Над зданием посольства плещет флаг. Ему ветра Замоскворечья внемлют. Тревожен греческий архипелаг. Британский сумрак Турцию объемлет. Солдат имперский — не в краю родном — в Босфоре воду мира пьет из фляги. В посольстве люди спят вчерашним сном: косые шрамы                      залегли                                    на флаге. Московский клен шумит перед окном. Рассветом обрамленная стена, заря над всей Москвой (убей ее, попробуй!). Перед резьбой посольского окна сидит он — красноклювый, крутозобый, — глядит в квадрат стеклянно-голубой, довольный голубиною судьбиной: любуется как будто не собой, а совестью своею голубиной. Бог весть, откуда в этот сад гоним, он помнит все: и свет и мир полночный. В окно следила девочка за ним, облокотись на подоконник прочный. Кремлевская заря взлетела на карниз, как та, что в будущем коснется крыш Каира. Девчонка думала: «Вот — пидж оф пиис, по-русски это значит — голубь мира. Поэтому в Москве — покой и тишина…» Наивная, она совсем не знала, что это голубь Кольки Шамшина — парнишки из соседнего квартала. 1947 г.