Над шипкинскими облаками, где воздух, словно лед, лилов, звонарь играет языками шестнадцати колоколов Неуловимые рыданья под сводом старых изразцов — глухие отзвуки преданья — плач над могилой мертвецов. Нет, не рыданья, а воскресший бессмертный реквием солдат, чьи имена, как грани флешей, на белом мраморе лежат. И мне казалось, мне казалось, что звуков медная волна глубин моей души касалась — ее невидимого дна. Она, как горный гул обвала, над пылью трав, над сном орла то плакала, то ликовала, то замирала, то росла… Стоял великий храм, в багрянец сентябрьских зорь и звезд зажат. — Сними пилотку, сталинградец, здесь наши прадеды лежат!.. Сквозь звуки лет мы слышим, внуки, и бой, и бегство янычар, и русских труб литые звуки, и ликование болгар. Здесь все с нечеловечьей жаждой хранит следы былых легенд: и кость картечника, и каждый травой поросший ложемент, и скал отвесные отсеки, что будто срезаны ножом, и крест, поставленный навеки, на полумесяце чужом… Я к храму шел боями славы — сквозь Сталинград, сквозь огнь и дым, — и я оружьем добыл право стать на колени перед ним. Шипка — София, 1944 г.