Октябрьск/Тхан-Такх. Штаб ОСД ОГСВ

Уже который день Октябрьск напоминал, нет, не муравейник и не улей, а скорее уж всполошившуюся колонию воинственных сусликов. Все вертелось в нервном круговороте…

Сновали солдаты и офицеры, ополченцы вынимали из сундуков тщательно свернутую и пересыпанную от моли сухой листвой жутко вонючей курумы старую форму.

На стрельбище инструкторы гоняли аборигенов, отрабатывая команды и заставляя их повторять подзабытые приемы обращения с оружием, а вторые номера ручных пулеметов меняли засаленные халаты на песчанку местного производства.

В Академии тоже кипела работа — там спешно писали справки для командования рейдеров насчет краев, куда они идут, торопливо вытаскивали из секретных ящиков рулоны карт на марш и район возможных боевых действий, чтобы быстро, ночами, при свете немногих оставшихся сбереженных ламп перечертить их, снабдив нужными пояснениями и легендами.

Гремели и лязгали вытаскиваемые из оружейных комнат и ящиков оружие и амуниция.

Ругаясь на чем свет стоит, мешая ядреный мат с местными богохульствами, взводные топтались в цитадели у кабинета завбоеприпасами, прапорщика Лунева, стараясь выцарапать из него драгоценные цинки калибров 7,62, 14,5, и 9-мм — пистолетных и пулеметных.

Со складов вещевого довольствия у другого прапорщика, Довбняка, вытаскивали кожаные и брезентовые разгрузки местной и земной работы, фартуки и куртки, защищающие от стрел, кобуры и чехлы, плащ-палатки — и тоже без брани не обходилось.

Громко взрыкивали гоняемые на холостых оборотах движки машин в автобронепарке.

Кряхтя, земляне вместе с помощниками из местных стаскивали машины, мирно стоящие на дубовых брусьях в боксах, поднимали домкратами, печально созерцая треснувшие покрышки, подкрашивая пятнышки ржавчины на броне и с горькими вздохами устанавливая еще живые аккумуляторы.

С машинами был самый больной вопрос, ведь от них зависел не просто успех экспедиции, а сама жизнь бойцов. Особо позаботились о буксирных тросах, которые смазали последним тавотом и старательно проверили, нет ли переломов проволоки. Потому как если что, то машину придется тащить до самого дома: республика не слишком богата, чтобы разбрасываться техникой.

До глубокой ночи горел свет в лабораториях. Химики подбирали состав топливной смеси (особо для дизелей, особо для бензиновых моторов), мешая скипидар со спиртом и маслом, добавляя по капле или ведру сваренное магами и шаманами гнусно пахнущее варево. Как оно работало, не знали не только химики, но и сами шаманы. Однако ж оно работало, и горючее получалось относительно неплохим.

Правда, заведующие ГСМ — сержант Логинов и прапорщик Махмудов все равно ходили хмурые и злые. По приказу Макеева рейдгруппа должна была взять полуторакратный запас топлива — две трети всего, что накопили они тяжким трудом за прошедшие годы.

Во всей этой общей неразберихе у каждого был свой смысл и свой маневр. И довольно скоро настал день, когда все было готово. Вся предназначенная к рейду техника была отобрана, прошла тщательную профилактику, снабжена запасками.

Люди собрались, надели «лифчики» боевой разгрузки, прицепили кобуры с пистолетами, закинули на плечо автоматы и карабины, подхватили вещмешки с барахлом и сухпаем и ждали только сигнала к выступлению.

Дело было лишь за приказом и подписью руководства. Но вот за этим и стало дело, поскольку в последние дни вдруг стали громче звучать речи, что, дескать, как бы не пустое и небезопасное дело затеяно. Потому как одно дело в чужом пиру похмелье, а вот куда хуже — это тумаки в чужой драке. Недовольные даже написали письма в Совет с обоснованием своих возражений.

Это была первая серьезная оппозиция за прошедшие годы, так что Макеев мог себя поздравить в некотором роде — у него как у настоящего русского царя завелись свои раскольники.

Нет, до царя ему, положим, далеко, да и многое из того, что говорят раскольники, в сущности верно. Он бы и сам не прочь принять какой-нибудь из их планов. Только при всех своих достоинствах эти планы не учитывали одного — фактора времени. Ибо в письме говорилось, что больше трех месяцев рейдгруппе не продержаться, а конный марш при самых выгодных условиях займет тридцать дней — это если идти без отдыха, не ожидая отстающих.

А ведь если стать на их точку зрения, то нужно еще будет снестись с Лыковым, разослать гонцов в кочевья, собрать всю ораву.

Да, время, время…

И почему-то поневоле ему все чаще вспоминался Афганистан…

Туда тоже ведь сунулись вот так, торопливо и не особенно думая, не ожидая ничего опасного, с одной стороны, и страшась того, что если не придут они, то придут американцы — с другой.

Макеев помнил разговоры в штабе ограниченного военного контингента, что, мол, накануне декабря семьдесят девятого был какой-то доклад ГРУ с печальными прогнозами, чем кончится эта затея, прочтя который, первый зам командующего сухопутными войсками брякнул маршалу Устинову: «Да что они смогут против нас, эти… мужики в шароварах?!»

И еще: случайно услышанный уже на Аргуэрлайле веселенький рассказ порученца Мезенцева — лощеного подполковника-особиста.

Тот поведал исходящий будто бы от приближенного самого генсека, тогда еще шефа КГБ, слушок, как не хотел старенький, уже одной ногой стоящий в могиле Леонид Ильич Брежнев давать команду на ввод войск, как раз за разом снимал вопрос с заседаний Политбюро, в котором большинство уже согласилось с доводами армейцев и K°митета. Как к нему, разбитому очередным инсультом, приезжал лично Андропов, и он, еще не восстановив речь, дрожащей рукой написал на листке, вырванном из блокнота, что этого делать нельзя, что мы станем интервентами, и что мир не поймет того, что они сделают… Но все-таки дожали старика, оставшегося почти единственным несогласным в Политбюро.

Тогда Александр, ощущая неприязнь к ерническому тону особиста, испытал и невольное уважение к покойному генсеку, над которым прежде посмеивался и не считал грехом рассказать о нем анекдотец.

Но теперь похожая дилемма встала перед ним. В этом мире, конечно, не знали слов «интервенция» или тем более «экспорт революции». Напротив, подмять под себя соседа силой меча было нормальным делом. Но только вот и рассчитываться, если чего, здесь доводилось не ругательными резолюциями ООН или торговым эмбарго. Платой за ошибку были уже твои сожженные города и веси, твоя страна под чужим сапогом и персонально твоя голова на колу перед вратами твоего собственного дворца.

Если гарнизону по какой-то причине суждено потерпеть поражение, он не просто лишится какого-то количества людей, БТР или патронов. Нет, все увидят, что, несмотря на страшное оружие, они вполне победимы, а на ослабевшего волка первыми кидаются сородичи.

С другой стороны, как долго смогут они еще протянуть, сидя, как черепаха, спрятавшаяся в панцирь? До тех пор, пока не прилетит орел-халзан и не сбросит с высоты камень, дробящий твою крепкую костяную броню? Или пока хитрый степной шакал не закатит тебя в ближайшую лужу, где ты поневоле развернешься, чтобы не захлебнуться…

И вот сегодня, вот на этом заседании, Макееву предстояло принять решение. Окончательное и судьбоносное (вот словечко-то прицепилось!).

А споры разгорелись нешуточные!

— Без зерна ихнего, говоришь, если чего, обойдемся?! — раздраженно гудел Довбняк. — Я тебе, Георгий Ильич, так скажу. У тебя, конечно, звездочек больше, но мы тут не звездочками меряемся! Ты забыл небось прошлую зиму, когда саранча восточные поля поела? А то, что от старого урожая осталось, это ж по твоей инициативе мы в спирт перегнали — для твоих учений! И что было с того? А? Забыл? Как для детей по жмене муки с обсевками с пола амбаров наметали? Забыл, как на предгорных хуторах люди хомячьи да тушканчиковые норы раскапывали и грызунов на суп пускали; как лисиц с шакалами чавкали за милую душу? Забыл, как Октябрьск без хлеба месяц сидел на одной баранине? Да и ту только милостью товарища Лыкова имели, а то без него да без Ильгиз Гаэриловны пришлось бы жрать нам седьмую конскую залупу без соли!!!

— Не ори, все помню! — буркнул Анохин, наливаясь злобой. — Вот на том спирту сейчас и поедем!

И пробурчал что-то насчет заведующих столовыми, которые много на себя берут, когда не им воевать.

— Ну, товарищ майор, то есть председатель, ну скажите же хоть вы ему! — обратился, всплеснув руками, прапорщик к Александру.

И вслед за ним все взгляды членов президиума обратились на сидевшего во главе стола в резном кресле Макеева.

«Ну что, председатель, пришло тебе время решать, править, так сказать!»

Уже не в первый раз майор задумывался о том, что и в самом деле решение о посылке войск в не очень дальний и как будто не очень опасный поход станет очередным решающим водоразделом в истории его маленького народа, его маленькой страны и, само собой, его личной жизни.

Да, именно в эти дни он, обычный в сущности майор Советской армии, ее самых многочисленных сил — мотострелков, начал по-настоящему осознавать, что он теперь уже не майор, а его подчиненные — не солдаты и вольнонаемная обслуга. Что как ни крути, а он правитель — и не какой-то там секретарь райкома или даже земной президент карликовой карибской или африканской страны. Он — государь, а значит, ответственность на нем уже соответствующая, не майорская. И даже не генеральская.

И сейчас, на последнем заседании Совета, он еще раз обдумывал все с самого начала.

А начало было положено месяц с лишним назад, когда вместе с очередным караваном, привезшим хлопок и серу, прибыл и гонец с посланием от правителей города Винрамз.

Письмо, как сказал Мак Арс и подтвердила Алтен (маги знали толк в подобных вещах), написано было по всем правилам. На дорогой шелковой бумаге, уложено в шкатулку, которую не открыть, а можно лишь распилить, с печатями, написанное в принятых у местных «бугров» выражениях с подобающим политесом.

Если перевести изложенное в послании на понятный язык, было оно кратким и недвусмысленным: «Спасите, драгоценные чужинцы, мы пропадаем!!»

Суть дела была такова.

Вся область города Винрамз и сам этот торговый и ремесленный центр областного масштаба весьма страдали от набегов лихих людей. Причем тут явно количество перешло в качество. Если прежде они просто грабили купцов и селения, то сейчас перешли к настоящей блокаде, полному уничтожению проходящих караванов, перехвату идущих в город обозов с едой и сожжению селений. Все эти разбойники — ватаги кочевников из изгоев, родства не помнящих, остатки армии сгинувшей империи тьмы и дезертиры из разнокалиберных бандочек и дружин новоявленных властителей уделов — решили, кажется, всерьез доконать несчастный город. Сдерживало порыв головорезов только отсутствие единого вожака — за власть грызлись несколько атаманов самых крупных шаек. Но это явно не могло продолжаться долго, ибо сильнее взаимной неприязни и недоверия было стремление захватить Винрамз.

И неудивительно, завоеватель получал огромное преимущество и возможность безбедной жизни в должности царя, не меньше. Поскольку Винрамз был центром области почти с полумиллионным населением.

Но среди винрамзцев воинов, способных и желающих защитить свою собственную землю, почти не нашлось. Это были внутренние области бывшего Сарнагарасахала, и здешний народ веками отучали от умения и желания воевать, даже армию тут имперцы почти не набирали. Люди-бараны, как высокомерно называли их степняки. Ни дать ни взять, как о погибающем Риме с его огромным населением какой-то варварский вождь сказал с дикарским юмором: «Чем гуще трава, тем легче косить».

Тут жили ремесленники, торговцы, земледельцы пригородных сел, рудокопы… Но умеющих и желающих драться почти не имелось. Пару раз импровизированное городское ополчение из отобранных по жребию или вообще выпущенных из тюрем, должников и прочего подневольного люда выводили в поле, и всегда оно бежало от во много раз более слабого врага, разгоняемое силой оружия и магией. Да и с магами у них были проблемы, как и везде в бывшей империи. Чары Шеонакаллу иссякли, а мелкие вольные маги были на вес золота.

Совет именитых — эфемерное «правительство» Винрамза принялось скликать наемников, но созданные вокруг города посты импровизированного пояса обороны не справлялись с возложенными на них задачами.

Выстроенные по единому образцу — на развалинах старых домов, обнесенные невысокими валами, защищаемые разнокалиберными отрядами и отрядцами, они были грозны лишь на вид.

Никакого взаимодействия между постами практически не было. При нападении каждый пост выживал или погибал в гордом одиночестве.

Очень быстро обитатели этих мини-крепостей начали жить по принципу: «нас не трогают, и мы никого не трогаем». Разбойники тоже довольно быстро прознали о подобной манере обитателей крепостенок и стали методично уничтожать их одну за другой. Несколько постов они разрушили до основания, а их обитателей убили или захватили в рабство. Посты заново восстанавливались и обустраивались, но спустя некоторое время все повторялось заново. Только за это лето потери составили не менее трехсот человек.

Вот тогда-то и вспомнили о сидящих в южной Степи пришельцах.

И предложили в должных выражениях «светлейшему Сантору Макхею, князю Тхан-Такх, рекомого также Окхтиябрск, владетелю сего града и всех иных земель, что в отчине его» взять «под свою высокую руку Винрамз и область, где тот стоит».

В письме была обещана дань в размере четвертой части всего урожая и доходов торговцев, причем они обязывались самолично доставить ее в Тхан-Такх, а также право выбирать по две сотни красавиц ежегодно, хоть даже дочерей самых знатных людей, право на все копи и рудники, и еще куча обычных в таких случаях обещаний.

Созванное Макеевым заседание Совета хотя и не сразу, но приняло решение: просьбу поддержать и Винрамз защитить, оказав соседям интернациональную помощь.

Надо сказать, были сомнения, кто-то даже предположил хитрую провокацию врагов (непонятно каких). По приказу Макеева гонца подвергли перекрестному допросу с применением магии, позволявшей отличить правду ото лжи. Точно так же тщательно были опрошены купцы и караванщики, и они все подтвердили: дела в Винрамзе плохи.

И лишь тогда решение было принято. Само собой, были сказаны красивые и правильные (правильные без дураков) слова о том, что надо спасти мирных людей от смерти и насилия. Но, конечно, даже те, кто искренне так считал, держали в уме и другое.

То, что Тхан-Такх стоит в безлюдной и неплодородной местности. Что в горах нет ничего, кроме бедной руды и плохого угля. Что, несмотря на старенькие трактора, картошку и земные сорта пшеницы, им еле-еле хватало урожая, по своим, конечно, меркам, так, чтобы не было голодных.

А новые владения — это хлеб, мясо, шкуры. В Винрамзе растет и хлопок, а хлопок — это порох. Это фрукты, виноград и арбузы на бахчах, земли под подсолнечник, а все эти культуры не только и не столько сахар, масло, но и спирт и топливо. Там есть ртуть, медь и свинец — и не те жалкие жилы, что с трудом находят в окрестных горах.

Это, наконец, много людей, то есть возможность строить настоящие большие заводы, пусть пока и мануфактуры. Причем люди пусть и не воинственные, в отличие от побратимов-кочевников, но зато хоть как-то цивилизованные. (А что не воинственные — даже хорошо, бунтовать не будут.)

В родном мире, который, похоже, для них уже потерян, сказали бы, что это будущая промышленная и аграрная база для быстрого прогресса и построения великой державы. Но майор может, не кривя душой, выразиться проще: это — будущее.

Ибо почти физически Макеев ощущал, как потихоньку-полегоньку, словно капли воды в дорогой клепсидре, уходит их время…

Стареет техника. Быстрее, чем они ожидали. Кончаются, хотя и не так быстро, боеприпасы, да и людей из коренных землян все меньше. Вот три месяца назад умер старшина-сверхсрочник Антон Николаев. Сорок три года всего было мужику. Как установил Тупиков, обычный инфаркт доконал начальника водителей Октябрьска. Первая естественная смерть. И первый звоночек… Вернее, не первый, чего уж там.

И предложение-просьба винрамзских купчин, прямо летописное «придите и володейте нами», было очень кстати.

И вот в самом конце подготовки к операции вдруг появилась оппозиция этой идее, пожалуй, первая серьезная оппозиция за время существования гарнизона.

Причем не от тех, от кого можно было ожидать. Заместитель Анохина Стогов и командир взвода быстрого реагирования Шмаков подали своему начальнику идентичные рапорта. Стогов писал, что уход такого количества солдат и самое главное — техники сделает Октябрьск очень уязвимым, чем могут воспользоваться скрытые враги. А Шмаков заявил, что за редким исключением солдаты на гражданке расслабились, обросли жирком (как в переносном, так и в прямом смысле) и попали под влияние своих жен — местных отсталых и неграмотных клуш, как он выразился, и бойцовские качества их сильно упали. В этой связи они, не отрицая саму идею, предложили послать в Винрамз не полноценную войсковую группу, а сводную роту из частей постоянной готовности, усиленную добровольцами из кочевников Лыкова.

Виктор обещал, что его орлы в месяц передавят тамошних бандитов, ну а чтобы поддерживать порядок и гонять уцелевших, хватит и степняков. В крайнем случае он предлагал оставить в Винрамзе его взвод с тремя-четырьмя БМП, чего хватит с избытком для разгрома средней местной армии. Он даже был согласен взять на себя обязанности коменданта Винрамза и контролировать своевременную выплату дани с помощью гарнизона из степняков.

Что хуже, к этому мнению присоединился и Анохин. По его словам, риск потерять технику и вооружение, скажем, из-за сильной внезапной магической атаки, не компенсировал возможные выгоды. Тем более эту дань еще надо было перевезти за тридевять земель (за морем, известно, телушка — полушка).

К этому мнению присоединились, пусть и с оговорками, еще десяток офицеров. Не остались в стороне и аборигены, подав челобитную на тему, что, мол, в нынешнее суровое время опасно оставлять город без стольких храбрых солдат и грозных стальных нетварей.

И Макеев подавил первый порыв разорвать дурацкие бумажки, предварительно написав на них что-то непечатное.

Он, что называется, нюхом почуял: тут не так все просто.

Нет, то, что, положим, тут явно вырисовывалось желание Шмакова порулить самому, без командирского пригляда, стать своего рода бароном вдали от княжеско-майорско-председательско-сардарского пригляда — это даже и без Алтен было ясно.

Но вот с какого боку тут вылез тишайший Борька Стогов, типичный серый неудачник и, как говорили раньше, «какприкак»? Что толкнуло его в ряды оппозиции?

И с чего бы здешним жителям, обычно с философским смирением воспринимавшим всякие инициативы властей, вдруг воспротивиться воле градоначальника?

Или и в самом деле они так привыкли жить за спиной земного воинства, что даже тень опасности остаться без защиты так их напрягает?

И почему именно сейчас, когда уже почти все готово? Ведь в самом начале скептически высказывался только Лыков, по мнению которого их просто пытаются использовать в борьбе за власть.

Макеев чуял за всем этим какой-то подвох или недобрую загадку. Или у него разыгралась паранойя — профессиональная болезнь любого властителя?

Но если это, допустим, происки неведомого врага, то с другой стороны, зачем бы этому врагу быть против того, чтобы гарнизон Октябрьска оказался ослаблен? Или кто-то рассчитывает прибить их одним ударом, пока они все тут?

Вздор, такой силы магия была лишь у Конгрегации, причем не своя, а заемная, оставшаяся от глубокой древности, и теперь уже такой не будет, по крайней мере, по утверждению самих чародеев и великих степных шаманов…

Усилием воли Александр вернулся к реальности. Спор между тем уже пошел по второму и даже третьему кругу.

— Я повторяю, — размахивал руками Бровченко, — то, что вы называете барахлом, товарищи офицеры и степняки, это лучшее, что у меня есть!

— Да оно вообще ездит непонятно как! — заорал с места Анохин. — Не знаю, о чем думало начальство, когда вообще это все сюда посылало.

— Ну вот начальнику тыла ТуркВО и жаловались бы… — не остался в долгу капитан. — Поговорите с магами, может, и подадите весточку! Скажите спасибо товарищу Эгорио, без него бы и это не удалось поддерживать на ходу. И не орите мне, как вы завели моду, что его железки ломаются через сто кэмэ — других запчастей взять не откуда! Мы и имеющееся поддерживаем на ходу только потому, что разбираем потихоньку старье, и его хватит всего на несколько лет.

— Как хотите, — махнул рукой Анохин, — но без того, чтобы дать механикам-водителям получиться хотя бы пять-шесть часов, я никого никуда не поведу. Потому что тогда весь этот поход кончится, еще не доезжая до Эльгайского перевала, в придорожных оврагах.

— А чему вы, товарищ начальник штаба сил самообороны, — ядовито осведомился Вилкас, — в таком случае учили раньше своих орлов?

— Ага! — взвился капитан. — Это ведь вы, Роальд Витовтович, установили такой порядок, что экипажи видят машины два раза в год. Покрутят башни, запустят моторы, кому повезет — проедет до ближних хуторов, баранов с курами там попугает, да и когда-никогда выпустит пару снарядов по скалам! Моторесурс бережем, понимаешь ли, мать вашу! И все! А в остальное время учим… пешим по-конному, как моего батю в сороковом! Теорехтически! Спасибо хоть тренажер сделали, дерьмовенький, но сделали.

Все невольно усмехнулись. Анохин вспомнил придумку гарнизонных умельцев: деревянный макет бронемашины с вырезанной из дерева местными столярами пушкой и рычагами водителя, таскаемый по плацу парой лошадей. В нем строевые команды хоть как-то подновляли навыки вождения и обращения с оружием.

— Подожди, Роальд, — буркнул Анохин, — вот через несколько лет у нас и бронетехники не будет. Тогда что запоешь? И вот в такой ситуации мы пойдем гробить наши машины в этом е…м походе?

— Несколько лет — это долго, Георгий, — бросил Макеев. — И, кстати, — усмехнулся он, — может, если этот… поход удастся, через несколько лет мы и сами сможем делать броневики. Ладно, вижу, что до демократии мы не доросли. Поэтому слушай приказ. Давайте, — кивнул он двум стенографистам — землянину Коле Копылову и бывшему сарнагарасахальскому писцу Зомге Ратте. — Записывайте.

«В связи с поступившей просьбой законных властей города Винрамз об оказании вооруженной помощи и утвердительным решением городского Совета Октябрьска от седьмого числа месяца Ривт, года Белого Неба… (в скобках: двадцатого августа 1991 года) приказываю:

Создать сводную рейдовую группу из числа бойцов сил самообороны города — военнослужащих Советской армии и местных жителей (в соотношении один к двум).

Выделить рейдовой группе бронетехнику из числа находящейся в наилучшем состоянии и автотранспорт по потребности.

Начальнику службы связи, младшему лейтенанту Николаеву О.И., обеспечить убывающую рейдовую группу сил самообороны средствами связи в полном объеме.

Также начальнику связи Николаеву О.И. отобрать для действий в составе рейдовой группы самых опытных радистов из имеющихся в наличии.

Поручить командование рейдовой группой особо сформированному центру боевого управления (в дальнейшем ЦБУ). В состав ЦБУ включить капитана Анохина Г. И., капитана Стогова Б. С, старшего лейтенанта Боброва Г. Е., переводчика и консультанта Зомга Ратте, старшего шамана Румтара и сотника Камр Адая.

Заместителю по технике и вооружению сил самообороны, капитану Бровченко И.А. передать необходимое количество боеприпасов, однако не больше, чем пятую часть складского остатка, а также обеспечить снабжение динамитом и образцами вооружения, произведенными под его руководством для боевых испытаний.

По завершении всех вышеперечисленных мероприятий доложить о выполнении.

Выступление осуществляется по готовности.

После выступления рейдовой группе совершить марш в район города Винрамз.

В указанный район выдвигаться нижеследующим маршрутом: Эльгайский перевал — Туюксу-Тордайгыр — Ри-мир — область Дэшт-Рагго — Сар-Аркаэльская степь — Винрамз. С организацией промежуточного пункта базирования и созданием складов ГСМ в районе Римирского городища.

По прибытии в город Винрамз действовать по обстановке, исходя из необходимости уничтожения террористических и бандитских формирований, орудующих в районе операции.

По завершении операции оставить в городе Винрамз гарнизон, исходя из военной целесообразности, но не более одной трети от состава рейдовой группы…

Макеев запнулся.

— …на момент окончания операции. После чего осуществить в максимально короткий срок возвращение оставшегося личного состава и техники на место постоянной дислокации, город Октябрьск.

Ответственный за исполнение — капитан Анохин Г. И. Подпись.

Председатель Совета города-республики Октябрьск.

А. С. Макеев.

И уже садясь, добавил:

— Я сказал все. Выполнять!

…За сотни километров от Октябрьска, в глубоком подземелье, смотревший в черный полированный обсидиан немолодой человек в балахоне с капюшоном, надвинутым на глаза, удовлетворенно улыбнулся половинкой обожженного лица.

Пусть все пошло не так, как он ожидал, но, в конце концов, все закончится именно так, как ему нужно.

Он сейчас даже жалел, что жалкие чужинцы, у которых, если вдуматься, мозгов не больше, чем у их железных черепах, не смогут увидеть и оценить красоту его замысла.

Тогда, может быть, они бы все поняли и смиренно согласились бы стать спицами в колесе судьбы. Судьбы, с которой они так отчаянно и глупо сражаются, вернее, думают, что сражаются. Но где им понять ту мудрость, что с судьбой, как и с драконом, невозможно сражаться. Разве дракон сражается? Он просто хочет пообедать…

Но, увы, сперва придется этим людишкам попасть во все старательно расставленные им ловушки. Расставленные на всех возможных развилках дороги так, что, даже выбравшись из одной, они обречены попасть в другую.

Так что пусть пока подергаются, пусть думают, что от них что-то зависит и что они что-то могут…

Бывший Сарнагарасахал. Рейдовая группа сил самообороны города-республики Октябрьск/Тхан-Такх

Колонна затормозила возле утеса с косо срезанной вершиной, где на уступах стояли выветренные статуи неведомых богов или духов.

Прямо против капища ущелье запирал вал конечной морены ледника Туюксу.

Тут кончались владения союзников, и начиналась полностью ничья земля.

Дорога полого поднималась к ущелью и вилась серпантином по склону, выходя на древние боковые морены ледника.

Офицеры молча стояли у головной машины, глядя на покрывающие щебень маки и эдельвейсы.

На окружающих склонах по-хозяйски расположились целые колонии сурков, по гребню бежало стадо горных козлов — таутеке. На поверхности ледников и снежных склонов виднелись следы барсов.

— Ну, мужики, давайте, что ль, по машинам! — наконец скомандовал Анохин.

И колонна особой рейдовой группы сил самообороны двинулась вперед, в неизвестность.

Дорога шла гористой местностью, мимо скал, словно бы сложенных или обточенных руками человека. В горах росли березы, тополя, ели.

И солдаты, и даже местные жители с любопытством озирались, потому как местность по сторонам дороги была совсем непривычной. Горно-лесная полоса с возвышающимися среди леса скальными останцами. Их окружал вполне среднерусский лес — березы и сосны, можжевельник, густой и пахучий (у зампотеха аж слюнки текли — это ж сколько скипидара, на целую танковую дивизию нагнать можно!). Огромные тюльпаны — шафранно-красные, с цветком в две ладони.

Дальше были предгорья, пышные луга с осыпями и зарослями остролиста. Дорога шла по гористой местности, покрытой хвойным лесом. Масса грибов — груздей, рыжиков, боровиков, волнушек, лисичек. На полянах куртины земляники и сосны под три десятка метров высотой.

(Дрова! А у них даже с углем проблемы.)

Заросли крепкого самшита — железное дерево, тонущее в воде, как камень, незаменимый материал для луков и осей кибиток. За один ствол такого кочевники платят десять баранов. Это при том, что девочку брачного возраста, не самую красивую, конечно, можно купить за сорок.

А рядом со всем этим северным великолепием, в тугаях по долинам речушек произрастали миндаль и дикий виноград.

Следопыты не успевали докладывать про живность. Архары, их мелкие собратья козлики-елики, маралы, медведь, лисицы, барсуки, дикобразы, кабаны…

Воистину было бы чудесно перебраться сюда из сухого и ветреного Тхан-Такх, да только как это все организовать?

Но вот они покинули предгорья и вновь двинулись жаркой сухой степью. Четыре часа марша, привал с техосмотром и профилактикой и вновь в путь до следующего привала. Правда, останавливались чаще. То дряхлая покрышка лопнет, то карбюратор не выдержит сражения с дрянной топливной смесью, то сдохнет многократно уже чиненная система зажигания.

И вновь путь среди обрывистых сопок.

По пути почти не попадалось ни селений, ни даже кочевок — лишь протоптанные идущими тысячи лет караванами пути, запутанные тропы, ведущие к редким водопоям.

Колонна все чаще останавливалась, штабная группа рылась в картах и кроках маршрута, пытаясь найти редкие ориентиры вроде «двугорбого черного холма» или «старой башни с круглой крышей». Вот так башня — вроде она, но крыши на ней нет — то ли все-таки не та, то ли крыша провалилась.

Но вот, наконец, на пятый день пути на горизонте появились кое-как подновленные стены города Тордайгыр — центра одноименного оазиса.

Оазис тонул в зарослях кустарников, усыпанных белыми, розовыми, нежно-фиолетовыми и огненно-красными цветами. Укрытый от палящего зноя пушистыми кронами изумрудных сосен, раскинувшийся в долине Тордайгыр дал отдых измученному взгляду путников, уставших от однообразного степного пейзажа.

Впрочем, вблизи город оказался не столь уж красив… И явно, как бы это сказать, неприветлив.

Тордайгыр встретил их пустынными улочками и закрытыми духанами — как будто население города в одночасье вымерло. Даже бродячие собаки, имевшие привычку выбегать к караванам и лаять в надежде на подачку, в этот день куда-то исчезли. Грязные улицы, глинобитные дувалы, ишаки и верблюды в качестве основной тягловой силы. На улицах немноголюдно, совсем не видно женщин.

Неподалеку от въезда в город, в проломе стены, из-за полуразрушенного дувала выполз древний старец в рваном чапане на голое тело, в остроконечной шапке, увешанной пожелтевшими костями. Выкрикивая какие-то непонятные фразы и размахивая над головой высохшими кулачками, он попытался преградить дорогу головному БТР. Водитель, само собой, не думал останавливаться (ну какой же дурак полезет под стальную нетварь чужаков?) и едва не задавил старикашку. В самый последний момент тот, проявив несвойственную его возрасту прыть, отскочил в сторону и принялся бросать в шедшие мимо него машины пригоршни земли, что-то выкрикивая, вертясь и приплясывая.

Сидящие на броне земляне взялись дружно гоготать, кое-кто демонстрировал хрычу известный жест, одинаковый, наверное, во всех мирах, где живет вездесущее племя человеков.

А вот местные отнюдь не смеялись. Они плевались сквозь зубы, делали охранные знаки от зла, некоторые тянулись к стволам.

Затем старик резко остановился, вытаращив глаза на проезжающих мимо него чужаков, сдернул с себя рваные штаны, повернулся и выставил в сторону колонны морщинистую задницу.

Сидевший рядом с Бобровым солдат-абориген вырвал из-за пояса ракетницу, и если бы Глеб не перехватил его руку, то старый козел получил бы ниже спины добрую порцию чугунной картечи.

— Ты чего, сдурел? — выкрикнул старлей. — Без команды не стрелять!

Из сбивчивой речи бойца выяснилось, что этот старец не просто сумасшедший, а бывший жрец Шеонакаллу, которые после того, как были повергнуты их алтари и разрушен проклятый Лабиринт под Сарнагаром, не только лишились силы, но и начали лишаться рассудка. Причем чем выше было положение в иерархии, тем глубже было безумие.

Тем не менее рейдгруппа без происшествий пересекла город.

На окраине виднелся недостроенный храм. Причем не из сооружений прежней зловещей веры, большинство из которых стояло пустыми и растаскивалось аборигенами на кирпичи.

То, что это храм, было понятно, хотя по всем признакам грандиозная стройка была прекращена в самом начале: виднелись лишь фундамент и первые ряды циклопической кладки. Глыбы отесанного камня, достигавшие двух человеческих ростов, да внутренние недостроенные помещения со стенами из базальтовых плит с очень сложным расположением. По бокам возвышались десятка два исполинских колонн, подпиравших несуществующий портик. И в длину и в ширину сооружение простиралось метров на двести.

Бобров слышал об этих руинах. Перед походом весь комсостав был коротко проинструктирован купеческим старшиной Октябрьска Родиром Соной насчет краев, куда они идут.

Стоит, мол, в Тордайгыре с незапамятных времен строение, но кому посвящено было да кто сооружал — неизвестно. Однако же жрецы Черного Солнца, что старались извести все культовые сооружения старых времен и богов, с чего-то его не тронули.

Но вот летописи говорят, что еще когда первые таггаты имперцев пришли на эти земли, Аггар-Тааш (так на древнем забытом языке звучало имя этого храма, а может быть бога, которому тут молились) уже был легендой.

Научная группа ОГСВ сюда, естественно, не добралась, но вот побывавший тут уже после исчезновения дромоса Костюк написал в донесении, что сооружение чем-то похоже на храмы Юкатана.

От ворот недостроенного храма на восток уходила прямая магистраль, мощенная гладкими каменными плитами. Она упиралась в городские ворота — такая необычная в этом мире кривых улочек и пыльных караванных троп.

«Прямо как дорога в ад…» — мрачно подумал Бобров.

— Надо же, как по заказу, — усмехнулся прапорщик Непийвода. — Нам именно туда и лежит путь.

Глеб даже вздрогнул и незаметно трижды сплюнул через левое плечо.

Они миновали хилые заграждения на воротах с униженно кланяющимися стражниками, и вновь двинулись по степи.

Им предстоял поход к месту знаменитой на все окрестные степи Римирской ярмарки, стоявшей на торговом пути из Оиссы в земли Конгрегации и одновременно — на пересечении путей перекочевок.

Несмотря на все беды и потрясения, выпавшие на долю бывшего Сарнагарасахала, ярмарка не захирела, и сюда по-прежнему тянулись купеческие караваны. Степные товары — кожи, шерсть, шкурки каракуля, барса и ташкуна шли в обмен на муку, украшения, оружие, посуду.

Как гласила «объективка», составленная отделом перспективного планирования, ежегодно тут продавались по сто тысяч голов коров и быков, столько же лошадей, а бараны уж точно не поддавались счету. На этой же ярмарке собиралась родовая знать, тут заключались договоры и союзы, вершились брачные сговоры. Тут даже созывался суд старейшин, который разбирал дела об угодьях и пастбищах.

Можно сказать, что там был настоящий город, хотя это было скорее городище при ярмарке.

Рейдовые маги, как бывало нередко, ничего не почуяли.

Насторожились разведчики, встревоженные странным безлюдьем вокруг обычно оживленной ярмарки.

Посланный вперед усиленный мотопатруль — ГАЗ-66 с кунгом, бронированным от стрел дюралем, и машина Боброва двинулись вперед.

Ввиду валов городища они остановились — над ними висели тяжелые столбы дыма.

Глеб Бобров спрыгнул на землю с автоматом на изготовку, уже догадываясь, что произошло что-то жуткое.

Легкий ветерок донес до него запах остывшего жаркого, словно пару часов назад кто-то неподалеку устраивал привал, жарил над огнем мясо. Когда же он увидел, откуда исходит запах, то его замутило.

На невысоком холме торчал из земли обугленный столб, на котором висел сожженный труп человека. Ноги ниже колен отпали и валялись где-то в куче углей под столбом.

Человек был прибит к столбу за руки толстыми железными гвоздями — кованными, квадратными, дорогими.

Офицер еле сдержал рвоту, но быстро привел организм в норму, вспомнив, что повидал много вещей и пострашнее.

Час спустя, въезжая в сожженные ворота в земляном валу, отряд сразу остановился — площадь перед ними была усеяна трупами. Сплошь лежали тела, изрубленные мечами, пробитые стрелами и копьями. Они лежали и поодиночке, и группами. Некоторые были раздеты догола, на других были даже неснятые золотые украшения.

Рядом с убитыми безучастно сидели живые.

При виде землян они кинулись к ним, с плачем целуя броню. Люди в бинтах на свежих ранах, с оружием, взрослые крепкие воины.

Потрясенные земляне рассыпались по полю, подбирая кто оброненный меч, кто круглый щит или копье.

Но оружия было мало — бедолаг явно застали врасплох.

Люди всех племен, кланов, сословий, мужчины, женщины и дети, раздетые донага. Их закалывали мечами, разбивали им головы, перерезали глотки. Кровь, мозги, изрубленные тела, вспоротые животы, внутренности, вырванные сердца валялись повсюду. Со стен свисали гроздья обугленных тел, в воздухе летал запах горелой плоти. В алой воде арыка громоздились груды трупов.

Бывшая ярмарка выглядела, как кошмарный сон свихнувшегося палача…

Многих — даже и аборигенов — начало жестоко рвать.

Положение лежавших трупов указывало, что нападение было совершено на спящих людей. Среди тел виднелись перевернутые котлы у еще тлеющих костров, дорожные мешки, шапки, посохи, женские шали.

Тот тут, то там лежали в пыли и крови истерзанные останки женщин, и при мысли об их участи становилось плохо.

На самом краю котловины нашли труп мальчика лет шести, заколотого копьем в то время, когда он, видимо, убегал. Его белая длинная рубашка была красной, а рот широко открыт, маленькая ручка вытянута вперед.

Сказать сразу, сколько человек тут полегло, было сложно.

Бобров сел на пригорок, тупо глядя на окружающее. Он был как бы в оцепенении, ничего не чувствовал, ни о чем не думал.

Взгляд его уперся в разгромленную стоянку какой-то кочевой семьи.

Нападавшие, видать, были склонны пошутить — поубивав взрослых, они поймали сына несчастных и окунули его головой в котел, где в кипящем масле жарилась баранина.

И земляне и туземцы стояли, опустив руки, отрешенно разглядывая истерзанные останки. Все они были закаленными бойцами, но никогда еще не сталкивались с такой звериной жестокостью.

Краем глаза Глеб видел, как по щекам снайпера Непийводы, имевшего семнадцать зарубок на прикладе, текут слезы. Анохин стоял, не двигаясь, словно каменное изваяние, его побелевшие губы были плотно сжаты, вены на висках набухли, а ноздри раздувались, словно у хищника, почувствовавшего жертву.

Пришла в голову жуткая и неуместная, как будто отстраненная мысль, что вот тут, здесь и сейчас они видят этот мир таким, каков он есть на самом деле.

В здешних легендах цари, вожди и великие герои бахвалились тем, что кровь убитых ими врагов «реками текла в долину», а отрубленные головы валялись на поле битвы, как «копны хлеба». Об уничтожении вражеских городов говорилось так: «С восходом солнца, когда их земля раскалялась, я вспарывал беременным животы, протыкал тела слабых, сильным перерубал выи… Их кожей я покрывал столбы, одних пригвоздил я к стене, других посадил на кол».

Вспомнились зачитывавшиеся Лыковым на политинформациях трофейные летописи, где властелины Сарнагарасахала привычно хвалились:

«Я сжег три тысячи пленных. Я вырвал языки тех, нахальные уста которых говорили дерзости против господина моего Шеонакаллу, моего бога, и которые против меня задумали злое. Остальных людей живьем принес я в жертву. Их изрубленные тела скормил собакам, свиньям и волкам и насытил нетварей своих их детьми».

Это мир, где осажденные перед последним штурмом бывало сами убивали своих близких, чтобы избавить их от худшей участи.

Но ничего не поделаешь, это теперь их мир.

О том, чтобы тотчас же двигаться дальше, речи и не было.

Войско землян остановилось, и в командирской машине прошло оперативное совещание с участием немногих уцелевших местных жителей.

Из их сбивчивого рассказа выстроилась следующая картина.

В последние месяцы бывшие разбойники, мелкие скотокрады, занимавшиеся ранее грабежами и убийствами, объединились в отряды, наводившие ужас на всех, за кем не было сотни луков или крепкой стены. Но шайка, что завелась в окрестностях Римира не так давно, под началом некоего Падда Серого, выделялась зверством и беспощадностью даже на их фоне.

Вконец обнаглевшие головорезы злодействовали в Римире не только ночью, но и средь бела дня.

Моральный дух упал ниже некуда, купцы бросали дела.

И вот третьего дня пять сотен вооруженных всадников ворвались в город с западной стороны, перерезав или подкупив гарнизон главных, Соляных ворот.

Убив всех, кто попался под руку, и разграбив все, что можно, головорезы так же быстро убрались, возможно, прослышав о приближении землян.

При этом они угнали лошадей и взяли лишь золото и самую легкую и ценную часть добычи.

Все остальное — шерсть, воск, кожи, ткани, зерно было сожжено прямо в складах.

Напоследок слово взял старший магического прикрытия рейдгруппы, шаман Румтар.

По его словам, среди нападавших было несколько весьма сильных колдунов, причем именно магов, а не шаманов.

— Георгий, — обратился Бобров к Анохину после совещания, — ты не думаешь, что это они… нас предупреждали? Дескать, не суйтесь не в свои дела, а то и с вами будет то же самое.

— Вряд ли… — пробормотал капитан, отхлебывая новую порцию самогона из фляги. — Скорее, просто хотели уничтожить местную торговую точку. У Римира старые терки с… со многими. Хотя… все может быть.

Как ни кипели яростью бойцы, о немедленном преследовании злодеев речи быть не могло.

Прошли почти сутки с тех пор, как разбойники бежали прочь.

Всадник с двумя-тремя запасными конями уходит за это время при удаче на полторы сотни верст.

Кроме того, совершенно непонятно, куда они могли уйти. Отыскать их в степи без воздушной разведки и думать было нечего.

Конечно, в другой ситуации можно было бы провести полноценную облаву, разделив рейдгруппу на мелкие патрульные отряды, но сейчас это было невозможно.

Попутно выяснилось еще одно невеселое обстоятельство. По плану предлагалось оставить заправщики в Римире под минимальной охраной, чтобы не жечь даром топливо и на обратном пути воспользоваться запасами горючего.

Но теперь придется их тащить с собой, вводя возможных врагов в искушение долбануть фаерболом по цистернам.

С тяжелым сердцем покидали они опустошенный Римир.

Колонна шла почти до полуночи, при свете фар. Сделали только две короткие остановки, дожидаясь возвращения разведдозоров, посланных вперед.

Под утро степь затянулась туманом.

Тонкими заунывными голосами, подражая вою степных волков, перекликались расставленные вокруг бивуака посты.

Высоко над головой еще виден был ковш Большой Медведицы, которую тут называли Кибиткой, и рядом с ней Малой, Кобылицы. А впереди над синевшими вдали вершинами гор Летящего Льва уже засветлела полоска слюдяного цвета. Быстро набухая, она плыла навстречу, смывая с небосклона звезды. И словно раздуваемые кем-то языки пламени в костерке, над грядой увалов затеплились первые отблески зари.

Свежий ветер погнал разорванные клубы тумана.

Рассвет окончательно прогнал тяжелые думы прошлого дня.

Им предстояла дорога, целью которой был не только город Винрамз, призвавший их на помощь. Следовало сделать так, чтобы больше никогда на этой земле не происходило кровавого кошмара, подобного тому, который они видели в Римире.

Плоскогорье Ретт-Хасс, неподалеку от Октябрьска/Тхан-Такх

По отлогому каменистому склону, петляя между кустами дикой лещины и подпрыгивая на ухабах, катился ГАЗ-66 темно-зеленой армейской раскраски. Тщательно подновленный побелкой бортовой номер 76–32 ДАС мог бы подсказать знатоку, что машина зарегистрирована в славном городе Душанбе.

Ну а местный житель, не зная таких тонкостей, безошибочно определил бы, что это подданные князя Макхея отправились по каким-то своим важным делам. И мешать им не следует, если, конечно, не надоело жить.

Вообще-то двум приятелям, Ивану Бровченко и Леше Коркунову, с чадами и домочадцами, очень повезло, потому как Макеев уже давно не позволял гонять автотранспорт по личным надобностям. Увы, прошли времена, когда можно было просто так взять машину и поехать охотиться на сайгаков или менять сталь или золото на баранов или девушек (уж о временах былинных, временах первого года колонизации, когда мотались за триста — четыреста кэмэ за водкой или забытым партбилетом, и говорить смысла нет).

Теперь только по распоряжению кого-то из членов администрации, подтвержденному лично Макеевым. Но тут парням подфартило — требовалось забросить рудознатцев в ущелье Риандор, где по слухам когда-то кто-то видел текущую из земли вонючую черную воду.

И не без скрипа, но князь-майор согласился, чтобы машина сделала крюк и завезла двух бывших артиллеристов с женами и детьми к их местной родне, забрав на обратном пути…

Хотя земля эта, плоскогорье Ретт-Хасс, и лежит недалеко от окрестностей Октябрьска, но как же отличны две эти местности.

Синие реки, полноводные ручьи, зелень вековых лесов над снежными шапками окрестных гор, лежащими до самой летней жары.

И там, где срываются с южных склонов окрестных гор, струясь в парении, водопады, где в первозданной тиши бродят по обрывистым моренам пугливые серны, доступные разве что самому искусному стрелку, расположились исконные владения клана Ретт-Хасс. Тут их гнездовье со времен незапамятных, сидят они в нем крепко, живут родовито.

Зима тут цепкая, а лето буйное, как горный ветер, и жаркое, как любовь степной красавицы.

Чуть потеплеет, снег подтает, ручьем побежит, тут же всякая скотина блажит, ластится к сосновому пращуру Раала-ааю, бережно топоча его возрождающую и оберегающую грудь.

Вознес к своей главе старец Раала-аай ладонь и хранит на ней пьянящее озеро Маркаколь (не тронь!) с медовым вкусом, с тайнами небесными и небесным ликом.

А вкруг озера — белоснежные юрты здешнего люда.

Свежа и сладка вода Маркаколя.

Кумыс дают тутошние стада целительный, густой. Выпьет человек одну чашу, раскраснеется, рот гудит, как обыз, и падает в объятия мира райских пери, пьян, душа легче мушки, оседлал все семьдесят ветров Раала-аая.

У здешних горцев обычай давний и верный. Смотрят на других сверху вниз, никого не боясь, не позволяя ни чужаку, ни своему правителю ничем себя стеснить.

Но уж если признают чужака равным себе, вернее друзей не будет!

И так же, как о доблести мужей здешних, идет слава и о раала-аайских красавицах. Чтобы описать их, не хватит слов у всех сказителей, и тщетно они будут бить по струнам и надрывать голоса. Не зря говорят, что старые боги этой земли, прежде чем ушли навсегда, частенько баловали своим вниманием жен предков этого народа.

Глаза, как самоцветы, кожа — бела как снег, смех — стремительная заря, стан гибок, как ветка белой ивы. Оглянутся, чуть качнувшись, улыбнутся с вызовом, и без ума любой прохожий. А попадешься к ним на язычок, враз пришпилят тебя куда повыше с твоими сладострастными фантазиями, пожалуй, прямо к небесам, которые в Аргуэрлайле твердь, а не какая-то космическая бездна.

Сейчас в Ретт-Хассе в разгаре весна. Даже не понять уж, как и сказать, не то поздняя весна, не то раннее лето.

Нагулявшие жирок на высокогорных пастбищах люди и животина спустились к подножиям гор и вновь вживались в свои зимовья.

Из дальних глубин памяти Читтак всплыли перед глазами детские годы. Они вместе с другими детьми сидели под юртой, упившись кумыса, слушали рассказы старого аксакала, и его добрый голос будоражил воображение.

Машину тряхнуло на повороте, и все детские сказки мгновенно выскочили из головы Читтак. Она затеяла разговор с сестрой, предвкушая встречу с родными:

— А помнишь, какие травы стоят летом на пастбищах в нашей долине! Лошадей с коровами и то бывает не видать! А какой душистый запах — голова кружится! А озеро, ты вспомни наше озеро: смотришься, как в зеркало. Соберемся бывало мелюзгой со всего селения и бежим на озеро, плещемся, ныряем, камешки швыряем. Как я соскучилась… Ничего не могу поделать…

И обе девушки, как дети, замирали в предвкушении встречи.

К вечеру машина свернула к аилу на берегу озера. В центре поселения стоял большой дом, у которого крутился десяток жеребят. Справа от дома была поднята белая юрта.

Путники остановились у этой юрты. Они подозвали к себе появившегося в дверях подростка и спросили о хозяине. Юнец ответил, что уважаемый Коолат сейчас придет.

Еще пару лет назад Читтак бы испугалась, но теперь мысль вновь увидеть своего несостоявшегося жениха не вызвала особых эмоций, и она молча ожидала его появления.

Недоросль исчез, и вместо него появился Коолат в лисьем малахае набок и чапане, наброшенном на одно плечо. Поглядывая исподлобья, он двинулся навстречу нежданным гостям и в знак приветствия поклонился. И с ней и с ее мужем поздоровался, как с давними добрыми знакомыми. И поспешил ввести гостей в юрту.

Перед стопкой одеял сидела за шитьем смуглая курносая молодуха. Ее округлая фигурка сразу бросилась в глаза Читтак. Молодая хозяйка с недовольным видом тоже прежде оглядела женщин. Ей явно не пришлось по душе то, что женщины, нисколько не смущаясь, прошли и сели рядом с мужчинами, чуть ли не колено к колену! Взгляд ее выразил одну мысль: «Ишь ты какие! Нарядились-то как! Что они из себя воображают?»

Читтак Бровченко не рассердилась — сама такой когда-то была!

Коолат немедля отослал юнца в большой дом за кумысом, сам расстелил перед гостями скатерть, а затем принялся вспенивать ковшом появившийся в большой чаше освежающий напиток. На Читтак он не решался больше взглянуть, робел, словно на нем висела вина перед ней. Его жена, наоборот, задрав свой короткий носик, вышла из юрты, давая знать, что и не подумает пресмыкаться перед всякими городскими, а ты, мол, крутись, если желаешь, перед ними как шут!

Читтак подумала о том, что Коолата супруга не очень любит, и ей стало жаль и его и ее. Вот собственный муж обожает ее, а она не мыслит жизни без него, и единственное, о чем жалеет, что пока не родила ему сына.

Пока. Погладила себя по округлившемуся животу и улыбнулась. Недолго ждать уже осталось.

А ведь когда-то она мечтала родить сына Коолату. Подумала об этом без капли сожаления. Что прежние мечтания девицы? Песок под ногами женщины. Она шагает, нисколько не утопая в нем, дыша новыми желаниями. Да и Коолат уже совсем другой — потяжелел, к усам разрослась борода, морщины у рта, вроде и ростом стал ниже.

— Юх, значит, едете к родным… Что слышно в Тхан-Такх? Зарежем барана, погостите! — вот и все, о чем говорил.

Внутренний голос стал нашептывать Читтак, слегка унимая волнение.

Все говорят о любви, но смысл ее сводится к тому, что любят не человека, а то удовольствие и ощущение, которое другой человек получает от него. И это вовсе не любовь к самому объекту любви. Очень большая разница в таком чувстве. Ни с чем не сравнимая разница. Человек любит до тех пор, пока что-то получает. И если что-то отдает, то обязательно требует взамен. Но как только объект любви перестает давать то, что он ожидает, то и любовь куда-то таинственным образом исчезает.

Так и случилось с Читтак и ее бывшим женихом, в дом к которому сейчас заглянула вся ее семья. Ей вспомнилось сватовство Коолата, которое закончилось, так и не успев начаться.

— Свадьба — серьезное дело… — отрезал отец.

— И прекрати нудить! — громко гаркнул он на Читтак. — Бери вот пример со своей матери. Спокойно выходила замуж, не ноет, не стонет, вопросов дурацких не задает всю нашу семейную жизнь и ни о какой такой любви и не помышляет!

— Но… — попыталась объяснить она.

— Хватит! — Терпение отца истощилось, и он уже собирался сорваться на дочь, но тут в дверь постучали сваты, и Читтак решила отказать жениху.

Решение было принято сиюминутно. С тех пор прошло несколько лет, но она ни разу не пожалела об этом.

Она встала и вышла из гостеприимной юрты подышать некогда родным воздухом.

На горном склоне пятеро всадников и всадниц — не более чем муравьи, а в могучих травах Раала-аайского высокогорья и не видны стали вовсе.

Темнело, и она поторопила мужа, пора было продолжать путь.

Миновали изъеденное пещерами ущелье, проезжали меж скал, нависавших над ними, как верблюжьи горбы, объезжали валуны, отглаженные ветрами…

Здесь, у самых вершин Раала-аая, Читтак, как никогда до этого часа, осознала, что все волнения и воспоминания остались там, далеко внизу, и больше никогда ее не обеспокоят.

Весь Раала-аай в лучах заката видит струною вытянувшаяся Читтак: несутся, вскидывая гривы, с ржанием и рыком кони вдоль волн хрустальных озера Маркаколь, кормят кобылицы жеребят, влекут их за собой на горные луга, пылают красно лисьи шапки табунщиков.

Слышен брех собак и блеянье овец в загонах близкого аила. Козлята жалобными голосами своих мамаш рогатых вызывают. В небе звенит жаворонок. А у земли стрижи летают — прямо над головами. Подгулявшие косцы запели с переливами старую песню:

Невесть откуда вылетел на жеребце с развевающимся хвостом мальчишка, увидел Читтак со спутниками и, развернувшись, рванул к аулу.

— Дяденьки подъезжают! И Читтак с Марикк с ними!

Услышав долгожданную весть, старейшина встрепенулся и суетливо принялся мотаться по комнатам, восклицая:

— Эх! Дождался!

А у окна баба раскудахталась:

— Вот появились! Четыре человека! Нет… пятеро… две женщины…

Аксакал, услышав о дочерях, не в силах был уже усидеть, словно в бок его толкнули.

Мечта аксакала Хоррисана увидеть старшего зятя с внучкой и дочерью уже сбылась, и он уже ставил белую юрту для молодоженов. Девочек он не видел с того дня, как Читтак уехала с мужем, решив забрать с собой и Марикк. Припоминая известную поговорку о том, что даже к шестилетнему ребенку, ежели он приехал издалека, хозяин, пусть он и старик, обязан выйти навстречу и первым поприветствовать его, старейшина Хоррисан решился выбраться из дома и встретить гостей, как полагается.

Вышел, а они в ту же минуту скопом подъехали.

Первым спрыгнул, ловко, почти как настоящий кочевник, Бровченко, поздоровался и, указывая на последовавшего за ним Коркунова, представил его:

— Вот ваш второй зять. Зовут его Коркунов.

— Йо, как поживаешь, дорогой? — произнес оторопевший аксакал.

За мужем, ведя с собой дочку, подошла к отцу Читтак и протянула к нему руку.

— Это ты, Читтак, дорогая? — Голос аксакала дрогнул, глаза намокли.

Глубоко вдохнув, едва смог удержать слезы. Читтак стояла печальная, не поднимая глаз.

— Как ты? Здорова, дорогая? — спросил ее аксакал, внимательно разглядывая круглый живот.

— Хвала Вечному Небу и Священной Луне!

— Вижу, вижу! Сына ждешь? Наследника рода?

В это время женщины рода повели Марикк к юрте молодоженов, обошли ее вместе с нею и ввели внутрь.

Стали подходить сородичи, здороваться. Старейшина распорядился:

— Хватит, дайте дорогу! Пусть в дом войдут! Гости вошли в комнаты. А с ними и сам аксакал. Женщины кинулись искать занавес для невесты, но старейшина пресек их суету:

— Оставьте, не носитесь тут! — И Марикк: — Не стесняйся, светик! Тебе можно! Не к месту сейчас всякие церемонии.

Та между тем и не думала смущаться. А бабы все шумели:

— Э, каков старец! Дети приехали! Полная чаша! Ну, доволен? А этот парень тоже зять, значит? Желаем долго жить да любить молодым! Блага всем вашим детям!

Старейшина действительно был доволен. Две дочери теперь замужем за почтенными людьми… Пусть и чужинцы, не из этого мира.

Внесли мешки с подарками, разместились. Старейшина ушел во двор и принялся резать с работниками барана.

Наконец, Хоррисан затворил сараи, остальные прибрались в доме, разожгли печь. Его старшая жена, почтенная тетка лет пятидесяти, старуха по-здешнему, важно переваливаясь, командовала служанками и младшими родственницами. Те выбивали пыль из кошм, трясли ковры.

А младшая, любимая доченька Хоррисана, Арма, в белом, развевающемся на ветру платье, звеня золотыми серьгами и серебряными подвесками, вытряхнула красно-желтые одеяла — на них будет сидеть ее сестра с мужем!

Хоррисан на свежем воздухе поразмышлял о том, что творится окрест, да о том, чем угостить почтенных подданных сардара Сантора.

А тем временем уже вовсю шипели, пыхтели и шкварчали казаны и котлы, капал жир с ивовых прутьев, усаженных отборным мясом.

Близился час угощения и трапезы.

Поглядывая на Читтак и Марикк, возвращавшихся с прогулки, Хоррисан не без удовольствия подумал: «Достойных жен я вырастил для достойных людей — дородны, белы и идут плавно».

Увидев, что его младшая дочь, подняв на руки дочурку Бровченко, собралась с ней выйти на воздух, старейшина сказал:

— Дай-ка ее мне, дорогая! — и, нежно обнюхав шейку ребенка, поцеловал в личико.

Настроение — уже душа пела.

— Ей, благодарение Небу!

Посмотрел на зятьев. Вроде по-старому они господа. Но на вид никакие не господа, а как будто свои, родные дети-сыновья.

Он не смог объяснить себе сам, что за чувства его одолевают. Ладно, время, видать, принадлежит таким. И при таких «родных господах» захотелось жить очень долго.

Пока молодые люди прогуливались, чаевничали у себя, старейшина заскочил в конюшню и велел взбить молоко всех семи кобылиц, вернулся и строго проверил, как вымели-прибрали гостевую юрту. Велел жене расстелить особо толстые одеяла для беременной Читтак.

Терпеливо выждав час, послал брата за молодежью. Появившихся на пороге Бровченко и Коркунова пригласил сесть во главе дастархана, а Читтак и Марикк усадил по правую руку от себя.

Мачеха сама принялась разливать по пиалам кумыс, щедро, старательно, не обделяя даже соседей и детей. А к младшей падчерице, Марикк, ну просто пристала:

— Пей, милая, пей! Дай-ка еще подолью! Старейшина тоже не уставал потчевать зятьев:

— Почему не пьете, сынки? Ведь какой замечательный кумыс!

— Ох, отец, и рад бы, да уже напился! — отвечал Коркунов. — Дай дух переведу!

На что Хоррисан глубокомысленно и огорченно замечал:

— Ох, отвыкли вы там, в городе, от правильной еды!

На следующий день, само собой разумеется, Хоррисан устроил той. Хотел зарезать лошадь-трехлетку, но Бровченко настоял на годовалой. Тем более что десять родственных домов зарезали по барану.

Мясо в казаны не вмещалось, кумыс разве что в озеро не стекал, борцы играли плечами, всадники схватились в козлодрании, певцы дутары не оставляли…

С отцом Читтак была мягка, разговорчива, тиха, как и полагалось.

Не представляя, о чем говорить с дочерью, Хоррисан осведомился:

— Читтак, золотко! Слышал я, ты буквы разумеешь? Та закивала.

— О! — всплеснул он руками. — Никак не пойму я затей сардара. Стоит ли баб учить читать? Все равно женщинам такими умными, как мужчины, никогда не стать!

Читтак не спорила.

Женщина задумалась и молча смотрела, как Арма играет на прибрежном песке с маленькой племянницей. Да, с Армой надо что-то решать. Сестренке двенадцать, носит уже длинные платья. Непременно надо забрать ее с собой в город и найти хорошего мужа.

«Сложно им будет меня понять, — думала Читтак. — Но что ее ждет, младшую, в роду не самом богатом, но гордом? Какой муж ей найдется? Нет. надо непременно поговорить с родичами и забрать сестру с собой».

Вот только прогуляются перед трапезой, чтоб был аппетит, и поговорит. А сейчас в горы.

В горы на машине не поднимешься, только в седле. Да не беда, не всадники, что ли, лошадей не сыскать? Быстро и с умом подобрали для поездки уважаемых зятьев надежно объезженных лошадей.

На серую в яблоках смирную кобылку, пристроив под себя еще и сложенное одеяло, взобралась Читтак с ребенком. Сам Бровченко сел на жеребца рыжей масти, Марикк досталась светло-пепельная лошадка, а Коркунов выехал на вороном коне. Сопровождавший гостей местный товарищ тоже не остался пешим.

Выехали ранним утром.

Читтак улыбалась, видя, как елозит на лошади ее сестра, отвыкшая от верховой езды. Одной рукой она держалась за луку седла, другой то перетягивала, то теряла уздечку. А вот она сама не упускала случая поездить на коне в Тхан-Такх, даже горожанок учила… И мужа, кстати, выучила!

В полдень путники остановились передохнуть в пристроившейся на склоне рощице, скушали барашка, кумыс попили и вновь забрались в седла. Двигались уже не так скоро, как в утренние часы, Марикк страдала, еле удерживаясь на своей кобыле. Читтак же бодро подгоняла свою лошадь легкими прикосновениями камчи. А девочка беззаботно дремала, покачивая головкой. Везли ее поочередно.

Между делом Читтак вспоминала историю знакомства с мужем.

Как пять лет назад, спасаясь от прорвавшейся стаи нетварей, их кочевка вышла к посту чужинцев, то есть землян. Там она и увидела статного синеглазого воина, что свалил одним громовым выстрелом из тяжеленного метателя грозного хищноклыка.

Потом почти месяц Бровченко не отходил ни на шаг от Читтак.

Так и бродил с нею по зеленым горным лугам, по лесу, то ведя ее под ручку, то обнимая за талию, то вплетая ей в волосы сорванные цветочки и собирая для нее сладкие ягоды. А если Читтак уставала, нес ее, устраивая ее голову на сгибе одной руки, а под коленями утвердив другую.

Они были настолько разными, насколько отличаются друг от друга земля и небо. Но когда их тела сливались, все отличия вмиг исчезали.

Время от времени Читтак, считая, что мужчина не должен так пресмыкаться, пыталась найти оправдание его коленопреклонению перед ней и не находила.

Он ведь мужчина, муж! И вообще, не так сидит, не так говорит, как ее соплеменники…

Но вот привыкла и поняла.

И не надо ей другой судьбы.

Октябрьск/Тхан-Такх. Площадь Ленина

Это была одна из самых «молодых» площадей города.

Ее начали разбивать с полгода назад по инициативе Лыкова, озаботившегося тем, что в столице «до сих пор нет главной площади, так сказать, сердца города и страны».

— Так чего ж тогда сразу не Красная? — попытался пошутить Макеев. — Вот только кремля нет. Ну, да ничего, дело наживное. Построим.

— Надо будет, так и построим, — сурово глянул в глаза друга вождь. — И вообще, не надо зубоскалить над святыми для каждого советского человека понятиями. Нехорошо, — проснулся в Лыкове замполит.

— Ладно, ладно, будет тебе, не петушись, — спасовал Александр. — Нужно так нужно. Ты же у нас спец по людским душам. Только вот где место подходящее найти? Сам знаешь, в городе с пустырями напряженка. Плотно строили предки…

Семен взял, да и предложил использовать под новостройку тот район города, который был разрушен остаточной ударной волной при пробое пространственно-временного канала в самом начале операции «Порог» — случайно оказавшись в фокусе устья дромоса. Глинобитные домишки, и без того державшиеся на честном слове (то была самая старая часть Тхан-Такх), были просто разрушены. До руин этих не дошли руки и во времена ОГСВ — разве что перед Эвакуацией хотели расчистить место бульдозерами под спортгородок. Что уж говорить о нынешних днях? Так они и стояли, служа местом любовных свиданий днем, а ночью давая повод для разговоров о привидениях и прочей нечисти.

Но вот нашлось и мертвому кварталу достойное применение.

— Пожалуй, — согласился майор. — Надо будет решение через Совет провести.

— Вот и займись. Твое хозяйство. Легко сказать, займись.

Это же нужно где-то толкового архитектора раздобыть. А где они среди недоучившихся студентов, призванных на службу Родине? Из офицеров ни одного приличного военного инженера не осталось. Все успели эвакуироваться.

— А я?! — возмутился Артем. Тьфу ты!

Совсем из головы вылетело, что Серегин закончил строительный техникум и по военно-учетной специальности значился командиром отделения каменщиков. Все это осталось в теперь уже далекой, той жизни. Кто ж заставит заместителя начальника школы боевых магов заниматься такими пустяками, как проектировка и разбивка городской площади?

— Да мне не трудно, — пожал плечами парень. — Даже, наоборот, приятно будет вспомнить «гражданку».

Сболтнул, не подумав, что в их условиях сказать легче, чем сделать. Вот и мается теперь, бедолага, разрываясь между основной работой и этой «общественной нагрузкой». То с дефицитом булыжника столкнется, то мрамор, добытый из руин, кончится, а новый нужно отыскать в горах и — наломать…

В общем, работа — не пожелаешь и Шеонакаллу, не к ночи будь помянут.

Впрочем, сейчас Макеева заботили не архитектурные излишества, а поход. И шутка сказать — впервые за прошедшие почти восемь лет планируется серьезная вылазка, да что там, войсковая операция, в которой будет задействована без малого четверть живой силы и треть техники. Правда, поход предполагался хотя и дальний но, скорее всего, нетяжелый. Просто чтобы показать, что они еще сила и при случае всегда смогут повторить в бывшем Сарнагарасахале то, что уже сделали в эпоху операции «Порог».

Отчего бы не выполнить интернациональный долг? Правда, все тот же Лыков отнесся скептически к затее. По его сведениям, приносимым, как водится, степным телеграфом и орлами на хвосте, тамошние господа просто хотят решить свои проблемы их руками, да и засилья разбойников там особого нет — это не север и не восток бывшего Сарнагарасахала, где скоро грабить будет нечего, да и некого… За этими имперцами глаз да глаз нужен. Это не простодушные, хоть и хитрющие степняки. Но как бы то ни было — поход походом и владения будущие — это всего лишь будущие владения. А повседневные дела никто за него не сделает.

Может, сообщить Анохину, чтобы тот и о мраморе позаботился в порядке выплаты дани? Да не сообразил — нужно было отправить с ним пару каменщиков, чтоб проконтролировали качество материала.

Впереди замаячила знакомая каждому советскому человеку, начиная с самого юного возраста, фигура человека с лысиной и бородкой. Двухметровый бронзовый Ильич в традиционной позе — одна рука протянута вперед, показывая путь в светлое нечто, а другая держится за борт пиджачка — уже вознесенный на высокий, облицованный черным мрамором пьедестал, оглядывал будущую площадь своего имени и хитровато щурился. Дескать, верной дорогой идете, товарищи.

Изваяние это незадолго до эвакуации было прислано вместе с прочим инвентарем — его отлил, что называется, сверх плана харьковский завод имени Малышева и отправил в дар Советской армии, так сказать, основному потребителю его продукции. Установить памятник не успели, а при возвращении домой, должно быть, в суматохе забыли или, может, просто решили оставить брошенным тут соотечественникам своеобразный подарок.

Вообще-то Макеев куда больше обрадовался бы какому-нибудь функциональному изделию танкостроителей, но чего уж теперь?

Так монумент и лежал на складах бесхозным, но потом его все же решили поставить рядом с гарнизонным Домом офицеров, где и планировалось изначально. (Хотя Эгорио сообщил, что бронза идола (хм!!) точь-в-точь совпадает с той, что идет на сеньянские монеты, а из четвертьтонного вождя получится не менее пятидесяти тысяч таких, что равно пяти тысячам баранов!)

К статуе привыкли, в конце концов, какой же советский город без Ильича?

И даже не удивлялись, когда степняки и купцы, забредая в город, оставляли у базальтового постамента бусины, разноцветные ленточки и лоскутки или выплескивали на камень араку и самогон, видимо, вождь мирового пролетариата числился у них кем-то вроде великого предка землян.

В конце концов, вон дапуры точно так же поклоняются Большому Барану — священной скале, напоминающей означенное животное, а у тиролов в предках числится Белый Олень, поэтому земли их сразу узнаешь по торчащим тут и там рогатым оленьим черепам, на рога которых привязаны цветные нити и пучки конского волоса.

Макеев оглядел площадь и довольно цокнул языком. Последнее время он был в приподнятом настроении.

Само собой, стройка, площадь и прочее.

Но главное, конечно, в другом. Он чувствовал, что жизнь и в самом деле понемногу налаживается, и если не наделать глупостей, то впереди уже можно различить не просто просвет, а хотя и долгий и нелегкий, но подъем. Последние два месяца ознаменовались немалыми успехами.

В Артмастерских сделали и испытали первый экземпляр аккумулятора местного производства, как доложил Бровченко. Это было весьма кстати, ибо имеющиеся у них явно доживали буквально последние дни — на большинстве машин уже приходилось пользоваться заводными ручками или запускать их от стационарного генератора в гараже.

Аккумулятор был страшненький, как и все их самоделки. Раза в два больше обычного, цилиндрический корпус из керамики работы местных гончаров, разделенный внутри на ячейки, а сверху еще обтянутый кожей и войлоком, чтобы не разбился. Для него пришлось даже сколотить особый ящик в кузове ГАЗ-66, и заряд он держал так себе. Но этот аккумулятор был вполне пригоден к делу и целиком изготовлен из местных материалов, с отлитыми под присмотром Эгорио по образцу старых пластинами и тянутыми им же из меди проволоками (кислоту они научились делать уже как лет шесть).

Кроме того, началась работа сразу над несколькими проектами.

Пробудились наконец академики и представили проект радикального решения проблемы боеприпасов, точнее, сразу два. Во-первых, пушку на жидком топливе — удлиненный цилиндр, как в обычном автомобильном двигателе, поверх поршня которого кладется снаряд или заряд картечи.

Второе, один из парней второй роты обнаружил в своем чемодане страницу из польского научно-технического журнальчика (его перевели в Аргуэрлайл из Северной группы войск), в которую были завернуты хранимые им письма из дома. Ничего особенного вроде как? Да вот только на той страничке был рисунок древнеримского скорострельного арбалета-полибола с описанием технических подробностей. Сейчас текст кряхтя переводили на русский, а главкузнец, неутомимый Самтар, уже начал отковывать детали для него и разрабатывать технологию массовой отливки болтов, в то время как автомеханики разрабатывали схему приведения его в действие автомобильным двигателем. Правда, дальнобойность его ожидалась невысокая, метров четыреста, но уж в этом радиусе не поздоровится любому врагу.

А на подходе было еще одно решение — решение проблемы транспорта. Ведь как ты не экономь моторесурс, как не трясись над запчастями, а настанет день, когда остановится последний грузовик и бронетранспортер. И что прикажете делать, организовывать кавалерию и переналаживать Артмастерские на выпуск сабель и пик?

Сперва думали решить дело с помощью паровиков. Но прикинув так и этак, Макеев со товарищи подумали, что паровая машина уж слишком прожорлива по части топлива (а в Тхан-Такх бывало зимой и навоз кидали в очаги), с другой же стороны — воспроизвести ее не так уж сложно, а земляне пока были не склонны устраивать в Аргуэрлайл промышленную и техническую революции.

Посему было решено изделие Самтара пока отправить в кладовую (еще пригодится детям-внукам, когда встанет вопрос о железных дорогах и кораблях) и попробовать сделать нормальный дэвээс.

Ребята Бровченко изучали так и этак разные двигатели, перепортили немало бумаги на чертежи, строили прототипы из запчастей и ломаных деталей, прикидывая, как будет работать конструкция, если из нее выкинуть тот или иной элемент, и старались упростить устройство до предела.

В конце концов так и родился проект машины под названием «Конек-Горбунок», он же «Верблюд».

Машина должна была представлять собой отлитый из чугуна двухцилиндровый движок, поставленный на дубовую, усиленную железными полосами раму, иметь три колеса, одно из которых ведущее, и примитивную двухскоростную же передачу — ход тихий, ход полный.

Двигатель, кстати, являлся новым словом в технике. Это был не дизель — там воздушно-топливная смесь воспламеняется сама, от сжатия, а тут этого не было, и не обычный бензиновый — с карбюратором и топливным насосом. Ибо сложный в выделке карбюратор был признан «буржуазным излишеством» и на этом основании отменен, а горючее самотеком поступало из бака на крышке капота. Хочешь остановиться — перекрой топливный кран и заглуши мотор. Зажигание было отдельной песней. Повозившись с калильными шарами, инженеры гарнизона придумали нечто вообще несусветное — воспламенение топлива с помощью особой запальной свечи. Пропитанную селитрой тонкую деревянную лучину вставляли в особый патрубок, поджигали снаружи обычной зажигалкой, быстро-быстро заворачивали пробку, и двигатель срабатывал, плюясь огнем и искрами.

Пока что были изготовлены лишь первые детали будущего чуда техники, но Бровченко клялся, что машина выдаст километров пятнадцать — семнадцать на полном ходу и три-четыре на тихом. Годится и как трактор и как грузовик — прицепы таскать.

Потом они обещали заставить работать свое детище от газогенератора, сняв вопрос с топливом.

Еще к ней вполне можно было присобачить тот самый полибол и огнемет. И обшитая листами железа она превращалась в почти неуязвимую боевую машину, причем, как подчеркивал в докладной записке Бровченко, даже не очень большой заводик смог бы выпускать таких монстриков сотнями в год. Этак и о завоевании мира можно подумать!

Наконец, не далее как на прошлой неделе академики отыскали Макееву парня — ефрейтора Толю Карнаухова, который в детстве несколько лет занимался в авиамодельном кружке. И тот, после разговора с сардаром, согласился продолжить работу Шкуратова. Во избежание аварий было принято решение пока ограничиться дельтапланами, как самыми простыми по конструкции. И Макеев не отпустил Карнаухова, пока тот клятвенно не пообещал начать тренировки с минимальной высоты полета, прыгая с невысокого холма в предместье. Кстати, он уже нашел ученика — сына местной знахарки Римакки, у которой квартировал (и не только). Тот «заболел» небом после того, как Анатолий сделал ему просто так игрушечный самолетик из веточек и бычьего пузыря…

Еще Бровченко предложил построить рельсовый путь от города к угольным шахтам, где на угольных пластах стоял поселок горняков. Сейчас уголь возили в повозках за сто с лишним километров на повозках, запряженных верблюдами, — оборачивались за четыре — пять дней и как ни старались, топлива не хватало. Зимой даже в Замке бывало прохладно, и случалось скрепя сердце приходилось гонять за углем грузовики.

Сперва Макеев хмыкнул, прочтя про рельсы. Неоткуда взять столько чугуна, чтобы их отлить.

Но оказалось, что ребята задумали проложить дорогу из деревянных брусьев да гонять по ней деревянные же вагонетки, как это было на старинных шахтах. При этом одна-единственная двухтонка могла бы тащить целый «поезд» из таких вот тележек по двадцать — тридцать тонн, проходя весь путь всего за несколько часов.

Правда, для этого придется построить настоящую лесопилку и вырубить немало деревьев, а в районе шахт уже и так начались оползни из-за сведенных под древесный уголь и крепеж лесов. Проект с использованием той же паровой машины прилагался. Но зато и Октябрьск, и окрестные селения перестанут мерзнуть.

Так что, размышлял Макеев, они, похоже, пережили самые плохие времена. Теперь еще у них появится избыток ресурсов — в Винрамзе есть и шелк для дельтапланов, и там запросто можно будет наладить выпуск «Коньков- Горбунков»…

Кстати, там же надо будет отыскать пару мастеров по изготовлению бумаги и лаской либо таской перевезти в Октябрьск. Почему-то никак у них с производством бумаги не выходило, а вроде бы бездонные запасы, оставшиеся от несостоявшейся газеты, того и гляди иссякнут.

Стоп, а зачем их куда-то везти — построить бумажную мануфактуру прямо на месте, благо там полно хлопка.

Можно будет даже начать производить туалетную бумагу, а то уже какой год начальство пользуется тряпками и стираной ветошью, а простой народ давно заготавливает травку-форушку, дающую отменно мягкое и нежное сено…

Да уж, и «Коньки-Горбунки» еще не поехали, и не факт, что поедут, да и Винрамз еще не взят, а он уже размечтался…

Но вот рельсовой дорогой надо заняться. Можно даже будет потом провести ветку от рудников к горячим источникам — курорт организовать.

— Как тебе, Гриша, такая мысль… — начал майор, обращаясь к Сурову, но договорить не успел.

Что-то ударило в левое плечо, развернув Макеева вполоборота. Руку словно огнем обожгло.

— Ложись! — заорал телохранитель, сбивая градоначальника с ног и прикрывая его собственным телом.

Два нечеловеческих визга-звука слились воедино. Причем один из них вылетел-таки из людского горла. Васконо Сатт был мастаком издавать такие боевые кличи, что им, наверное, сам Соловей-разбойник бы позавидовал. Вторым звуком был знакомый свист летящей арбалетной стрелы.

До цели она не долетела, сбитая стремительным ударом одной из сабель двуручного бойца.

Не дожидаясь, пока за ней последует новая, зоркий степняк, заприметивший, откуда прилетела остроклювая «птичка», грозно размахивая обеими клинками, ринулся в атаку.

Стрелок прятался в одном из полуразвалившихся домов, все еще окружавших площадь.

Макеев попробовал встать, но Гриша не позволил ему сделать этого, грубо прижав голову командира к земле.

— Лежите, товарищ майор! Опасность еще не миновала.

— Нужно помочь Васконо! — заупрямился градоначальник, в нос которого набилось изрядное количество пыли.

— Какой из вас помощник с одной-то рукой, — скептически хмыкнул Суров.

— Да ничего, нормально, — попробовал пошевелить шуйцей Александр.

Телохранитель бегло осмотрел рану и подтвердил:

— Стрела прошла по касательной, лишь оцарапав кожу. Хоть крови и много, но кость не задета. Повезло вам.

— Вот видишь, — ловко вывернулся и поднялся на ноги упрямец. — Вперед, на помощь товарищу!

Суров пробормотал под нос, что еще не известно, один ли покушавшийся или целая шайка, но Макеев его уже не слушал и стремглав понесся к развалинам, среди которых скрылся Васконо. Оттуда доносился звон клинков.

Когда майор оказался на месте, глазам его открылась завораживающая по красоте картина.

Его второй телохранитель сражался один против троих нападавших. Это были такие же, как и он, степняки, вооруженные привычными для данной местности кривыми саблями. Неподалеку на земле валялся взведенный и уже готовый к стрельбе арбалет. Тут же лежал и колчан с металлическими стрелами.

Сатт не просто дрался. Казалось, он танцевал. Гибкие повороты корпуса влево, вправо, назад, вперед. Точно хулахуп вертел на талии. Взмахи рук-крыльев. Слепящий блеск клинка.

И все-таки трое против одного — это многовато.

Тут не до любования. Чай, не танец с саблями из балета Хачатуряна «Гаянэ».

Майор вытащил из кобуры «Макарова», прицелился и нажал спусковой крючок.

Хлоп.

Одним разбойником меньше. Попал подлюге прямо в лоб.

— Вот душман бл…й! — выругался, увидев, что труп при падении повис на правой руке Васконо, открыв тому бок для удара.

Этим не преминул воспользоваться один из бандитов, нанеся нукеру колюще-рубящий удар, к счастью, пришедшийся вскользь. Однако движения Сатта все же заметно замедлились.

Гриша Суров от бессильной злости кусал губы. Применять автомат в таких условиях рискованно. Не ровен час, в своего попадешь. Ишь ведь как вертятся туда-сюда.

— Суров, твою мать! — гаркнул Макеев. — Примени что-нибудь из своего арсенала!

— Етить…

Как это вылетело из головы. Никак не привыкнет к своим новым способностям боевого мага. «Калашом»-то сподручнее.

Ну-ка, душманяры, получите подарочек.

Он стал совершать руками пассы, собираясь сварганить фаербол. Между ладонями прошла оранжево-голубая искра. Из воздуха начал формироваться огненный шар…

И тут со стороны раздалась автоматная очередь.

«Я ведь говорил, что их тут может быть много…» — мелькнуло в голове раненого мага.

Уже падая, он сумел закончить заклинание и послал шаровую молнию в ту сторону, откуда прилетели подлые пули.

Прочертив в воздухе дорожку, напоминающую выхлоп реактивного самолета (только не белого, а желто-багрового цвета), фаербол пробил стену дома-руины и оглушительно взорвался, закончив то, что когда-то недоделал советский адский механизм. От здания-скелета осталась лишь кучка щебня, похоронившая того, кто скрывался там в засаде.

Воспользовавшись секундным замешательством оглушенных взрывом кочевников, Макеев пристрелил еще одного бандита.

С третьим Васконо Сатт управился уже самостоятельно.

— Три трупа и три калеки, — оглядев поле боя, скривил губы в невеселой усмешке майор.

— Четыре? — донесся с земли стон Гриши.

— Что? — не понял Александр, склоняясь над Суровым.

— Четыре трупа, говорю, — прокряхтел телохранитель, у которого кровенили обе ноги, кивая в сторону взорванного им дома.

— Это еще посмотреть надо, — покачал головой Макеев. — А вдруг ты был прав, и там их тоже пара-тройка…

— Александр Петрович! — что есть мочи кричал Серегин, бегущий во главе группы рабочих, выскочивших из-за руин. — Ты жив?!

— Жив, жив! — вырвался из цепких объятий друга майор, хватаясь за саднящую руку. — Что мне сделается? Я заговоренный против покушений.

— Да как же это? — растерянно лепетал Артем, пока его люди оказывали первую помощь Грише и Васконо. — Откуда они взялись, убийцы-то?

— Эти вот из Степи, — кивнул на трупы Сатт. — Из кочевья хана Гохосс-Са.

— Ты почем знаешь? — усомнился Артем.

— По манере боя, — нахмурился степняк. — Есть у тамошних бойцов пара своих приемчиков. Ни с какой другой школой не спутаешь.

— Положим, — согласился, скривившись, Макеев. — А те или тот?.. — Махнул здоровой рукой на развалины.

— А что там?.. — полюбопытствовал Серегин.

— Покопайтесь, — предложил градоначальник. — Вдруг чего и обнаружите любопытного.

Рабочие принялись дружно махать кирками и лопатами, разгребая щебень.

Раз, другой, и из-под завала сначала показались ноги в армейских сапогах.

— Офицерские! — ахнул кто-то из парней-землян. Одна рука. Вторая.

А вот и голова.

— Не может быть! — не поверил молодой маг. — Зачем ему это было нужно?!

Щеря желтые зубы, на него глядел пустыми, выжженными глазницами командир взвода быстрого реагирования старший лейтенант Шмаков.

— Может, как всегда своей анаши накурился? — сплюнул в сердцах Александр.

— Хорошо бы так, но как он оказался здесь одновременно с этими? Похоже на заговор, командир…

— Разберемся, — поигрывая желваками, процедил сквозь зубы сардар.

Да, воистину, если все идет слишком хорошо, то ожидай какой-нибудь пакости!

Бывший Сарнагарасахал. Степь перед горами Летящего Льва

Посреди каменистой неровной степи на вершине холма стоял бронетранспортер, уставив в горизонт грозно воздетую пушку. Внизу, у подножия холма неровным кругом выстроились такие же бронезвери и грузовики.

В центре круга торчали треплемые ветром шатры и выгоревшие армейские палатки, дымили костры и одинокая полевая кухня, бродили фигурки в хаки. Сложенные в разных местах мешки и снующие туда-сюда люди очень напоминали экспедицию, совершенно случайно натолкнувшуюся на развалины какого-то древнего поселения и спешащую поскорее начать раскопки, чтобы определить, в какую эпоху и кто именно жил раньше в этом диком, безлюдном месте.

Неловко топтались автоматчики и стрелки из местных, которым в массе автоматов не доверяли — не из сомнений в верности, хотя Стогов, например, и по сию пору смотрел на них искоса. Недостаток боеприпасов заставил вручить скорострельное оружие лишь немногим, кто учился еще во времена до закрытия дромоса. Командиры, увы и ах, не могли ни позволить тратить драгоценные патроны на обучение пополнения, ни тем более — палить в белый свет как в копеечку.

Оставшимся бойцам выдали ТТ, ППШ. да еще изобретение Бровченко — ракетницы, переделанные под стрельбу самодельными патронами, сделанными из сигнальных и набитыми самодельным же пироксилиновым порохом, в соединении с ракетами, снаряженными жаканами или картечью. Били они недалеко, но как оружие ближнего боя вполне годились. Тем более что при выстреле давали шикарный выброс цветного пламени метра в два, приводившего местных жителей в полный ступор (проверено в стычках с разбойниками и степными мародерами).

Высунувшись по пояс из верхних люков БТР-80, двое мужчин с автоматами на изготовку старательно осматривали окрестности. Старший — уже начавший седеть крепыш с двумя звездочками прапорщика на выгоревших погонах, время от времени прикладывал к глазам старательно обернутый в мохнатый войлок полевой бинокль (не дай бог, случайно разобьешь — оптика для гарнизона стоит куда дороже тех же патронов, ибо «гляделок» и десятка не наберется).

— Смотри, Алексеич, — бросил второй, старший лейтенант Глеб Бобров, — сайгаки внизу…

И в самом деле, на противоположной стороне холма из низких зарослей тамариска появились три сайгака — взрослый самец, молодая самочка и сеголеток.

— Эх, поохотиться бы… — Лейтенант мечтательно повел стволом автомата. — Хоть свежатины бы поели…

— Угу, а чем нас, по-твоему, Анохин за расход боеприпасов накормит? Сказать или сам угадаешь?

Но тут же запнулся. Из-под ветхой парусины, растянутой на корявых рогульках, выбрались два бойца их экипажа. Оба в подобии песчанки. Правда, из местного грубого холста и пошитой вручную. У одного под мышкой арбалет, другой держал лук с наложенной на тетиву стрелой.

Это были солдаты самообороны из местных. Тот, что с луком. — городской пастух Симо Ракар, а арбалетчик — старший сын кожевника из Зеленой слободки — Уфас Нит. Оба буквально на коленях упросили взять их в этот поход. Прежде они были воинами Сарнагарасахальской империи и явно тяготились мирной жизнью.

— Туварыс натчальниик, — выдавил Уфас по-русски, — разырешытте бобыть мяса? Из рушшья стрелать нельзя, а лук мошно веть?

— Разрешаю! — бросил лейтенант, еле-еле удерживая усмешку от забавного акцента парня.

Хотя и корил себя за нее про себя — вон небось абориген неграмотный русский выучил, а ты до сих пор двух слов связать не можешь, не в пример тому же Владимиру Алексеевичу Непийводе! Но и у прапорщика, и у прочих солдат были хорошие учителя, верней, учительницы, а он вот все один.

Оба бойца по-неуставному поклонились и направились к обрыву, под которым мирно паслись сайгаки, отсюда казавшиеся маленькими рыжими пятнышками.

— Вот времена настали, — вздохнул Алексеич, — в поход идем, в важный, а оружие справное-то не у всех есть!

Бобров грустно кивнул.

Что было, то было. Мало того, что рейдгруппа лишь на две трети состоит из нормальных солдат Советской армии, а треть — это местные жители — не все даже успели послужить в «экспериментальных ротах», и мало что не у всех обычное оружие — так вот еще и лучников уже приходится на службу привлекать.

А с учетом того, что запасы патронов, несмотря на все старания, тают, то вполне возможно, недалеко время, когда придется еще сажать лучников на броню.

Правда, этих двух ребят в поход взяли не от нехватки людей, а по их огромной просьбе.

К тому же — мало ли как сложится обстановка — лук и арбалет, как известно, отличаются тем, что почти бесшумны, а среди сотен стволов гарнизона как назло ни одного с глушителем.

— Ну, чего, — осведомился пастух у кожевника, — попадешь ли из своей мышеловки в козлика? Тут ведь как-никак шагов триста будет?

— А я тебя и спрашивать не буду, бараний повелитель, — самодовольно бросил кожевник, отставив ногу, как бы готовясь к стрельбе. — Ясно же, что не попасть, когда это бродяги степные стрелять умели метко?

— Ну-ну, — белозубо улыбнулся Симо, — а если вспомнить, как наши вас при моем деде под Рубарасом покосили? Десять тауф легло тогда — вот такими вот луками вас к вашему Черному Солнцу отправили.

— Отставить разговорчики! — рявкнул с высоты бронемашины Глеб, хоть и плоховато изъяснявшийся на местном наречии, но хорошо понимавший его. Он заметил нехороший блеск в глазах Уфаса. — Если есть охота — охотьтесь…

Обиженный Уфас отступил обратно и вновь сел под импровизированный навес, всем своим видом показывая: «Да мне-то что…»

А довольный Симо подошел к самому краю плоской вершины, поднял лук, как бы примериваясь, опустил, вновь поднял…

— Как думаешь, Алексеич, попадет? — справился старлей, глядя в бинокль на мирно пасущихся копытных. — Тут ведь метров двести! Может, арбалетчику приказ по форме отдать, чтоб оно было бы надежнее?

— Думаю, попадет, — ответил прапорщик. — Это ж такой народ. А Симо я раньше в деле видел, на осенней охоте. Он семистрельный лучник, а это не шутка!

— Семистрельный не семистрельный, а стрелять-то придется сверху вниз. Против войска конечно бы в самый раз, — щегольнул лейтенант знаниями местной тактики. — Но вот…

И в этот момент Симо выпустил стрелу. Всякий раз, когда он это видел, Глеб не мог не восхищаться.

Никаких картинных поз, никакой оттяжки тетивы и долгого прицеливания. Да и не вышло бы — сила натяжения хорошего степного лука была килограммов под семьдесят.

Просто воин быстро поднял лук, рывком растянул тетиву и тут же отпустил.

Долгие секунды стрела летела вниз и вперед — и вот уже бьется на земле с пробитым боком сеголеток, а два других сайгака удирают прочь, скрываясь в высоком разнотравье.

— Ух! — довольно воскликнул и потер руки Алексеевич, глядя, как Симо размашистым шагом спускается по склону за добычей, спрятав лук в горит.

— Видал?! Кстати, ты внимание обратил? — хитро прищурился прапор. — Ребята сайгаков ведь увидеть не могли, а вот засекли!

Лейтенант растерянно глянул на колышимый ветром навесик, под которым устроился вместе с дремлющими бойцами дозора все еще дующийся Уфас.

«Черт! Аив самом деле!»

Может, услышали разговор наш? Или Румтар подсказал? Взгляд старлея уперся в устроившегося на самом солнцепеке с отрешенным видом Румтара — старшего шамана. Смежив веки и сложив руки на обтянутых ветхими шароварами костлявых коленях, он, казалось, был напрочь отрезан от тревог мира сего.

Но оба командира знали, что на самом деле он чутко вслушивается в отзвуки иного мира. Не приближается ли неведомая угроза и не готовится ли враждебная волшба?

Правда, эта его медитация не всегда помогает, и совсем недавно они могли в этом убедиться…

…На тысячи километров раскинулась необъятная желтая степь с древним, невесть откуда пришедшим именем — Сар-Аркаэль. В ней то тут, то там ковыльные просторы сменяются гористыми урочищами, покрытыми лесом или небольшими обрывистыми плато.

Если верить геологической службе гарнизона в единственном лице сержанта Хубиева, когда-то здесь было мелкое теплое море, затем в триасовом периоде (или что тут было вместо него) возникли горы, ныне почти стертые беспощадным временем. Извержения вулканов и прорвавшаяся магма оставили после себя гранитные останцы, и на этих гранитных островах развилась буйная растительность — так в степи возникли зеленые оазисы.

По словам Хубиева, именно в таких местах можно найти золото, свинец, молибден и, что важнее всего для них, — нефть, поскольку под слоем разрушенных горных пород захоронены росшие по берегам и лагунам древнего моря пышные леса.

Сами аборигены, впрочем, объясняют это изобилие по-своему.

В давние-давние времена, когда Хозяин Неба создавал Аргуэрлайл, одним народам он дал обширные водные пространства, другим высокие горы и озера, третьим тучные поля и дремучие леса.

А вот предки местных жителей опоздали на дележ и остались ни с чем. Стали просить они творца уделить им хоть частицу великолепия, что досталось другим, но в мешке с дарами уже показалось дно. А Всемогущий был скуповат, как это бывает с богачами, и не захотел отдавать последнее.

Тогда на помощь поспешил молодец Аолтар — сын простой пастушки и доброго лесного духа.

Он забрался на небо и, дождавшись, когда тамошний Хозяин вздремнул после трудов праведных, прорезал оставленным отцом волшебным клинком мешок бога.

И из дыры посыпались в голую степь зеленые горы, скалы, озера, изумрудные луга, ключи со студеной водой, весело журчащие ручьи. Горы покрылись лесом, лес населился зверями и птицами, озера — рыбой, луга — насекомыми и бабочками, каких не встретишь в окрестной голой степи. Так и появился на Аргуэрлайле этот край.

Так или не так уж было, кто этот Аргуэрлайл разберет?

Во всяком случае, край действительно восхищал. Особенно после Дэшт-Рагго — безводной каменистой полупустыни, которую они вчера пересекли. По пути от хребта Унгаза, что отделяет владения Тхан-Такх от нейтральных, ныне ничьих земель бывшей империи Сарнагарасахал, попадались считанные источники воды. И имелись лишь два города, имеющие право так называться.

Когда-то эти выжженные солнцем края были заселены. В дороге они видели целые галереи наскальных рисунков неведомых эпох — колесницы, боевые слоны, деревья, люди с многочисленными стадами. Пару раз встречались какие-то совсем уже сточенные временем руины, некрополи с надмогильными сооружениями, украшенными замысловатым орнаментом, храмы, вырубленные в известняке неизвестными зодчими тысячи лет тому назад.

Дальше пошли мелкие соленые озера и такие же соленые источники, перемежаемые невысокими горушками, где из камня выступали окаменевшие морские ежи, раковины и кораллы.

Края эти были вроде как ничьи, но люди тут жили. Платили дань четвероюродному брату Ильгиз, трехбунчужному хану Таппаку, так что они пока шли вроде как по союзным землям.

Но не далее как три дня назад именно на этих землях на них и напали в первый раз.

Тогда они мирно катились по такыру, выжимая из «пожилых» уже машин пятьдесят камэ, впереди бээрдэмки, за ними, как водится, грузовики с кунгами, замыкающими бэтээры.

Нормальный марш — ни людей, ни даже тарпанов с шакалами…

А потом вдруг из далеких развалин глинобитной крепостенки, какие попадались им чуть не десять раз на дню, прилетел самый настоящий фаербол и долбанул головную БРДМ.

Мгновенно колонна остановилась, началась беспорядочная стрельба в сторону противника, пока Анохин с матюками не приказал прекратить огонь и даже высунулся из машины с копьем, на котором болтался белый бунчук — принятый тут знак мирных намерений. И тут же командирская КШМ получила второй фаербол в борт — Георгий еле успел захлопнуть люк.

Тут уж явно стало не до переговоров.

Анохин потом сам признал на совещании командиров, что сделал ошибку: вместо того, чтобы приказать дать всем задний ход да и обогнуть гнездо невежливых колдунов как-нибудь стороной, он решил разобраться, кто тут такой прыткий.

(Хотя если подумать, тут ведь закон такой — бежишь, значит, трус, значит, недостоин топтать эту землю.)

Поэтому, отведя колонну на безопасное расстояние и посовещавшись по радио (вперемешку с руганью), выработали решение примерно наказать наглецов.

Для атаки было выделено семь бронеединиц, вместе с той злосчастной бээрдэмкой, которая почти не пострадала (только лопнула гидрорессора, и в десантное отделение вылилось с полведра горячего масла, никого к счастью не задев).

План был прост. Прикрываемые всеми наличными шаманами и чародеями пять машин подходят к стенам крепостцы, пулеметным огнем сбривая всех, кто высунется из-за стен. А уж как подойдут вплотную, сводное отделение гранатометчиков (все имеющиеся в рейдгруппе стрелки из РПГ) просто забросает снарядами сидящих внутри навесным огнем.

Затем с тылу атакуют две оставшиеся и высаживают десант — полтора десятка автоматчиков войдут в ворота и зачистят всех, кого поймают по принципу: «Сперва стреляй, а потом спрашивай». Ага, разбежались…

Вначале противник повел себя не так, как ожидалось. Не стал лупасить напропалую красивыми, но, в сущности, не страшными бронемашинам фаерболами по атакующим, не подставился под пулеметы экипажей и ответные заклятия шаманов.

Просто в нескольких сотнях метров от безымянного форта из почти рухнувшей башни в крайнюю справа БМД-80 вдруг ударила невиданная раньше бледно-сиреневая молния.

Именно здесь и сидел по иронии судьбы Глеб Бобров.

Машина, словно при подрыве на мине, с оглушительным грохотом подпрыгнула, а потом стала разваливаться. Длилось это лишь несколько секунд, но запомнил он все хорошо.

Сначала через голову Глеба пролетели два огромных ящика с ЗИП (каждый из них с большим трудом могли поднять два солдата). Затем полетели в противоположные стороны кормовой и носовой броневой листы. (После боя выяснилось, что железяки улетели на полсотни шагов.) Останки БМД еще немного прокатились вперед и остановились.

Стало очень тихо…

А потом тишина взорвалась отчаянной стрельбой, грохотом пулеметов и пушек, взрывами гранат.

Колонна лихо расстреливала крепость из пушек, пулеметов, АГС. Даже, видать со страху, пустили один из еще остававшихся ПТУРов.

(Впоследствии Анохин лишь скрежетал зубами, подсчитывая расход боеприпасов.)

Впрочем, команде во главе с Бобровым было не до этого. Говоря прямо, они все, включая шамана Румтара и его самого, старшего лейтенанта Советской армии, испуганными зайцами порскнули прочь от машины.

При этом хуже всего пришлось шаману. Когда после взрыва он пытался покинуть машину, его голова застряла в люке, удерживаемая очень тугим разъемом шнура радиостанции. Он так верещал, что старлей уже решил, что чародея вот-вот хватит кондратий и, чтобы помочь, вынужден был отвесить ему хорошего пинка по торчащему из люка заду.

Когда Глеб немного пришел в себя, то первым делом пересчитал и оглядел людей. Все вроде были целы, но не хватало одного десантника — тот как раз сидел в боевом отделении, в кресле, приваренном к моторной перегородке. И пока остальные члены ударной группы в пыли и дыму носились туда-сюда, Бобров заглянул в башню. И выяснил, что перегородка вместе с креслом и, видимо, солдатиком улетела вперед, влипнув в автомат заряжания.

Однако солдатика в этой мешанине железа не оказалось.

Нашли беднягу аж в километре от крепости, где он, сидя на корточках, плакал, одновременно очень жидко справляя большую нужду.

Тем временем заходящая с тыла бронегруппа беспрепятственно ворвалась в крепость, но не нашла там ничего, кроме свежего кострища, обглоданных костей и уходящей куда-то в глубину шахты в подвале главной башни. Той самой, с которой стреляли странной молнией.

Ни трупов, ни пятен крови…

Кстати, убедились еще и в том, что дувал остался почти целым. Конструкция из обычной глины, замешенной на воде, оказалась исключительно прочной. Ни тридцатимиллиметровые снаряды 2А42, ни даже гранатометы не пробили ее насквозь.

Колонна поневоле остановилась, поскольку с такой магией сталкиваться еще не приходилось.

После осмотра БМД (вернее того, что от нее осталось) испуг перешел в изумление.

Старший лейтенант не мог понять, как они уцелели.

Начиная от башни, сзади у машины все было разворочено. Борта раздуты, днище прогнулось, крыша-бак, между прочим, очень прочная и толстая стальная конструкция, сорвана и изогнута, как будто с нею позабавился великан. Кормовой бронелист улетел метров на пятьдесят, хотя три десятка болтов его крепления остались на месте. С кусками брони.

Все броневые крышки, люки и лючки были сорваны. В моторно-трансмиссионном отделении масляные и топливные баки стали похожи на смятую пачку из-под сигарет, толстая труба воздуховода превратилась в плоскую ленту.

Как не вспыхнуло горючее — непонятно… Чем долбанули по машине, так и осталось неизвестным.

Колдуны и шаманы, все приданные рейдгруппе пятнадцать человек, мало того, что толком не смогли определить магию, так еще и заявляли, что заклятия такой силы, чтобы разбить стальную коробку, остались лишь в легендах. Так что или по ним выстрелили из какого-то древнего оружия (как в недобрые времена похода против почившей Конгрегации), или же просто взорвались пары спирта, просочившегося в моторно-трансмиссионное отделение, где не было вентиляции. Хватило бы и стакана спирта, как сказал зампотех. Но спирт был смешан с маслом и прочей дрянью и просто так просочиться через хорошо подогнутые сальники не мог.

Одно хорошо. Чародеи, поколдовав над останками железного зверя, пришли к выводу, что ближе, чем на ста метрах таинственная магия не опасна.

Но что-то подсказывало старшему лейтенанту, что на этом дело не кончится.

Ладно, как бы то ни было, им осталось меньше двух переходов до города Винрамза, где их должны были ждать друзья и союзники. Только вот в этом было все больше сомнений. Как бы не пришлось возвращаться несолоно хлебавши.

Что и говорить, мало кто любит их в бывшем Сарнагарасахале.

Оно и неудивительно: уж больно тяжкие времена наступили после краха империи и ухода землян. Войны с кочевниками, которых в этих краях видели прежде лишь в качестве рабов, войны между соседними городами и землями — не менее кровавые, смуты, бунты поклонников Шеонакаллу.

А кто виноват? Само собой, Небеса и Судьба!

Однако до них не добраться, а до землян вполне можно, тем паче за ними не стоит уже мощь иного мира.

Тем не менее чужинцев позвали на помощь. Видимо, совсем плохо стало…

Но ждать можно было всего. И вполне объяснимо, что Анохин не стал посылать в город, как предполагалось сразу, гонцов с предупреждением о подходе группы.

С одной стороны, им не приготовят приветственного пира, но с другой, точно также не приготовят ловушку.

Окрестности Октябрьска/Тхан-Такх

Ночь…

Глинобитные стены Тхан-Такх поглотил мрак. Взошедшая луна отражалась в отполированных ветром скалах, которые тянулись, словно темно-серые спины древних ящеров, по плоскогорью. Ветер шевелил густые заросли горного можжевельника и жестколистого кустарника на горных склонах, шерсть у овечьих отар и старый пепел костров.

Дремлют пастухи чуткой дремотой степняка, спят после тяжелого дня земледельцы в глинобитных домишках, почивают горожане в объятиях жен и подруг — земляне и аборигены.

Лишь дозорные на башнях и раскатах куртин, вглядываясь в ночное небо и покрытую серыми тенями землю, изо всех сил сопротивляются сну.

Но не только они бодрствуют.

У отрогов хребта Хао километрах в тридцати от города, по счету пришельцев, тихо переступая копытами, трусили три степные лошадки — мелкие, мохнатые и неказистые.

Быстро и бесшумно всадники направляли их сквозь заросли тамариска.

Двое были одеты как обычные полукочевые, полуоседлые жители Южного Предела — отороченные сурком малахаи и суконные полукафтаны. У седел — луки, на поясе — кривые сабли, а в рукавах — отточенные кинжалы. Таких людей называли сурданы, дав им имя жутких хищных тварей, водившихся далеко в горах и по легендам происходивших от тех чудищ из преисподней, что пожирали души злодеев и грешников после смерти…

Оба наемных убийцы чутко вслушивались в ночные звуки и внимательно следили за окрестностями. Но кроме жужжания и стрекота насекомых, больше ничто не нарушало тишину, лишь однажды ее разорвал далекий крик шакала, да как-то дорогу пересек, шмыгнув, некий зверек.

Между головорезами на таком же коньке ехала закутанная в черные тряпки колдунья. Седые космы обрамляли ее лицо с запавшими незрячими глазами, отмеченное печатью злого безумия. Она, как мать дитя, прижимала к себе сверток, напоминавший ребенка. Старший разбойник время от времени кидал на него тревожный взор…

— Мы прибыли, воин! — резко прокаркала старуха. Без лишних вопросов старший сурдан, сжимая кинжал, спрыгнул с седла.

Его спутник осторожно, с тщательно скрываемым страхом снял с коня колдунью.

Они преодолели кусты и, как волки на охоте, двинулись тихо и быстро, поднимаясь по пыльной тропе к гребню холма. Под ними лежала ничем не примечательная долина.

Если не считать каких-то старых развалин шагах в двухстах…

Главарь остановился. Светила луна, но время от времени ее свет туманили набегавшие облака.

— Это то, что тебе нужно, старая? — хриплым шепотом осведомился он.

И в его голосе сквозь злую презрительную браваду можно было почуять тень все того же страха.

— Да, отважный воин, — каркнула в ответ дряхлая шаманка, уловившая, похоже, настроение спутников.

Они торопливо поспешили к руинам, старуху вели под руки.

— О, не так быстро, соколики! Мои старые ноги! Не спешите так, а то я умру… — жалобно стенала ведьма.

Молодой разбойник запнулся, глаза его испуганно блеснули. Главарь тоже остановился.

— Тебе щедро платят, матушка Ру, — заговорил он и резко взмахнул рукой. — Скоро мы будем на месте. Сделаешь, что следует, и вернемся! Быстрее придем — быстрее уйдем! И не плачь, ты еще нас переживешь. А вернемся — отдохнешь как следует. Будет у тебя и нежнейший ягненок, и лучшее вино, и останется еще золота на молодого и сильного любовника…

Послышался сдавленный смешок.

Колдунья выругалась на незнакомом им языке.

— Ладно уж, сынки, вперед! — решила она. Компания продолжила путь под оханье и вздохи старой карги.

Наконец, они остановились у подножия пологого холма. Перед ними на вершине был вход с портиком с рухнувшими колоннами — то ли древняя усыпальница, то ли не менее древний храм забытого бога…

Так уж получилось, что земляне эти руины хотя и знали, но не придали им особого значения.

Местные жители традиционно держались от подобных мест подальше и сказать ничего не могли, разве что «место это нехорошее».

А мотопатрули пришельцев еще в дни приснопамятного «Порога» пару раз прокатились поблизости, нанесли на карту примерное местоположение. И забыли.

Может, в других обстоятельствах сюда наведались бы археологи, но сперва их просто не было, а потом стало вообще не до того…

А между тем были в этом мире люди, для которых неизвестные руины значили весьма и весьма много!

Все трое поползли наверх. Достигнув вершины, замерли и осмотрелись.

— Можем идти… — вдруг угрюмо бросила старуха.

Спустились по выщербленным ступеням и двинулись в темноту.

Они не зажигали факелов и лампад, но свет у них был — в руке старухи сиял короткий жезл, навершием испускавший тусклое мертвенное сияние.

Шли по мрачным коридорам, под низкими арками из неровных булыжников. Помещения были уныло одинаковы — круглые комнаты с нишами в стенах — ни тебе обломков, ни утвари, ни каменной резьбы.

Но вот они оказались в овальном зале с теми же нишами, разве что у каждой по обеим сторонам стояли грубо отесанные граненые колонны, покрытые непонятными знаками — уже почти стершимися.

Старуха деловито размотала сверток.

Там оказался грубый каменный кувшин, запечатанный восковым наплывом.

Шаманка открыла его — в воздухе распространился тяжелый кровяной дух.

Вскоре ведьма уже чертила небольшой кистью на столбах магические знаки, бормоча что-то себе под нос.

Главарь завороженно наблюдал за ее проворными движениями. Он поражался точности, с которой эта нелепая старуха выводила свои знаки, взывая к силам зла.

От непонятных слов повеяло таким холодом и злостью, что у него, старого головореза, который уже не помнил счета убитым, кровь стыла в жилах. И поневоле припомнились все рассказы о могуществе таких, как эта ведьма и ее Хозяин.

Дожидаясь, пока бабка завершит колдовской ритуал, он размышлял о том, что стояло за всем происходящим. Ему и его парням часто приходилось выполнять работу определенного рода — резать, убивать, жечь живьем или травить ядом людишек, ненужных кому-то из сильных мира сего. Но чтобы участвовать в черном колдовстве? Известное дело — есть очистительные обряды светлых богов, которые помогут спастись от посмертного возмездия за зло. Однако участвующий в служении духам старых богов и владык нижних миров лишает себя защиты светлых, отдавая себя сам во власть Мрака!

А еще очень скверно было то, что он, главарь одной из самых опасных банд, не знал того человека, который нанял его сопроводить колдунью в известное ей место. Заказ пришел обычным путем, через посредника, и назначенная цена (и впрямь царская!) помутила его разум. И он принял заказ, не страшась дела, которое следовало выполнить. И хуже всего — не удастся проследить, откуда пришел заказ. Ибо как он знал, карой за такое является неминуемая смерть.

А что, если…

Главарь убийц представил, как подойдет сзади к коленопреклоненной старухе, рывком потянет за седые пряди и одним движением перережет ей глотку.

Но вот шаманка завершила свой магический ритуал и с трудом встала.

— Ну что, делу конец? — справился бандит.

— Ты прав, сынок, делу конец! — расхохоталась ведьма и вдруг с непостижимой для старухи быстротой подскочила к нему.

При свете лежащего на полу жезла блеснула сталь волнистого короткого клинка — и адская боль волной прокатилась от подвздошья по всему телу атамана. Окружающий мир завертелся, куда-то уходя, втягиваясь в воронку огненного водоворота, и все исчезло…

Второй разбойник, взвизгнув в ужасе, выхватил из ножен саблю.

Но бабка с яростным криком вытянула в его сторону костлявую узловатую длань с клинком.

Палец ее надавил на украшавшую эфес голову оскаленного грифона, что-то щелкнуло, и скрытая в рукояти пружина булатной стали, распрямившись, отправила лезвие шривиджайской стали в короткий смертоносный полет.

Разбойник выронил саблю, замахал руками, хватаясь за грудь, и осел на каменные плиты, хрипя и хватая воздух.

— Умирай! — торжествующе захохотала ведьма. — Корчись и умирай, ничтожный червь! Хархаран, руфф, реккошш!! Сайх-шшур-нергор! Шурр-Ятт!!!

Спустя несколько минут старуха вышла из каменного провала ворот, подозвала коней, и те, полудикие «кочевники», дорого ценящиеся за то, что повинуются лишь хозяевам, покорно подбежали к колдунье.

Не по-старчески ловко вскочив в седло лошадки атамана и взяв на чембур конька второго сурдана, поехала прочь, в сторону предгорий.

За ней поодаль, как собачка, трусила третья лошадь.

А в глубине холма, рядом с еще теплыми трупами наливались зеленоватым потусторонним светом начертанные, как и предписывали древние темные поверья, кровью девственницы не моложе пятнадцатой весны, знаки, сулящие спящему неподалеку городу горе и беду…

На эти развалины, вероятно, никто не обратил бы внимания еще с добрый десяток, а то и больше лет. Пока в молодой республике, наконец, дошли бы руки и до такой бесполезной в бурные времена становления государственности науки, как археология. До руин ли, таинственных древних письмен и прочего в ситуации, когда нужно накормить, одеть, обуть кучу народа, обеспечить жильем, отстоять рубежи отечества от вероятного противника, наладить производство и сельское хозяйство?..

Однако не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя какое уж тут «счастье», когда речь о трупе идет?

Тело мужчины лет сорока с ножевым ранением в груди нашли караульные, обходившие дозором окрестности столицы. По всей видимости убили его в этих самых развалинах. Потому как на выщербленных ступенях входа были видны кровавые пятна. Такие же обнаружились и внутри здания.

Идя по кровавому следу, дозорные обнаружили и второе тело, принадлежавшее также мужчине, но значительно моложе первого.

Вызванный «эксперт» из местных определил, что оба, судя по всему, разбойники, не поделившие добычу. Правда, одеты они были скорее по-городскому, что заставило его предположить, будто они принадлежат к породе наемных убийц — сурданов. Но что наемным убийцам делать во владениях Тхан-Такх?

Однако куда хуже оказалось другое — оба они получили раны, от которых умирают почти сразу. Тем не менее один как-то прошел (не прополз, а именно прошел — внизу были найдены две цепочки кровавых следов) почти до самого выхода, а второй вообще выбрался наружу!

Начкар, которому доложили ситуацию, тут же объявил «синюю тревогу», то есть наличие магической угрозы. Через час вокруг трупов топталась половина городских чародеев, тех, что не поехали с Анохиным.

Алтен сразу же безапелляционно заявила, что это очередное покушение на Сантора. И вообще, когда это все прекратится?!

— Когда-таки ухлопают! — скривил губы в невеселой усмешке Макеев.

— Как ты можешь с этим шутить? — набросилась на него магичка, стуча кулачками в широкую грудь майора.

— Думаешь, мне на тот свет сильно хочется? — приобнял подругу Александр.

За последние пару месяцев они сильно сблизились. Градоначальник даже начал подумывать над тем, что надо бы узаконить их отношения. Чтоб избежать нехороших разговоров. Ему-то, собственно, наплевать, а вот девушке…

— Меня больше интересует вопрос, кто их ухлопал? — протянул Серегин, чеша затылок. — Надо было бы раньше наведаться в этот археологический заповедник да хорошенечко порассмотреть, что там да как.

Кроме Артема любопытствующих набралось немало. Естественно, напросилась Дарика. Как же можно супруга без присмотра оставить? Понятное дело, Макеев с Алтен (тоже парочка). Аор Мак Арс тоже заинтересовался руинами.

Под конец напросился и Лыков, как раз нагрянувший в столицу…

Семена долго уговаривали не подвергать свою жизнь напрасному риску. Если с ними что случится, то должен же кто-то обеспечить преемственность руководства? На что Лыков резонно отвечал, что ежели уж он сарнагарского Лабиринта не устрашился, то как его могут напугать какие-то безобидные древние развалины? Резонно, согласились с ним друзья и дальше спорить не стали.

Но приличную охрану, состоявшую как из обычных бойцов, так и из магов школы Аора, с собой взяли, внутрь зайти не позволив, а поручив охрану ближних подступов.

— И как я раньше на все это внимания не обратил? — удивлялся Мак Арс, вступая под своды загадочного сооружения.

— А чего здесь любопытного? — поинтересовался замполит. — Руины и руины. Ни тебе фресок, ни даже надписей.

Аор снисходительно посмотрел на танкхена.

Вот ведь как выходит. Наградили боги смазливой внешностью да сообразительностью какой-никакой, а зрения, чтоб видеть невидимое, не дали. Впрочем, царевичу Сем Ену оно и не надобно. Первых двух даров с лихвой хватит. Вон как высоко взлетел. С младшего до верховного жреца. Женился опять же удачно.

— Ты тоже ничего не ощущаешь? — обратился маг к своему заместителю.

Артем пожал плечами.

— Вроде что-то такое носится в воздухе… — молвил неуверенно. — Но что именно, пока не пойму.

— А ты что скажешь? — Это уже было адресовано к Алтен.

— Если это то, о чем я думаю… Девушка недоговорила и покачала головой.

— Оно самое, — подтвердил кудесник.

— Что вы тут темните?! — возмутился не терпящий недомолвок Лыков. — И без вас света мало!

— Да, — согласился с другом майор, — нельзя ли просветить, так сказать, профанов?

— Кое-что уточнить надо, — развел руками Аор. — Что толку вас пугать раньше времени? Давайте пройдем дальше. Но осторожно. Девочка, ты страхуй Сантора, а ты, брат по Силе, позаботься о жене и танкхене…

Сооружение представляло собой бесконечную вереницу круглых залов, соединенных мрачными коридорами с арочными сводами, сложенными из грубо отесанных камней.

Как верно заметил замполит, все вокруг было серо и однообразно. Ни малейшего намека на росписи, некогда, возможно, покрывавшие стены, ни единой надписи. Почти полное разочарование для археологов. Впрочем, тем, бывает, и малюсенького черепка хватает, чтобы впасть в восхищенный экстаз. А здесь целый архитектурный памятник, причем достаточно неплохо сохранившийся.

Но для обычного туриста, каковыми и были большинство из шествовавших по пыльным коридорам, ничего любопытного.

Вездесущему Лыкову удалось в нише одного из залов обнаружить остатки мраморного постамента, свидетельствовавшего о том, что в свое время эти пустующие глазницы в стенах содержали какие-то изваяния. С торжеством Шлимана, откопавшего Трою, он ринулся вперед, на поиски новых артефактов. Артем еле поспевал за ним.

Он кожей ощущал, как некая аномалия, учуянная им в воздухе на входе в храм, все больше сгущается вокруг них. Что-то стала испытывать и Дарика, магические способности которой были довольно слабенькие, хотя их вполне хватало для того, чтобы быть искусной знахаркой-целительницей. Девушка схватилась за руку мужа, и тот почувствовал, что ее ладонь влажна.

Еще более напряженной выглядела Алтен. Магичка встревожено вертела головой по сторонам, как будто пыталась увидеть что-то скрывающееся за булыжниками стен. Она тоже взяла Макеева под руку, сдерживая порывистый шаг Александра.

Один Аор не подавал никаких признаков волнения, больше всего напоминая ученого, внимательно исследующего находку. Только люди, близко его знающие, могли понять, что глава магической школы Октябрьска находится в крайней степени озабоченности.

Наконец, они оказались в овальном зале с теми же нишами. Здесь их было шесть, тогда как в предыдущих, круглых, всего по четыре. Причем у каждого углубления по обеим сторонам стояли грубо отесанные граненые колонны, покрытые непонятными знаками — уже почти стершимися.

— Ну вот, хоть что-то стоящее! — восторженно возопил Семен, соколом перелетев через зал и очутившись у одного из столбов.

— Смотри, в кровь не вляпайся, — предупредил Макеев, показывая в центр помещения, где на полу возле какого-то то ли колодца, то ли просто кольца, сложенного из камней, находилось большое темное пятно.

Значит, именно здесь произошла кровавая драма.

Только эта лужа да идущий от нее след, оставленный бедолагой, которому удалось выбраться наружу («Вот же двужильный, — подумал майор, — этакое расстояние прополз») свидетельствовали о преступлении. Дозорные еще накануне вынесли второй труп и отправили вместе с первым на исследование Гене Тупикову.

— Странно, — нахмурился Александр, склонившись над пятном.

Убийства произошли пару дней назад, и крови полагалось бы свернуться. Но она была все еще свежей и пахла кислой медью. Майор внезапно ощутил приступ тошноты и присел на край колодца, увидев, что отверстие сверху прикрыто тяжелой металлической крышкой, на которой виднелись такие же, как и на столбах, замысловатые письмена.

Итак, похоже, за них все-таки взялись…

Все случившееся за последний месяц выстроилось в зловещую цепочку.

Уход лучших сил из города (дьявол и все местные дьяволята, неужели все это подстроено, и Анохин идет прямиком в ловушку?!), покушение, в котором оказался замешан один из ведущих офицеров сил самообороны, и теперь вот эта жуткая магия из самых высших и самых темных сфер!

И кто может преследовать их, в общем-то тихо сидевших эти годы, никого не трогавших, кроме шальных разбойников да нетварей, не пытавшихся завоевать мир или свергать старых богов? Старых богов? Так, это не культ ли Шеонакаллу, мстящий за поражение? Но как говорили дружно и маги и шаманы, «культисты» после разрушения Лабиринта и храмов утратили силу и ни на что, кроме мелких гадостей, не способны.

Тем более против них работали не только по магической линии.

А ведь, в сущности, отлично придумано было!

Основная масса действующих солдат и офицеров вне города, включая и первого зама Макеева — Анохина.

Допустим, покушение бы удалось, и Шмаков выскочил бы, как черт из табакерки, и на правах первого из узнавших о гибели сардара принял бы командование — по уставу.

Правда, в Октябрьске еще есть офицеры, тот же Бровченко. Но Бровченко технарь и в управление не лезет, он больше с железками любит возиться, а если кто возмутится, то его можно запросто обвинить, что именно он убрал командира, чтобы занять его место. Это не очень похоже на правду, но у Шмакова был отличный аргумент — его взвод быстрого реагирования, почти восемь десятков стволов, что при на две трети ушедшем гарнизоне сила весьма мощная. Оставались еще маги, но кто знает, что у заговорщиков было припасено на этот случай? А ведь вполне могло получиться! Интересно, кому должен был сдать город Шмаков и кто за всем этим стоит?

Краем глаза Макеев увидел какое-то движение, а через секунду обнаружил, что рядом примостился Аор.

— Итак?.. — повернул к нему голову Макеев. — Как ты объяснишь все это?

— А надо ли? — усомнился маг. — Как говорится у вас: меньше знаешь — лучше спишь… Есть такие тайны, что похоронены, и лучше их не вытаскивать из могилы. Иначе они запросто уложат тебя в нее.

— Твою мать! — вскричал Лыков, поднося к носу испачканную в чем-то красном ладонь. — Тут кто-то пытался художественными искусствами, мать их, заниматься, причем недавно!

— Осторожно! — предупредила, подбегая к нему, Алтен.

Достав из сумки флягу, девушка смочила водой платок и принялась оттирать руку любопытного замполита, будто заботливая мать, хлопочущая над нашкодившим малышом. Лыкову стало стыдно, и он попытался отобрать у магички платок.

— Давай, я сам…

— Нет уж! — категорично отрезала чародейка. — Сам не справишься, танкхен. Тут особые движения нужны и специальные заклинания, чтоб заговоренная кровь не проникла в твой организм. Иначе Ильгиз нам за тебя головы поснимает.

— Она такая, — сконфузился Семен, вспоминая жену, какой она бывала в гневе, и тут же спохватился: — Кровь?! Но неужели это так опасно?

— Да, очень, — сурово подтвердила Алтен. — Слуги Подземного Хана вообще шутить не любят…

— Какого, какого хана? — переспросил Лыков. — Под… Свободной рукой магичка прихлопнула его рот:

— Какого слышал. И не повторяй в этом дурном месте его имя. Не надо беду кликать.

— И без него уже накликали… — тяжело вздохнул Мак Арс. — Вы думаете, все это просто так?

Он обвел рукой помещение.

— Ты хотел знать, Сантор, где мы и что здесь произошло? — Майор кивнул. — Так знай, что мы в древнем святилище прадавнего божества, имя которого, как верно сказала девочка, лучше здесь не называть. Думаю, на этот раз ты им сильно насолил, раз они решили потревожить… этот колодец. А может, одно с другим не связано, и ты, как и вы… мы все, — поправился он, — безразличны тем, кто это сделал. Но могу сказать одно — некто очень умелый и столь же храбрый и безумный провел здесь ритуал вызова духа этого самого божества. Провел очень умело, не забыв обновить надписи кровью и принеся двойную жертву, как и полагается в таких случаях. Я даже прикидываю, что глупым разбойникам так и не сказали, какая роль им уготована в этом походе…

— А при чем здесь колодец? — справился Лыков.

— Думаю, даже она знает, — кивнул Аор на застывшую в благоговейном ужасе перед каменным кольцом Дарику.

— Ты и впрямь знаешь, что это? — обнял за плечи целительницу муж.

— Я думаю, — громким шепотом ответила та, — это один из темных колодцев, ведущих в царство Неназываемого. Они разбросаны по всему Аргуэрлайлу. Никогда не думала, что он столь близко. Ай! — вдруг охнула она. — Не из-за опасного ль соседства прекратилась жизнь в Тхан-Такх? Кто-то запечатал колодец, и люди ушли из данного места.

— Не исключено, — согласился маг. — Ты правильно подметила, что колодец запечатан. Эта тяжелая металлическая крышка должна была стать надежной преградой для того, кто захочет войти в этот мир с той стороны. Если я не ошибаюсь, она изготовлена из золота.

— Ничего себе медальончик! — присвистнул замполит, с уважением глянув на металлический круг.

Не поверив, он подошел поближе, извлек из кармана перочинный нож и стал соскребать с поверхности металла древнюю патину.

— Гляди-ка, — по-детски восхитился, когда из-под ножа выскочила желтая стружка, — блестит! Это же сколько всего купить можно!

— Оставь, танкхен! — прикрикнул на него Аор. — Никому еще проклятое золото удачи не приносило! К тому же она и без тебя уже достаточно непрочная.

— «Когда истончится эта преграда, Небо и Земля поменяются местами», — торжественно продекламировала Алтеи.

— Что ты сказала? — вздрогнул Макеев, у которого от голоса подруги по телу побежали холодные мурашки.

— Это не я. Так написано на крышке…

Окрестности города Винрамз

Сверху, с высоты птичьего полета это выглядело бы, наверное, так — стиснутые неправильным многоугольником обманчиво невысокой глинобитной стены и окаймляющим ее валом и рвом тесные городские кварталы, напоминающие высохшие пчелиные соты (кое-где подпорченные огнем и погрызенные мышками). У одной из городских башен — небольшая груда чего-то вроде рисовых зернышек, вокруг которых вьются мушки, а чуть поодаль от глиняных сот — копошение странных зеленых жуков и жужелиц, что, ползая туда-сюда, роют канавку вокруг своего пристанища или нарезают круги по равнине, иногда пуская крошечные искры из хоботков.

Но на Аргуэрлайле давно уже разумные существа не поднимались в небеса так высоко, а с земли все выглядело несколько иначе.

Бронемашина, медленно покачиваясь, ползла по бывшему винограднику, наматывая на гусеницы поваленную лозу. Плети трещали и скрипели под натиском тяжелого металла, тянулись следом, оплетали траки и колеса, тормозя стального исполина…

Непийвода тяжело вздохнул, вылез из-за рычагов и скомандовал наводчику:

— Коля! Вылезай!

— Застряли?

— Быстрее солдат, быстрее, — прикрикнул прапорщик.

— А куда торопиться-то? — лениво пробурчал стрелок.

— На тот свет! — озлился прапор. — Мы вот тут торчим, как мишень, а ты…

Ф-шшшш-хак!

Из густого сада мертвого селения прилетел фаербол и разбился о металл борта в каком-то полуметре от открытого люка.

Сидящие на броне, матерясь, посыпались на землю.

— Всем залечь! — надрывался прапорщичий бас— Не стрелять в белый свет! Антонов, какого… пулемет бросил?! Живо лезь обратно, тащи пулемет вниз и лупи, как он второй раз засадит по нам! Коля, закрой люки!

Ф-шшш-хак!

Горячий сгусток прошел над самой машиной, рванув вверх. Видать, отраженный каким-то амулетом из имевшихся в БМП.

Наводчик-оператор Скляр повернул башню и полоснул из пушки короткой очередью.

— Куда стреляешь?! — завопил прапорщик. — Ослеп? — И, перекрикивая работающий на холостых оборотах двигатель, приказал: — Солдат, видишь четыре чинары? Справа вон…

— Те, что у арыка?

— Да! Вот туда и пальни, там душманье и засело… Бум-бум-бум!!!

Заработала тридцатимиллиметровка, и полдюжины снарядов отправились искать жертв. Вспышка, дым…

И истошный, по-заячьи тонкий выкрик. Даже и не поверишь, что это голос человека.

Что-то напоминающее огненного червяка выбралось из кустов в двухстах метрах от них на дорогу, еще хранящую отпечатки копыт, и замерло, исходя черным жирным дымом.

«Кувшинщика» уделали!

Тем не менее враги не желали отступать.

Еще дважды, хотя и впустую, прилетали фаерболы, а по броне начали щелкать арбалетные болты. Подняв один из них, Алексеич зло выматерился — на зазубринах острия литого бронзового стержня с привязанным длинным шнурком-стабилизатором висели черные волокна сгнившего мяса.

Да, веселенькая жизнь, что и говорить.

И не сунешься ведь в эту чертову «зеленку», в эти сады пригородных селений, потому как выскочит вот такой вот деятель, вроде догорающего там, у деревьев, запустит кувшином, в котором взболтанная смесь масла с самогоном, и сожжет машину на хрен!

Прапорщик сплюнул. Они уже расстреляли четыре магазина и потратили энное число снарядов. Надо или вызывать подмогу, или возвращаться в лагерь. Черт, вот он, прапорщик, ротный старшина, а понимает. А вот товарищи офицеры его и слушать не стали, что нет смысла посылать одиночные машины гонять москитные группы, ведущие беспокоящую стрельбу по лагерю. Нужно было перенести бивуак к востоку от Винрамза, в степь, а еще лучше сразу, как только стало ясно, что они приперлись даром, поворачивать оглобли, в смысле — рычаги.

— Ладно, всем заползать в машину! Быстро! — приказал Алексеич, и БТР осторожно двинулся задним ходом.

Со стороны стоянки рейдовой группы уже мчалась навстречу им БМП, облепленная пехотой. На полпути они встретились.

— Что тут случилось? — поинтересовался Глеб Бобров. — Все целы?

— Да все то же, — махнул прапорщик рукой. — Обычная их тактика. Пара колдунишек, три-четыре духа с кувшинами горючки да дюжины две стрелков. Постреляли по нам вот из-за тех деревьев и развалин. Мы им ответили, как минимум одного завалили. Теперь уползли, гаденыши, а может, поубивало. Я во всяком случае своих ребят в те джунгли не поведу проверять, я ж не Сойго.

Глеб кивнул. Судьба Сойго Нела, десятника из местных, который с шестью своими ребятами сунулся в «зеленку» на разведку, понадеявшись на мечи да на свое знание местных правил войны, была для всех наглядным уроком, хотя их изрезанные и изуродованные трупы уже второй день как закопали.

— Ладно, слушай мою команду. Дистанция десять метров, скорость двадцать, возвращаемся…

Лагерь рейдовой группы разместился на пологом холме в километре с небольшим от стен и валов Винрамза так, что далеко вокруг можно было разглядеть убогие кишлаки в зарослях ореховых деревьев и тутовника. Тут ведь народ обычно зерно, выращенное на полях, отдавал чужакам, одну пятую — сборщику податей, одну пятую — хозяину поместья, одну пятую — за воду, а еще и посеять надо, и на одежду отложить, так что поневоле люд здешний все больше орехами питался.

Точно также и от тутовника они получали разве что ягоды, из которых тут варили сироп да бражку — единственную усладу жизни, а сами ходили в обносках из домотканого хабэ, крашенного вываренной корой. Убогость и нищета вокруг.

И похоже, так они и будут жить дальше. Революцию тут устроить не вышло.

Народа не видно, разбежался подальше, унеся жалкий скарб и уведя скот.

Скрылись.

Может, в городе, под защитой новых хозяев, может, в соседних невысоких горах. Дымы от пожарищ в зарослях густого кустарника стелились по горным вершинам и столбами поднимались в небо. Мелкие шайки из тех, кому не повезло войти в число победителей, шляются тут, несмотря на близость землян, шарят по пустым жилищам, что-то сжигают, что-то разоряют…

После того как земляне покинули поселение, крыши домов и сараев во дворах дымились и горели.

И чему там гореть? Одна глина и камни. Глиняный пол, глиняные стены, глиняные ступени. Горят только циновки на полу, да плетенные из виноградной лозы и веток кровли.

В общем, все при деле. Бандиты, город захватившие, обороняются от землян, земляне рыщут вокруг незнамо зачем.

Время текло медленно и монотонно. Мир вокруг словно замер. На ясном голубом небе ни облачка. Солнечные лучи опаляли камни, колючки, одежду и, конечно, людские тела. Марево раскаленного воздуха обволакивало укрытия, и не было никакого желания вылезать наружу. Брезентовые чехлы-накидки, натянутые над блокпостом, оберегали от прямых солнечных лучей, но не спасали от духоты и зноя.

Но вылезать надо, встречать машины.

Въехав внутрь военного лагеря, они отогнали броню к отведенной им стоянке. Солдаты в сопровождении прапорщика отправились к импровизированной столовой, где в огромных котлах уже кипел обед, а Глеб остался бродить в одиночестве.

Возле вала по арыку протекал поток мутной глинистой воды вперемешку с мусором. Вода — это жизнь. А плохая вода — плохая жизнь.

Отплевываясь от пыли и мошкары, он присел на глиняный край арыка. Разглядывая этот грязный поток, старлей содрогнулся при мысли о том количестве гепатита, тифа, дизентерии и холеры, которое протекает сейчас внизу. Ведь вся эта дрянь только и мечтает, что проникнуть в его организм. А сколько этой заразы витает вокруг в воздухе! Брр! Однако же пришельцы как-то постепенно привыкли к местным условиям.

Пьют воду из арыков, едят из грязных котелков сваренное из черт-те чего хлебово, по нескольку недель не моются в патрулях…

И вот что странно: никто, почитай, ни разу ничем не заболел! Страдают, бывало, от поноса или желудочных колик, но как-то живут.

Глеб вытащил из кармана твердокаменный сухарь, фыркнул на воображаемых микробов: «Кыш, проклятые!»

И подумал, что за стенами Винрамза уж точно пьют другую воду — чистую, вкусную, холодную…

Так что даже решись они затеять осаду, то лишить горожан воды они не смогут.

Это в Эуденоскаррианде строились исполинские акведуки — настоящие произведения инженерного искусства, как говорили ходившие туда торговцы и как рассказывал Костюк.

Вода от источников и горных рек проходила через трубы по извилистым подземным путям, через ущелья по арочным мостам, по тоннелям и проложенным через природные пещеры огромным сифонам — и так до самых полей Кооны, дающих огромные урожаи два раза в год (был бы полив), и к исполинским городам с сотнями тысяч жителей.

Самый длинный из этих акведуков насчитывал сто сорок с чем-то километров, он снабжал живительной влагой ни много ни мало — девять городов отходящими от него маленькими акведуками, не считая тех, что питались прямо от него.

Оттого триста лет назад столица их пала всего после двухнедельной осады, когда войска очередного претендента на власть просто перекрыли воду, и огромный город распахнул ворота, чтобы не умереть от жажды.

Да, здесь такой номер не прошел бы, ибо в бывшем Сарнагарасахале, не столь развитом и изобильном людьми, от века избрали другой способ добычи воды. В селах рыли кяризы от горных источников, как и на Земле, строили на реках плотины из больших валунов или складывали особым образом груды камней, где ночами оседала атмосферная влага.

Но в городах обычно действовали по-другому. Сперва маги отыскивали места, где артезианские воды подходят ближе всего к поверхности. А затем начинали бить колодцы-шурфы в глубь земных пластов. Колодцы эти уходили иногда на сотни метров в глубину и строились по два-три года. Так ведь и спешить некуда. Строили их долго и старательно, укрепляя стены трубами из обожженной глины. А чтобы те не рухнули вниз под собственной тяжестью, через каждые полсотни метров вбивали для опоры вырубленные из гранита клинья.

Для работы отбирали самых щуплых и мелких землекопов и каменотесов, и те работали, сменяя друг друга каждые два-три часа, трудясь изо всех сил. Потом их еле живых вытаскивали на веревках. Так они работали в кромешной тьме, освещенной лишь магическими огоньками, задыхаясь в спертом воздухе, несмотря на гигантские мехи, которые качали по два-три десятка человек…

На самом последнем этапе, уже вблизи пласта, работали смертники из приговоренных или рабов (тем обещали освободить семьи). А над колодцем вешали усаженную шипами решетку. И когда прорвавшаяся вода вышибала несчастного, как пробку из бутылки, тело его повисало на ней, словно жертва духам земли и воды.

Соседом Глеба в Октябрьске был каменотес Ротт, в молодости работавший в артели строителей таких вот колодцев. Он-то и порассказал обо всем этом… Бобров огляделся.

У невысокого вала, за которым был неглубокий ров (чтобы остановить внезапную атаку), бродила пара дюжин коз и овец. Трофейные, вернее бесхозные животные, пойманные солдатами.

Одну из коз в подставленную каску доил молодой солдат из ополченцев Октябрьска.

Глеб припомнил, как еще не так давно этот солдат с открытым от удивления ртом смотрел на оснащенные бульдозерными ножами бронемашины, которые окапывали лагерь защитным валом.

И улыбнулся, привычно подивившись этому миру…

Но долго ему расслабляться не пришлось.

Явился ординарец Анохина и вызвал на совещание.

Следом за солдатом Бобров прошел мимо разбросанных бронетранспортеров и грузовиков и стоящих рядом с ними старых армейских палаток, юрт и залатанных шатров.

В центре лагеря располагался крытый синим сукном и расшитый парчовыми накладками большой командирский шатер, над которым развевался длинный раздвоенный красный вымпел. Сбоку притулились несколько самых обычных штатных армейских палаток — выцветших и залатанных.

Именно там капитан и обитал, а шатер, трофей одной из вылазок против разбойников, был своеобразной приманкой для убийц и вражеских чародеев. А еще в нем предполагалось принимать делегацию городского совета именитых (ныне, видимо, кормящих местных могильных червей) с ключами от Винрамза.

Пройдя по коврам в приятной прохладе шатра, Глеб протиснулся в боковой проход и оказался в палатке, где уже набилось с дюжину человек — все командиры взводов, кроме Алексеича, сотника Камр Адая и парочки шаманов.

Все они сгрудились вокруг грубо начертанной на выбеленной доске схемы Винрамза, составленной по рассказам аборигенов и купцов.

Анохин махнул рукой — садитесь, мол.

— Итак, товарищи, что вы можете сказать по поводу сложившейся ситуации?

Молчание было ответом.

Все отлично знали, что дела весьма и весьма неважные.

Потому что, когда пять дней назад колонна добралась до Винрамза, выяснилось, что в городе уже четвертую неделю, как сменилась власть.

Ворота были заперты, предместья разорены, мосты подняты, а со стен в приблизившихся парламентеров полетели стрелы.

Гора отрубленных голов напротив главной башни, над которой вились грифы и вороны, и так говорила все яснее ясного.

Как произошла трагедия, толком не мог сказать никто из пойманных в окрестностях языков и людей из двух перехваченных караванов, которых новые хозяева зачем-то выпустили с товарами. Просто обыватели проснулись однажды утром и увидели чужих солдат на улицах и изрубленные тела отцов города на пиках у бывшего дворца наместника на главной площади.

По уму следовало поворачивать назад, причем сразу. Но это бы означало показать уж слишком позорную и откровенную слабость. И рейдовая группа стала лагерем вне досягаемости стрел и катапульт. Как знали земляне, орудия эти редко били дальше, чем на три-четыре сотни метров.

За стенами сейчас было то ли две, то ли все четыре тысячи человек — львиная доля всех разбойничьих шаек, во главе с неким Мано Яро, вроде бы бывшим тауфом — тысячником сарнагарасахальской армии. И что хуже, целый табун магов, причем весьма сильных, как определяли собственные чародеи рейдгруппы.

А у них — всего пять сотен бойцов, не у всех из которых есть огнестрельное оружие, и семнадцать ровным счетом волшебников.

И теперь перед Анохиным стояла задача, не имеющая решения. Штурмовать город, не имея превосходства в живой и магической силе и при отсутствии средств осады. Ибо из всего тяжелого вооружения у них была одна старушка Б-11 с полусотней снарядов — из них лишь три десятка осколочных — остальные дымовые и осветительные, какие можно было использовать как зажигательные.

Явно маловато для штурма такой крепости с ее каменно-глинобитной стеной толщиной в три верблюда. Как припомнил Анохин из старых мемуаров об осаде Бухары Фрунзе, куда менее солидные стены выдержали обстрел трехдюймовок.

Это в ситуации, когда их непрерывно тревожат мелкие банды, в теории военного дела именуемые «москитными». Ночами подкрадываются к валу и пускают стрелы. В составе таких шаек колдуны, а на вооружении местный вариант коктейля Молотова — ухватистые глиняные кувшины в форме бутылки, с залитым внутрь самогоном (выучили, блин, на свою голову!). Пока, правда, ни одной машины не сожгли.

Что тоже скверно — посоветоваться с Октябрьском он не может. Потому как ни станций тропосферной связи, ни даже нормальных мощных раций в их распоряжении нет, а зону уверенного приема-передачи они покинули ровно шесть дней назад.

— Итак, — металла в голосе Анохина добавилось, — чего молчим? Молчать и я умею! Кто-нибудь что-то умное скажет? Или может, — он усмехнулся, — раз товарищи офицеры уже ничего не могут, мне тут какого-нибудь жреца поискать, чтобы у местных божков поспрашивать? Барана ему или козла в жертву принести там, а, может, человечка какого…

— А чего еще надо туг говорить? — буркнул Стогов. — Операция просрана и просрана вчистую! Это, Георгий, даже барану тому самому понятно!

— Та-ак, — протянул Анохин, впиваясь в Бориса сузившимися глазами. — И что, других мнений нет?

— Нужно возвращаться, арсаардар, — сказал, как отрезал, Камр Адай. — Мы тут даром потратим время и положим людей. Возвращаться. А потом прийти еще раз на следующий год. К тому времени нынешнего хозяина города наверняка прирежут, знаю я, какой у него там сброд в нукерах. Может, даже сменится не один властитель. Будет резня, во время которой воины, что сидят там, — он махнул рукой, на которой не хватало двух пальцев, туда, где за тонкой полотняной стеной лежал Винрамз, — ополовинят друг друга. А здешний народ будет молить всех богов и духов, чтобы кто-то избавил их от кровопийц и захребетников. А мы придем куда большим числом, взяв с собой наемников и вольных всадников из Степи, с более сильным оружием, захватим с собой побольше того снадобья, что дробит камни, и мастеров, которые быстро построят осадные башни и лестницы… Три дня, и город будет наш!

Собравшиеся одобрительно загомонили. Похоже, идея аборигена им понравилась.

— Да, хорошо придумано! — Анохин посмотрел на степняка с уважением, а в душе возникла даже некая ревность: этот неграмотный табунщик так просто обставил его, окончившего Ленинградское высшее командное училище с отличием!

И эта ревность вдруг подсказала ему выдвинуть свой план.

— Постойте, — он даже вскочил, — а зачем нам ждать целый год? Может, сделать так: остаемся тут, блокируем город разъездами и подвижными заставами, отжимаем москитные банды, ведем беспокоящий огонь и одновременно посылаем пять-шесть машин обратно в Октябрьск. Оттуда привозим танковые сотки с боекомплектом, и бэ-ка для нашей старушки-безоткатки. Ну и минометы можно захватить. И начинаем бить по главной башне! Два-три десятка снарядов прямой наводкой, и она рухнет на фиг, завалив ров, после чего этот сброд, как правильно отметил товарищ сотник, сам побежит прочь. Для этого оставим ему коридор отхода, убрав посты, например, от западной стены. Ну а мы входим в город на броне, обложившись матами от кувшинщиков и насовав побольше амулетов от чар. Если кто останется, прижмем их пулеметами, гранатометчики вынесут баррикады, и мы зачистим город, уничтожив всех, кто будет держать оружие. Вот и все — город наш. Ну как? — обвел собравшихся торжествующим взглядом Анохин.

И с неудовольствием увидел, что лица их вовсе не выражают безоговорочного одобрения.

— Георгий Ильич, — хмыкнул лейтенант Кузнецов, — ну, допустим даже, что полтора наших тягача дотащат сюда башни от шестьдесят четвертых. Ты ведь не забыл, что пушки так и остались в башнях. А как ты будешь стрелять?

— Не смертельно, — заявил сидевший дотоле скромно в уголке зампотех. — Соорудим временную позицию из бревен, засыпанных землей. В гражданскую так делали…

— Угу, и потом восстанавливать после каждого выстрела?

— Ну, не после каждого… В конце концов, мы тут не год же в осаде сидеть собрались. Достаточно, чтобы выдержало хотя бы десяток-другой выстрелов.

— А если Макеев не даст нам пушек? Неизвестно, до чего бы договорились совещающиеся, но внезапно за стенами палатки послышался какой-то короткий свист, удар, звон разбитых черепков и многоголосые вопли и проклятия.

Вылетев наружу, как ошпаренный, Глеб увидел странное зрелище.

Большой камень, валявшийся неподалеку от входа в палатку, был охвачен белым пламенем, вокруг заполошно метались люди, земляне и аборигены вперемешку, с кого-то сбивали пламя…

— Что за…?!! — пробормотал Анохин за его спиной.

— Смотрите!! — Палец Непийводы указал куда-то вверх.

И Глеб увидел, как из-за стены города вынырнула крошечная точка, оставляющая за собой легкий дымный след. Вот она поднялась вверх по параболе, замедляя скорость, на миг повисла в воздухе и полетела вниз, с каждым мигом ускоряя свой смертоносный полет.

Прямо на них…

— Не может быть! — вырвалось у Боброва. — Тут же километра полтора… Так далеко катапульта не может…

Бабах!

Черный предмет финишировал на борту стоявшего метрах в пятнадцати от них БТР. Взрыв, белые искры в разные стороны, кто-то свалился с другой стороны машины.

А над крепостью взлетело сразу с десяток черных дымных точек.

Одна из них взорвалась в полете, брызнув крошечной белой вспышкой, несколько упали за валом лагеря, еще одна, булькнув, финишировала в котле, обдав замерших поваров фонтаном похлебки.

Остальные упали, где пришлось.

Причем если одни выплюнули пламя, то пару штук выпустили белый зловонный дым, пахнущий серой и дерущий горло. Один упал неподалеку от них, все еще стоящих возле шатра. Все вокруг затянуло белым дымом. Глеб тяжело закашлялся, вытер подступившие слезы. Секунду спустя еще один дымовой снаряд разорвался чуть дальше.

Метавшиеся солдаты выбегали из дыма, натужно перхая, кто-то, видимо одурев от страха, бил из пулеметов.

— Рассредоточиться! — рявкнул, сдерживая кашель, Анохин. — Всем к машинам. Выводим… кхе-кхе!!

Но и без команды лагерь уже оглашался ревом моторов, и грузовики с бронемашинами уже мчались к выходу, благословляя, должно быть, Стогова, оставившего в кольце вала проход почти в сорок метров, как раз для того, чтобы бивуак не превратился в ловушку.

Бобров подбежал уже к командирской машине, когда прямо в ее люк влетел выпущенный из Винрамза снаряд от непонятного оружия.

Люк плюнул все тем же белым огнем. Зайцем выпрыгнул механик-водитель, сбивая пламя.

«Гасите, что стали!» — хотел выкрикнуть Бобров, но вместо этого вдруг заорал:

— Отойти от машины всем, сейчас рванет!

Он вспомнил, что именно с его БТР была демонтирована система пожаротушения — ее забрал к себе Бровченко, изобретавший как раз не то огнемет, не то компрессор. И что обидно, Глеб не возражал. И в самом деле, в этом мире почти ведь не было, как им казалось, ничего, что могло бы угрожать боевым машинам землян.

Так они, отбежав на безопасное расстояние, и стояли, глядя, как быстро разгорающийся огонь пожирает машину, а с ней пятьсот патронов калибра 14,5 для КПВТ, и триста пятьдесят патронов к пулемету Громова калибра 9 миллиметров. И еще четыреста литров горючего!

Вот оно уже потекло из всех щелей, заливая враз пошедшие черным дымом трещиноватые покрышки.

— Эх, — взвыл, утирая закопченное лицо мехвод, — какие покрышечки были!

Затем внутри что-то бухнуло, БТР, как спичечный коробок, подпрыгнул вверх…

Не успели они прийти в себя, как рванула еще одна машина — БМП третьего взвода. На этот раз ударило сильнее, так, что машина, отлетев метра на три в сторону, плюхнулась боком о землю.

Взрывной волной разбросало всех воинов, сидевших на ближайших к месту взрыва двух бронемашинах. Кто-то разбил себе голову, у кого-то были сломаны руки и ноги, многих контузило.

Один солдат с такой силой ударился о землю, что у него пропал дыхательный рефлекс. Широко открывая рот, он пытался то ли вздохнуть, то ли закричать. Лицо бойца от напряжения побагровело, а затем стало синеть. Так бы, наверное, и задохнулся бедолага, но в этот момент к нему подскочил Алексеич. Прапор обхватил солдата ручищами, оторвал его от земли и, сильно встряхнув пару раз, со всего маху шваркнул оземь.

Кашляя и всхлипывая, солдат ползал на четвереньках по земле, еще не веря в свое спасение.

— Спасибо, товарищ прапорщик, — стоя на карачках и пуская сопли, еле выговорил парень.

— Да чего уж там… — отозвался Непийвода, уже занимаясь сломанной рукой другого солдата.

Полчаса спустя в паре километров от брошенного лагеря Анохин яростно материл командиров и врагов вперемешку:

— Раздолбай хреновы! У вас что вместо мозгов в голове?! Прокисшая ослиная моча?! Уроды! Мерзкое душманье! Ведь предупреждал же всех быть готовыми к самому худшему! Мудозвоны безмозглые! Кто говорил: пятьсот метров, пятьсот метров?! Вот ваши пятьсот метров!… маги-чародеи!

Те, к кому было обращено последнее проклятие, этого в основном не слышали. Они занимались ранеными и обожженными, в то время как офицеры подсчитывали потери и руководили эвакуацией остатков имущества из лагеря…

А на импровизированном столе три шамана и заведующий группой боепитания изучали вытащенный из котла снаряд.

Выглядел он самым обычным образом. Вытянутый глиняный сосуд со скругленным носиком, сзади привязан хвост-стабилизатор из длинного соломенного жгута, а сам снаряд всунут в чехольчик из чего-то похожего на рогожку. Сзади же вставлен фитиль.

Ничего такого страшного.

Шаман сунул палец внутрь, облизнул.

— Масло, — сообщил он. — И ничего больше.

— Как же тогда они взрываются? — недоуменно спросил лейтенант.

— Очень просто, — ухмыльнулся тот. — Как взрываются обычные лампы. Вот из чего их выпускали, хотел бы я знать. А то, во что он завернут, это нанти, трава такая южная. Если вот в такую завернуть кувшин и… — щегольнул он русским, пусть и неверно произнесенным словом, — оземь, то кувшин не разобьется. В них купцы амфоры заворачивают, чтобы не бились. Вот и тут приспособили…

Следующим утром колонна рейдовой группы медленно двинулась в обратный путь.

Своим приказом Анохин свернул операцию.

В прицепе одного из грузовиков назад ехали засыпанные трофейной солью тела тех погибших, которых смогли найти.

Полусотник Рим Сафхоно из племени Волка. Лучники Апо Сам, Мон Керо, Гвип Рон и еще десяток человек. И земляне. Ефрейтор Михаил Кузьменко, младшие сержанты Пряхин и Синяков, рядовой Иван Савинов, ефрейтор Алексей Еремин, белорус младший сержант Виктор Грайский и умерший от ожогов молдаванин Богдан Боделану.

— Ты доволен, уважаемый воин? — осведомился человек в черном плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном у Мано Яро, глядя из надвратной башни Винрамза на уходящую колонну.

— Да, экселенс, конечно! — кивнул тот. — Как они бежали! Воистину вчера Сарнагар был отмщен!!

— Значит, ты доволен? — повторит человек.

— Разумеется!!! — На лице дородного, грузного волосатого тысячника была написана почти детская радость. — Эти твои новые метательные машины, — он взмахнул усаженной перстнями и браслетами дланью в направлении стоявших на земляных насыпях странных аркбаллист со многими лучными дугами, насажанными одна за другой, — эти огненные снаряды! А как ваши маги наводили снаряды в полете на цель своей Силой! Эх, ну почему этого не было у нас тогда, когда эти проклятые демоны из-за грани вторглись в нашу империю?!

— Ты не понял, уважаемый, — Голос чернобалахонника прозвучал сухо и раздраженно. — Вы победили не с помощью этих восточных баллист и не с помощью горшков с маслом. Вы победили только благодаря помощи нашего Хозяина! И прошу тебя, не забывай об этом!

Спустя три дня земляне вышли к рубежам Сар-Аркаэля, к его водной границе — реке Кумтси. И остановились.

Над колонной висело прямо-таки физически ощутимое густое молчание, нарушаемое лишь похрюкиванием движков на холостом ходу.

— Труба дело! — кратко и достоверно охарактеризовал ситуацию обычно сдержанный Бобров.

Два средних пролета массивного каменного моста, который они прошли две недели назад, были начисто снесены, и оставшиеся половинки разделяло полсотни метров воздуха…

Несколько минут Анохин мрачно созерцал разрушенный неведомым ухищрением мост, высунувшись из люка КШМ.

— Ладно, — бросил он, внешне старясь не выдать своих эмоций, брызгавших из глаз темным пламенем. — Офицерам и консультантам собраться на совещание. Притащить все карты и всех старожилов, какие найдутся, будем пробиваться через горы…

Семь дней спустя. Горы Летящего Льва

Серо-зеленой длинной змеей, словно выползшей из другого мира, по извилистой дороге, петляющей среди нависших неприступных скал, темных ущелий и широко раскинувшихся долин медленно ползла колонна военной техники.

Бронетранспортеры, боевые машины пехоты, тягачи и грузовики — все это ревело моторами, лязгало гусеницами, изрыгало клубы дыма и нещадно пылило. На головной машине ветер трепал выгоревший красный флаг.

Люди, оседлавшие броню и одетые в неизменные бронежилеты, разгрузки-лифчики, каски или шляпы, казались совершенно одинаковыми, а местные противострельные доспехи — выкройки из просмоленной и просаленной бычьей кожи, свисавшие с плеч и касок пелеринками, придавали им несколько комичный вид. Вездесущая пыль, осевшая на бровях, ресницах, волосах, одежде, уравняла всех. Совершенно невозможно было понять, где сидит офицер, а где рядовой, где человек из другого мира и где абориген, тут родившийся.

Эта картина, что показалась бы здесь пару лет назад вполне тривиальной для мира, именуемого Аргуэрлайл, ныне казалась странной и нелепой.

От пришельцев отвыкли, потому как чужаки появились и ушли, а жизнь идет, и призраки из прошлого в ней излишни! Неизвестно, чего от них ожидать. Тут и среди своих такое смешение языков, племен, старых счетов и обид, что кто враг, кто друг, трудно разобрать, даже если речь идет о соседних селениях. А уж о чужинцах и говорить нечего.

В недлинной колонне техники, натужно ревя мотором, катился и видавший виды БТР с бортовым номером 075. В отличие от собратьев, на нем отсутствовала башня, потерянная еще в дни войны за Сарнагарасахал, когда удар магической молнии расплавил пулемет и сжег бронемаску, убив сидевшего внутри стрелка.

Башню сняли и отправили на Большую землю, а машина осталась дожидаться новой. Да так и не дождалась. Теперь вместо нее был исчерканный защитными знаками дубовый люк, окованный медью. Сейчас он был открыт, и над дырой натянули палатку — тент из некрашеного холста. Из дыры высовывался ствол ручного пулемета, а на броне, свесив ноги внутрь машины, лениво посматривая по сторонам, сидел длинный худой офицер — старлей Глеб Бобров. На противоположном борту, на седалище, сооруженном из куска кошмы, уютно устроился прапорщик, чья выгоревшая на солнце еще советская песчанка и штаны из тонкого холста поверх ичигов могли бы показаться в другой ситуации забавным сочетанием.

Плавное покачивание брони убаюкивало старлея, но его любопытство усиленно боролось со сном и пока побеждало. От нечего делать в голове мелькали различные мысли и ностальгические воспоминания.

«Как же хочется спать», — думал Глеб, глядя, как сладко подремывают, спрятавшись от жаркого солнца под пологом натянутого над люком брезента, двое его сослуживцев и общий любимец — местная пастушья овчарка Акбар, совсем по-человечески вытянувшийся во всю немалую длину.

Уже который день по счету они в пути, и эти горы, развалины кишлаков, что проплывают мимо, чередуясь с живописными долинами, стали такими привычными, что даже и рассматривать их не хотелось. Горы и горы, долины и долины — у них разве хуже? Или камни и валуны в окрестностях Октябрьска другие?

С первых дней выхода в этот рейд все пейзажи, изредка попадающиеся кишлаки с почти не отличающимися от уже полузабытых афганских дувалами и арыками, живущие своей жизнью, вызывали у него какую-то глухую тоску. Это тогда, уже целую вечность назад, он жадно, хотя и с определенной настороженностью, рассматривал проплывающие мимо скалы и скрывающиеся где-то в бездонной синеве горные вершины, стараясь запомнить наиболее яркое и выразительное из увиденного — изумрудные лесистые склоны под темно-синим небом, хрустальное журчание ручья среди камней, сосны, притаившиеся на вершинах неприступных скал…

Взглянул на часы — отличные «Командирские» — подарок отца по случаю окончания училища и получения первого офицерского звания.

— Алексеич, а ведь сегодня девятнадцатое мая, и у моей дочки день рождения. Представляешь, Катьке уже семь лет! — удивляясь собственной забывчивости, обратился он к своему спутнику.

— Поздравляю! Что же ты раньше ничего не сказал, командир? — прапорщик Непийвода с чувством пожал руку и осуждающе взглянул на Боброва.

— Да как-то закрутился….

— «Закрутился», — передразнил его прапор. — Такие вещи нельзя забывать! Мы здесь живем как одна семья. Радость для одного — радость для всех… Эх ты!

Старлей виновато отвернулся. И что его дернуло за язык похвастаться? Сидел бы себе молча и не получил бы от старшины нагоняя.

— А представляешь, как там, в Союзе? Твои небось сейчас празднуют вовсю.

— Представляю. — Глеб надвинул фуражку на самые глаза. — Обидно, конечно, что меня сейчас с ними нет…

Он вдруг вспомнил то, как незадолго перед отправкой в Аргуэрлайл прощался с семьей, как брал свою годовалую Катюшку на руки, замирая оттого, что она обнимала его шею своими ручонками и трепетно прижималась всем тельцем. Дочкины волосы щекотали лицо, а запах у них был такой родной-родной и такой сладкий….

— Не переживай! Может быть, еще увидишь родных… — Алексеич по-дружески положил руку ему на плечо, чтобы хоть как-то приободрить товарища.

Давно уже в гарнизоне жесткие уставные требования не то что были забыты, но смягчились.

Некоторое время ехали молча, думая каждый о своем. Колонна постепенно замедляла движение и наконец остановилась. Из проема командирского люка их БТР показалась рука с танкистским шлемофоном.

— Товарищ Бобров, послушайте! — раздался глухой голос откуда-то снизу. — По радио такой гвалт стоит! Разведчики на дороге какой-то сюрприз обнаружили. Теперь, наверное, будем долго стоять, пока они его не обезвредят.

Глеб нехотя надел шлемофон. Недовольно поморщился.

— И черт бы побрал снабженцев, — проворчал. — Нет, чтобы порядочную гарнитуру передать в дивизион. На дворе жара стоит под пятьдесят градусов, а я вынужден сидеть в этой дурацкой шапке!

Через некоторое время он снял шлемофон. Посмотрел на прапора.

— Похоже, что мы действительно застряли надолго. Кто-то вырыл на дороге а-агромадную яму и так аккуратно прикрыл досками, а сверху насыпал щебня и пыли.

— Черт, это что же получается, — озаботился Владимир Алексеевич, — ловушку на нас ставили, на «броники»?! Совсем местные обнаглели!

— Добро, что маги заподозрили что-то неладное и вовремя остановились, чтобы прощупать все хорошенько. Иначе наехала бы бээмпэшка на этот сюрприз, и пиши пропало — не вытащить было бы. То-то радости здешним папуасам — одного металла-то сколько! А слава какая — стальную черепаху прибили! Потом песни сто лет пели бы!

Постоянное чувство опасности и бытовые неудобства жизни в условиях войны постепенно становились незаметными, или к ним уже привыкли до такой степени, что они стали восприниматься как что-то само собой разумеющееся.

Ко всему привыкает человек.

Даже щетина, покрывшая щеки и причинявшая массу неудобств, особенно в первые дни и ночи их нахождения в горах, перестала уже раздражать, впрочем, как и отсутствие возможности почистить зубы или хотя бы умыться.

Желание хорошенько вымыться и побриться превратилось в мечту по двум простым причинам: во-первых, было мало воды, а во-вторых, очень не радовала перспектива подхватить какую-нибудь заразу на лицо. Поэтому приходилось терпеть.

Непийвода все реже и реже скреб ногтями свой подбородок, лишая товарищей возможности лишний раз посмеяться над собой. Видать, и ему уже перестала досаждать бурая поросль, обильно покрывавшая физиономию. А жаль — это у него получалось как-то по-собачьи, и без улыбки смотреть на подобное было просто невозможно.

— Привал! — скомандовал Бобров. — Готовсь к приему пищи!

Сухой паек тоже приелся, и традиционные коллективные трапезы стали восприниматься не как завтрак или ужин, а как необходимая процедура под названием «прием пищи» или «прием еды» и лишний повод пообщаться между собой.

Днем стояла такая страшная жара, что, казалось, вся жизнь замирала.

Бойцы во главе с командиром БТР проголодались и теперь колдовали над таганцом, под которым пытались разжечь огонь из притороченных к броне полешек. Пламя не хотело разгораться, пока в костерок не плеснули пару ложек пахучего «автоконьяка» — жуткой смеси из спирта, скипидара, конопляного и подсолнечного масла, перетопленного сала с парой магических присадок — на которой ездили машины землян. Только после этого костер разгорелся, и в почерневшем от копоти котелке закипела похлебка.

Земляне молча наблюдали за возней кашевара, скупо переговариваясь и ожидая кормежки. В силах самообороны давно существовало неписаное правило: никто никогда не ел в одиночку.

Незаметно разговор перешел на запретную в походе тему — кулинарию. Возник спор по поводу мяса, из которого нужно готовить настоящий шашлык: из баранины или свинины. Уверенно верх одерживала версия прапорщика.

— Э, да ничего ты не понимаешь! — отчаянно жестикулировал с горячностью горца Владимир Алексеевич, невольно произнося фразы с сильным грузинским акцентом. — С мясом мы уже разобрались. Это однозначно должна быть отборная свинина. На втором месте в шашлыке стоят специи, пряности, зелень и помидоры. Причем их должно быть очень много, гораздо больше мяса, а вино — это то, без чего не бывает настоящего шашлыка. Какой такой уксус? Капля уксуса убивает шашлык! Э, да что с тобой говорить, если ты до тридцати лет дожил, а этого не понимаешь!

Глеб обиженно заморгал глазами и отступил на пару шагов, чтобы не в меру разошедшийся оппонент случайно не задел его руками при очередной серии жестов. В поисках поддержки он окинул взглядом слушателей и с надеждой остановился почему-то на старшем лейтенанте Стогове, откровенно скучающем чуть поодаль.

— Борис, а что ты думаешь обо всем этом?

Тот взглянул как-то отрешенно, даже не сменив позы.

— От ваших разговоров грустно становится и жрать охота! Но не этой треклятой сушеной конины, а нормальной человеческой! — раздраженно ответил он и перевел взгляд на Алексеича.

— Человеческой конины? — заржал тот. Стогов в сердцах сплюнул.

— Глеб, а не слабо ли нам организовать что-нибудь по твоему рецепту сразу после похода? Хорошее мясо я добуду без проблем! Лучшее какое есть на рынке — наш базарный старшина мой должник…

Чуть успокоившийся Бобров вновь оживился:

— Одного мяса будет мало. Вот если бы еще зеленью и овощами разжиться…

— Это несложно. Выберем подходящий момент, и мы с тобой лично сходим на базар. Там найдешь все, что нужно. Сможешь сделать порядочный шашлык?

— Не вопрос!

Наконец, злосчастная похлебка сварилась.

— Так, товарищи офицеры, сержанты и старшины! — торжественно изрек Алексеич с пародийным французским прононсом. — Беру должность распорядителя банкэта на себя. Па-азвольте огласить мэню и прэдложить вам наши изысканнэйшие блюда — нэ хуже, чем в рэсторане «Гранд-отэль»!

Все заулыбались, а прапорщик с серьезной миной сунул руку в мешок.

— Так, конина вяленная — под похлебку из конины идет отлично! Мае… то есть бастурма… Сушеная форель из чистых горных ручьев. Сухари ржаные…

Быстро заработали ложки и ножи.

Пили из кружек, бывших банок из-под тушенки с приклепанными жестяными ручками, и ели с таких же тарелок. Впрочем, у некоторых имелись грубые алюминиевые миски и ложки.

При эвакуации начальство, «забыв» тут людей, с маниакально-бардачной аккуратностью вывезло все оборудование столовых — от электрокотлов до ложек-вилок. И хозслужбе не без труда удалось выбить у Макеева разрешение переплавить в эти нужные предметы часть оставшегося от погибшего самолета дюраля.

Когда немного насытились, за столом наступило некоторое оживление.

— Ну, батенька, да вы просто аристократ! — картавя в подражание вождю мирового пролетариата, нарушил тишину прапорщик, обращаясь к Глебу. — И вилка у него, и ложка, и нож… Дай посмотреть.

Бобров протянул ему свой походный сервировочный набор. Он купил его еще в первом лейтенантском отпуске и всегда брал с собой в частые командировки.

Набор действительно был довольно удобным: складные вилка, ложка, нож и штопор крепились к стальной колодке с черными пластиковыми накладками, которую в свою очередь можно было легко разъединить на три части. Все это в сложенном состоянии занимало очень мало места и пряталось в кожаный чехол с фиксирующимся застежкой откидным клапаном и специальными прорезями, при помощи которых можно носить набор на ремне, не боясь его потерять.

— Ты лучше на цену посмотри, — хитро улыбнулся Стогов. — Это же надо: целой бутылкой «Столичной» пренебрег!

— Цена: пять рублей, тридцать копеек, — прочитал вслух Алексеич. — Точно! Ведь пол-литровая бутылка водки «Столичная» столько стоит в Союзе. А я-то думаю — что за цифры такие знакомые?

— Нет, мужики, вы все позабыли! — раздался голос явившегося на запах младшего лейтенанта Петренко. — «Столичная» стоит пять рублей сорок копеек. Это поллитровка «Русской» с «винтом» стоит пять тридцать. Приятного всем аппетита!

— Спасибо! — ответил за всех Бобров, передав припозднившемуся к трапезе жестянку с похлебкой.

— Иваныч, а ты как всегда прав. Я точно вспомнил: бутылка «Русской» с «винтом», то есть с закручивающейся пробкой, стоит пять тридцать, а за пять двадцать она же продается с «бескозыркой», алюминиевой такой крышечкой с хвостиком, если забыл, — пояснил Стогов и демонстративно проглотил слюну. — В Союзе еще «Андроповка», помню, есть — за четыре семьдесят… А тут никакого разнообразия: или винище это местное — кислятина, или самогон по несусветной цене!

— Ты чего на самогон клевещешь?! — взъярился Вилкас. — Водка тоже разная бывает! Вон «Посольская» — дорогая сволочь, а из себя ничего особенного. Да и «Стрелецкая»… У нас в суворовском был преподаватель истории, майор Быков. Так он говорил, что после нее мерещится картина Сурикова «Утро стрелецкой казни»…

— Что-то вы сразу ударили тяжелой артиллерией, — решил продолжить тему Алексеич, сохранявший до сих пор молчание. — А «мулька», а «кишмишовка»? А мои бойцы еще приспособились из пшена гнать какую-то мутную гадость, наподобие кавказской «бузы»…

Акбар, равнодушный по понятным причинам к теме спиртного, облизываясь, провожал жадным взглядом каждый кусок и, опасаясь, что в этот раз ему ничего не перепадет, жалобно уставился на прапорщика.

— А собакам вообще обедать не положено! — объяснил псу Алексеич. — У них двухразовое питание. Тем более что некоторые особо прожорливые утром слопали столько каши, что неплохо бы им подумать и о диете. Иначе окончательно разожрутся и перестанут нести караульную службу!

От таких обидных слов Акбар демонстративно отвернулся и, увидев чужого бойца, по его мнению, слишком близко проходившего мимо «родного» БТР, накинулся на него с таким свирепым лаем, что парень — абориген, причем из горожан, а не степняков в их коротких куртках — от неожиданности шарахнулся в сторону. Лишь предварительно отойдя на приличное расстояние, боец витиевато выругался по адресу злого пса.

Все рассмеялись.

— Молодец, Акбар, отлично службу несешь! Ну, хватит, хватит… Фу, сказал! — Алексеич быстро утихомирил собаку.

Глеб украдкой протянул псу кусок лепешки, обмакнутый в похлебку. Хлеб мгновенно исчез в бездонной собачьей пасти, и Акбар занял прежнюю позу, говоря всем своим видом: «Какая такая лепешка? Не было никакой такой лепешки!» Но на всякий случай исподтишка пару раз взглянул на грозного прапорщика. Вроде бы пронесло — не заметил.

Только они закончили трапезу, как прозвучал приказ к выступлению. Вдоль колонны забегали бойцы, и вскоре тронулись.

Сердито рыкнув моторами, поехал и 075.

От сытости и плавного покачивания Боброва потянуло в сон.

В голову ничего больше не приходило. Может, это оттого, что вдруг нестерпимо захотелось приоткрыть завесу будущего и узнать, что ждет его через час, через день, через неделю?

Не приподнять, не заглянуть… Что будет — покажет всемогущее время.

Сначала они долго без остановок ехали в колонне. Потом тщетно пытались найти причину поломки и отремонтироваться, жарясь на солнцепеке у самой дороги, по которой медленно тянулась колонна сводного отряда, нещадно пыля и обдавая клубами вонючего дыма, отдававшего кухонным чадом, и пугая тушканчиков и скальных хорей.

Из-за туч пыли, поднимаемой БТР, нормально поспать так и не удалось. Глеб пару раз залезал внутрь машины, но тут же выскакивал обратно — из-за жары и духоты находиться в чреве бронекоробки было просто невозможно.

Над горами висели столбы густого пушистого дыма. У местных это целое искусство — разжигать такие костры, дым от которых поднимается вверх и долго не развеивается ветром.

Им бы тоже невредно освоить его — ведь рано или поздно радиостанции сдохнут.

Солнце, совершая свой вечный круг по небосводу, уже встало, но его лучи еще не заглянули в глубокое ущелье, где по широкой тропе, которую только с большой натяжкой можно было назвать дорогой, уже добрый час размеренным шагом продвигались подразделения рейдовой группы.

Поездка на броне оказалась не такой долгой, как представлялось раньше.

Продвигаться приходилось по ровным участкам, и Бобров все чаще и чаще осматривал прилегающие скалы. Его беспокоило то, что уже довольно длительное время он, бросая взгляд то вправо, то влево, не мог найти подходящий путь для машин.

«Ладно, нечего паниковать! — успокаивал сам себя. — До выхода из ущелья еще метров триста, а там оно расширяется, да и склоны не такие крутые».

Перед операцией он долго сидел над картой, составленной по купеческим схемам и записям, и теперь более-менее четко представлял себе, на каком участке маршрута они находятся.

Слева от дороги или, если точнее, караванного пути, по которому планировалось дальнейшее продвижение, змеилась, бурлила и шумела неширокая горная речка.

На карте местами она обозначалась прерывистой голубой линией, как пересыхающая, и никак не называлась. Ближайший берег ее был обрывистым, и расстояние до воды составляло около трех-четырех метров.

«Интересно, а каким образом мы будем переправляться? — возникла в голове у Глеба мысль. — Здесь этот поток еще довольно широк, но вполне можно найти участок, где, прыгая по камням, есть возможность перебраться на противоположный берег. Впереди долина. Река, скорее всего, там станет шире, но это еще не значит, что течение будет не таким бурным».

Карта не обманула. Через некоторое время дорога с рекой круто повернули вправо, и глазам открылся довольно красивый пейзаж.

Ущелье расширилось, образуя небольшую долину. Дорога ушла влево и, образуя плавную дугу вдоль подножия невысокой горы, снова встречалась со своей спутницей-рекой у небольшого кишлака, приютившегося на скале у самого входа в новое ущелье.

Склон горы, у которой проходила дорога, был довольно покатым и весь порос деревьями вперемешку с кустарником. Иногда встречались небольшие террасы, на которых при желании можно было залечь и вести огонь по проходящей внизу караванной тропе. Взгляд невольно фиксировал подобные участки.

Река же яростно кидалась на неприступные скалы у подножия горы, что была у правого края долины, ревела, бурлила, осыпая берега целым фонтаном сверкающих брызг, но в средней части долины внезапно успокаивалась и лениво, словно набиралась сил для новой схватки, текла дальше. Три дерева росли у ее излучины, они образовали тенистый шатер, приглашая усталых путников отдохнуть в густой траве и послушать тихое журчание воды.

Глеб невольно залюбовался открывшимся пейзажем и необычными красками. Лесистые горы в лучах утреннего солнца казались темно-зелеными, скалы — шоколадными, а сама долина — изумрудной. Над всем этим в сине-белесой бездне неба плыли белоснежные шапки облаков.

Внезапно тишину нарушили звуки далекого обвала. Старлей насторожился.

В этих горах не нужно было бояться ни артиллерийских снарядов, ни мин, ни выстрела гранатометчика из зарослей дикого колючего держидерева, где мог пролезть лишь человек в специальных роговых доспехах.

Но была другая опасность — стрела из лука и арбалета из той же непроходимой (куда там афганской!) «зеленки», магический удар, который «зевнут» шаманы и не остановит защита, мелкие гадости, вроде отравленных шипов и колодцев. Но хуже всего — это обвалы, спущенные на голову землянам. Под такими погибло шестеро бойцов (с некоторым стыдом Глеб отметил, что не забыл добавить: хорошо хоть из местных). И хотя валуны и не разбили ни одну машину, но ремонтировать придется пять БТР и БМП.

Он оборвал мрачные мысли.

И без того жутковато становится. Ведь как бы то ни было, горцы воюют уже не одно столетие. Что с того, что их клинки не прорубят броню? Пара грамотно спущенных обвалов — спереди и сзади, не дай бог, и вся колонна застрянет в ущелье, запертая в этом каменном мешке.

В общем, хотя тут и суша, но жизнь вполне соответствует старым русским морским девизам, иные из которых даже в свое время давали название кораблям: «Помни войну!», «Смотри в оба!» и «Близко не подходи!».

Окрестности Октябрьска/Тхан-Такх. Руины храма Подземного Хана

— Когда истончится эта преграда, Небо и Земля поменяются местами, — глубокомысленно повторил Лыков туманную фразу с крышки колодца. — И что бы это значило? Предсказание конца света?

— Именно, — подтвердил Аор. — Там еще говорится, что мир перевернется, и то, что долгое время скрывалось в глубинах бездны, воцарится.

Второе путешествие в проклятый зловещий храм они совершили, весьма тщательно подготовившись и даже выбрав наиболее благоприятный день согласно фазам Луны и прочей астрологии. Но все равно уверенности у Макеева было куда меньше, чем даже в первый раз.

— Однако ж в преданиях сказано, — напомнила Алтеи, — что для пришествия… — Она замялась. — Для пришествия Его, — скосила глаза в сторону колодца, — необходимо, чтоб открылись все шесть черных колодцев. Один вряд ли сыграет существенную роль.

— Да, — согласился глава магической школы. — Но тут главное начать.

— Какому ж придурку могла прийти в голову столь дикая мысль? — скривился, как от зубной боли, Макеев. — Он что, не понимает, что может произойти?

Еще пару лет назад, услышь он от кого подобный бред, похожий на сказку, точно не поверил бы и решил, что собеседник либо изрядно принял на грудь, либо просто свихнулся. Но теперь, пожив в этом мире, где на каждом шагу можно столкнуться с проявлениями чародейства, Александр воспринял рассказы друзей на полном серьезе. Раз они говорят, что миру грозит опасность, значит, так оно и есть.

— А в вашем мире мало было таких сумасшедших? — скептически молвил Мак Арс. — Какой-нибудь очумевший от жажды власти царек для решения своих вопросов не бросал на алтарь темных богов народы?

— Это уж точно, — подтвердил Серегин.

— Только вот богов на нашей старушке Земле отродясь не водилось, — внес поправочку в духе материализма Лыков.

— А ты уверен? — бросил на него иронический взгляд кудесник.

— Ну-у… — протянул стушевавшийся Семен.

— Так ты полагаешь, — вернул разговор в нужное русло Макеев, — что здесь поработали слуги какого-нибудь маньяка-царя?

— Вполне возможно, — кивнул Аор. — Тот же Ундораргир мог постараться.

— Или те, кто стоит за его спиной, — задумчиво сказала Алтен. — Я слыхала, что в последнее время оживились слуги Его, до этого предпочитавшие скрываться во мраке неизвестности.

— До меня тоже слухи доходили, — изрек Мак Арс. — Не хотелось им верить. Прошло семь столетий со времени очередной попытки приверженцев того, кого называют Подземный Хан, захватить власть на Аргуэрлайле… Я полагал, что они тогда получили хороший урок.

— А почему ты сказал, что крышка непрочна? — уточнил градоначальник. — На вид так еще вполне ничего.

— Тут добрый центнер золота будет, — похлопал по кругляшу рукой Лыков. — Хороша монетка! Целый золотой запас! Вот бы переплавить да начеканить… золотых червонцев. Пора бы собственной денежной единицей обзаводиться.

— Тебе ж говорят, что ее трогать нельзя, — вздел очи горе майор. — Кому что, а курице просо.

— Да понял я, понял, — отмахнулся замполит. — Не дурак, чай.

— Я уже говорил, — терпеливо, как школьный учитель, пояснил маг, — что здесь был проведен обряд отверзания врат. Жертвенная кровь, пролитая на крышку, обладает разрушительной силой.

— Она разъедает металл как серная кислота? — встрял танкхен.

— Она разъедает Силы, которые запирают колодец, — посмотрел на него, как на идиота, маг. — Или ты думаешь, что Его, — он ткнул пальцем куда-то вниз, — можно удержать каким-то золотом?

— И насколько быстро может истончиться… магическое поле? — спросил Артем.

— Очень быстро. Если…

— Если?.. — с надеждой глянул на него Макеев.

— Если не найти противозаклинание и не провести соответствующий обряд.

— Тебе это по силам?

— Не уверен. Нужно искать. А времени у нас мало.

— А не взорвать ли нам тут все к хренам собачьим? — бесшабашно предложил Семен и демонстративно потянулся к поясу, где у него висела парочка гранат (на всякий пожарный).

— Думаешь, можно взорвать Высочайшего? — едко осведомилась Алтен. — Взорвать бога?

— Да, в самом деле, смысла нет… — сплюнул Макеев. — Я так понял, что взрывом тут делу не поможешь. Ну, завалим мы этот чертов колодец. Но крышку-то ведь все одно кровища проест, и оно выберется оттуда.

— Нет так нет. Главное ж предложить.

— Как всегда у вашего брата: выдвинуть лозунг, воодушевить массы, а самим со стороны наблюдать, — хмуро процедил сквозь зубы Артем. — Уедешь себе в свою степь, а нам тут один на один с этим оставаться.

— Ты что это сейчас сказал?! — взвился замполит. — Ты на кого варежку разинул?

— Мальчики, мальчики, не ссорьтесь, — встала между ними Алтен. — Это на вас так дурное место действует. Дарика, помоги.

Она сама возложила руки на голову брыкающегося, как норовистый конь, Семена и стала тихонько нашептывать какие-то заклинания. То же самое проделала со своим супругом знахарка. Постепенно парни успокоились.

Лыков отошел к стене и принялся рассматривать одну из ниш, что-то там ощупывая и ковыряя. Артем с Дарикой расположились у противоположной стены, от греха подальше. Алтен, Аор и Макеев продолжили потихоньку беседу, в которой главной темой была необходимость мобилизации сил всей магической школы Октябрьска на поиски выхода из создавшегося положения.

Замполит ощущал прилив исследовательского вдохновения.

Он вообще-то с детства бредил археологией. Еще с тех самых пор, как мать принесла домой книгу Керама «Боги, гробницы, ученые». Ему тогда было лет тринадцать или четырнадцать.

Проглотил пухлый четырехсотстраничный том за один вечер и загорелся идеей открыть и себе что-то такое, великое. Как Шлиман, Кольдевей, Картер. Но что отыщешь посреди родной столицы? Разве что библиотеку Ивана Грозного.

Когда пришло время выбирать профессию, подал было документы в МГУ на истфак, чтобы потом специализироваться по археологии. Однако тогда же состоялся серьезный разговор с отцом-полковником, служившим в Генштабе.

Родитель спросил, хочет ли отпрыск всю жизнь прозябать в нищете, кочуя от одной могильной кучи к другой, роясь там, будто курица в пыли, радуясь обломкам горшков и костей, в лучшем случае проржавевшему доспеху и кучке золота. Чтобы заниматься большой археологией, подобно тем монстрам гробокопательства, о которых писал Керам, нужно жить не в СССР. А военное ремесло всегда в почете и принесет верный кусок хлеба с маслом. Особенно когда звание уже за майорское перевалит. Не хочешь рыть окопы или ночами не спать у ракетных установок, иди в политическое. Там работа непыльная, а почет и денежное содержание те же.

Так и стал Семен Лыков тем, кем стал: заместителем командира роты по политической и воспитательной работе. Но юношеское увлечение не забыл, только спрятал поглубже.

Потом он вспоминал отцовские советы с невеселой усмешкой, когда читал о блистательных открытиях советских археологов в Болгарии, Эфиопии, Индии; или о том, как наши в Афганистане откопали сокровище, достойное Шлимана — «Золото Бактрии» (потом начался этот… интернациональный долг, и все работы там свернули). Однако сделанного не воротишь, и увлечение находило применение лишь в том, что он иногда рассказывал своим подопечным об успехах отечественной науки — не только, мол, в космосе или геологии сильны.

И вот теперь схороненное поперло наружу.

Достав из командирской сумки блокнот и карандаш, он принялся зарисовывать видимое. Рисовальщик из него был неплохой. Особенно удавались карикатуры, которыми еще в училище приводил в восторг однокурсников и шокировал наставников. (В потаенной тетрадке даже была парочка шаржей на членов Политбюро во главе с «глубокоуважаемым Леонидом Ильичом».)

Старательно копировал надписи, покрывающие колонны, пытаясь как можно точнее воспроизвести каждую завитушку и загогулину.

Незаметно подошедший сзади Аор даже похвалил. Правильно, мол. Это может пригодиться при поисках заклятий.

Но пока заклятий не нашли.

Зато нашли что-то высеченное на базальте стен, на древнем языке предшественников Эуденоскаррианда — Арс его знал.

Вознесите сердца ваши всеочищающему свету Древних — Черному Свету/

Вознесите сердца ваши в ночь раскрытия Врат Нижнего Мира.

Врата раскрыты, дабы укрепить верных в час Последней Битвы.

Раскрыты Врата! Врата раскрыты/ Явлена Ярость Хозяев/ Раскрыты Врата/ Врата раскрыты/ ОН грядет путем гнева/

Раскрыты Врата, дабы явить ужас забывшим завет/ Врата раскрыты/ Внемлите голосу Ночи. Раскрыты Врата/

— И что из этого следует? — осведомилась Алтен.

— Не знаю, — бросил Арс— Но не хотел бы я оказаться рядом с этими вратами…

Семен поинтересовался, не знает ли почтенный маг, почему здесь шесть ниш, тогда как в предыдущих залах их было по четыре.

Как выяснилось, все дело в том, что в углублениях должны были стоять статуи, олицетворявшие четыре стороны света. Так говорилось в древних манускриптах, описывающих подобные сооружения. В главном же зале, как вот этот, устанавливались еще две фигуры, символизировавшие Вечное Небо и Священную Луну. Могли, правда, быть и варианты. Смотря кто, когда и для чего (вернее, кого) строил храм.

Зарисовав надписи, Семен занялся осмотром ниш.

Ничего любопытного. Полуцилиндрические углубления размером (как он вымерял на глазок) полметра примерно метра на два. Глубина около метра — самый здоровенный боец в полном боекомплекте спрячется. Никаких знаков или символов с письменами.

Лыков провел пальцем по шероховатой поверхности, где в свое время мог находиться пьедестал. Фу, пылищи сколько! Поистине вековая.

Внезапно пальцы нащупали какие-то углубления. Пять штук, по числу пальцев. Верно неспроста, прикинул замполит, и рука сама потянулась к таинственным отверстиям. Ага, как раз по его пятерне. Не на каких-то неведомых гигантов рассчитано.

Обернулся к товарищам, чтобы позвать кого-либо, и увидел, что славной компании не до него. Все пятеро столпились у колодца и сосредоточенно колдовали над золотой крышкой.

— Люди гибнут за металл! — приятным баритоном спел Лыков, однако коллегам было не до оперных арий.

Ну и пусть.

Пальцы как-то сами по себе вжались в дыры… И…

Ничего не произошло.

Сказать, что замполит был разочарован, значит, ничего не сказать. В это мгновение он походил на маленького мальчика, у которого отобрали любимый игрушечный автомобильчик.

Постояв так ни с чем пару минут, махнул рукой и присоединился к остальным.

Поглощенные изучением надписи, люди не заметили, как в нишах произошло некое движение.

Пустоты исчезли, и вместо них откуда-то из-за стены медленно, поворачиваясь вокруг своей оси, выплыли шесть статуй.

— Е-мое! — первым обнаружил изменения в обстановке зала Макеев. — Это что ж такое?! Семен, твою мать, что ты сотворил, археолог несчастный?..

— А что, — горделиво уставил руки в боки танкхен, — не нравится? Гляньте, какие славные статуэтки! И как сразу украсили обстановку!

Следует признать, вождь степного пролетариата был прав.

Изваяния и впрямь были замечательными. Изготовленные из неизвестного материала, поразительно напоминавшего органику (ибо поверхность открытых частей сильно смахивала на настоящую человеческую кожу), они являли пятерых мужчин и одну женщину. Две статуи, мужская и женская, были несколько больше, чем прочие четыре. Понятно, что это главные божества.

Каждый из четверки, как пояснил Аор, символизировавшей стороны света, имел свой цвет: красный — юг, белый — север, синий — запад и желтый — восток. Причем одеты и вооружены они были так, как это принято в странах, долженствовавших находиться в том месте Аргуэрлайла, которое они олицетворяли.

Наверное, определила Алтен, мастер или мастера, произведшие статуи, происходили откуда-то из областей, находившихся на территории бывшего Сарнагарасахала, поскольку представление, какая именно страна в какой стороне света располагается, соответствовало географической точке империи.

Восток обряжен в одежды кочевников Великой Степи, Запад — в тунику наподобие римской или греческой, Юг — в набедренную повязку и замысловатый тюрбан, а Север — в меха и дубленую кожу.

Что же касается фигур и лиц изваяний, то больше всего они напоминали статуи земной античности — совершенные и неимоверно прекрасные, пусть и холодные, изображения древних греков. Высокий лоб, ровный прямой нос с тонкими ноздрями, чуть впалые щеки, мягкая линия подбородка и пухлые губы, смягченные улыбкой. Руки и ноги бугрятся мышцами, но не слишком явными. И при этом не возникает ни малейшего сомнения в силе и мощи этих боголюдей.

Столь же совершенной была серебристого цвета статуя женщины, предстающей во всей красе нагого тела. Не юная, еще до конца не оформившаяся девушка, но и не зрелая дама, а молодица лет двадцати пяти. Голова немного откинута назад, а полная, но не тяжелая грудь горделиво выпячена. В вытянутых вперед руках богиня держала серп неполного месяца.

— Священная Луна, — прошептала в благоговейном экстазе Дарика, невольно склоняясь перед владычицей ночи.

Следовательно, фигура стройного, обнаженного же юноши антрацитового цвета, стоявшая напротив богини, символизировала Вечное Небо? Но отчего тогда столь разительный контраст его лика с лицами остальных изваяний? Те излучали вечный покой и умиротворение. Черная же физиономия парня была искажена злобным оскалом. Который, впрочем, не мешал признать, что и молодой человек тоже писаный красавец. Однако его красота не радовала, а вселяла тревогу.

— Это не Небо и не Луна, — покачала головой Дари-ка. — Вечное Небо не может, не должно быть таким…

— Надо будет их перенести отсюда и поместить в городской музей, — почесав лоб, изрек замполит. — Искусство должно принадлежать народу. Как я понял, водить сюда экскурсии в ближайшие пару лет никто не намерен.

Ему никто не ответил. Все были поглощены созерцанием чудесных статуй.

— Интересно, из чего они все-таки сделаны? — задал риторический вопрос Семен. — На мрамор или металл не похоже, на дерево — тоже.

Если бы он не был уверен в технической отсталости мира Аргуэрлайл, то решил бы, что это может быть пластмасса или какие-то полимеры. Хотя кто знает этих магов с их хитроумными изобретениями? Додумались же колдуны до выведения всех этих монстров, именуемых тут «нетварями».

— Так, братцы, — командирским тоном обратился ко всем Макеев, — думаю, пора выбираться отсюда на свежий воздух. Для первого раза, полагаю, достаточно. Приставим ко входу усиленный караул из наиболее подготовленных бойцов и магов, а сами вернемся сюда через пару дней, хорошенечко экипировавшись. Может, товарищи волшебники к тому времени что-либо интересное в своих архивах нароют. Наших академиков подключим. Вдруг совместными усилиями некое укрытие, кокон для колодца придумаете…

Ляпнул это наобум. Но Мак Арс идеей заинтересовался и даже похвалил сардара за верное направление мыслей.

Они уже собрались убраться восвояси и стали собирать вещи, как вдруг некий шорох привлек всеобщее внимание. За ним последовал еще один, и еще, и еще…

Четыре ниши освободились от постояльцев. Четверо владык сторон света спустились со своих постаментов на грешную землю.

— Мама дорогая! — не поверил своим глазам замполит. — Ожившие статуи! Как в американском кино о Синдбаде-мореходе…

— Как это понимать?! — крикнул Александр Аору, вытаскивая из кобуры пистолет. — И можно ли с ними справиться?

— Это, вероятно, последствия обряда призвания Подземного Хана, — молвил смертельно бледный маг, выделывающий руками в воздухе некие пассы.

То же самое принялись делать и Алтен с Серегиным.

— Тот, «черный», скорее всего, Они есть, — выдвинула предположение магичка, и Мак Арс кивком с ней согласился.

— А чего та парочка баклуши бьет? — поинтересовался Семен, указывая пальцем на остальные две статуи.

Он также приготовился к бою, вытянув из сумки толовую шашку. Был соблазн швырнуть в «биороботов», как он окрестил про себя движущихся истуканов, гранату. Однако в замкнутом помещении это было опасно. Осколки могут достать и людей. Хотя, конечно, и применение шашки тоже могло нанести им ущерб.

— Тебе этих мало, танкхен? — нашел в себе силы ответить шуткой на шутку маг, на лбу которого от напряжения вздулись жилы.

Четверка прекраснолицых монстров между тем брала людей в кольцо.

— Врассыпную! — скомандовал Макеев. — Прячьтесь за колоннами. Дарика, ты беги за помощью к нашим на входе. Семен, у тебя шашек много?

— Порядочно, — похлопал по сумке запасливый замполит.

— По моей команде бросай! Но старайся в колодец не попасть.

Знахарка кинулась к выходу, еле увернувшись из-под удара сабли желтого степняка. Остальные люди попрятались за расписанными алыми иероглифами столбами.

— Не поможет… — усомнился Аор, глядя, как Лыков зажигает короткий шнур запала. — Против древней магии…

— А вот посмотрим, — бесшабашно откликнулся вождь и учитель, сдвигая со лба соболий ханский треух. — Она, может, за прошедшее время испортилась, эта ваша древняя магия…

— Давай! — скомандовал майор.

Алый метеор устремился к красному шривиджайцу, зажавшему в руках огромную шипастую булаву.

— Скройсь!

Четверо людей прильнули к спасительному граниту, пытаясь вжаться в холодный камень, слиться с ним.

С оглушительным грохотом бабахнуло, заложило уши. Зал заволокло едким вонючим дымом, выедающим глаза, наполняющим свинцовой тяжестью грудь, не могущую откашляться. К дыму примешалась взметнувшаяся к потолку пыль.

От той колонны, за которой прятался Макеев, донеслись беспорядочные выстрелы.

— Саша! — рявкнул замполит. — Что там у тебя?!

— Сука, белый! Плетью достал по левому плечу!

Между тем клубы пыли и дыма рассосались, и пораженный Аор увидел, что от южанина остались одни обломки.

— Ага! — воскликнул Семен. — Наша советская магия тоже что-то может!

Однако оставалось еще три противника.

С одним из них, белым имперцем, вооруженным семихвостой плетью, разбирался Макеев и, похоже, что и в этом случае земное оружие оказалось вполне способным противостоять враждебной магии. У беляка уже было отколото полголовы с правым ухом, оторвана кисть левой руки. Майор продолжал вести прицельный огонь по конечностям противника, чтобы обездвижить его и лишить возможности использовать оружие.

Семен потянулся за следующей шашкой. Но увидел, что применить ее в данной диспозиции не представляется возможным.

Ожившие фигуры находились в опасной близости к людям. Можно было невзначай задеть товарищей. Оставалось положиться на собственный пистолет да на мастерство их личных магов.

Выбрал широкую синюю спину и стал посылать в нее пулю за пулей. Странно, что свинец не рикошетил, как то произошло бы, будь статуи металлическими или каменными. Значит, они и впрямь сделаны из некоего неведомого материала.

Он всегда хорошо стрелял, поэтому неудивительно, что в скором времени сумел проделать знатную воронку в тылу эуденоскарриандца.

Справедливости ради стоит отметить, что и маги не пальцем были деланы. Видно было, что их совместные усилия не пропадают даром. Движения статуй стали замедленными и какими-то неуверенными.

Вот Макеев таки перешиб своему противнику все четыре конечности, и тот рухнул на пол, вертясь, как жук, у которого оторвали лапки.

И тут у обоих стрелков закончились патроны. Как на зло, взяли с собой всего по одной запасной обойме. Да кто ж знал, что придется использовать оружие? Ведь прямо же у стен столицы пришлось драться, в двух шагах от вооруженной до зубов охраны.

Желтый почти достал своей саблей Артема, а синий уже оцарапал ногу Алтен дротиком. Хорошо хоть, что дротик, а не копье. То длиннее будет, от него сложнее увернуться.

И тут Аор, наконец, сотворил нечто невообразимое.

Под потолком возникла серебристого цвета петля, которая, как лассо, закружилась над двумя оставшимися статуями.

Завидев ее, изваяния как будто встревожились и выставили против извивающейся ленты оружие. Но едва петля коснулась сабли и дротика, как те рассыпались в прах.

Тогда жуткие фигуры метнулись назад, к укрывавшим их нишам. Оттолкнувшись от пола, легко вспрыгнули на свои места и застыли, как ни в чем не бывало. Словно не они только что пытались убить людей.

Лента разорвалась на две части, каждая из которых превратилась в раскаленный шар. Фаерболы устремились к нишам. Две сине-алых вспышки, и ниши вновь опустели. Как тогда, когда пятеро исследователей только вошли в зал с колодцем.

Темный бог и серебристая богиня так и не пошевелились за все время недолгого боя. Лишь когда со всеми четырьмя их слугами было покончено, изваяния бесшумно спрятались в стену.

Когда в помещение ворвались автоматчики во главе с Дарикой, уже ничего, кроме обломков двух поверженных статуй да кровоточащих ссадин офицеров и чародеев, не указывало на то, что здесь произошел бой…

Горы Летящего Льва. Лагерь рейдовой группы сил самообороны города-республики Октябрьск/Тхан-Такх

Усевшись на вросший в почву обломок скалы, Глеб наблюдал за жизнью лагеря.

На поляне разместилось управление рейдовой группы с отделением комендантского взвода.

Поляна была небольшой и находилась на северном, покатом склоне горы с вершиной, круто уходящей вверх и чем-то отдаленно напоминающей коренной зуб.

Гора поросла довольно густым по местным меркам лесом, но там, где они остановились, встречались лишь одиночные деревья и невысокие кусты.

Место для размещения временного лагеря было удобным: с трех сторон у самого обрыва росли кусты, на юге находилась небольшая рощица, за которой полосой шла каменная осыпь шириной около двухсот — трехсот метров, а за ней начинался густой лес. Это позволяло контролировать довольно большой участок проходящей внизу дороги и вести наблюдение за подходами к ней.

Камень, на котором сидел старший лейтенант, был приятно теплым. Растущее неподалеку дерево отбрасывало на него тень, а слабый ветерок уже не обжигал, а освежал.

Склон горы, где на самом краю обрыва разместился лагерь, изменился — тут словно поработали огромные кроты. На самых ровных участках появились каменные брустверы, бронемашины, взрыкивая, сгребали бульдозерными ножами землю.

Очень хотелось пить.

После завтрака Глеб позволил себе напиться лишь пару раз, сделав всего несколько глотков из фляги во время отдыха при восхождении на гору. Правда, он об этом пожалел буквально через несколько десятков шагов, когда весь покрылся потом, который моментально высох на лбу и впитался в одежду. Жажда стала мучить с утроенной силой. Больше подобного он себе уже не позволял, досадуя про себя, что забылся и поддался минутной слабости.

Вот ведь! Сам же страшно ругался, если видел кого-то часто прикладывающимся к фляге на марше, во время длительного пешего перехода или при рытье окопов на самом солнцепеке, объясняя это тем, что. начав потреблять воду в таких условиях, очень трудно будет потом заставить себя остановиться до тех пор, пока фляга не опустеет. Просил не забывать, что неизвестно когда вновь можно будет пополнить запас воды, а также то обстоятельство, что вместе с потом из организма выходят и соли, а из-за этого можно легко допиться и до теплового удара.

Достал флягу, прополоскал рот и сделал несколько маленьких глотков. Эх, припасть бы сейчас к ведру с колодезной водой и пить, пить, пить ее до полного удовлетворения, до ломоты в висках!

Но запас воды был мизерный — всего полуторалитровая фляга. Хоть пей ее всю сразу, хоть умывайся, хоть зубы чисть — больше нет и, судя по всему, пока не предвидится. Придется как-то приспосабливаться.

Мимо, тяжело топоча, прошло экспериментально-испытательное отделение — полдюжины ребят, вооруженных самоделками Бровченко и Бурова.

Прежде оружейная промышленность особого территориального образования не шла дальше отдельных опытов, вроде переделанных под стрельбу картечью и жаканами ракетниц или тяжелого ружья калибра 12,7 — под патрон ДШК, предназначенный для отстрела самых крупных и живучих нетварей. На этот раз мастера решили воспользоваться случаем, чтобы испытать в деле свои новые агрегаты. Отделение казалось немалой силой — два пулемета 0–7 (что значило Октябрьск, модель седьмого года), со стороны смотревшихся выдумкой какого-то безумного дизайнера из водопроводных труб и жестянок, плюс бивший на триста метров миномет калибром 50 мм, чья опорная плита напоминала сковородку (и при нем — четверка бойцов). А в придачу три автоматчика с тяжелыми и неуклюжими длинноствольными пистолет-пулеметами под девятимиллиметровый патрон от «Макарова» (которых был избыток). За основу был взят ППШ. Оружейники рассчитывали, что как изделие военного времени, он не потребует слишком сложного оборудования при копировании. Затея оказалась сложнее, чем планировалось, но все-таки с десяток ППШ-09 (тут же получивших за солидный вес ироническое прозвище — Папаша) Артмастерские выдали.

С пулеметами была вообще отдельная песня — ни старичка «максима», ни РПД в распоряжении землян не оказалось, так что при всем желании скопировать автоматику под патрон с закраиной (а только их можно было производить в нынешних условиях) было не с чего. После долгих попыток изобрести ее самим (с поправкой на доступные технологии), было решено подойти к проблеме с другой стороны.

— Если нельзя наладить производство нормальных патронов, будем делать ненормальные! — с усмешкой сказал по этому поводу Буров.

Вспомнив опыты века девятнадцатого — с их картонными и бумажными гильзами, оружейники выдали на-гора нечто и в самом деле оригинальное — пулеметный патрон калибра все тех же сакраментальных девять миллиметров, с литой медной пулей в толстостенной гильзе с канавкой. Фокус был в том, что гильза штамповалась из картона, вернее, папье-маше, вымоченного в растворе соли для несгораемости и сверх того пропитанного особым клеем, придающим твердость. (Использовали отходы неудачных опытов по производству бумаги.)

Клей, кстати, помогли сделать местные ремесленники, он у них шел на кожаные доспехи и луки. Штамповались эти гильзы в керамических разборных формах, сделанных лучшими гончарами Октябрьска. Вот под эти патроны и был спроектирован 0–7, и на испытаниях они вполне себе стреляли. Конечно, и заедало их, и ломались перекаленные возвратные пружины, но все равно начальство возлагало на задумку немалые надежды.

— А ты тут неплохо устроился! — неожиданно раздался за спиной громкий голос, заставивший невольно вздрогнуть.

Бобров обернулся, инстинктивно положив руку на лежащий на коленях АКС. Над ним стоял Борисов и довольно улыбающийся капитан Анохин. Это он предложил таким способом подшутить над лейтенантом, подговорив своего приятеля подкрасться и рявкнуть у него над ухом, а теперь наслаждался произведенным эффектом.

— Что-то мы сегодня много смеемся, не к добру это. — Анохин вдруг стал серьезным. — Где жить-то будем? Какие предложения?

— А какие тут предложения? — пожал плечами Глеб. — У нас есть спальные мешки. Дождя вроде не предвидится, но на всякий случай навес смастерить можно. Вам же, если пожелаете, местные персональную юрту из веток сплетут. Фигвам, так сказать.

— Юрту? — обкатал на языке звучное слово командир разведроты и с хрустом потянулся. — А, знаешь, давай! Чем я хуже нашего Лыкова? Да закругляйтесь, а то жрать охота…

Наконец, «стройка века» завершилась.

Облюбовали место метрах в ста от рощицы, если можно было так назвать несколько деревьев, кучно растущих у каменной осыпи. Расположились под старой сосной, которая скорее походила на сибирский кедр.

Иглы у дерева были длиннее, чем сосновые, а шишки похожи на кедровые. Правда, на вкус орешки в них оказались совсем меленькими и горькими.

У самых корней лежал здоровенный, в половину человеческого роста, вросший в землю камень. Вместе со стволом дерева они стали естественной стеной, надежно защищающей спящих или обороняющихся людей со стороны долины.

— Предлагаю отпраздновать новоселье, — предложил Георгий, в который раз придирчиво осмотрев стены и пробуя их на устойчивость.

Он удовлетворенно хмыкнул и отступил назад на несколько шагов. Немного посмотрел оценивающие на творение скотоводов. Хотел было войти вовнутрь, но почему-то передумал.

— Жалко, кота у нас нет… Колдунов! — рявкнул он своему ординарцу. — Тащи мешки в дом! За кота будет, — подмигнул офицерам. — Ишь, какие усищи отрастил!

Услышав такое обычное слово, Глеб невольно погрустнел. Дом.

Чем-то мирным пахнет, а тут…

Колесишь и лазишь по местным горам и степям без устали, и что-то нет никаких оснований думать, что за это время наступит мир. Поэтому хочет он того или нет, а еще не раз придется ему столкнуться и с кровью и со смертью. На то она и война…

Капелька росы медленно, словно нехотя поползла по иголке горного кедра. Немного подождала на ее кончике, набухла от сырости и полетела вниз, туда, где прямо под деревом устроились люди, похожие в своих спальных мешках на большие коконы, уложенные плотным рядком в каменном гнезде какого-то гигантского мифического существа.

Оттого, что что-то мокрое и холодное шлепнуло его по носу, Глеб вздрогнул, поморщился, оглушительно чихнул и открыл глаза.

Седой туман тяжелым одеялом укрыл землю от ночного холода, спрятав от любопытных глаз и небо, и звезды, и горы и даже нижние ветви растущих на них деревьев. Он был настолько плотным и между тем невесомым, что казался облаком, уставшим летать среди бледнеющих звезд и решившим немножко вздремнуть на склоне лесистой горы. Нижний край его не опустился до самой земли, словно опасаясь потревожить сладкий предрассветный сон, а лениво колыхался потолком зала волшебного дворца, у которого совершенно отсутствуют стены, а редкие стволы деревьев служат причудливыми колоннами.

Увиденная картина была настолько фантастичной, что спросонья сразу и не понял — явь ли это или начинается новый сон.

Согласно донесениям разведки и рассказам дружественных аборигенов и купцов, тут проходил один из важнейших караванных путей.

Внешне, конечно, это было трудно заметить — горы, ничем особенным не отличающиеся от других, обыкновенная широкая тропа с редко встречающимися бедными кишлаками. Но по этой тропе тысячелетия назад уже шли караваны. Погонщики верблюдов пристально смотрели по сторонам, опасаясь засады, а на этом самом месте, где они сейчас сидят, возможно, сотни лет назад мог сидеть какой-то разбойничий атаман, местный Разин или Шамиль, высматривая будущую добычу, а остальные воины прятались в тени деревьев, ожидая сигнала. Ведь во все времена племена горцев часто промышляли разбоем. И не из-за того, что они такие плохие — просто в горах вырастить хороший урожай — большое везенье. А тут чуть ли не под самым носом проходят один за другим караваны с несметными по местным меркам сокровищами. Как устоять перед искушением? Удачно проведенная засада — и ты уже не бедняк. Тебя все уважают, жены становятся ласковее и любят крепче, сказители поют песни, заносчивые вожди более богатых и сильных родов и племен зовут тебя на пиры и не прочь отдать за тебя или твоего сына дочь.

И неудивительно, что чужаков, пусть и на железных повозках и с дальномечущим оружием, воспринимают как такую же законную добычу. И что, в сущности, поменялось? Те же горы, та же дорога, те же ценные грузы. Хозяева их хорошо вооружены? Ну, так и купцы и караванщики всегда были неслабым противником!

Кто они для этих гор?

Букашки, пылинки.

Люди приходят и уходят, а эти горы как стояли миллионы лет, так и будут стоять дальше. Эта тропа, проложенная кем-то тысячелетия назад, в жизни исполинов всего лишь миг, независимо от того, зарастет ли она со временем травой или превратится в шикарное шоссе. Жизнь гор для людишек и их дел — вечность, а для вечности жизнь самих гор — ничто. Так устроен мир.

Те, кому было положено, продолжали вести наблюдение, затаившись в рощице.

С любопытством следили за копошащимися чужинцами, колдующими над своими металлическими нетварями. Действия пришельцев были для них непонятны и необъяснимы.

А вот сами люди, похоже, мало чем отличались от них, горцев. Так же ели, пили, ходили по нужде. И еще были очень беспечны, что непозволительно воинам.

Окружили себя дозорами и думают, что находятся в полной безопасности. А тут у них под самым носом, да еще буквально в трех соснах, где и медведь не спрячется, схоронился целый отряд горских следопытов-прознатчиков. Ну, отрядом это, положим, не назовешь. Скорее тот же дозор. Но и десяток храбрых горцев, находящихся на родной земле, способен творить чудеса. Если же с ними еще и сильный чародей есть, то берегитесь, пришельцы.

С уважением и затаенным страхом поглядывали на сухую долговязую фигуру в черном балахоне, сидевшую прямо на земле, на сухом валежнике.

Две недели назад появился он в шайке Мустара Лучника.

Пришел и, запершись в покоях атамана один на один, долго о чем-то шептался с одноглазым бандитом. Когда дверь, наконец, распахнулась, и собеседники вышли к остальным парням, горцы заметили, что на Мустаре прямо-таки лица нет. Бледный, осунувшийся, с трясущимися руками. Заплетающимся языком поведал всем, что достойный Эрдигор будет помогать им в борьбе со злобными захватчиками, пришедшими из Степи.

И ладно, лишняя пара рук никогда не помешает. Лишь бы под ногами не вертелся и не мешал. А то знаем мы их, равнинных. Ничегошеньки не смыслят, как себя в горах вести надо. Горы, они особого подхода от воина требуют. Тут слегка зазеваешься, оступишься — и поминай как звали. То ли в пропасть свалишься, то ли камешек стронешь, а он за собой целый обвал-лавину потащит.

Однако Эрдигор оказался совсем не похожим на равнинных и городских зевак.

Чувствовалась в нем некая Сила. Ходил осторожно, как будто вовсе не касаясь стопами земли, а летая на ладонь над камнями. И опасность чуял на полчаса раньше, чем горные «волки».

А уж какие штуки выделывал. Таких фокусов ни один здешний маг, даже в самом Раввине, проделать не умел.

Не единожды выручал горцев, то огненные шары в чужинцев метая, то стрелы и дротики направляя против ветра прямо в цель. И еще эти его бледно-сиреневые молнии. Вот ведь чудо из чудес. Как долбанет такая по железной нетвари пришлецов, так практически на куски ее разрывает. А обычные пламенные шарики на оное не способны. Человека прихлопнуть — это пожалуйста. Но гигантскую черепаху из брони не сдюжат. Шаманы сказывают, все потому, что на броне специальные защитные руны намалеваны.

Да, молния — это сила. Жаль только, что не может ее чернобалахонник более одной за раз сделать. Потом долго отдыхает, обессиленный.

Сегодня как раз пообещал сотворить такое чудо. Повелев, лишь начнется среди пришлецов паника, хватать одного или двух пленных, как получится, и волочь в лагерь Мустара. Но чтоб обязательно живьем доставить. За это отсыплет каждому по горсти серебра.

А они что? Они завсегда, пожалуйста. Дело-то привычное. Сколько лет людокрадством промышляют.

Вот Эрдигор встал с земли и засучил широкие и длинные рукава своего балахона. Ага, значит, сейчас начнется потеха.

Разбойники приготовились.

Бледный человек в черном балахоне вытянул руки вперед, растопырив пальцы.

Некоторое время ничего не происходило. Головорезы даже разочарованно стали перешептываться.

Но вот по пальцам Эрдигора пробежала заметная дрожь, а между ладоней появилось бледно-сиреневое мерцание. Завихрилось малым бурунчиком. Сложилось в нечто напоминающее то ли стрелу, то ли дротик. Поднялось на уровень глаз чародея.

Маг что-то буркнул себе под крючковатый нос, и стрела-молния сорвалась вперед.

Прочертив в воздухе огненный след, бледно-сиреневая молния ударила прямо в каменную плиту, лежавшую у подножия сосны и нависающую над лагерем чужинцев.

Раздался оглушительный взрыв. В стороны брызнули большие и малые осколки, песок, щепки.

— Вперед, — скомандовал Эрдигор, обессилено опускаясь на землю.

Двое парней подскочили к магу, подхватывая его под руки, чтоб вынести с поля боя. Остальные ринулись за добычей…

Где-то неподалеку загрохотало.

Офицеры, всполошившись, принялись вызванивать по рации сторожевые посты.

Два бойца из комендантского взвода, наполнив фляги водой, как ни в чем не бывало, продолжали укладывать их в рюкзаки. Капитан Стогов высунул голову из-за камней и испуганно вертел ею в разные стороны. Выражение лица его было настолько детским, что трудно было сдержать улыбку.

— Все на своих местах, Борис, порядок.

Глеб заметил, что капитан перестал вращать головой, а, вытянув шею, пытается что-то рассмотреть в рощице, где находился выносной пост их блока.

— На что он там уставился? — поинтересовался Анохин, не отнимая от уха гарнитуру радиостанции.

— Похоже, что на бойца с выносного. Тот забрался на камень и подает какие-то знаки. Скорее всего, решил, что рвануло у нас. Проверяет. — Глеб покосился на Анохина. — А у тебя что слышно?

Капитан долго не отвечал, продолжая слушать эфир.

Держа левой рукой возле уха гарнитуру, он свободной рукой достал из резной костяной табакерки несколько щепотей резаных листьев и свернул самокрутку из сушеного листа кустика аралии. Принялся разминать ее, вращая между пальцами, как бы готовя к употреблению.

— Обвал на выносном. Двое «двухсотых» и один «трехсотый». Похоже, тяжелый. Медики пока определяются, что с ним делать дальше, но одно и без них ясно — плохо дело… Саперы расчищают завал на дороге. Справятся, тогда и будем действовать! Пошли, проверим обстановку.

Когда они приблизились к месту обвала, Бобров увидел выстроившуюся в очередь технику и суетящихся людей.

— Елки-палки! — потрясенно воскликнул Анохин, сбивая фуражку на затылок.

От ливанского кедра и каменной плиты, козырьком прикрывавшей их лагерь, не осталось и мокрого места. Вернее, как раз оно и имелось. Большущая воронка с оплавленными краями, заполненная откуда-то взявшейся водой. Никак родник какой подземный расковыряло.

— Что за хрень? — таращил глаза начштаба. — Откуда у местных взрывчатка?

К ним подбежал измазанный копотью Умаров, из глаз которого лились бессильные слезы.

— Что здесь произошло, Мовлади? — обратился к нему Бобров.

— Молныя, — только и смог выдавить из себя боец. — Сыреневый такой молныя…

Опять эти колдовские штучки.

Половина лагеря была сметена обвалом. В том числе и анохинский «фигвам».

Командир снял фуражку и вдруг перекрестился. Эка, повезло-то. Не иначе, в сорочке родились. Сам Бог надоумил их пройтись с проверкой постов. А то бы…

— Потери?

— Сычытаем, ищем, — вытер нос Умаров. — Пока дывое убытых, адын ранэный…

Несколько человек медленно продвигались по обочинам дороги, а метрах в десяти от места, где обрывались следы гусениц, виднелся еще один боец, державший на длинном поводке Акбара, который зигзагами бегал от одного края дороги к другому. Небольшая группа медленно шла в сторону реки, которая чуть восточнее терялась среди камней. С высоты блока люди казались маленькими, как какие-то серо-желтые муравьи.

Анохин подошел поближе к начальнику штаба. Говорили очень тихо. Глеб слышал только обрывки фраз.

Зорин, заместитель командира взвода, был вместе с отделением послан к реке для осмотра местности и пополнения запасов воды.

И в высокой траве наступил на капкан. Обычный капкан, какие горцы ставили на всякую хищную живность — медведей, волков, местных шакалов — донельзя противных тварей. Типичная ловушка — две палки с вставленными в прорезь острыми осколками обсидиана, нехитрая сторожка между ними, и все те же сухожилия вместо пружины.

Теперь над ним колдовали два шамана и санинструктор.

Но главное не это. Главное, что когда поднялся этот сыр-бор, двое бойцов пропали неизвестно куда. Их искали, но так и не могли найти.

Что это означало?

Дезертирство?

Вряд ли. Куда отсюда дезертируешь? Тем более что пропали как раз земляне. Прапорщик Непийвода и ефрейтор Анатолий Смагин.

Значит, либо похоронило их под обломками скалы. Либо… похищение.

А это, в свою очередь, свидетельствует о том, что земляне и их союзники здесь не одни.

Октябрьск/Тхан-Такх. Школа магии

Размышления Артема о том, что нужно, в конце концов, сделать в школе нормальную столовую, были прерваны самым неожиданным образом.

В кабинет через стену просочился омерзительного вида призрак и принялся порхать вокруг Серегина, беззвучно хохоча. Видимо, кто-то из начинающих магов в очередной раз решил позабавиться над заместителем руководителя школы.

Артем быстро пробормотал про себя простенькое заклинание, устраняющее наведенные галлюцинации. Призрак даже не потускнел, норовя облобызать лейтенанта слизисто блестящими устами, между которыми копошился червяк. Значит, динамическая голограмма…

Ну, ладно же.

Делая вид, что потянулся за свитком, быстро сформировал заклинание посерьезнее и послал его в гнусное создание. Похоже, шутник в последний момент почуял что-то неладное: призрак начал терять очертания, но его уже перечеркнула малиновая молния, он сжался в яркую точку и беззвучно лопнул. Сейчас его создатель или создатели верещат, закрывая ладонями обожженные вспышкой глаза. Как минимум несколько часов они проведут у целителей.

Сурово, но что поделаешь — обладатель магического дара должен сполна проникнуться ответственностью, которую налагает на него Сила.

Все бы забавлялись, как дети малые. Нет чтобы, как и было велено Аором, бросить все Силы на поиски решения тяжелейшей проблемы нейтрализации темного колодца.

Практически весь личный состав школы, сто пятьдесят человек, задействован, а результатов пока еще нет. Впрочем, о чем говорить, если большинство обучающихся чародеев не могут похвастаться потрясающими успехами.

Вообще же вырастить по-настоящему сильного мага достаточно трудно. Магов десятой и выше ступени встречается пять-шесть на тысячу. Остальные застревают максимум на восьмой-девятой. И не потому, что ленятся и не хотят совершенствоваться. Таков порог, положенный самой Силой, не терпящей избытка магической эманации.

Их школе еще повезло. Целых два высших мага. Аор, у которого двенадцатая ступень, и Алтен с ее одиннадцатой. Сам Артем может покуда похвастаться лишь восьмой. Тоже неплохо, однако наставники подбадривают его, предрекая, что вскоре он может достичь еще более впечатляющих успехов. Восьмерка для него не предел. Ведь та же Алтен за каких-то несколько лет с шестой умудрилась допорхнуть до одиннадцатой ступени. Да и сам Мак Арс стал во главе Октябрьской школы, имея седьмую.

Но тут было еще одно. То, что почему-то ускользнуло от внимания соответствующих лабораторий и служб ОГСВ. Дело в том, что маги делились на теоретиков и практиков. Эти две категории, по-местному именуемые старшие мастера и младшие мастера, отличались, если так можно сказать, идейно. Старшими мастерами становятся после пятнадцатой ступени, никак не ниже. Эти великие мужи сами отказываются выступать на чьей-либо стороне и заниматься экспериментами с Силой, чтобы не нарушить баланс, равновесие, установленное Высочайшими — местными богами.

Сам Аор не раз сетовал, что с удовольствием стал бы старшим мастером, да вот кто ж ему позволит?

Среди младших мастеров тоже имеется своя иерархия. И боевые маги, как ни странно, не самые уважаемые, поскольку боевая магия не столь сильна, чтобы ею выигрывать сражения — они занимают примерно такое же место, как снайпера или диверсанты в земных армиях (или ближе ко времени — баллистарии или мастера осадных машин в древности). Наиболее уважаемыми были маги-целители и погодники, ведь от них зависели ни много ни мало жизни тысяч и тысяч людей. Вот засуха, например, как без погодника? И как не уважить его, не отблагодарить, даже отдав последнее? Ниже всего ценились всякие бытовики, от тех, кто мог изгнать из дома и амбара мышей и тараканов, до мастеров варить всякие зелья для дубления кож или закалки металла, или тех, кто делал амулеты на удачу в делах.

Но вот в гарнизоне, исходя, так сказать, из международной обстановки, наиболее востребованной была именно боевая магия. Большая часть учеников обучалась этому искусству — причем не столько для нападения, сколько для защиты от вражеских чар. Потому как атаковать у них есть чем. Их оружие посильнее всех этих фаерболов и уж тем более всяких штук вроде порывов ветра, сбивающих стрелы. Хотя, конечно, не у всех имелись к нему задатки. Сто пять из полутораста ими обладали. Четыре десятка «проходили» по целительству и погоде. Причем в пяти обнаружилось дарование целителей такой Силы, что с ними занимались две наставницы из местной общины грайниток, хотя те редко себе позволяли подобное. Хочешь учиться — принимай посвящение и переходи под власть Грайни и старших жриц, давая разные клятвы, в том числе и не выходить замуж.

Загруженность каждого потока в результате неравномерна. Вот в чем основная проблема. Наставников боевиков, не в пример преподавателям бытовой и погодной магии, на всю ораву школяров не хватает. Вот и маются ученики дурью, расходуя свои Силы на создание фантомов.

В кабинет, настороженно озираясь по сторонам, зашли Васконо Сатт и Гриша Суров. А за ними — сардар, кто же еще?

— Привет, дружище! — заходя, отсалютовал председатель и знаком отпустил телохранителей, тотчас скрывшихся за дверью.

— И тебе не болеть, — ответил Артем. — Что взыскался-то?

— Да вот, решил вас проведать. Узнать, как обстоят дела с изучением храма и заодно вообще посмотреть, что тут да как. Давненько к вам не наведывался. А ведь за вами, учеными, глаз да глаз нужен…

В это самое время из стены вновь выпорхнул призрак, еще более омерзительного вида, чем давешний. С жуткими ужимками стал накручивать круги вокруг майора, слегка офонаревшего от неожиданности.

— Что за чудо-юдо? — на всякий случай потыкал в морока пистолетом.

— А, третьеклашки балуются, — досадливо отмахнулся Серегин, уничтожая и этого фантома.

— Талантливые бесенята! — от души похвалил градоначальник, пряча пистолет и утирая со лба пот.

— Вот как получат у меня сейчас взыскание за напрасное разбазаривание Силы…

— Да ладно тебе, Тема, ворчать. Забыл, как сам поначалу забавлялся, новые умения получив?

Лейтенант усмехнулся. Что было, то было. Досада на проказников как-то улеглась.

— Что, пойдем на обход владений, Мороз-воевода?

— Давай. Но все же, скажи на милость, что это было? Они вышли в коридор. Телохранители пристроились один чуть впереди, другой — на пару шагов сзади от охраняемого лица.

— Как гласит учебник дисциплины с сухим названием «Специфические методы воздействия на природу», написанный небезызвестным тебе Аором Тахрисом Мак Ар-сом при нашем скромном участии, — начал лекцию Артем, — большинство иллюзий относится к категории «сложные наведенные галлюцинации». Меньшую часть составляют информационно-полевые голограммы со звуковым, тактильным и органолептическим сопровождением и внешним энергопитанием, именуемые так же «истинные иллюзии». Это, кстати, не он написал, это еще мудрилы из конторы обнаружили.

— Что-что? — с улыбкой переспросил Александр, с уважением покосившись на высокоученого друга. — Какие-какие голые граммы?

— Не заморачивайся, — отмахнулся маг. — Без теоретической подготовки все равно не поймешь. Иначе говоря, специалисты по специфическим методам могут создать дыню или арбуз, которые на вкус невозможно отличить от обычных. Могут изготовить что-нибудь менее приятное, вроде чудовища размером со скалу, плюющегося огнем, или танка, весьма натурально лязгающего гусеницами.

— Вот это то, что нужно! — похвалил председатель. — Танки, бронемашины, пушки. В правильном направлении работаете, товарищи!

— Да, — вздохнул Артем. — Однако все это будет существовать от нескольких минут до нескольких часов, но не больше, не говоря уже о том, что иллюзорной пищей невозможно насытиться, а пламя поддельного дракона даже сухую солому не подожжет.

— И как все это получается?

— Обратись к Аору, и он охотно объяснит, по-своему. Наши говорили что-то насчет какого-то специфического взаимодействия трех волновых субполей, являющихся в свою очередь производными от гравитационной составляющей единого поля и их рефракционного наложения, и стоячих волн, сцепляющихся с квантовой структурой материи, трансформации структур вещества в соответствии с энергоинформационной матрицей… И так далее и тому подобное. В общем, сто тридцать страниц убористого текста и многоэтажных математических формул. Помню я эти талмуды, таким вполне можно убить без всякой магии — просто дерябнуть по башке.

— Ты это все читал?

— А как же! Правда, это не помогло, когда сдавал экзамен на шестую ступень. Не интересует теория Мак Арса. Он больше практику, но тут уж спуску не даст. Хоть и брат по Силе, а требователен, как злой профессор на сессии.

— Кто тут поминает всуе?! — раздался в коридоре громогласный бас директора школы. — Никак начальство припожаловало? А я-то удивляюсь, с чего во дворе нагнано столько нукеров.

— Ой, все бы тебе преувеличивать, — пожимая руку своему заместителю, неловко усмехнулся Александр. — Всего-то с десяток бойцов и захватил. Видел бы ты, какой переполох поднимается у нас на Земле, когда в город или на объект приезжает какая-нибудь шишка. Все вокруг словно вымирает.

— Тоже правильно, — похвалил Аор. — Народ должен бояться своих правителей и видеть их силу.

— Раз уж ты появился, — предложил Серегин, — то сам и продолжай экскурсию.

Мак Арс кивнул, соглашаясь.

Свое детище он любил всем сердцем и очень им гордился.

Это просторное трехэтажное здание дворца какого-то архаичного тхан-такхского вельможи досталось школе в наследство от бывшей секретной лаборатории 13-го управления КГБ СССР. Надо отдать должное комитетчикам, они умели выбирать места, словно у них был какой-то особый нюх на то, что источает Силу. Древнее сооружение было буквально пропитано ею от подвалов и до чердака.

Почему так и откуда, понять было сложно, потому как ни единой фрески, ни даже надписи, дающей возможность понять, кто был прежним владельцем дворца и чем занимался, не сохранилось.

Алтен выдвинула предположение, что, возможно, и в прежние времена здесь было что-то наподобие их школы, однако ж это была всего лишь гипотеза…

Хоть секретная лаборатория и была эвакуирована вместе со всеми службами, часть ее оборудования, а главное, почти половину библиотеки переправлять на Землю не стали. Так что учебное заведение Аора Мак Арса получило в наследство от предшественников неоценимые богатства.

Приборы, изготовленные хитроумными спецами из комитета, позволяли в умелых руках да при толковой голове ставить такие опыты, что руководитель заведения буквально млел от безмолвного восторга и жалел, что добыча столь скудна. С такими-то приспособлениями горы свернуть можно.

С другой стороны, он мрачнел, представляя, какой вред могла бы нанести чужеземная техника его миру, пробудь земляне на Аргуэрлайле чуть дольше. Не приведи боги, все это попало бы в худые руки. Того же Ундораргира или жрецов Шеонакаллу… Подумать страшно.

А вот библиотека… Возможно, второй такой нет ни у кого в этом мире.

Во-первых, она была укомплектована книгами и манускриптами, завезенными сюда с Земли, что уже было уникальным. Пусть это были в основном их легенды и романы, и две трети того, что содержалось в чужинских книгах, было чистейшей воды шарлатанством и профанацией магической науки.

Похоже, в мире, откуда прибыли Сантор Макхей и Ар-Тем, с магией совсем дела плохи были. Судя по тому, что написано в их книгах, с Силой по-настоящему никто и обращаться там не умел. Разве что в глубокой древности, в загадочных державах Та-Кемет и Баб-или.

Треть материала как раз и была посвящена древнему периоду высокого искусства. Похоже, земные мудрецы шли тем же путем, что и их коллеги в Аргуэрлайле. Но потом отчего-то их исследования зашли в тупик и были прекращены вплоть до так называемого Средневековья, когда магия вообще выродилась и была извращена.

Во-вторых, земляне собрали в библиотеку все, что было захвачено ими в виде трофеев на Аргуэрлайле. В основном свитки, привезенные из бывшего Сарнагарасахала и принадлежавшие прежде жрецам Темного Владыки. Имелись также и материалы, добытые во время похода на Конгрегацию магических ковенов.

Аор и Алтен тщательно занимались систематизацией и описью библиотечных материалов, испытывая благоговение перед глубинами мудрости. Показывая Макееву то одну, то другую жемчужину книжного собрания, Мак Арс обращался с ними как с собственными детьми.

Наконец, там было много из того, что накопали спецлаборатории за год с небольшим операции «Порог». Хотя основное было вывезено, но многие промежуточные доклады и исследования были брошены в спешке и за ненадобностью.

Александр, конечно, оценил библиотечные редкости, но как боевого офицера и практика его прежде всего интересовали конкретные, утилитарные достижения, могущие хоть как-то облегчить жизнь гарнизона. Ну и, само собой, нашли ли в пыли веков хоть какие-то ответы на главный вопрос, волновавший их всех: что там с этими чертовыми темными колодцами?

— Прошу в лабораторию Алтен, — пригласил, уклонившись от щекотливой темы, маг. — Там и поговорим…

Завидев своего майора, молодая чародейка засияла такой ослепительной улыбкой, что впору было подумать, будто они с Макеевым год не виделись.

Впрочем, в последнее время Алтен и впрямь дневала и ночевала на работе, занятая поисками решения жизненно важной проблемы.

— Ну, хвастайся! — подбодрил, обняв подругу, председатель. — Наверняка есть чем?

— Как не быть? — согласилась магичка. — Кое-что имеем. Серхо, — обратилась она к юноше в комбинезоне, — покажи нам, пожалуйста, свое новое изобретение.

— Есть! — по-военному козырнул паренек, выдавая свое земное происхождение.

— Сержант… Коноплев, кажется? — прищурился, узнавая, Александр.

— Так точно, товарищ майор, председатель Совета! — браво отрапортовал молодой человек, вытягиваясь в струнку.

— Вольно, вольно, Сережа, — махнул рукой Макеев. — Показывай лучше, что там придумал.

Парень подвел их к демонстрационному стенду, на котором был закреплен лист брони. Взял в руки кисточку, обмакнул в стоящую здесь же чернильницу и вывел на металлической поверхности несколько загогулин-рун.

— И что? — выжидающе уставился на него градоначальник.

— Устойчивость брони к магическому воздействию усиливается после нанесения этих рун в четыре раза, — скромно ответил юноша.

— В четы-ыре-е?! — не поверил своим ушам Александр. — Прежние-то всего в два раза повышали устойчивость брони к… нетехническим воздействиям?

— Так точно! — звонко рявкнул расплывшийся в улыбке Коноплев.

— А полевые испытания проводились? — все еще не верил главнокомандующий.

Сергей молча протянул ему лабораторный журнал. Пробежав глазами по исписанным корявым почерком страницам, Макеев тоже заулыбался.

— Так это же значит, друзья мои, что вопрос с противостоянием боевой техники боевой магии решен, а?! Наши «старички» и «старушки» еще послужат! Ой, как послужат! Бровченко знает?

— Он присутствовал на лабораторных испытаниях, — подтвердил Артем.

— А Вилкас?

— Ему еще не сообщали.

— Вот сюрприз старому чертяке будет! — потер руки майор. И враз насупился: — Жаль, что до начала рейда со своим открытием не успели. Вот бы нашим ребятам такую помощь…

Все присутствующие тоже замолчали, вспомнив о друзьях, ушедших в поход.

— Таким образом, — продолжал изобретатель, — можно значительно усилить антимагическую прочность не только брони, но и других металлических изделий. Прошу к следующему стенду.

— А в чем закавыка? — справился Александр, поглаживая пальцем причудливые завитушки. — Тут в чернилах дело, в самих знаках или как?

— Все вместе, — пояснил сержант. — Еще заклинания соответствующие нужны…

— Сам придумал заклинания-то? — восхитился Макеев.

— Да нет, — стушевался молодой маг. — В старинных здешних книгах нашел.

— Не скромничай, — погрозил пальцем Аор. — Руны — твое собственное изобретение.

— Да, — спохватился Макеев, — а что с этими… колодцами?

Увидев, как осветилось надеждой лицо сардара, маг развел руками:

— Жалкие крохи. Всего лишь упоминание о местах нахождения еще трех колодцев. Один из них находится в Эуденоскаррианде, и крышка его, что удивительно, если вспомнить о цвете статуй в зале, изготовлена из цельного куска сапфира толщиной в ладонь. Еще один расположен в горах Шривиджайи и покрыт рубиновой крышкой той же толщины. И, наконец, сарнагарасахальский, ближайший к нам колодец, покрытие которого изготовлено из алмазной плиты…

— Ничего себе крышечки! — присвистнул Макеев, — Но как их уберечь от порчи?

— А вот об этом книги молчат, — скорбно произнес глава магической школы. — Эх, нам бы привлечь кого из теоретиков. Магов пятнадцатой или даже двадцатой ступени! Да где ж их взять тут после всех этих войн?! Нам бы с дальними странами связаться. Вдруг да поможет кто из эуденоскарриандцев или шривиджайцев… Костюка бы для поисков людей привлечь…

Макеев промолчал.

От его посланца уже давно не поступало весточек.

Горы Летящего Льва. Мартийское плоскогорье. Охотничье стойбище

Когда человек появился, Кири к стыду своему его не сразу заметила. Она была занята важным делом — готовила стрелы.

Выстроганные из сосны древки лежали по левую руку от девушки. Они были длинны, прочны и ровны. По правую руку от Кири лежал аккуратно перевязанный жильной ниткой пучок маховых перьев черного орлана. Как знает всякий охотник гор Летящего Льва, стрелы с оперением из перьев этой гордой и свирепой птицы, летят дальше и точнее всех.

Погруженная в свое нехитрое, но тонкое ремесло, охотница прилаживала приготовленные отрезки перьев к кедровой заготовке и обматывала их конским волосом, смазанным вываренным из хрящей клеем.

Теперь оставалось дождаться, пока стрелы высохнут, и тогда придет очередь наконечников из расколотой вдоль бедренной кости бурого зайца. Она при расщеплении давала длинные, тонкие и острые иглы, которых почти не надо было точить. Можно было сразу вставлять в прожженное в середине навершия стрелы углубление и заливать растопленной смолой из корней синего можжевельника — застыв, она становилась почти каменной.

Понятно, с одной стороны, она допустила оплошность, ибо точно так же можно было пропустить скрадывающую человека снежную кошку или очень редко, но все же забредающую сюда хищную обезьяну — горного людоеда.

Но с другой стороны, изготовление стрел дело, как понимает всякий, не простое и требующее внимания. Нужно по три-четыре раза вымерять древко, уравновесить его вначале так, потом с наконечником, подобрать оперение стрелы, причем перья нужно обязательно выбрать из одного крыла, левого или правого, а то стрела полетит неизвестно куда, выписывая кренделя в воздухе.

Поэтому-то она и не сразу заметила, как у вековых кедров на круче появился беловолосый человек в выгоревших штанах и куртке когда-то светло-рыжего цвета.

На голове его была странная шапочка, на поясе — короткий кинжал. Меча или лука при нем не имелось, хотя за спиной блестел металл — вроде что-то похожее на дудку.

Охотница напряглась, но не сильно встревожилась. Здесь, в сердце Мартийского плоскогорья, не стоило опасаться лихого человека. Те обычно предпочитали людные долины и караванные пути.

А охотничьи тропы Кири были расположены в стороне от всего, что могло бы заинтересовать грабителей или охотников за рабами. И поэтому появление кого бы то ни было, тем более столь странного молодца удивило, но не очень испугало юную охотницу.

Если же это все-таки недруг, лучше пускай он до поры до времени держит ее за глупую девчонку.

Как ни в чем не бывало, взяла одну из двух готовых уже стрел, проверила, схватились ли смола и клей оперения. Затем вложила на тетиву свежеизготовленную стрелу, чуть потянула плетеную жилу, примеряясь. Запоздало пожалела о полудюжине стальных наконечников, выменянных в прошлом году на шкуру молодой рыси. Завернутые в просаленный холст, они лежали на дне ее мешка.

Конечно, и костяной наконечник убивает не хуже. Но кто знает, вдруг у чужака под одеждой хоть плохонькая кольчужка, а есть?

Лук она держала на виду. Если незнакомец и хочет чего-то нехорошего, то пусть знает, что голыми руками Кири не взять. А пущенная ею стрела на ста шагах попадала в шею кабарге. И это из среднего орехового лука. А сейчас у нее была не самодельная снасть, а изделие варимского мастера — клеенный из шести слоев дерева, стянутых плетенкой из крепчайшей дубленой кожи (отдала пять шкурок ташкуна).

Гость, то и дело скрываясь за стволами вековых сосен, спускался вниз, к костру, подле которого сидела девушка.

Он шел, не пытаясь маскироваться или идти бесшумно. Значит, вряд ли питает злые намерения.

Впрочем, когда парень приблизился, она увидела, что гость и не может двигаться тихо, подобно горному коту или сурдану.

Его правая рука придерживала неумелую повязку на бедре, из-под которой сочилась кровь. Он видел ее и шел к ней.

Тревога вновь зашевелилась в душе Кири, ибо в их краях верили в предания о тархоссах — оборотнях, принимающих человеческий облик и не пренебрегающих возможностью закусить доверчивым путником.

Обратилась в слух и внимание.

Возможно, в другой ситуации охотница и не показалась бы случайно встреченному на плоскогорье человеку. Но он увидел ее первый, и было бы противно обычаям не предложить помощь раненому одиночке — духи гор не скажут спасибо за такое невежество.

Девушка-охотница подумала еще, что непонятный гость не оборотень — те прикидываются обычно кем-то знакомым, а не оборачиваются в подозрительного чужака.

Но кто это мог быть?

Может, он отстал от купеческого обоза?

Но вроде не время еще купцам ходить?

Чужак меж тем подходил все ближе, и стало ясно видно, с каким трудом дается ему каждый шаг. Вот он оперся о дерево, попытался было выпрямиться, и тут силы оставили его окончательно, и он в изнеможении сполз на землю. Голова его упала на грудь…

…Все последние часы Анатолий Смагин был убежден, что для него настал тот самый смертный час, о котором так много и красиво писали разные романисты и поэты.

После того безумия, когда он, оглушенный ударной волной, попал в руки горцев. Каким-то чудом вырвался из их лап, положив пятерых или шестерых. После тщетных попыток найти дорогу обратно к лагерю в бесконечных каменных распадках и гольцах, поросших дикими елями и корявыми изломанными ветром соснами. После того, как на вторые сутки он понял, что перепутал направление, надежды выйти к своим практически исчезли. Оставался шанс, смутный и неопределенный, что он наткнется на местных жителей, и те не прирежут его за нарушение какого-нибудь дикарского табу или просто на всякий случай.

А потом — злое шипение за спиной, мелькание черно-рыжего вытянутого тела на склоне, очередь вслепую почти в упор, что называется, на одних рефлексах, оскаленная уродливая морда, залитая кровью.

Окрестности огласил жуткий рык, от которого у Смагина заложило уши.

Еще через мгновение он увидел своего противника целиком.

Зверь чем-то напоминал земного медведя. Только был полосатый, как тигр. И при этом косматый и не имел хвоста.

Черные глазки под роговыми надбровными дугами с ненавистью смотрели на человека. Из развороченной автоматной очередью пасти торчали четыре огромных клыка.

Сев на задние лапы, животное помахало в воздухе правой передней. Ну, точь-в-точь цирковой или зоопарковый мишка, приветствующий зрителей в надежде получить лакомый кусочек. Таковое лакомство перед зверем и было. И звалось оно Анатолием Смагиным.

Между прочим, ефрейтор отметил, что у хищника было семь когтей. Зоологическое наблюдение не прибавило оптимизма.

Животина некоторое время так и сидела сиднем, примеряясь к броску и, видимо, собираясь с силами. Наверное, выстрелы Смагина все-таки задели какие-то жизненно важные органы твари.

— Хорошая, хорошая кошечка, — ласково молвил ефрейтор, изготавливаясь к стрельбе.

Сказал и отчего-то подумал, что, может, это и не самка вовсе, а самец. Да и вряд ли оное чудище можно причислить к семейству кошачьих. Разве что из-за окраса.

Заслышав человеческий голос, тигро-медведь насторожился и снова рыкнул. На этот раз еще более грозно. Хотя куда уж больше?

А потом, с ходу, из сидячего положения, так, что Анатолий даже не успел понять, как такая туша могла быть столь шустрой, чудище прыгнуло на бойца.

Все же он успел нажать на спусковой крючок, и пули, вырывая клочки мяса с шерстью, злобными шершнями стали впиваться в тварь. Однако остановить прыжок были уже не в силах.

Удар…

И адская боль в груди и ниже поясницы…

Потом он с трудом выбрался из-под тела страховидного хищника неизвестной породы, кое-как себя перевязал и побрел дальше.

Последнее, что помнил, это как шел, видя сквозь красный туман человеческую фигуру у почти угасшего костра.

Он притормозил, пытаясь опереться спиной о ствол спиной, и тут его правая нога неловко скользнула по предательскому камню. Все тело Толи пронзило болью, и он не смог сдержать стон. Теперь у него не было сомнений в том, что он не один на этом горном склоне, и фигурка на каменистом пятачке ему не померещилась. Сквозь мутящий зрение жар он видел, что это, кажется, девушка или молодая женщина. Мышцы перестали удерживать тело, и он упал, раскинув руки, на усыпанную иглами сосны каменистую землю. Резкий кашель, который нельзя было унять никаким усилием воли, вырвался наружу вместе с брызгами крови.

Боец сполз на землю и отер тыльной стороной ладони липкий холодный пот, выступивший на лбу. Его ребро было сломано ударом лапы твари, и обломок, сдвинутый неловким движением, впился в плоть. Боль ослепила парня и лишила всякого интереса к происходящему…

Горы Летящего Льва. Рейдовая группа сия самообороны города Октябрьск/Тхан-Такх

— Боброва к командиру! — донеслось по цепочке снизу.

Он поспешил к самой нижней террасе. Подойдя к импровизированному командному пункту, отметил про себя, что Анохин как-то вдруг постарел и осунулся. Видя, что его прибытие не осталось незамеченным, старший лейтенант, усевшись на камень, принялся внимательно наблюдать за раскинувшейся под ними долиной, почти сплошь покрытой «зеленкой», и терпеливо ждать распоряжений.

Недавний камнепад сделал дорогу совершенно непроходимой для боевых машин пехоты, и это значило, что они здесь застрянут на неопределенное время.

Слушая реплики офицеров-однополчан, Глеб про себя думал, что они оказались в полной, что называется, заднице.

Рейд, обещавший решение если не всех, то половины проблем (пути снабжения, продовольствие, руда и сырье, плюс отодвинутые аж на тысячу кэмэ рубежи обороны), не дал ни хрена.

Погибшие и пропавшие без вести ребята, каждый из которых, что называется, на счету, угробленные бронеединицы, расстрелянные боеприпасы — без малого пятая часть запасов Октябрьска, сожженные без толку полторы сотни тонн горючего — почти весь накопленный за годы неприкосновенный запас.

Причем вполне возможно, что топлива не хватит на возвращение, и тогда придется становиться лагерем и вызывать помощь по радио.

А главное, аборигены, как выяснилось, вполне способны их победить. Пусть и не разгромить, не разбить, а просто отогнать, вытеснить прочь из своего ареала. И это весьма и весьма нехорошо.

Почувствовал, как спазмом сдавило горло и предательски защипало глаза. Он зло стиснул зубы. Нельзя поддаваться эмоциям!

— Вот что, Глеб, впереди у нас по карте селение. — Капитан глянул на грубо раскрашенную карту. — То ли Берек, то ли Бурек. Надо бы его проверить. Понимаю, что на ночь глядя идти не особо хочется, но надо. Возможно, мы застряли тут надолго…

Глеб понимающе кивнул.

— Если что, лучше обосноваться за какими-никакими, но стенами, и под какой-никакой крышей…

Душу кольнуло нехорошее предчувствие, но он его отогнал. Впереди ждал кишлак и долгий-долгий подъем на гору, в то место, где предстоит провести больше недели, а за это время многое может произойти. Если так болезненно реагировать на чью-то оплошность, то никаких нервов не хватит.

Долина жила своей жизнью и выглядела совершенно мирной. Ничего подозрительного.

Да и что можно рассмотреть среди сплошного зеленого моря кустов и деревьев?

Шли довольно быстро, тем не менее, не теряя бдительности и выдерживая интервалы, — как в Афганистане. Не из-за противопехотных мин, конечно, каких тут, по-видимому, не заведется в ближайшее тысячелетие, а чтобы лучники не смогли накрыть тучей стрел весь строй разом. Особенности здешней тактики. Дерутся сомкнутым плотным строем, им же обычно и передвигаются, чтобы потратить минимум времени на составление «черепахи» или «клина».

Тем самым хорошие лучники или арбалетчик получали возможность положить сразу целую кучу народа, но иначе не выходило — растянутую шеренгу, которой двигались земляне, нормальный здешний правильный строй (которому, по правде говоря, далеко до знаменитой греческой фаланги) сомнет в минуту. «Если, разумеется, огонь трех десятков автоматов даст им такой шанс», — не без ехидства подумал Глеб.

Он не чувствовал усталости, и дыхание его было ровным. Рюкзак плотно прилегал к спине, ремни автомата и радиостанции он подогнал таким образом, что последние ходьбе почти не мешали.

Да где же этот чертов кишлак, будь он неладен?

Как бы подслушав его мысли, из-за очередного поворота открылся вид на небольшое горное селение. Саклей этак десятка на два.

Сложенные из грубо отесанных камней домишки, крытые камышом, лепились прямо к скалам. Расположены они были на нешироких террасах-уступах, отчего возникала иллюзия, будто перед тобой привычные глазу и родные до боли земные многоэтажки.

— Ничего так микрорайончик, а, парни? — обернулся к разведчикам Глеб.

Все, даже ташкентец Умаров, заулыбались.

— Но что-то не вижу гостеприимного местного населения, ликующего по поводу избавления от душманов, — озадачился Бобров.

И впрямь неладно. Ни одной живой души не видать. Даже козы или драной кошки.

— Вымерли они тут все, что ли? — высказал предположение сержант Михеев.

Вот так ляпнешь чего, не подумав, а оно Богу в уши. Когда разведчики вошли в кишлак, то поняли, что встречать их с ликованием некому. Все вокруг было завалено трупами. И дворы, и сакли, и арык. Мужскими и женскими, детскими и стариковскими. Изуверы не пощадили даже домашнюю живность.

Конечно, после Римира удивить чем-то подобным землян уже было нельзя. И все-таки к таким картинам невозможно привыкнуть.

Возле арыка в землю было вбито копье, на которое бандиты накололи, будто тыкву на вертел, отрезанную человеческую голову. Еще совсем недавно она принадлежала благообразному и основательному мужчине лет пятидесяти. Возможно, бею кишлака. Длинные с проседью волосы, слипшиеся от крови. Такие же длинные и окровавленные усы, аккуратно подстриженная бородка. Рот, раскрытый в немом крике. Зажмуренные глаза.

Бобров приказал убрать «пугало» и, найдя тело, предать все вместе земле.

Но едва Умаров и Михеев подступили к жуткому украшению, как голова открыла глаза, а с уст слетело хриплое, но вполне членораздельное:

— Чужаки, убирайтесь прочь!

И так три раза.

После чего уста и очи покойного смежились навеки.

Перепуганные солдаты изо всех сил припустились с проклятого места. И Бобров не стал их удерживать. Он и сам желал как можно дальше убраться из этого кишлака, из бывшего Сарнагарасахала, поход в который, как и предвидел Глеб, не принес им ничего хорошего. А будь его воля, то и вообще с этой планеты…

Солнце, став в зенит, жарило нещадно. Накалившиеся скалы прохлады не добавляли. Их маршрут проходил через редколесье с островками колючего кустарника. Здесь раскаленный воздух был неподвижен, сушил горло и обжигал лицо и руки. Зато редкие деревца отбрасывали кружевную тень, позволяя хоть немного укрыться от испепеляющих лучей и изнуряющего зноя. Старлей периодически ловил себя на мысли, что ему не хочется выходить из тени, но при выбранном темпе ходьбы они шли, даже не особо потея, и Глеб уже стал прикидывать: успеют они к обеду или нет?

Переход вдоль подножия и подъем на склон горы оказались не такими сложными, как ожидалось, но группа шла все равно очень медленно. Передовой дозорный, сержант Михеев явно не хотел рисковать и поэтому не торопился. Он часто останавливался и тщательно осматривался. Колдунов, идущий вторым, держался в пяти-шести метрах от Михеева с автоматом на изготовку. Бобров шел замыкающим, бросая мимолетные взгляды по сторонам и периодически оглядываясь назад, отмечая каждое подозрительное шевеление листвы или покачивание ветвей кустарника.

Местные жители, как уже удалось убедиться, народ очень хитрый, коварный и в военном деле толк знающий. Могут и засаду устроить, и «сесть на хвост», чтобы разведать проходы и напасть при первом же удобном случае на зазевавшийся патруль или часового.

Люди, бьющие стрелой в глаз оленю, заставили поневоле себя уважать. Тем более палить по кустам длинными очередями, как в первые дни, особо не получится — строжайший приказ об экономии боеприпасов грозил виновнику конфискацией автомата и переводом во вторые номера.

Горцы здесь, в отличие от землян, на своей территории. Им карты и компас не нужны, чтобы ориентироваться на местности. Каждый бугорок или ямку с детства знают.

Но, кажется, все позади. Ничего подозрительного нет.

Осталось преодолеть один особо крутой подъем, и впереди покажется пустошь, где они разбили лагерь.

— Михеев, будь внимательней! — послышался откуда-то сверху из-за ветвей голос невидимого еще капитана Анохина. — Прямо на растяжку рулишь!

Глеб попытался отыскать глазами начальника. Бесполезно! Будь он совсем рядом, то обнаружить его все равно можно было только в том случае, если бы он сам этого захотел.

— Увидел? Переступай, а лучше обойди справа. Мне так спокойней будет. — Голос Георгия был необычно строг.

Сапер выждал, когда Колдунов подойдет к нему поближе, указал тому на что-то между деревьями, круто свернул вправо, сделал несколько шагов и снова остановился. Повертел некоторое время головой, пытаясь увидеть начальника разведки. Бесполезное занятие!

— Стой! — прозвучал голос Анохина. — Осмотрись внимательнее. Что видишь?

Бобров глянул вперед, по сторонам, насколько позволяли увидеть кусты и деревья, — ничего особенного. Повторно осмотрел, на этот раз уже рисуя невидимую «змейку», как учили в свое время в термезской учебке люди воевавшие.

И похолодел: в каком-то метре от его ног на высоте десяти — пятнадцати сантиметров над землей виднелась едва различимая натянутая нить из конского волоса. Вдоль позвоночника прошла волна знакомого холода. Растяжка!

Глеб не стал повторять маршрут идущих впереди него солдат, а, увидев растяжку, переступил ее и стал подниматься по склону, стараясь идти по своим же старым следам. Забравшись, оглянулся и посмотрел вниз.

Последний солдат, невысокий, кряжистый Ронг Нарок, нырнул в кусты и спустя полминуты вынырнул с боевым элементом местной растяжки — мощным, хотя и грубо сделанным самострелом.

Знакомое изделие. Неровно отесанное, за исключением тщательно вырезанной и оструганной канавки для стрелы, ореховая дуга — толстая, которую сгибали вдвоем, толстая тетива из сырых, густо просаленных жил, и стягивающий все это аркан из конского волоса, завязанный хитрым узлом. Один рывок тонкого шнурка растяжки, и тяжелая стрела пробьет неудачника насквозь.

Бобров зло посмотрел на железный трехгранный наконечник, над которым вились мухи — его вымачивали в жиже из протухшего мяса.

Неделю назад такой же сюрприз поймал в грудь сам Анохин, и лишь бронежилет спас командира. Двум другим бойцам — Коле Мухину и Митону-Со повезло меньше. Николаю стрела распорола бедро, и пришлось прижигать рану каленым железом, а потом лечить магией. А командиру седьмого отделения Митону стрела угодила в живот, уйдя в позвоночник… Хоть мучился недолго, бедолага.

Между тем огненный шар солнца уже коснулся острых, как акульи зубы, далеких вершин гор, окрасив в розовый цвет разлетевшиеся по бледному, словно вылинявшему небу перистые облака. По склонам, словно живые, поползли длинные тени. В ущелье, где проходила дорога, стало темно и оттуда пахнуло то ли прохладой, то ли притаившимся страхом.

Капитан Анохин, встретив группу разведки и выслушав доклад Глеба, тоже наблюдал, как быстро вступает в свои права ночь. Жара уже немного спала, поэтому было очень приятно стоять, подставив лицо легкому ветру, уже не обжигающему, а освежающему. Наблюдать, как медленно скрывается за горами солнце, и думать, думать, думать о сугубо личном, пытаясь найти ответ на уже который месяц мучающий его вопрос и принять единственно правильное решение….

Бобров ловил себя на том, что часто бросает взгляд на горную гряду, похожую издали на спину спящего на животе мифического дракона или какой-то еще древней рептилии, от старости поросшей мохом. Именно туда предстоит завтра выдвинуться третьему горно-стрелковому батальону, пересекая живописную лесистую долину, сплошную «зеленку», если перевести эту красоту на жестокий язык войны, или, сделав большой крюк, обогнуть долину с севера.

Традиционных вечерних посиделок не получилось. Дел у всех еще было предостаточно. Некоторое время Глеб посидел в штабе, разбираясь с Анохиным в картах, уточняя обстановку и отмечая наиболее опасные направления, а когда солнце спряталось за горы, поспешил к себе. Несколько раз, сладко зевнув на ходу и сладко потянувшись, он почувствовал, как неимоверно устал. Не оставалось уже никаких желаний, кроме, как занять горизонтальное положение и по возможности поспать хоть несколько часов.

Дикий, пустующий тысячелетиями склон горы преобразился. На террасах, расположенных на спускающемся отлого гребне, выросли каменные кладки временных позиций, довольно гармонично вписавшиеся в окружающий пейзаж.

«Мы уйдем отсюда, а камни останутся. Когда-то на этой многострадальной земле, наконец, наступит мир, а наши каменные баррикады долго будут напоминать о войне, — размышлял стралей, рассматривая их новое пристанище. — Места здесь дикие, безлюдные, кому понадобится разрушать то, что мы здесь настроили?»

После рейда и сытного ужина нестерпимо хотелось спать.

Не дожидаясь наступления ночи, Бобров забрался в спальник, лег и вытянулся во весь рост, наслаждаясь спокойствием и тишиной.

«Спать, спать!» — приказал себе, думая, что после пережитого за день вряд ли удастся быстро уснуть, но напрасно: едва он закрыл глаза, как тут же провалился в темноту.

Горы Летящего Льва. Мартийское плоскогорье. Охотничье стойбище

Быстро и осторожно Кири поднялась по склону и, лишь когда увидела окровавленные губы незнакомца, судорожно хватающие воздух, и слипшиеся от пота странно короткие волосы, опустила лук.

Бегло осмотрев раны, нанесенные каким-то крупным хищником, она бросилась вниз, за мешком, где были всякие нужные при таких случаях снадобья, — без них ни один уважающий себя охотник не выйдет в долгий поход за добычей.

На полдороге сообразила, что, пожалуй, нужно сделать по-другому.

Несмотря на юный возраст, Кири была достаточно опытным лесовиком. Первый раз она отправилась за добычей с отцом в десять лет и следующие девять лет проводила преимущественно в дебрях и горных урочищах.

И не одну смерть повидала. От когтей берганов, клыков шарридов, рогов горных быков или яда каменных скорпионов, а то и просто от стрелы или копья. Случалось ей и вытаскивать с того света товарищей по охотничьим походам. И девушка прекрасно знала, что тех, у кого переломаны ребра, не стоит переносить, словно мешок. Поэтому, сорвав с плеч плащ, подбитый мехом застреленного три зимы назад скального козла, она осторожно уложила раненого на него и поволокла к своему лагерю.

Вытащенным из ножен кинжалом странной формы, скорее предназначенным не для боя, а как раз для охоты, она распорола на парне странную грубую рубаху и оказавшуюся под ней нижнюю сорочку, осторожно осмотрела налитый дурной кровью синяка бок.

Так и есть — ребро сломано.

С него и начнем.

Иные глупцы думают, что сломанное ребро — это не такая уж большая неприятность. На самом же деле подобное увечье весьма опасно и коварно — неловкое движение или рывок пронзенного болью тела, и обломок проткнет легкие, печень, а то и сердце.

Лишь забинтовав грудь порезанной рубахой чужака, она занялась бедром.

Размотав удививший ее тонкий бинт и отодрав прилипшие к ране комочки странного белесого мха, пропитанные кровью, Кири замерла…

— Ой-й-е-е! — только и выдохнула девушка.

Рана гноилась и была довольно скверной. Да это ладно, хотя тоже запросто может отправить парня к предкам.

Но вот зверь, что ее нанес…

Это ж где бегают такие создания с семью когтями? Да еще «лапка» была раза в полтора больше лапы сурдана. Не такая, как медвежья, конечно, но что хуже, подобных следов ей видеть не доводилось.

Охотница припомнила рассказы старших про созданных черной магией мерзких тварей, что иногда забредали в их края.

С уважением взглянула она на парня. Если тот как-то сумел уцелеть в схватке с каа-рсатха (так на местном диалекте звались нетвари), стало быть, не слабый боец.

Ладно. Одно хорошо, что рана не меньше чем суточной давности. Значит, кто бы ни был хозяин когтей, он вряд ли бродит где-то поблизости.

Спустя короткое время рваная рана была промыта водой и замотана сделанной на скорую руку повязкой из собственной нижней рубахи чужака, наложенной поверх кашицы из пережеванной охотницей луковицы горной черемши. Конечно, жаль, что у нее не оказалось живительной пихтовой смолы или что ей в этом походе не попадалось мумие. Но уж что есть, то есть.

И лишь потом девушка занялась вещами гостя.

И вот тут, хорошенько их рассмотрев, оказалась в полной растерянности.

Что чужак не прост, она поняла уже по странной одежде с непонятно ровными стежками из неведомой ткани и с какими-то мешочками и латками, пришитыми столь же отменно аккуратно. И хотя одежда была неновой и не раз чиненной, чувствовалась в ней какая-то особенная добротность.

Точно таким же был и тощий (чудно, с таким запасом воины в поход не ходят) мешок с необычным креплением лямок на необычных застежках. Не без труда с ними справившись, Кири обнаружила внутри связку полос вяленого мяса, какие-то сухари, странный медный кувшинчик с узким горлышком, заткнутый пробкой из коры — в нем оказалась на удивление чистая мелкая соль — господская (такой к ним и не возят, она и видела ее раз — ею приправлял угощение, выставленное сельчанами, купец, привезший железо и ткани пару лет назад).

Нашлись еще ложка из какого-то странного легкого металла и такая же фляга. В ней что-то плескалось, но крышка ее оказалась напрочь закрыта — видать, имелся какой-то секрет. Еще имелась одна нижняя сорочка, несколько кусков ветхого потертого полотна и короткие штаны, не достающие даже до колен — все тоже чиненое и старое.

В душе Кири зашевелились какие-то смутные подозрения.

Вещи эти были какими-то… необычными, неправильными. Что-то в них было… особенное.

Но лишь взглянув на странную железку, все поняла.

То, что это оружие, она догадалась почти сразу. И потому что задняя часть штуки слегка напоминала приклад арбалета, и просто угадав тем самым чутьем, которым чует старый опытный воин себе подобного во встречном, даже не перемолвившись с ним словом.

И вспомнила разговоры, ходившие несколько лет тому назад, когда она была совсем девчонкой и ничего, кроме как обдирать шкуры и варить похлебку на стоянках (ну, еще обходить силки), ей не доверяли. Рассказы смутные и странные. Про людей из чужого мира, ездящих на стальных нетварях и вооруженных дальнобойными луками, стрел которых не видно в полете. Чужаки сокрушили империю темных магов к западу от Черного хребта, а потом так же внезапно, как пришли, убрались прочь.

Выходит, вернулись?

Или просто ушли не все? Кто поймет этих чужаков?

С замиранием сердца она посмотрела на лежащего без сознания парня. Был он совсем не похож на погонщика стальных чудищ. Чем-то напоминал старшего брата ее погибшего жениха, Ролура, хорошего человека и доброго мастера, умевшего выделывать шкуры на зависть прочим.

А пока она думала, парень тяжело застонал. Пробормотав что-то, уставил мутный взор на нее и выдохнул что-то похожее на «пить».

Чертыхнувшись, девушка кинулась к костру за деревянной баклагой.

Вольный город Андрас. Торговый квартал. Харчевня «Свиная ножка»

Дверь трактира распахнулась от удара ногой, и сквозняк заколыхал огоньки фитилей, плававших в большой, залитой до краев маслом чаше светильника.

Ноздрей почтенного трактирщика Сутара Хмора коснулись уличные ароматы — навоза, дыма очагов и вечернего тумана.

— Эй, а башкой двери открывать не пробовал?! — угрожающе рявкнул вышибала. — Могу поучить!

И озадаченно умолк, созерцая гостей.

Тех оказалось трое, и, оглядев вошедших, Сутар понял, почему его работник, могучий здоровяк-горец Роун, решил придержать язык. И чем больше он их созерцал, тем больше настораживался. Что-то было не то в этих типах, крепких, похоже одетых и очень уж специфически одинаковых. Одинаковостью каторжников в руднике или солдат в строю.

Невысокие, но приземистые, с непроницаемыми лицами, крепкие фигуры под длинными черными плащами. Чем-то напоминали здоровенных боевых собак, которых караванщики с востока Эктары берут с собой в походы отбиваться от разбойников.

И опасные. Это уж точно. Он чуял это, что называется, нутром, а нутро его никогда не подводило. Потому и дожил до почтенного возраста. Пятьдесят три весны уже. В нынешние времена, да еще при том, как он жил, можно сказать, счастливчик.

Да, ведь сколько раз мог погибнуть. Хоть в дни царствования Сына Ночи — сколько его товарищей погибло от рабских дубин и камней да разбойных ножей? Да и потом. Вот взяли бы его в имперское войско и прибили бы на войне пришельцы своими стальными чудищами, в лепешку навозную бы раздавили. А так прижился при них. уважаемым человеком стал, начальником рудника, золота, подкопил… А уж потом, как убрались чужинцы, так и вообще тьма настала. Но вывернулся и вот живет себе. И не дурно. Кабак даже открыл в этих тихих краях на востоке бывшей империи, где власть крепка, внуков вот дождался. Все потому, что слушался своего чутья и не лез на рожон.

Мысль о внуках вернула Хмора на грешную землю, и он порадовался почему-то, что отправилась вся его большая семья — две жены, пятеро детей от двух весен до пятнадцати, два зятя и три внучки — в купленный недавно за городом, в предместье, дом. Отдохнуть от городской жары и пыли на святые дни богини Рео.

Но с чего это он беспокоится? Андрас город спокойный, лихой люд в нем давно не шалит, и кого-нибудь страшнее базарных воришек да конокрадов сыскать здесь будет непросто.

Бывший приграничный воевода Лор Ноку, ныне государь Лор Твердорукий, воистину в твердую руку взял этот край, мудро не полез в схватку, которая закипела в срединных землях бывшей империи, где теперь пепел да прах.

Странные посетители, ну что с того?

Стража недалеко, не зря же он каждый месяц жертвует десятнику их квартала жбан пива, четверть барана да жменю серебра. Да и служат в трактире не хилые мальчишки, а дюжие парни, на коих заглядываются проезжие купчихи. И сам Сутар хоть и немолод, но силу не растерял — удар его, как говорится, быка-двухлетка с ног сбивает.

Ну, быка не быка, а редкий человек против него устоит, ибо не в кабаках он учился драться, а в схватках с разбойниками да забузившими каторжниками. А уж если на руднике отбиваться не научишься, то считай, покойник. Каторга — это не игрушки, это серьезно.

Да и сами гости не столь уж страшны на вид, если разобраться. Не амбалы, хотя и крепки, что есть, то есть, оружия при них никакого, кроме кинжалов, которые в этих краях и рабу (с позволения господина, само собой) таскать не возбраняется.

И что его в них напугало? Что в них не так?

Приглядевшись, Хмор понял, что такое особенное было в гостях, сейчас вкушающих поданную расторопной девицей-разносчицей кашу со шкварками. Лица.

Лица у них бледноваты. Это видно, хотя и прикрыты они капюшонами, надвинутыми на лоб.

Не вычернены солнцем, не продублены степными и горными ветрами, как обычно бывает у гостей города.

Такие лица были у узников, долго сидевших в подземных темницах, или рабов на каторжных рудниках. Нет, это, конечно, не беглые, уж больно морды у них откормленные, да и стать не каторжная — много и сытно ели они в своей жизни.

К чему бы это? Ну, не носкерату же в самом деле к нему пожаловали?

Поежившись и нервно усмехнувшись от этой мысли, Сутар облокотился о стойку, демонстрируя посетителям гостеприимство.

Гости на него даже не покосились, даже из вежества обычного не желая кивнуть хозяину места, кое дало им пищу и кров.

Зато обратили внимание на другого постояльца — обычного горожанина в серой свитке и рваных сандалиях, сидевшего в уголке за кружкой бражки.

И наметанным глазом бывшего надсмотрщика Хмор увидел, как «серый» еле заметно кивнул им. Ага, вот оно что, дела у него с этой троицей. Ну, раз дела, то, значит, все понятно, и зашли они не случайно. А что до рож их белых и вида подозрительного, так это не его, Сутара Хмора, члена гильдии кабатчиков дело.

Дела постояльцев — это свято. Пусть хоть с демонами якшаются, лишь бы серебро платили. Будь они даже сами носкерату-кровососы, которым к серебру прикасаться нельзя. Так оно ж и не надо им трогать благородный металл. Хмор его и тронет.

Лишь бы не безобразничали в его кабаке, разумеется.

Но все же…

Не так выглядели эти парни, ой, не так. Не захаживали им подобные сюда никогда.

Да и время неподходящее для появления чужаков. Уже протрубили сигнал к вечерней страже, все двенадцать городских ворот закрываются, и, стало быть, чужакам вроде как неоткуда прийти, разве что из другого кабака. Но с чего бы им переходить из заведения в заведение?

Как раз в эти часы харчевня «Свиная ножка» пустеет. Тихо становится, спокойно. Зал полупустой. Завсегдатаи, люди серьезные и деловые, рассаживаются за столами и вполголоса беседуют о своих важных делах. Чем и удобна «Свиная ножка» — помещение так обустроено, что в пяти шагах и не расслышишь ничего толком. Иногда завсегдатаи подходят к стойке выпить кружечку пива доброго или вина дорогого из особого кувшина, да перекинуться словечком с хозяином о том о сем.

В общем, приличное и серьезное место.

Серебро и золото обычно носят люди серьезные. И для них желательно место тихое, с соответствующей репутацией. Вот, например, как трактирчик Сутара.

Достойнейшее заведение: полы чистые, столы вытерты. Пиво здесь разносят симпатичные чистые девицы — не шлюхи, каких в других кабаках принято заваливать в кладовке. Если чего хочешь, так договаривайся, и после работы — милости просим. А чтобы лезть к ним под юбку в заведении, так это ни-ни.

Солидные и степенные люди, сюда приходящие, визгу да беспорядка не любят. И за это Сутару платят, не скупясь. За порядок и спокойствие.

Да, странные чужаки тут вроде как ни к чему.

Выпереть их?

А если не пойдут добром? Скандалы да дебоши тоже здесь ни к чему.

Вдруг у них тут дела какие? Как ни крути, неприятно выходит. Дела… Но с кем?

Точно, «серый»!

«Серый». Одежка-то на нем странная: штаны худые да сандалии, но свитка хорошая — такую материю простые воришки или мелкий ночной люд не таскает.

Сутар подманил старшую служанку, Рону. Та подскочила к стойке, выжидательно уставилась на хозяина.

— Ты этих беломордых, которые в капюшонах, раньше не видала?

— Нет, — помотала головой красавица, — первый раз вообще вижу. И не узнать, какого рода-племени…

— А вот того? — быстрым движением глаз указал на «серого».

— Не сказать, чтобы… Но видела я похожего у старых ворот… Там еще Хумуро вертелся.

Взмахом руки отпустил Рону и выразительно посмотрел туда, где сидел, ожидая поставщиков краденого скота, барышник Хумуро.

Поманил его пальцем.

Тот, шаркая кривыми ногами бывшего конника, подошел, принял наполненную крыжовниковым вином кружку, предложенную хозяином.

— Извини, Хумуро, — пробормотал вполголоса Сутар, — не знаешь, что за люди?

Еле видный кивок в сторону чужаков.

— Что за люди, не знаю, — ответил барышник. — А вот парень, что с ними гужуется, попадался. Седмицы две уже у нас что-то выискивает… Я его, кстати, вчера видал у ворот. Он чего-то шел к Храму Костей.

— Занятно, — озабоченно почесал подбородок трактирщик. — Храм уж годков двадцать как брошен, а вот вишь как… Не знаешь зачем?

Хумуро передернул литыми плечами:

— Раз шел, значит, надо ему было…

Сутар не стал расспрашивать дальше. Барышник, конечно, свой человек, но особо доставать его не стоит.

Мысленно выругался. Да чего он, в самом деле, дрейфит, как проститутка молодая перед первым клиентом?! Да и было бы из-за чего? Положим, гости не очень приятные. Однако ж люди вроде тихие, и плохого от них пока не видно. Частенько здесь останавливаются всякие человечки, платят исправно, и сверху не забывают добавить.

Он вот иных по многу лет знает, а даже имен не спрашивает.

Опа!

Вот «серый» встал и пошел к стойке.

— Здрав будь, хозяин! — бросил он, подойдя. — Не нальешь ли винца?

— Здоров и ты, коль не шутишь. — Что-то поплыло внутри у Сутара, хотя он точно видел, что незнакомец спокоен и расслаблен — так не стоят, когда готовятся бить или нападать.

Демонстративно взял самый дорогой кувшин, налил терпкой пенящейся жидкости. Пододвинул.

— Малый серебреник, — обронил, всем видом показывая, мол, бери, пей и убирайся.

— Сдать будет чем? — парировал в ответ с улыбкой «серый», кинув на стойку старый имперский золотой.

Позади него, за его широкой спиной неслышно встали трое чужаков.

И тут Сутар понял: вот оно и все…

Скользнув, разошлись они вокруг стойки, одним движением распахивая плащи. У одного в руках был двухдужный арбалет, у другого — короткий тугой кавалерийский лук с наложенной стрелой. От входа ринулся было Роун, да и замер…

Лук конный стреляет недалеко, хотя бьет сильно — удар стрелы кавалерийский доспех пробивает, загоняя древко по самое оперение.

— Всем сидеть на месте, и никому плохо не будет, — скомандовал «серый». — Стражу звать не нужно… Мы ненадолго. У нас дельце к достопочтенному хозяину.

Леденея, кабатчик остановил руку, тянущуюся за дубинкой. Нет, не стоит этого делать. Палица, усаженная стальными шипами, тут не поможет.

И вновь подумал, как славно, что здесь нет его домашних.

— Вам же сказано, сидите на месте, и все будет хорошо, — произнес старший, метнув ледяной взор на выскочившую на шум прислугу. — И ты будь спокоен, Сутар Хмор! Мы не хотим тебя убивать! Нам всего лишь нужно, чтобы ты пошел с нами и поведал нам все, что ты знаешь о чужинцах.

Сутар в каком-то черном отчаянии вновь потянулся под стойку и уже нашарил рукоять боевой дубинки, когда расположившийся у стойки «белолицый» резко взмахнул перед его глазами рукой, и из-за обшлага плаща в лицо кабатчику полетело облачко красноватой пыли.

Спазм рванул нос и горло бывшего старшины охраны рудника 13-го управления КГБ СССР, в голове как будто ударил гром, глаза залили слезы жгучей боли.

Затем мир завертелся в бешеной воронке и накатил мрак.

Усмехнувшись, посланник Подземного Хана обвел взглядом кабак, посетители которого напряженно замерли, делая вид, что ничего не произошло.

— Помолитесь хорошенько, — проскрипел он из-под капюшона, и многим почудилось, что на скрытом тенью лице блеснули красным вампирьи очи. — Все. Помолитесь, — повторил он. — Потом, если захотите, кликните стражу. Можете рассказать ей все. Или не говорить ничего, это неважно.

Он повернулся к своим товарищам, которые деловито выволакивали обмякшее дебелое тело Сутара из-за стойки, обхватывая поудобнее, чтобы со стороны казалось, будто друзья ведут упившегося приятеля домой.

Через мгновение они распахнули дверь и скрылись в сгустившейся вечерней тьме.

Горы Летящего Льва. Рейдовая группа сил самообороны города-республики Октябрьск/Тхан-Такх

Черная бесконечная, вязкая темнота медленно, словно нехотя ослабляла свою липкую хватку, становилась все серее, а затем и менее ощутимой, постепенно теряя свою однородность. Появилось светлое пятно, которое увеличивалось в размере, становилось все ярче и ярче. В этом пятне возникли и поплыли какие-то смутные тени. Их размытые очертания плавно обретали четкость.

Скала. Она приближается медленно, с необратимой настойчивостью, пугая непонятной неизбежностью.

Чувство смертельной тоски, нежелание видеть и слышать все это резко ударило по сознанию. Появилась мысль, что так уже было, а то, что будет дальше, ничего хорошего не предвещает.

Откуда такая уверенность? Когда подобное уже было?

Глаза закрылись сами собой.

Или это та самая липкая темнота вновь уцепилась мертвой хваткой?

Тишина. Почему ничего не слышно?

Стоп! Неясный гул, какое-то стрекотание….

Все это накатывает волнами, то затихая, то усиливаясь вновь.

Непонятно…

Качает. Плавно, убаюкивающее…

Горы не могут качаться! Значит, это сон?

Но он думает, анализирует, следовательно, не спит!

Что это? Что происходит?

Открыть глаза, посмотреть! Почему для этого нужно прикладывать столько усилий?

Почему он здесь? Зачем? Отчего так трудно выпрямиться и обернуться? Но это нужно сделать!

Движение отозвалось резкой болью во всем теле. Особенно в левой части головы.

И еще в правой руке…

Увиденное многократно усилило боль, и на него вновь обрушилась темнота…

В этот раз ее хватка не была столь жестокой. Чуть погодя она позволила вспомнить то, что успели разглядеть глаза: у противоположного борта, на сиденьях, скрючившись, сидели, лежали перебинтованные бойцы, а на полу, у самых его ног находилось то, что раньше было человеком…

Горько. Больно. Страшно. Страшно не оттого, что что-то угрожает, а от увиденного и осознания происходящего.

Опять стало темно.

Темнота отпустила так же внезапно, как и захватила, унеся куда-то, где нет ничего. Может, это все-таки сон?

Нет. Во сне не бывает запахов, особенно запаха смерти. А он был тут, рядом, раскромсав, разорвав то, что было чьей-то жизнью и теперь лежало у его ног бесформенными, окровавленными кусками плоти.

Придя в себя, Глеб открыл глаза.

Нет, не сон.

Явь.

Он сидел, привалившись плечом к борту машины, а перед глазами виднелись проплывающие далеко внизу горы.

Что же произошло? В памяти всплывали какие-то хаотичные обрывки, никак не желающие складываться в цельное полотно.

Перед глазами всплыла недавняя картина, увиденная на дороге: громадная воронка, окровавленные бинты на раненых, ярко контрастирующие с изодранной, закопченной одеждой и что-то лежащее под солдатскими плащ-палатками на обочине. Сквозь тонкий брезент проступали бурые пятна. Пара человек у БМП склонилась над кем-то невидимым за их спинами. Оттуда раздавался хриплый, булькающий нечеловеческий стон, и от этого становилось жутко…

Медленно, очень осторожно Глеб повернулся, попытался сесть ровно, но его качнуло, и он опять привалился к борту, на этот раз уже спиной. Нужно рассмотреть все внимательно. Должен же он найти хоть что-то, что поможет вспомнить!

Его окружают раненые, закрывшиеся в собственном мире боли и горя, не глядящие по сторонам и безучастные ко всему происходящему. А там, на камнях, лежат наспех брошенные тела убитых, у самых же его ног на плащ-палатке непонятные окровавленные ошметки искромсанного человеческого тела. Совсем недавно ЭТО было человеком…

Смилостивившись, память подсказывала, что он имеет прямое отношение и к этим солдатам…

Так, почему же он здесь? Может, он ранен?

Перебарывая собственный страх, Бобров ощупал безвольно висящую правую руку.

Рукав разодран. Ноет плечо. Саднит локоть и предплечье. Бинтов нет. Пошевелил пальцами. Ух, как больно! Но пальцы работают!

Закусив губу, чтобы не застонать, как можно аккуратнее пристроил больную руку поверх лежащего на коленях автомата. Ничего. Это не смертельно. Значит, не в руке дело.

Жутко болит вся левая часть головы и почему-то почти ничего не слышит левое ухо. Нет, туда мы пока не полезем.

Ощупал грудь. Все нормально, да и не болит там ничего. Живот, ноги тоже, кажись, в полном порядке.

На шее пальцы наткнулись на что-то липкое.

Осторожно ощупал голову и, ожидая наткнуться на что-то страшное, коснулся левого уха. Больно, но, кажется, все на месте.

Убрал пальцы. Нечто вязкое потянулось за указательным пальцем, но слышно стало немного лучше. Взглянул на пальцы. Кровь. Это его кровь…

Но ведь он жив! Почему же он здесь, а не там, в горах, вместе со всеми? Как же они теперь без него будут?!

Кружилась и дико болела голова, в ушах стояли непонятный гул и звон. Волнами накатывали приступы тошноты.

Закрыл глаза и все пытался вспомнить: что же все-таки произошло. Раз за разом повторял свои попытки восстановить события.

Вчерашний день, ту бешеную гонку по горам он помнил. Но, кажется, это было и позавчера, и за день до этого…

…Чья-то рука легла на лицо, зажав ладонью рот, не позволяя вскрикнуть от неожиданности. Ладонь Глеба нашарила рукоять кинжала, уже наполовину выдвинутого из ножен.

— Тихо, тихо… Не шуми! — послышался едва слышимый голос Анохина. — Проснулся?

Бобров молча кивнул, хотя в кромешной темноте делать это было довольно глупо.

— Да, а что случилось? — чуть запоздало тихо ответил он.

— Шевеление впереди. Аборигены хотят нас прощупать… Чертовы маги прошляпили, едрить их в корыто!

— Сколько?

— Человек триста… Тихонько собирайся и готовься…. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы схватить автомат, проверить», на месте ли дополнительный боекомплект и не разрядился ли случайно за ночь аккумулятор радиостанции.

— Готовы? — снова из темноты послышался едва различимый голос начальника разведки.

— Осталось спальник спрятать, — прошептал старлей, пытаясь на ощупь в темноте свернуть свой спальный мешок.

Спустя несколько минут офицеры уже шушукались в кружке:..

— В общем, мужики, ситуация такая: наши засекли врага. Под нами в «зеленке» собрались две банды общей численностью свыше трехсот человек. Три шамана — не меньше. И много амулетов.

— Чего им надо?

— Чего, чего? Резать нам головы… Я принял решение занять круговую оборону с учетом того, что нападение наиболее вероятно с северных направлений, то есть с нашей с вами стороны. Другого выхода у нас просто нет, особенно учитывая, что «духов» в полтора раза больше и половина наших бойцов первый раз в деле.

Анохин на мгновение замолчал, переводя дыхание.

— Короче, друзья мои, вы останетесь здесь, а я выдвигаюсь в сторону рощицы. Если что, то запомните две вещи: вы включаетесь в работу только после того, как противник выйдет в зону надежного поражения или при непосредственном нападении.

Неподвижно постоял минуту. Затем что-то достал из своего РД.

— Ладно, мужики, потопал я, а то что-то разболтался я с вами… Нужно идти делать дело! — прошептал он каким-то обыденным тоном, словно каждый час уходил в ночные засады.

Потом крепко пожал руки товарищам и растворился в ночи.

А следом за ним приперлись ребята из экспериментального отделения и с лязгом принялись устанавливать свои пулеметы, впотьмах тихо матерясь — деревянные магазины никак не хотели становиться на место сверху ствольной коробки.

Глеб наконец-то туго, как хотелось, свернул спальный мешок, засунул в рюкзак и уселся на него как на пуфик. Не спеша принялся раскладывать по карманам пачки с автоматными патронами. Опыт ему подсказывал, что так будет удобнее, особенно если во время боя придется менять позиции и понадобится очень быстро снаряжать опустевший магазин.

— Сколько у тебя патронов? — поинтересовался Стогов.

— Четыре снаряженных магазина и еще сотня патронов россыпью и в пачках. — Бобров прошелся руками по карманам, проверяя все ли на месте.

— Других указаний не поступало…

— А что?

— Да так… Прикидываю, на сколько нас с тобой хватит. А гранаты какие есть?

Глеб немного помедлил с ответом. Да, гранаты сейчас ему точно не помешали бы.

— Никаких, — чуть слышно признался он. — Не успел разжиться еще… В Октябрьске на складе мне вообще выдали только автомат и всего два магазина. Буров вконец забурел — сидит на оружии, как феодал, на каждую железку чуть ли не личный приказ Макеича требует. Я уж пытался добиться своего, а он уперся и ни в какую. Мол, гранаты уже выданы бойцам, которые их бросают лучше всех, а даром тратить ценный боеприпас не дам, хоть с работы меня снимай! Взял, что дали, и поехал. — Старлей хлебнул воды из фляги, почти беззвучно кашлянул. — Спасибо хоть автомат не отобрали… Хотели же офицерам только пистолеты оставить, мол, не наше дело палить, наше дело командовать.

— Ага…

Глебу не хотелось ничего говорить. Шептать долго — утомительно, да и разговоры вести сейчас совсем некстати. Нужно слушать, думать и просчитывать варианты, пока еще есть время.

«Командир в сложившейся ситуации принял верное решение. Если аборигены полезут, то нас на этом пустыре быстро положат. Народ в основном неопытный. Будут палить очередями в полмагазина, обозначат себя, а возможности для быстрой смены позиций нет. «Старики» продержатся дольше, но для ночного боя нас очень мало. — Глеб поморщился, ощутив знакомый холодок, пробежавший волной вдоль позвоночника. — Если и поспеют вовремя, то зайдут «духам» с тыла. Это и хорошо и плохо. Хорошо для нас — отвлекут атакующих на себя, но и сами окажутся на линии огня. От Анохина помощь придет еще позже. Да, хорошего мало!».

От подобных рассуждений стало грустно. Жестокая штука — война. Рассуждай не рассуждай, а все зависит от какого-то мига. И это будет миг принятия решения и начала действия. Только когда он наступит? И наступит ли? Лучше бы он не наступал никогда и ни для кого, включая их врагов, а если и придет, то уже будет не до грусти или каких-то других эмоций. Выдержка, холодный расчет, мастерство и обыкновенное везение решат все.

Ночи стояли безлунные. Небосвод закрывала довольно плотная дымка, сквозь которую с трудом пробивался блеклый свет далеких звезд.

«Темень-то какая… Как назло! Не видно ни зги, кусты и деревья едва просматриваются. Сейчас даже Стогова не видно, а он рядом лежит… Интересно, а что Георгий просчитал? Сколько отмерил нам? — Старлей тоже решил прикинуть в уме возможные сценарии предстоящего боя. — Если будем стрелять одновременно, то магазины опустеют очень быстро, а если по одному, то дольше продержимся…»

Больше на эту тему думать не хотелось. Что будет, то и будет. И нечего на себя страху нагонять!

Потянулись томительные минуты напряженного ожидания.

Тишина.

Она была везде и всюду. Она давила. Она заставляла вслушиваться в ночь, ловить любой шорох, любой скрип. Но их тоже не было… Хоть бы что-нибудь услышать!

Пум-пум, пум-пум.

Что это?

Это сердце стучит.

А чье это сердце? Твое или товарища сердце отмеряет прожитые мгновения жизни? Уже не понять, не разобрать.

— Если все-таки полезут, будем работать по одному. Сначала я, а потом ты, — послышалось рядом, заставляя вздрогнуть.

Едва различимые в другое время слова сейчас оглушали.

— А если полезут с двух сторон?

— Сам знаешь, что делать…

— Знаю. Твердо знаю, как и то, что помощи нам ждать неоткуда. Даже если командир и пошлет кого на подмогу, то они просто не успеют добраться. Все будет быстро. Очень быстро, если придется сразу обоим работать…

— Семеныч, а не лучше ли нам сразу залечь у противоположных стен или рассредоточиться? — прошептал Бобров.

— Успеем… Мимо пулеметчика они незамеченными не пройдут! А рассредоточиваться нет смысла. Только мешать будем друг другу, если что. У нас очень выгодная позиция. Особенно если работать в паре.

Борис снова замолчал, но через некоторое время чуть слышно коснулся плеча Глеба:

— Протяни руку.

Пальцы нащупали ребристую поверхность лимонки — старушки Ф-1 с уже вкрученным запалом.

— Это что, мне?! — обрадовался старлей. Стогов убрал руку с гранатой.

— Это нам. Будет лежать в моем правом кармане. Давай сразу решим один вопрос, — едва различимо прошептал он после длительной паузы, — Как ты намерен поступить, если «духи» все-таки полезут и нам придется драться? Сам понимаешь, шансов уцелеть в этом случае почти нет. В общем, как поступишь, если они захотят взять живыми?.. Когда поймут, что у нас больше нечем стрелять или мы уже просто не можем этого делать?

Глеб задумался. Странный вопрос. О том, что будет делать в безвыходной ситуации, он для себя уже решил давно, но никому в этом никогда не признавался и, приняв однажды решение, менять его не собирался. Стоит ли вообще об этом говорить?

— У меня в левом нагрудном кармане лежит последний патрон, — еле слышно прошептал он и удивился собственному ответу.

Даже не тому, что только что выдал свою самую сокровенную тайну, не задумываясь о впечатлении, какое он произведет и последствиях признания, это было сейчас неважно, а тому, что Борис этим интересуется. Неужели он ожидал услышать какой-то другой ответ?

Стогов долго молчал, отчего в голове старлея возникла удручающая мысль: неужели все действительно так плохо? А может, зря он так разоткровенничался?

— Хорошо, что у тебя нет сомнений в том, что к «духам» нам живыми попадать никак нельзя. — Голос приятеля на мгновение стал непривычно строгим. — Для них мы оба — ценный подарок. С нас сдерут живьем кожу, как тут полагается поступать с особо могучими и достойными врагами…

Борис снова замолчал, словно никак не мог собраться с мыслями. А может, просто подбирал наиболее простые и доступные слова? Зачем? Оба сделаны из одного теста, и условности сейчас совершенно не нужны.

— Граната у нас с тобой единственная… Пообещай мне одну вещь: если случится так, что ты… останешься один, а шансов спастись не будет уже никаких, то, пожалуйста, выполни мою просьбу… Ляг таким образом, чтобы наши головы оказались рядом, положи между ними эту гранату и выдерни кольцо. — Стогов перевел дух, словно только что выполнил какую-то очень трудную, но ужасно нужную работу. — Очень тебя прошу, это важно! Поверь, ОЧЕНЬ важно… Именно гранатой! — Он вдруг странно затрясся.

Теперь настал черед Боброва задуматься надолго.

— Да… — наконец выдохнул он.

Он не узнал собственного голоса. Неужели это все происходит с ним, а не с кем-то другим? Может, это просто кошмарный сон, навеянный просмотренными раньше, еще в другой жизни кинофильмами о войне? Вот он сейчас проснется, откроет глаза, увидит или почувствует, что он дома, в Октябрьске. («Дома, в Октябрьске», — со странной интонацией повторил кто-то в его душе…)

Но нет. Не нужно тешить себя иллюзиями! Это не кошмар. Все происходит на самом деле и именно с ним, а не с кем-нибудь еще.

Думать, а тем более говорить на эту тему больше не хотелось. Да и что говорить, что думать? Это все детали, как поставить последнюю точку. Лучше подумать о том, как избежать этого, просчитать, как грамотно действовать в возможных в данный момент ситуациях.

— Хорошо. Теперь, когда все щекотливые вопросы решены, давай молча послушаем, что происходит вокруг.

И снова наступила тишина. И чем больше слушаешь ее, тем громче и нестерпимей она становится, заполняет все вокруг и поглощает тебя самого.

Стать тишиной. Раствориться в ней полностью, чтобы не упустить даже звука чужого дыхания и определить по нему, чье оно — друга или врага?

Начало светлеть.

Глеб достал сигарету и нервно закурил. Пальцы его едва заметно подрагивали. Заметив это, он спрятал сигарету в кулак.

«Да, некстати получилось, — думал он, уставившись на носки своих ботинок. — Обгадились маги. Проворонили врага».

Докурив, старлей затолкал самокрутку в норку каменного скорпиона. И тут…

В предутренних сумерках из ниоткуда вздулся лилово-багровый шар. Постоял сияющим куполом доли секунды и лопнул со страшным грохотом.

Воздух вдруг стан плотным. Толкнул его в грудь, и сразу же садануло в спину, да с такой силой, что Глеб еле устоял на ногах.

«ОДАБом сработали», — подумал он. И тут же спохватился. Какой, к черту, ОДАБ тут, где последние самолеты перестали летать восемь лет как?

— Сто одиннадцатый на связи! — раздалось в эфире. — Что у вас там?

— Сто одиннадцатому: я — Волк-3. Наблюдаю действие неизвестной магии.

И тут же вновь что-то грохнуло, уже недалеко.

Оглушительный взрыв заставил вздрогнуть и прижаться к земле. На дороге, прямо под ними взметнулся фонтан дыма и пыли, полетели вверх гораздо выше их блока крупные камни, какие-то ошметки. Даже земля вздрогнула, хотя до дороги было довольно далеко. Запахло озоном, по земле пробежали лиловые язычки электрических разрядов — магия давала о себе знать.

— Вот это рвануло! — прошептал Стогов.

Дым и пыль постепенно рассеялись. Стали видны вывороченные камни, посреди дороги зияла огромная воронка. Поодаль лежал перевернутый БТР без четырех передних колес. Его башню отбросило на камни, под которыми в очередной раз скрылась река. Людей нигде не видно.

— Боброва к командиру! — разнеслось по цепочке.

Глеб и так понял, что без него никак не обойдутся. Только будет ли кого спасать? После такого взрыва там мало кто уцелеет.

— Держись, — бросил Борису, — я скоро… Нацепив на плечо радиостанцию и подхватив автомат, поспешил на командный пункт полка. На полпути приостановился и бросил взгляд на дорогу.

Сердце сжало, защемило тоской.

От воронки, перевернутого БТР, от всего этого скопления людей, машин, вывороченных, разбросанных взрывом камней веяло пронзительной, почти ощущаемой болью. Потоки страха, смертельного ужаса, ощущения безвозвратной потери и ярости перемешались, переплелись и стали одной общей бедой, повисшей над ущельем.

Невозмутимые и равнодушные ко всему горы и те, казалось, замерли в скорбной, осуждающей тишине. Люди, словно молили они, как же вы не поймете, что в жизни нет ничего ценнее самой жизни! Ваш век и так недолог, а вы тысячелетиями только и делаете, что убиваете друг друга!

А потом…

— Ложись! — И нарастающий визг заставил упасть и вжаться в землю….

Оглушительно, до боли в ушах и во всем теле прозвучал взрыв. Раздалась длинная пулеметная очередь, крики.

— Началось, — спокойно прокомментировал снова вдруг очутившийся рядом Стогов. — Поспешил пацан. Зря.

Из утреннего тумана полетели бесшумные огненные росчерки… Пять, шесть, семь…

Восемь огневиков высшего класса оказалось против них.

А из зарослей, топоча и переваливаясь, выбегали люди с луками и арбалетами. Много-много…

Бежали они не толпой, не ровным (мечта пулеметчика!) сомкнутым строем. Нет, пригибаясь, падая, как-то по-особому перепрыгивая из стороны в сторону.

— Не стрелять, подпустить поближе! — заорал кто-то из офицеров.

Затем замолотили самодельные пулеметы — первый отказал через полминуты. Второй заклинило чуть позже, и затвор плюнул огнем взорвавшихся бумажных патронов. Стрелок взвыл, отбрасывая от себя тяжелое тело 0–7, как змею, и нырнул в камни. Начало рваться содержимое магазина.

Вперед выскочил шаман, кажется, Регидоб из пригородных кочевников, резко взмахнул руками и упал, растянувшись на камнях.

Лишь увидев расплывающееся кровавое пятно на спине чародея, Глеб понял, что тот мертв.

Затем позади, с недолетом, ударили в камни фаерболы.

А потом стоящий впереди пулеметчик четвертого взвода, Исса Гамидов, полетел на землю, словно сбитый невидимым ударом.

Над ухом что-то противно и знакомо цвиркнуло.

И лишь тогда Глеб уяснил с каким-то отстраненным удивлением: по ним стреляют из настоящего оружия…

Вот замер на бегу кто-то из бойцов, лица в тумане старлей не разобрал, закрыв лицо руками, из-под которых текла кровь.

Вот он мягко осел на камни…

Глеб снова услыхал крик: «Ложись!» — упал на землю, вжался в каменистую землю, и его оглушили дикий визг и грохот. Откуда-то сверху посыпались камни, больно ударяя по спине и рукам. Почувствовал запах гари, и тут же что-то рвануло еще раз совсем рядом, заполнив все дымом и вонью. Сама гора, казалось, пошатнулась.

Когда дым рассеялся и он поднялся, то первое, что увидел, было то, как аккуратная кладочка позиций превратилась в бесформенную груду камней.

Из кустарника, что рос у самой реки, довольно далеко от отброшенной взрывом башни подорвавшегося бронетранспортера показался человек. Он был без головного убора, шел, качаясь и волоча по камням автомат. По изодранной в клочья грязной одежде трудно было определить, кто это: наш или чужак?

— Алексеич! — заорал Михеев, кубарем скатился с БТР и вдруг остановился, обхватив голову руками, и стал медленно оседать на землю.

Глеб еле удержал его, не позволил упасть, крепко обняв за плечи.

— Это же наш прапор! — вырывался, придя в себя, сержант. — Пустите!

— Успокойся! — прикрикнул на парня старлей, не ослабляя хватку. — Куда ты собрался бежать? Забыл, что там могут быть мины? Сейчас саперы выведут твоего Алексеича. Видишь, он остановился, и к нему навстречу уже идут.

Михеев затих, обмяк как-то вдруг. Пришлось прислонить его к броне и держать, чтобы тот не упал.

— Алексеич нашелся! Живой! — чуть слышно всхлипывал молодой боец, сжимая руками голову, не сводя глаз от вернувшегося неизвестно откуда прапора, в недавнем прошлом соседа по броне, и совершенно не замечая, как по закопченным щекам текут слезы, образуя светлые дорожки.

Его, подхватив под руки, вывели на дорогу и уложили на носилки. Он лежал, смущенно улыбаясь, молча пожимая руки знакомых и незнакомых ему людей, а медики тем временем осматривали, ощупывали его, удивляясь, что не находят ни ранений, ни переломов. Только многочисленные ушибы, ссадины, да явные последствия тяжелой контузии. Счастливчик!

Рядом вертелся радостный Акбар, тычась в свисающую ладонь прапора. Алексеич слабо улыбнулся и, гладя собачью шерсть, тихо шептал:

— Ладно, ладно, Акбарушка…

— Что там? — прокричал Борис, торопливо поднимаясь к ним, придерживая висящую на плече и отчаянно болтающуюся офицерскую сумку.

— Два «двухсотых» и еще один очень тяжелый! Бобров хотел отправиться к соседям на помощь, но увидел, что его радиостанция лежит не на своем обычном месте, а чуть в стороне, приваленная довольно увесистым камнем. Метнулся к ней. Включил. Работает, родимая!

В этот момент враг перешел в новую атаку.

Засвистели арбалетные болты и пули, засверкала огненная магия, потом со стороны лагеря начали бить минометы, а по спине Глеба пробежала ледяная противная волна — от своего ли, от чужого ль шаманства?

А дальше?

Смутно как-то, неясно.

Ведь было же что-то?!

Но как ни старался, вспомнить не мог.

Бесполезно.

Память оставалась глуха!

От Одной только мысли, что его память могла потерять не только события одного сегодняшнего дня, но и, возможно, нескольких, накатил страх. Однако с ним старлей быстро управился. Взглянул на соседа напротив, что никак не мог поднять свалившуюся панаму, попытался встать, чтобы помочь, но очередной приступ головокружения и дикой боли заставил вновь откинуться спиной к борту и закрыть глаза. Горько, обидно.

Стало жалко бойцов и… стыдно из-за собственной беспомощности. Из уголка глаза по щеке потекла горькая слеза…

Позже из сбивчивых рассказов товарищей и из вернувшихся воспоминаний Глеб сумел восстановить картину происшедшего.

Спас их, конечно, лейтенант Рогов — командированный из дикого «шмаковского» взвода с десятком коллег.

Эти парни вспомнили афганский давний опыт и грамотно ответили атакующим. Пулеметы скупыми аккуратными очередями гасили неведомого врага с огнестрелами, снайперы выцеливали магов — те по своей обычной гордыне не особо прятались, а стрелки сумели все-таки положить наступающие цепочки врагов. Противник замешкался, и это дало драгоценные минуты обороняющимся.

Шаманы-степняки встали в круг и сумели отразить чары горцев.

Автоматчики, хотя и высадив почти все боеприпасы, заставили врага, не привыкшего к такому бою, отойти.

Наконец, каким-то чудом Анохин сумел загнать на склон две БРДМ, и те окончательно обратили нападавших в бегство.

Но это было потом…

А сейчас Глеб сидел, осознавая всю тяжесть происшедшего. Они разгромлены. Они отступают. И лились, не переставая, слезы. Яркой вспышкой резанула и без того ноющая боль. Фельдшер осторожно тронул старлея за плечо: — Эй, ты живой?

Глаза Глеба медленно открылись, уставились непонимающе.

— Живой он, — прохрипели в ответ откуда-то голосом Стогова.

Несколько уколов самопального обезболивающего сделали свое дело — боль затихла, но тело не слушалось, и голова была словно чугунная, мысли путались. И падая в мучительное забытье, Глеб все вспоминал трясущегося Стогова и его дикую просьбу — взорвать его мертвое тело гранатой…

Машины шли сквозь ночь, уходя с места жуткого боя, увозя на броне мертвых и живых, увозя тяжесть очередной проигранной схватки.

А еще в командирской машине везли тщательно завернутый в брезент предмет, который вполне возможно станет вестником грозных и неумолимых перемен в судьбе не только маленькой колонии землян, но и всего этого мира…

Мира, который уже подходил к черте, что разделит судьбу на «до» и «после».

Горы Летящего Льва. Мартийское плоскогорье. Охотничье стойбище

Уже занимался рассвет, когда Кири, откинув покрывало, поцеловала живот чужака, там, где расходился звездой с извилистыми лучами шрам от удара лапой мерзкого каа-рсатха.

Этот удар едва не отнял у нее Тол'йю, но он же удивительным образом подарил ей этого человека.

После того как Кири неделю кряду кормила его свежей печенкой, поила травяными отварами и замазывала рану пережеванными побегами черемши и кровохлебки, парень довольно быстро поправился. Спустя две недели чужой воин уже сам смог ходить, и она стала оставлять его на хозяйстве на своей охотничьей стоянке.

В конце третьей он уже споро помогал девушке со шкурками каменных хорей и серебристо-черных маргутов. А когда его руки обрели былую силу, подсобил ей разделать подстреленного кабана.

На исходе четвертой недели он вполне освоил наречие Кири, сильно отличающееся от нижнего языка, который Тол'йа называл почему-то общим или всеобщим.

А на пятую неделю она окончательно поняла, что ей от чужака надо.

И однажды ночью девушка познала любовь человека из иного мира.

Губы Тол'йи ласкали ее тело без устали. И это было самой щедрой наградой за спасение, которую только получала юная охотница. Тол'йа был не только неплохим воином, но и нежным любовником. Кири не была девушкой и даже была помолвлена, три месяца прожив в доме охотника Роту, задавленного берглом.

Но только с этим человеком она узнала, сколь много нового можно почерпнуть из соитий.

И позавидовала женщинам, к народу которых принадлежал ее мужчина.

Не раз Кири, поглаживая кудри дремлющего на подстилке воина, с грустью размышляла о том, сколь пустой станет ее жизнь после того, как он покинет девушку, чтобы вернуться в дружину своего князя.

Занимался рассвет.

Ее раскосые глаза прищурились, охотница прислушалась к шуму леса за стенами шалаша. Она сбросила с себя лосиную шкуру, служившую им одеялом, и резво соскочила с лежака.

Открыл глаза и Смагин. Повернул голову, посмотрел на девушку с немым вопросом. Та спокойно потянулась, совершенно не обращая на него внимания, будто находилась в их жилище одна. Она всегда так себя вела: если что-то делала, то делала так, как хотела.

Анатолий невольно залюбовался ею: худощавая, стройная, и вместе с тем широкая в кости смуглая девушка не переставала его восхищать.

— А вот и ты, — пробормотала Кири.

— Ты давно проснулась?

— Раньше тебя, — сказала она. — Просто лежала и любовалась. Ты красивый.

Он смутился.

Месяц с небольшим они вместе, хотя кажется, что прошел уже чуть ли не год.

Спали вместе, ели вместе, вместе добывали пишу, хлопотали по дому. По утрам Кири, проснувшись первой, деловито одевалась и уходила. И пропадала на день, а то и на два, чтобы вернуться с добычей.

Они прекрасно ладили и ночью и днем, хотя Смагин знал на ее языке от силы три-четыре десятка слов, а Кири на его языке, похоже, вообще не говорила.

Как была нагая, Кири вышла на улицу. Рядом с дверным косяком, прислонившись к стене, ожидал хозяйку неоднократно испытанный в деле короткий, отменно сбалансированный дротик с наконечником из серой сточенной бронзы — острой и на редкость прочной.

Анатолий глубоко вздохнул. Задержал дыхание, весь обратился в слух. Услышал, как скрипнула галька под босой ногой. И более ничего. Ничего особенного.

За легкой стеной обычный легкий утренний бриз лесного океана, именуемого тайгой. Те же звуки, что и всегда на восходе солнца, в час, когда ночные твари уже залегли в норы, а дневные только-только проснулись, когда свежа роса и воздух хрустально чист, над болотом тает белый саван тумана, а смола на седых стволах похожа на янтарь.

Медленно выдохнув распирающий грудь воздух, солдат протер глаза кулаками, потянулся всем телом и нехотя слез с топчана, с мягкой медвежьей шкуры, заменявшей матрац.

Кири была стройна, но невысока. Ее руки были руками охотницы — сильными и мускулистыми. Ее волосы были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а иногда лежали на плечах двумя медными волнами.

Лицо девушки светилось жизнью, и какая-то глубинная, истинная чистота отражалась в бездонных серых глазах. Грудь Кири походила на два не вполне созревших яблока. Но это не делало охотницу непривлекательной, а, напротив, сообщало ей некую особую прелесть.

Ласки девушки были терпки и манящи, словно хорошее вино. Кожа была нежнейшим шелком, а ее шепот — откровенной и манящей песнью Любви.

Кири отличалась большим тактом и обычно была молчалива. Пристальный взгляд ее глаз, наверное, мог выдержать не каждый, но когда она глядела на Анатолия, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием. Вечерами, когда они с девушкой сидели у костра, то большей частью молчали. Кири не терзала его расспросами и не приставала с глупыми россказнями.

Но вот теперь ей надо возвращаться домой — со шкурками, с запасом высушенных мускусных желез горных росомах, с драгоценным мумие, случайно найденным в пещере.

Разумеется, Смагин взялся сопроводить ее в родную деревню, ибо, как он объяснил, его дружина ушла уже очень далеко.

Хотя, честно говоря, Анатолию не хотелось гостить в деревне Кири, что он обещал, поддавшись ее настойчивым просьбам, которыми она донимала его на всем протяжении их утомительного спуска. На то было множество причин.

И, прежде всего, как он подозревал, его наверняка захотят оставить в деревне навсегда. В здешних горах никогда не бывает слишком много мужчин, и чужак будет нелишним. У чужака дела и у него есть дом? Это его проблемы — тем более что хотя мужчин у горцев нехватка, зато есть много строгих табу и обычаев — и что касается отношений мужчины и женщины в том числе. Вот, к примеру, если чужака спасла девушка, а он вместо благодарности попользовался ею, да еще жениться не хочет… Что с ним нужно сделать за такое? Правильно, отправить туда, откуда его вытащила девица… Но, давши слово, держись. Там видно будет.

Позавтракав, они пустились в дорогу.

На исходе второго дня из-за отрогов Старого хребта показалась деревня.

— Тол'йа, — сказала встревоженная Кири, указывая в сторону селения, — там что-то неладно.

Анатолий посмотрел вниз, напрягая зрение.

И в самом деле. Ни над одним из домов не вился дымок, не слышно было и лая собак. Ни одной живой души не было видно в окрестностях.

Они стали спускаться вниз, гоня мысли о самом худшем.

Однако худшее было явлено им безжалостной судьбой. Там, где стояла деревня горцев, теперь была лишь смерть.

Пустые дома, выломанные двери, кострища с обглоданными костями…

В первый миг Анатолий даже испугался и лишь потом узнал кости овец и свиней.

Уже тронутых разложением и стервятниками трупов было немного. И значило это, что остальные познали горчайшую долю «живых мертвых» — рабов.

Кири не знала, кто и зачем превратил деревню в кладбище. Но сути дела это не меняло.

И лишь обойдя всю деревню, она села на каменный порог своего дома и горько заплакала.

— Богиня, за что?! — всхлипывала девушка, прижимаясь к Анатолию. — Чем мы провинились?

Пустые окна глядели на безучастные белые вершины пустыми мертвыми глазницами высохших черепов…

…Похоронив убитых, они решили вернуться назад, в горы.

Глаза Кири были красны от слез, а Смагин молчал, понимая, что сейчас бессмысленно лезть с глупыми утешениями. Тому, кто потерял навсегда отчий дом, утешения не помогут. Некогда Анатолий сам узнал это на собственной шкуре…

Кири плакала ровно сутки. Наутро следующего дня, бледная и с красными глазами, она стала прежней — такой же собранной и ловкой охотницей-горянкой.

— Тол'йа, — сказала она тихо и очень серьезно, хотя и запинаясь, путаясь в словах полузнакомого языка. — Я спасать тебя. Но ты потом спасать меня, если бы я быть там. — Палец ее ткнул в сторону бывшего села. — Я была бы мертвой или было бы мне хуже, чем смерть. Теперь прошу, спаси еще раз. Взять меня к себе в дом, своего дома у меня нет… Вот. — Она протянула ему нож. — Взять или убей, не хочу быть взятой из милости в чужое племя…

Молча Смагин обнял свою спасительницу. Теперь им предстоял далекий кружной путь. В Октябрьск…

.. В двадцати лигах от погибшего селения, в тесном распадке, бледнолицый человек в черном плаще зло ударил в каменистую землю посохом, инкрустированным человеческой костью. Потом еще раз оглядел строй связанных, безучастно уставившихся в землю людей, стиснутых воинами в разномастных доспехах с мечами на изготовку.

— Ты уверен, что никого не упустил? — обратился он к старшему, грузному одноглазому горцу.

— Уверен, досточтимый, там остались лишь негодные старики. Я даже убитых мужиков приволок, как вы сказали…

Сквозь привычную браваду проскальзывал, однако, тщательно подавляемый страх, поскольку вожак хорошо помнил, что стало с бойцом его ватаги, который, перекурив травы-дурманки, попытался замахнуться мечом на посланника Подземного Хана.

И сейчас нюхом старого волка он чуял, что отделяющее его от смерти расстояние, по поговорке, короче длины клинка.

Но чародей лишь отвернулся от атамана людокрадов и пробормотал под нос пару проклятий по адресу светлых богов.

Все было сквернее некуда — его чары, очевидно, солгали, когда он увидел в черной чаше, что человека из чужого мира приволочет к себе в дом девка из этого горного селения.

Теперь уже не было времени доискиваться, в чем дело и где именно он ошибся.

Воистину неудачи преследуют их одна за другой. Сперва у Эрдигора ничего не вышло — древний магический амулет сработал раньше времени, разрушив лишь никчемный пустой кишлак, а теперь — не удалось захватить чужинца.

Это, естественно, не воспрепятствует воле Подземного. Но это замедлит исполнение воли Его. Впрочем, не все так плохо.

— Почтенный господин… — Мысли его нарушило робкое блеяние разбойника. — А что делать с людьми? — ткнул тот в пленных.

Несколько секунд жрец размышлял.

— Оставь себе вместо платы… — обронил рассеянно бледнолицый.

И тут же забыл о каких-то никчемных людишках.

Северо-восточная окраина бывшего Сарнагарасахала

Тишину ночной Степи разорвали страшные крики:

— Аттан! Тревога! На коней!

Эти крики и дробный стук бешено молотивших в землю копыт взбудоражили кочевые стоянки, рассыпавшиеся у подножия невысоких холмов, окаймлявших долину.

Артаг грузно поднялся с постели, отпихнув пискнувшую третью жену. Не успевая надеть панцирь, набранный из железных пластин, и шлем с кольчужной пелеринкой от стрел, он вылетел из юрты. Вскочил на широкогрудого пегого коня, который беспокойно стриг ушами и перебирал ногами прямо у дверей.

Старый Артаг так торопился, что, схватив вместо оружия лишь попавшийся под руку шест, выехал на возвышенность. Здесь уже собрались вооруженные нукеры.

Рассвет только пробился сквозь ночную мглу. В сумраке суетливо кричали женщины, испуганно плакали дети, блеяли овцы, ревели верблюды.

Старому воину стало ясно, что его кочевья окружены со всех сторон.

«Подкрались… Хотят уничтожить весь род», — подумал он с яростью.

Старейшины соседних родов давно известили его о том, что они снимаются со своих мест. Те, кто решил, что ходить под рукой Ундораргира им, вольным людям, не пристало. Но Артаг не поверил, что враг навис над его родом, и на совете аксакалов настоял на том, чтобы задержаться здесь.

Ему напоминали старую мудрость дедов-прадедов: не говори, что врага нет, — лучше думай, что он под холмом. Но Артаг не внял этому, и сейчас ему предстоит за это заплатить.

«Я, выживший из ума старый пес, виноват в гибели своих родичей! — Острая боль пронзила его душу. — Нет мне прощения!»

Он повернул коня и увидел, что за ним стояли безусые юнцы. Они ждали его решения. А враги уже громили Крайние кибитки. Оттуда слышались крики и звон сабельных ударов.

«Все давно поняли, что обречены, каждый защищает свой очаг… Молодых послали ко мне, — понял старый батыр. — Я обязан спасти их».

Он чуть не задохнулся от злости на себя.

Здравый смысл одолел его гнев. Молодежь смотрела на него.

Ни один мускул не дрогнул на изборожденном морщинами лице бывалого воина и не выдал бурю чувств, кипевшую в его душе.

— Дети мои! — зычным голосом произнес он. — Враги хотят стереть с лица земли наш род, оставшихся сделать своими рабами. Их много, землей не забросаешь. Я поведу вас на прорыв. Вы должны выжить и продолжить наш род. Не останавливаться! За мной, воины! Небо помогает храбрым!

И направил своего коня на врагов.

Навстречу ему из цепи вырвался всадник с пикой наперевес. Артаг резко бросил коня в сторону, и враг промахнулся. Опытный воин ударил шестом его под ребра, прямо в печень. Изловчившись, он сумел сбить с седла и второго. Затем стал наносить удары направо и налево. От огромного и могучего воина враги испуганно отскакивали в стороны — те, кто успевал.

Артаг не знал, сколько времени это продолжалось. Он очнулся, когда увидел, что за ним из своих уже никого нет. Под ним — черногривый его конь, а сам Артаг в руке держал шест от шатра. Возле его уха прожужжала стрела.

Стреляют сзади, понял он.

Вожак увидел, что его нукеры смогли прорваться сквозь кольцо врагов, но испугался, что теперь их достанут стрелы. Артаг поднял свой шест и кинулся назад, прямо на вражеских лучников. Те ужаснулись от такого безумного напора человека, вооруженного лишь шестом от юрты. И их стрелы потеряли меткость.

Бой закончился. Лошади перешли на рысь.

Задумавшись, Артаг ехал много впереди. Вдруг он круто осадил коня, оглянулся и впервые осмысленно посмотрел на своих людей.

Они молча и растерянно взирали на него.

Пятеро юных огланов. Четверо воинов и ученик шамана Риддо, молодой Тшак, сын его друга Нолуда и младшей дочери старейшины соседнего рода Алверги. В его плече и бедре сидели стрелы, но он удерживался в седле и, судя по крепко сжимаемому бубну, наверное, еще и успевал помогать другим биться.

«Всех погубил!» — горестно подумал Артаг.

Он недвижно сидел в седле, потупившись, мигая мокрыми ресницами, и слезы катились по его бороде.

«Отец, оказывается, сильно постарел, — подумал его сын Эрдэг, впервые обративший внимание на это. — Взял шест вместо копья…»

Но старик быстро справился с собой. Как бы то ни было, он оставался вождем, и у него был долг перед родом, пусть и стал тот меньше щепотки праха.

— Что сказать? — бросил он. — Есть единственное место, где мы можем выжить и где еще могут размозжить собачью голову этой свиньи Ундораргира. Это владения союза танши Ильгиз и их друзей из города демонов.

— Демонов? — испуганно переспросил самый младший, четырнадцатилетний Нрос.

— А хоть бы и демонов?! — молвил старик. — Не хуже они будут проклятого сына гиены, погубившего твоих родных?

Старый воин тихо поехал вперед. Парни следовали за ним.

Вокруг простиралась холмистая ковыльная степь. На чистом синем небе плыли пушистые облака. Высоко в небо поднялся жаворонок и запел свою радостную песню.

Артаг тяжело вздохнул и вытер слезы. Жизнь продолжалась.

Позади всех ехал молодой Тшак, стараясь хоть немного залечить раны.

Он должен быстрее выздороветь. Он должен жить. Он должен отомстить. У него большой счет к Ундораргиру и тем, кто угольно-черными тенями стоит за его спиной.

И он даже знает как. Ибо уроки старой шаманки Ардинды и древнее тайное знание им не забыты.

Октябрьск/Тхан- Такх. Замок

Макеев еще раз посмотрел на стоявший на застеленном войлоком столе малого зала предмет, из-за которого сегодня здесь собрались те, кто решает судьбу Тхан-Такх. Потом на кислые лица собравшихся. Мысленно выругался. Наверное, он сейчас выглядел не лучше.

И было отчего.

Нечего сказать, хороший подарочек привезли из рейда орлы Анохина. То, что им не удалось взять город, — это, что называется, горе. Жалко погибших ребят… Их не вернуть, но все остальное можно исправить, придя на следующий год.

Но вот ЭТО — настоящая беда. Можно сказать, трагедия.

Больше всего это было похоже на старое противотанковое ружье, разве что с укороченным стволом и нестандартным прицелом, вместо сошек водруженное на треногу.

Рядом лежала горка маленьких деревянных фляжек и несколько литых свинцовых цилиндриков с закругленными носами.

Всего лишь грубая железяка, если смотреть со стороны. А по сути — приговор.

Не им, они-то, может, и выкрутятся, но вот мир, похоже, полетит к черту…

— Давай, что ли, капитан…

Бровченко встал, одернул новый парчовый кафтан цвета хаки — подарок торговцев, скупающих клинки (вот ведь подсмотрели фасон офицерского кителя, запомнили и творчески переделали, подхалимы).

— Ну, что сказать… Научно выражаясь, мы имеем перед собой образец нарезного огнестрельного оружия неизвестной конструкции, скорее всего местного производства. Вес примерно шестнадцать с половиной килограммов…

«Пуд с гаком», — зачем-то поправил про себя Макеев.

— Калибр — девятнадцать с половиной миллиметров, фитильный замок типа «серпента», применявшийся на Земле примерно до второй половины семнадцатого века. Точнее не упомню. Снаряжается черным порохом. Пуля весом пятьдесят шесть граммов. При попадании в человека, как сказал привлеченный к экспертизе товарищ Тупиков, — кивок в сторону засмущавшегося начмеда, — чаще всего наносит повреждения малосовместимые с жизнью. При попадании в грудь или живот, я уж про башку и не говорю, считай, все. Руку или ногу просто оторвет…

— И в любом случае гарантирована обширная кровопотеря, — вставил свои пять копеек Геннадий.

— Принцип заряжания, — продолжил зыркнувший на медика Бровченко, — аналогичен старому французскому — камора для заряда меньшего диаметра, чем калибр ружья. Пулю сперва засовывают в канал ствола, а потом досылают до сужения и ударами шомпола расплющивают так, что она входит в нарезы. Судя по всему, обслуживается двумя человеками — наподобие ручного пулемета — по крайней мере, рядом с этой штукой нашли два трупа местных с боеприпасами и снаряжением… Ну вот вкратце и все…

— И все? — изумился Серегин. — Товарищ капитан, вы хоть понимаете, что это значит?

— А то и значит! — вспылил, вступая в беседу Довбняк. — Кто-то из наших крепенько подмогнул братьям по разуму!

— Странно, что только сейчас, уж сколько лет прошло, — пробормотал кто-то слева от Макеева.

Кажется, Тупиков или Суров.

— Да нет, — оживился сникший Бровченко. — То, что наши к этому руку приложили, само собой. Но вот работа сугубо местная…

— Да уж ясно, что не марсианская, — недоумевающе изрек Александр.

— Нет, я не в этом смысле… то есть… — Зампотех запнулся, подбирая слова. — То есть придумано это, конечно, не местными товарищами, но вот исполнение… исполнение уж больно необычное.

— Например? — напрягся Макеев, инстинктивно чуя, что именно здесь лежит главный подвох.

— Во-первых, ствол отлит из черной бронзы — целиком, причем вместе с нарезами. Я вот поговорил с Эгорио Арбаковичем, даже он не очень понимает, как это удалось провернуть. То есть, как сказал мастер, способ он бы наверняка нашел, но сколько времени потратил бы на это дело — непонятно. При этом наш главкузнец отметил, что сейчас мастеров, умеющих сделать черную бронзу, почти и не отыскать. Дескать, еще его отец встречал таких в годы ученичества, но те были глубокими стариками… А отцу его, между прочим, под семьдесят!

Собравшиеся загомонили, лица помрачнели еще больше.

— А на сколько этот дристопал бьет? Проверили хоть? Бровченко вновь оживился, зашелестел самодельным блокнотом:

— Итак, в ходе исследований было сделано пять выстрелов имеющимися боеприпасами. На нашем втором стрельбище, — зачем-то уточнил он. — С использованием готовых зарядов пуля летит на километр с небольшим, а на восьмистах метрах пробивает дубовую доску толщиной в руку и стоящий за ней степной щит…

— Ни хрена ж себе! — не сдержался кто-то, в сердцах хлопнув себя по колену.

— Скорострельность? — коротко бросил градоначальник, вдруг ощутив незнакомую тупую боль под лопаткой.

Зампотех пожал плечами:

— Наши ребята потратили на все про все семь минут. Но вообще-то всякие мушкетеры с фузилерами ухитрялись делать из похожих по три выстрела за две минуты. Или два выстрела за три — уже не помню точно.

Заглянул в блокнот и что-то чиркнул там карандашиком.

— Само собой, наши бронежилеты от такого оружия защищают на все сто — проверено на испытаниях… — Он сделал паузу. — Ну, да и в бою проверено. Но вот даже лучший местный доспех выстрела с тридцати метров не выдержит. А легкая пехота, щитоносцы или конница начисто выкашиваются на дистанции до семисот — восьмисот метров.

Сообщение было встречено в молчании — и не потому, что все вдруг посочувствовали потенциальным жертвам среди легкой конницы и бездоспешной пехоты, а скорее оттого, что даже у землян не у всех есть обычные «бронетюфяки», которые к тому же закрывают далеко не всего человека. А тяжелых саперных бронежилетов — скафандров весом в двадцать пять без малого кило у них всего ровным счетом пять комплектов.

— Бронетехнике они не страшны, — продолжил Бровченко лекцию. — Но вот если угодит обычной машине в бензобак или в двигатель там, в радиатор… Ну, или в кабину, в дверцу там, или в борт, я про стекло не говорю, могут быть неприятности. Шину уж точно прошибет — тем более известно, какие у нас покрышки — только что сами не рассыпаются. Это не считая того, что, по сообщениям участников того боя, они видели трассеры — хотя среди наличных боеприпасов их не обнаружено. Конечно, в бою всякое может померещиться, но если наши не ошибаются, то можно считать, что у нашего противника есть готовые зажигательные пули.

Если прежние сообщения вызывали изумленно-настороженный гул, то на этот раз «приятная» новость была встречена гробовым молчанием.

— Одна такая в артукладку или в ГСМ и… котенку! — резюмировал Серегин. — Ладно, что у нас есть еще плохого?

— Еще два обстоятельства. Вот, посмотрите на станок этого… изделия. Эти деятели приспособили такой вот вертлюг, наподобие пулеметной турели, так что точность стрельбы весьма и весьма высока. А вот эта третья нога сошек отлично гасит отдачу. В общем, откровенно сказать, я бы не отказался от таких вот красавиц в нашем арсенале… Да, еще кое-что. Не угодно ли, товарищи, взглянуть на прицел. Я только вчера сообразил…

Офицеры сгрудились над разлаписто устроившимся на столе оружием.

Прицел и впрямь был необычный. Тонкая и длинная, сантиметров тридцать, дубовая дощечка с прорезью. На ней не было цифр или делений. С одной стороны были выжженные в дереве человеческие фигурки — внизу побольше, а кверху уменьшающиеся. С другой — такие же изображения лошадей. Вот и все.

Некоторое время военные изучали странное приспособление.

— Е-мое, — хлопнул себя по лбу Суров. — Да это же почти что готовый коллиматорный прицел!

— Точно! — поддержал Серегин. — Вот оно. Каждая фигурка — человек среднего роста на определенном расстоянии. Совмещаешь врага с подходящей — и стреляй.

— Вот дела! — вздохнул Макеев. — Кто ж это там такой умный? Помните, как мы местных дрессировали — значки особые рисовали, зубрить заставляли, а потом еще таблицу у командиров — на каком расстоянии на какую зверюшку наводить!

— А черный порох? — вступил Тупиков, горько усмехаясь. — Мы ведь специально не пускали его в ход, даже опытов не проводили, чтобы секрет никуда не уплыл! Сколько мы мучились с пироксилином, с каким адским трудом добывали кислоту и покупали хлопок втридорога у караванщиков! И вот теперь все оказалось напрасно…

— Вот интересно, — нахмурился Довбняк, — как быстро они сообразят что-нибудь бронебойное?

А Макеев думал уже о другом. О том, что главного они так и не узнали. А именно: кто такие хозяева этого ружья и где их гнездо…

Дьявол! А единственный толковый разведчик неизвестно когда вернется!

Встав, Макеев покинул малый зал.

Ружье на столе смотрело ему в спину черным зрачком ствола, словно пресловутый Глаз Ночи из местных преданий.

Южные Танства. Город Крехсор, столица одноименного княжества. Дворец правителей

Светлейший князь Веерен Тогу, затворившись в своих покоях, перебирал пожелтевшие уже ломкие листы тростниковой бумаги.

Окружающие давно привыкли к подобным бдениям, полагая, что в такие часы Веерен молится каким-то своим богам или гадает, а может, совершенствует магическое мастерство.

А на самом деле…

В свое время он отправил чужеродца к соплеменникам, покидавшим спешно этот мир, — то ли сделав свои дела, то ли убегая от какой-то неведомой опасности.

Жалкая горстка оставшихся Тогу не очень беспокоила.

Ибо знал он о них, пожалуй, больше всех в этом мире.

Сам факт их появления на Аргуэрлайле его не удивил — почти у каждого народа или племени было множество легенд и сказок о потустороннем мире и даже мирах, куда уходят после смерти и где обитают духи и боги. Не раз и не два говорилось в них о неведомых царствах, куда странствовали великие герои в поисках возлюбленных либо исполняя волю своих владык, о землях, куда путь открыт не всем и куда нельзя попасть, двигаясь по земле и воде.

Властитель слышал подобные байки еще в детстве, и когда вдруг получил неопровержимое доказательство, что они не лгут, не был слишком растерян или потрясен.

После разгрома Сарнагарасахала он даже, слегка испугавшись, решил было вернуть пленника и попроситься к чужинцам в вассалы, но так и не собрался, а потом эти самые «зиелмяне» (или как их там) вернулись в свой мир.

И он вдруг принялся изучать записи, оставшиеся от допросов пленника, проводя над этими записями все больше времени.

Правда, из рассказов этого воина из другого мира, Веерен Тогу уяснил не больше половины.

Все, что касалось разных непонятных вещей вроде «политики», «философии», «социальных вопросов», этой, как ее, а, «писихологии», по-прежнему было для него темным лесом.

Но вот, например, историю того мира он знал хорошо. Сотник, который попал к нему в плен, оказывается, вот удивительно, в молодости учился в каком-то особом училище для учителей, но за нерадение и пьянство был изгнан и решил стать военным. (Ну и ну, особое училище для учителей! Неужто не ясно, что учить может лишь знаток своего дела?! Причем знаток высшей пробы, а этому ни в каком… э-э-э… как его, а, «инсритуте», не выучишь — самому нужно достичь.)

И обнаружил интересную штуку — тысячи лет история того мира развивалась так же, как и в Аргуэрлайле. Цари, правители, законодатели и завоеватели, мудрецы и поэты, строители храмов и держав, жрецы и боги… За тысячи лет люди знали взлеты и падения, научились сталь выплавлять, место утлых лодок заняли большие дальноходные парусники и галеры…

Но все двигалось своим порядком, правильно и сообразно.

А потом вдруг что-то переменилось.

И дело не в этом самом «порохе» или самоходных машинах, в конце концов, в древние времена были и на Аргуэрлайле и воздушные корабли, и огненные метатели, пусть и не такие, как у землян (их жалкие подобия еще и сейчас умеют мастерить чародеи).

Нет, было что-то иное.

Вот, в частности, это самое «равенство» людей. Как ни старался князь, он этого не понял. Все люди равны, написано в чужинских законах. Но это все равно что сказать: «Все люди — рыжие». Да и среди рыжих тоже будут сильные и слабые, умные и глупые.

Или вот это: «суд равных». Как это так, равные мне будут судить меня, который ничем их не хуже? То есть что, государь не властен судить своего вассала? Его должны судить другие вассалы? А раба, получается, другие рабы? Чушь!

Хотя… у них ведь нет рабов. И это тоже чушь! Рабство необходимо. И не потому даже, что от рабов их хозяевам есть много пользы.

Просто даже самый нищий батрак, пастух или поденщик должен знать, что есть кто-то ниже его.

Зато эти люди из другого мира выдумали какое-то нелепое «крепостное право». Ничего такого на Аргуэрлайле и не было никогда. Оттого, чай, и исказился тот мир, оттого и сотрясали его издавна смуты и войны.

Возможно, даже из-за этого искажения и проистек этот их «прогресс» — так же, как у слепых развивается тонкий слух, а горбуны бывают очень сильны.

Но размышления над путями людей Аргуэрлайла и «по ту сторону» сменились желанием использовать знания чужинцев на благо себе.

Подумав, он выбрал самое простое и важное — оружие.

Тем более что вещество, являющееся главным, — «порох», сделать оказалось вполне возможно. Сера, уголь и тот камень, что выступает в виде белой корки на каменных стенах, в старых хлевах, в погребах, гробницах и заброшенных пещерах, куда не может проникнуть дождь. (Как выяснилось от все того же пленника, его также можно добыть из старого перегнившего дерьма.)

Эту «селитру» еще нужно было растворить в воде, а потом процедить и выпарить, как соль. Получилось далеко не сразу — смесь шипела, горела, воняла серным дымом, но взрываться не хотела.

Однако Веерен не отступал, углубляясь в чужинскую премудрость сам и принуждая своих мастеров проводить новые и новые испытания.

Они вновь и вновь перечитывали записи, находя упущенные ранее мелочи. Например, что порох нужно варить — смешать составные части в горячей воде, а потом отжать через войлок и пропустить через деревянные вальцы, чтобы получить зернышки вместо порошка — так он намного лучше горел и взрывался.

(Почему так происходило, князь не понял, да и неважно это было.)

Потом настал черед сделать «ружья».

Сперва князь велел сделать такое же оружие, как было у «зиелмян» в старину: обычная труба, куда спереди заталкивали заряд и «пулю». Но затем решил, что нет нужды повторять ошибки чужинцев и лучше сразу начать с дальнобойного оружия, в котором пуля вертится и поэтому летит намного дальше, пробивая любую аргуэрлайлскую броню (опять же почему так происходило, он не уяснил, хотя что-то такое землянин сообщал).

Потом, мучаясь с тем, как сделать эти нарезы в стволе, и «поэкспериментировав» (еще одно слово из другого мира) с хвостатыми и с крылатыми вращающимися пулями, он вдруг понял, понял сам, без подсказки записей, что их проще отлить целиком.

Было сложно сделать стержень для отливки ствола, но тут опять пришел на помощь опыт уже самого Веерена. Он вспомнил, как брошенные в некоторые горячие целебные источники ветви каменеют, пропитываясь растворенными в воде веществами, а отсюда совсем недалеко до того, чтобы, вырезав стержень из дерева, хорошенько пропитать его солями.

С какого-то момента он почуял, что работа эта, возня с металлом в дворцовой кузне или размышления над чертежами, доставляет ему странное удовольствие.

Он слышал, что так же радуются своему делу ремесленники — всякие ювелиры, кузнецы, зодчие.

Сам Веерен, конечно, не думал, что в другом мире смог бы стать хорошим ученым или изобретателем. И уж подавно не подумал, что, может быть, люди того мира не так уж и не правы? И наверняка удивился бы, если бы кто-то из земных историков рассказал ему, что толчок, данный идеями пришельцев из иного мира, породил цепную реакцию открытий, как брошенный в густой солевой раствор кристаллик тут же обрастает толстым слоем соли.

Но как бы то ни было, с год назад он получил ожидаемое — простое и надежное оружие, посылавшее смерть почти на полторы тысячи шагов.

Попутно он не забывал и об оставшихся в этом мире чужаках. Чего доброго, узнав о его работах, они могли бы додуматься ударить по нему и помешать знанию (которое, кстати, не хотели выпускать из своей среды) распространиться в этом мире.

И потихоньку изготавливал оружие другого рода — для бронечерепах чужаков.

Плохонькое, бесспорно, но драться-то в случае чего придется не со всей их иномирной армией, а с несколькими десятками уцелевших «м'ашин».

Сделать зелье, которое бы воспламенялось само, у него не вышло. Но выстреленная из «скорпиона» глиняная стрела с налитым внутри пятикратно перегнанным (в пришлецов же изобретении — «самогонном аппарате») вином попадала в опасные места мишени, изображавшей стальную черепаху. В конце концов, похожими штуками они дрались в свою прошлую войну — сгодится и для Веерена.

Нет, разумеется, он не собирался атаковать первым гостей из-за грани миров.

План его был совсем другой. Накопив достаточное число огнебоев, напасть на одних соседей, отдав часть завоеванного соседям другим, затем некоторое количество оружия подарить степнякам, недовольным союзницей чужаков, танши Ильгиз, посеять смуту и натравить одних против других.

Через пару лет он бы стал государем Южного предела с прилегающими областями, а зажатые со всех сторон «зиелмяне» почли бы за счастье сами стать его вассалами.

И уж он-то не успокоится, пока не выжмет из них все, что они знают и умеют.

Но потом к нему пришли люди, о которых он лишь слышал. И согласились помочь ему в его планах. Разве что он бы стал монархом не самовластным, над ним были бы тайные владыки.

Маг третьей ступени и правитель города Крехсора Веерен Тогу не отказался, приняв судьбу без радости, но со смирением, поскольку знал, кто такие эти пришедшие.

И вот теперь он ждал возвращения своих людей — с первыми результатами испытаний.

Область Дэшт-Рагго. Окрестности Анатара

Крошечный постоялый двор неподалеку от Анатара выглядел довольно неказисто.

И публика тут останавливалась не самая лучшая — бродячие кузнецы и ремесленники, наемники средней руки, небогатые торговцы, водившие тут свои небольшие караваны и обозы.

Грязные комнаты, освещенные огоньками тусклых светильников и густо провонявшие подгорелым маслом и помоями.

Сейчас, несмотря на позднее время, за столом сидело всего двое гостей, неспешно поглощавших тушеную баранину с вялой зеленью и время от времени бросавших взгляды на дверь.

Тот, что помоложе, носил кличку Шило, и не потому, что был тощим и костлявым. Скорее уж потому, что в прошлом был башмачником, день-деньской коловшим этим нехитрым инструментом бычьи кожи. Второй — здоровенный, словно грубо выкованный из металла неумелым кузнецом, был прежде землекопом и именовался за звероподобное выражение лица и наполовину отрубленное ухо Драным Волком.

Оба они были частыми гостями в этом заведении, жившем не только явной, но и тайной жизнью, и оба принадлежали к древней и малопочтенной профессии — разбойника с большой дороги.

— Где этого треклятого гонца волколаки носят? — нарушил молчание Шило. — Скоро уже эта тухлая собачатина, которую тут выдают за баранину, поперек горла станет.

Его угрюмый сотрапезник рыгнул.

— Баран как баран, и хуже жрать приходилось. И веско припечатал:

— Зажрались вы там в городах…

— Тухлятина, она тухлятина и есть… — буркнул Шило. И тут же предусмотрительно заткнулся, потому что к столу приближался хозяин постоялого двора, человек суровый, не выносящий критики в адрес своего заведения…

— Вы тут на ночь останетесь? — спросил он, ставя на стол кувшин с пивом. — Если да, то еще пять медяков.

— Нет, — ответил за двоих Шило. — Дождемся своего друга и уйдем.

— Ну, дело ваше… А то знаете, ночами тут тревожно стало. Гиены пещерные забегают, волки, нетвари тоже, не дай Небо… Ну и лихие люди.

Он выразительно облизнулся.

— Намедни еще двух мертвецов нашли, волками порванных. Только вот занятно, — как бы размышлял он вслух, — при них и золото было вроде, и доспехи, а ничего не нашли. Неужто волки сожрали?..

При этом кабатчик многозначительно усмехнулся.

За окнами заржала лошадь, и через минуту открылась дверь. На пороге стоял неприметный тип в обтрепанной одежде и сбитом набекрень степном башлыке.

Он подсел к столу.

— Налей вина хозяин, чтой-то озяб.

— А где Руппу? — осведомился землекоп.

— Приболел… — коротко бросил гость, прикладываясь к чаше подогретого вина.

Волк шумно вздохнул, изуродованное ухо налилось кровью. Прознатчик из шайки Мустара Лучника по прозвищу Гусь, бывший приказчик солидного торгового дома, попавшийся на воровстве у хозяина, доводил его до белого каления своим высокомерием и любовью напускать на себя таинственный вид.

— Значит, так, парни, — пробормотал вновь прибывший вполголоса. — Будем тут караулить важную птицу. Прибыл к атаману нашему, Лучнику, господин один, которому наша, хе-хе, помощь нужна.

— Что еще за господин? — осведомился Волк.

— О, важный господин! — закатил глаза Гусь. — И храбрый. Явился прямо к нам в логово без оружия, да шасть к Мустару в юрту, часовой и глазом повести не успел. В общем, не знаю, парни, что да как, а сговорились они с батькой нашим. Тысячу золотых дает, по двадцать с чем-то на брата выйдет.

Глаза двух слушавших его разбойников загорелись алчным блеском.

— Нужно только одного человека не упустить. Он как раз тут вроде как должен проезжать. Взять его живым, хотя можно и мертвым. Но чтобы голову, а лучше целиком покойничка представили…

— Хэй! — хрипло бросил, как рыкнул, Драный Волк. — Это зачем же ему мертвяк? На кой он ему, а? На суп, что ль?

— А нам оно надо, это знать? — угрюмо изрек Шило. — Только как вот мы его узнаем? Он чего-то про него сказал или, может, рисунок нарисовал, как у эуденосов?

— Э-э-э, — Гусь помрачнел, — тут дело непростое. В общем, сказано нам тут сидеть и ждать. А узнать его, я узнаю. Этот… человек чего-то такое сделал, на меня как-то глянул и сказал чего-то, так забормотал… — Прознатчик заметно спал с лица. — И сказал, мол, ты его теперь узнаешь. А как узнаешь, весточку пошлешь. И еще вот эту штуку дал.

Он достал из-за пазухи какой-то тряпичный сверточек и вынул оттуда обточенную кость, покрытую грубой резьбой.

— И вот еще… — На свет появилась роговая фляга. — Сказано было, вот как он объявится, эту косточку сломать да человека оного вот из этой баклаги незаметно сбрызнуть. И коня его.

— Так он колду-ун? — испуганно забормотал Шило.

— А хоть кто! — рявкнул Волк. — То неважно, нам вообще думать нечего, за нас умные люди подумали. Двадцать монет — не шутка!

— С лихвой! — уточнил Гусь. Шило лишь кивнул.

Конечно, нехорошо, что атаман связался с этим свалившимся как снег на голову колдуном, но выбирать не приходилось.

Не за горами зима, в которой трудно будет выжить в голой степи, особенно чужакам. К тому же вожак их ухитрился испортить отношения с местными жителями, угоняя скот и даже пару раз повеселившись со случайно встреченными женщинами.

Так что зиму желательно было бы провести в городе. Но для этого надобно, чтобы изрядно оттянутая мошна обеспечила теплый угол и теплую девку под боком, а заодно помогла, ха, безо всяких чар отвести глаза страже.

Алексей Костюк привычно дремал в седле.

Сегодня вечером он доберется до Анатара, где продаст последний из оставшихся изумрудов неприкосновенного запаса и купит хороших лошадей, а заодно наймет с десяток телохранителей, чтобы без опаски добраться до Октябрьска.

Конечно, жалко камень, последнюю память о тайном хранилище исчезнувшей цивилизации в горах, но дело того стоит, потому как слишком важно то, что он сейчас везет.

Бумаги, врученные ему правителями Эуденоскаррианда, открывали новую главу в истории гарнизона, да и всего этого мира. Союз держав перед лицом общей опасности.

И еще какая-то странная фраза, которую уже перед самым отъездом изрек Сухун Иворано Ир.

«Передай своим магам, что синяя преграда уже истончилась».

Что бы это значило?

Да уж, поскорее бы городские стены. Аор с товарищами разберутся.

Что-то гложет его тревога. Усталость ли тому причина или кислые рожи тех подозрительных типов, что попались ему на постоялом дворе?

Определенно криминальные элементы. Уж больно цепким взглядом они на него смотрели. Правда, судя по всему, меч на поясе Алексея и арбалет за седлом внушили им должное уважение.

Дьявол! Накликал-таки!

Из-за холма в тысяче шагов по левую руку от него высыпали всадники.

— Это он! Иййя-а!! — завопил Мустар и погнал коня за путником.

Ведь человек был тот самый, за которого странный колдун обещал столько золота. Амулет на шее атамана недвусмысленно сигнализировал об этом потеплевшим металлом уродливой статуэтки.

В мыслях Лучник уже видел все, чего ему не хватало, все, что было верхом желаний для неграмотного темного степняка, отставного десятника из войска свернувшего себе шею во властных играх Гохосс-Са.

Большая юрта, крытая изнутри барсовыми шкурами… Стада овец и косяк кобыл… Молоденькие крепкотелые жены, чьи упругие тела усладят его и принесут со временем многочисленное потомство…

Всадники выныривали из-за холма.

Десяток, дюжина, двадцать…

Алексей рванул поводья и дал коню шенкеля.

Стрелы запели свою песню над его головой. Костюк пригнулся, нахлестывая коня.

Плотная кучка всадников мчалась во весь опор. Стрелы летели как тяжелые смертоносные шершни. В какой-то миг идущая на излете стрела сравнялась скоростью с его конем, как бы зависнув рядом, и Костюк разглядел трепещущее на ветру оперение и зазубренное острие скверного железа.

Его скакун несся быстрее разнокалиберных лошадок разбойников, но те были настойчивы и не отставали, а он был в дороге уже давно.

Ветер бил в лицо, серебристая выгоревшая степь летела навстречу.

«Проскочу, — думал Костюк. — Прорвусь…»

В эти минуты он проклинал себя за то, что не брал с собой оружия. Автомат с парой магазинов так выручил бы его сейчас!

Черт, что это?!

Нет, показалось…

Костюку и в самом деле казалось.

Ему казалось, что он так и сидит в седле, уходя от погони, и степь все так же мчится навстречу, а топот копыт и вопли за спиной смолкли.

На самом деле он бесчувственным мешком болтался в седле бешено мчащегося скакуна, уткнувшись лицом в жесткую гриву.

Стрела торчала из-под лопатки и радужные фазаньи перья мелко вздрагивали. Потом они набухли красным…