Вспоминаю: у опушки леса —
станция,
снегов голубизна,
Левашово,
улица Жореса,
палисадник,
домик в два окна.
Маленький.
Под ношей снегопада
он живет спокойствием скупым —
в двадцати верстах от Ленинграда,
в тридцати — от финского снаряда,
в двух верстах от штаба.
Мы не спим.
На стене висит страна Суоми…
Пехотинцы дремлют на соломе…
Гул бомбардировщиков несносен:
он колеблет кроны снежных сосен
и сбивает с толку тишину.
Улицей Жореса батальоны
двинулись на север.
На войну.
В стуже каменной пути большого
на ветру граненый штык свистел.
Мрело небо.
Домик в Левашово
в декабре.
В рассвет.
Осиротел.
По ночам он только слушал вьюгу,
и внимал ветрам пороховым,
и стоял
резным фронтоном к югу,
к северу —
окошком слуховым.
Кто бы знал, что домик на опушке
не гасил в тревожный час огня
и глазами матери-старушки
провожал в сражение меня!
Шла война.
Озера стыли прорвами.
Глухо бил по Виппури снаряд.
С каждым шагом,
с каждым дотом взорванным
больше света шло на Ленинград.
…Воздух марта плотный, как железо.
Мы — в пути.
Окончена война.
Левашово. Улица Жореса.
Станция. Снегов голубизна.
Никогда ничем не затуманится
и навеки в памяти останется
невысокий домик в два окна!
1940 г.