Андрей видел, как в реку, взметнув каскады брызг, с ходу влетели танки. Через минуту они выскочили на противоположный берег. Артиллерийские батареи перенесли огонь выше, а через реку начала переправляться пехота. Гора больше не огрызалась. Только теперь в бледнеющем небе тоскливо заныл японский самолет-разведчик. Он словно прилетел удостовериться, что все кончено, и кружил на большой высоте. Елпанов отстучал ключом сигнал о нем.

Не участвовавшие в многочасовом бою, вносовцы все же валились с ног от усталости. Когда бой идет на глазах и по ушам, как молотком, колотят выстрелы и недалекие разрывы, а воображение подсказывает, что смерть уносит с той и другой стороны десятки человеческих жизней, — равнодушным никто не может остаться.

Эту тяжелую усталость свидетелей боя фронтовики знают.

Едва «шевроле» остановился, Андрей упал на шинель, кинутую ему из машины Елпановым. Жесткое ложе показалось мягче пуха. Разбросав руки и устремив взгляд в спокойную голубую высь, с полчаса наслаждался полной неподвижностью. Тело было словно деревянное. Втаскивание машин на перевал утром; тряска в дороге; неожиданный обстрел и гибель «виллиса»; нервное напряжение во время нескольких часов наблюдения за воздухом и грохотавшей землей. Денек!

Вдали трижды тяжело ухнуло. Андрей понял: саперы на той стороне реки взорвали опустевшие японские доты. Значит, линию укреплений прошли…

Больше всего Кречетников опасался, что сержант сейчас же подаст команду ехать. Команды не последовало, но и отдохнуть не пришлось. Случилось ЧП.

Собравшись заправить бензином бак, Лесин достал из гнезда под рамой канистру, которую еще не трогал, и обнаружил, что она пуста. На ее ребре зияла дыра, окруженная вмятиной.

Под откосы бросали легковушки из-за того, что в частях кончался бензин… В штабах, должно быть, в свое время ошиблись, множа килограммы на километры. Или не учли снабженцы, что половину марша колоннам придется ползти на первой и второй скоростях…

Потрогав пальцем вмятину и вогнутые края дыры, Андрей страдальчески поморщился.

— В баке мерил?

Лесин, пошарив по земле взглядом, поднял прутик. Отвинтив крышку бензобака, он сунул прут. Мокрым оказался самый кончик.

— На двадцать километров, — определил Андрей.

Принимать меры нужно было немедленно. Андрей из-под ладони взглянул в ту сторону, где стояли артиллерийские батареи. Они вот-вот могли сняться с огневых. Лесин понял ход его мыслей, но выразил сомнение:

— Черт, дадут ли?

А ка кого еще можно было надеяться? С артиллеристами их все-таки связывала обстановка.

— Надо топать!

Андрей закинул за спину автомат. Заодно можно посмотреть китайскую деревушку, а на реке искупаться. Тело чесалось от пота и пыли. Доложил о случившемся Ниязову и попросил разрешения сходить за бензином к артиллеристам. Сержант заправил под пилотку черное крыло волос, подозвал Легонькова.

— Остаетесь за меня, — официальным тоном сказал он старшему сержанту. Кивнул Андрею: — Возьми канистру.

«Так, купанье отменяется», — с сожалением подумал Андрей.

Минут через десять они уже шагали по краю кукурузного поля.

Кукуруза стояла выше человеческого роста. Початки были размером со снарядик для «сорокапятки». Под плотной оберткой — молочно-желтые, пригнанные одно к другому, зерна; вылущить их зубами — останется легкий стержень с ячейками, как у сот. Ниязов и Кречетников сгрызли по початку.

— Как тебе такая пища, сибирский житель? — спросил Ниязов.

— Далеко не кедровые орехи, — в тон ему ответил Кречетников, швырнув в сторону пустой стержень. — Но, на худой конец, набить живот можно.

— Ни черта ты не понимаешь, — улыбнулся сержант. — С солью отварить — лакомство! В Румынии, например, так считают.

— У вас в Средней Азии тоже?

— Э! У нас барашков и дыни любят…

Они вышли на тропинку, которая вскоре раздвоилась: одна стежка вела напрямик к реке, другая к десятку фанз, словно притаившихся за глиняными, полутораметровой высоты оградами. Сержант свернул к фанзам.

Андрей смотрел во все глаза. Богатства в китайской деревушке он и не ожидал увидеть. Но ничем не прикрытая нищета поразила его.

Глиняные стены круглых фанз, покрытых высушенными кукурузными стеблями, имели одно-два маленьких незастекленных оконца. Кроме земляных нар, внутри фанз ничего не было — это Андрей видел в оконца и открытые двери. Во двориках за полуразвалившимися оградами, неметенных, запущенных, бродили одинокие куры и тощие черные свиньи, похожие на большеголовых собак. Через несколько шагов пришлось зажать нос — густо пахло нечистотами.

Да ведь это какой-то каменный век! Ворот на колодце без железного стержня, у повозки колеса сбиты из досок и не ошинены! Знали ли вообще в этой деревушке о существовании железа?..

Двое мужчин-китайцев и несколько голых ребятишек показались в проеме ограды. Они настороженно смотрели на подходивших солдат. Коричневые морщинистые лица мужчин выражали привычное смирение перед людьми с оружием. Возраст китайцев невозможно было определить, зато худоба их, малосильность и нищета бросались в глаза. Обуты в тряпичные тапочки, на плечах висели какие-то темные, грязные лохмотья.

Андрей не знал, как поступить: просто поднести в знак приветствия руку к пилотке или остановиться, пожать китайцам руки и попытаться объясниться с ними? Да подойти-то неудобно — смотрят с таким страхом, будто ждут неминуемой смерти. Должно быть, лихо им доставалось от японских солдат, заглядывавших в деревню!

Ниязов остановился, поманил к себе голопузого китайчонка. Тот сначала испуганно сжался, поднял и скрестил над головой руки, как бы готовясь защититься от удара, потом все же сделал робкий шаг вперед. Кречетников почти физически ощутил, как замерли пожилые китайцы.

Сержант сунул руку в карман, достал расческу и протянул ее мальчику.

— На вот, — проговорил он.

Китайчонок не понимал и не двигался. Тогда Ниязов сам подошел к нему и провел расческой по его блестящим черным волосам, падавшим на лоб неровной челкой, а на висках и шее спускавшимся длинными косичками.

— Возьми, — повторил сержант, вложил немудреный подарок в руку мальчика и легонько щелкнул пальцем по животу.

Андрей увидел, как облегченно вздохнули мужчины, а ребятня, стреляя в пришельцев черными бусинами глаз, смело придвинулась. Он пошарил в карманах, но, кроме махорки и немецкой зажигалки, у него ничего не нашлось.

— Давайте закурим, граждане! — поставив на землю канистру, громко предложил ефрейтор, обращаясь к взрослым китайцам. Махорка у него была насыпана прямо в карман, и он достал горсть. Курительную бумагу Андрей держал за отворотом пилотки.

Китайцы переглянулись, тихо перекинулись несколькими словами, затем один из них деликатно взял маленькую щепотку из горсти Андрея. Думая, что они не имеют представления о табаке, Андрей ссыпал махорку обратно в карман, чтобы освободить руку, и свернул себе цигарку. Раскурив ее, он показал:

— Вот!

Китайцы заулыбались. Откуда-то из лохмотьев они достали маленькие трубочки с длинными тростниковыми чубуками. Андрей снова набрал в горсть махорки. Когда мужчины набили свои трубочки и раскурили, они закашляли, засмеялись и замахали руками:

— Пу! Пу!

— Видать, крепко для них! — сообразил Андрей, взглянув на усмехавшегося Ниязова.

Один из китайцев побежал в фанзу и вскоре вернулся с пачкой бурых сухих листьев. Склонившись в поклоне, он протянул их Андрею.

— Табак? — с любопытством потрогал листья Кречетников.

Подарок пришелся кстати. Накануне вносовцы поделили остатки махорки. В кармане у Андрея была та, что он выменял утром на кисет.

— Теперь покурим! — Кречетников взял листья, с поклоном сказал: — Спасибо, данке, мерси! — и пожал китайцам руки.

— Двинулись, — сказал сержант.

Андрей поднял канистру, помахал рукой ребятишкам и козырнул мужчинам. Те закланялись, но уже не подобострастно, а с искренним пожеланием счастливого пути. Когда отошли на несколько шагов, за их спиной раздался надтреснутый голос:

— Пэнью! Хао!

— Это как понять? — обернулся к сержанту Кречетников.

— «Хао» — хорошо, наверное, — ответил Ниязов.

Не много же земли обрабатывали жители деревушки: через пять минут и второе поле кукурузы осталось позади. К реке поля почему-то не спускались.

Неожиданно они увидели трупы японцев. В высокой траве лежали совершенно голые тела. Если бы не их неестественные позы и не сладковатый залах разложения, мутивший воздух, можно было подумать, что люди загорали. Тут же валялись винтовки, но плоских штыков ни на одной из них не было. Убиты японцы были, наверное, еще утром, в первые минуты боя.

Кто раздел трупы? Наши солдаты сделать этого не могли. Японцы тоже вряд ли хоронили павших без всякой одежды. Странным было и то, что оружие осталось несобранным.

Одна и та же догадка пришла в голову сержанту и ефрейтору. Андрей с силой сжал в кулаке ремень автомата, но в этом его движении выразился не гнев.

Ниязов высказал то, о чем с острым чувством сострадания к несчастным людям, доведенным до положения полудикарей, подумал и Андрей:

— Что-то носить им надо…

Невдалеке от расположения артиллеристов они услышали крики большой толпы. Не меньше чем двадцать китайцев в темных лохмотьях и конусообразных соломенных шляпах с ликующим гомоном вели за связанные руки на длинной, в несколько метров, веревке коротконогого человека. Этому пойманному в кукурузе японцу тоже были оставлены лишь трусики.

Кречетников и Ниязов увидели, как вышедшие навстречу толпе китайцев артиллеристы с замешательством приняли конец веревки. Толпа остановилась, немного стихла. Она, наверное, ожидала немедленного возмездия самураю за его недавние бесчинства. Перепоясанный ремнями офицер-артиллерист, которому пришлось возглавить прием пленного, должно быть, в душе проклинал ситуацию.

Вносовцы подошли. Положение артиллеристов действительно было и щекотливым и забавным. Расстрелять пленного они, разумеется, не могли. Принять голого — тоже хлопотно. А приказать китайцам вернуть самураю обмундирование — неизвестно, как они это поймут… Притом объясниться с китайцами на их языке наверняка никто из артиллеристов не мог.

Андрей вообще-то, если бы ему позволили, отдал пленного китайцам. Не на самосуд, конечно, а чтобы столько, сколько микадо продержал тут свою армию, угнетая местное население и угрожая границам Советского Союза, он почистил за деревенскими ишаками навоз и обрабатывал ту же кукурузу. Если бы его так и водили на веревке, это, в общем-то, тоже было бы справедливо.

Андрей сообразил, что судьба посылает ему счастливый случай. Уместное вмешательство должно породить в душах суровых гаубичников чувство благодарности…

Подмигнув Ниязову и сунув ему канистру, Андрей быстро принял лихой боевой вид. Старший лейтенант, с лицом шахтера или заводского рабочего, наверное командир батареи, был уже не молод. Судя по двум рядам засаленных колодок на груди — бывалый фронтовик. Солдаты, напротив, сплошь безусая молодежь. Смело подойдя, ефрейтор отдал офицеру честь, громко представился и произнес заготовленную фразу:

— Товарищ старший лейтенант, разрешите мне побеседовать с населением насчет пленного?

— Действуйте, — помедлив, сказал офицер.

Японец с ужасом смотрел на ефрейтора, пока тот развязывал ему руки. Веревку Андрей аккуратно смотал. Потом он жестом приказал японцу идти вперед. Подведя к ближайшему орудию, Андрей поставил пленного лицом к китайцам и артиллеристам. Вернулся к толпе, смолкшей при его приближении, и протянул веревку самому высокому и сильному на вид китайцу.

— Повезет туда! — изобразил он, как японец потащит орудие на восток. — Там, — обвел он рукой поля кукурузы, — еще есть. Вылавливайте.

Китайцы поняли.

— Хао! Хао! — заулыбались они и энергично закивали.

Тотчас, гомоня, всей толпой двинулись прочь.

На усталых лицах артиллеристов белозубо сверкали улыбки.

— Какой части, ефрейтор? — окликнул кто-то Андрея.

— ПВО, братцы. Надежные стражи неба! По соседству к вам, малость разжиться… Знаем, что вы не жадные. Одно слово — боги войны! Наблюдали, товарищ старший лейтенант, как вы из дотов душу трясли, — не обошел он комплиментом комбата. — Китайского табачка попробуете? Не были в ихней деревне? И не ходите: смотреть не на что, живут беднее бедного…

Через полчаса вносовцы возвратились на пост с полной канистрой бензина.