А бывает так, что ты в пути загрустишь. И места не найти в этом набок сбитом захолустье. На войне попробуй не грусти,— обретешь ли мужество без грусти? Это чувство в нас живет давно, это им рассыпаны щедроты подвигов. И верю я — оно штурмом брало крепости и доты. Видел я: казалось, беззащитный, но в снегу неуязвим и скор, по-пластунски полз вперед сапер к амбразурам с шашкой динамитной. Ветер пел: «Пробейся, доползи!» Снег шуршал: «Перенеси усталость!» Дотянулся. Дот зловещ вблизи — пять шагов до выступов осталось. Понял: этот холм, что недалеч, — как бы там судьба ни обернулась — нужно сбить, придется многим лечь… И саперу, может быть, взгрустнулось. К вечеру, когда была взята с гулким казематом высота, мы его нашли среди обломков. Он лежал в глухом траншейном рву, мертвой головою — на Москву, сердцем отгремевшим — на потомков. Значит, память подвигом жива! В сутолоке фронтовой, военной эти недопетые слова стали мне дороже всей вселенной. И в часы, когда душа в долгу, в праздники, когда поет фанфара, песенку про гибель кочегара равнодушно слушать не могу.