Вскоре дышать стало совсем нечем. Пот заливал глаза, соленые струйки попадали в рот. Поминутно то тот, то другой начинал дергать на себе гимнастерку, отлепляя ее от тела.

Солдаты поснимали сапоги, и в спертом воздухе густо запахло портянками. От шинельных скаток и одеял, лежавших вокруг, исходила духота.

— Елпанов! — попросил Кокорин. — Включи рацию, может, что передают?

— Кто передает? — насмешливо спросил радист. — Москва?

Андрей, притихнув, лежал с закрытыми глазами и дышал через рот. Кружилась голова, заложило уши.

Вдруг что-то изменилось. Некоторое время Андрей не мог сообразить, что именно. Наконец, понял: ветер кончился! По стенам будки перестало стучать и царапать.

Недоверчиво прислушался, потом кинулся к двери и, откинув крюк, распахнул сильным толчком. Ему тотчас запорошило глаза, но он выпрыгнул из душной будки. Следом, будто вышвырнутые сильной рукой, посыпались товарищи.

Буря кончилась, пронеслась. Воздух был мутен от пыли. Над степью в неурочное время опустились сумерки. А в той стороне, куда ушла черная буря, стояла ночь.

Открывались двери других автомашин. Солдаты вываливались из них почерневшие и мятые, будто побывали в дезкамерах. Некоторые тут же садились на землю, другие, разминаясь, прыгали на месте.

Шоферы начали пробовать моторы. Колонна нарушила строй, и фургоны стояли на различном расстоянии друг от друга.

Андрей отыскал взглядом машину девушек. Она заехала далеко в сторону. Слезшие на землю связистки сбились в кучку позади машины так, чтобы не быть у всех на глазах. Андрей понял: им сейчас не до болтовни с солдатами. Сержант Ниязов и шофер Лесин, закончив осмотр машин, подошли к товарищам. Сержант держал в руке полевую сумку и бинокль. Согласно инструкции, он, как начальник поста, наблюдал за воздухом на марше.

Ниязов был уйгур. Его монгольского типа красивое лицо казалось отлитым из бронзы. Андрей не замечал, чтобы когда-нибудь гнев или радость искажали эти твердые черты. Ниязов на редкость умел владеть собою. Более педантичного и строгого в соблюдении устава начальника было поискать. Под началом у такого нелегко службу ломать. Но солдаты уважали Ниязова: без дела не накричит, без необходимости рисковать не заставит.

Сержант выглядел свежим, точно буря обошла его стороной.

Зато шофер Лесин, длинный и сутулый, весной перенесший желтуху, едва сгибал в суставах ноги и руки. Глаза у него покраснели и слезились.

Все присели для общего перекура.

— Вот что, — сказал Ниязов, тронув Андрея за рукав, — дальше поведешь машину ты. Лесин сядет рядом.

Усталость с Андрея сразу как рукой сняло. Он вскочил, расправил плечи и молодцевато стукнул каблуками.

— Есть!

За руль он садился не впервые. Под Кенигсбергом несколько дней единолично владел трофейной автомашиной. Но то была любительская езда, а сегодня предстояло выполнять боевое задание.

— Сержант, сколько до Тамцаг-Булака? — спросил Колобов.

— Думаю, всю ночь проедем. От нашей стоянки по прямой было триста километров, — ответил Ниязов.

С «доджа» командира роты пустили ракету. Солдаты отряхнули с себя пыль и попрыгали в фургон.