Как и предполагал Андрей, возле китайской деревушки, стоявшей на берегу речки с темной водой, был другой мост. Узкий, огражденный низкими перильцами. Лесин и Легоньков прошли по нему до другого берега и решили, что «шевроле» он выдержит. Однако солдаты вылезли из машины.

Реку форсировали благополучно. Из фанз тотчас высыпали китайцы. Советских солдат приветствовали, как везде, — поднятым кулаком с отставленным большим пальцем. В проеме глиняной стены Андрей приметил седобородого старика в длинном синем халате. Что-то потянуло ефрейтора подойти к нему.

— Здравствуй, отец, — проговорил он и протянул старику пачку сигарет. Андрей не собирался вступать со стариком в длинный разговор с помощью жестов и междометий: угостит сигаретой, и все. Уж очень живописный был старикан.

— Здравствуй, — неожиданно по-русски ответил тот дребезжащим голосом. Наверное, ему было лет восемьдесят.

Андрей от изумления открыл рог.

— Знаешь по-русски?

— Мамо-мало помню. Жил в России. Давно. Молодой был, — медленно подбирая слова, произнес старик.

Андрей, сложив ладони рупором, закричал товарищам:

— Эй, сюда!

Вносовцы, поджидавшие его у машины, недоуменно помедлили, потом подошли.

— Русский знает, у нас жил! — восторженно проговорил Кречетников. Глаза ефрейтора блестели, он выпятил грудь, гордясь своим открытием. Еще бы! Солдаты впервые встретили китайца, говорившего по-русски.

— Спроси, он до революции у нас жил? — сказал Колобов, обращаясь к Андрею, словно тот один имел право разговаривать со стариком.

— Конечно, до революции, молодым, — ответил ефрейтор, но все же повернулся к старику: — Царь в России был?

— Царь, — повторил старик.

— А о Ленине ты слышал?

Старик кивнул и, подняв руку, указал тонким, с белым ногтем пальцем на звездочку на пилотке Колобова.

— Теперь Россия хорошо.

— И вам надо делать хорошо, отец! — с жаром сказал Андрей.

— Спасибо, — поклонился старик, понявший из горячей речи ефрейтора если не все, то главное.

Приветливо выглядел степной ландшафт. Было тепло, даже парно, но не палило сжавшееся в белую точку беспощадное солнце. Похоже на степную Сибирь: до горизонта разлив зеленой травы, рощицы, канавки, наполненные водой… Китайские деревушки, сбегавшиеся к дороге, выглядели не такими нищими, как в горах: вон базар под раскидистыми деревьями — горки желтых дынек, красных помидоров, арбузов, огромных, с руку длиной, огурцов; ишаки, впряженные в двухколесные повозки, везут с полей возы зеленых стеблей кукурузы; можно увидеть женщин, в темных шароварах и свободных кофтах. У многих за спиною привязанный ребенок…

Андрей сидел в будке у открытой двери, сжигал одну сигарету за другой. Думал о том, что в Таонани сразу же постирается, подстрижется и начистит сапоги. Хорошо бы остановиться в самом городе, устроиться в настоящем доме, добыть кровати, матрацы. В Таонани ротный пост простоит наверняка не меньше недели — штаб армии с места на место быстро не переезжает.

О чем Андрей приказывал себе не думать — это о том, что через три дня действительно могут кончиться боевые действия. Он боялся расслабиться. Лучше уж потерпеть еще немного. Сейчас голодно ли, трудно ли — что поделаешь, ладно! Главное — не разевай рот, не лови ворон. Если же не будет покоя от мысли, что всего каких-то семьдесят два часа осталось до конца твоего четырехлетнего пребывания на двух войнах, голова пойдет кругом. Налетит какой-нибудь гад, вроде летчика-смертника, и как раз один из этих семидесяти двух часов может стать твоим последним…

Колобов, Кокорин и Елпанов были крайне удивлены, когда Андрей, оторвавшись от созерцания окружающей местности, вдруг взялся за свой автомат, попросил придвинуть к нему ящик с патронами и начал снаряжать запасной диск.

Покончив с этим, достал из ящика две гранаты-«лимонки», вставил в них запалы. Колобов, глядя на него с усмешкой, сказал:

— Собираешься Таонань брать? Так опоздал — он наш.

— На волков охотиться буду, — отшутился Андрей.

Лесин засигналил, машина сбавила ход. Андрей высунулся наружу. Впереди по дороге двигалась странная процессия. Человек сто китайцев, среди них женщины — все с красными флажками в руках. В голове процессии поднималось и опускалось что-то длинное, яркое, извивавшееся наподобие гигантской змеи. Люди приплясывали, размахивали флажками, над толпою стоял, должно быть, отчаянный гвалт, хотя из-за сердитого фырканья мотора его еще не было слышно.

Догнав процессию, «шевроле» свернул на край дороги, стал объезжать.

Что-то невообразимое поднялось, когда китайцы увидели советскую военную автомашину. Крики «Шанго!» оглушили солдат, а в открытую дверь полетели бумажные мячи, хлопушки и гирляндочки из полевых цветов. Черноволосые юноши бросились вдогонку за машиной, выкрикивая приветствия. Опускавшийся и поднимавшийся предмет вблизи оказался огромным, метров в пятнадцать длиной, сшитым из материи драконом. Его несли на палках, которые попеременно поднимали и опускали, отчего дракон извивался, словно живой. Один из молодых китайцев ударил по голове дракона деревянным мечом и крикнул:

— Янгуйцзы!

— Что они? — возбужденный, не в силах погасить на лице широкую улыбку, повернулся Андрей к товарищам. Вообще-то смысл процессии был ясен: жители деревень шли в город — не в Таонань, а в какой-нибудь другой, поближе, праздновать свое освобождение.

— Радуются люди! — исчерпывающе объяснил Кокорин.

Вскоре процессия скрылась из виду. Вокруг лежала пустынная степь. Часто проплывали мимо квадраты и прямоугольники гаоляновых полей.

…«Шевроле» остановился так резко, что солдаты повалились друг на друга. В следующую секунду, похватав автоматы, высыпали из машины.

На обочине дороги, раскинув руки, в предсмертных судорогах бился пожилой китаец. Когда солдаты подбежали к нему, он дернулся в последний раз и затих. Андрей нагнулся над убитым: грудь китайца была прострочена пулеметной очередью.

Все посмотрели на скатившуюся в канаву корзину, из нее вывалились разные сверточки и мешочки. Возможно, ими хотели поживиться изголодавшиеся самураи. В Белоруссии, в Польше, в Литве так же вот кишели глухие места разбежавшимися гитлеровцами…

Андрей поднял голову и огляделся. Вон оттуда могла простучать очередь — из этой пагоды на насыпанном холмике посреди гаолянового поля.

— Взять надо, — сказал Елпанов, кивнув на распростертое тело.

Все тотчас подумали о веселой процессии, которая скоро подойдет к этому месту. Не надо, чтобы увидели убитого.

— Кладите на капот, — распорядился Легоньков.

Пагода притягивала взгляд Андрея. Тело вдруг осыпало холодными острыми иголочками. Так бывало всегда, когда он утверждался в мысли, что стоит перед лицом опасности.

Захотелось не медля ни минуты втолкнуть товарищей в машину, самому сесть на место Лесина и дать полный газ.

Подумал: возможно, японцы боятся обнаружить себя перед солдатами. Но если это так, то нетрудно представить, что сделают озлобленные псы с процессией безоружных китайцев, когда она подойдет к пагоде!

— Ваня! — тихо проговорил Андрей. — Уезжайте!

— А ты? — не понял Легоньков.

— Обождете меня.

Почти три года совместной службы научили их понимать друг друга без длинных объяснений. Легоньков посмотрел в худое бледное лицо Кречетникова, нерешительно кивнул.

Андрей прицепил к поясу «лимонки» и нырнул в гаолян. Услышал, как взревел мотор «шевроле». Скоро звук машины замер вдали.

За густыми метелками гаоляна Андрей не видел пагоды. Сообразив, что его оттуда также не видно, быстро пополз вперед. Решил обогнуть холмик, подобраться к пагоде с другой стороны. На какое-то мгновение заколебался: может быть, стреляли все же не оттуда? Но теперь было поздно уходить.

Проехав метров триста, Лесин развернул «шевроле» в обратную сторону. Вносовцы стояли на дороге, стараясь не смотреть на капот машины, на котором лежал убитый. Все прислушивались. Легоньков сосредоточенно курил, каждой затяжкой сжигая сигарету на четверть. Колобов, Елпанов и Кокорин время от времени переглядывались. Всякий раз при этом Кокорин вздыхал и обтирал платком лоб. Лесин, расставив ноги, глазел на облака.

— Долго длинноносый ловит японцев, — не вытерпел он, наконец.

— Помолчи, — оборвал его Колобов.

Короткая пулеметная очередь и взрыв гранаты донеслись, как звук детской трещотки и хлопок в ладоши. Потом послышался еще один хлопок.

— Андрюха! — выдохнул Лесин.

Андрей открыл глаза, но ему что-то больно было смотреть. Те четверо, зеленые, в обмотках до колен, сидевшие в пагоде с пулеметом на треноге, он знал, лежали в пяти шагах. Как они завизжали, гады, когда он пнул ногой дверь! Он и сам закричал — тоже, наверное, от испуга, потому что до последней секунды надеялся, что внутри пусто. Кольцо на гранате оказалось крепким, едва выдернул. Вторую гранату он кинул после того, как почувствовал удар… Вот только куда ударило — не помнил… В плечо… в грудь ли…

«Может быть, ничего?» — подумал Андрей и хотел ощупать живот и грудь, но рука не поднялась. Смешно же — три дня осталось войны… Ведь не хотел лезть на рожон… Не хотел… Как же теперь Нина?

Но он знал, что не мог не поползти к этой пагоде. Не мог. Всю жизнь потом он презирал бы себя, если бы не пополз…

Сейчас он даже чуточку гордился собой. Что же, ведь он из Ачинска! Он вдруг ясно увидел шагавшего к нему на своих кривоватых ногах одобрительно улыбавшегося сержанта Ниязова… Вот здорово! Оказывается, Ниязов жив.

— Здравствуй, сержант! Не беспокойся, все в порядке. Китайцы дойдут до города со своими драконом и флажками…

Ломая стену гаоляна, к пагоде подкатил «шевроле». Товарищи бережно подняли Андрея и уложили в будку. Он этого не почувствовал. Он шел через Хинган, пробивался сквозь раскаленные горы. Тяжело было дышать и нестерпимо хотелось пить…