тую весну отпустила домой и пастуха, но наказала строго-настрого: людям о своей тайне не говорить — иначе смерть.

Возвратившись к людям, мариец вновь нанялся пастушить. Пригнал он однажды стадо к старому раскидистому дубу, под которым и прежде любил в обеденные часы подремать в тени, прилег, да вдруг услышал, как ворона, сидевшая на ветке, прокаркала:

— Вот глупец. Лежит и не знает, что под дубом закопана сорокаведерная бочка с деньгами.

Вечером пригнал пастух стадо, взял лопату да бегом к заветному дубу. Копнул под корнями, а бочка сама вылазит, будто выталкивает ее земля. Всю ночь таскал он домой деньги, еле управился к утру.

Завел он себе хозяйство: построил светлые хоромы с надворными постройками, купил лошадь, скотину, птицу. Привел хозяйку в дом, девку справную, здоровую, и зажил счастливо, ни в чем не нуждаясь.

Крепкое хозяйство прибыток дает. А куда излишки девать? Вестимо, на базар. Вот запрягает он однажды пару лошадей в тарантас, берет жену с собой и едет как барин. Едет, ухмыляется, а потом как захохочет.

Не нужно забывать, что он знал язык животных. Вот и показался ему забавным разговор мерина с кобылкой. Давайте и мы послушаем:

— Что ж ты не тянешь? — спрашивает мерин. — Я один воз везу.

— Ты мужчина, тебе и везти, — отвечает кобылка. — К тому же ты несправедлив ко мне: посмотри назад — на моей стороне больше груза. С твоего краю хозяин сидит, он легкий, а с моего — толстенная хозяйка.

Вот тут-то и захохотал наш мариец.

— Что ты смеешься? — спрашивает жена.

— Просто так, — отвечает муж, помня наказ царицы змей.

— Нет, ты ответь!

— Да не могу я сказать. Скажу — умру.

— Умри, да скажи. Иначе я с тобой жить не буду. Спрыгну с тарантаса и уйду к родителям.

Бывают же такие глупые жены! Коль втемяшится что в голову — не уймешь, пока своего не добьются.

— Не скажешь? — кричит. — Тогда прощай!

Спрыгнула с тарантаса и пошла назад. А муж не выдержал, окликнул:

— Остановись! Скажу! Будь что будет — скажу. Вот вернемся с базара, ляжем, в постели и скажу.

Продал мариец свой товар, купил корму для лошадей, калач для собаки, пшена для кур, сладости детям, а жене — бухарский платок. Дома раздал подарки. Собаке калач кинул, а она не ест. Подошел петух, принялся клевать калач и спрашивает у собаки:

— Почему ты не ешь?

— Кусок в горло не идет, — отвечает она. — Жаль хозяина, умрет он сегодня.

— Пусть умирает. Нечего жалеть такого человека. С женой не может справиться. У меня их двенадцать, а всех держу в строгости. Взял бы плетку двухвостую, что в амбаре висит, да поучил бы строптивицу уму-разуму.

— Ты прав, петух. Если умрет хозяин, то и дети его с голоду погибнут, и все хозяйство в упадок придет.

Как услышал эти слова пастух, пошел в амбар за плеткой. Обидно ему стало, что петухи смеются над незадачливыми мужьями.

Заходит он в дом, а жена опять:

— Скажи, наконец, отчего ты в пути хохотал?

— Так ты опять спрашиваешь то, о чем мне нельзя говорить! — сказал пастух и грозно взмахнул плеткой.

Как увидела жена плетку, сразу смекнула, что дело-то не шуточное, коль всегда ласковый муж за плетку взялся. И отвечает ему смиренно:

— Прости ты меня неразумную. Никогда больше не буду выспрашивать того, о чем ты говорить не хочешь.

Да простят дети, внуки и правнуки этого марийца за то, что он на жену плетку поднял. Не сделай он этого — погиб бы сам и всех своих потомков погубил.

Так что держите-ка свои секреты при себе.