым…

В общем, это, наверное, бывает у всех. Домой я вернулся где-то в два часа ночи. Довёл тогда родителей до инфарктного состояния, но мне было по фигу. Ведь меня любят! И я целовал и обнимал любимую девочку! Сестра фыркнула, сказала, что я идиот, мог бы и предупредить. Мама просто накормила, а отец – не помню, что сказал, но, наверное, от него мне влетело…

А я лежал в койке и вспоминал эти глаза, губы – они у неё были тёплые, сухие и немножко шероховатые… И мне было так хорошо, что по фигу все хлопоты. Я лежал и мысленно толкал ту ночь всей своей душой вперёд, чтобы она быстрей закончилась, и я мог побежать в школу… К ней…

Ульяна, топ-менеджер:

– О как! Её одним предложением не опишешь, она разная у меня бывает. К мужу, к ребёнку, к друзьям. Общая составляющая одна – состояние душевного комфорта. Раньше со страстями было, а сейчас зрелая, наверное, любовь уже. Вообще это, скорее, перманентно бывает.

Дима, друг, фотограф, режиссёр:

– Любовь – это когда тепло, даже когда холодно, потому что есть с кем дышать в унисон.

Рэн Морриган, бизнесвумен:

– Многое бы отдала, чтобы не нуждаться в любви. Дрянь это. Как на наркотиках сидишь. Глазом не успеваешь моргнуть, как из тебя уже верёвки вьют, пока ты в слюнявом припадке валяешься. Ну да, типа весь такой воздушный живёшь, глаза блестят, как у дохлой лисы, и внизу живота вечный приступ… Но стоит ли это состояние того, чтобы выглядеть придурочным, потерявшим себя и создавшим культ какого-то человека?!! Ну её на х. р, эту любовь! Кокаин забавнее…

Subbota, «Девочка, живущая в сети»:

– Что такое любовь?.. Сколько мы о ней пишем, сколько говорим, но это лишь попытки подсмотреть в замочную скважину… Кому-то везёт, ему приоткрывают дверь, дают заглянуть хотя бы одним глазком, подставить руки, лицо, душу. А кто-то всю жизнь так и ходит мимо закрытой двери, не замечая её. Я не знаю, что такое любовь. И никто не знает. Когда-то, когда я была маленькой, мама обнимала меня перед сном, тёрла мои разбитые по босоногому детству колени, читала сказки на ночь. И это была любовь. Большая, настоящая, мамина – ко мне, моя – к ней.

Потом я взрослела, тащила в дом бездомных котов и чужих собак, которые нечаянно подворачивались мне под ноги во время их одиноких прогулок, подбитых голубей, грустных божьих коровок. Я пыталась их лечить, выращивать, кормить. И это тоже была любовь. Животные её, наверное, не разделяли, но…

В 10 лет мне подарили брата. Меня особо не спрашивали, конечно. Но, может, и слава Богу? Какой я могла знать в этом толк? Потом я часто всовывала свой палец в эту детскую ручку и подолгу смотрела на тогда ещё беззубую улыбку. Я была большой. А он – нет. И это тоже была любовь.

В школе я в первый раз остро испытала безответные чувства к противоположному полу. Ревела, как и полагается, в подушку по ночам, плакала навзрыд, как в последний раз. Потом безответные чувства сменились ответными… Мне казалось, что весь мир только для меня и что вообще никого нет счастливее. И все это видят, конечно, и пусть завидуют, что мне, жалко, что ли. И все эти душевные возлияния – это тоже любовь.

Сейчас я становлюсь старше, учусь не просить ничего взамен, просто отдавать, быть нужной вовремя и уходить, когда это «вовремя» заканчивается. Стараюсь звонить чаще маме и не разбивать коленей. И я уже не ввинчиваю палец в детскую ладошку брата, и он смотрит на меня сверху вниз. И я счастлива. И больше всего в жизни я боюсь, что когда-нибудь замедлюсь и перестану ощущать её… Любовь.

Анастасия, журналист:

– Что такое любовь? Наверное, слово из шести букв. Абсолютно безликое слово, за которым мы прячем миллионы разных ощущений и чувств. Если верить Википедии, то любовь – это «одна из фундаментальных и общих тем в мировой культуре и искусстве, чувство глубокой симпатии». Это сотни книг на одну тему, миллионы песен и картин, танцев и фильмов. Это один, одна, а может быть, несколько человек в жизни каждого из нас.

А лично для меня любовь – это особенное ощущение себя. Никому не видимая энергетика, которая заставляет человека жить, а не существовать в бесконечном информационном потоке. Это то состояние, когда ты чувствуешь свои 20 с лишним граммов (поговаривают, что именно столько весит наш ментальный орган – душа, которая без этой самой любви и не заметна вовсе) …

Любовь – это добровольное самопожертвование, которое ведёт либо к полному саморазрушению (если она не взаимная), либо к созиданию и обретению себя (если она взаимная). Это одновременно сумасшедшая безудержная сила – и дикая слабость, которая порой заставляет встать на колени.

А ещё любовь, и я уверена в этом на миллион процентов, делает человека красивым. Не камерно совершённым внешне (это невкусно и неинтересно, если хотите), а духовно наполненным внутренне, без дождливой сырости внутри и серости гримас.

Банально, но любовь – это воздух, и именно так в моей телефонной книжке записан мой любимый человек… «Воздух» – потому что дышишь любовью. Иначе – невозможно, иначе – сожительство, а это уже совсем другая история.

С тобой, со мной, со всеми нами любовь должна случиться хотя бы раз. А если её не было и нет, то это точно так же, как умереть, не увидев море… Это инвалидность… Это не жизнь вовсе. Потому что любовь – это и есть та самая настоящая, нефальшивая жизнь.

Ле, художница:

– Если вы – молодая девушка, любовь – ваша неотчуждаемая собственность, вы в полной мере осознаёте её ценность сию минуту и на все последующие времена. Вы кутаетесь в любовь, вы купаетесь в ней, вы играете в неё, вы ею дышите и пребываете в убеждении, что только так и возможно счастье, и не понимаете, как другие могут-умеют выживать, не будучи одарены сей благодатью – способностью дарить и наделять любовью Другого.

Если вы – ребёнок…

Если вы – водитель…

Если вы служите по контракту…

Но если ты – психолог, то смотреть на любовь как на болезнь тебе просто необходимо, ведь психолог всё же больше врач, чем учёный или просто человек.

Чья болезнь? Болезнь своего времени, своей эпохи, вирусное заболевание, изменяющее свои симптомы и саму сущность до неузнаваемости. Любовь – болезнь, поэтому нужно поделить её на случаи (казусы). Вот несколько таких «снимков» переломов психики, где совершенно невозможно понять, кто пострадавший, откуда он, какого социального бэкграунда.

1

Не рукой, так взглядом ниточку,

Стоп. Раз, два!

Вокруг пальцев бантиком.

Чуть потяни – снова одной

Завьётся верёвочкой…

Стой!!!

Что с тобой?

Ой… Я за тобой Боюсь успеть…

Думай впредь.

…Я за тебя боюсь. Вспомнить боюсь, забыть, Просто «не быть».

Это потом… А сейчас снова раз…

…Сначала кругом, Потом холодней голова.

Стоп. Снова раз-два…

2

Его звали Дымка. За окрас и, может быть, за хвост трубой, который он умел распушить, но не умел делать его тонкой стрелкой. Он жил у нас пару месяцев или меньше. Куда он делся? Не могу вспомнить.

– Он убежал к соседям, – сказала мама. – Раз не идёт назад, значит, не хочет, значит, пусть живёт там. Наверное, там кормят лучше.

Да, сейчас понимаю, что звала его мысленно назад, но он не пришёл. А тогда я думала, что просто думаю.

3

Медленно и осторожно отпускаешь: Надо же, как хорошо, Надо же, ты стала спасением, Надо же, от смерти есть лекарство! Надо же…

Удивление смягчает боль Прошлую (слияния), Сегодняшнюю (отторжения). Отторжение. Отторжение друг друга. Расторжение. Расторжение нас.

Отсутствие. Отсутствие меня – так часто. Настоящее отвергает отсутствие. Моё настоящее его признаёт. Мои «за что» и «почему» Обменены на «что я могу». И я хочу умереть ради тебя… И жить…

4

Раз. То, чего не было, быть не может. Тоска по несбывшемуся – единственный грех. Доступен только человеку. Прихоть. Каприз. Помешательство.

Твоё помешательство – мне.

Зачем?

Клин клином?..

Хорошо.

А зачем это Другому?

Другому всё равно?

Может быть…

Два.

Вторая половина дня и яркое солнце.

Уверенно и навязчиво очерчены контуры предметов и теней.

Чёткость правит снаружи, пробирается внутрь.

От этого хорошо. И не по себе.

Хорошо – от чёткости формы,

Не по себе – от чёткости смысла.

А смысл такой:

Лучшего быть не может…

Лучшее невозможно…

То, что есть, это всё – плохо ли, хорошо ли,

Но – ни больше ни меньше.

И такая несовременная сама по себе – точка.

Я поняла, что любовь у всех разная, необъективная, неоднозначная! И мне

вдруг приснилась Она – Любовь.

В море обид, расставаний и грёз живёт Любовь. Какая она? Маленькая, большая, красивая или не очень? Не знает никто. Дружит она с головой или родилась больной? Не знает никто. Когда её зовут, она точно не приходит. А присаживается на плечо, когда её никто не ждёт. Однозначно Любовь – это женщина. Взбалмошная и строптивая. Глаза её остры, но в то же время подслеповаты. Они покрыты лёгкой розовой дымкой. На лице вуаль из мерцающих звёзд. Голос строг и тих… Движения мягки, но очень точны.

За спиной она держит наточенный нож, украшенный бриллиантами и дорогими камнями. Она наказывает тех, кто не хочет её слушать, отрицает её существование и противится ей: достаёт своё оружие и вонзает его прямо в сердце. «Глубже, глубже, – шепчет она. – Я есть! Я живая, и никто не способен меня убить!» Злая она, эта лёгкая женщина, и бесконечно ранимая. Трогательное дитя своей стихии, ненаглядное чудовище, несущее Жизнь и Смерть, Свободу и Зависимость. Люби её – и получишь весь Мир. А если будешь избегать её – она не отпустит тебя никогда. Вот такая она, Любовь… С лёгким дыханием Осени и крепким запахом Весны.

– Ну, про любовь я всё понял – нормально пишешь! Напиши про свою сестру. Мне кажется, будет интересно – просит Ломо…

 

Лика

У меня есть сестра Лика. Она – душевнобольная. Я её очень люблю. Лика всегда пахнет мылом. Она любит часто мыться. Это её любимое занятие. Лика тратит много шампуня, мыла, зубной пасты. Так много, что семье хватило бы на год, а у Лики уходит за месяц. Я её беру с собой в супермаркет и разрешаю накидать целую тележку всякой моечной дряни. Она рада.

Волосы Лики всегда блестящие, живые, не испорченные химической краской. Они быстро растут и быстро ей надоедают. Тогда она торжественно надевает свою единственную любимую кофту и идёт стричься. Другую одежду она не признаёт. Вот втюрится в одну кофту – и лет на десять, пока та не станет ей совсем маленькой. Только тогда Лика аккуратно её свернёт и скажет: «Как похудею, снова буду носить».

Но Лике не суждено худеть, её сердце зарастает ненужным жиром от еды и сладкого. Её ругают. Прячут сахар, не дают ей её инвалидных денег. Я, когда приезжаю, творю зло, покупая Лике всё, что она хочет. Она жадно ест, как будто её никогда не кормили, но на выходца из Бухенвальда она не похожа.

Мы идём с ней в фитнес-клуб, в бассейн и сауну. Лика рассматривает себя в купальнике в зеркале и морщится: «Жирная. Очень жирная. Но я похудею».

– Обязательно похудеешь, Лика, – киваю я.

Я отворачиваюсь, замечая взгляд Лики, брошенный на моё тело. Я чувствую её зависть, даже стоя спиной. Лика никогда не смотрит телевизор, если там показывают меня. Она психует и идёт есть.

Лика, сестрёнка, ты завидуешь, что ли?

Да, – отвечает её чистая душа большого больного ребёнка. Мне нечего ей ответить.

Ещё Лика сказала сегодня, что ей сказочно повезло, она может делать всё, что хочет. Ходить сама в магазин, покупать то, что хочется, а не то, что скажут. Даже может выпить спиртного. Честно говоря, находясь рядом с ней, всегда хочется. И мы иногда втихушку «жрём».

Я покупаю вино, наливаю его в кружки, как сок, чтобы не догадались предки, и сижу перед телевизором, а Лика рядом, на пуфике, с иконой и кружкой вина. Это любимый вечер Лики со мной. Она не напивается, алкоголь на неё почему-то совсем не действует, ей просто вкусно и как-то свободно становится жить. Ей не хочется говорить, она мысленно разговаривает с иконой. Говорит, что молится за всех нас.

А ещё она очень чувствительна, как собака. Всегда чувствует, если мне плохо. Подходит своей слоновьей походкой и крепко так сжимает моё тело и душу. Потом говорит:

Чё, ревёшь, что ли?

Нет… Просто настроения нет.

Сестрёнка… – ласково тянет слово Лика. Она просит купить ей синюю птицу.

Почему именно синюю-то?

Синяя птица – символ удачи, – лукаво щурится Лика.

Меня часто спрашивают про семью, одна ли я у родителей. Я говорю, что нет, у меня есть сестра. «А чем она занимается?» – «Она… – пауза, – дизайнер». Но всё чаще мне хочется сказать правду: «Она – душевнобольная». Я не хочу при этом особого отношения к себе и жалости, просто мне тяжело врать.

А ещё я очень люблю всех людей. Мне нравится за ними наблюдать. Наверное, поэтому я психоаналитик. Вчера пила текилу с соседом, вот что получилось.

 

Мой сосед – каскадёр!

В моей коммунальной квартире появился новый сосед – красивый молодой физкультурник. Правда, младше меня на пяток лет. Но это не мешает мне болтать с ним за кашеварениями на общей кухне о нелёгкой судьбе молодых в России. У него есть прекрасная девушка, очень похожая на принцессу, скорее даже – на небожительницу. Тоненькая, с аристократичными чертами лица и манерами. Она приходит в гости к своему герою. Очень странно видеть её в нашем страшном, обшарпанном коридоре стоящей в очереди в туалет.

У моего соседа, оказывается, была суперперспектива стать высокооплачиваемым каскадёром, работать в цирке «Дю Солей», летать на гастроли в разные страны. Но он выбрал любовь… Бывают же такие! И теперь он делает сальто только перед ленивыми школьниками и студентами, которым физкультура – мартышкин труд.

Каскадёр наш никогда не пьёт алкоголь и лекарства и верит в исцеление силой мысли.

Сегодня он подошёл ко мне на кухне, и я увидела в его глазах, что он хочет выпить. И я не ошиблась. Сосед притащил свой стул, я – текилу, и рассказ начался. Ну не могла я пропустить такое. Рассказ про то, как выпить на Новый год под московскими курантами и при этом ещё произвести свой салют из петард!

– Ну, значит, была у меня мечта – встретить Новый год на Красной площади, под часами! Затарились мы с другом алкоголем – шампанским, самбукой, коньяком – и салютом. И прём всё это на Красную площадь. Смотрим, проверяют всех. Шмон стоит жуткий. Что делатьто? Не выкидывать же добро? Да и от мечты отказаться… нет уж …

Подхожу к дяде с автоматом и говорю: так и так, чувак, пойми, блин, ну такая ситуация… Дядя достаёт из кармана уже заготовленную бумажку с цифрой. Цифра нехилая, вся моя заначка. Но была не была… Сую ему деньгу, и он меня проводит через кордон. Идём, прёмся от счастья! Прошли!!! Не успели полноценно насладиться свободой, как перед нами следующий эшелон дядек с автоматами. Опять проверяют… Чтоб вас, блин!

Дружок мой вытряхивает последние бабосы и молча подаёт охране. Ну, нету больше денег! «Проходи!» Идём. Уже совсем рядом куранты. И тут мы оглядываем наконец-то людей, которые тоже, как и мы, припёрлись встречать Новый год. И – о чудо! В какой-то момент я понимаю, что я в Азии, а не в Москве! Потому что вокруг меня одни таджики, монголы, китайцы, корейцы и прочие «не наши» товарищи. Такое ощущение было, что все дворники Москвы бросили свои лопаты и мётлы и дружно собрались под часами!

Мы с другом сливаемся с толпой и напиваемся потихоньку. Двенадцать!!! Ура!!! Толпа ревёт! Круто!!! Я достаю свой салют, его надо, по идее-то, в снег закапывать. А я в руках… Да пофиг. Поджигаю!!! И тут вижу идущего прямо на меня злого омоновца. Ну, думаю, капец, но всё равно сделаю! И с остервенением, угрожающе направляю в его сторону свой салют. Он останавливается. И ба-бах!!! Летит мой единственный салют среди толпы!!! Все в восторге. Чувствую, таджики меня хотят на руках подбросить на этих эмоциях. Но меня-то ОМОН караулит.

В общем, рванул я оттуда сразу после салюта, как истинный каскадёр, через всю толпу, штаны порвал, но уцелел сам! Вот так исполнил свою мечту!.. А знаешь, я мечтаю ещё абсент попробовать, – так невзначай говорит сосед.

Ща всё будет, – и я приволакиваю полбутылки абсента.

Ничего себе, кудесница ты какая! – удивляется он.

Да, я такая, – ржу я.

После рюмки абсента с моим каскадёром происходит что-то странное. Он косится набок, потом задаёт мне странный вопрос:

А ты могла бы изменить своё существо?

Какое? – спрашиваю я.

Ну, знаешь ты всё… Ну смогла бы?

Не знаю… Я ведь и сама не знаю, какое я существо.

Тут бы пофилософствовать самое время, да мой соседушка потерял контроль и упал, в дороге выплеснув из себя драгоценное зелье. Ё-моё, что ж с ним теперь делать?

В общем, тащила я на себе моего незадачливого собутыльника прямо в кровать, хорошо хоть мы соседи. Теперь я была почти каскадёрша. И поняла, почему он никогда не пил с нами. Слабоват спортсмен!

– Вот ты чем занимаешься вечерами, – пишет мне Ломо. – Текилу употребляешь с молодым соседом. Ну, ладно-ладно. А про родителей своих сможешь написать рассказы-то?

Я постараюсь. А какую премию получу? – наглею я.

Договоримся!

 

Курилка, или Развод по-итальянски

Бросить курить – это жестоко. Кто этого не знает, тот сам дурак. Встать, сказать «Всё, больше никогда!» и безжалостно отправить пачку сигарет в мусорное ведро – это одно, а вот действительно после этого ритуала не закурить – это другое.

Папа бросил курить. Уж месяц как. Опух сразу на полпуда и как-то погрустнел. Мама ему за это стала покупать подарочки: ну не курит же, значит, заслуживает. Вот.

Дома у нас живут очень любопытные товарищи, которые называются «доносчики». Но у нас правило «доносчику – первый кнут» не работает, действует «доносчику – первый пряник».

Вышел папа из места одиночного заседания, а на ту беду старшая дочь-лиса близёхонько бежала и нос свой по ветру держала. И сказала:

А что-то в туалете сигаретками пахнет…

Ничего не пахнет. Я там просто бумажку сжёг.

Зачем бумажку сжёг?

Пахло там не очень…

А-а-а… Ну, там же стоит освежитель воздуха…

Так я думал, это средство, чтобы унитаз мыть.

Поняв, что уличать дальше бесполезно и что пойманный товарищ стоит на своём твёрдо, первый докладчик пошёл ко второму, который поматёрее будет и боссом величается. Босс – это наша мама!

Пришёл босс и устроил разгон. Курил. Точно курил. Ах ты, такойсякой!

– Я ему, как дура, подарочки да подарочки, а он опять курит. Сейчас всё заберу обратно и отдам другому.

– Да не надо мне твоих подарочков! Я их и не просил!

– Ага, не просил. Говорит мне так скромненько: «Там в бане все чай пьют, пиво, а у меня даже термоса нет». Нате – термосок! Говорит: «А в бане все мужики в шапочках сидят, а я без шапочки». На тебе шапочку, и даже варежки в придачу! А ещё говорит, что голым неудобно потом чай-то пить с мужиками, юбочку бы или полотенце на торс. На тебе и юбочку! Не просит он всё!!! Намекает только, дурилка картонная! Вчера, значит, пришёл из бани весь такой чистый, блестящий, довольный, как новый рубль, и давай мне байки рассказывать. Раньше баня другая была, приходилось со своим тазом ходить, брезговал даже садиться там попой, потому что и бомжик мог прийти помыться. Баня-то общественная, чай, не сауна. А сейчас контингент другой, про рыбалку да охоту все рассказывают. А батя наш уши-то и греет свои. Не рыбак и не охотник, а интересно же.

Тут подключаюсь я.

– А что рассказывал-то интересного из вчерашнего? Мама временно переключается с курилки на пересказ рыбацких баек:

– Ну, мужики тут ездят на Обское море, прорубь делают и рыбу ловят. Холодно, так домики сделали маленькие из плёнки. Но всё равно холодно. Тут приехал новый мужик на старом-престаром «Запорожце». И как в нём засел! Час, два, три не выходит из машины. Вроде рыбу ловить приехал.

Мужики в Сибири сердобольные, подумали, может, случилось чего, и пошли к машине чужака. Он сам открыл дверцу, и все оторопели. Мужик сидел с удочкой в одном свитере в своём «Запорожце» с диковинной печкой и через небольшое отверстие в полу… ловил рыбу. Не подумайте ничего дурного. Окуней уже было полведра. Настоящих! И дырка в машине была настоящей! Вот оно что. Ух, ты, ёптель-моптель. Вот придумал-то, а! Мужики были в восторге, думаю, теперь на Обском море много появится стареньких машин с продырявленным днищем и печками-самоделками.

Я смеюсь. А мать продолжает:

– Пятьсот рублей вчера на баню, веник и пиво дала, а он вышел, наверное, оттуда и давай ещё и курить от счастья! Облапошил всех…

– А что ещё рассказывал?

– Да про бур какой-то японский. Купил мужик этот бур и три года материл япошек. Прорубь же буром делают. Так вот бур оказался толстый, прочный, но короткий для сибирского льда. Приходилось постоянно просить самодельный бур у соседних рыбаков, чтобы лунку углубить. После трёх лет бурения треклятым япошкой пошёл как-то к одному мужику попросить его бур, а заодно и поматериться на неправильный самурайский инструмент. А тот повертел бур, нажал на какую-то кнопку, и тот стал в три раза больше! Кнопку надо было нажать всего лишь.

Ржём. А вечером домашний босс говорит своему курилке:

Иди спать к себе в кабинет, я с обманщиком спать не буду.

Никуда я не пойду. Буду в своей спальне.

А я на ключ закрою. Будет тебе развод по-итальянски!

А почему по-итальянски? – влезаю я.

– Не знаю, почему. Говорят так в народе. Иди к себе, я сказала. Дверь уже закрыла. Всё! – настаивает мать на своём.

– А я дверь вышибу, – бубнит под нос отец.

Утром захожу на кухню. Сидят мои «итальянцы», едят макароны из одной сковородки. Видимо, это и есть развод по-итальянски. Вот оно что! – Пап, а расскажи что-нибудь смешное, я рассказ напишу, – подлизываюсь я.

Ладно, слушай! А сигаретку дашь?

Хм, а ты откуда знаешь, что она у меня есть?

В сумке видел, тоненькие такие.

А ты что там, шаришься, что ли?

Да нет, ручку искал!

Хитрый курилка! Ну ладно, дам, раз уже нашёл. Рассказывай!

 

Баба-невидимка

Есть у меня одна бабушка знакомая – Катерина. Чудная старушка. Энергичней и предприимчивей её я не видел на свете. Такой её, очевидно, сделала война и послевоенное лихолетье, когда надо было выживать не только самой, но и растить детей, тянуть внуков, держать в руках мужа. И только благодаря её невиданному трудолюбию, упорству и особому хитроумию она успешно справлялась со всеми делами.

До сих пор умудряется, невзирая на свой возраст, держать корову, поросят, кур и прочую живность в построенном ею доме недалеко от центра областного города. Не каждый ветеран войны и труда на такой подвиг способен. В ней, очевидно, сильна вера не в государство, которое с детства награждало её непосильными трудоднями, когда она девчонкой горбатилась в деревне, а затем в городе за мизерную зарплату, а в себя, в свои собственные силы и возможности.

Она никогда не позволяла себе расслабиться и содрогнуться перед выпавшими на её долю испытаниями. Я никогда не видел её плачущей, даже когда в лихие 90-е она потеряла единственного сына. Он покончил с собой из-за безденежья, вызванного годовой невыплатой зарплаты. А её дочь развелась с мужем, который тоже сломался, пил по-чёрному и не платил никаких алиментов.

Бабка взяла на себя все заботы по содержанию и воспитанию своих пятерых внуков. Ради них она по-прежнему держала корову и другое хозяйство, ради них могла пойти на хищение государственной и частной собственности, используя при этом свой нехитрый, но действенный «криминальный талант». Вот лишь некоторые подвиги, которые она совершала.

Возведённый ею дом находился недалеко от полей большого частного питомника бывшего опытного хозяйства обанкротившегося сельскохозяйственного НИИ, где в советский период выводили новые сорта зерновых и других культур. Затем все земли и здания были приватизированы предприимчивыми «новыми русскими», которые стали выращивать различные саженцы, ягоды, овощи и прочие доходные растения. Бабка, не будь дурой, это дело пронюхала и стала разрабатывать план обезжиривания процветающего частного землевладения.

Поля охраняли крепкие парни, одетые в чёрную униформу, злые натренированные псы и высокий железный забор. С забором не худенькая, но юркая бабка успешно справилась при помощи отгибания железных прутьев принесённым с собой ломиком, для собак припасла гостинцев в виде косточек, купленных за бесценок с мясного рынка, ну, а охранников сама ночь помогала обманывать.

В ночь бабка уходила с лопатой и мешком. Под утро, усталая, но довольная, она приходила «с дела». Саженцы были добыты, уж не знаю, за каким таким делом они ей были нужны. Очевидно, продавала их дачникам. А вырученные деньги шли на внуков. Но совесть её всегда была чиста, адреналин бил в голову, и бабка чувствовала себя молодой, как в те военные и послевоенные годы, когда она ночами тайно срезала колоски для того, чтобы накормить своих многочисленных младших братьев и сестёр.

Её непутёвый дед Василий, пасущий по указанию своей бабки корову недалеко от питомника, не раз был допрошен с пристрастием неудачливыми охранниками:

Дед, а дед, а ты не слыхал о бабе такой – невидимке? Каждую ночь повадилась в поле ходить, саженцы воровать. Собаки за ней побегут, залают и, странное дело, исчезнут! Ни собак, ни бабы! А саженцев – нет! Чертовщина какая-то, ей-богу!

Нет, не видал такого чуда! – делал удивлённое лицо дед и лихо затягивался папироской.

А сам думал: «Ну, моя Катька даёт, баба-невидимка… Хех». Улыбался, и глаз его хитро загорался вспыхнувшим угольком, храня общую тайну.

 

Кирпичное дело

Послала как-то бабка деда Василия за кирпичами на соседнюю стройку. Мол, договорись-ка. Дед приходит и кричит на всю стройку:

– Ребятки! А где тут у вас можно кирпичиков бы по дешёвке прикупить?

– Ты что, дед, такое удумал? Тут нельзя, конечно, – отвечают строители, оглядываясь на прораба.

Ну, нельзя, так нельзя, – понурился дед и пошёл домой. Дома бабка набросилась на него:

Ах ты, окаянный, а ты как спросил-то?

Да так и спросил. Мол, как бы у вас тут прикупить со стройки-то.

– Дурак ты окаянный, ну, ей-богу, житья никакого с тобой нет. Ни украсть, ни покараулить! Самой хоть иди!

Поздно вечером бабка Катерина с бутылкой своей водки под мышкой пошла на стройку. На стройке никого уже не было, кроме сторожа. Бабка объяснила, что так, мол, и так, надо позарез всего два десятка кирпичей на ремонт печи в бане. Сторож, откупорив бабкин самогон, сразу захмелел и благосклонно разрешил воспользоваться его добротой. А дед с бабкой за ночь сумели кирпичей на целую баню натаскать. Вот она, бабкина тактика – самая надёжная. А главное – верная!

 

Ягода клубника

То, что бабка жила через забор со знакомыми с детства аграрными угодьями, ей всегда не давало покоя. Саженцы от бабки и её компании были уже у всех её родственников, яблочное и другое варенье ели все, дружно нахваливая «воровские» бабкины таланты. Один из таких талантов был связан с клубникой, которая созревала на буржуйских полях. Этого бабка пропустить никак не могла.

Разговор о предстоящем сборе она случайно подслушала у бригадиров. В голове её моментально созрел гениально простой план. Бабка сходила в магазин, купила себе белый халат, как у женщин, собирающих ягоды на частных плантациях, и через знакомую только ей дырку в заборе с ведром наперевес шагнула в «коллектив». Стоял яркий солнечный день, и спелые красные клубничины сами просились в бабкино ведро. Бабка ела сладкую ягоду и наслаждалась своей смекалкой. Как-то незаметно пришло время окончания работ. И тут бабку окликнул охранник:

А вы, собственно, откуда?

Я?

Да, вы, сударыня.

Так я тут… хм… ягоду собираю.

Ну, это я вижу… что собираете.

А что такое?

Да просто ваши-то все давно ушли… работницы.

Да, ушли? Ой, а я заработалась совсем. Ну, надо же… – и бабка виртуозно завиляла задом с полным ведром ягоды.

Ой, а куда же вы? – закричал ошарашенный охранник, увидев бабку, убегающую в совершенно другом направлении.

Куда-куда? На кудыкину гору! – засмеялась чисто по-женски, кокетливым молодым смешком, бабка Катерина.

 

Яблоки во рву

Собрала бабка «на дело» команду из трёх человек: себя, тётки Людки и деда своего Василия. Дело было «яблочное»: напромышлять на известном уже частном поле яблок. Собрались, взяли каждый по два ведра, мешок из-под картошки на всякий случай и пошли. Яблок набрали по два ведра на каждого, но было мало. Решили деда нагрузить мешком в придачу. Не может же русский человек уйти с поля, так сказать, налегке, надо с поля ползти, да и груз припереть с хату размером, чтобы на весь свой оставшийся век хватило.

Всё бы ничего, но поле разделял ров, специально сделанный от нападения ежей и воров. Яблоки-то, чай, любят все. И ежи лесные, и люди озорные и вороватые. Деда угораздило туда попасть, в ров-то тот, мешок с яблоками его перевесил. Людка с бабкой давай тягать деда изо рва. Слышат – собаки лают и бегут охранники.

– Хрен с тобой, чёрт ты белоглазый (так бабка зовёт деда за белую голову и голубые глаза)! Давай яблоки хоть сюда! А сам там оставайся, если тебе там так нравится! И живи там теперь!

Перспектива жить во рву деду Василию не понравилась, дед мобилизовал все силы и рванул изо рва! Мешок взял с собой, а то бы бабка не пустила в хату. Без мешка-то нельзя.

 

Месть

Отомстил дед бабке за все её придирки и вечное ворчание. Пошли они как-то резать свою годовалую свинью. Поймали её, нещадно визжащую и остро чувствующую свою кончину. И дед сказал:

– Держи её, бабка. Я нож забыл. Сейчас сбегаю. Крепко только держи, не упусти!

Бабка держала свинью пять, пятнадцать, тридцать минут… На сороковой минуте бабка, уже изнемогая и матерясь, отпустила обречённую и помчалась в хату. Деда там не обнаружилось. Ох, и напугалась она. Куда исчез её старый хрыч? Что с ним случилось? Обежала весь двор, как угорелая, про свинью уже забыла и про все дедовские грехи. Даже всплакнула. И тут до неё стало доходить: что-то она не посмотрела в первую очередь… И бабка рванула в погреб!

В погребе, конечно, сидел её драгоценный белоглазый и спокойно, с наслаждением переливал из большой фляги для воды самогон-первач к себе в бутылки, заранее им заготовленные. Думал, сейчас, пока бабка свинью держит, он их в свою потайную заначку и затарит. Да вот пробу стал снимать и по ходу увлекательнейшего дела и забыл обо всём на свете.

– Ах ты, гад такой… – набросилась бабка с кулаками на деда. Но тому уже было хорошо, и ничто не могло ему испортить состояние наступившей эйфории…

– Клёво, пап, спасибо!

Папа взял заслуженную сигаретку и пошёл на балкон покурить. Смотрю так на него сзади и думаю, какой он у меня всё-таки красивый. Большой такой, как глыба, но обезжиренный, не как эти все пузатые пивные тараканчики.

А хочешь, я тебе об одном воспитательном моменте расскажу?

Да занудно, поди?

Ну, раз занудно, то не буду, – обиделся папа.

Ну, пап, расскажи, может, я зря так… Извини.

Ладно, расскажу, но тогда ты отдашь все свои сигаретки.

Да не мои они.

Отдашь?

Да! Этим начались наши следующие рассказы.

 

Как Макаренко

Я был полон сил и энергии. Мне было 40 лет. Красив, умён и силён. На моей книжной полке стояли томики известного педагога Макаренко, я верил в светлое будущее подрастающих поколений, в себя и свою удачу. Я был молодым и первым директором только что построенной школы, которую обожал. Она была новенькая, пахла свежими красками, известью и чем-то обнадёживающим.

Мы с неподдельным энтузиазмом сажали на пришкольном участке небольшие саженцы лип, елей, рябин, формировали из них аллеи, разбивали цветники, и мне верилось, что здесь вырастут прекрасные деревья. Ещё я думал, что так будет и с моими учениками. Но человеческая жизнь и судьба – штука непредсказуемая.

У меня пропал ученик. Плохой ученик. Неблагополучный. Второгодник-переросток. Опекаемый бабушкой. Таких не удаётся дотянуть даже до окончания 8 классов.

Сбежал и оставил записку: «Бабань, не беспокойся. Я в бегах, вернусь через две недели».

Бабка обратилась в школу, ко мне, с просьбой помочь найти её непутёвого единственного внука, кровиночку беспокойную. Я отправил на поиски людей, сделал запросы в районную милицию, инспекцию по делам несовершеннолетних и другие инстанции. Парня искали долгие 10 дней. Бабка оплакивала уже потерянного авантюрного внука, вытирала краем фартука горькие слёзы одиночества и безнадёжности. Единственная дочь померла от слишком развесёлой хмельной жизни. Сгорела, как бабочка. Остался внучок. Растила его бабка одна, холила, лелеяла и прощала злобный волчий характер, потому что жалела – без матки и отца же растёт.

Через две недели на городских дачах был обнаружен пацан с шайкой-лейкой других подобных себе дружков – одиноких волчат. Все они были из неблагополучных семей, жили на дачах, разоряли чужие погреба, пили, курили и чувствовали себя наконец-то хозяевами жизни.

Парня мне доставили сразу после его обнаружения. Я сидел в своём кабинете напротив двери, когда увидел злые и голодные глаза моего волчонка. Попросил закрыть дверь. Учитель-военрук, который привёл мне пацана, захлопнул её. Пацан стоял и ждал от меня очередных воспитательных тирад, которые были ему как слону дробина. Я это отлично понимал, но не знал, как всё-таки на него воздействовать. Тут мне пришла в голову одна ценная, но опасная мысль. И я, недолго думая, подбежал к двери и ключом закрыл входной замок! Пацан напрягся. Он был в ловушке!

Я развернул его спиной, быстро стянул с себя ремень и так же резко пригнул его голову к своему письменному столу.

– Что ты делаешь?! – взревел пацан после того, как получил первый удар по известному мягкому месту.

– Это тебе от бабки, от матери, от отца, а это за меня! – был мой последний взмах. Пацан от бессилия и злости, размазывая сопли и слёзы по грязному лицу, истерил. Орал, что ненавидит меня, что будет жаловаться, что я не имею права!

– И ещё. С завтрашнего дня… Слышишь, тебе говорю?! Помогаешь бабке во всём, не пропускаешь школу и ведёшь себя прилично. За это я тебе обещаю аттестат о неполном среднем образовании. И помогу устроиться в хорошее ПТУ, где ты получишь профессию. Если ещё выкинешь что-нибудь, выпорю нещадно и исключу из школы! – сказав это, я выпихнул его за дверь.

Да, я был жесток, да, я рисковал. Но я поступил так, как подсказывали мои педагогическое чутьё и отцовские чувства.

На следующий день пацан появился в школе, это был хороший знак. Он пытался не показываться мне на глаза, я тоже не особо хотел его видеть. Через неделю пришла бабка и спросила, что я сделал с её внуком. Честно говоря, я напрягся. Бабка сказала, что пацана как подменили, что он ей во всём помогает и вообще теперь в доме тишь да гладь, да божья благодать. Учителя тоже перестали на него жаловаться.

Я ничего не ответил на бабкин вопрос.

Прошло 20 лет с тех пор, я давно не работаю в той школе, но почему-то вдруг вспомнился этот эпизод из моей жизни, и захотелось узнать: как он теперь, этот пацан? Как сложилась его судьба? Но как-то всё забываю об этом спросить…

 

Мать и дочь

Около деревни, как назло, находилась воинская часть с молодыми солдатами-срочниками. Туда повадились мои бывшие выпускницыдесятиклассницы к парням бегать. Хоть метлой их выгоняй оттуда. Я был в то время не только директором школы, но и секретарём местной партийной организации и, следовательно, отвечал за всё, в том числе и за морально-нравственное состояние своих бывших воспитанниц. Обратилось ко мне командование части: «Три ваши барышни в окна по верёвкам лазят к солдатам каждую ночь. Повлияйте на них как-нибудь. Ну, управы на них нет никакой!»

Я вынужден был реагировать. Вызвал девиц, похожих на весенних драных кошек, для соответствующей беседы. Все они были из неблагополучных семей безнадёжных алкашей и уже в школе не отличались высокой нравственностью. Постыдил их, как мог, и для острастки попросил ещё сельский женсовет провести с ними необходимую профилактическую работу. На заседание женсовета явилась добрая половина женщин посёлка и устроила такую мощную обструкцию гулящим девкам, что мне их стало даже жалко. По-видимому, многие из обличающих таким образом, и не без оснований, старались обезопасить от них своих мужиков.

После этой профилактики две девицы успокоились, а одна – Вера – вдруг пропала. Совсем. Стали её искать, но безуспешно. Через некоторое время кто-то из деревенских сказал, что вроде как на близлежащей станции её сбило поездом на переезде, когда она к солдатикам бежала, и что труп её очень изуродован. Об этом сообщили матери, которая тотчас выехала и сразу «опознала» свою блудную дочь. Убитая горем родительница быстро обежала всю деревню и собрала на гроб и похороны необходимые деньги. Заодно запаслась водкой сразу на девять и сорок дней, поскольку в стране был сухой закон и водку выдавали по разрешению только в чрезвычайных ситуациях: на свадьбу, похороны и так далее.

Выпросив у директора совхоза грузовик, она сгоняла в город, привезла гроб и всё, что положено в таких случаях для погребения. После этого стала горе водкой заливать и ждать, когда привезут из морга её непутёвую и несчастную дочь, чтобы достойно её захоронить. Каково же было потрясение для неё и всех сельских обитателей, когда на военном уазике вместо трупа привезли живую и невредимую дочь.

Она, оказывается, почти неделю жила у какого-то прапорщика из той же воинской части, и он даже обещал, по её словам, на ней жениться. На другой день вся деревня обозревала, как две кумушки, мать и дочь, пьяные в стельку, тащили гроб продавать обратно в город. Случилось недоразумение. Под поезд попала другая, чужая. А наша девка-то просто была очень любвеобильной! Вот и сгинула в никуда на неопределённое время. Что с ней поделаешь? Весна, любовь, гормон…

 

Друганы

Васька с Борькой были не разлей вода. На деревне их знали как злостных алкоголиков, потомственных тунеядцев и друганов, каких свет не видывал. Всё на двоих делили: бутылку, случайную бабу, шмат сала и прочее. Ругались часто, материли друг друга так, что вся деревня на ушах стояла, но скучали друг без друга, как не скучают даже страстные любовники.

Вот как-то раз Васька спросил у Борьки, какой он веры. Как-то раньше эту тему они не поднимали. Видимо, дошла очередь и до религии.

Мусульманин, – ответил Борька.

А что ты сало-то жрёшь со мной?

Так не в сале же дело, друг…

А в чём?

Гы… – заржал Борька. – В свистке!

В каком это свистке? – аж протрезвел Васька.

Ну, в этом самом… – и Борян потрогал себя за ширинку.

Покажи, – заворожёнными глазами поглядел Васька на Борьку. И Борька показал свой «свисток».

– Обрезание – вот что у нас самое главное в религии! – поднял палец вверх мусульманин.

– Вот оно что, друг… Слушай, Борька, раз мы с тобой такие друганы, мы и религии должны быть одной. Ты обрезанный уже, тебе не пришьёшь обратно, чтобы в христианство моё вдариться. Давай тогда ты мне обрезание сам сделаешь!

Ого! А если не получится?

Получится, друг, доверяю…

Они пошли, взяли ещё спирта для храбрости и острый Борькин топор, который был поправлен оселком для верности.

– Ну, давай, друг! – и Васька мужественно подставил своё достоинство на свежеотпиленную чурку.

Обрезание прошло успешно, никто не умер, все остались живы, только теперь за утерю полчлена Борька Ваську поит всегда на свои. Зато мусульмане теперь оба… Друганы!

Пап, а была у тебя мечта?

Конечно. Их много было.

А воплощённая?

Да, и не одна.

Рассказывай!

 

Воплощённая мечта

Шёл 1985 год. Начало горбачёвской перестройки. Страна жила новыми ожиданиями и надеждами. Даже в самой партии наметились неожиданные перемены. Шло омоложение партийной номенклатуры, это означало, что в стране хотели видеть среди партийных лидеров молодые лица, не отягощённые брежневским и сталинским прошлым. Я, как молодой коммунист, оказался в их числе и был рекомендован секретарём партийного комитета в один из больших и проблемных сибирских совхозов. Вместе с вновь назначенным молодым директором совхоза мне предстояло проводить политику подъёма сельского хозяйства путём воплощения нового партийного лозунга – «Ускорение и перестройка!».

Пока я бегал по посёлку в поисках ключей от новой квартиры, моя молодая жена с двумя дочерьми стояла во дворе дома, а за ними наблюдали несколько пар глаз из соседских окон. Но никто не предложил зайти. Стоял ноябрь, дул холодный ветер со снегом. Одна из дочек была грудным ребёнком. Позднее я узнал, что такое несвойственное сельским жителям недобрососедство было вызвано тем, что на мой пост и директорский и соответствующие им служебные квартиры претендовали как раз лица из соседних домов.

Но их карьерные планы и будущие амбициозные устремления были нарушены. Группа специалистов и рабочих совхоза написала в райком заявление, где выразила своё несогласие работать под их началом. Райком вынужден был решать кадровый вопрос в духе того времени. На место бывшего директора-пьяницы и скомпрометировавшего себя кэгэбышными замашками партийного лидера назначили не местных, уже намеченных райкомом самовыдвиженцев, а людей со стороны, иначе говоря, «варягов». Каковыми оказались я и директор совхоза.

Мне наконец-то нашли ключи, а вместе с ними выдали патроны для лампочек и розетки, что несколько меня озадачило. Оказалось, что бывший жилец, секретарь парткома, от обиды увёз их с собой на новое место работы и жительства. Это должно было уже намекнуть мне о предстоящем нелёгком существовании на новом месте.

Человек, который быстро помог мне установить все электрические принадлежности, оказался местным инженером-энергетиком. Он мне сразу понравился. Это был моложавый худощавый мужчина лет 50, от которого исходила какая-то особая природная энергетика, притягивающая к себе. За страсть к техническим новшествам, мастерство и изобретательность его прозвали «местным Кулибиным». Я почему-то для себя сразу решил, что он шукшинский человек-чудик.

Шефы софхоза, заводчане, оценив по достоинству его деловые и человеческие качества, не раз вербовали его работать инженером на ведущие предприятия областного города, предлагали высокую должность, благоустроенную квартиру, хорошую зарплату. Но он остался верен родному сельскому хозяйству со всей его неустроенностью и заброшенностью, прозванному каким-то правительственным остряком-недоумком «чёрной дырой» в народном хозяйстве.

Однажды летом он пришёл ко мне с неожиданным предложением сделать в посёлке пруд, мотивируя это тем, что в нём нет места для отдыха трудящихся и купания детей. Есть только речка Пашинка, где воды по колено. Но можно перегородить дамбой речушку в определённом месте, выкопать котлован, облагородить его, и будет народный пруд. Дети будут купаться, мужики ловить рыбу, весь посёлок будет отдыхать и радоваться. Разве не счастье?

Он даже принёс с собой уже готовый проект дамбы и пруда, выполненный с соблюдением всех гидротехнических тонкостей, в которых я, конечно, не разбирался. Но я его внимательно выслушал, а затем спросил:

– А почему вы ко мне-то обратились?

Ну, дак, работа же на общественных началах! Люди нужны! Надо привлекать население, найти технику, строительные материалы, а главное – нужна поддержка со стороны начальства.

Надо этот проект сначала показать специалистам, вдруг нарушим экологию, затопим посёлок и вызовем другие неприятности?

Можно и показать, только я не знаю, к кому обратиться, да и некогда мне, работ много.

– Эту миссию, с вашего согласия, я возьму на себя. А там посмотрим.

Не скрою, что этот проект с самого начала меня увлёк. Мне было 30 лет, и я был ещё романтиком, полным безудержного оптимизма и готовности сделать что-то полезное и доброе для народа.

Поехал я сам в строительный институт, благо у меня там работал преподавателем мой университетский товарищ. Он свёл меня с доцентом-гидротехником, которому я показал чертежи и расчёты нашего будущего гидротехнического сооружения. Последний внимательно изучил их, одобрил и даже с удивлением отметил, что не ожидал такого высокого технического уровня у сельского инженера. Так и было получено «неофициальное» добро на реализацию этого проекта. Мечты, а тем более полезные для всех, должны сбываться!

Вдохновлённый полученной экспертной оценкой, я рванул к директору совхоза. Он, будучи молодым и не отягощённым ещё руководящим куражом и формализмом, поддержал уже нашу совместную безумную идею, обещал выделить трактор, бульдозер, кран. «Ну, а уж людей, – сказал, – сами наберёте в нерабочее время, на то ты и комиссар».

Нам повезло. Обстановка в стране в первые годы перестройки, как я уже говорил, была обнадёживающей. Все жили ожиданием от нового лидера страны хороших перемен и мудрых решений по выводу её из кризиса. Во всём наблюдался подъём, последний всплеск народного энтузиазма. Добровольцев возводить дамбу и пруд на мирских началах нашлось немало. Трудились после окончания рабочего дня и в редкие выходные. Участвовали в строительстве и стар и млад. Два лета длилась упорная работа. В первый год расчищали территорию от накопившегося мусора и растущего в изобилии тальника, бульдозером и вручную копали котлован. Речку пустили по другому руслу. Поскольку новое русло было ненадёжным и могло затопить посёлок, по моей просьбе ветераны-коммунисты дежурили у мощного насоса круглосуточно.

Не обошлось и без происшествий. Молодой и неопытный водитель автокрана умудрился завалить его набок и повредить стрелу, что вызвало большой гнев главного инженера совхоза, который обвинил нас в преступной халатности и «детских затеях». Один из деревенских активистов-депутатов сельского совета и мой сосед, несостоявшийся директор совхоза, написали на нас сразу две жалобы: одну в райком, другую в управление лесного хозяйства, где нас обвиняли в самоуправстве, самовольной вырубке леса и вообще в нарушении природного баланса.

Жалобы имели реальное основание. В центре будущего пруда стояла большая сосна, которая была обречена на гибель предстоящим затоплением. Поскольку сосновый бор был в ведомстве Гослесфонда, то требовалось специальное разрешение на её вырубку. Мы же спилили сосну без всякого согласования. На следующий день прибыла комиссия из города «казнить» нас за самоуправство, затем меня вызвали в райком и уже там потребовали объяснений.

Мне пришлось долго и нудно доказывать, что одна сосна не может нарушить состояние природы, что мы посадим немало деревьев по берегам пруда и что инициатива возведения пруда исходила от народа, а народ надо уважать и направлять на общественно-полезные дела, повышать его трудовую и политическую активность, как велит наша партия. В общем, отбивался как мог, умело используя перестроечную партийную фразеологию в свою защиту, и сумел выйти «сухим из пруда».

На второе лето мы столкнулись с трудностями возведения самой дамбы. Рельеф был сложный, в грунте оказался «плывун», до материка нужно было пройти непредвиденных целых три метра. Срочно нужен был большой экскаватор, которого в совхозе не было. Объехав с нашим Кулибиным многие организации города, мы едва смогли выпросить экскаватор в одном из управлений на три дня. Но должны были его сами транспортировать в совхоз.

С немалым трудом нашли и тягач, который из-за невысокой мощности с большой натугой и угрозой для транспортных средств протащил наш землерой через весь областной центр к месту народной стройки. Экскаваторщик, молодой славный парень, сумел по достоинству оценить наш несизифов труд и успешно справился с поставленной задачей в намеченный срок.

Помимо расчёта за проделанную работу, мы обещали дать ему морковь и капусту, выращенную на совхозных плантациях. Но так получилось, что уборка урожая уже завершилась и на складе не осталось ничего из овощей. Всё было поглощено овощными базами ненасытного миллионного города, а часть урожая даже ушла за границу – в Монголию. Но агроном сказал нам, что на поле при желании можно найти кочаны неубранной капусты и невыкопанную морковь.

Мы не отважились ехать днём на поиски того, что нам было нужно, потому что, как вы уже поняли, недоброжелателей было немало. Поздним вечером, при свете фар инженерского «каблучка», мы с большим трудом нашли десяток кочанов капусты и накопали ведро моркови. Довольные своей добычей, честно рассчитались с экскаваторщиком и отправили его домой.

Открытие пруда состоялось весной следующего года. Не скрою, что у меня были немалые опасения, всё ли мы правильно сделали и не натворит ли бед Пашинка, которая весной при разливе становится неуправляемой. В назначенное время, по команде нашего генерального конструктора, из обходного русла в котлован хлынула вода. Быстро наполнив его, она устремилась к возведённой немалым трудом дамбе. Дойдя до нужной отметки, избыток воды устремился через пять метров диаметра труб, регулируемый специально выполненными задвижками.

Наша мечта воплотилась в реальность. Население всего посёлка потянулось на наш пруд! Это был настоящий большой праздник. Пруд сразу получил название Лузинский по фамилии его главного инициатора, талантливого инженера и скромного, прекрасного человека.

В последующее рыночное десятилетие пруд едва не прекратил своё существование. В конце 90-х годов, когда совхоз стал банкротом, а его активы были скуплены за бесценок народившимися энергичными бизнесменами, местные предприимчивые дельцы решили извлечь выгоду из бесхозного водоёма. Поскольку сдать в аренду его не удалось, то решили поживиться рыбой, завезённой нами в первый же год из областного питомника. Они вырвали с помощью трактора и троса задвижки в дамбе и собрали со дна котлована несколько мешков окуней, карасей, чебаков и другой рыбной живости.

Не сдерживаемая ничем вода быстро ушла из водохранилища. Пруд прекратил своё существование. По его огромному руслу протекал лишь небольшой ручей. Утрата пруда, ставшего любимым местом отдыха сельчан, не осталась без внимания. Вскоре к нашему «Кулибину», давно уже пенсионеру, выдвинулась большая делегация с просьбой оказать помощь в возрождении пруда. На что «генеральный конструктор» ответил:

– Пока не найдёте этих вредителей и не заставите их всё восстановить, я помогать не буду!

«Вредители» были найдены, и под руководством Кулибина-Лузина пруд был восстановлен. Котлован снова наполнился водой. А жизнь страны, как и пруда, с трудом возвращалась хоть и не в прежнее, но в более спокойное русло.

– Пап, а расскажи про друга. Становится грустно, и мы оба понимаем, про кого идёт речь.

– Про друга можно говорить бесконечно. Это был настоящий учёный и настоящий дружище. Человечище! Он сам написал о себе книгу и отдал её перед смертью мне. Я издам её, когда наступит время.

Пап! Давай хоть что-нибудь напишем о нём, а?

Пиши… Но сначала о его матери и его детстве.

 

Надежда и её сын

У моего покойного друга, профессора, доктора наук, почти академика, была очень неординарная мать. Я знал, что она одна воспитала его. Со стороны она казалась не просто чудной, а даже как будто немного не в себе. Она приезжала к уже взрослому сыну с чемоданом консервов и кульком денег. Деньги сначала оставляла, но узнав, что они идут не по назначению, говорила: «Я приеду и куплю сама то, что вам сейчас действительно необходимо». И шла покупать!

Искренне считала, что на сигареты и кофе деньги тратить ну просто бесчеловечно. Изучила весь большой город, где пустые бутылки принимают, где что продают дешевле. Сколько она пересдавала этой пустой тары, знает лишь её хозяйственная сумка. А потом стала спрашивать: «А что у вас из одежды ненужного?» И продавала на рынке вышедший из моды ширпотреб. Вырученные деньги отдавала опять сыну и своим внукам.

Я знал, что она пережила блокаду Ленинграда благодаря молодости и особой выносливости, и это, очевидно, отразилось на её характере. Бережливость, доведённая до абсурда, экономность во всём и стремление насобирать копеечек в кучку и отдать сыну, который уже был известным учёным и достаточно обеспеченным человеком. Когда она ехала в гости к сыну, в другой город, то никогда не брала постельное бельё в поезде, сидела всю ночь, смотрела в темноту и разглядывала огни проезжающих станций. В гостях у сына не садилась за стол со всеми и потом одна доедала с тарелок.

– Ну, мама! – ругался сын. – Зачем ты это делаешь? Ведь мы же уже не бедные!

Но мать не могла ответить на этот вопрос и просила, чтобы ей не разбирали постель в гостиной. Предпочитала ночевать на кухне, заявляя всегда:

– Я тут, на диванчике, а прикроюсь своей шалью.

Шёл 1992 год. Тогда очень многие люди потеряли деньги: все банки стали банкротами, вклады сгорели. Бабка атаковала банк, где лежали её сбережения, пусть и не все. Объяснять ей что-либо – что все так пострадали, что руководство банков не виновато, – было бесполезно. Пять дней и ночей бабушка сидела на крыльце банка. Ночью одиноко, как кукушка, сидела тихо-тихо, а с утра начинала материть на чём свет стоит «ворюг проклятых». Банковская структура после пяти дней бабкиной осады не выдержала и сдалась, было выдано особое предписание отдать настойчивой особе все её деньги. Вероятно, это был беспрецедентный, уникальный случай в российской финансовой практике.

Бабки уже нет, но в её трусах и чулках ходит до сих пор невестка. Всё было припасено впрок на целый век.

Однажды я спросил Димку, почему всё же она такая. И вообще, мне было интересно узнать, каким он, Димка, был маленьким и как жил.

Димка сидел в кресле, играл со мной в шахматы. Под коньячок и трубку немного поведал мне о своей жизни с матерью:

«Родился я в городе О., который в 40–50-е годы был, как и все сибирские города, деревянным. Только в центре стояли каменные здания, со всех сторон увешанные табличками разных учреждений. А по окраинам разбегались многочисленные, до двух десятков, линии-улицы – различные Северные, Лагерные, Восточные и так далее. На одной из таких улиц я и жил. Называлась она Первой линией и была обсажена с двух сторон широким строем тополей, акаций и клёнов, окружённых заросшими травой канавами, в которых летом можно было спрятаться и играть в „немцев“. Асфальтирована была только сама дорога, а тротуары – лишь кое-где. Местами были ещё деревянные мостки.

Эта улица была нашим миром, нашей территорией. Помню наши двор и дом, с которыми мне повезло. Когда-то мой дед выстроил большой рубленый дом, где даже когда-то была ванная, а также три больших комнаты и кухня. Участок был отхвачен по-сибирски высоко: мне он до сих пор представляется каким-то континентом, где невозможно увидеть его край. Тем более что на участке вокруг дома росло много деревьев и кустарников, а от улицы он был отгорожен высоким дощатым забором выше человеческого роста. И чудо – никакие революции не докатывались до О. Какие бы кампании „уплотнения“ буржуев ни проходили, наша бабка как-то сумела сохранить за своей семьёй весь этот дом со всем усадебным участком!

Как учёный, занимающийся уже 25 лет сибирской урбанистикой, я понимаю всю неуклюжесть и допотопность деревянного облика сибирских городов. Но, в сравнении с сегодняшними безликими и однотипными бетонными громадинами, города Сибири в прошлом были гораздо более индивидуальны и по-человечески теплы! Особенно для нас, мальчишек того времени.

Целый день летом бегаешь по улице, и только изредка забежишь домой, чтобы схватить кусок чёрного хлеба и соли в ладошку, и затем ныряешь в заросли огорода. Вот прямо перед тобой спрятались в листьях огурцы, вот краснеет боком круглый помидор, вот торчит из земли редиска, а прямо тут поднялся лук. Ну что ещё надо! Солнце жарит, в небе ни облачка. Школа рядом, на углу, через дорогу – пугающее, громадное, трёхэтажное каменное здание.

Жили мы бедно. Маме моей, младшей дочери в семье, не удалось получить какого-то солидного образования: окончив в начале войны курсы учительниц начального обучения, она поехала работать в один из пригородных совхозов, где и познакомилась с моим отцом, который якобы работал там директором. Отсюда я и пошёл…

Мама была молоденькой девчонкой. А у отца то ли была уже семья, то ли он не захотел связывать себя с мамой, но, в общем, через некоторое время она взяла меня и приехала обратно домой, к бабке. Вспоминая свою жизнь, удивляюсь тому, сколько мытарств и невзгод выпало на долю моей мамы. Не успев получить приличного образования, она всю жизнь работала на чёрных и тяжёлых работах: техничкой, санитаркой, даже грузчиком в хлебном магазине и так далее. Не раз пыталась устроить свою женскую судьбу, и всё ей как-то не везло. Всё время в заботах о лишнем рубле, всё лишь бы прокормить меня и дать мне приличное образование. Отсюда экономия во всём.

Будучи младшей дочерью и сестрой в большой семье, она всё время была вынуждена подтирать чужие носы, донашивать чужие платья и подчинять себя другим. Это всегда тяжело действует на человека. Но что в ней было удивительно и что, по всей видимости, передалось и мне, так это чувство оптимизма, желание бороться, несмотря ни на что и даже назло всем, и вера в себя как главного гаранта своего существования. И потом, как я сейчас понимаю, меня сформировало то время, которое было каким-то удивительно цельным, не треснутым, как спелое, красное круглое яблоко.

И враньё, что, мол, даже дети в то время в ужасе ночью замирали, когда слышали шум автомашины. Я спал по-детски крепко, и только сейчас смутно вспоминаю те молчаливые паузы, которые возникали за столом, когда кто-нибудь из взрослых ронял какое-то имя. Обыкновенные люди той эпохи обладали удивительным умением жить в двух измерениях и не разрываться душевно на части.

В семь лет мама меня увезла в Ленинград, где жила одна из её старших сестёр, имевшая хорошую по тем временам квартиру и мужа – полковника-архитектора. Грубо говоря, нужна была прислуга, которая могла бы ухаживать за всей семьёй и глядеть за их сыном – моим старшим двоюродным братом Димкой, в честь которого я и назван. В старом бабкином доме для моей матери и меня отдельной комнаты не было, а здесь тётя Люся и дядя Миша отнеслись к нам хорошо и выделили маленькую комнатку, где в „буржуйские“ времена жила прислуга. По праздникам дядя Миша брал меня с собой на Дворцовую площадь. Я усаживался на его плечи и смотрел на яркие колонны демонстраций.

Дом наш ленинградский, построенный буквой „П“, стоял на трёх улицах: набережной Робеспьера, улице Чернышевского и улице Войнова. Далее по улице Войнова, ближе к Литейному проспекту, стояло громадное, какое-то глухое здание КБГ: даже мы, мальчишки, проходя мимо него, всегда как-то приглушали голоса. Не то что боялись, а просто как-то считалось предосудительным вести себя слишком громко и свободно рядом с этим зданием. Помню притихшее утро, когда мама, вся в слезах, собрала меня в школу и я, так ничего и не поняв, вышел за двери.

В класс в те времена мы, второклашки, первоклашки, не заходили сами по себе. Каждый класс дожидался всех внизу, в вестибюле. Затем, взявшись за руки, мы поднимались на второй этаж, где была наша классная комната. И вот, поднявшись наверх, мы увидели большой портрет Сталина во весь рост с неизменной трубкой в руке. Портрет был обтянут чёрной материей. А рядом с ним стояла моя первая учительница Надежда Васильевна, у которой, как помнится, кто-то из родных пострадал в кровавой сталинской мясорубке.

Не буду драматизировать события, но даже мы, малыши, почувствовали огромное взрослое горе. Никто в этот день не капризничал, не бегал на переменах. Все очень серьёзно сидели на уроках, стараясь всё запомнить, усвоить, выучить, потому что наша учительница перед этим сказала: „Давайте, дети, поклянёмся товарищу Сталину, что мы будем хорошо учиться, чтобы вырасти настоящими сталинцами“.

Я с глубокой радостью всегда вспоминаю своё детство и мальчишескую юность в Ленинграде. Они были красивыми и безоблачными. Многие, кому довелось прожить ребёнком в Ленинграде той поры, всегда при этом вспоминают Летний сад, Невский проспект, обязательно что-то красивое, интересное, умное, невольно как бы подчёркивая какую-то особую духовность и интеллигентность, которые навеяны этим городом. Я же не могу ничего такого вспомнить о своём детстве в Ленинграде: ведь я по-прежнему был сыном технички, „кухаркиным дитём“, меня не водили гулять в Эрмитаж и Летний сад.

Наша маленькая комнатка, кухня, гостиная, наш двор колодцем, забитый рядами дров, несколько соседних улиц – вот и весь мой пространный мир! Маме некогда было со мной ходить – помимо работы по дому, она подрабатывала то грузчиком, то техничкой, а я, по своей провинциальности, боялся большого города и далеко от дома не уходил. Праздниками для меня были редкие походы в кино, а самое главное – к нашим родственникам, особенно к дяде Лёше и тёте Гале, у которых на столе всегда были вкусные деликатесы.

Но именно оттуда я вынес свою нелюбовь к манной каше! Дело в том, что у них не было своих детей, и всю свою любовь они переносили на меня. Тётя Галя была из той породы людей, которые лучше знают, что нужно другим. И, когда мы приходили к ним, она начинала вокруг меня «кудахтать», приговаривая, какой я худенький и бледненький. Когда мы усаживались за стол, передо мной ставили большую тарелку с манной кашей, в которой посередине плавился большой кусок золотистого масла. Я, давясь, быстро съедал эту кашу.

Но моя быстрота принималась за любовь к этой каше, и мне приносили вторую порцию. Я с тоской смотрел на стол, за которым сидели люди и поглощали осетрину, икру, шпроты и прочие вкусные вещи. Но отказаться от каши – это значило смертельно обидеть тётю Галю, и я покорно принимался за вторую порцию.

В 13 лет я с мамой вернулся обратно в город О., в наш старый дом, который пообещали снести и дать всем нам новые благоустроенные квартиры. Мы с мамой были там прописаны и надеялись получить отдельную квартиру. Вообще в то время, в конце 50-х – начале 60-х годов, проживание даже в однокомнатной хрущёвке было признаком благополучия. Я стал ходить в свою старую школу, восстановил дружбу с ребятами со своей улицы. Но из этого периода и до 16 лет я мало что помню, за исключением двух эпизодов.

Мама в Ленинграде работала кладовщиком в военно-морском училище и сумела набрать для меня несколько списанных флотских брюк из грубого и прочного морского сукна. Брюки, конечно, были „клёшами“. Но на другие брюки у нас денег не было. И вот наступило 1 сентября, когда мой 9-й класс собирался на школьном дворе. Для большинства я был новенький, что само по себе неуютно, в придачу на дворе был уже 1961 год, когда брюки-дудочки, пёстрый галстук и сверхвольные по тем временам юбки-колокол начали заполнять улицы нашего деревянного провинциального города.

Большинство ребят так и вырядилось, и на фоне этих весёлых парней и девчонок, одетых по моде, я выглядел каким-то пугалом; мне хотелось забиться в угол, поскорее уйти с этого собрания-встречи. Я старался даже не смотреть по сторонам, чтобы ненароком не встретить насмешливого взгляда. Конечно, я был не один так одет, большинство людей тогда жили скромно, да и над многими довлела наша советская мораль, сурово осуждающая всяких „стиляг“. Но мне было не легче оттого, что были ещё ребята, так же бедно одетые.

Потом, уже встав на ноги и став тем, кем я являюсь сейчас, я понял, что меня оскорбляет не бедность в сравнении с богатством, а бедность, соседствующая с такой бедностью. Сейчас, живя в академгородке и занимаясь наукой, я в своих старых джинсах и стареньком костюмчике в любой компании не стесняюсь своего „рядового“ вида. И чувствую себя уютно потому, что одно неравенство я подменяю в свою пользу другим неравенством.

А тогда наша бедность всё жёстче заявляла о себе. Помню, я очень сильно хотел носить белую рубаху с галстуком, но денег на неё не было. И я упросил маму сшить мне под старенький мой пиджак белые нарукавники-манжеты, так, чтобы они выглядывали из-под рукавов. А мне уже было 16 лет, возраст, когда хотелось иметь деньги на сигареты, вино и на то, чтобы сводить в кино девчонку. В общем, я решил пойти работать.

Сначала около года работал старшим лаборантом на кафедре органического синтеза химико-механического техникума, но оказалось, что я лучше разбираюсь, где стоит спирт, чем другие кислоты и вещества.

И меня „вежливо попросили“. Я менял несколько работ. Учился в вечерней школе, но очень хотел получить высшее образование. И поэтому я всегда буду с благодарностью вспоминать мать. Как бы ей ни было трудно, она нашла деньги для того, чтобы я мог дважды съездить в Москву, чтобы поступить в МГУ.

Конечно, я не поступил. В первый раз „срезался“ на немецком, а во второй, не добрав одного балла, я прошёл как кандидат. Но на это же место был ещё один претендент – девушка-москвичка, которой не нужно было ни общежития, ни стипендии. И, конечно, прошла в студенты она, а не я. Третий раз я уже не мог рисковать и транжирить деньги – было очень стыдно перед мамой, знакомыми. Приехав второй раз из Москвы, с полученными там оценками я поступил на исторический факультет в своём городе. Так я стал студентом, и началась новая эпоха в моей жизни.

Когда я защитил кандидатскую, затем докторскую, приезжала мама, приходили гости. Для мамы это были самые лучшие дни в её жизни. Её распирала гордость за то, что сын стал известным, несмотря на бедность и отсутствие образования у неё. Сын простой уборщицы – учёный! Она искренне веселилась, плясала, пела от счастья. Такой счастливой я её никогда не видел. Это был её „День Победы“!

Мой друг, окончив свой рассказ, задумчиво улыбнулся через толстые стёкла очков, и в них блеснула слеза. Слеза умиления и теплоты. «Вот она, значит, как сильна была надежда у Надежды», – подумал я.

Я сбегала в магазин, купила маленькую бутылочку коньяка, и папа рассказал дальше о людях, которых он знал. Он становился всё сентиментальнее, а его рассказы – всё более грустными. Я понимаю, что молодому поколению, скорее всего, они будут не очень интересны и актуальны. Но что-то в этих историях было такое, что заставило меня их записать.

 

Фенечка

Фенечка – это такой браслетик из верёвочки, дарится на память. Надевается на запястье. Почему-то мне пришла эта мысль в голову, когда я слушала в один из вечеров этот рассказ о тёте Фене.

Загадочная, необычная, скрытная русская женщина. Как детство, так и смерть безрадостные. Мать умерла, оставив двоих деток, отец женился на другой. Как в плохой классике, мачеха любила только свою дочь, а чужих детей, которые пришли с наследством от мужа, – нет. «Две гири», – так говорила она о двух приёмных девочках. Сама же тётя Феня родила дочь и сына и хотела дать им всё, чего самой не хватило в детстве. Главное – свою бесконечную и жертвенную любовь.

Чтобы не быть обузой мачехе, она рано вышла замуж за израненного комиссованного фронтовика. Снимала с ним жалкую каморку в райцентре. Мечтала о своём доме и для этого, не щадя себя, трудилась на разных работах, копила деньги на его строительство. Муж-инвалид был ей не помощник, он много болел и рано умер. Невзирая на это, она не упала духом. Сумела осуществить свою заветную мечту – своими руками срубила дом и все необходимые к нему хозяйственные постройки. Помогли ей в этом отцовские гены.

В детстве она любила наблюдать как её отец, лучший плотник на всю большую округу, рубил на заказ бани, делал телеги, рыбацкие лодки, кадушки и многое другое, чем и жил, не вступая в колхоз. С постройкой дома и заведением большого хозяйства жизнь её постепенно наладилась. Ушли в прошлое голод, большие материальные заботы. Дети росли, становились на ноги. Невзирая на все невзгоды и непосильный труд, она оставалась здоровой и красивой женщиной. Казалось, что ещё нужно для неприхотливого бабьего счастья. Но ей так и не удалось испытать его – настоящего женского, материнского и семейного.

Сын внезапно запил. Примкнул к «станционной золотой молодёжи», которая кутила и ничего не делала. Однажды мать не выдержала, выгнала пьяного из дома, в сердцах крикнула ему вдогонку: «Ночуй в сарае!» Утром увидела сыночка, который спал в кормушке на сене рядом с коровой. Материно сердце дрогнуло, но выдержало. Когда сын получил условную судимость, он сумел остановиться. И вроде всё пошло опять в гору. Сын женился, дочь вышла замуж, у них стали рождаться свои дети, её внуки, появилось своё жильё.

Феня осталась одна в большом доме, без мужа и без детей. Стены давили, одиночество заглядывало в душу ещё не старой женщины. Она решила продать дом и уехать в город, поближе к детям и внукам. В городе она купила себе маленький домик на окраине. Остаток денег разделила сыну и дочери.

В городе она не сидела без работы: мыла подъезды, вязала, продавала семечки на рынках, а все вырученные деньги регулярно делила поровну и отвозила сыну и дочери. Летом уезжала к далёким родственникам, которым также помогала в хозяйстве, экономя тем самым свою пенсию. Дети почему-то её к себе не звали. Дочь говорила: «Ты вяжешь, грязь в доме будет от пуха, зачем она мне нужна». Сын тоже был холоден. Но оба без лишних слов принимали всегда её деньги.

Так длилось двадцать лет. Феня старела, чувствуя каждой жилочкой своего существования, что никому не нужна. Однажды на рынке к ней подошёл старик и позвал «замуж». Настоящим замужеством, наверное, это было сложно назвать. Позвал, чтобы варила и убирала, да и как-то вдвоём теплее доживать. Феня вроде обрёла какую-никакую, но семью. Но дед возьми да и помри. А был он небедный. Её никто не гнал из квартиры, дети деда говорили: «Живите, бабушка, сколько проживёте, оставайтесь тут». Но бабушка горестно думала, перебирая стремительно слепнущими глазами клубочки ниток: «Раз свои дети не зовут, то перед другими неудобно».

Бабушка собралась и сама ушла в дом престарелых. «Стардом» – так называют его в просторечии. Прошло ещё 14 долгих лет. Смерть почему-то не торопилась к Фенечке, как будто кому-то давала шанс всё исправить. Она гуляла в лесу, разговаривала с каждым деревцем, но ни с кем из людей в стардоме так и не сошлась близко. Выслушивала всех, но никогда не делилась рассказами о своей судьбе. Про то, что у неё есть дети, живые, здоровые, успешные, почти никто не знал.

Бабушка по-прежнему хотела быть востребованной и полезной детям и поэтому копила свою пенсию. Точнее, её остатки, ведь стардом забирает у проживающих 75 процентов пенсии. Раз в год уезжала в город на такси и передавала деньги детям. Это был её единственный праздник в году. Дочь брала деньги молча, не разговаривая. Феня смотрела на неё молящими глазами и надеялась, что та скажет ей: «Мама, оставайся, живи!..» Но дочь молчала.

Когда у неё умер муж, у Фени был очередной ежегодный меценатский приезд. Перед отъездом она впервые поделилась с другими брошенными старухами надеждой, что наверняка дочь ей скажет: «Мама, ты одна, я одна, внуки твои уже выросли и живут отдельно, давай жить вместе». Но дочь промолчала и на этот раз.

Перед смертью Фени работники дома престарелых хотели позвать детей бабушки. Но она сказала: «Не надо их беспокоить».

 

Прошу никого не винить

Красивая, интересная, но одинокая учительница жила в нашем посёлке. Звали её Анной. Воспитывала одна маленького сына. И случилось же ей влюбиться в приезжего учителя. Дело молодое было и естественное. И всё бы хорошо складывалось, но учитель встречался уже с другой женщиной. Беременной она была, жениться собирались. «В любви, как на войне, все средства хороши», «нужно бороться за свою любовь» – есть такие лозунги. Но есть и другие: «на чужом несчастье своё счастье не построишь», «на

чужой каравай рот не разевай» и так далее. А какая именно народная мудрость верна, каждый решает для себя сам.

Поссорились Яков Петрович (объект любви Анны) и его планируемая будущая жена. И послали же, как на грех, на примирение молодых нашу Аннушку. Увела Анна чужую любовь. Не сдержалась. А у той, другой невесты, от горя случился выкидыш. И уехала она из посёлка, чтобы не видеть чужого семейного счастья, которое должно было быть ещё совсем недавно её.

Поженились Яков Петрович и Анна и зажили счастливой жизнью. Он – красавец, она – красавица, рука в руке, душа в душу. И ребёнок Анны стал ему родным сыном. Только вот одно омрачало жизнь – свои дети не получались, выкидыши были у Анны. Чёрной крысой пробежала мысль у обоих супругов: уж не прокляли ли их?

А сын Анны рос крепким, красивым, смышлёным парнем. Уже готовился поступить в физкультурный институт, как вдруг ушёл на вступительные экзамены и исчез. Слава богу, пришёл, когда мать уже обзвонила всех и вся и выяснила, что в институте его не было. Сын заявил, что в институт он поступать не собирается и пойдёт в армию. И стал собирать чемодан, набивая его книгами. На вопрос, зачем ему тогда книги, ответил, что готовиться там будет.

Анна прибежала в военкомат, в приёмную комиссию, и слёзно попросила подождать, говоря, что что-то не так стало в поведении парня. Но комиссия ответила, что много их таких, «сумасшедших» мамочек, не желающих отдавать своих чад в армию, что ещё не такого, мол, напридумываете. Сына забрали, а через три месяца позвонили и сказали: «Забирайте. Не нужен он нам». Сын вернулся домой больным душой человеком. «Шизофрения», – поставил диагноз врач.

Горе матери было бесконечно, и, поняв в какой-то момент, что болезнь не отступит, она посвятила всю себя жизни сына. Билась за него, защищала от людей, ненавидела тех, кто советовал ей отдать его в дом инвалидов, потому что всё труднее становилась с ним справляться в периоды обострения болезни. Он в такие моменты становился буйным и агрессивным, и пятеро здоровых деревенских мужиков не могли с ним справиться, чтобы связать и увезти его в психиатрическую больницу.

Яков Петрович умер рано. Анна осталась совсем одна с неподъёмной ношей. И вынуждена была увезти сына в дом инвалидов. Но каждую неделю люди видели несчастную учительницу, едущую в город с тяжёлыми сумками. Она возила сыну гостинцы, вещи, сигареты, подолгу сидела с ним, вглядываясь в его пустые глаза. Как-то она увидела у него обожжённые пальцы рук.

– Что это? – прибежала она к нянечке, которая ухаживала за больными.

Так это он окурки курит, – холодно объяснила женщина.

Как это окурки? – удивилась мать. И снова и снова оставляла деньги обслуживающему персоналу.

– Ну, пожалуйста, покупайте ему всё, что нужно, ради бога! – плакала она.

Заболела как-то Анна и не ездила две недели. Приехала потом и долго не могла понять смысл слов: «Ваш сын умер. Ещё неделю назад».

А как же так? Почему мне никто не сказал, не сообщил?

А адреса не знали.

Это была ложь. Адреса всегда остаются при оформлении человека в любое заведение. Просто никто не удосужился донести информацию матери. Да и зачем? Кому нужны эти инвалиды? Тем более – брошенные.

Анна пыталась бороться за право эксгумации, чтобы увидеть своими глазами, её ли это ребёнок, и похоронить его по-человечески в родной земле, в посёлке. Нужны были деньги, разрешения, связи, время. Она бросилась в ноги к родственникам, умоляя их помочь. Но все отказались, сказав, что это бесполезное дело. Придя домой, Анна написала записку: «В своей смерти прошу никого не винить. Я ухожу добровольно, потому что не вижу никакого смысла жить дальше». И повесилась.

– Спасибо, пап, за истории! – говорю я.

– Спокойной ночи, дочь, – подходит он ко мне и целует меня в голову.

Вот тебе, Ломо, и рассказы. Может, тебе они и не понравятся. Но мне кажется, в них тоже есть бренд. Бренд человечности и бесчеловечности, которые всегда присутствуют в нашей жизни.

 

Колобок докатался. Сон

Я только представила: что, если…

Сегодня я умерла. Я лежала аккуратненькая, в элегантном платье, достаточно выпендрёжном для похорон. Ну, это же я умерла, а не ктото другой. Мне можно всё. Я слышу голоса родителей, друзей, сестры, любимых. Ой, сколько же их, любимых… много. Есть более любимые, есть менее. А есть вообще те, кого я даже не помню.

Санька плачет, как обычно, красиво шмыгает своим хорошеньким носиком, у неё потрясающе розовеют при этом щёчки и проявляются веснушки. Она сразу становится похожей на маленькую пацанку. Не плачь, Шурка, моя лошадь. Мне теперь наконец-то хорошо и спокойно. Я не хочу драйва, веселья, спокойствия, славы, денег, внимания, преклонения и любви. Я не буду больше ругать тебя, учить жизни, да и вообще не буду. Не скучай, помни, как я умею зажигать и отжигать, и сразу улыбнись! А если тебе понадобится смелость, вспомни меня, безбашенную артистку-авантюристку, и у тебя всё получится!

Мама и папа, простите меня за то, что я, наверное, далеко не ваша мечта. Я нервный, непонятный, непутёвый ребёнок с признаками гения и раздолбая в одном лице. Вы так и не поняли, кого во мне больше, да я и сама не поняла.

Мои друзья, которых не было, спасибо за то, что вас не было. Спасибо вам за оставленное мне одиночество. И творчество. За то, что мы не делили с вами горести и радости, за то, что не обижались, не завидовали друг другу, не изображали «я за тебя горой».

Мои «няни», люди, которых я использовала, как свою жилетку, простите меня за то, что одиночила вашу жизнь. Я была капризна, зла, но я очень вас любила, это была взаимная любовь. На редкость.

Мой любимый черноглазый зверёк, прости, что так тебя называю, это я любя. Тебе оставляю все свои смешные вещи, весь мой театрмаскарад, мои костюмы. Зачем они тебе, я не знаю, но мне приятно, что ты это всё хранишь. Твоя душа тёплая, и мои нехитрые пожитки довольны. Им у тебя комфортно. Ты просила, чтобы я была чуточку добрее к миру и людям, я старалась, у меня не получилось.

Рыжий, привет. Ну, вот я и отмучилась. Ты переживал, чтобы крыша моя не «поехала». Она не поехала, потому что я «уехала» раньше. Улыбаюсь. Ну, ты не злись, что мы больше не будем друг для друга «сливными бачками» душевных терзаний и мук. Я в твоей памяти, я знаю. И приведи уже себя в божеский вид, покрась уже свои седеющие волосы в радостный рыжий, как красила тебе их я! Будь всегда солнечным, милый Рыжий!

Ломо. Что-то ты приуныл, подкис как-то, стал какой-то грустный ушастый слон. Моя «тайная душа». Друг мой. Близнец мой. Враг мой. Я всегда с тобой. В каждой знакомой букве…

– ЭЭЭЭй, ну здравствуй, Бог! – наконец-то закричу я с вызовом самому Ему. Он отвернётся, Ему станет стыдно, и он только молча положит мне в руку конверт, в котором будет написано одно слово: «ПОВТОРНО!» И жизнь начнётся заново.

 

Пойманная Улька

К Ульке я относилась хорошо, но после этого случая особенно прониклась. Она, как прочитанная книга, ранее вроде понятная, зазвучала в моём сердце как-то по-новому. Мне она всегда казалась слегка высокомерной, холодной длинноногой красавицей, ищущей принца – молодого, такого же прекрасного, как она, но богатого, да ещё и с чувством юмора.

Улька позвонила мне сегодня и срывающимся, тихим, заговорщицким голосом спросила: «Пожалуйста, могу ли я к тебе сейчас приехать?» Голос Ульки был странен, обычно он у неё звенит в трубку то смехом, то слезами, всегда на высоких нотах… А тут – низкий, сдавленный тон. «Да, Уленька, конечно, приезжай», – сказала я.

Бледная Улька влетела в мою убогую, но сказочную квартиру в розовом цвете и нервно шлёпнулась в кресло рядом с моим главным другом – большим плюшевым зелёным крокодилом.

Долго-долго сидела молча, потом попросила у меня пустырник, выпила сразу почти полфлакона, посидела опять молча час и начала свой рассказ.

Наташа, я сегодня попалась!..

Где и на чём? – спокойно спросила я.

В «Лимоне»… на воровстве.

Понятно. Вот почему в последнее время при слове «гипермаркет», как я заметила, у тебя зажигались глаза. Они просто начинали блистать, как ночью фары у машин.

Да, я ворую уже полгода, но попалась только сегодня. Теперь буду в гипермаркет на самом деле бояться ходить. А ведь вчера мне было предупреждение. Позавчера я тоже в гипермаркете наворовала и взяла тележку, а обычно я с корзиной хожу. Напихала я в свою дамскую сумку всего-всего и встала в очередь с тележкой. А в тележке моя сумка. Если ты с корзиной стоишь, то из очереди выйти можно, а если с тележкой, то всё, уже никак не выйдешь, потому что за тобой уже встала очередь. Ну как ты уедешь? Никак не уедешь, – вслух размышляет Улька, уже не особо замечая меня. – Я такая стою, значит. Смотрю – к нашей кассе подходят двое в ментовской форме. Именно к нашей! А тут впереди мужик с рюкзаком, у него рюкзак висит без специальной упаковки, которую в гипермаркете выдают. Просто так на тележке висит. Менты ему говорят: «Покажите рюкзак!» Он показывает. Ничего нет. Я смотрю. Это всё ж передо мной происходит!!! А у меня полная сумка всякого дерьма, еле закрыла. Вот как назад-то? Назад уже никак не рвануть! За мной уже фигова туча тележек. Что я сделаю? Да ничего уже не сделаю! А вытащить из сумки, ну, во-первых, будет вообще позорно, а во-вторых, у меня даже денег оплатить всё не хватит. Это совсем палево будет. Я стою дальше. Он мужика проверил, следующие передо мной две старые бабки, они вместе с одной тележкой стоят. Я за ними уже стою, уже даже вытащила свою мелочёвку. Он подходит к этой «моей» бабке и говорит: «Покажите сумку. Вот эту». Блин. Моя сумка вообще раздута, как не знаю что, а он у бабки требует показать небольшую сумку. У меня, Наташа, вся жизнь перед глазами пролетела! А бабка, ты знаешь, начала причитать: «Да всё я вам покажу, да мне чужого не надо, я не люблю жить и бояться, мне проблемы не нужны. Я сейчас всё-всё вам покажу». И показала. Чиста бабка. Следующая – я. Я даже молитву «Отче наш» стала читать про себя, и… он ушёл! Я прохожу. Всё нормально. И, ты знаешь, бывают же такие мысли ниоткуда, ты вроде и не думал об этом, но как будто кто-то тебе в ухо сказал: «Улька, это знак!» А сегодня, видишь, попалась. Вот тебе и знак. Первый раз я кофе и чай самый дорогой своровала и отправила своим родным – маме и бабушке. Элитный алкоголь не сопрёшь, он клипсованный. Потом «купила» австралийское мясо, оно офигенно дорогое, и позвала вас в гости.

Ах, вот оно что… Ну ты деловая колбаса! – уже не могу сдержаться, ржу я. – А мы-то думали, ты денег много стала зарабатывать. Клиенты у тебя попёрли! Если б знали, что мы тогда жрали, блин…

Потом Катя мне волосы покрасила, – продолжала Улька. – Я ей тоже кофе подарила ворованный. Потом знала уже, когда ты ко мне точно приедешь, и креветки притащила по 5 тысяч за кг.

Блин, я понимаю теперь, почему они мне тогда плохо в организм лезли… Хоть и такие вкусные необыкновенно…

Вот ты знаешь, не себе ведь я воровала! Мне так хотелось порадовать всех. Пир на весь мир закатить!!!

А я так тогда порадовалась за тебя. Думаю, как здорово, у Ульки можно теперь деньги занимать. На «креветки». А она у нас рыбачить ходит в «Лимон». Ну ты даёшь! Я бы так не смогла, я только в детстве чё-то два раза спёрла, но и то ради адреналина. Может, ты тоже ради адреналина?

Первый раз, когда я пошла «на дело», я испугалась возле кассы. Я прошла кассу и потом прям бежала до дома. От радости! На облаках летела от адреналина! Всю ночь не спала и ждала утра, чтобы снова пойти в гипермаркет. А потом я поняла, что смех смехом, а п…да мехом. Я реально не знаю, как зарабатывать тут больше денег честным трудом. У меня куда-то клиенты все пропали. А я тут благодаря гипермаркету насобирала несчастные копейки, чтобы на свой день рождения слетать в Римини, хоть увидеть город мечты. Экономила на еде из гипермаркета и копила. Я не знаю, что делать. Это тупик. И с работой, и с жизнью. Естественно, я воровать сейчас не буду. Но у меня выходит с моей зарплатой только поесть и отдать деньги за съёмную квартиру. Ни тебе платьице, ни тебе х…ятнице не купить. А уж о путешествии вообще забыть надо. Мы внатуре в е…ной стране живём, где никому не нужны. У тебя ведь тоже не одно образование высшее, и что? Бегаешь целыми днями по кастингам сраным, жопу морозишь, а тебе говорят: «Деньги платите – и будете у нас работать». И что? Всё равно надо, значит, кого-то трахать, если денег мало. И потом ещё и работать. Замкнутый круг. А я себе весь позвоночник измучила со своей работой. И что? За границей у кого высшее образование – миллионы гребут.

Тут Улька плачет. И опять сквозь рёв продолжает:

– Я не знаю, где выход. Вот меня поймали – и что? Я отдала все деньги ментам, и они меня отпустили. Что дальше-то делать? Что? Вздёрнуться? Так маму жалко… Кто-нибудь скажет мне, что делать??? Женщину со мной поймали: чёрные волосы, одета небогато, лет сорок… Черты лица сексуальные. Сказала – детям своровала. Правда, неправда – какая разница? От хорошей жизни никто не будет воровать. От безысходности, в панике я поняла, что отдаёшь всё. ЛИШЬ БЫ ОТПУСТИЛИ. Больше стыдно, чем страшно! Менты рассматривают сворованные чулки и ржут друг над другом: мол, не твой размер, случайно?.. А у меня ещё душа была спокойна насчёт гипермаркета, потому что точно знаю: сколько бы там ни крал, из зарплаты людей, которые там работают, не высчитывают. Потому что только гипермаркет гребёт такие миллиарды. И я думала, что никому не причиняю зла.

В этой е…ной России я не могу изобрести велосипед, даже колесо! Клиентов не было ни вчера, ни позавчера, ни позапозавчера. Я когда к тебе сейчас в метро ехала, очки надела и реветь начала. Как вспомнила всю свою жизнь… Куда я качусь? Меня вообще по-другому воспитывали мама, бабушка.

– Как по-другому? Что придёт принц?

– Да! Принц! Что воровать – это грех! В мыслях, даже под мыслями чтобы этого не было! Секс – только по любви. Вот так живёшь, и все твои принципы медленно рушатся, рушатся, рушатся, рушатся… Принца нет. Мне 33. Ещё благо, что я молодо выгляжу, спасибо маминым генам. Реально, души сюда как в ад попадают. Есть такая теория, в какой-то книжке читала, что души сюда, на Землю, как в ад посылают! Типа ада нет, есть только рай. Под землёй типа там черти тебя на сковородке жарят, да фигня это всё. Вот это и есть ад – Земля! Где каждый день думаешь, как на кусок хлеба заработать! А если у тебя дети появляются, то где бы ещё своровать на них. А когда вырастут, как их выучить. А если я о себе сейчас не подумаю, платье не куплю, губы не сделаю, ботокс не поставлю, кто на меня посмотрит тут, в столице??? Вкладывать во всё надо. Е…ать, сколько денег получается!!!

 

Поиски счастья

Лето подходило к своему логическому завершению. Август – как вечер понедельника. Мне было грустно и смертельно одиноко, и я решила посвятить своё время Ульке – моей теперешней клиентке. Ульке надо найти не музу, а мужа. Я клятвенно обещала Ульке искать вместе с ней. Я, вооружившись тяжеленным фотоаппаратом, следовала за её длинными бесхозными ногами. Начали с ресторана «Пушкин». Пафосный, очень известный в Москве, про него пишут во всех ныне модных книжках. «Мы пришли в „Пушкин“», «Мы обедали в „Пушкине“», в общем, «Пушкин, Пушкин, Пушкин!». Надо идти туда!

Прошли фейсконтроль. Фу… Если бы не прошли, я бы не пережила такой позор, когда говорят на входе: «Извините, вы нам не подходите». Потом долго будешь отмываться от унижения и опущенной самооценки. Мы прошли. Напыщенные официанты посадили нас за столик почти в самом центре зала. Канделябры, свечи, классическая музыка, официоз. На нас все смотрят, как на неведомых зверушек. Это Улька во всём виновата. На ней очень эффектное платье, в котором видны её высокая грудь, тонкая талия и бесконечные ноги. Оно слишком праздничное для вечера двух одиноких девушек. Открыли меню: жрать абсолютно нечего: несколько блюд и по таким ценам, что проще удавиться. Официант смущённо ждёт заказа. Хочется выпить. Открываю карту вин и понимаю, что если мы купим «Вдову Клико», то минимум месяц будем пить воду из-под крана вместе с Улькой, да ещё и жить на улице придётся. Слава богу, вижу пиво!!! Аж 700 рублей за бокал, но это счастье. Заказываем пиво, сидим, лакаем, как кошки. Кругом сидят пафосные люди, ведут светские беседы с дамами и краем глаза секут нас. Каждое движение. Мне надоедает, я хочу писать… Смертельно хочется взять перо и писать. Видимо, дух Пушкина витает в воздухе. Улька начинает вертеться и бегать типа в туалет, а сама тем временем демонстрирует свои ноги. Прибегает и говорит:

– Там унитазы «Гжель»! Круто!

Тут заходит пара. Весьма нестандартная, но видно, что пара. Стареющий мужчина и молодой юноша, похожий на девочку. Мальчику нет и 18 лет. Это заметно. Мы зырим. Мужчина начинает зло на нас смотреть и нервничать. Я прошу Ульку не раздражать дядьку. Еле удаётся её угомонить. Ей весело, потому что мы как звёзды среди убогих и больных.

Пиво надоело. Ресторан тоже. Тухляк. В конце обворожительного вечера в крутейшем ресторане пошли с Улькой в туалет и долго там фотографировались с унитазами из Гжели.

На следующий день пошли в ресторан попроще, ели барана. Улька веселила полресторана, но никто так и не решился подойти. С нами сидели ещё одна подружка и её иностранец, которого она буквально приволокла из Италии. Итальянец сидел тихо, держался, как за мамку, за свою русскую подружку и ел жареные пельмени. Тыкал пальцем наугад во всё меню, подружка смеялась и говорила нам: «Пусть тыкает, потом поймёт, куда тыкал, когда счёт принесут». Принесли счёт, мы вытащили свои кровные деньги за барана, но итальяшка оказался щедрым малым, заплатил за всех, сказав при этом, что в другом месте будем платить мы. Ой, ага, а если это другое место будет такое дорогое, как «Пушкин»? Нет уж, дорогой, бери наши грошики. Смеёмся. Он тоже ржёт, хоть ничего и не понимает. Потом все вместе едем в клуб. В клуб я не хочу, но иду посмотреть. Заходим. Ни вздохнуть, ни пукнуть, не то что танцевать. Я по-тихому линяю, оставляю Ульку на эту сладкую парочку руссо-итальяно.

Утром пишу Ульке: «Ну как ты там? Зажгла хоть?» Ответ: «Да какой, бл…ть, зажгла… Такие уроды напыщенные, да ещё каждый десятью бабами окружён… Никто не знакомится… Я не представляю, как в Москве, России кого-то вообще можно найти. А тем более на всю жизнь!!!»

Я отвечаю: «Пошли тогда в церковь». Улька: «Ого, ты первый раз такое говоришь…»

Удивлена, но идёт. Я вспоминаю, что креститься так и не научилась. Для меня лево-право – это ж высшая математика! Улька пытается научить. Говорит, что надо мне сорокоуст заказать. «А что это?» – «Ну, это когда сорок дней за тебя молятся». Заказываю. Потом думаю а если я перепутала, где за здравие, а где за упокой? Подхожу опять к бабушке, которой деньги отдала, спрашиваю её. Она отвечает, что это человек может перепутать, а Бог никогда, он же всё видит, что кому надо.

Улька смело ходит от одной иконы к другой. Я не знаю, к какой надо. Она мне помогает. Вот Пантелеймон – он лечит, если что болит, то к нему. Хорошо, у меня всё болит и все болеют. Ставлю Пантелеймону. А это Николай Угодник – он за чудеса отвечает. О, это точно мой. Тебе, Николай Угодник, свечи мои… «А что же делает тогда Дева Мария и Иисус Христос?» – «А они за всё отвечают, но если что конкретное, то тогда – как я тебе сказала», – отвечает Улька.

А потом мы вышли из храма, и Улька мне показала башню, где жила София. Говорят, желания исполняет. Так вот, люди всю башню желаниями своими расписали. Читаю некоторые: «Дай уверенности в себе», «Сделай меня счастливой», «Помоги». А вот, как всегда, и черти попадаются, написано: «Хачу вайну!» Орфография именно такая. Загадали мы каждая своё и пошли вдоль Новодевичьего озера. Сели на лавочку, и Улька мне стала показывать, какие она купила сегодня себе красивые трусы от „Victoria’s Secret“. Трусы есть, а показывать особо некому!

А потом ко мне приехал сын моего единственного настоящего друга. Он – музыкант, собрался покорять Москву. А я собиралась писать о нём рассказ. Вот что получилось.

 

Музыкант

Есть такая категория музыкантов – академисты-классики. Это чуваки, которые большую часть своей жизни учатся по нотам, по определённым строгим правилам: туда нельзя, сюда нельзя, никакой импровизации. Это, короче, ты учишься в музыкальной школе 7, иногда и 9 лет, потом идёшь в музыкальное училище (среднее специальное учебное заведение для музыкантов), там ещё 4–5 лет, все зависит от специальности (есть теоретики, исполнители, педагоги, прочие м… ки и оркестранты). Потом ты учишься в консерватории ещё 6 лет. Если в твоём городе нет консерватории, то едешь в другой город. А если ты не учился в консерватории, тебе никогда не попасть в оркестр. Теперь сложим все годы обучения вместе, получается около 18 лет. И вот ты получил диплом «консервы» (так называют консерваторию

музыканты), и у тебя одна дорога – играть в оркестре в филармонии. И опять же, если нет филармонии в твоём городе, то едешь в чужой город, где она есть. Зарплата твоя – от 12 до 18 тысяч рублей. И это реальный потолок. Оркестр делится на несколько групп: группа скрипок, группа альтов, группа валторн, группа гобоев, группа литавр, виолончелей, контрабасов и так далее. В каждой этой группе есть концертмейстер – такой чувак, который больше 10 лет проиграл в оркестре. И только он получает максимальную зарплату, 18 тысяч рублей. Но они все, как правило, уже старики. А жизнь их похожа на рутину. Приходишь в 9 часов на репетицию, в 14.00 ты уже свободен. И так каждое утро и всю жизнь.

А зачем тогда это всё надо?

Ну, это считается очень высокодуховно, круто…

То есть играть в филармонии – это высший пилотаж?

– Для классической музыки – да, высший пилотаж. Серьёзная музыка. Денег не получаешь ни фига, но зато ты крутой. А самая крутость – вот есть дирижёр, это такой мужик с палочкой, и вот есть группа скрипок, самая крутая во всём симфоническом оркестре, и там у них по номерам все скрипки: первая, вторая, третья… И вот самое офигенное – быть первой скрипкой в оркестре, потому что только первой скрипке перед началом каждого концерта на глазах у всего зала дирижёр жмёт руку!

И что, он больше всех других скрипок денег получает?

Да нет же. Как все. На равных. Но он крутой.

А как его выбирают, первую скрипку-то?

Кто больше всех служит в оркестре. Всё просто.

А не кто лучше всех играет?

– Играют все хорошо, как правило, потому что есть такая штука, как ноты, и все чуваки, которые из «консервы», просто не могут не уметь читать ноты.

– А если они с похмелья?

– Пофиг. У меня в городе Т. есть один знакомый, он старше меня на 25 лет, играет в оркестре. Так вот он из 25 лет 20 пьёт. У них есть специальная столовая для оркестрантов, и он рассказывает, что приходит туда с товарищем-контрабасистом, они берут себе первое, второе и бутылку водки на десерт. Выпивают и идут играть.

А что, их никто не проверяет? А если играть начнёт плохо?

Да не может он заиграть плохо, он же этому учился 18 лет.

То есть если 18 лет учишься, то талант не пропьёшь?

– Это, понимаешь, не талант. Как тебе объяснить? Ну, представь, что ты машина и в тебя вставили диск с музыкой. И ты этот диск проигрываешь и проигрываешь, и через 18 лет в академической системе ты становишься вот точно такой же машиной. Есть ноты, которые показывают, как тебе играть, есть дирижёр, который показывает «громче» или «тише». И это объединяет всех этих людей, которые кладут всю свою жизнь на алтарь Музыке.

– Но это же их выбор? Разве нет?

– Как правило, виновата в этом мама, которая в детстве насильно заставляла играть.

– Мама во всём виновата?

– Ну да, она самая. Сначала он любит маму и слушается её. А потом у него просто нет выбора… А потом музыка как наркотик. Ну и кем он, этот чувак, пойдёт ещё работать? На стройку? Так руки беречь надо. Экономистом? Так он же не умеет больше ничего. Вообще это очень обидно. Например, в Лондоне очень счастливо живут такие музыканты, им хорошо платят, покупают квартиры, всячески поощряют.

– Значит, за границей это круто – заниматься Музыкой, а у нас нет?

– Конечно, поэтому у нас так мало народу, который занимается Музыкой.

О своей музыке музыканты могут говорить бесконечно. Смешные такие, увлечённые звуками люди. Папа у него тоже смешной, у этого музыканта, он мой лучший друг.

 

Усадьба Рыжего

У меня есть один единственный друг-мужчина. Я его зову Рыжим. Рыжий даже не от цвета бороды и цвета волос, а потому, что он рыжий, не похожий на всех.

– Ты где так долго был? Я тебе пишу, пишу.

– Да с усадьбы только пришёл. Думаю, что сегодня ночью убью нахер Пёскина! Вторую ночь спать не даёт, сука.

– За что? Чем он тебя беспокоит?

– Лежит в конуре, философски смотрит на окружающую действительность и… воет, гад. Взгляд такой меланхоличный, пока не наругаешься на него.

– Ну, значит, у него причины свои какие-то… Почему ты его не поймёшь?

– И, падла, частоту воя подбирает такую, что конура как резонатор работает! Надо же, сутки где-то трахался, вернулся, залез в конуру и начал выть.

– Тебе на втором этаже пьяному слышно?

– Ага, слышно. И я так часто не трахаюсь. То есть я вообще не трахаюсь – не с кем. А он, блядун, на всём готовом – кормят его, поят, – ещё и воет.

– Ты ему завидуешь просто, да?

– Да мне по хрену было бы, но воет так, что уже соседи спрашивают, что у меня с псом. А у него тупо меланхолия. Философ х…в. Блин, точно шкуру с него сниму.

Отвали от Пёскина! Ему просто грустно.

Мудак он!

Ага, и кот у тебя мудак, и Пёскин мудак. Все у тебя мудаки, да?

– Ему и за ухом чешу, и курю с ним, а он, падла… Кот – тот му…к просто по определению, потому и имя у него такое. Где-то шарился, теперь голос осип. Стоит у холодильника и тихо так, как котёнок, мявкает – типа дай пожрать. А я его приучил уже: внизу холодильника складываю в тарелочку из морозилки ноги куриные, чтоб подтаяли, он морду туда суёт и берёт, что ему надо. Так он, сволочь, теперь минут по пять выбирает, какую ему ногу сейчас взять – ту или эту. А как возьмёт, так сразу голос прорезается: рычит, как настоящий. Гады они оба. Вот Ежище – тот был конкретный пацан…

А чем ёж-то хорош? Загадил тебе весь дом, и не покурить с ним.

Мы с ним чай вместе пили!

Это как?

Я ему в блюдце наливал на столе, и он чавкал. А я из чашки.

Ты мог так пить и с Пёскиным, и с Мудаком.

Эти мудаки так не могут… Сердце болит…

Почему?

А фиг его знает.

Любовь твоя приходила?

– Куда? Она сегодня работала. Звонила после работы. Пытался что-то написать, она устала, спать пошла.

Понятно… Я думала, она сегодня фотографироваться будет.

Завтра.

– Понятно. Знаешь, мне сегодня сказали, что я с гусями. Я что, правда с гусями?

С гусями, конечно!

А я думала, что я обычная самая. Без гусей!

– Если б без гусей, то была бы уже давно толстая, сидела бы дома – жопу растила, борщи варила. А ты всё бренд свой ищешь. Извини, но я так давно хотел тебя спросить… Так что всё-таки тебя в наши сибирские края тянет?

Тянучка!

Видел я твою лопоухую тянучку…

Это было давно.

Давно видел? Давно был тянучкой? Перестал быть тянучкой?

Убью тебя, любознайка.

Ладно, отстал. Сама скажешь всё, когда надо будет.

Рыжий – просто чудный парень. Такой весь… Рыжий!

…А я снова сижу со своим вершителем судьбы – Ломо. Я болею, я хочу привлечь его внимание, хочу какой-то виртуальной ласки, в конце концов! Я пишу ему цитату: «Он спорит, чтобы быть правым. Ты споришь, чтобы с ним поговорить. А так разницы никакой». Отвечает: «Не понял. Это что, белый стих? Я не спорю, а просто пытаюсь помочь. А так мне пофигу!» – «У тебя разлагающие фото». – «Почему разлагающие? И кого?» – «Странный вопрос. Меня. Хочется пристроиться рядышком». – «Да ты что… Так не похоже на тебя. Это почти ласка».

Я расплылась, довольная, как кошка, наконец сожравшая мышку. Но недолго музыка играла. И я снова читаю его слова: «Я хотел научить тебя ловить рыбу. А ты не хочешь учиться. Тогда бесперспективно мне стараться!»

Кажется, у меня уже старческий маразм. Ну сколько можно тереть одну и ту же тему? Я еле превращаю маты в приличные слова и печатаю: «Давай больше не трогать тему, как мне зарабатывать деньги. Она мне поперёк несуществующих яиц уже стоит. Я хочу ТВОРИТЬ, а там будет как будет, и все, кто хотят, помогут, а не хотят – тоже не страшно! У меня офигенные проблемы с самооценкой. Все думают, что я – уверенная в себе леди, но опытные люди говорят на съёмочной площадке: „Натали, ну что ты такая? Ты же нереально классная, необыкновенная, почему сама не чувствуешь-то?“ Тут нужно быть офигевшей тёлкой, тогда только всё получится, но мне это тяжело. У меня своя линия, и, может, даже не стоит её ломать».

«Ты просто сачок и трус!!! И бизнесвумен из тебя тоже получится. Не надо опускать руки. Никто, кроме самой себя, тебя пропихивать не будет! Или паши, или ищи спонсоров и мужа! Для актрисы полезна уверенность. Для писателя скорее вредна. А внутренняя неуверенность и самокопание – это почти необходимое условие для писателя. Глубже, не поверхностно, воспринимается мир. Почитай „Мартина Идена“. Там описан этот процесс признания».

 

Психотерапия

– Представьте себе старый заброшенный город, – говорит мой психотерапевт, где я учусь и заодно лечусь. – Заброшенный город представили? А там – заброшенную улицу, мост, под мостом старый заброшенный магазин. Окно, крест-накрест забитое старыми досками. Грязное стекло, и вы всматриваетесь в эту глубину окна. Что вы видите в магазине? Опишите.

И я чётко вижу себя.

– Я – неваляшка. Новая, красивая, только очень пыльная. Давно живу в закрытом, брошенном магазине. Я – единственная игрушка на пыльной полке. Каждый день смотрю через грязные окна на улицу и… жду. Я жду своего покупателя. Дело в том, что однажды он купил меня и забыл забрать. С тех пор хозяин магазина уехал в другой город, а меня оставил стоять тут, на этой полке, ждать своего забывчивого покупателя. Я как знак гордости директора этого магазина – типа нам чужого не надо. Иногда от скуки и одиночества я начинаю раскачиваться из стороны в сторону. И звонкая музыка эхом отражается в магазине. Но сильно раскачиваться я боюсь, потому что я могу упасть с полки, и тогда Он точно меня не увидит на полу и не заберёт. Я тяжёлая, ждущая, забытая неваляшка… Я не упаду. Я дождусь!

Потребности

Задача. В вашей квартире пожар, вы живёте все вместе, 6 родных сестёр, вы имеете право взять только ТРИ вещи из списка. Какие пункты вы выберете? У вас есть одна небольшая фирма на всех, приносящая средний доход.

Кошка, 1 год.

Шкатулка с фамильными драгоценностями.

Дорогая коллекция марок, собранная отцом.

Обручальное кольцо матери.

Поэма, над которой трудилась одна из сестёр в течение 6 месяцев, единственный экземпляр.

Финансовые документы вашей фирмы.

Альбом с фотографиями детей.

Книга, редкое издание Библии, одолженное у подруги.

Редкое растение, выращенное одной из сестёр за 3 года.

Две бутылки коллекционного вина.

Свадебное платье прабабушки.

Две путёвки вокруг света.

Ноутбук.

Лотерейный билет.

Кейс с документами.

Счастливые джинсы, в которых вам везёт.

Гитара.

Армянский коньяк.

Украшение, которое вам подарил любимый человек.

Полисы на страхование жизней.

Денежная заначка на покупку одной квартиры на шестерых сестёр.

Мягкая игрушка, с которой все спали.

Персидский ковёр.

Мобильный телефон одной из сестёр.

Журналы «Мой психолог».

Эту задачу нашей группе убогих и больных травматиков, истериков и прочих задал психотерапевт. Мы должны были вместе принять решение. И мы его приняли. И как был удивлён наш врач и учитель, увидев, что среди сохранённых ценностей не осталось места ни несчастной кошке, ни семейным ценностям, ни трудам других людей. И даже редкостное издание Библии, одолженное у подруги, ушло в небытие. А ведь все собравшиеся так сетовали на болезнь души, на поиски смысла жизни, теплоты, любви и понимания. Но в случае экстренной ситуации все – обычные прагматики, сохраняющие только материальные ценности. Вот такой эксперимент и такой ответ на все наши мучения и чаяния.

Две полоски

А потом одна девочка из группы поведала нам историю своей любви и новой жизни:

«Солнечный зайчик прыгал на стене ванной комнаты. Я специально оставила чуть-чуть приоткрытой дверь, чтобы наблюдать за своим молодым человеком и не чувствовать себя одинокой. Я сидела на белоснежном „троне“ и рассматривала две красные полоски на сделанном мной тесте. Это было так неожиданно, что я впала в ступор. Вроде бы большая девочка, скажете вы, и знает, откуда дети берутся. Да, знаю, но я не ожидала, что это произойдёт со мной так скоро.

Я молча вышла из ванной, зажав в ладони эту бумажную полосочку, ничтожную бумажонку, так меняющую мою жизнь.

Вот… – как напроказничавшая девочка, я раскрыла ладонь. Он схватил меня на руки и начал меня кружить, кружить, кружить!

А что мне делать-то теперь? – спросила я его, уже стоя на своих ногах. Он сел, взял мою руку в свою и сказал:

– Ну, вообще-то я тебя люблю и вообще-то я хочу иметь детей только от тебя. Я собирался сделать тебе предложение на Новый год, но, видимо, придётся сделать на 4 месяца раньше.

– А сейчас что будем делать?

– Ну как что… Сначала пойдём к твоим родителям, они нам скажут: „Живите, хрен с вами!“ Потом к моим, они скажут: „Бог с вами…“

Потом мы пошли к моим родителям, они у меня люди весёлые и вправду сказали: „Счастья вам, дети, и фиг с вами“. А потом к его, они сказали: „Благословляем!“

Так мы с фигой в кармане и с Богом в груди вошли в новую жизнь под названием „Семья“… И солнечный зайчик прыгал уже для нас… троих».

 

Сайт знакомств

Ломо снова хочет получить свой заслуженный кусок славы и домогается до меня:

– А мне Ломо-образ понравился. Умный, уверенный, сильный.

– Ломо не такой прям уж и сильный… Он тоже обычный ранимый человек… Просто он научился управлять собой, а значит, и миром другого, чему учится от него и молодая героиня… Она станет сильнее, чем Ломо, как и положено хорошему ученику, и будет всегда мысленно ставить памятник ему.

– Но с памятником пока спешить не будем. Пусть поживёт? Не просто поживёт, а ПОТРУДИТСЯ!!!

Я уже на пенсии. Могу только советовать!

В моём государстве пенсий нет.

Кошмар. Надо эмигрировать в более правовое!

Предателем будешь сразу…

А в неправовом загнанных лошадей просто пристреливают или выгоняют на улицу.

Никогда… Зато в моём государстве каждый – бог, и каждый бред ценен и понят. Нет старости, только секс, наркотики и рок-н-ролл!

– Старости нет… Заманчиво… Тогда остаюсь. На пока.

Я смеюсь. Конечно, я уже много вижу. Розовые очки перестали быть розовыми. Стёклышки устарели. И всё чаще на них просматриваются мелкие трещинки.

Каждый наш разговор с Ломо заканчивается одним и тем же:

Тебе нужен паровоз! Ищи паровоз!

Где?

Везде! Ты не молодеешь, тебе нужен муж!

Мне не нужен муж!

– Тогда тебе нужен спонсор! Ни ты, ни я не потянем твои проекты, понимаешь?

Да… Понимаю. Но я, блин, не могу!

Ради Мечты иногда можно…

Я попробую.

«Crazy Dream» – мой новый ник, в переводе он означает «Сумасшедшая мечта». Я изучаю «рынок труда».

Вариант первый: объявление

«Привет! 500 тыс. в месяц. Я ищу постоянные отношения. Барышни, я задолбался на вас смотреть. Хотите денег – пишите: „Я согласна“»

Crazy Dream: «А если денег и любви?» (Ломо вообще-то меня уважал и хоть немного любил.)

Ищу содержанку: «Рискнёте жизнью? Любовь… Оно мне надо?! Трахаюсь я классно, денег у меня до хрена».

Crazy Dream: «До хрена денег не бывает. А кто сказал, что классно трахаетесь?»

Ищу содержанку: «8 любовниц».

Crazy Dream: «За деньги что только ни скажешь… Или нет?»

Ищу содержанку: «Сложно быть дурой».

Crazy Dream: «Сложно, когда ты не дура!..»

(Вердикт: отбой, тут ловить нечего, быдло недоразвитое с комплексом неполноценности, возможно, глубоко травмированное и ушибленное головой.)

Вариант второй: квартира в Москве

Как бы мне, как бы мне, Как бы мне купить себе квартиру в Москве? Квартиру в Москве. Где бы мне, где бы мне Взять лаве, чтобы купить квартиру в Москве? Квартиру в Москве.

Семён Слепаков

Объявление: «Подарю одинокой провинциальной девушке свою квартиру в Москве за хорошее отношение к себе и за то, что она скрасит моё одиночество в последние годы моей жизни. Одинокий Богатый Мужчина 75 лет, москвич».

Странно, но этот дедок написал мне первым, увидя мои фотки.

Он: «Сколько стоит встреча?»

Я: «А что предлагаешь?»

Он: «Ничего…»

Я: «И я тоже ничего».

Он: «А зачем тут сидишь, тешишь своё самолюбие?»

Я: «При чём тут самолюбие? Я тоже ищу, так же, как и вы… своё счастье. Ха-ха».

Он: «Успехов в поиске!»

Я: «Спасибо. А кто вы?» Он: «Простой советский человек».

Я: «Зачем вы смеётесь над девушками? Думаете, это красиво?»

Он: «Здесь нет девушек, я не смеюсь, я предлагаю себя. В моём возрасте что я могу предложить?»

Я: «Это враньё, что вам столько лет! И если вам столько лет, то что вы хотите, чтобы девушка делала вам?» Он: «Какая девушка? У меня никого нет».

Я: «Так я и спрашиваю. Для чего конкретно вам девушка? Что вы от неё хотите?»

Он: «Ну… заниматься драйвом».

Я: «Драйвом? Вы ещё можете?»

Он: «Голубушка, я не пацан и песни петь не умею!»

Я: «Песни? Ха-ха… Давайте встретимся? Мне интересно с вами пообщаться».

Он: «О встрече договоритесь с моим секретарём. Номер ххх-хх-хх».

Я: «Как круто всё, а что, с вами лично не договориться?»

Он: «Очень круто, женщина женщине не сможет лапши на уши навешать, а женщина мужчине – легко! Мой секретарь уполномочен вести переговоры».

Я: «Смешно, ей-богу, вы же типа взрослый, опытный, престарелый дяденька… Я оставила секретарю сообщение на автоответчик, там поют „Ландыши пахнут весной“».

Он: «Вот именно взрослый, да, и „Ландыши“ поют».

Я: «Если бы не была писательницей, не позвонила бы. А так – интересно всё необычное… Ничего не могу с собой поделать! ААА… Я понятия не имею, что говорить вашему секретарю, пусть сама перезвонит и кастингует. Ржу не могу».

Он: «Писательница, говорите? Ну, вот как сейчас пишете, так и говорите! Я и есть необычный человек».

Я: «Что именно сказать секретарю? „Хочу познакомиться с вашим дяденькой. Я – Маша из Сибири, грудь – двойка, из хорошей семьи, образований пять“? А вы-то кто такой, кроме возраста, указанного в объявлении, и вашей квартиры? Откройте занавес!»

Он: «Во-во, и говорить про образование обязательно!»

Я: «Полный п…ц! Драйв в вас точно есть! С таким мозгом не скоро бедная провинциалка вашу квартирку оторвёт, сама скорее скопытится от вас! Что-то ваш секретарь не перезванивает. Забыл про меня, страждущую!»

Он: «Я не п…здец, я – национальное достояние, и, чтобы получить мою квартиру, надо постараться и по жизни, и в постели, вот это п…ц!»

Я: «Вы думаете, реально счастье в московской квартире?»

Он: «Дозванивайтесь, предложений поступает много, может, ВЫ и станете тем Предложением! Голубушка, вы попробуйте, вам понравится!»

Я: «Не называйте меня голубушкой, мне так не нравится. Всё похоже на розыгрыш над девушками, неплохо сделанный, но злой какой-то, циничный. Хотя если кому-то скучно без этого, то фиг с ним, подыграю. Если бы это было правдой – было бы прикольней. Пафосный московский дед – это даже очень секси».

Он: «Любезная, вы меня раскололи. Квартиры у меня нет, и я – гастарбайтер с Кавказа, но в сексе я силён и лет мне не меньше. Я вам понравлюсь».

Я: «Нет, мне нужен дед интеллигентный, пафосный и классный! Гастарбайтер – человек хороший, но всё-таки не нашей породы».

Он: «Я старый, толстый, и хрен у меня не стоит…»

Я: «Очень жаль…»

Он: «Да, жаль!»

Теперь у меня есть квартира, Реально в Москве есть квартира. Прикиньте, в столице квартира. Мой адрес – Москва, жопа мира.

Семён Слепаков

Я улетаю работать в Египет. Очередная клоунада и развлечение людей. Оттуда пишу Ломо: «Сегодня видела двух обезьян. На территории отеля живут две обезьяны в клетке. Так днём они выпендриваются перед народом, а каждый вечер сидят, обнявшись, смотрят в четыре глаза на всех и так засыпают. И что-то меня накрыла эта картина. Даже обезьяны вместе! Где моя обезьяна? Посмотри фотку!» – «Вижу… Клетка, да, клетка».

Я пишу: «Вот видишь, какие мы, люди, все разные… Ты увидел клетку, я – своё одиночество, несколько человек вообще заметили, что у обезьяны-мужчины синего цвета яйца… И сколько ни спрашивай, у каждого будет своё, а ведь это всего лишь клетка с двумя обезьянами. Мне показалось, это очень интересно! Я тут про медведей написала сказку, почитай».

 

Два медведя

Жили-были два медведя-одиночки. В одном огромном дремучем лесу. Каждый жил отдельно, и о существовании друг друга они даже не знали. Один медведь был весёлый, спортивный и любил жизнь. Играл с зайками, белками, лисичками в спортивные игры, ел, что найдёт сам в лесу.

Второй медведь был часто грустный, задумчивый и тяжёлый на подъём. Всегда сидел один в своей берлоге, то перебирал старые листочки в своём гербарии, подолгу их рассматривая, то вышивал крестиком. Иногда даже пел сам себе песенки и представлял, будто бы он артист Большого цирка. Слыхал он о таких заведениях, где и платят хорошим кормом, и аплодируют. Но медведь давно боялся людей и вообще суеты и поэтому только мечтал. Местные животные медведя этого побаивались и играть его не звали, но всегда приходили просить совета или помощи. Медведь злился, что его отвлекают от важных дел, но всё же помогал, чем мог. А те взамен приносили ему еду. Тем он и жил.

Заболел как-то медведь, и все звери испугались, что помрёт их бирюк. И стали искать того, кто бы помог вылечить мишку. Мишка в берлогу никого уже не пускал, и только одинокие жалобные стоны доносились оттуда.

И вот однажды медведь услышал весёлый смех у себя прямо над ухом.

– Эй, медведь, выходи! Хватит там сидеть, мять свою толстую попу!

Медведя такая дерзость застала врасплох. Кто посмел так нагло кричать? И, забыв про боль, выбрался на свет. Перед ним стоял совершенно незнакомый весёлый медведь и держал в руках яркий мяч.

– Ты кто такой, а? И зачем меня будил?

– Да вот звери меня к тебе привели. Сказали: «Помирает наш бирюк. Помоги».

– Хм… Ну, помру, так что с того? – забухтел медведь.

– Ну, как «что с того»? А зверей кто лечить будет? Души их врачевать? – ответил медведь.

Ну и что? А ты-то чем мне помочь можешь?

А я буду с тобой разговаривать, песенки тебе петь, на дудочке играть, пока ты не выздоровеешь. Медведь был рад и не рад новому знакомству.

– Ну ладно, раз припёрся, так проходи… Ночь уже в лесу, холодно, простынешь.

Так и стали дружить два медведя-одиночки. Теперь, перебирая свои листочки, медведь иногда посматривал в окно из своей берлоги, наблюдал, как этот длинноногий «кабан» катается на качелях с белками и зайцами.

– Мёда теперь надо больше… На двоих-то… – кряхтел недовольно мишка. А сам подкладывал своему новому другу побольше в чашку да повкуснее.

Однажды приехали люди в лес. Мишка-«кабан» вертелся, как обычно, в лесу. Прыгал, топал, веселился. Заприметили люди медведя и… забрали его в цирк. Второй медведь посылал каждую неделю ему туда письма, но никто не отвечал. То ли загордился его друг, то ли почта плохая.

И тогда медведь убрал вторую ложку, чашку и снова сел перебирать свой гербарий. Только песни уже не пел.

 

О дружбе

Моим первым другом был телефон, обычный белый аппарат с пружинистой трубкой. Мама работала учительницей, сестра училась в школе. После того как меня напугал автоматом мамин ученик, я болела «страхом», и меня уже не брали в собой в школу, к маме на работу. Я целыми днями сидела на подоконнике рядом с телефоном и ждала, когда он зазвонит и мамин красивый голос мне скажет: «Привет, что делаешь?» – «Что-что… Сижу… На подоконнике». – «Иди поиграй, что ли?» – «Я и так играю». – «Во что?» – «В телефон». – «Ну ладно… Я скоро приду», – говорила мама. И я ждала, когда телефон опять зазвонит и кто-нибудь потом придёт.

Моя старшая сестра тоже иногда играла со мной, но эта дружба была неравная, как и игры. Мне было с ней интересно, а ей со мной – нет. Ей хотелось бежать к своим подружкам-ровесницам, а не сидеть с этим «ссыклом», как ласково называла она меня.

А потом у меня появились друзья. Моему счастью не было предела. Я отыскивала мамины заначки конфет, и когда она приходила, то, к своему ужасу, видела дома человек десять из соседних дворов и кучи фантиков. Мама ругалась, очень ругалась, но я говорила, что уйду жить к тёте Люде, она добрая. Мама говорила: «Ну, иди…» И однажды я ушла. Мама пришла за мной и, увидев, что я серьёзно не собираюсь домой, больше меня не ругала за моих друзей.

Друзья менялись с возрастом и с нашими бесконечными переездами, но я всегда писала им письма, много писем. Мама теперь ругалась, что уходит много конвертов.

Наконец у меня появилась настоящая подруга, та, что одна и на всю жизнь. Мне так казалось. Она была странной, с ней никто не хотел дружить, называли её «космической девочкой». Но мне она нравилась. Она много читала и была очень красивой. Но потом я стала замечать её зависть к тому, что мальчики обращают больше внимания на меня, хоть я не была такой красивой. Я не смогла её переубедить и побороть в ней этот порок – зависть. После её очень некрасивого предательства десять лет дружбы пошли коту под хвост. Под грязный хвост. Она пришла просить прощения в дождливый день, я не пустила её в дом, а она крикнула: «Ну хочешь, на колени встану, может, тогда простишь?» Я, конечно, её в тот момент простила, но через несколько минут поняла, что это был блеф с её стороны. Её телефон позвонил, и она, будучи в такой красивой коленопреклонённой позе, ответила звонящему: «Я у Кати. С Наташей я не общаюсь». Вот как. А между прочим, Наташа – это я, и передо мной она сейчас стояла на коленях. Я хлопнула дверью у неё перед носом и вычеркнула из своей жизни.

Это была первая серьёзная потеря друга.

Вторая случилась этим летом. С тех пор прошло десять лет, и вот я опять встретила настоящего друга. Но… пять лет прошли, и снова случилось то, что мешает продолжать дружить душами. У моего друга появились новые друзья, которые почему-то сказали, что меня нет. То есть что я не друг. Им так показалось… А моему другу показалось, что они правы.

Лето я провела за компьютером в поисках друзей. Встреч было много. О некоторых хочу рассказать…

1. Алёнушка

Алёнка написала мне, что она болеет какой-то очень тяжёлой болезнью, да и, к тому же, живёт и работает на Рублёвке, поэтому может только позвать меня к себе, если я не побоюсь ехать к ней. Да чего тут уже бояться, когда мир рушится.

Алёна оказалась девушкой маленького роста и с такими печальными глазами, что хотелось повеситься сразу же. В них была такая прожитая боль, что мне даже стало легче. Она меня не обидит. Мы сидели у Москвы-реки и болтали каждая про свою жизнь. Просто как люди в поезде, что ли. Потом я веселила Алёнку, заставляя сниматься голой на мой профессиональный фотоаппарат. Она смеялась, говорила, что далеко не модель, но потом радостно рассматривала фотки. «Наташка, ты сумасшедшая!» – кричала Алёнка, спотыкаясь о колючую речную гальку и хохоча.

2. Люсия

Люсия написала объявление на сайте знакомств: «Кто пойдёт со мной в кино?» Она ждала, что ей ответит какой-нибудь солидный мужчина. Но ей написала я: «Можно, я пойду с тобой в кино? Мне не с кем». Люсия согласилась, и уже через час мы встретились у кинотеатра. Люсия – красивая женщина 32 лет. Занимается эскортом, но в кино сходить не с кем. Как всё банально в этой жизни. Она оказалась очень умной, начитанной женщиной. Имеет дочь, но хочет иметь ещё как можно больше детей. Считает, что предназначение женщины – родить как можно больше потомства и найти как можно больше козлов, пардон, самцов, чтобы обеспечивали всё это производство. Позиция мне показалось интересной, во всяком случае, не эгоистичной. Ради природы же человек старается, а не для себя. Люсии тоже со мной было весело, и на прощание она попросила меня не теряться.

3. Маська

Именно так она сама себя попросила называть. Я купила шампанское и написала ей, спросив, сможет ли она его открыть. На что она мне ответила, что никогда не пробовала. Так я поняла, что с Масей мы вряд ли поладим (смеюсь). Мася оказалась безумно длинноногой моделью, работающей у Славы Зайцева продавцом в элитном магазине брендовой одежды, где одевается наш президент. У Маси, кроме фантастических ног, красивая машина. Мы гоняли по ночному городу, и она мне рассказывала о себе и даже о том, откуда эта машина взялась. Подарил её дядя… Родной дядя. Я искренне говорила: «Завидую тебе, Маська!» А Маська отвечала: «А ты не завидуй, не всё так просто, девочка. Дядя уже лет десять как свои яйца ко мне подкатывает». Я заткнулась… Маська не хотела расставаться, она была свободна как ветер, а у меня не было столько времени. Мне хотелось иметь ещё творческое пространство и своё маленькое одиночество.

Их было много в это лето, случайных людей, выдернутых волею судьбы из сети. И каждый нёс что-то своё, у каждого был свой скелет в шкафу и своё одиночество. И мы просто стали быть вместе. Вот так каждый сказал мне: «А давай будем просто быть вместе, без любви, без дружбы. Просто быть». И знаете, мне это понравилось. Это было надёжнее, чем клятвы любимых и вера в друзей.

 

Ты ошиблась, мать

Дело приближалось к осени. Мелкий дождик намекал на то, что наступает пора уныния и лёгкого разочарования. Я шла по лужам столичного рынка, где торгуют неугомонные узбеки, таджики и просто русские мясом, рыбой и прочими земными праздниками для живота. Я размахивала большим пакетом. Надо было купить продукты для жизни. Денег, как обычно, не фонтан, поэтому хожу на рынок, а не в супермаркет.

Меня весело подзывали торговцы, предлагая всё на свете и говоря: «Вах, какой красивый ты, девушка! Подходи, бесплатно угощу!» Вдруг среди разношёрстной толпы я увидела уныло бредущую старушку в лохмотьях, напоминавших одежду. Она не просила милостыню, она просто с тоской смотрела на прилавки. Я боюсь подходить к незнакомым людям, но тут подошла, что-то не дало мне пройти так легко мимо.

Бабушка, может, вам чего купить?

Да, если можно…

И мы выбрали всё, что она хотела: молоко, хлеб, колбасу, овощи и фрукты. Всё время старуха не поднимала на меня глаз. Когда я наконец ей передала наполненный пакет в её худые морщинистые руки, она вдруг медленно подняла на меня рано выцветшие голубые глаза и тут сказала зло и отчётливо, глядя в упор:

– Сука, тварь, как же я ненавижу вас, богатеев проклятых…

Я развернулась и побежала, всё это мне показалось страшным сном. Я уже день не могу есть. Смотрю в окно на моросящий дождь и думаю: «За что?»

 

Порнография

Знакомство с эротической литературой произошло у меня очень рано. Я упорно не хотела учиться читать, вернее, читать-то я умела, но то, что было написано в школьной «Родной речи», мне ужасно не нравилось. Всё было так скучно и неинтересно. Всё про каких-то пионеров, делающих добрые дела; мальчика, который ел сливы втихаря, а потом ему было стыдно, когда он спрятал косточку; белые берёзы под моим окном… В общем, ничего нового и содержательного. Но мои поиски увенчались успехом, когда в глубине родительского книжного шкафа я нарыла «Эммануэль». Я понимала, что книжка предназначена явно не для меня, поэтому, спрятав на животе под слоем футболки и толстой вязаной кофты, тащила её в туалет и там самозабвенно читала. Скорость чтения удивительным образом у меня поползла верх, как температура на градуснике при лихорадке. Родители не могли часами попасть в туалет, где сидел их чудной ребёнок, заболевший неожиданной «туалетной» болезнью.

Наташка, ты что там делаешь всё время?!

Какаю… – был задумчивый ответ. И тишина…

Книжка захватила меня настолько, что я теряла счёт времени и в испарине нехотя выходила из своей читальни. Классная была книжка, ничего не скажешь. И тогда меня никто не спалил.

А потом папа одной из моих детских подружек купил видик и неосмотрительно оставил там кассеты. Такие толстые большие кассеты без картинок. Мы, конечно, всунули эти кассеты без его ведома, и то, что мы там увидели, поразило наше воображение! Там была почти моя «Эммануэль»! Только уже на экране!

Была немедленно собрана группа поддержки из других девчонок, и мы устроили просмотры. Господи, как же это было нам интересно! Как зомби, мы сидели тихо всё время и крутили эту пару кассет целыми днями. Кто-нибудь сидел у двери «на шухере» и говорил, когда срочно жать кнопку «стоп».

Потом мама этой подружки уехала на юг одна. На хозяйство оставили папу. Папа приезжал с работы очень поздно, и можно было вообще расслабиться и не париться. Также у папы был найден набор «волшебных» стаканов с изображением девушек в купальниках. Как только в них набиралась вода, девушки становились абсолютно голыми. Чудеса, да и только!

Всё было хорошо и интересно, пока мы однажды всей честной гопкомпанией не столкнулись с реальностью. А реальность была такова. Папа подружки в этот вечер приехал не один, он привёз с собой какую-то размалёванную женщину, которая громко смеялась, и папа был от этого счастлив и хватал её за ноги. Они были слегка пьяны и явно не замечали нас в небольшую щёлку двери.

– Мы должны выйти и сказать, что всё знаем… – шептала нам его дочь.

– Да… должны… – боязливо говорили мы…

Но никто не шёл. Мы сидели, как настоящие трусы, и тряслись. И сидеть так стрёмно, и показаться тоже невозможно. Как назло, в тот вечер всех нас родители отпустили ночевать в этом доме. Мы стали заложниками чужой тайны. Мы легли спать недовольные и собой, и жизнью. В воздухе не стало почему-то больше этой беззаботной радости от просмотра порнофильмов и чтения эротики. Всем было как-то грустно.

На следующий день приехала загорелая, счастливая мама подруги. Привезла ей кучу цветных лаков для ногтей. Их было так много!!! Мешок целый! Нам, конечно, тоже презентовали по целых пять флакончиков. Богатейший дар! Моя мама никогда не купила бы мне лак!

Но нас терзала эта нечаянно узнанная нами тайна папы. Мы совещались и совещались вместе с подругой. Как поступить? Ведь мы же предатели, если не скажем ей? А если скажем, то мы предатели отца? Но ведь он виноват? Он должен быть наказан…

Блиин…

Мы ничего не сказали. Не смогли. Фильмов про взрослую любовь больше не смотрели. Мы снова перебрались в кукольные домики и читали книжки про пионеров. И всё было как раньше, но только как-то по-другому… Как будто с экрана порнография перенеслась в наше детское сердце.

И снова мой «Воланд – Ботаник – Ломо – Николай, бля, Петров» морочит мне голову. Любовь всё больше и больше походит на торги, и мне стучат по голове отбойным молотком, что я – унылое говно с претензией.

Я: «Я понимаю, отчего ты обижаешься… Тебе кажется, если я не принимаю твои советы, значит, я не принимаю тебя самого. Это не так… Далеко не так. Я очень тебя люблю и принимаю тебя таким, какой ты есть. И это никак не связано с советами. А у тебя всё едино: совет и ты».

Ломо: «Даже наоборот. Если от меня мало проку, я отчаливаю».

Я: «Хочешь отчалить? И что значит „прок“??? От твоего цинизма иногда подташнивать начинает. Проки, сроки и всякая херня…»

Ломо: «Посмотри нашу переписку. Всё чаще на мои сомнения ты отвечаешь: „Я ТАК РЕШИЛА“» или „МНЕ ТАК НРАВИТСЯ“. Например, я считаю, что на сайте нельзя писать „ПИСАТЕЛЬНИЦА“. Просто это как-то нескромно. Посмотри сайты других писателей. Даже известных. Просто зачем мне пытаться помочь, если ты и так уже всё знаешь? Я не претендую на истину, но твои резолюции на мои советы без попытки дать аргументацию говорят мне о том, что советы уже не нужны».

Я: «Считай как хочешь… Я очень устала оправдываться везде и отстаивать своё мнение. У меня уже нет сил, ничего нет. Я хотела, чтобы было написано „писательница“, и всё. Это было моё желание. И я считаю, что имею на него право. Это творчество, и ничего нескромного в этом нет. Могла вообще „королева“ написать. Никто бы меня за это не убил.

В погоне за тем, чтобы я зарабатывала деньги, ты немного не учёл, что я могу потерять именно творчество, став типа и менеджером собственным, и рекламщиком. И всем подряд… На рисование уже сил-то не будет, да и желания особого. Тяжело это художнику – рисовать и своё же продавать. А если он продаёт, то, поверь, это будет именно так, как он это видит. Эту продажу. И именно везде своими глазами этот лоток состряпан должен быть. Пусть коряво, бестолково, но именно с его душой».

 

Эпизоды из жизни Сони

Я работаю психоаналитиком не денег ради, а ради себя самой. Помогая другим, помогаешь себе – это про меня. Я подружилась с одной моей клиенткой. Она чудная. И у неё чудесный ребёнок – Соня.

Сегодня мы украли дневник Сони.

Моя жизнь

Когда я была ещё только в садике, я влюбилась в Даню Волкова. И я подумала – Соня Волкова! Но в то же время мне нравился ещё Макар Морозов. А может, Соня Морозова? Но надо жениться не по фамилии. А по любви. Но у Дани такие красивые карие глаза… Ну вот, мой порог во взрослую жизнь. Мы пошли в первый класс! Даня каждый день на продлёнке говорил, что любит меня. Даже маме. Я окончательно поняла, что люблю Даню!

Мама

Мамуля – лучшая на свете. Её очень любят дети, но на каток она меня не возит, и у неё нет времени на меня. Я люблю её, но она вся в работе.

Турция

Второго сентября мне в школу, но я лечу в Турцию. Я, мама, мамина подруга Юля и мамин психоаналитик. Мы приехали в аэропорт. Три часа там мотались, потому что наш рейс задержали. Мы сидели в одном месте, разве что в маминых ботинках у меня заболел палец. Мы дошли за пять минут в аптеку купить пластырь. Мы взлетели. Мамин психоаналитик спит на маме, а за Юлей я не смотрела. Прилетели утром, мы с Наташей, маминым врачом, немедленно переоделись в туалете! Мама с Юлей задумчиво сидели на ресепшене и ждали номер. Потом эти двое поменяли три номера, маме всё не то. Я сразу же залезла в бассейн. Мы каждый день потом ходила на аквааэробику, и каждый из нас пытался каждый день худеть. Не помню, в какой день, мама с Юлей выпили излишек вина. Юля ушла на лежак, мама ушла за ней, и она хотела её тащить на кровать в номер, но Юля сильно сопротивлялась. И был ужас, они обе упали об асфальт. Ещё мне запомнилось перед отъездом обратно в Москву: мы пошли ужинать, а Наташа-психоаналитик сказала, что не хочет есть, и осталась одна в номере.

К ней зашёл через балкон маньяк. Он курил мамины сигареты, пугал Наташу и смотрел, что бы стырить. И стырил деньги, которые лежали у нас на кровати. Наташа видела это, но очень испугалась его. Потом мы пришли, позвонили на ресепшен и вызвали полицию, хотя хотели его сами найти и побить, но Наташа не разрешила. Пришла полиция вместе с ним, и он вернул наши деньги, а полиция сказала, что он больше не будет работать в этом отеле.

Уже в самолёте я смеялась над тем, что как я вам и говорила, мы пытались худеть, и в честь непохудения я нарисовала четырёх толстых балерин.

Я пришла в школу, и мне все очень обрадовались, кроме моей учительницы – Елены Васильевны. Она орала как могла за то, что я отдыхала в учебное время. Вот и закончилось лето.

Я и мама

Я позвонила маме:

Дзынь! Она сказала:

Ну чего? А я в ответ:

Где колбаса? А мама мне:

Найди сама!

– Ну где же мне её искать? Я прям не знаю, не знаю. Ну, хотя бы деньги где? А зачем тебе они?

А я «Несквик» куплю. Там на полке тысяча рублей.

Вечер смеха

Я пришла из школы, и мы с мамой поехали в магазин. За пальто и сапогами. Но в итоге купили шампунь, мясо и куклу. Мы едем по пробкам домой и играем в слова наоборот. Приехали. Мама говорит:

Выйдешь с собакой? А я говорю:

Давай вместе? Я же устала!

Ну, я же тоже устала, – сказала мама. – Ну ладно, пойдём вместе! Я с радостью кричу:

– Ура!!! И я совсем забыла, что вешу 41 кг, и съела все пельмени, и мама ела.

Четверг

Я пришла из школы домой. Мама оделась, как на карнавал. Я её спросила:

Ты что так оделась?

Ну, я на работу…

А мне показалось, что мама едет на свидание. За мной заехала Таня и отвезла меня в Кузьминки. Мы заехали за цветами. У Таниной мамы день рождения. Мы ехали полтора часа. Я зашла к ним домой. Танина мама сказала:

Это кто?

Это Соня Королева-Бондарева.

А! Прошёл один час. Я начала скучать и плакать.

О маме

Мою любимую маму зовут Олеся. Я знаю, что она меня очень любит. У мамы есть друг Андрей, и, когда мне было 4–5 лет, он говорил, что если я не буду слушать маму, то она сдаст меня в детский дом. Но я знала, что мама такого не сделает. Мама очень добрая. Её любят дети. Но плохое всё же есть: побухать и покурить. Это она любит.

Египет. Отдых

Ночь. Мама Олеся и её подруга Катя бухали по ночам. И в море голые полезли ровно в восемь часов, не боясь морских ежей, звёзд и змей. Ну, я так орала. Там египтяне проходили, люди с фонарём. Нет вайфая, в зоне сеть есть, а вайфая нет. Я не умолкаю.

Олеся + Катя = бухать

Мама и Катя любят побухать. Мама курит, Катя пьёт. Катя пьёт, а мама курит. Близкие по крови. В общем, любят побухать. Прямо так это понимать!

Макар и мама

Когда я была в садике в 1–2 группе, со мной был мальчик Макар. У него умерла мама. Моей маме стало его жалко, и она подружилась с его папой в хорошем смысле.

Письмо Деду Морозу

Дорогой Дедушка Мороз!

Я бы очень хотела, чтобы ты подарил мне живую собачку. Порода у неё – американская акита. А ещё я бы хотела, чтобы мама всегда была здорова. Я жду собачку в феврале. ПОЖАЛУЙСТА.

Сигареты

Мама бросила курить и совсем нервная была. Я как только «3» и «2» получу в школе, она меня лишает телевизора, и, о ужас, она думает, что я хочу «три» получать! Но увы, этого не я хочу, а мой ум этого хочет. В выходные, значит, буду сидеть без телевизора, и заниматься мне, в принципе, нечем. Я очень расстроена. Пусть лучше снова курит!

Семилетняя Cоня ушла из дома к папе, прихватив свои дневники. Сказала, что мама – «скотина», потому что много работает, а папа хороший, добрый, ласковый и пушистый.

Мне сразу написала её мама:

– Поругались из-за того, что я мало времени ей уделяю. Я стала говорить, чтоб она у себя в комнате жила, что я одна хочу! Она сказала: «Подавись своей работой, своими курсами (которые я ей везде оплачиваю), спортивными секциями и так далее».

Ну подожди немного, скоро придёт назад. Проходит час. Мама Сони опять пишет мне:

Звонит Сонька, ревёт, просит, чтоб я с ней поговорила и простила.

Ого!!! Не прошло и полгода! А что, спроси, с папой хуже?

– Долго это для меня, этот час как жизнь… Она знает, что хуже с папой! Не буду с ней больше спать… Пускай одна.

– А будет торт и мир? Ура!!!

– Нет, полжизни забрала она у меня сегодня… Не будет мира, будет просто ровно.

– Да прекрати ты так!!! Нельзя так относиться к жизни!!! Будь ЛЕГЧЕ!!! Поругались, помирились, и что? Какие полжизни?

– У меня начинает трястись правая нога, когда что-то подобное происходит или кто-то умирает… Ни фига себе – «поругались, помирились»… Это в первый раз! Я и так лёгкая для всех, легче не бывает.

– Это нормально!!! Ребёнок растёт. Только больные дети не ругаются с родителями. Понимаешь? Идиоты всегда всем довольны. А это – нормально!!! А ты – истерик.

– Да, наверное, истерик. Пришла она и к себе сразу в комнату, а я жду час, два, три, а моя звезда так и не выходит из комнаты. Скорпиониха фигова.

А что она там делает в комнате одна?

Не знаю… У неё же дверь закрыта!

– Ты ей под дверь подсунь бутерброд! А лучше не суй… Пусть голодает. Посмотри, что дальше будет…

Я плов на кухне делаю. Запахи… А не выходит, голодная же…

А ты подслушай…

Вообще тихо там…

А пришла молча, что ли? Зашла и всё?

Нет… Ревела… Захлёбывалась, просила прощения.

Ну, а ты что?

Я молчала, и она ушла. И дверь в комнату свою закрыла.

Ну ты, мать, даёшь… Сейчас, скорее всего, она спит…

Да, наверное, спит.

– Где-то ты как тряпка, а перед ребёнком собственным – железная леди. Не тряпка я… А на неё я обиделась.

Ну она же попросила прощения!

У меня до сих пор стоят эти её слова! Понимаешь?

Что ты скотина?

Да!

Ну скотина и скотина… А сейчас ты скотина ещё и злопамятная!

Охренеть!!! Родная дочь так назвала!!!

– Прощения попросила… Прибежала назад… Уже хорошо! Прости её, она же маленькая.

– Я злопамятная очень, кстати.

– Не будь настоящей скотиной! Я тоже злопамятная, и это худшее качество в человеке. Я с этим борюсь… У меня плохо получается… Но я борюсь!

Она вышла!

Ура!!! Что делаете? Жрёте плов?

– Нет, обняла, сказала, что всё понимает, что такого больше не повторится… Есть не стала. Пошла уроки делать. Тоже есть не может, когда переживает…

– Я легла спать.

– Соня просилась, наверное, с тобой?

– Да, но я держусь! Через некоторое время.

– Она спит рядом, вот такая я размазня.

– Ну и будь такой, пусть спит. Храпит?

– Она вообще не храпит, только я… И слюни во сне пускаю. Представляешь, Соня прислала мне на «Одноклассниках» примирительный подарок. Значок такой: «Я просто НЕ УМЕЮ без тебя жить!»

А потом мама Сони подарила мне эту историю, которая случилась с ней.

 

Мясная королева

В одних из дней моих поисков и происков хорошего бизнеса и в то же время дела, приносящего пользу не только мне, но и людям, мне на глаза в миллионный раз попалась вывеска мясного магазина, лучшего в нашем районе, – «Мясо от Армена». «Практически от Армани» – улыбаюсь я.

В этом магазине потрясающий, добрый хозяин, который всегда готов выбрать вам лучший кусок мяса, самого свежего и даже красивого. Всегда опрятный, в белом халатике, добрый и милый, обрусевший толстячок-армянин.

«Вот мясо – это да! Как это раньше я не додумалась! Ведь люди всегда будут есть, кризис – не кризис! С этим делом прогореть невозможно! Да и люди ведь довольны таким качественным продуктом!» – лихорадочно думаю я, радостно подруливая к его магазину.

С порога громко приветствую:

Здравствуйте, дядюшка Армен! Я к вам по огромному делу!

Да, моя красивая, слушаю тебя, – лучезарно улыбается толстяк. Дядя Армен, мясом хочу тоже торговать, как ты! – выпалила я.

– Ты – девочка, а это мужское занятие! – напомнил мне о моём роде армянин.

Я справлюсь! И будет всё здорово, дядя Армен!

А кто тебе мясо будет рубить?

– Да, дядя Армен, это ж не проблема! Ты лучше мне расскажи всёвсё, как это делается?

Армен рассказал мне про кредиты, кассовые аппараты, холодильники, как найти выгодное место. Я загорелась ещё больше, потому что всё было просто! Прыгнула в свою машину и помчалась изучать свой район, чтобы найти самое подходящее место для своего нового магазина!

На второй день Армен, увидев меня на пороге магазина, весело засмеялся и сказал, что никогда не видел таких настойчивых русских девушек.

– Армен, а теперь расскажи мне всё про хранение и так далее. А? Армен на секунду задумался, я отметила это.

– Армен, я решила, что давай мы будем компаньонами, а? Работать пятьдесят процентов с прибыли на пятьдесят? Ведь всё равно ты знаешь всё лучше, чем я, да и мясо у тебя действительно самое хорошее! Только ты должен отдавать мне его по закупке, хорошо? Перспектива иметь с кого-то пятьдесят процентов прибыли ему понравилась и он проникся ко мне. Он расслабился и очень красиво и медленно объяснил мне, как продавать мясо.

– Мясо из города Т. едет примерно восемь часов в газели без рефрижератора, так как рефрижератор стоит дорого и не оправдывает своё, а газель многофункциональна. Ну, сама понимаешь, лето, пробки и другие ситуации. Мясо можно продавать три дня, потом оно меняет цвет и его надо колоть аспирином или специальной кислотой.

А чем колоть?

Ну, шприцем с иголкой, конечно.

Ого.

– А вот курица не поддаётся, например, шприцу. Её замачивают в кислоте на ночь, и она на утро свеженькая пресвеженькая. Этого хватает на два дня. Потом, если она не продалась можно делать ещё три раза. То есть неделю!

А кто это делает всё?

Что именно?

Ну, занимается этим, как это, ну, «освежением» мяса?

– Да все делают – и хозяин, и мясник, и продавцы. Всё круто! Я в эйфории совсем не придаю значения его словам. Колоть так колоть! Рубить так рубить! Бегу радостная домой.

Прошла ночь. Ночью мне снились старые бабки, беременные, с огромными, как арбузы, животами, и дети, маленькие дети. Все они покупали моё мясо. Фирменное мясо, мясо из лучшего магазина района. И почему-то в руках у меня был шприц… и все они смотрели на меня как-то жалостливо и беспомощно. Я проснулась в холодном поту, натянула на себя свитер и джинсы и пошла к Армену.

Здравствуй, Армен!

Здравствуй!

– Извини, Армен, не тяну я этот бизнес. Я ж, правда, всё-таки женщина. А зачем тогда говорила?

Ну, вот такая я. Извини. Вот такая история.

А потом, Ломо, я познакомилась с потрясающей девочкой Евой из очень обеспеченной семьи, и она повезла меня в Крым. Да, не в Монако, а всего лишь в Крым. Но в чём она потрясающая, ты поймёшь из этого рассказа!

 

Крымские каникулы

Московский дождь ревностно поливал нас майскими струйками. Он, наверное, не понимал, с чего это в Крыму стало лучше, чем тут. Везде же сейчас тепло и красиво… Я тоже особо не понимала, но сдалась под влиянием своей новой подружки, похожей на Мерилин Монро, безумно любившей Крым. При слове «Крым» у неё начинали лукаво блестеть глаза, и красивая белозубая улыбка разъезжалась в разные стороны. Мы выбрали самый старый отель, ему на тот день было аж больше ста лет, он считался самым комфортабельным, презентабельным и добротным. Но аристократка Ева поставила условие: перед тем как попасть в солнечную Ялту, мы обязательно поедем в Лисью Бухту с палатками, где будем заниматься нудизмом и дышать воздухом свободы, не отягощённым миром «практиков и логиков» и прочего буржуйского быта. Должна сказать, что Ева с детства воспитывалась именно в среде аристократов, где есть слова «можно» и «нельзя», где есть «прилично» и «неприлично», в общем, всё красиво, правильно, но безумно скучно. Так казалось Еве.

Я же, наоборот, терпеть не могу леса, поля, хлеба и огороды, потому что наелась этого досыта. Я люблю пафос дорогих отелей, машин, людей…

В общем, палатку, коврик, рюкзак и спальник, несмотря на сопротивление, пришлось тащить на себе прямо из Москвы. Слава богу, мне милостиво разрешили взять с собой чемодан с вечерним шмотьём, бриллиантами и прочей дорогой, но приятной сердцу мишурой.

Автобус, который идёт к трапу самолёту, на этот раз очень долго кружил по полю. Я рассматривала названия этих железных птиц. Странно, я впервые увидела, что у самолётов есть свои имена и фамилии! В окне рассматриваю: «В. Высоцкий» (суперимя самолёту!), «Рахманинов» (тоже неплохо), «Глушко», «Хабаров» и, наконец, наш – «Лобачевский»! Мы летим на «Лобачевском». Начинаю судорожно вспоминать, что он сделал. Математик! «Я в математике полный ноль, поэтому, полетев на нём, возможно, открою истину математических истин», – ржу я. Эх, лучше бы на «Высоцком»! Ну да ладно, Высоцкий у меня внутри!

Лететь совсем недолго, всего каких-то два часа – и ты в стране Хохляндии. В аэропорту характерное гыканье и запах булок. Реально запах булок. Ева меня предупреждала, что тут сказочные булки, поэтому всегда набираешь за неделю три килограмма. Я ей говорила: «Что ты, я лечу на море не для того, чтобы есть булки, я их терпеть не могу. Я буду кушать креветки, мидии, морские гребешки, дорогую рыбку». И что вы думаете? На первой же остановке, не выдержав этого запаха, покупаю их ватные булки и нагло ем. Вообще ем – это мягко сказано! Ева ржёт надо мной, типа «ну я ж говорила».

Потом мы заезжаем в хохляцкий банк поменять деньги. В окошках я вижу совсем не таких барышень, какие работают у нас в банках. Я вижу обычных баб, женщинами назвать их сложно, за 50, больших, мясистых, злобных, поучительных, без грамма субординации. В общем, еле наменяли, не понимая, обманули нас или нет. Вроде нет. Деньги поделили и залезли обратно в такси.

Таксист всю дорогу говорил о том, что мы сумасшедшие, наверное, прёмся с палаткой из Москвы фиг знает куда, имея забронированный крутой отель в Ялте. Ева говорит, что хочется экстрима, и к тому же там раньше было её любимое место. «Туда такие милые люди приезжают и живут там подолгу без цивилизации. Они все такие философы…» – рьяно защищает свою сверхидею принцесса.

Через крутые горные виражи и очень неуверенные дороги мы попали наконец в Лисью Бухту. Лис и бухт я там не обнаружила, как, собственно, и кучи людей.

– Сезон ещё не начался, – невинно сказала Ева.

И, сбросив одежду, побежала голая в море, которое, кстати, было совсем ещё не тёплым. Хорошо, что по пути я зашла в магазин и купила всяких сухих рыбок и пива безалкогольного, потому что тут, как оказалось, нет не то что ресторанов, а даже кафе. В общем, сижу, жую рыбку и пью пиво, пока Ева изображает из себя Афродиту морскую. Потом к нам стали сгребаться странные люди, молодые, лет тридцати, но какие-то покоцанные жизнью и с нездоровыми горящими глазами. Мне показалось странным, что они в нас не видят секс-объектов, хотя мы с Евой реально конфеты ещё те. Этим людям хотелось только поговорить, просто так, ни о чём, без темы, без идеи, без замысла и умысла. У них были сгоревшая на солнце, облупленная местами, красная кожа, странная худоба тел и беспокойные глаза. Какие-то вороватые, что ли, так бы назвала их я. Но эти люди не воровали чужое добро, они воровали свою собственную жизнь. Нарконудисты – так называют они себя сами. Они говорят, что любят море, природу Крыма и так далее, поэтому они здесь так часто. На самом деле я поняла другое: тут дёшево – как жить на диком пляже, на скромной еде, так и добывать себе очередную дозу смерторадости.

Ева поставила маленькую палатку, мы залезли в неё, потому что начинался дождь. Периодически кто-то скромно стучался к нам: то просил немного денег, то предлагал купить «сгущёнку» для радости. Но я сказала, что нам ничего не надо. Еве, правда, как известной «сладкоежке», хотелось, конечно, ухмыльнуться, но она мужественно держалась, ведь недаром она знала так хорошо это местечко.

Мы легли каждая в свой тёплый спальник, и тут началось страшное. Стрелы молнии летели в нашу палатку-малышку со всей дури, ветер гнул её к земле, крыша палатки прикасалась к нашим головам, свет, как электричество, зажигался в нашей искусственной берлоге.

Ева сказала:

– Давай выбежим из палатки и попросимся переночевать к этим чувакам в каменном домике!

Ага, и по дороге нас убьёт молнией… – ворчу я.

Блин, а вдруг тут убьёт тоже?

Не знаю. Принцесса достала айфон.

Сейчас посмотрю, что там пишут, как выжить в грозу в палатке.

Давай.

Она с серьёзным, профессорским лицом достаёт свой красивый, красный, гламурный аппарат и аккуратными пальчиками тычет по буковкам.

В интернете написано, что надо отключить все электроприборы!

Ага… А где они у нас?

А телефоны – это электроприборы?

Не знаю.

Лежим дальше. Каждая думает о своём. Надо постараться просто уснуть. Бежать всё равно страшно. Так мы просто взяли и отрубились, подумав о неизбежности. Чему быть, того не миновать.

Утром я первая проснулась и потрогала тихонечко Еву. Мне показалось, что она даже не сопит. «Уфф… живая», – про себя обрадовалась я и вылезла из палатки.

Утро на море после шторма сияло безмятежное и невинное, как будто ничего и не было вовсе, как будто всё приснилось. Ко мне подошёл нарконудист в шотландской юбке, поулыбался то ли мне, то ли себе и сказал, что море нынче не щедро на подарки.

А какие подарки дарит море?

Ну, по-разному… В прошлый раз, например, ведро принесло.

А зачем тут ведро?

– Ну как зачем. Хорошее же ведро. Можно же, например, постираться в нём, да много чего ещё можно сделать с ведром!

– А… Понятно, – не будучи уверена, что поняла до конца, кивнула я.

Из палатки выползла сонная Ева. Ей пришлось выпить успокоительные таблетки, чтобы уснуть в эту ночь.

– Я тебя искала во сне, – сказала она. – Боялась, что ты ушла и бросила меня одну в палатке.

– А я проверяла, дышишь ты или нет, – ответила я.

Знаешь, Наташ, я, наверное, больше сюда не приеду.

Почему? – спросила я.

Я больше не алкоголик и не наркоманка. Мне здесь не место. Мне больше тут не комфортно.

Ааааа… Значит, мы вызываем такси и едем в наш крутой отель?! И будем ходить красивые и мытые по пафосным ресторанам и общаться с нормальными людьми?

Да, будем. Сейчас я попрошу таксиста, чтобы он приехал за нами как можно быстрее.

– Ура!!!

И я на радостях побежала покупать вино, чтобы выпить его в дороге, в единственный на всём побережье конченый ларёчек, где было всего десять товаров.

Я спросила про хорошее вино.

О, так вы леди?

Леди, леди… Есть?

Есть, но дорого… Из проживающих здесь его никто не покупает.

Давай его. Точно не отравишь?

Не уважаешь, леди. Точнее не бывает, дорогое же самое.

Ну ладно. Верю.

По дороге лакаю чуть-чуть это вино одна, грамм сто, не больше. Что было потом, помнит туалет «Макдональдса», это было круто и жёстко, так меня обмануть. Лисья Бухта всё-таки!

Мы с таким кайфом ввалились в наш отель, всё с теми же ужасными тюками, плюс ещё и с чемоданами, что даже самый страшный номер нам показался бы раем. Но через полчаса счастья Ева подошла к окну и сказала:

– Какой потрясающий вид!

– На море? – наивно предположила я. И вприпрыжку подбежала к окну. Там я увидела полуголых рабочих, молодых мужчин, яростно ремонтирующих крышу. Грохот и вонь чего-то горелого смешивались с ялтинском морем. Ну ладно, голые молодые мужики, наверное, получше будут философов-нарконудистов. Мы поржали, и Ева повела меня в… столовую. Да-да, именно в столовую, обычную советскую столовку, где дёшево и сердито. Эта аристократка, кажется, намеренно хочет меня медленно убить, но сначала попортить мне кровь. Плетусь за принцессой в столовку. Там типичные толстые тётки-украинки с ребёнком и ведром. Ребёнок или свой, или внук. Ведро, как правило, принадлежит ребёнку.

Вечером наконец наступил мой долгожданный час. Мы нарядились в платья, сделали мейк-ап и двинули в дорогой грузинский ресторан «Тифлис». Там администратор очень борзо нас встретила, окинув взглядом оценщика из ломбарда, и долго заставила ждать столик. Ничего, что принцесса из обеспеченной семьи, без пяти минут дочь олигарха, а я тоже не лыком шитая замарашка. Короче, еле нас посадили в это «священное место», и мы сделали заказ на немалую сумму. Тут Ева рассказала мне, как ей нравятся грузинские мужчины (чем меня очень удивила), потому что они такие темпераментные и приставучие. И ещё ей безумно нравится, как они поют. И тут заиграли «Арго».

– А ты знаешь, что такое «Арго»? Про кого вообще они поют? – спросила я её.

– Наверное, корабль или имя чьё-то… – ответила принцесса. «Надо посмотреть в инете», – подумала я.

– А ты знаешь, что «Миллион алых роз» – песня, основанная на реальных событиях? – взяла реванш хитрая Ева.

– Нет, не знаю… – честно сказала я.

– Был Пиросмани – такой художник, грузин, и именно он продал свой дом и купил миллион алых роз! Даже у Тамары Гвердцители есть такая песня – «Пиросмани». Слышала?

– Нет, конечно… – искренне удивилась я знаниям Евы. Мы ели потрясающе вкусную еду, но счёт мне всё равно показался каким-то необоснованно большим. Ну, да и фиг с ним. Засыпали мы с Евой нынче на белых простынях, одетые в белые махровые халаты, сытые и довольные жизнью.

– Слушай, а какой у тебя был самый клёвый секс? – неожиданно спросила Ева.

– Ну, не знаю даже. У меня как-то секс и любовь живут на разных улицах. Кого любила – сексился не очень, а не особо любила – трахался, как Эрос.

– Слушай, у меня точно так же!.. А мне очень запомнился только один секс. Он был художник. И он просил меня надевать всегда длинные чёрные кожаные перчатки на руки, по-другому он не мог. И секс мог длиться шесть часов в одной позе.

Ого! А ты что ему на это говорила?

На что?

– Ну, на перчатки?!

– А, ну так всё нормально, я ему купила медицинские перчатки белые и тоже просила его надевать перед сексом.

Я представила, как эти двое в перчатках «жгут», и уснула крепко-крепко, даже без эротических сновидений.

Утром мы пошли на свой отельный пляж. Всё чисто, светло и благородно. Ева прячется под зонтик, ей очень хочется, но нельзя загорать. Потом она ещё долго бухтит по поводу своего веса, который надо срочно скинуть, но нужно настроиться. У неё очень красивая фигура, реально как у Монро: тонюсенькая талия при внушающих доверие бюсте и попе. Я считаю, что главное дело – в упругости тела. Если ты худая как жердь, то это ещё не фантастическое тело, попробуй себя на упругость! Вся фишка именно в ней.

Прекратив бухтеть, Ева рассматривает пришедших отельных отдыхающих.

– Вот почему маленьких девочек больше, чем маленьких мальчиков? – спрашивает меня.

Не знаю… Женщин в России вообще больше, чем мужчин.

А я знаю, значит, не будет войны! Мальчики рождаются к войне!

Ого… А откуда знаешь?

Откуда-то знаю, – улыбается довольная своим умом Ева.

Мне было жарко лежать без зонта, а принцессе холодно под зонтом. Решили посидеть на террасе.

– А ты хочешь иметь детей? – спросила принцесса.

– Пока нет, а позже, может быть, да. Вообще о ком-то всю жизнь заботиться – это ж такая ответственность. И сомнительное удовольствие.

– А я вот чувствую, что просто обязана оставить после себя след. Только ради этого. Я просто не имею права поступить по-другому. У меня будет девочка, и назову я её Анжелика. Я улыбаюсь.

– А ещё я никогда не буду её ругать! Дам ей полную свободу. Анжелика будет вправе выбирать именно то, что хочет она, а не я. Прям с самого детства.

– Ну как, например?

– Вот захочет ведро надеть ребёнок на голову – пусть надевает и ходит!

– А… Ну, с ведром понятно про свободу. А если что посерьёзнее: пить, курить, наркотики? Что, тогда тоже ругаться не будешь?!

Нет, я просто расскажу про свой личный опыт. Что это плохо и так нельзя. Я не буду врать, что этого не было.

Ева, ну ты гений просто! – чешу репу я. Наверное, в этом что-то есть…

Потом мы пошли есть суши в модный ресторан на берегу моря. Ева сказала, что может съесть двадцать четыре ролла за один раз, что, собственно, она и пыталась продемонстрировать. Я тоже не отставала. Правда, я прикалывалась по угрю, морским гребешкам, тигровым креветкам и прочим сырым морским радостям. Сомневаюсь, конечно, что есть сырую рыбу в таком количестве полезно, но не могу проявить силу воли, которая у меня в этот момент просто делает вид, что она глухонемая.

А знаешь, что самое страшное в жизни?

У всех своё, наверное, разве нет?

Нет…

А что тогда?

Быть сумасшедшим!

– Почему? Хотя подожди, подумаю… Наверное, потому, что тебе все говорят: «Заткнись!» Нет?

– Нет. Главное и ужасное – это одиночество. Тебя не принимает и не понимает общество. И эти панические атаки просто убивают. Я теперь по-другому отношусь к сумасшедшим. Доктор сказал, что есть два вида сумасшествия: х…йня и п…ц. Как сама понимаешь, во втором случае сделать уже ничего невозможно. Я раньше так хотела побыть немного не в себе, но потом поняла, что я дура и играть с этим нельзя. Четыре дня в психиатрической клинике мне показали всё. Место, где деньги не решают ничего. Все равны. Максимум, что можно сделать, это дать денег нянечке, чтобы больше следила за тобой, и всё. Еду передавать нельзя, потому что всё сразу же воруют, так же, как и вещи… Даже если сама всё раздашь. Спишь в коридоре, потому что ты новенькая или за тобой нужно больше смотреть. В двух случаях. Я была новенькая… Мне стало немного неудобно, что мне рассказывают такие личные вещи. Но Ева не боялась осуждения или неприязни, она просто хотела рассказать всему миру свои ощущения.

– Зачем ты хотела побыть немного не в себе? – тихо спросила её я. – Зачем ты так себя пыталась погубить?

– Трудно сказать. Вроде и жизнь у меня крутая, как другим кажется. Но было мало свободы и выбора. Я хотела, допустим, пить водку с друзьями в подъезде Новогиреево на Новый год, а мне надо было лететь в Африку. То есть мои желания и желания родителей – они были в корне разными.

А я бы мечтала встретить Новый год в Африке! Это дорого и прикольно! Да хоть где, но только не в подъезде водку пить. Фу…

Ну, не знаю… Видишь, какие мы разные. А может, это было «тогда».

Ты мне вот говорила, что видела восемьдесят стран мира. В твоём возрасте столько увидеть – это же просто мечта! – начинаю я восторгаться.

Да, я была в этих странах, но, понимаешь, не помню их… Были причины, – ответила Ева.

Следующее утро мы провели в Воронцовском дворце. Наше путешествие по нему началось с украинской живописи. Здесь оказалось очень много картин с хатами, о чём говорили сами названия: «Хата в лунную ночь», «Тиха украинская ночь», «Хата в цвету» и так далее. Меня лично поразила одна картина, где не было хаты, вернее, она была, но действие происходило внутри неё. Изображённый на ней мужчина разметался в кресле и, видимо, был очень болен. Он сидел за спиной играющей на фортепиано молодой женщины. Глаза его были закрыты, голова свешена на бок. Картина называлась «Последний аккорд», написана она была в 1885 году.

Дальше мы смотрели украинскую кухню. Вернее, хотели посмотреть, но, как только на входе в демонстрационный зал нам выдали по презенту в коробочке, сахарному бублику, интерес к осмотру у нас пропал. Ева с восторгом сразу же зажевала бублик, восхваляя украинских стряпух.

Съев сахарные бублики, мы наконец подошли к гиду, чтобы посетить сам дворец и послушать про его хозяина. Но как только гид открыл рот, мы сразу поняли, что слушать нам не придётся. Он, наверное, маленьким не только букву «р» не любил, но ещё и кучу других буковок.

– Ева, придётся тебе рассказывать мне про Воронцовский дворец и показывать его самой!

Так я ж ничего не помню!

Ну, как сможешь, потому что я вообще ноль.

Ну, а что конкретно тебя интересует?

Где деньги взял, конечно, на дворец-то?

– А… Ну слушай! Воронцовский дворец был построен для графа Воронцова. Он был генерал-губернатором Новороссийского края. Воронцов – потомок старого русского дворянского рода, из которого вышло много государственных деятелей и дипломатов..

Он был умным и очень образованным, даже Лев Толстой писал в повести «Хаджи Мурат». Воронцов был очень богат. Женат он был на моей тёзке – Елизавете Браницкой, её мать дружила с Екатериной Великой!

Мы ходим из зала в зал. И видим себя в красивых платьях и шляпках, беззаботно смеющимися над всякими глупостями. Шампанское, терраса, лето, любовь…

Я бы хотела жить в таком доме! – говорю я Еве.

А я бы хотела жить во дворце! – отвечает мне она.

Особой разницы между домом и дворцом не вижу. Но задумываюсь. Тут подключается к нашим мечтам невольная слушательница – тётенька, которая следит за порядком в зале.

– Ну, вот жили бы вы во дворце. Слуги бы всё убирали, а вы бы что делали?

– Жила бы просто, – сухо ответила Ева.

Сделав классические фотографии с белыми скульптурными львами, мы оставили замок и двинули в ресторан «Вилла София», который принадлежит Софии Ротару. Всё опять белоснежное, видимо, в Ялте белый цвет – это цвет роскоши. Ева пьёт кофе, а я, как обычно, белое вино.

Представляешь, у кофе сейчас вкус счастья!

Да ладно, – смеюсь я.

– Правда. Ты знаешь, когда я в депрессии, то вкус еды – это вообще всегда вкус счастья.

Я улыбаюсь. Ева бывает так откровенна, ей невозможно не улыбаться.

Знаешь, я, наверное, хочу распустить дреды, – говорит она. Зачем?

– Ну, вот смотрю на тебя, и мне тоже хочется иметь длинные белые волосы. Хотя, может, это в данный момент мне так хочется, а завтра я могу перехотеть. А ещё мне нравится, как ты одеваешься. Ярко так. Моя мама учит меня одеваться дорого и строго. Как она. А мне так не нравится.

– А если в ресторан?

– В ресторан – только как положено добропорядочной жене обеспеченного человека: чёрное платье и бриллианты. Нужно, говорит, быть скромной.

– А если хочется быть сексапильной и привлекательной для себя самой, ну или для мужа? Что, нельзя одеться как-то броско и ярко?

– Нет, так неприлично в обществе. Вдруг ещё скажут, что нет вкуса.

– А какая разница для всех, если твоя жизнь уже удалась и ты живёшь почти во дворце с прислугой и прочими барскими радостями? И главное, у тебя есть клёвый богатый муж. Почему не одеться, как именно тебе хочется, и быть свободной в этом?

– Ты не понимаешь, так нельзя. Надо соответствовать статусу, – отвечает уверенно Ева.

Наступал томный ялтинский вечер. Ева, как всегда, была оригинальна в выборе развлечений. Она купила два больших полотенца и сказала, что надо тащить злосчастные коврики, привезённые из Москвы, на общественный пляж. Там сидели выпивающие молодые и старые люди и даже была парочка настоящих влюблённых друг в друга бомжей. Мы присели на коврики и стали смотреть на море, хрустя сухариками и вяленой рыбой. Ева раньше её не особо любила, но тут вошла во вкус.

– А какие мужчины тебе нравятся? – спросила она.

– Старые, богатые и пафосные. Ухоженные аристократы. Умные, грациозные и которые не бегают за женщинами с языком наперевес.

– Странно, а мне наоборот. Моя эротическая фантазия – это, например, егерь…

– Ага, или сантехник, – ржу я. Мне кажется, что Ева просто шутит, хотя есть сомнения.

– Да, или сантехник… Тоже ничего. Или бедный художник. Главное, чтобы он был ниже по статусу и весь такой неуверенный в себе.

А внешне?

Ну, жилистый такой, худой. И бабник.

Я ржу. Она действительно необычная девочка-аристократка. А может, все они такие, юные аристократки? Я не знаю.

– А богатые мужчины вообще не интересуют?

– Не-а, мне с ними неинтересно. Я о них всё знаю, – серьёзно отвечает Ева со знанием дела.

Когда мы собрались в отель, было уже темно, но горели фонари. А люди продолжали сидеть. Та самая сладкая бомжацкая парочка уже спала, прямо тут, посреди пляжа, крепко держа друг друга. Никогда не видела такой романтики.

Ева, давай им положим рыбу, сухарики и пиво.

Зачем? – не поняла меня Ева.

Ну, понимаешь, они утром проснутся, а у них подарок от неба. И я решительно отправлюсь к ним и оставляю дары.

На ступеньках Ева чуть спотыкается, и её платье становится короче. Сзади мы слышим восхищённый мужской возглас:

Вот эта попа!!! Я ржу как никогда, слёзы текут градом. Ева улыбается и раздумывает:

А это он как сказал, хорошая у меня попа или нет?

Я думаю, тут без вариантов.

Вот эта попа!!! – повторяем мы и ржём до упада.

Утром мы снова идём в ресторан Софии Ротару. На завтрак Ева пьёт кофе и ест какой-то нереальный маффин. На огромной прозрачной тарелке лежит малюсенькая кремообразная розочка, и от неё течёт сладкая кровь из земляничного варенья. Я ем мороженое. Вообще-то я его не люблю, но что-то сегодня мне так захотелось…

– Как ты думаешь, Ева, они прям сами мороженое делают или в магазине покупают?

– Ну, вообще должны, конечно, сами в ресторане такого уровня, но у тебя, я вижу, кажется, как из ларька, – улыбается Ева. – А ты знаешь, что во Франции продают мороженое из всяких овощей, даже из картошки?

Да ладно!

Правду говорю!

И как, вкусно?

Пакость редкостная!

– Я тоже хочу, наверное, посмотреть Францию, хотя Европу не очень люблю. Мне кажется, там скучно. А какая она, Франция-то эта?

– Франция – это горы, море и середина – Париж! В ресторанах очень близко ставят столы друг к другу, поэтому я подумала, что они жадные, французы эти.

Где связь между столами и жадностью француза? – смеюсь я.

Ну как где? Они же хотят в свои рестораны напихать как можно больше людей! Ева, как всегда, поражает меня.

– А ещё они все принципиально не говорят на английском языке, считают, что их язык ничем не хуже! Ещё у каждого француза на лбу написано: «Любите меня уже за то, что я француз!» Ещё они одеваются так смешно, с претензией на богемность. Намёк на творческую составляющую их жизни.

Во что, например?

Ну там, беретик, шарфик.

Здорово! Мне нравится такой выпендрёжный стиль.

А Ницца – это вообще как Ялта, только чуть-чуть французская!

Ну вот, а ты говорила, страны свои не помнишь, – говорю я.

Ну, видишь, иногда что-то всплывает…

А вот ты сейчас в Швейцарии была. Какая она?

– Швейцария – страна банков и еды. В городах всё серое и строгое, кругом одни банки, банки, банки. А за городом пушистые рыженькие коровки. Здесь всё идеально и дорого, из лучших материалов, логично и понятно. Полный антипод Индии…

Сыр там, да, и шоколадки?

Да, Швейцария – это банки, сыр, шоколад и часы.

Мы оплатили счёт, взяли такси и поехали на винный завод «Массандра». Еве немного не нравилась эта идея, так как дегустировать вино ей было нельзя, но она проявила великодушие и решила сопровождать меня.

Нас встретил уже по дороге пьянящий запах вина. Толстая тётенька с русской косой и большой попой назвалась экспертом по виноделию и, строго взглянув на мою видеокамеру, сказала, что снимать её нельзя. Потому что за это ей не платят. Настроение, конечно, подпортила, но я вовремя подумала о предстоящей дегустации, и стало теплее на душе. Она водила нас по заводу, где запомнились чёрные бутылки, покрытые тяжёлой плесенью. Оказывается, плесень эта специальная, и ни в коем случае нельзя её убирать, потому что это показатель для экспертизы: сколько этому вину лет и в каком подвале оно хранилось. Сравнивают плесень со стены подвала завода и плесень на самой бутылке. Самое дорогое вино в прошлом году продали за 55 тысяч долларов, а в нынешнем его цена уже выросла до 175 тысяч. В войну эти бутылки были замурованы в стене, чтобы немец их не нашёл. А остальные, чтобы враг не выпил, были уничтожены и разбиты, и море какое-то время было рубиновым от вина завода «Массандра».

Вино хранится в огромных бочках, которые надо время от времени чистить специальными щёточками. Концентрация испарений в этих бочках очень высокая, поэтому работник надевает противогаз и по очереди со сменщиком, по двадцать минут, чистит эту бочку, залезая в маленькое отверстие-оконце, конечно, когда вина там нет.

Понять всю технологию производства вина мы не особо стремились и наконец с удовольствием присели за дегустационный столик. Ева сказала, что она уже пьяная от всех этих запахов, но мужественно сидела рядом и смотрела на мою довольную, предвкушающую физиономию. Передо мной десять бокалов разного вина.

– Херес – вино с мужским характером: солёный, грубый, дерзкий, – говорит эксперт. – До него нужно дорасти, чтобы понять его вкус и красоту. Его никогда не подделывают. Обладает интересным эффектом: в какой-то момент связывает ноги, и трудно выйти из-за стола.

Пробую. Пьётся тяжело. Точнее, не пьётся совсем. Ева за меня закусывает хлебной соломкой.

– Мадера коньячная. Называется ещё «Возвращённое обратно». Было вывезено в Индию на продажу, но почему-то там не продалось и по морю возвратилось обратно. В пути с вином что-то произошло, и оно приобрёло необычный вкус и свойство. Это вино формирует энергию, которую отдаёт человеку. Пробую. Соломка однозначно вкуснее.

– Портвейн – чернослив, вишня, чёрная смородина. Это вино незаслуженно неправильно воспринимается людьми как доступное студенческое низкопробное пойло. На самом деле первый портвейн создавали для царской семьи. Это было царское вино. В Европе красный портвейн продавали в аптеке. При простуде его смешивали пятьдесят на пятьдесят с водой, и за ночь болезнь проходила. Пробую. Эффект, идентичный с предыдущими. Видимо, до гурмана мне далеко.

– «Седьмое небо князя Голицына» – сухофрукты, айва, изюм, сушёный миндаль, груша. Удивительное название пошло от самого князя. Однажды он увидел у бочек с вином бурно обсуждающих чтото рабочих. «Дайте-ка попробовать, – сказал князь. – Ммм… Седьмое небо!» – восхитился он вкусом вина.

– Скажите, пожалуйста, а кто придумал запахи? – обратилась Ева к эксперту.

Ну как кто? – не поняла эксперт.

Ну, кто придумал, что вот это запах, например, хлеба?

Я не понимаю вопроса.

Тут уже даже я начинаю понимать, чего хочет Ева. Я знаю, что она задаёт стопроцентно интересный и совсем не глупый вопрос. Она набирает воздуха и продолжает терроризировать недобрую тётку:

ГОСТ есть такой? По запахам всем.

А, да, есть… ГОСТ по запахам, – наконец отвечает тётка. Пить вино уже неинтересно. Тут спрашиваю я:

А пить вино вредно или нет?

– Павлов и Сеченов поместили живую клетку в этиловый спирт, и она погибла. Если человека полностью погрузить в этиловый спирт, то шансов выжить у него тоже нет.

– А что, в вино добавляют все эти ингредиенты, которые там ощущаются? Какие?

Ну, вот вы говорите – чернослив, сухофрукты, вишня и прочее.

– Нет, конечно, все эти вкусы – результат взаимодействия бочки с виноградным соком!

– Понятно, спасибо, – говорю я.

Тётка, кажется, нас просто уже ненавидит с того самого момента, как сегодня мы появились на горизонте.

Потом мы поехали к дельфинам! Ни я, ни Ева раньше к ним не попадали. Говорят, что дельфины лечат фригидность и затяжные депрессии. По депрессиям мы с Евой фронтовики. Хотя когда мы вместе, вполне весёлая конфета получается. Дельфины встретили нас нехотя, за рыбку сымитировали какую-то возню возле нас. Мы, конечно, ожидали большего, но, потрогав дельфиний бок, обе поплыли от счастья. Это неописуемое удовольствие! Такое слово «нежность» на ощупь, если бы его можно было потрогать. Ничего лучше и приятнее мы не трогали в жизни. На фотках с дельфинами наши с Евой серьёзные, с претензией к миру, лица превратились в какие-то детские, счастливые, солнечные личики. Я себя лично ещё никогда такой красивой не видела.

Наступает наше последнее ялтинское утро. Я с ужасом смотрю на два коврика, два спальника, палатку, чемоданы, рюкзаки, «Киевский» торт и прочую дребедень. Ева красиво собирает свои купальники, аккуратно складывает их в свой чемоданчик. У меня зреет план: пока Ева рассчитывается на ресепшене за бар, сбагрить наше столичное туристическое добро.

В дверь стучат. На пороге стоит симпатичный молодой носильщик.

Вызывали?

Да.

Он начинает складывать все наши вещи на тележку. Дело доходит до спальников и ковриков. Он говорит:

– Походы любите? Я тоже люблю! Но у меня ничего нет.

– Прекрасно, что у вас ничего нет! – чуть не в дёесны готова расцеловать его я. – Дарю!

– Всё? Всё!

А можно я сразу увезу это к себе в комнату? Нужно! И побыстрее!

И я, довольная собой, выхожу из номера. Внизу вижу Еву, подбегаю к ней и рассказываю историю акта добровольного пожертвования.

– Ну ладно, раз так, – говорит она.

В аэропорт нас везёт смешной таксист на BMW, правда, без кондиционера. У него игривые глаза и неплохая внешность. Хитёр, как лис, сразу видно, но не лишён интеллигентности.

Я почему-то знаю, что ему есть, что рассказать интересного, и начинаю его пытать.

А кем вы работаете, кроме такси?

Я состою в охране Софии Ротару.

О, как круто! И как она в жизни?

Прекрасная женщина, и выглядит хорошо даже без косметики.

Здорово… А кого ещё охраняли?

– Да много кого, это же калым. Если Софию охранять сегодня уже не надо, то охраняем кого-нибудь другого за определённую сумму. Гостей её, «звёзд».

– Кто вам нравится больше всех?

– Да все они смешные, неординарные люди. Вот недавно случай был с Земфирой. Попросили мы у неё автограф после концерта. Она нам говорит: «Ребята, да я устала». Ну мы что, развернулись, ушли. На следующий день она сама к нам подошла: «Надо автограф?» Мы ей отвечаем: «Да мы уже устали». Она развернулась и ушла. Так потом её администратор пять раз прибегала: «Ну, ребята, сфотографируйтесь с ней! У меня певица в шоке от вас».

– Ого, ну вы рисковые ребята!

– Да нет, просто справедливые. Вот Буйнов у нас был, наковырялся с другом в ресторане. Решил проверить, хрустальный ли у него бокал, ну а как проверить? Надо его разбить. Бокал рикошетом полетел в окно. Мы сразу подходим и говорим: «Ребята, всё нормально, но надо оплатить разбитое окно». – «Да не вопрос, сколько?» Мы узнали, что окно стоит сто долларов. Подходим и говорим: «Ребята, штука зелени, и можете бить второе на здоровье!» Второй бокал оказался хрустальным, и окно осталось целым, а мы в этот день ушли, довольные сами собой, с хорошей прибылью в кармане!

– А всегда всех «звёзд» в лицо знаете на фестивалях? Ну, или в гости которые приезжают?

– Был день рождения у Софии. Подходит девушка в футболке, джинсах и кепке и лицо прячет в розы. У нас сразу стойка: «Кто такая?» Она так растерялась: «Вы что, мальчики, не признали?» – «А, няня, заходи!» Заворотнюк это была.

– Интересная такая у вас работа! А кто всё-таки у вас из «звёзд» любимчик?

– Ну, Боря, конечно, Моисеев! Он совсем в жизни другой, нормальный мужик, когда не в образе! Мы его «кефирчик» зовём!

– А почему «кефирчик»?

– Так он всегда в белом хлопковом костюмчике приезжает и в кепочке, а на шее шарфик зелёный! Ну, прям как биокефир! Всегда зовёт нас «забухать», но мы ж на работе. А всё равно доброе слово и кошке приятно!

Так мы весело ехали в аэропорт с шутками и прибаутками. Где правда, а где ложь – не разберёшь, а на дворе стояло лето 2013 года.

 

Двадцать один день одиночества и превращение меня в бизнес-леди

Иногда я даже ненавижу этого Ломо. Всем сердцем. Но уважать и любить никогда не перестану. Он открыл во мне не женщину, а личность. Я кричу ему в спину: «Я не хочу! Я устала! Я – девочка, я не хочу ни о чём думать! Я платье хочу!!! Шанель или Версаче, и не копии, а оригиналы! А от тебя слова доброго не услышишь, только: „Ты должна работать, работать, работать!“» – «Всё у тебя будет, только потом, а пока забудь, что ты девочка! Вспомнишь позже! А сейчас пахать, пахать и пахать! И думать!» – отвечает эта сволочь Ломо.

ААААААааааааа!!!

Я очень боюсь, что, когда я научусь пахать, все забудут, что я девочка… А я ведь ещё и в куклы-то толком не играла. Не было у меня их! И платьев не наносилась.

Но Ломо неумолим. Мой ушастый монстр дёргает меня за верёвочки моего тщеславия, как марионетку, и деваться мне некуда. Время, безжалостное время торопит меня и его. Ему 62, да-да… А я ещё никто. А он так хочет… Он кричит, что я – всего лишь его проект. Я кричу: «Почему я тогда не приношу тебе денег?» Он отвечает: «Не все проекты для денег, дурочка, есть и для души».

В этот раз он отправляет меня одну покорять книжный рынок Таиланда. Я никогда не летала одна в другие страны, всегда был кто-то, кому можно было сесть на хвост и ни о чём не думать. Да и как продавать книги там, где никто тебя не ждёт? Где нет ни единого адреса издательства и не единой русской книги в магазинах???

Жуткая психологическая усталость меня вырубает, как только я сажусь в самолёт Москва – Бангкок. Я каждый раз благодарю судьбу за то, что я летаю в разные страны. Маленькой я никогда не могла об этом даже мечтать. Мои родители – самые лучшие интеллигентные люди в мире, но они всегда остаются преданными своему делу Учителями, Преподавателями, Педагогами, которые никогда в жизни не брали взяток от студентов и прочих… Поэтому они рады участку земли, купленному в кредит, где они сажают картошку и розы и строят малюсенькую дачку. И счастливы этим! А сколько мой папа знает про страны, в которых он никогда не был и не будет! Их историю, быт, народ, происхождение. Мне иногда бывает ужасно стыдно, что я бываю везде и ничего не знаю, просто пью там вино и говорю, скучно мне там или нет. Я безумно хочу папу свозить в Париж, да куда угодно, я могу, у меня есть на это деньги! Но он никогда не полетит за мои деньги, а своих у него слишком мало. Я снова орёл-кролик, который должен добиться успеха, чтобы все были счастливы за меня. Без них, их счастья, моё счастье будет неполноценным! Оно будет лишь копией, а не подлинником!

Я открываю глаза в эйфории от сна и от жуткого запаха какой-то жратвы. Я сижу у окна самолёта. У меня, оказывается, есть соседи: сильно говорливая и дико активная женщина 50–60 лет и тихий седой интеллигентный мужчина, её муж. Я спрашиваю:

А что, уже кормили? – глядя на картошку.

Дорогая, – ржёт она, – а мы ещё и не взлетали!!!

Как так? – спрашиваю я.

– А тут уже три часа решают, можно ли самолёту лететь или нет. По состоянию его…

«Ого!» – думаю я.

Видимо, это мой последний полёт и первый бизнес-класс. Пишу смску Ломо: так, мол, и так, извини, друг, если не долечу, но я правда старалась, пыталась!

И мы взлетаем! Через три часа моего сна и ожиданий неспящих. Соседка начинает привлекать моё внимание к себе любыми способами. То в «котика» играет на айпаде, то мужа дёргает: «Доешь за мной? Да?

Не хочешь? Правда? Интересно, такое первый раз у тебя… Обычно доедаешь за мной…»

Тут уже, следя краем глаза и за «котиком» в айпаде, который то урчит, то возмущается из-за толстых пальчиков «девушки», и за не доедающим вдруг мужем, она всё-таки окончательно вытаскивает меня из моей «раковины». Радуется и начинает мне о себе рассказывать быстренько-быстренько. Самое главное – «нужная» инфа, которая спать не даёт по ночам, если вот так не поделиться со случайной попутчицей. Муж пошёл пописать.

– Ну, в общем, любовник, понимаешь, у меня есть уже 7 лет, на 15 лет меня моложе, работаем вместе! Я продюсер, он – главная творческая единица… Люблю его, не могу, и он меня. А этот, ну, муж-то мой, – хороший человек, дочерей двух неродных воспитал лучше родного отца. Не бросишь же его?

Когда наш самолёт начал снижаться, мы с моей соседкой уже практически целовались в дёсны. Кампари – лучший аргумент для сближения! Ну ведь правда, как бросить ей такого милого мужа ради молодого офигенного любовника? Как коварны бывают женщины, ничуть не уступают мужчинам. Ещё говорят, что мужчины – кобелины, козлы и прочие живности. Ан нет, живут-то они тоже с суками и козами. С волками жить – по-волчьи выть, как говорится!

Я приземляюсь в стране знакомой, но я никогда не была в ней одна и вообще одна… И тут ещё бизнес построить самой. Ломо, ты зверь!!! Нашла автобус, еду в отель, думаю дать хоть сто баксов за номер нормальный, а то всегда самый худший дают без дополнительных денег, с видом на помойку или ещё хуже. Приготовила сто баксов и краем уха слушаю гида… Он говорит: «Тут вам не Турция и не Египет. Просто улыбнись, как идиотка, и тебе бесплатно дадут всё самое лучшее!»

Приехали. Я действую согласно инструкции гида: улыбаюсь, как никогда в жизни, как полнейшая идиотка, и нагло прошу лучший номер за мои маленькие уплаченные деньги! Захожу в номер в давно мне знакомой гостинице и реально ох…ваю! Номер люкс! И ванна-джакузи, и душевая кабина, и огромная кровать… И даже балкон с видом на море. Действует система УЛЫБКИ!!!

Я экстренно залезаю в душевую кабину и… застреваю в ней. Я не помню, где выход! Всё абсолютно одинаковое – ровное, стеклянное! Я плачу, паника… закрытое пространство в течение 45 минут. И не спасёт никто моё чистое надушенное тело, тело гениальной писательницы, не успевшей ещё стать великой… Господи, как тяжело!!! Я ломаю ногти, втискивая их в пространство между многочисленными проёмами… и никак! Я прокляла всё на свете, и только тогда чудо техники отворилось… Я навсегда запомнила, КАК именно открываются все душевые кабины!

Иду, как умная Маша, на завтрак в 7 утра, выспавшаяся и счастливая, думая о начале новой жизни – жизни бизнесменки. О боже, и что я вижу? Толпу голодных, с ложками и поварёшками, то ли японцев, то ли корейцев, в общем, не наших. Они просто молниеносно опустошают все котлы, и яблоку негде упасть, не то что сесть за столик. Назад идти лень, раз уж припёрлась. Пошла и села в курилку прямо с тарелкой, с какой-то еле отвоёванной капустой и горсткой риса. Сижу, жую… Откуда столько саранчи?

После «обильного» завтрака иду на массаж. Своего массажиста, который тут всегда делает меня тонкой и красивой, не нахожу. Расстроившись, иду к самой страшной тайке, к которой никто не идёт. Человеку тоже нужно денег заработать – пусть заработает на мне.

И вот, наконец, приходит Ломо, такой бочком-бочком… с рюкзачком. Я – в бикини, параметры 90–60–90, запах – самый выверенный из всех, дорогой и ненавязчивый… Начитанная «Камусутрой» и прочей х…ней, аххх… три икса прямо… И что вы думаете?! Нет, тут вы, дорогие мои, глубоко ошибаетесь насчёт спонсора и меня. Этот лопоух-мультимиллионер даже не собирается меня… в общем, ничего эротического предлагать.

– Ну, как дела? – с порога бросается он трясти из меня душу. – Что успела сделать? Как реагируют? Что с издательствами?

Вот такой, друзья, секс у любовников с «идеей»… Интеллектуальный, прямо в мозг… Я рассказываю, он внимательно слушает каждый звук, он ещё и слышит у меня х…во, мой бриллиантовый, с большими ушами… Потом считает на бумажке цифры. Потом курит, курит, курит… У меня никогда не было такого удивительного секса без секса, и это очень прикольно. Потом он начинает меня учить, выдвигать идеи, проекты, счета… Я начинаю плакать, ругаться, говорить, что я не могу… я маленькая, я не хочу ничего решать, я хочу платье!!! Я ничего не понимаю, я не могу это делать всё одна! Тогда он говорит, что в таком случае он уходит… И дальше – кати свою телегу вообще одна и без копейки денег! Если ты такая сачковая.

Я сижу хныкаю и говорю себе про себя: «И никаких, сука, тебе поблажек, никаких уступок… И по фигу ему твоя соблазнительная задница и стоячие титьки. Не будет он за тебя ничего делать. Ты – проект!!!»

Ломо сказал звонить по номерам издательств, которые выпускают журналы в Тае. Я звоню. Мне говорят: «Оу, очень приятно услышать, что вы желаете выпускать свою книгу у нас на русском языке для русских… Но вот когда издадите, придумаете рекламу и оплатите у нас, тогда и поговорим. Рады были слышать. Увидимся! Успехов на литературной ниве!»

И так все номера. Выходит, издательств как таковых нет! Что делать??? Один человек в посольстве мне объяснил, сжалился надо мной: «Да, издательств тут нет, есть только типографии, но надо свои деньги вкладывать вначале и в печать, и в производство. Издательств тут нет!»

На фиг! Поеду к крокодилам. Они добрее. Отвлекусь хоть. Наконецто я узнала, что за саранча сметает всю еду на моём пути в 7 часов утра. На одном из чемоданов было написано: «Гонконг». Блин, кажется, это Китай! Моя неграмотность в географии никогда меня не смущала, она делает меня ещё более привлекательной, как девственницу из глубокой деревни. Улыбаюсь своим собственным мыслям.

Еду на крокодиловую ферму. Кормить крокодилов курицами. Прям представляю уже, как на удочке сбрасываю в реку жирную тушку птицы. Говорят, надо играть курицей перед носом крокодила, как котёнка бантиком дразнить. Кто кого перехитрит. Самый простой приём у крокодилов – конечно, прикинуться «бревном». Лежит себе такое тухлое бревно, а потом как кинется – и всё трындец котёнку. То есть курице.

Приехали. Нам много рассказывают про крокодилов. Оказывается, им 200 миллионов лет! И ближайшие родственники у них – динозавры, а потом птицы! И жили они уже при динозаврах, только те вымерли, а эти гады остались. Кровь крокодилов продают в Китай, у китайцев от неё х…р стоит. А ещё мясо сушёное в качестве иммуностимулирующего зелья, которое действует на китайцев, как антибиотик. Крокодилы никогда не болеют и, если друг другу отгрызают полморды или лапу, они всё равно будут, сволочи, жить. Крокодил может спокойно прожить год или полтора вообще без еды. И отлично умеет делать запасы на боках. В случае голода он их прекрасно использует. Ещё умеет управлять своим сердцем, лёгкими и прочими органами.

Крокодилы очень умные, хитрые и опытные, но, увы, не хитрее людей. Человек, знающий крокодила, может вырубить его на полчаса, только лишь задев нужную точку на теле или голове животного. Вот так он и сидит, парализованный, когда «бесстрашный» человек засовывает ему свою голову в пасть. Никаких чудес, один лишь строгий расчёт времени и знаний. В 2012 году при наводнении в Бангкоке разбежались крокодилы, и всего лишь пять профессионалов-бирманцев их всех изловили голыми руками! Подходят к крокодилу, связывают его – и на плечо, как бревно, несут обратно на место. Крокодила не берёт ни ружьё, ни пушка.

Ещё мы привыкли считать, что животных кормят наркотиками, когда мы с ними фотографируемся, то с медведем, то с тигром. Нет! Наркотики скорее употребляют люди, работающие с ними! Просто посмотрите внимательно, что говорит и за что трогает животное дрессировщик, и вы поймёте. Тут дело техники!

Занимаются с ними не тайцы, они не дураки – совать голову в пасть крокодилу и таскать его за хвост во время шоу-программы, а бирманцы. Они и любят их до безумия и знают как облупленных (в Бирме крокодилов – как у нас куриц), и платить им надо мало. Содержит весь этот страшный крокодилопарк один 65-летний угрюмый мафиози, который обладает, по слухам, наисквернейшим характером, и неизвестно, сколько душ он скормил своим питомцам. Но тайцы говорят, что этот господин обладает чувством прекрасного и подарил городу чудесный сад многомилионных камней, который делал в течение 20 лет на свои деньги.

Короче, не стала я кормить крокодила курицами, воняет там сильно, да и морды у них совсем не привлекательные!

Засыпаю сном совсем не сладким. Снятся крокодилы эти несчастные. А знаете, какие сумочки самые дорогие? Те, которые из крокодилов-уродцев, ну, там, у которых вместо двух лапок три или полморды.

В жизни не куплю кродиловую сумку. Как-то стрёмно.

Пошла на завтрак, забыла ключ вытащить из двери. Блин, как теперь открыть? Бегу на ресепшен. Опять улыбаюсь, как идиотка: так, мол, и так. Они ржут и дают мне человека. Человек открывает своим ключом, и я спасена. Оказывается, ключ подходит ко всем абсолютно дверям. Денег не взял. Чудо-человек таец, или я просто фантастически научилась подлизываться к тайскому народу!

Потом я долго училась менять сим-карту в айфоне. Никогда этого сама не делала. Оказывается, надо потянуть крышечку за зазубринку и глядеть на стрелочки. Видимо, для таких дурочек, как я, всё продумано. Оп-ля, получилось!!! О боже, сколько я всего умею уже делать сама: найти выход из душевой кабины, попросить лучший номер, забытый ключ вытащить из двери… И тут ещё сим-карта. Жизнь-то моя только начинается!!!

Днём меня преследует одна русская пара. Просят свозить их на дешёвый рынок. Тут все россияне озабочены, где бы что урвать подешевле. И так всё дёшево, но надо же ещё дешевле. Потом все мы будем плакать на таможне при чудовищном перевесе. Но это будет потом. Везу их.

Мы таримся всяким барахлом и, счастливые, прём назад. И по фигу, что носить это не будем, зато дёшево!!!

Блин, что-то я прям очкую. Рынок рынком, а дело делать надо. Надо пойти на «Полёт гиббона». От страха, может, вылечусь!

«Полёт гиббона»

В 7 утра нас забрали из отеля – сонных белых российских «слонёнков». Почему-то именно россияне в этот день попёрлись «полетать». Ни одного европейца не было. В маршрутке ненавязчиво пахло перегарчиком, и окна кое-где даже запотевали. Новоиспечённые «гиббоны» зевали и поглядывали друг на друга. Где же обещанный русскоговорящий гид? Все смотрят на тайцев, везущих нас и весело хихикающих над нами. Привезли нас в какой-то лес и попросили пересесть в тук-тук, супермашину. И тут мы в ужасе увидели дорогу. Это была дорога ада, наш тук-тук просто разваливался по камням и буеракам. Ещё не покатавшись ни на каких тарзанках, наша попа уже взвыла от напряга. Ух… вот уж экстрим!

Потом нас вывалили посреди леса и стали на тайском языке рассказывать технику безопасности. Только два слова было сказано на русском языке, это «давай, давай!» и «не тормози!». Вот эта была настоящая жесть. Но человек приспосабливается к любым обстоятельствам, если других не дано. И мы послушно вникали в процесс перемещения по тарзанке на высоте 100 метров от земли. Страшно воняли каски, перчатки и всё обмундирование, доставшееся нам от предыдущих экстремалов. Кажется, мы тоже уже начинали подванивать от страха.

После инструктажа нас, двадцать смелых самоубийц, повели на 5 км вверх, в гору. Твою ж мать, это было жестоко. На тебе сбруя, почти 30 кг, вокруг жара, и – вверх по лестнице, идущей вниз. Каждый из нас чувствовал себя полнейшим уродом и инвалидом и проклинал себя за курение, непомерное бухалово и отсутствие физической подготовки.

Каждый сам себе мысленно божился, что всё, надо с этим завязывать! Надо начинать новую жизнь здорового человека. Спортсмена!

Когда мы дошли, вот честно, уже совсем не хотелось экстрима. Да и ну его в баню, экстрим этот. Но тайцы уже цепляют нас железяками к протянутым между деревьями канатам, и всё это – на уровне неба. У меня наступил обычный мой ненавистный, атакующий страх, я и полезла-то сюда, собственно, только из-за него. Всю жизнь мне испортил этот ссыкливый заяц, сидящий в моём мозгу. Меня начинает подташнивать, кружится голова, в общем, обморок, пока ещё ходячий. Но надо смочь. Надо суметь. Ну не пилить же назад опять 5 км?!

Наступает моя очередь, и я… лечу!!! Напряжение дикое, кажется, что сейчас мозг просто развалится от возмущения и негодования. «Как ты посмела так пойти против меня???» – как бы вопит он. Уф… Долетела! Следующие и следующие дороги, они разные, разных метражей и высоты. И вот я, уже преодолев всю эту хрень и показав ФАК своему внутреннему зайцу-ссыкуну, ЛЕЧУ уже как надо, без напряга и совершенно свободно. Ну, не чайка, конечно, но вполне себе приличная гусынька!

Тайцы очень милыми оказались, говорят мне, что я очень «фанни», это «смешной» или «весёлый». Меня любят. Они вообще как-то к нам очень с любовью отнеслись, эти работники джунглей. Показывали нам всякие трюки, как настоящие гиббоны своим неумелым собратьям. Мы тоже им улыбались во весь рот от чувства собственного достоинства и победы над собой!

Назад вся маршрутка руссо-туристо храпела общим братским сном, все были счастливые и укатанные, как сивки-бурки на крутых горках, а милые тайцы опять хихикали над нами и улыбались. Наверное, думали: «Как мало надо этим белым „слонятам“ для счастья!»

Ну, полетала, молодец, штаны не испачкала! А что мне делать дальше?! Я совсем одна. Мне мои модные москвичи советуют обратиться в посольство и консульство. Я с ними уже во время ветрянки имела дело, и что? Позвонила… Эффект тот же… Ни фига не знаем, денег нет, пошли все в ж…пу.

Хорошо… Блин, ну как хоть найти цены типографий и адреса??? Оказалось, во всём городе конкретных адресов никто не знает, все говорят примерно. Я беру мотобайк, полдня показываю тайцу свою книгу и фото в ней, сверяю его со своим истерзанным лицом, и он не может понять, что я хочу… Мы подъезжаем ко всем его соратникам, потом едем х…р знает куда, и всё это не туда. В общем, когда меня таец случайно привёз в настоящую типографию, я готова была выйти замуж за него и родить кучу тайцев, но взамен почему-то отдала сто баксов. Таец благодарно ох…ел от награды, и я тоже – от счастья, что мы всё-таки нашли!

Влетаю в типографию! На меня широко открытыми чёрными глазами удивлённо смотрят четыре пары узких тайских глаз. Здороваемся. Оказывается, на английском не говорит никто. Как хочешь, так и договаривайся! Вытаскиваю книгу, начинаю истерично тыкать в своё фото на книге и кричать, что я автор. Зачем кричу, непонятно, наверное, надеюсь, что от громкого звука меня поймут. Тайцы улыбаются. Ситуация становится критическая. Тут я начинаю глазами обшаривать их офис. Вижу буклеты и – о чудо! – одну русскую книгу Николая Тимощука. Николай Тимощук, вы отныне мой любимый и самый дорогой автор! Я хватаю его книгу и жестами объясняю, что я тоже хочу, как он, тут печататься! Тут до них доходит, что я от них хочу, берут уже мою книгу и выставляют счёт. Счёт, на удивление, очень приятный, намного приятнее, чем в России.

Я начинаю дальше рыть, как и кто будет продавать мою книгу. Они тоже понимают мой вопрос и объясняют, что их дело – только напечатать. Дальше сами, как хотите. О боже, что делать? Я начинаю просить номер телефона хоть одного русского, который живёт здесь и может помочь. Меня опять понимают и дают номер. Я звоню и слышу родной, с понтами, голос. Я объясняю проблему и прошу приехать в издательство. Голос сомневается, надо ему это или нет. Я начинающая бизнесменка, которая на самом деле хочет платье, а не бизнес. Тупо говорю, что я очень красивая. Голос уже смеётся и отвечает: «Ну, раз так, то приеду». Через два часа я одеваюсь в лучшее платье от Шанель и опять еду в типографию. Меня встречает обладатель этого голоса. Улыбается улыбкой кота, увидевшего сметану, и мы начинаем диалог. Он говорит, что это будут тупо просранные деньги, в Таиланд едут не за тем, чтобы читать книжки, и, если бы это было выгодно, они бы давно тут их продавали.

А как вот этот Николай Тимощук? Ведь он же тут печатался, и даже в этой типографии.

Да, это верно. Но он не продавал их тут. Он напечатал и забрал их, куда – неизвестно.

То есть я правильно поняла, что в Тае никогда не продавались русские книжки?

– В одном единственном магазине на окраине есть вся классика, но товарооборот у них ноль. Просто есть и есть, типа музея.

– Вы считаете, я не смогу продать тут книги?

– Ну, если вы готовы рискнуть, пожалуйста… Ваше право… Но я считаю, что тут покупать не будут. Поэтому тут их и нет! Блин! Что говорить Ломо? Что я полный олень и ничего не получается?

С горя еду в Бангкок, там беру тайского гида, говорящего на русском, как договаривались. Услышав его речь, я понимаю, что тайцем там и не пахнет. Лицо да, тайца, но речь… Я не ошиблась, тайцем оказался наш казах. Естественно, что по дороге на рынок, куда он меня должен отвезти, я ему талдычу про книгу. Он говорит, что Бангкок точно не прокатит, там русских мало, только транзитные. На рынке у меня случился приступ эйфории, и я выронила кошелёк. Шопинг закончился, почти не начавшись. Звоню казаху-тайцу и говорю: «Финиш. Вези меня на автовокзал». Тот удивляется, но приезжает. Говорю ему: так и так… Он искренне расстроен и даже пытается вернуть мне 100 баксов, которые я ему заплатила вначале. Но я категорически отказываюсь, потому что он свою работу сделал и мои потери тут ни при чём. Мне есть на что доехать до Паттайи… И потом уже, стоя на автовокзале, я ему говорю: «Всё равно мы скоро станем известными и богатыми! Запомни меня, казах!» Казах, наверное, думает, что я глупая блондинка с закидонами, ну да и фиг!

Еду в автобусе, настроение – говно. Два часа ещё трястись вместе с тайцами в автобусе. И плакать, и злиться хочется. Жутко… Звонит Ломо. Как всегда, блин, чую неполадки в системе заданных мне координат.

Я ему вываливаю, что жизнь всё-таки говно и ничего у меня не получится. Говорю про деньги тоже. Пусть ещё и эту правду знает, что я никчёмная растяпа и олень. Ломо, как обычно, улыбается в трубку и говорит, что это опыт. Всё хорошо. И что он принесёт мне ещё пять тысяч баксов. Типа, мол, теряй ещё – не беда! Этот экономный иногда бывает нереально добрым и щедрым товарищем. Мне и вправду даже от его голоса становится хорошо. Ломо сказал, что всё будет хорошо, значит, так и будет. Блин, ну что же делать дальше???

Вызываю вечером гида, чтобы хоть путёвку купить на оставшиеся деньги. В Камбоджу. Он приезжает, я сижу в холле отеля такая вся унылое говно. Он что-то там старается, улыбается. Я не реагирую. Потом, как мантру, уже безнадёжно говорю:

Книгу мою продашь? Какую?

– Ну, мою, – и привычным жестом вытаскиваю свой талмуд из сумочки. Продам. А сколько хочешь?

Чего сколько?

Денег… Ну, по сколько продавать? Я ему даю бизнес-план.

А сколько штук продать сначала надо?

Тысячу.

Хорошо, продам.

А что тут все говорят, что покупать не будут?

Так ты не слушай…

Как «не слушай»?

– А вот так… Мы тут, русские, иногда даже друг другу завидуем… Ну, такие мы люди, человеки. А тут какая-то девочка приехала бизнес строить…

Я не знаю, кому верить и что делать… Ааа… Башка трещит. Я ещё только недавно научилась сама оплачивать коммунальные услуги в банке, выходить из душевой кабины и менять сим-карту в телефоне, а тут бизнес! Короче, иду назад в номер и тупо врезаюсь головой в столб! В глазах – звёздочки, а на глазу – фонарь. Как с таким великолепием строить структуру бизнеса дальше, не знаю. Нет, знаю. С фонарём!

В выходные решаю уехать в Камбоджу, так как в выходные никто в типографии не работает. Еду в страну на автобусе, всю дорогу думаю, сколько бы машин уже купила, если бы не поиск этого «бренда»!

Наш автобус наконец-то подъехал к отелю, где нас должны были расселить по номерам всего лишь на одну ночь. Одна ночь и день в Камбодже, ранее мне совсем незнакомой стране. Сначала ключи от номеров раздали парам, а потом спросили, сколько среди нас «одиночек». Оказалось, я, ещё одна женщина со взглядом царицы и двое мужчин – молодой красавчик и пожилой смешной чех, не понимающий по-русски. Чех всю дорогу сидел рядом со мной, точнее, я лежала, а он сидел. И пытался мне строить глазки. Когда нас спросили, с кем мы хотим ночевать в номере, все дружно заржали, типа ответ очевиден, каждой твари по паре. То есть двух одиноких мужчин и женщин надо как-то скомпоновать. Но тут подошла ко мне «царица» и попросилась прожить эту ночь со мной в номере. Я улыбнулась и сказала: «Ок».

В лифте я разглядела её с ног до головы. Она похожа на паву, такая горделивая осанка, величественный поворот головы, такая вся дама с примесью какой-то дикой женственности и собственного достоинства. Хм… А лет-то ей немало. Но сколько? Это было совершенно непонятно.

В номере она быстро стянула с себя одежду, облачилась в шёлковый халат и оценивающе посмотрела на меня. «Кто ты? Чем занимаешься? Сколько тебе лет?» – спросила она меня. Я улыбнулась и, решив подшутить над ней, ответила: «Скажите сначала, кто вы».

Она снисходительно оценила мой вызов и ответила: «Мария, мне 61 год, я телеведущая».

Аааааааааааа… Вот это да! Судьба всё-таки бывает не безнадёжно испорченной девкой и иногда даёт мне ну прямо бесценные дары!!! Телеведущая со мной в номере! Ааааааааааааа… И у нас всего 5 часов до утра.

Я, конечно, восхитилась вслух, как она прекрасно выглядит, просто фантастически, а главное – эти живые женские глаза-огни, не замутнённые ни возрастом, ни усталостью от дороги.

Я ответила ей про себя. Она тоже засмеялась и сказала, что я ей показалась каким-то подростком. «Ну, раз ты не ребёнок у нас, я достаю виски!» – крикнула она и пошла за бутылкой.

О, нет, спасибо, я не хочу пить… Не хочу спиртным портить впечатление.

– Вы можете мне рассказать о себе? Как это – быть звездой?

Она налила себя виски, выпила залпом и заговорила… потрясающим, чарующим голосом, низким, но свежим, каким-то даже слегка томным и эротическим. Всё моё тело резко превратилось в одни глаза и уши. Это было как на исповеди. Я – священник, она – прихожанка. Пять часов до утра мы не сомкнули глаз. А я не сдвинулась с места.

Это был самый потрясающий монолог в моей жизни. Она сама начала рассказывать то, что я хотела узнать о ней. Свет ночной лампы освещал её красивое тонкое лицо.

«Я живу в городе В. Знаю каждый его закуток. Боюсь моря, на котором живу всю жизнь. И не умею плавать. Раньше я переживала по этому поводу, а потом сказала сама себе: „Ну не можешь ты плавать, ну и хрен с ним. Зато ты любишь скорость и высоту!“ Я люблю только крепкие напитки, но до 35 лет совсем не пила спиртного. А полюбила их вот как. Однажды я с оператором улетела на Курилы снимать браконьерскую шхуну. Ночью наконец-то пришёл сигнал, что шхуна вышла в море.

Мы быстренько собрались и поплыли. Тёмная ночь, чёрная вода, маленькая лодочка, я, оператор и начальник охраны.

В какой-то момент мы поняли, что наша лодочка совсем не годится и мы можем потонуть вместе со своим тщеславием и отвагой. Слава богу, нам успели прислать новую лодку. Но, видя страшную щель между двумя этими посудинами, я запаниковала. „Я не могу прыгать!!! – плачу я. – Я правда не смогу!!! Я упаду прямо в щель!“

Оператор прыгнул и был уже в новой лодке. Начальник тоже. Я тупо сидела и ревела в ночь, одна в начинающей подтекать маленькой хлипкой посудине.

Мужчины с ужасом смотрели на меня, известную красивую ведущую главного канала, и думали, как же меня выманить и заставить прыгнуть в их лодку. Ситуация накалялась. Время шло.

Начальник вдруг решительно сказал: „Шило будешь?“ – „Нет“. – „Значит, будешь!“ – „Не знаю, а что это?“ – „Спирт местный“.

И в меня влили эту жидкость. Больше я ничего не помню. Потом открываю глаза, и мне так чудесно и тепло, я лежу в кочегарке, и мне лижет щёку какой-то щенок… Оказывается, после „шила“ меня сразу вырубило, и двое мужчин, связав, как крокодила, перекинули меня в свою лодку.

А потом мы вдвоём с оператором вдруг страшно зачесались на этих Курилах. Стыдно было даже подумать, от чего. Оказалось всё просто – белковое отравление, слишком много съели красной икры и рыбы…

Поклонников у меня всегда было много. Всё-таки моё лицо знает весь город. И подарков от телезрителей было немало. Но один подарок был самым ценным в моей жизни. Шёл год, когда страна была нищей и все давали по талонам. Была такая программа, где мне в студию звонили люди, а я отвечала на их вопросы. И одним из самых стареньких телезрителей был дедушка. Я даже взяла его телефон и потом поздравляла с праздниками. И вот на 8 марта мне кричат: „Мария, зайдите, заберите свою посылку“. И так странно посмеиваются. Я знаю, что все подарки, посылки на телевидение, конечно, проверяются, неизвестно, что там может быть. „Ну вы же знаете, что там? – улыбаюсь я. – Скажите уже!“ Молчат как партизаны. Я разворачиваю бумагу. Там лежит маленький кусочек красной рыбки, кусочек, вернее, от её хвостика, маленький кусочек сливочного масла и грамм 200 сливочной колбаски. Это был подарок от того дедушки. Я плакала…»

Я слушала мою собеседницу и как будто переживала её жизнь сама. И сейчас, когда её прекрасные глаза наполнились умильной слезой при этом воспоминании, я почувствовала, что по моей щеке тоже бежит тёплая солёная струйка.

Она выпила ещё чуть-чуть виски и продолжила:

«Если ты думаешь, деточка, что известность и популярность всегда приносят огромные деньги, то ты ошибаешься. Нет. Знаешь, для ведущей главное – хороший пиджак. А дальше вместо блузочек в серединку пришиваются разные тряпочки, имитация роскоши. Деньги можно добыть, только если у тебя богатый муж либо любовники-спонсоры, поклонники. Больших денег на телевидении не платят. Только в Москве, и то не всем.

У меня есть два прекрасных сына, взрослые красивые мальчики. Один японовед, второй – китаевед. Их я воспитала практически одна. Замуж вышла по большой любви. Казалось, что у меня хорошая семья. Но муж устал оттого, что я много работаю и замужем за своей работой, и нашёл себе обычную женщину, которая варит ему борщи и стирает носки. И счастлив.

До 42 лет я жила совершенно одна. Да, были какие-то мужчины, но всё это так, ерунда. Когда мне было 42 года, я пережила нападение. А работала тогда перед выборами с губернатором. Хорошо, что повредили только ногу. Я не могла ходить и работать, располнела. Казалось, что всё кончилось. И вот подруга позвала меня на вечеринку. Я сказала ей: „Ты издеваешься надо мной? Ну, куда я пойду? Вы будете танцевать, а я что буду делать с костылём?“ Она заявила, что всё равно за мной заедет со своим новым молодым человеком и отвезёт. Они приехали. Я проковыляла к машине в вечернем платье. В ресторане мне было жутко неудобно смотреть на эту гнусную сладкую парочку. Мальчик подруги был ровесником моего старшего сына, он даже учился с ним в университете. Вроде ничего особенного из себя не представлял. Не красавец, но и не урод. Подруга, видя, что я чувствую себя не королевой, как раньше, сказала: „Если тебе не нравится тут, тебя отвезёт домой мой мальчик“. Я села в его машину, и мы поехали. Начали говорить с ним, и тут я поняла, что не могу наговориться! Говорили до утра… Подъехав к своему дому, я поняла, что не хочу выходить, хоть и знала, что мои мальчики ждут маму из клуба. Я собралась с силами и вышла из машины.

Потом он мне позвонил. И тут всё закрутилось. Я забыла про всё на свете! Я даже забыла про свою любимую работу! Мне было стыдно перед своими детьми… Но я ничего не могла с собой сделать. Я не хотела отпускать его от себя даже на минуту. Мы ночевали в машине под домом, в моём гараже. Это было фантастическое безумие в моей жизни! Я хотела замуж за него, я хотела от него детей, я хотела всегда быть только с ним!

Любил ли он меня, как я его? Не знаю. Но, даже замечая какие-то вещи, я не хотела слушать свой разум. В один из вечеров я ему, как обычно, позвонила, чтобы встретиться. Он сказал: „Привет, Марусенька. А я очень пьян, я сижу на ступеньках кинотеатра, здесь столько красивых нимфеток. Сегодня же школьный выпускной“.

Я сказала ему: „Саша, жди, я сейчас приеду за тобой“. И рванула на огромной скорости за ним. Приехала. На ступеньках никого не оказалось. Я ходила, как дурочка, и звала в темноте: „Саша! Саша!“ Подошли милиционеры. Спросили: „Кого ищете?“ – „Мужа ищу… Он тут сидел на ступеньках недавно“, – ответила я. „Мужа? – улыбнулись они. – А может, вам его не надо искать?..“ – „Надо…“ – „Да был тут один франт полчаса назад. Ушёл с двумя лолитками… И, кажется, ему было очень хорошо…“ – ответили они.

Мне было наплевать на свою гордость, и ревности не было. Мне был нужен только он. Я задыхалась без него!» Она посмотрела на меня.

– Ты знаешь, – сказала, – испытывать такие чувства – это так больно и так СЛАДКО! Как в «Гранатовом браслете». Читала?

Конечно, читала, – ответила я.

Это просто не описать, какой это кайф – так любить.

А дальше… Дальше что было???

– Дальше… А ничего не было… Я готова была ради него пожертвовать всем. Я готова была терпеть любые унижения и его женщин, лишь бы он был моим. Но… Мы расстались. Он… ушёл…

В её глазах не было грусти при этих словах. В них горел огонь какого-то адского костра былой страсти, о которой ей говорить не грустно, а дико приятно. Как она говорит – сладко.

Она посмотрела на меня и сказала:

Ты очень красивая, девочка… Правда. Я зарделась, и даже свет лампы не мог скрыть моего варёного лица.

Я так не считаю. Я не считаю себя красивой…

– Я тоже никогда не считала себя красивой, – улыбнулась она. Но я увидела в её глазах лукавого чёртика. Она прекрасно знала, что необыкновенно красива.

– А потом, что было с вами потом?

– Потом… Я жила, как прежде… Была работа, дом… Какие-то мужчины, но всё ерунда. А в 55 лет я вышла замуж за хорошего человека. Он чиновник. У меня были белое платье и чудесная свадьба. Муж очень боялся, что я надену ещё и фату. Но тут у меня ума хватило, – засмеялась она. Мы живём уже 6 лет, и всё хорошо, но не хватает какого-то стресса, что ли… Он очень спокойный человек… Я его люблю, но иногда… Иногда так хочется снова влюбиться, как тогда, в 42…

Я засыпаю, хотя нам вставать через полчаса и идти по храмам Камбоджи. И мне снится, как будто она подошла, поцеловала меня и сказала: «У тебя будет всё, о чём ты мечтаешь, девочка». Я не знаю, сон это был или нет.

Когда мы прощались, она протянула мне бумажку с номером своего телефона. Там красивым почерком было написано: «Я тебя люблю. Береги себя». И подпись: «Бабушка из телевизора».

Камбоджа

Называют её так только иностранцы, сами местные жители зовут её ласково

– «Камбоджи», что в переводе означает «Чёрная Карма». В более глубоком, философском понимании это как «кто придёт к нам с чёрной кармой, тот от неё и почернеет». Впрочем, как у нас: кто придёт к нам с мечом, от меча и погибнет. Просто у нас это как-то связано с оружием, а у них – с душой.

Когда мы переходили границу между Таем и Камбоджей, дышать было нечем. Неслась такая вонь, что сдохнуть можно сразу, не проверив даже свою «карму». Оказывается, камбоджийцы обмениваются рыбой с тайцами: меняют речную на морскую. И делают это на границе. Эти два народа друг друга терпеть не могут. Кхмеры (жители Камбоджи) переводят «Сиамское королевство» как «страна воров». («Сиам», кстати, действительно переводится как «вор».) У кхмеров есть причины так не любить тайцев. Уже десять веков как они враги, потому что тайцы нападали на их страну и разоряли её. Но сейчас, имея некие товарные взаимоотношения между своими странами, они говорят, что вражда враждой, а деньги не пахнут. У каждой из этих стран есть своя «крыша». За спиной Таиланда – США, а за спиной Камбоджи – Китай.

Вся земля в Тае принадлежит королю ровно на 51 процент, и, покупая землю или квартиру в Тае, вы должны понимать, что в любой момент её может отобрать король. А в Камбодже земля принадлежит полностью собственнику. Это, конечно, выгоднее. Также почти нет налогов. Всё что человек зарабатывает, он кладёт к себе в карман.

Весь рис мира – не из Таиланда, как пишут на пакетике с рисом, а именно из Камбоджи! Также все драгоценные камни для ювелирных изделий получают именно из Камбоджи. А Тай закупает сырьё и делает изделия.

Все думают, что Камбоджа – бедная страна. Это всё полная ерунда. Средний уровень жизни здесь выше, чем на территории бывшего СНГ и даже России. Пять долларов в день получает обычный «рисовый» работник. Но цены-то низкие кругом, и природа помогает кормиться. Кхмеру шуба и тёплая одежда не нужны. Он и голый может ходить. Встал утром, пнул пальму – вот тебе и молоко на завтрак, сорвал с дерева банан – вот тебе и обед, поймал за хвост рыбу – вот тебе и ужин!

В Камбодже нет безработицы, есть всяческие рисовые, чайные, кофейные плантации. И на эти 5 долларов в день может прожить 3 дня большая семья. В этой стране женщины не делают аборты, поэтому детей пруд пруди. У нашего водителя, который нас везёт, детей уже девять. Знаете, как он их проверяет? Открывает вечером дверь в детскую и на пороге спрашивает: «Все здесь?» – «Все!» – отвечает тот, кто за старшего. И отец спокойненько захлопывает дверь.

Женятся в Камбодже на всю жизнь, ну, по крайней мере, стараются так жениться, потому что дорого. Сначала калым заплати, потом собрать надо не меньше 200 человек на свадьбу, и потом свадьба длится 4 дня, и надо каждый день жениху и невесте менять по 8 нарядов в день. До женитьбы жить вместе нельзя. Это не принято.

В стране царит матриархат, тут в 5 раз больше женщин живёт. Понятия «тёща» нет. В Камбодже можно часто увидеть сидящих лысых бабулек. После 80 здесь бабушки и дедушки обязаны обрить голову и забивать косячок с анашой, чтобы уйти в нирвану. Тут анаша – это не наркотик. У любого милиционера можно спросить: «Есть чё?» И он обязательно поделится.

Камбоджа – сильно пьющая страна. С кхмерами пить не советуют. Потому что у них есть такое правило: до конца, то есть пока не упадёшь, или ты собака! Аналог нашего «ты меня уважаешь?!».

«Собака» тут у них – самое грязное слово и животное.

В стране нет детских домов и домов для инвалидов, стариков. Тут не принято бросать детей и родственников. Если ребёнок остался без родителей, его воспитывают родственники или даже соседи как своего ребёнка. Ещё я увидела тут странные оркестры, в них были инвалиды – кто без руки, кто без ноги. Они собираются вместе и создают такие вот ансамбли на улицах города.

Камбоджу называют «маленькой Францией», так как тут живёт очень много белых французов. Французская речь звучит на каждом углу. Ален Делон живёт в Камбодже и даже выпускает здесь свои сигареты. Анжелина Джоли обожает эту страну, так как именно тут её вылечили от бесплодия.

В Камбодже не любят негров. Есть даже поговорка: «Один негр – это нормально, два негра – тоже ничего, три негра – это рэп-команда, пять негров – баскетбольная команда, а когда их много – это наркомания, проституция, бандитизм, педофилия».

Здесь не любят США по принципу «друг моего врага – мой враг». Не пускают сюда пакистанцев, а турки, арабы, корейцы тоже под большим сомнением. Тайцев тут «любят» особо: «Пусть все тайцы приходят к нам, мы их всех съедим», – любят повторять камбоджийцы.

Нас же, россиян, они любят, ласково называют «руси» или «совье», то есть «советские». Любят, наверное, ещё и за то, что много похожего у нас с красной историей связано. Пять лет ада прожил кхмерский народ. Пять лет гражданской войны. Был такой лидер у них, Пол Пот, который 7 лет учил детей в школе географии и истории, а потом захватил страну и подчинил себе. Армия у него была из подростков, а как известно, подростки – самые жестокие.

За 5 лет было вырезано полстраны, причём из числа интеллигенции. Пол Пот хотел, чтобы все были только «рисовыми» крестьянами. «Будет рис – будет всё! – был его лозунг. – Банки и деньги нам не нужны, мы будем только меняться натуральным хозяйством. Всё будет общим! Никакой индивидуальности». За то, что человек даже банан с дерева сорвал в одиночку, его расстреливали. В стране стало нечего есть, началось людоедство. Школы, больницы превращались в казармы и тюрьмы.

Всё время, когда длилось правление Пол Пота, король находился под домашним арестом и ничего не мог сделать. Помог Вьетнам, и Пол Пот был свергнут. После того как король снова оказался со своим народом, он не стал никого судить и амнистией всех выпустил на свободу. Куда делся Пол Пот, точно никто не знает. Люди стараются не вспоминать то время, и никто действительно не держит зла друг на друга. Вот такая она, Камбоджи.

Из Камбоджи я привезла рубин, изумруд и топаз, и каково было моё изумление, когда всё это оказалось действительно настоящим!

У Ломо день рождения, и я писала ему письмо:

«С днём рождения, Ломо, Водолей, Ботаник, Гномик, он же по-злому Дед, а по-доброму – Л. М., а в народе – Гена Крокодил! Прости, что даже не успела сегодня поздравить тебя по телефону. Мозги враскоряку. Ты всегда так внезапен! Я благодарю всех, кто тебя родил когда-то… Это был не самый худший проект… Он реально прикольный и великолепный. Я ржу, когда пишу это. Ты не любишь лести, я знаю, я тоже её не люблю. Но ты же мой близнец… Поэтому понимаю. Желаю тебе длинной, счастливой и красивой жизни. Это искренне, потому что, сам понимаешь, мне это выгодно. И не в деньгах дело, а в самом моём очищении души. Ты же ещё и мой душевник. А насчёт денег – желаю тебе, чтобы твой проект стал суперкрутым и прибыльным, тогда ты чуть поделишься со мной. Я знаю. Ты не жадный. На моём-то всё равно много не заработаешь, ну, во всяком случае, сколько мне надо. Ты научил меня мыслить масштабно…

Я сижу в ресторане, в единственном, где есть вайфай, я тут уже знаю всё вдоль и поперёк и ненавижу их жратву. Ну не могу же я 21 день пить тут только кофе.

Я не знаю, какой я проект, хороший или плохой, но по-любому интересный… Ты нашёл мою больную мозоль – тщеславие, амбиции… Ведь никто их не замечал… Спасибо тебе за это.

Вот видишь, вроде с днём рождения поздравляю тебя… А всё про себя… Смотри, какая я потрясающая эгоистка! Такая же, наверное, как и ты… Но ведь человек, который любит себя, может полюбить и другого. Особенно если он – как отражение в зеркале, но другого пола, правда… Спасибо тебе, что ты меня нашёл… Я бы тебя точно не нашла.

Желаю тебе здоровья и добра… Береги себя… Целую тебя, ушастое, милое, вредное чудовище».

Вот и заканчивается этот 21 день одиночества и превращения бреда в бренд. На улицах Паттайи мне уже машут отовсюду таксисты и мотобайкеры. Кричат:

Привет, мадам Писака! В отеле улыбаются уборщицы и говорят мне:

Привет! Как дела?

Почему-то вспоминается Мальчиш-Кибальчиш Аркадия Гайдара: «Плывут пароходы – привет Мальчишу! Пролетают лётчики – привет Мальчишу! Пробегут паровозы – привет Мальчишу! А пройдут пионеры – салют Мальчишу!»

В ресторанах мне сразу дают место для ноутбука, массажисты и массажистки кричат мне про целлюлит и ржут, потому что я их замучила лечить меня от того, чего у меня давно нет… Все за 21 день ко мне привыкли, и я к ним. Всем даю чаевые, конфетки, всякую дрянь… А самое главное, я искренне им улыбаюсь, и им это очень нравится. Так что не знаю, что будет дальше, но свою часть славы я уже поймала!

 

О Бред-Бренде

Люблю ли я Жизнь? Люблю, потому что она не вечная, всегда идущая только вперёд, стремительная, неумолимая, беспощадная стерва и может просто остановиться в одну секунду. Люблю ли я Свободу? Люблю… Больше жизни, потому что жизнь без свободы – это не жизнь. Как птица без крыльев – всего лишь тушка. Люблю ли я друзей? Люблю, но никогда не прощу предательства, потому что любовь сердца и открытость души забыть невозможно. Вот так сидишь перед ним, другом, весь наизнанку выворачиваешься, и он вроде так же к тебе. А потом появляются новые друзья, и твой друг бац – и ножичек тебе в спину. Так аккуратненько, но, сука, метко. Я хорошо знаю, что такое предательство.

Была ли в моей жизни любовь? Была. И я благодарна этому чувству, оно помогает видеть жизнь по-иному, сквозь призму волшебных розовых очков… Помогает творить, летать… Но всё проходит. Или что-то случается. Ну да и фиг с ней, с любовью той. Любовь остаётся, только объекты меняются. Кто сказал – не помню. Поэтому я никогда не говорю: «Я тебя люблю». Для меня это гиперответственность. Я – устаревшая модель, видимо. Но это я. «Всё течёт, всё меняется», – любит повторять Ломо. Да, он, пожалуй, прав. Но всегда у себя остаёшься ты. Сначала в животе у мамы ты сидишь один, а потом тебя под слёзы и аплодисменты вываливают из тёплого и сытого дома-живота в страшный, но интересный вроде мир, а ведь в доме-животе, может, было совсем и не хуже, но интерес превыше всего. Сравниваешь два мира – тот и этот. Память забывает девятимесячный мир внутри матери и оставляет лишь время новой жизни. Где каждый проживёт так, как считает нужным. Или как сможет.

А потом ты умираешь, прожив разную жизнь, и друзья, любимые – все вроде рядом, но позади, и ты опять один, но уже перед Ним. Люблю ли я Его? Люблю… За то, что он никогда мною не будет познан.

И самое важное в жизни, наверное, – оставить свой неповторимый след – Бренд из своего бреда. Да здравствует Бренд имени Себя: Chanel, Gucci, Versace… и так далее. И я тоже рисую свой лейбл: «Натали-бренд», нет, «Ломо-бренд»… А, точно! «ЛомоНатали-бренд».

Р. S. Lomo-Natali brand!

Благодарю:

Бога за радость творчества. Музу, которая сидит на моём плече и шепчет мне, что писать. Родителей за поддержку и понимание. Друзей, которых я очень люблю, а они меня, несмотря на ссоры и обиды, связанные с моим творчеством.

Личная благодарность:

Олегу Майскому, Дмитрию Цехановскому, Артёму Цехановскому, Тоне Мороз, Ларисе Боровиковой, Оле Пчеле, Ольге Кузнецовой, Юлии Смольниковой, Фаине Григорьевой, Юлии Коверко, Вере Лепешевой, Александре Кониф, Анастасии Киченко, Ульяне Лениной, Даше Мартыновой, Елене Ершовой, Светлане Никифоровой…

Этот список можно продолжать бесконечно… Спасибо всем, кто верит в меня и мой бренд!

И привет Лизе, я же тебе «обещала»!

Дорогие читатели, жду ваших писем по адресу: [email protected]