Московский дождь ревностно поливал нас майскими струйками. Он, наверное, не понимал, с чего это в Крыму стало лучше, чем тут. Везде же сейчас тепло и красиво… Я тоже особо не понимала, но сдалась под влиянием своей новой подружки, похожей на Мерилин Монро, безумно любившей Крым. При слове «Крым» у неё начинали лукаво блестеть глаза, и красивая белозубая улыбка разъезжалась в разные стороны. Мы выбрали самый старый отель, ему на тот день было аж больше ста лет, он считался самым комфортабельным, презентабельным и добротным. Но аристократка Ева поставила условие: перед тем как попасть в солнечную Ялту, мы обязательно поедем в Лисью Бухту с палатками, где будем заниматься нудизмом и дышать воздухом свободы, не отягощённым миром «практиков и логиков» и прочего буржуйского быта. Должна сказать, что Ева с детства воспитывалась именно в среде аристократов, где есть слова «можно» и «нельзя», где есть «прилично» и «неприлично», в общем, всё красиво, правильно, но безумно скучно. Так казалось Еве.
Я же, наоборот, терпеть не могу леса, поля, хлеба и огороды, потому что наелась этого досыта. Я люблю пафос дорогих отелей, машин, людей…
В общем, палатку, коврик, рюкзак и спальник, несмотря на сопротивление, пришлось тащить на себе прямо из Москвы. Слава богу, мне милостиво разрешили взять с собой чемодан с вечерним шмотьём, бриллиантами и прочей дорогой, но приятной сердцу мишурой.
Автобус, который идёт к трапу самолёту, на этот раз очень долго кружил по полю. Я рассматривала названия этих железных птиц. Странно, я впервые увидела, что у самолётов есть свои имена и фамилии! В окне рассматриваю: «В. Высоцкий» (суперимя самолёту!), «Рахманинов» (тоже неплохо), «Глушко», «Хабаров» и, наконец, наш – «Лобачевский»! Мы летим на «Лобачевском». Начинаю судорожно вспоминать, что он сделал. Математик! «Я в математике полный ноль, поэтому, полетев на нём, возможно, открою истину математических истин», – ржу я. Эх, лучше бы на «Высоцком»! Ну да ладно, Высоцкий у меня внутри!
Лететь совсем недолго, всего каких-то два часа – и ты в стране Хохляндии. В аэропорту характерное гыканье и запах булок. Реально запах булок. Ева меня предупреждала, что тут сказочные булки, поэтому всегда набираешь за неделю три килограмма. Я ей говорила: «Что ты, я лечу на море не для того, чтобы есть булки, я их терпеть не могу. Я буду кушать креветки, мидии, морские гребешки, дорогую рыбку». И что вы думаете? На первой же остановке, не выдержав этого запаха, покупаю их ватные булки и нагло ем. Вообще ем – это мягко сказано! Ева ржёт надо мной, типа «ну я ж говорила».
Потом мы заезжаем в хохляцкий банк поменять деньги. В окошках я вижу совсем не таких барышень, какие работают у нас в банках. Я вижу обычных баб, женщинами назвать их сложно, за 50, больших, мясистых, злобных, поучительных, без грамма субординации. В общем, еле наменяли, не понимая, обманули нас или нет. Вроде нет. Деньги поделили и залезли обратно в такси.
Таксист всю дорогу говорил о том, что мы сумасшедшие, наверное, прёмся с палаткой из Москвы фиг знает куда, имея забронированный крутой отель в Ялте. Ева говорит, что хочется экстрима, и к тому же там раньше было её любимое место. «Туда такие милые люди приезжают и живут там подолгу без цивилизации. Они все такие философы…» – рьяно защищает свою сверхидею принцесса.
Через крутые горные виражи и очень неуверенные дороги мы попали наконец в Лисью Бухту. Лис и бухт я там не обнаружила, как, собственно, и кучи людей.
– Сезон ещё не начался, – невинно сказала Ева.
И, сбросив одежду, побежала голая в море, которое, кстати, было совсем ещё не тёплым. Хорошо, что по пути я зашла в магазин и купила всяких сухих рыбок и пива безалкогольного, потому что тут, как оказалось, нет не то что ресторанов, а даже кафе. В общем, сижу, жую рыбку и пью пиво, пока Ева изображает из себя Афродиту морскую. Потом к нам стали сгребаться странные люди, молодые, лет тридцати, но какие-то покоцанные жизнью и с нездоровыми горящими глазами. Мне показалось странным, что они в нас не видят секс-объектов, хотя мы с Евой реально конфеты ещё те. Этим людям хотелось только поговорить, просто так, ни о чём, без темы, без идеи, без замысла и умысла. У них были сгоревшая на солнце, облупленная местами, красная кожа, странная худоба тел и беспокойные глаза. Какие-то вороватые, что ли, так бы назвала их я. Но эти люди не воровали чужое добро, они воровали свою собственную жизнь. Нарконудисты – так называют они себя сами. Они говорят, что любят море, природу Крыма и так далее, поэтому они здесь так часто. На самом деле я поняла другое: тут дёшево – как жить на диком пляже, на скромной еде, так и добывать себе очередную дозу смерторадости.
Ева поставила маленькую палатку, мы залезли в неё, потому что начинался дождь. Периодически кто-то скромно стучался к нам: то просил немного денег, то предлагал купить «сгущёнку» для радости. Но я сказала, что нам ничего не надо. Еве, правда, как известной «сладкоежке», хотелось, конечно, ухмыльнуться, но она мужественно держалась, ведь недаром она знала так хорошо это местечко.
Мы легли каждая в свой тёплый спальник, и тут началось страшное. Стрелы молнии летели в нашу палатку-малышку со всей дури, ветер гнул её к земле, крыша палатки прикасалась к нашим головам, свет, как электричество, зажигался в нашей искусственной берлоге.
Ева сказала:
– Давай выбежим из палатки и попросимся переночевать к этим чувакам в каменном домике!
Ага, и по дороге нас убьёт молнией… – ворчу я.
Блин, а вдруг тут убьёт тоже?
Не знаю. Принцесса достала айфон.
Сейчас посмотрю, что там пишут, как выжить в грозу в палатке.
Давай.
Она с серьёзным, профессорским лицом достаёт свой красивый, красный, гламурный аппарат и аккуратными пальчиками тычет по буковкам.
В интернете написано, что надо отключить все электроприборы!
Ага… А где они у нас?
А телефоны – это электроприборы?
Не знаю.
Лежим дальше. Каждая думает о своём. Надо постараться просто уснуть. Бежать всё равно страшно. Так мы просто взяли и отрубились, подумав о неизбежности. Чему быть, того не миновать.
Утром я первая проснулась и потрогала тихонечко Еву. Мне показалось, что она даже не сопит. «Уфф… живая», – про себя обрадовалась я и вылезла из палатки.
Утро на море после шторма сияло безмятежное и невинное, как будто ничего и не было вовсе, как будто всё приснилось. Ко мне подошёл нарконудист в шотландской юбке, поулыбался то ли мне, то ли себе и сказал, что море нынче не щедро на подарки.
А какие подарки дарит море?
Ну, по-разному… В прошлый раз, например, ведро принесло.
А зачем тут ведро?
– Ну как зачем. Хорошее же ведро. Можно же, например, постираться в нём, да много чего ещё можно сделать с ведром!
– А… Понятно, – не будучи уверена, что поняла до конца, кивнула я.
Из палатки выползла сонная Ева. Ей пришлось выпить успокоительные таблетки, чтобы уснуть в эту ночь.
– Я тебя искала во сне, – сказала она. – Боялась, что ты ушла и бросила меня одну в палатке.
– А я проверяла, дышишь ты или нет, – ответила я.
Знаешь, Наташ, я, наверное, больше сюда не приеду.
Почему? – спросила я.
Я больше не алкоголик и не наркоманка. Мне здесь не место. Мне больше тут не комфортно.
Ааааа… Значит, мы вызываем такси и едем в наш крутой отель?! И будем ходить красивые и мытые по пафосным ресторанам и общаться с нормальными людьми?
Да, будем. Сейчас я попрошу таксиста, чтобы он приехал за нами как можно быстрее.
– Ура!!!
И я на радостях побежала покупать вино, чтобы выпить его в дороге, в единственный на всём побережье конченый ларёчек, где было всего десять товаров.
Я спросила про хорошее вино.
О, так вы леди?
Леди, леди… Есть?
Есть, но дорого… Из проживающих здесь его никто не покупает.
Давай его. Точно не отравишь?
Не уважаешь, леди. Точнее не бывает, дорогое же самое.
Ну ладно. Верю.
По дороге лакаю чуть-чуть это вино одна, грамм сто, не больше. Что было потом, помнит туалет «Макдональдса», это было круто и жёстко, так меня обмануть. Лисья Бухта всё-таки!
Мы с таким кайфом ввалились в наш отель, всё с теми же ужасными тюками, плюс ещё и с чемоданами, что даже самый страшный номер нам показался бы раем. Но через полчаса счастья Ева подошла к окну и сказала:
– Какой потрясающий вид!
– На море? – наивно предположила я. И вприпрыжку подбежала к окну. Там я увидела полуголых рабочих, молодых мужчин, яростно ремонтирующих крышу. Грохот и вонь чего-то горелого смешивались с ялтинском морем. Ну ладно, голые молодые мужики, наверное, получше будут философов-нарконудистов. Мы поржали, и Ева повела меня в… столовую. Да-да, именно в столовую, обычную советскую столовку, где дёшево и сердито. Эта аристократка, кажется, намеренно хочет меня медленно убить, но сначала попортить мне кровь. Плетусь за принцессой в столовку. Там типичные толстые тётки-украинки с ребёнком и ведром. Ребёнок или свой, или внук. Ведро, как правило, принадлежит ребёнку.
Вечером наконец наступил мой долгожданный час. Мы нарядились в платья, сделали мейк-ап и двинули в дорогой грузинский ресторан «Тифлис». Там администратор очень борзо нас встретила, окинув взглядом оценщика из ломбарда, и долго заставила ждать столик. Ничего, что принцесса из обеспеченной семьи, без пяти минут дочь олигарха, а я тоже не лыком шитая замарашка. Короче, еле нас посадили в это «священное место», и мы сделали заказ на немалую сумму. Тут Ева рассказала мне, как ей нравятся грузинские мужчины (чем меня очень удивила), потому что они такие темпераментные и приставучие. И ещё ей безумно нравится, как они поют. И тут заиграли «Арго».
– А ты знаешь, что такое «Арго»? Про кого вообще они поют? – спросила я её.
– Наверное, корабль или имя чьё-то… – ответила принцесса. «Надо посмотреть в инете», – подумала я.
– А ты знаешь, что «Миллион алых роз» – песня, основанная на реальных событиях? – взяла реванш хитрая Ева.
– Нет, не знаю… – честно сказала я.
– Был Пиросмани – такой художник, грузин, и именно он продал свой дом и купил миллион алых роз! Даже у Тамары Гвердцители есть такая песня – «Пиросмани». Слышала?
– Нет, конечно… – искренне удивилась я знаниям Евы. Мы ели потрясающе вкусную еду, но счёт мне всё равно показался каким-то необоснованно большим. Ну, да и фиг с ним. Засыпали мы с Евой нынче на белых простынях, одетые в белые махровые халаты, сытые и довольные жизнью.
– Слушай, а какой у тебя был самый клёвый секс? – неожиданно спросила Ева.
– Ну, не знаю даже. У меня как-то секс и любовь живут на разных улицах. Кого любила – сексился не очень, а не особо любила – трахался, как Эрос.
– Слушай, у меня точно так же!.. А мне очень запомнился только один секс. Он был художник. И он просил меня надевать всегда длинные чёрные кожаные перчатки на руки, по-другому он не мог. И секс мог длиться шесть часов в одной позе.
Ого! А ты что ему на это говорила?
На что?
– Ну, на перчатки?!
– А, ну так всё нормально, я ему купила медицинские перчатки белые и тоже просила его надевать перед сексом.
Я представила, как эти двое в перчатках «жгут», и уснула крепко-крепко, даже без эротических сновидений.
Утром мы пошли на свой отельный пляж. Всё чисто, светло и благородно. Ева прячется под зонтик, ей очень хочется, но нельзя загорать. Потом она ещё долго бухтит по поводу своего веса, который надо срочно скинуть, но нужно настроиться. У неё очень красивая фигура, реально как у Монро: тонюсенькая талия при внушающих доверие бюсте и попе. Я считаю, что главное дело – в упругости тела. Если ты худая как жердь, то это ещё не фантастическое тело, попробуй себя на упругость! Вся фишка именно в ней.
Прекратив бухтеть, Ева рассматривает пришедших отельных отдыхающих.
– Вот почему маленьких девочек больше, чем маленьких мальчиков? – спрашивает меня.
Не знаю… Женщин в России вообще больше, чем мужчин.
А я знаю, значит, не будет войны! Мальчики рождаются к войне!
Ого… А откуда знаешь?
Откуда-то знаю, – улыбается довольная своим умом Ева.
Мне было жарко лежать без зонта, а принцессе холодно под зонтом. Решили посидеть на террасе.
– А ты хочешь иметь детей? – спросила принцесса.
– Пока нет, а позже, может быть, да. Вообще о ком-то всю жизнь заботиться – это ж такая ответственность. И сомнительное удовольствие.
– А я вот чувствую, что просто обязана оставить после себя след. Только ради этого. Я просто не имею права поступить по-другому. У меня будет девочка, и назову я её Анжелика. Я улыбаюсь.
– А ещё я никогда не буду её ругать! Дам ей полную свободу. Анжелика будет вправе выбирать именно то, что хочет она, а не я. Прям с самого детства.
– Ну как, например?
– Вот захочет ведро надеть ребёнок на голову – пусть надевает и ходит!
– А… Ну, с ведром понятно про свободу. А если что посерьёзнее: пить, курить, наркотики? Что, тогда тоже ругаться не будешь?!
Нет, я просто расскажу про свой личный опыт. Что это плохо и так нельзя. Я не буду врать, что этого не было.
Ева, ну ты гений просто! – чешу репу я. Наверное, в этом что-то есть…
Потом мы пошли есть суши в модный ресторан на берегу моря. Ева сказала, что может съесть двадцать четыре ролла за один раз, что, собственно, она и пыталась продемонстрировать. Я тоже не отставала. Правда, я прикалывалась по угрю, морским гребешкам, тигровым креветкам и прочим сырым морским радостям. Сомневаюсь, конечно, что есть сырую рыбу в таком количестве полезно, но не могу проявить силу воли, которая у меня в этот момент просто делает вид, что она глухонемая.
А знаешь, что самое страшное в жизни?
У всех своё, наверное, разве нет?
Нет…
А что тогда?
Быть сумасшедшим!
– Почему? Хотя подожди, подумаю… Наверное, потому, что тебе все говорят: «Заткнись!» Нет?
– Нет. Главное и ужасное – это одиночество. Тебя не принимает и не понимает общество. И эти панические атаки просто убивают. Я теперь по-другому отношусь к сумасшедшим. Доктор сказал, что есть два вида сумасшествия: х…йня и п…ц. Как сама понимаешь, во втором случае сделать уже ничего невозможно. Я раньше так хотела побыть немного не в себе, но потом поняла, что я дура и играть с этим нельзя. Четыре дня в психиатрической клинике мне показали всё. Место, где деньги не решают ничего. Все равны. Максимум, что можно сделать, это дать денег нянечке, чтобы больше следила за тобой, и всё. Еду передавать нельзя, потому что всё сразу же воруют, так же, как и вещи… Даже если сама всё раздашь. Спишь в коридоре, потому что ты новенькая или за тобой нужно больше смотреть. В двух случаях. Я была новенькая… Мне стало немного неудобно, что мне рассказывают такие личные вещи. Но Ева не боялась осуждения или неприязни, она просто хотела рассказать всему миру свои ощущения.
– Зачем ты хотела побыть немного не в себе? – тихо спросила её я. – Зачем ты так себя пыталась погубить?
– Трудно сказать. Вроде и жизнь у меня крутая, как другим кажется. Но было мало свободы и выбора. Я хотела, допустим, пить водку с друзьями в подъезде Новогиреево на Новый год, а мне надо было лететь в Африку. То есть мои желания и желания родителей – они были в корне разными.
А я бы мечтала встретить Новый год в Африке! Это дорого и прикольно! Да хоть где, но только не в подъезде водку пить. Фу…
Ну, не знаю… Видишь, какие мы разные. А может, это было «тогда».
Ты мне вот говорила, что видела восемьдесят стран мира. В твоём возрасте столько увидеть – это же просто мечта! – начинаю я восторгаться.
Да, я была в этих странах, но, понимаешь, не помню их… Были причины, – ответила Ева.
Следующее утро мы провели в Воронцовском дворце. Наше путешествие по нему началось с украинской живописи. Здесь оказалось очень много картин с хатами, о чём говорили сами названия: «Хата в лунную ночь», «Тиха украинская ночь», «Хата в цвету» и так далее. Меня лично поразила одна картина, где не было хаты, вернее, она была, но действие происходило внутри неё. Изображённый на ней мужчина разметался в кресле и, видимо, был очень болен. Он сидел за спиной играющей на фортепиано молодой женщины. Глаза его были закрыты, голова свешена на бок. Картина называлась «Последний аккорд», написана она была в 1885 году.
Дальше мы смотрели украинскую кухню. Вернее, хотели посмотреть, но, как только на входе в демонстрационный зал нам выдали по презенту в коробочке, сахарному бублику, интерес к осмотру у нас пропал. Ева с восторгом сразу же зажевала бублик, восхваляя украинских стряпух.
Съев сахарные бублики, мы наконец подошли к гиду, чтобы посетить сам дворец и послушать про его хозяина. Но как только гид открыл рот, мы сразу поняли, что слушать нам не придётся. Он, наверное, маленьким не только букву «р» не любил, но ещё и кучу других буковок.
– Ева, придётся тебе рассказывать мне про Воронцовский дворец и показывать его самой!
Так я ж ничего не помню!
Ну, как сможешь, потому что я вообще ноль.
Ну, а что конкретно тебя интересует?
Где деньги взял, конечно, на дворец-то?
– А… Ну слушай! Воронцовский дворец был построен для графа Воронцова. Он был генерал-губернатором Новороссийского края. Воронцов – потомок старого русского дворянского рода, из которого вышло много государственных деятелей и дипломатов..
Он был умным и очень образованным, даже Лев Толстой писал в повести «Хаджи Мурат». Воронцов был очень богат. Женат он был на моей тёзке – Елизавете Браницкой, её мать дружила с Екатериной Великой!
Мы ходим из зала в зал. И видим себя в красивых платьях и шляпках, беззаботно смеющимися над всякими глупостями. Шампанское, терраса, лето, любовь…
Я бы хотела жить в таком доме! – говорю я Еве.
А я бы хотела жить во дворце! – отвечает мне она.
Особой разницы между домом и дворцом не вижу. Но задумываюсь. Тут подключается к нашим мечтам невольная слушательница – тётенька, которая следит за порядком в зале.
– Ну, вот жили бы вы во дворце. Слуги бы всё убирали, а вы бы что делали?
– Жила бы просто, – сухо ответила Ева.
Сделав классические фотографии с белыми скульптурными львами, мы оставили замок и двинули в ресторан «Вилла София», который принадлежит Софии Ротару. Всё опять белоснежное, видимо, в Ялте белый цвет – это цвет роскоши. Ева пьёт кофе, а я, как обычно, белое вино.
Представляешь, у кофе сейчас вкус счастья!
Да ладно, – смеюсь я.
– Правда. Ты знаешь, когда я в депрессии, то вкус еды – это вообще всегда вкус счастья.
Я улыбаюсь. Ева бывает так откровенна, ей невозможно не улыбаться.
Знаешь, я, наверное, хочу распустить дреды, – говорит она. Зачем?
– Ну, вот смотрю на тебя, и мне тоже хочется иметь длинные белые волосы. Хотя, может, это в данный момент мне так хочется, а завтра я могу перехотеть. А ещё мне нравится, как ты одеваешься. Ярко так. Моя мама учит меня одеваться дорого и строго. Как она. А мне так не нравится.
– А если в ресторан?
– В ресторан – только как положено добропорядочной жене обеспеченного человека: чёрное платье и бриллианты. Нужно, говорит, быть скромной.
– А если хочется быть сексапильной и привлекательной для себя самой, ну или для мужа? Что, нельзя одеться как-то броско и ярко?
– Нет, так неприлично в обществе. Вдруг ещё скажут, что нет вкуса.
– А какая разница для всех, если твоя жизнь уже удалась и ты живёшь почти во дворце с прислугой и прочими барскими радостями? И главное, у тебя есть клёвый богатый муж. Почему не одеться, как именно тебе хочется, и быть свободной в этом?
– Ты не понимаешь, так нельзя. Надо соответствовать статусу, – отвечает уверенно Ева.
Наступал томный ялтинский вечер. Ева, как всегда, была оригинальна в выборе развлечений. Она купила два больших полотенца и сказала, что надо тащить злосчастные коврики, привезённые из Москвы, на общественный пляж. Там сидели выпивающие молодые и старые люди и даже была парочка настоящих влюблённых друг в друга бомжей. Мы присели на коврики и стали смотреть на море, хрустя сухариками и вяленой рыбой. Ева раньше её не особо любила, но тут вошла во вкус.
– А какие мужчины тебе нравятся? – спросила она.
– Старые, богатые и пафосные. Ухоженные аристократы. Умные, грациозные и которые не бегают за женщинами с языком наперевес.
– Странно, а мне наоборот. Моя эротическая фантазия – это, например, егерь…
– Ага, или сантехник, – ржу я. Мне кажется, что Ева просто шутит, хотя есть сомнения.
– Да, или сантехник… Тоже ничего. Или бедный художник. Главное, чтобы он был ниже по статусу и весь такой неуверенный в себе.
А внешне?
Ну, жилистый такой, худой. И бабник.
Я ржу. Она действительно необычная девочка-аристократка. А может, все они такие, юные аристократки? Я не знаю.
– А богатые мужчины вообще не интересуют?
– Не-а, мне с ними неинтересно. Я о них всё знаю, – серьёзно отвечает Ева со знанием дела.
Когда мы собрались в отель, было уже темно, но горели фонари. А люди продолжали сидеть. Та самая сладкая бомжацкая парочка уже спала, прямо тут, посреди пляжа, крепко держа друг друга. Никогда не видела такой романтики.
Ева, давай им положим рыбу, сухарики и пиво.
Зачем? – не поняла меня Ева.
Ну, понимаешь, они утром проснутся, а у них подарок от неба. И я решительно отправлюсь к ним и оставляю дары.
На ступеньках Ева чуть спотыкается, и её платье становится короче. Сзади мы слышим восхищённый мужской возглас:
Вот эта попа!!! Я ржу как никогда, слёзы текут градом. Ева улыбается и раздумывает:
А это он как сказал, хорошая у меня попа или нет?
Я думаю, тут без вариантов.
Вот эта попа!!! – повторяем мы и ржём до упада.
Утром мы снова идём в ресторан Софии Ротару. На завтрак Ева пьёт кофе и ест какой-то нереальный маффин. На огромной прозрачной тарелке лежит малюсенькая кремообразная розочка, и от неё течёт сладкая кровь из земляничного варенья. Я ем мороженое. Вообще-то я его не люблю, но что-то сегодня мне так захотелось…
– Как ты думаешь, Ева, они прям сами мороженое делают или в магазине покупают?
– Ну, вообще должны, конечно, сами в ресторане такого уровня, но у тебя, я вижу, кажется, как из ларька, – улыбается Ева. – А ты знаешь, что во Франции продают мороженое из всяких овощей, даже из картошки?
Да ладно!
Правду говорю!
И как, вкусно?
Пакость редкостная!
– Я тоже хочу, наверное, посмотреть Францию, хотя Европу не очень люблю. Мне кажется, там скучно. А какая она, Франция-то эта?
– Франция – это горы, море и середина – Париж! В ресторанах очень близко ставят столы друг к другу, поэтому я подумала, что они жадные, французы эти.
Где связь между столами и жадностью француза? – смеюсь я.
Ну как где? Они же хотят в свои рестораны напихать как можно больше людей! Ева, как всегда, поражает меня.
– А ещё они все принципиально не говорят на английском языке, считают, что их язык ничем не хуже! Ещё у каждого француза на лбу написано: «Любите меня уже за то, что я француз!» Ещё они одеваются так смешно, с претензией на богемность. Намёк на творческую составляющую их жизни.
Во что, например?
Ну там, беретик, шарфик.
Здорово! Мне нравится такой выпендрёжный стиль.
А Ницца – это вообще как Ялта, только чуть-чуть французская!
Ну вот, а ты говорила, страны свои не помнишь, – говорю я.
Ну, видишь, иногда что-то всплывает…
А вот ты сейчас в Швейцарии была. Какая она?
– Швейцария – страна банков и еды. В городах всё серое и строгое, кругом одни банки, банки, банки. А за городом пушистые рыженькие коровки. Здесь всё идеально и дорого, из лучших материалов, логично и понятно. Полный антипод Индии…
Сыр там, да, и шоколадки?
Да, Швейцария – это банки, сыр, шоколад и часы.
Мы оплатили счёт, взяли такси и поехали на винный завод «Массандра». Еве немного не нравилась эта идея, так как дегустировать вино ей было нельзя, но она проявила великодушие и решила сопровождать меня.
Нас встретил уже по дороге пьянящий запах вина. Толстая тётенька с русской косой и большой попой назвалась экспертом по виноделию и, строго взглянув на мою видеокамеру, сказала, что снимать её нельзя. Потому что за это ей не платят. Настроение, конечно, подпортила, но я вовремя подумала о предстоящей дегустации, и стало теплее на душе. Она водила нас по заводу, где запомнились чёрные бутылки, покрытые тяжёлой плесенью. Оказывается, плесень эта специальная, и ни в коем случае нельзя её убирать, потому что это показатель для экспертизы: сколько этому вину лет и в каком подвале оно хранилось. Сравнивают плесень со стены подвала завода и плесень на самой бутылке. Самое дорогое вино в прошлом году продали за 55 тысяч долларов, а в нынешнем его цена уже выросла до 175 тысяч. В войну эти бутылки были замурованы в стене, чтобы немец их не нашёл. А остальные, чтобы враг не выпил, были уничтожены и разбиты, и море какое-то время было рубиновым от вина завода «Массандра».
Вино хранится в огромных бочках, которые надо время от времени чистить специальными щёточками. Концентрация испарений в этих бочках очень высокая, поэтому работник надевает противогаз и по очереди со сменщиком, по двадцать минут, чистит эту бочку, залезая в маленькое отверстие-оконце, конечно, когда вина там нет.
Понять всю технологию производства вина мы не особо стремились и наконец с удовольствием присели за дегустационный столик. Ева сказала, что она уже пьяная от всех этих запахов, но мужественно сидела рядом и смотрела на мою довольную, предвкушающую физиономию. Передо мной десять бокалов разного вина.
– Херес – вино с мужским характером: солёный, грубый, дерзкий, – говорит эксперт. – До него нужно дорасти, чтобы понять его вкус и красоту. Его никогда не подделывают. Обладает интересным эффектом: в какой-то момент связывает ноги, и трудно выйти из-за стола.
Пробую. Пьётся тяжело. Точнее, не пьётся совсем. Ева за меня закусывает хлебной соломкой.
– Мадера коньячная. Называется ещё «Возвращённое обратно». Было вывезено в Индию на продажу, но почему-то там не продалось и по морю возвратилось обратно. В пути с вином что-то произошло, и оно приобрёло необычный вкус и свойство. Это вино формирует энергию, которую отдаёт человеку. Пробую. Соломка однозначно вкуснее.
– Портвейн – чернослив, вишня, чёрная смородина. Это вино незаслуженно неправильно воспринимается людьми как доступное студенческое низкопробное пойло. На самом деле первый портвейн создавали для царской семьи. Это было царское вино. В Европе красный портвейн продавали в аптеке. При простуде его смешивали пятьдесят на пятьдесят с водой, и за ночь болезнь проходила. Пробую. Эффект, идентичный с предыдущими. Видимо, до гурмана мне далеко.
– «Седьмое небо князя Голицына» – сухофрукты, айва, изюм, сушёный миндаль, груша. Удивительное название пошло от самого князя. Однажды он увидел у бочек с вином бурно обсуждающих чтото рабочих. «Дайте-ка попробовать, – сказал князь. – Ммм… Седьмое небо!» – восхитился он вкусом вина.
– Скажите, пожалуйста, а кто придумал запахи? – обратилась Ева к эксперту.
Ну как кто? – не поняла эксперт.
Ну, кто придумал, что вот это запах, например, хлеба?
Я не понимаю вопроса.
Тут уже даже я начинаю понимать, чего хочет Ева. Я знаю, что она задаёт стопроцентно интересный и совсем не глупый вопрос. Она набирает воздуха и продолжает терроризировать недобрую тётку:
ГОСТ есть такой? По запахам всем.
А, да, есть… ГОСТ по запахам, – наконец отвечает тётка. Пить вино уже неинтересно. Тут спрашиваю я:
А пить вино вредно или нет?
– Павлов и Сеченов поместили живую клетку в этиловый спирт, и она погибла. Если человека полностью погрузить в этиловый спирт, то шансов выжить у него тоже нет.
– А что, в вино добавляют все эти ингредиенты, которые там ощущаются? Какие?
Ну, вот вы говорите – чернослив, сухофрукты, вишня и прочее.
– Нет, конечно, все эти вкусы – результат взаимодействия бочки с виноградным соком!
– Понятно, спасибо, – говорю я.
Тётка, кажется, нас просто уже ненавидит с того самого момента, как сегодня мы появились на горизонте.
Потом мы поехали к дельфинам! Ни я, ни Ева раньше к ним не попадали. Говорят, что дельфины лечат фригидность и затяжные депрессии. По депрессиям мы с Евой фронтовики. Хотя когда мы вместе, вполне весёлая конфета получается. Дельфины встретили нас нехотя, за рыбку сымитировали какую-то возню возле нас. Мы, конечно, ожидали большего, но, потрогав дельфиний бок, обе поплыли от счастья. Это неописуемое удовольствие! Такое слово «нежность» на ощупь, если бы его можно было потрогать. Ничего лучше и приятнее мы не трогали в жизни. На фотках с дельфинами наши с Евой серьёзные, с претензией к миру, лица превратились в какие-то детские, счастливые, солнечные личики. Я себя лично ещё никогда такой красивой не видела.
Наступает наше последнее ялтинское утро. Я с ужасом смотрю на два коврика, два спальника, палатку, чемоданы, рюкзаки, «Киевский» торт и прочую дребедень. Ева красиво собирает свои купальники, аккуратно складывает их в свой чемоданчик. У меня зреет план: пока Ева рассчитывается на ресепшене за бар, сбагрить наше столичное туристическое добро.
В дверь стучат. На пороге стоит симпатичный молодой носильщик.
Вызывали?
Да.
Он начинает складывать все наши вещи на тележку. Дело доходит до спальников и ковриков. Он говорит:
– Походы любите? Я тоже люблю! Но у меня ничего нет.
– Прекрасно, что у вас ничего нет! – чуть не в дёесны готова расцеловать его я. – Дарю!
– Всё? Всё!
А можно я сразу увезу это к себе в комнату? Нужно! И побыстрее!
И я, довольная собой, выхожу из номера. Внизу вижу Еву, подбегаю к ней и рассказываю историю акта добровольного пожертвования.
– Ну ладно, раз так, – говорит она.
В аэропорт нас везёт смешной таксист на BMW, правда, без кондиционера. У него игривые глаза и неплохая внешность. Хитёр, как лис, сразу видно, но не лишён интеллигентности.
Я почему-то знаю, что ему есть, что рассказать интересного, и начинаю его пытать.
А кем вы работаете, кроме такси?
Я состою в охране Софии Ротару.
О, как круто! И как она в жизни?
Прекрасная женщина, и выглядит хорошо даже без косметики.
Здорово… А кого ещё охраняли?
– Да много кого, это же калым. Если Софию охранять сегодня уже не надо, то охраняем кого-нибудь другого за определённую сумму. Гостей её, «звёзд».
– Кто вам нравится больше всех?
– Да все они смешные, неординарные люди. Вот недавно случай был с Земфирой. Попросили мы у неё автограф после концерта. Она нам говорит: «Ребята, да я устала». Ну мы что, развернулись, ушли. На следующий день она сама к нам подошла: «Надо автограф?» Мы ей отвечаем: «Да мы уже устали». Она развернулась и ушла. Так потом её администратор пять раз прибегала: «Ну, ребята, сфотографируйтесь с ней! У меня певица в шоке от вас».
– Ого, ну вы рисковые ребята!
– Да нет, просто справедливые. Вот Буйнов у нас был, наковырялся с другом в ресторане. Решил проверить, хрустальный ли у него бокал, ну а как проверить? Надо его разбить. Бокал рикошетом полетел в окно. Мы сразу подходим и говорим: «Ребята, всё нормально, но надо оплатить разбитое окно». – «Да не вопрос, сколько?» Мы узнали, что окно стоит сто долларов. Подходим и говорим: «Ребята, штука зелени, и можете бить второе на здоровье!» Второй бокал оказался хрустальным, и окно осталось целым, а мы в этот день ушли, довольные сами собой, с хорошей прибылью в кармане!
– А всегда всех «звёзд» в лицо знаете на фестивалях? Ну, или в гости которые приезжают?
– Был день рождения у Софии. Подходит девушка в футболке, джинсах и кепке и лицо прячет в розы. У нас сразу стойка: «Кто такая?» Она так растерялась: «Вы что, мальчики, не признали?» – «А, няня, заходи!» Заворотнюк это была.
– Интересная такая у вас работа! А кто всё-таки у вас из «звёзд» любимчик?
– Ну, Боря, конечно, Моисеев! Он совсем в жизни другой, нормальный мужик, когда не в образе! Мы его «кефирчик» зовём!
– А почему «кефирчик»?
– Так он всегда в белом хлопковом костюмчике приезжает и в кепочке, а на шее шарфик зелёный! Ну, прям как биокефир! Всегда зовёт нас «забухать», но мы ж на работе. А всё равно доброе слово и кошке приятно!
Так мы весело ехали в аэропорт с шутками и прибаутками. Где правда, а где ложь – не разберёшь, а на дворе стояло лето 2013 года.