Бархатно-черное небо было усеяно звездами. Но они не освещали землю. Темнота кружила голову, а может быть, это кружил голову неумолчный звон цикад. Он несся со всех сторон, то слегка затихая, то усиливаясь, мешал прослушивать воздух.

Андрей один бодрствовал. Ниязов, Легоньков, Колобов, Кокорин и Лесин забылись тяжелым сном возле машины, постелив на землю одеяла и положив рядом оружие. Елпанов дремал в будке у рации.

Затвор автомата Кречетников снял с предохранителя. Неподалеку были танкисты, но ефрейтор все равно не чувствовал себя спокойным.

Черт бы взял этих цикад и кусты наверху, сплетшиеся в сплошную проволочную массу…

Неожиданно ефрейтор почти с сожалением вспомнил фронтовые ночи на передовой на западе. Там никогда не было такой вот мертвой темноты. Осветительные ракеты над позициями немцев — одна за другой. Они взлетали стремительно, а падали медленно, сея мерцающий белый свет. Стайки трассирующих пуль начинали чертить воздух, когда станковые пулеметы, как телеграфным ключом, принимались выстукивать: та-та-ти-ти-ти… Здесь на ночном дежурстве нервы больше натянуты…

Андрей вызвал в памяти события последнего дня перед началом боевых действий. Степь у границы, казалось, вся дымила от пожара: это тучами висела в воздухе пыль. Небывалая масса войск занимала исходные рубежи.

За несколько часов до перехода границы политработники вдруг стали раздавать листовки и памятки. Из них узнали, какая грандиозная и сложная задача поставлена фронту. Предстоит прорезать всю Маньчжурию с запада на восток; совместно с Дальневосточными фронтами надо не вытолкнуть противника из Маньчжурии, а молниеносными ударами расчленить, окружить и принудить сдаться или уничтожить более чем миллионную Квантунскую армию.

Еще до наступления сумерек посты роты ВНОС разъехались по тем соединениям, с которыми должны были следовать.

Танки ринулись через границу в ноль часов десять минут девятого числа. Общевойсковым частям было приказано выступить под утро. Вот почему получилось как бы две волны наступающих войск.

Кречетников вдруг почувствовал гордость от того, что командование ознакомило воинов со своим стратегическим планом. В общих чертах, конечно. Но большего не требуется. В памятках писали, что их фронту надо ждать сопротивления примерно двадцати пяти японских и маньчжурских пехотных дивизий, двух танковых и 2-й воздушной армии генерала Харада. Но сколько бы ни было у японцев сил, Забайкальский фронт сомнет их и уничтожит!

«Памятки и листовки, должно быть, он приказал напечатать», — подумал Андрей о члене Военного совета, которого видел в Монголии.

«Что сейчас делается в штабе фронта?» — попытался представить себе ефрейтор.

Когда нес службу на ротном посту, ему пришлось раза два сопровождать офицеров в отдел ПВО штаба армии. Запомнил напряженно работавших оперативных дежурных, целое отделение телефонистов, записывающих поступающие донесения.

Штаб фронта — куда более сложный организм, чем штабарм. Был слух, что он переместится в Тамцаг-Булак. Штабистам, конечно, сейчас не до сна. Где находятся и как действуют армии, корпуса, дивизии? От этого вопроса у всех, наверное, трещит голова. Связь теперь одна — радио. Начальники родов войск мысленно снова и снова проверяют себя: все ли предусмотрели, всем ли необходимым обеспечили войска, правильно ли рассчитаны на каждый день темп движения частей и соединений?

Андрей в своем воображении нарисовал такую картину: на сдвинутых столах в ярко освещенной, но словно голубой от папиросного дыма («Что курят генералы: «Казбек» или «Герцеговину Флор»?) комнате расстелена огромная, как простыня, карта Хингана. Над ней склонились сам маршал Малиновский, которого до начала боевых действий в целях сохранения военной тайны называли генерал-полковником Морозовым, начальник штаба фронта, член Военного совета. Кители расстегнуты, лица у всех усталые, с воспаленными от длительного недосыпания глазами…

Штаб фронта действительно в первый же день военных действий переместился из Читы в монгольский городок, чтобы быть ближе к войскам.

Работа в штабе фронта кипела, как и днем. На втором этаже здания бывшего торгового представительства СССР в Монголии в кабинете командующего с плотно зашторенными окнами в самом деле шло совещание членов Военного совета.

Большая карта Маньчжурии, висевшая на стене, была расчерчена красными стрелами. В белых кружках в хвосте стрел стояли цифры — номера армий. Вертикальные линии показывали местонахождение передовых частей на 24.00 по местному времени.

Обстановку докладывал начальник оперативного отдела.

Только четыре человека вплоть до последнего мирного дня знали в полном объеме план предстоявшей операции: командующий, первый член Военного совета, начальник штаба и начальник оперативного отдела. План был дерзким, но глубоко и тщательно разработанным, исключавший даже частные неудачи. Теперь он с точностью хода часового механизма претворялся в жизнь.

Большой Хинган, тянувшийся в меридиональном направлении и занимавший в ширину до трехсот километров, уже буравился остриями армий в самых труднопроходимых местах. Так было задумано, потому что главные проходы в горах защищали сильные укрепрайоны японцев.

С монгольского плацдарма на штурм Хингана пошли 6-я гвардейская танковая армия, усиленная механизированными дивизиями и бригадами, три общевойсковых и монголо-советская конно-механизированная группа под командованием генерала Плиева. Воздушная армия маршала авиации Худякова обеспечивала господство в воздухе.

Многое было необычным в действиях советских войск в этой военной кампании. Например, танковая армия выполняла не только роль тарана. Выйдя на оперативный простор, она должна была развивать успех самостоятельно, мчась и мчась вперед, имея целью захватить Мукден, объект номер один, как был обозначен в плане этот ключевой ко всей Маньчжурии город. Между танковой и общевойсковыми армиями, которые не могли продвигаться с такой же скоростью, неминуемо должен был возникнуть большой разрыв. Предстояло десантировать в определенные районы специальные части.

Военная история не знала и такого примера, когда бы конница объединилась с танками и самоходками и через пустыню и горы в считанные дни совершила марш в несколько сот километров. А именно считанные дни отводились группе войск генерала Плиева на боевые действия на правом фланге фронта…

Сейчас взгляды военачальников были прикованы к синему овалу на карте — Халун-Аршанскому укрепленному району противника, который огибала с юга 39-я армия генерал-полковника Людникова.

Маршал, высокий и грузный, с густыми черными волосами, зачесанными назад, широколицый, сосредоточенно-нахмуренный, встал из-за стола, когда начальник оперативного отдела окончил доклад, и подошел к карте. Заговорил глуховатым голосом, по-белорусски смягчая некоторые согласные:

— Операция по форсированию Хингана вступает в решающую фазу. Халун-Аршанский укрепрайон блокировать силами 53-й армии. Кравченке и Людникову выполнять свою задачу. С утра поднять самолеты-разведчики — пусть показывают наземным войскам наиболее удобные проходы в горах. Две воздушные транспортные дивизии кинуть на переброску горюче-смазочных материалов… По-прежнему проблема номер один — вода. Решить ее можно только одним способом: еще больше повысить темпы продвижения войск до первых рек и водоемов…

— Успех дела решат физическая закалка и выдержка солдат, — негромко произнес генерал-лейтенант Тевченков.

— Да, перед мужеством наших солдат надо склонить голову, — откликнулся на слова первого члена Военного совета маршал. — Но часть испытаний можно снять… — Он повернулся к начальнику штаба фронта, плотному бритоголовому генералу армии Захарову, вместе с которым руководил войсками и 2-го Украинского фронта. — Прикажите командирам соединений по достижении водоемов и рек направлять свои команды водоснабжения для оказания помощи частям, следующим позади.

— Есть, — коротко ответил начальник штаба.

— Я завтра вылетаю в войска, — вставая, сказал генерал-лейтенант Тевченков. — Сейчас политработники всех рангов обязаны быть среди личного состава.

Маршал кивком выразил свое согласие.

Один за другим члены Военного совета — начальник артиллерии, начальник тыла, начальник инженерно-технического обеспечения — подходили к карте. Их сообщения выслушивали с глубоким вниманием, задавали вопросы. Наконец, маршал взглянул на часы и закрыл совет.

Свет в кабинете погасили, открыли окна. В черном небе сверкали звезды. Глядя на них, представлялись пустыня, горы, безводье. Мыслями военачальники были в Хингане.

— Дорого заплатят военные преступники за страдания и кровь наших солдат, — раздался в тишине негромкий голос первого члена Военного совета. — После войны будем судить. Жестко судить!..

Кокорин должен был сменить Кречетникова в два часа. Андрей подошел к машине. Товарищи спали так крепко, что ему стало жаль будить пожилого наблюдателя. Снова отойдя на несколько шагов в сторону, ефрейтор продолжал нести дежурство. Только около трех он растолкал Петровича.

— Что? — не сразу придя в себя, спросил тот, однако сразу потянулся к автомату.

— Я что, всю ночь стоять буду, соня? — вполголоса проговорил Андрей. — Дежурство сдал! — произнес он уставную фразу, когда наблюдатель встал, застегнулся и повесил на грудь автомат.

— Дежурство принял, — с хрипотцой ответил Кокорин.