Пролог

Солнце в зените. Обезьяны попрятались под широкие листья пальм, броненосцы ушли в глубокие норы. Болота затянуты знойным маревом. Сельва дремлет в жаркой истоме: не шелохнет ветка, не дрогнет лист.

Но вот в чаще кустарника появилось гибкое тело с треугольной головой на тонкой подвижной шее. Это удав, пробудившись после долгой спячки, вышел на охоту.

Маленькую свинку он проглотил много дней назад, сейчас желудок пуст и требует пищи. Жертва появится не сразу, ее долго придется подстерегать, но удав терпелив.

Мягкими движениями хищник обволакивает ствол раскидистого дерева и молниеносным броском закидывает голову на ближайший сук. С легким шуршанием подтягивается туловище. Толстая ветвь нависла над самой землей, угрожая со временем обломиться и перекрыть едва заметную тропу, проложенную тапирами. Отсюда удав не раз бросался на свои жертвы. Из его смертельных объятий никто еще не уходил…

Удав неподвижен: даже вблизи он похож на большую засохшую лиану, изогнувшуюся меж ветвей. Но он все слышит, все видит. Инстинкт даже во сне позволяет удаву предугадывать приближение опасности или жертвы.

Вот среди лиан мелькнули цепкие лапы обезьяны, послышалось ее сердитое бормотание; над самой землей, шарахаясь из стороны в сторону, пролетел черный филин, согнанный с насиженного места каким-то непрошеным гостем. В берлоге пятнистой кошки запищали котята, их слабые голоса заглушило угрожающее шипение матери.

Появляется и виновник беспокойства — большой муравьед-термитник. Он идет напролом через заросли бамбука, часто останавливается и длинными изогнутыми когтями рвет кору деревьев, раскапывает слежавшиеся кучи листвы. Его язык проникает в каждую щель, под каждый камень, ощупывает покинутые муравейники, пирамиды старых термитников. Не осталось ли там чего? Муравьед в своих владениях, значительно обедневших с тех пор, как он поселился в этой долине.

Пора, пора старому бродяге перебираться в другие места…

Удав следит за ним зелеными немигающими глазами: если б муравьед оказался поближе…

Долгий день клонится к закату. Появляются и предвестники вечера — пара осторожных коричневых оленей. Маленькие грациозные животные с острыми рожками чутко поводят трепетными ноздрями. Нет ли здесь опасности? Мир так велик и коварен.

На другой стороне болота что-то хрустнуло. «У-р-р-м, — чуть слышно подала голос самка, — внимание, слышу подозрительный звук!» Вмиг олени замерли, насторожив уши, вытянув носы в одну сторону. Легкое колебание воздуха приносит запах мокрой шерсти: так пахнут обезьяны, это не опасно. Но почему в привычный запах подметалось что-то незнакомое, неприятно щекочущее ноздри. Неизвестность — это уже смертельная опасность. «Ф-р-р-м! — тревожно фыркает самец, — бежим!»

Постепенно лес наполняется писком, скрипом, таинственными вздохами. В заросших бамбуком, тростником лагунах и заводях лягушки, жабы пробуют голоса для вечерних и ночных концертов. По вершинам деревьев с шумом движется стая длиннохвостых обезьян. Удаву не угнаться за ними. Если б хоть одна приблизилась, обманутая его неподвижностью, тогда…

Из тысячи разнообразных звуков удав умеет отличить единственный, нужный ему — звук приближающейся жертвы. И это долгожданное наконец свершается.

Кто-то идет по звериной тропе. Кто? Это не кошачья поступь пумы или ее сородичей. Не похоже и на увальня тапира, ломающего на своем пути растения.

На тропе появляется странный зверь. Он идет на задних ногах, передние раскачиваются вдоль туловища и не участвуют в движении. Он похож на обезьяну, но гораздо больше ее и не покрыт шерстью. У удава пробуждается смутное воспоминание. Давным-давно он уже встречался с таким зверем. Тот укусил его в шею сверкающим зубом. Удав уполз тогда в глухую чащу и долго не мог глотать.

Инстинкт подсказывает хищнику не трогать зверя. Но вдруг по другую сторону дерева, на котором притаился удав, появляется еще зверь: большая свирепая кошка из породы ягуаров ползет по тропе навстречу двуногой обезьяне. Кошка уже поравнялась с деревом. Спина ее вздыбилась и похожа на большой косматый ком, чуть передвигаются лапы-подушки, чуть вздрагивают кисточки ушей.

…По звериной тропе идет человек. Вдруг впереди с дерева падает громадная змея.

В траве мелькают кольца ее согнутого тела, лес оглашается ревом задыхающейся кошки. Рев становится слабее, тише, переходит в легкое ворчание, протяжные стоны — и смолкает…

Человек, не обращая внимания на угрожающее шипение удава, наблюдает за борьбой и, когда удав уползает со своей добычей в чащу, человек продолжает путь. Он молод, мускулист и, судя по легкости движений, очень ловок. Обнаженный торс раскрашен голубой и красной глиной. Татуировка имеется только на правой руке чуть выше локтя, в виде пятилепесткового цветка, чем-то напоминающего кисть человеческой руки. Длинные волосы собраны на затылке в пучок и в них вставлено орлиное перо. Узкие, плотно облегающие ноги короткие штаны из плотной ткани украшены внизу бахромой разноцветных ремешков. Мягкая обувь из сыромятной кожи делает его походку легкой, неслышной.

Человека нетрудно принять за индейца, если бы не белая кожа, цвет которой не может скрыть даже толстый слой глины. У него глубокие темно-синие глаза, чуть припухлые губы южанина; на лице выражение грустной задумчивости.

Движения его неторопливы, уверенны. В том, как он ступает между сухими ветками, не потревожив ни одну из них, как бесшумно оставляет за собой густые сплетения тростника и бамбука, чувствуется опыт жителя джунглей, всегда готового ко всяким неожиданностям.

В руке его копье с костяным наконечником, а за плечами лук со стрелами, дротики.

На широком кожаном поясе — короткий меч с расширяющимся к концу лезвием. Такие мечи были в ходу еще у португальских конкистадоров. Рядом на поясе большой нож с загнутым лезвием — мачете — необычайно острый. Он служит для расчистки пути в джунглях и столь же древен, как и эпоха, породившая его.

«Белого индейца» не тревожит близость ночи. Иногда он замедляет шаг, чтобы посмотреть на дерево, задушенное в объятиях лиан, или подолгу стрит возле камня, глубоко ушедшего в землю. Тогда человек прикасается ладонями к вискам, потирает их, точно старается что-то припомнить.

Тропа снова ныряет в густые заросли. Местами человеку приходится с трудом протискиваться между стволами деревьев, перепрыгивать через ямы с водой, в которых подозрительно шевелится трава. Нельзя ни на шаг свернуть в сторону.

Щетина острых, точно металлических колючек преградит дорогу, муравьи и термиты набросятся на незащищенные плечи и руки, заползут в ноздри и уши, отравят ядом кровь. В давние времена эту тропу проложили между соседними лагунами стада водяных свиней — капибаро. Потом ею завладели тапиры. Еще позднее поселилась семья владык амазонских джунглей — ягуаров.

Здесь, под сумеречными сводами леса, человека на каждом шагу подстерегают опасности — хищные звери, ядовитые змеи, насекомые, растения. И все же белый человек смело идет по звериной тропе. Если между вершинами деревьев появляются просветы голубого неба, он останавливается и с тоской подолгу смотрит вверх, где толпами и в одиночку плывут розовые облака, обгоняя друг друга, словно спешат в какие-то далекие обетованные страны.

Но вот человек делает шаг вперед и снова попадает в полумрак джунглей, в сплошные переплетения древесных стволов, ветвей, лиан, которые всюду тянут свои гибкие жадные корни, мириадами невидимых ртов льнут к другим растениям, высасывая из них живительные соки.

Человек не замечает этой страшной молчаливой борьбы: в его глазах все еще плывут и плывут розовые облака…

Вот он выходит на ровную каменистую площадку и облегченно вздыхает. Трудно представить, что на этой пышно родящей земле, где может прорасти даже древко индейского копья, нашлось такое обширное пространство, совершенно лишенное растительности. На площадке нет ни единого деревца, ни единого кустика.

Посредине возвышается странное сооружение, похожее на огромный рыцарский шлем.

Стены его, тускло отсвечивающие металлическим блеском, глубоко ушли в землю, словно не выдержав тяжести столетий, которые прошли над их остроконечной крышей.

По краям площадки застыли каменные изваяния неведомых существ. Их здесь десятки, сотни…

На камне, покрытом изумрудным мхом, греется большая ящерица-дракон. Если бы не живые глаза под жесткими роговичными веками, можно подумать, что дракон выточен из камня, столь же древнего и замшелого. Природа наделила его такой безобразной внешностью, что, по уверению индейцев, драконы при встрече пугаются друг друга.

Все тело дракона покрыто складками, наростами, где гнездятся отвратительные насекомые-паразиты. Но несмотря на устрашающий и отталкивающий вид, ящерица совершенно безобидна. Индейцы ей поклоняются: она — Хранительница Великих Тайн.

Встретить ящерицу-дракона в лесу, перенасыщенном влагою, — такое же диво, как и крокодила в безводной пустыне. Однако сама площадка с застывшими каменными чудовищами имеет столь необычайный вид, что живой дракон здесь не удивляет, он кажется таким же, только не застывшим чудовищем.

На пьедесталах, позеленевших от времени, проступают какие-то кабалистические знаки. Что скрывают эти завитки и черточки, похожие на фигурки животных и человечков? О чем хотел рассказать безвестный жрец или мудрец? Может быть, о бессмертных подвигах великих вождей, или о могилах, где покоятся их священные бстанки?

Человек слегка вздрагивает, когда к нему прикоснулась безобразная ящерица.

Поднявшись высоко на ланки, она смотрит на пришельца холодными, ничего не выражающими глазами. Но, возможно, это и не так: человек и животное понимают друг друга. Дракон знает, зачем сюда, в его пустынные владения, пришел этот человек…

Где-то шумит водопад, в стороне задумчиво покачиваются рубчатые листья пальм. А человек стоит на одном колене, сняв с себя и отбросив в сторону оружие. Он в экстазе произносит одну и ту же фразу. Что делает этот человек: вдохновенно молится или произносит Клятву?

А у его ног лежит ящерица-дракон — Хранительница Великих Тайн.

 

Глава 1

Происшествие в национальном музее

В кабинете, заставленном чучелами птиц и животных, находились директор музея Элиас Гароди — малоподвижный седеющий мужчина лет шестидесяти и этнограф Жоан — молодой человек с пытливыми глазами и нетерпеливыми жестами. Они рассматривали предмет, лежащий перед ними на столе.

Оказывается, утром в музей пришел какой-то священник и, не назвав ни своего имени, ни прихода, где он служит, передал швейцару сверток. Этот сверток священнослужитель получил от умирающего индейца, которого он исповедовал.

Находка довольно необычная, и священник решил, что она заинтересует работников музея.

Находка была похожа на книгу в толстой кожаной с неровными краями обложке, грубо прошитой жилами. Верхнюю обложку украшал цветок в виде раскрытой человеческой ладони. На задней обложке был изображен круг голубоватого цвета, от которого веером расходились желтые лучи. И цветок, и круг, и лучи были искусно вытканы человеческими волосами разных оттенков. Изнутри обложку сплошь покрывали замысловатые, многократно повторяемые узоры, словно неведомый художник сложил десять перьев в ряд, обмакнул их в разноцветные чернила и одновременно рисовал всеми. Каждый узор был вычерчен черными, синими, красными линиями, и эта густая паутина пестрила в глазах.

Но самое любопытное находилось меж обложек. Это была прямоугольная прозрачная пластинка желтовато-розоватого оттенка. От ее нижнего правого угла расходились тонкие красные прожилки, походившие на изображение разветвленной кровеносной системы какого-то существа. На поверхности пластинки в беспорядке были нанесены какие-то знаки.

— Подобный штрих встречается у индейцев племени чама. Они любят оттенять каждую линию, — заметил Жоан, рассматривая внутренность обложки.

— Чама свойственны ломаные линии, а здесь, как видишь, узор плавный и, пожалуй, больше подходит к индейцам племени кампа.

— Вряд ли. Кампа слишком отсталы, — возразил Жоан.

— Орнамент они могли заимствовать у других племен. А посмотри на рисунок цветка.

Это же копия цветка монстеры, а кампа его боготворят… Стой, Жоан! Я вспомнил, — спохватился профессор Гароди. — В молодости мне встречалась странная ветка неизвестного растения. Но это была не лиана. К сожалению, индеец, который принес эту ветку, не смог толком объяснить, где он ее раздобыл. Так вот: цветы с той ветки, как и цветы монстеры, имели сходство с кистями человеческих рук.

— Какому же из индейских племен могло понравиться редкое растение?

— Над этим стоит подумать, мой друг. Действительно, кому? Индейцы племени гуайкуру любят рисовать рыб, ботокуды — людей, арани — бабочек и цветы…

Жоан взял книгу в руки, приблизил ее к глазам. Случайно его взгляд упал на внутренний узор сбоку, когда рисунок находился параллельно плоскости стола. От удивления Жоан вскрикнул. Узорный орнамент исчез и на его месте проступил другой, неясный, словно размытый водой рисунок. При внимательном рассмотрении можно было увидеть изображение группы нагих людей, окруживших большую стаю птиц и поражавших их стрелами. Жоан повернул обложку и сбоку посмотрел на второй узор. Снова возникла поразительная картина, но еще более размытая. Смутно угадывались фигурки людей, стоящих вокруг конусообразной хижины. В стороне более отчетливо можно было разобрать дерево и привязанного к нему человека.

— Изумительно! — воскликнул Гароди. — Ничего подобного я еще не встречал!

Жоан слегка наклонил обложку, и рисунок исчез. Снова появилась паутина красных и синих линий.

— Что ты скажешь на это, Жоан?

— Постараемся определить, из какого материала изготовлена эта штука! Судя по толщине обложек, это кожа тапира, и значит, с уверенностью можно сказать, что племя индейцев, где находился художник, обитало возле больших водоемов.

Допустим, в северной части страны. Остается узнать, из чего изготовлена эта пластинка. Похоже на стекло, хотя и несколько необычного вида. Меня смущают вот эти разветвления. Не правда ли, рисунок похож на ветвистую молнию? И самое важное, он каким-то образом просвечивает изнутри. Непонятно, как это удалось достигнуть! Что же касается знаков, то, по-моему, это грязь…

— Не будем спешить с выводами! — профессор подошел к шкафу, где хранились инструменты, достал трехгранный напильник. — Посмотрим, что это за стекло… — Он провел напильником по краю пластинки. Послышался неприятный скрежет, и на ладони профессора оказалось несколько металлических крупинок: напильник крошился, в то время как на пластинке не было и царапинки.

Ученых настолько поразило это, что на некоторое время они потеряли дар речи.

Профессор еще раз повторил эксперимент и снова на стекле не осталось и следа, а твердая сталь напильника крошилась, точно сухарь.

— Что за дьявольщина! — не выдержал Жоан. — Твердость алмаза… Но такая форма?..

— Садись, мой друг, давай рассуждать спокойно, — предложил профессор. — Чем мы располагаем? Мы знаем, что индеец, изготовивший эту книгу, жил на севере страны.

Нам известно, что племя, к которому он принадлежал, употребляло для украшений своих изделий волосы побежденных врагов. И эти враги несомненно были белокожие.

Наконец, мы знаем, что племя было довольно высокоразвитым, раз его представители смогли зашифровать свои рисунки столь чудесным образом. О стеклянной пластинке я пока ничего не скажу. Впрочем, стеклянной ли?.. Прежде всего, я хотел бы покопаться в нашем архиве. Последовательность, Жоан, — мать всякого успеха, а ты слишком нетерпелив. Подождем до завтра…

В эту ночь Элиас Гароди не мог заснуть. Он ворочался с боку на бок, прятал голову под подушку, но сон не шел. Профессор встал, начал задумчиво расхаживать по тесной спальне, потом открыл жалюзи и долго сидел у окна, глядя на голубоватые бриллианты созвездия Южного Креста.

Чуть свет профессор Гароди был уже на ногах. Нетерпение, сказывавшееся в его движениях, когда он занимался гимнастикой, не могло изменить порядка, раз и навсегда заведенного в этом доме. Кончив упражнения с гантелями, профессор растер тело каучуковой щеткой и бодрый, подтянутый, словно помолодевший на двадцать лет, явился к завтраку. Может быть, глаза профессора были чуточку краснее обычного, да углубились морщины на лице, но некому было этого заметить.

Профессор Гароди, директор Национального музея в Рио-де-Жанейро, жил бобылем.

Чернокожая служанка, появляющаяся в доме два раза в день, чтобы приготовить завтрак и ужин, равнодушно пожелала «свежего утра» и подала на стол яйцо всмятку, несколько ломтиков ананаса и чашку черного кофе.

После завтрака полагалась десятиминутная прогулка. Сад был невелик: десять шагов в длину и столько же в ширину. Сегодня шаги профессора были чуточку шире обычных, и он несколько раз с нетерпением взглядывал на стрелку карманных часов, двигавшуюся в это утро возмутительно медленно. В четверть девятого он был уже за рулем своего потрепанного «шевроле».

Национальный музей работал с девяти часов утра. Но сегодня Жоан, рассчитывая застать директора в музее раньше, явился, когда часы на памятнике Независимости показывали ровно восемь.

«Скорее у меня вырастет хвост, чем профессор изменит своим привычкам», — с досадой подумал Жоан, узнав, что шеф еще не появлялся. В ожидании профессора молодой ученый прошелся по залам музея. Стекла высоких шкафов, на полках которых размещались всевозможные изделия человеческих рук разных времен, отражали стройную фигуру молодого человека с короткими и жесткими, как щетка, волосами, едва заметными усиками и нервными порывистыми движениями. Единственный сын богатого плантатора из южных штатов, Жоан мог бы беззаботно прожить свою жизнь в кругу семьи и многочисленных слуг. Но любознательного юношу больше привлекали иероглифы на древнем камне, нежели состояние кофейных плантаций.

Началось все с того, что десятилетний Жоан, играя на берегу реки, нашел в песке обломок индейского копья. Находку отнесли в музей и здесь выяснилось, что обломку несколько тысяч лет. Это происшествие настолько поразило впечатлительного мальчика, что все свободное время он копался в земле в поисках новых диковин. Увлечение не прошло бесследно. Жоан решил стать этнографом.

Несколько лет он скрывал от отца, что учится совсем не в сельскохозяйственном колледже, но объяснение все же произошло. Пришлось оставить родительский дом. С дипломом в кармане и надеждой в душе Жоан явился к профессору Гароди, рассказал о размолвке с отцом, и ему вскоре удалось завоевать расположение одного из крупнейших историков страны.

Как ни медлил профессор Гароди, все же в музей он явился на несколько минут раньше обычного, чем поразил швейцара, не помнящего за последние четверть века подобного случая. Увидев Жоана, Гароди приветливо помахал палкой из слонового дерева, такой массивной и тяжелой, что ей без труда можно было бы проломить череп быку.

— Мы ошиблись, Жоан! Иди скорее, мой друг! — закричал профессор с порога. — Мы свирепо ошиблись, — повторил он еще раз в кабинете.

Профессор швырнул палку на шезлонг, стоящий возле окна, и потащил Жоана в смежную комнату.

— Всегда гуляй по утрам, нет ничего полезнее утреннего моциона. Но прежде я тебе покажу одну вещь. Ты несомненно видел ее много раз, но никогда над нею не задумывался…

Комната, где они очутились, сплошь была заставлена старыми, нуждавшимися в реставрации картинами. Профессор осторожно поднял одно полотно, натянутое на подрамник, смахнул носовым платком с него пыль и установил поближе к окну.

— Смотри внимательно, мой друг!

Картина была очень стара. Краски ее потемнели, местами облупились. Но при внимательном рассмотрении можно было разобрать нарисованное. Полуобнаженный юноша атлетического телосложения стоял спиной к дереву. У его ног пылал костер.

Вокруг толпились татуированные индейцы в пестрых одеяниях. Что здесь происходит?

Если казнь, то почему нет стражи? Почему перед обреченным юношей стоит на коленях этот старый индеец, протянувший в отчаянии руки? Почему у всех воинов склонены головы, а женщины в знак печали распустили волосы? Особенно выразительна была фигура юноши. Его гордый взор, преисполненный презрения к мукам, обращен в сторону восходящего солнца…

— Кто создал это, профессор? — спросил Жоан.

— Неизвестно, мой друг! Несомненно одно: человек, написавший это полотно, был талантлив.

— Но что, что он хотел изобразить?

— Ах, Жоан! Я часами просиживал, стараясь понять, что, и вот вчерашняя находка помогла. Посмотри на грудь индейца.

Жоан подошел ближе. Между языками пламени, уже охватившими грудь несчастного, слабо проступал какой-то рисунок.

— Монстера… — прошептал Жоан.

— Да, монстера — удивительный цветок лианы! Да, точно такой, как и нарисован на обложке. А вот конусообразная хижина. Смотри — фигурки людей по кругу. Мы с тобой считали, что самое важное — зашифрованные рисунки. Это не так. Самое важное скрыто вот в этих знаках, которые ты принял за грязь…

Профессор Гароди приложил к прозрачной пластинке линейку.

— В самом деле, они, кажется, расположены по прямой линии! — Линейка опустилась ниже, и снова кажущиеся с виду беспорядочно разбросанные пятна и черточки как бы выстраивались в шеренгу.

— Я догадываюсь, в чем дело, — краснея от волнения, проговорил Жоан, — это… письменность.

— Не совсем точно, но мысль правильная. Это всего лишь часть какого-то письма.

Обрати внимание на толщину корешка… Неправда ли, он слишком толст для одной пластинки?

— Здесь не хватает еще одной такой же прозрачной страницы.

— Правильно, мой друг! Недостающая часть письма находится на другой пластинке.

Если бы у нас она была, мы сложили их вместе и увидели бы полный текст. На это как раз и указывают зашифрованные рисунки. Две прозрачные пластинки нужно держать в определенном положении, тогда половинки письменных знаков совпадут и получится полный знак, а вместе с тем и какая-то вероятная возможность прочесть все письмо. К сожалению, у нас только одна пластинка с нижней половинкой знаков…

Жоан собрался было выразить профессору восхищение его умозаключениями, но тот остановил его жестом.

— Не будем терять времени. Мы или разыщем недостающую страницу или восстановим текст письма по оставшимся знакам. Сейчас я хочу рассказать тебе одну легенду, в основу которой, как и в большинстве легенд, положен исторический факт. Несколько лет назад я пытался раскрыть ее тайну, предпринял даже поиски, но неудачно. Если представится возможность, я непременно их возобновлю… Скажи мне, что слышал ты об индейцах племени лакори?

— Только то, что это племя никогда не существовало, а культуру, которую одно время им приписывали, следует относить к индейцам племени мауги.

— Так вот, все это вовсе не так. Слушай…

Профессор откашлялся, потрогал кончиком пальцев надбровья, как бы проверяя на месте ли мысли, и начал:

— Впервые о мауги я услышал почти сорок лет назад, когда был таким же молодым, как и ты, и участвовал в экспедиции, исследовавшей один из притоков Амазонки реку Мадейру. Это необычайно дикие джунгли, где встретить человека почти невозможно. Индейцы мауги, как ты знаешь, в свое время были полностью уничтожены португальцами, и о них остались лишь легенды и предания. Вот одно из этих преданий я и хочу тебе рассказать. Это, скорее, печальная повесть о вожде древнего племени мауги. Он был рожден во время страшной грозы матерью-ягуаром, поэтому имел сходство с человеком и зверем. Он носил имя Таме-Тунг, что означает «Рожденный Зверем». Его мудрости и могуществу поклонялись все племена, о его победах складывались легенды.

И вот Рожденный Зверем полюбил белую девушку. Она была дочерью португальского военачальника и во время сражения попала в плен к индейцам. По суровому закону племени дочь вражеского народа должна быть казнена. Но эта пленница обладала такой необычайной красотой, что затмевала волшебный цветок джунглей — ситули. Ее красота зажгла в сердце Таме-Тунга огонь любви. Поправ все родовые обычаи и законы, он сделал девушку своей женой. Поступок вождя оказался дурным примером для молодых воинов, которые также стали тайно, а потом и явно нарушать древние заветы отцов и дедов.

Таме-Тунг видел, что молодые воины становятся дерзкими, не слушают советов старейших, между ними то и дело возникают распри, но остановить их было уже не в его власти: он первым нарушил законы племени.

Тогда Таме-Тунг приказал сжечь на костре чужеземку, ее пепел бросить в воду, а место казни засыпать землей. Но раньше, чем его жена умерла в огне, запылал другой костер, на котором Таме-Тунг сжег самого себя.

Его останки с почестями похоронили в джунглях. На могилу вождя приходили молодые воины, чтобы учиться мужеству, верности обычаям и верности в любви. С тех пор дух вождя бродит по лесам и горам, и всякий белый человек, встретивший его, становится безумным. Дух Таме-Тунга подстерегает пришельца, нежным запахом волшебного цветка джунглей одурманивает его мозг или же гонится за ним в облике обезумевшего ягуара. Дух жестоко мстит белокожим людям за то, что они привели в леса индейцев свою слабую дочь, погубившую могучего вождя… Вот таково одно из преданий, — закончил профессор.

— Красивая, волнующая сказка, — задумчиво проговорил Жоан, — но она не опровергает моих слов.

— Это еще не все. Представь мое удивление, когда несколько лет спустя я вновь услышал эту легенду от старого индейца, и он утверждал, что Таме-Тунг был лакорийским вождем. Старик дополнил легенду некоторыми подробностями, в частности, такой. Девушка также любила Таме-Тунга. После того, как старейшие воины завернули ее пепел в шкуру и бросили в реку, вдруг забурлила вода, поднялся вихрь, пригнувший деревья до земли, и из воды вышел мальчик, удивительно похожий на Таме-Тунга.

В этой легенде, мой друг, вот что любопытно, — продолжал профессор. — Остатки древней культуры индейцев мауги, как правило, находят только на севере. А между тем, существуют неопровержимые доказательства историков, что маугийцы жили в прериях юга и вели кочевой образ жизни. Кому же в таком случае принадлежала культура, обнаруженная на севере, в джунглях? Почему среди реликвий маугийцев есть изображения колоссальных храмов, дворцов, акведуков, в то время как они были кочевниками и их техника дальше постройки вигвамов не продвинулась ни на шаг? Все это дает основание думать, что произошла какая-то историческая ошибка.

Культуру одного народа приписали совсем другим. Кто совершил эту ошибку, сейчас трудно, да, пожалуй, и невозможно установить…

Профессор Гароди умолк. Он долго глядел на картину и потом заговорил снова:

— По словам старика-индейца, настаивавшего, что Таме-Тунг был лакорийским вождем, представители племени лакори были высокого роста, обладали большой физической силой, имели письменность, умели строить огромные жилища и храмы.

Лакорийцы никогда не сдавались на милость победителей, предпочитая смерть в бою.

Взять живого лакорийца в плен было так же трудно, как и поймать живую гарпию — царицу орлов. Но и попав в плен, лакорийцы умирали от голода, отказываясь принимать пищу из рук врагов. Лакорийцы самоотверженно защищали свою землю от белых пришельцев, но не в силах сдержать португальцев, отступали все дальше и дальше, уходили в джунгли. Последнее сражение произошло где-то в долине реки Журуэны. Остатки и без того небольшого племени лакорийцев были окружены португальцами. Видя, что гибель племени неизбежна, вожди и старейшины приказали умертвить всех детей и стариков, а воинам и женщинам погибнуть в бою. Так исчезло с лица земли гордое племя лакорийцев.

Несколько лет назад, разбирая архив, я случайно наткнулся на дневник одного португальского офицера. В этом дневнике, чуть не трехсотлетней давности, описывалась грандиозная битва в долине реки Журуэны. И сражение происходило не с маугийцами, а с лакорийцами. И что самое любопытное, не все лакорийцы погибли в этом сражении. Часть самых сильных мужчин и женщин во главе с молодым вождем прорвали кольцо окружения и ушли в джунгли. Они унесли с собой мертвых вождей, много золотых украшений. Офицер якобы настаивал преследовать индейцев, но никто из его спутников не отважился проникнуть вглубь неизведанного леса.

— Значит, лакорийцы все-таки существуют или существовали? — возбужденно спросил Жоан. — Признаться, я ведь тоже в них не верил.

— О, мой друг, есть не менее загадочные факты. Известно, что индейцы-мауги были низкорослы, мало развиты, имели темно-красный цвет кожи. Португальский офицер, автор дневника, поражался и негодовал, что лакорийцы были очень искусны в военном деле, умели поддерживать связь друг с другом на больших расстояниях посредством каких-то непонятных сигналов, хорошо разбирались в математике и астрономии, чего, кстати, не знали многие белые завоеватели, и, наконец, лакорийцы имели совершенно белую кожу…

— Белая кожа у дикарей, — усмехнулся Жоан. — Представляю себе, как бесило это святых отцов. Они, небось, считали это кощунством…

— Еще бы! Ну слушай дальше, — продолжал профессор. — В свое время я находил не менее любопытные записи у путешественников по Амазонии. В лесах плоскогорья Мату-Гросу и где-то у истоков Риу-Негру, сообщали они, обитают неизвестные племена индейцев. Негры и метисы — искатели каучука — якобы даже встречались с ними, но обитатели джунглей очень осторожны и избегают встреч. В нашей, да и в европейской печати, если ты помнишь, Жоан, не раз появлялись сообщения о каких-то величественных древних развалинах в районе Мату-Гросу, где якобы живут таинственные белые индейцы. Этими слухами в свое время заинтересовался английский полковник Перси Фостер, исследователь верховьев Амазонки. Уверенность в существовании неизвестного науке племени у него была так велика, что в середине тридцатых годов нашего столетия он предпринял поиски этого загадочного племени. Экспедиция состояла всего из четырех человек: сам Фостер, его сын Джон, их соотечественник, знаток амазонских джунглей Рели Ример, известный также по имени Рыжий Ример, и проводник — индеец. Ни полковника Фостера, ни его спутников с тех пор никто не видел. На поиск пропавших посылалось несколько экспедиций, но они ничего не нашли.

В начале сороковых годов друг Фостера — капитан Моори совместно с французским этнографом Луи Пэйном и несколькими индейцами-проводниками отправились по следам Фостера и тоже пропали…

— Значит, какие-то неизвестные люди обитают в наших джунглях! Возможно, это и есть загадочные лакорийцы?

— Не будем делать поспешных выводов, Жоан. Завтра, — профессор Гароди взглянул на часы, — к черту завтра! Ты отправляешься сегодня же в Манаус. Там встретишься с профессором Грасильяму и передашь от меня пакет. Профессор Грасильяму посвятил всю свою жизнь раскрытию тайны племени лакори. Спеши, мой мальчик! Самолет отбывает в одиннадцать часов. Тебе только-только остается времени, чтобы собраться.

Профессор Гароди спустился в зал и прошел в дверь, скрытую за шеренгой стеклянных шкафов. Здесь хранились особенно дорогие сердцу старого ученого реликвии: дневники первых завоевателей Бразилии, предметы их быта и оружие.

Наконец, здесь хранился предмет особой гордости профессора Гароди, труд всей его жизни — изданный им самим словарь, объединявший в себе почти все языки народов, живущих или живших когда-либо в Бразилии.

Вот за этим словарем директор музея и пришел. Возвращаясь в свой кабинет, профессор задержался возле группы посетителей музея, толпившихся у манекена индейца в полном боевом вооружении. Сотрудник музея Эстебан Ногейро, маленький седенький старичок, объяснял посетителям устройство духового ружья.

— Зайдите ко мне, Эстебан, есть интересная находка, — шепнул Гароди ему на ухо.

 

Глава 2

Сорок бобов

Молос Ромади имел полное право считать себя счастливым человеком. Он получил работу. Но какая насмешка судьбы! Он, Молос Ромади, прославленный инсайд «Лафиата», стал сортировщиком кофе. Не так еще давно его имя не сходило со страниц газет, трибуны стадионов Рио, Буэнос-Айреса, Монтевидео тысячеголосо скандировали ему: «Салудо, Ромади! Салудо, Ромади!» А после матчей толпы беснующихся болельщиков преграждали путь к машине, забрасывали цветами.

Поклонницы, очаровательные сеньориты, готовы были драться меж собой из-за фотографии или автографа этого ничем не примечательного с виду, невысокого коренастого бразильца с голубой серьгой в ухе. К услугам Ромади были первоклассные отели, фешенебельные курорты, дорогие автомобили. Баловень судьбы, он шел по жизни, устланной цветами, провожаемый восхищенными улыбками почитателей. Казалось, так будет вечно.

Оставалось забить только два гола, добавить только два мяча ко множеству забитых ранее в ворота противников мячей, чтобы Молос стал бы обладателем приза мистера Кнорра — целого миллиона крузейро! И вдруг…

И вдруг во время схватки у ворот «Голубых бизонов» Нипо, свой же игрок, налетел на Молоса, свалил на землю. Молос пытался вскочить, но потерял сознание.

Поднялся он только через четыре месяца, когда срослись переломы ног. Миллионный приз — подумать только! — достался Гаферу, отстававшему от Молоса на одиннадцать мячей! Много времени спустя до Ромади дошел слух, что Гафер, получив приз, отвалил солидный куш Нипо, и они оба укатили в Венесуэлу.

Мистер Фор, босс большого футбола, к которому обратился Ромади, предложил своему бывшему фавориту место импрессарио. Возмущенный Молос отказался. О, если б он знал, что ждет его впереди!

Первое время Молоса еще грели лучи былой славы. Он играл в составе второстепенных, провинциальных команд. Громкое имя сначала привлекало зрителей, но… Куда делась былая мощь ударов Ромади, где его молниеносная быстрота, так покорявшие толпу? Зрители, а за ними и владельцы клубов, охладели к Молосу.

Пришла нужда. Ромади скатывался все ниже и ниже, распродавая вещи, перебиваясь случайными заработками. И вот наступил день, когда продавать уже было нечего.

Остались одни лишь руки, но кому они нужны?

Это были тяжелые годы. В северо-восточных штатах свирепствовала засуха. Солнце выжгло все посевы и пастбища, погиб скот. Тысячи, десятки тысяч семей, побросав свои жилища, спасаясь от голодной смерти, устремились в южные штаты в поисках работы. Штат Сан-Пауло был наводнен беженцами. Сутками они простаивали у ворот плантаций, на биржах в надежде получить какую-нибудь работу. И среди этих обездоленных, обиженных судьбой людей затерялся и Ромади Молос.

Наступление счастливого дня застигло Ромади у ворот фазенды полковника Гарсия Кольеша. Сюда, на эту отдаленную плантацию, Ромади, как и несколько десятков таких же горемык, привел слух, будто бы здесь нужны сборщики кофе. Своеобразные условия получения работы у полковника Кольеша никого не пугали.

Нет, кажется, бразильца, который бы не увлекался футболом, но полковник Гарсия Кольеш был буквально помешан на нем. Он часто устраивал у себя матчи, комплектуя команды из безработных. Желающих всегда хватало с излишком. Еще бы! Перед матчем игрокам выдавалось по две чашки кофе и большому куску хлеба. Победителям полагалась после игры еще полная тарелка вареных бобов с куском мяса. Но главный приз, вожделенный приз, доставался по жребию только двум игрокам победившей команды — они получали работу на плантации. Ради этого стоило плестись сюда издалека, просиживать долгие часы в ожидании, когда появится управляющий…

И вот появился Хуан — так звали управляющего — низенький широкоплечий толстяк с обрюзгшим безбровым лицом. Все поднялись, замерли, впились в него глазами.

— Работа только для бразильцев, — буркнул он.

Несколько негров и индейцев покорно вышли из толпы. Остальные еще теснее обступили Хуана. Сейчас должно решиться: кто из них сегодня сможет поесть, кого выберут в команду?

Но Хуан решать не спешил. Сердито наморщив лоб, он молча, внимательно разглядывал толпу, прощупывая каждого претендента оценивающим взором. Прошло с четверть часа, когда Хуан наконец снова соизволил открыть рот.

— Играл раньше? Где? — спросил он протиснувшегося вперед Молоса.

— Левым инсайдом «Лафиата»…

Название знаменитой команды вызвало в толпе легкое оживление, все повернули головы к Молосу: ну и враль же этот парень. Молос, чувствуя, что ему не верят, назвал свое имя, а это и вовсе вызвало смех.

— Врать ты горазд. Выходи, посмотрим, каков будешь на поле, — нехотя буркнул Хуан, и Ромади поспешил отделиться от толпы, пока всесильный толстяк не раздумал.

— А ты играл? — Хуан ткнул пальцем следующего претендента.

— Кипером! — отозвался безработный.

— Выходи!

— Ты? — управляющий продолжал высматривать игроков.

— Я не играл, сеньор, но хорошо знаю правила игры. Могу справиться с обязанностями судьи, — заискивающе заглядывая в глаза управляющему, торопливо залопотал долговязый пожилой бразилец.

— Убирайся!

— Я готов попробовать играть левым беком, мне приходилось…

— Отстань!

— Сеньор, вот увидите, я буду очень хорошо играть. Возьмите меня, добрый сеньор… Ого-го, я еще некоторым молодым покажу класс игры, — не отставал долговязый, но даже младенцу было ясно, что изможденный нуждой и болезнями человек не способен играть. Знал это и Хуан. Своим вопросом он вселил в неудачника надежду, чтобы тут же отнять ее.

— Прочь!

Процедура отбора игроков продолжалась. Все теснее сжималось кольцо людей, все большее отчаяние охватывало тех, кого Хуан обходил или не замечал. Уже двадцать один игрок стояли в стороне; недоставало еще одного. Отвергнутые претенденты не спускали глаз с Хуана, затаив надежду, а вдруг… Но Хуан не спешил: так приятно сознавать, что от тебя зависит сделать кого-то из этих голодных оборванцев счастливым. Пусть знают, кто такой Хуан.

Наконец последний игрок отобран. Кольцо людей распалось. Еще несколько минут назад они с плохо скрываемой враждой ревниво следили друг за другом: не окажется ли сосед счастливее. Возьмут его — меньше шансов у тебя. Но сейчас, когда отбор закончился, вражда ушла. Осталась только тайная зависть к счастливчикам — их сейчас покормят — и тоскливые думы о неизвестном будущем.

Хуан отвел игроков на футбольное поле — неровный, со множеством рытвин участок, о назначении которого свидетельствовали лишь ворота, окрашенные в оранжевый цвет. Хуан объяснил порядок матча: два тайма с десятиминутным перерывом. Судьей будет сам хозяин плантации полковник Гарсия. Ну, а о том, что вместо судейского свистка в руках полковника будет пистолет, игроки знали и сами.

Перед матчем на кухне, когда Молос получал обещанный кофе с хлебом, к нему подошел какой-то парень, видимо из здешних рабочих, и шепнул:

— Послушай, ты действительно тот самый Ромади?

— Да.

— Не забывай, друг: сорок бобов побежденному…

«Сорок бобов». Эти слова передавались от игрока к игроку, и каждый, услышав их, поднимал голову, будто становился выше, сильнее. Сорок бобов! Сколь ни суровы, сколь ни бесчеловечны были законы игры, установленные полковником Гарсиа, но, оказывается, существовал еще обычай пеонов и поденщиков: победившие в игре или получившие работу должны были отдать из своей порции обеда сорок бобов менее удачливым товарищам.

Владелец плантации Гарсия Кольеш проснулся перед рассветом и долго-долго ворочался с боку на бок, не в силах снова заснуть. Полковник закурил, вспомнил подробности вчерашнего футбольного матча. На этот раз Хуан, молодец, подобрал сносных игроков. Игра была упорной: команда «зеленых» отчаянно сражалась за свою миску бобов, но разве она могла устоять против «синих», у которых один форвард, этот ловкий бразилец с серьгой в ухе, чего стоит… Если это, как говорит Хуан, бывшая знаменитость — Молос Ромади, надо будет его придержать у себя…

Мысли полковника перекинулись на другие, менее приятные темы. Что же делать? Где достать денег? Эта мысль последнее время не давала покоя Кольешу. Он отгонял ее, старался думать о другом, но она сверлила мозг, лишая сна, заставляя думать об одном и том же, об одном и том же: где достать денег?

Приближался очередной срок уплаты процентов по старым долгам, доставшимся вместе с домом и землей в наследство от отца. Доходы от плантации становились все меньше и меньше. Три года подряд урожай кофе был плох. А тут еще на плантации обрушились полчища муравьев-листоедов. Для борьбы с ними полковнику пришлось нанимать авиацию. Это стоило немалых денег, а результат оказался ничтожен: половина кофейных деревьев не принесла плодов. Страховая компания возмещать убытки отказалась, придравшись к какому-то пункту, не оговоренному в страховом полисе, судебный процесс с ней затянулся и конца-краю ему не видно. Завершением всех напастей явился визит Рубио…

Представляясь Кольешу, этот щеголь подчеркнул, что он не только поверенный мистера Макенди, но и особый инспектор компании по особо важным делам, упирая на слова «особый» и «особо», от чего Кольеша, несмотря на жару, пробрал холодный пот. Полковник понимал, что визит столь высокого гостя не к добру и что разговор предстоит неприятный. Это стало ясно с первых же слов Рубио.

— Дорогой Гарсиа, будем откровенны! — начал гость после некоторой паузы, чтобы дать хозяину прочувствовать серьезность момента. — Компания заинтересована поддерживать с вами деловые отношения. До сих пор мы не ограничивали вас ни кредитом, ни сроками уплаты, никогда не напоминали, что проценты имеют свойство расти пропорционально времени. И хотя время работало не в вашу пользу, мы всегда оставались добрыми друзьями.

— Ну, предположим, так, — буркнул полковник, ничего доброго не ожидая от этой витиеватой преамбулы.

— Нас не обеспокоило, когда три года назад вы продали Карверу зафрахтованную компанией партию кофе. Вы уплатили неустойку, и это, как надеялся мистер Макенди, навсегда отбило у вас охоту вступать в сделки подобного рода. Не особенно волновало нас и то, что уже второй год вы не поставляете компании должного количества кофе, которое обязаны поставлять согласно контракту.

— Урожаи падают и не в моей власти… — хмуро возразил было полковник, но Рубио его не слушал.

— Компания решила увеличить закупки кофе. Вы же продали землю возле Сан-Ильеша.

Это не понравилось мистеру Макенди. Без ведома компании вы не имели права распоряжаться землей.

— Земля моя, почему же я не могу ею распоряжаться так, как мне желательно? — вспылил было Кольеш.

— Спокойней, дорогой! Смотрите правде в глаза. В этом году вы не сможете покрыть свой долг компании, а это начинает серьезно тревожить мистера Макенди.

— Никто не считал моих денег…

— Больше того. Состояние ваших дел вызывает серьезное беспокойство, — невозмутимо продолжал Рубио, не обратив внимания на реплику хозяина. — Долг компании с процентами достигает внушительной суммы. Кроме того, вы по неосторожности, не советуясь с мистером Макенди, выдавали векселя и другим. Мы сочли за лучшее выкупить их и держать у себя.

— Короче говоря, я в ваших руках.

— Вы правы, дорогой Кольеш. Мистер Макенди уполномочил меня уточнить наши отношения.

— Что вам от меня угодно? — с трудом сдерживаясь, прохрипел полковник.

— Гарантий. Мы согласны предоставить вам еще кредит, если вы выполните условия контракта. Но запомните, времена сейчас тяжелые, компания терпит убытки, поэтому мы вынуждены поднять проценты до пятнадцати годовых, а сроки выплаты сократить.

— Срок? — сдавленным голосом спросил Гарсия.

— Полгода.

— Грабеж!

— Э, полно, милейший, эмоции оставьте при себе. Полгода достаточно. И запомните: этот срок окончательный. Я возвращаю вам все векселя, а вы переписываете их на новый.

«Все! Вот я и в ловушке, — с ненавистью подумал полковник, подписывая вексель. — Теперь малейшая оплошность — и проклятый гринго Макенди наложит лапу на плантацию…»

Пряча вексель в портфель, Рубио вдруг притворно воскликнул:

— Силы небесные! Чуть не забыл! — и извлек из портфеля небольшой конверт. — Это вам, дорогой Кольеш, от мистера Макенди. Шеф просит оказать ему небольшую услугу. В ближайшее время к вам на плантацию привезут одного русского парня. За ним нужно присмотреть. Запомните: он не должен удаляться с плантации дальше чем на пистолетный выстрел. Понятно? Не дай бог, если он удерет. — Рубио понизил голос. — Это связано с политикой. Понимаете?

— С каких пор моя плантация превратилась в лагерь для перемещенных лиц? — закипая злобой, глухо прорычал полковник.

— Спокойней, спокойней, милейший! Не советую ссориться с шефом, — словно не замечая злости собеседника, отчеканил гость. — Ваш дом в стороне от больших дорог, в глуши, а кому-то нужно упрятать этого парня подальше. Приятного настроения, дорогой Кольеш! — уже с откровенной издевкой проговорил Рубио и удалился, увозя с собой вексель и спокойствие полковника.

Уже вторая неделя, как Гарсия Кольеш лишился сна. Вот и сейчас, закуривая новую пахитоску, он все думал, думал об одном: как выбраться из ловушки, как освободиться от петли, которую затянул у него на шее проклятый гринго?..

Полковник уволил часть рабочих, оставшимся урезал плату, увеличил рабочий день до одиннадцати часов. Это могло вызвать волнения среди пеонов, но полковник надеялся, что все обойдется. Пеоны не имеют своих профсоюзов, а в штате скопилось слишком много свободных рабочих рук.

Тревожные думы окончательно прогнали сон. Полковник накинул халат, вышел на веранду. В предрассветной тишине чуть шелестели листья апельсиновых деревьев, иногда слышался глухой стук упавшего на землю плода, в глубине сада мерцали фосфорические огоньки ночных насекомых.

Резкий автомобильный гудок разорвал тишину. Заскрипели петли ворот, во двор вкатилась автомашина. Узкие лучи фар укололи стену дома и, точно наткнувшись на непреодолимую преграду, погасли.

К полковнику подошел полуодетый Хуан:

— Привезли русского парня…

После завтрака полковник приказал привести вновь принятых на работу. На плантации существовало правило: всех новых рабочих хозяин осматривал сам.

Сегодня их было трое: два бразильца из победившей команды «синих» и русский, которого привезли ночью.

Полковник, сидя на веранде в плетеном кресле, внимательно оглядел русского. Это был статный, широкогрудый юноша лет девятнадцати, с крепкими мускулистыми руками. Двигая желваками, он смело встретил испытующий взгляд плантатора. Только за то, что он не опустил глаз, русский через пару секунд валялся бы в пыли за воротами фазенды, но Кольеш вспомнил о письме Макенди и сдержался. Он сделал вид, будто не заметил вызова во взгляде русского, и перевел глаза на других рабочих.

Первый бразилец, рослый, сильный парень, вполне устраивал полковника. Второй, по сравнению с первым, хотя и тщедушный на вид, устраивал еще больше: это был тот самый ловкач с серьгой в ухе, который вчера так отличился, играя против «зеленых».

— Как тебя зовут? — спросил Кольеш.

— Молос Ромади, сеньор.

— Тот самый? Не врешь?

— Нет, сеньор, не вру.

— Хуан! Прикажи выдать ему двойную порцию кофе и хлеба, — сказал полковник, поднимаясь с кресла, давая понять, что церемония осмотра окончена.

В этот момент русский юноша сделал шаг вперед и отчетливо сказал по-португальски:

— Сеньор! Я слышал, что на днях ваше правительство порвало дипломатические отношения с Советским Союзом. Но я — советский гражданин и требую немедленно отправить меня в Рио в посольство Польской или Чехословацкой республики.

— Хуан! Лишить его вечернего кофе, — распорядился полковник и, не глядя на окружающих, покинул террасу.

Через несколько дней полковника снова навестил инспектор Рубио. На этот раз он был не один, а в обществе такого же розовощекого господина с удивительно маленькими, обезьяньими ушками.

— Сеньор Седильо, из партии народного представительства, — рекомендовал Рубио гостя.

Пока длился обед и вино из графинов переливалось в желудки гостей, полковник ломал голову, что нужно этому типу, который был ему так же ненавистен, как и Рубио.

Наконец обед кончился. На веранду подали кофе и сигары. Гости и хозяин уселись в кресла.

— Сеньор Кольеш, у вас на плантации работает русский по имени Сергей Гратшофф, — заговорил Седильо, обрезая кончик сигары и причмокивая губами, чтобы избавиться от застрявших меж зубов кусочков мяса. — Мне бы хотелось с ним встретиться и желательно сейчас… Превосходная сигара!..

Хозяин перевел дыхание. Слава пречистой богородице! Это не самое страшное, и, позвонив слуге, велел привести русского.

— Проходите, сеньор Гратшофф. Садитесь. Вот кресло, вам будет удобно, — любезно предложил Седильо, когда слуга ввел на веранду русского юношу в пыльных коротких штанах и пропитанной потом рубашке.

— Благодарю. Я постою.

— Как хотите. Кстати, у вас хороший выговор. Где вы научились португальскому языку? Знаете ли вы еще какие-нибудь языки?

— Я слушаю вас, сеньоры.

— Не угодно ли сигару?

— Благодарю, не курю.

— Может быть, выпьете вина? Превосходное вино!

— Я слушаю вас, сеньоры.

— У нас предстоит долгий разговор. Я хочу знать, кто вы, в чем сейчас нуждаетесь? Наша партия зовется партией народного представительства потому, что она представляет интересы не только своего народа, но и оказывает помощь всем несчастным, которых безжалостная война выгнала из-под крова родных жилищ, — с пафосом проговорил Седильо, потирая пальцами мочки своих обезьяньих ушек.

— Рассказывать мне не о чем. Я, Сергей Грачев, русский и хочу вернуться к себе на родину, в Советский Союз, — просто ответил юноша.

— А знаете вы, что сейчас творится в России? Прошло немногим больше двух лет после окончания войны. Русские победили, но, боже мой, какой ценой! Впрочем, я не хочу быть голословным. Вот послушайте, что пишут очевидцы. — Седильо развернул несколько газет и журналов с пестрыми обложками, начал читать: — «Страшные лишения выпали на долю многострадального русского народа. Россия безжалостно отброшена в эпоху татаро-монгольского ига, нужны столетия, чтобы она вновь поднялась до уровня современной цивилизации. Исчезли с лица земли славные русские города Новгород, Киев, Москва. Люди живут в землянках, в пещерах, подобно неандертальцам. Питаются жалкой пищей, доходят до каннибализма…»

— Что вы предлагаете, сеньор? — перебил Грачев чтеца.

— Оставайтесь у нас! — горячо заговорил Седильо. — Кому вы сейчас нужны в России, кто о вас там помнит! Мы искренне хотим вам помочь. Вы родились в коммунистической России и с детства вам втолковывали, что за границами вашей страны живут страшные капиталисты, которые сосут кровь из рабочих, как пиявки.

Но я сам простой рабочий и, уверяю вас, живу гораздо лучше вашего рабочего. Вы коммунист, сеньор Гратшофф?

— Нет, я не коммунист.

— Гм! Ну, а все-таки, если мы предложим вам сносные человеческие условия. Вы останетесь в нашей стране, мы поможем вам устроиться на работу, будете иметь собственный домик на берегу океана, женитесь на хорошенькой девушке. Подумайте, какое счастье вас ожидает! Оставайтесь, Гратшофф, не пожалеете! А если через несколько лет вы решите вернуться в Россию, мы с радостью вам поможем. Сейчас мы хотим вам только помочь. Значит, решено: вы остаетесь, а мы тотчас же позаботимся о вашем устройстве.

— Одну минутку! Что же от меня требуется взамен, сеньор?

— Пустяки, чистая формальность! Вы подписываете вот этот документ, — нарочито небрежным тоном сказал Седильо, протягивая Грачеву заготовленную бумагу.

— Слушайте, сеньоры! Что бы ни случилось с моей родиной, какие бы испытания, трудности не ждали бы меня там, я все равно вернусь в свою страну! Никаких бумаг подписывать не стану! Больше на эту тему я разговаривать не желаю и требую, чтобы меня отправили в Рио или же к ближайшему консулу любой из стран, дружественных Советскому Союзу, — твердо сказал Сергей и, резко повернувшись к сеньорам спиной, направился к выходу.

— Не понимаю, чего вы так с ним возитесь? — пожал плечами полковник. — Разве мало у нас своих бродяг?

— Сеньор Кольеш, старайтесь всеми силами сломить этого мальчишку, — сухо возразил Седильо, — можете применять любые методы. Можете посадить в клетку и откармливать орехами, как индейку, можете держать на древесных опилках, но документ, что он согласен остаться у нас, должен быть подписан. Это делается в интересах партии.

— Идите вы к черту со своей партией! У меня не пансион для капризных мальчишек, — вспылил полковник.

— Замолчите! — Рубио ударил ладонью по столу. — И запомните раз навсегда, полковник: интересы партии народного представительства, партии интегралистов — интересы нашей компании, следовательно, и ваши интересы. Делайте то, что вам предлагают!

— Как только Гратшофф поставит свою подпись на этом документе, — Седильо протянул хозяину бумагу, — вы немедленно сообщите нам. После этого можете выбросить упрямого щенка ко всем чертям. Понятно, сеньор Кольеш?

— Понятно, — мрачно буркнул полковник, подумав при этом: «Крысоловка мистера Макенди не стоит без дела», и спросил: — А если щенок так-таки и не подпишет?

— Ну, если он будет таким несговорчивым, то можете закрыть глаза, сеньор Кольеш, если этот проклятый русский окажется немногим дальше от вашей плантации, чем на пистолетный выстрел. Уверен, у кого-нибудь из вас найдутся достаточно меткие дальнобойные ружья…

«Эх, Гарсия, Гарсия, знатный сеньор! Что сделали с тобой проклятые гринго! Мало того, что связали по рукам и ногам, втянули в политику, сделали тюремщиком, так еще толкают на убийство. Не пойму только, зачем компании Макенди и кофе, и эти русские бродяги?..» — горько раздумывал полковник, с ненавистью глядя на розовые щеки гостей.

 

Глава 3

Агурто жаждет богатства

В густой чаще на берегу реки жалобно плакала обезьяна. Казалось, это рыдала женщина, убитая горем. Два человека встретились на лесной тропе, возле поваленного бурей ствола дерева, прислушиваясь к плачу обезьяны.

Один из них был среднего роста, но с непомерно широкой грудью и угрюмым волосатым лицом. Мокасины из толстой коровьей кожи и кожаные штаны для защиты от укусов ядовитых змей и насекомых позволяли безошибочно признать в нем жителя сельвасов. Синяя куртка со множеством карманов и завязками вместо пуговиц была сшита из прочной материи, которую местные жители неизвестно почему называют «свисти ветер». В талии куртку перехватывал широкий кожаный пояс, а на нем висел большой нож-мачете.

Другой человек был худощав, очень подвижен, с длинными мускулистыми ногами и великолепным атлетическим торсом, что наводило на мысль о спортивной натренированности этого человека. Удобно сшитый легкий костюм из «тропико» нисколько не стеснял движений и отлично подчеркивал стройность фигуры, а пробковый тропический шлем, с обернутой вокруг тульи антимоскитной сеткой, позволял думать, что это иностранный турист. Никакого оружия у него не было, если не считать тонкой трости.

Обезьяна перестала плакать так же внезапно, как и начала.

— Верная примета: будет сильный дождь, — сказал человек с волосатым лицом, усаживаясь на ствол поверженного дерева и вытягивая короткие, чуть кривые ноги.

«Иностранец» раскурил сигарету и тоже присел на толстую, отходящую от ствола ветвь на расстоянии достаточно близком, чтоб можно было разговаривать, и достаточно далеком, чтоб не быть захваченным врасплох, если собеседник вдруг вздумает пустить в ход мачете.

— Видно, у тебя здесь важные дела, Агурто, если ты решился покинуть свою берлогу и проехать, не жалея лошадиных копыт, почти три десятка лиг. — В голосе «иностранца» сквозила тонкая ирония. — Зачем ты пожелал меня видеть?

— Очень важные дела, Мартино. Но прежде скажи, не течет ли в твоих жилах несколько капель индейской крови?

Агурто из-под лохматых бровей посмотрел на Мартино и сразу же отвел свой взгляд: не любил он смотреть в эти странные глаза.

— Ты хотел видеть меня, чтобы только задать этот вопрос? Ах, нет! Тогда зачем же ты пожаловал? — спросил Мартино.

— Мне нужна та вещь…

— Значит, ты все еще веришь сказкам?

— Довольно расспросов, — пробурчал Агурто. — Я сказал, что мне нужна та вещь, и добьюсь своего.

— Ты ее не получишь, — спокойно возразил Мартино, пуская длинную струю табачного дыма и любуясь золотым ободком сигареты.

— А я хочу тебе напомнить, что еще не было на море рифов, а на суше — таких барьеров, которые бы я не одолел. Надеюсь, мое имя тебе известно?

— Еще бы, Железный Капитан, — Мартино произнес это прозвище с явной насмешкой.

— Да, я Железный Капитан, и — клянусь преисподней, в которой когда-нибудь наломаю чертям бока, — это имя произносят с оглядкой под многими широтами! — Агурто едва сдержался, чтобы не схватить собеседника за горло. Его властная натура не терпела неповиновения. Но, видимо, были какие-то обстоятельства, которые вынуждали Агурто сдерживаться, и он смягчил тон, но все же сердито спросил:

— Не угостишь ли табачком?

— Могу предложить сигарету.

Агурто раскрошил сигарету жесткими, как манильский трос, пальцами и набил табаком массивную деревянную трубку.

— Почему ты не хочешь вернуть то, что принадлежит мне по праву и что ты обманом выманил у меня? — проговорил он более миролюбивым голосом: табак всегда оказывал на него успокаивающее действие.

— Потому что ты не хочешь сказать, для чего тебе она понадобилась. Некрасиво так поступать со старыми приятелями. Догадываюсь, что ты затеял интересную игру и, хотя я не большой любитель до таких развлечений, на этот раз не прочь рискнуть…

— Сто болячек тебе в живот и паровой котел в глотку! Это мне уже нравится.

Порядочные парни всегда должны рисковать головой, если носят вместо юбки штаны.

— Вот с этого и нужно было начинать, Агурто. Я слушаю тебя!

Железный Капитан остановил на собеседнике пытливый взгляд. И, видимо, утвердившись на мысли, что нужно быть откровенным, проговорил уже более спокойно:

— Я надеюсь, ты еще не потерял той вещицы, с которой и началась эта история?

— Нет, не потерял, хотя ее давно следовало выбросить или сдать в какой-нибудь музей.

— Ты хитришь, Мартино, стараясь уверить меня, что все это сказки для детей. — Агурто недобро усмехнулся. — Но мы хорошо понимаем друг друга. Я расскажу тебе все. Жаль, тогда я еще не знал, как поступать с этой штукой, и отдал ее тебе…

Это была моя большая ошибка. Я отлично мог бы обойтись и без твоей помощи.

— Ну так в чем же дело? — иронически спросил Мартино.

— Теперь уж ничего не поделаешь. Мы связаны с тобой одной веревочкой. Скажи, Мартино, ты много бродяжил по лесам, тебе не попадался на дороге индеец по имени Чекаро-Маноко?

— Попадался. Я знаю его. Он известен как лучший проводник Верхней и Средней Амазонии, а также как горький пьяница и азартный картежник. Чекаро-Маноко в переводе означает: Сушитель Голов.

— Правильно! Он действительно считается большим знатоком по части приготовления сушеных человеческих голов, хотя его племя этой стряпней никогда не занималось.

— Ближе к делу, Агурто! — перебил его Мартино.

— Так вот, лет десять тому назад, а может, немногим больше, Сушитель исчез и пропадал несколько месяцев. Ходили слухи, будто бы он отправился в Перу на реку Мараньон, нанявшись проводником к каким-то португальским изыскателям. На самом же деле Сушитель в Перу не был. Он ходил с искателями кладов куда-то на плоскогорье Мату-Гросу или к верховьям Топажоса, но куда именно — неизвестно.

Знаю только, что вернулся он с деньгой и, видимо, немалой.

— Откуда тебе все это известно, Агурто?

— Рассказывали верные люди. Сушитель несколько месяцев подряд кутил в кафезино «Осьминог и мадонна». Бросал деньги почем зря, угощал всех чистым ромом, хвастался своим богатством. Потом его видели в Куритибо в компании картежников, где он вел азартную игру. Видимо, там он и продул свои капиталы, потому что, когда у него не оказалось денег, он проиграл одному моему дружку — тоже индейцу — прозрачную пластинку. Верней он не проиграл, а дал под залог и выкупить не смог: промотался. И вот недавно дружок, нуждавшийся в деньгах, продал пластинку мне. Я же сдуру отдал ее тебе, поверив в твою честность.

— Насчет честности лучше б ты уж не заикался, Агурто. А где вторая пластинка с футляром?

— К ней-то я и клоню разговор. Она осталась у Сушителя Голов. Совсем недавно он вновь вдруг появился в кафезино «Осьминог и мадонна» уже без денег, совершенно спившийся. Сушитель подсел к кутившим морячкам, начал хвастать, что он может стать самым богатым человеком в мире, что он знает, где хранится клад индейского вождя и тому подобную чушь.

— Ну, а дальше?

— Дальше началась драка, и кто-то в суматохе всадил Сушителю между ребер нож.

Его перенесли в тихую комнату, вызвали по его просьбе попа, он исповедался и передал попу пластинку с футляром и просил отнести ее в музей. Таким вот образом она и попала к ученому старику.

— Откуда же тебе известно, Агурто, что говорил Сушитель попу на исповеди?

— Попу пришлось познакомиться со мной. Видел бы ты, каким он стал разговорчивым, — усмехнулся Агурто. — Он-то и рассказал мне, что Сушитель с компанией искателей кладов были…

— Как? Они были в храме? — с тревожной ноткой в голосе перебил вдруг Мартино.

— Ну вот ты и выдал себя, дружище. Выходит, все это — не сказки? Так, что ль?

— Еще посмотрим. Давай дальше выкладывай!

— Так вот, Мартино. Пластинка в футляре, которая находилась у Сушителя, а затем через попа попала к директору музея, сейчас находится, предположим, у… меня, — самодовольно усмехнулся Железный Капитан, выколачивая трубку о ствол дерева.

— Значит, это ты стукнул профессора в Национальном музее?

— Я не хотел трогать старичка, но он собрался закричать, а мне это было бы вовсе некстати.

Некоторое время Мартино внимательно изучал пепел сигареты, пальцы его слегка дрожали. Предвечерний блеклый туман медленно подымался от земли, уползая вновь в чащу деревьев длинными извилистыми полосами. Воздух уплотнился, стал влажным, душным.

— Значит, пластинка с описанием дороги к могиле вождя находится у тебя? — прямо спросил Мартино.

— Значит, отныне ты признаешь существование этой могилы? — угрюмо переспросил Агурто. — Не думай, Мартино, что я такой уж неуч. В свое время и я бывал в колледже, корпел над всякими премудростями. Не всегда моим домом была палуба корабля! — На лице Агурто мелькнуло странное выражение, чуть дрогнули толстые губы. — А сейчас скажи правду: в твоих жилах есть хоть немного индейской крови?

— Кажется, один из моих предков по материнской линии был из племени кечуа, — нехотя ответил Мартино.

— Я давно догадывался, что ты не чистокровный белый. А в моих жилах течет чистая испанская кровь! — вдруг свирепо заговорил Агурто, стукнув кулаком по стволу. — Эта кровь повелевает мне никогда не бросать того, что уже начато. Я хочу, должен разбогатеть, Мартино! Нет таких преград, через которые я не пробьюсь! Я хочу жить в роскоши, пить не вонючую кашасу, а благословенный ароматный французский коньяк, жить в отеле и валяться на пляже Копакабана. Я многого хочу, Мартино!

— Жди меня через неделю на этом месте, но не забудь прихватить вторую пластинку с собой. Иначе мы не договоримся.

— Ты мне не доверяешь?

— Нет.

— Ладно, Мартино, принесу, клянусь парусами Колумба! Как бы мне хотелось, чтобы эта неделя окончилась завтра!

— До завтра нужно дожить, — загадочно подмигнул Мартино. — Очень возможно, что завтра ты повиснешь на прочной ореховой перекладине и тебе никакого дела не будет до вкуса и аромата французского коньяка.

Агурто потемнел.

— Советую тебе, Мартино, в следующий раз такие шутки придерживать в своем трюме!

— А ты думаешь, что за шутку, которую ты сыграл со знаменитым ученым, полагается нечто меньшее ореховой перекладины?

Агурто презрительно расхохотался.

— Я всегда подозревал, Мартино, что у тебя не все благополучно не только с кровью, но и с храбростью. Слушай внимательно! Я бывал в щупальцах спрута, величиной вот с этот ствол… Своими глазами видел тигровую акулу, которая насыщала свою утробу в трех футах от моей трубки, когда наша лайба бросала вечный якорь возле острова Вознесения. А для того, чтобы понять, что это такое, — Агурто еще больше распалялся, — можно сказать, что это порождение сатаны перекусило пополам четырех здоровенных ребят с такой быстротой, точно они были самые обыкновенные макрели. Вся вода вокруг нас имела такой цвет, точно мы купались в крови. Из тринадцати человек моего экипажа, да будет проклято во веки веков это число, один я остался в своем уме. Остальные рехнулись и их головы стали похожи на цветущий миндаль.

— Я много наслышан о твоих подвигах, — проговорил Мартино и встал, давая понять, что свидание окончено, — но скажи, неустрашимый Капитан, бывал ли ты в настоящей амазонской сельве, видел ли ты свободных индейцев?

— Я бывал в настоящих переделках, думаю, этого достаточно.

Мартино, стоя, закурил новую сигарету. Пальцы его уже не дрожали.

— Как сказать, Агурто, индейцы — не макрели, сельва — не море. Прощай!

Знакомство Мартино с Агурто состоялось вот как.

Мартино, сотрудник ботанического сада, возвращался в населенные места из джунглей. Он ежегодно совершал походы в отдаленные и малоисследованные районы Амазонки, добывая для ботанического сада редкие сорта растений.

На этот раз Мартино задержался. В пути его застигли дожди. Дорога, по которой двигался караван, хотя и была размыта, но еще не успела превратиться в непроходимое месиво, какой она станет через несколько дней. Поэтому Мартино спешил. Двенадцать сильных мулов, ведомые опытной рукой негра-проводника, несли тяжелую поклажу — результат двухмесячного труда. До ближайшего селения оставались сутки пути, и Мартино надеялся благополучно добраться. Негров и метисов, работавших в экспедиции, он отпустил, оставив только самого опытного.

Близилась ночь. Путники уже подумывали о месте для привала, как вдруг негр-проводник, шедший впереди, остановился и в замешательстве попятился назад.

На дороге стояло четверо людей, в кожаных штанах и таких же куртках. Головы их были обмотаны платками, на поясах висели ножи, в руках одного — винчестер. Они молча ждали приближения маленького отряда.

Мартино не спеша подошел к негру. Внешне он остался спокоен, хотя появление мрачных незнакомцев его озадачило. Поклажа не представляла ценности для лесных бродяг, которые и поныне скрываются небольшими шайками в джунглях Амазонки, занимаясь грабежом и разбоем. Мартино знал, что бессмысленная жестокость этих бродяг чаще всего проявляется в наиболее сильной форме, когда жертва не оправдывает их надежд на поживу. За три месяца Мартино растратил весь запас патронов и фактически был безоружен: в его револьвере оставался всего один патрон.

— Эй, ребята, в чем дело? — крикнул он, складывая руки на груди, показывая тем самым, что у него самые миролюбивые намерения.

Один из незнакомцев подошел поближе и начал рассматривать Мартино с тем бесцеремонным видом, который сразу изобличал в нем предводителя шайки.

Мартино в свою очередь смотрел на незнакомца. Он был коренаст, судя по ширине груди и могучим рукам, обладал огромной физической силой; мясистое лицо с грубыми чертами заросло волосами. Левая рука лесного бродяги лежала на поясе. В правой он держал связку вяленой рыбы, и это как-то успокаивало Мартино.

— Если не ошибаюсь, ты везешь груз растений для ботанического сада? Кажется, Мартино… — проговорил незнакомец.

В том, что перед ним — обычный лесной бродяга, Мартино не сомневался, но, не желая портить с ним отношений, попытался обратить все в шутку.

— А я, если не ошибаюсь, вижу перед собой обломок старого корабельного бушприта, от которого так и несет запахом моря и смолы, — проговорил он в ответ.

Незнакомец, как видно, оценил шутку, самодовольно ухмыльнулся и затем с решительным видом подошел поближе.

— Агурто!

Так Мартино впервые встретился с Железным Капитаном.

Спустя час они сидели у камина, сложенного из дикого камня, уютно расположившись в самодельных креслах, обитых облезлыми шкурами ягуаров, пили кофе и вели неторопливый разговор. Агурто оказался гостеприимным хозяином и любезно представил для ночлега Мартино и его проводника свое бунгало. За окном, затянутым бычьим пузырем, шумел дождь, а в сухом и чистом помещении было уютно.

Мерцающие головни в камине освещали спинку широкой деревянной кровати, стоящей ножками в глиняных горшках с водой для защиты от ядовитых пауков, нехитрый шкаф, где вся кухонная утварь состояла из медного котла внушительной величины, десятка ложек и такого же количества вилок. Тут же находилась изящная японская ваза, расписанная причудливыми зубастыми драконами, невесть какими путями оказавшаяся в этом совсем не подходящем для нее месте. В углу висели мотки крепких жил, на которых обычно вялят рыбу. На такой же широкой, как и кровать, скамье, повернувшись друг к другу спинами, сладко похрапывали сожители хозяина бунгало.

Проводник Мартино спал на земляном полу, завернувшись в широкий клетчатый плащ.

Из разговора Мартино стало известно, что Агурто, бывший капитан каботажной шхуны, не поладил с таможенными властями. Вот уже второй год, как он покинул неспокойную палубу корабля и вместе с преданными товарищами занимается сбором орехов и охотой. Они расчистили от леса небольшой участок, выращивают маниоку и бобы. И все же Мартино догадался, что бывший капитан шхуны что-то недоговаривает. Предчувствие не обмануло его.

Агурто встал, чтобы подцепить скребком уголек для своей потухшей трубки, которую, как заметил Мартино, он ни на минуту не выпускал изо рта. Тяжелая и массивная трубка, точно якорь, зацепившийся одной лапой за риф, висела на зубах даже во время разговора.

— Я хотел бы сговориться с тобой об одной услуге. Ты вращаешься среди всяких ученых мужей, и услуга, о которой я говорю, не составит большого труда.

— Человеку, который столь любезно предоставил мне ночлег и корм для мулов, я всегда готов оказать услугу, — галантно ответил Мартино.

Агурто заметно оживился. Он вышел в соседнюю часть помещения, где слышалось фырканье лошадей, и принес прямоугольный предмет, завернутый в тряпку.

— Недавно мне попалась одна чрезвычайно любопытная вещь. Посмотри-ка, приятель!

— Капитан подал Мартино прозрачную пластинку, испещренную водянистыми знаками.

Если бы не полумрак, то Агурто заметил бы, как изменился в лице его собеседник, как его рука незаметно скользнула к револьверу с единственным зарядом.

— Ч-что это?

— Эту штучку я купил у одного индейца, а он выиграл ее у другого индейца. С ней связана одна занимательная история, но… тебе, пожалуй, не нужно ее знать…

— Говори прямо, Капитан, иначе мы не сойдемся.

Агурто внимательно посмотрел на Мартино.

— Хорошо! Я вынужден уступить, так как ты не будешь знать, с какого конца подходить к этой вещичке. Но перед этим я должен предупредить, что ты никогда не сделаешь попыток воспользоваться тем, что прочтешь на этой пластинке, иначе… иначе наша следующая встреча будет мало приятной для тебя!

Сейчас перед Мартино сидел не прежний хозяин бунгало — добродушный и гостеприимный. Капитан враждебно смотрел на гостя. Трубка вновь поднялась и, точно бивень носорога, нацелилась в лицо собеседника.

— Ты, кажется, мне угрожаешь, Капитан? Не совсем удачное начало для человека, который всего лишь минуту назад просил об услуге, — Мартино откинулся на спинку кресла, чуть прищурив в улыбке глаза.

Спокойный и решительный тон подействовал на Капитана. «Этот, пожалуй, не испугается холостого выстрела», — подумал он, сбрасывая щелчком с руки укусившего его жучка. Трубка мирно улеглась на стол.

— Где-то в джунглях находится могила древнего индейского вождя, — твердо проговорил Капитан, вертя в руках пластинку. — Никто не знает пути туда. Для этого надо суметь расшифровать то, что нацарапано на этой штуке. Пока мне этого не удалось сделать, но я давно слежу за тобой, Мартино, и свой выбор остановил на тебе. Десятая доля добычи будет твоей. Это очень хорошая цена, но есть одна трудность. Говорят, что на этой стекляшке нанесена только часть письма.

Недостающая часть находится на другой пластинке, а ее у меня нет. Думается, если за дело взяться с головой, можно обойтись одной половинкой, а? Ты понимаешь меня, приятель? Игра стоит свеч!

— Кто рассказал тебе эту историю?

— Это к делу не относится!

— А тебе не кажется, Капитан, что все это забавная сказка для детей?

— Докажи, что это сказка, и можешь взять пластинку себе на память.

— Постараюсь доказать, Капитан. Я тоже слышал о таинственной могиле вождя, но она давно не существует. Ее разграбили еще в прошлом веке.

— Ты очень самоуверен, Мартино.

— Все, что мне удастся прочесть, если только здесь действительно что-нибудь существует, будет тебе известно слово в слово. Но, возможно, здесь древний индейский язык, и тогда прочесть его будет нелегко.

— Мне известно, что в Рио живет некий профессор Элиас Гароди, составивший словарь чуть ли не всех индейских языков. Признаться, я одно время даже хотел обратиться к нему.

— Почему же ты не сделал этого?

— Не люблю оставлять свое уютное гнездышко, да и отвык я от людей. Мне так хорошо здесь с моими ребятками.

Мартино понимающе усмехнулся. Разговор заметно взволновал его. Чтобы скрыть свое волнение, он выхватил пистолет и выстрелил, всадив единственный патрон в назойливого жучка, снова пробиравшегося по столу к руке Агурто. Впрочем, Мартино с таким же удовольствием всадил бы сейчас этот патрон и в самого хозяина.

Может, читателю станет яснее вся эта история с прозрачными пластинками, если он узнает о событиях, происходивших лет за десять, а то и больше до этого…

…Человек умирал.

Имя, прозвище этого человека не известны, поэтому так и будем называть его — Неизвестный. Он лежал в тени высокого дерева, истекая кровью. Напрасно умирающий пытался прикрыть слабеющей рукой рассеченную грудь, прикладывал к ране влажные листья. Рядом лежали бездыханные тела его двух товарищей. Это они, собрав последние силы, перенесли его в тень и сами умерли от потери крови. Теперь умирал и он. Неизвестный приподнял голову, посмотрел в чащу. За колючей изгородью кустарника лежало несколько трупов странных белокожих индейцев.

Что же здесь произошло?

Неизвестный был профессиональным искателем кладов. С двумя такими же авантюристами и проводником-индейцем бродил он в джунглях Амазонии в поисках древних городов, храмов, погребений. Случай привел их, изнемогающих от истощения и лихорадки, к храму-усыпальнице какого-то вождя. Здесь они нашли груду золотых вещей и драгоценных камней. У Неизвестного хватило воли и сил убедить своих спутников не отягощать сейчас себя богатством, а взять по две горсти алмазов, и поскорей уходить, иначе они все погибнут.

— Сокровища никуда не денутся, — увещевал Неизвестный. — Мы вернемся сюда с мулами и мешками, заберем отсюда все до последнего камешка…

Спутники вняли благоразумному совету своего вожака. Уходя, Неизвестный взял, кроме причитавшейся каждому добычи — двух горстей алмазов — еще один странный предмет, похожий на книгу в толстом кожаном переплете с двумя прозрачными дощечками, испещренными какими-то непонятными штрихами и линиями. На обложке был выткан диковинный цветок в виде раскрытой человеческой ладони.

Неизвестный не знал, что эта странная книга станет причиной их смерти, так же как не знал, что на протяжении последних дней за ними неотступно следовали трое белокожих индейцев.

Как-то, когда кладоискатели спали, белокожие индейцы подкрались к лагерю и пытались вытянуть у Неизвестного из-под головы сумку. Неизвестный проснулся, поднял тревогу.

Схватка была короткой, но жестокой. И вот сейчас, когда она закончилась, истекающий кровью Неизвестный огляделся вокруг. В его глазах загорелось злорадство: ни один из врагов не остался в живых. Неизвестный даже не подумал, что товарищи его тоже погибли, что умирает и он сам. Не заметил он и того, что среди убитых не было видно тела индейца-проводника по имени Чекаро-Маноко. Его захватила другая мысль: нельзя, чтобы тайна местонахождения сокровищ ушла с ними. Надо записать, сказать тем, кто пойдет по их следам, где находится сокровищница, предупредить их об опасностях.

Зачем это было Неизвестному? На что он надеялся, раскрывая кому-то тайну, заведомо зная, что сам он умрет через несколько минут? Неисповедимы движения человеческой души: на этот вопрос никто никогда не ответит.

Медленными осторожными движениями Неизвестный достал кожаный сверток, похожий на книгу, положил рядом пластинки и долго что-то царапал на них алмазом. Затем он выкопал небольшую ямку, положил туда пластинки, стал сгребать землю, но тут силы покинули его. Пальцы судорожно сжались. Он так и остался лежать…

Неизвестный не умер бы так спокойно, если б знал, что за колючим кустарником находился свидетель схватки, — индеец-проводник. Он выжидал, когда Неизвестный испустит дух, а потом очистил сумки убитых кладоискателей, забрал все алмазы и обе пластинки с какими-то непонятными надписями и ушел бродить по свету, унося с собой огромное богатство и тайну клада, в тысячи раз превосходившего ценность добычи, отобранной у трупов…

Вскоре Мартино встретился с Агурто и сообщил ему, что надпись на пластинке не указатель места сокровищницы, а отрывок из какого-то индейского заклинания, следовательно, пластинка может представлять интерес только для музея.

— Ну, что ж, — разочарованно вздохнул Капитан. — Я сдержу слово: можешь взять эту штуку себе на память.

И вот теперь, спустя два месяца, Агурто совершил дальний путь, чтобы снова встретиться с Мартино и попытаться вернуть свой подарок — прозрачную пластинку.

Только эта поездка оказалась напрасной.

— Прощай, Агурто!

— Нет, почему «прощай»? До свиданья, Мартино! Мы с тобой еще свидимся.

— Как знаешь, — безразлично пожал плечами Мартино.

Железный Капитан долго смотрел на ствол большой пальмы, за которой скрылся Мартино. Его широкие лохматые брови, занимавшие значительную часть лба, двигались, как гусеницы, то сходясь у мясистой переносицы, то отползая к вискам.

Верхняя губа приподнялась, показывая крупные желтые зубы. Все это означало, что Железный Капитан задумался. Солнце, цепляясь за вершины деревьев, вдруг провалилось в какую-то дыру, и сразу же, без сумерек, наступила ночь. Агурто встал и прошелся в том же направлении, куда скрылся Мартино. Вернувшись, он приложил к губам сложенные ладони, издал звук, очень похожий на шипение кобры.

Из глубины леса появился человек.

— Ты все слышал, Фесталь?

— До последнего слова, сеу.

— Ты хорошо его рассмотрел?

— Как свое отражение на лезвии ножа.

— Ты и сейчас утверждаешь, что это он?

— Это он, сеу!

Агурто потер большие волосатые руки.

— Ты убедился, что я доверяю тебе, как и самому себе?

— Фесталь Фалькони ответит тем же, сеу.

— Ладно! Рассказывай все по порядку!

— Так вот как было, сеу, — начал Фесталь. — Когда в драке Сушителю Голов всадили нож, я был в кафезино и помог перенести его в заднюю комнату. Пока бегали за попом, Сушитель шепнул мне, что ему всадил нож парень из ботанического сада — Мартино. Воспользовавшись суматохой, Мартино хотел вытащить у Сушителя пластинку, но это ему не удалось. И он постарался смыться. А я, черт побери, и не знал, что у Чекаро была эта пластинка. Я никак не думал, что Сушитель окажется такой собакой и отдаст ее не мне, а попу. И сообразил об этом, когда поп со свертком уже направился в музей. Тогда, почуяв неладное, я сразу же помчался предупредить вас. Ну, слава всевышнему, теперь-то пластинка в наших руках!

— Ты слишком болтлив, Фесталь.

Темнота стала почти осязаемой, но два человека обладали зрением сов. Они отлично видели друг друга. Снова у реки заплакала обезьяна, ей ответил дикий вой ревуна.

Совершенно немыслимо было представить, что это смешение звуков — воя смертельно раненого тигра и напавшего на добычу льва исходит из одной глотки сравнительно небольшой обезьяны. Из глубины леса донеслось утробное рычание вышедшего на охоту ягуара.

— Значит, индейца прихлопнул Мартино? — переспросил Агурто, тщетно стараясь разжечь в трубке жалкие крупицы табака.

— Да, Мартино, сеу. Неужели вы хотите взять его с собой?

— Помимо того, что ты невыносимый трус, Фесталь, мне иногда хочется треснуть тебя по глупой башке, чтобы ты не задавал идиотских вопросов. Ближе к делу, Фесталь Фалькони! Через месяц мне понадобятся четыре пары хороших выносливых мулов и дюжина негров-носильщиков. Можешь ты подобрать и то и другое?

— Я все могу, сеу.

Агурто и Фесталь точно растворились в чернильной темноте.

Из-за низких туч высунулся острый ломтик оранжевой, как апельсин, луны. Где-то далеко за рекой вспыхнула зарница, другая, и облака повторили ее голубоватые вспышки. Приближалась гроза. Внезапно задрожала бахрома листвы. Слабо хрустнула ветка. На опустевшую тропу вышел человек.

Чуткая ночная бабочка с фосфорически мерцающими крыльями пролетела рядом с неподвижно застывшей фигурой человека. Ослепительная вспышка ветвистой молнии расколола тучи. Бабочка метнулась и исчезла среди зарослей орхидей. Со стороны болота донеслось уханье каймана, пожиравшего свою добычу. В воде плескались гады.

— Будь проклята женщина, породившая этого урода! — беззвучно прошептал человек.

— Зачем ему утверждать, что индейца убил я, когда меня не было в городе?

Притаившийся в ночи человек был Мартино.

 

Глава 4

Проклятый кофе

На плантациях полковника Гарсия Кольеша росли сотни тысяч кофейных деревцев; густые с тонкими кружевными листьями, они были усыпаны кроваво-красными или черно-пурпурными ягодами. Созревая, ягоды становились черными или темно-коричневыми. Их собирали, очищали от шелухи, просеивали, сортировали и в самотканых мешках из волокон агавы отправляли в Сантус.

На плантациях работало около тысячи сборщиков и сортировщиков кофе — не только бразильцев, мексиканцев, перуанцев, индейцев, негров, но и европейцев — французов, итальянцев, шведов, — тех, кого злая судьба привела на эту опаленную солнцем землю. С раннего утра до позднего вечера эта армия обездоленных людей под наблюдением надсмотрщиков истекала потом возле огромных куч кофейных зерен.

Утром и вечером рабочим выдавалось по три лепешки из топиковой или кукурузной муки и по кусочку твердого, как железное дерево, сушеного мяса. В полдень полагалась миска вареных бобов.

Первые дни Молос Ромади думал, что не выдержит того огромного напряжения сил, которое требовалось для выполнения дневной нормы. К концу дня он едва стоял на ногах. Никогда Молос Ромади не думал, что кофе, которое он в былое время пил, чтобы подкрепиться после игры, добывается таким тяжким трудом.

— Проклятый кофе! — бормотал он, взваливая на плечи насыпанную с верхом корзину.

Болела спина, дрожали руки и ноги, подгибались колени. Каким невероятным блаженством казался отдых! Но теперь Ромади радовался тому, что имеет хотя бы эту работу. Он не бросит ее, как бы трудно ему ни пришлось. Теперь он научился ценить деньги, с которыми когда-то обращался так легкомысленно…

Последнее время Молос все больше и больше приглядывался к работавшему по соседству русскому парню. Кто этот парень, как он здесь очутился? Русского, видимо, стерегли, если один из надсмотрщиков постоянно находился поблизости, не спуская с него глаз. Это еще больше усиливало любопытство Молоса. Простого сборщика кофе не стали бы так стеречь, когда у ворот фазенды люди живут неделями, чтобы получить работу. Впрочем, русский парень честно зарабатывал свою миску бобов, таскал тяжелые корзины наравне со всеми и так же, как все, смертельно уставал. Это было заметно по его дрожащим рукам и ногам, когда после работы он брел в свое сензало.

Молосу захотелось поближе познакомиться с русским. Он выбрал невинный предлог: в короткий получасовой обеденный перерыв подошел к русскому, устало лежавшему на земле, и предложил сыграть в карты.

Русский приподнялся на локте и отрицательно покачал головой.

— Почему ты скучный? — спросил Молос.

— А ты разве веселый? — вопросом на вопрос ответил юноша, — Я не привык унывать.

— Вижу, что тебе хочется со мной поболтать.

— Ты угадал. Давай познакомимся.

— Давай. Мое имя — Сергей, но можешь звать Саором, так звал меня один парень в Алегри.

— А я — Молос, но удобнее просто: Мол.

Юноши и не подозревали, что их разговор слышал надсмотрщик, стоявший за кучей кофейной шелухи. Как только возобновилась работа, он подошел к управляющему и что-то шепнул ему на ухо. На следующий день Молоса вызвал сам плантатор сеньор Гарсия Кольеш.

Но не будем опережать события, расскажем, что случилось на плантации после обеда в день знакомства Молоса и Сергея.

Когда ударил гонг, возвещавший о возобновлении работы, к Молосу подошел мексиканец с худощавым лицом и черными, как тропическая ночь, волосами.

— Ты скоро будешь за воротами, — сказал он.

— Почему?

— Сыпь в корзину эти зерна, — черноволосый показал на кучу неочищенных ягод.

Молос смутился.

— А если обнаружит приемщик?

— Я покажу тебе один фокус. Этот дурень не заметит.

Мексиканец насыпал на дно корзины Молоса неочищенных зерен, старательно присыпал их сверху очищенными. Взвалив корзины на плечи, они оба отправились на приемный пункт.

Все оказалось очень просто. Готовое к отправке кофе пересыпалось точно в такие же корзины, как и те, с которыми работали сортировщики. Корзины с отсортированными зернами стояли тут же. Нужно было незаметно поставить свою корзину рядом с принятой к отправке и обменить. Мексиканец проделал это очень ловко.

Рабочие, пересыпавшие кофе в мешки, конечно, знали, что зерна идут не очищенными, но виду не показывали, только проворнее работали длинными иглами, накладывая швы на запыленные мешки.

— Научи его! — многозначительно показал глазами мексиканец в сторону Сергея, когда тот наполнял корзину.

— Нет, Мол, я не буду подменять корзины, — отказался Сергей, когда Молос объяснил, как можно надуть приемщика.

— Почему? — изумился бразилец.

— Это обман.

— А разве нас не обманывают плантаторы, разве они не наживаются на наших шкурах? — разгорячился Молос.

— Но я не плантатор и обманывать не хочу.

Молос пожал плечами: человеку предоставляется возможность облегчить свой труд, а он отказывается, не глупость ли это? Но часа через два Молосу пришлось удивляться еще больше.

Рядом с ним работал старик-негр. Как и большинство сортировщиков он также вниз корзины клал неочищенные зерна. И надо же было случиться несчастью. Только старик опустил свою корзину на землю, чтобы подменить ее, как проходивший мимо надсмотрщик споткнулся и опрокинул корзину. Он выругался, стал подниматься на ноги, но вдруг наклонился, внимательно рассматривая рассыпанные зерна.

У всех, кто находился поблизости, замерло дыхание. Надсмотрщик обнаружил в корзине неочищенные зерна кофе. Если сейчас он начнет проверять все корзины, половина сортировщиков окажется за воротами. Это станет известно полковнику, и тот заставит проверить все мешки. Достанется упаковщикам. У старика-негра от страха дергалось лицо, глаза буквально вылезли из орбит.

В этот момент к надсмотрщику подошел русский. Он наклонился и что-то сказал вполголоса. Надсмотрщик странно усмехнулся, молча кивнул головой. Сергей поспешно собрал рассыпанные зерна и поставил корзину на место. Молос, наблюдавший эту сцену, недоумевал: почему надсмотрщик не поднял шума? Что сказал ему Саор?

Остаток дня прошел спокойно. Вечером Молос присел на койку Сергея и спросил, чем он утихомирил надсмотрщика.

— Я сказал ему, что не стоит поднимать шума из-за горсти неочищенных зерен. Вот и все, — ответил Сергей, давая понять, что продолжать разговор он не намерен.

Молос чувствовал, что Сергей чего-то не договаривает. Вряд ли надсмотрщик послушается рабочего. Ему тоже может влететь, если узнает управляющий. И все это из-за проклятого кофе!

— Скажи, Саор, у вас в России коммунисты тоже пьют кофе? — неожиданно спросил Молос.

— Конечно, пьют, — улыбнулся Сергей. — А почему бы не пить?

— Будь оно проклято! Я решил больше никогда не брать кофе в рот.

— От этого хуже будет только тебе.

Молос потрогал серьгу, задумчиво почесал за ухом.

— Если все люди нашей страны сговорились бы в один день не пить больше кофе, то наш хозяин разорился бы и прикрыл свою плантацию.

— А мы остались без работы, — в тон бразильцу договорил Сергей.

— Это, конечно, скверно. Но послушай, какая у нас получается карусель. Бразильцы выращивают кофе, наш хозяин отправляет его американской компании. Гринго везут кофе в свою страну, а потом продают нам же, только в десять раз дороже.

— Мне думается, лучше, если бы бразильцы сами покупали у себя свое кофе.

— В том-то и дело, что бразильцы не имеют своего кофе. Все урожаи в стране скупают гринго, устанавливая цены, какие им вздумается. В Сан-Пауло есть кофейная фабрика сеньора Карвера, она простаивает из-за отсутствия сырья, а наш хозяин не имеет права продавать кофе Карверу, так как оно закуплено на корню компанией Самюэля Макенди. В прошлом году этот Сэм, чтобы не сбить цены на кофе, утопил в море урожай с десятка, если не больше, таких плантаций, как наша.

— Да, невеселая картина, — задумчиво протянул Сергей.

— Это еще не все, Саор. Я тут прочел у парня газету «Класс оперрарий». Там написано, что за последние десять лет выброшено на дно океана и сгорело в топках пароходов восемьдесят миллионов мешков первосортного бразильского кофе!

Представляешь, сколько работы было матросам и кочегарам? А у себя в Штатах гринго уничтожают картошку, мясо, хлеб, чтобы не уронить цен, тогда как мы голодаем.

— Плохо, Мол, очень плохо!

— Это так плохо, Саор, что я решил, не стоит больше выращивать проклятое кофе. Я объявляю ему войну! Если все порядочные люди хотя бы два-три года не будут пить кофе, то все компании вылетят в трубу. На месте кофейных деревьев они вынуждены будут сажать пшеницу и бобы, разведут скот. Подумай только, Саор. Мы покупаем пшеницу у гринго, когда можем снимать урожаи ее по три раза в год!

— Э, да ты, Мол, я вижу, не только футболист и сортировщик кофе, но и великий реформатор, — улыбнулся Сергей.

— Не смейся, злодей! Отныне всякий, кто пьет кофе, мой личный враг.

— Тогда у тебя окажется слишком много врагов. Нет, Мол, дело не только в кофе.

Дело обстоит куда сложнее, нежели тебе кажется. Однако хватит! Давай спать, завтра поговорим…

Утром следующего дня Молоса вызвал к себе сеньор Гарсия Кольеш. Разговор происходил без свидетелей. Несколько дней после этой встречи Молос ходил задумчивым, с Сергеем не заговаривал и вечером сразу после ужина заваливался спать. Но вот как-то вечером Молос все же подошел к койке Сергея. Лицо его было серьезным, сосредоточенным. Он оглянулся вокруг, не подслушивает ли их кто, и сказал шепотом:

— Знаешь, Саор, зачем меня вызывал сеньор Кольеш?

— Небось, полковник хочет создать собственную футбольную команду?

— Это правильно, но была и другая причина — ты. Полковник рассказал мне твою историю и поручил уговорить подписать какую-то бумагу.

— И ты надеешься, что тебе это удастся, Мол? Уж не для того ли и набиваешься мне в друзья? — горько усмехнулся Сергей.

— Я никогда никому в друзья не набиваюсь, — серьезно ответил Молос. — И не смей так думать обо мне, Саор. Несколько дней я обманывал Кольеша, уверял его, что ты вот-вот подпишешь бумагу, но сегодня хозяин получил откуда-то письмо. Посмотрел бы ты, как он был зол! Они замышляют что-то недоброе против тебя.

— Кто «они»?

— Интегралисты, или, как их у нас называют, «зеленые рубашки». Опасные сеньоры!

Их побаивается даже Кольеш. Если ты подпишешь бумагу, они подымут шум, что в России — анархия и благоразумные русские, то есть ты, Саор, ищут приюта в Южной Америке. Кому-то эта шумиха очень нужна, но зачем, честное слово, Саор, не знаю.

Но я хочу, чтобы ты знал, что у тебя здесь есть истинный друг. Завтра я с хозяином еду в Рио покупать форму для «Сумасшедших дьяволов», так будет называться наша футбольная команда. В Рио я постараюсь на часок-другой улизнуть от Кольеша, чтобы передать письмо.

— Какое письмо?

— Которое ты сейчас напишешь, Саор, в какое-нибудь посольство, если советское закрыто. Вот ручка и бумага. Пиши, что тебя держат под надсмотром, мешают вернуться на родину. Пиши, все пиши…

— Спасибо, Мол, но я не могу допустить, чтобы ты рисковал ради меня. Ведь, если узнает Кольеш, ты же лишишься работы.

— Замолчи, Саор! — сердито возразил бразилец. — А разве ты не стал бы рисковать ради меня? Ведь рискнул же ты тогда ради старикашки-негра. Все-таки, что за волшебное слово шепнул тогда надсмотрщику, если он вдруг ослеп и не смог отличить очищенные зерна от неочищенных?

— Я сказал, что отдам ему свой месячный заработок, если он промолчит. Он и смолк.

— Никак не пойму, что ты за человек, Саор! Работать даром целый месяц ради какого-то негра… — пожал плечами Молос.

— Чему ты удивляешься, Мол? А разве среди ваших пеонов и поденщиков не действует обычай «сорока бобов»? На моей родине помощь товарищу — закон жизни.

— Странные вы, русские. Какой же тебе негр товарищ? Да вот и он сам, легок на помине.

В проеме двери сензало показался силуэт старика-негра. Негр истово кланялся, осторожно приближался к койке Сергея.

— В чем дело, отец?

Старик заговорил на таком жаргоне, что Сергей ничего не мог разобрать.

— Что он хочет, Мол?

— Поблагодарить тебя. Сделать подарок, — ответил Молос.

— Скажи, не нужно мне никаких подарков.

Но старик настойчиво потянул Сергея за рукав, предлагая ему выйти из сензало.

Сергей отказался. Негр направился к выходу и через несколько минут появился вновь, держа за руку девочку лет тринадцати-четырнадцати в коротком платьице, из-под которого тянулись тонкие, как тростинки, ножки. Старик ласково и в то же время настойчиво подталкивал девочку к Сергею.

— Что ему нужно, Мол?

— Старик предлагает тебе, Саор, свою внучку в служанки. Он говорит, что у него больше ничего нет, чем он мог бы отплатить тебе за твою доброту. Ты добрый, и девочка согласна быть твоей служанкой.

Сергей притянул девочку к себе, поцеловал в темный влажный лоб. Он почувствовал, как дрожит худенькое тело маленькой негритянки, как она доверчиво прижалась к нему, точно ища защиты.

— Передай им, Мол, завтра я соберу для них кое-какие вещи, немножко денег и пусть они уходят отсюда. Может быть, в другом месте им будет лучше…

Дед и внучка, тихие и покорные, пошли к выходу. Девочка оглянулась, и Сергей поймал взгляд ее грустных темных глаз. Почему-то эта девочка напомнила ему хмурый зимний вечер, когда, четыре года назад, он с группой русских юношей и девушек, в возрасте немногим старше этой девочки-негритянки, подгоняемые криками гитлеровцев, влезли в промерзший товарный вагон. Заскрипела задвигаемая дверь, щелкнула снаружи щеколда, навсегда отрезая счастливое прошлое. Их повезли в Германию. Что только не пережил Сергей за эти годы! Болезни, одиночество, холод, голод, побои.

Около полутора лет продолжалась фашистская каторга. Война кончилась, и наступил долгожданный мир. Сергей с группой советских юношей оказался в Западной Германии. Напрасно юные невольники мечтали о свободе. Их разбили на небольшие партии и тайно вывезли в Испанию. Некоторое время они работали на апельсиновых плантациях богатого сеньора, питаясь гнилыми фруктами и чечевичной похлебкой.

Однажды в сарай, где они жили, пришли какие-то хмурые люди, отобрали тех, кто постарше, и погрузили в трюм судна. Юноши догадались — значит, родина не забыла про них, разыскивает, если кому-то нужно было подальше их упрятать.

Напрасно надсмотрщики-воспитатели на все лады хвалили жизнь в Латинской Америке.

Русские хотели одного: возвращения домой. Воспитатели поняли, в чем секрет упрямства «русских зверенышей». Они вместе, в этом их сила: малодушного всегда поддерживали товарищи. В Бразилии ребят разлучили.

Сергей очутился среди людей, без всяких средств к существованию. Бездомным бродягой ходил он из города в город в поисках работы, нищенствовал среди цветущих садов Санкто-Путарино, питался гнилыми бананами на улицах Сан-Паулу, спал в угольных ямах Порту-Алегри. Но все же, видимо, бдительные власти не спускали с Сергея глаз. К нему несколько раз подходили какие-то хорошо одетые, сытые люди, предлагали постоянную работу, крышу над головой с условием, что русский юноша навсегда останется в Бразилии. Сергей не понимал, зачем это им было нужно, но на все подобные предложения отвечал одно:

— Никогда!

Никаким трудом не гнушался Сергей, работал подносчиком бревен на спичечной фабрике, упаковщиком каучука, носильщиком, мусорщиком. В Порту-Алегри Сергей принял участие в забастовке грузчиков. Здесь его схватила полиция. Продержав несколько дней в заключении, его отправили на плантацию полковника Кольеша. Что ждет его в будущем? Сергей знал, что надо стиснуть зубы и терпеть, терпеть, чтобы выжить, выжить всем чертям назло и вернуться домой! Иначе не стоит жить…

С этими мыслями Сергей уснул.

Через несколько дней вечером, когда рабочие шли ужинать, в воротах фазенды появилась машина с итальянским флажком. Из машины вышел сотрудник итальянского посольства в сопровождении представителей власти. Они потребовали привести Сергея.

— Вы товарищ Грачев? — спросил довольно хорошо по-русски итальянец. Вместо ответа Сергей схватил его руку и прижал ее к своей груди. Он не мог говорить.

Впервые с тех пор, как его разлучили с друзьями по фашистскому плену, он услышал родную речь и заплакал, не стыдясь своих слез.

— А вы, сеньоры, уверяли, что Сергей Грачев не желает возвращаться в Советский Союз. Сеньор полковник, — обращаясь к подошедшему плантатору, сказал итальянец, — прошу распорядиться, чтобы Грачеву немедленно были выплачены заработанные деньги. Он сейчас уедет с нами…

Когда Сергей садился в машину, к нему подошел Молос. Он вынул из мочки серебряную серьгу с голубым аквамарином, протянул ее Сергею:

— Возьми, Саор, на память, это амулет моей матери. Он все-таки приносит счастье…

Прошло несколько часов. Машина с итальянским флажком на радиаторе неслась по шоссе на полной скорости. Убаюканный быстрым движением, Сергей дремал на заднем сидении. Услышав сквозь полусон низкий звук клаксона, он открыл глаза. Свет фар выхватил из темноты впереди на шоссе две фигуры — высокого худого старика и рядом с ним стройной тонконогой девочки-подростка в коротком платьишке. Они торопливо сошли на обочину и, заслоняясь руками от ослепительного света фар, пропустили машину.

Сергей обернулся, поглядел на заднее стекло, но темнота успела уже поглотить деда и внучку.

«Значит, ушли от Гарсии, — подумал Сергей. — Ну, и хорошо. Может, бедное дитя где-нибудь найдет свое счастье…»

 

Глава 5

В притоне «Осьминог и мадонна»

Кафезино «Осьминог и мадонна» ничем не отличалось от десятков других таких же убогих харчевен, ютившихся в кривых и тесных улицах возле порта. Своим громким названием оно было обязано картине, украшавшей вход: огромный спрут, обвив щупальцами полуобнаженную красавицу, увлекал ее в морскую пучину. Так как харчевня располагалась в десятке шагов от набережной, то посетителями ее чаще всего бывали матросы, портовые грузчики. Сюда же заходили лесорубы и сборщики дикорастущего ореха, уезжающие на поиски работы. Но нередко заглядывали и люди менее почтенных профессий — контрабандисты, мелкие жулики, шулера. Здесь они могли получить дешевую, хорошо проперченную фейжону и бутылку кашасы, чтобы утолить голод и промочить горло. Несомненным достоинством кафезино было и то, что сюда очень редко заглядывали полицейские, так как подступы к заведению преграждали десятки огромных зловонных луж, не просыхающих даже в зной.

Но самым замечательным украшением кафезино был сам хозяин — сеньор Фабиан Зуде.

Небольшого роста, слегка сутулый, с крепкими жилистыми руками и такой же шеей, на которой располагалась круглая как сыр голова, с парой всезамечающих глаз и всеслышащих ушей — он с первого взгляда не производил располагающего впечатления. Чувство неприязни к хозяину харчевни возникало только у тех, кто приходил сюда впервые. Постоянные же клиенты знали, что Фаб — добрейший парень.

Никто не ведал, сколько Фабиану Зуде лет, откуда он родом. Но сам он охотно рассказывал, как участвовал в сражении с восставшими папуасами Новой Гвинеи, как возил контрабандный виски в Венесуэлу или искал золото в штате Минас-Жераис, умирал от лихорадки в Занзибаре, охотился на тигров в Бенгалии. С китайцами он разговаривал по-китайски, с бушменами по-бушменски, с немцами по-немецки, с перуанцами по-перуански. Казалось, не было на свете языка, которого бы Фаб не знал, хотя и разговаривал на всех языках одинаково скверно.

Правда, поговаривали, будто бы добрый Фаб выколол кухонным ножом глаза мальчишке, который якобы видел то, чего ему совсем не полагалось. Нашептывали и о том, что у Фаба в кармане всегда находится шестизарядный револьвер, из которого он, не целясь, может раскупорить бутылку за тридцать шагов…

Фабиан Зуде всегда был в курсе всех портовых событий. У него всегда можно было узнать о содержимом трюмов корабля, отправляемого под усиленным нарядом полиции, или о судьбе какого-нибудь пропавшего без вести матроса, или еще много других интересных новостей.

В этот день посетители начали появляться с утра: на рейде бросил якорь «Колумб», возвратившийся из двухмесячного плавания к берегам Англии. Беспрестанно хлопала входная дверь и слышались приветствия гостей:

— Салют, Фаб!

— Как твоя печень, Фаб?

— Тебе поклон от английской королевы, Фаб!

Фабиан Зуде и слуга едва успевали выполнять заказы подвыпивших матросов, однако это не мешало хозяину харчевни замечать каждого, кто входил. Вот пришел дон Панчо, обрюзгший толстяк с жирными губами. Дон Панчо в недалеком прошлом был состоятельным человеком, имел дом в центре города, владел акциями, ворочал миллионами, но проигрался на скачках. Остатки состояния он быстро спустил в рулетку и теперь, забытый родней и близкими, доживал век на задворках «Осьминога и мадонны».

Дон Панчо, видя хорошее настроение хозяина, направился к столику.

— Пару бутылок, Фаб! — проговорил он с независимым видом, засовывая руки в пустые карманы штанов и по привычке облизывая свои жирные губы. Но у Фабиана Зуде в этот момент как раз заложило ухо. Да ему сейчас было и не до этого пропойцы. Острый глаз Фаба заметил нового посетителя — огромного бразильца с мрачным лицом.

В кафезино этот бразилец появился месяца три назад, но откуда и кто он — никто не знал. Гигант приходил ежедневно в одно и то же время, усаживался в углу за «свой» столик, выпивал бутылку кашасы, ни с кем не разговаривая, никого не угощая и ни от кого не принимая угощений. Кто-то прозвал его «Малюткой», и это прозвище так к нему и пристало.

Постоянные посетители знали, что Малютка очень силен и его лучше не задевать. В этом они убедились, когда как-то подвыпивший матрос-американец подошел к Малютке и потребовал, чтобы тот выпил за здоровье президента Штатов. Малютка отвернулся и продолжал мелкими глотками смаковать свою кашасу. Матрос тряхнул невежливого бразильца за шиворот. Малютка снова не обратил на него внимания. Но когда матрос, по комплекции мало чем уступавший бразильцу, разозлился и рявкнул: «За здоровье мистера президента!» — и пытался еще раз встряхнуть Малютку, произошло непостижимое. Посетители харчевни даже не поняли в первое мгновенье, что случилось. Малютка, не вставая со стула, молниеносно выбросил руку. Матрос описал в воздухе плавную траекторию и грохнулся в угол. Он там и остался лежать, пока сочувствующие отливали его водой и пивом.

Фабиан давно присматривался к Малютке, пытался завести с ним разговор, чтобы прощупать, что это за человек, но каждый раз наталкивался на презрительное молчание.

— Славный денек, сеньор. Что прикажете? — любезно спросил Фабиан Зуде, подходя к гостю.

Посетитель лениво шевельнул оттопыренным, походившим на отрезок ливерной колбасы толстым пальцем — Фаб успел изучить привычки бразильца — жест означал, что гость требует свою неизменную бутылку кашасы. Обычно он выпивал не больше двух стаканов, хотя его желудок, наверно, без труда мог вместить целую канистру. Не было похоже, что и пьет он так мало по бедности: денежки у него водились.

— Кажется, сегодня будет веселая ночка, — проговорил Зуде, ставя на стол запотевшую со льда бутылку и показывая глазами на орущих матросов.

— Скоты!

— Еще какие, сеньор! — поспешно согласился Зуде. — В прошлый рейс они до того напились, что пришлось сложить в подвале, как дрова. Бедняга дон Панчо отливал их нашатырным спиртом и обкуривал жжеными тряпками. А на прошлой неделе… — Фабиан Зуде поймал на себе тяжелый взгляд Малютки и поспешил ретироваться.

«Дьявол!» — мысленно ругнулся он. Из всех клиентов харчевни Малютка был единственным, перед которым он, Фаб, робел больше, чем перед полицейским инспектором.

— Фаб, дорогой, хоть стаканчик! — прикладывая трясущиеся руки к сердцу, клянчил истомившийся дон Панчо.

— Отстань!

— Хоть полстаканчика, Фаб, — молил дон Панчо. — Поверь, все внутри горит. Я готов убить кого-нибудь за глоток кашасы…

— Иди, помоги Тому таскать воду.

— Я все сделаю, Фаб, только налей! Душа горит…

Фабиан повернулся к дону Панчо спиной и встретился с тяжелым пристальным взглядом бразильца. Положив свои большие руки на стол, тот в упор смотрел на хозяина харчевни. «Иди сюда», — поманил он пальцем.

Фабиан Зуде снова подошел.

— Говорят, этот парень был когда-то богат? — проговорил бразилец вполголоса, показывая на трясущегося дона Панчо.

— Говорят, сеньор…

— А сейчас?

— Кроме штанов и экземы, ничего не имеет.

— Ну и черт с ним!

Малютка вдруг приблизил губы к самому уху Фабиана Зуде и шепотом сказал:

— Слушай, мокрица, думаешь, я не знаю, какими делишками ты здесь вертишь? Что за теплая компания собирается у тебя по ночам в той комнате?

Беззаботное выражение слетело с лица Фаба, глаза сузились, как створки раковины устрицы при появлении опасности. Он отодвинулся от Малютки и, не спуская с него глаз, попытался сунуть руку в карман.

— Игрушки оставь, — спокойно продолжал Малютка, от которого не ускользнуло это движение Фаба. — Давай подружимся!

— Согласен! Пройдите, сеньор, в ту дверь, — показав глазами в угол, сказал Зуде и отошел к стойке, где слуга еле успевал обслуживать посетителей. Малютка встал, не спеша отправился в соседнюю комнату, оставив на столе недопитую бутылку, в которую давно уже впились вожделенные взоры дона Панчо.

— Ну, выкладывай все свои делишки, старая пивная кружка, — сказал Малютка, когда в комнату вошел Фабиан Зуде.

Для человека, который только что предлагал свою дружбу, начало было не совсем любезным, но Зуде счел необходимым рассмеяться и обратить все в шутку.

— Старая пивная кружка обладает одним бесценным качеством: она уже не стареет.

Чем я обязан такой высокой чести?

— Я давно приглядываюсь и замечаю, что ты торгуешь не только разбавленной кашасой.

— Что поделаешь, сеньор, в наше время ничем не приходится пренебрегать.

— Я тоже не слишком разборчив.

— Это уже другой пассат! Только, насколько мне известно, для серьезных разговоров мудрый господь бог создал ночь…

— Понятно. Я приду вечером! — Малютка встал и направился к выходу.

— Все идет по курсу, — проговорил Зуде, подходя к стойке, где в ожидании чуда томился дон Панчо.

И чудо произошло. Фаб любезно похлопал дона Панчо по плечу.

— Ты мне понадобишься вечерком. Выпей пару стаканчиков и вот тебе мелочь на расходы. А сейчас умри, но разыщи Антонио и Лоренца. Скажи им, что я жду их вечером у себя. Очень может быть, что вскоре ты расплатишься со мной и в твоих карманах кое-что зашелестит, дружище…

Дон Панчо, потрясенный щедростью хозяина, от радости лишился дара речи. Он поспешно проглотил угощение и отправился выполнять поручение благодетеля.

Малютка пришел уже после закрытия кафезино. Фабиан Зуде ждал в комнате не один.

Помимо него здесь находилось еще двое.

— Знакомьтесь, — предложил хозяин.

— Антонио!

— Лоренцо!

— Приступим сразу к делу, — продолжал Фабиан. — Значит, вы, сеньор Малютка, желаете с нами подружиться?

Все внимательно смотрели на бразильца, который спокойно уселся на скамью и тоже глядел на них.

— Будем считать, что ваше молчание кое о чем говорит, но у нас существует одно золотое правило для всех, кто желает быть нашим другом. Подпишите вот эту бумагу…

— Что это?

— О, о, маленькая формальность! Вы пообещаете, что в любом обществе, кроме нашего, будете немы, как распятье Иисуса. Не вздумайте лгать друзьям. Вы будете строго выполнять все распоряжения нашей хунты и, при нарушении хотя бы одного из этих условий, благоразумно отправитесь на свидание со своими предками и тем избавите друзей от излишних хлопот.

— Ты смеешь мне это предлагать?

— В таком случае расстанемся добрыми знакомыми, сеньор. Выходить будете через двор, третья дверь слева. Попутного ветра!

Бразилец взял бумагу, пробежал ее глазами, секунду подвигал челюстями, точно жевал бетель, потом решительно расписался.

— Это еще не все, сеньор. Вот здесь нужно поставить свое полное и настоящее имя, — сказал Фаб.

В глазах Малютки вспыхнули зеленые искорки, но он четким почерком вывел:

«Миранда Диаш».

— Все в зените, — шумно вздохнул Фабиан Зуде, складывая и пряча бумагу в сейф.

Присутствующие изобразили на своих лицах удовлетворение.

— Итак, что бы ты хотел от нас, Миранда? — бесцеремонно спросил Зуде.

— Деньги.

— Старая мелодия! И много?

— Для начала десять тысяч.

— Скромно.

Фабиан Зуде отсчитал нужную сумму и подал Малютке увесистую пачку. Тот, не проверяя, сунул ее в карман. Лицо его чуточку посветлело.

— Что же потребуется от меня?

— Люблю деловой разговор! — восторженно сказал Зуде, подвигая скамью ближе к столу, на котором, точно по мановению волшебной палочки, появились две бутылки настоящего шампанского. Присутствующие также не замедлили подвинуться ближе к столу. Хлопнули пробки.

— За наше знакомство, Миранда!

— Поговорим как мужчины, — предложил Зуде, когда все осушили стаканы. При этих словах на губах Малютки появилась та странная усмешка, которую местные физиономисты истолковывали по-разному: одни приписывали ее добродушию бразильца, другие — звериной жестокости.

— Для начала, Миранда, тебе предстоит небольшое путешествие с некоторыми приключениями…

— Что-о-о, путешествовать? — переспросил Малютка.

— Дорогой Миранда, ты будешь путешественником, водолазом, рудокопом, профессором, доктором или нищим, если это потребуется для пользы дела.

Малютка что-то буркнул себе под нос, но этим его возражения и ограничились.

— Ты будешь участвовать в небольшом путешествии, от успеха которого зависит очень многое. В ближайшее время, в одном известном нам месте, должны встретиться два человека. Один из них, капитан в прошлом и беглый каторжник в настоящем, чрезвычайно опасный тип. Второй — сотрудник ботанического сада, имеет привычку исчезать на длительное время неизвестно куда. Вообще это довольно подозрительная личность. Движимые чувством божьего милосердия, мы решили избавить мир от этих злодеев. Надеемся, дорогой Миранда, что ты добрый католик и поймешь нас.

Глаза Малютки полезли на лоб от удивления.

— Конечно, только христианские чувства руководят нашими скорбящими душами, — продолжал Зуде, воздевая к грязному потолку руки, — сам господь указывает нам путь. Но человечество столь неблагодарно, что, конечно, не заметит той огромной услуги, которую мы ему окажем. Поэтому мы решили сами вознаградить себя за труды. Тебе, Миранда, надо познакомиться с беглым каторжником и его сообщником.

С тобой будет находиться человек, который даст несколько полезных советов, тебе же останется только уверить этих противных богу людей, что им нельзя больше попирать землю недостойными стопами…

Малютка начал понимать смысл этой странной речи. На губах его вновь заиграла усмешка.

— Нельзя ли упростить проповедь, господин пастор? — вставил он.

— О, конечно, конечно, дорогой Миранда! С человеком, о котором я говорил, ты познакомишься сегодня, а пока он не пришел, и расскажу одну волшебную сказку.

Слушай. Жил на свете богатый индеец, но, как и все смертные, он умер. Безутешные родичи и друзья пролили на могиле индейца озеро слез и возложили горы золотых украшений. Тело индейца давно обратилось в прах, озера высохли, а украшения? Как известно, золото не портится от времени. Вот и конец волшебной сказке. Остается только добавить, что стоит нам захотеть, и вся эта кучка бесполезно лежащего золота будет нашей. Тебе понравилась сказка?

— Недурна.

— Есть маленькое пояснение. Каторжник, по которому уже давно рыдает веревка, имеет одно положительное качество и один крупный недостаток. Положительное в том, что он обладает какой-то штучкой, с помощью которой можно найти дорогу к могилке индейца, а недостаток: он чертовски силен. Ходят слухи, что он рвет дюймовые цепи и ударом кулака убивает лошадь. Не будем вспоминать о грешных людях, души которых вылетают, как пули из пистолета, от одного легкого прикосновения его пальца. Вот так-то!

— Когда-то я знал одного парня, который тоже мог рвать цепи и простым нажимом пальца вдавливал в бревно корабельные гвозди, — задумчиво проговорил Малютка, — только по слухам этот парень давно уже исчез в желудках рыб… Кстати, как звать вашего каторжника?

— Вряд ли он и сам помнит свое настоящее имя. Он больше известен под кличкой Железный Капитан, хотя охотно отзывается и на прозвище Агурто.

При этих словах Малютка вздрогнул. Этого никто не заметил, так как в тот момент распахнулась с шумом дверь и вошел человек в пестрой ковбойке и в низко надвинутой на лицо широкополой шляпе.

— Ага, вот парень, которого мы ждем! — обрадовался Фабиан Зуде.

Вошедший снял шляпу, открыв взорам свое безобразное, испещренное красными рубцами, совершенно лишенное каких бы то ни было следов растительности лицо.

Где-то в середине ушедшей в плечи головы по обеим сторонам мясистого выступа, заменявшего нос, примостилось два глаза — один выше, другой ниже.

Малютка, занятый своими мыслями, не обратил внимания на вошедшего.

— Агурто? — переспросил он.

 

Глава 6

Лицом к лицу с дикой природой

Тропическая гроза — страшное зрелище. Она обрушивает с неба огромные массы воды, которые уничтожают все, что можно смять, разрушить, разнести в щепки. Крохотные ручейки и речки вспухают, превращаются в стремительные потоки, со склонов гор низвергаются водопады, несущие гибель человеческим жилищам, звериным берлогам, птичьим гнездам и растениям, не имеющим достаточно крепких корней.

Но еще более грандиозное происходит в воздухе. Километровые толщи грозовых туч, сталкиваясь, смешиваясь, порождают невиданной силы электрические разряды.

Четырехмоторный самолет Трансбразильской авиакомпании, следовавший из Рио-де-Жанейро в Манаус, был настигнут грозой. Воздушный лайнер делал отчаянные попытки выбраться из грозовых облаков. По неизвестным причинам остановился левый мотор, пришлось выключить правый. Самолет терял высоту. Ураганный ветер валил его на крыло, прижимал к земле. Обезумевшие от страха пассажиры сбились в узких проходах между кабинами…

Как только ураган промчался, шесть разведывательных самолетов авиационной компании вылетели на поиски пропавшего лайнера. Под крыльями самолетов расстилался океан зелени, взбаламученный невиданной силы грозой. Мутные потоки сбегали с возвышенностей, унося поваленные деревья, обезумевших зверей, все, что попадалось на их пути…

Поиски продолжались несколько дней и результатов не дали. Печать и радио сообщили, что в катастрофе погибло одиннадцать пассажиров. В списке погибших значилось имя советского гражданина Сергея Грачева.

Сергей направлялся в Манаус, чтобы попасть на последнее советское судно, из-за аварии машины задержавшееся в бразильском порту после разрыва дипломатических отношений между СССР и Бразилией.

Река прорезала горы ущельем. Большая вода накануне сошла в долины, и река снова втиснулась в свое жесткое русло.

Словно изваяние из черного мрамора, застыл на выступе скалы огромный гриф. Вчера сильная гроза и какой-то странный грохочущий предмет, вывалившийся из грозных туч, заставили грифа покинуть гнездо и укрыться в расщелине. Сейчас же, с первыми лучами солнца, гриф поднялся наверх осмотреть свои владения.

Длинный блестящий предмет, так напугавший царственную птицу, валялся на дне ущелья без движения, преграждая путь воде. Ничего интересного… Но что это? На противоположном берегу, зацепившись за кусты лианы, висело человеческое тело.

Голова была запрокинута, глаза закрыты, руки почти касались поверхности воды.

Добыча!

Но гриф не торопится. Он озирается — нет ли соперника. Своим острым глазом он замечает в небе крохотную точку. Вот она приближается, все увеличиваясь в размерах. Соперник! Теперь медлить нельзя, иначе придется делить добычу с другим. Хищник переступает на месте мохнатыми лапами, расправляет огромные крылья. Сейчас он камнем ринется вниз.

Но что это? Положение человека изменилось. Глаза открылись, руки ухватились за ветки. Человек приподнялся, сел на камень. Гриф видит, как он оглядывается вокруг, ощупывает грудь, ноги…

Если бы птица могла еще читать мысли, она узнала бы, с каким трудом человек осознавал, что остался живым. В его памяти вспыхивали обрывки жуткой картины: крылья самолета, охваченные пламенем, открытый боковой люк, откуда с воем рвется осатаневший ветер, и обезумевшие люди, бросающиеся в зияющую пустоту.

Земля приближалась с ужасающей быстротой. Жоану стало страшно. В самолете остался лишь он и еще какой-то юноша. Через две-три минуты воздушный лайнер врежется в землю. Неизвестный юноша с силой рванул дверку шкапа, находившегося возле люка, и выволок оттуда два грузовых парашюта. На таких парашютах, вспомнил Жоан, летчики сбрасывали какие-то тюки над промежуточными авиапортами.

Юноша сунул один парашют Жоану, крикнул:

— Прилаживай покрепче и прыгай!

Раздумывать было некогда. Жоан обмотал стропы под мышками и, придерживаясь за них руками, прыгнул. За ним прыгнул юноша.

Совсем уже возле земли стропы у Жоана распустились, и парашют отнесло в сторону, а Жоан упал в бурный поток.

Он попытался взобраться по отвесному берегу, но тщетно. Здесь могли лазить только обезьяны. Тогда Жоан бросился в воду и, проплыв несколько сот ярдов по течению, снова выбрался на прибрежные камни. Стены каньона в этом месте, хотя и были так же круты, но имели множество выступов.

Цепляясь за корни и стебли, Жоан медленно продвигался вдоль каньона в надежде выбраться из этой ловушки. Из-под ног осыпались мелкие камни. Далеко внизу ворчал ручей. Путь преградили вывороченные корни упавшего дерева.

Взобравшись на ствол дерева, Жоан присел отдохнуть. У него нет ни провизии, ни оружия, ни компаса. Что делать, куда идти? Искать место падения самолета, может, там кто-нибудь остался в живых? Но где искать?

Сидеть без дела нельзя, нужно двигаться. Пищу заменят лесные плоды и съедобные корна, он умеет их находить, дорогу укажут звезды и солнце. Может быть, ему встретится стойбище индейцев:

Что-то больно укололо Жоана в палец. Он отдернул руку и помотал кистью. Это оказался муравей. Только сейчас человек заметил, что рядом, в дупле поваленного дерева, копошится целая колония этих насекомых. Муравьи поспешно вытаскивали и куда-то переносили личинки. Вдруг вблизи муравейника появились явно с агрессивными целями десятка два их крупных огненно-рыжих собратьев. Хозяева, почуяв опасность, дружно атаковали незваных гостей. Роли переменились. Рыжие великаны моментально перестроили свои боевые порядки, сомкнулись брюшками, заняли круговую оборону. Своими мощными челюстями они рассекали атакующих, но против них устремлялись все новые и новые шеренги муравьев-воинов. Рыжие пришельцы явно проигрывали.

Жоан с интересом наблюдал за битвой. Нападающие проворно взбирались на ближайшие ветки и, словно десантники, падали внутрь обороны рыжих. Они впивались в незащищенные спинки агрессоров, с необычайной быстротой выкусывали лапки.

Напрасно обороняющиеся работали своими челюстями, как ножницами, секли направо и налево. Теперь перевес был на стороне хозяев. Рыжие стоически гибли, не пытаясь даже спастись бегством. Через несколько минут с ними было все покончено: последние агрессоры пали на поле боя. Вокруг муравейника воцарился мир.

Солнце стояло высоко над головой, когда Жоан вторично присел отдохнуть. Он весь дрожал от усталости, хотя и ушел сравнительно недалеко от места падения: шум ручья в каньоне все еще был слышен.

Жоан поднял голову и воскликнул от радости: дерево, простиравшее над ним свои ветви, было усыпано крупными темно-красными плодами — знаменитыми кожаэйро. Он набрал их и долго с наслаждением насыщался сочной кисло-сладкой мякотью плода.

Утолив голод, он почувствовал новый прилив сил.

Кругом простирался сплошной девственный лес, из глубины которого тянуло пряной сыростью. Путник набил карманы плодами и тронулся дальше, прыгая с кочки на кочку, с трудом пробираясь сквозь заросли. Каждый шаг стоил огромных усилий.

Кроме карманного складного ножа, никакого другого оружия, чтобы он мог расчищать себе путь, у него не было.

Внимание Жоана привлекло семейства откуда-то появившихся обезьян. Они были чем-то встревожены, возбужденно прыгали с ветки на ветку, пронзительно кричали.

Жоан сделал несколько шагов и тут понял причину обезьяньего переполоха. Вершину одного из ближних деревьев почти закрывал купол парашюта, на стропах которого невысоко от земли покачивалось безжизненное человеческое тело. Жоан с первого же взгляда узнал в нем того юношу, который помог ему спастись.

Жоан влез на дерево, спустил юношу на землю. Бесноватые обезьяны подняли дружный вопль, проклиная нахала, осмелившегося отнять у них находку. Они швыряли в пришельца орехами, ветвями, но Жоану было не до них. Он занялся осмотром своего спасителя.

Сердце юноши еле-еле билось, на голове запеклась рваная рана, левая рука была неестественно согнута в локте. Жоан оторвал от своей рубашки несколько лоскутьев, перевязал, как умел, рану, выправил вывихнутую руку и туго прибинтовал ее к куску коры. Все это время юноша не приходил в себя и только тяжело стонал. Не поднял он век и тогда, когда человек выжал ему в рот плод кожаэйро…

В лесу стало тихо. Обезьяны ушли, потеряв надежду, что им удастся отвоевать свою находку. Жоан уложил юношу на сухое место и задумался. Сейчас он сам не в силах продолжать путь, не то что еще нести раненого. Что делать?

«Подумай о себе, о своем спасении. Он безнадежен. Он свяжет тебе руки, и вы погибнете оба. Уходи один…» Поддавшись этой трусливой мыслишке, Жоан торопливо, пока не очнулся юноша, вытащил из карманов плоды, сложил у изголовья и поспешно удалился.

Но он недалеко ушел. Чувство жгучего стыда заставило возвратиться к юноше.

Жоан отрезал от парашюта кусок материи и соорудил над головой раненого подобие палатки, а из ветвей и листьев — постель. Присев рядом, он стал выдавливать на воспаленные губы юноши сок плодов.

— Пей, дружок, пей, — приговаривал он, поддерживая одной рукой голову товарища по несчастью. — Я тебя быстро на ноги поставлю…

Юноша сделал несколько глубоких вздохов, с трудом поднял веки. Он оглянулся, стараясь понять, где находится. Лоб прорезали две глубокие складки, руки ощутили кусок шелка, которым он был накрыт, и в глазах промелькнула радость.

— Спасибо, друг, — тихо прошептал юноша наклонившемуся над ним Жоану.

— Лежи спокойно, не шевелись. Я тебя не брошу. Кто ты? Иностранец?

— Я русский. Грачев Сергей, или Саор. А как зовут тебя?

— Жоан Кольеш.

— Кольеш?.. — удивленно прошептал юноша, пристально глядя на своего спасителя.

Прошло несколько дней. Стараниями и заботами Жоана Кольеша Сергей понемногу поправлялся, но не настолько, чтобы мог отправиться в путь на поиски человеческого жилья. Не совсем еще окреп и Жоан.

Что путь этот далек и нелегок, они оба понимали и по мере сил готовились к нему.

Бродячая жизнь научила Сергея быть запасливым. В его карманах нашлось целое богатство: иголка с катушкой прочных ниток, нож с двумя лезвиями, складной металлический стаканчик, часы с маленьким компасом, вделанным в ремешок, коробок спичек и даже пачка булавок.

Увидев это богатство, бразилец пошутил: уж не предвидел ли Саор крушения самолета, сделав такие запасы? У Жоана оказался только складной нож и сильная лупа, с которой он никогда не расставался.

Прежде всего следовало подумать об экипировке. Их дорожные костюмы из грубого полотна и ботинки были достаточно прочны, но кто знает, сколько времени придется им странствовать. Поэтому Жоан занялся портняжным ремеслом, благо материала — парашютного шелка — было предостаточно. Он сшил не особенно элегантные, но зато просторные куртки и широкополые шляпы, нарезал обмотки для защиты ног от укусов змей. Кроме того, он смастерил походную палатку, а из стропов сплел большой гамак. Сергей огорчался, что ничем, кроме советов, не мог помочь Жоану — рука еще не зажила, — поэтому он взял на себя заботу о питании — собирал плоды и орехи.

В надежде найти еще что-нибудь полезное, что смогло бы пригодиться в походе, друзья отправились к месту падения самолета. Вода успела унести обломки машины, и единственное, что обнаружили они на прибрежных камнях — это большую, видимо пилотскую, алюминиевую флягу, наполненную шоколадом. Ценная находка! Теперь у них в запасе имелось около литра концентрированного питательного напитка, который можно разбавлять водой. Шоколад они решили оставить в качестве неприкосновенного запаса, надеясь, что в пути смогут в достатке собирать плоды, орехи, различные съедобные коренья и злаки.

Несчастье сближает людей, располагает к откровенности. Уже в первые два-три дня Жоан и Сергей, казалось, знали все друг о друге. Но это только казалось. Сергей словом не обмолвился, что он знает Гарсия Кольеша, жестокого эксплуататора, любителя футбола, на плантации которого он недавно работал. А Жоан, в свою очередь, умолчал о ссоре с отцом, как, впрочем, и об истории с таинственной прозрачной пластинкой, из-за которой он, в сущности, и попал сюда.

Орудуя иглой, Жоан охотно рассказывал Сергею о своей родине, ее природе, народах, обычаях, истории. Историю он особенно хорошо знал. Он рассказывал, как алчные европейские искатели алмазных и золотых россыпей грабили, уничтожали вольнолюбивые племена южноамериканских индейцев и как индейцы защищали свою независимость и свободу. Рассказывал он и про восстания завезенных сюда из Африки рабов, выдвинувших из своей среды талантливых вождей-военачальников, вроде негра Ганга Зумби, основавшего в глубине джунглей свободную республику Палмарис, или негра-раба Энрике Диаса, воины которого разгромили голландские войска принца Мориса Нассаусского…

Сергей слушал эти рассказы и раздумывал: как понять Жоана? Судя по тому, как он осуждает белых завоевателей, с какой горечью повествует о судьбах индейцев, о гибели индейских племен, Жоан явно на стороне обездоленных. Сергей мог бы этому поверить, если 6 не знал, что Жоан — сын Гарсия Кольеша. Сколько раз ему хотелось спросить Жоана, но врожденное чувство деликатности мешало.

Видимо, желая сделать своему новому другу приятное, Жоан как-то рассказал об экспедиции русского академика Лангсдорфа. Сергею радостно было услышать о научном подвиге своего соотечественника, путешествовавшего по Бразилии в начале прошлого века. Лангсдорф собрал уникальные коллекции оружия, одежды, принадлежностей быта и оставил ценнейшие записки о ныне исчезнувших с лица земли индейских племенах.

И вот наступило утро, когда друзья смогли отправиться в дорогу. Они долго обсуждали и спорили о своем местонахождении, чтобы решить, куда им идти, пока не решили направиться на северо-восток. Почему-то Жоану казалось, что в этом направлении у них больше шансов выйти к берегам одного из многочисленных притоков Амазонки.

Жоан шел впереди, выискивая в зеленом полумраке леса более удобный путь, время от времени сверяя направление по компасу. Много часов брели они по болотистой почве, иногда утопая по пояс в жидкой грязи, путаясь в корнях огромных деревьев, и только к вечеру выбрались на более возвышенное место. Здесь оказалось посуше.

Деревья стояли не сплошной стеной, как в низине, но также были переплетены лианами, густо обросли эпифитами. На стволах, на ветвях, покрытых похожим на плесень бледно-зеленым мхом, росли крупные орхидеи. Лазающие папоротники взбирались до вершин деревьев. Вкупе все это создавало непроницаемый для солнечных лучей и дневного света зеленый шатер, внутри которого царил душный полумрак, стояла действующая на нервы давящая тишина. Поддавшись ей, Сергей и Жоан разговаривали вполголоса, словно боясь потревожить торжественное молчание девственной природы.

На следующий день путники попали в заросли… грибов. Казалось бы, мытарства по свету должны были отучить Сергея удивляться чему-нибудь, но тут он раскрыл рот, увидев на небольшом участке множество красных, лиловых, оранжевых грибов самых различных размеров — от пуговицы до автомобильного колеса. Сергей не удержался и случайно прикоснулся к одному странному грибу, у которого вместо шляпки торчали рожки, похожие на огурцы. В тот же миг несколько «огурцов» «выстрелило» зеленоватой пылью. Жоан, находившийся рядом, оттолкнул Сергея в сторону и сердито крикнул:

— Саор, не трогай неизвестные тебе растения! Среди них могут быть ядовитые…

Предостережение Жоана: оказалось не напрасным: вскоре Сергей почувствовал в руке боль, которая перешла в нестерпимый зуд. Видимо, грибная пыльца все же попала на руку и сейчас давала о себе знать. Единственным утешением для Сергея оставалась мысль: хорошо хоть попало не в глаза…

Около двух недель пробирались путники по угрюмым сельвасам. Последние дни Жоан заметил, что лес понемногу начинает редеть. По-видимому, на их счастье, если можно назвать счастьем падение самолета, они упали где-то на окраине леса, иначе, чтобы добраться до открытых солнцу мест, потребовались бы месяцы пути. В лесу им попадались только птицы, и те гомонили где-то в вершинах деревьев, не рискуя опускаться в темноту леса. Пищей путникам служили плоды, бразильские орехи и съедобные корни, которые Жоан умел так ловко опознавать.

Бразилец убедился, что его русский, друг очень любознателен. Он подробно расспрашивал о всех неизвестных ему растениях, животных. Втайне Жоан даже завидовал той легкости, с какой Сергей воспринимал и запоминал эти сведения.

Жоан, шедший все время впереди, показал Сергею на странное дерево, походившее на большую вилку, воткнутую черенком в землю, с гладким высоким стволом и кожистыми заостренными овальными листьями, собранными на концах ветвей в пучки наподобие метелок.

— Это знаменитая гевея, из-за которой в свое время шли войны, — объяснил Жоан. — Когда-то Бразилия была единственным местом, где добывался сок гевеи. Если этот сок прокоптить на огне, он свернется и получится каучук, который в те времена стоил баснословных денег. В 1872 году англичанин Генри Уикэм украл семена гевеи и посадил их на Цейлоне и в Сингапуре. На этом монополия нашей гевеи кончилась…

В другой раз Сергей увидел впереди себя небольшое стройное деревце и от восхищения обошел его вокруг. Ствол и ветви деревца были сплошь усыпаны росшими прямо из коры ярко-оранжевыми цветами, похожими на шестиконечные звезды.

— Это дерево из семейства кустардовых яблонь, — объяснил Жоан. — Я видел его только в ботаническом саду. Кустардовые яблоки — лучшее, что только создала природа на земле из плодов. Жаль, дружище, что созревают они позже других и сейчас мы не сможем ими полакомиться…

Впрочем, после выхода из чащи путешественникам приходилось думать не столько о том, чем бы полакомиться самим, сколько о том, как бы ими не полакомился какой-нибудь хищный зверь. Однажды, во время привала, мимо них прошла огромная, похожая на львицу дымчатая кошка с двумя почти взрослыми котятами. Она посмотрела на пришельцев желтыми глазами и, не останавливаясь, скрылась в чаще со своим семейством.

— Пума! — прошептал Жоан, держа наготове нож. — Будь осторожен. Как бы милая сеньора не вообразила, что мы собираемся обидеть ее детенышей…

Друзья застыли на месте, пока не убедились, что пума ушла.

Местность постепенно менялась. Лес редел, и как-то после полудня взорам путников открылась обширная равнина. То тут, то там виднелись кущи деревьев, небольшие озера, берега которых поросли высокими травами и кустарниками. Друзья сделали привал.

Между деревьев порхали колибри, кажется, всех цветов и оттенков. На низких ветвях сидели не менее красочные, но не в пример колибри, ленивые, сонные трогоны. С верхних ветвей на пришельцев с любопытством поглядывали пестро окрашенные перцеяды. Они смешно ворочали головами, пытаясь получше разглядеть людей, но им мешали слишком большие, не по их росту, клювы, заслонявшие поле зрения. По словам Жоана, перцеяды славились своим вкусным и нежным мясом. Увы!

Оружия у путников не было, а созерцание птиц, даже очень красивых, не способствовало утолению голода. Да и времени не было, чтобы любоваться ими. Надо идти, идти, не теряя времени…

Последние дни плодов попадалось все меньше и меньше. Друзья были вынуждены питаться кореньями или молодыми побегами бамбука. Жоан еще кое-как держался, а Сергею было совсем плохо. Он еле передвигал ноги, опираясь на палку, стараясь не отставать от путника. Ох, если б у них было оружие!

Сергей предложил спуститься в долину и там, на берегу какого-нибудь озерка, остановиться на ночлег и попытаться добыть рыбу: из булавок можно сделать крючки, а лески — из нитей стропов.

Собрав последние силы, путники направились в долину. Они уже предчувствовали, как устроят привал под высоким раскидистым деревом, одиноко стоявшим возле небольшого озерка, и тут увидели такое, что заставило их прибавить шагу. Скорей, скорей отсюда! Тут были и так называемые гремучки страшные, и родственные им шипохвостки — самые опасные и ядовитые змеи материка, и наиболее распространенные в этих местах жарараки, и коралловые змеи, легко отличимые своими черными и красными кольцами. Они ютились чуть ли не на каждом бугорке, под каждым камнем, в каждой расселине. Казалось, здесь собрались змеи со всего света на какой-то свой змеиный форум…

— Берегись! — крикнул Жоан, палкой отбрасывая змею, пружиной метнувшуюся из зарослей. Сергей прижал голову змеи палкой, а Жоан ударом камня размозжил ей голову.

— Это жарарака, — объяснил Жоан.

Друзья двинулись дальше, из осторожности стараясь держаться поближе друг к другу.

— Вот никогда не мог подумать, что на свете столько гадов, — словно от холода зябко поводя плечами, сказал Сергей, с нескрываемым ужасом разглядывая на ходу змеиное сборище.

— Скорей, скорей, Саор! — торопил Жоан, не столько торопя Сергея, сколько себя.

Часа три длилось это жуткое путешествие по Змеиной долине, как окрестил ее Жоан.

Перед самым заходом солнца они поднялись на небольшую возвышенность, поросшую сухими колючками и мелкими кактусами, и здесь сделали привал на ночь.

Ужин был очень скуден: по два птичьих яйца и по стаканчику воды с шоколадом, Измученные впечатлениями дня, друзья долго не могли уснуть: все им чудились страшные змеи.

Ночь прошла без происшествий, если не считать, что перед рассветом к стоянке подходил какой-то зверь. Сергей проснулся, инстинктивно почувствовав на себе чей-то взгляд. Действительно, во мраке светились два голубоватых глаза. Потом неизвестный зверь шумно зевнул и исчез. По-видимому, это была пума.

Друзья, хотя и медленно, но продвигались по избранному ими курсу на северо-восток. Местность незаметно повышалась. Идти было значительно легче, нежели в топях сельвасов.

Как-то им попались невысокие деревца с мелкими плодами.

— Кажется, это гуарана, — неуверенно сказал Жоан, рассматривая в лупу лист деревца. Несмотря на предупреждение Жоана, Сергей все-таки попробовал несколько ягод, напомнивших ему родную черемуху. Потом он долго плевался, но, странное дело, весь остаток дня чувствовал себя необычайно бодрым.

Дня через два путники вышли на небольшое плато, и тогда впервые Сергей увидел улыбку Жоана.

— Саор, видишь вон то плоскогорье? У его подножья должна протекать большая река.

Это наше спасенье, — сказал Жоан. — Скоро мы найдем людей. — Жоан было прибавил шагу, но, взглянув на измученное лицо Сергея, поспешил сделать привал.

— Почему тебя радует река, Жоан? Нам же ее не переплыть.

— А нам и не надо ее переплывать. Мы построим плот и спустимся по ней.

До реки было не менее пяти миль, и хотя для обессилевшего Сергея это равнялось пятидесяти милям, друзья твердо решили сегодня же добраться до цели.

Сергей осмотрел свои натруженные ноги, ощупал голову и убедился, что дела его плохи. Рана на голове начала гноиться. На руке, в том месте, куда попали ядовитые грибные споры, появились фиолетовые нарывы. В довершение бед вправленный Жоаном локоть сильно болел, и левой рукой Сергей ничего не мог делать.

Жоан помог Сергею поправить повязку. Пока шла перевязка, в нескольких шагах от привала уселась стая птиц, с виду похожих на грачей, но значительно крупней. Они пронзительно кричали.

— Это урубу, — объяснил Жоан. — В городах их зовут мусорщиками. Они питаются мертвечиной и падалью. Не нравятся мне эти птицы. Пойдем скорее, Саор…

Друзья тронулись в путь. Сергей едва поспевал за Жоаном. Несмотря на тяготы путешествия, бразилец выглядел значительно лучше, нежели в начале похода.

Жоан был неплохим и заботливым товарищем, и Сергей искренне привязался к нему, но последние дни за ним стали замечаться некоторые странности. Временами Жоан как бы замыкался в себе, подолгу не разговаривал, становился раздражительным.

Сергей недоумевал о причинах такого поведения. Вот и сейчас он шел впереди, не оглядываясь и не разговаривая…

К исходу дня путники настолько приблизились к реке, что стал слышен приглушенный шум воды. Сергей остановился, чтобы поправить повязку, и вдруг поймал на себе хмурый взгляд Жоана. Сергею сразу же стала понятна раздражительность товарища.

Ну, конечно же, это он, Сергей, больной, еле передвигающий ноги, задерживает здорового и сильного товарища. За несколько часов Жоан может пройти расстояние, которое вдвоем они едва одолевают за день. Словно подтверждая догадку Сергея, Жоан поднял голову к небу и с раздражением сказал:

— Скоро наступит период дождей, и мы окончательно засядем…

Они добрались до реки, когда уже совсем стемнело. Сергей, которого в дороге поддерживали только упорство и сила воли, повалился на влажный мох. Ушибы и нарывы горели огнем, он почти терял сознание. Жоан раскинул палатку.

— Завтра мы начнем строить плот, — ободряюще сказал он, протягивая Сергею долю плодов. — Построим — и помчимся, как на моторном катере.

Сергей кивнул головой, хотя в глубине души не верил этому: слишком уж бурна была река.

Где-то в верховьях промчалась гроза. Уровень воды в реке поднялся. Бешеные струи влекли обломки деревьев, сучья. Плавание по такой реке опасно. Постройка плота потребует немало времени, но даже если они и построят плот и спустят его на воду, нет уверенности, что они тут же не опрокинутся. Но главное было даже не в этом. Сергей отлично понимал, что, будь он здоров, можно было бы попытаться, но сейчас он беспомощен и этим крепко связывает товарища.

«Неужели Жоан бросит меня одного? — раздумывал Сергей, лежа с закрытыми глазами и ясно представляя себе, как он останется один в чужом и страшном лесу. Нет, нет, Жоан не бросит товарища в беде, это просто у нас обоих разыгрались нервы».

В тот же момент Жоан, словно узнав мысли Сергея, спросил:

— Ты не спишь?

Сергей притворился спящим и не ответил. Он слышал, как повернулся к нему Жоан, ощутил в темноте его дыхание.

— Я знаю, ты не спишь, Саор. Давай поговорим.

Сергей пожалел, что сразу не ответил: лучше сейчас же все выяснить, нежели мучиться неизвестностью. И Сергей решился:

— Можешь идти один, Жоан, — заговорил он без околичностей. — Я тебя не задерживаю. В нашем положении это будет самым правильным решением. Я знаю, ты сейчас скажешь, что нехорошо, мол, оставлять товарища в несчастье. Но вдвоем нам не выбраться из этих проклятых мест. Ты напрасно стараешься меня успокоить. Не думай, что я собираюсь смириться с судьбой и умирать покорно, как овца под ножом. Нет, Жоан, я слишком хочу жить и буду бороться, пока хватит сил. Я принадлежу к нации очень выносливых, несгибаемых людей. Четыре года меня старались убить, сломать, растоптать, а я еще живу. Уходи, Жоан. Я тоже пойду, но только не спеша.

— Ты настаиваешь, чтобы я тебя оставил? — тихо Жоан.

— Поговорим об этом утром, Жоан…

Луч солнца пронзил листву дерева и, коснувшись щеки Сергея, разбудил его.

Шелковый полог палатки был откинут. В просвет виднелся кусочек бледно-голубого неба и зелень листвы. Два красноклювых попугая чистили свои белоснежные перья, заботливо помогая друг другу. Сергей бездумно наблюдал за ними и вдруг вспомнил вчерашний разговор. Где Жоан? Он приподнялся, посмотрел. Куртка Жоана, его мешок, фляга были на месте, значит, он отлучился ненадолго. Когда он вернется, тяжелый для них обоих разговор неизбежен.

Сергей представил, как Жоан, пряча глаза, будет говорить не то, что думает.

Лучший способ избежать неприятного разговора — это уйти самому. Но тут же внутренний голос Сергея запротестовал: «Зачем ты так плохо думаешь о Жоане?

Может, ты ошибаешься, парень?» — «Нет, не ошибаюсь! Разве реплика Жоана о приближении периода дождей, его взгляд — не свидетельства желания избавиться от меня? Лучше уйти самому. Лучше я ошибусь, нежели узнаю, что человек, которого я считал другом, окажется подлецом…»

Сергей оторвал листочек бумаги из записной книжки, нацарапал на ней карандашом:

«Уходи один. Обо мне не думай», — и прикрепил записку шипом к палатке.

Пожевав наспех какие-то мучнистые корни, накануне собранные Жоаном, и сделав из фляги добрый глоток шоколада, Сергей вышел из палатки, осмотрелся. Куда же все-таки исчез Жоан? А не все ли равно? Пока же надо отойти подальше, чтобы не мешать Жоану…

Опираясь на палку, припадая на больные ноги, Сергей углубился в чащу леса, стараясь запомнить дорогу, чтобы потом возвратиться к привалу.

Возле болота, поросшего молодым бамбуком, Сергей решил прождать до вечера.

Прежде всего надо было позаботиться о еде. Сергей подкрепился молодыми побегами бамбука. Впрочем, через час он снова проголодался: побеги создавали только видимость сытости.

В полдень Сергею то ли померещилось, то ли действительно послышался из глубины леса голос Жоана, но голос тут же пропал, и сколько Сергей ни напрягал слуха, ничего больше не услышал.

Солнце начало клониться к закату. Сергей решил, что Жоан, наверно, уже ушел и пора возвращаться к палатке. Он отошел от болота, стал осматриваться. Где же дерево с гнездом на ветке, которое он заприметил утром? Ага, вот оно! Но почему два гнезда? И откуда взялся этот безобразный нарост на стволе?

«Значит, я шел где-то не здесь, — подумал Сергей. — Но где?»

Он растерялся, сунулся было то в одну, то в другую сторону, попытался вернуться обратно к болоту, но уже через несколько шагов понял, что опять идет не туда.

Сергей остановился, заставил себя успокоиться, напряг память, соображая, как же он шел утром?

Солнце утром светило ему в глаза, следовательно, он шел с запада на восток.

Сейчас же солнце, перевалив зенит, должно светить ему тоже в глаза. Оно ему и светило. Следовательно, Сергей шел правильно: но ничего похожего на то, что он видел утром, не было. Значит, значит, понял вдруг Сергей: он заблудился.

В первый момент юноше стало страшно. Вырваться из стольких бед, чтобы погибнуть здесь, в этих дебрях, кишащих хищными зверями и змеями? — было от чего испугаться. Кажется, еще миг — и Сергей бросится на землю, разрыдается от ужаса, от жалости к самому себе. Но Сергей отбросил страх, стиснул зубы и, словно хлебнув живой воды, обрел силы, зашагал вперед, пробираясь сквозь кустарник, заросли, оставляя на шипах клочья одежды… Он шел на северо-восток.

Где-то там далеко-далеко на северо-востоке была его родина…

 

Глава 7

Когда третий радуется

Железный Капитан пришел на место свидания задолго раньше Мартино и, усевшись в кустах, попыхивал трубкой. Капитан не сомневался, что имеет перед собой умного и довольно опасного противника. Но стал бы Мартино убивать Сушителя Голов в людном месте, если поверить этому трусу и бездельнику Фесталю? А с другой стороны, зачем уроду врать? Что он от этого выигрывает? Как бы там ни было, но он, Агурто, устроит Мартино подобающую встречу. Руи, Кано и Отега — три преданных товарища лежат в густых зарослях с заряженными кольтами. Они ждут только сигнала…

Нельзя сказать, чтобы это было проявлением трусости со стороны Железного Капитана или излишней мерой предосторожности. Агурто еще не встречал в своей жизни человека, которого посчитал бы равным себе или, тем более, струсил бы перед ним. Почему-то этот проклятый метис-кечуанец выводил Капитана из равновесия. Агурто не выносил взгляда его темно-синих глаз, Которые, казалось, могли колоть так же ощутимо, как острие хорошо отточенного ножа. Какое-то смутное тревожное чувство подсказывало Капитану, что Мартино, хотя и выдавал себя за кечуанца, на самом деле не был им. Агурто даже не признавался себе, что в душе он испытывает к Мартино суеверный страх. Вот почему он решил самому не прикасаться к Мартино, предоставив разделаться с ним Отеге, Кано и Руи. Агурто нетерпеливо взглянул на часы. До прихода Мартино оставалось несколько минут.

Три человека, вооруженные кольтами, лежали в зарослях и следили за тропой, где находился их шеф. Руи первому надоело ждать, и он попросил у Кано сигарету. Тот злобно зашипел и отказал. Отега лежал немного в стороне, тоскливо размышляя, где бы раздобыть денег на пирушку, от которой зависел успех одного любовного предприятия. К чему скрывать? Отеге давно надоела эта бродячая жизнь, ему давно хотелось жить так, как живет большинство людей — под своей крышей, с любимой женщиной, в окружении детей. Будет ли это у него? Когда? Шеф обещал щедро вознаградить их всех. Только можно ли верить шефу? Разыскивать в сельве гробницу с сокровищами — занятие рискованное да и мало надежное. Нет, Отеге оно явно не по вкусу…

Никто из лежавших в засаде не заметил, как из-за дерева осторожно выдвинулся конец тонкой, толщиной с мизинец, трубки. Из нее с легким свистом вылетел крохотный шарик, затем второй, третий…

Руи показалось, что его укусил москит, и он беззвучно хлопнул себя по шее. Отега отдернул руку, решив, что задел за колючку. Кано почесал щеку и раздавил муху.

Мартино явился с опозданием на несколько минут. Он бросил поводья, предоставив лошади свободу движения. Затем не спеша направился к Железному Капитану, слегка похлопывая себя по голени тростью.

— Рад тебя видеть, Мартино, живым и невредимым. Надеюсь, ты сдержал слово? — непринужденно спросил Агурто.

— Сомневаюсь в искренности твоей радости, Железный Капитан. Тебе же нужен не я, — усмехнулся Мартино.

— Довольно болтать. Ты принес, что обещал?

— Конечно, Железный Капитан. — Мартино распахнул полы куртки, и Агурто увидел у него за поясом сверток. — Надеюсь, и ты сдержал свое слово? Когда ты намерен отправляться?

— В джунглях начались дожди. — Агурто сделал шаг вперед.

— Стой на месте, Агурто! — спокойно сказал Мартино, отступая. — Мне надо с тобой потолковать…

— О чем нам толковать? — зло буркнул Капитан, бросая быстрый взгляд в чащу, где лежали его сообщники.

— От них не жди помощи, — снова усмехнулся Мартино, кивнув головой в сторону засады. — Твои дружки крепко спят. Я не хотел их убивать, как не желаю ни твоей, ни чьей-нибудь еще смерти. Ты сам ее найдешь на виселице. Но слушай и запомни, что я тебе скажу. Уйди с моей дороги! Иначе следующая наша встреча будет для тебя последней!..

Агурто выхватил нож и бросился было на Мартино. Но за полсекунды до броска тонкая ременная петля, описав в воздухе короткую дугу, захлестнула бычью шею Железного Капитана. Он схватил ее рукой, но в следующее мгновенье вторая петля опоясала ему руки, еще одна обернулась вокруг ног… С необычайным проворством Мартино срывал с пояса связку ремней и опутывал ими Капитана, как паук муху.

Удивительно, как только Агурто удалось устоять на ногах.

Мартино ловко разрезал ножом одежду Капитана и извлек из-под нее сверток с пластинкой.

— Я забираю то, что никогда не принадлежало ни тебе, ни вашему проклятому роду, — вполголоса проговорил он. — Прощай, неудачный грабитель могил! Не советую меня разыскивать, если не хочешь ускорить расчеты с этим светом!

Железный Капитан извивался, напрягая мускулы, пытаясь освободиться от пут.

— Можешь не стараться, Агурто. Эти ремни приготовлены специально для тебя, — уже миролюбивее сказал Мартино, пряча в складках одежды сверток с пластинкой. — Запомни, ты, потомок убийц и насильников, долго искал я эту штуку, но теперь уже ничто не заставит меня расстаться с ней…

Мартино поднял трость, легким нажимом разъединил ее. Образовались две полые трубки. В одну из них он вложил маленький шарик, поднес к губам, нацелившись в налитое кровью лицо Агурто. В этот момент в воздухе мелькнул длинный блестящий предмет. Мартино покачнулся, упал. Затрещали кусты: около Железного Капитана появились какие-то люди.

Если бы сейчас перед Агурто вот так внезапно появился бы собственной персоной сам Иисус Христос Назарянин, то и тогда Агурто удивился бы меньше, нежели сейчас, когда увидел искривленное гримасой улыбки уродливое лицо Фесталя.

— Вы считали меня неисправимым трусом, любезный Капитан? — с деланным смехом сказал Фесталь, нагибаясь к Мартино и подымая нож. На этот раз Фесталь, лучший в штате метатель ножей, промахнулся. Брошенный им нож не пронзил шеи Мартино, а ударил тяжелой ручкой, размозжил голову.

— Ты и есть трус. Развяжи-ка мне руки, и я посмотрю, где находится твоя душа, а заодно и храбрость. Клянусь париком моего предка, я не найду ни того, ни другого!

— Как сказать, Капитан, как сказать! Я с удовольствием освобожу вас от веревочек, в которых вы так неосторожно запутались, но прежде я возьму то, за чем мы сюда пришли. — Фесталь наклонился над лежавшим без признаков жизни Мартино и извлек из складок его одежды заветную пластинку.

Агурто напряг мускулы, чтобы избавиться от ремней, вырвать у Фесталя пластинку.

— Спокойней, спокойней, Капитан, — хихикнул Фесталь. — Напрасно волнуетесь.

Позвольте представить нашего президента…

Около Агурто появились два здоровяка — Лоренцо и Антонио. Еще кто-то третий стоял за спиной. Этот третий сделал шаг вперед. Железный Капитан повернул голову и изменился в лице: перед ним стоял Миранда.

— А-а, здравствуй, братец! Вот, значит, в каком обществе ты подвизаешься, — скрывая кипевший внутри гнев, сказал Агурто как можно спокойней. — Ну, что ж, ловушка расставлена по всем правилам. На этот раз твоя взяла.

— Ошибаешься, братец Леми, — так же спокойно ответил Миранда, разглядывая связанного Агурто. — Когда двое охотятся друг за другом, а попадают в западню третьего, по латыни это называется «тэрциус гаудэнс», что значит «радуется третий». Так-то, дорогой. Вот теперь я и порадуюсь. Наконец ты в моих руках. Я убью тебя, Леми…

— А я плюю на тебя, Миранда, убивай…

— Я убью тебя, — повторил Миранда, приближаясь к Агурто, — но игра будет честной!

Резкими точными взмахами ножа он срезал ремни, связывавшие Капитана. Агурто распрямил затекшие руки, сжал кулаки. Сейчас братья стояли лицом к лицу, с ненавистью глядя друг на друга.

— Может быть, для честной игры ты возьмешь еще пару кольтов? — показывая глазами на нож, криво усмехнулся Агурто.

— К черту кольты! К черту нож! — отбрасывая в сторону нож, сгибаясь, готовясь к прыжку, проронил Миранда. — Я задушу тебя голыми руками, Леми. Мир слишком тесен для нас обоих. Кто-то должен умереть.

Агурто тоже пригнулся и стал медленно обходить брата, выбирая удобный момент, чтобы совершить бросок. Вид братьев-врагов был так страшен, что даже видавшие виды сообщники Фесталя посторонились. Еще миг — и братья бросятся друг на друга.

Их взгляды встретились. И вдруг Миранда выпрямился, опустил сжатые кулаки и медленно сказал:

— Послушай, Леми, а зачем нам враждовать?

Действительно, зачем им враждовать?

Два брата-близнеца Миранда и Леми родились в семье богатого плантатора одного из юго-западных штатов. Мать скончалась через несколько минут после того, как новорожденные дружными криками оповестили мир о своем появлении. Вскоре умер и отец. Дети были отданы на воспитание опекуну — брату матери, отставному полковнику. Любящий дядюшка сумел так повести дело, что через год огромная плантация сахарного тростника, оставшаяся в наследство племянникам, перешла в его, дядюшкину, собственность.

Братья росли под надзором слуг, вернее сказать, без всякого надзора, предоставленные самим себе, в атмосфере жестокости, диких нравов, царивших на плантации. Эта безнадзорность сплачивала ребят. В детстве они жили дружно, как самые близкие в мире существа, хотя в их внешности, характерах замечалась большая разница. Старший Миранда — он родился на полчаса раньше Леми — ласковый, уравновешенный мальчик, тянулся к людям, любил цветы, растения, животных. Леми же был скрытным, угрюмым. Неуживчивый, он порой был подвержен приступам беспричинной злобы. В эти моменты один Миранда мог утешить его злость, успокоить.

Возможно, в других условиях они так бы дружно и прожили всю жизнь, опекая один другого. Возможно, с годами исправился бы характер Леми, не изменился бы к худшему и добряк Миранда.

Возможно… Если б не милый дядюшка. Он помнил, что наступит день, когда братья потребуют от него отчета. Чтобы оттянуть этот день, дядюшка старался поссорить братьев, нарушить их дружбу. Он всячески потакал Леми, поощрял его злобные проделки, за малейшую провинность жестоко наказывая Миранду. Дядюшка испытал дьявольское удовлетворение, когда Миранда возненавидел его.

Сначала ненависть ребенка проявлялась по-мальчишески: то Миранда заберется в погреб и выпустит из бочки любимое дядюшкино вино, то повесит его лучшую собаку, то еще что-нибудь в таком же духе. И хотя нередко то же проделывал и Леми, наказывался один Миранда.

Дядюшка достиг своей цели: Миранда возненавидел и Леми. Впрочем, не только он один. Леми, толстый коротыш, с глазами навыкате и неизменной улыбкой на губах, стал сущим несчастьем плантации. Его ненавидели батраки, побаивались надсмотрщики, и даже управляющий заискивал перед Леми. Проделки Леми были так хитры, так жестоки, что все старались держаться от него подальше.

Братья люто ненавидели друг друга, жили в разных половинах дома, избегая встреч.

Если же им приходилось столкнуться носом к носу, дело кончалось кровавой дракой.

Так проходили годы. Братья кончили школу и отправились странствовать по свету в поисках занятия по душе. Леми нанялся матросом на корабль, отправлявшийся в Австралию, искать свое счастье в дальних морях. Миранда не покинул суши. Он мечтал обзавестись клочком земли, чтобы сажать кофе и сахарный тростник. И бродил по свету в надежде разбогатеть.

Братья встретились только через несколько лет, когда после смерти дядюшки встал вопрос о разделе имущества. В первый же день между ними произошел крупный разговор, окончившийся тем, что у Миранды было прострелено ухо, а у Леми повреждена челюсть. Забаррикадировавшись каждый в своей половине дома, они разговаривали до тех пор, пока в револьверах не иссякли патроны.

На следующую ночь имение загорелось сразу с двух сторон и к утру от него остались груды пепла. Земля, остатки имущества ушли на уплату долгов, оставленных милым дядюшкой…

Братья разъехались в разные стороны смертельными врагами, поклявшись отомстить друг другу неизвестно за что.

Через несколько лет Леми приобрел шхуну и стал заниматься контрабандой. За увесистый кулак, способный молниеносно уложить любого, кто посмеет его ослушаться, Леми получил кличку «Железный Капитан», а за ненасытную жадность к деньгам — «Агурто», что в переводе с индейского означало «акула».

За ограбление судна, терпевшего бедствие, Железный Капитан со своей шайкой угодил на каторгу острова Фернандо-де-Наронья. Несколько месяцев он более или менее усердно долбил ломом базальт, но затем, сговорившись со своими головорезами — Руи, Кано и Отегой — бежал. За голову Агурто было назначено большое вознаграждение. Поэтому Железный Капитан очень неохотно появлялся на улицах городов, но когда дело коснулось денег, он рискнул и, не задумываясь, совершил покушение на директора Национального музея, лишь бы завладеть драгоценной находкой. Агурто надеялся стать миллионером. Тогда, это он твердо знал, ему не будут страшны никакие законы: блеск золота затмит прошлое.

Миранду тоже судьба не баловала щедротами. Одно время он работал на алмазных рудниках в штате Гояс, потом был рабочим на сталелитейном заводе. За годы мытарств Миранда понял, что осуществить свою заветную мечту честным путем он не сможет. Вот почему он был готов продать душу дьяволу, пойти на преступление, чтобы раздобыть средства на покупку земли. Это-то и привело его в кафезино «Осьминог и мадонна». А дальше — судьба-шутница столкнула его с ненавистным братом.

— Ну зачем, Леми, нам враждовать? — повторил Миранда. — Зачем?

Железный Капитан исподлобья недоверчиво глядел на брата, ожидая подвоха. Но нет, подвоха не было. Миранда стоял перед ним, протягивая руку.

Видимо, ненависть, искусно раздувавшаяся милым дядюшкой, с годами охладела. И стоило только одному из братьев первому сделать шаг к примирению, как вражда улетучилась.

— Будь по-твоему, Миранда! Если это только не уловка для того, чтобы кто-нибудь из твоих бандитов мог всадить мне в спину мачете.

— Клянусь светлой памятью нашей покойной матери, Леми, у меня нет больше вражды к тебе. Нам же не из-за чего ссориться. Подумай, вспомни…

Фесталь, Лоренцо и Антонио, стоявшие в нескольких шагах, отказывались верить своим глазам. Только что они были свидетелями, казалось бы, неукротимой ненависти двух братьев — и вдруг в течение нескольких минут все изменилось.

— Зачем же ты, Миранда, связался с этими скотами?

— Мне нужны деньги, Леми.

— Га, кому они не нужны! Я скоро добуду кучу золота и дам тебе, сколько понадобится, если только ты дашь мне вон ту штуку, — сказал Железный Капитан, показывая на сверток, который держал в руках Фесталь.

— Бери, а в придачу и этих скотов. Я выхожу из игры. Итак, мир, брат?

— Мир, брат!

Фесталь, недавно еще потешавшийся над Железным Капитаном, которого он предал самым бессовестным образом, изменился в лице. Получалось, что Агурто вновь приобрел над ним власть.

— Эй, Малютка, ты забыл о бумажке, которая лежит в сейфе Фабиана Зуде, — набравшись смелости, гримасничая, напомнил Фесталь.

Миранда хотел что-то ответить, но его перебил Леми:

— Молчи, негодяй! Все долги Миранды я беру на себя. С Фабианом расплачусь сам.

Считай себя свободным от обязанностей перед хунтой, Миранда…

Братья, недавние враги, пожали друг другу руки. Миранда повернулся и стал удаляться. Агурто смотрел ему вслед и, когда он скрылся в чаще, повернулся к Фесталю.

— Ну, дружок, нам с тобой пришла пора поквитаться, — сказал Агурто, приближаясь к Фесталю, от чего тот съежился, как кролик перед удавом.

— Не трясись, скотина! Я не буду колоть твой пустой череп, хотя он и заслуживает этого. Ты сейчас же напишешь расписку, что получил сполна с Миранды деньги, и никто из вашей хунты не осмелится прикоснуться к моему брату. Это — цена за твое предательство.

Фесталь поторопился выполнить приказ Железного Капитана.

— А теперь вы подпишитесь, как свидетели, что сделка правильна.

Лоренцо и Антонио поспешно расписались. И поторопились удалиться. Капитан крикнул им вдогонку:

— Эй, вы, куда пошли? Уберите-ка эту падаль с дороги, — толкнул он ногой бесчувственное тело Мартино и, когда Лоренцо и Антонио выполнили приказание, добавил: — Передайте вашему шефу, что произошла смена правительства. Отныне президентом буду я! Понятно?

Первым проснулся Руи. Он привстал на коленях, осмотрелся. Что с ним случилось?

Приближался вечер, лес звенел от пения птиц. Руи ничего не понимал. Голова его трещала, точно после чудовищной выпивки, руки тряслись. Прошло порядком времени, пока Руи начал кое-что соображать. Почему он вдруг заснул? Где сейчас его товарищи?

Руи ощупал карманы. Часы и кое-какая мелочь были на месте. Кольт и рассыпанные патроны валялись рядом…

Что же с ним произошло?

Качаясь от головокружения, Руи поднялся на ноги и пошел разыскивать своих товарищей. Он нашел их за кустом, хотя отлично помнил, что днем они лежали вместе.

Кано и Отега спали, как младенцы. Револьверы валялись тут же.

Руи с трудом растолкал товарищей. Кано таращил осоловевшие глаза и никак не мог понять, почему его будят в такую рань. Отега лягался, как лошадь, и норовил улечься на спину Кано.

Наконец они пришли в себя.

— Убей меня бог, если я хоть что-нибудь понимаю, — пробормотал Кано.

— Готов биться на дюжину пива: здесь дело не обошлось без нечистой силы, — подсказал Отега.

— Куда запропастился Железный Капитан?

— Похоже, что он решил нас не беспокоить. Плакали наши денежки!

— Не хотел бы я сейчас показываться на глаза шефу.

Неудачники, тяжело вздыхая, медленно побрели через кустарник на тропу.

— Стойте, ребята, кажется, мокрое дельце совершилось без нас! — остановился Кано, показывая на торчащие из-под куста ноги.

Руи раздвинул куст, и все увидели человека с окровавленной головой.

— А ведь он живой. Ну-ка, подвинься! — Руи приложил ухо к груди лежащего человека. — Чуть-чуть колотится. Здорово он его стукнул!..

— Под руку нашему Кэпу не попадайся!

— Оставь его, Руи. Не наше дело, пойдем отсюда!

Они снова было побрели по тропе, понурив головы, но Руи остановился.

— А что если мы все-таки вытащим его? Одет он хорошо, видно, важная персона. Я знаю, куда его можно сплавить так, что ни одна собака не пронюхает. Ощиплем его, как индейку…

Предложение Руи понравилось, но Кано и Отега все еще колебались.

— А вдруг узнает Кэп?

— А ты помалкивай. Он и не узнает. — В глубине души Руи было жаль оставлять человека на верную смерть.

Кано и Отега вернулись к раненому.

— Дай-ка платок, перевяжем ему голову. Здорово все-таки Кэп его двинул. Ну-ка, Отега, продень ремень под мышки… Вот так! Пошли!

 

Глава 8

Аоро находит свою тропу

Аоро — юноша. Он еще не имеет права ходить на охоту вместе с мужчинами, участвовать в дележе пищи и в танцах Священного Очага. Ростом он давно обогнал сверстников, без особого труда нес на плечах убитого оленя, стрелял из лука не хуже знаменитых охотников. Никто из юношей не мог, как он, забросить дальше всех сеть и наловить самой крупной рыбы.

Однажды в его сеть попалась такая рыбина, что даже вождь Утох — Твердое Сердце остановился посмотреть редкую добычу. Правда, вождь не останавливался, он попросту скосил глаза и чуточку придержал свои ноги, но и этого было достаточно.

Аоро замечен. С нетерпением ждал юноша, когда его позовут в хижину вождя и совершат обряд посвящения в охотники. Аоро разденут донага, хотя вся одежда его состояла из набедренной повязки и украшения на шее, прочтут над ним заклинания, вымажут тело белой смолой и отправят в Джунгли.

Он не должен возвращаться до тех пор, пока на теле останется хотя бы маленькое белое пятнышко. Смолу можно смыть, да и то с трудом, только соком священного дерева Ха, но требуется очень много времени, чтоб отыскать это дерево.

Аоро должен будет сам добывать себе пищу и оберегать свою жизнь от опасностей. В течение этого времени никто из соплеменников не должен видеть его, в противном случае его навсегда лишат звания мужчины и отошлют к женщинам — готовить еду и одежду. Этот позор равносилен смерти.

Аоро ловок и хитер. Он не попадется на глаза людям, как бы его не выслеживали, и когда вернется в селение, на его теле не будет ни единого пятнышка белой смолы.

Тогда он станет настоящим охотником.

Так размышлял краснокожий юноша, сидя на краю обрыва. У его ног лениво катилась мутная от ила вода. На другом берегу реки рассыпалось несколько десятков хижин с острыми тростниковыми крышами. У берега, будто почесывая друг о друга бока, качалось несколько легких пирог.

Вождь и часть мужчин ушли в дальнее селение менять продукты и одежду. Другие охотники готовились к облаве на тапира. Женщины собирали в лесу орехи и душистые коренья. Старухи кроили из шкур и самодельных тканей одежду, проворно работали длинными изогнутыми костяными иглами. Старики колдовали над варевом, из которого готовился яд для стрел. Дети тоже не сидели сложа руки. Они помогали взрослым очищать шкуры от шерсти, нарезать ремни, собирать цветные глины, готовить всевозможные краски. Труд в селении был для всех такой же необходимостью, как и употребление пищи.

Несколько женщин собрались в кружок у крайней хижины и перебирали длинные тонкие волокна водорослей. После просушки из этих водорослей делали ткань и шили самую тонкую и красивую одежду для вождя и почетных охотников.

Аоро все это видел, и ему было немножко грустно. Заданную работу он давно выполнил и сейчас ничего не делал.

Второй Палец вождя — Наом Косоглазый перед уходом поручил Аоро набрать в лесу тонких прутьев для стрел. Аоро уже не раз выполнял такое задание, и никогда еще Наом не сморщил носа: ни один из принесенных юношей прутьев не был забракован.

Аоро хорошо знал, какие ветви годятся для стрел. Обычно юноши собирали их вблизи от селения. Аоро же тайно уходил в долину Горящих скал, где растут особенно прочные деревья, ветки которых как нельзя лучше пригодны для стрел. Каждую срезанную ветку Аоро испытывал на прочность, сгибал ее в кольцо, придирчиво осматривал, нет ли незаметных изъянов, и только после этого укладывал в связку.

Ходить в долину редко кто осмеливался. Слишком опасна тропа, слишком много злых хэо бродит по долине, и люди племени давно уже перестали посещать долину Горящих скал. Охотники говорили, что земля там стала совсем черной от крови некогда погибших людей. Но Большой Лоу, который показал Аоро тропу в долину и научил заклинаньям, предохраняющим от враждебных духов, сообщил юноше под большим секретом, что людской крови в долине нет, а есть кровь Земли. В незапамятные времена произошла великая битва между Землей и Луной. С тех пор, когда прячется Солнце и появляется Луна, Земля вспоминает старые обиды и начинает сердиться.

Поднимается ветер, небо темнеет и, если гнев Земли слишком велик, она сгоняет тучи, рушит скалы. На Луну летят огненные стрелы, а на Землю льются потоки воды.

Раны Земли все еще болят, и она хочет их остудить. Аоро сам видел Рану Земли, это глубокая трещина, откуда вырываются голубые языки пламени.

Сегодня, выполнив урок, Аоро решил еще раз сходить в долину, чтобы выбрать хорошее древко для копья: ведь скоро, скоро он будет охотником!..

Аоро легко вскочил на ноги. В воде отразилась его стройная фигура с широкой, как у настоящего воина, грудью и тонкой девичьей талией. Перед ним темнела непроницаемая стена деревьев, но он скользнул в едва заметный просвет и помчался по тропе. Через несколько времени Аоро перешел на быстрый шаг, а вскоре и вовсе замедлил движение.

Здесь Джунгли подстерегали неосторожного человека или зверя. Аоро дважды обошел группу деревьев с пятнистой, точно у ягуара, раскраской. Ветви их были усеяны множеством игл, тонких и острых, как жало пчел. Если случайно уколоться, то появится болезненная опухоль, которая сделает человека слабым и беспомощным. Еще осторожнее обошел он раскидистый куст, с веток которого сочилась мутноватая жидкость. Она падала на землю крупными, сразу застывающими каплями. Если эта жидкость попадет в глаза человеку или зверю, то он навсегда ослепнет. К этому ядовитому растению не приближаются даже птицы.

Аоро хорошо знал тайны лесной тропы так же, как знал, что самое трудное предстояло впереди. Можно обойти опасное дерево и заросли ядовитых колючек, убежать от огненных муравьев и тысяченожек, победить свирепого ягуара — Чао или уклониться от борьбы, но есть опасности, которых не избежать.

Тропа подошла к краю огромной пропасти. Даже в самые солнечные дни нельзя видеть, что находится на дне этой глубокой Раны Земли. Когда-то у самого края пропасти росло высоченное капоковое дерево. Сильным ураганом его свалило так, что вершина упала на противоположную сторону, образовав подобие моста. Несколько поколений охотников и ходило по стволу, как по мосту. Но с годами ствол капока сгнил и до того стал трухляв, что мог обрушиться от малейшего толчка. Тогда путь в долину Горящих скал, куда вело продолжение тропы на другой стороне, будет отрезан. Поэтому вождь строго запретил ходить по стволу.

Однако Аоро придумал способ обойти запрет. Если нельзя ходить по стволу, решил он, то можно пробраться над ним. Старую длинную лиану, свисавшую с вершины ближайшего дерева, Аоро привязал на противоположном конце пропасти. У него не хватило сил как следует натянуть лиану, поэтому посредине пропасти она провисала, почти касаясь поваленного ствола.

Вот этим воздушным мостом Аоро и решил воспользоваться. Он спустился по лиане на руках, пока ноги его не достали до трухлявой коры ствола, затем сделал несколько осторожных шагов по стволу и вновь стал перебираться по лиане на руках.

На другой стороне пропасти Аоро остановился, оглянулся. Этот воздушный мост он построил сам, мост был его гордостью. Таким способом через пропасть еще никто не перебирался. Юноше было чем гордиться…

От пропасти тропа уводила в долину. Движения Аоро снова стали быстры и уверенны.

Здесь лес был реже. Кое-где из земли торчали обломки скал, словно клыки неведомых чудовищ. От черной почвы шел неприятный запах, щекотавший ноздри.

Юноша остановился возле ручейка и, склонив голову, зашептал заклинания от злых хэо, которые здесь прячутся за каждым камнем. Закончив ритуал, юноша облегченно вздохнул. Теперь ему не страшны никакие духи.

Солнце, будто огромный оранжевый паук, раскинув лапы-лучи, медленно сползало в свою хижину: скоро оно совсем упрячется на ночь. Нужно спешить…

Удивительная вода в ручье! Она сверкает и переливается, точно упавшая с неба и разбившаяся вдребезги радуга. Тонкие ручейки черной, тягучей, маслянистой воды стекают со всех сторон. А вон из тех расселин иногда появляется голубое пламя.

Это очень страшно. Хорошо, что сейчас Земля не сердится…

Аоро снял с пояса бронзовый нож — оружие отца, исчезнувшего в Джунглях, когда мальчик еще сосал материнскую грудь. Какое из этих стройных деревцев сейчас упадет под ударами острого лезвия? Низкий глухой гул вдруг заставил юношу вздрогнуть. Со стороны ущелья, подобно огромному лохматому зверю, двигалась грозная черная туча. Лес застонал, заскрипел от порывов ветра, промчавшегося по вершинам деревьев. С воплями проскакала стая обезьян, за ними с тревожным гомоном пролетели птицы. Аоро хорошо знал, что это значит: приближалась гроза, и все живое пряталось. В небе сломалось несколько огненных стрел. Юноша поспешил спрятаться. Вот так же, когда он был здесь в последний раз, раскололось небо, метнув на землю страшные огненные стрелы, разверзлась черная туча и из нее с диким ревом выпала огромная пылающая птица. Она пронеслась над верхушками деревьев и упала где-то вдалеке. Столб пламени взвился к грозному небу, раздался сильный удар грома…

Аоро бросился к скалам. Здесь было довольно высоко, и даже при очень сильном ливне вода не достанет туда. Юноша залез в глубокую щель, выгнав оттуда стаю летучих мышей.

Гнев Земли никогда не бывает продолжительным. Земля большая и добрая, она никогда не сердится подолгу. Это хорошо было известно Аоро, и вынужденная задержка не тревожила его. Придется провести здесь ночь: сразу после ливня по тропе идти невозможно, она целиком скрыта под водой.

Утром глазам Аоро открылась малоутешительная картина. Сильный ливень затопил все вокруг. Ручей вышел из берегов и отрезал ему путь из убежища. Плыть Аоро не решился. Ни один благоразумный индеец не войдет в незнакомую воду, если этого можно избежать: слишком много в воде скрывается опасностей. Надо ждать…

Юноша взобрался на высокий камень и сел выжидать улучшения обстановки. Терпение — добродетель охотника. Через несколько часов наводнение пошло на убыль.

Прибрежные валуны постепенно стали показываться из воды. Только что за чудо произошло с ними? Они стали значительно светлее.

«Вода смыла кровь Земли, — подумал юноша. — Больше Земля не будет сердиться…»

Но ручей продолжал бурлить, ворочать камни, нести вырванные с корнем деревья. На одном из проплывавших деревьев Аоро увидел большую темную обезьяну — барригудо.

Одной лапой она придерживала детеныша. Вдруг рядом с ней из воды показалась открытая пасть каймана. Барригудо крепче прижала к себе детеныша и перебежала на другой конец ствола. Кайман высунулся из воды, положил передние лапы на ствол и стал подбираться к обезьяне.

Барригудо оставила детеныша и бросилась на чудовище. Она пыталась наскакивать на хищника с угрожающим гуканьем, но кайман все ближе и ближе подползал по стволу к своей жертве. Тогда обезьяна схватила детеныша и с жалобным воплем бросилась в воду. Кайман скользнул за ней следом. Мутная вода окрасилась кровью…

Вдруг обезьяна снова показалась на поверхности, но в каком состоянии! Пасть каймана сомкнулась поперек ее туловища, а в передних лапах она держала полузахлебнувшегося детеныша. И все-таки инстинкт сохранения рода подсказал несчастному животному путь к спасению. Сильным толчком она бросила детеныша на уплывающее дерево, чтобы в тот же миг самой быть унесенной кайманом в клокочущую пучину.

Вода спала только через два дня. Аоро покинул свое убежище и направился в обратный путь. Его ожидало новое тяжкое испытание: лиановый мост оказался разрушенным. Ураган сбросил в пропасть трухлявый ствол капока. Один из сучьев задел за сооружение Аоро и оборвал его.

Весь день юноша провел возле обвала, выискивая возможность выбраться из ущелья.

Но ничего не придумав, к ночи вернулся к своему убежищу на берегу ручья. Летучие мыши успели снова завладеть щелью, и Аоро пришлось с ними воевать.

Тревожен был сон юноши в эту ночь. Аоро знал, что в селении его искать не будут: таков суровый закон племени. Никогда еще не было случая, чтобы разыскивали человека, пропавшего в пучине лесов. Это так же глупо, как и пытаться отыскать ракушку, упавшую в водоворот.

— Джунгли тоже хотят пищи, — вспомнил он слова мудрейшего мужа племени Большого Лоу. Когда-то пищей Джунглей стал отец Аоро, а сейчас, наверно, очередь пришла и за сыном…

И все же Аоро не терял надежды. Утром ему удалось разыскать несколько съедобных личинок — куколок ночной бабочки и груду больших орехов, принесенных наводнением. Аоро с жадностью насытился вкусными масляничными плодами и почувствовал себя бодрее. Сейчас у него был даже небольшой запас еды. Пока что Джунгли уберегли его от ливня и ветра, накормили орехами и оставили невредимым.

Может быть, они помогут ему и в дальнейшем? А сейчас лучше не сидеть сложа руки.

Старым путем возвратиться в селение Аоро не мог: слишком глубока Рана Земли.

Нужно прокладывать в Джунглях свою собственную тропу. Аоро даже вздрогнул от этой дерзкой мысли.

Из поколения в поколение индейцы ходили по тропам, проложенным их предками.

Тропы вели к местам охоты и рыбной ловли, к долинам, где росли плодовые деревья, водились съедобные ящерицы и насекомые.

Сбиться с родной тропы — значило погибнуть. Угрюмый лес закружит несчастного, отнимет силы и ослепит глаза безумием, а равнодушные болота и топи примут в свои бездонные утробы его кости, обглоданные насекомыми и птицами.

Горе родным и близким погибшего! На них обрушится всеобщее презрение соплеменников, так как сбиться с родовой тропы — значило потерять глаза и уши, потерять свою голову. Это может совершить только слабый и беспомощный человек, которому нет места среди индейцев. Пусть и на родных погибшего падет проклятие всего племени за то, что они не придушили младенца, когда тот еще только родился. Его отверженный дух никогда не соединится с духами предков и обречен на вечное скитание по Джунглям.

Но если мужчина вернется невредимым и покажет соплеменникам свою собственную тропу — его ждет почет и уважение. Он бился один на один с Джунглями. Он вырвал у Джунглей новые места охоты и сбора плодов, умножил общую добычу пищи. Это — великий подвиг.

Опустившись на одно колено, Аоро долго разговаривал с добрым духом и покровителем племени Мудрым Муравьем. Он просил у него защиты от злых хэо и за это обещал ему в будущем богатые дары.

Уверенный в том, что Мудрый Муравей внял его словам, Аоро вскочил на ноги. Он приведет индейцев в долину Горящих скал! Это будет новая тропа, взамен заброшенной, о которой часто сожалели старейшие племени. Долина Горящих скал богата орехами и хлебными деревьями, там водилось множество тапиров и оленей.

Женщины набирали полные корзины птичьих и черепашьих яиц. Охотники всегда возвращались с богатой добычей.

Когда все это опять вернется к индейцам, Аоро станет не только охотником, он получит всеобщее уважение соплеменников. Его будут приглашать на Совет Мудрейших, и даже с вождем племени он будет говорить, как самый почетный охотник.

Аоро быстро побежал к ущелью. Вот и Рана Земли! Концы лианы свисали в пропасть с обеих сторон: их уже невозможно соединить. Отсюда нужно прокладывать свою тропу!

Темно-красное лицо юноши снова омрачилось. Джунгли, отступившие в ущелье, точно предостерегали его от дерзкого шага тихим шелестом листвы. И тогда Аоро поднял руки, протяжно закричал:

— А-а-а-на-у-э-э! А-а-ри-х-х-а-а!

Над Джунглями звучал боевой клич племени. Так кричали предки Аоро, когда шли в бой на врага. Если смерть настигала индейца, он считал своим последним долгом возвестить своих спящих отцов и дедов, что остался верен родовым обычаям и просит принять его как достойного в их таинственный мир Теней. Только перед лицом смертельной опасности или над поверженным врагом индеец имел право беспокоить своим голосом предков. Ущелье отозвалось юноше протяжным рокотом:

— Ри-х-х-а! Ри-х-х-а!

Трижды прокричал Аоро и трижды было ему ответом:

— Ри-х-х-а! Ри-х-х-а!

Юноша увязал орехи и личинки в связку, проверил нож. Потом подумал и снял с шеи тяжелое ожерелье из когтей птиц и рыбьих плавников, повесил его на ближайший куст. Сейчас ему предстояла тяжелая борьба — украшения не нужны.

Аоро пошел вдоль ущелья, рассекая острым ножом преграждавшие путь ветки и лианы, внимательно осматривая стены пропасти в надежде найти возможность спуститься на дно. Его не страшила головокружительная высота: сильные руки удержат на самых незначительных выступах, ловкость поможет проскользнуть там, где ползали только змеи… Но всюду был только обожженный солнцем гладкий камень, без единого выступа или трещины. Даже птице здесь негде было свить гнезда.

Новый мост невозможно построить одному человеку. Да и все мужчины племени не смогли бы соорудить мост вроде упавшего, так как поблизости не было деревьев, подобных капока. Значит, нужно спуститься в пропасть и там искать способ перебраться на противоположную сторону.

Чем дальше уходил Аоро, тем больше в нем крепла эта мысль. Он нарубил тонких и достаточно прочных лиан и начал их связывать. Получился длинный канат, способный выдержать человека. Аоро укрепил конец каната на ближайшем дереве и присел отдохнуть перед новым тяжелым испытанием.

Из таинственной глубины пропасти тянуло прохладой. Может быть, там и находится царство Теней — последнее пристанище умерших?..

Раздумывать и медлить — значило трусить, и Аоро решительно ухватился за гладкий стебель лианы. Едва он обогнул выступ и повис над бездной, как смутно почувствовал: в своем стремлении преодолеть пропасть он упустил что-то очень важное. Но что? Инстинкт Аоро предостерегал его не поступать так опрометчиво, но этот робкий голос благоразумия тут же умолк. Аоро продолжал спускаться в пропасть все глубже и глубже, пока не потускнел солнечный свет.

Потом началось самое неприятное: лианы стали раскручиваться, все ускоряя свое движение. Юноша висел над темной бездной, закрыв глаза, и в душе его было так же мрачно. Он дождался, пока лианы раскрутятся, и снова продолжил спуск.

Становилось все темнее, прохладнее. Что там внизу? Лианы снова начали крутиться, но теперь в обратную сторону. Канат не доходил до дна. В надежде, что он все же кончается не высоко от земли и можно будет спрыгнуть, Аоро продолжал спускаться, хотя силы, юноша это чувствовал, уже начали убывать.

Вот он достиг большого узла, завязанного на конце самой нижней лианы, заглянул вниз: под ним все так же зияла темная пустота. Казалось, она уходила куда-то к самому сердцу земли. Аоро прислушался. Из темных недр донеслось глухое ворчание, неясные шорохи… Юноше стало страшно. Только сейчас понял он, какую ошибку совершил. Ведь если даже он достигнет дна впадины, то как выбраться наверх с другой стороны? Ведь там никто не спустит для него второго каната?

Прошло довольно много времени, а Аоро все висел, судорожно вцепившись в стебель лианы — единственную нить, связывающую его с миром. Низкий голос неведомого зверя продолжал все так же глухо ворчать, напоминая шум далекого водопада. И вдруг юноша понял, что это не что иное, как шум воды. Страх тут же покинул его.

Собрав остатки сил, Аоро полез наверх.

Вот и конец обрыва! Юноша выпрямился, зашатался и упал, раскинув руки, как бы желая обнять вновь обретенную родную горячую землю. Так он пролежал до вечера. А вечером взобрался на дерево и проспал там до утра.

Утром Аоро подкрепился орехами и снова отправился на разведку. Осмотр подтвердил его опасения, что перебраться на ту сторону ущелья можно только спустившись на дно пропасти. Но теперь юноша решил не поступать так безрассудно, как вчера.

Он направился вдоль кромки ущелья, внимательно изучая стены, может, где найдется спуск. Набедренная повязка давно обратилась в клочья, все тело Аоро покрылось ссадинами, но решимость юноши не убавилась. Джунгли заманили его в ловушку, почему-то опять оставив в живых. Значит, Мудрый Муравей помогает ему искать собственную тропу.

И как бы в доказательство этого Аоро заметил цветок необыкновенной красоты.

Тонкие лепестки нежно-алого цвета, казалось, были пропитаны светом утренней зари.

— Ситули, — пробормотал Аоро, замерев от благоговейного восторга. Это был волшебный цветок мудрецов, чудо природы, которое не трогают даже пчелы. Находка столь редкого цветка предвещает человеку удачу в охоте и всякое благополучие.

Это еще больше воодушевило Аоро. Он зашагал вдоль ущелья, надрубая ножом податливую кору деревьев: три полоски наискосок и одна в стороне. Это был его собственный знак, его тропа. По ней он всегда сможет вернуться назад, в долину Горящих скал, чтобы умереть на родовой тропе, если не хватит сил найти выход из Раны Земли.

Прошел еще один день, Аоро продолжал пробираться вдоль пропасти. Сегодня ему повезло: в одном месте, видимо, ливни подмыли большой участок земли, поросший лесом, и он во время последнего урагана сполз. Радостно забилось сердце Аоро.

Здесь, только здесь нужно ему прокладывать свою тропу!

Аоро связал из толстых лиан прочную лестницу, надежно укрепил ее за большой валун: ведь по ней суждено ходить его соплеменникам, когда они отправятся в долину Горящих скал.

Вниз он спустился легко и быстро. Нижний конец лестницы лег на сломанный ствол могучей пальмы. Обильно пузырящаяся смола выступала на месте перелома: дерево еще жило, мощные корни гнали соки к отсутствующей вершине…

Дно пропасти было довольно широким. Здесь, среди скалистых берегов, протекал глубокий и бурный ручей.

Рана Земли должна иметь границы, здраво рассудил Аоро, и отправился вдоль берега искать удобное место для переправы. Такая возможность вскоре представилась.

Стены пропасти сузились, ручей также сдвинул свои берега. Посредине потока торчал крупный камень, о который с ревом разбивалась вода. Аоро срезал в зарослях высокий бамбук, упер его одним концом в камень и, сильно оттолкнувшись ногами от берега, совершил громадный прыжок через ручей. Гибкий бамбук спружинил и отбросил тело юноши. Аоро не успел выпрямиться и упал на руки, сильно ударившись о землю грудью.

На этом берегу стены пропасти были не так круты, имели множество глубоких трещин. Юноша осмотрел ближайшую трещину в надежде, что по ней можно будет взобраться наверх, но, — увы! — трещина обрывалась на середине. И все же Аоро приободрился: теперь появилась надежда, что трещина эта не единственная, и какая-нибудь из них все же откроет путь наверх.

К вечеру Аоро так устал от поисков, что свалился на берегу как убитый; к тому же его мучил голод. Собрав последние силы, юноша побрел к ручью, надеясь поймать хоть несколько рыбешек. Чистая и прозрачная вода позволяла видеть все, что происходит в глубине. Вот показалась какая-то рыба с тупой головой и большими плавниками. Юноша стремительно ударил ножом, но промахнулся. Эх, если б у него была сеть! Даже не сеть, а кусок толстого старого бамбука. Если снять с бамбука блестящую корку, настругать из нее тонких нитей, размочить в воде, то из этих нитей можно сплести сеть. Но толстого бамбука здесь не нашлось…

В этот день Джунгли отказали Аоро в пище.

Юноша проснулся среди глубокой ночи. Монотонно ворчал ручей, словно недовольный своим жестким ложем. Луны не было: Земля заслонила ее тучами. Над головой Аоро слабо проступала густо-синяя полоса. Удастся ли ему выбраться наверх, туда, под эту синеву?..

Оттуда доносились скрипучие, страдальческие стоны, им вторил плач грудного ребенка. Аоро знал, что так страдальчески скрипит гигантский жук-носорог, а плачет по ночам маленькая обезьяна — буэло. Все это было знакомо Аоро с детства.

И все-таки что-то заставляло юношу быть настороже, не доверяться кажущемуся спокойствию Джунглей. Он инстинктивно ощущал приближение невидимой опасности. Он даже знал, откуда она должна появиться. Вот отсюда, из темноты, что за его спиной…

И вдруг тонкий слух Аоро уловил тяжелые шаги. Они становились все отчетливее.

Неведомый великан двигался, сопровождая каждый шаг протяжными вздохами.

Аоро стремительно вскочил на ноги. Что делать? Бежать невозможно, да и куда скроешься от врага в темноте и в тесном ущелье? Юноша бесшумно скользнул к стене пропасти. Там — Аоро приметил это еще вчера — была небольшая впадина, прикрытая свисающим мхом. Прижавшись к шершавому камню, юноша старался утишить удары сердца. Каждой клеткой своего существа он чувствовал, что тот, кто идет по дну пропасти — громадного роста, исполинской силы и, возможно, необычайно свиреп.

Казалось, там, откуда приближались тяжелые шаги, даже воздух стал плотнее и пришел в движение. Будто бы сгусток непроницаемого мрака двигался на Аоро, сопя, и всхлипывая.

Юноша сделал отчаянное усилие, чтобы не закричать, не броситься прочь, ослепленный вторым после Ужаса великим владыкой Джунглей — Безумием. Вот неведомый зверь, тяжело ступая по воде, поравнялся с трепетавшим Аоро и, обдав юношу зловонным дыханием, прошел мимо. Аоро с облегчением вздохнул: опасность миновала. Но что это был за зверь? Может, это и не зверь, а сам Вождь Джунглей?

Среди индейцев давно ходили рассказы о какой-то долине, где живут огромные звери, питающиеся листвой. Они мирны и ленивы, передвигаются медленно, но если их рассердить, — нет страшнее зверя на свете…

Больше Аоро не мог уснуть.

Чуть рассвело, юноша пошел к ручью. На зыбких местах виднелись огромные круглые ямы, наполненные водой. Несомненно, это были следы самого Вождя Джунглей. При одной этой мысли Аоро снова стало страшно, но, немного поразмыслив, он решил, что пока опасаться ему нечего. Кто знает, может, ночная встреча послужит ему на пользу.

Если Вождь Джунглей прошел почти рядом с ним и не тронул, а может быть, не догадался о присутствии человека, то, соблюдая известную осторожность, всегда можно избежать встречи с ним. Вместе с тем, не может же быть, чтобы такой исполин жил в ущелье, где нет никакой пищи. Наверно отсюда есть все-таки выход наверх, где Вождь Джунглей добывает себе еду?..

Предположение Аоро оказалось правильным. В полдень он подошел к пологому подъему из ущелья и теперь уже без особого труда выбрался наверх. Оказавшись вновь среди зелени и деревьев, Аоро первым делом опустился на одно колено и горячо поблагодарил Мудрого Муравья, который не оставил его в минуту самых тяжелых испытаний.

Путь до того места, где когда-то был мост из лиан, уже не казался юноше трудным.

Он одолел его за два дня.

Аоро подошел к самому краю пропасти с намерением возвестить душам своих предков гордую весть: он, Аоро, одержал свою первую в жизни победу. Он стал настоящим охотником. У него будет в Джунглях своя тропа!

Он прошел по лесу, где еще не ступала нога ни одного индейца.

Он перебрался через самую большую Рану Земли и, самое главное, сумел победить самых могущественных властелинов Джунглей — Ужас и Безумие, которые не раз нападали на него в пути.

И в этот момент, когда Аоро поднял руки, чтобы издать победный клич своего народа, позади что-то треснуло. Юноша обернулся. То, что он увидел, на миг заставило его забыть пережитое. В нескольких шагах от него по земле ползло жалкое, беспомощное существо. Это был слепой белокожий человек…

 

Глава 9

Легенда об Арари и Лакури

Профессор Эваристо Грасильяму, сидя за столом, пил утренний кофе и просматривал почту. Его внимание привлек голубой пакет, в верхнем углу которого стоял почтовый штемпель: «Леблон» — одного из курортных городков неподалеку от Рио-де-Жанейро.

«Опять!» — с раздражением подумал профессор и нетерпеливо вскрыл конверт. В письме кратко сообщалось:

«Если профессор Грасильяму желает услышать кое-что любопытное об индейцах племени лакори, пусть немедленно приезжает в Леблон. Обратиться в клинику, палата №12».

Подписи не было, но внизу стояла приписка:

«Я вам пишу уже третье письмо и не получаю ответа. Очень прошу, приезжайте!»

Что это? Очередная шутка какого-нибудь бездельника? Последнее время профессор довольно часто стал получать письма, в которых неизвестные люди издевались над почтенным ученым и даже угрожали.

Поводом для этого, так же как и для ряда полемических выступлений в печати этнографов, лингвистов и историков, послужила статья профессора Грасильяму «Кто открыл Новый Свет?» в журнале «История». В ней Грасильяму ставил вопрос: кто был первооткрывателем Америки?

«Колумб, — рассуждал автор, — приплыв к берегам Нового Света, встретил здесь многочисленные племена индейцев. Откуда они пришли? Разве не удивительно, что в Мексике найдены пирамиды, не уступающие по размерам египетским пирамидам, а в глубине лесов Южной Америки имеются развалины каких-то храмов или дворцов неизвестной архитектуры. Там же сохранились остатки пирамид, превосходящих по размерам даже усыпальницу Хеопса. В Центральной Америке обнаружены следы ольмеков и тольтеков, существовавших еще до ацтеков и майя. Что это за народности, откуда они пришли и куда исчезли — неизвестно до сих пор. Известно лишь, что тольтеки построили в лесах Юкатана и Мексики исполинские храмы, от которых сейчас сохранились только развалины. Видимо, ими же изваяны из крепчайшего базальта огромные человеческие головы в странных шлемах. На берегу озера Титикака найдены развалины огромного древнего города с остатками величественных храмов, дворцов, больших домов, широких прямых улиц, водопроводов, канализации, плотин, шлюзов…»

Приводя эти и другие факты, профессор Грасильяму приходил к выводу, что Новый Свет совсем не «новый», а скорее «древний». Почти все коренные народности Америки сохранили предания о пришельцах из-за моря. Многие индейские племена называют себя потомками этих пришельцев. У инков и ацтеков существует предание, что их предки имели белую кожу, рыжие волосы и голубые глаза. В Северной Америке живет племя индейцев макдана, ничем не отличающихся от европейцев. У макдана тоже существует предание, что их предки пришли из-за моря и имели совершенно белую кожу. Найдены саркофаги с мумиями древних инков, и волосы некоторых мумий оказались белокурыми.

Далее автор обращал внимание на странное совпадение между культурами древних египтян и американских народов. Чем объяснить, что скульптура древнеегипетской богини неожиданно была обнаружена в Перу?

«Кто же является Первооткрывателями Америки? — снова вопрошал профессор. — Этот вопрос мы вправе поставить перед наукой. Какие из существующих племен индейцев обоих континентов Америки — прямые потомки пришельцев из-за моря?

О вторжении предков американских индейцев с других материков свидетельствует и тот факт, что до сих пор ни одному археологу не удалось отыскать на нашем континенте следов первобытного человека. Мои же оппоненты утверждают, что американский материк — родина всего человечества. По их мнению, следов первобытного человека не нашли только потому, что плохо искали…

Изыскания последних лет дают мне право утверждать обратное: племена индейцев пришли в Америку с Азиатского материка, точнее — через Берингов пролив. Они обладали высокой культурой, могли разрешать сложные инженерные вопросы и, естественно, без труда подчинили немногочисленные племена первобытных охотников, которые раньше их пришли с Азиатского материка. Так, я считаю, начиналось заселение Нового Света.

Задача науки выяснить: сохранились ли потомки первых переселенцев до наших дней?

Есть основание предполагать, что они сохранились в дебрях Центральной Амазонии…»

Вот этот-то тезис статьи и послужил поводом для нападок на ее автора. Получив первое письмо с приглашением приехать в Леблон, профессор Грасильяму счел его очередной выходкой своих противников. Однако через какое-то время последовало второе, а вот сейчас и третье письмо. Вряд ли шутник был бы так настойчив.

Профессор отставил чашку из-под кофе и задумался. «Ехать или не ехать?» — размышлял он, чуть ли не в десятый раз перечитывая странное послание. Что может сказать этот незнакомец о лакорийцах? Вероятно, какие-нибудь вздорные измышления? А вдруг?..

Спустя два часа самолет уносил профессора Грасильяму в Рио-де-Жанейро.

— Сеньор приходится больному родственником?

— Нет!

— Близкий знакомый или друг?

— Мы с вами знакомы больше, нежели с этим больным, — раздраженно буркнул профессор.

— В таком случае я не могу допустить вас без разрешения старшего врача, — ответил дежурный. — Как прикажете доложить?

Грасильяму протянул визитную карточку.

Дежурный ушел, оставив Грасильяму размышлять над строгими порядками, существующими в клинике.

— Прошу извинить, сеньор профессор, что заставили вас ждать, — сказал старший врач, появляясь в дверях. — На пациента палаты №12 было совершено покушение, и мы, естественно, обязаны соблюдать меры предосторожности. Кстати, мы получили сообщение, что к больному приезжает еще один ваш коллега…

Заявление врача несколько успокоило Грасильяму, значит, вызов не чья-то шутка, но кто и зачем еще сюда приезжает?

В палате №12 на кровати, у широкого окна, пропускавшего массу воздуха и света, полулежал человек с забинтованной головой. Увидев входящего Грасильяму, больной любезно сказал:

— Большое спасибо, профессор, что приехали! Садитесь, пожалуйста. Мне нужно вам кое-что сообщить.

— Прежде всего, сеньор, объясните, что все это значит? Кто вы? Я получил ваши письма и не знал, что подумать, — проворчал Грасильяму, усаживаясь в кресло.

Больной пытался было приподняться с подушек, но тут же обмяк, схватившись рукой за голову. Это невольное, вызванное болью движение несколько смягчило гостя.

Профессор с состраданием посмотрел на больного: худощавое лицо с правильными чертами и глубокими проницательными глазами располагало к себе. На какой-то миг профессору показалось, что он уже где-то встречал такие же глаза. Внешность незнакомца разбудила какие-то тревожные, но не совсем ясные воспоминания.

— Извините, профессор, я не сообщил вам в письмах своего имени, — сказал больной, морщась от боли и прикасаясь ладонью к вискам. — Во-первых, оно бы вам ничего не сказало, а во-вторых, у меня есть причины не слишком часто упоминать его. Теперь я готов посвятить вас в свою тайну. Только прежде расскажу легенду о двух индейцах из племени тамойо. Их звали Арари и Лакури. Они жили в разных селениях, оба были молоды и отличались огромной физической силой. Однажды произошло наводнение, вода стала угрожать их жилищам. Чтобы спастись от беды, они решили сбросить с горы огромный камень, который преградил бы путь воде. Но, повторяю, они жили в разных селениях и каждый из них не знал о замыслах другого.

Арари и Лакури начали толкать камень с разных сторон, не замечая друг друга.

Камень не выдержал и раскололся, похоронив под обломками двух богатырей. Не кажется ли вам, профессор, что если бы они объединили свои усилия, то несчастья могло бы и не произойти?

— К чему эта сказка? — недовольно спросил профессор.

— Мы с вами находимся в положении Арари и Лакури, с той только разницей, что камень еще не рассыпался и не задавил нас обоих.

— Кто вы, черт возьми! — не выдержал Грасильяму. — Мне кажется, что я где-то вас встречал, и даже слышал ваш голос, но никак не могу припомнить, где и когда это происходило…

— Что ж, профессор, напомню вам еще одну историю. Это уже не легенда. — Больной с трудом приподнялся с подушек, наклонился к профессору и вполголоса добавил: — Вспомните исход вашей экспедиции на Топажос…

Профессор Грасильяму отшатнулся:

— Могуена! — прошептал он.

— Нет, профессор, Могуена — миф. А меня зовут Мартино. Запомните: Мартино…

Это было шесть лет назад. Экспедиция в составе профессора Грасильяму, его помощника и девяти индейцев-носильщиков и проводников исследовала верховье реки Топажос — одного из притоков Амазонки. В девственных джунглях экспедиция искала развалины древнего храма или города, который, по рассказам индейцев, должен был находиться где-то в долине у истоков этой реки. Три месяца люди провели в пути, испытывая невероятные лишения. Вьючные мулы давно пали от укусов ядовитых насекомых, и полубольные люди вынуждены были тащить поклажу на своих плечах.

Никаких развалин экспедиция пока не нашла. Ей оставалось исследовать плато у истоков реки Телис-Пирис — притока Топажоса. Еще несколько дней, и она достигает цели. Странное происшествие расстроило планы руководителя экспедиции — профессора Грасильяму.

Рано утром исчезли два индейца-проводника. Профессор не мог поверить, что эти добрые и преданные парни сбежали: все время они безропотно переносили тяготы путешествия. Не было оснований думать и об их гибели — несмотря на самые тщательные поиски, трупов не обнаружили.

В полдень того же дня два носильщика пошли к реке за водой и тоже не вернулись.

Оставшиеся индейцы перепугались. Они отказались идти вперед, заявив профессору, что их товарищи стали жертвами Могуены и поэтому надо отсюда скорее выбираться.

О Могуене, загадочном существе-вампире, жившем в глухих джунглях, среди индейцев и негров — искателей каучука ходила недобрая слава. Могуена заманивал людей в леса и болота и высасывал из них кровь.

С большим трудом профессор уговорил подчиненных продолжать путь.

Через день исчезли еще три индейца-носильщика. Казалось, они провалились сквозь землю. И снова Грасильяму сумел развеять страхи своих спутников.

— Цель близка, — убеждал он, — только движение может нас спасти.

Мужествен был руководитель экспедиции, но и у него пробежали по спине мурашки, когда как-то вечером он услышал, как из глубины джунглей раздался протяжный крик:

— Несчастные! Вы идете на свою погибель! Уходите на юг…

— Это Могуена, — зашептали индейцы, дрожа от страха.

Сколько ни уверял профессор, что если уж Могуена — вампир, то он не станет предупреждать людей об опасности, но носильщики потребовали возвращения.

Профессору пришлось уступить.

Несколько дней экспедиция проблуждала в джунглях. Измученные люди оказались перед лицом неминуемой гибели. Вечером, когда они лежали возле костра, размышляя о своей горькой судьбе, из чащобы снова раздался таинственный голос:

— Несчастные! Вы идете неправильно. Я укажу вам путь. Будьте внимательны!

Утром профессор, которого мужество не покинуло, сделал несколько шагов в сторону, откуда доносился таинственный голос, и обнаружил на одном из деревьев свежий глубокий надрез. Пройдя еще немного, он нашел второй надрез, а за ним и третий. Это был путь, указанный неизвестным доброжелателем.

Странное путешествие по зарубкам продолжалось несколько дней. Отряд забрел в такие непроходимые дебри, что люди, бывалые путешественники по сельвасам, потеряли ориентировку. Зарубки на деревьях исчезли…

И тогда из чащи вышел индеец.

Он был высок, строен, хорошо сложен. Правильные черты лица с выразительно горящими, проницательными глазами, светлый цвет кожи делали его похожим на сильно загорелого европейца. Принадлежность к аборигенам южноамериканских лесов выдавали его одеяние, состоявшее из коротких кожаных штанов с тесемчатой бахромой, оружие — копье и татуировка синей и красной тушью в виде цветка монстеры чуть выше локтя…

Индеец знаком предложил удивленным людям следовать за ним.

Через несколько дней он вывел отряд к главному руслу реки Топажос и там так же таинственно исчез, как и появился.

Все эти дни проводник хранил молчание и лишь когда надо было указать направление или же предупредить об опасности, он бросал два-три слова.

Суеверные носильщики со страхом смотрели на проводника, стараясь держаться от него подальше. Профессор пытался было заговаривать с ним, но индеец молчал.

Что это за человек, Грасильяму так и не мог узнать, но в одном он почему-то был уверен: таинственный незнакомец стремился увести экспедицию подальше от истоков Телис-Пириса. Почему?

Какое-то время профессор Грасильяму внимательно разглядывал полулежавшего перед ним человека.

— Что же вам угодно, сеньор Мартино? — наконец спросил он.

— Я знаю, профессор, вы всю жизнь отдали раскрытию тайны племени лакори, но вам не всегда сопутствовали удачи…

— Напрасно вы считаете меня каким-то неудачником, — вдруг ощетинился Грасильяму.

— Знайте, сеньор, я самый счастливый человек на земле. Гипотеза профессора Грасильяму, увидите, восторжествует!

— Мне кажется, — пытался слабо улыбнуться Мартино, — для полноты вашего счастья не хватает пустяка: увидеть своими глазами живого лакорийца. Правда?

Грасильяму встрепенулся, насторожился: не насмехается ли над ним Мартино.

— У вас есть основания утверждать, что лакорийцы до сих пор сохранились?

— Самые веские, но дело не в этом.

— Черт возьми! — не выдержал профессор. — Как не в этом? Что же может быть важнее!

— Вы, кажется, хорошо знакомы с профессором Гароди, директором Национального музея? — невозмутимо спросил Мартино.

— Да, он — мой друг!

— В таком случае, вы слышали, что на него было совершено покушение? Я знаю человека, который совершил это покушение.

На лбу профессора проступила испарина.

— Почему же вы не заявили в полицию?

— Это исключается.

— Я вас не понимаю…

Мартино, не обращая внимания на волнение профессора, тем же спокойным голосом продолжал:

— Известно ли вам, профессор, что в день покушения на сеньора Гароди у него находилась одна вещь…

— Какая вещь?

— Так вот, запомните: это и есть самое важное. Сеньору Гароди эта вещь едва ли не стоила жизни и причинит еще немало бед, если все мы будем поступать, как…

Арари и Лакури. Вы меня поняли, профессор?

— Послушайте, Могуена, Мартино, или… как вас лучше называть? Вам не надоело ломать мне голову всякими загадками? Я, кажется, был достаточно терпелив…

Мартино негромко рассмеялся, но тут же лицо его исказилось от боли, и он приложил ладони к вискам. Прошло несколько минут, пока он снова смог заговорить.

— Дорогой профессор, я пригласил вас именно для того, чтобы вы больше не ломали голову над всякими загадками. Очень трудное положение, в котором я сейчас оказался, вынуждает меня обратиться за помощью…

В этот момент дверь в палату приоткрылась, и вошел новый посетитель. Это был профессор Элиас Гароди.

Эваристо Грасильяму и Элиас Гароди были старыми друзьями. Их дружба зародилась еще в колледже. Потом они вместе участвовали в археологической экспедиции Макса Шмидта, производившего раскопки «кухонных куч» возле реки Каракараи, и оба едва не погибли при наводнении. Это сблизило их на всю жизнь.

Эваристо Грасильяму, как и Элиас Гароди, был убежденным холостяком, целиком отдавшимся науке. Увидев входившего в палату друга, Эваристо сразу же забросал его вопросами:

— Ты? Как? Здоров? Зачем сюда?..

— Обо всем по порядку, дружище, не торопись. Только я вышел из больницы, как получил это письмо и сразу же помчался сюда, — сказал Гароди, протягивая распечатанный конверт. Письмо оказалось копией такого же, какое получил и Грасильяму. Друзья вопросительно посмотрели на Мартино, о котором в первые минуты встречи они даже позабыли.

Мартино представился профессору Гароди, извинился за доставленное им беспокойство. Он хотел еще сказать что-то, но в палату вошел старший врач.

— Сеньор, — обратился он к Грасильяму недовольным голосом. — Я разрешил вам свидание не больше двадцати минут, а вы устраиваете здесь чуть ли не научное заседание. Прошу, сеньоры, оставить больного в покое. Он нуждается в отдыхе.

Милости просим завтра!

Смущенные ученые попятились к двери.

— Одну минутку, доктор, — остановил врача Мартино. — Извините, сеньоры. Мне действительно трудно говорить сейчас. Давайте отложим наше свидание до завтра, а пока вам небезынтересно будет познакомиться с тем, что я здесь записал. — И Мартино протянул Грасильяму свой блокнот…

— Ну, что скажешь, дружище, обо всем этом? — спросил Гароди, когда они шли к ближайшей стоянке такси.

— Чрезвычайно странная личность этот Мартино, но он заслуживает серьезного внимания. Кстати, что с тобой произошло, старина? Где Жоан?

Гароди вздохнул и вместо ответа предложил поискать укромный уголок, где можно было бы перекусить и обо всем спокойно потолковать.

— Нет ничего проще: пойдем ко мне в отель, — сразу же согласился Грасильяму, сам нуждавшийся в пище и отдыхе.

Спустя четверть часа друзья находились в гостинице, ожидая, когда слуга подаст обед и бутылку вина, которую Грасильяму предложил распить в честь встречи.

— Со мной произошло чертовски непонятное происшествие, — начал Гароди свой рассказ, по привычке трогая кончиками пальцев надбровья, как бы проверяя, на месте ли мысли. — Я был в музее, захожу в свой кабинет и, к своему удивлению, вижу за моим письменным столом совершенно незнакомого человека. Он держал в руках индейскую книгу, страницы которой сделаны из какого-то неизвестного мне прозрачного материала, со странными рисунками. Об этой пластинке я расскажу тебе позже подробней. Так вот, я вошел в тот миг, когда незнакомец собирался сунуть пластинку в карман. Прежде чем я успел произнести хоть слово, этот джентльмен — если он только заслуживает называться джентльменом — бросился ко мне и, — каков нахал! — ударил по голове моей же собственной палкой. Я потерял сознание и прозрачную пластинку, которую этот негодяй унес с собой. Мне ее чертовски жаль.

Мы с Жоаном только-только собрались заняться разгадкой рисунка и надписей, начертанных на ней… — Гароди тяжело вздохнул. — А бедняга Жоан, дружище, погиб в той воздушной катастрофе, о которой в свое время писали газеты. Он летел к тебе, — грустно закончил Гароди свой рассказ.

— Да, не повезло тебе, старина. И Жоана жаль. Это был многообещающий юноша, — с искренним сочувствием проговорил Грасильяму и, чтобы отвлечь друга от тяжелых воспоминаний, поспешил перевести разговор:

— Давай, старина, поговорим об этом чудаке, вызвавшем нас сюда. Что ты думаешь о нем?

Но тут раздался стук в дверь. Негр-слуга вкатил столик с посудой, кушаньями и вином, быстро и бесшумно расставил все на столе и, узнав, что сеньорам он не понадобится, так же бесшумно удалился.

— Ты слышал, старина, легенду о Могуене? — спросил Грасильяму, когда дверь за слугой закрылась.

— Могуена… Могуена… постой, постой, дружище… А, вспомнил! Это нечто или некто, вроде лесного духа, так, что ль? — усмехнулся Гароди.

— Напрасно смеешься, старина, — нахмурился Грасильяму. — Помнишь печальный исход моей последней экспедиции на Топажос? Репортеры, наслышавшись рассказов от моих спутников, порасписали в газетах, что нас спас от гибели живой Могуена. Так вот представь себе, старина: Могуена и Мартино — одно и то же лицо… — И профессор Грасильяму рассказал другу обо всем, что говорилось в палате перед приходом Гароди.

— Может быть, это какой-нибудь шарлатан или мошенник? — попытался возразить Гароди, хотя и без особой уверенности в голосе.

— Нет, у меня создалось впечатление, что Мартино знает нечто очень важное и по каким-то особым причинам хочет поделиться этим важным именно с нами.

На следующий день старший врач ограничил свидание ученых с Мартино до десяти минут и то только по настоятельной просьбе больного.

Как только Гароди и Грасильяму вошли в палату, Мартино, словно угадывая их мысли, без всяких предисловий начал торопливо говорить:

— Я слышал, сеньоры, о вас как о гуманных, честных ученых, поэтому только вам и решил доверить свою тайну. Хотя это не только моя тайна. Слушайте! Племя лакори — потомков пришельцев с других планет — существует. Оно обладает огромными богатствами, часть которых хранится в усыпальнице древнего лакорийского вождя Таме-Тунга. Случайно местонахождение храма стало известно одному проходимцу.

Перед смертью он сделал на древней лакорийской книге записи, по которым нетрудно отыскать могилу Таме-Тунга. Часть этой книги совсем недавно побывала у вас, профессор Гароди. Но сейчас обе части — две прозрачные пластинки находятся в руках очень плохого человека…

Мартино перевел дыхание и откинулся на подушку. Чувствовалось, что ему очень трудно говорить, но он поборол слабость, сделал глубокий вдох и продолжал:

— Это страшный человек. Его имя — Агурто, или Железный Капитан, или Леми Диаш.

Он — беглый каторжник. Сеньоры! Не допустите разграбления древней могилы! Нужно уничтожить эту злосчастную книгу или… или опередить Железного Капитана…

Голос больного ослаб. Ученые напрягли слух, стараясь уловить каждый звук.

— Помогите последним сынам некогда великого народа уберечь свою святыню. Я верю, вы сделаете это…

Какое-то время Мартино молчал, но потом прошептал:

— Прошу вас, сеньор Гароди, наклонитесь ко мне. Я скажу священное слово, которое откроет вам путь к цели сквозь заслон лакорийцев, стерегущих могилу вождя. Как отыскать могилу — прочтете в блокноте, что я вам передал.

Гароди наклонился. Мартино шепнул ему что-то и в изнеможении упал на подушки.

Ученые с тревогой глядели на его побледневшее лицо. Гароди нажал кнопку, чтобы вызвать врача. Но больной приоткрыл веки, выразительно поглядел на Грасильяму.

Ученый наклонился почти к самому рту Мартино, и тот тоже что-то шепнул ему на ухо и тут же внезапно приподнялся.

— Не забудьте же, сеньоры, то, что я вам сказал. — Мартино хотел сказать еще что-то, но не смог: из горла вырвался только хрип.

В палату вошел врач. Ученые поспешно ретировались.

До самого вечера они просидели в приемной клиники, наводя справки о состоянии Мартино, у которого началось воспаление мозга. Тут же они узнали, что Мартино в клинику привез какой-то водитель такси, который нашел его полураздетым, в бессознательном состоянии у обочины пригородного шоссе. Когда Мартино пришел в себя, он назвался сотрудником ботанического сада, что было подтверждено полицией.

На следующий день, во время завтрака, слуга принес профессору Грасильяму письмо.

Вскрыв конверт, профессор обнаружил внутри карту и банковский чек на довольно солидную сумму, выписанный на его имя, и записку, в которой указывался адрес некоего Мануэля Контрероса, хозяина отеля «Отдых капитанов» в Сантарене. К нему профессор должен был обратиться, если почему-либо ему понадобится отыскать Мартино.

Профессора сейчас больше всего занимала карта.

— Черт побери! Старина, смотри! Могила Таме-Тунга! Значит, эта долина существует! Ведь я же был недалеко от нее, у верховьев Топажоса! — радостно клокотал Грасильяму, тыча пальцем в карту. — Теперь я доберусь туда без труда!

Друзья склонились над картой и долго рассматривали ее.

— Меня интересует, кто же такой этот Мартино? На индейца он не похож, на европейца тоже, — сказал Гароди. — Почему это его, ботаника, вдруг волнует вопрос о существовании лакорийцев и почему он так ратует за неприкосновенность древней могилы?

— Мне совершенно безразлично, к какой расе он принадлежит, но что Мартино — благороднейший человек, в этом я твердо убежден. Хотя, черт побери, зачем же он увел меня от верховьев Топажоса? — недоумевал Грасильяму. — Нет, нет, я не останусь глух к его просьбе и на этот чек немедленно снаряжаю экспедицию.

Слышишь, старина? Что думаешь ты по этому поводу?

— То же, что и ты, дружище! Отправляемся вместе…

В следующий миг ребра почтенного директора музея трещали в мощных объятиях друга.

— Ой, хватит! Пусти! Еще немного, и ты был бы одинок в своих скитаниях по джунглям, — едва отдышался Гароди. — Кстати, дружище, какой пароль сказал Мартино для усмирения стражей лакорийской святыни?

— Макалуни!

— Странно. А мне он сказал: Лакастра!

 

Глава 10

Подвиг или преступление?

В селении царило всеобщее возбуждение. Мужчины гневно потрясали оружием, взволнованные женщины размахивали руками. Громче всех разорялся Волосатый Таку — маленький индеец с темно-медным лицом и густой растительностью на теле.

— Смерть мальчишке! — орал он, размахивая коротким бронзовым ножом.

Виновник этого шума, юноша-индеец, стоял в толпе с гордо поднятой головой, и нельзя было угадать, что скрывалось в его темных, с влажным блеском глазах: страх ли за свою жизнь, презрение ли к смерти или тоска обреченного.

Все ближе подступали охотники, все сильнее становился их гнев. В лицо молодого индейца ударил комок земли, брошенный издалека Однорукой Кальбой. У старухи была парализована правая рука, но она проворно управлялась и одной левой. Комок земли послужил как бы сигналом для остальных. Десятки ножей и топоров поднялись над обреченным. Вместо того чтобы защищаться или просить пощады, юноша выше поднял голову и опустил руки, до этого скрещенные на груди.

И тогда все увидели, что грудь юноши сплошь покрыта плохо зажившими шрамами и рубцами. Но это не остановило толпу. Только вид мертвого тела мог ее сейчас успокоить.

— Смерть Лягушонку!

Зеленой Лягушкой звали мать обреченного юноши, и он, по обычаю племени, также унаследовал это имя. Отец мальчика исчез в Джунглях еще в ту пору, когда мать только обсыпала новорожденного пеплом и положила на ночь у порога хижины. Она сделала это для того, чтобы добрые духи — покровители семейного очага — посмотрели на ребенка и дали самое необходимое для человека — имя!

Но отец не вернулся из Джунглей, и мальчик на всю жизнь остался без мужского имени. Одни говорили, что Летящее Перо, — так звали отца мальчика, — сбился с родовой тропы и Джунгли задушили его. Другие утверждали, что он упал в реку и аллигаторы разорвали его. Как бы то ни было, позор отца пал на сына. Всю жизнь он будет носить имя своей матери Кахи — Зеленой Лягушки, если не докажет делом, что он может быть охотником.

Волосатый Таку первый нанес удар. Он взмахнул ножом, целясь в плохо зажившую рану на груди юноши. Еще миг — и тот, кого называли Лягушонком, упадет, испустив дух. Но что это? Нож Волосатого Таку только скользнул по плечу, не причинив никакого вреда юноше, а нападавший потерял равновесие и едва устоял на ногах.

Окружающие не поняли, как это случилось: Волосатый Таку считался едва ли не самым ловким среди охотников. Но стоящий неподалеку старый индеец с разорванной когтями ягуара щекой по имени Большой Лоу одобрительно причмокнул губами:

— Мальчик достоин носить имя мужчины. Мальчик знает, как отражать удар ножа. Так умел делать только Летящее Перо, — сказал он.

— Лягушонок нарушил Священный Порог! — возразил Кривой Зуб.

— Мальчик совершил подвиг, а не преступление.

— Большой Лоу говорит как чужеплеменник, и моим ушам противно слушать такие слова.

— Ушам Кривого Зуба приятен только хрип умирающего, а глазам — вид крови! — сумрачно ответил Большой Лоу.

Кривой Зуб взялся было за копье, чтобы ответить по-своему, но вспомнил, что Большой Лоу так же хорошо владеет Оружием, как и языком. Сделав вид, что он не слышал реплики Большого Лоу, Кривой Зуб поторопился отойти в сторону.

Охотники плотным кольцом окружили юношу. Они стояли так близко, что каждый, если захотел бы, мог прикоснуться к нему рукой. Но неудача Волосатого Таку смутила их. Каким образом, целясь в грудь Лягушонку, Волосатый Таку мог промахнуться на таком близком расстоянии? Может быть, Лягушонок знаком с Каменным Япом — духом неуязвимости? Тогда даже опасно к нему прикасаться.

Волосатый Таку оправился от неудачи и, прочтя на лицах окружающих недоумение, снова бросился на юношу с занесенным ножом. И снова охотники увидели, но теперь уже ясно, как Лягушонок едва уловимым движением тела отклонился от смертельного удара, а Волосатый Таку не устоял на ногах и покатился по земле; так много силы он вложил в этот удар.

Крики стихли. Охотники с удивлением смотрели на Лягушонка. Они поняли, в чем дело. Лягушонок знал древнее искусство защиты и борьбы — сагу-сагу. Владеющий им, даже безоружный, благодаря лишь своему мужеству, хладнокровию и ловкости, мог отражать нападение вооруженного противника. Этот вид борьбы был почти забыт, а о людях, владевших им, рассказывали легенды.

Так, ходила молва об одном индейском юноше, который настолько хорошо знал приемы сагу-сагу, что среди белого дня появлялся в лагере врагов, кричал им обидные слова и издевался над их неловкостью. Все это он проделывал под градом копий, стрел, под тучами камней. Еще в прошлом веке некоторые племена индейцев нередко устраивали празднества, на которых умелые воины показывали свое искусство.

Вокруг площадки, освещенной кострами, собирались многочисленные зрители глядеть, как пять вооруженных воинов нападали на одного. Борьба длилась по нескольку часов. Большей частью безоружными оказывались нападающие, по одному покидая круг под обидные крики болельщиков. Но случалось, что и смельчак падал на землю с распоротым животом.

— Кто научил Лягушонка сагу-сагу? — теперь уж с невольным уважением в голосе перешептывались охотники.

Большой Лоу, воспользовавшись замешательством толпы, подошел ближе и громко сказал:

— Чао свиреп и кровожаден, но даже он не трогает мирного оленя, когда сыт. Разве дети Мудрого Муравья голодны? Разве они хотят крови мальчика?

Это была дерзкая речь, и другому бы ее не простили. Но Большой Лоу прожил долгую жизнь, голова его была белой. Он много раз бывал среди других племен, учился их мудрости, видел столько чудес, что пересчитать их не хватило бы волос на голове человека. Даже старый Гокко часто советовался с этим мудрым человеком племени.

Охотники продолжали перешептываться меж собой. Вперед выступил Кривой Зуб и, обведя взором соплеменников, как бы ища у них поддержки, проговорил:

— Большой Лоу бросил обидные слова. Дети Мудрого Муравья не хотят крови Лягушонка. Но Лягушонок нарушил закон Священного Очага и привел к нам чужеземца.

Разве Мудрый Муравей не завещал нам — никогда не нарушать этого закона?

Лягушонок достоин наказания, и он его получит. Что скажешь в ответ, о Большой Лоу?

Воцарилась тишина, даже дети притаились на ручках матерей.

— С каких пор дикобраз стал бояться земляных мышей, а орел попугаев? — насмешливо возразил Большой Лоу. — Разве глаза и уши детей Мудрого Муравья затмил страх? Разве и ноги и руки стали слабее от того, что они увидели бледнолицего? Мальчик совершил ошибку, но искупил ее тем, что проложил новую тропу к долине Горящих скал. Он выдержал очень тяжелое испытание и достоин быть мужчиной. Разве ты, Кривой Зуб, можешь сказать, что имеешь в джунглях свою тропу? А ведь твоя жизнь втрое длиннее жизни этого мальчика. Может, у тебя, Аку Хранитель Вечернего Солнца, есть в Джунглях своя тропа? Или у тебя, Многорукий?

Или у тебя, Мау Неутомимый? Вы молчите, потому что у вас нет своих троп. Вот почему мальчик достоин носить имя Аоро, что значит Идущий По Своей Тропе, а не Лягушонок. Я сказал свое слово. — И Большой Лоу сел на свое место.

Это было почти оскорблением. Особенно обидел охотников намек на то, что они якобы испугались чужеземца. Но и на этот раз охотники сдержались. Слишком мудр был Большой Лоу, слишком много почетных шрамов украшало его лицо.

Внезапно охотники расступились и с уважением опустили глаза.

Пришел вождь Утох Твердое Сердце. Он несколько дней отсутствовал — выменивал у соседнего племени наконечники для стрел и копий на одежду. Еще на подходе к дому он услышал громкие голоса и пришел узнать причину споров. Вождя сопровождали три десятка рослых индейцев в полном походном снаряжении: в руках у них были тяжелые луки, за спинами по два-три копья, на поясах ножи и боевые топоры. Лицо каждого индейца украшала сложная татуировка — знак дальнего пути. Полуголые темно-оливковые тела блестели от пота.

Утох был высокого роста с невозмутимым спокойным лицом и умными пристальными глазами. Его одежда, как и всех охотников, состояла из куска красной ткани на бедрах. Высокий лоб вождя украшал венец из когтей птиц; несколько полумесяцев из перламутра оттягивали мочки ушей; на шее свисало трехрядное ожерелье из клыков ягуара — знак высшей власти вождя.

Прошел всего второй разлив реки после смерти Биаза Лукавого, как Утох был избран на его место и надел это ожерелье. Молодой вождь оказался достойным избранником: он лучше всех мог выследить осторожного оленя, подобраться к могучему тапиру, устроить ловушку для оцелота, догнать быстроногую лань или бесстрашно вступить в единоборство с кайманом или ягуаром. Ана Древесная Ящерица отложила в углу хижины двадцать четыре ракушки, столько разливов реки прожил ее сын Утох…

Неожиданное появление вождя смутило охотников. Волосатый Таку поспешил спрятаться за спины товарищей. Все вдруг вспомнили, что никто, кроме вождя и Гокко, не имеет права приговаривать индейца к смерти.

— Что сделал мальчик? — спросил вождь.

— Он привел к нам белокожего человека.

Брови вождя слегка удивленно приподнялись.

— Покажите его…

Несколько молодых охотников бросились к ближайшей хижине. Вскоре они принесли на руках и поставили перед вождем связанного белого юношу. Белокожий был очень слаб и едва держался на ногах. Веки сильно воспаленных глаз были сомкнуты: чужеземец побывал в зарослях чи-чи — ядовитого растения, вызывающего у человека временную слепоту.

Утох потрогал одежду бледнолицего, прикоснулся к его щеке и посмотрел на свою руку: не испачкалась ли она? Сколь не был Утох невозмутимым, все же на его лице появилось чувство большого любопытства. Он слышал, что в той стороне, где прячется солнце в свою хижину на ночлег, живут многочисленные племена белокожих людей. Эти люди сильны и мудры и в то же время коварны и жестоки, их нужно всячески остерегаться. Никогда еще вождь не видел белого человека, да и строгие обычаи племени запрещали общаться с чужеземцами. Если ты встретил на своей тропе десять врагов, храбро вступай с ними в бой. Если навстречу тебе вышел всего один белокожий, а у тебя десять сильных воинов — уступи дорогу белокожему. Такова была одна из заповедей Священного Закона Мудрого Муравья. И вот сейчас Утох, видя перед собой не могущественного великана, какими всегда представлял бледнолицых, а жалкого израненного мальчишку, пожал плечами:

— Где же мудрость и сила белого человека? — спросил вождь.

Белый юноша молчал, хотя вопрос был обращен к нему. Он не понимал чужого языка, он вообще ничего не мог понять, что происходило вокруг него. Почему его появление вызвало переполох в селении? Почему его сразу же бросили на землю и связали?

— Что делать с белокожим? — обратился вождь к старейшим охотникам, собравшимся в сторонке.

Мнения разделились. Одни предлагали оставить чужеземца в селении, чтобы он не привел к индейцам своих братьев, другие требовали отпустить: все равно Джунгли не выпустят его. Но нашлись и третьи, настаивавшие немедленно умертвить пришельца. О Лягушонке же, который еще недавно был в центре внимания, казалось, и позабыли.

Вождь отошел на несколько шагов и задумался. Сразу все умолкли. Вождь думал, и никто не имел права мешать его мыслям. Но вот он снова приблизился к пленнику и негромко сказал:

— Гокко!

Несколько индейцев побежали к крайней хижине, у входа которой был привязан позеленевший от времени человеческий череп. Посыльные вернулись, поддерживая под руки древнего трясущегося старца — колдуна.

Одежда старика состояла из ветхой тростниковой циновки, заменяющей набедренную повязку. На дряблой морщинистой шее болталось ожерелье из ракушек, на ногах и запястьях рук — пучки каких-то волос или водорослей. На груди висел старинный морской компас в тяжелой медной чашечке. Стрелка, в виде ладони с вытянутым указательным пальцем, дрожала и перемещалась по мере того, как раскачивалось тело старика. Высохшая, как у мумии, голова также раскачивалась из стороны в сторону, в такт движению.

Колдуна поставили напротив пленника, и все отошли на несколько шагов. Голова старика медленно приподнялась, выцветшие от времени глаза уставились на пленника. Взгляды старца и юноши встретились.

Старик долго глядел на пленника. В его водянистых глазах появилось осмысленное выражение. Казалось, вид бледнолицего пробудил в памяти старца картины далекого прошлого, когда и он был таким же молодым, полным жизни и сил. Может, он вспомнил, как с боевым кличем бросался на врагов — вот таких же людей с белой кожей, пришедших из-за моря. Только они не были беспомощны, как этот пленник.

Жестокие, вооруженные до зубов, с палками, способными посылать молнию, они уничтожали детей, насиловали женщин, а побежденных воинов-индейцев заковывали в цепи и заставляли работать в сырых рудниках Серебряной горы…

На какой-то миг голова колдуна перестала трястись, на лице появилось свирепое выражение, глаза гневно сверкнули, пальцы сжались в кулаки. Это длилось всего лишь миг. Искра сознания тут же угасла. Голова колдуна поникла, и он упал бы на землю, если б два индейца не поддержали его под руки.

Но он все-таки заговорил. Голос колдуна походил на скрип высохшего тысячелетнего дерева, которое качается от собственной тяжести.

— Дети Мудрого Муравья, Гокко очень стар… Много видели его глаза, много, много врагов убили его руки, таких, как этот… Сейчас Гокко вспомнил время, когда погибли лучшие воины нашего племени, когда страшной смертью умер сам Мудрый Муравей, которого хитростью обманули бледнолицые…

Вождь, а за ним и все охотники подошли ближе, чтобы не проронить ни единого слова из уст самого мудрого человека на земле — хранителя истории племени.

— Не трогайте бледнолицего! — прохрипел колдун. — Если вы его убьете, — придут другие, и тогда горе нам! Отпустите его на свободу, не делайте ему зла, пусть уходит… А нарушителя Священного Порога прогоните от себя, пусть умирает в одиночку…

Старик замолк и, окончательно обессиленный, опустился было на землю.

Индейцы-телохранители бережно подняли его на руки и унесли в хижину.

В торжественном суровом молчании стояли охотники. Казалось, приговор произнесен, и ни один самый справедливый индеец в Джунглях не мог бы сказать лучше, чем мудрый Гокко.

Но последнее слово оставалось за вождем.

Утох Твердое Сердце снова подошел к пленнику и повелительно произнес:

— Большой Лоу!

Старый охотник вышел из толпы и почтительно опустил глаза.

— Большой Лоу велик и мудр, — заговорил Утох, в знак особого уважения прикасаясь к щеке охотника двумя пальцами левой руки. — Он жил среди других племен и его глаза видели столько людей, сколько деревьев в Джунглях. Он питался пищей чужеземцев, носил их одежды, слушал их голоса и понимал их язык. Пусть Большой Лоу спросит бледнолицего, кто он и откуда, как попал он сюда? Пусть Большой Лоу скажет бледнолицему, что мы отпускаем его без обиды и войны и будем жить с его братьями в мире, пока не высохнут реки и не завянут листья на деревьях. Мы дадим ему лук и стрелы, чтобы он мог оборонять свою жизнь от Джунглей, дадим ему еду, чтобы он мог насыщаться, пока не встретится со своими братьями. Но пусть уходит и забудет это место!

На коричневом, изъеденном глубокими шрамами морщин лице Большого Лоу появилось выражение задумчивости. Все смотрели на него. Старый охотник молчал, по-видимому, припоминая что-то давно ускользнувшее из его памяти.

— Кто ты, откуда пришел к нам, белый человек? — заговорил Большой Лоу, с трудом подбирая нужные слова.

Пленник, уловив португальскую речь, оживился, кивнул головой в знак того, что понял вопрос, и стал отвечать, стараясь как можно яснее выговаривать каждое слово. Говорил он долго, взволнованно. Большой Лоу выслушал его с напряженным вниманием, немного подумал и перевел вождю все, как понял:

— Чужеземец, говорит, что прилетел с неба и хочет опять туда вернуться.

— Пусть хоть сегодня возвращается, — быстро ответил Утох.

— Он улетит, только немного отдохнет. Очень трудно человеку летать на небо, — уже от себя добавил старый охотник.

— Мы поможем ему возвратиться. Мы отправим его в Джунгли, и пусть духи Джунглей облегчат чужеземцу возвращение домой.

Все облегченно вздохнули и начали понемногу расходиться. Пленника развязали. Он сел на землю и задумался. Из того, что передал этот высокий индеец с изуродованным лицом, пленник понял: его изгоняют из селения, отдают во власть Джунглей.

Он догадался — индейцы считают его врагом, они могли бы его убить, растерзать, но почему-то не делают этого, а стараются поскорее избавиться от него.

Пленник подумал о молодом охотнике, который привел его, беспомощного, в селенье, спас от голода и слепоты. Его, наверно, ожидает более строгая кара, если связанного по рукам и ногам бросили возле хижины колдуна.

Из этих невеселых раздумий пленника вывело появление старой индианки. Она поманила юношу. Пленник послушно встал на ноги и, покачиваясь от слабости, последовал за ней.

У хижин, группами и в одиночку, сидели на корточках мужчины, курили длинные трубки. Женщины готовили пищу. Никто не обращал внимания ни на пленника, ни на его спутницу. Вот старая индианка остановилась возле хижины, сооруженной из бамбука и широких пальмовых листьев, приподняла полог, скользнула внутрь. Юноша последовал за ней.

Внутри хижина оказалась довольно просторной. В крыше и на одной из стенок зияли небольшие отверстия, пропускающие воздух и свет. Несколько шкур и циновок лежали на полу. По стенам висели какие-то инструменты из дерева, кожи и плоских камней.

В углу стояла деревянная рама с густо натянутыми на ней нитями: ткацкий станок, как догадался юноша.

Индианка поставила перед гостем кувшин из обожженной глины, плошку с кусками рыбы, знаками предложила поесть. Юноша благодарно кивнул головой и с жадностью накинулся на еду. В кувшине оказался приятный освежающий напиток, напоминающий кисловатое молоко.

Несколько раз входной полог приоткрывался, и в хижину заглядывали женщины или дети, но внутрь войти не решались.

Пока юноша ел, индианка, сидя на корточках напротив, внимательно наблюдала за каждым его движением. Ее доброе, сморщенное лицо с печальными глазами было скорбно.

Когда гость поел, индианка убрала посуду и выразительно приложила ладонь к щеке, давая понять, что гость может лечь спать.

Белый лег на циновки и собирался было уже заснуть, как индианка о чем-то горячо и страстно заговорила, показывая рукой за стены хижины. Юноша внимательно вслушивался в ее слова, но ничего не понимал. И вдруг до его сознания дошло слово:

— Аоро, Аоро…

Аоро! Ведь так зовут моего спасителя. Наверно эта женщина — его мать, догадался пленник. Он приподнялся с ложа, взял морщинистую руку старой индианки, поднес ее к своим губам и почтительно поцеловал.

— Меня зовут Саор, понятно? Саор… Сергей, — сказал он, вопросительно глядя в глаза старой индианки: поняла ли она его?

Женщина кивнула утвердительно и ласково погладила гостя по голове, как гладят своих сыновей матери всех цветов кожи, на всех широтах Земли…

Аоро лежал связанный за хижиной Гокко. Даже сильная боль от врезавшихся в тело ремней не могла отвлечь его от тяжелых мыслей. Он не стал охотником, как мечтал, хотя сейчас у него в Джунглях есть своя собственная тропа. Его изгоняют из родного селения… Что может быть страшнее изгнания? Лучше бы он не уклонялся от ножа Волосатого Таку. Но когда он прочел в глазах охотников смертный приговор, ему так захотелось жить! Все осуждали его, все… Хотя, нет, не все! Большой Лоу сочувственно смотрел на него. Он не осуждал. В этом Аоро был твердо убежден.

Большой Лоу великодушен и добр. Он никогда не проливает напрасно кровь, чью бы то ни было. И этому он учил Аоро. Большой Лоу научил его также управляться с копьем и луком, научил читать следы животных на земле. Только один Большой Лоу сегодня глядел на него с любовью, и его взгляд вселял мужество…

Аоро знал, что до утра останется в селении. По обычаю его должны изгнать рано утром в ту сторону, откуда начинается день, чтобы солнце высушило его следы и он не смог бы вернуться назад.

«Куда пойти?» — думал молодой индеец. Можно выстроить в Джунглях хижину. Можно добывать пропитание охотой и рыбной ловлей, он хорошо владеет сетью и копьем.

Можно спастись от зверей и врагов, если они встретятся на пути: у него быстрые ноги, сильные руки, точный глаз. Но как жить одному? Кто закроет его глаза и завернет тело в шкуры, когда он умрет? Кто вложит в руки копье, чтобы он не заблудился на дальнем пути в царство Теней?..

Только сейчас Аоро понял всю глубину обрушившегося на него несчастья. Он вспомнил белокожего чужеземца. В сердце Аоро вспыхнула острая ненависть. Вот кто виновник всех его бед! Зачем он только пожалел белокожего, принес в родное селение? Разве он не знал суровых законов Священного Порога? Он поддался чувству жалости, захотел помочь человеку с необычайным цветом кожи, и за это сейчас лишился всего: и родины, и матери, и дружбы Большого Лоу. Он стал таким же чужеземцем, как и бледнолицый. Теперь каждый охотник, встретив его на своей тропе, может поднять на него копье…

Но гнев Аоро прошел так же внезапно, как и пришел. Недостойно для настоящего охотника искать виновных, если сам виноват, — вспомнил он слова Большого Лоу.

Разве бледнолицый виновен в его бедах? Он ослеп в зарослях чи-чи и был так беспомощен. Аоро вылечил ему глаза, а потом привел в селение. И сейчас бледнолицему придется еще хуже, чем ему, Аоро. Чужеземец не умеет прокладывать в Джунглях свою тропу, добывать огонь, ловить рыб и птиц, зверя, строить хижину, прыгать с шестом. Он так глуп, если забрел в заросли чи-чи.

Мудрый Гокко знает, как мстить белокожим: он решил не убивать чужеземца, не проливать его крови… Джунгли расправятся с белокожим. Они не выпустят белого из своих когтей. Он погибнет… И вот теперь Аоро и белокожий становятся братьями по несчастью. А что если уйти вместе с бледнолицым, научить его жить в Джунглях? Тогда они будут вдвоем, и Аоро не будет так одинок…

Так раздумывал Аоро, лежа с закрытыми глазами в темноте. Негромкий низкий голос вывел его из раздумья:

— Большой Лоу пришел напутствовать Аоро.

— Аоро не забудет доброты Большого Лоу, — так же кратко ответил юноша: мужчинам не полагается говорить лишних слов.

Старый охотник наклонился и прикоснулся щекой к горячей щеке юноши.

— Прощай, Аоро Идущий По Своей Тропе! Ты достоин носить это имя.

— Прощай, Большой Лоу!

— Иди на солнце, как учил тебя Большой Лоу. Там живут мирные племена охотников, может быть, они возьмут Аоро…

— Я пойду с бледнолицым.

— Что ж, бледнолицый немощен и один в джунглях пропадет. Большой Лоу научил Аоро многим мудростям. Аоро не пропадет в Джунглях и поможет бледнолицему. Пусть Аоро научится владеть не только своим языком, но узнает и другие. Пусть Аоро всегда помнит, что человек чаще сожалеет о том, что он сказал, нежели о том, о чем промолчал. Пусть Аоро больше слушает, чем говорит. Это закон индейцев. Мудрый сильнее самого сильного.

— Аоро будет помнить, чему учил его Большой Лоу, — прошептал юноша. — Может быть, Аоро еще вернется в селение…

Старый охотник ушел, и юноша вновь остался один.

Он не знал, что у входа в его родную хижину сидела его мать Каха — Зеленая Лягушка, подняв к звездному небу сухие от горя глаза. Закон племени запрещал ей разговаривать с сыном, обреченным на изгнание. И она стерегла сон сына другой матери. Этого ей никто не запретит. Милосердие — закон всех матерей Земли…

 

Глава 11

Период тропических ливней

На обширной, открытой ветрам, а в другие месяцы года и солнцу поляне, раскинувшейся на поросшей густым девственным лесом возвышенности, у излучины широкого жизнерадостного ручья, стояла хижина с плетеными бамбуковыми стенками и крышей из пальмовых листьев. Сооружение возвышалось над землей на четырех столбах, поэтому ее обитатели, чтобы проникнуть внутрь жилища, должны подниматься по тонкой бамбуковой лестнице.

У хижины на большом камне сидел юноша и озабоченно обрабатывал ножом тонкий прут. Возле находилась горка заостренных бронзовых наконечников. Очистив прут и тщательно осмотрев его — достаточно ли он прям, юноша привязывал вощеной нитью к одному концу прута острый наконечник, а к другому приклеивал древесной смолой тонкое оперенье. Получалась готовая стрела. Полюбовавшись творением своих рук, юноша откладывал стрелу в сторону и принимался за другую.

Это был Сергей Грачев.

Много времени прошло с того дня, когда его и Аоро изгнали из селения. Аоро оказался добрым товарищем. Он руководил сооружением жилища, взял на себя обязанности добытчика пищи, предоставив Сергею справляться с их общим несложным хозяйством. Силы постепенно возвращались к Сергею, и недалек тот час, когда и он отправится на охоту.

Наступил период тропических ливней. Иногда по утрам, когда ливень ненадолго прекращался и в прорехи разорванных туч заглядывало солнце, Сергею казалось, что их возвышенность — небольшой островок среди безбрежного молочно-белого океана.

Вот и сейчас, пользуясь тем, что нет дождя, Аоро отправился в лес в надежде подстрелить птицу или оленя, а Сергей готовил «боеприпасы», время от времени поглядывая, не идет ли его товарищ. Аоро редко возвращался с пустыми руками.

При каждом удобном случае юноши старались найти общий язык, чтобы иметь возможность понимать друг друга. Делалось это примерно таким образом: Аоро показывал на дерево с мягкими бархатными листьями, приподнимал указательный палец и называл:

— Зэуэ!

Сергей запоминал это название и в свою очередь учил Аоро португальскому языку.

(Сергей понимал, что для Аоро полезней будет знать основной язык страны, а не русский). Дело медленно, но подвигалось. Они уже могли перебрасываться словами и даже произносить целые фразы. Но, пожалуй, больше всего у Аоро был развит язык жестов. Легкое волнообразное движение левой руки означало — развести костер. То же самое движение правой руки — ветер. Две ладошки, сложенные шалашиком, — хижину; круговое движение над головой — небо; растопыренные перед глазами пальцы — лес; пальцы, сложенные треугольником, — рыбу, точнее ее хвост.

Обычно, прежде чем отправиться на охоту, Аоро подолгу разговаривал со своим копьем и стрелами, просил их попадать так же метко, как и в прошлой раз. По утрам он обязательно шептал заклинания от злых духов и что-то доверительно бормотал своему покровителю Мудрому Муравью. Убив оленя, юноша клал перед мордой мертвого животного пучок травы и листьев, а стрелу или копье, поразившие добычу, гладил рукой. Этим он выражал благодарность оленю, который позволил себя убить, и оказывал уважение оружию. Даже рыба не оставалась без внимания. Прежде чем поджарить на углях, Аоро отрубал ей голову и бросал в ручей. Он твердо верил, что из головы вырастет новая рыба. Если случалось споткнуться о камень или поцарапаться о колючку, индеец останавливался и плевался в сторону камня, а коварному растению грозил копьем.

Аоро со своим простодушием первобытного охотника видел во всем окружающем только друзей или врагов. Все предметы для него были одушевленными, склонными к хорошим и плохим поступкам. О себе юноша говорил только в третьем лице и даже разговаривал сам с собой, как о постороннем человеке.

Иногда на молодого индейца находили приступы меланхолии. Он становился ко всему безучастным, садился на землю, уткнув голову в колени. Сергей не подходил к товарищу. Он знал: в эти минуты Аоро вспоминает своих близких, родное селение.

На Сергея Аоро смотрел несколько снисходительно, никогда не сердился, если его белый друг что-либо не понимал или не умел делать. Он был глубоко убежден, что Сергей так же неопытен, как и новорожденный: разве можно сердиться на ребенка?

Впрочем, и Сергей оказался на что-то способен.

Для добычи огня Аоро пользовался круглой, заостренной с обоих концов палочкой из какого-то очень твердого дерева. В принципе процесс добывания огня происходил так. Один конец палочки Аоро упирал в сухую дощечку, а второй — в специальный упор, который держал в зубах. Тонким ремешком он приводил палочку в быстрое вращательное движение. От трения сухая древесина нагревалась, появлялась искра, которая воспламеняла мелкие древесные стружки. Обычно на это уходила уйма времени. Сергей решил несколько усовершенствовать метод добывания огня. В тайне от Аоро он выстрогал несколько гладких дощечек, соорудил у ручья небольшое водяное колесо. Стремительный поток воды ударил по лопастям и стал быстро вращать колесо. На одном конце оси Сергей укрепил заостренную палочку из твердого дерева, уперев ее в сухую щепочку. Через несколько минут дерево нагрелось, задымилось, вспыхнула искра, а затем и язычок огня. Сергей ликовал.

Аоро это нисколько не удивило. Его вообще ничем нельзя было вывести из состояния спокойствия и невозмутимости, в которых он постоянно пребывал. Аоро серьезно бросил в ручей несколько кусочков мяса в благодарность духу ручья, который вращал колесо. Но так было лишь на первых порах. Необходимость в таких сложных способах добывания огня отпала, когда Сергей изготовил «катюшу» — непременную спутницу тяжелых военных лет. Кремень он отыскал в ручье, кресалом служила обратная сторона ножа, а трут он сделал из остатка стропа. На этот раз Аоро удивился. Он долго практиковался в высекании искры и, когда овладел этим способом, радостно улыбнулся. Добился-таки.

Сергей обработал последнюю стрелу, полюбовался творением своих рук. Стрелы были ровные, гладкие, с хорошо укрепленными наконечниками. Каждая из этих стрел могла бы насмерть поразить даже крупное животное. Аоро изготовил для Сергея тугой полутораметровый лук, и Сергей ежедневно упражнялся в стрельбе из лука. Теперь на расстоянии тридцати-сорока шагов он без промаха попадал в деревце толщиной с руку.

Собрав изготовленные стрелы, Сергей отнес их в хижину. Внутри хижина была низкой, но достаточно просторной, чтобы два человека могли спать или сидеть, не стесняя друг друга. Пол устлан толстой самодельной циновкой из камыша и листьев, которая одновременно служила им и постелью. По стенам развешаны запасные копья, пучки готовых стрел, связки орехов и съедобных корней, несколько кусков вяленого мяса, сушеная рыба. В углах стояли изготовленные из тыкв кувшины и плошки с густым питьем — различными соками и находились запасы сухого мха и веток для разжигания костра.

Пока что юноши не голодали, но вот уже второй день Аоро возвращался с пустыми руками. Дождливый сезон — самое неудачное время для охотника. Звери прячутся в берлогах, птицы в гнездах, рыба уходит в глубины озер и рек. Если бы Сергей и Аоро имели в своем распоряжении побольше времени, они сделали бы запасы пищи поосновательней. Обычно перед сезоном дождей индейцы вялят или коптят мясо, рыбу, делают большие запасы орехов, готовят различные питательные напитки, и всего этого хватает на весь период больших дождей. Чтобы пища не портилась от сырости, ее покрывают растительным воском, который собирают на пальмах бабасы и карнауба.

…Какой-то звук за стенами жилища заставил Сергея прильнуть к щели. То, что он увидел, встревожило его. На противоположном берегу ручья появилась громадная пятнистая кошка. Это был царь амазонских джунглей — ягуар. Только один раз, во время блужданий по лесу, Сергею довелось издалека увидеть этого хищника. Сейчас он с интересом наблюдал за ягуаром сравнительно близко.

Ягуар мягко переступал широкими лапами. Его великолепная шкура с черными крапинками, более темная на загривке и вдоль спины, отливала золотом. Каждый мускул сильного тела играл под шкурой; длинный, чуть загнутый на конце хвост не касался земли. Хищник легко нес свое могучее тело. Подойдя к воде, ягуар осмотрелся по сторонам, острые кривые когти вонзились в землю, задние ноги слегка подогнулись, точно зверь приготовился к прыжку. Блеснули острые белые клыки в открытой пасти. Хищник зевнул и закончил зевок довольным мурлыканьем.

Ягуар хотел пить. Неизвестно откуда появилось несколько грифов с безобразными голыми шеями. Они уселись возле ручья и начали хрипло кричать. Ягуар не обратил на них внимания: это — его постоянные спутники. Они предупреждают ягуара во время сна о близкой опасности, чистят ему шерсть, выклевывая паразитов, за что пользуются щедрыми объедками с царского стола.

Сергей без страха наблюдал за красивым хищником. Ягуар с хлюпаньем полакал воды, еще раз зевнул и вдруг сделал молниеносный бросок в ручей. Поднялись брызги, вода забурлила, и на берег выскочила большая черепаха. Ягуар выскочил следом за ней и, несколько раз отряхнувшись, вцепился в добычу зубами. Но напрасно напрягались мощные челюсти, черепаха была неуязвима. Острые клыки хищника не могли прогрызть твердый, как железо, панцирь. Это привело ягуара в бешенство. Он зарычал и, обхватив панцирь передними лапами, принялся грызть с такой свирепостью, что от рубчатого щита полетели осколки.

Внезапный сильный шум заставил Сергея вздрогнуть. Он повернулся в сторону, откуда раздался шум, и от ужаса у него на голове зашевелились волосы. Из чащи не спеша вышел огромный неведомый зверь. Его слоноподобное туловище и тумбообразные ноги были покрыты редкой длинной шерстью. Непропорционально маленькая голова, покоящаяся на короткой толстой шее, придавала зверю удивительно несуразный вид.

Громадное животное вытянуло шею и, казалось, обнюхивало присевшего перед ним ягуара. Это продолжалось не больше мгновения. Ягуару некуда было отступать. Он сжался и взлетел, словно выброшенный из катапульты снаряд, вцепившись зубами и когтями в толстую шею чудовища. Раздался вопль. Громадный зверь поднялся на задние лапы, одним движением сбросил с себя ягуара и стал топтать его тумбообразными ногами. За несколько секунд с кошкой было все покончено. Зверь перешел через ручей и, шумно дыша, скрылся в чаще.

«Что же это за страшилище?» — размышлял Сергей, придя немного в себя. Качнулась шкура, прикрывающая вход в хижину, и появился взволнованный Аоро. От его прежнего спокойствия не осталось и следа. Глаза индейца сверкали, он тяжело дышал. При одном взгляде на товарища Сергей догадался, что Аоро тоже наблюдал за всеми перипетиями сражения возле ручья, спрятавшись где-то поблизости.

— Ты видел, Саор?

— А ты?

— Я видел, как дрались Чао и Вождь Джунглей. Я уже встречал его, когда искал свою тропу…

Друзья долго лежали на циновке и обсуждали неожиданное происшествие.

— Идем, посмотрим Чао, — предложил Сергей.

Индеец согласился. Тело ягуара превратилось в лепешку. Казалось, его долго молотили огромными камнями. Аоро в первую очередь выломал клыки зверя и показал их Сергею.

— Когда-нибудь и Аоро наденет на себя такое украшение.

— А почему ты не наденешь его сейчас?

— Аоро не убивал Чао. Когда он убьет своими руками, тогда можно…

На берегу они нашли черепаху. Панцирь ее был прокушен, но она еще дышала, истекая кровью. Охотники прирезали ее. Аоро умело разделал ее, освободив от панциря. Теперь у них было около десяти килограммов вкусного мяса.

Под утро пошел сильный дождь. Небо над плато заволокло сплошными тучами. Ни о какой охоте не могло быть и речи. Несколько дней друзья не выходили из хижины, сидя на циновках возле корзинки, обмазанной изнутри глиной, в которой теплился огонек. Иногда крыша начинала протекать, тогда кто-нибудь выскакивал наружу и исправлял повреждения.

В хижине было сыро. Приходилось ежедневно прогревать запасы мяса на огне, чтобы не завелись черви. Но стоило только раздуть посильней огонь, как дым наполнял хижину, и тогда Сергей предпочитал мокнуть снаружи под дождем, чем исходить слезами от едкого дыма.

Одежда Сергея состояла из коротких штанов и ботинок. Рубашку и куртку, сшитую из парашютного шелка, он берег. Аоро обходился легкой повязкой на бедрах и небольшим украшением на голове, которое он считал совершенно необходимой частью одежды. Обуви у Аоро не было, но Сергей с уважением и завистью посматривал на ноги индейца: они не боялись ни острых камней, ни колючек.

Чтобы не заболеть лихорадкой, Аоро заставлял Сергея и сам постоянно жевал какие-то горьковатые листья, поэтому оба чувствовали себя здоровыми.

Друзья не сидели без дела. Аоро сооружал ловушки для птиц и мелких зверушек, плел запасную рыболовную сеть. Сергей обтачивал на камне наконечники стрел, а из клочков шкуры ягуара сшил себе подобие мокасин. Иногда он лепил из глины фигурки животных и птиц, обитателей русских лесов и полей, и объяснял Аоро их повадки.

Однажды он соорудил модель паровоза и долго объяснял Аоро, что это такое. Когда Сергей закончил рассказ, Аоро высказал сожаление, что паровозы не водятся в их лесах, иначе они могли бы запастись большим количеством паровозного мяса…

Как-то Аоро выбрал несколько стрел и копий и предложил Сергею выйти из хижины.

Индеец отошел на несколько шагов и знаками показал, чтобы Сергей бросил в него копье. Сергей ничего не понял. Это было что-то совершенно новое в поведении друга. Но Аоро настаивал на своем. Тогда Сергей поднял копье — тяжелое гладкое древко с острым кремневым наконечником — и метнул его с таким расчетом, чтобы не задеть друга. Кажется, впервые Аоро рассердился. Показывая себе на грудь, он потребовал, чтобы Сергей нанес более точный удар.

Сергей еще раз бросил копье и с удивлением увидел, что Аоро, ловко увернувшись, поймал оружие на лету и, в свою очередь, с силой метнул его в Сергея. Только молниеносное падение на землю спасло Сергея от поражения. Такая забава ему совсем не понравилась.

— Тебя что, змея укусила?

Аоро добродушно пощелкал языком и по-прежнему невозмутимо настаивал бросать в него копья, целую связку которых он положил к ногам товарища.

Вскоре Сергею стало понятно. Аоро хотел показать ему искусство защиты против метательного оружия.

Все последующие дни, пока можно было не ходить на охоту, Аоро обучал Сергея искусству защиты. Он обмотал несколько копий волокнами и стал бросать их в Сергея. Уже после нескольких приемов Сергей, несмотря на многочисленные царапины и ушибы, научился избегать копий. Постепенно занятия усложнялись. Аоро вводил новые приемы нападения и защиты, заставлял Сергея падать на землю под градом копий и камней, прыгать, отражать удары дубинкой. Затем начались уроки рукопашной борьбы. Сергей вооружался обломком сучка, что должно было изображать нож или кинжал, и, нападая на Аоро, старался его ударить, но обычно он тут же кубарем летел в грязь и оказывался безоружным.

Через несколько дней таких тренировок на теле Сергея не осталось живого места.

Весь он был избит самым беспощадным образом, но зато начал понимать все тонкости этого необычайного искусства.

Однажды после долгой и упорной борьбы Сергею удалось победить индейца. Тот серьезно посмотрел ему в глаза и сказал:

— Саор хорошо это сделал, но надо лучше.

С копий и стрел были сняты предохранительные волокна и вместо сучьев в борьбе применялись ножи. По окончании борьбы юноши усаживались рядышком на земле, вытирая кровь из разбитых носов и рассеченных губ, и Аоро терпеливо объяснял Сергею, в чем он допустил ошибку, как следовало отразить удар.

После одного такого тренировочного боя Сергей три дня лежал пластом, не в силах был пошевельнуться. Аоро заботливо лечил его травами, но едва Сергей поднялся с постели, как Аоро потребовал продолжать тренировки.

Особенно тяжело Сергею давался один из видов борьбы. Аоро вооружался тупой стрелой, а Сергей двумя копьями и ножом, который он держал лезвием в зубах.

Задача состояла в том, чтобы выгнать Аоро из круга. Он очертил его вокруг себя.

Увлекшись, Сергей приходил в такую ярость, что удары его копья были бы очень опасны, если б достигли цели. Но всякий раз он промахивался и получал укол тупой стрелы. В конце концов Сергей оказывался безоружным и, получив десяток уколов, падал на землю.

Дав Сергею несколько дней отдохнуть и прийти в себя, Аоро снова начинал эту жестокую игру. Как ни тяжело давалась Сергею индейская борьба, все чаще Аоро оказывался побежденным и, улыбаясь разбитыми губами, прикасался рукой к своей пятке. Это означало, что он признает право победителя.

Ежедневные упражнения давали свои результаты. Тело Сергея стало гибким и подвижным, обострилось зрение, в его походке появилась кошачья мягкость и осторожность. Он уже не обращал внимания, если случалось напороться на острый камень и сорвать добрый вершок кожи. Аоро настаивал, чтобы Сергей чаще ходил босиком и наконец избавился от обуви, которую он считал совершенно излишней для человека. И Сергей, обдирая ступни в кровь, бегал по острым камням, пока кожа на подошвах не превратилась в сплошные толстые мозоли.

Сейчас, когда они отправлялись на охоту, бесшумно ступая, готовые замереть при малейшем звуке или стремительно броситься вперед, трудно было определить, кто из них более ловок.

Дожди не прекращались. Запасы пищи таяли с каждым днем. Несмотря на все старания, в мясе завелись черви, орехи тоже гнили, все это пришлось выбрасывать.

Наступил день, когда остался лишь небольшой кусочек полугнилого мяса и несколько кореньев.

С утра Аоро начал собираться на охоту, взял лук и стрелы, Сергей прихватил еще легкое копье, и они отправились вниз по течению ручья, превратившегося за время дождей в бурный поток.

Непрерывные дожди превратили почву в сплошное болото. Воздух был плотным и теплым, точно пар. Сквозь завесу дождя уже за десять шагов ничего нельзя было разобрать. Аоро, шедший впереди, иногда останавливался с поднятой ногой и замирал, зорко осматриваясь по сторонам. В такие моменты Сергей подражал ему во всем, и тогда застывшие фигуры двух людей походили на каменные изваяния.

Друзья спустились вниз по ручью, углубились в лес. В царившем полумраке Сергею чудились головы диковинных зверей. Казалось, они двигались, издавали какие-то звуки. Но стоило подойти поближе — и чудовища превращались в корни деревьев, а головы оказывались глыбами вывороченной земли.

Полдня бродили охотники по лесу, так и не встретив ничего живого. Все было мертво кругом. Сергей ломал голову, куда могли деваться несметные тучи птиц, которые совсем недавно кружились над деревьями. Сейчас они были бы рады самому что ни на есть дрянненькому попугаю… Вдруг Аоро, шедший впереди, стремительно отскочил в сторону. Сергей проделал то же, хотя не видел никакой опасности.

Индеец молча показал на черного муравья величиной с палец, который сидел на ветке впереди них и угрожающе шевелил лапками. Брюшко этого великана заканчивалось длинным острым жалом.

— Рач, — тихо сказал Аоро.

Впоследствии Сергей узнал, что им встретился ядовитый муравей-одиночка — конго.

Измученные поисками, друзья снова вышли на берег ручья. Возвращаться в хижину с пустыми руками не имело никакого смысла: там их подстерегал голод.

— Пусть Саор идет в хижину, — предложил индеец.

Сергей отказался; он не отстанет от Аоро ни на шаг. Не успел Сергей высказать свой отказ, как Аоро чуть слышно щелкнул языком. Это означало: замри, не дыши, не двигайся. Сергей проследил за взглядом Аоро и увидел, как неподалеку, вверх по течению ручья, из сплошной стены зарослей чуть выдвинулся ствол дерева. На его нижних ветвях сидела громадная ящерица. Приподняв плоскую голову, она пристально смотрела на людей. Охотники не двигались. Ящерица соскользнула со ствола на землю и снова застыла. Малейший звук или неосторожное движение могли ее сейчас вспугнуть.

Скосив глаза, Сергей заметил, что Аоро плавно подтягивает лук. Ящерица побежала к ручью. За это время Аоро успел наложить на тетиву стрелу и стал так же плавно растягивать лук. Миг — и стрела впилась в шею животного. Большими прыжками ящерица снова устремилась к дереву. Охотники помчались ей наперерез. Ящерица храбро защищалась, бросилась на людей с широко раскрытой пастью и угрожающим шипением. Но силы были неравны, и вскоре она мертвая лежала у ног охотников.

Сергей впервые видел такую ящерицу, скорее похожую на небольшого крокодила.

— Игуана, — объяснил Аоро, выразительным жестом давая понять, что мясо ящерицы очень вкусное.

Взвалив добычу на плечи, друзья отправились домой. По расчетам Сергея, до хижины оставалось километра два: там, впервые за последние дни, они смогут сытно поесть. В предчувствии этого радостного занятия Сергей так отдался мечтам, что чуть не наскочил на своего товарища. Аоро остановился, поспешно опустив конец палки к земле. Сергей решил, что настала минута отдыха и облегченно вздохнул. Но Аоро вместо того, чтобы присесть, замер и начал тревожно озираться по сторонам.

Сергей подошел к нему поближе. Аоро резко повернулся, прищелкнул языком — не шевелись! — показывая палкой на землю. На мокрой земле отчетливо виднелись следы. Это были следы человека.

 

Глава 12

Закон джунглей

В этом мире, казалось, царил покой. Но это только так казалось. Вот устремилась ввысь стройная пальма. Она опутана цепкими объятиями лиан. В серую кору впились жадные колючки-рты и неустанно сосут, сосут ее соки. Мощные корни пальмы гонят к вершине все новые и новые запасы живительных соков, но их все меньше и меньше хватает для соцветий и листьев. Темно-зеленые метелки принимают бурый оттенок, вянут, ссыхаются. Скоро, скоро жизнь покинет эту красавицу-пальму. А от воздушных корней лианы-матери отделились и ползут к стоящему рядом дереву тонкие подвижные усики: слабенькие и нежные с виду, они находят силы впиться в кору и сразу же пускают корни. Пройдет немного времени, и стебельки окрепнут, медленно поползут к вершине… Так идет молчаливая битва за пищу, за свет, за воздух.

Здесь особый мир — побеждай слабого; пожирай все, что годится в пищу; погибай сам, если не можешь бороться. Каждый за себя, один — против всех. Таков беспощадный закон джунглей.

Но что это нарушило извечную тишину диких джунглей? Это не крик зверя или птицы, не шум водопада. Это идут, пробираются сквозь чащу самые сильные и самые жестокие существа на земле — люди.

Их много. Они вооружены карабинами, за плечами у каждого ноша, не столь тяжелая, чтобы сгибаться до земли, но и не позволяющая выпрямиться во весь рост. Одежда у всех из плотной ткани, на ногах кожаная обувь и такие же гетры. Головы прикрывают пробковые шлемы с густыми противомоскитными сетками. Впереди идут четыре сильных негра и непрерывно работают мачете, прорубая в чаще тропу. Каждые полчаса их сменяют товарищи — тоже негры, сейчас идущие следом и занятые расчисткой тропы от веток. Еще четыре негра ведут за собой караван из четырнадцати тяжело груженных мулов.

Шествие замыкают белые люди. Это — Железный Капитан, с неизменной трубкой во рту; с ним его преданные товарищи — Руи, Кано и Отега. Следом за ними — Фабиан Зуде, Лоренцо и Антонио. Позади всех плетутся Фесталь и обливающийся потом дон Панчо.

В обязанности последнего входит большая часть ночной охраны лагеря, поэтому он идет налегке. Да и работать толстяк не в состоянии, он моментально устает, и тогда его не подгонишь даже плетью. На лице дона Панчо написаны неимоверные страдания. Он совершенно не выдерживает жары и движений, его багровые щеки, нос, губы распухли от укусов москитов, все тело зудит и чешется. Не помогает ни сетка, ни мазь, которой он натирается каждое утро. Под сеткой он совершенно задыхается, а патентованная мазь вызывает еще больший зуд.

Но страшнее всего для дона Панчо ночь. Все спят, а он должен с карабином в руках оберегать их покой. Пока не наступит смена, а это случается в полночь, дон Панчо дрожит от страха и готов умереть при малейшем шорохе. В ночной мгле то вспыхивают какие-то огоньки, то слышатся чьи-то крадущиеся шаги. Вдруг совсем рядом рявкнет неведомый зверь. В состоянии ли это вынести человек, никогда не бывавший в джунглях? А после всего этого кошмара разве можно по-настоящему заснуть? С каким умилением вспоминает дон Панчо свой уютный угол в сарае. Даже о помойных баках, которые ему приходилось выносить по нескольку раз в день, казавшихся тогда такими ненавистными, он вспоминал сейчас с вожделением.

В экспедиции все помыкают доном Панчо. Даже негры относятся к нему с нескрываемым презрением. Но больше всех старается Фесталь. Откуда столько злости у этого человека? При каждом удобном случае он покрикивает на дона Панчо, награждает его самыми отборными ругательствами, а порой и тумаками.

Но и Фесталю достается от Железного Капитана. С первого дня пути были распределены обязанности каждого. Самые тяжелые работы — сооружение плотов при переправах, перевьючивание мулов — Агурто возложил на Фесталя. И когда дон Панчо видит, как Фесталь чуть не валится с ног от усталости, он в душе испытывает удовлетворение…

Участники этой странной экспедиции мало разговаривают между собой: тяготы пути и невыносимая духота не располагают к разговорам. Даже на стоянках каждый старается поскорее съесть свою порцию консервированного мяса, запить кружкой мутного кофе, обильно приправленного муравьями, и завалиться на спину. Самый разговорчивый — Фабиан Зуде. Для каждого он находит нужное слово. Если кто начинает падать духом, он подбодрит, вспомнит забавный случай, рассмешит. Негры относятся к нему с гораздо большим уважением, чем к Капитану. Даже с беднягой доном Панчо Зуде охотно перекидывается словечком-другим, что действует на страдальца, как стаканчик кашасы.

В обязанности Руи, Кано, Отега, Лоренцо и Антонио входит ежедневная охрана лагеря от возможного нападения враждебных индейцев или диких зверей. Они поочередно ходят в разведку, знакомятся с местностью, по которой пролегает путь каравана. Такой порядок Железный Капитан ввел с самого начала похода и поддерживал его властной рукой.

Уже три недели отряд находится в пути. Все дальше и дальше, в самое сердце джунглей, уходил вооруженный отряд. Люди преодолевали множество бурных и спокойных речушек, оставляли за собой топкие болота, труднопроходимые чащи.

Экспедиция хорошо снаряжена, имеет двухмесячный запас продовольствия, оружие, необходимые инструменты для земляных работ, четыре складные лодки. Если попадалась тихая речушка, люди пересаживались в лодки и продолжали путь по воде.

Для мулов негры строили плоты из бальсы. К сожалению, речки, хотя и попадались довольно часто, не всегда совпадали с нужным направлением. Если речка поворачивала в сторону, лодки причаливали к берегу, люди бросали плоты и врубались в дремучие чащи.

В полдень Агурто раскладывает на коленях самодельную карту, сверяется по компасу и секстанту, делает на карте какие-то пометки. Только ему и Фабиану Зуде известен маршрут экспедиции, только они двое знают, что означают эти пометки в виде птичек или звездочек.

После того, как Миранда-Малютка ушел, Железный Капитан явился к Фабиану Зуде, и они быстро договорились. Шеф не возражал против нового «президента» — Агурто, обладателя таинственной индейской книги. Впрочем, тайна ее уже была раскрыта.

Агурто разглядел и рисунок, проступавший внутри пластинки, если смотреть ее под определенным углом, и, главное, без помощи Мартино. Без особого труда, сложив обе пластинки, он прочел и надпись. Капитан крепко обругал самого себя, что связался с Мартино, и тут же забыл о промахе: он не любил вспоминать о своих упущениях.

Прочесть-то он прочел, но не все мог понять: тот, кто делал эту надпись, все же попытался завуалировать свою мысль.

«Иди вверх по Топажосу, — гласила надпись, — потом по Сан-Маноэл до слияния Риу-Верди и Паранатинга. Через день пути по Паранатинга оставь реку, иди так, чтобы Норд был слева от рукояти твоего мачете. Начинай от Мгами и оставь за собой сто легв. Ты попадешь в Долину Вечного Тумана. Здесь будь особенно осторожен, берегись Лагуса и Биата. Ты увидишь Зеленую Змею и хижину Таникара.

Если будешь внимателен — там найдешь могилу Таме-Тунга. Ее стережет Дракон».

Казалось бы, ясно. И все же ориентироваться по такому описанию было нелегкой задачей, тем более, что карта, которую у кого-то раздобыл трактирщик, оказалась сплошным вымыслом. Где находится Долина Вечного Тумана? Что это за Лагус и Биат?

Почему их нужно остерегаться? Названия Зеленая Змея и хижина Таникара тоже ничего не разъясняли. Агурто и Зуде решили, что подробности будут выяснены по прибытии на место.

В начале похода все были воодушевлены. Всем казалось, что богатства индейского вождя дадутся без особого труда. Ради них, мол, стоит совершить пусть даже и не очень легкую прогулку в глубь джунглей. А получилось, что джунгли не очень-то охотно пропускали любителей легкой добычи, воздвигая на их пути сотни преград.

Самое неприятное произошло позднее, когда отряд углубился в глубь джунглей.

Среди участников экспедиции произошел раскол: образовались три враждебно настроенные друг к другу группы. В первую группу вошел сам Железный Капитан со своими приверженцами. Вторая состояла из Фабиана Зуде, Фесталя, Лоренцо и Антонио. Негры тоже отделились от белых людей, образовав свою группу. Лишь дон Панчо оставался в одиночестве, ненавидя все и вся — и своих жестоких попутчиков, и равнодушных мулов, и враждебные джунгли.

В пути, пробиваясь сквозь чащу или переправляясь через реки, отряд производил впечатление одного хорошо слаженного организма, но стоило остановиться на ночлег, как это единодушие распадалось. Негры собирались в тесный кружок и о чем-то шептались. Фабиан Зуде смешил своих друзей анекдотами, в то же время не сводил глаз с Железного Капитана; Руи, Отега и Кано угрюмо следили за Фесталем, Лоренцо и Антонио.

Агурто все видел, понимал, как это опасно, но ничего не мог поделать. Он предвидел враждебное отношение в отряде между людьми, но не предполагал, что оно проявится так скоро.

Солнце перевалило за полдень, когда отряд остановился на отдых. Негры валились с ног от усталости. Их темные тела блестели, точно покрытые лаком.

Фабиан Зуде подошел к Агурто, сидящему на ящике с консервами.

— Мы близко у цели, Капитан, — проговорил он вполголоса.

Агурто молча развернул карту. Тонкая извилистая линия на бумаге кончалась где-то в районе стоянки отряда. Их поход действительно близился к концу. Где-то здесь находилась загадочная Долина Вечного Тумана.

Агурто распорядился поставить палатки, дать людям и животным основательный отдых. Местность, где находится отряд, была неровная, холмистая, сплошь покрытая густым лесом. Взобравшись на вершину высокого дерева, Агурто оглядел окрестности. Вдали проступали очертания плоскогорья с сильно сглаженными вершинами. Где-то среди отрогов этого плоскогорья, среди многочисленных каньонов, прорезывающих их, находится Долина Вечного Тумана.

Агурто спустился на землю, привалился к стволу и с удовольствием вытянул натруженные ноги. Негры возились с палатками, растягивали и укрепляли их на кольях. Палатки маленькие — на два-три человека, предназначены только для белых людей; негры спали под открытым небом. Фабиан Зуде и Фесталь чистили оружие.

Остальные поджидали того момента, когда можно будет проглотить полкружки рома.

Употребление спиртного больше нормы было строжайше запрещено Железным Капитаном.

Он поклялся, что оставит на съедение москитам каждого, кто нарушит его приказ.

Отдохнув около часа, Агурто поднялся и прошел в сторону речки, протекавшей неподалеку от лагеря. Остальные тоже разбрелись кто куда, либо чинили одежду, основательно пострадавшую за последние дни. Завтра предстояло переправиться через речку, и Капитану хотелось выбрать более удобное место для переправы.

На прибрежном песке виднелись следы и помет кайманов, исчезнувших при появлении людей. На противоположном берегу важно стояли аисты, что-то задумчиво высматривая у себя под ногами. В этом месте речка была довольно широка и для переправы не безопасна. Кое-где из воды выступали верхушки подводных камней.

Агурто пошел по берегу в поисках более пологого спуска к воде. На каждом шагу попадались следы птиц и зверей, крупные отпечатки лап ягуара, пумы, оленей и антилоп. Здесь был водопой. Внимание Капитана вдруг привлек сдавленный крик, раздававшийся впереди. Он вытащил револьвер и ускорил шаги. Отчетливо был слышен шум борьбы, кто-то стонал, плескалась вода…

Агурто пересек колючие заросли, подступившие к самому берегу, и увидел Фесталя, судорожно уцепившегося за толстую ветвь. Ноги и часть его туловища находились под водой. Невидимая сила старалась оторвать Фесталя от ветви. На миг Агурто уловил на себе отчаянный, умоляющий взгляд погибающего и сделал инстинктивное движение прийти ему на помощь, но в следующее мгновенье он сдержал свой порыв.

Фесталь погибал. Какое-то крупное животное ухватило его за ноги и тянуло под воду. Руки Фесталя слабели, весь он вытянулся в неимоверном напряжении.

Капитан оставался на месте и бесстрастно наблюдал. «Одним предателем меньше», — подумал он и опять поймал на себе умоляющий взгляд погибающего. Еще миг, и…

Но тут затрещали кусты. Около Фесталя, точно из-под земли, появился Руи. Он схватил Фесталя за плечи и подтянул к берегу. Вода всколыхнулась. На поверхности показалась спина громадного каймана. Один башмак Фесталя находился у него в пасти. Кайман выпустил добычу и скрылся в глубине.

Лицо Фесталя приобрело цвет водорослей, он весь дрожал, точно в приступе лихорадки. Ему все-таки повезло: челюсть каймана захлопнулась на толстом каблуке башмака, и нога уцелела.

— Собака, ты куда лезешь? — злобно крикнул Агурто неожиданному спасителю.

— Капитан, стойте на месте! Еще один шаг, и я не ручаюсь за Кано и Отега, которые находятся за вашей спиной.

Агурто круто повернулся. Позади стояли оба бразильца, положив руки на ручки револьверов. Вид их не предвещал ничего хорошего.

— Каррамба!

Железного Капитана ошеломило поведение подчиненных: такого еще не бывало.

Значит, за ним следит не только этот торговец разбавленной кашасой, но и свои же, казалось, такие верные парни. Пробормотав что-то невнятное, он повернулся и пошел к лагерю. За ним последовали бразильцы и позади — всхлипывающий Фесталь.

— Я никогда этого не забуду, сеньор Руи, — хватал он за руку спасителя, — слышите, никогда! Вы вырвали меня из объятий смерти!

— Если вздумаешь болтать в лагере, в следующий раз я не стану таким добрым, — предупредил Руи.

— О-о, Фесталь умеет держать язык за зубами…

Поравнявшись с Агурто, Руи положил ему руку на плече.

— Не сердись, Кэп, такие развлечения могут кончиться очень плохо не только для тебя, но и для нас. Это удача, что подоспели мы, а не Зуде или его ребята. Никто ведь не поверил бы, что эта образина сама полезла в глотку крокодилу… А тут еще забота: дон Панчо, кажется, свалился…

Агурто рассеянным взглядом скользнул по собеседнику.

— Как свалился?

— По-моему, заболел и очень нехорошей болезнью.

Дон Панчо действительно тяжко заболел. Он корчился в страшных судорогах. Тело выгибалось с такой силой, что хрустел позвоночник. Лицо отекло и распухло.

— Ставлю на Крита… двадцать жетонов… ставлю на четвертого, — выкрикивал дон Панчо.

— Бедняга на ипподроме, — сочувственно сказал Руи.

— Чем он отравился? — спросил Агурто.

— Нет, Кэп, дон Панчо не отравился. Он заболел столбняком…

— Это что еще такое?

— Страшная штука, особенно вот в такой молниеносной форме.

— Что ж, ему конец?

— В нашем положении, да.

— Предупреди, чтобы никто не подходил к нему. Следи за неграми…

Молчали угрюмые джунгли, точно вражеское войско, окружив со всех сторон стоянку отряда. В глухих чащах шла молчаливая борьба деревьев за землю, за воздух, за солнечный луч.

Люди чем-то походили на деревья. Но людям нужно было другое: золото.

Дон Панчо умер ночью. К его смерти отнеслись по-разному. Фабиан Зуде мысленно пожалел, что количество «бессмертных» убавилось на одну единицу. Лоренцо и Антонио, по-видимому, даже и не обратили на это обстоятельство внимания. А Кано набожно перекрестился и шепотом прочел «Отче наш», хотя эта молитва никак не подходила для такого случая: все другие молитвы он перезабыл. Остальные были спокойны и ничем не проявляли своих чувств.

Только на Агурто эта смерть произвела тяжелое впечатление.

Железного Капитана встревожило то, что лагерь посетила незваная гостья — болезнь, а ко всякой болезни он испытывал суеверный страх. Болезнь ведь не делает различия между черными и белыми людьми, не считается с их положением. Она может заглянуть в палатку и самого «президента»…

Капитана поразило еще поведение Руи, Кано и Отега. За последнее время они открыто выходили из повиновения, о чем-то недовольно ворчали, хотя и не осмеливались не выполнить распоряжений Агурто. Случай с Фесталем заставил Капитана насторожиться. Почему они заступились за этого урода? Похоже, что его, Железного Капитана, власть и неограниченное влияние не столь уж могущественны, как он думает?

…Через речку переправились без происшествий. На месте стоянки осталось скрюченное тело дона Панчо. Охотников копать могилу не нашлось. Фабиан Зуде заявил, что муравьи совершат похоронный обряд быстрее и чище самых квалифицированных могильщиков.

Еще два дня отряд пробивался через густой девственный лес. И хотя близость цели одурманивала головы людей, все же с каждым взмахом мачете, с каждым шагом дисциплина в отряде падала. Люди все больше озлоблялись, с неохотой выполняли распоряжения Железного Капитана. Даже его преданных помощников точно подменили.

Руи как-то подошел к Агурто и довольно развязно сказал:

— Кэп, мы не телята!

Эта фамильярность взбесила Капитана, но он счел нужным и на этот раз сдержаться.

Кано и Отега гораздо охотнее слушались Руи и постоянно были возле него. Теперь уж, во время остановок на ночлег, почти все напивались рому, пока не валились с ног. Ни о каких ограничениях Агурто уже и не заикался, будучи уверен, что люди ответят пулями. На последней стоянке к Железному Капитану подошёл Антонио и, покачиваясь на нетвердо стоящих ногах, предупредил:

— Вот что, Кэп! Не мешай нам жить… И не таращь на меня глаза, я тебя не боюсь! — и длинно выругался по адресу «президента» и его предков.

Агурто напряг всю свою волю, чтобы сохранить видимость спокойствия: это могло помочь ему удержать власть над шайкой. Кроме Агурто, только Руи и Фабиан Зуде воздерживались от чрезмерного употребления рома. Сам Капитан не брал его в рот, постоянно находился начеку: в сложившейся обстановке важно было иметь всегда трезвую голову. Пока же оставалось скрипеть зубами от бессильной ярости.

На третий день к Агурто подошел Фабиан Зуде. Он был единственным, кто еще признавал власть «президента» и делал вид, что в лагере все обстоит как нельзя лучше. Зуде был чем-то взволнован.

— Кэп, пройдем-ка вон туда…

Перед ними расстилалась глубокая низина, окаймленная гребнями высоких скал.

Подошвы скал были затянуты густым покрывалом испарений белесого цвета.

— Долина Вечного Тумана, — сказал Зуде.

«Место твоей смерти», — подумал Железный Капитан, сжимая в кармане револьвер.

«Прощайся с жизнью, Капитан», — в унисон Агурто подумал владелец кафезино «Мадонна и осьминог».

 

Глава 13

Охотники за черепами

Сергей и Аоро притаились, внимательно осматриваясь и прислушиваясь. Вокруг никого не было. А между тем люди прошли здесь совсем недавно. Дождь еще не успел заполнить отпечатки глубоких следов босых человеческих ног. Значит, это были индейцы.

Сергей попытался высказать свои предположения, но Аоро недовольно поморщился и промолчал. Он смотрел по сторонам и делал знаки — не разговаривать и не шуметь.

«Чего он трусит?» — недоумевал Сергей. Присутствие людей сулило избавление от голода и одиночества. Впрочем, в глубинах лесов, слышал он, живут свирепые дикари, и они убивают пришельцев.

Аоро стал пятиться, не спуская глаз с какой-то точки, скрытой в чаще, потом, подав знак Сергею, повернулся и бесшумно побежал вдоль ручья. Сергей хотел было тащить с собой игуану, но Аоро замахал руками, приказывая оставить на месте.

Если уж Аоро пренебрег добычей, с таким трудом отвоеванной у джунглей, значит, поблизости действительно величайшая опасность. Сергей безропотно последовал за товарищем.

Берег, по которому бежали друзья, круто приподнялся и образовал небольшой обрывчик, нависший над водой. Здесь они спрятались. Тревожное состояние друга всё больше передавалось Сергею. Он посматривал на противоположный берег ручья.

Дождь на время прекратился. Лес безмолвствовал.

— Почему Аоро боится людей? — спросил Сергей, переводя дыхание после быстрого бега.

Индеец еще раз осмотрелся и присел на корточки. Наконечником стрелы он начертил на мокром песке человеческую ступню с большим, далеко отогнутым в сторону пальцем.

Сергей ничего не понял. Аоро несколько раз ткнул наконечником в землю, изобразил на своем лице свирепое выражение. Схватившись за грудь, он закатил глаза и захрипел, точно умирающий. Из этого Сергей понял, что люди, оставившие следы у ручья, очень опасны, их следует всячески избегать. Но каким образом узнал об этом Аоро? Следы могли принадлежать и мирным индейцам и даже его односельчанам.

Аоро проверил крепления наконечников стрел и копья, свой лук и нож. Сергей тоже осмотрел свое оружие. Значит, опасность находилась где-то поблизости, нужно быть готовым ко всему. Но где-то в глубине души у Сергея все больше назревал протест.

Неужели придется стрелять в людей? Нужно приложить все силы, чтобы избежать кровопролития.

Проверив оружие, Аоро осторожно выбрался из укрытия и пополз по земле. Сергей ни на шаг не отставал от него. Вскоре он понял, почему индеец предпринял эту вылазку. Нужно было спрятать убитую игуану, которая своим присутствием выдавала их. Добравшись до цели, друзья ухватились за хвост и ноги ящерицы и волоком потащили добычу за собой. Широкая полоса, оставшаяся позади, затирала их собственные следы.

И все-таки Сергей не верил, что неизвестные люди — враги и с ними придется вступать в борьбу. Если встреча произойдет, русский юноша докажет индейцу, что все можно окончить мирно. Он отбросит в сторону свое оружие и пойдет навстречу неизвестным. Сергей твердо верил, что никакой дикарь не станет стрелять в безоружного человека, который хочет мира. Несколько раз Сергей пытался заговорить с Аоро, спросить, почему он считает неизвестных врагами, но тот упорно молчал.

В своем укрытии друзья просидели весь остаток дня, и только окончательно убедившись, что никакой опасности поблизости нет, Аоро дал сигнал к выступлению.

Поравнявшись с местом, где следы были еще чуть заметны, индеец молча указал пальцем в глубину чащи. Сергею стало не по себе. Из-за поваленного дерева торчала человеческая ступня. Дождь уже обмыл ее от грязи, и была хорошо видна грубая мозолистая подошва. Искривленный большой палец далеко оттопырился в сторону и походил на нелепый отросток.

«Так вот кому принадлежали следы на земле», — подумал Сергей, но сейчас же припомнил, что следов было много, не меньше десятка. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть обладателя ступни. На земле, за стволом поваленного дерева, лежал обезглавленный труп индейца.

Аоро стал быстро осматривать труп, нюхать почву, что-то искать. Что здесь произошло? Голова начисто отсечена каким-то острым оружием, на теле никаких повреждений.

«Кто убил этого человека?» — размышлял Сергей, когда они оставили страшную находку и пошли по берегу ручья в свою хижину. Почему не слышно было шума борьбы? Не мог же человек дать себя обезглавить, не оказав сопротивления?..

После этой находки лес стал казаться Сергею особенно зловещим. За каждым деревом чудились притаившиеся индейцы. Аоро же, наоборот, успокоился и беззаботно шагал впереди с копьем в руке. Всю дорогу они молчали. Только перед самым концом пути индеец опустил ношу на землю и знаком объяснил, что проверит, нет ли кого поблизости хижины. Вскоре он вернулся успокоенным.

Несмотря на большую усталость, в эту ночь Сергею плохо спалось. Несколько раз он слышал за тонкими стенками хижины какие-то подозрительные шорохи и уже хотел разбудить товарища, но сразу же припоминал, что и раньше слышал эти звуки, и они никогда не представляли опасности. Вот отчетливо кто-то вскрикнул, совершенно явственно застучала швейная машинка, потом кто-то невидимый неудержимо раскашлялся. Сергей знал, что так кричит ночная птица — рих, а вот этот звук принадлежит водяному зверьку — кэпи… Впрочем, происхождение некоторых голосов не мог бы объяснить даже всезнающий Аоро, хотя и уверял, что они совершенно безобидны.

Утром Аоро рассказал, что ручей перешли семь индейцев, — не соплеменников Аоро — они несли на руках восьмого. Ему-то они и отрубили голову… Эти индейцы низкого роста, у одного не хватало двух пальцев на левой руке, а один тащил за собой корзину с тлеющими углями.

— Они отрубили голову живому человеку? — спросил Сергей.

Индеец приподнял брови, что являлось утвердительным знаком, и тут же уточнил:

— Человек был совсем больной, он не мог идти на своих ногах. Это мне сказали следы.

Все утро друзья не выходили из хижины, хотя дождь опять сделал передышку. Аоро нарезал бело-розовое мясо игуаны тонкими ломтиками и коптил его на огне. Из веток и глины он соорудил большой колпак и укрепил его над костром на нескольких опорах. Ломтики мяса развешивались под этим колпаком, где скапливался сильный жар. И хотя после мясо сильно пахло дымом и его приходилось очищать от копоти, зато можно было хранить несколько дней, не опасаясь, что заведутся черви.

Вскоре друзьям удалось подстрелить вторую игуану. Кроме того, они собирали личинки, грибы, коренья, ловили птиц и рыбу, угрей, охотились за черепахами.

Как-то Аоро взял сеть и отправился к ручью — попытаться что-нибудь добыть.

Сергей мелко наколол щепок и сушил их возле корзины с углями. Через какой-то промежуток времени он выглянул из хижины. Аоро возле ручья не было. Сергей решил, что его друг пошел вниз по течению, где находился заливчик, изобиловавший рыбой. Но прошло еще некоторое время — Аоро не возвращался. Это было против правила, о котором друзья договорились раз и навсегда, — не уходить далеко от хижины поодиночке. Сергей взял копье, нож и отправился на розыски с твердым намерением хорошенько отругать друга.

На мокрой почве были хорошо заметны следы. Аоро научил Сергея искусству следопыта, и сейчас он без особого труда читал отпечатки ног. Вот видно, как Аоро постоял возле ручья, потом присел, что-то разглядывая, прошел несколько шагов и снова присел. Здесь он бросил сеть, но неудачно… След повел дальше — вниз по течению. Сергей не на шутку встревожился. Аоро еще никогда не уходил так далеко от хижины. Следы свидетельствовали, что Аоро кое-где прятался за деревьями, делал короткие перебежки, полз по земле. Кого он выслеживал?

Впереди показалась груда больших валунов. Сергей, пригнувшись, скользнул в щель между двумя наклонно стоявшими камнями. Никакой видимой опасности поблизости не было, след Аоро уходил дальше по ручью, и все же что-то заставило — впоследствии Сергей никак не мог вспомнить, что именно, — спрятаться.

Когда Сергей осторожно высунул голову из-за камней и увидел, как по берегу ручья шла группа индейцев с копьями и топорами на тонких длинных ручках, он даже не удивился. Настолько сильно было подсознательное ощущение опасности. Сергей насчитал восемь человек. Все они были чем-то похожи друг на друга, с широкими скулами и приплюснутыми носами. Бедра были обмотаны кусками серой ткани, через плечо на ремешках висели кожаные сумки, волосы подобраны и подвязаны полосками материи. Индейцы все время осматривались по сторонам и прислушивались.

Сергей понял, что они идут по следам Аоро, ведущим в сторону хижины. Оставаться в своем убежище Сергею никак нельзя, слишком внимательно индейцы обыскивают все вокруг, уйти далеко незамеченным он уже тоже не успеет. «Ручей!» — мелькнула спасительная мысль в голове юноши. Сергей срезал ножом тростниковый стебель и, зажав между губами, убедившись, что он полый, погрузился в теплую воду. Дышать через тонкую трубку не каждый сумеет, но недаром Аоро тратил время, обучая своего товарища охотиться под водой на черепах.

Присев на корточки, Сергей держался за подводный камень, чтобы течение не опрокинуло его. Прошло немного времени, и Сергей решил выглянуть на поверхность.

Высунув осторожно голову и увидев, что поблизости никого нет, он вылез из воды.

Индейцы скрылись за поворотом ручья. Значит, они скоро дойдут до их хижины, разграбят, а, возможно, и разрушат ее. Но Сергея больше тревожила мысль о судьбе Аоро. Что делать? Как найти его? Как предупредить, чтоб он не шел в хижину?

Сергей поспешил вниз по течению. Сердце его было полно решимости разыскать товарища во что бы то ни стало. Находиться на этом берегу было опасно, и Сергей вновь переправился через ручей. С утроенной осторожностью он полз по грязи, прятался за каждую неровность и стволы деревьев.

Так Сергей добрался до места, где ручей делал крутой поворот, и тут увидел четырех низкорослых индейцев. Они сидели на большом камне, о чем-то негромко разговаривали, видимо, поджидая своих товарищей, ушедших вверх по ручью. Сергей облегченно вздохнул. Аоро среди них не было. Но другое привлекло его внимание.

На песке, рядом с индейцами, стояли какие-то сосуды из глины и бамбука, валялись несколько копий и топориков на длинных ручках и тут же — отрубленная человеческая голова. «Охотники за черепами!» — догадался Сергей.

До прихода европейцев в Америку индейцы почти не знали обычая скальпировать своих врагов. Он появился, как только индейцы убедились, что имеют дело с жестоким и коварным противником. Ацтеки, майя, ирокезы снимали волосы с побежденного врага и хранили их как военный трофей. У индейцев Южной Америки военным трофеем считались не волосы врагов, а их головы, засушенные и обработанные специальным образом. На костры инквизиции и мечи конкистадоров индейцы отвечали скальпированием и охотой за головами врагов. Это была месть за смерть и муки своих соотечественников. Много позже на «индейский товар» — засушенные головы — появился спрос среди экстравагантных туристов, коллекционеров и искателей редкостей.

Голова, которая лежала на камне возле индейца, принадлежала не Аоро. Сергей определил это с первого взгляда и облегченно вздохнул. Может быть, его товарищ находится где-нибудь поблизости и точно так же следит за индейцами? Надо подождать, пока вернутся те, что ушли в сторону хижины.

Вторая группа вернулась довольно скоро. Они собрались вместе и гуськом двинулись вдоль ручья, а затем повернули в лес. Выждав некоторое время, Сергей вышел из своей засады на открытое место. Если Аоро поблизости, то сразу заметит товарища.

Но он не появлялся. Тогда Сергей отправился к хижине в надежде, что Аоро уже вернулся.

Хижина оказалась целой и невредимой. Ни одна вещь не тронута, ничто не пропало, хотя множество следов вокруг хижины указывали на посещение ее индейцами. Аоро дома не было. Прождав до глубокой ночи, Сергей, снедаемый тревогой и горем, улегся спать в одиночестве. Но что это за сон? Он ворочался с боку на бок, прислушиваясь к звукам снаружи, не идет ли Аоро? Стоило ему только смежить веки, как тут же открывал их — чудилось возвращение Аоро. Только сейчас Сергей, пожалуй, по-настоящему понял, насколько дорог ему этот краснокожий друг.

Сергей решил утром отправиться на розыски. Он найдет его живым или мертвым!

Может быть, охотников за черепами было три группы, и одна из них ушла в лес раньше, захватив с собой Аоро?

Рано утром Сергей тщательно отобрал два десятка самых лучших стрел, копье, лук, запасную тетиву из жилы каймана, нож. У входа он положил свой старый развалившийся башмак, а на земле нарисовал согнутую человеческую фигурку, идущую по следам, которые изобразил мелкими камешками, и стрелкой указал направление.

Если Аоро вернется, он сразу поймет, в чем дело.

Оглянувшись в последний раз на опустевшую хижину, Сергей отправился на розыски.

С утра дождя не было, и на почве хорошо сохранились все следы. Сергей пошел вниз по течению ручья. Вот то место, где вчера сидели индейцы. На этом камне лежала отрубленная голова. Следы Аоро оказались затоптанными индейцами. Сергей прошел еще дальше вниз к долине, но сколько ни искал, следов друга не обнаружил.

Оставалось одно — пойти по следам индейцев. Сергей так и сделал.

Ноги вязли в зловонной болотистой жиже. Иногда Сергей проваливался по пояс, по грудь, но он упорно шел и шел все вперед. По сломанным веткам, по едва заметным отпечаткам на более твердой почве он определил, что вчера здесь прошли люди. В одном месте он заметил на ветках капли крови, но кому она принадлежала: зверю или человеку?

Почва стала тверже. Следы индейцев все больше и больше терялись и, наконец, исчезли совсем.

Сергей растерянно остановился. Что же делать? Возвращаться назад? А может быть, Аоро где-то неподалеку?

Сергей прошел наугад еще немного. В лесу царил полумрак, стояла тишина. Никаких следов. Ничего, что могло бы свидетельствовать о пребывании здесь людей.

Внимание Сергея привлек большой камень, глубоко ушедший в землю. Юноша подошел поближе и удивился: камень оказался ровной четырехугольной плитой, несомненно обработанной человеческими руками. Через несколько шагов попалось еще две плиты, в точности похожие на первую. Откуда же они появились здесь? Пройдя еще, Сергей наткнулся на целую группу одинаковых камней и уже больше не сомневался, что перед ним развалины какого-то сооружения. Каждая из плит весила, по определению Сергея, не меньше трех тонн. Кому же понадобилось тащить их в джунгли?

На время Сергей даже забыл об Аоро, так заинтересовала его находка. Базальтовые плиты одинаковой формы стали попадаться все чаще. Их здесь насчитывалось сотни, тысячи; они лежали грудами и поодиночке, одни совершенно целые, другие разрушенные. Это были остатки каких-то громадных дворцов, храмов, домов.

Сергей бродил среди этих исполинских развалин, не зная, что и думать. Вдруг он очутился на открытом месте и от изумления остановился: невдалеке стояла часть сохранившейся башни, сложенной из квадратных камней.

Что это за сооружение? Сергей обошел его. Башня была восьмигранная; каждая грань длиной не менее двадцати пяти метров. Верхняя часть башни обрушилась, но и то, что осталось, равнялось по высоте пятиэтажному дому. Множество прорезей вверху башенной стены походили на амбразуры. Несколько полуразрушенных колонн да остатки лестницы указывали, что здесь, видимо, находился портал.

Мощные корни деревьев разрушили основание и стены башни и продолжали наступать, выискивая малейшие трещины. И стоило туда попасть маленькому семени или корню, как через какой-то промежуток времени семя превращалось в росток, потом в деревце, а затем в огромное дерево и разрывало камень. Наступал момент, когда каменные глыбы падали, увлекая за собой деревья. Здесь шла многовековая борьба — борьба исполинов.

В одной стене Сергей заметил узкий проход. Через него можно пробраться внутрь.

Что там находится?

Сергей пролез в проход, и то, что предстало перед его глазами, заставило онеметь от изумления. Свод башни обрушился, и внутренность здания ярко освещалась солнцем. Стены были расписаны фресками. Поражали не только свежесть, яркость красок, точно они лишь вчера наложены художником, но и размеры фресок. Например, на одной стене были нарисованы люди четырехметрового роста, увитые змеями. На других стенах запечатлены бытовые сцены — охота, рыбная ловля, танцы, пир, изображения людей и каких-то неведомых птиц и животных.

На одной из фресок Сергей обратил внимание на странных животных с длинной шеей и непомерно маленькой головой, обступивших гиганта-человека, который бросал им куски мяса. На другой стене изображалось множество каких-то огромных розовых птиц вроде фламинго, тоже с длинными шеями и длинными ногами, опускающихся на равнину, залитую лучами заходящего солнца…

Осторожно, как бы не решаясь спугнуть торжественной тишины, стоявшей в развалинах, Сергей выбрался наружу и присел отдохнуть, чтобы собраться с мыслями. Слишком много впечатлений! Вот когда Сергей пожалел, что сейчас нет с ним ни Жоана, ни Аоро. Но что же делать? В какой стороне искать Аоро? Почему-то Сергею казалось, что его друга захватили в плен вчерашние индейцы. Что они с ним сделали?..

Тишину нарушил легкий свист, и юноша почувствовал укол в шею. Он резко повернулся, но никого не увидел. Те же безмолвные развалины, поваленные стволы деревьев, проход в стене…

Сергей вскочил на ноги. Что с ним происходит? Только что он слышал шорох за спиной, кто-то стоял позади него… Вот в этом месте даже мох примят. Прочь от этих таинственных развалин!

Но едва Сергей сделал несколько торопливых шагов, как почувствовал головокружение. Деревья и камни поплыли перед его глазами, ноги подкосились. Он нагнулся, чтобы поднять свое оружие, и уже не мог выпрямиться.

«Человек позади. Охотники за черепами. Укус в шею…» — пытался он осмыслить обрывки впечатлений, но тут же упал на плиту. Последнее, что коснулось его сознания, — людские голоса и ощущение, как его поднимают чьи-то руки…

 

Глава 14

Кто украл негра?

Отряд остановился на ночлег в зарослях мимоз, неподалеку от Долины Вечного Тумака. Здесь было решено разбить лагерь, чтобы обследовать местность в разных направлениях. Утром пять разведчиков должны были отправиться в долину на поиски хижины Таникара.

Негры развели большой костер, приготовили ужин. Мириады бабочек и жучков, слетавшихся на огонь, вспыхивали разноцветными огнями. Ужин прошел в полном молчании, если не считать ругательств, которые время от времени посылались Железным Капитаном по адресу негров. Ром кончился еще вчера, — остатки его Агурто умышленно выпустил на землю — люди протрезвели. После ужина к Агурто, который лежал на плаще возле палатки и ковырял в зубах кончиком ножа, подошел негр Аманчио.

— Капитан, нам хочется знать, как далеко будем ходить? — спросил он.

— Убирайся прочь, грязная обезьяна! — без злобы ответил Агурто. Ему было лень сердиться после сытного ужина.

Глаза негра сверкнули, он повернулся и молча отошел к поджидавшим его товарищам.

— Напрасно с ним так обращаешься, — заметил Зуде, сидевший поблизости.

— Заткни свой шпигат и проваливай ко всем чертям! — огрызнулся Капитан, пряча нож в ножны и извлекая из кармана трубку.

Руи, незаметно наблюдавший за этой сценой, подошел к своим товарищам, занятым картежной игрой.

— Кажется, Кэп снова закусил удила, — проговорил он, присаживаясь на корточки возле товарищей. — Не везет тебе, Кано, не иначе, как ты чем-то прогневил деву Марию. Я б на твоем месте подумал о душе и запасся на всякий случай индульгенцией, чем проигрывать денежки.

Кано вздохнул и мысленно прочел «Отче наш». Ему действительно не везло в карты.

— А что с Кэпом? — спросил Кано.

— Боюсь, что он влепит пулю Фабиану еще до того, как мы отыщем эту проклятую могилу.

— Фаб не дурак. Обрати внимание на его ноздри. Они позволяют ему пронюхать любую опасность раньше, чем Кэп сбросит предохранитель, — отозвался Отега.

— Не нравится мне все это, ребята. Помяните мое слово, добром не кончится, — покачал головой Руи.

В это время на другом конце лагеря между Антонио и Лоренцо происходил такой разговор:

— Я не понимаю, почему тянет Фаб? Я бы на его месте давно перестрелял всю эту сволочь.

— Спокойней, приятель, спокойней. У тебя обыкновенная чесотка, — невозмутимо ответил Лоренцо, не отрываясь от своего любимого занятия — чистки ногтей.

— У меня такое предчувствие, что добром все это не кончится. Помяни мое слово.

Многое я бы дал сейчас за бутылку хорошего коньяку и мягкую постель где-нибудь в отеле…

Разговор прекратился. Подошел Фесталь. Он был страшно зол. Только что Агурто подозвал его к своей палатке и тоном, не допускающим возражения, отдал распоряжение:

— Сегодня первым на вахте будешь ты. Сменит тебя Кано, а потом Антонио.

— Сеу, почему вы не ставите негров? — осторожно поинтересовался Фесталь.

Агурто нахмурил брови, хотел выругаться, но сухо рассмеялся.

— Потому что от страха ты не заснешь, а это-то мне как раз и нужно. Негры нам еще пригодятся, побережем их силы.

Железный Капитан опять взял власть в свои руки. Прежде чем закрыться в палатке, Агурто проверил, хорошо ли привязаны мулы, чтобы хищники не испугали их. Сейчас мулы для Капитана были во много раз дороже людей. На обратном пути им предстояло нести драгоценную поклажу.

Над биваком опустилась ночь. Она принесла с собой тысячи разнообразных звуков.

Фесталь, сжимая в руке карабин, прислушивался к этим звукам.

Железный Капитан давно уже понял, что борьба предстоит жестокая, беспощадная, поэтому в последние дни спал одним глазом. В эту ночь Агурто, как ни крепился, но к утру его сморил сон. Сказалось сильное переутомление.

А утром Железный Капитан находился возле лежащего на земле мула и старался понять, что случилось. Животное было мертво. И пало оно не от укуса ядовитого насекомого или змеи, не от болезни или переутомления. Мул был убит! Перерезанное горло и глубокая рана в левом боку — следы удара ножа. Кто мог это сделать?

Лоренцо, дежуривший последнюю вахту, клялся всеми святыми, что не спал и не слышал никаких подозрительных звуков. Агурто набросился на него и чуть не избил.

Вмешался Фабиан Зуде.

Капитан не допускал мысли, чтобы Зуде или его друзья убили мула только для того, чтобы досадить ему, Агурто. Мулы слишком нужны всем, без них никто не выберется из этого леса. Только безумец мог пойти на такое преступление.

Кто же этот безумец?

По распоряжению Агурто Руи, Кано, Отега, Антонио и Лоренцо утром отправились на разведку в Долину Вечного Тумана. Они проверили оружие, запаслись патронами и ушли, взяв себе в помощники по одному негру. По сигналу сбора, — три выстрела подряд — который должен был дать оставшийся в лагере, все обязаны были немедленно возвращаться на базу. Фабиан Зуде и часть носильщиков-негров остались охранять лагерь. Фесталь тоже остался, занимаясь по обыкновению метанием ножа.

Железный Капитан собрался, как он выразился, «побродить по лесу», взяв с собой Аманчио — наиболее смышленого из проводников. Для начала он решил обойти стоянку вокруг и поискать, не осталось ли каких-нибудь следов того, кто убил мула.

Железный Капитан запасся компасом и двумя револьверами. Аманчио взял с собой карабин, пачку патронов. Агурто объяснил проводнику, что следует искать, и они шаг за шагом осматривали почву. В одном месте Аманчио наткнулся на обломанный гриб, в другом — помятый мох. Это мог сделать и какой-нибудь зверь. Видимо, так и было, потому что через несколько шагов они нашли отпечатки больших кошачьих лап. Выбравшись из зарослей мимоз, Агурто со своим спутником неожиданно очутились на краю огромной впадины, похожей на кратер потухшего вулкана. Их появление вспугнуло стаю туканов. Какой-то крупный зверь с треском вломился в чащу, и еще долго слышался шум его движения.

На дне впадины поблескивало обширное болото густого зеленого цвета. Агурто внимательно вгляделся. Что это? Через все болото протянулась гигантская змея.

Она шевелилась, извивалась, казалось, собирается выбраться на берег. Зрелище было настолько поразительно, что Капитан и Аманчио долго не могли оторвать от него глаз.

«Дьявольщина какая-то», — подумал Агурто. Негр тронул его за плечо и показал на склон кратера. Агурто взглянул туда, протер глаза: уж не мираж ли это? На склоне возвышалось сооружение из белого камня, походившее на средневековый замок. Оно было окружено высокой каменной стеной, спускавшейся несколькими террасами к болоту.

— Уходим, Капитан, плохое место, — робко попросил Аманчио. В его глазах скользил страх. Но Агурто не обратил на негра никакого внимания. «Не это ли хижина Таникара?» — осенила его мысль.

От волнения у Капитана задергалась щека — верный признак возбуждения. «Ну, конечно же, конечно, это хижина Таникара. А видение на дне впадины и есть Зеленая Змея, о которой говорится в индейской книге…» — лихорадочно думал он.

— Вот так штука, — пробормотал он, потрясенный своим открытием. — Значит, где-то здесь должна быть могила. Спокойно, Леми, спокойно! Не промахнись, обдумай все!

Пусть пока там парни блуждают в Долине Вечного Тумана, ты должен найти могилку.

Может, ради того, что ты найдешь в ней, и родился на свет. Только спокойно!..

Аманчио еще раз попросил Капитана поскорее убираться восвояси.

— Слушай, Аманчио, — ответил Агурто, — я считаю тебя лучшим среди всех черномазых. Я сделаю тебя самым богатым среди всей вашей породы, но с одним условием: ты должен молчать о том, что видел. Можешь мне это обещать?

— Аманчио ничего не будет вам обещать, сеньор Агурто! — раздался голос за спиной Железного Капитана.

Из чащи появился Фабиан Зуде в сопровождении Фесталя и двух проводников. Агурто выругался и угрожающе схватился за револьвер, но Зуде опередил его.

— Если вы сделаете хотя бы одно движение… — чуть побледнев, сказал владелец кафезино, — впрочем, вы его не сделаете. Поспешим в лагерь, дорогой Капитан. В Долине Вечного Тумана непрерывно стреляют. Там что-то происходит.

Под мощными челюстями Железного Капитана треснул мундштук трубки, и он поспешил в лагерь за Фабианом Зуде.

Пятерка разведчиков вернулась в лагерь к вечеру совершенно измученная, проклиная все и вся на свете. Их одежда превратилась в лохмотья. У Лоренцо распухло колено, Отега сильно ушиб голову, Руи поранил колючками лицо. Все были голодны и озлоблены неудачей.

— Нет, сеньор Агурто, в следующий раз отправляйтесь сами в эту преисподнюю, — брюзжал Антонио за ужином, с жадностью глотая куски неразжеванного мяса.

Оказывается, спустившись в долину, разведчики попали в такой густой туман, что на расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было рассмотреть. С первых же шагов начались блуждания. Все помыслы разведчиков были лишь об одном — как можно скорей выбраться из этой душной мглы на свежий воздух. Если бы не солидный запас патронов, который позволял им непрерывно поддерживать связь друг с другом выстрелами, кой-кого сегодня в лагере не досчитались бы.

— Настоящее молоко, — докладывал Железному Капитану о всех подробностях похода Руи, — молоко сверху и молочная каша под ногами. Что, где, куда — ни черта не разберешь! В жизни не видывал такого распроклятого места. Если бы дьявол вздумал устроить ад на земле, лучшего места ему не подобрать…

На ночь охрану усилили. На первую вахту заступал опять Фесталь. Его должен был сменить Фабиан Зуде и последним — Железный Капитан. Каждому из них в помощь придавалось по два проводника. Мулов привязали возле самого костра, вьюки с лодками и всю остальную кладь сложили кольцом вокруг бивака. Часовым было приказано стрелять при малейшем подозрительном звуке.

Агурто проснулся оттого, что кто-то прикоснулся к нему. Он вскочил на ноги. При слабом отблеске потухающего костра у входа в палатку виднелся чей-то силуэт.

— Ваше время заступать, дорогой Капитан, — узнал он голос Фабиана Зуде.

Агурто плеснул в лицо горсть воды и так потянулся, что захрустели все кости.

Затем разбудил Аманчио и еще одного проводника: им втроем предстояло коротать остаток ночи. Капитан обошел несколько раз лагерь и распределил посты охраны.

Аманчио он поставил с южной стороны, у палаток, его товарища — возле ящиков с консервами. Сам же Агурто засел на тропе, ведущей в Долину Вечного Тумана. По его мнению, эта долина была самым подозрительным местом. Светящийся циферблат часов показал половину пятого. Воздух звенел от москитов. Мириады светлячков мерцали в чащах. Казалось, сюда, в джунгли, упал с неба Млечный Путь. Откуда-то издалека доносились визгливые голоса дерущихся пум: хищники делили добычу. Но эти звуки мало тревожили Капитана.

Агурто приложил к губам ладонь и кашлянул. Ему ответило такое же покашливание проводников. Это означало, что они бодрствуют. Один из мулов вдруг завозился и так же внезапно затих. Возле палаток тоже послышалась возня, слабо хрустнула ветка. Капитан сделал несколько бесшумных шагов в том же направлении и кашлянул.

Отозвался проводник у ящиков, Аманчио молчал.

— Эй, черная собака, ты, кажется, заснул! — вполголоса окликнул негра Агурто.

Аманчио молчал. Капитан огромными прыжками бросился к палаткам. Он отчетливо заметил в темноте какое-то движение. В следующее мгновение загрохотали выстрелы.

Все вскочили. Агурто стоял за крайней палаткой и непрерывно стрелял в темноту.

К нему присоединились Фесталь и Антонио. Но вскоре они поняли, что расходуют заряды впустую. Никто им не отвечал, только истерично визжали перепуганные обезьяны и пронзительно кричала какая-то птица.

Аманчио нигде не могли найти. Он исчез непостижимым образом, точно провалился сквозь землю или умчался на крыльях. Агурто дышал, как загнанный олень. Лицо его покрылось холодным потом. Вокруг толпились взволнованные люди с карабинами в руках.

— Ничего не понимаю! Каррамба! — свирепо ругался Капитан. — Только что здесь кто-то побывал, они утащили Аманчио! Вперед, парни, мы догоним их, зажигайте побольше факелов. Вперед!

Люди нерешительно топтались на месте, никто не хотел первым шагнуть за черту лагеря.

— Подождем до рассвета, — предложил Фабиан Зуде.

— Подлые трусы! — рявкнул Капитан. — Я пойду один!

Агурто бросился в темную чащу леса. Некоторое время слышался треск веток, потом, когда он стих, раз за разом ударило несколько выстрелов.

— Э-э, порядочным парням так поступать не годится, — сказал Руи и бросился в чащу на звук выстрелов. Больше никто не тронулся с места.

Кано чуть не десятый раз повторял «Отче наш», Антонио призывал всех святых в свидетели, что никогда больше не возьмет в рот вина, если останется в живых.

Негры торопливо развели большой костер и, усевшись в кружок, шептали заклинания.

Встревоженные выстрелами мулы ревели, точно их резали. Но постепенно все утихомирилось. Выстрелы прекратились, люди приводили себя в порядок.

Фабиан Зуде, обходя лагерь, заметил, что, несмотря на только что царившую суматоху, два мула продолжали лежать на земле. 3уде подошел ближе: мулы были мертвы. В боку у них торчали тонкие, как вязальные спицы, стрелы.

— Все ясно. Выстрел из духового ружья, — мрачно определил Кано. — Стрелы отравлены.

Теперь уж никто не сомневался, что около лагеря находятся враги. Но кто они?

Агурто и Руи возвратились только после полудня. Погоня оказалась напрасной. Они никого не нашли. Аманчио бесследно исчез. Вид Агурто был страшен. Хмурый, в рваной одежде, покрытый царапинами и запекшейся кровью, он походил на сумасшедшего.

— Слушайте все! Ни один из вас не выберется отсюда, пока мы не узнаем, кто украл негра. Иначе нас по одному переловят и утащат, как черепах. Хорошенько вбейте себе это в мозги. — Капитан заметил лежащих на земле мулов и осекся. — Еще два?.. Я так и знал! Нам неизвестно, кто бродит по ночам вокруг лагеря, люди или звери, — продолжал он после паузы, — но мы должны их уничтожить. Пусть хоть это будут сами дьяволы, — мы не должны их бояться. Слышите все? Что скажешь, ты Фабиан Зуде?

Зуде усмехнулся:

— На все воля всевышнего.

— В таком случае ты пойдешь с нами, — жестко проговорил Капитан. — Выходим мы на рассвете. В лагере останется Руи, он храбрее всех вас вместе взятых. Останешься также ты и ты… — указал он на двух проводников. — Остальные пойдут в облаву.

Мы должны уничтожить этих дьяволов!

В этот день все легли пораньше, и едва забрезжил рассвет, раздался крик Агурто.

Все сразу пришло в движение. Сейчас ни у кого и в мыслях не было ослушаться Железного Капитана. Быстро распаковали ящики с патронами, набили ими карманы, и вскоре пятнадцать человек, вооруженных с головы до ног, были готовы к выступлению. По приказанию Агурто отряд возглавил Фабиан Зуде. Сам Капитан шел в арьергарде на случай, если кто-нибудь струсит и вздумает отступить.

Едва отряд углубился в джунгли, как с Капитаном поравнялся один из проводников — Касава.

— Капитан, дальше ходить нельзя, — смущенно проговорил он.

— Почему?

— Могуена.

— Это еще что такое? — поинтересовался Агурто.

Касава упрямо повторил это слово, не умея объяснить, что оно означает. Агурто выругался и положил руку на револьвер. Касава был достаточно сообразителен и догадался, что должно последовать за этим жестом, поэтому, не став медлить, отскочил к товарищам.

— Могуена! Мы дальше не пойдем! — крикнул он из-за дерева.

— Могуена — это, кажется, лесной дьявол, — заметил Отега, — я кое-что о нем слышал…

Капитан стиснул зубы.

— Вы пойдете, черные свиньи, или… или я повешу вас на этих деревьях вверх ногами.

Агурто проговорил это с такой спокойной решительностью, что никто не сомневался — угроза будет выполнена.

Перебросившись несколькими словами с товарищами, Касава снова приблизился к Агурто.

— Хорошо, Капитан, мы пойдем, но ты скоро узнаешь, что такое Могуена. Сквозь чащу нам одним не пробиться. Пусть помогают белые сеньоры.

Продвигаться вперед было действительно тяжело. Люди, вооруженные только мачете, иногда останавливались, бессильные против преград, воздвигнутых природой.

Редкая цепочка людей все больше растягивалась. Стволы деревьев, ветки, лианы, корни переплелись между собой и походили на огромные клубки колючей проволоки.

Получасовой отдых среди духоты и тяжелых испарений еще больше всех утомил. Сюда, к подножью деревьев, никогда не заглядывало солнце, но его дыхание все же ощущалось, порождая влажное марево. В колеблющихся струях нагретого воздуха искажались очертания людей и предметов, деревья, как живые существа, извивались в бесшумном танце, приобретая необычайные формы и размеры. Казалось, что колышется сама земля, изнемогая от болезнетворных испарений и удушья. Отряд находился в самом сердце великих джунглей.

Проводники тяжело дышали, вполголоса переговариваясь между собой. И все чаще среди них слышалось сказанное кем-нибудь слово — «Могуена». Остальные подозрительно осматривались по сторонам, крепче сжимали оружие, стараясь поближе держаться друг к другу. Сейчас в отряде не было врагов, здесь находились люди, против которых ополчились силы природы. Фесталь проверял патроны в магазине карабина и нервно покусывал свои изуродованные губы. О, он хорошо знал, что такое джунгли! Он бывал в таких местах!..

Спокойнее всех казались Фабиан Зуде и Агурто. Первый был занят блокнотом, где вел какие-то подсчеты, второй — ремонтом своей трубки. Это занятие нисколько не мешало Капитану одновременно наблюдать за людьми и размышлять. Сложив осколки треснувшего мундштука, он смазал их липкой смолой и для крепости обмотал волокнами пальмы кумаре.

Последнее время Агурто не находил себе покоя, испытывая постоянную тревогу. Что тому было причиной, он и сам не мог разобраться.

Капитана очень тревожило происшествие с мулами и таинственное исчезновение Аманчио. Кто эти неведомые враги? Бродячие индейцы или… Могуена? Тьфу, дьявол!

Чего доброго, он еще сам поверит в это негритянское пугало!

Мысли Агурто отвлек Фесталь. На безобразном лице Фесталя появилось хищное выражение, он привстал и с силой метнул нож… Между деревьями мелькнула какая-то крупная птица, и нож Фесталя пригвоздил ее к стволу. Удар был превосходный.

«В самом деле, этот урод чертовски ловок», — подумал Капитан и подал сигнал к выступлению.

Проводники снова заработали мачете. Капитан остался на месте. Ему хотелось поскорее закончить ремонт трубки, без которой он чувствовал себя очень скверно.

Вот смола подсохла, и трубка набита табаком. Среди листвы поплыли полосы табачного дыма.

Тропа, оставленная отрядом, была хорошо заметна по срубленным веткам. Сделав несколько затяжек, утолив первый табачный голод, Капитан не спеша двинулся вперед. Он прошел несколько шагов, как вдруг его остановили дикие крики. В той стороне, куда ушел отряд, слышался треск сучьев, точно ломился взбесившийся слон. Это в панике бежали люди. Первыми мимо пронеслись проводники, не разбирая дороги, побросав оружие. Они старались обогнать друг друга, падали, поднимались и кричали. За ними бежали Фесталь, Антонио, Лоренцо, Кано, Отега, позади всех Фабиан Зуде.

— Могуена, Могуена! — разносились по джунглям крики обезумевших людей.

 

Глава 15

Сагамор и другие

Сергей очнулся от сильной жажды. Десны и нёбо были воспалены. Вокруг темнота.

Сергей потрогал грудь, голову, ощупал ноги и руки: все цело. Где же он? Рука наткнулась на сосуд у изголовья. Какое счастье! Это был кувшин, полный воды.

Сергей припал к нему и пил, пил, жадно захлебываясь, чувствуя с каждым глотком, как в него вливаются силы и бодрость. Вода была теплая и горьковатая на вкус, но утоляла жажду.

Сергей вспомнил все, что с ним произошло. Развалины необычайного храма.

Гигантские фрески… Потом — шорох за спиной, укус в шею… Смутно всплыли из памяти обрывки видений — лица людей, наклонившиеся над ним, их гортанные голоса… Может быть, все это было во сне?

Сергей приподнялся, протянул руку. Она наткнулась на стенку из веток. С другой стороны оказалась такая же преграда. Значит, он в хижине. Где-то должен быть выход. И вдруг слух Сергея уловил странные звуки. За стенами жилища, казалось, стонало какое-то многоголосое существо:

— Олиу! Хой, хой! Олиу!

В этот стон, словно шум морского прибоя, иногда вплетался глухой рокот. Что это за звуки?

Неизвестные люди каким-то образом усыпили его и перенесли в свою хижину. Сейчас он — их пленник. И куда-то исчез Аоро. Неужели голова его друга стала трофеем охотников за черепами? Нет, рано предаваться отчаянию! Может быть, удастся отсюда убежать?

Поднявшись на ноги, Сергей ощупью обследовал стены тюрьмы. Они оказались сплетенными из прутьев и пальмовых листьев, обмазанных изнутри глиной. В случае чего он сможет проделать ножом отверстие достаточной величины, чтобы выбраться наружу. Но где его нож? Ножны были пусты.

Неожиданно Сергей нашел то, что искал: дверь, а точнее, большой кусок жесткой ткани, прикрывающий выход. Он осторожно высунул голову. Если это тюрьма, то должна быть и охрана. Никого поблизости не оказалось. В темноте смутно угадывались плоские и конические крыши многочисленных хижин, какое-то длинное строение на сваях. Значит, он находится в индейской деревушке.

Людей не видно, сейчас ночь, и они, наверно, спят. Сергей обогнул хижину и увидел на площадке несколько больших костров. В их трепетном свете двигались полуобнаженные фигуры людей. Звуки, которые Сергей принял за стон, были не чем иным, как пением танцевавших под аккомпанемент барабанов. Танцующие держались за руки и в такт барабанам то подпрыгивали, то приседали, распевая непонятные Сергею слова:

— Олиу! Хой, хой! Пасахай, олиу!

Темп танца все учащался и учащался, и вдруг барабаны разом смолкли. Танцующие в изнеможении попадали на землю. Наступила тишина.

Тишина заставила Сергея подумать о себе. Пока индейцы заняты ритуальными танцами, нужно бежать, решил он. Но тут же задумался: а куда, собственно, бежать? Вокруг темной стеной стояли джунгли. Где-то вдали полыхали зарницы, слышались отдаленные раскаты грома.

Сергей решил вернуться к себе. Пробираясь в темноте между деревьями, он угодил в какую-то яму, собрался было вылезти, но тут появились индейцы с факелами в руках, расходившиеся после танцев по своим хижинам. Сергей присел в яме и стал наблюдать, что будет дальше.

Два индейца приблизились к хижине, возле которой спрятался Сергей, и остановились от него в нескольких шагах. Один из них держал в руке копье с ромбовидным наконечником, второй осветил хижину факелом. Их одеяние составляли юбки из растительных волокон да пучки перьев, прикрепленные на щиколотках и запястьях. У каждого на груди был нарисован белой краской человеческий череп.

«Значит, это и есть стража», — решил Сергей. Индейцы не подозревают, что тюрьма пуста. Но если они его обнаружат — он нападет первым и постарается обезоружить.

Между тем индейцы постояли возле хижины, перебросились несколькими фразами. Один подошел к самому пологу и, наклонив голову, стал слушать.

— Иегуа! — сказал он своему товарищу. (Впоследствии Сергей узнал, что это слово означало: «спит»). Индейцы повернулись, и направились к длинному строению на сваях. Для Сергея это было неожиданностью. Он готов был драться и дорого продать свою свободу, а, оказывается, никто на нее и не думал посягать.

Если он — пленник, то почему индейцы не связали его, оставили без охраны?

Возможно, это мирное племя, хотя свирепая внешность их представителей не располагала к доверию.

Внезапно начался дождь, забарабанил по спине Сергея. Джунгли наполнились ровным шумом стекающей с листьев воды. У Сергея снова мелькнула мысль: а не убежать ли ему сейчас? Дождь скроет следы, если индейцы вздумают его преследовать. Но благоразумие взяло верх. Идти в полной темноте сейчас опасно, на каждом шагу можно напороться на острый шип или камень. У Сергея не осталось никакого оружия, нет пищи. Где, в какой стороне искать знакомый ручей, опустевшую хижину?

— Э, будь что будет, — решил Сергей. — Никуда отсюда до утра не уйду. Если бы индейцам нужна была моя голова, они давно бы ею завладели…

Через минуту Сергей лежал на своем месте в хижине. Здесь, было сухо, уютно, и он быстро заснул.

Проснулся Сергей на рассвете. В щели пробивались полоски света. Они-то и помогли Сергею заметить в углу хижины какую-то связку. Это были его лук, стрелы, копье и даже копченое мясо; которым он запасся, когда отправился на розыски Аоро.

Не было только ножа. Что за странные охотники за черепами, снова удивился Сергей, если они не только оставляют пленника на свободе, но даже не отбирают оружие?

Из этих раздумий Сергея вывело появление на пороге хижины высокого индейца. Он спокойно и внимательно посмотрел на Сергея и сказал по-португальски:

— Иди за мной!

Сергей послушно отправился за высоким индейцем, с интересом оглядываясь по сторонам. Жизнь в деревне шла своим чередом. Старые индианки пекли на глиняных сковородках большие лепешки, жарили рыбу и толстых, как бананы, гусениц, готовили напитки. Девушки носили топливо для костров, воду в бамбуковых сосудах.

Мужчины собирались группами и о чем-то совещались. Было похоже, что в селении шли какие-то приготовления.

Сергей проследовал за своим молчаливым провожатым через всю деревню. Уже одно то, что здесь понимают португальский язык, ободрило его. Значит, есть возможность объяснить, кто он такой, и попросить помощи выбраться в цивилизованный мир.

Сейчас Сергей получше рассмотрел длинное сооружение на сваях, замеченное еще ночью. Это был огромный навес с высокой конической крышей из бамбука и пальмовых листьев, опирающейся на шесты. Стен сооружение не имело, так что свободно просматривалось во всю свою тридцатиметровую длину. По-видимому, этот дом был местом каких-то массовых индейских обрядов, так как мог вместить почти все население деревни. Возле одной хижины Сергей заметил несколько человеческих черепов, подвешенных у входа. Они напомнили Сергею, что жители этой затерянной в джунглях деревушки — охотники за черепами. Может, пока не поздно, все-таки удрать в лес? Но тут же Сергей отбросил эту мысль. Пока что ничего плохого ему не сделано и рано праздновать труса.

Сразу за селением находились поля — жалкие клочки земли, отвоеванные ценой большого труда у джунглей, на которых выращивались маниока и бататы. У хижины, стоявшей несколько поодаль от других, провожатый остановился.

— Тебя хочет видеть сагамор, — равнодушно сказал он и, пропустив Сергея внутрь хижины, сам остался снаружи.

Сагамор — так индейцы называют вождей или наиболее почетных и старейших людей племени — был маленького роста и не столь уж старый. Седые космы беспорядочно торчали из-под кожаного ремешка, охватывавшего голову.

При входе Сергея в хижину сагамор стоял на коленях возле чуть тлевшего костра, разложенного в створке большой речной раковины, тер между ладонями гладкие камешки и что-то бормотал себе под нос. Он даже не повернул головы, всецело поглощенный своим занятием. Выражение его лица было свирепое.

Перебрав по одной целую груду гальки, сагамор долго сидел с закрытыми глазами, слегка раскачиваясь, и вдруг, резко повернувшись к Сергею, крикнул:

— Ты всегда болен или заболел только первый раз?

Это было сказано по-португальски и так неожиданно, что Сергей растерялся, не зная, что ответить. Злые маленькие глазки уставились на него.

— Ты — больной и принес к нам дурную болезнь, — снова крикнул сагамор. Он вскочил на ноги, нагнул голову и, как разъяренный бык, ринулся на Сергея с поднятыми кулаками.

Уроки Аоро не пропали даром. В какие-то ничтожные доли секунды в голове Сергея созрел план защиты. Нужно оставаться на месте, пока противник не приблизится вплотную, потом сделать быстрое обманное движение влево, отбросить ногу назад для упора и, нагнувшись всем туловищем, встретить противника спиной так, чтобы его верхняя часть тела не встретила препятствия и потеряла равновесие. Как только живот или бедра нападающего окажутся на спине, мгновенно выпрямиться.

Если в этот момент резко ударить противника по голове, а второй рукой подсечь его ноги, то можно сломать нападающему шейные позвонки.

Р-р-раз! — сагамор высоко взлетел в воздух и оказался снаружи хижины. Он сидел в грязи, ошеломленный падением, и потирал поцарапанное плечо, ничего не соображая.

Индеец, который привел Сергея и до этого спокойно сидевший на обрубке дерева, вскочил на ноги, с удивлением глядя на столь неожиданное и необычное появление начальства. Но сагамор уже пришел в себя и с яростным воплем бросился к хижине, на пороге которой появился Сергей.

На этот раз старейшина встретил пустоту. Юноша молниеносно отскочил, оказался за его спиной. Сагамор схватил стоявшее возле хижины копье, с силой метнул его в Сергея. Но снова неудача: Сергей поймал копье на лету, сильным взмахом переломил его на две части и почтительно положил обломки к ногам окончательно рассвирепевшего сагамора. Всем своим видом Сергей старался показать, что не желает драться и, тем более, поднимать руку на старейшину племени.

Все это произошло так быстро, что индеец, стоявший снаружи с раскрытым от удивления ртом, не успел вдохнуть и трех раз. Но он тут же пришел в себя, выхватил короткий нож с широким лезвием, угрожающе двинулся на Сергея, осмелившегося обидеть сагамора.

Сейчас Сергею пришлось бы плохо. Он решил только защищаться. Но сагамор вдруг знаком приказал подчиненному оставаться на месте. Некоторое время он рассматривал Сергея без всякой злобы, а скорее с любопытством, и, подняв указательный палец, произнес торжественным тоном:

— Сагу-сагу.

Потом он потер на плече ссадину, слизнул языком кровь и пригласил Сергея в хижину.

На этот раз сагамора точно подменили. Он был приветлив, предложил гостю кусок шкуры, подвинул небольшой бамбуковый стаканчик, отделанный искусной резьбой, налил какой-то мутноватой жидкости. Сергей присел на краешек шкуры, сделал пару глотков. Жидкость казалась кисловатой, не очень приятной на вкус, но Сергей облизнул губы, чтобы показать: угощение понравилось.

— Ты наверное болел всего один раз и у тебя нет дурной болезни? — вернулся сагамор к странному разговору.

В его голосе сквозила надежда. Весь его вид говорил, что он хочет услышать непременно утвердительный ответ.

Сергей ничего не понимал. О какой болезни идет речь? На всякий случай ответил, что совершенно здоров и от всего сердца желает того же мудрому сагамору.

Но последнее замечание повисло в воздухе: видимо, лесть не популярна среди индейцев этого племени.

— Тогда почему ты валялся, как объевшийся кайман, и мои воины, если бы захотели, могли танцевать хуку на твоем животе? — подозрительно вкрадчивым тоном спросил сагамор.

Пока Сергей обдумывал ответ — мужчине не полагается спешить ни в делах, ни в разговоре, помнил он слова Аоро, — сагамор уточнял:

— Мои воины нашли тебя возле Злого Сагуртана. Что ты там делал и посему так крепко спал?

Сагамор замер в выжидательной позе. Приличествующее время, отпущенное для ответа, истекло, а Сергей еще не решил, что ответить. Сказать, что он и сам не знает, какая беда с ним приключилась возле развалин, значило навлечь на себя еще большее подозрение сагамора. Его подозревают в какой-то заразной болезни.

Значит, там у развалин с ним произошли странные и непонятные вещи. Оказывается, индейцы, подобравшие его, вовсе не нападали. Этот укол, а, может быть, укус в шею и последующий за ним глубокий обморок или сон — вовсе не их рук дело.

Однако дальше раздумывать было некогда, и Сергей пошел на хитрость.

— Я заблудился и оказался возле Злого С-с-а-агуртана. — Язык еще не мог произнести странное название. — А потом наелся венга-венга, — солгал он.

Дурманящие ягоды венга-венга, вызывающие у человека глубокий продолжительный сон, были хорошо известны сагамору, и он почти удовлетворился ответом, но, кто знает, может этот мори лжет?

— А зачем ты их ел? — спросил он, прихлебывая из бамбукового стаканчика мутноватую жидкость.

— Я был очень голоден, сагамор. — Но тут же Сергей вспомнил, что индейцы нашли при нем запас копченого мяса и, опасаясь, что старейшина разгадает его уловку, поправился: — И к тому же я не знал, что в ягодах сидит такой большой сон. В следующий раз я не возьму их в рот. Но позволь, мудрый сагамор, и тебя спросить, что делали твои воины возле Злого Сагуртана? — пошел юноша на новую уловку, стараясь направить мысли старейшего по другому руслу.

Видимо, этот простой вопрос раньше не приходил вождю в голову. Сагамор почмокал губами, потер между ладонями круглый камушек. И так как время для ответа истекло, а он ничего подходящего не придумал, действительно не зная, почему его воины, отправившись на охоту за обезьянами в сторону Птичьего озера, очутились возле Сагуртана, то он и сказал первое, что пришло ему в голову:

— Был сильный туман, и мои воины заблудились. Как и ты, они потеряли тайэ в виде рыбы, птицы или зверя.

Сергей улыбнулся.

— Как же могли твои воины заблудиться в тумане, если в тот день не было тумана, и дождь перестал. Может быть, твои воины сами пошли к Злому Сагуртану?

Сергей не подозревал, что своими вопросами он ставит сагамора в неловкое положение. Обычаи племени запрещали приближаться к древним развалинам. Но находились воины, которые ходили туда, чтобы среди обломков скульптур найти красивые камни или изделия из кости и затем выгодно обменять их у дальних соседей на металлические наконечники стрел и копий. Мысленно сагамор уже решил разобраться в нарушении табу и наказать виновных, а пока счел лучше всего переменить тему разговора.

— Может быть, ты останешься у нас? — спросил сагамор, потирая очередной камушек.

На его темном, точно выточенном из бронзы лице появилась густая паутина морщин, рот приоткрылся, показывая крупные острые зубы, похожие на звериные клыки. — Ты похож на настоящего индейца, знаешь сагу-сагу и достоин иметь долю в пище, место у костра во время танцев хуку. Мы дадим тебе в жены девушку, на которую сам укажешь.

Ответить сразу отказом Сергей не решился, дабы не поколебать свое и без того непрочное положение. Кто знает, что на уме у этого сагамора? Приложив руку к груди, Сергей почтительно наклонил голову, давая понять, что высоко ценит его предложение.

— Я подумаю, сагамор, дай мне несколько дней.

Сергею очень хотелось спросить старейшину, не его ли воины два дня назад появлялись возле хижины на ручье, не они ли шли по следам Аоро, а заодно и узнать, не попадался ли им его друг? Были и другие вопросы: кому принадлежала отрубленная голова, чье мертвое тело осталось лежать в лесу? Заметив, что на лице сагамора отразилось недовольство его ответом, Сергей от вопросов воздержался.

Сагамору, действительно, очень не хотелось упускать из своего племени такого необычайно ловкого мори.

— Ты, как и Большой Глаз, просишь много думать. Так делают женщины и дети, потому что не знают, что отвечать. Они глупы! И-и-ого! — вдруг пронзительно крикнул сагамор.

Это было так неожиданно, что Сергей подскочил, предполагая, что сагамор опять рассердился и снова полезет в драку.

В хижину заглянул индеец.

— Иого, отведи Его Тень к Большому Глазу. Он тоже хочет, чтобы голова распухла от слов, которые не может сказать.

Индеец кивнул, предложил Сергею следовать за ним. «Пусть будет — Его Тень», — подумал юноша, мирясь с новым именем, которым только что наградил его сагамор.

— Послушай, Иого, кто такой Большой Глаз? — спросил Сергей, когда они миновали последние хижины и оказались на крохотном поле, огражденном вертикально врытыми в землю камнями.

— Сейчас увидишь, мори, — презрительно сказал индеец.

Они углубились в лес на несколько десятков шагов по хорошо протоптанной тропе.

Впереди Сергей заметил небольшую хижину. Иого остановился и показал пальцем:

— Там Большой Глаз.

Индеец дальше не пошел. Повернувшись к Сергею спиной, он направился в селение.

Раздумывая, кто такой Большой Глаз, с которым ему предстояло «пухнуть головами» от невысказанных слов, Сергей приблизился к хижине. В этот момент край полога отогнулся и на пороге хижины показался человек. Сергей остолбенел.

Это был… Догадайтесь, кто?

 

Глава 16

Могуена

— Могуена! — рявкнул Отега, поравнявшись с Железным Капитаном, и исчез в зарослях. Агурто не успел опомниться как остался один. Вглядываясь в чащу, готовый схватится с неведомым существом, он сжимал в одной руке рукоять револьвера.

Никто за людьми не гнался, и это пугало. Если бы сейчас появилось самое страшное чудовище, Капитан мужественно вступил бы с ним в единоборство, доказал бы этим трусам, что может сделать один настоящий мужчина. Но драться неизвестно с кем?

На какой-то миг Агурто показалось, что он сейчас сойдет с ума, если немедленно не узнает, кто это превратил его спутников, сильных и бесшабашных людей, в обезумевшее стадо? Агурто секунду ждал появления «его», потом вдруг повернулся и… нет, этого не может быть!.. Железный Капитан, тот, кто, казалось, не признавал и не боялся ни бога, ни черта, не выдержал. Он бежал за проводниками, крики которых раздавались впереди, за Фабианом Зуде и хитрым Фесталем, все убыстряя свой бег, не смея оглянуться назад. Он продирался сквозь заросли, в какие в другое время и не сунулся бы. Попадись ему сейчас пропасть или неприступная скала, он одолел бы и их. В его большом теле поселился страх. Он был весь во власти владыки Джунглей — Ужаса.

Но вот стоило Железному Капитану на миг остановиться, как к нему вернулась способность здраво рассуждать. Сдерживая неистовое дыхание, от которого разрывались легкие и кровь молотками стучала в висках, он упал на землю. В этот момент он увидел, как впереди упал Фесталь. За ним последовали Отега, Кано…

Один за одним повалились и проводники. Они лежали в самых невероятных позах, с подвернутыми руками и ногами, не в силах пошевельнуться.

Капитан проверил оружие — револьвер, карабин и две маленькие, величиной с грецкий орех, гранатки большой разрушительной силы, о существовании которых в отряде никто не знал. Компас, флягу с кофе, один револьвер и сумку с патронами Агурто при отступлении потерял. Потерялась также и индейская книга вместе с картой, находившаяся в сумке с патронами.

Когда Агурто окончательно успокоился, ему стало стыдно, что, поддавшись панике, он так позорно удирал вместе со всеми. Он осмотрелся. Нет, не видел никто его бегства.

Все же Капитан решил подождать. Может, еще появится этот загадочный Могуена.

Агурто проверил револьвер и карабин, приготовил одну из гранат. Этой гранатки было достаточно, чтобы разнести в куски слона.

Так он и лежал в засаде на тропе, оставленный друзьями и подчиненными, и в то же время — единственный их защитник. Ни одно живое существо, будь то зверь иди человек, не пройдет по тропе безнаказанно. О том, что его жизни может угрожать опасность, Агурто уже не думал.

Духота стояла невыносимая. Над головой, точно натянутые струны, звенел рой москитов. Агурто чувствовал, как вездесущие муравьи проникали под одежду, безжалостно впивались в тело. Стояла тишина, но в ней ощущалось биение жизни.

Оно угадывалось по дрожанию листьев, каким-то едва уловимым звукам и шорохам.

Что-то щелкнуло за спиной Капитана. Он повернул голову, чтобы определить источник звука, и невольно отшатнулся. В трех шагах от него на ветке сидел огромный паук. Капитан содрогнулся от омерзения. Ярко-оранжевое тело паука, величиной с человеческую голову, пульсировало, как выброшенный на песок осьминог. Длинные, суставчатые лапы-ноги, покрытые редкими волосами, двигались в такт ударам сердца, если только у этой твари могло быть сердце. Вместо пасти — два серповидных бивня, обращенные остриями внутрь. Над ними — пара лютых немигающих глаз, величиной с наручные часы.

«Так вот он какой — Могуена. Это — оборотень», — холодея, подумал Капитан. Вид паука парализовал его действия.

Паук смотрел на Агурто. Вдруг он съежился, сложил ноги, как циркули, и прыгнул.

Точно оранжевый метеор, паук пролетел над самой головой Капитана и скрылся в листве.

Агурто перевел дыхание, мельком взглянул на треснувший мундштук трубки. Все его внимание было приковано к соседнему дереву: там скрылось чудовище. Вверху снова что-то щелкнуло, послышался шум, осыпались колючки, кто-то сдавленно пискнул, и появился оранжевый шар. Он быстро катился по наклонно лежащему стволу, но, не достигнув земли, перелетел на куст и вдруг, словно ракета, взвился до самой вершины дерева. Как ни быстры были его движения, Агурто успел заметить на бивнях паука слабо трепыхавшиеся крылья какой-то птицы.

Внезапно паук выпустил добычу и стремительно напал на другую птицу, испуганно вспорхнувшую из гнезда. Он поймал ее на лету…

Через какой-то миг возле Капитана упал маленький комочек — мертвый птенец. Даже видавшего виды, лишенного каких-либо сантиментов Агурто эта жестокость поразила.

Он уже готов был метнуть в паука гранату, которую продолжал сжимать в руках, но тут возле него появился Руи Мейер.

Второй раз за последние сутки верный Руи пришел на помощь своему шефу.

— Эй, Кэп, где ты запропастился? Пошли туда. В лагере настоящее светопреставление. Все посходили с ума. Кричат о каком-то Могуене. Черт возьми, да на тебе лица нет!

«Хорошо, что я его оставил в лагере. По крайней мере, он один не потерял головы», — подумал Агурто, направляясь за верным Руи.

В лагере царила паника. Больше всех волновались проводники. При появлении Руи и Агурто они закричали.

— Мы дальше не пойдем, Капитан!

— Мы не хотим, чтобы наши кости пожирали муравьи!

— Поворачивай назад, Капитан. Ты видел, как страшен Могуена!

Если бы Капитан сейчас стал угрожать или уговаривать, это еще больше распалило бы возбужденных людей. И он молча, ни на кого не глядя, прошел в свою палатку.

Постепенно крики стихли. Капитан подождал еще немного, вышел из палатки. Возле проводников он остановился, широко расставив ноги.

— Ну, рассказывайте, что это за Могуена?

Спокойный и чуть насмешливый тон Агурто подействовал на проводников отрезвляюще.

Они заговорили все разом, но Капитан прикрикнул, ткнул пальцем в Касаву.

— Говори ты!

Проводник смутился.

— Он большой и лохматый. Похож на жабу. Весь зеленый. Вот такой ростом. — Касава приподнял руку вровень с собой. Остальные негры подтвердили слова товарища.

— Ну, а ты, тоже видел эту лягушку? — обратился Агурто к Лоренцо, ковырявшемуся в ногтях.

— Да, Кэп, видел, и до сих пор вижу, будь она тысячу раз проклята! — подтвердил Лоренцо.

— Она сидела на дереве. Когда мы остановились, она спрыгнула и поскакала прямо на нас, — уточнил Отега. — В жизни не забуду ее рожи.

— А ты, Фабиан, тоже видел Могуену? — нахмурился Агурто.

— Не знаю, что и думать, Кэп, но эта тварь действительно бросилась на нас.

Агурто смутился. Что за чертовщина? У полутора десятка людей одна и та же галлюцинация. Он был уверен, что все увидели того же, что и он, оранжевого паука или, может быть, целое скопище пауков, и ошибся. Напугало людей какое-то другое чудовище. Но какое? Пробормотав себе под нос что-то невнятное, Агурто удалился в палатку. Он должен основательно отдохнуть. Он больше не в состоянии бороться с этими сумасшедшими. Сельва затуманила им головы.

И все-таки Капитан не сомневался, что по соседству с лагерем находится этот Могуена или какой-то другой невиданный страшный зверь. Может, о нем предостерегала запись в индейской книге: «…Здесь будь особенно осторожен, берегись Лагуса и Биата!»

Агурто лежал на циновке, устремив глаза в полотняную стенку, по которой сновали муравьи. Как он чертовски устал! Что ждет их завтра или этой же ночью? И, кажется, впервые не ведавшее страха сердце Железного Капитана сжалось.

— Не смотрите на меня с таким отвращением, сеньор Руи! И под самой безобразной внешностью может скрываться добрая душа. Вот уже десять лет, как я в полной мере чувствую на себе то, что называется презрением. И поверьте, сеньор Руи, это во сто крат хуже самой свирепой ненависти! Десять лет! Подумайте, сеньор Руи, десять лет! Все эти годы я встречал только презрение, отвращение и, в лучшем случае, жалость. Мне плевали в лицо, от меня отворачивались самые безобразные старухи. Не слишком ли это много для одного человека, сеньор Руи? — вполголоса говорил Фесталь Фалькони.

Он и Руи Мейер сидели на ящике с галетами, жевали табак, время от времени сплевывая густую коричневую слюну. Железный Капитан из палатки еще не выходил, хотя уже наступило время назначать на ночь охрану.

— Вы спасли мне жизнь, сеньор Руи, и Фесталь умеет быть благодарным. Но скажите, вы это сделали из жалости или так же, как выловили бы попавшего к вам в чашку кофе таракана? Впрочем, не говорите! Я знаю, у вас доброе сердце. Да, знаю! И я не всегда был таким, сеньор Руи. Когда-то я жил в небольшом селении возле Сантарена со старушкой-матерью. Как водится в жизни каждого парня, у меня была любимая девушка…

Руи, преодолевая отвращение, с недоверием посмотрел на Фес-таля: неужели можно любить такого урода?

— Это — извечная история: бедный юноша влюбляется в богатую сеньориту или наоборот. И такие истории будут всегда, пока не исчезнет человеческий род, — продолжал Фесталь, задумчиво покачивая головой. — Я был бедным гаучо на фазенде префекта муниципалитета. Она — дочь хозяина и звали ее Симина. Мы любили друг друга, дали клятву стать мужем и женой. Я хотел ее украсть, как это делают благородные кабальеро по ту сторону Алпау, но подумал, что, похищая девушку, я тем самым обрекаю ее на нищету. Этого я не хотел. Я пришел к ее отцу — алькальду, главе муниципалитета, и заявил, что хочу жениться на его дочери, но поскольку сейчас у меня нет ничего, кроме коня и долгов, — пусть он повременит с замужеством Симины. Скоро я разбогатею и все уладится. Отец Симины натравил на меня собак. Я отбился от них плетью и ускакал. Я был молод, кровь бурлила в моих жилах, к тому же меня любила самая красивая девушка на свете. Целый год я искал золото в песках Минас-Жераиса, алмазы на берегах Курупунга, а нашел только лихорадку…

Выздоровев, я решил стать серингейро. Вы помните годы, когда компании дрались за каучук, точно голодные крысы? Помните? Тогда очень многие уходили в сельву и во снах видели себя миллионерами. Я нанялся у вербовщика и попал на серингаль некоего Ксавье де Кони. Этот Ксавье оказался сущим дьяволом. Людей он ценил не дороже ореховой скорлупы. О, если бы деревья в сельве могли говорить! Как много рассказали бы они о людях, которые в горячке пили жидкий каучук, чтобы утолить жажду, о тех, кого бросали на съедение муравьям за то, что они не смогли собрать проклятые пять кинталей гевеи! Сколько этих несчастных осталось в сельве! Этого никто никогда не узнает!

О, сеньор Руи, глаза Фесталя видели слишком многое. Можно бы и поменьше…

Проработав на плантации около года, я оказался должен Ксавье де Кони пять тысяч крузейро. В одну из темных ночей я бежал. Проплутав по сельве несколько дней, голодный и одичавший, я попался в руки охраны.

Ксавье де Кони собственноручно бил меня плеткой, а потом послал собирать гевею.

Я был молод, кровь играла в моих жилах, в Сантарене меня ждала Симина — через месяц я снова убежал. На этот раз я проблуждал по лесу целых двенадцать дней, пока меня подобрала охрана, так как я больше не мог двигаться…

За это время мой долг возрос до шести тысяч крузейро. Каким-то образом Ксавье узнал, что у меня есть невеста, ради которой я и собирался разбогатеть. Когда меня привезли на серингаль, он засмеялся и объявил, что займется моим лечением, избавит от дурной привычки бегать к невестам.

Мне подсыпали в еду снотворное. И ночью увезли на лодке на маленький островок в нижнем течении реки.

Оказывается, меня привезли в колонию прокаженных индейцев и кабокло. На следующую ночь я проплыл по воде четверть лиги и добрался до берега. Наконец-то я был свободен! Я хотел сразу же повидать Симину, чтобы приободрить ее, но раздумал. Я добрался до Манауса, пришел к врачу и честно заявил, что несколько часов находился среди прокаженных. Меня отправили в лепрозорий.

Здесь-то я и заразился проказой. Ксавье де Кони действительно умел лечить людей от побегов…

В лепрозории я пробыл около трех лет и, представьте, выздоровел. Это, кажется, был единственный случай выздоровления за последние двадцать лет. Я опять оказался на свободе. Но в каком виде! Вы можете теперь судить сами, сеньор Руи.

Вот когда я снова вспомнил Ксавье де Кони. Умнейшая голова! Он понимал, что с таким лицом я не мог показаться к невесте. Знакомый аптекарь рассказал мне, что в Рио живет какой-то профессор, который умеет делать сложнейшие операции на лице. Если хотите, может пришить новый нос, губы, заштопать любую дырку на щеке так, что не останется никаких следов. Только операция стоила больших денег. Вы теперь понимаете, сеньор Руи, почему мне нужны деньги из могилы индейского вождя? Десять лет немалый срок, а если к нему прибавить и три года, проведенных в сельве и лепрозории, то и совсем многовато. А бедная Симина ждет меня, я знаю, ждет. В Манаусе у меня уже кое-что лежит в банке, но этого слишком мало, чтобы заплатить профессору за операцию. Очень мало.

Руи с интересом смотрел на Фесталя. С такой страстной верой в возможность счастья мог говорить либо одержимый, либо сильно любящий человек.

— И ты никогда больше не встречался с этим Ксавье? — спросил Руи после довольно продолжительного молчания.

— Позже я узнал, что Ксавье де Кони неожиданно оставил серингаль, в спешке, видимо, забыв оставить своим серингейро маниок и одежду, и сам уехал на барже с добытым каучуком в Манаус. Там он его выгодно сбыл какой-то компании и, говорят, завел в Рио свое дело.

— А если ты сейчас встретишь этого Ксавье? Как ты с ним поступишь? — допытывался Руи.

Фесталь прикрыл глаз, имеющий веко, и задумался.

— Мне что за дело! Пусть его живет. Пользы не будет, если я совершу убийство.

— Но ведь по вине Ксавье ты стал уродом? — В голове Руи никак не укладывалось такое сочетание сильной страсти и ненависти с непротивленчеством.

Фесталю явно не хотелось отвечать на вопрос Руи, и он перевел разговор:

— Сельва делает человека жестоким и подлым. Поживите, сеньор Руи, в сельве и увидите, что из вас получится. Люди в сельвасах дичают, как лошади в пампе.

Каучук делает страшные вещи. От его запаха люди сходят с ума и забывают о том, что они люди. Возьмите хотя бы меня. На фазенде в Сантарене я был добрым и честным парнем, а сейчас… Я знавал еще одного парня-вербовщика, который был куда похлеще Ксавье. Он хватал людей, как баранов, будь то женщина или ребенок, и отправлял их на плантацию. Обычно из партии в двести человек на серингаль приходило, в лучшем случае, половина. Вот это была работка!

Руи же еще раз повторил свой вопрос. Фесталь подумал немного:

— Вы хотите знать, что бы я сделал, если б опять повстречался с Ксавье де Кони?

Может быть, я попытался бы упрятать его на тот же островок, а впрочем… я никогда об этом не задумывался. Вы мне не верите? Ну хорошо, не буду вас томить.

Я встречал Ксавье и не один раз…

— И молча проходил мимо этого разбойника? — удивился Руи.

— Пусть это останется моим маленьким секретом, сеньор Руи.

— Нет, ты все же скажи: разделался с ним? Не бойся, я тебя не выдам. Правильно сделал, если разделался.

Фесталь вдруг хитро прищурил глаз.

— А ведь я знаю еще кое-какие тайны, сеньор Руи, — проговорил он вкрадчиво. — Есть и такие, что касаются вас.

— Меня? — удивился Руи.

— Ну, вспомните хотя бы эту историю с Мартино. Мне известно, кто нашел его на тропе, доставил до города и постарался, чтоб он оказался в клинике. Хотя ваш шеф взбесился бы, если б узнал, что это сделали вы…

Руи чуть-чуть изменился в лице.

— Я умею хранить секреты, а тем более людей, которые спасли мне жизнь, — продолжал Фесталь.

Руи следил за выражением глаз собеседника. На этом обезображенном лице только по блеску глаз и можно было отгадать, что скрывается в душе их владельца.

— Ну раз так, то и я кое-что знаю. Например, того парня, который, как сказал ты, почище Ксавье хватал людей без разбора и отправлял на серингаль, — проговорил Руи.

— Гм! Это ни для кого не секрет. Достаточно повернуть голову вон в ту сторону, — спокойно отпарировал Фесталь, показывая глазами на палатку Железного Капитана. — Мне даже известны его ближайшие помощники.

Руи смутился.

— Слушай, приятель! Даю слово, что ни я, ни Кано, ни Отега не знали, куда мы везем людей на нашей шхуне. Мы не знали, чем заворачивал наш шеф. Можешь поверить!

— Я же сказал, сеньор Руи, что умею хранить тайны. Вы спасли мне жизнь, и я этого никогда не забуду. Значит, вы хотите знать, что я сделал бы с Ксавье де Кони, если б встретился с ним еще раз. Вы меня неправильно поняли, решив, что я уже свел с ним счеты. Я вам покажу его. Вон видите человека, который к нам направляется?

— Ну, вижу. Это — Фабиан Зуде.

— Ничего подобного, сеньор Руи. Это — Ксавье де Кони.

В эту ночь охраной лагеря распоряжался Фабиан Зуде. Агурто не подавал признаков жизни, засев в своей палатке. Чем он там занимался, о чем думал — никто не знал.

Однако все догадывались, что с шефом случилось что-то совершенно исключительное.

Особенно остро это чувствовал Руи. Железный Капитан едва не размозжил ему кулаком голову, когда тот попытался с ним заговорить. Руи слишком хорошо знал дикий, необузданный нрав своего шефа, его неистощимую энергию, способность работать круглые сутки. И тут вдруг — полное безразличие ко всему окружающему.

Что же случилось с Агурто после встречи с Могуеной и исчезновения Аманчио?

Половина людей в эту ночь бодрствовала. Руи лежал на жесткой циновке и давил муравьев, от которых даже ночью не было покоя. Рядом ворочался Отега. Кано стоял на охране южной части лагеря.

— Как по-твоему, что случилось с шефом? — вполголоса спросил Отега.

— Думаю, Кэп серьезно заболел, — уклончиво ответил Руи.

— Не кончится все это добром, помяни мое слово, — с тоской в голосе прошептал Отега и, повозившись еще немного, засвистел носом.

Руи и сам чувствовал, что мало хорошего ожидает людей, враждующих друг с другом и все же в силу необходимости вынужденных находиться в одной компании. До этого времени Руи был пассивным наблюдателем, он слепо шел за своим кумиром — Агурто, не задумываясь о его и, тем более, своих поступках. Два года он плавал под командой Железного Капитана, был с ним на каторге за морской грабеж, скрывался в лесу после побега. Руи не представлял себе, как можно жить, не скрываясь постоянно от полицейских, не обманывая кого-нибудь, чтобы самому не оказаться обманутым, привык побеждать слабых всеми доступными способами и трепетать перед сильными мира сего. Так был устроен мир, в котором до сих пор жил Руи.

Но скоро Руи станет богачом. Он не сомневается, что могила индейского вождя будет найдена. Еще не бывало, чтобы Железный Капитан не достиг намеченной цели.

Что же сделают они, каждый со своей долей богатства? Ну, Железный Капитан купит роскошный дом в Копакабане или, вероятнее всего, пустится на какую-нибудь новую авантюру. Фабиан Зуде превратит свое кафезино в ночлежный дом портовых матросов.

Фесталь помчится к хирургу, чтобы сделать операцию и потом улететь в Сантарен к своей ненаглядной Симине. Отега и Кано наверняка скоро останутся без гроша, спустят свое состояние в рулетку и прокутят. Антонио и Лоренцо последуют их примеру.

А что сделает он, Руи Мейер, с кучей денег? Можно часть их отослать во Флориду, где одиноко доживает свой век самый близкий человек на свете — мать, если только она захочет принять деньги из рук сына-бродяги. Можно открыть какое-нибудь собственное дело, стать вполне почтенным коммерсантом…

Руи вздохнул — все это мечты, которым, видимо, никогда не суждено сбыться, — и пошел сменять Кано. Бразилец сидел под кустом, лязгая зубами скорее от страха, нежели от холода.

— Слушай! — прошептал он, едва ворочая языком.

Руи прислушался. Стояла тишина, изредка прерываемая каким-то пощелкиванием, раздававшимся из глубины леса, словно там кто-то неумело потряхивал кастаньетами. Но каким-то верхним чутьем Руи ощущал, что тишина эта неверна, тревожна, обманчива, как мираж. И только стоило ему об этом подумать, как из темных недр джунглей зазвучал голос.

Мириады голосов и звуков, рожденных бог знает какими существами или самой природой, наполняют джунгли. Невозможно постичь все это величайшее разнообразие звуков! Обезьяны лают, как собаки, или рычат, словно львы; крокодилы смеются, как разбогатевшие бразилейро; лягушки, распевающие птичьими голосами, и птицы, квакающие, как лягушки; множество других, самых невероятных звучаний, сочетаний, подражаний… Но среди всего великого смешения голосов и звуков есть один голос, леденящий в жилах кровь. Редко можно услышать его, но тот, кому довелось услышать хотя бы раз, уже никогда не забудет.

Этот голос, по словам индейцев, принадлежит богу и покровителю джунглей — Курупири, так как звучит он только глубокой ночью в самых глухих местах, где не ступала нога человека, а миссионеры рассказывают, что это томится душа грешника, попавшая в ад.

Протяжный, душераздирающий вопль, полный безмерного горя, отчаяния и безнадежного одиночества, постепенно понижался, замирая где-то вдали.

— Могуена, — щелкнул зубами Кано.

— Ч-черт его з-знает, какой дьявол, — ответил потрясенный Руи.

Лагерь моментально ожил. Все выползали из палаток. Вспыхнул костер. Свет несколько ободрил перепуганных насмерть людей, столпившихся на освещенном пространстве и вполголоса обменивавшихся замечаниями.

«Могуена» — это слово передавалось из уст в уста. Напряженную обстановку разрядил Фабиан Зуде. Как ни в чем не бывало он подошел к костру, зевая и почесываясь.

— Что это вы, ребятки, бродите по ночам, точно привидения? Или вам приснились побрякушки из могилы индейца и вы решили их поделить, пока дрыхнет наш президент? — спросил он и так широко зевнул, что стоящий рядом Касава опасливо отодвинулся.

И вдруг по лесу снова прокатился вопль неведомого существа, но теперь уже несколько ближе к лагерю. Негры присели на корточки. Фесталь вытащил нож, остальные тоже схватились за оружие.

— Идите-ка спать, храбрые парнишки. Ручаюсь головой, никто вас не тронет, — посоветовал Зуде и, так же широко зевая, направился к палатке.

Спокойный, насмешливый тон Фабиана Зуде подействовал на людей отрезвляюще.

Послышались возбужденные голоса, кое-кто даже засмеялся, и все разошлись по своим палаткам.

Наутро только и было разговоров о ночном происшествии.

Руи наспех протер лицо мокрым платком, размялся после сна и подошел к палатке Агурто. Полог ее был задернут, изнутри не доносилось никаких звуков.

— Эй, Кэп, ты спишь? — позвал Руи.

Разговоры в лагере стихли. Все ждали, что сейчас появится Агурто и, как неоднократно случалось, верный Руи полетит в сторону от удара кулака. Но этого не случилось. Агурто вышел необычайно спокойный, невозмутимый. Одет он был по-походному: за плечами висела кожаная сумка, на поясе болтались два тяжелых револьвера и нож. Все карманы завязаны тесемками, на ногах крепкие башмаки и гетры, голова повязана платком. Было видно, что Капитан собрался в дальнюю дорогу.

— Мне нужно тебе что-то сказать, дружище, — поманил он Руи.

— Слушай внимательно, что я скажу, — заговорил Агурто, когда они отошли в сторону. — Я возвращаюсь в Манаус. Если хочешь, можешь отправляться со мной. Даю тебе на сборы четверть часа.

— Я что-то плохо расслышал, Кэп.

Агурто повторил.

— Зачем ты уходишь, Кэп?

— Для того, чтобы в Манаусе прийти к полицейскому инспектору сеньору Кабрильо, который давно мечтает со мной познакомиться, и объяснить ему, что беглый каторжник желает получить все причитающееся по закону. Если ты пойдешь со мной, то сделаешь то же самое. Только пошевеливай мозгами, мне некогда, — хмуро закончил Агурто.

— А индейское золото? — растерянно спросил Руи.

— Тебе на каторге, а мне в загробном мире не понадобится никакое золото, — перебил Капитан, выколачивая трубку.

Руи потер ладонями виски. Слова Железного Капитана никак не укладывались в его сознании.

— Что с тобой, Кэп? Ну, скажи хоть мне, своему старому другу. Ты заболел, бедняга? Разрази меня господь, если я что-нибудь понимаю!

— Видишь ли, парень, тебе действительно трудно понять, а мне еще труднее объяснить. Ты хорошо меня знаешь, Руи. Мы с тобой бывали в изрядных переделках, так что насчет моей храбрости не сомневаешься. Ты знаешь, я ходил один с ножом в руках на десяток полицейских и таможенников, чтобы дать вам возможность убежать.

Когда-то я уже говорил этому полукровке из ботанического сада, этому дьяволу в человеческом образе — Мартино, что я бывал в щупальцах спрута, видел тигровую акулу в трех футах от моей трубки. Акула перекусила пополам четырех здоровенных ребят, словно это были обыкновенные макрели. Тогда лишь я один остался в своем уме. Остальные рехнулись или же их головы стали похожи на цветущий миндаль. На это Мартино ответил вопросом: «А бывал ли ты в настоящей амазонской сельве? Видел ли ты свободных индейцев?»

— Ну и что же ты ответил ему, Кэп? — с нетерпением спросил Руи.

— Что? А то, что я побывал во многих переделках и, мол, бояться мне нечего.

Тогда Мартино посмотрел на меня — я живо помню, как горели его глаза, — и отрезал: «Индейцы — не макрели, сельва — не море…» И, знаешь, дружище, он был прав.

Агурто понизил голос, словно боялся, что джунгли услышат его слова.

— Руи, я готов драться на суше, на море, в воздухе или под землей с теми, кто передо мной — спрут, тигровая акула, полицейский или пограничник, но чтобы я видел врага, чтобы он находился в поле моего зрения. А здесь, в джунглях, я должен драться с оборотнями, невидимыми духами, самим чертом… Да, сельва — не море.

Агурто тяжело вздохнул, помолчал, потом хлопнул Руи по плечу:

— Считай, дружище, я выхожу из игры. Скажи ребятам: Железный Капитан становится на вечный якорь. Шабаш!

Такого Руи никогда не ожидал услышать от Железного Капитана.

— Ну и шутку же ты придумал, Кэп! Сам придешь к полицейскому инспектору…

Ха-ха-ха! Ну и шутник! Уверен, вся полиция Манауса будет лежать в обмороке от смеха. Ох, умора!

— Перестань кривляться! — оборвал Агурто. — Идешь ты со мной или остаешься? У тебя есть еще несколько минут.

Наконец, Руи понял, что Железный Капитан вовсе не собирается шутить, что все это правда. Железный Капитан — убийца, беглый каторжник, собирается добровольно отдаться в руки закона. Нет, Руи нужно чуточку посидеть с закрытыми глазами, подумать, чтобы поверить в действительность.

Так он и сидел, опустив веки, покачиваясь всем туловищем, а Капитан выжидал, пока у Руи пройдет оцепенение.

— Ты говоришь правду, Кэп? Ты не обманываешь своего старого товарища? Что ты задумал? Хочешь сам набросить себе петлю на шею? Зачем?

— Петли мне не миновать, — подтвердил Агурто. — Я иду! Что скажешь ты?

— Дай мне подумать, ради святой матери!

В мыслях Руи творилось что-то невообразимое. Нужно дать ответ, которого ожидал шеф. Капитан уходит, значит, у него для этого есть свои причины. Руи не верит в слабость этого поистине железного человека. Тут что-то другое. Но что, что? Он, Руи, должен сделать выбор. Отказаться от всех своих желаний, от мечты о богатстве, когда оно совсем рядом? Отказаться от обеспеченной жизни, от возвращения на родину и многих других чудесных вещей? Нет, Руи сейчас не уйдет отсюда!

— Я остаюсь, Кэп.

— Поступай, как знаешь. Ну, прощай… ты, кажется, славный малый, жаль, что я раньше этого не замечал. — Агурто поднялся во весь рост, поправил сумку за плечами. — Не особенно-то доверяйся Фабиану. Я давно знаю этого трактирщика.

Когда-то он торговал не только кашасой, но кое-чем и почище. На, вот возьми эту штуку на память. Только будь осторожен: этой гранаткой можно поднять на воздух баркас…

Агурто отошел на несколько шагов, остановился, обернулся назад, скинул с головы платок. Руи смотрел на коренастую фигуру шефа и не мог узнать. Что-то изменилось в облике Железного Капитана. Но что? И вдруг Руи понял: за одну ночь голова Агурто стала похожей на цветущий миндаль…

 

Глава 17

Его Тень и Большой Глаз встречаются

После приема, оказанного сагамором, Сергей готов был ко всяким неожиданностям, но не к подобной встрече: на пороге хижины стоял Жоан Кольеш.

Несколько секунд юноши, не веря своим глазам, рассматривали друг друга.

— Каррамба! Саор! Неужели это ты? — бросился обрадованный Жоан в объятья изумленного Сергея.

Иого, не успевший еще отойти от хижины, услышав крики, остановился и с изумлением глядел, как два мори тискают друг друга, выпаливая при этом величайшее количество слов.

«У мори язык не слушает головы, а руки и ноги живут отдельно и делают все, что им захочется», — пожал плечами индеец.

Когда первый восторг прошел, Сергей спросил:

— Значит, ты и есть Большой Глаз?

— А ты — Его Тень?

— Так назвал меня вождь, но откуда это тебе известно? Имя я получил всего несколько минут назад.

— Так назвали тебя воины еще вчера, когда нашли в лесу. Им показалось, что поблизости от тебя мелькали какие-то тени. Кстати, тот, у кого ты только что был в хижине, вовсе не вождь, а колдун, Тако Шестипалый…

Оказывается, молодой вождь утонул перед началом дождей. Теперь вождем мог стать только тот, кто заслужит это право силой, смелостью, умом, хитростью. Временно власть взял в свои руки Тако Шестипалый. Он родился с шестью пальцами на левой ноге, и это так поразило индейцев, что, как говорится, еще с пеленок его возвели в ранг колдуна и предсказателя будущего.

— По-моему, у него не все в порядке с головой, — продолжал Жоан. — При первой же встрече он набросился на меня и…

— Можешь не рассказывать, Жоан! Я догадываюсь, как он встретил тебя. Но послушай, о Большой Глаз, откуда ты получил столь достойное имя? Его Тень хочет это знать.

— А вот… — и Жоан вытащил из кармана увеличительное стекло. — Удовлетворен ли ты ответом, о Его мудрая Тень? А сейчас отвечай, не сходя с места, куда ты исчез?

— Большой Глаз хотел, чтобы ему развязали руки, и Его Тень это сделал, — невозмутимо ответил Сергей.

— Глупое бревно! Как ты мог так подло думать обо мне? Пока ты валялся в палатке, я построил плот, а когда вернулся, ты бессовестным образом исчез. Я тебя разыскивал два дня. Ты же вообразил себя благородным рыцарем и даже не объяснился как следует со мной. Но сейчас настала пора великой мести. Большой Глаз должен расквитаться за позор и унижение. Смерть белокожей обезьяне! — Жоан схватил толстую палку и стал размахивать ею с самым воинственным видом. Сергей не сердился на брань товарища. Он сам так обрадовался встрече, что его глаза искрились.

Понемногу друзья успокоились. Они зашли в хижину. Из веток и пальмовых листьев Жоан соорудил в углу громадную постель, на которой свободно могло уместиться человек пять. На полу были разбросаны циновки и шкуры оленей. В небольшом углублении, вырытом в земляном полу, стояли кувшины, плошки и другие сосуды с питьем и едой. Было видно, что бразилец успел основательно обжиться.

— И давно ты здесь? — поинтересовался Сергей.

— Считай! Скоро исполнится полгода, как наш самолет потерпел крушение. Половину этого времени я прожил среди индейцев-рыболовов, а другую половину — здесь.

— И у тебя нет особого желания вернуться в Рио?

— Сейчас это невозможно. Дождливый период еще не кончился. Ну, хватит обо мне!

Расскажи лучше, где ты пропадал все это время?

— Я полагаю, что по закону гостеприимства сначала ты должен меня накормить, предложить хорошенько отдохнуть и выкурить несколько трубок…

— Вижу, что ты тоже не терял времени в джунглях, если знаешь обычаи. Прошу к столу…

Они позавтракали вяленой рыбой и сухими лепешками, из смеси маниока, тертых орехов и кокосового масла. У запасливого бразильца оказалась и какая-то густая настойка, похожая на какао.

— Гуарана, — объяснил Жоан, когда сам утолил жажду. По старой привычке он вернулся к своим обязанностям добровольного гида Сергея. А тот вспомнил ягоды гуараны, которые однажды им встретились в сельвасах. Бодрые, с приподнятым настроением, старые друзья полулежали в хижине и, не обращая внимания на шум дождя, рассказывали о своих злоключениях.

— И ты так и не знаешь, куда исчез Аоро? — спросил Жоан, когда Сергей рассказал о своей жизни в джунглях.

— У меня теплилась надежда, что именно эти индейцы побывали возле нашего ручья и, возможно, повстречали Аоро. Они интересовались его следами.

Жоан задумался.

— В этом селении индейцы иногда уходят небольшими группами в лес, но они не говорят, с какой целью. По-моему, их походы связаны с религиозными обрядами.

Как-то одна группа вернулась и принесла с собой человеческую голову, но голова принадлежала жителю этого селения, погибшему в джунглях. Вторая группа индейцев ходила совсем недавно и тоже возвратилась с человеческой головой, но опять-таки это была голова их соплеменника, который в пути заболел, и индейцы его убили.

Еще одна группа вернулась из джунглей вчера и, оказывается, принесла тебя. Я слышал, что принесли из джунглей тяжело больного и поместили его в хижине умершего индейца, но мне никто не обмолвился, что у больного белая кожа. Иначе я еще вчера увидел бы тебя. Почему они скрывали это от меня — не знаю.

Сергей намекнул насчет обряда отрезания голов: не угрожает ли им двоим стать жертвами столь милого обычая? Но Жоан это отверг.

— Хотя здешнее племя индейцев и называется по старой памяти — охотники за черепами, но они отрубают головы только у мертвых или безнадежно больных соплеменников. Голова бальзамируется, сушится и хранится в семье родственников.

Ей оказываются всяческие почести, устраиваются ритуальные празднества. У наших индейцев как раз сейчас пора таких празднеств, но белым на них запрещено присутствовать. Наверное, это очень интересное зрелище.

Сергей промолчал, что прошедшей ночью был невольным свидетелем древнего индейского обряда, а Жоан продолжал свой рассказ:

— Через определенное время голова умершего вывешивается над входом в жилище родственников и служит своего рода талисманом или защитой от дурных болезней.

Больше всего в этом селении боятся болезней.

— Зачем же меня принесли в селение, если считали больным? — удивился Сергей.

— Вот это мне не совсем понятно. Своих больных они убивают или изгоняют из селения, что одно и то же. Я думаю, когда-то в этом племени вспыхнула какая-то страшная болезнь — оспа или чума. Отголоски давнишней трагедии докатились до наших дней, поэтому здешние индейцы и боятся всякой болезни.

— Скажи, Жоан, ты знаешь, что такое Злой Сагуртан?

— Нет, понятия не имею.

— Ну, так слушай… — И Сергей подробно рассказал все, что случилось с ним на развалинах храма.

Его рассказ произвел на Жоана огромное впечатление.

— Странно, чертовски странно! Почему же тогда индейцы не прикончили тебя или, в лучшем случае, не оставили там, где нашли? Ты думаешь, потерял сознание от того, что тебя укусила какая-то муха?

— Понимаешь, Жоан, я и сам не знаю. Но когда я находился внутри башни и рассматривал фрески, у меня все время было неприятное ощущение, будто поблизости кто-то находится. Выйдя из храма, я опять-таки почти ощутимо почувствовал возле себя людей. Это было очень неприятно и даже страшновато. Ну, а потом укус в шею, и я потерял сознание. Послушай, Жоан, тебе ничего не говорит, что индейцы назвали меня «Его Тенью»? О чьей тени идет речь?

— Получается, что мухой-то управляла человеческая рука, — заключил Жоан.

— Да. Я в этом убежден. В меня стреляли из какого-то оружия. Следы еще видны.

Вот посмотри… — Сергей показал на шее красное пятнышко, величиной с ноготь. — Стрелял какой-то неизвестный человек, а подобрали меня и сочли больным здешние индейцы. Понимаешь? И имя, данное ими, — Его Тень — обозначало, что я — тень человека, стрелявшего в меня. Почему он скрылся? Да потому, что ему нежелательно было встречаться с индейцами. Они, видимо, помешали ему. Разве не так?

— Что же, твои рассуждения логичны, — согласился Жоан. — Скоро придет индеец, который привел тебя, постараемся выведать что-либо у него. Кстати, его имя Ходи Тихо. Это отличный охотник. Он может подобраться на пять шагов к гнезду тукана и не вспугнуть его. Но две недели назад Ходи Тихо в чем-то провинился перед Тако Шестипалым, и тот на некоторое время лишил его имени. Это большой позор для индейца. Поэтому все должны называть его «иого». Для индейцев это слово столь же обидно, как для американца кличка «гринго». Не вздумай так называть Ходи Тихо.

Он очень самолюбив и смертельно обидится. В деревне лишь один сагамор унижает его.

Сергей с досадой подумал, что он уже совершил эту ошибку, и поспешил переменить разговор.

— Однако, что же мы будем делать?

— Поживем до конца дождей. Сейчас нам не выбраться из джунглей. Эти индейцы вполне мирные и не причинят нам зла…

Прошло несколько дней. Дождь то хлестал, как из ведра, то делал передышку, словно собираясь с новыми силами. В такие перерывы почти все женщины и дети деревни выходили на полевые работы. Мужчины небольшими группами отправлялись на охоту. Иногда с ними ходили и Сергей с Жоаном. Теперь-то Сергей был куда опытней своего товарища. Сказывалась все та же школа Аоро. Он отлично стрелял из лука, умел скрадывать зверя, чем заслужил у индейцев уважение, не говоря уж об ореоле непобедимости, окружавшем его, как владеющего искусством сагу-сагу.

Ежедневно в одно и то же время к ним приходил Ходи Тихо. Он усаживался на циновке возле входа в хижину и молча курил трубку. Посидев так с полчаса, он поднимался и, кивнув на прощание головой, уходил. Это считалось «визитом вежливости». Возможно, здесь преследовались и другие цели — сагамор опасался, как бы его гости не удрали…

Если у Ходи Тихо что-нибудь спрашивали, он отвечал односложно: «да», «нет», «не знаю». Язык у него, как выразился Жоан, «был пришит крепкими нитками».

Большинство индейцев относилось к ним почти по-дружески, один Ходи Тихо был заметно сдержан с белыми, хотя и посещал их чаще других. Сергей ломал голову, стараясь понять причину этой неприязни, но так и не смог понять.

Узнал он это значительно позже.

Как-то Сергей подошел к Ходи Тихо и долго наблюдал, как тот мастерил стрелы. У индейца был заранее приготовлен пучок стеблей с мягкой сердцевиной, которая после просушки удалялась особым шомполом-палочкой. Из этих стеблей Ходи Тихо нарезал обрезки длиной около метра. Конец обрезка он расщеплял на два-три сантиметра, туго-натуго обматывал вощеной ниткой и затем укреплял бамбуковый наконечник с ушком в середине, через которое пропускал укрепляющую нить.

Противоположный конец стрелы он также расщеплял и вставлял два тонких перышка, смазывал смолой и обматывал вощеной ниткой. Когда стрела была готова, Ходи Тихо раскрашивал ее охрой и покрывал тонкой блестящей пленкой растительного воска.

Другие стрелы он готовил из бамбука, предварительно сточив сочленения ножом и пристроив наконечник из обсидиана — вулканического стекла. Эти стрелы предназначались на крупных зверей и птиц.

Сергея заинтересовал новый вид стрел. Он решил попробовать изготовить стрелу по способу Ходи Тихо, а не так, как учил его Аоро. Острым обломком обсидиана он сточил на бамбуковом стебле сочленения, изготовил наконечник, подобрал перья и, когда все было готово, собрал, как это делал Ходи Тихо. Затем он раскрасил стрелу узорами, покрыл воском и молча положил к ногам индейца. Тот осмотрел стрелу и ничего не сказал.

В другой раз Ходи Тихо сплел из тонких, окрашенных в разные цвета прутиков корзиночку для хранения мелких рыболовных принадлежностей. Делал он это не только с большим терпением, но и с особым вдохновенным мастерством.

На стенках коробочки постепенно появлялись силуэты — голова ягуара с закрытыми глазами; повисшая на ветке змея и возле нее причудливый цветок; высунувшаяся из воды пасть крокодила; ленивец, свисающий с дерева вниз головой; тонконогий олень; обезьяна. Сергей так понял язык символов мастера-художника:

«Джунгли тихи, как спящий ягуар, прекрасны, как распустившийся цветок, но в то же время они коварны, как притаившаяся змея, обманчивы, как спокойная поверхность реки, где скрываются злобные кайманы. Если хочешь стать другом джунглей, будь осторожен, как олень, ловок, как обезьяна и т. д.»

Сергей и на этот раз не уступил Ходи Тихо. Он сплел и разрисовал коробочку, но по своему вкусу. Индеец осторожно взял ее в руки и стал с большим вниманием ее рассматривать. Вот рисунок хижины, рядом очертания какого-то огромного зверя, яростно топчущего ягуара, фигурки двух маленьких человечков, голову одного из которых украшала широкополая шляпа, а второго — орлиное перо.

В глазах Ходи Тихо вспыхнул интерес. Он с недоумением спросил:

— Кто писал это?

Именно так он спросил: писал, а не изготовил, сделал, сплел, нарисовал. Сергей скромно подтвердил, что коробочку «писал» он. Ходи Тихо еще раз пробежал глазами по рисункам, бережно, точно хрупкий сосуд, положил коробочку на циновку возле Сергея и тут же ушел.

На следующий день Ходи Тихо принес и молча протянул Сергею его потерянный нож.

После этого случая отношения Ходи Тихо к Сергею внешне оставались прежними, но теперь индеец подолгу глядел на юношу своими вдумчивыми, чуть раскосыми глазами, как будто не решаясь его о чем-то спросить. Но как-то молчание было нарушено.

— Ты сам видел духа? — спросил Ходи Тихо с таким видом, словно их разговор был прерван минуту назад.

Сергей пожал плечами, но вдруг вспомнил, что Ходи Тихо больше всего заинтересовало изображение на коробочке чудовища, растоптавшего ягуара возле ручья.

— Видел, вот так. — И Сергей показал, на каком расстоянии он был свидетелем драмы на берегу ручья.

— И дух тебя не тронул?

Сергей подробно рассказал о происшествии. Ходи Тихо долго молчал, задумчиво посасывая бамбуковую трубку, и, когда выколотил ее о большой палец ноги, сказал:

— Лесной дух не трогает людей с белой кровью.

Кроме Ходи Тихо хижину друзей посещали и другие индейцы, большей частью пожилые.

Они усаживались в кружок, поджав под себя ноги, и часами молча, сосредоточенно курили трубки с длинными мундштуками. Сергей и Жоан, хотя и без трубок, сидели вместе с ними и тоже молчали. Так продолжалось до тех пор, пока один из гостей не выколачивал свою трубку и совал ее за пояс. Его примеру следовали остальные, и визитеры так же молча удалялись.

Игра в молчанку раздражала Жоана. Сначала он из вежливости терпел такие визиты, но однажды не выдержал и не явился домой в обычное время. Индейцы постояли возле хижины и, узнав, что Большого Глаза нет, молча ушли. По их понятиям, если одного из хозяев нет дома, непристойно оставаться в гостях.

Иначе вел себя колдун. При каждом посещении хижины юношей Тако Шестипалый без умолку болтал, покрикивал на хозяев и задавал неизменный вопрос:

— Мори еще не нашли свои головы?

Шестипалому казалось, что, если он уговорит двух белокожих остаться навсегда, это поднимет его шансы при выборах вождя племени. Вот почему, получая от Сергея и Жоана отрицательный ответ, он сердился:

— У мори совсем распухла голова. Плохо, мори! — кричал он, размахивая кулаками.

Чем ближе подходили выборы, тем чаще появлялся Тако Шестипалый в хижине друзей и тем все более злым покидал ее.

Наконец моросящий дождь уступил место солнечным лучам. Долины окутались туманом.

По утрам он бывал настолько густым, что в двух шагах ничего нельзя было разобрать.

Индейцы приступили к посадкам маниока и батата. Топорами, секачами, заостренными палками они выкапывали в земле небольшие лунки, куда сажали растения.

Предстоящие выборы вождя взбудоражили всех. Ежедневно кто-нибудь из охотников отправлялся к Птичьему озеру на каменную осыпь, чтобы посмотреть, не сбросила ли змея-предсказательница свою старую шкурку. Пока же в селении шли приготовления к празднествам, заготовлялись еда и напитки. Прибрали и подремонтировали сахо — сооружение на сваях, предназначенное для подобного рода обрядов.

Кажется, один только Ходи Тихо оставался равнодушным к этим приготовлениям, хотя, как и все охотники племени, добытых зверей и рыбу отдавал в общий котел.

Сергей освоился с языком племени и старался ни на шаг не отставать от Ходи Тихо.

Индеец по-прежнему оставался хмур и неразговорчив, но теперь уж смотрел на Сергея несколько мягче. Между ними как будто даже завязывалась дружба. По крайней мере, если Сергей или Ходи Тихо не виделись сутки, то кто-нибудь из них отправлялся проведать другого.

А вот с Жоаном отношения у Ходи Тихо не налаживались. Индеец явно недолюбливал бразильца. Сергей пытался выведать причины этой ненависти у обоих. Жоан недоуменно пожимал плечами, а Ходи Тихо отмалчивался. И все-таки как-то индеец проговорился:

— Твой брат Большой Глаз пришел в хижину моих сестер и принес им горе.

— Какое горе?

— Пираньи растерзали сына старшей сестры, а сыну младшей сестры аллигатор откусил руку…

Сергей едва верил своим ушам. Нет, этого не может быть!

— Когда это произошло?

— Уже четвертый раз родилась луна. Мои сестры и их мужья дали Большому Глазу еду и гамак, чтобы он мог набраться сил, а он сделал их несчастными…

— Может быть, это не Большой Глаз сделал их несчастными. Он мне никогда не говорил про твоих родичей.

— Сердце Большого Глаза скрыто, как нора тарантула, — уклончиво ответил индеец.

Было похоже, что Ходи Тихо говорил правду: Жоан в чем-то виноват. Но в чем?

Сергей не знал всего, что произошло с Жоаном после их разлуки. А дело было так.

Жоан действительно искал двое суток Сергея, но не нашел и отправился в путь один. Где-то в глубине души он был рад случаю избавиться от больного попутчика, сильно стеснявшего его действия. Но раз Сергей ушел сам, совесть его была чиста.

Несколько дней Жоан плыл по течению реки на плоту, пока не увидел стойбища индейцев-рыболовов. В большой хижине жили двое мужчин с женами (оказывается, это были сестры Ходи Тихо) и кучей детей мал-мала меньше.

Почти три месяца пользовался Жоан их кровом и, возможно, остался бы там до конца дождей, если б не происшествие, расстроившее все его планы.

Однажды он с тремя старшими мальчиками отправился на рыбную ловлю. Отплыли они на двух лодках, по двое в каждой.

Это была даже не рыбная ловля, а скорей охота с острогой. Мальчик, спутник Жоана, стоял на носу лодки, метко поражая острогой мелких и крупных рыб. Вскоре на дне лодки, казалось, трепетала радуга. Здесь были небольшие, величиной в ладонь, рыбы-снайперы с золотисто-пурпурными брюшками и резко обведенной белой спинкой, и какие-то желтые, как канарейки, рыбы с большими плавниками, похожими на ласточкин хвост, и рыбы вроде футбольных мячей; ушастые рыбы-нетопыри; рыбы, плоские, как лист картона, рыбы-торпеды и еще много других, бог знает каких форм, расцветок, размеров. А мальчуган продолжал и продолжал вытаскивать добычу.

Вот под водой промелькнула какая-то огромная тень. Мальчик на секунду замер и метнул в нее острогу. Взвился огромный каскад воды, чуть не захлестнувший лодку.

Это была гигантская, полутораметровой длины рыба — пираруку.

Мальчуган едва успел выбросить моток жил и поплавок, как рыба ушла в глубину, увлекая за собой острогу. И тут он, зажав в зубах нож, бросился в воду. От толчка лодка отошла к середине реки, на сильное течение. Жоан растерялся. Вместо того чтобы схватить весло и постараться удержать лодку там, где нырнул мальчик, Жоан стал звать ребят с другой лодки, находившихся выше по течению. Мальчики, увлеченные рыбной ловлей, не слышали криков Жоана.

В течение нескольких секунд вода в реке бурлила и внезапно стала красной. На какой-то миг на поверхности показалась окровавленная голова мальчика. Жоан изо всех сил нажал на весло, пытаясь направить к нему лодку, но тут заметил, что лодка, влекомая быстрым течением, неслась прямо на острый камень, торчавший из воды. И снова Жоан дрогнул. Он бешено заработал веслом, стараясь отвести лодку в сторону от камня и… от гибнущего мальчугана. Юный рыболов звал на помощь, делал отчаянные попытки, чтобы добраться до лодки, одновременно отбиваясь от невидимых, скрытых под водой врагов.

Жоан, занятый лишь мыслью о собственном спасении, проплыл мимо.

Крики о помощи услышали мальчики со второй лодки. Они нажали на весла, но было уже поздно: их отважный братишка был растерзан пираньями — небольшими хищными рыбешками с тупыми бульдожьими мордами и мощными челюстями.

В этот день судьба словно взялась до конца испытать Жоана. Ребятишки с другой лодки, стараясь поскорей добраться до гибнущего брата, сломали весло. Их лодку несло прямо на лодку Жоана. Еще миг — и лодки столкнутся. И снова, в третий раз, Жоан дрогнул.

Вместо того чтобы попытаться схватить потерявшую управление лодку мальчиков, он свернул в сторону. Лодка с ребятишками наскочила на камень. Мальчуганы оказались в бурной реке. Что с ними случилось, Жоан не знал. Да ему уже было не до них.

Берега реки сужались, течение убыстрялось. Теперь все внимание Жоана было сосредоточено на том, чтобы держать лодку на быстрине и не налететь на какой-нибудь из камней.

Больше часа шла эта борьба Жоана с бурной рекой, но река одолела. Лодку бросило на прибрежные скалы. Жоан чудом добрался до берега и только тут, вспомнив события дня, вдруг ясно осознал низость своего поведения. Он упал на прибрежный песок и, схватившись за голову, стал рыдать. Здесь его нашли индейцы.

О том дне Жоан ничего Сергею не рассказал.

…Дожди кончились, тропы подсохли, реки входили в свои берега. По словам индейцев, до ближайшего селения, где находился правительственный чиновник — алькальд, было всего три недели пути. Хотя Шестипалый и продолжал настаивать на том, чтобы Его Тень и Большой Глаз остались у них навсегда, была надежда, что новый избранник на пост вождя отпустит их с миром, даст проводника.

Казалось бы, друзьям оставалось лишь набраться терпения и ждать. И все же у них возникли разногласия. Сергей чувствовал себя в какой-то мере виноватым перед Аоро. Ему хотелось перед тем, как навсегда покинуть джунгли, побывать в хижине у ручья, может, Аоро окажется в ней…

Жоан возражал. В первую очередь, считал он, надо найти не хижину, а развалины храма и затем уж возвращаться в цивилизованный мир. Был ли это чисто научный интерес или тут примешивались еще какие-то иные мотивы, Сергей понять не мог. К счастью, пока эти разногласия носили лишь теоретический характер. Сергей и Жоан решили пока ждать, а там — что покажет время.

 

Глава 18

Запах золота

Руи вернулся в лагерь сам не свой. С уходом Агурто что-то оборвалось в его душе.

Был момент, когда Руи вдруг неудержимо захотелось броситься вдогонку за Железным Капитаном.

В лагере его встретил Фабиан Зуде.

— Что это вы задумали гулять, милейший? Где президент?

— Президент ушел.

— Куда?

— В Манаус! Он отказывается дальше идти и плюет на индейское золото.

— Вот как? Ну, что ж, на все воля всевышнего, мой мальчик. Теперь я буду вашим президентом, и пусть кто-нибудь только попробует мне прекословить!

Известие об уходе Агурто было встречено довольно спокойно. Казалось бы, старые соучастники Агурто, прошедшие с ним по всем кругам Дантова ада, будут сокрушаться о выходе его из игры. Однако жажда богатства, запах близкого золота оказались сильнее. Кэп скрылся за горизонтом — провались он в тартар, старый разбойник! Есть новый президент — они готовы ему служить. «Король умер! Да здравствует король!» На все приказания нового шефа они весело отвечали:

— Есть, Фаб! Будет исполнено, Фаб!

Фабиан Зуде отдал приказ выступать. Сборы были окончены в течение часа. За дни стоянки мулы хорошо отдохнули, выглядели свежими и бодрыми. Все же Зуде распорядился оставить одну раскладную лодку и часть снаряжения. Они были лишними.

Вскоре отряд подошел к впадине, имеющей сходство с кратером потухшего вулкана.

Здесь, по словам Зуде, предстояла длительная стоянка. Все с удивлением посматривали на странное сооружение, окруженное высокой каменной стеной.

— Кому понадобилось строить замки в такой глуши?

— Это не замок, а храм.

— Не иначе как заколдован?

— А вот мы его расколдуем.

Руи помог развьючить мулов, поставил палатки, а потом незаметно ушел из лагеря.

Ему захотелось поближе рассмотреть диковинный храм. Он спустился во впадину и чуть не увяз в топком болоте. Мириады насекомых облепили его лицо и руки.

Мошкара набивалась в рот, в ноздри, мешала дыханию. Цепляясь за корни деревьев, он кое-как добрел до твердой почвы. Легкий ветерок отогнал тучи мошкары. Руи смог глубоко вздохнуть и оглядеться.

Стена, окружающая храм, была сложена из гладко отесанных, тщательно подогнанных каменных глыб. Перебраться через нее без специальных приспособлений нечего было и думать. Все же Руи обошел ее в надежде найти вход, но ни ворот, ни какого другого отверстия в стене не обнаружил.

Руи попытался просунуть нож между каменных глыб. Увлеченный этим занятием, он и не услышал, как за его спиной появился Фабиан Зуде.

— Напрасно стараешься, малыш, — дружелюбно сказал Зуде. — Эти стены и тяжелым снарядом не возьмешь, не то что ножом. Да нам это и ни к чему! Ты, кажется, парень с головой. Правильно поступил, малыш, что не пошел с Капитаном. Пусть он лезет в петлю, а мы с тобой еще потопаем по земле. Но поговорим о других вещах.

Тебе показывал Агурто карту и книгу с прозрачными пластинками вместо страниц?

— Кэп всегда доверял мне.

— Отлично, приятель! Не упоминал ли он в разговоре о Лагусе, Биате, Зеленой Змее, хижине Таникара и тому подобной чертовщине?

— Ты пропустил Долину Вечного Тумана, шеф.

— Хорошо, малыш, голова у тебя на своем месте. Так вот, это и есть хижина Таникара, — показал Зуде на стену. — Ты не встречал еще Зеленой Змеи, но она находится тоже здесь. Не ломай голову, малыш, Зеленая Змея — не животное, это, как бы тебе сказать, игра воображения, мираж, кажущееся, но не существующее.

Понятно? Если подняться вон туда, — Зуде показал на вершину кратера, — и посмотреть на впадину, то как раз и увидишь Зеленую Змею. Сегодня мы сделаем небольшую разведку, и я возьму тебя с собой. Антонио и Лоренцо — дельные парни, но чуточку глуповаты. А ты мне чем-то нравишься. Держись за Фабиана, малыш, и никогда не пропадешь!

Руи пожал плечами.

— Если так угодно президенту.

— Тогда не будем терять времени. До вечера нам нужно успеть вернуться в лагерь.

Будь внимателен, Лагуса — зеленую жабу — мы встретили вчера, а здесь где-то скрывается еще и Биат. Не будем гадать, что это за чертовщина. Признаться, и мне стало не по себе, когда эта тварь, величиной с молодого бычка, спрыгнула с дерева и поскакала на нас, точно кенгуру, — припоминал Зуде подробности вчерашнего происшествия, естественно умалчивая о том, что бежал вместе со всеми самым позорным образом. — Проверь-ка свои игрушки, малыш, и главное, не робей!

Руи вытащил из кармана револьвер, сунул его за пояс, карабин взял под мышку. Они прошли вдоль стены и начали карабкаться по крутому склону наверх.

На вершине росли низкорослые кустарники и шарообразные кактусы величиной с десятиведерную бочку. С высоты хорошо была видна вторая долина. Она была меньше кратера, но глубже и суше. Большие острые скалы, словно бивни каких-то допотопных животных, торчали в разных местах из земли. Казалось, в незапамятные времена здесь разыгралась грандиозная битва исполинов и обломки их костей и зубов усеяли низменность. Руи и Зуде с интересом глядели на странную долину, сердца их учащенно бились: неужели это — цель их долгого и трудного пути?

— Спустимся пониже, — предложил Зуде.

Они сделали несколько осторожных шагов, чтобы не поскользнуться на крутом склоне, и наткнулись на живую преграду из острых шипов. Потребовалось много времени, пока путники обошли ее. Руи вдруг запнулся, у него из-под ног со стуком откатился какой-то предмет.

— Посмотри-ка, шеф, что я нашел!

Фабиан подошел. Между камней лежал проржавевший до дыр старинный железный шлем, вероятно, еще времен Кортеса.

— Эге, здесь, кажется, уже побывали молодцы, — мрачно проговорил Фабиан, рассматривая находку.

Через несколько шагов они увидели костяную рукоять древнего меча и рядом проржавевший шлем, в котором, как в скорлупе, находился череп. Тут же валялись обломки ржавых мечей и алебард. Какая трагедия разыгралась здесь? Только камни — немые свидетели прошлого — могли раскрыть тайну.

Но камни молчали.

Вдруг Зуде быстро нагнулся и подал знак. Руи сделал то же самое. Шагах в двухстах от них двигалось какое-то странное безобразное существо. У него были ноги и туловище слона, покрытые длинной редкой шерстью, на брюхе свисавшей почти до земли, а голова, непомерно крохотная, на короткой толстой шее. Необычайный зверь приблизился к деревцам и не спеша начал их обгладывать.

Фабиан и Руи замерли. В глубине долины бродило еще немало таких же зверей. Среди них были и малыши, величиной с хорошего теленка, щипавшие листву или неуклюже резвящиеся у ног родителей.

— Пошли назад! — приказал Зуде.

— Д-да, — задумчиво проговорил Руи. — Если эти бычки охраняют могилу вождя, нам здесь нечего делать. Их шкуру не возьмет разрывная пуля. А ноги? От человека останется мокрое место, если такой бычок случайно наступит на него. Нет, Фаб, кажется, наше дело — бамбук!

— Пока рано вешать нос. Давай-ка поспешим в лагерь и там подумаем, что нам делать…

До стоянки оставалось уже совсем немного. Но что за необычайная тишина? Ни голосов, ни обычного шума, когда на отдых располагаются люди, не было слышно.

Зуде и Руи молча переглянулись, ускорили шаги, не сговариваясь, приготовили оружие. Вот и лагерь! Что за дьявол! Стоят палатки, лежат тюки с провизией и имуществом, мулы спокойно жуют корм, но людей нет. Они исчезли!

Что случилось? Где Антонио и Лоренцо? Куда подевались Фесталь, Отега, Кано, все проводники? Фабиан Зуде и Руи стояли растерянные посреди лагеря, осматриваясь по сторонам. Да что же здесь случилось? Не могли же все разом провалиться сквозь землю?!

Зуде первым пришел в себя. Он наклонился и стал внимательно осматривать почву.

Возле тюка со складными лодками он остановился, присел на корточки, поманил пальцем Руи.

— Смотри, — шепнул он, показывая корявым пальцем на землю. Перед ними лежало птичье перо алого цвета. Но не это удивило Руи, перо могла уронить пролетавшая птица. У основания лежавшего пера было нанизано несколько тонких металлических колец. Никто в отряде не носил такого украшения, никогда ни Фабиан, ни Руи не встречали птиц, у которых бы перья были с металлическими кольцами.

Руи хотел поднять перо, чтобы получше его рассмотреть, но Зуде перехватил его руку.

— Не тронь! Пусть лежит. Смотри, здесь только что побывали какие-то люди.

Видишь? — и Зуде показал на большой след босой ноги, отчетливо проступавший на земле. Откуда он мог здесь взяться? В отряде никто не ходил босиком, даже проводники имели крепкие башмаки из бычьей кожи. Значит, был кто-то посторонний?

Но кто?

Фабиан и Руи внимательно осмотрели лагерь и нашли еще несколько таких же великаньих следов. Судя по их размерам, люди, недавно побывавшие в лагере, были высоки и, вероятно, соответствующей силы. Что они сделали с Фесталем, Антонио, Лоренцо, Отега, Кано? Неужели те сдались без борьбы? Если б они сопротивлялись, то шум и выстрелы несомненно были бы слышны. Что же это за необычайные грабители?

— Послушай, президент, — громко сказал Руи, — мы сейчас же пойдем по следам этих негодяев, нагоним их и будем драться до последнего патрона. Мы должны выручить наших товарищей.

Но Фабиан Зуде равнодушно отнесся к этому предложению. Он стал торопливо набивать карманы патронами, высыпал несколько мешков с бобами прямо на землю и начал набивать их консервами, шоколадом, кофе, мукой, пачками табака. Руи весь потемнел. Так вот в чем дело! Шеф и не думает идти людям на помощь, а собирается задать стрекача! Нет, Руи этого не допустит!

— Презренный трус со змеиным языком и цыплячьей душой! Как ты смеешь обворовывать товарищей, попавших в беду! Я помогу тебе встретиться с господом богом сию же минуту, не будь я Руи Мейер!

Зуде повернулся, и Руи поймал на себе острый, ненавидящий взгляд. Но это продолжалось не больше мгновенья. Глаза Фабиана вдруг сразу стали ласковыми и недоумевающими.

— Что ты болтаешь, малыш? Я что-то плохо расслышал. Чтобы я бросил своих товарищей? Да перевариться мне в желудке каймана вместе с костями, если это так.

И придет же в башку такая чушь. Эх, молодость! Да боже упаси! Слава мадонне, мы свободны и можем постоять за своих несчастных друзей. И нехорошо, малыш, богохульничать. Наш небесный отец все видит, все понимает. Собери-ка вон те мешочки, в них остались бобы и фаринья — пригодятся. Отвязывай вот этого, коричневого мула, он самый выносливый…

Но Руи не так-то просто было провести, он понимал, что Зуде хитрит.

— Мулы нам не нужны, шеф, возьмем только оружие и патроны.

— Погоня может продлиться несколько дней. Не с голыми же руками нам отправляться в путь, — возразил Зуде.

Но и на этот довод Руи не сдался.

— Мы возьмем только оружие и патроны. Запасы провизии нам ни к чему, — упрямо повторил Руи и выразительно прикоснулся к рукояти своего револьвера. Но уже в следующее мгновенье он увидел, что опоздал: левая рука трактирщика крепко сжимала большой многозарядный пистолет. Черный глазок с овальной мушкой смотрел прямо в лицо Руи.

— Спокойно, малыш, ты забыл, что сейчас командую я. Живо пошевеливайся, отвязывай коричневого! Брось-ка мне свои игрушки, не забудь и тот маленький револьверчик, что у тебя во втором внутреннем кармане. Торопись, мальчик, я не намерен шутить!

Руи ничего не оставалось делать, как выполнить приказание, но в то же время в голове лихорадочно работала мысль. Если швырнуть в ноги Фабиана карабин, то роли могут перемениться.

Руи вытащил из-за пояса оба револьвера за дульную часть и с безразличным видом бросил их к ногам Фабиана Зуде. Рука прикоснулась к холодному гладкому ложу карабина. Только бы сейчас не промахнуться, а там граната, подаренная Железным Капитаном, сделает свое дело.

Может быть, так все бы и кончилось, если б не вмешалось третье лицо.

Оказывается, все время оно наблюдало за действиями Зуде и Руи, притаившись в пятнадцати шагах от них за деревьями, и, наконец, заявило о своем присутствии.

Послышался характерный свист быстро летящего предмета, и тяжелый нож с рукоятью, наполненной ртутью, выбил пистолет из руки Фабиана. Возле мулов появился Фесталь.

— Не подобает товарищам заводить ссоры, да еще в таких местах, где люди исчезают таинственным образом. Чего доброго, вы еще подеретесь, — улыбнулся Фесталь. — Поднимите ваши пушки и быстро собирайтесь, нам нельзя здесь оставаться! Пока не вернулись эти черти, мы должны побывать на могилке. Иначе за каким дьяволом мы сюда приперлись. Живее, друзья!

Появление Фесталя охладило противников, а слова — «они могут вернуться» — подстегнули, как удар бича. Через несколько минут троица покинула лагерь, бросив большую часть снаряжения и провизии, увозя остальное на шести мулах.

Когда они спустились по склону кратера и подошли к краю болота, Фесталь, шедший впереди, поравнялся с Руи и вполголоса сказал:

— Мы, кажется, расквитались, дорогой Руи? Как я рад! Ужасно не люблю быть перед кем-нибудь в долгу.

Руи промолчал.

Тяжело груженые мулы задерживали движение. Расстояние, которое человек мог бы пройти за час, с мулами требовало три-четыре часа.

Ночь застигла путников возле небольшого водопада. Деревья росли почти горизонтально, свесив ветви до самой воды, образуя мосты и арки. Между листьями поблескивала чистейшая, как воздух, вода. Место для ночлега было удобным, и путники не замедлили им воспользоваться. На ужин вскипятили кофе, подогрели бобы на свином сале. Ставить палатку не было необходимости. Зуде занялся чисткой своего грозного пистолета. Открыв магазин, он высыпал на разостланный шейный платок целую груду крупных желтых патронов с тупыми пульками.

Фесталь от нечего делать следил, как в пламени костра сгорали привлеченные светом ночные бабочки. Никто из троих не вспоминал событий, происшедших в лагере. Всю дорогу они молчали, и сейчас Руи сгорал от нетерпения узнать подробности.

— Так что же, ребята, произошло? — не удержался он.

На это Фесталь ответил:

— Я отошел от лагеря поискать подходящий кусок дерева для черенка. Слышу, что-то трещит над головой. В сельве каждый звук может принести неприятности. Дай, думаю, спрячусь. Потом кто-то из негров закричал, да таким голосом, точно ему выпустили кишки. Эге, думаю, — дело не чисто. Немного подождал и пополз к тому камню, где ты, Руи, утром убил змею. Место удобное, лагерь хорошо видно.

Посмотрел и глазам не поверил, все наши ребята валяются на земле, точно сонные бараны, а возле них десятка три здоровенных, не знаю уж как их назвать, парней.

На индейцев они не похожи, на метисов тоже. Вроде бы дикари, но кожа светлая, как у нас с тобой. Таких я еще не встречал. Откуда, думаю, они появились? А тут прямо с неба еще трое свалились, будто на крыльях. Да не позволит мне соврать святой Иосиф!

Руи и Зуде с недоверием переглянулись.

— Здорово. Так-таки и на крыльях, а хвосты? Ты забыл про хвосты, какого они цвета и фасона? — с насмешкой спросил Руи.

— Не спеши, дорогой мой, я еще не окончил. На чем это я остановился? Видишь, забыл. Нехорошо перебивать старших. Так вот, лежат наши ребята, сонные, связанные по рукам и ногам, а дикари лопочут между собой. Потом один из них, видимо, вождь, что-то крикнул. Другой начал колоть наших ребят в плечо длинным пером, вроде как бы делал прививку оспы. Потом вождь махнул рукой…

Руи плохо разобрал, о чем сбивчиво и путанно говорил Фесталь. Но одно для него было совершенно ясным: в этих лесах обитают неизвестные люди, похожие не то на индейцев, не то на белых. Они охотятся только за людьми и совершенно не дорожат вещами. Каким-то образом, если только Фесталь не врет, они умеют передвигаться по деревьям или по воздуху и, следовательно, втройне опасны, так как могут появляться в самых неожиданных местах. И еще: неизвестные непостижимым образом усыпляют противника на расстоянии.

Смутная догадка скользнула в памяти Руи. Он вдруг вспомнил происшествие на тропе, когда лежал вместе с товарищами, подстерегая Мартино. Тогда они внезапно все трое заснули мертвым сном и потом никак не могли подыскать объяснение этому странному случаю.

— Значит, дикари лазают по деревьям? — переспросил Зуде, набивая патроны в магазин.

— Обезьяна не угонится.

— Ничего не понимаю, — удивился Руи. Он все еще не верил Фесталю.

Фабиан Зуде, видимо, тоже пришел к выводу, что все это чертовски удивительно, если не самая бессовестная болтовня, какую только ему доводилось услышать.

Свесив на грудь большую плешивую голову, он задумался.

— Не знаю, что и сказать, — проговорил он минуту спустя. — Главное, не трусьте, ребята. Пусть эти летающие черти только появятся, мы им покажем! С нами господь, мы близко у цели и идем по курсу. Поменьше спать и побольше смотреть по сторонам! Сам господь указывает нам путь.

— Мне пока не видно, что указывает господь, — проворчал Руи, — но совесть подсказывает, что негоже оставлять товарищей в беде.

— Ах, дорогой Руи, — умильно проговорил Фесталь, — тебе нужно было родиться пастором и служить в храме, а не шляться по лесам. Не иначе, как кто-то из твоих предков был миссионером. Ангельская душа!

Ночь прошла спокойно. За завтраком компания обсудила план дальнейших действий.

Руи еще раз пытался уговорить товарищей отправиться на поиски пленников, но кажущаяся близость цели окончательно затуманила им головы, они отказались.

Фесталь и Зуде настаивали в первую очередь во что бы то ни стало отыскать проклятую могилу, но так, чтобы избежать встречи с летающими дикарями. Руи пришлось согласиться. Все сошлись на том, что прежде чем двигаться вперед с мулами и багажом, следует провести разведку. Для этого двое отправятся искать могилу, а один останется охранять мулов и имущество.

Сторожить мулов Фабиан Зуде назначил было Руи, но тот решительно отказался: он не пастух и не сторож. Фесталь тоже не собирался, как он выразился, оставаться в дураках, пока другие будут набивать мешки золотом. Решили метнуть жребий. Руи обломал три одинаковых колючки и одну из них надрезал ножом. Зажав колючки в кулаке так, что были видны одни острия, он предложил тянуть жребий.

Через четверть часа Зуде и Фесталь покинули стоянку. Руи проводил товарищей, немного повздыхал на свою невезучесть, а потом, тряхнув головой, успокоился мыслью: что ни делается — все к лучшему в этом лучшем из миров.

Лагерь был разбит в удобном месте, закрытом со всех сторон. Густые древовидные папоротники и хвощи прикрывали его со стороны ручья, оставляя лишь узкую тропинку.

Руи долго, с наслаждением пил холодную воду, а потом искупался в ручье и почувствовал себя необычайно бодрым. Черт с ним, что ему достался жребий сторожить мулов. Даже если разведчики найдут могилу индейца, они все равно должны будут вернуться за мулами и провизией.

Подумав о мулах, Руи решил их накормить, но тотчас же с его уст сорвалось проклятье. В спешке они забыли захватить мешки с маисом. Только в одном из них на самом донышке оказалось несколько горстей корма для животных! Мул неприхотлив. Охапка свежих листьев и скромная порция маиса вполне достаточны для его дневного рациона. Но это только в том случае, если имеется и то и другое.

Поблизости находилась лужайка, покрытая густой сочной травой. Опутав передние ноги мулов ремнями, Руи пустил их пастись. Больше никаких забот не предвиделось, и он беспечно растянулся в гамаке.

В этот день Руи не дождался своих товарищей. Он установил палатку и развел большой костер, для поддержания сил нехотя пожевал шоколад, запив ключевой водой. Мулы, чем-то обеспокоенные, жались ближе к огню, стригли ушами, нюхали воздух. По-видимому, где-то неподалеку бродил ягуар.

Руи лежал на спине, подложив руки под голову, и смотрел в темную высь. Чтобы побороть усталость, он вставал, прохаживался, прислушиваясь к звукам, доносившимся из темных глубин леса, так и не сомкнув глаз всю ночь. Фесталь и Зуде не вернулись и утром. Может, с ними что-то случилось? Это особенно беспокоило Руи. Перспектива оказаться совершенно одному в этих местах его мало устраивала. А может, они заблудились и не знают, где стоянка? Руи поднял было карабин, но сейчас же подумал, что выстрелом он оповестит о своем местонахождении не только друзей. Нет, стрелять нельзя, но и сидеть сложа руки негоже. Нужно как-то действовать.

Подхватив под мышку карабин, Руи отправился в разведку. Пройдя четверть мили, он оказался на опушке леса. Перед ним открылось залитое солнечными лучами лесистое плоскогорье. Воздух был чист, прозрачен, как после грозы. Руи не имел ни малейшего представления, где он находится. Где брошенный бивак с опустевшей палаткой Железного Капитана? Где Долина Вечного Тумана, едва не отнявшая жизнь у разведчиков? Где странный, неприступный замок на склоне кратера? В какую сторону ушли Зуде и Фесталь? Все казалось незнакомым и враждебным. И какого черта он ввязался в это злосчастное дело? Вот когда Руи пожалел, что не ушел с Железным Капитаном.

Побродив около часа, Руи повернул к стоянке. Там хоть есть живые существа — мулы. Руи вспомнил поговорку техасских контрабандистов. Если ты одинок и твоя душа томится по другу, не ищи его в бесплодных усилиях: побереги коня и свои силы. Остановись, разведи костер и приготовь пищу на двоих. Друг всегда откликнется на зов и придет, чтобы развеять твою грусть.

Вернувшись на стоянку, Руи поспешно принялся за дело. Разогрел две банки консервированной индейки, сварил крепкого кофе, достал пачку жевательного табаку. Все было готово к приему неизвестного друга.

Прошел час. Кофе и индейка остыли, а Руи по-прежнему оставался в одиночестве.

Ему ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и приняться за завтрак. И только он собрался было поднести кусок индейки ко рту, как позади послышался слабый шорох. Мулы подняли головы, повернули морды в сторону Руи, но смотрели они поверх него на что-то или кого-то, находившегося за его спиной. Руи резко повернулся и застыл с куском мяса во рту.

В десяти-двенадцати шагах от него стоял индеец и спокойно его разглядывал. В руке он держал короткое копье с ромбовидным наконечником. Бедра были обернуты куском ткани, грудь украшало ожерелье из когтей птиц и клыков хищников. Весь вид индейца говорил о мире и дружелюбии. Чуть скуластое темно-красное лицо с раскосым разрезом глаз выражало благодушие и любопытство. Это видение длилось несколько секунд.

— Так-то ты встречаешь гостей! — внезапно раздался голос Фесталя. — Мы едва не отправились в тартар, а он и ухом не ведет, спит и думает, что крузейро здесь растут прямо на деревьях. О, да ты, я вижу, молодчина, не забыл о нас!

Смотри-ка, Фаб, он приготовил нам роскошный завтрак. Это как раз то, что нужно: мы чертовски проголодались.

Своим неожиданным появлением Фабиан Зуде и Фесталь прервали странное видение Руи. Вид у искателей клада был плачевный — одежда изорвана в клочья, руки замотаны тряпками. У Фабиана под глазом багровел синяк. Возбужденные, веселые, они оба уплетали ароматное мясо, запивая его большими глотками остывшего кофе.

Руи посмотрел туда, где только что видел призрак индейца, но там никого не было.

Неужели ему померещилось? Да нет, это не видение, Руи успел запомнить даже черты лица индейца.

— Где это вы были, ребята? Похоже, что на вас напала стая диких кошек.

— Где мы были? — переспросил Фесталь. — Это длинная история. Одно можно сказать: в самом логове сатаны, да простит мне святой Николас это прегрешение.

Собирайся-ка, дорогой Руи, мы отправляемся в Манаус…

Если бы между деревьев опять появилось видение, то и тогда Руи был бы меньше поражен.

— В Манаус?

— Ну, конечно, в Манаус. Но перед этим спустимся к реке, вон за этим перевалом.

Там есть одно восхитительное местечко. Посмотри-ка на эту штуку. Как она тебе, нравится?

На ладони Фесталя лежал толстый золотой браслет в виде изогнутого крокодила.

— Не буду тебя томить, дорогой Руи. Мы нашли индейскую могилу и сегодня же займемся ею поосновательнее. Собирайся!

Это открытие почему-то не воодушевило Руи. Совсем еще недавно, когда Агурто звал его покинуть джунгли и отдаться на милость властей, Руи отказался: тогда звон воображаемого золота манил сильнее кандального звона. Еще бы! Богатство открывало путь к свободной и праздной жизни. А вот сейчас, услышав от своих дружков, что клад найден, он почему-то не испытывал радости. Видимо, джунгли победили и Руи, сломили его волю; им овладела апатия. Но стоило ему еще раз взглянуть на золотого крокодила, матово поблескивавшего на заскорузлой ладони Фесталя, как алчность с новой силой вспыхнула в его душе.

«Золото! Завтра я буду богат, как Крез, а там — сам черт не брат!..» — подумал Руи.

Бедняга и не подозревал, какую западню готовила ему судьба…

 

Глава 19

Справедливый Лох

В селение прибежал взволнованный гонец с известием: змея-предсказательница сменила шкуру. Необычайное волнение охватило всех жителей селения. Начались последние приготовления к выборам вождя. Сергей был в селении и увидел Шестипалого. Он поразился перемене: перед ним стоял слабый разбитый старик.

Видимо, так подействовало на колдуна известие о скорой его замене. Зато Ходи Тихо, казалось, светился от радости.

Последующие два дня индейцы целиком были поглощены приготовлениями к празднествам. Возле селения расчистили, разровняли участок земли, установили мишени — чучела животных и птиц. Но главные испытания для молодых охотников-соревнователей обычно проводятся в длинном помещении на сваях. Здесь они должны будут проявить свой ум и хитрость, здесь решится, кому стать вождем.

Перед началом торжеств к Сергею и Жоану пришел индеец по имени Ухо Земли. Полное имя его было: Слушающий Дыхание Земли. Об этом охотнике говорили, что он даже способен услышать, как в пору пения рыб движется от реки туман. Нетрудно представить удивление друзей, когда они услышали из уст индейца приглашение принять участие в состязаниях.

— Об этом просят все охотники, — подтвердил Ухо Земли.

Весь день Жоан и Сергей размышляли, как поступить? Отказаться, значило проявить неуважение к племени, приютившему, кормившему их в течение многих дней. Принять предложение — стать объектом насмешек. Так, по крайней мере, считал Жоан.

Индейцы нарочно пригласили их, чтобы показать соплеменникам свое превосходство над мори.

Сергей отнесся к предложению спокойней. Из спортивного интереса он не прочь был померяться силой и ловкостью и не думал, чтобы индейцы имели против них что-либо. Но может быть, все же Жоан прав? Это он решил выяснить у Ходи Тихо.

Ходи Тихо только что закончил изготовление огромного трехметрового лука для предстоящих состязаний и сейчас, сидя на корточках, покуривал трубку, размышляя, как лучше раскрасить изделие своих рук.

— Привет тебе, идущий по джунглям, как самбра! — почтительно поздоровался Сергей.

Ходи Тихо ответил на приветствие и снова задумался. Сергей присел рядом, потрогал туго натянутую тетиву из жилы ленивца и восхищенно почмокал:

— Чо-чо!

Толстая тетива гудела, как отдаленный раскат грома. Чтобы натянуть лук, требовалась немалая физическая сила.

— Скажи, брат, разве мори может стать вождем свободных индейцев? Зачем индейцы приглашают нас участвовать в выборах вождя? Или вашим охотникам и женщинам стало скучно, и они хотят много смеяться над неловкостью белых людей? — спросил Сергей.

Ходи Тихо поправил сбившееся на шее ожерелье.

— Нет, мори не может быть вождем индейцев, — решительно ответил он. — Но наши люди сохранили предания о белых людях, которые допускались в родовой совет. Они были очень хорошие мори. Таких больше нет.

— Ходи Тихо считает нас плохими людьми?

— Сердце Ходи Тихо всегда спокойно, как Большая Оранжевая река к востоку от Птичьего озера. Но если прилетает злой ветер, то даже Оранжевая река начинает сердиться. Если ты пришел наловить рыбы, то пусть твои глаза не окажутся больше живота. Гриф питается падалью, но и его когда-нибудь склюют, как падаль. Ты понял, о чем сказал Ходи Тихо?

— Я понял, брат. Белые люди обидели тебя. Они принесли в твое сердце злой ветер.

Его Тень не знает, когда это произошло и кто были эти мори. Пусть Ходи Тихо не забывает, что не все белые люди одинаковы, как и не все индейцы достойны быть вождями племени. И пусть на его сердце будет мир.

Эти слова тронули Ходи Тихо.

— Пусть и в твоей груди всегда будет мир, — тихо ответил он. — Мы знаем, что люди, как камни, разные, — бывают мягкие и твердые, злые и добрые, красные и белые. Но почему, когда белые люди приходят к индейцам, — они приносят с собой только несчастье?

— Мне нечего тебе ответить, брат… Ты, по-видимому, все же прав. Запомни одно.

У меня белая кожа, но я шлю проклятье костям первого белого человека, осмелившегося поднять руку на индейца! А сейчас пусть скажет Ходи Тихо, зачем пригласили мори на праздник?

Ходи Тихо чуть заметно улыбнулся. Его Тень ловок, как обезьяна, мудр, как чаму.

Он сумеет защитить свое лицо от смеха женщин и детей.

Чтобы замять неловкость, Сергей попросил у Ходи Тихо разрешения испытать его лук. Для этого орудия требовались очень длинные стрелы, их не было, и Сергею пришлось воспользоваться бамбуковой палочкой с комком сырой глины на конце. Лук оказался невероятно упругим. У Сергея вздулись мускулы, на лбу появилась испарина, когда он попытался натянуть тетиву. Ходи Тихо бесстрастно наблюдал за ним. Наложив импровизированную стрелу, Сергей поднатужился и, прицелившись, выстрелил в черную птицу, сидящую на вершине дерева, почти в двухстах метрах.

Стрела пролетела рядом. По тому, как чуточку дрогнули ноздри Ходи Тихо, Сергей догадался, что индеец не на шутку озадачен: не каждый его соплеменник мог бы похвастаться таким выстрелом.

— У тебя мудрые руки, — похвалил Сергей оружие, кладя его на землю. Он собрался уйти, но Ходи Тихо положил ему руку на плечо.

— Пусть Его Тень останется у нас. Ходи Тихо и Его Тень станут братьями, они всегда будут ходить по одной тропе и смешают свою кровь.

— Как? Ты хочешь смешать свою кровь с мори? — удивился Сергей.

— Его Тень такой же индеец, как и мы, хотя и имеет белую кожу. Его Тень все умеет делать, как настоящий индеец.

— Но ведь всякий белый человек приносит индейцам несчастье, — не унимался Сергей.

Ходи Тихо внимательно посмотрел на Сергея и решительно сказал:

— Иди за мной!

Ходи Тихо шел быстро и со стороны казалось, что он не касался земли ногами.

Тропа была усыпана сухими звенящими листьями и стеблями, которые при малейшем прикосновении издавали звук, похожий на удары капель дождя по крыше хижины.

Однако недаром индейца звали Ходи Тихо, он двигался совершенно беззвучно.

Широкие ступни его мягко опускались на длинные пальцы, и затем вся стопа делала упор на переднюю часть ноги. Походило, что индеец совсем не ступает на пятки.

Дойдя до реки, Ходи Тихо свернул с тропы в сторону небольшой возвышенности, покрытой густым лесом. Потом они долго пробирались сквозь заросли бамбука и снова оказались на какой-то очень запущенной тропе.

Куда ведет Ходи Тихо? За всё время, сколько жил Сергей у здешних индейцев, так далеко от селения он не уходил. Но вот Ходи Тихо остановился перед небольшой лужайкой, покрытой мягкой, точно подшерсток обезьяньего меха, травкой. В центре лужайки виднелась груда камней, вроде пирамиды, и кучки свежевырытой земли.

Индеец сделал несколько осторожных шагов и замер. Сергей также бесшумно поравнялся с провожатым. Взгляд индейца был обращен на груду камней.

Но что это? От неожиданности Сергей даже вздрогнул. Из-за груды камней появилось какое-то существо, отдаленно похожее на гигантского жука, с небольшой сплюснутой конусообразной головой и вывернутыми лапами, оканчивающимися длинными кривыми когтями. Туловище длиной около двух метров было покрыто толстыми панцирными пластинами. Несколько полос этих пластин, казалось, делили туловище на части.

Животное медленно передвигалось, чем-то напоминая тяжелый танк. Сергей узнал: это был броненосец. Но какой! Броненосец-великан. По своей величине он во много раз превосходил всех, какие раньше приходилось видеть Сергею. И сейчас, застыв от удивления, Сергей наблюдал, как этот живой танк неуклюже ковылял, переваливаясь с боку на бок и чуть пощелкивая пластинами панциря, тыкался мордой в землю, точно обнюхивая ее.

Ходи Тихо громко хлопнул в ладони. И тут произошло нечто невероятное.

Неповоротливый броненосец-гигант почти мгновенно исчез из виду. Нет, он никуда не убегал, не прятался. Подняв фонтан земли, он зарылся в почву с такой быстротой, точно нырнул в воду.

Когда Сергей и индеец подошли поближе к тому месту, где только что разгуливало это странное существо, почва еще шевелилась, словно броненосец продолжал ворочаться под землей.

— Чаму разрешил нам пройти, — удовлетворенно сказал Ходи Тихо. Поманив за собой Сергея, он пересек полянку и снова направился в лес. Сергей догадался, что это не простая увеселительная прогулка. Индеец собирается показать что-то очень важное.

Они долго еще шагали по джунглям, пока не очутились на естественной каменистой террасе у развалин стены, сложенной из базальтовых плит.

Здесь индеец сделал знак Сергею остановиться, а сам исчез в какой-то расселине.

Через минуту он появился, позвал Сергея.

Юноша нагнулся, скользнул в отверстие и оказался в пещере, видимо, высеченной человеком много веков назад. С верха пещеры, некогда имевшего сферическую форму, свисали сталактиты, образуя колонны; низ был устлан мелким шелковистым песком.

После яркого дневного света Сергей не сразу разглядел внутренность пещеры. И когда наконец его глаза привыкли к полумраку, от неожиданности он остановился как вкопанный.

Со стен пещеры, из неглубоких ниш, на посетителей смотрели десятки человеческих голов. Не рисунки, не изваяния, а настоящие, только уменьшенные в несколько раз человеческие головы. Страшное зрелище! Волосы, черты и выражения лиц этих засушенных голов — все сохранилось до мельчайших подробностей. Вот печальное мужское лицо, со скорбно опущенными уголками губ. Казалось, оно горестно усмехалось, глядя пустыми глазницами на безвременно покинутый мир. Вот тоже мужское лицо, но суровое, с гневной складкой на лбу; оно как бы осуждало пришельцев, осмелившихся потревожить их вечный покой. А напротив из верхней ниши Сергею улыбалась миниатюрная женская головка с излучинами прекрасных губ и длинными вьющимися волосами…

Здесь были головы молодых и старых, женщин и мужчин и даже нескольких юношей. И каждая со своим увековеченным выражением, характером, индивидуальностью…

Ходи Тихо приблизился к одной нише:

— Смотри, вот это — Лао Белозубый. Он имел такую же белую кожу, как все мори, но сердцем был настоящим индейцем.

Сергей подошел ближе. Несомненно, перед ним лежала голова белого человека.

Когда-то белокурые волосы и усы теперь походили на волокна кокосовой пальмы.

Тонкий нос с горбинкой, сильно выпуклый лоб с небольшими пролысинами, энергичный рот и чуть выдающийся вперед крепкий подбородок — все это свидетельствовало о сильном характере владельца головы.

— Здесь живут наши предки, те, кто достоин был носить свое имя и прославился мудростью и отвагой, — торжественно произнес Ходи Тихо, прикладывая ладонь левой руки ко лбу. — Разве Его Тень не может стать таким, как Лао Белозубый?

Сергей не ответил. Зрелище засушенных голов потрясло его. Он думал о Лао Белозубом. Кто этот неизвестный? Что сделал он, чтобы заслужить право находиться здесь?

Ходи Тихо, видимо, угадал состояние Сергея и направился к выходу, мягко ступая по плескавшемуся под ногами песку.

Когда они вышли из пещеры, Сергей задал индейцу вопрос:

— Почему вы храните голову мори Лао Белозубого, как святыню?

— Так захотел Справедливый Лох — великое божество.

— Скажи, брат, эта пещера — Жилище Справедливого Лоха?

Ходи Тихо помедлил, прежде чем ответить.

— Нет, у Справедливого Лоха есть своя хижина, — сказал он минуту спустя.

— И там тоже головы?

— Да, но там головы врагов. Справедливый Лох живет возле Злого Сагуртана. Туда нельзя ходить.

— Твои братья хотели отдать меня и Большого Глаза Справедливому Лоху? Почему они этого не сделали? — спросил Сергей.

Ходи Тихо смутился.

— Индейцам нельзя ходить к Злому Сагуртану. Там живут летающие люди. Нам нельзя с ними встречаться… Так велит закон. Наши охотники оказались там случайно и нашли тебя. Ухо Земли хотел убить Его Тень, — он не любит мори. Он уже поднял копье, но другие заметили у тебя серьгу.

Сергею приходилось напрягать внимание, чтобы уловить нить рассказа Ходи Тихо.

При упоминании о серьге — подарке Молоса Ромади — он невольно прикоснулся к своему карману, где хранилась серьга, но вспомнил, что ее давно уже где-то потерял. Поэтому сообщение Ходи Тихо о том, что серьга спасла ему жизнь, показалось просто невероятным. Какое отношение имеет серьга к индейскому божеству?

— У Лао Белозубого была такая же серьга, как у тебя, — ответил Ходи Тихо.

— А где моя серьга?

— Охотники очень быстро уходили от Злого Сагуртана и потеряли ее.

— Жаль, это был подарок одного очень хорошего человека.

— Наши охотники искали ее и не нашли. Сагамор лишил имени трех индейцев на полразлива реки.

— Это несправедливо, я мог ее сам потерять. Охотники тут ни при чем!

— Сагамор знает, что делает! — резко сказал Ходи Тихо и отвернулся.

— Не сердись, друг. Скажи, почему ваш закон не разрешает ходить к Злому Сагуртану?

Ходи Тихо замялся.

— Сагамор говорит, что индейцы тоже бывают разные.

Сергей догадался, что вовсе не по религиозным мотивам запрещалось индейцам приближаться к развалинам. Сагамор просто не доверял своим соплеменникам. Среди них могли оказаться такие, что выдали бы белым тайну Злого Сагуртана.

— Скажи, друг, а ты когда-нибудь видел летающих людей, которые живут возле Злого Сагуртана? — не унимался Сергей.

— Я видел их только один раз. Они хотя и индейцы, но имеют белую кожу.

— Почему же вы с ними не породнитесь?

— Летающие люди не смешивают свою кровь с другими. Это их закон.

— Почему ты их назвал летающими людьми?

— Они прилетают из долины, где стоит вечный туман. Туда нет ни одной тропы, поэтому они и летают…

Ответ индейца еще больше заинтересовал Сергея: еще одна загадка!

— Какие же эти люди?

— О, они большого роста. Они никому не разрешают на себя смотреть…

Все приготовления в селении были закончены. Через три дня племя выберет себе нового вождя, самого ловкого и самого умного.

Сергей и Ходи Тихо подошли к хижине сагамора. Колдун сидел на пороге жилища и тер между ладоней плоские камешки. Заметив гостей, он не удивился и не высказал особой радости, хотя последнее время редко кто посещал старика.

С того дня, когда Сергей впервые появился в хижине сагамора, здесь ничего не изменилось. Те же облезлые шкуры на земляном полу, бамбуковые стаканчики, большая раковина возле очага. Этот очаг служил не для приготовления пищи, а для каких-то магических обрядов, так как в его золе всегда можно было заметить несколько тлеющих угольков. Через определенное время колдун подсыпал на них какой-то порошок, отчего в хижине постоянно стоял запах жженых волос.

— Сагамор, Его Тень хочет сказать тебе слово, — обратился к колдуну Ходи Тихо.

Колдун низко опустил голову и еще старательнее продолжал свое занятие. Ходи Тихо подождал, пока он перебрал все камешки, и еще раз повторил сказанное.

— Говори, мори, — равнодушно отозвался колдун, усаживаясь на шкуру и наполняя стаканчик каким-то темно-красным питьем. Гостям угощения он не предложил, даже не предложил сесть. Это было дурным предзнаменованием.

Сергей не обратил внимания на нелюбезность хозяина и, присев на корточки, не спеша заговорил:

— Слушайте, ты, мудрейший сагамор, и ты, большой охотник, умеющий ходить по земле так же бесшумно, как летит сова. Здесь перед вами я — человек с белой кожей, которого на родине звали Сергеем Грачевым, а вы мне дали имя Его Тень.

Сейчас я даю вам великую клятву, что навсегда остаюсь в селении, возьму в жены девушку вашего племени и стану белым индейцем. Но вначале выслушайте все, что я пережил, и если после моего рассказа, вы скажете «будешь жить у нас» — сделаю так, как вы велите. Но, может быть, вы скажете и другие слова, отпустите меня домой, снабдите пищей и дадите проводника, чтобы я не заблудился в джунглях. Я сказал свою клятву, говорите вы!

Лицо сагамора сморщилось, — признак того, что он думает.

— Хорошо, мори, Тако и Ходи Тихо дают тебе свою клятву: они скажут только то, что велит сердце и Справедливый Лох. Наши уши открыты.

Сергей заговорил:

— Я родился в стране, где солнце не такое большое, как у вас. В пору Великого Дождя у нас с неба падают не капли воды, а… — Сергей замялся, не зная, как объяснить, что такое снег, — с неба падают белые мухи. Если такую муху поймать рукой, то на ладони вместо мухи появится капелька воды. В моей стране тогда твердеют реки и по ним можно ходить, как по земле.

Индейцы недоумевающе переглянулись: они никогда не слышали, чтобы вода могла затвердеть, а муха — превратиться в капельку воды.

А Сергей продолжал рассказывать. Он говорил, каким было его детство, пока не началась война и унесла с собой мать и сестер, а его, Сергея, сделала бродягой.

Юноша рассказывал о жестоких годах фашистской неволи, о гибели сотен и тысяч людей, о разрушенных русских городах.

Сагамор с недоверием спросил:

— Белые люди убивали белых людей?

Это известие больше всего поразило Тако Шестипалого. Он задумался и, казалось, больше не слушал его.

А Сергей продолжал рассказывать о своих странствиях, о том, как попал в страну индейцев, о скитаниях в Сан-Пауло, о плантации Гарсия Кольеша, о девочке-негритянке…

Индейцы сидели, сложив руки на колени. Трубки их давно потухли. За стенами хижины опустилась ночь. Чуть заметными светлячками тлели в очаге угли.

Но вот Сергей закончил повесть о своей трудной жизни, перевел дыхание.

— А сейчас скажите, о ты, мудрейший сагамор, и ты, большой охотник, как велят поступать ваши сердца и Справедливый Лох. Теперь вы знаете, почему Его Тень хочет вернуться на свою родину. Разве птица не ищет своего гнезда, когда злой ветер унесет ее в чужие страны?

Долго молчал сагамор, его голова чуточку дрожала. Сухо пощелкивали костяные браслеты на запястьях, когда он поправлял разгорающийся костер.

— Ты все сказал, пришелец из Страны с маленьким солнцем? — спросил колдун.

— Я все сказал, сын Справедливого Лоха!

Сагамор снова взялся за свои камушки. Вдруг он обратился к Ходи Тихо на каком-то незнакомом наречии. Индеец ответил ему на том же языке одной фразой.

Колдун снова что-то резко спросил, и Ходи Тихо односложно ответил ему. В хижине воцарилось молчание. Слышно было только пощелкивание камушков. Но вот сагамор поднял голову.

— Пришелец из Страны с маленьким солнцем, Справедливый Лох говорит мне, что ты можешь уходить! Индейцы укажут тебе тропу к алькальду, дадут пищу и копье, иди в свою страну, к своему народу, который так много выстрадал.

— Я никогда не забуду детей Справедливого Лоха, — растроганно ответил Сергей.

Но колдун не слышал его. Он разбросал камушки по полу и бормотал себе под нос:

— Оказывается, белые люди тоже убивают друг друга…

В эту минуту полог в хижину откинулся, и на пороге появился взволнованный Ухо Земли. С минуту он стоял, переводя дыхание после быстрого бега, а затем выпалил:

— Сагамор! Возле селения — белые люди! Много мори!

От прежней вялости сагамора и Ходи Тихо не осталось и следа. Они вскочили на ноги, стали о чем-то быстро переговариваться. Сергей поспешил к себе, чтобы поделиться этой вестью с Жоаном, но тот уже мчался ему навстречу. Увидев обрадованного приятеля, Сергей почему-то вдруг вспомнил слова Ходи Тихо:

— Белые люди всегда приносят индейцам несчастье.

 

Глава 20

Серьга с голубым аквамарином

Известие о появлении вблизи деревни белых людей взволновало индейцев. Обычно алькальд, в ведении которого находилось это племя, держал связь со своими подданными через чиновников-метисов. Раз в год, а то и в два года, посланец алькальда с несколькими полицейскими появлялся в деревушке, чтобы собрать пошлину и напомнить о существующей власти алькальда. Этим и ограничивалось общение индейцев с цивилизованным миром.

Первым заметил появление незваных гостей Ухо Земли. Он возвращался с дальнего озера и едва поравнялся с осыпью, где жила змея-предсказательница, как увидел два больших костра. Ухо Земли подкрался поближе, услышал незнакомые голоса и без труда определил, что пришельцы — не чиновники алькальда. С этим известием он и примчался в хижину сагамора как раз в тот момент, когда там решалась судьба Сергея.

Известие подняло на ноги всех. Что нужно здесь белокожим? Не могло быть, чтобы белые не догадались о близости селения по разбросанным вокруг многочисленным тропам и ловушкам на зверей и птиц. Сагамор твердо был убежден, что белокожие не пройдут мимо, обязательно встретятся с индейцами. Как отнестись к незваным гостям? Об избрании вождя сейчас никто не вспоминал. Все распоряжения Шестипалого выполнялись неукоснительно. Он снова превратился в деятельного вождя с неограниченной властью.

Сергей и Жоан хотели сразу же отправиться навстречу пришельцам, но получили строжайший приказ не выходить из своей хижины. Этот приказ сагамора Ходи Тихо передал с решительным видом, выразительно поиграв боевым копьем, которое он держал в руке.

Жоан рассказал Сергею, что иногда бродячие шайки преступников, скрывающихся от правосудия, нападают на селения, грабят и убивают беззащитных индейцев. И чиновники алькальда, прибыв за налогами, вместо селения находят пустырь, поросший молодой зеленью, да обглоданные хищниками скелеты. В этих случаях составляется акт, что жители такого-то селения поголовно вымерли от проказы или холеры и деревня сожжена, чтобы предотвратить распространение заразы. Чиновники удаляются с сознанием выполненного долга, не вдаваясь в подробности разыгравшейся трагедии. Не в интересах алькальда сообщать губернатору, что индейцы вырезаны бандитами. В лучшем случае он был бы лишен занимаемой должности и выселен за пределы губернаторства. Так что, уж бог с ними, с индейцами!

Сергей нисколько не удивился мере предосторожности, предпринятой сагамором.

Когда Ходи Тихо ушел, Жоан попытался было отправиться на розыски соотечественников. Но тут же вернулся: вокруг их хижины была выставлена охрана.

Сергей и Жоан оказались в плену. Им ничего не оставалось делать, как улечься спать.

Утром положение не изменилось. Деревня затихла, обычных криков детей и лая собак не было слышно. Хмурые индейцы с копьями в руках охраняли хижину пленников. С одним из них Сергей пытался завязать разговор, но индеец отвернулся и ничего не ответил.

Несмотря на свое незавидное положение пленника, Сергей оставался спокойным. Он твердо верил, что сагамор сдержит свое слово, отпустит их на свободу, как только неизвестные уйдут подальше от деревни. Жоан же, наоборот, рвал и метал. Он предлагал Сергею напасть на часовых и уйти. Появление Ходи Тихо охладило его пыл: перед Ходи Тихо Жоан немного робел.

— Белых людей скоро не будет, и вы оба пойдете, куда хотите, — миролюбиво сказал индеец.

— Да объясни ты, наконец, что это за белые люди? — с отчаянием в голосе воскликнул Жоан.

— Белых двое и много индейцев. Но индейцы не такие, как мы, — уточнил Ходи Тихо.

— Белые люди, видно, не злые, хотя и много ругаются между собой. Оружие у них есть, но они его не носят, а держат в вьюках. Они скоро уйдут отсюда. Наши охотники за ними следят.

— Они уйдут, а мы останемся! — схватился за голову Жоан.

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если б снаружи не раздался свист. Это свистнул один из часовых. Из леса ему вторил такой же, более протяжный свист и через секунду справа и слева в лесу заверещали потревоженные птицы — это был условный сигнал. Индейцы-наблюдатели оповещали, что в сторону деревни направляется неприятель. Но еще прежде чем Ходи Тихо предпринял какое-нибудь решение, из чащи появился человек невысокого роста в коротких до колен штанах, кожаных гетрах и пробковом шлеме. Человек остановился при виде индейцев, но уже в следующее мгновение попятился назад. Величайшее удивление изобразилось на его полном добродушном лице.

— Профессор, дорогой профессор! — с радостным криком бросился к нему Жоан.

Появление белого человека было так неожиданно, что индейцы растерялись. Кое-кто схватился за копья, но последующая сцена смутила их.

Добрых четверть часа слышались бессвязные восклицания, радостный смех. Жоан и профессор, не замечая ни индейцев, ни Сергея, тискали друг друга, оглядывая со всех сторон. Но вот первый порыв радости утих, и сияющий Жоан повернулся к Сергею.

— Знакомьтесь, профессор. Это — Саор. Он русский. Саор, а это профессор Гароди.

Сергей приветливо улыбнулся. Профессор, только сейчас заметивший Сергея, секунду смотрел на него и затем с недоумением спросил:

— Позвольте, вы, вы… Вы летели в одном самолете с Жоаном? Помню, в газетах упоминался какой-то русский с трудной фамилией. Значит, это были вы?

Пока происходило объяснение, Ходи Тихо незаметно скрылся в зарослях. Вскоре он вернулся в сопровождении сагамора и нескольких индейцев. Появление этой процессии во главе с Шестипалым смутило Сергея и Жоана. Неужели их попытаются задержать силой?

Профессор Гароди ни о чем не догадывался и сердечно приветствовал сагамора и его спутников. Шестипалый холодно ответил на приветствие.

— Белый человек берет их с собой? — резко спросил он, показывая в сторону юношей.

— Да! — прозвучал ответ. — Возьми себе вот это, вождь. Ты сберег жизнь моего соотечественника и его друга. Ты достоин вознаграждения…

Гароди вытащил из внутреннего кармана пачку банкнот.

Презрительная гримаса появилась на губах Шестипалого.

— Белый человек знает, что если алькальд увидит у индейца эти листья, его посадят в тюрьму и будут бить палками за воровство. Никто не поверит, что их подарили индейцу.

— Прости, вождь, я не подумал. У меня в палатке есть ружье. Пошли кого-нибудь, или окажи большую честь и приходи сам, я достойно отблагодарю тебя.

Ответ вполне удовлетворил сагамора. Было видно, что ему не терпится посмотреть на обещанный подарок, но Шестипалый только приподнял брови в знак своего согласия и приказал Ходи Тихо отправиться с белыми.

Профессор Гароди понравился Сергею с первого взгляда. Поведение профессора, его спокойный тон, вызов сагамора и такт, с которым Гароди исправил свою ошибку, еще больше укрепили в нем чувство симпатии.

Сагамор повернулся, собираясь уйти.

— Подожди, сагамор, — остановил Сергей, быстро подойдя к нему. — Его Тень и Большой Глаз хотят тебе передать, что никогда не забудут детей Справедливого Лоха. Они всегда будут говорить о них только хорошие слова. В джунглях нет людей мудрее и справедливее, чем твой народ. Я все сказал, сагамор, — и с этими словами юноша, по старинному русскому обычаю, низко поклонился вождю и его воинам.

…Поздно вечером Сергей лежал рядом со спящим Жоаном на куче листьев, покрытых шерстяным панчо, размышляя о событиях минувшего дня. Итак, в жизни Сергея снова произошел крутой поворот. Какой уже по счету? Снова появилась уверенность, что он вернется на родину. Для этого ему предстоит стать участником экспедиции.

Через месяц, самое большее полтора, экспедиция возвратится в Рио-де-Жанейро.

Сергей хорошо продумал, как поступить, когда выберется из джунглей. Теперь-то он постарается избежать встреч с «зелеными рубашками». Профессор Гароди, которому Сергей рассказал про свои одиссеи, обещал лично доставить его в какое-нибудь посольство, и оно поможет ему перебраться на родину. Сергей почувствовал себя почти счастливым.

Несколько иначе встретил Сергея и Жоана профессор Грасильяму.

— Это еще что за синантропы? — обращаясь к Гароди, воскликнул он. Почему он вдруг назвал юношей древнейшим типом ископаемого человека — трудно объяснить, так же, как трудно было узнать в нем знаменитого ученого. Высокий, худой, с большой всклокоченной рыжей бородой и огромными, клешневатыми красными руками, он скорее походил на портового нарядчика.

Профессор нисколько не удивился, узнав, что Жоан и есть тот самый Кольеш, который летел к нему на самолете в Манаус. Осмотрев Жоана самым бесцеремонным образом, он пробормотал что-то насчет неправильной формы головы. Больше внимания оказал Грасильяму Сергею.

— Русский? Ты русский? Странно! — как бы про себя проговорил он, накручивая на длинный палец клок бороды. — Значит, следы бури на востоке докатились и до наших лесов. Не удивляюсь! Не забывай, — как тебя, Саор, — что провизии у нас маловато, зато работы вдоволь. Вот этой пищей, в основном, я и буду вас кормить.

Сергей пожал плечами, удивленный таким обращением, подумав, что индейцы, например, никогда не ставили никаких условий. Ему все же грустно было расставаться с гостеприимными индейцами, и в особенности с Ходи Тихо.

Индеец тоже был искренно огорчен разлукой. Прощаясь с Сергеем, он сказал:

— Я ухожу, Его Тень, и уношу твое имя. Тебя больше никто не будет так звать.

Плохо, когда человек теряет свое имя. Но у тебя есть и другое имя. Если ты захочешь снова найти себя — приходи к нам. Ходи Тихо будет ждать тебя…

Ученых сопровождали восемь проводников-кабокло — метисов индейско-португальского происхождения. Подавляющее большинство кабокло живет в джунглях. Их основное занятие — сбор дикорастущего ореха, гевеи, охота и рыбная ловля. На своих крохотных участках земли, отвоеванных у леса, они выращивают для личных потребностей маниоку, кукурузу, бобы, батат, кока, сахарный тростник, кофе.

Кабокло неутомимы в работе, смелы, выносливы и в то же время замкнуты, недоверчивы ко всему, что им незнакомо. Оказывая услуги белым людям, кабокло делают это в силу острой нужды, чтобы заработать сотню-другую крузейро. Но как только истекает срок договора или контракта, обычно приурочиваемый к определенному сезону охоты или сбора плодов, никакие деньги и увещевания не удержат их.

Пока до окончания срока договора еще оставалось время, и проводники работали старательно, без понуканий со стороны Грасильяму. Впрочем, как скоро понял Сергей, чудаковатый профессор был не так уж строг, как показалось вначале.

Проснулся Сергей от громкого голоса профессора Грасильяму:

— Вставайте, бездельники, мы выступаем! Слышите, потомки славных синантропов?

В предрассветном мраке вспыхнули факелы и узкие лучи электрических фонарей.

Приказания Грасильяму выполнялись молча, без слов. Проводники быстро и без суеты навьючили мулов и так же молча уселись на землю в ожидании новых распоряжений.

Оба профессора углубились в изучение походной карты. До слуха Сергея донеслись обрывки фраз:

— Здесь повернем на восток…

— Между водоразделами должен быть спуск в долину…

— Ты не забыл свой пароль?..

Но вот профессор Грасильяму сложил карту и, встав на ноги, протяжно свистнул.

Это был сигнал к выступлению. Люди и животные вступили в отчаянную битву с лесом. Термометр показывал +40°C. Даже привычные к жаре кабокло чувствовали себя скверно, не говоря о Сергее и Жоане, которые едва плелись. Но профессор Грасильяму, шагавший впереди и наравне с проводниками орудовавший мачете, не обращал на них внимания. На короткий получасовый отдых отряд остановился только в полдень. Не успели люди нехотя проглотить свои порции пищи и запить ее теплой подсоленной водой, как последовал протяжный свист.

Профессор Гароди неизменно находился в хвосте отряда. Замешкается мул, собьется со спины животного поклажа, и Гароди тут же приходит на помощь. Можно было только удивляться выдержке и упорству двух старых ученых.

В этот день отряду суждено было сделать еще одну остановку. Проводник, шедший впереди, вдруг остановился и концом мачете показал на ветку. Рядом с ним сразу же оказался Грасильяму. Сергей тоже подошел поближе, чтобы узнать причину задержки. На ладони профессора Грасильяму лежала серебряная серьга с голубым аквамарином — та самая серьга, которую когда-то Сергею подарил незадачливый футболист Молос Ромади.

Через четверть часа ученые уже знали о происшествии с Сергеем на развалинах диковинного храма, который индейцы называли Злой Сагуртан.

— Где-то я слышал подобное название, — задумчиво проговорил Грасильяму, по привычке вороша бороду и почесывая снизу подбородок.

Рассказ Сергея произвел на него сильное впечатление. Строгий и непримиримый во всех случаях, когда дело касалось всякого рода задержек, он на этот раз предложил Гароди поискать загадочные развалины. Профессора Гароди также заинтересовала история Сергея.

— Ты уверен, что потерял серьгу именно там? — спросил Гароди.

— Верней всего, она потерялась, когда индейцы несли меня в деревню.

— А как по-твоему, почему сагамор не разрешает своим индейцам приближаться к Злому Сагуртану?

— Потому что к Злому Сагуртану иногда прилетают какие-то белые люди высокого роста.

— Как прилетают, на геликоптерах, что ли?

— Это — белые индейцы, а как и на чем они летают — не знаю.

— Ничего не понимаю! — профессор Гароди пожал плечами.

— А я, кажется, начинаю кое-что понимать, — возбужденно сказал Грасильяму и сграбастал свою бороду с такой силой, словно хотел вырвать ее с корнем. — Так-так! Ты помнишь, старина, бразильянку из Алиобаса? Ту самую, что была женой индейца и прожила в сельве почти сорок лет после того, как ее украли в детстве бродячие каучеро? Не она ли тебе и рассказывала истории о летающих людях и белокожих индейцах?

— Ха! — усмехнулся Гароди. — Мало ли что болтала эта выжившая из ума старуха?

— Не потому ли ты посчитал ее сумасшедшей, — рассмеялся профессор Грасильяму, — что старушка пообещала тебе показать лесного духа, настоящего Курупири, если ты заплатишь ей сто мильрейсов. Но ты пожалел денежки, необходимые ей на жизнь, и лишился редкого удовольствия побывать в обществе настоящей лесной ведьмы.

— Я, дружище, преотлично помню эту колдунью и ее бормотание о муже, которого утащили в джунглях летающие люди, но я так же хорошо помню, что деньги ей нужны были не на жизнь, а на алкоголь. С ней никто не мог тягаться по части употребления кашасы. Так-то, коллега!

— А я утверждаю, что твоя чрезмерная скупость в тот раз сыграла с тобой же скверную штуку. Я заплатил старухе деньги, а после того, как побывал в ее лачуге, готов был заплатить втрое больше.

— Ну, конечно! Она вызвала для тебя настоящего Курупири, свеженького, прямо из болота, с копной водорослей вместо волос и лягушачьей кожей вместо лица. Ничего не скажешь, удачная встреча, дружище! — съязвил Гароди.

— Согласен, старина, вызов лесного духа был не чем иным, как чистейшим шарлатанством, но остальное… Впрочем, вот что, — Грасильяму внезапно переменил тему. — Сейчас мы делаем здесь однодневную стоянку. Я должен своими глазами увидеть развалины, о которых щебечет этот русский синантроп. — И повернувшись к проводникам: — Эй, Эрни, развьючивай мулов! Бенто, натягивай тент между этими ветками! Хорошее местечко, не правда ли? Можете валяться до завтра!

Кабокло быстро начали готовить бивак. Одни занялись животными и разбивкой палаток, а двое отправились к речке, чтобы наловить рыбы. Но вскоре один из них вернулся и сказал Грасильяму:

— Сеу, там есть кучи свежей земли и, кажется, живет огромный тин-той. — Так кабокло называют броненосца за его характерный звук при движении.

— Что же, свежее мясо было бы кстати на ужин, — ответил профессор. — Возьми карабин!

Сергей, слышавший этот разговор, встревожился. По каким-то едва уловимым признакам он догадывался, что экспедиция находится в тех местах, где совсем недавно он побывал с Ходи Тихо. Вон заросли молодых акаций на склоне горы, а дальше должна находиться каменистая терраса, — соображал он. — Неужели тин-той, на следы которого напал проводник, и есть тот самый Большой Чаму, «разрешивший» Ходи Тихо и ему пройти к гроту с засушенными человеческими головами?

— Не убивайте этого броненосца, сеньор Грасильяму, — попросил Сергей. — Если вам нужно свежее мясо — я добуду его.

— Гм, тебе жаль броненосца?

— Индейцы не трогали этого великана. По их верованиям, Большой Чаму, как называют они броненосца, охраняет Справедливого Лоха.

— Эй, Таларино, оставь карабин! Обойдемся без мяса, — крикнул Грасильяму проводнику и, повернувшись к Сергею, показал на раскладной стул:

— Садись, Саор! Рассказывай, что знаешь. Прежде всего: кто такой Справедливый Лох?

— Божество индейцев.

— Ты его когда-нибудь видел?

— Нет!

— А не рассказывали тебе индейцы о долине, где стоят вечные туманы и бродят гигантские животные?

— О такой долине я не слышал, а вот какое-то гигантское чудовище видел, когда мы с Аоро жили на берегу ручья.

— Аоро — это твой пропавший друг-индеец, о котором ты рассказывал?

— Да. Мне кажется, сеньор профессор, мы как раз идем в направлении к Злому Сагуртану. Ведь моя серьга потеряна в районе развалин.

— Может быть, может быть, — вслух размышлял Грасильяму. — Расскажи подробней, как выглядит зверь, которого ты видел возле ручья?

Сергей описал внешность чудовища.

— Ты видел его своими глазами? Это не плод твоей фантазии, юноша?

— Нет!

— Прекрасно, мой друг, прекрасно! А не видел ли ты змей, примерно втрое толще меня?

— Нет, не видел. А разве такие бывают?

— По теории вероятности, должны быть, раз уж существуют здесь чудовища. Ну, что ж, дружок, спасибо. Очень интересно, очень интересно, что ты сказал. Но мы увидим вещи куда более интересные, — весело сказал Грасильяму, похлопав Сергея по плечу. — Будем искать развалины храма.

— Охотно вам помогу, — ответил Сергей.

Утром профессор Грасильяму, Жоан и Сергей отправились на поиски. Возвратились они к вечеру, так ничего и не найдя.

Грасильяму уже собрался было отправиться в деревню договориться с сагамором, чтобы тот за соответствующее вознаграждение показал им дорогу к Злому Сагуртану, но Гароди отговорил его: нельзя терять времени, срок договора с кабокло истекает.

Когда все улеглись спать и лишь один профессор Грасильяму по обыкновению сидел у костра со своей записной книжкой, к нему подошел Сергей.

— Простите, профессор, мне нужно выяснить у вас один вопрос, — сказал он.

Грасильяму нехотя поднял большую лохматую голову.

— Что тебе нужно, синантроп?

— Мне бы хотелось знать, куда лежит путь экспедиции и какие цели она преследует?

— Это что же, все русские так любопытны?

— Простите, профессор, но я действительно хочу знать, куда и зачем мы идем.

Надеюсь, это не секрет?

Профессор забавно склонил голову, пощипал себя за кончик носа.

— Нет, не секрет! Но чтобы ты понял меня, придется начать несколько издалека.

Знаешь ли ты, кто был первым человеком, который поборол свой страх и принес в пещеру горящую ветвь, зажженную молнией? Кто впервые привязал к палке кусок кремня и стал обладателем первого в мире каменного топора? Кто впервые острым камнем или обломком раковины нацарапал на поверхности стены фигурку бегущего оленя? Нет, ни ты, ни я, никто на свете этого не знает, но мы знаем, что так было, ибо так зарождалась человеческая культура. Понятно? Люди древних времен были кочевниками. Они искали новые места охоты, рыбной ловли, сбора плодов и кореньев. Ради этого, — а может, были и другие причины, — они странствовали по суше, переплывали через реки и озера, а позже пустились плавать по морям и океанам…

И профессор Грасильяму вкратце изложил Сергею свою гипотезу миграции народов и, в частности, заселения американского континента.

— Одни говорят, что Америка — колыбель всего человечества. Из Америки происходило расселение людей по земному шару, — продолжал Грасильяму. В голосе ученого звучали торжественные нотки, будто бы он говорил не одному русскому юноше и толпе молчаливых деревьев, а обширной аудитории. — Но другие, в том числе и я, возражают: человечество расселилось по земле из Азии. Где истина? Где родина человека? Решением этого вопроса я и занимаюсь, юноша. Установить правду — цель моей жизни. Во имя ее я сорок с лишним лет странствовал по горам и лесам, умирал от бери-бери, страдал от укусов змей и задыхался в испарениях болот. И сейчас мы идем во имя этой благородной цели. Понятно?

Сергей ответил не сразу.

— Нет, сеньор профессор, не понятно. Почему же вы решили, что ключ к этой задаче таится именно здесь? Что могут сказать вам фрески, сохранившиеся в храме?

Ученый поворошил бороду, почесал снизу подбородок, внимательно посмотрел на Сергея, словно прикидывая в уме: неужели он не понимает таких простых вещей?

— Дорогой мой! Ты или непроходимый тупица или же наслушался бредней моего лучшего друга профессора Элиаса Гароди. Он, к сожалению, сейчас спит, но я всегда открыто говорю ему в глаза, что он неисправимый скептик. Я никак не могу вбить в его голову самую элементарную истину: в основе всякой легенды и предания лежит подлинный исторический факт или событие. Понятно? Нельзя пренебрегать даже рассказом старухи-пьянчужки. Надо попытаться понять, о чем она говорит. Вспомним историю с гомеровской «Илиадой». Несколько веков она считалась поэтическим вымыслом, пока немецкий археолог Шлиман в восьмидесятых годах прошлого столетия не раскопал на холме Гиссарлык, в Малой Азии, древний город Илион, иначе Трою, а за ним Микены и Тиринф. Почему бы и во фресках храма, который мы ищем, не могут быть запечатлены события из истории народа, воздвигшего этот храм? А?

Грасильяму бесцеремонно ткнул пальцем в грудь Сергея, как бы вызывая его на спор. Но Сергей и не собирался возражать. Рассказ ученого его заинтересовал.

— Ага, молчишь. Потому что тебе нечего сказать, так же, как ничего внятного не может мне возразить и вот тот начетчик, считающийся профессором и директором Национального музея, хотя он и мой друг, — на этот раз Грасильяму ткнул пальцем не Сергея, а в сторону палатки, в которой спал Элиас Гароди. — Он никак не может понять, что каждая легенда, передаваемая из уст в уста, от поколения к поколению, пройдя через века, претерпевает существенные изменения. Нужно отшелушить все наносное, все ирреальное, отличить правду от вымысла и доискаться истины… Вот каково положение вещей, юноша.

Профессор поворошил бороду, почесал подбородок, вздохнул и снова продолжал:

— Эту истину я и собираюсь найти здесь. Мы должны отыскать долину, в которой находится могила легендарного вождя легендарного племени лакорийцев. У меня и моего друга Элиаса Гароди есть доказательства, что лакорийцы, происходящие от первых поселенцев Нового Света, существуют и поныне. Этот гордый народ не хочет признавать себя побежденным. Он отверг власть белого человека-деспота и его цивилизацию. Он скрылся в джунглях. Лакорийцы свободны, независимы, как и их предки тысячи лет назад. И человечество должно узнать правду о лакорийцах. Это должны сделать мы с профессором Гароди. Понятно?

Взволнованная уверенность Грасильяму передалась и Сергею. Он встал и прочувствованно сказал:

— Сеньор профессор, я — с вами. Я готов вам помочь.

— Кто тут меня вспоминает? Ты, дружище? — широко зевая и потягиваясь, появился из палатки профессор Гароди. — Вы почему не спите?

— А чем, собственно, можешь ты нам помочь? — не отвечая на вопрос Гароди, перебил Сергея Грасильяму.

— Кое-что, сеньор профессор, я слышал о долине, где стоит вечный туман. Если бы мы находились возле хижины, где я жил с Аоро, то, пожалуй, смог бы указать тропу к долине Горящих скал…

— Это что еще за долина?

— По рассказам Аоро, там течет кровь земли. Думается, так образно он называл месторождение нефти. Так вот в северной части долины находится очень глубокая пропасть. В этой пропасти Аоро встретил чудовище, такое же, как и то, что растоптало ягуара возле ручья. Аоро называл его Вождем Джунглей. Пропасть очень большая, она тянется на несколько десятков миль, но где ее начало и где конец — мне неизвестно. Соплеменники Аоро называли ее Раной Земли. По словам того же Аоро, Рана Земли уходит в таинственную долину, где живут летающие люди. Не ведет ли эта пропасть в долину Золотого Дракона?

Грасильяму вытащил карту, разложил на коленях. Оба ученых сосредоточенно стали изучать ее, сверять с записями в блокноте, полученном от Мартино.

— Может, есть смысл обратиться за помощью к Шестипалому? — спросил Гароди.

— Что-то этот пройдоха не внушает мне доверия. Лучше уж искать самим, — возразил Грасильяму.

— Значит, если мы отыщем вашу хижину на берегу ручья, то сможем добраться до пропасти?

— Во всяком случае оттуда будет легче это сделать, — еще раз подтвердил Сергей.

— Заманчиво, чертовски заманчиво, — пробормотал Грасильяму. — Может, рискнем, старина, а?

— Стоит рискнуть, хотя и не верю я во все эти басни про летающих людей и каких-то чудовищ, — отозвался Гароди. — А пока — пора спать! Утро вечера мудренее. Спокойной ночи!

…Сергей проснулся от осторожного прикосновения чьей-то руки. При слабом отблеске угасающего костра он увидел рядом с собой знакомое лицо Ходи Тихо.

— Ты? Зачем здесь? — изумился Сергей.

— Т-с-с! — индеец приложил палец ко рту. — Ходи Тихо все слышал. Ходи Тихо хочет прикоснуться к твоей руке. Его Тень — настоящий друг индейцев, он не сказал мори о хижине, где спит голова Лао Белозубого.

— Ты боялся, что я приведу белых людей в пещеру и они осквернят ее?

— Ходи Тихо верит: Его Тень этого не сделает. А если бы Его Тень и привел мори, Ходи Тихо не пустит их. Мори хотят встретиться с теми людьми, которые прилетают к Злому Сагуртану?

— Да! Белые идут к ним как друзья.

Ходи Тихо что-то пробормотал и с сомнением покачал головой.

— Уведи отсюда белых людей, Его Тень. Не надо искать здесь Злой Сагуртан. Я покажу тебе тропу к хижине возле ручья.

— Ты боишься, что белые осквернят хижину Справедливого Лоха? Хорошо, друг, я послушаюсь твоих слов и уведу белых людей. По какой тропе нам идти?

— Идите в ту сторону, где рождается тень от деревьев. Через три ночи вы окажетесь возле Спящих камней. Там ищи свою хижину. Прощай, друг! — И Ходи Тихо растаял в темноте.

Утром перед отправлением каравана профессор Грасильяму показал Сергею карту и спросил, куда им держать путь.

— Придется свернуть на восток и через три-четыре дня мы придем к ручью.

— Откуда у тебя вдруг появилась такая уверенность, Саор? — заинтересовался Жоан.

— Почему же раньше ты говорил, что не знаешь направления к своей хижине?

— Я только сейчас узнал вон те горы. Ручей и наша хижина должны находиться у их подножья.

— Ладно! Показывай путь! — приказал Грасильяму.

Путь лежал к синевшей на горизонте цепи невысоких гор. На третьи сутки отряд выбрался из равнинных джунглей на обширный склон, усеянный обломками больших и малых камней, разрушенных скал. Походило, что когда-то здесь произошел чудовищный взрыв, разметавший горы. Все поросло густой растительностью и очень затрудняло продвижение экспедиции. Это и были Спящие камни.

— Спящие камни?.. — задумчиво переспросил Грасильяму Сергея. — Любопытно. Что же, может, название… правильное. Сейчас эти камни спят, но когда-то они говорили, и еще, ого-го, как, если судить о происходившем здесь землетрясении.

Сергей внимательно вглядывался вокруг: где же ручей, где их хижина? Ничего похожего вокруг не было. Оба профессора и Жоан вопросительно поглядывали на Сергея, но вопросов не задавали. А Сергей мучился догадками. Неужели Ходи Тихо обманул его, направил отряд в другую сторону, чтобы отвести его от святыни? Нет, нет, он не способен на обман! Но, все-таки, где же хижина?

Прошел еще день. Местность снова стала понижаться. Каменные осыпи, обломки скал исчезли. Все чаще попадались болота. Полчища москитов и мошкары набросились на людей и животных. Каждый шаг вперед превратился в пытку.

Профессор Грасильяму извлек несколько банок зловонной мази серебристого цвета и приказал всем натереть лица и руки. От этого все стали похожи, по выражению Жоана, на чертей.

К вечеру отряд выбрался на невысокое плато. Тут все вздохнули свободней: ветер отогнал насекомых.

К профессору Грасильяму подошел проводник Таларино.

— Сеу, там хижина, — сказал он с невозмутимым видом, точно хижины встречались в джунглях на каждом шагу.

— Где? Эй, Саор, вон ваша хижина!

Сергей поглядел, куда указывал профессор, и протер глаза: это была другая хижина!

 

Глава 21

Тайна Рыжего Римера

Да, это была другая, чужая хижина, а не та, что построили когда-то изгнанники Аоро и Сергей. Бревенчатая, обнесенная частоколом, она стояла в лощине. Тут же протекал скрытый густым кустарником ручей. Люди, видимо, давно покинули это жилище: стены, сложенные из неочищенных стволов пальм, осели, крыша провалилась, полураскрытая дверь висела на одной петле.

Профессор Грасильяму сделал несколько решительных шагов, раздвинул руками молодые деревца, выросшие у порога хижины. Жоан указал на толстые колья, вкопанные в землю.

— Здесь когда-то был костер…

Возле полусгнивших кольев лежало несколько черных, похожих на тыквы, шарообразных предметов. Профессор Гароди взял один из них в руки.

— Каучук! Это, наверно, хижина серингейро — сборщиков каучука. Далеко же они забрались, — изумился профессор, пробуя пальцами затвердевшую массу. — Однако где же сами хозяева?

— Да здесь целый склад каучука! — воскликнул Таларино, показывая на небольшой навес, под которым лежало около сотни таких шаров. В траве валялись обломки глиняных черепков, в обрубок дерева был глубоко всажен проржавевший топор-секач, которым серингейро делают надсечки на дереве. Тут же находились лотки для собирания латекса — млечного, содержащего каучук сока.

— Посмотрим, что находится в хижине, — предложил Грасильяму, но только он прикоснулся к двери, как она упала на землю: лопнул ремень, заменявший петлю.

Окон в хижине не было, и потребовалось несколько минут, чтобы глаза освоились с полумраком. Грасильяму, вошедший первым, вдруг попятился, что-то быстро шепнул Гароди. Тот повернулся к проводникам, безучастно сидевшим возле мулов, и отдал распоряжение разбить стоянку вниз по ручью, в стороне от хижины. Таларино повел караван мулов на указанное место, и вскоре оттуда послышался треск сучьев, удары мачете: это проводники расчищали место для лагеря. Возле хижины оставались только два профессора да Жоан с Сергеем.

— Друзья, — сказал профессор Грасильяму, — в хижине скелет человека. Надо закопать в землю, пока проводники не увидели его. Кабокло суеверны, и эта находка может произвести на них дурное впечатление. Давайте закопаем скелет, но, надеюсь, что никто из нас не обмолвится об этом проводникам. Прошу, сеньоры!

Внутри находился грубо сколоченный стол и рядом невысокое ложе, на котором лежал человеческий скелет со сложенными на груди руками. У изголовья стоял ржавый винчестер.

— Ну-ка, посвети, дружок, — распорядился Грасильяму.

Жоан навел луч электрического фонаря на скелет.

— Странно, очень странно… — бормотал Грасильяму.

— Смотрите, это скелет белого человека! — прошептал Жоан. — У него рыжие волосы.

— Да, белый. Да, рыжие, — согласился Грасильяму. — Но почему нет здесь ни клочка одежды? А потом, куда делись его ступни?

Все наклонились поближе. Скелет хорошо сохранился, но стопы ног отсутствовали.

— Похоже, что он где-то их потерял, — задумчиво сказал Грасильяму, — и к тому же путешествовал по джунглям нагим…

— А может, его раздели до или после смерти? — заметил Гароди.

— Сейчас этого уже не узнаешь. А ну-ка, молодые люди, копайте ножами вот здесь яму… А ты, старина, выйди из хижины и проследи, чтобы никто из румберо сюда случайно не вошел.

Перед тем как положить в могилу останки неизвестного человека, Грасильяму еще раз осмотрел ложе. Возле скелета нашлась круглая пряжка от ремня, четыре перламутровые пуговицы, толстая игла, наперсток, несколько мелких перуанских монет — солей, кремний и огниво. Внимание ученого привлек какой-то предмет, блеснувший среди тлена грудной клетки. Это оказалось плоское золотое кольцо.

Грасильяму достал его, поднес к глазам и прочел вслух надпись, выгравированную на внутренней стороне кольца:

— «Ример»! Так вот где ты нашел свое последнее пристанище, великий бродяга, Рыжий Ример!

Несколько минут профессор старался справиться с охватившим его волнением. Сергей и Жоан ничего не понимали и во все глаза смотрели на ученого.

— Где Элиас?

Гароди не замедлил появиться.

— Друзья! Когда-то я знал человека, кости которого лежат перед вами, — вздохнул Грасильяму. — Мы наткнулись на следы разыгравшейся здесь трагедии или совершенного преступления…

— Почему ты так думаешь, дружище? — перебил его Гароди.

— А потому, что этот человек не был ограблен ни до, ни после смерти, как решил ты. При жизни этот человек признавал лишь один род одежды, достойный мужчины — обитателя джунглей, — набедренную повязку, хотя и был рожден среди роскоши. Он мог бы стать президентом, благодаря богатству и знакомствам, унаследованным от родителей-аристократов, но этому он предпочел джунгли, стал бродягой. Люди по-разному относились к нему: одни преданно любили, другие — люто ненавидели.

Одни называли его Великим Другом, другие — ничтожным маньяком. Я знал его и могу сказать, что это действительно был удивительный человек. Он мог быть владельцем небоскребов, банковских и пароходных компаний, но домом его стала хижина на берегу лесного озера. Его друзьями могли быть миллиардеры и даже короли, но он дружил с пеонами и индейцами… Эх, Ример, Ример! — снова тяжело вздохнул Грасильяму. — Давайте, друзья, погребем его останки.

Профессор снял с себя панчо, бережно завернул в него скелет и уложил в импровизированную могилу, которую вырыли Жоан и Сергей. Потом могилу засыпали землей, утрамбовали. Жоан прочел вполголоса какую-то очень краткую молитву, и все вышли из хижины, подперев шестом дверь.

Грасильяму сел на бревно, жестом приглашая сесть всех и затем, помолчав, как бы собираясь с мыслями, начал свой рассказ о Рыжем Римере, человеке, который мог бы стать президентом, а стал лесным бродягой.

— Это старая история, — откашлялся профессор. — Двадцать с лишним лет назад я смертельно оскорбил Римера. Что было тому причиной, сейчас не столь уж важно, но, до ссоры неразлучные друзья, мы возненавидели друг друга. Мы поклялись, что кто-то из нас должен умереть от пули другого… Так вот, во время знаменитого наводнения в Шелл-Мере я оказался на небольшом островке. Вода быстро поднималась. Лодку мою унесло, я был гол и бос, так как только что едва выбрался из водоворота. Единственным моим спасением оставалось большое дерево на западном берегу островка. Я забрался на него, приготовился к смерти. Мне неоткуда было ждать помощи, река превратилась в кипящий котел. И вдруг сквозь мглу я заметил лодку. Она направлялась ко мне. Бог мой! Что вытворяли с лодкой волны! Они бросали ее в разные стороны, вертели волчком в водоворотах, казалось, вот-вот опрокинут вверх дном. И все же лодка медленно подвигалась к дереву, и тут я увидел смельчака, вызвавшегося спасти меня. Вы догадались, друзья, — это был Ример. Почему именно он вызвался спасать меня? Чтобы уязвить мое самолюбие?

Чтобы я остался обязанным ему жизнью? О, как я ненавидел в эти минуты своего спасителя! Когда лодка приближалась почти вплотную, я громко назвал свое имя и послал Римера ко всем чертям. И снова с каким-то сладострастием повторил все те оскорбительные слова, какие произнес за несколько дней перед этим. Сквозь вой ветра до меня донеслись его слова: «Не дури! Как только я поставлю лодку бортом, прыгай не медля!» Когда мой спаситель промчался мимо, я обругал его и остался на дереве. Целых полчаса Ример боролся с волнами, выгребал против течения и еще раз проплыл мимо дерева, а я опять не прыгнул, оставшись сидеть на ветвях, хотя вода уже достигала моих ног. «Почему ты не прыгаешь?» — закричал он. «Убирайся! — заорал я не своим голосом. — Я убью тебя, как только смогу достать. Зачем тебе нужна моя жизнь?» В третий раз ему удалось зацепиться за сук дерева, на котором я сидел, и на какое-то время удержать бешено рвущуюся лодчонку. «Слушай, Носатый! (так когда-то звали меня индейцы), — снова закричал он. — Мы будем драться на берегу, а сейчас ты должен сесть в лодку.» — «Почему это я должен?» — «Потому, что ты изучал медицину, а в хижине старого Энато умирает его сын. Потому, что женщина из Мньона ждет тебя с больным ребенком вторые сутки. Потому что…» — он кричал еще что-то, но я уже не слышал его. Моя жизнь нужна была не ему, а беднякам-индейцам, которые ждали в своих хижинах. Рискуя собой, он пришел спасать не меня, а их…

Я прыгнул в лодку, но неловко. Она качнулась, я упал в бешеный водоворот, и меня понесло течением. Ример развернул пляшущую на волнах лодку в мою сторону. Я уже схватился за борт, как совсем рядом из воды высунулась голова огромного аллигатора с широко распахнутой пастью, усеянной острыми зубами. Еще миг — пасть аллигатора сомкнется. Но раньше, чем этому случиться, Рыжий Ример был уже в воде, возле меня. Он нырнул и по самую рукоять погрузил нож в белесое брюхо пресмыкающегося. Потом ударил еще и еще. Я тем временем успел взобраться на лодку и поспешил на помощь Римеру.

Профессор Грасильяму опустил свою большую голову, подавленный этими воспоминаниями.

— Сына Энато мне удалось спасти, — продолжал ученый. — А на следующий вечер ко мне пришел Рыжий Ример. Он положил передо мной два кольта. Пули должны были смыть оскорбление, какое я нанес ему, и решить спор, кому достанется рука Альвизии, — профессор вдруг запнулся. — Я, кажется, упомянул имя женщины? Это не так. Никакой женщины не было. Я ошибся. Гм! Мы не стали стреляться. Я извинился перед Рыжим Римером. И вот, оказывается, где обрел конец Великий Друг, как его называли индейцы…

— Ходили слухи, будто бы он уехал на родину, — вставил профессор Гароди.

— Этого я не слышал, — ответил Грасильяму. — В 1925 году Ример вызвался быть проводником одной английской экспедиции и ушел с ней в джунгли. С тех пор о нем ничего не было известно.

— Как, Ример ушел в джунгли с англичанином Фостером? — переспросил Гароди. — Странно: англичанин против англичан…

— Не будем строить ненужных предположений. В жизни этого человека все было загадочным. И его появление в нашей стране, и его непримиримая ненависть к английскому правительству и еще многое другое. Все умерло вместе с ним. Мир праху его, — необычайно торжественно произнес профессор Грасильяму.

Все невольно обратили взоры к хижине.

— А теперь, друзья, отправляйтесь в лагерь, я хочу побыть один. Быть может, здесь сохранились какие-нибудь записи? Хотя, я знаю, этот человек не любил оставлять после себя следы, — покачал головой Грасильяму.

Сергей, Жоан и профессор Гароди направились к лагерю, где проводники уже развели костры и разбили палатки.

— Ты помнишь, Жоан, я как-то рассказывал тебе о полковнике Фостере? — спросил Гароди.

— Это о том англичанине, который, как и мы, хотел найти лакорийцев или каких-то других белых индейцев?

— Да, но если с ними пошел Рыжий Ример… — Профессор не окончил фразы и сокрушенно вздохнул.

— Куда же делись остальные участники экспедиции и сам Фостер? — наступила очередь спрашивать Жоана.

— Пока что это для нас тайна, — ответил Гароди. — Я думаю сейчас: неужели ненависть Рыжего Римера к людям, близким ему по крови, была так велика, что он смог без содрогания погубить их?

— А почему, сеньор Гароди, у вас возник этот вопрос? — спросил Сергей.

— А потому, Саор, что Ример и Фостер, оба англичанина, были чужды друг другу по духу. Я слышал о Рыжем Римере, хотя и не был с ним знаком. О, это действительно был великий следопыт! Он с закрытыми глазами мог пройти через джунгли от Мортеса до Куябо, не сбившись с пути, отыскать утерянный след двухнедельной давности и по запаху цветов определить, будет ли завтра дождь… Джунгли он знал, как свою собственную хижину.

— Но кто же он в действительности? — снова спросил Сергей.

— О Рыжем Римере ходило много легенд. Известно, что он чистокровный англичанин из Бирмингема, наследник крупного состояния. Ходили слухи, будто бы в юности Рыжий Ример попал к американским индейцам и прожил среди них несколько лет. Но это только слухи. Рыжий Ример был при жизни и остался после смерти одной из тех загадок, которую, быть может, никогда не суждено раскрыть. Достоверно лишь то, что он был Великим Другом индейцев.

— Но как же тогда полковник Фостер, англичанин, наверно зная достоверно или понаслышке об антипатиях Рыжего Римера к ним, мог доверить ему судьбу своей экспедиции? — не унимался Жоан.

— Вот в этом и заключается загадка Рыжего Римера. Возможно, он пустился на какую-то хитрость, хотя это ему было несвойственно.

Профессор Грасильяму пришел только часа через три. Он был хмур и неразговорчив и лишь спустя еще какое-то время поделился с Гароди и юношами своими наблюдениями.

Отправив всех в лагерь, он снова тщательно осмотрел хижину, но ничего не нашел.

По-видимому, высказал он мысль, Рыжий Ример пришел или приполз в хижину серингейро уже искалеченным и там умер. Но тогда куда исчезли владельцы хижины и запасов каучука? Что случилось с ними? Почему такая ценность, как добытый с трудом каучук, остался на месте? В том, что серингейро было несколько, Грасильяму не сомневался: ни один самый опытный искатель каучука не смог бы собрать за сезон такого количества латекса. Невдалеке от хижины оказалась еще плохо прикрытая яма с черным каучуком, который от времени приобрел крепость камня. А вокруг находились заросли бразильской гевеи. На многих стволах сохранились следы глубоких надрезов в виде бугров и наростов.

Видимо, искатели каучука исчезли внезапно, бросив свое богатство. Возможно, они трагически погибли, или же, как нередко случалось в двадцатых годах, были схвачены и силой угнаны на плантации какого-нибудь испанца-эксплуататора.

Рыжий Ример пришел в хижину уже после исчезновения серингейро и, не найдя людей, у которых надеялся получить помощь, умер от ран. Теперь трудно предположить, где он лишился ног и почему при нем не сохранилось даже ножа, необходимого человеку в джунглях. Винчестер же устаревшей системы, стоявший у изголовья, настолько проржавел, что трудно было установить, кому он принадлежал — Римеру или же исчезнувшим серингейро. Самым важным считал Грасильяму то, что хотя и случайно, но их отряд наткнулся на след пропавшей без вести экспедиции полковника Фостера.

С этим выводом Гароди не согласился. Официально объявленный в печати маршрут экспедиции Фостера, утверждал Гароди, пролегал значительно северней, и останки Рыжего Римера никак не могут служить доказательством пребывания в здешних местах англичан.

Грасильяму же твердил одно: где найден скелет Рыжего Римера, там надо искать и следы полковника Фостера. Спор о погибшей экспедиции мог бы продолжаться до бесконечности, если б Жоан не задал вопрос: что же делать дальше и в каком направлении двигаться отряду?

Взоры всех уставились на Сергея. Юноша смутился, но тут же отбросил смущение и откровенно признался, что он сбился с пути и не знает, в какой стороне находится их хижина; если нужно, он готов отправиться на разведку.

Грасильяму отнесся к признанию Сергея с необычайным спокойствием.

— Ничего не поделаешь, — пожал он плечами. — Ошибка — не преступление.

— Но время! — перебил его Гароди. — Ты забыл, дружище, что для нас дороже всего время. Мы должны опередить…

— Я ничего не забыл. Думается, что надо нам продолжать поиски пропасти или долины Горящих скал всем вместе, а не терять время на разведку. А сейчас, старина, мне думается, пора сказать нашим молодым спутникам Жоану и Саору то, что мы узнали от Мартино.

— Поступай, как знаешь, — пожал плечами Гароди.

— …Так что, друзья, не исключена возможность встречи с грабителями индейской могилы. Они очень опасны, они ни за что не отступятся от желанной добычи.

Поэтому сегодня же примем надлежащие меры, — заключил Грасильяму свой рассказ о посещении в клинике Мартино и последовавших за этим событиях.

В тот же день Грасильяму о возможной встрече с бандитами сказал и проводникам, предложил им вооружиться карабинами. Кабокло охотно согласились. Обычно они не вмешиваются в споры белых, но если какая-то сторона действует именем закона, они выполняют все, что от них требуется.

Грасильяму запретил отлучаться кому-либо из лагеря без его ведома, назначил дежурных на ночь, распределил посты, строго предупредив всех, что стрелять можно лишь в случае смертельной опасности. Применять оружие против индейцев, как бы неожиданно они ни появились и как бы враждебно ни были настроены, категорически запрещалось. Карабины белых людей могли стрелять только в белых.

Вечером, после ужина, Грасильяму подошел к проводнику Таларино.

— Припомни, приятель, не слыхал ли ты что-либо о Большом Друге?

Таларино подумал и сделал отрицательный жест.

— О Рыжем Римере, он был другом всех индейцев и кабокло, — уточнил профессор.

— Очень давно я слышал о Сильном Брате, — ответил Таларино. — Сильный Брат был тоже другом кабокло.

Грасильяму так и просиял.

— Сильный Брат! Черт возьми, я совсем забыл! Ну, конечно, Рыжего Римера еще звали Сильным Братом. А не рассказывали тебе, куда потом исчез Сильный Брат?

— Сильный Брат ушел в джунгли и больше не приходил. Кабокло о нем очень горевали и долго искали, но больше не видели Сильного Брата.

Грасильяму с торжеством посмотрел на спутников.

— Может быть, ты вспомнишь, зачем ушел в джунгли Сильный Брат?

— Может, Хосе знает, — неуверенно предложил Таларино, — он старше меня.

— Сильный Брат ушел в джунгли, чтобы повесить сухую тыкву, — ответил Хосе на вопрос профессора.

Жоан шепнул Сергею на ухо, что «повесить сухую тыкву» у кабокло означает обмануть кого-то.

— А для кого он хотел повесить тыкву? — не унимался Грасильяму.

— Сильный Брат очень не любил всех гринго…

Прошло еще два дня. К исходу вторых суток экспедиция оказалась у подножья высокой скалистой гряды. Скалы, точно срезанные острым ножом, походили на неприступные замки. С запада к ним подступали мелкие холмы, покрытые густыми лесами, в долинах сверкали нити рек и бледные блики озер.

На севере виднелись такие же, но еще более величественные и неприступные скалы, иногда совсем исчезавшие в знойном мареве. На юге тянулась цепочка редких одиночных гор, издали похожих на каких-то шагающих исполинов. Вид этих гор был настолько фантастичен, что участники экспедиции только удивлялись: какие силы природы возвели их?

— Если бы я верил в сверхъестественные силы, то подумал, что здесь действовали мифические существа, вроде циклопов, превратившие горы в сказочных исполинов.

Никак нельзя предположить, что такой странный рельеф возник естественным путем, — задумчиво пробурчал себе под нос профессор Грасильяму, оглядывая в бинокль окрестности. — Странно, очень странно.

Еще больше довелось удивляться Грасильяму, когда отряд подошел к пропасти, которую индейцы называли Раной Земли. Впрочем, если б не бдительность и проворство проводника Таларино, то профессор Грасильяму навсегда бы лишился возможности чему-либо удивляться. Пропасть так внезапно разверзлась перед профессором, шедшим впереди отряда, что сделай он еще шаг-другой и от него, как говорят индейцы, остался бы «последний крик». Бразильская наука лишилась бы одного из своих лучших представителей, а экспедиция — начальника и заодно двух навьюченных мулов, которых Грасильяму тянул за повод.

Прежде чем профессор сделал этот роковой шаг, Таларино схватил его за шиворот.

Взбешенный бесцеремонностью проводника, Грасильяму резко повернулся, чтобы дать грубияну оплеуху, но Таларино отстранился, молча раздвинул кусты.

Несколько минут все молчали. Грасильяму вытирал с лица пот, хотя здесь на плато жара не ощущалась, Таларино, как ни в чем не бывало, поправлял поклажу, поглаживал мулов. Грасильяму махнул рукой. Отряд свернул в сторону и стал продвигаться вдоль края пропасти, но вскоре нагромождения скал заставили отклониться от обрыва.

Местность постепенно понижалась. Сергей внимательно вглядывался по сторонам. Он не сомневался, что отряд находится на том самом плато, на котором когда-то жил он с Аоро, только отряд поднялся с южной стороны, хижина же их, вероятно, находилась в северной части плато.

Сергей высказал свои предположения Грасильяму, но профессор не принял их.

Экспедиция и так, мол, потеряла много времени, чтобы искать еще хижину, которая теперь, в сущности, не так уж нужна. Если эта пропасть — Рана Земли, то, стало быть, рано или поздно они найдут и развалины храма и могилу индейского вождя.

Теперь их путь, сказал Грасильяму, будет лежать к горам, контуры которых хорошо бывают видны в полдень. Сергей только вздохнул и не стал возражать. Он и так чувствовал себя невольным виновником неудач, постигших экспедицию. Надежда встретить Аоро или хотя бы отыскать его след окончательно угасла.

К концу следующего дня глазам путешественников представилось странное зрелище.

Множество деревьев стояло совершенно оголенными, без коры и без листьев.

Казалось, будто по лесу широкой полосой прошел пожар, но ни пепла, ни подпалин нигде не было видно. Вверх тянулись одни лишь обнаженные, сверкающие белизной стволы и ветви.

— Тамбоча, — объяснил Таларино, показывая на голый лес. — Это сделали тамбоча…

О тех страшных существах, страшнее которых, казалось, природа не могла сотворить, Сергей слышал от Молоса Ромади, а позже и от Аоро.

Тамбоча — это небольшой муравей с острыми хищными челюстями, способными мгновенно рассечь самую крепчайшую тетиву лука. И Молос, и Аоро не знали, где и когда зарождаются эти страшные муравьи, чем они питаются во время роста и почему обладают такой чудовищной плодовитостью. Но этот процесс зарождения где-то происходит, и в один из роковых дней мириады насекомых вдруг отправляются в путь.

Они идут полосой в несколько километров, уничтожая все, что доступно их челюстям. Это живой черный ураган, от которого нет пощады ни птицам, ни зверям, ни человеку. Там, где прошли полчища тамбоча, остаются обглоданные до зеркального блеска кости животных и остовы деревьев. Иногда тамбоча вдруг сворачивают в сторону от своего прямолинейного пути. Никто не может предугадать, куда они направятся, так же, как неизвестно, куда потом исчезают.

Таларино показал на оголенные деревья, подвигал двумя пальцами, как ножницами, возле своего горла.

— Тамбоча, каучеро, ап, ап! — сказал он.

— Ты прав, Таларино! — воскликнул Грасильяму. — Ну, конечно же, так оно и было!

Только от тамбоча и могли бежать серингейро, бросив в хижине, которую мы видели, каучук — все свое богатство.

Вскоре отряд оказался перед зарослями небольших, высотой с человеческий рост, деревцев. Их совершенно гладкие, без ветвей, стволы скорей напоминали кактусы.

Лишь у самого основания в стороны отходили четыре плоских, гладких и блестящих листа, походивших на кривые сабли.

Профессор Грасильяму и Жоан первыми подошли к группе этих деревцев. Их внимание привлекла груда костей какого-то зверя, зажатых между листьями. Сергей, шагавший позади Жоана, перегнулся, чтобы получше разглядеть странное дерево, как сбоку раздался сухой треск, и полетели мелкие щепочки. Оказывается, Сергей случайно наступил на валявшуюся на земле длинную ветку.

Конец ее коснулся листьев, и они, словно живые, одним движением рассекли ветку на две части. Все невольно отпрянули.

— Назад! Это — тессе! Тессе-замок! — хрипло крикнул Таларино, оттесняя профессора, Жоана и Сергея от зарослей.

Сергей заметил, как побелел Грасильяму и с каким суеверным страхом попятились проводники. Караван поспешно отошел подальше от страшных деревьев.

— Признаться, старина Элиас, я не верил в существование этого растения — замка, — тихо сказал Грасильяму Гароди.

— Наверно, это и есть дерево-людоед, о котором я где-то читал?

— В индейских легендах оно называется по-разному: и дерево-замок, и дерево-людоед, и ловушка, и пожиратель, и хищник, и тому подобное.

— Я тебе тоже признаюсь, дружище, что мне не хотелось бы больше встречаться с этими деревцами.

— Согласен с тобой, старина, согласен, — необычно миролюбиво проворковал Грасильяму, — но только грош нам цена, если мы не разглядим получше это чудовище в образе дерева…

К ужасу Таларино и его товарищей, оба ученых, взяв в руки по длинной ветке, стали осторожно подходить к деревцам.

— Ну-ка, испытаем еще раз. — Грасильяму бросил к подножью деревца ветку. В тот же миг сработала какая-то скрытая пружина. Саблевидные листья сомкнулись, наподобие челюстей капкана, накрепко зажав толстую ветку.

— Да, дружище, судя по костям, — а их здесь, гляди-ка, сколько навалено и под другими деревьями — эти премилые, — бррр! — деревца-хищники неразборчивы. Они с таким же удовольствием примут в свои объятия как заблудшего зверька, так и профессора с мировым именем… Я прошу тебя, Эваристо, будь осторожнее!

Ученым все-таки удалось разглядеть принцип действия дерева-ловушки. Между каждой парой светло-зеленых блестящих листьев-сабель, попарно отходивших от основания ствола, находился шип, который и играл роль чеки, приводившей механизм замка в действие. Достаточно было прикоснуться к листу, как чека соскакивала, и листья молниеносно смыкались. Сколько ни старались ученые, им никак не удалось отделить от твердого, как кость, ствола хотя бы кусочек листа или древесины. Ее не брали даже разрывные пули.

— После такого зрелища, старина, я готов поверить в существование на этой земле и самого дьявола, — заявил Грасильяму.

— Дьявол — дьяволом, но тебе, дружище, и твоему Жоану следовало бы поблагодарить вашего ангела-хранителя в лице Таларино. Если бы не он, то вас бы сегодня постигла судьба Рыжего Римера…

Эффект последних слов Гароди был совершенно неожиданным.

— Ах, я старая калоша! Да, да, калоша! — ударяя себя кулаком по лбу, твердил Грасильяму. — Ну, конечно же, так и было! Как я не догадался сразу? Именно дерево-ловушка и сделала Рыжего Римера калекой. Как он все-таки мог добраться отсюда до хижины, брошенной серингейро? Я вас спрашиваю, как?

Никто из окружавших не мог ответить на вопрос профессора. Тайна Рыжего Римера продолжала оставаться неразгаданной.

Наконец нагромождение скал кончилось, и отряд снова подошел к Ране Земли.

Профессор Грасильяму сказал спутникам, что им всем придется спускаться в каньон.

Гароди, Жоан и Сергей, не раздумывая, согласились на это, а Таларино замялся. Он долго молчал, переступая с ноги на ногу, потом сорвал со ствола пальмы несколько волокон, показал их Грасильяму:

— Чики-чики стал крепким, — сказал он. — Скоро созреют орехи. Кабокло больше не могут идти с белыми. Им нужно возвращаться в свои хижины. Срок кончается.

Напрасно Грасильяму то лаской, то бранью пытался уговорить и проводников. Они только сокрушенно вздыхали. Нет, им больше никак нельзя оставаться. Скоро созреют плоды, отрастут красивые перья у птиц: наступает пора Великого Сбора. Не помогли и посулы крупного вознаграждения, превышающего доходы от сбора орехов.

Проводники рады были бы остаться с добрыми сеу, они даже готовы отказаться от сбора орехов и перьев, но кто успокоит их родных и близких: те будут волноваться и горевать.

После долгих уговоров согласился остаться лишь один Таларино.

Оба ученых растерялись. Уход проводников ставил экспедицию в тяжелое положение, и именно в тот момент, когда цель была совсем близка. Раздосадованный Грасильяму ворошил бороду, свирепо вращал глазами. Взгляд его упал на Сергея.

— А ты почему не собираешься с ними? — кивнул он головой в сторону проводников.

— Разве я не могу быть вам полезен, сеньор профессор? — вопросом на вопрос ответил Сергей. За время совместного странствования он успел привязаться к чудаковатым ученым, заразился их энтузиазмом. Сергею хотелось быть свидетелем и участником раскрытия тайны могилы Таме-Тунга. Да и порядочность не позволяла ему оставить отряд в трудную минуту.

Услышав ответ, Грасильяму пошевелил губами, но, так ничего и не сказав, одобрительно похлопал Сергея по плечу. Ему все больше нравился этот русский юноша.

Прощанье с проводниками было коротким и дружественным. Уходившие получили на дорогу провизию, оружие, двух мулов. Оставшиеся долго глядели им вслед, с грустью раздумывая о том дне, когда и они отправятся в населенные места.

Весь остаток дня отряд продвигался вдоль каньона, пока люди и животные окончательно не выбились из сил. Караван остановился на ночлег в густых зарослях. Пока ученые разбивали палатки, Сергей, Жоан и Таларино расчистили небольшое пространство, на котором вскоре затрещал костер.

За ужином разговор вначале не клеился. Сказывалось переутомление, но еще в большей степени — нервное напряжение. Все время приходилось быть настороже, как бы не попасть в какую-нибудь ловушку природы, вроде дерева-замка, или же не встретиться внезапно с грабителями могилы.

— Встречи с грабителями нам не избежать, — бросил реплику Грасильяму, когда Жоан что-то сказал по этому поводу. — Бандиты — реальные люди из мяса, костей и всяческих пороков, и мы знаем, как с ними разговаривать. Я все время раздумываю о другом: о встрече с лакорийцами. Существуют ли они? Пока я сам не увижу их сквозь вот эти очки, не дотронусь до них руками, буду считать их мифом. Как, старина Элиас, ты не разуверился еще в существовании лакорийцев?

Гароди, в задумчивости прихлебывавший из кружки горячий кофе, поднял глаза.

— Ты хочешь знать, дружище, мое мнение о лакорийцах? Что ж, изволь. Я допускал и допускаю возможность существования в глубине джунглей не известных науке людей.

Эти люди должны быть дикарями, стоящими на низкой ступени развития. Даже если они и лакорийцы — потомки людей высокоразвитой культуры, джунгли должны наложить на них свой отпечаток. И если нам суждено будет встретиться с лакорийцами, то они встретят нас как врагов. К этому нужно быть готовыми. Таково мое мнение, — закончил Гароди.

— Может, тогда, старина, пока не поздно, нам вернуться? — насмешливо спросил Грасильяму.

— Не нужно иронизировать, дружище. Ты же знаешь, что я сам вызвался идти с тобой. А если я ошибусь — давай бог!

— Поживем — увидим, — чтобы скрыть свое смущение, нарочито громко проговорил Грасильяму. — А теперь спать! Кому заступать на дежурство?

Несколько дней отряд пробирался через заросли, с трудом прокладывая себе дорогу.

Животные окончательно выбились из сил и поминутно останавливались. Приходилось чуть не силой тащить их на себе. Конца пропасти не было видно. Вероятно, она тянулась на десятки миль. Край ее то отступал за нагромождения скал, то вновь появлялся на открытых местах.

— Так может продолжаться до бесконечности, — сказал как-то Грасильяму, когда отряд остановился на ночевку. — Наша попытка найти естественный спуск в каньон не удалась. Надо будет сплести лестницу из лиан, как это сделал приятель Саора.

Но нам придется разделиться. Двое останутся здесь с припасами и мулами. А вниз отправятся, — в голосе профессора зазвучали торжественные нотки, — я, профессор Элиас Гароди и… — с минуту Грасильяму разглядывал Жоана и Сергея, как бы прикидывая в уме, кто из них достойней, — …и Саор Гратшоф. На плато останутся Жоан Кольеш и Таларино ожидать нашего возвращения — столько, сколько будет сказано в инструкции, которую получит Жоан. А сейчас за работу, друзья!

— Почему вы не берете меня с собой, профессор? — обиженно спросил Жоан у Гароди.

— Не обижайся, дорогой. Эваристо прав. Саор более ловок и приспособлен для работы в джунглях. Он заменит нам проводника. Тебе поручается очень ответственное дело. Если с нами случится недоброе, ты будешь знать, где искать нас…

Сооружение гигантской лестницы из лиан, подготовка к спуску заняли три дня.

Профессор Грасильяму всех поторапливал, покрикивал, шутил, стараясь шутками развеять грустное настроение. И когда наступило время разлучаться, он попрощался с Жоаном так, будто бы отправлялся в небольшую увеселительную прогулку, а не в преисподнюю. Он похлопал юношу по плечу, крикнул: «Бодрись!» и сунул в руки пакет, на котором была написана дата вскрытия — через десять суток.

— Ну, до скорой встречи, дружок! Все может случиться, — Грасильяму обнял Жоана и Таларино и первым ступил на зыбкую ступеньку лестницы. Когда его голова скрылась за выступом, последовал профессор Гароди. Последним спустился Сергей с привязанным за пояс концом тонкой бечевы, к которой они должны будут привязать записку, когда достигнут дна пропасти.

— До скорой встречи, Жоан! — донесся из пропасти приглушенный крик Сергея.

И Жоан и Таларино остались одни.

 

Глава 22

В долине злых чаков

Прошло три месяца. От экспедиции профессора Грасильяму не было никаких вестей. О ней уже стали забывать, как вдруг в газетах появилось краткое сообщение из Обидуса о том, что туда из глубины джунглей пришел сотрудник Национального музея этнограф Жоан Кольеш, считавшийся погибшим при авиакатастрофе. «Жоан Кольеш утверждает, — говорилось в сообщении, — что он встретился в джунглях с экспедицией профессора Грасильяму, но комментировать этот факт категорически отказался, заявив, что подробности будут опубликованы в ближайших номерах журнала «ПГО» — «Проблемы. Гипотезы. Открытия».

Эта набранная нонпарелью заметка заинтересовала только ученых, но когда в упомянутом журнале началась печататься обещанная публикация, о ней заговорили все. После скандального «процесса 43-х», раскрывшего крупнейшую аферу в близких к правительству кругах, это была сенсация «номер один».

«Научное открытие или бред сумасшедшего?»

«Переворот в этнографической науке!»

«Русский коммунист в джунглях!»

«Лакорийцы существуют! Они — потомки пришельцев из космоса!»

«Красные намереваются захватить богатство индейского вождя Таме-Тунга!»…

Множество других подобных крикливых заголовков и аншлагов запестрели на газетных полосах. Что же за публикацию поместил сугубо научный журнал, если она вызвала такой ажиотаж?

Это был дневник профессора Эваристо Грасильяму, доставленный Жоаном Кольешом из глубины джунглей.

В своем предисловии Жоан рассказал историю своего и Сергея Грачева чудесного спасения, обо всем пережитом ими в джунглях, о прощании с отрядом профессора Грасильяму и о том, что произошло после.

Как и было обусловлено, через три часа после того, как группа профессора Грасильяму начала спуск в пропасть, Кольеш вытянул бечеву. На конце ее в кожаном мешочке была прикреплена записка, в которой сообщалось, что спустились все трое благополучно. Дно каньона глубиной 2470 метров. Здесь протекает бурный и широкий ручей. Отряд выступает дальше.

И подпись: «Жоан Кольеш».

Через пятнадцать дней Жоан, не имея вестей от ушедших, вскрыл пакет. В нем оказался другой пакет, на котором была надпись:

«Жди еще пятнадцать суток и тогда вскроешь. Грасильяму».

«И вот кончились тридцатые сутки ожидания, — описывает события последующих дней Жоан Кольеш. — Наступил час, когда я должен был вскрыть пакет. В нем было распоряжение профессора Грасильяму, если от него не будет в течение полугода вестей, мне обратиться к сеньору X. (имя этого человека разглашать запрещалось) и получить у него часть денег на снаряжение вспомогательной экспедиции в долину Золотого Дракона. Профессор Грасильяму выразил надежду, что остальную часть нужной суммы субсидирует Географическое Общество.

Экспедиция должна состоять только из индейцев и кабокло и только под моим начальством. Профессор Грасильяму от своего имени и от имени моего шефа — профессора Элиаса Гароди категорически запретил мне нигде, ни при каких обстоятельствах не открывать местонахождения долины Золотого Дракона.

Утром следующего дня мы должны были отправиться в путь. На рассвете меня разбудил проводник Таларино. Он держал в руках толстый пакет, испачканный кровью. В верхнем правом углу пакета было приклеено птичье перо, а ниже знакомым почерком профессора Грасильяму подписано мое имя. Откуда взялся пакет, Таларино толком не мог сказать. Как понял я из его сбивчивого рассказа, Таларино на дежурстве вздремнул и проснулся, как он выразился, скорей «по толчку сердца», то есть, инстинктивно, нежели от шума. Перед ним лежал пакет.

Внутри оказались публикуемые ниже дневники профессора Грасильяму и коротенькая записка, в которой профессор разрешал, в случае надобности, опубликовать его дневники и указывал адрес, куда я обязан передать на хранение их оригиналы.

Думается, необходимость опубликования дневников возникла.

Нельзя, чтобы клеветнические измышления заслонили истину! Ради этого и предлагаются вниманию читателей журнала «Проблемы. Гипотезы. Открытия» дневники профессора Эваристо Грасильяму».

Ниже публиковались записки профессора Эваристо Грасильяму, доставленные столь таинственным образом:

«Третий день идем по дну пропасти без особых приключений. Как я и думал, проход в каньоне есть. Сегодня подошли к какому-то очень странному месту. Похоже, что стены каньона обработаны человеческими руками, слишком уж они гладки, точно отшлифованы. Ручей исчез под землей. Дно пропасти ровное, покрыто тончайшим песком. Удивительно, что совершенно исчезли камни, а вчера ими было усыпано все дно каньона. Но с другой стороны, найдено объяснение исчезновения ручья: дно пропасти незаметно, но повышается.

Попалась странная скала, похожая на дракона. Верней всего, это произведение человеческих рук. Высеченный прямо из скалы чудовищный зверь стоит в угрожающей позе на задних лапах, опираясь на загнутый хвост. Вскоре попалось еще несколько таких же каменных скульптур, частично поврежденных временем.

Четвертый день пути! Еще одно открытие! На стене каньона Саор заметил какие-то штрихи. Этот русский — молодец! Он идет впереди, и от его внимания, кажется, ничто не ускользает. Мы счистили известковый налет и обнаружили барельеф, изображающий человечка. В руках, поднятых над головой, он держит какую-то решетку с несколькими полушариями. Я скопировал барельеф. Элиас высказал предположение, что решетка с полушариями — карта звездного скопления Плеяд. Я с ним согласился. Расположение полушарий имело удивительное сходство с расположением семи главных звезд Плеяд. Причем, на полушарии, соответствующем звезде Майя, имеется замысловатый иероглиф. Что он должен означать?

Возле этого барельефа расположились на ночлег. За ужином долго спорил с Элиасом, который настаивает на том, что барельеф — мемориальное изображение в честь звездных пришельцев, о которых говорилось в записках Мартино. Черт его знает!

Может, мой милейший, мой славный, но чертовски упрямый друг и прав? Только я, естественно, в этом не сознался. Пусть побольше покипятится, это заставляет лучше работать мозги.

…На пятый день стены каньона расступились, и нашим взорам открылась обширная прекрасная долина, зажатая с двух сторон цепями высоких отвесных гор. Ручей, вновь выбившийся из-под земли, превратился в не очень-то широкую, но спокойную реку, которая, как нам было видно, вдали соединялась с другой рекой. С севера долину замыкает аккуратная, словно нарисованная тушью, конусообразная гора, похожая на вулкан Фудзи с японских гравюр. Завтра утром двинемся на север…»

(Пропуск. Несколько страниц рукописи залиты кровью. Прочесть невозможно. — Ж.К.).

«…стоим в центре храма. Мы попали в какой-то сказочный мир, населенный нереальными существами. Мы с Элиасом и Саором чувствуем себя персонажами конандойлевского романа «Затерянный мир». Черт возьми, неужели это явь, а не сон?

Сегодня утром мы перешли вброд реку у слияния ее с другой рекой. Вокруг все дышало покоем. Откуда-то издалека доносился глухой шум, который мы приняли за птичий гомон. Над головами мелькали какие-то ярко-красные птицы. Было очень жарко. Мы посовещались и решили изготовить плот и дальше плыть на нем вниз по течению. Свои мешки и оружие сложили на берегу возле кустов, и пока Саор пошел в соседнюю рощу подыскивать подходящие для плота деревья, мы с Элиасом собрались искупаться. Но не успели раздеться, как прибежал взволнованный Саор и сказал, что за рощей видны развалины города и какое-то здание. Естественно, мы забыли про купанье и, оставив на берегу свою поклажу, отправились налегке осматривать город, верней, то, что осталось от города. А осталось мало. Уцелел лишь один храм, сооруженный из крупных гранитных блоков, похожий на огромный куб. Храм имел один вход с южной стороны. Вверху, под плоской крышей, находились узкие прорези, устроенные, наверно, для доступа внутрь воздуха и света. По углам крыши стояли изваяния каких-то гигантских зубастых птиц, вроде птеродактилей.

Не успели мы поахать и разглядеть получше эти изваяния, как позади из рощи появилось несколько чудовищ, не знаю уж, как их назвать, вроде плезиозавров, какими их рисуют в школьных учебниках. Но, если мне не изменяет память, те мезозойские хищники обитали в морях и имели ласты. Эти же твари своими вывернутыми наружу лапами вместо ласт довольно свободно и быстро передвигались по земле. Их веретенообразное туловище схоже с туловищем моржа, но какого?!

Моржа-гиганта с длиннющей подвижной шеей, на которой посажена безобразная голова с огромной острозубой пастью. Более безобразного зрелища трудно представить! Но нам было и не до зрелищ. Мы бросились внутрь здания и еле успели завалить вход каменной плитой. Сейчас эти твари блокировали храм и бродят вокруг. До нас доносятся их мерзкие крики, от которых по телу бегают мурашки. Ну да черт с ними! Займусь пока описанием внутренности храма.

Стены его расписаны фресками. Очень смутно видны очертания человеческих фигур, диковинных зверей, рассмотреть которые мешает слабое освещение. В северной части здания на каменном пьедестале воздвигнута статуя божества. У него голова чудовища, вроде тех, которые держат нас сейчас в осаде, и туловище человека.

Божество сидит со скрещенными ногами…

(Пропуск. — Ж.К.)

Позади статуи Элиас обнаружил глубокую нишу. Он заглянул туда и ахнул: в нише, в клетках, сложенных из аккуратных каменных кирпичей, стояли странные предметы, напоминающие книги в толстых кожаных переплетах со страницами из какого-то прозрачного, точно стекло, материала. Элиас утверждает, что точно такой предмет, будем уж называть его книгой, был некогда принесен неизвестным священником в Национальный музей и потом кем-то похищен. Кем? Зачем?

(В оригинале дневника профессора Грасильяму написано: «Статуя отлита из золота.

Воображаю, сколько она весит? Наверно, больше, чем весь золотой запас Бразилии.

Неужели это и есть Золотой Дракон?» А на полях дневника рукой профессора сделана пометка: «Жоан, этот абзац гласности не предавай! Иначе все сойдут с ума и разнесут весь этот странный мир на части. Э.Г.» — Прим, автора.)

В полдень «плезиозавры» куда-то исчезли. Мы осторожно отвалили плиту у входа и выбрались наружу. Вокруг все тихо. Сейчас запись прекращаю, нужно попытаться выручить свое оружие и мешки. Элиас никак не может прийти в себя после находки индейских книг и умоляет пока не уходить отсюда. Но уходить все же надо. Если удастся выручить оружие, будем пробираться в сторону «Фудзи». Быть может, там кроется разгадка, почему в прекрасной и цветущей долине нет людей, хотя следы их деятельности заметны. С другой стороны, трудно представить, как могут люди существовать по соседству с этими страшными хищниками? Как же тогда они возвели этот город и храм? Или же старик Элиас прав, предполагая, что «плезиозавры» появились в долине позже людей? Вообще сто тысяч «почему»? Ну, надо идти…

Продолжаю вечером. За день произошло столько событий, что не знаю, с чего и начать.

Я вышел из храма в тот момент, когда Саор уже подходил к роще. Элиас замешкался в храме, не в силах оторваться от книг, а я поторопился за Саором. Только углубился в рощу, как услышал шепот Саора:

— Т-с-с, осторожно! Они здесь…

Я раздвинул кусты. Шагах в двухстах от нас, на пологом берегу шумно плескалось в воде десятка полтора этих гигантских пресмыкающихся. Мы с Саором стали обдумывать, как лучше добраться до наших ружей, лежавших на виду у гадин, и вдруг все мерзкое стадо, словно по команде, вытянуло свои длиннющие шеи и устремилось на середину реки. Из-за брызг, поднятых хищниками, мы не сразу разглядели, что привлекло внимание гадов… Святая мадонна! По реке, в нашем направлении, быстро продвигалась легкая индейская пирога. На ее корме стоял полуобнаженный человек, изо всех сил работавший веслом.

Лишь за полчаса до этого мои товарищи и я задавали себе вопрос: есть ли в этой долине люди? И вот один из здешних обитателей стремился уйти от хищников. Гады быстро приближались к пироге. Теперь только чудо могло спасти смельчака. Мы с Саором словно окаменели, мысленно моля судьбу об этом чуде. Но неизвестный не ждал чуда. Он гнал пирогу по пенным волнам к берегу. Еще немного — и пирога на полном ходу выскочила на песчаную отмель. Один из гадов догнал суденышко. Он поднялся на задние лапы и с хриплым ревом бросился на смельчака. Но неизвестный и тут опередил зверя: он отскочил в сторону, поднял руку, с силой метнул в голову зверя легкое копье. Удар был верен: копье попало в глаз. Фонтан темной крови ударил вверх, залил зверю глаза. Страшилище взревело, снова в ярости встало на дыбы и обрушилось на человека. Я от ужаса зажмурился, но когда через миг открыл глаза, увидел еще более страшную картину. Хищники рвали на куски раненого собрата, дрались между собой из-за добычи.

Но человек уцелел, хотя, видимо, и был ранен. Он бежал в нашу сторону, а два зверя продолжали гнаться за ним. Расстояние между человеком и преследователями сокращалось. Оставалось не более двадцати-двадцати пяти шагов, как раненый остановился, припал на одно колено. Теперь мы хорошо его видели. Несомненно это был индеец лет тридцати. Еще несколько мгновений — и он будет растерзан. Собрав последние силы, индеец поднялся, сделал стремительный бросок в нашу сторону, добежал до крайних кустов и упал.

Звери остановились, оглядываясь по сторонам, видимо, туго соображая своим крохотным мозгом, куда исчезла жертва? Но потом-таки сообразив, двинулись в нашу сторону. И тут случилось неожиданное.

— Несите его в храм! — крикнул Саор и, как был безоружный, устремился навстречу страшилищам.

Появление Саора утроило ярость гигантов. Они взревели и бросились к Саору.

Оказывается, русский парень был не так уж глуп и не столь уж неповоротлив, чтобы попасть в лапы или под лапы этих чудовищ. Он побежал по берегу, увлекая за собой отвратительных зверей. Это была игра со смертью. Звери уже почти догнали Саора, но он с непостижимой ловкостью увернулся и снова побежал.

И тут я спохватился: нужно спасать индейца, пока Саор самоотверженно рискует своей жизнью. Я подбежал к раненому, который с ненавистью смотрел на меня, зажимая обеими руками рану на боку: все же зверь задел беднягу. Хотел помочь ему подняться на ноги, но он снова упал. Тогда я схватил его на руки — откуда только взялись силы? — и бегом устремился к храму. Я нес его, а мой мозг невольно фиксировал: да ведь он же не индеец. У него была смуглая, но безусловно белая кожа, никак не вязавшаяся с его первобытным нарядом и раскраской.

Меня считают чудаком, но старина Элиас Гароди и вовсе отрешенный от жизни человек, когда дело касается науки. Этот… (неясное слово. — Ж.К.) дорвался до индейских книг и по обыкновению позабыл обо всем на свете. Мой приход вывел его из транса, и он поспешил мне на помощь.

(Видимо, Жоан Кольеш постеснялся оставить нелестный эпитет, которым профессор Грасильяму в запальчивости наградил своего друга. — Прим. автора.)

Только мы уложили раненого у подножья статуи, как в храм ворвался запыхавшийся Саор. За стенами снова раздались пронзительные вопли хищников.

Я страшно обрадовался тому, что этот отважный парень вышел живым и невредимым из опасного состязания с гадами. Теперь мне понятно, почему русские победили гитлеровскую Германию. Таких смелых, самоотверженных людей, как Саор, не сломить. Но мне некогда было говорить Саору комплименты, следовало заняться белокожим индейцем.

Он полулежал, привалившись к пьедесталу, внимательно глядел на нас. У него было открытое мужественное лицо с высоким выпуклым лбом, энергично сжатые тонкие губы. Ненависть, явно сквозившая в его красивых глазах, придавала лицу несколько жестокое выражение. На шее висело ожерелье из когтей каких-то птиц, в волосах торчало ярко-красное перо. Чуть выше правого локтя был вытатуирован красной и синей краской цветок, похожий на кисть руки.

Гароди, увидев татуировку, схватил меня за плечо и прошептал:

— Смотри! Цветок монстеры! Это — лакориец!

Индеец, верней лакориец, закрыл глаза и повалился на бок. Он был так плох, что не мог оказать нам сопротивления, хотя и пытался это сделать. Мы все-таки подстелили свои куртки на каменную плиту, уложили его. Я осмотрел большую рваную рану в боку, наложил повязку, изготовленную из рубахи, которую снял с себя Элиас. Мой пациент держался мужественно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя, судя по тому, какой обильный пот катился у него по лбу, боль была невыносимой. Под конец он все же потерял сознание. Часа три лакориец лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша, иногда вздрагивая. Пульс еле прощупывался. Было очевидно, что ему долго не протянуть. Мне стыдно сознаваться, но к тревоге за жизнь лакорийца примешивалась беспокойная мысль: а вдруг он умрет, и мы не сможем расспросить его? Скольких усилий стоило добраться сюда, в долину, увидеть живого лакорийца и ничего не узнать о его таинственном племени…

И вдруг лакориец приподнял веки, но тут же снова закрыл глаза, словно не желая видеть нас. Элиас заговорил с ним на языке индейцев кечуа. Раненый молчал. Тогда Элиас попробовал объясниться с ним еще на нескольких других индейских диалектах, но успеха не добился: лакориец не открывал глаз, хотя и был в сознании. И тут меня осенила мысль.

— Ты нам не доверяешь, приятель, а мы ваши друзья, — сказал я по-португальски. — Нас послал сюда Мартино, — и сообщил пароль: Макалуни!

Лакориец открыл глаза. В них вспыхнули какие-то искорки. Он внимательно смотрел на нас, но молчал.

— Элиас, назови свой пароль!

— Лакастра!

Лакориец, вздрогнул. Губы его разжались, и он с трудом проговорил по-португальски, с едва заметным акцентом:

— Лакастра жив? Я шлю привет сыну великого Макалуни, потомку вождя Таме-Тунга!

Элиас и я так и присели от волнения, услышав имя Таме-Тунга. Мы склонились над раненым. Лакориец молчал. Лицо его исказилось от боли, на скулах выступили тугие желваки, дыхание со свистом вырывалось из груди. Я понимаю, что жестоко требовать объяснения у умирающего человека, но иного выхода не было. Он с минуты на минуту мог умереть и унести тайну с собой. Почти сорок лет я ждал этой минуты. Неужели судьба будет так несправедлива, послав наконец мне настоящего лакорийца только затем, чтобы я присутствовал при последних минутах его жизни.

— Скажи, друг, — снова спросил я, когда приступ боли у раненого прошел. — Кого зовут Макалуни и кому шлешь свой привет?

— Макалуни там… — показал он глазами куда-то вдаль. — Меня зовут Багола…

— Кто такой Макалуни? Отвечай, ради всего святого! — настаивал я.

— Он великий вождь. Самый мудрый из людей, — тихо ответил Багола (будем звать его своим именем).

— А Лакастра тоже вождь?

Багола покачал головой.

— Лакастра — последний из рода вождей. Он ушел к желтоголовым за мурией…

— Что такое мурия?

— Вечная мудрость. Закон законов.

— А где она? Ну, скажи, Багола, скажи, дорогой…

— Мурии здесь, — он показал в сторону ниши, — если ты, Волосатый (так назвал он меня), — друг лакори, не дай им попасть в руки твоих сородичей, злых желтоголовых, которые идут сюда…

— Значит, ты пришел сюда, в долину, населенную чудовищами, чтобы спасти мурии? — торопился я выпытать как можно больше.

— Макалуни послал меня и еще двух воинов, чтобы мы закопали мурии или утопили их в реке. Мои товарищи погибли в пути: их растерзали чаки. Там я ушел от чаков, а здесь они меня настигли. Если бы не вы… Вы друзья лакори? Спасите мурии!

Желтоголовые их не должны видеть… — Багола глубоко вздохнул, закрыл глаза: он умирал. И вдруг снова открыл глаза, обвел нас потухающим взором, прошептал:

— Скоро вернутся регари. Они могучи. Регари отомстят желтоголовым за лакорийцев… — И неожиданно вытянул руку вверх, словно желая показать, откуда вернутся какие-то регари, и угас.

Через час мы закончили копать ножами яму в углу храма и предали земле тело Баголы. Солнце клонилось к закату. В храме стало темно. Мы сидели, прижавшись друг к другу у подножья золотого идола, голодные: запасы пищи остались в тюках, и не было возможности выйти за ними. У храма расположилась на отдых и, видимо, не собиралась уходить парочка чудовищ — теперь мы хоть знали их название — чаков. Нам оставалось лишь сидеть, ждать и обдумывать события дня.

— Что же все-таки такое «мурия»? — спросил Элиас.

— Вечная мудрость, закон законов, так сказал Багола. Наверно, нечто вроде древних книг, их библии, что ли? — ответил я.

— Может, эти прозрачные книги и есть мурии? — задумчиво спросил Саор. — Их-то и должен был спасать Багола от каких-то желтоголовых…

— Ты прав, Саор! Багола должен был спасти мурии от грабителей могил, — обрадовался я.

— Да, да, — согласился Элиас. — А вы заметили, друзья, что, когда Багола упомянул о регари, он показал на небо. Не имел ли он в виду предание лакорийцев о пришельцах из космоса, а?

Трудно было поверить в это, но на сей раз я не стал спорить со своим другом и промолчал, а вот с его предложением немедля отправиться на поиски лакорийцев, пока нас не сожрали эти милые гадины, я согласился. По мнению Элиаса, лакорийцы должны находиться неподалеку от могилы Таме-Тунга, где, наверно, сейчас защищают свою святыню от желтоголовых, то есть от грабителей.

Саор резонно заметил, что перед тем, как отправиться к могиле Таме-Тунга, нам следует выручить свое оружие и мешки. К счастью, с заходом солнца парочка чаков, блокировавшая выход, удалилась. Мы решили сделать ночью вылазку, в надежде, что чаки не слишком бдительны и в темноте не слишком зорки.

Но меня все время мучит еще один вопрос: кто такой Лакастра? Элиас считает, что, поскольку Багола назвал Лакастру последним из рода вождей, следовательно, искать его нужно среди лакорийцев.

— Ну, а как тогда понять фразу, что Лакастра ушел за мурией, когда мурии находятся здесь, в этом храме?

Мы с Элиасом снова завели было спор, да Саор перебил:

— Не кажется ли вам, сеньоры, что Лакастра ушел от лакорийцев, чтобы вернуть древнюю книгу, некогда похищенную желтоголовыми. Может быть, что тот самый человек, который…

Саор не успел еще договорить, как я вскочил на ноги. Черт возьми! И как мы раньше до этого не додумались? Ну, конечно же, Саор прав. Теперь все прояснилось: Лакастра, последний из рода вождей Таме-Тунга, не кто иной, как Мартино!.. Нет, этот русский юноша просто находка для нас. Он очень деликатен, поэтому свое мнение выражает в виде вопроса или предположения.

…Сегодня десятые сутки, как мы спустились в эту преисподнюю. Бедняга Жоан небось соскучился сидеть без дела, но как его известить — не знаю. Эх, было бы у нас радио, как бы все обстояло проще. Но, увы!..

Восстанавливаю события с момента нашего пребывания в храме Золотого Дракона. В полной темноте мы закопали прозрачные пластинки-мурии тут же в храме, по другую сторону пьедестала. Это заняло у нас половину ночи. А потом, соблюдая величайшую осторожность, чтобы не потревожить сон чаков, сгрудившихся на отмели, мы пробрались к нашему имуществу и принесли его. Теперь у нас, по крайней мере, есть запас еды и оружие. Не знаю только в какой степени оно может обезопасить нам встречу с чаками. Хотя, если Багола отважился идти на зверя с легким копьем, то, думается, разрывные пули — средство посильнее. Впрочем, все же нам не стоит связываться и лучше поскорее уйти подальше от этих страшилищ.

Плыть на плоту раздумали: на случай встречи с чаками на реке труднее укрыться от них. Лучше пробираться берегом. Так и сделали.

Утром снова едва не угодили в заросли дерева-замка, но теперь рассматривать это адское дерево не стали, — некогда, постарались обойти его стороной. Попадались еще какие-то невиданные растения, походившие на животных, и животные, похожие на растения. Особенно поразило нас дерево с розовой корой. Его тонкая и длинная нежно-зеленая шелковистая листва ниспадала живописными каскадами, а наклонный, почти горизонтально протянувшийся ствол опирался на шесть толстых причудливо изогнутых корневищ. Невозможно было найти сравнение, на что походило дерево, до того это фантастическое зрелище! Потом мы восхищались удивительно красивыми цветами, но когда подошли поближе, цветы вспорхнули и превратились в гигантских бабочек. А всего час назад мы встретили, — подумать только! — живого милодонта!

Да, да, милодонта — гигантского предка современных ленивцев. Я никогда не поверил бы, если б сейчас не увидел его своими глазами. Живого, неуклюжего, напоминающего слона с непомерно маленькой, будто бы нарочно приставленной чужой головой. Зверь мирно пасся, ощипывая на дереве листья или выковыривая из земли корни. На нас он не обратил внимания, хотя мы были совсем недалеко. Саор утверждает, что это и есть тот самый Вождь Джунглей, который возле их хижины растоптал ягуара. Вполне возможно…

А в свое время сколько было нападок на беднягу Амехино, который посмел утверждать, что кости неизвестного странного зверя, найденные в Южной Патагонии в 1898 году, принадлежат милодонту, причем совсем недавно убитому. Сколько тогда изощрялись карикатуристы над почтенным профессором, представляя его выжившим из ума! Теперь мы с Элиасом должны будем реабилитировать честное имя покойного ученого: милодонты еще существуют на нашей грешной земле! Да только ли они? С полчаса назад мы чуть было не столкнулись со змеей таких гигантских размеров, какую трудно представить даже во сне. Она находилась шагах в ста от нас, медленно проползая в кустарнике. Длина ее не менее сорока метров. Чудовищно!

Нужно ли говорить, что мы постарались ретироваться от нее поскорее и подальше…»

(Мы позволим опустить записи профессора Эваристо Грасильяму за последующие несколько дней. Отряд с величайшими предосторожностями продвигался вперед, стараясь избежать встреч и с чаками, и в особенности со змеями, которыми, казалось, кишела долина. Профессор Грасильяму описывает сцену, свидетелями которой они были, как полтора десятка чаков позорно бежали при появлении возле них гигантской змеи. В другой раз они наблюдали бегство от змеи даже милодонта — Вождя Джунглей. Отряд выбрался из долины на пятнадцатый день.)

«Слава святой мадонне! Мы как будто бы выбрались из долины Золотого Дракона наверх и находимся возле глубокой циркообразной впадины, похожей на кратер потухшего вулкана. На склоне высится какое-то величественное здание, окруженное стеной. У подножия его раскинулось обширное болото ярко-зеленого цвета.

Только сейчас мы радовались: выбрались, мол, из долины Золотого Дракона, кишащей чудовищами, а здесь увидели такое, что заставило похолодеть. Через все болото вытянулась гигантская зеленая змея. Но оказалось — это не что иное, как обман зрения, вызванный преломлением солнечных лучей в стоячей воде. Впечатление жуткое. Видимо, и нервы у нас сдают.

Через болото пути нет. Мы пошли в обход и потому долго пробирались вдоль стены, пока не попали в глухие заросли. Саор вдруг нагнулся и поднял с земли заряженный карабин. На почве виднелись многочисленные следы людей. Это заставило нас утроить бдительность. Через несколько шагов нам попался нож, потом еще карабин, множество разбросанных патронов и кожаная сумка.

Элиас вне себя от радости. В сумке оказалась мурия, та книга лакорийцев с изображением цветка монстеры на обложке и голубым кругом, излучающим желтые лучи. Элиас утверждает, что именно эта самая штука была похищена из Национального музея, из-за которой мы, в сущности, и отправились сюда. Но теперь в ней было две прозрачных пластинки.

Как буднично выглядит свершение. Мы терпели лишения, переносили невзгоды, опасности, чтобы заполучить эту мурию, и вот Элиас держит ее в руках. И стоило ему поставить обе пластинки под определенным углом, как на них проявилась надпись. Мы прочли ее без труда.

Кажется, мы у цели. Видимо, здание у болота, обнесенное стеной, и есть хижина (ничего себе хижина с пятиэтажный дом!) Таникара. А Зеленая змея — мираж в болоте. Если так, то предстоит еще побывать в Долине Вечного Тумана и остерегаться неведомых нам Лагуса и Биата. Главное, могила Таме-Тунга где-то здесь. Только радоваться нам пока еще рано: поблизости бродят грабители. Да и с лакорийцами надо быть поосторожнее.

Саор отправился на разведку. Удивительно, как этот русский юноша научился бесшумно двигаться в джунглях и как безошибочно читает следы, будто бы родился здесь. Минут через двадцать возвратился и сообщил, что нашел лагерь грабителей, но людей в нем нет: они бежали. Мы отправились туда. Действительно, стояли палатки, валялись тюки, оружие, патроны, а людей не было. Саор утверждает, что здесь совсем недавно было человек пятнадцать. Насторожила нас еще одна находка — птичье перо алого цвета, украшенное несколькими тонкими металлическими кольцами.

Значит, здесь побывали индейцы. Это предположение подтвердили другие находки. В разных концах лагеря мы нашли несколько маленьких шариков с острыми едва видимыми глазом шипами. Элиас говорит, что это бали-бали — отравленные заряды духовых ружей, применявшиеся некоторыми племенами индейцев. Для поражения человека или животного достаточно легкого, едва ощутимого укола. Яд, попадая в царапину, сразу же начинает действовать. Если это кураре — смерть наступает через несколько минут. Если действие яда ослаблено, человек погружается в глубокий сон. Таким способом был усыплен Саор, и если бы тогда не появились индейцы Тако Шестипалого, его унесли бы летающие люди.

Нетрудно было догадаться, здесь только что побывали лакорийцы. Очевидно, грабителей могилы постигла кара: они мертвы или же находятся в плену.

Следовательно, лакорийцы сами, без нашей помощи, справились с врагами.

И вот тут Саор сделал поразительное открытие, позволившее разгадать тайну летающих людей. Нет, мы не нашли крыльев, хотя после чудовищ долины Золотого Дракона не удивились бы, увидев каких-нибудь ангело- или дьяволоподобных крылатых существ. Все оказалось куда проще. Меж вершин деревьев были натянуты искусно сплетенные лианы — воздушные тропы, мосты из лиан. По ним-то и передвигались лакорийцы. Несомненно, передвижение по таким тропам требовало немало ловкости и умения, впрочем, наверное, не менее, чем от циркача-канатоходца. Хотелось бы все же увидеть эти цирковые номера потомков пришельцев из космоса. Дай бог, дай бог!

С Элиасом опять поспорили, и вот по какому поводу. Он утверждает, что лакорийцы уничтожили или взяли в плен всех грабителей могил. Предположим, это так, тогда, если они убиты, где трупы? Я убежден, что кое-кто из бандитов сумел уйти от мести лакорийцев. Иначе зачем было посылать Баголу в долину Золотого Дракона прятать мурии? Опасность встречи с грабителями существует. Мы должны быть особенно осторожны. Вскоре это подтвердилось.

Саор обнаружил к востоку от лагеря следы трех людей и шести тяжело груженных мулов. Мы отправились по следам. К вечеру они привели нас еще к одной стоянке.

Саор пришел к убеждению, что среди грабителей происходит что-то непонятное. Двое куда-то отлучались со стоянки, но потом возвратились. Оставшемуся в лагере пришлось укрощать взбесившихся мулов. В костре был найден совершенно новый, покоробившийся от огня башмак. Саор нашел также следы четвертого человека — индейца, видимо, наблюдавшего за грабителями.

Черт побери! Мы оказались между двух огней. Встреча с грабителями опасна. Но неизвестно, как встретят нас лакорийцы. Они постараются напасть первыми и влепят каждому из нас в лоб или в затылок свои адские шарики, прежде чем мы успеем опомниться, а не то что применить метод лейтенанта Рондона и начать с ними переговоры. Сейчас для лакорийцев все белые — враги, и они, увы, правы.

Я пишу эти строки у костра, в котором нашли башмак. Будем здесь ночевать.

Первому на дежурство заступать мне…

Мои товарищи укладывались на ночлег, как вдруг Саор вскочил на ноги, показывая пальцем в чащу. Мы с Элиасом вгляделись туда, куда показывал Саор.

В нескольких шагах от нас, озаряемая пламенем костра, вырисовывалась фигура индейца.

Он был невысок, коренаст, широкогруд. Одежда его состояла из узкой набедренной повязки. В правой руке держал наготове копье. Я уж было собрался положить карабин на землю и раскрыл широко руки, показывая, что мы рады приветствовать его, как Саор протяжно закричал:

— А-а-а-на-у-у-э-э! — и в следующую секунду уже, смеясь и чуть не плача от радости, он обнимал индейца, подталкивая его в нашу сторону.

— Сеньоры! — радостно кричал русский парень, — это Аоро! Это мой брат Аоро!..»

 

Глава 23

Одиссея Аоро

Аоро и Сергей никак не могли прийти в себя, обнимались, хлопали друг друга по плечам, чуть ли не плясали от радости. Так продолжалось бы до бесконечности, если б профессор Грасильяму не вернул их на землю, попросив Сергея узнать у приятеля все, что тому известно о событиях, происходящих вокруг.

Вначале с Аоро произошло то же, что и с его русским другом. Он отправился ловить рыбу и чуть было не столкнулся с индейцами. Врожденная осторожность и законы родного племени, запрещавшие изгнанникам встречаться с сородичами, заставили Аоро укрыться. Убедившись, что эти индейцы — другого племени, Аоро решил выяснить, мирные ли они и если мирные, присоединиться к ним. Он уж хотел выйти из укрытия, как вдруг увидел страшный трофей — человеческий череп. Это остановило его, но когда индейцы собрались уходить, он все же отправился за ними, чтобы проследить, где находятся их поселения.

К исходу второго дня индейцы, а за ними и Аоро, подошли к какому-то храму. (Это были развалины Злого Сагуртана). Индейцы здесь не задерживались, торопились поскорее уйти отсюда. Аоро вздумал осмотреть диковинное сооружение. И тут повторилась знакомая читателям история.

То, что укусило Аоро в щеку, оказалось, конечно, не москитом, а отравленным шариком…

Аоро очнулся в какой-то огромной пещере, освещаемой скупым светом небольшого костра. Руки его были привязаны к туловищу, но не крепко. Он полулежал, прислонившись к стене; под спину ему кто-то заботливо подложил мягкую циновку.

У костра сидело шестеро высоких воинов, вооруженных луками, копьями, дротиками, духовыми ружьями. По сложным красочным узорам, которыми были расписаны их торсы, по украшениям из диких зверей и ярких перьев их можно было принять за индейцев, если бы не светлый цвет кожи. Аоро вспомнил рассказы Большого Лоу о рабу — великанах-индейцах с белой кожей, живущих в непроходимых чащах. Рабу — сильны, храбры, непобедимы и с ними — советовал Большой Лоу — лучше не встречаться.

Хитрец Аоро не показал виду, что он очнулся, а, чуть приоткрыв веки, стал наблюдать за сидевшими у костра, стараясь понять, о чем они говорят. Рабу разговаривали на непонятном Аоро наречии, иногда употребляя португальские слова.

Два воина, судя по украшениям и манере держаться, старшие в отряде, спорили между собой, поглядывая на пленника. Аоро догадался, что речь идет о нем, и продолжал внимательно следить за происходившим в пещере. Один из предводителей, постарше годами, с мрачным лицом, что-то сказал сидевшему рядом воину. Тот встал, подошел к Аоро, держа в руке длинное заостренное перо.

Обмакнув перо в маленький тыквенный сосуд, воин хотел было уколоть заостренным концом пленника в плечо, но не успел. Аоро ловко сбросил с себя путы, вскочил на ноги, отпрыгнул в сторону. Он выхватил у одного из воинов копье и устремился к выходу, но на какую-то долю секунды его опередил молодой вождь, преградив своим телом выход. Чтобы расчистить себе путь, Аоро с силой выбросил вперед копье, не выпуская его из рук. Молодой вождь ловко отбил копье дротиком, который он держал в правой руке, а левой попытался схватить Аоро за запястье. Однако тот увернулся, присел, сжавшись в комок. Вождь, устремившийся было вперед, наткнулся на пустоту. В тот же миг Аоро выпрямился, и вождь перевалился через его спину.

Несколько воинов бросилось на помощь, но молодой вождь что-то крикнул им, и они расступились, наблюдая за поединком.

Сколь ни искусен был Аоро, молодой вождь не уступал ему в знании приемов сагу-сагу. Борьба продолжалась до тех пор, пока вождь, сделав вид, что уступает, не подставил под удар свою спину. Аоро собрался было ударить противника копьем, но тот применил прием, который французы называют вольтфас, — молниеносно повернулся лицом к Аоро, выбил ногой у него из рук копье, затем с силой ударил грудью о грудь Аоро и, когда тот отшатнулся, чуть было не упав навзничь, стиснул в своих объятиях так, что у Аоро хрустнули кости, словно бы он попал в тиски анаконды. Рабу вмиг опутали пленника ремнями. Молодой вождь вытер с лица пот, улыбнулся, одобрительно похлопал соперника по плечу.

Аоро усадили на старое место, не забыв подложить за спину циновку. Воин снова собрался было кольнуть Аоро пером, но молодой вождь прикрикнул на него. Воин с недоумением взглянул на мрачного. Тот досадливо пожевал губами, недовольно махнул рукой: дескать, не мое дело… Видимо, молодой вождь был все же рангом повыше его.

На этот раз рабу постарались связать пленника потуже, хотя ноги, как и раньше, оставили свободными. Молодой предводитель подал знак. Его мрачный коллега направился к выходу из пещеры. За ним пошли остальные. Два воина, один спереди, другой позади, вели Аоро на привязи.

Отряд двигался быстро, бесшумно, ловко обходя преграды. Вдруг мрачный предводитель, шагавший впереди, исчез. В тот же миг один из воинов, конвоировавших Аоро, ловко взвалил пленника себе на плечи и без особого труда стал подыматься куда-то вверх. Аоро сразу не сообразил, что рабу взбираются на деревья. Оказывается, от кроны к кроне тесно стоявших деревьев были натянуты лианы, по которым рабу двигались так же бесшумно, уверенно и быстро, как и по земле.

Аоро пытался запомнить направление, куда его несли, но непривычный способ передвижения по вершинам деревьев — бесконечные повороты, спуски и подъемы — окончательно сбил его с толку.

Часа через три отряд спустился на землю. Аоро завязали глаза и снова куда-то повели. Сначала шли по земле, пробираясь сквозь густой кустарник, затем, судя по прохладной сырости, пахнувшей в лицо, и шуму бурного потока, протекавшего где-то рядом, Аоро сообразил, что они идут под землей. Прошло часа два, и вот лицо обдало теплом. Подземелье кончилось.

Шум потока ослабевал, и Аоро понял, что его уводят в сторону. Наконец отряд остановился. Пленнику развязали руки и глаза.

Молодой вождь что-то сказал Аоро, показал на солнце, потом на горизонт, растопырил пальцы правой руки, ткнул сначала себя, затем его в грудь и постучал древком копья оземь. Аоро понял язык жестов: через пять дней он вернется и требовал, чтобы Аоро ждал его на этом месте. Вождь приветливо улыбнулся, протянул пленнику ранее отобранные лук, стрелы и копье, жестами велел идти прямо, не оборачиваясь. Аоро сделал несколько шагов, не утерпел, обернулся. Рабу исчезли…

Юноша внимательно огляделся. В другое время и при других обстоятельствах долина, в которой он находился, показалась бы ему пределом мечтаний — так прекрасна была она. Все вокруг дышало изобилием, покоем, сверкало буйством красок. Роскошные цветы устилали землю. Отягощенные плодами апельсиновые, дынные, молочные деревья, дикая слива, бананы и многие другие деревья росли здесь привольно, свободно, давая приют стаям прекрасных птиц. Длинношерстые обезьяны коаита провожали пришельца своими прищуренными грустными глазами. Неподалеку спокойно паслось стадо непуганых пекари. У ручья утоляла жажду пара стройных ланей, а сам ручей, тихо струивший хрустальные воды, казалось, кишел рыбой.

Несмотря на голод, Аоро и не думал о пище. Его первой мыслью было бежать отсюда.

Он вовсе не собирался оставаться здесь и, тем более, ждать возвращения рабу. Он помнил, что оставил в своей хижине друга — Саора, и надо к нему возвращаться как можно скорее. Как только найти туда дорогу?

Аоро взобрался на высокую пальму, чтобы осмотреть окрестности. Долина представляла собой ровный, словно очерченный круг, диаметром в семь-восемь лиг, огражденный со всех сторон высокой отвесной стеной-обрывом. На юге стена несколько понижалась, примыкая к аккуратной конусообразной горе. Сквозь купы деревьев Аоро увидел остроконечные крыши хижин и вьющийся кверху дымок очага.

Это открытие поразило Аоро. Что за люди живут здесь: друзья или враги? Аоро не таков, чтобы долго раздумывать. Он слез с пальмы и стал пробираться в сторону хижин.

Лес внезапно кончился. Аоро оказался на краю большой, тщательно ухоженной плантации маниоки. За ней, на опушке мангабаисовой рощи, стояли четыре высоких остроконечных хижины овальной формы, крытые пальмовыми листьями. В роще, на плантации работали люди — индейцы, двое белокожих и несколько негров.

Белокожих Аоро опознал только по бородам и остаткам одежд. Больше всего поразили его негры: их он видел впервые в жизни. Чтобы убедиться, действительно ли их кожа так черна, а не раскрашена, юноша рискнул даже подползти поближе к плантации. Но тут из хижины вышел негр гигантского роста и начал бить в большой барабан. Такие же удары раздались и в других концах долины.

Люди оставили работу и направились к хижинам; из лесу пришли охотники с добычей и рыбаки с уловом. Всего Аоро насчитал двенадцать человек. Они чинно расселись на циновках и с аппетитом хорошо поработавших людей стали есть жареное мясо, которое подносил из хижины негр-гигант.

Сколь ни малосведущ был Аоро в отношениях между людьми разных оттенков кожи, он все же понял, что эти люди живут между собой в мире, дружно. Поев, они вымыли плошки, посидели в тени, выкурили по паре трубок табаку, слушая при этом пение негра-гиганта. Когда песня кончилась, все развесили гамаки и улеглись в них отдыхать.

Аоро отправился дальше на поиски выхода из долины. Пройдя с пол-лиги, он остановился подкрепиться плодами, которых множество росло вокруг. Полуденный зной и усталость сморили юношу. Он забрался в чащу и заснул.

Сон был не долог. Аоро проснулся инстинктивно. Перед ним стоял высокий, очень худой белокожий старик с всклокоченной седой головой и такой же седой, длиной по пояс, бородой. На его плечах болталась совершенно ветхая холщовая куртка со множеством карманов. Она была перепоясана широченным кожаным поясом, оснащенным всяческими замысловатыми штучками, вроде карманчиков для компаса, часов, трубки, патронов, всевозможными петельками, карабинчиками, тесемками. Вместо брюк старик носил набедренную повязку из искусно сплетенных трав.

Все это Аоро разглядел значительно позже, а в первый миг пробуждения он вскочил, схватился за копье, готовый дорого продать свою жизнь.

Старик остановил его жестом.

— Зачем ты подымаешь на меня оружие, охотник? Разве я хищный зверь? Смотри, как прекрасен мир вокруг, и я вовсе не хочу покидать его. Я хочу любоваться его красотой. Отложи в сторону оружие и сядь рядом, охотник. Я спою тебе песню… — сказал старик по-португальски, тяжело опускаясь на траву.

Аоро послушно сел рядом, с любопытством разглядывая старика, и в особенности, его бороду: такой бороды он никогда не видел.

— Ну, что же ты молчишь, охотник? Или тебя не радует жизнь, не радуют ласки солнца?

Не дожидаясь ответа, старик подставил лицо солнечным лучам, стал, чуть, раскачиваясь, напевать своим надтреснутым голосом. Аоро пытался понять, о чем поет этот старик, но не мог, а спросить постеснялся.

Вот старик кончил петь, ласково улыбнулся Аоро, тронул его за руку.

— Тебе нравится песня? Я знаю их очень много. Здесь, в этой прекрасной долине, я знаю больше всех, я даже не забыл своего имени. Меня зовут Луи… — он произнес еще какое-то слово, которого Аоро не понял. — Мое имя хранится вот здесь, смотри…

Старик вынул из кармана твердый белый листок и сунул его в руку Аоро. Юноша бережно взял листок, поглядел на какие-то непонятные знаки, начертанные на нем, спрятал в мешочек, где хранил кресало, кремень и трут.

Старик пропел ему еще одну песню, потом еще и еще, с каждым разом все громче и громче, притопывая ногой, игриво подмигивая глазом, подталкивая соседа локтем.

Внимание Аоро было отвлечено появлением еще нескольких обитателей долины. Они уселись в кружок и, раскрыв рты, стали слушать певца… Пение Аоро не интересовало. Он не стал дожидаться окончания импровизированного концерта и ретировался.

Три дня бродил юноша по долине, выискивая способ вырваться этой цветущей тюрьмы.

Путь к отвесной скалистой стене преграждали почти сплошные заросли колючих и ядовитых кустарников. Аоро все же преодолел с невероятными трудностями это препятствие и пытался взобраться наверх. Но тщетно…

На четвертый день он возвратился к тому месту, где велел ему быть вождь рабу.

Парень вовсе не собирался с ними встречаться, попросту сообразил, что если нет возможности взобраться по отвесной стене, то, значит, надо искать подземный ход, по которому его привели в долину. Ключом к поискам мог служить шум потока.

Юноша направился вверх по течению ручья и дошел до его истока, где вода бурно выбивалась из-под крутой скалы. Целый день Аоро обшаривал кусты возле этого места и уже под самый вечер напал на человеческие следы. Он прошел по ним. Следы скрывались за стеной лиан, свисавших со скал. Аоро раздвинул лианы и увидел темное отверстие.

Завтра рабу вернутся, надо успеть уйти от них подальше. И Аоро, не раздумывая, нырнул в темноту.

Долго блуждал он в сплошной темноте по подземному лабиринту, попадал в тупики, возвращался и все же шел, потеряв счет времени.

Чтобы собраться с силами, Аоро присел на камень отдохнуть, закрыл глаза. Когда он открыл их, то заметил на стене свой силуэт. Если есть тень, сообразил юноша, следовательно, где-то неподалеку должно находиться отверстие, через которое проникает снаружи свет. Он не ошибся: не прошло и получаса, как он выбрался на широкую открытую поляну, освещенную лучами восходящего солнца.

Аоро стал было на одно колено, чтобы вознести благодарность Мудрому Муравью, избавившему его от неволи, но врожденная осторожность заставила уйти с открытого места в чащу. И вовремя! Через несколько минут на поляне показались рабу. На этот раз их было значительно больше, нежели пять дней назад, когда вели в долину Аоро. Они несли связанного по рукам и ногам негра, находившегося в бесчувственном состоянии.

Впереди легко шагал молодой вождь. Его длинные волнистые волосы, перехваченные на лбу тонким ремешком с алым пером, были откинуты назад. Шествие замыкал его мрачный соплеменник.

Перед входом в подземелье молодой вождь вдруг остановился, показал рукой на землю. Воины сгрудились по направлению его руки. Аоро догадался: рабу заметили его следы; надо уходить отсюда скорее. Он стал петлять по джунглям, чтобы сбить преследователей, если рабу вздумают его искать, а потом все же решил возвратиться к тому месту, где его взяли в плен. Юноша надеялся, что оттуда он скорее сможет найти дорогу к своей хижине, к своему другу Саору.

На исходе дня Аоро заметил на земле множество человеческих следов и следов еще каких-то животных. Юноша впервые видел, чтобы люди шли в джунглях так открыто, не стараясь скрыть свои следы и оставляя позади широкую тропу. Он пошел по ней.

Уже совсем стемнело, когда Аоро увидел в зарослях мимоз огромный костер, а возле него много людей и неизвестных длинноухих животных. (Это были мулы). Он взобрался на высокое дерево и, притаившись в гуще зелени, стал наблюдать за происходившим в лагере.

После дружелюбия, царившего среди пленников Круглой долины, так про себя назвал ее Аоро, ему странно было видеть, как белокожие непрестанно кричали на чернокожих, ругались между собой, ежеминутно готовые схватиться друг с другом.

Наконец, все угомонились, легли спать. У костра остался один лишь белокожий. Он беспрестанно курил, потом вставал, обходил лагерь, опасливо всматриваясь в темноту, подсыпал корм животным и снова усаживался у костра. Аоро задремал.

Проснулся он на рассвете от громких криков и ругани, доносившихся из лагеря.

Странные люди, подгоняемые их главарем, поспешно собрались и, растянувшись длинной цепью, направились в глубь джунглей. Главарь замыкал шествие. Аоро отправился за ними.

Отряд, с трудом пробиваясь в сплошных зарослях, шел без остановки несколько часов. Аоро не отставал от отряда, пытаясь понять, откуда, куда, зачем идут и что собираются делать эти странные люди, как заметил среди деревьев нескольких рабу, тоже внимательно наблюдавших за ними. Это открытие заставило Аоро поспешить удалиться. И он отошел уже на приличное расстояние, как вдруг услышал позади себя крики обезумевших от страха людей.

Юноша едва успел укрыться в высоких корнях гигантской мимозы, как мимо него по тропе, с глазами, расширенными ужасом, промчались, стремясь обогнать друг друга, и белокожие, и чернокожие. Аоро осторожно выглянул, чтобы узнать причину их испуга. По тропе скакало какое-то темно-зеленое чудище, похожее на гигантскую рогатую жабу. Аоро сжал покрепче копье и тут же выпустил его от изумления.

Чудище, заметив, что преследуемые им люди убежали, остановилось, разломилось надвое и сбросило с себя страшную рогатую голову…

 

Глава 24

Покушение на бессмертие

(Продолжение записок проф. Э.Грасильяму)

«Сегодня семнадцатые сутки, как мы расстались с Жоаном Кольешем. Небось, бедняга, беспокоится о нас? Позавчера он должен был вскрыть мой пакет с приказанием ждать нас еще столько же. Только успеем ли мы возвратиться к назначенному сроку или как-то известить его обо всем, что с нами происходит?

Цель как будто бы близка, но кто знает, что ждет нас завтра или хотя бы через час?.. Во всяком случае сейчас главное — бдительность, бдительность и еще раз бдительность, черт побери!

Я очень рад, что наша группа пополнилась этим славным парнем — индейцем Аоро. За прошлую ночь он рассказал нам чертовски много интересного. Несмотря на его сравнительно скудный словарный запас, с помощью его друга Саора, помогавшего переводить, мы смогли выудить из него много полезных сведений. Возможно, что какая-то часть подробностей подсказана моим и Саора воображением, но я уверен, что в своем домысле мы не очень-то отклонились от истины.

Нам с Элиасом прежде всего хотелось побольше узнать о жителях Круглой долины, в которую лакорийцы упрятали было Аоро и откуда он сумел сбежать.

По его словам, там три поселения по две-три хижины в каждом. В общей же сложности в долине живет около сорока мужчин разного возраста, но не моложе тридцати лет. Если верить Аоро, — а оснований не верить у нас нет, — все они — мирные люди, живут меж собой дружно, как родные братья, несмотря на различие цвета кожи. Они веселы и, по мнению Аоро, производят впечатление довольных жизнью людей. Время, свободное от работ на плантациях, от охоты и рыбной ловли, они проводят вместе, поют, танцуют. Они любят песни и какой-то пленный белокожий старик у них считается непревзойденным певцом.

Когда Аоро сказал нам об этом певце, мы с Элиасом и Саором удивленно переглянулись, но когда парень протянул нам сильно измятый кусочек картона с золотым обрезом, некогда бывший визитной карточкой, мы вскочили от изумления. Я еле смог отыскать лупу и с большим трудом разобрал почти стертую надпись на французском языке:

ЛУИ ПЭЙН,

Институт Франции,

академия естественных наук Париж

— Как? Пэйн? Ты видел живого Пэйна? — закричал Элиас, схватив Аоро за грудь.

От неожиданности Аоро попятился. Я мучительно напрягал свою память:

— Пэйн… Пэйн, чья это фамилия?

— Не ломай голову, дружище, — отозвался Элиас, не отпуская Аоро. — Это тот самый француз Луи Пэйн, который около пятнадцати лет назад отправился с капитаном Моором на поиски исчезнувшей экспедиции Фостера. Вспомнил?

— Постой, постой! Да ведь Пэйн же погиб. В печати были сообщения о гибели их экспедиции. Даже публиковались дневники Моора, найденные возле скелета Пэйна, — возразил я.

— Ну и что? Я их тоже читал. По-видимому, это не что иное, как мистификация издателя, раз Пэйн жив. И доказательством тому, черт побери, эта визитная карточка.

— А ты уверен, — теперь наступила моя очередь возражать, — что карточку дал Пэйн, а не кто-нибудь другой из уцелевших белокожих участников экспедиции, к которому карточка попала случайно?

— К твоему сведению, дружище, — парировал Элиас, — других белокожих, кроме Моора и Пэйна, в экспедиции не было. К тому же этот бородатый старик сам же назвал юноше свое имя, Луи…

О, ля-ля! Нет, не могу себе представить выдающегося ученого в роли заправского парижского шансонье. Судя по тому, как он жестикулировал во время пения, можно предполагать, что и репертуар был достаточно фриволен, вполне соответствующий мужскому обществу. Может, и хорошо, что слушатели не понимали слов песен.

В общем, мы с Элиасом не преминули развернуть по этому поводу очередную дискуссию, и она не скоро бы кончилась, если б не Саор. Он тактично намекнул, что стоит дослушать до конца рассказ его друга. Замечание было справедливым, и я спросил Аоро: кто, по его мнению, живет в долине?

— Люди сегодняшнего солнца, — ответил он.

Мы стали допытываться, что подразумевает он под этим образным выражением? Он пояснил: люди Круглой долины знают только сегодняшний день и не помнят вчерашнего. Иначе, они не помнят своего прошлого. Возникает вопрос: почему не помнят? Что за странное явление? Может быть, какие-то факторы, присущие только этой, изолированной от внешнего мира долине, влияют на психику ее обитателей?

Хотя Аоро утверждает, что с виду это вполне нормальные люди.

Ну, предположим, что какие-то, пока неизвестные нам факторы существуют, тогда возникает другой вопрос: какого дьявола все эти люди туда попали? И как? Не на парашютах же или геликоптерах? Они могли попасть туда точно так же, как и Аоро — только через подземный ход.

По-моему, самое правильное предположение сделал Саор. Он считает, что обитатели долины — пленники лакорийцев. Чтобы не убивать, их затащили туда силой и пустили жить-поживать на кисельных берегах молочных рек.

В этом предположении есть логика. Примем его пока как рабочую гипотезу.

Действительно, уж не там ли, среди этих пленников, находятся и мои носильщики — негры, которые исчезли, когда мы находились у истоков Топажоса шесть лет назад?

Подобное обращение с пленными Элиас считает бесчеловечным, по-моему же, это самый гуманный способ обезвреживания противника.

— Нельзя забывать, — сказал я, — что лакорийцы ведут борьбу за свое существование и, естественно, изыскивают способы защиты. И вот, вместо того чтобы физически уничтожать врагов, осмелившихся вторгнуться в их владения, — то есть, меня и моих спутников, — они лишают экспедицию носильщиков и тем самым вынуждают меня убраться восвояси. Непонятно лишь, почему они не тронули меня?

Ведь могло же случиться так, что и я сейчас бы распевал шансонетки дуэтом с Луи Пэйном, если это только он.

— Ты — циник! — рассердился вдруг Элиас. — Как тебе не стыдно так говорить?

Разве тебя не волнует судьба носильщиков и того же бедняги Луи Пэйна?

— Успокойся, старина! — ответил я. — Волнует, и очень волнует. Но вместе с тем я спокоен за них. Им пока не угрожает никакая опасность. Лакорийцы не изнуряют их непосильным трудом, не душат газами, не сжигают живьем в печи, как это делали совсем недавно так называемые цивилизованные фашисты со своими пленными. После того, как мы достигнем цели, отыщем могилу Таме-Тунга, мы должны будем пробраться в заколдованную долину и вызволить оттуда невольников. И хотя это дело скорее медиков, нежели наше, мы обязаны узнать, почему у нескольких десятков человек вдруг отшибло память? Что за дьявольщина кроется за этим?

— Ты прав, дружище! Дай мне пожать твою руку! — почему-то вдруг растрогался Элиас и полез ко мне с объятиями. Чудак, право!

Но продолжу рассказ Аоро о его одиссеях. Он напал на след грабителей могил, не зная, кто они такие. В надежде, что среди этих людей может находиться и его русский друг, парень стал наблюдать за ними. Он был свидетелем сцены с рогатой лягушкой, эдак запросто сбросившей голову и разломившейся надвое.

Вся эта история оказалась не чем иным, как блефом, затеянным лакорийцами, чтобы напугать грабителей могил. Два лакорийца, или как их называет Аоро — рабу, облачились в просторный чехол, сшитый из змеиных шкурок, и, напялив на голову страшную рогатую маску, выскочили в таком виде на тропу, вызвав в лагере грабителей панику. Когда те убежали, лакорийцы сбросили свой маскарадный костюм и вместе с тремя присоединившимися к ним соплеменниками, видимо, собирались посмеяться над трусливыми пришельцами, как вдруг моментально исчезли, словно растаяли в полусумраке джунглей.

По тропе мчался главарь грабителей и тоже с лицом, искаженным от ужаса. Аоро, притаившийся среди сплетений корней гигантского гринхарта, с удивлением наблюдал, как этот здоровяк, увешанный оружием, упал на землю белый, как брюхо жакаре, и затрясся при виде паука-птицееда. Позже ночью перепуганная компания не сомкнула глаз и чуть было не умерла со страху, услышав вопли ленивца, призывавшего самку. Аоро решил, что хотя эти люди вооружены палками, извергающими громы и молнии, сердца у них, как у пугливых и болтливых туканов…

На следующее утро Аоро видел, как главарь грабителей покинул стоянку и скрылся в сельве. Аоро оказался и свидетелем нападения лакорийцев на грабителей, когда они мигом расправились с пришельцами, связали их и уволокли на воздушные тропы.

Среди нападавших лакорийцев Аоро узнал своих старых «приятелей» — двух вождей — молодого и другого, постарше, что с мрачным лицом, так же как и воина с тыквенной бутылочкой.

Интересная подробность. На сей раз молодой вождь не препятствовал тому, чтобы пленным делались уколы. По всей вероятности, с помощью заостренного пера, лакорийцы вводят в организм пленных какой-то наркоз, чтобы было меньше забот с транспортировкой их к месту заключения. Но тут возникает вопрос: они ведь могут усыплять и без пера, из духового ружья отравленными шариками? Да, могут!

По-видимому, уколы преследуют еще какую-то непонятную нам цель. Ведь Аоро они вначале усыпили шариком, а потом собирались еще и сделать укол пером? Нет, тут что-то неясное, и я пока боюсь делиться своими мнениями с Элиасом, а то опять начнем дискуссию…

Какое-то время Аоро следовал за лакорийцами в сторону конусообразной горы.

(Очевидно, это та самая гора, которую и мы видели из долины чаков.) Убедившись, что лакорийцы поволокли пленников в Круглую долину, Аоро возвратился к лагерю.

Каково же было его изумление, когда на стоянке грабителей он увидел белокожего человека, задумчиво сидевшего у костра. Ему сначала показалось, что сидит Саор.

Он сделал несколько шагов к костру, но тут человек обернулся. Нет, это был не Саор. В тот же миг раздались крики, и из зарослей вышло еще двое белокожих.

Аоро поспешил скрыться.

Наблюдая за ними, Аоро без труда заключил, что из этих трех персон двоих никак нельзя причислить к числу лучшей части человечества. Их главарь Босоголовый, так прозвал его Аоро за совершенно голый череп, несомненно — отъявленный негодяй.

Под стать ему и второй тип, с лицом самого страшного духа джунглей — Япу. Его глаза прямо-таки сочились ненавистью; он ежесекундно готов был метнуть свой тяжелый нож в любого из спутников.

Третий, самый молодой из них, тот, которого Аоро сначала принял было за Саора, ему понравился. Индеец назвал его — Мягкое Сердце. Сомневаюсь, конечно, чтобы среди бандитов мог оказаться человек не только с мягким, но и вообще с каким бы то ни было сердцем. Впрочем, поживем — увидим!

Утром следующего дня милая троица с шестью мулами отправилась в путь, и Аоро двинулся за ними.

Перед отправлением грабители, по обыкновению, переругались. Мягкое Сердце сказал что-то неугодное Босоголовому, который в тот момент переобувался. В ответ Босоголовый запустил в него ботинком. Мягкое Сердце схватился было за оружие, но тут вмешался уродливый Япу и быстро их примирил. Пока шла словесная перепалка, ботинок, угодивший в костер, успел обгореть, и Босоголовому пришлось искать в тюках новую пару обуви.

Целый день грабители, по пояс утопая в вонючей грязи, пробирались сквозь джунгли, в духоте, пропитанной запахами гниения и приторно-удушливым ароматом цветов лиан. Солнце уже склонялось к закату, когда грабители, а за ними и Аоро, выбрались на каменистую возвышенность. Урод Япу и Босоголовый, весь день проклинавший все на свете — и бездорожье, и спутников, и новые ботинки из-за скользких подошв, — ускорили шаг, предоставив третьему соучастнику заботу о мулах.

Пройдя в гору еще две-три лиги, они вышли на обширную, лишенную растительности поляну, по краям которой стояло множество высеченных из камня фигур неведомых существ. Посреди площадки возвышалось каменное здание, походившее, по словам Аоро, на гигантский муравейник. Босоголовый и Япу не утерпели, побежали к нему, стараясь обогнать друг друга.

У арки — входа в здание — на камне сидела Священная ящерица-дракон — Хранительница Великих Тайн. Она приподнялась на лапках навстречу пришельцам…

Аоро вспомнил наставление Большого Лоу: охотник, увидевший Священную ящерицу, должен отложить в сторону оружие, стать на одно колено и вознести ей молитву.

Хранительница Великих Тайн внушит человеку мудрую мысль, которая избавит его от многих бед. Она — друг человека и его защитник. Но горе тому, кто посягнет на жизнь Священной ящерицы! Тот, кто поднимет оружие на Хранительницу Великих Тайн, посягнет на Землю, на Солнце, на Жизнь, на Бессмертие, ибо она, Священная ящерица-дракон — бессмертна! Духи джунглей покарают не только того, кто подымет на нее оружие, но и свидетелей этого кощунства.

Аоро вспомнил завет Большого Лоу: в таких случаях надо бежать подальше от места убийства, бежать до тех пор, пока не иссякнут силы, а когда они иссякнут — упасть ничком на землю и произносить заклинания духам. Хранительница Великих Тайн подскажет мудрую мысль… Но пусть в твоей жизни, — говорил Большой Лоу, — никогда не случится такого…

А вот такое случилось.

Когда Босоголовый и Япу приблизились ко входу, Хранительница Великих Тайн приподнялась на лапках и доверчиво потянулась к пришельцам, чтобы тут же упасть, пораженной пулями из двух револьверов.

Выстрелы показались Аоро громом, который поразил людей, посягнувших на Бессмертие. Юноша бросился в джунгли, стал пробираться сквозь чащу, чтобы уйти подальше. А когда силы его иссякли, он упал ничком наземь и вознес молитву духам.

Хранительница Великих Тайн внушила ему мысль идти на стоянку белых людей, взять там одну из брошенных ими палок, извергающих молнии и громы, и покарать нечестивцев…

Аоро так и решил сделать.

В общем-то Хранительница Великих Тайн внушила ему дельную мысль — идти в лагерь бандитов: там-то мы и встретили этого славного, простосердечного парня. Теперь нашего полку прибыло…»

 

Глава 25

Агурто — властитель Вселенной

Наш читатель несомненно догадался, что негодяи, убившие Священную ящерицу, о чем говорится в записках профессора Грасильяму, Босоголовый, Япу и Мягкое Сердце — не кто иные, как наши старые знакомые — владелец кафезино «Мадонна и осьминог» в Манаусе Фабиан Зуде, урод Фесталь Фалькони и третий, так называемый, Мягкое Сердце — Руи Мейер. Это они добрались до могилы индейского вождя Таме-Тунга.

Ящерицу-дракона, сидевшую на замшелом камне, у входа, застрелили Фабиан Зуде и Фесталь. Они перескочили через нее и шагнули было к арке, как под сводом появилась человеческая фигура, четко выделяясь на темном фоне внутренности здания. Яркая, просторная одежда сверкала множеством драгоценностей. Над козырьком золотого шлема, украшенного яркими птичьими перьями, переливался огромный желтый алмаз. Тень от козырька скрывала черты этого человека, державшего в левой руке золотой, тоже унизанный самоцветами, жезл, а в правой — огромный кольт.

Зуде и Фесталь попятились назад, но тут подбежал Руи, замешкавшийся с мулами.

— Кэп! Это ты, Кэп? — радостно закричал он, бросаясь навстречу видению.

— Назад, тысяча акул и один кашалот! Я — индейский вождь, повелитель джунглей, владыка Вселенной! Каждый, кто посмеет переступить порог моего дворца, будет казнен!

— Ого-го-го, Агурто! Ну, конечно же это он! Вот здорово! Ловко же обвел нас вокруг пальца, дружище. Мы думали, что ты уже в Манаусе беседуешь со своим старым приятелем инспектором полиции сеньором Кабрильо о ценах на пеньку, а ты, оказывается, развлекаешься здесь маскарадом. Ох, и шутник, право, шутник! А ну-ка убери свою пушку, старина! Нам надо поговорить по душам, — с наигранным добродушием проговорил Фабиан Зуде, делая шаг вперед.

— Стоп! Задний ход, белокожая скотина! — направляя на трактирщика кольт, прогремел Агурто. — Вон, нечестивцы, из моих владений, или я сейчас призову своих воинов!..

— Те-те-те-те! Вы слышите, ребята, что запел наш бывший президент? Мало того, что обманул нас, прикинулся дурачком, — я, мол, раскаялся, пойду в Манаус с повинной, — так он еще смеет угрожать нам. Нет, Кэп, это нечестная игра. Между порядочными сеньорами так не принято… Руи, может, ты уговоришь своего шефа? А то ведь дело кончится для него плачевно. Ты бы подумал, Кэп! Как никак, а нас все же трое против одного, а? — выразительно играя револьвером, пригрозил Зуде.

Но Агурто не слышал трактирщика. Его глубоко запавшие, маленькие злые глаза были широко раскрыты, гневно сверкали из-под густых косматых бровей. Взор Железного Капитана был устремлен поверх голов грабителей куда-то вдаль, за стену джунглей, к вершине конусообразной горы, освещенной лучами вечернего солнца. Золотой шлем с мерцающим алмазом оттеняли снежную белизну седины, преображая это грубое, с резкими чертами, густо заросшее жесткой щетиной лицо. Сейчас, в гневе, Агурто был даже красивым. Драгоценный наряд, жезл придавали ему поистине царственный вид. Он казался выше, величественней. Если б не этот знакомый хриплый голос, не брань, его действительно можно было бы принять за могущественного вождя…

— Проклятые белокожие! Вы пришли осквернить мою усыпальницу. Знайте, это не удастся вам! Сюда движется мое непобедимое воинство. Оно уничтожит вас! Вон смотрите! — Железный Капитан вскинул драгоценный жезл в сторону горы таким царственным жестом, что трое грабителей невольно посмотрели в том направлении.

По темнеющему небосклону, толпами и в одиночку, обгоняя друг друга, плыли розовые облака, словно спеша на призыв своего вождя — безумного Агурто.

— Капитан, ты ли это? Да ты не узнаешь меня, что ли? Это же я, Руи, твой старый мателот… Он свихнулся, бедняга! — прошептал Руи и шагнул к Агурто, чтобы заключить его в свои объятия. Железный Капитан отступил, гордо повернул к нему голову и, вскинув кольт, нажал крючок. Послышался щелчок, а выстрела не произошло: кольт был без патронов.

— Ах, ты так встречаешь друзей, старая обезьяна! — вскинулся Фабиан Зуде, хватаясь за револьвер.

— Стой, не стреляй, Фаб! — закричал Руи, но было уже поздно. Самозванный властитель Вселенной, он же Леми Диаш, он же Железный Капитан, он же Агурто, что значит, акула — схватился грудь. Ноги его подкосились, и он упал на труп Священной ящерицы — Хранительницы Великих Тайн.

Еще его грешная душа не успела покинуть тело, как Зуде и Фесталь бросились на него и стали сдирать с умирающего драгоценности. Агурто устремил свой потухающий взор на небо, к вершине горы, пламенеющей в лучах заката. Что видел он там?

Брата Миранду, сумевшего перебороть в себе ненависть? Или закованных в кандалы индейцев, которых он продавал в рабство владельцам каучуковых плантаций? Или, может, прошлое стерлось в его помутившемся разуме, и властителю Вселенной сейчас виделись его храбрые воины, бегущие вперед с луками, копьями, палицами: они спешили на помощь своему владыке…

Блики заката упали на потускневшие глаза Агурто, и казалось, что зажгли их: они засветились словно два раскаленных угля. Это было так страшно, что даже видавший виды Руи закрыл лицо руками. Из оцепенения его вывел крик Фабиана Зуде:

— Вы, что же, ваше святейшество, никак собираетесь оплакивать эту падаль? — указал он дулом револьвера на труп Агурто и затем вскинул револьвер на Руи. — А ну-ка, сволочь, живо давай сюда мешок, если не хочешь отправиться вдогонку за Капитаном! Фесталь, на всякий случай, забери-ка у него оружие!

Дух Руи надломился. Он беспрекословно отдал револьвер и подчинился приказу трактирщика.

Солнце зашло. Вершины деревьев, обрамлявших поляну, еще пламенели багрянцем, а внизу ночь уже торопливо затушевывала очертания предметов. Казалось, сама земля излучает темноту, чтобы поскорее скрыть от неба картину отвратительного мародерства.

Трясущимися от алчности руками Зуде и Фесталь засовывали в мешок усыпанные самоцветами пряжки, браслеты, нагрудники, сорванные с Агурто, при этом не спуская друг с друга глаз, как бы компаньон не вздумал утаить какую-нибудь драгоценность. Они пытались растоптать тяжелыми башмаками, расплющить шлем, но тщетно. Шлем легко пружинил, изгибался и снова так же легко выпрямлялся; ни одна царапина не оставалась на его матовой поверхности. Не удалось грабителям и выковырять алмаз: камень плотно сидел в металле, будто был отлит вместе со шлемом.

Угрожая револьвером, Фабиан Зуде заставил Руи взять в одну руку мешок, а в другую зажженный факел и входить в храм первым. Руи сделал три-четыре шага и остановился, стараясь различить что-либо в плотной, почти осязаемой темноте.

Сюда, внутрь храма, не проникали шумы джунглей. Руи были слышны лишь треск горящего факела да тяжелое прерывистое дыхание конвоиров за спиной.

Трепетный свет факела вырвал из мрака силуэт какого-то сооружения, возвышавшегося прямо против входа. Руи оно показалось закругленным внизу форштевнем океанского корабля, стоявшего на стапелях. От подножия, по обеим сторонам «стапелей» — мраморного постамента, высотой в полтора человеческих роста, — и выше, вдоль плавных обводов «корабля», вели широкие, сужающиеся кверху лестницы. На их ступенях стояли светильники — слегка вогнутые чаши на высоких тонких витых ножках, из такого же золотистого металла. В чашах была налита какая-то темная жидкость.

На носу «корабля» проступал барельеф пятилепесткового цветка монстеры, чем-то напоминающего кисть человеческой руки.

Торжественная тишина подавляюще подействовала на непрошеных гостей. Все трое молча обошли сооружение вокруг, с непривычной робостью разглядывая его.

То, что спереди показалось форштевнем корабля, составляло главный элемент всего сооружения и сбоку и сзади выглядело совершенно иначе. Оно было изготовлено из какого-то золотистого металла и походило на огромный наконечник стрелы, покоившийся на скошенном пьедестале. Его утолщенное спереди острие было направлено вверх под углом сорока пяти градусов, а задние заостренные концы, расходящиеся как ласточкин хвост, опирались о землю.

Если бы кто-нибудь из непрошеных гостей когда-либо интересовался авиационной литературой, он сравнил бы этот металлический элемент сооружения с фантастическим летательным аппаратом будущего, который авиаконструкторы называют «летающее крыло». Различие с ним состояло лишь в том, что по оси «наконечника» помещалось еще нечто, похожее на индейскую пирогу с изящно выгнутым носом. Ее прикрывал прозрачный полукруглый колпак, за которым смутно угадывались очертания лежащей человеческой фигуры.

Сомнений не было: они находились в усыпальнице вождя Таме-Тунга.

Взоры пришельцев невольно устремились кверху, туда, куда было нацелено острие «наконечника». Но что за чудо? Вместо купола здания, который они видели снаружи, над ними был небесный свод, усыпанный ярко мерцавшими звездами. Острие «наконечника» было направлено к одной из семи, особенно ярко сверкавших на темном куполе главных звезд созвездия Плеяд — звезде Майя.

Но грабителям было не до звезд. Глаза их освоились с темнотой, здесь им ничто не угрожало, и они стали действовать уверенней. Фесталь ткнул пальцем в одну из чаш светильника.

— Э, братцы, да никак нефть! — воскликнул он, поднося палец к носу. — Хотя, черт его знает, на вид — нефть, а пахнет, не поймешь чем…

— Наплевать! Лишь бы горела, — отозвался трактирщик. — А, ну-ка, Руи, зажигай огни! Хватит топтаться в темноте!

Через минуту все светильники пылали…

Ровное, бездымное, какое-то необычайно яркое и благовонное пламя светильников запалило в разных концах храма мириады огней. Они отражались на матово-золотистой поверхности «крыльев», переливались на выпуклостях золотых драконов, что подпирали свод, стоя у стен на задних лапках с фигурками маленьких человечков на головах. Огни дробились в гранях больших прозрачных сосудов и ларей, наполненных самоцветными каменьями, лучились, струились из крупных алмазов, вставленных в глазницы драконов, искрились во множестве драгоценных украшений на ярких одеждах, золотых шлемах, оружии, утвари, развешанных по стенам. Это была вакханалия света, радужных цветов, причудливой, трепещущей игры холодного пламени…

Вид неисчислимых богатств еще больше разжег алчность грабителей. Даже Руи, на которого смерть Железного Капитана подействовала отрезвляюще, готов был сейчас прыгать, плясать, кричать от радости. Черт побери! Наконец-то он богат! Один алмаз, что торчит в глазу вон того страшилища, подпирающего свод, может обеспечить ему, Руи, многие годы привольной, безбедной жизни. А таких алмазов здесь… Святая мадонна! А сколько здесь золота!..

Теперь уж трактирщику не пришлось подгонять своих компаньонов. Все трое, ослепленные богатством, не сговариваясь, принялись за дело.

В том, что все это — и крылья, и светильники, и драконы, и утварь — изготовлено из золота, сомнений не было. Фабиан Зуде предусмотрительно захватил с собой пузырек с азотной кислотой и первым делом проверил отобранный у Агурто шлем: действительно ли он золотой? Поэтому сначала бандиты набросились на золотую утварь. Они пытались ее сминать, сплющивать, чтобы побольше уместить в мешки, но безуспешно. По-видимому, какая-то добавка в металле делала тончайшие листки золота твердыми, гибкими, как пружинная сталь. Неведомым мастерам-умельцам известен был и особо прочный способ соединения драгоценных камней с золотом.

Незаметно, чтобы камни были зачеканены в металл, скорее казалось, будто они приклеены, причем так прочно, что когда Фесталь попытался отделить ножом алмаз от шлема, камень раскололся, но не отскочил.

— Ладно, золото от нас никуда не уйдет. Заберем в следующий раз, а сейчас, ребятки, поживимся камешками. С ними дело иметь проще! — сказал трактирщик.

Бандиты принялись опоражнивать сосуды, вскрывать ларцы. Они насыпали горстями самоцветы в мешок, чтобы через минуту у соседнего ларца высыпать содержимое мешка на пол и набивать его новыми, больше приглянувшимися им драгоценностями.

Позабыв об опасностях дальнего обратного пути, бандиты выбросили из всех имевшихся в наличии мешков продовольствие и корм для мулов и стали наполнять их награбленным добром.

За какие-нибудь два-три часа все мешки были туго набиты, так что их с трудом можно было поднять. Грабители пытались взобраться на фигуры драконов, подпирающих свод, чтобы выковырять из их глазниц алмазы, но не дотянулись до них. Не удалось им и вскрыть прозрачный колпак пироги, под которым покоилась запеленутая мумия вождя. Колпак составлял как бы единое целое с золотыми бортами пироги и не поддавался ударам ножа и прикладов.

Грабеж продолжался всю ночь. Перед рассветом Фабиан Зуде приказал Руи отправиться за мулами. Руи отказался. Приобретенное богатство вернуло ему былую силу духа. Теперь Руи было на все наплевать. Он такой же богач, как и трактирщик, и не обязан ему подчиняться.

— Ах так, малыш? Снова бунт на корабле? — зловеще прошипел Фабиан Зуде. — Помни, дружок, за это вздергивают за ноги на рее…

— Как бы тебе первому не повиснуть вниз головой…

— Ладно, малыш! Давай руку! Не время теперь ссориться. Сейчас всем нам надо держаться друг за друга, чтобы скорей добраться до дому, понятно? Ну, а если ты не хочешь один идти за мулами, пошли все вместе…

Оставив мешки у входа в храм, они отправились искать разбредшихся мулов.

Когда последний мешок был приторочен, трактирщик подмигнул Фесталю. Тот метнул свой длинный нож в спину Руи, который в этот момент проверял подпругу. Руи вскрикнул и упал рядом с трупом Агурто — Властителем Вселенной.

— Вот так-то лучше. Будем считать, что мы с тобой квиты, — криво усмехнулся Фесталь, вытаскивая из спины своей жертвы нож. — Ужасно не люблю быть в долгу…

Он было нагнулся проверить, точен ли его удар, но увидев, что Фабиан Зуде с мулами, груженными неисчислимым богатством, уже скрывался в джунглях, побежал…

 

Глава 26

Встреча с лакорийцами

(Окончание записок проф. Э.Грасильяму)

(Эта часть записок проф. Э.Грасильяму публикуется нами по оригиналу, почти полностью. В журнале «Проблемы. Гипотезы. Открытия» она напечатана с купюрами.

По известной нашим читателям причине, выполняя распоряжение проф. Э.Грасильяму, Жоан Кольеш умолчал о богатствах, хранившихся в храме-усыпальнице Таме-Тунга.

Нами же опущены лишь некоторые подробности, о которых читатели уже знают. — Прим. автора.)

«…Рассказ Аоро очень расстроил меня и моих друзей. Итак, могила Таме-Тунга, — а это несомненно была она, — уже наверно разграблена! Значит, к ней существует два пути. Один, длинней и опасней, который проделали мы через долину Золотого Дракона, и другой — путь грабителей, намного короче. Чертовски обидно перенести столько невзгод — и опоздать! Мне стыдно, что мы не смогли оправдать надежд Мартино, так поверившего в нас.

С другой стороны, я никак не могу понять лакорийцев. С таким рвением оберегая хотя бы тот же храм Злого Сагуртана, не подпуская к нему даже безобидных индейцев, лакорийцы оставили без присмотра свою главную святыню. Как могло это случиться?! Еще один проклятый вопрос в куче множества других. Но сейчас нам его не решить. Сейчас главное для нас — быстрота. Надо торопиться, чтобы застать бандитов у могилы Таме-Тунга. Может, нам удастся предотвратить разграбление усыпальницы. Нас четверо против троих. Что же, если понадобится, возьмемся за оружие. А сейчас спать, спать! Уже далеко за полночь. Засиделись же мы, слушая этого индейского парня…

Продолжаю запись утром следующего дня. Пошли девятнадцатые сутки, как мы покинули Жоана. Если сегодня или, в крайнем случае, завтра я не придумаю, как отправить ему пакет, или же сами не повернем назад, Жоан уйдет.

Пока до вечера запись прерываю. Саор кричит, что все готово, пора отправляться к цели наших исканий. Что ждет нас сегодня?..

Вечер. Ничего не скажешь, хлопотный выдался денек. Чтобы записать все события, мне понадобится не меньше двух часов. Итак, продолжаю.

По знакомому пути Аоро провел нас, в сущности, без особых приключений. Правда, очень трудно было пробираться сквозь чащу, и мы с облегчением вздохнули, когда, наконец, стена джунглей расступилась и мы вышли на окраину обширной поляны.

Здесь, спрятавшись в густой зелени, мы с Элиасом взялись за бинокли, стали наблюдать.

Да, все так и было, как рассказал Аоро. И величественное здание, по форме напоминающее рыцарский шлем (ему оно показалось похожим на муравейник), с осевшими в землю, отсвечивающими бронзой стенами. И изваяния фантастических существ по краям поляны и даже огромная, живая, черт побери, ящерица-дракон на замшелом камне у входа. Если бы тут же у подножья камня не валялся труп убитой грабителями ящерицы, можно было бы подумать, что Хранительница Великих Тайн воскресла.

Тут же у входа лежали и два бездыханных человеческих тела.

Вокруг стояла мирная тишина, нарушаемая лишь пением птиц да пронзительными криками попугаев. Никаких признаков людей не было заметно. Где же грабители?

Неужели мы опоздали?

Саор и его индейский дружок вызвались пойти на разведку, выяснить обстановку.

Предложение разумное, и я с ними согласился.

Не прошло и десяти минут, как раздался громкий трехкратный свист — условный знак: опасности нет, идите сюда — и тут же на поляне появился сам Саор, жестами подзывая нас.

Да, сомнений не было: грабители успели уйти с добычей и всего за несколько часов до нашего прибытия. Об этом свидетельствовали свежие глубокие следы тяжело груженных мулов и груда банок с консервами, галетами, шоколадом и всяким другим добром, которое нам очень кстати.

Мы направились к храму. При нашем приближении Священная ящерица приподнялась на лапки и доверчиво потянулась к нам, глядя своими холодными, коричневыми глазами, как бы вопрошая: вы снова пришли сюда, святотатцы? Зачем вы оскверняете чертоги Великого Вождя? Хотя, возможно, мне это показалось. Да и что мы могли ей ответить?

Аоро, как предписывал ритуал, отложил оружие, опустился на одно колено, стал возносить молитву. Мы предоставили ему возможность улаживать свои взаимоотношения с силами небесными, а сами поспешили заняться трупами. Точнее сказать — трупом, так как один из валявшихся у входа в храм оказался жив. Это был тот, кого Аоро назвал Мягкое Сердце. Настоящее же его имя, если он только не врет, — Руи Мейер.

Мертвеца звали Леми Диаш, по прозвищу Агурто, или еще — Железный Капитан. Это — известный контрабандист и негодяй, по которому давно скучает намыленная веревка.

Может, постигший его конец лучше и для человечества и для него самого. Дружки Диаша избавили правосудие от хлопот, а он принял смерть не преступником, а тем, кем он себя воображал — великим властителем Вселенной.

Все это и многое другое, в том числе и имена остальных бандитов, мы узнали несколько позже от Руи Мейера, когда нашими общими с Аоро стараниями он был приведен в чувство.

Этому негодяю все-таки чертовски повезло. Если б в момент, когда приятель метнул нож, он не нагнулся проверить подпругу, ему бы не быть уже в живых. А так лезвие ножа, прорезав кожу и мышцы спины до самых ребер, скользнуло поверх задней стенки грудной клетки. У Мейера хватило смекалки прикинуться мертвым: он знал, что при малейшем движении дружки немедленно прикончат его. Когда они ушли, Мейер потерял сознание. Через какое-то время он очнулся, почувствовав, что кто-то обмывает рану. Он с трудом повернул голову и увидел Священную ящерицу. Своим длинным и острым язычком она облизывала рану до тех пор, пока не прекратилось кровотечение. Второй раз Мейер очнулся, услыхав наши голоса. Он решил, что возвратились Фабиан Зуде и Фесталь, и снова прикинулся мертвым.

Я осмотрел, промыл его рану, забинтовал. Потом, пока мы — Элиас, Саор и я — осматривали внутренность храма-усыпальницы, Аоро накормил раненого какими-то живительными кореньями и ягодами. В общем, через несколько часов, когда мы окончили осмотр, Руи Майер был уже в состоянии поведать нам об их шайке, назвал имена ее участников, рассказал о всех приключениях, которые им пришлось пережить в походе, об исчезновении нескольких спутников, — негров и белокожих — об уходе Железного Капитана и закончил ограблением усыпальницы…

— В общем, всем вам место на виселице! — не утерпел я, когда Майер кончил свою исповедь.

— Со своей точки зрения вы правы, сеньор профессор, — смиренно сказал он. — Только до того, как вы передадите меня в руки правосудия, прошу дать мне возможность отомстить этим негодяям.

— Если вы сейчас рассказали правду, Мейер, то вам не понадобится им мстить, — ответил за меня Элиас и продолжал: — Как я понял, Фесталь Фалькони так смертельно ненавидит Фабиана Зуде, из-за которого он стал уродом, что не упустит случая метнуть свой нож в его спину гораздо точнее, нежели в вашу, Мейер, а Зуде — Ксавье де Кони — тоже не прозевает удобный момент выпустить всю обойму в своего компаньона. Вопрос только в том, кто кого опередит.

Я не согласен с Элиасом, так как не собираюсь полагаться на милость сеньора Случая. Бандитов надо догонять, и догонять как можно быстрее: у нас же совсем нет времени. Короче: мы тут же отправились в путь, оставив Мейера на попечение Аоро. Я вообще был склонен оставить Мейера на произвол судьбы, но Саор бурно запротестовал. Он сказал, что бросать раненого одного в джунглях, хотя бы он и заслуживал самого сурового наказания, — излишняя и запоздалая жестокость. Саор готов был остаться с Мейером, как ни тяжело ему расставаться с нами.

Решили все же оставить Аоро.

Руи Мейер чуть не заплакал и не знал, как благодарить нас. Может, действительно, я слишком строг?

…След грабителей вел сквозь непроходимую сельву в сторону, противоположную той, откуда они пришли. Потом, через несколько часов кошмарного пути, мы круто свернули на открытую возвышенность, по направлению гряды невысоких скал.

Наверно, там грабители решили сделать привал. Мы тоже остановились, провели короткий совет.

Самым важным нашим преимуществом оставалась скрытность. Грабители не догадываются о погоне. Они вообще не знают, что в район могилы Таме-Тунга еще кто-то пришел. Этим нам надо воспользоваться. Успех могла решить только внезапность: неожиданно напасть на мародеров, захватить их в плен и вернуть в усыпальницу украденные сокровища. Каким же способом потом оповестить лакорийцев и как поступить с пленниками — покажет обстановка.

Пока же я послал Саора тщательно осмотреть гряду скал и во что бы то ни стало постараться отыскать стоянку грабителей. Не было никакого сомнения, что она где-то здесь, поблизости. Тяжело груженные мулы далеко не уйдут, а тем более в скалах.

Мы взяли с Саора слово, что он ни при каких обстоятельствах не вступит с грабителями в открытую борьбу. Его задача — только разведка. Чтобы быть окончательно спокойным, я отобрал у него карабин и пистолет, оставив ему только нож. Элиас запротестовал, но я был непреклонен.

Саор ушел. Мы выбрали место в чаще, откуда хорошо просматривалась вся гряда скал, и сосредоточили свое внимание на действиях Саора. Некоторое время он пробирался ползком через открытое пространство, прячась в траве и среди неровностей почвы, а потом скрылся в нагромождении скал.

— Напрасно ты отобрал у него оружие, дружище, — укоризненно заметил Гароди. — А вдруг ему придется обороняться? Чем? Голыми руками?

Я промолчал, хотя в душе пожалел о своем поступке.

Прошел час, второй… Ничто не нарушало звенящей тишины. Где-то неподалеку хрипло прокричал каменный петушок и, вспорхнув чуть ли не из-под самого носа Гароди, промелькнул ярко-оранжевым пламенем.

В южной части скалистой гряды была глубокая седловина. Именно там, по моему мнению, бандиты устроили свой лагерь.

Солнце висело над горизонтом, готовясь скрыться за изломами далеких гор. Успеет ли Саор вернуться до наступления ночи?

И вдруг раздался ружейный выстрел. Эхо многократно повторило его. Мы с Элиасом вскочили на ноги и, пренебрегая опасностью, с оружием наперевес, бросились вперед.

Но много ли могут пробежать два пожилых человека, да еще с тяжелыми рюкзаками за плечами! Гароди схватился за грудь.

— Не могу! — прохрипел он.

Я тоже остановился, жадно глотая ртом воздух. И вдруг увидел у кромки седловины на утесе Саора, который размахивал руками и что-то кричал нам.

Через четверть часа мы добрались до него.

— Ты жив, цел? Кто стрелял? — задыхаясь от волнения, спросил я.

— Пойдемте, сеньоры, вон туда, — ответил Саор улыбаясь.

В тени нависшей базальтовой скалы мы увидели шесть развьюченных мулов, горку мешков и горящий костер. Возле костра лежал человек в разорванной одежде без всяких признаков жизни. Второй человек сидел, привалившись спиной к мешкам, руки и ноги его были связаны.

— Что здесь произошло? Неужели это ты один расправился с ними? — воскликнули мы с Элиасом дуэтом.

— Нет, мое вмешательство почти не потребовалось. Как и предсказывал профессор Гароди, они просто сводили свои счеты, — ответил Саор и рассказал обо всем, что он видел.

Когда, соблюдая осторожность, он добрался до седловины и заглянул за перевал, его взорам открылась такая сцена. Два бандита катались по земле, сцепившись в смертельной схватке. Затаив дыхание, Саор следил за исходом борьбы. Карабины их валялись в стороне. Борьба шла за нож, лежавший шагах в двух от них.

Силы у противников, по-видимому, были равны, так как ни тот, ни другой долго не имели преимущества.

Не спуская с борющихся глаз, Саор скрытно приблизился к ним. В этот момент бандиты почему-то отпустили друг друга, вскочили ноги, чтобы снова броситься в бой. Но тут Зуде подвели новые ботинки. Он поскользнулся. Фесталь Фалькони схватил нож и нанес трактирщику несколько ударов в сердце. Саор напал на Фесталя сзади, вмиг обезоружил его и связал.

Вот тогда-то Саор и выстрелил из карабина, подав нам сигнал, который мы истолковали в ином смысле. Ну, слава мадонне, этот славный синантроп невредим!

На Фесталя нельзя смотреть без содрогания. Его и без того обезображенное лицо казалось ужасным. Неправильно посаженные глаза сверкали лютой ненавистью. Он весь дрожал от злобы.

— За что ты убил трактирщика? — спросил я Фесталя.

Он молчал.

— Не поделили добычу? Или здесь замешана старая месть?

Фесталь не издал ни единого звука.

— Ну так вот, завтра ты пойдешь с нами. Мы постараемся подыскать для тебя подходящее место. Негодяй! — в сердцах закричал я.

— Вы хотите отправить его в Круглую долину? — тихо спросил Саор.

— Не тащить же эту образину в Манаус, где его все равно ожидает виселица…

Мы отнесли труп за перевал, опустили его в расщелину скалы, присыпали сверху камнями. Покончив с этим малоприятным делом, занялись мешками. Нам оставалось только охать от восхищения и одновременно проклинать мародеров. В мешках были великолепные запястья, браслеты, головные обручи, пояса, нагрудники, украшенные алмазами и другими драгоценными камнями, множество золотых статуэток, ритонов.

Ночевать мы решили здесь, под навесом скалы. Перед тем, как сесть за дневник, я внимательно осмотрел мулов, накормил пленника и связал его так, что он не мог даже шевельнуться. Оставлять на ночь для него охрану я счел излишней роскошью.

За эти дни мы так измучились, что дорожили каждой минутой отдыха. Все улеглись спать, а я вот занимаюсь дневником…

Еще один день кончился, а мы ни на шаг не приблизились к Жоану. Что делать? Ума не приложу…

Наступление нового дня я встретил такими ругательствами, что их, по всей вероятности, было слышно за две лиги от стоянки. Фесталь Фалькони сбежал!

Просто непостижимо, как удалось ему освободиться от ремней, которыми я скрутил его. Бандит увел с собой и мула с частью провизии. Хорошо, что оружие и мешки с драгоценностями лежали между нами: они уцелели. Не понимаю, почему этот урод не придушил всех нас троих, как сонных цыплят? Ему не так уж трудно было это сделать. Нет, тут что-то неладное. Уж не замешан ли в этом Саор? Не помню точно, то ли во сне, то ли наяву, но перед рассветом мне показалось, что Саор вставал и подходил к мулам. Я спросил его.

— Нет, профессор, я не вставал, я спал, — ответил он и, в свою очередь, задал мне вопрос: — А что ожидало бы Фесталя в Манасе, если бы вы доставили его туда, а не в Круглую долину?

Дальше последовал такой диалог:

Я: Виселица! Только виселица! В лучшем случае — пожизненная каторга. Это же тяжкий преступник!

Саор: Да, пожалуй, но преступниками люди не рождаются.

Я: Что ты хочешь этим сказать?

Саор: Только то, что судьба Фесталя несколько необычна. Преступником его сделали условия вашего капиталистического общества. Он, так сказать, продукт среды, в которой человек человеку — волк. И, сказать по правде, профессор, я не особенно сожалею, что ему удалось бежать…

Ну, как вам это нравится? Мне, в сущности, нечего было возразить, и я перевел разговор на другие рельсы.

— Когда ты наблюдал за дракой этих двух негодяев, был ли кто-нибудь из них ранен? — спросил я.

— Нет. Фесталь и Фабиан дрались голыми руками. У меня было преимущество.

Во-первых, вы разрешили мне оставить нож, а, во-вторых, карабины бандитов находились ближе ко мне, нежели к ним, и в любой момент…

— Ты хочешь сказать, что если бы захотел, то вместо одного пленника у нас оказалось бы два. Так? — вмешался Элиас.

— Это не трудно было сделать, но я помнил ваш приказ не вмешиваться. Схватка же с Фесталем произошла после убийства Фабиана Зуде. Соотношение сил переменилось, и я нарушил приказ, так как обязан был воспользоваться своим преимуществом.

— Пожалуй, ты прав, Саор, — согласился я. — Ну, а как ты считаешь, почему удалось бежать Фесталю?

— По-видимому, он — ловкий малый и где-то сумел припрятать нож. К тому же была темная ночь, а мы спали как убитые. И, поверьте, сеньоры, мы и вовсе не проснулись бы, если б вместо Фесталя Фалькони оказался Фабиан Зуде…

Попробуй-ка тут поспорить с русскими! Этому парню из коммунистической страны нельзя отказать ни в смелости, ни в логике. Неужели у них все такие?

Итак, мы отправляемся в обратный путь к могиле Таме-Тунга, чтобы встретиться с Аоро и попросить его провести нас в Круглую долину. Надо выяснить, что там за люди и, в частности, кто этот престарелый шансонье. Может, и впрямь Луи Пэйн? Но как отыскать нам лакорийцев, чтобы отдать им награбленные ценности? Куда они запропастились?

Записывая утром свое пожелание встретиться с лакорийцами, я и не думал, что оно так скоро исполнится.

Мы возвратились, отыскали в условленном месте Аоро с Мейером. Индейский парень — просто чудодей. За сутки он почти поставил на ноги Мейера. Тот, хотя еще слаб, бледен от потери крови, но через пару дней, думается, будет в форме. «Только можем ли мы ждать эти два дня, — с горечью думаю я. — Ведь мы в жестоком цейтноте. Эх, Жоан, Жоан, слышишь ли ты меня?..»

Оставив рюкзаки под присмотром Саора, вызвавшегося побыть с выздоравливающим, мы втроем — Элиас, Аоро и я — повели мулов с драгоценностями к храму.

Я и Элиас так упивались собственным благородством, что не подумали о том, как выглядим со стороны с награбленным добром. А со стороны тем же лакорийцам мы можем показаться вовсе не рыцарями, а святотатцами.

Так и получилось.

Только мы пересекли поляну и подошли к храму, как из-под арки и с разных сторон появилось множество смуглых высоких воинов с луками и дротиками, направленными на нас.

— Рабу! — закричал Аоро, хватаясь за копье, но я ударил его по руке, вырвал копье и отбросил в сторону. То же самое сделали мы с Элиасом и со своим оружием.

Не дожидаясь, пока эти красавцы-гвардейцы спустят тетивы, мы с Элиасом завопили в один голос:

— Нас послал Лакастра!

— Где Макалуни?

Молодой вождь с алым пером на голове, стоявший под аркой, выкрикнул какое-то слово, и воины опустили луки. Потом он сделал шаг вперед, с достоинством низко поклонился нам. То же самое проделало и его воинство.

Я с облегчением вытер со лба пот, представил своих спутников и назвал себя.

Долгожданная встреча с живыми лакорийцами состоялась, к счастью, без кровопролития. Однако Аоро продолжал недоверчиво озираться, как бы ожидая подвоха. Вождь — его зовут Ингла, он сын верховного вождя племени Макалуни, — увидев Аоро, улыбнулся, что-то ему сказал на своем непонятном языке и показал на одного из воинов. Аоро молниеносно схватил дротик и встал в оборонительную позу.

Широкая белозубая улыбка расплылась на лице воина. Он похлопал по тыквенной бутылочке с пером, висевшей у него на поясе, а потом помахал ладонью из стороны в сторону, дескать, не бойся, не трону. Этот детина, оказывается, был тем, кто делал уколы пленным. (NB. Не забыть спросить, зачем это делается).

Мы с Элиасом пытались подобрать какое-нибудь понятное лакорийцам индейское наречие, а оказывается, Ингла может говорить на ломаном португальском языке.

Когда, как говорится, контакты были налажены, я рассказал, как и при каких обстоятельствах мы ознакомились с Мартино-Лакастрой, о наших приключениях в долине Золотого Дракона, о смерти Баголы. При этом известии Ингла склонил голову, отдавая дань памяти погибшего собрата, и спросил, успел ли Багола спрятать мурии.

Узнав, что мы их закопали, Ингла радостно улыбнулся:

— Лакастра не ошибся. Вы — друзья лакори.

Потом я рассказал все, что знал от Руи Мейера об ограблении могилы Таме-Тунга.

На красивом лице Инглы проступили пятна стыда. Да, он видел, что сделали грабители в храме. О драгоценностях, которых мы спасли, он упомянул как бы между прочим. Я понял, что пропажа нескольких мешков драгоценностей для лакорийцев, видимо, значила не больше, чем для меня потеря старого зонтика. Они были счастливы, что саркофаг — золотая пирога с останками вождя Таме-Тунга — остался нетронутым.

Элиас не утерпел, спросил, как могли они оставить свою святыню без охраны. И тут мы услыхали историю, из которой поняли, что потомкам пришельцев из космоса не чужды такие человеческие слабости, как зависть, тщеславие, больное самолюбие…

Специальной охраны могилы вождя никогда не существовало. В глухие места, огражденные от мира непроходимыми топями и чащами, на протяжении веков никто не проникал. Даже индейцы — обитатели джунглей — старались не углубляться в дебри дальше Злого Сагуртана: смельчаки попадали в Круг Забвения.

К могиле вождя можно было подойти лишь со стороны плоскогорья с приметной конусообразной горой (мы назвали ее Фудзи), у подножья которой находились и долина Золотого Дракона и Круглая долина или, как называют ее лакорийцы, Круг Забвения. От плоскогорья к могиле вела не очень-то широкая возвышенность — выветрившийся горный хребет, ныне поросший лесом. Этим-то единственным подступом и пользовались лакорийцы.

С течением времени топи подсохли, чащи поредели и стали доступней для человека, но лакорийцы не догадались учредить постоянный надзор за могилой.

После того, как в тех, ранее непроходимых, местах стали появляться охотники-индейцы, молодой вождь Ингла высказал на совете старейших опасение и предложил выделить группу воинов, которые несли бы постоянную сторожевую службу, но его двоюродный братец Магара, всегда и во всем противодействующий своему сопернику Ингле, высмеял это предложение, заявив, что лучше почаще посылать воинов в долину Золотого Дракона, чтобы уничтожить всех чаков.

Великий вождь Макалуни отложил решение вопроса на неопределенное время. Он понимал, что назрела необходимость изолировать лакорийцев от общения с другими людьми, если он хочет уберечь племя от чуждых влияний, сохранить в чистоте свои обычаи, верования. А потому придется оставить эти места и уходить в Долину Регари (что это такое, будет сказано дальше). Макалуни ждет только возвращения Лакастры, который после его, Макалуни, смерти станет великим вождем. И как только он вернется, племя со своей святыней — саркофагом Таме-Тунга, драгоценностями из храма, будет уведено в Долину Регари. Они завалят единственный ход в долину и тогда навечно останутся одни… Святая простота!

Мудрейший вождь не знал, что у белых людей есть авиация…

События все же подтвердили правильность точки зрения Инглы и заставили Макалуни действовать энергичней, не дожидаясь возвращения Лакастры-Мартино. Охрана была послана к могиле лишь после того, как лакорийцы узнали о приближении отряда грабителей и стали следить за ними. (Тогда-то и был послан в долину Золотого Дракона Багола с товарищами, чтобы уберечь мурии).

Лакорийцы не хотели кровопролития и сначала, по своей наивности, думали напугать головорезов своими «штучками», то прирезали мулов, то уносили негров-носильщиков, то придумывали еще какие-нибудь фокусы. И лишь когда убедились, что непрошеных гостей этим не проймешь, решились на открытые боевые действия по-своему. Они напали на грабителей, усыпили их и на собственных плечах с комфортом доставили пленных в Круг Забвения.

Тут Элиас снова прервал рассказ вопросами: зачем они прячут пленных в Круге и что за уколы пером делают они им?

Предположение Саора об умышленной изоляции пленных в недоступном месте оказалось справедливым. Лакорийцы не хотят убивать, так как жизнь человека священна. А на второй вопрос последовал такой ответ:

— Мы делаем пленников счастливыми.

— Каким же образом? — удивились мы.

— Человек, забывший прошлое, счастлив настоящим, — чуть ли не афоризмом ответил этот сановный юноша. — Капля отвара известных трав и листьев, попав в кровь человека, лишает его памяти. Наши пленные, получив укол, забывают о своем прошлом. Их ничто не тяготит, ничто не заботит. Разве это не счастье?

— Нет, нет и нет, мой друг! — вспылил Элиас. — Я с такой точкой зрения не согласен. Это насилие, а всякое насилие бесчеловечно, жестоко…

Я поддержал Элиаса, но в глубине души у меня снова шевельнулось сомнение, так ли уж это бесчеловечно?

— Почему? — искренне удивился Ингла. — Мы же не уничтожаем своих врагов. Мы их только удаляем от себя, чтобы они опять не встретились с нами. При этом мы избавляем их от необходимости тяжким трудом добывать себе пропитание, тревожиться за своих родных, близких, тосковать о своей родине. К тому же есть отвар из других трав и листьев, укол которого возвращает память. В Круге Забвения живет веселый белокожий старый человек. У него мы не отнимали память.

Наши воины спасли его от смерти, отбив у индейцев племени калапалу, и еле живого спрятали в Круге Забвения. Когда он выздоровел, то уходить оттуда не захотел. Он теперь не хочет уходить оттуда…

Но я отклонился. Итак, доставив пленных грабителей в Круг Забвения, Ингла отправился известить великого вождя о происшедшем, поручив охрану усыпальницы Магаре. Но Магара, обладавший больным самолюбием, решил действовать по-своему.

Он был уверен, что пришельцы все обезврежены и таким образом ничто не угрожает сохранности могилы Таме-Тунга. И этот немолодой годами бунтарь отправился с отрядом в долину Золотого Дракона. И вот пока Магара развлекался охотой на чаков, святыня племени была осквернена…

К исходу дня вернулся гонец, которого Ингла посылал к верховному вождю.

Выражаясь современным языком, он принес приказ об эвакуации святыни. Ингла отложил это до утра. Остаемся здесь на ночевку.

Сейчас Ингла ушел в храм. Старина Элиас и этот непоседа Аоро увязались с ним. А я, пока есть свободное время, тороплюсь записать события первой половины дня.

Появилась надежда, что я смогу отправить пакет Жоану Кольешу. Это решит верховный вождь.

Ну, вот, кажется, начинается вынос саркофага. При дневном освещении эта золотая пирога с прозрачным, словно хрустальным, колпаком еще прекрасней! Но неужели она так легка? Четверо воинов свободно несут ее на плечах, будто бы это не саркофаг, а академическая распашная четверка для гонок… Мешки с драгоценностями, которые мы отобрали у бандитов, воины занесли в храм и вместе с другими богатствами оставляют на попечение Хранительницы Священных Тайн.

Сейчас отправимся туда, где живут лакорийцы. Черт побери! Неужели все это происходит наяву?..»

На этом записки профессора Э.Грасильяму обрывались. К ним была приложена короткая записка, написанная торопливым почерком ученого:

«Жоан, дорогой мой синантроп! Посылаю тебе свои записки с нарочным — лакорийцем Магарой. Ты не обращай внимания на его свирепый вид, в сущности-то он парень хороший. С ним еще двое: индеец Аоро и раскаявшийся злодей Руи Мейер, гринго. От тебя зависит — взять его с собой до населенных мест или нет. Времени у них в обрез. Саор решил пока остаться здесь. О нашей дальнейшей судьбе не беспокойся.

Твой Эваристо Грасильяму».

Мои записки публикуй, но убери все то, из чего можно узнать наше местоположение, а также выбрось все упоминания о богатствах лакори.

Оригинал записей передай в «Службу охраны индейцев». Хотя лакорийцы и не индейцы, я в этом убежден, но только помощь «Службы…» и ее президента маршала Рондона может спасти потомков пришельцев из космоса от уничтожения.

Старина Гароди передает тебе привет. Он так увлечен разговором с великим вождем лакорийцев Макалуни, что не может написать тебе даже пару строк. Шлет привет и Саор.

Обнимаю тебя, мой мальчик! Да хранит тебя святая мадонна!

 

Глава 27

Горести старого Макалуни

Посещение Круглой долины, вернее сказать, Круга Забвения, пришлось временно отложить: без разрешения Макалуни доступ туда запрещен. Ингла предложил Грасильяму отправиться в подземный город локарийцев к верховному вождю, на что оба профессора сразу же согласились. Ленду (так звали знахаря) с охотниками отправили за Саором и Мейером. С ними пошел Аоро, чтобы передать Саору распоряжение Грасильяму слушаться Ленду.

Отряд не стал их дожидаться и, вытянувшись гуськом, двинулся в путь. Впереди шел Ингла с двумя молодыми охотниками. За ними следовали носильщики с саркофагом, затем — оба ученых с приставленной к ним свитой и остальные лакорийцы. Замыкал колонну мрачный Магара.

Неподалеку от храма отряд спустился в подземелье, вход в которое был хорошо скрыт густыми зарослями колючек. Путешествие по лабиринту пещер — обиталищу невероятного количества огромных летучих мышей, — длилось несколько часов. Выйдя на поверхность земли, отряд остановился. Охотники быстро нарезали тонких и прочных лиан, сплели нечто вроде носилок и усадили в них ученых: отряд готовился идти по воздушным тропам.

Поднявшись на воздух, лакорийцы взяли такой спринтерский темп, что путешествие напоминало ученым цирковое представление. Носильщики, казалось, не чувствовали тяжести, которую они несли, и скользили по зыбким лианам, словно по паркету.

Временами они совершали такие головокружительные прыжки, что у ученых заходилось сердце.

Вечером отряд догнала группа Ленды с Саором и Мейером на носилках. Аоро же лакорийцы принесли на плечах, связанным по рукам и ногам. Оказывается, перед отправлением в путь Аоро запротестовал против того, чтобы его несли. Ленда не стал вступать с ним в споры, а внезапно схватил Аоро в охапку и с помощью двух охотников связал и взвалил себе на плечи. Это было проделано с таким добродушием, что все рассмеялись. На дневном привале Ленда все же развязал путы Аоро и на остальном отрезке пути шел с ним рядом, обучая технике хождения по лианам, поддерживая, когда Аоро угрожало падение.

Утром следующего дня отряд прошел еще несколько часов. Джунгли становились все реже и реже и, наконец, путешественникам открылась щебенистая возвышенность, поросшая низким кустарником. Позади, внизу, расстилался зеленый океан. Впереди, за хаотическими нагромождениями огромных камней, четко вырисовывалась гора, похожая на Фудзи.

У нагромождения камней отряд разделился. Ингла, носильщики с саркофагом и часть охотников скрылись между камней. Участники экспедиции и группа охотников с Магарой остались ждать. Через полчаса появился Ленда и повел их за собой по лабиринту ко входу в широкий туннель. Своды и стены туннеля были облицованы белым камнем. В нишах стояли скульптурные изображения странных существ, вроде тех, что воздвигнуты по краям поляны перед могилой Таме-Тунга.

Путешественники миновали обширный и высокий зал, посреди которого уже стоял на пьедестале золотой саркофаг с останками Таме-Тунга, и попали в соседний, круглый, еще более высокий и просторный подземный зал.

Как и в храме-усыпальнице, здесь вдоль стен стояли золотые драконы, пылали ярким пламенем золотые светильники на витых ножках. Выпуклое изображение цветка монстеры против входа на стене переливалось огнями алмазов. Под ним находилось небольшое возвышение из полированного, инкрустированного золотом дерева. На одной из широких скамей, покрытых шкурами ягуаров, сидел высокий, очень худой и очень старый лакориец.

Его одежду составляли лишь короткие кожаные штаны. На груди четко вырисовывалась татуировка — красное изображение созвездия Плеяд, а выше правого локтя, как и у всех, — цветка монстеры. На руках, у предплечий, были надеты браслеты из синего бисера. Прямые седые волосы, подстриженные под скобку, перехватывал широкий ремень с большим ярко-оранжевым пером и крупным голубым алмазом.

Это был верховный вождь Макалуни.

Магара и охотники при входе в круглый зал припали на одно колено, склонили головы, потом расступились и подвели пришельцев к возвышению. Оба ученых, Сергей и Аоро, поддерживавшие Руи Мейера под руки, почтительно поклонились вождю, внимательно разглядывавшему их своими горящими глазами.

Верховный вождь взмахнул рукой. Зал опустел. Остались лишь Макалуни, Ингла, Магара да пятеро пришельцев. Макалуни жестом пригласил их садиться, снова внимательно поглядел каждому глаза.

— Младший вождь племени, — заговорил он, — мой нареченный сын Ингла сказал, что вы посланы Лакастрой, моим старшим сыном. Лакастра ушел к вам, в землю желтоголовых, чтобы отыскать похищенную мурию. Прошло много лун, а от Лакастры не было вестей…

— Прости, великий вождь, что я прерываю твою речь, — почтительно склоняясь, сказал Грасильяму, — но пусть твое сердце успокоится. Мурия найдена. Вот она! — Грасильяму вытащил из кармана пропавшую мурию и подал ее Макалуни.

Глаза Макалуни радостно засветились. Он с достоинством наклонил голову, взял мурию, передал ее Ингле.

— Лакастра узнал, что желтоголовые готовят ограбление могилы Таме-Тунга, — продолжал вождь. — Болезнь не позволила ему прийти сюда. Он послал вас. Значит, так было надо. Значит, иначе он не мог поступить. Мы избегаем встреч с желтоголовыми: они приносят несчастье моему народу. Но вам мы рады. Вы можете быть у нас сколько хотите. Вздумаете возвращаться — проводим, дадим охрану. Но поклянитесь грудью матери, вскормившей вас, что никогда не приведете сюда своих собратьев…

Великий вождь умолк, обвел всех горящим взглядом, и каждый, на кого он смотрел, наклонял голову, как бы принося клятву.

— Мы верим вам. Встречая вас, друзей и посланцев Лакастры, как братьев, как с братьями будем и откровенны. — В голосе Макалуни зазвучали гневные нотки. — С вами здесь человек, посягнувший на нашу святыню. Сейчас он немощен, слаб. Мой знахарь вылечит, и завтра его отведут в Круг Забвения. Его место там! С вами и краснокожий юноша. Я знаю, он ловок, смел, горд. Мой приемный сын Ингла не собирался лишать его памяти, просил подождать в Круге Забвения пять дней, чтобы потом вывести его на волю. Индейский юноша не стал ждать и бежал из Круга Забвения. Мы уважаем его храбрость, но он достоин смерти. Никто, кроме лакори, не должен знать выхода из Круга. Таков закон моего племени. Если юноша хочет, мы оставим ему жизнь, но усыпим его память. — Лицо вождя посуровело, гневная складка на лбу прорезалась еще глубже. — Пусть желтоголовые братья не думают, что мы осуждаем лишь поступки пришельцев. Именем величайшего из великих вождей Таме-Тунга я заявляю: лакори наказывают и своих детей, если они провинились перед народом. Мой второй родной сын Магара нарушил долг воина, не выполнил приказа старшего над ним вождя Инглы. По вине Магары желтоголовые осквернили святыню лакори. Магара достоин смерти! Жизнь человека — великое благо, дарованное небом. Она священна, ибо человек рожден для добра. Но человек, нарушивший закон, угрожает счастью народа, он должен лишиться великого блага.

Так говорит мне разум. Так будет!

Макалуни умолк. Воцарилось молчание.

Руи Мейер, после предательского удара в спину и вовсе растерявший остатки былого мужества, побледнел, глаза его испуганно расширились. Иначе воспринял приговор Аоро. Он сжался, как пружина, готовый защищать свою жизнь. Грасильяму, заметивший их состояние, выразительно взглянул на Гароди, сидевшего между Мейером и Аоро. Гароди понял этот взгляд, положил руки им на плечи, шепнул:

— Спокойно!

И тут заговорил профессор Грасильяму:

— Великий вождь! Да, мы пришли к вам по зову Лакастры, как братья, как друзья лакори. Позволь же мне от себя и от имени моих спутников — мудрого учителя, знатока многих индейских наречий Элиаса Гароди и сына могучего храброго народа, освободившего землю от чумы, имя которой — фашизм, — высказать все, что думаем.

Слушай! Желтоголовые, осквернившие вашу святыню, — наши враги. Они недостойны называться людьми. Они хуже хищных зверей. И если б мы с ними встретились, мы должны были их убить, иначе они убили бы нас. К счастью, большинство их обезврежено вами, находится в Круге Забвения. Это заслуженная кара. Но среди них оказались невиновные — чернокожие и индейцы, тогда как в кощунстве и святотатстве виновны лишь желтоголовые. И хотя главные виновники ограбления и оскорбления святыни избежали вашей кары, они не остались безнаказанными: их покарало небо. Главари злодеев погибли от руки своих же сообщников. Остались двое. Один с изуродованной душой и лицом бежал. Наверно, он уже стал жертвой диких зверей и, таким образом, никому не угрожает. Другой из уцелевших — сидит перед тобой. Но и он за свое злодеяние расплатился собственной кровью.

Дальше. Ты осудил этого индейского юношу — изгнанника, мирного охотника, чистого сердцем сына джунглей. За что? Только за то, что он, не поняв намерения Инглы, бежал из Круга Забвения? Получается, что он провинился перед твоим народом только то, что спасал великое благо, дарованное ему небом, — свою жизнь. А разве ты, великий вождь, или вы, старейшины племени, поступили бы иначе? Неужели бы вы сидели сложа руки, смирись бы со своей участью? За что же наказываете вы смельчака? Зачем собираетесь лишить его памяти? Человек, лишенный прошлого, не может радоваться настоящему, думать и мечтать о будущем. Лишить его этого, значит, лишить жизни. А если закон приносит хоть одному человеку несчастье — такой закон жесток, он не нужен народу. Так говорит мой разум!..

Профессор глубоко вздохнул и с еще большей силой и пафосом одолжил свою речь.

Его густой, бархатистый бас раскатывался под сводами, казалось, переполнял зал.

— Слушай дальше, великий вождь! Да, твой сын Магара совершил тяжкое преступление перед своим народом. И у нас нарушение воинского долга считается изменой. И это справедливо. И все же я прошу тебя о помиловании, прошу, как брат и друг Лакастры, как брат и друг твоего народа. Оставь всем троим жизнь, оставь им прошлое, память. Дай возможность искупить свою вину, вот каким образом… По ту сторону долины Золотого Дракона ждет мой друг, которому я должен отправить нашу мурию. Из этой мурии честные люди всей земли, а их, поверь, больше, нежели злодеев, узнают о злодеяниях пришельцев против твоего народа. Честные люди вступятся за вас, чтобы никто никогда не посягал ни на землю, ни на богатства, ни на святыни других народов…

Твой сын Магара — храбрый воин. Он хорошо знает повадки чаков и ему не страшны встречи с ними. Так вот, я прошу тебя, великий вождь, послать Магару в долину Золотого Дракона, чтобы передать мурию моему другу. С Магарой пойдет он и он. — Грасильяму показал на Аоро и Руи Мейера. — Пусть они трое искупят свою вину перед твоим народом, и если возвратятся невредимыми, значит, так хотело небо…

Мой друг будет ждать еще семь дней. Им надо спешить… Что говорит твой разум?

Мэкалуни долго молчал, насупив брови, потом резким движением поднял голову, обвел всех взглядом, тихо ответил:

— Мой разум говорит: ты прав. Пусть будет по-твоему.

Элиас Гароди, все еще державший руки на плечах Аоро и Руи, почувствовал, как у них вздрогнули мускулы. Судя по улыбкам, появившимся на лицах присутствовавших, решение Макалуни обрадовало всех. Посветлело даже мрачное лицо Магары.

Тут же началось нечто вроде военного совета по проведению операции. Грасильяму нарисовал карту, объяснил, как и где отыскать Жоана. Чтобы выиграть время и сберечь силы уходивших, Макалуни распорядился послать с ними нескольких самых сильных охотников и быстрых ходоков. Они донесут Магару, Аоро и Руи до входа в долину Золотого Дракона, помогут изготовить из коры легкую пирогу, если понадобится, проводят дальше и будут ждать их возвращения.

Магара получил строгий наказ без крайней необходимости не связываться с чаками.

Руи и Аоро запаслись патронами. Магара от огнестрельного оружия отказался: он взял с собой обычное охотничье вооружение — копье, дротики, духовое ружье с запасом ядовитых шариков.

Меньше чем через час все было готово, и отряд Магары отправился в путь. Ленда дал Руи выпить жбан какой-то дурно пахнущей жидкости, сделал укол пером в плечо, отчего раненый почувствовал прилив сил.

Аоро с достоинством попрощался с учеными, с Макалуни, потом чуть коснулся плеча Саора, что заменяло ему крепкое мужское рукопожатие, и отошел в сторону, ожидая сигнала к выступлению. На его груди висела сумка, в которой лежал пакет с дневниками профессора Грасильяму. В правом верхнем углу пакета было наклеено перо цапли. Это означало: лететь как птице…

Проснувшись ранним утром следующего дня, профессор Гароди не застал своего коллегу: оказывается, тот встал чуть свет и отправился осматривать подземный город лакорийцев. Профессор Гароди и Сергей позавтракали маниоковыми лепешками, орехами, фруктами, горой лежавшими у изголовья, и собрались было тоже отправиться на прогулку, как в комнату вошел Макалуни.

Великий вождь попросил Гароди подробней рассказать о знакомстве с Лакастрой.

Судьба старшего сына тревожила Макалуни. Лакастра — первый из лакори, который оставил племя и ушел в неведомый, страшный мир желтоголовых. Где он?..

Сейчас, внимательно вслушиваясь в рассказ ученого, грустно покачивая головой, Макалуни, несмотря на сверкающий алмаз, пышные перья, никак не походил на вождя, человека непреклонной воли и мужества. Это был уставший и высушенный тревогами старик, который, казалось, даже стал меньше ростом. Когда Гароди кончил свой рассказ, заговорил Макалуни. Он жаловался на годы, на здоровье, делился своими заботами и сомнениями с таким же, как он, старым человеком.

Нет, смерть не пугала Макалуни. Его заботила одна мысль: кому доверить, на кого оставить племя? Если не вернется Лакастра, кто заменит его, Макалуни? Магара?

Что ж, он хороший охотник, смелый, выносливый, но сердце Магары точит червь тщеславия, он жесток. Остается нареченный сын Ингла. Само небо начертало ему быть вождем, отметив своей печатью. Ингла, сын охотника, родился со знаком вождя — у него на левой руке, выше кисти, имеется девять родинок, расположенных в виде созвездия Регари. (Так лакорийцы называют созвездие Плеяд). Ингла добросердечный, мужественный, но мысли его опасны, он мало уважает законы лакори, готов изменить их, если они мешают жить. На совете старейшин Ингла потребовал отменить извечный закон, запрещающий лакорийцам брать в жены девушек индейских племен…

— В нашем племени, — грустно повествовал Макалуни, — сто тридцать один мужчина и только сорок две женщины. Наши женщины бесплодны. Дети, рождаемые ими, выживают с трудом. Сейчас у нас всего двадцать детей и из них только семь девочек…

Народ лакори угасает. Закон предков не позволяет нам смешивать кровь с другими народами. То, что говорит теперь Ингла, я уже слышал от Длиннорукого, когда он, покидая нас, советовал мне, как спасти племя. Длиннорукий ушел, увел с собой Лакастру и больше не возвращался. Где он?..

— О каком это Длинноруком рассказываешь ты, великий вождь? — спросил внезапно появившийся у входа профессор Грасильяму.

— Длиннорукий — посланец неба с пламенеющей головой…

— С пламенеющей головой? Как это понять?

— У Длиннорукого волосы не как у тебя или твоего друга — белые, и не черные, как у других, а ярко-красные, словно пламя костра в ночи.

— Святая мадонна! Уж не о Рыжем ли Римере ты говоришь? Ты знаешь его? Он был у вас? Ох, Ример, Ример, великий бродяга, ты вновь напоминаешь о себе! — воскликнул Грасильяму.

Нескольких фраз Макалуни было достаточно, чтобы Грасильяму убедился: Длиннорукий и Рыжий Ример одно и то же лицо. Он был здесь около пятнадцати лет назад…

— С ним пришли еще двое — отец и сын, — рассказывал Макалуни. — Это были первые желтоголовые, которых увидели люди моего племени. Лакастра, находившийся с тремя охотниками возле Дома у Края Владений, принял их за регари — посланцев с Рильфы.

Они пали ниц и долго не решались поднять голов. Когда, наконец, пришли в себя, Лакастра послал гонца ко мне, а сам провел желтоголовых подземной тропой к могиле Таме-Тунга. По преданию, регари должны сойти с небес, чтобы забрать на Рильфу останки Таме-Тунга… Я привел все племя к могиле вождя, чтобы воздать почести пришельцам небес, и увидел, что двое из них — отец и сын — потеряли разум. Они пели, смеялись, словно малые дети, черпали горстями цветные камни, стучали по желтому металлу, из которого изготовлены изображения духов неба.

Только Длиннорукий оставался спокоен. Я предложил пришельцам отправиться сюда, в наш подземный город, но Фостер, так звали старшего, отказался. Мы устроили в их честь моления, танцы, игры охотников, только Фостера и его сына, казалось, ничто не интересовало, кроме цветных камней и украшений из желтого металла. Они там и уснули, в храме, возле мешков с камнями…

Вот тогда Длиннорукий и рассказал Макалуни, что ждет лакорийцев с появлением желтоголовых. Нет, это — не пришельцы с неба. Это самые сильные, самые хищные, самые алчные существа на земле, поклоняющиеся желтому металлу. Длиннорукий предупредил, коль уж он и его спутники добрались сюда, то лакорийцы должны ожидать, что здесь вскоре появятся десятки, сотни желтоголовых, чтобы овладеть металлом, которому они поклоняются. Они ни перед чем не остановятся, все уничтожат, разграбят, осквернят святыни.

— Длиннорукий и Фостер с сыном прожили у нас несколько лун, — рассказывал вождь.

— Все это время отец и сын почти не выходили из храма, продолжая играть с камнями и пряжками. А Длиннорукому я показал наши храмы, хранилища, подземные города, ходы, связывающие их. Мы были с ним в долине Золотого Дракона, в Круге Забвения — тогда мы называли эту долину Долиной Изобилия, — в древнем городе Долины Регари. Длиннорукий все внимательно осматривал и молчал. Он заговорил со мной только перед самым уходом…

Длиннорукий посоветовал Макалуни немедленно перенести мурии, святыни, все, что оставили им предки, в Долину Регари. Затем увести племя в соседнюю Долину Изобилия, завалить входы и охранять их, чтобы никто не мог проникнуть извне. Он предупреждал, что желтоголовых это не остановит, у них есть летательные машины, и они спустятся в Долину с воздуха. Но для Макалуни, убеждал Длиннорукий, важно выиграть время, чтобы хоть как-то подготовить свой народ к столкновению с желтоголовыми. Прежде всего, лакорийцы не должны бояться ни их самих, ни их оружия, а пусть научатся владеть этим оружием, чтобы противостоять пришельцам.

Кроме того, они должны познать желтоголовых. Для этого Макалуни следует послать с ним в землю желтоголовых своих сыновей. Пусть они учатся у врагов, узнают, в чем они сильны и слабы, пусть овладеют знаниями, чтобы потом могли бы прочесть мурии регари. Кто знает, может, в муриях заключена мудрость, которая сделает лакорийцев могущественнее желтоголовых?..

— И еще один совет дал Длиннорукий, — все так же грустно повествовал Макалуни. — Перед тем, как увести племя в Долину Регари, я должен разрешить молодым воинам взять себе в жены индейских девушек, то есть сделать то, что требует сейчас Ингла. Странно. Ведь никто, кроме меня, не слышал слов Длиннорукого. Значит, Ингле, посланцу небес, эти слова подсказал разум? Значит, этого требуют небеса?

Если так, то я совершил ошибку: до сих пор не сделал все, что сказал, что советовал Длиннорукий. Я лишь отправил с ним Лакастру и то ради того, чтобы Лакастра отыскал украденную мурию. А теперь нет ни Лакастры, ни Длиннорукого с пламенеющей головой…

Грасильяму сочувственно вздохнул и рассказал о том, как они нашли останки Рыжего Римера.

— Значит, ушел, и он ушел… Один я остался, — устало прошептал великий вождь Макалуни и слегка прикоснулся двумя пальцами к своим губам, отдавая дань памяти друга и брата, каким он считал Длиннорукого.

— Нет, великий вождь, ты не один, — сказал Гароди. — Мы, то есть мой ученый друг Эваристо Грасильяму, и я, профессор Элиас Гароди, — с тобой! Мы останемся с твоим народом, постараемся прочесть мурии, овладеть мудростью регари, чтобы передать ее лакорийцам. Советы Длиннорукого справедливы, и ты, великий вождь, должен следовать им. Мы же с Эваристо сделаем все, что можем, чтобы спасти ваш народ от злобы и алчности желтоголовых, а вашу культуру от гибели. Скажи-ка, дружище, ведь ты так же думаешь, не правда ли?.. — обратился Гароди к Грасильяму.

— Что за вопрос, старина, конечно, так и думаю. Только ты, как всегда, поспешил раньше вылезти с обнародованием моих мыслей. Останемся, старина, останемся, — ворчливо отозвался Грасильяму.

— Я тоже останусь с вами, сеньоры, — сказал Сергей, внимательно прислушивавшийся к разговору.

— Нет, Саор, ты здесь не останешься, — твердо ответил Грасильяму. — Запомни, Саор, тебе надо скорее возвращаться на родину. Ты и там сможешь помочь лакорийцам. Только ты один знаешь, где мы и почему остались здесь. Эту тайну увези с собой в свою страну. Ты открой ее кому и когда найдешь нужным, лишь бы это послужило делу спасения лакори и их древней культуры. Ваша страна всегда выступала в защиту угнетенных народов. Если Жоану не удастся мобилизовать общественное мнение нашей страны в защиту лакори, это, я верю, сделают твои соотечественники, дорогой мой синантроп! И как было бы хорошо, если б великий вождь отправил с тобой, в твою страну, кого-нибудь из своих сыновей учиться мудрости твоих соотечественников… А теперь, великий вождь, — обращаясь к Макалуни, сказал профессор, — вели провести нас в Круг Забвения…

 

Глава 28

Отречение Луи Пэйна

Да, веселый старичок-шансонье оказался действительно Луи Пэйном из Института Франции. Грасильяму и Гароди поразились жизнерадостности своего французского коллеги. Пэйн же нисколько не удивился их появлению. Он не спеша слез с гамака, в котором кейфовал, пригладил бороду, одернул полы куртки.

— Луи Пэйн из Парижа, — с достоинством отрекомендовался Луи. — С кем имею честь?..

Ученые назвали свои фамилии, познакомили с Сергеем. Пэйн дружески пожал им руки.

С Инглой он поздоровался по-лакорийски — подняв правую руку с раскрытой в виде цветка монстеры ладонью.

Луи Пэйн пригласил гостей сесть на циновку, пододвинул корзину с сочными плодами. Когда гости расселись, он вежливо, чуть-чуть иронически спросил:

— Чем обязан наш райский уголок dolce far niente вашему посещению, мсье?

— Мы искали лакорийцев и вот нашли вас, сеньор Пэйн, — столь же учтиво ответил Грасильяму. — Это большая удача!

— Вы думаете? Хотя смотря для кого. Ну что ж, очень благодарен вам, мсье, за внимание к моей особе, только не понимаю, зачем я вам понадобился?

— Как зачем? — удивился профессор Гароди. — Ну, хотя бы для того, чтобы помочь вам возвратиться в цивилизованный мир.

— А вы уверены, что я этого желаю? Так вот, мсье, чтобы не было потом недомолвок, знайте: отсюда я никуда уходить не собираюсь. Это заявляю вам я, Луи Пэйн, ci-devant сотрудник Института Франции; заявляю, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Пусть ваша хваленая цивилизация провалится в тартарары! Я по горло сыт ею! Здесь я живу безмятежной жизнью, не думая ни о чем, восхищаясь чарующей красотой природы, любуясь красочным оперением волшебных птиц, пылающими закатами и восходами. Я здесь счастлив, понимаете, счастлив! И вокруг меня живут такие же счастливые люди. Пусть они насильно отрешены от своего прошлого, но это-то и делает их счастливыми. Вражда, гнев, месть, злоба — все это у них осталось где-то там, позади, за гранью сознания. Я им пою песенки парижских бульвардье и этим доставляю радость. И, поверьте, тихая радость этих умиротворенных людей, черт побери, мне дороже оваций, какими бывало награждали меня восторженные психопатки в Сорбонне.

— По-моему, вы кокетничаете своим упрощенчеством, — резко оборвал Грасильяму, — что за странные рассуждения? Вы, прежде всего, ученый, сеньор Пэйн. А знания, опыт, ум ученого — достояние общества, а не только одного их обладателя. Это понимают даже лакорийцы, оставив вам память. Неужели ради спокойного, чисто животного существования в этом, предположим, эдеме, — Грасильяму обвел вокруг рукой, — вы забыли о совести, о долге ученого, о присяге, которую приносили, получая ученую степень, — нести знания людям, человечеству. Ну, бог с ним, с человечеством! Вы хоть что-нибудь сделали полезного для племени, приютившего вас? Лакорийцы обеспечили вам пребывание в нирване, не потребовав ничего взамен.

Они нуждаются в вашей помощи, а вы предпочитаете сидеть сложа руки, лицезреть свой собственный пуп и распевать шансонетки. Разве это достойно ученого?

— Дорогой профессор! Меня умиляет ваша искренность, хотя, право, не знаю, чем заслужил ее, так же как и не знаю, кто дал вам право обсуждать мои действия? Ну, что ж, я тоже буду с вами откровенен. Вы, мсье, напрасно напоминаете мне о долге. Запомните раз навсегда: я никому ничего не должен! За попытку приоткрыть завесу неизведанного я расплатился годами странствий, чуть ли не по всем широтам и долготам земного шара, сотнями бессонных ночей, проведенных за письменным столом, неисчислимым количеством бесцельно растраченных часов на дремоту на разных конгрессах, совещаниях, заседаниях, на топтание на всевозможных завтраках, файф-о'клоках, раутах, суаре. Так что мы квиты с человечеством, мсье!

Да, вы еще изволили что-то сказать о науке? Ха-ха! Да, все тома моих трудов, что пылятся на библиотечных полках, не стоят зрелища вон тех порхающих колибри.

Поглядите, какая божественная игра красок! Что может сравниться с ней?.. Вы упомянули и о совести ученого. А задумывались ли вы над тем, что такое совесть?

Слабое утешение для слабых характеров и обременительный груз для сильных — вот что такое совесть, мсье! Я знал некогда одного ученого — Рэли Римера. Посмотрели бы вы, как он разделался со своими друзьями и соотечественниками полковником Фостером и его сыном…

— Постойте, постойте, коллега! О чем вы говорите? Вы знали Римера и Фостера? — вскочил Гароди.

— Успокойся, старина, француз просто свихнулся, — шепнул Грасильяму, но Пэйн услышал его реплику.

— Нет, mon cher ami, я не свихнулся, как изволили вы выразиться. Я видел Фостера, его сына и Римера так же ясно, как вижу сейчас вас. Хотя прошло уже, пожалуй, более двадцати лет, но встречу с ними я помню, точно это было вчера…

Хотите знать, как это было?

Капитан Моор и Пэйн брели по джунглям, отыскивая берег реки Кулисэу. Вначале все шло хорошо, обещало удачу. Экспедиция напала на след Фостера и его спутников. Но однажды ночью раздались зловещие крики. Суеверные проводники-индейцы решили, что это голос злого духа джунглей Могуены. Они бросили своих хозяев на произвол судьбы и бежали, не позабыв прихватить с собой мулов с припасами и оружием.

К исходу шестого дня кошмарного путешествия Моор и Пэйн добрались до реки.

Тропическая лихорадка свалила с ног капитана. Пэйн сидел у изголовья умирающего, раздумывая, как выбраться из беды. Вдруг из-за деревьев вышел белый человек с огненно-рыжей шевелюрой.

Пэйн узнал Рэли Римера. В свое время его фотографии были опубликованы в газетах с сообщением о таинственной гибели экспедиции полковника Фостера. Пэйн обрадовался, бросился к нему. Только радость его тут же сменилась удивлением. Он не успел даже спросить, где Фостер. как Ример потребовал, чтобы Пэйн поскорее уходил из этих мест восвояси. Им сделают плот, снабдят оружием, пищей. Пусть они с Моором отправляются вниз по Кулисэу до впадения ее в реку Шингу. Там живет племя индейцев нахуква, с помощью которого они доберутся до ближайшего алькальда.

Пэйн с негодованием отказался. Пока не увидит Фостера живым или мертвым, он из джунглей не уйдет.

— Ни Фостера, ни его сына нет в живых, — сказал Ример. — Их убил я. И если вы, мсье Пэйн, хоть еще раз в жизни собираетесь прокатиться от площади Согласия до площади Звезды и полюбоваться прелестным видом острова Ситэ с моста Искусств, советую немедленно убираться отсюда. Я и мои друзья не позволим вам сделать и шага вперед.

— Но это же насилие, мсье Ример! Я буду сопротивляться, — возмутился Пэйн, хватаясь за кольт, но тут же почувствовал, что сзади кто-то схватил его за руку.

Он обернулся и увидел высокого, обнаженного по пояс юношу. Алое перо, торчавшее в его пышной шевелюре, перетянутой кожаным ремешком, делало его похожим на индейца, хотя черты лица и светлый оттенок кожи опровергал это.

— Оставьте пистолет в покое, мсье! Садитесь и внимательно слушайте, что я буду говорить, причем в первый и последний раз. Не захотите слушать и, главное, исполнять — пеняйте на себя. Лакастра, отпусти руку сеньора! Он больше не будет.

Успокоились, да? Итак, слушайте! Повторяю: отца и сына Фостера убил я, Рэли Ример. Кстати, у меня есть и другие имена. Близкие называют меня Рыжий Ример, индейцы и кабокло — Большим Другом или Сильным Братом, а лакорийцы назвали Длинноруким, увидев, как я из карабина убил на далеком расстоянии пекари. Я говорю вам, мсье, для того, чтобы вы не спутали меня еще с кем-нибудь. Так вот, я очень уважал Фостера как отважного исследователя и бескорыстного человека. Он был рыцарем без страха и упрека, оружием и словом защищавший индейцев от новоявленных работорговцев и убийц — наемников каучуковых компаний. Я уважал — и, представьте, убил Фостера. Убил за измену.

— Кому же он изменил? Я что-то не понимаю, — спросил Пэйн.

— Он изменил самому себе, своей Мечте… Фостер мечтал ради науки совершить то, что совершил некогда конкистадор Гонсало Писарро — проникнуть к сердцу Амазонии.

Он собирался, как писал сам, перешагнуть порог цивилизованного мира, чтобы искать неведомое науке племя белокожих индейцев. И он совершил это…

— Как, Фостер нашел лакорийцев? Не может быть! — воскликнул француз.

— Один из вождей этого племени — Лакастра сидит перед вами, мсье. Слушайте дальше. Но в самый решительный момент, уже достигнув цели, конкистадор победил в Фостере ученого: сердце Фостера дрогнуло при звуке лакорийского золота и блеске лакорийских алмазов. Он забыл, ради чего пришел сюда, забыл обо всем на свете, кроме богатства. Он был на грани сумасшествия. Мы с Лакастрой чуть не силой заставили его уйти от лакорийцев, дабы до начала периода дождей успеть добраться до Куябы. И когда на первом же привале он и сын бежали, чтобы возвратиться к сокровищам могилы Таме-Тунга, я застрелил их. Я не считаю это убийством. Ученый Фостер умер раньше того, как моя пуля пронзила его грудь. Я застрелил конкистадора Фостера, чтобы оградить лакорийцев от полчищ грабителей, которых не замедлил бы привести с собой Фостер-конкистадор. Если хотите, мсье, убедиться, мертв ли он, я готов отложить ваш отъезд и показать место упокоения Фостера и его сына…

На следующий день, оставив умирающего капитана Моора на попечение Лакастры, Ример повел Пэйна вверх по течению реки. Часа через три они подошли к естественной каменной террасе, неподалеку от известного читателям Злого Сагуртана. В развалинах стены, сложенной из базальтовых камней, Ример отыскал узкую расщелину и вошел в нее, приглашая Пэйна следовать за ним.

Это была пещера — жилище Лао Белозубого, хранилище высушенных и уменьшенных в объеме человеческих голов. И как спустя много лет старый индеец Ходи Тихо, показывая Сергею пещеру, стал рассказывать, чьи души обитают под этими сводами, так и тогда Ример посвящал Пэйна в тайны пещеры.

— Это святилище индейцев племени калапало — охотников за черепами, самых ближних соседей лакорийцев. Здесь хранятся головы тех, кто прославился чем-нибудь, кто достоин был носить свое имя. Среди этих голов есть и голова белого, которого индейцы называют Лао Белозубый. Кто он — неизвестно. Известно лишь, что он был другом индейцев.

— Я вам очень благодарен, мсье Ример, за интересную экскурсию, но, право, не понимаю, зачем вы показываете мне эту коллекцию засушенных индейских добродетелей? — спросил Пэйн. — Уж не хотите ли сказать, что голова Фостера тоже здесь?

— Нет. Голова Фостера не может находиться в жилище Лао Белозубого. Она в пещере Справедливого Лоха, куда мы и продолжим нашу экскурсию, мсье Пэйн…

По пути Ример рассказал французу историю Справедливого Лоха. Настоящее имя его было Роберио Диаш, по прозвищу Лох. Жил он в начале XVII века и был внуком одного из первых португальских завоевателей-авантюристов, женившимся на индианке, и сыном знаменитого Мурибеки — полное имя Мельшиор Диаш Морейра — удачливого искателя индейских кладов, владельца множества серебряных рудников, россыпей алмазов и драгоценных камней.

Получив после смерти отца в наследство все эти богатства, Роберио, человек, видимо, честолюбивый, решил купить себе дворянский титул. Он повез образцы руд португальскому королю Педро Второму и предложил все свои рудники в обмен на титул маркиза. Короля эта сделка устраивала. Генерал-губернатору Бразилии, в Баию, была отправлена запечатанная грамота якобы с указом о присвоении Диашу титула маркиза. Вскрыть эту грамоту надлежало после того, как Диаш укажет местонахождение рудников.

Роберио недаром был внуком авантюриста и не очень-то верил в силу королевского слова. Ему удалось подкупить офицера, который вез грамоту, и тот вскрыл королевский указ до прибытия в Баию. Старая лиса — Педро Второй обманул своего подданного: вместо маркиза он присваивал Диашу лишь чин капитана королевской службы.

Дорого обошелся королю его обман. Диаш рудники показывать отказался. Его бросили в тюрьму, но он успел послать верных людей к жене с наказом переправить все ценности в глубь амазонских дебрей, завалить входы рудников и позабыть об их местонахождении.

Диаш просидел в тюрьме два года и вышел лишь после того, как заплатил выкуп в несколько тысяч золотых, но ни он и никто из захваченных королевскими офицерами и подвергнутых нечеловеческим пыткам индейцев не выдали тайны нахождения рудников.

Диаш и его друзья так и унесли в могилу тайну.

Перед смертью Диаш заставил жену поклясться, что она отомстит королю за страдания мужа. И вот на сцену появляется новый персонаж — вдова Диаша, прекрасная Леандра, и события принимают трагедийный характер.

Восьмилетняя Ин, индейская девочка из племени калапало, была захвачена и привезена португальскими авантюристами в Баию. Здесь ее приютили монахини, окрестили, воспитали в духе требований католической церкви. С годами из запуганной индейской замухрышки Ин превратилась в очаровательную донью Леандру, красота которой покорила сердце первого богача капитанства Роберио Диаша. Но и став его женой, аккуратно посещая мессы, вознося молитвы деве Марии, эта самая богатая и прекрасная дама Бразилии, хозяйка самого роскошного и гостеприимного дома Баии, в душе оставалась дочерью своего народа. Она не порывала связей с индейцами, охотно совершала с мужем дальние поездки по рудникам, подолгу кочевала с индейцами в дебрях Амазонии.

Смерть любимого мужа потрясла Леандру. Словно пыль с ног, стряхнула она с себя все наносное, все чуждое, привитое монахинями, светской жизнью в городе, и снова стала индианкой Ин. Но сначала были устроены похороны мужа. За гробом Диаша шла чуть не рота священников, во главе с прелатом, и толпы горожан. На городских зданиях, на мачтах кораблей, стоявших в гавани, полоскались приспущенные флаги.

Когда гроб с телом опускали в склеп, с крепостных стен палили пушки…

Но никто, кроме вдовы и ее верного слуги-индейца, не знал, что тело Диаша, лежавшее в запаянном свинцовом гробу, было обезглавлено.

На следующий день донья Леандра навсегда исчезла из Баии, увозя с собой голову Роберио Диаша. Колдун родного племени, владевший древним искусством уменьшать и сохранять нетленными человеческие головы, засушил голову Роберио, отныне снова принявшего имя Лоха, и поместил ее в отдельной пещере.

Следующим актом трагедии было превращение прекрасной индианки Ин в грозную мстительницу. Это совпало с движением в Баии рабов-негров и индейцев за свое освобождение. Ин собрала и вооружила тайно купленным у португальцев же оружием большой отряд разноплеменных индейцев, в котором находилось много женщин, помогая повстанцам в борьбе с королевскими войсками.

Словно легендарная властительница амазонок Конори, Ин храбро нападала на португальские гарнизоны, отряды карателей, уничтожала многочисленные экспедиции искателей сокровищ Диаша. Головы побежденных врагов Ин привозила в пещеру Лоха, которого индейцы прозвали Справедливым, в честь далеких предков.

Текли годы, слагаясь в десятилетия, в века. Иные ветры дули над Амазонией.

Калапало — потомки воинственных современников прекрасной Ин превратились в племя мирных охотников. Об их героическом прошлом напоминало лишь название — охотники за черепами — да ритуальные игры и танцы. Мирному укладу жизни нынешних калапало ближе стал культ Лао Белозубого — культ памяти достойных людей племени, чья жизнь заслуживает подражания, нежели культ Справедливого Лоха с его призывом к мести, к кровопролитию. Справедливый Лох превратился в грозное, но более отвлеченное верховное божество. На его пещеру было наложено табу, и некогда широкая тропа к ней заросла…

Ример немало поработал мачете, чтобы добраться до входа в пещеру, хотя он был там совсем недавно. Пэйн предпочел роль стороннего наблюдателя и уселся в тени, поглядывая, как потный Ример расчищал от щебня узкое отверстие.

Пещера оказалась значительно больше и выше, нежели хижина Лао Белозубого. Здесь не было колонн-сталактитов, отражавших свет, и поэтому делавших первую пещеру более светлой. Капище Справедливого Лоха, вырубленное в темно-красном граните, с полом, покрытым толстым слоем черного крупнозернистого песка, было мрачным.

Посреди пещеры на постаменте стояло большое серебряное блюдо, а на нем — засушенная голова Роберио Диаша — Справедливого Лоха. Великий искусник-колдун сумел сохранить поразительную точность этого уменьшенного в пропорциях лица, живость выражения которого не могло исказить даже время.

Волевой абрис узких губ, прямой нос с чувственным изломом ноздрей, высокий лоб мудреца, опирающийся на крылья мохнатых бровей, прижатые к черепу не по-мужски маленькие уши, полуприкрытые темными кудрями и, главное, кожа, сохранившая естественный цвет, свежесть, фактуру — приковывали внимание, вызывали стремление разгадать сложный характер этого человека, понять, чего в нем было больше — честолюбия, упорства, стойкости или мстительности. Два темно-голубых аквамарина, вставленные в глазницы, оживляли лицо, придавали ему выражение глубокой задумчивости. Это было так поразительно, что от иронического настроя Пэйна не осталось и следа. Теперь он уж чуть ли не с трепетом разглядывал содержание ниш, выбитых в стенках пещеры.

Там стояли пожелтевшие черепа в натуральную величину, набитые золотыми самородками, монетами, драгоценными камнями или полупогруженные в сосуды с какой-то темной окаменевшей массой.

— Что ж, народная молва не зря назвала Роберио Диаша Справедливым Лохом. Он не только справедлив, но и великодушен. Не правда ли, мсье? — нарушил тишину Ример.

— Справедливый Лох сохранил побежденным врагам их помыслы, желания — все, о чем они мечтали, чего добивались при жизни. Одни хотели богатства — Справедливый Лох дал им золота, драгоценностей столько, сколько может вместить их череп. Другие тешились видом горячей человеческой крови — Справедливый Лох утопил их в собственной крови… А вот то, что осталось от моих друзей.

Ример подошел к другому постаменту, стоявшему против Справедливого Лоха, откинул разноцветный лоскут, оказавшийся британским флагом, и показал на две засушенные и уменьшенные головы с золотыми дублонами на глазах.

— Отец и сын Фостер все же были достойными людьми. Я сохранил им человеческий облик. Дублоны на глазницах — символ того, что золото затмило их разум…

Мрачная обстановка капища, вид оскалившихся черепов, казавшихся непомерно великими, при сравнении с уменьшенными размерами голов Диаша и Фостеров, угнетающе подействовали на Пэйна.

— Уйдемте отсюда, мсье Ример, прошу вас! — взмолился он. — Я не могу здесь больше дышать. Это чудовищно, жутко и… неприятно!

И Пэйн поспешил к выходу.

Всю обратную дорогу до реки француз молчал, не отвечая на реплики Римера. Молча, ничем не выдав своих чувств, встретил он сообщение Лакастры о смерти капитана Моора. Также молча он, вместе с Римером и Лакастрой, копал могилу. Лишь когда тело капитана было засыпано землей, Пэйн сказал Римеру:

— Вы жестоки, мсье! Я вас больше не желаю знать!

— Что ж, вы правы, — ответил Ример, пожимая плечами. — Нам и незачем продолжать знакомство. Но оно может возобновиться, если вы, мсье Пэйн, где-нибудь, когда-нибудь и кому-нибудь откроете тайну лакори и калапало, в которую я вас посвятил. Тогда ваша голова либо череп окажутся в пещере Справедливого Лоха с кляпом во рту. Сказать по правде, в интересах здешних охотников мне следовало бы это сделать сейчас, но я не делаю, потому что верю вам, мсье… Мы с Лакастрой отправляемся в Куябу, оттуда через Корумбу и Сан-Паулу в Рио. Можете отправляться с нами.

— Нет, мсье, — перебил Пэйн, — я с вами не пойду! Пусть я погибну в водах бурной Кулисэу, но отправлюсь на север. Надеюсь, наши пути больше никогда не пересекутся!

Ример снова пожал плечами и отвернулся.

Все же Пэйн не отказался от помощи Римера и Лакастры, когда они натаскали ему бревен и связали плот, так же как не отказался от карабина и небольшого запаса сушеного мяса и рыбы.

— …Ример с лакорийцем скрылись в джунглях, — продолжал Пэйн свое повествование, — но ушли не сразу и какое-то время наблюдали за мной. Я увидел их в последний раз стоящими на вершине высокого обрыва, мимо которого проносило мой плот. Они помахали мне рукой, но я отвернулся. Умом я понимал и, следовательно, оправдывал Римера, но при одном воспоминании о пещере Справедливого Лоха меня начинало трясти, словно в лихорадке.

Пэйн поморщился, облизнул языком пересохшие губы и продолжал:

— Мое плавание по быстрой Кулисэу было очень непродолжительным. К вечеру на первом же пороге плот наскочил на подводный камень и рассыпался. Меня ударило головой о камень, и я потерял сознание. Избитого, окровавленного, с переломленными членами и почти бездыханного меня подобрали на берегу лакорийцы.

Болел я долго, мучительно. Выходил меня знахарь Ленда, с которым с тех пор мы стали лучшими друзьями…

— Но, мсье Пэйн, — перебил француза Грасильяму, — почему же вы после того, как выздоровели, окрепли, не ушли от лакорийцев? Они не отпускали вас?

— Я и не поднимал этого вопроса, мсье. Да мне и незачем было уходить от них.

— Как? Разве вас не потянуло на родину, к вашим близким, к друзьям? — неожиданно спросил до сих пор молчавший Сергей.

— Родина, близкие, друзья… — задумчиво повторил Пэйн. — Милый юноша! Вы, русские, по-иному понимаете слово «родина», поэтому ты не поймешь, если я скажу, что для меня родина — это, прежде всего, я сам. Близких у меня нет. Я — подкидыш, воспитывался в приюте, а потом в иезуитской школе. Какие уж тут близкие? Друзья? Да настоящих друзей я, пожалуй, тоже никогда не имел… И почему вы думаете, что я совершаю нечто недостойное, обитая здесь, в этом эдеме, а не на Монмартре или в Латинском квартале Парижа? Жизнь тех, кого мы называем дикарями, имеет множество преимуществ перед жизнью так называемых цивилизованных белых. Чем цивилизованней, в подлинном смысле этого слова, человек, тем с большей охотой он сбрасывает с себя путы всего наносного, всего лишнего и окунается в стихию предельной простоты. Большинство белых, ставших «дикарями», были хорошо образованными людьми. Об этом писал в одной из своих статей о дебрях Перу покойный Фостер…

— И все же мне, например, непонятно, как вы, ученый, могли бросить занятия наукой ради безделья? — перебил Элиас Гароди. — Как вы хоть пришли к решению остаться здесь?

— Гм! Знаете ли, мсье, без каких бы то там внутренних трагедий, драм. Просто, лежа почти три месяца без движения в лубках, наложенных заботливым Лендой, я имел достаточно времени подумать о прожитом и согласиться с тем афоризмом, который, помню, частенько любил употреблять наш воспитатель-монах: меньше знаешь — крепче спишь… Да, мсье, я понял, что счастье не в обилии знаний, а в обилии чувствований, переживаний. Я понял это однажды ранним утром, наблюдая за восходом солнца. Mon dieu! Ведь человек чуть ли не ежедневно может наблюдать это чудо рождения дня, чудо каждый раз совершенно неповторимое, совершенно особое от вчерашнего и не похожее на завтрашнее. С ним может сравниться только еще одно чудо земли — море. И я не могу понять, почему же большинство людей равнодушно к этим чудесам? Наблюдая восходы, закаты, наблюдая природу во всех ее проявлениях, я познал огромное счастье, которое вмещает в себя и счастье первого открытия, и счастье исследования, и счастье познания. Так чего ж удивляться, что я не ушел отсюда, из этой прекрасной долины, которую мудрый Макалуни превратил в место захоронения умиротворенных страстей и чувств. Здесь, в этих райских кущах, я хотел бы кончить свои дни…

— Нет, сеньор Пэйн, вы не правы! — снова не сдержался Сергей. — Я не могу понять, как вы можете оставаться безучастным, когда речь идет о жизни целого племени, о спасении богатств древней цивилизации лакорийцев? Ради этого сеньоры Элиас Гароди и Эваристо Грасильяму остаются здесь, а вы… э-эх!.. восходы солнца… Мне стыдно за вас!

 

Глава 29

Правду не задушить!

Сеньор Эстебано Ногейро, по натуре очень скромный человек, постеснялся садиться в кресло директора музея, должность которого он занимал на время отсутствия профессора Гароди. Сеньор Ногейро предпочитал усаживаться за журнальным столиком в глубоком кожаном кресле для посетителей.

Прошло две недели, как Жоан появился в Рио, похудевший, загоревший, возмужавший, и менее недели со дня выхода очередной книжки журнала «Проблемы. Гипотезы.

Открытия», в которой были опубликованы записки профессора Грасильяму. Как и следовало ожидать, записки эти вызвали ожесточенную полемику в печати. И вот сейчас сеньор Ногейро и Жоан, сидевший за директорским письменным столом, занимались разбором и обсуждением газетных и журнальных статей, заметок, откликов, сообщений телеграфных агентств, присланных в музей из БДИ (Бюро деловой информации). Жоан брал их по порядку и читал вслух:

«Экспедиция профессора Эваристо Грасильяму — одна из удивительнейших за последнее столетие. Научный мир ахнет от восторга, когда экспедиция обнародует свои труды…»

— Как вам это нравится, сеньор Эстебано?

— Это чьи же слова, Жоан? — высунулся из кресла сеньор Ногейро.

— Трудно даже поверить. Ректор университета в Сан-Паулу доктор Томас де Оливейра. Хотя он с Грасильяму не особенно дружил, но все же нашел доброе слово… Смотрим дальше:

«Остается загадкой, каким образом в экспедиции нашего почтенного ученого вдруг оказался русский коммунист? Несомненно, это доказательство того, что профессор Грасильяму разделяет коммунистические взгляды…»

— Ну-ну! Это из того же Сан-Паулу пишет газета «Эстаду ди Сен-Паулу»… Дальше!

Вот тоже выпад:

«Странные отрывки из дневника Эваристо Грасильяму, опубликованные в таком почтенном журнале, как «ПГО», ни в коем случае нельзя рассматривать как научное открытие. Это — бред сумасшедшего. Приходится удивляться нетребовательности редактора-издателя почтенного журнала доктора Матуфора Плиса, напечатавшего этот вздор. Напрашивается вопрос: зачем? Зачем редактору понадобилось писать предисловие к этому фантастическому бреду и в хвалебных тонах вспоминать заслуги русского натуралиста Григория Лангсдорфа? Уж не ради ли того, чтоб исподволь прививать симпатии читателей к русским, коль уж запрещена открытая прокоммунистическая пропаганда? Уж не продался ли доктор Матуфора Плис агентам Коминтерна?»

— Крест господень! Это кто ж так пишет? — испуганно пролепетал сеньор Ногейро.

— Не догадываетесь? Ну, кто же, как не журнал «О крузейро»! Впрочем, от него другого не жди. Не волнуйтесь, сеньор Эстебано, пока это только цветочки, нечто вроде пристрелочного выстрела в артиллерии. А вот и пулеметные очереди телеграфного агентства «Ас пресс»:

«Я не верю запискам Грасильяму. Они не что иное, как мистификация!»

Это из выступления по радио профессора Алвиса. Или вот еще камень в нашу сторону:

«Куда исчез профессор Грасильяму со своими сообщниками? Правительство должно послать в джунгли вооруженный отряд, чтобы отыскать и предать их суду, а также очистить нашу землю от людоедов — белых индейцев!»

— Это из выступления на митинге в Белу-Оризонти некоего демократа… Сеньор Эстебано, вам не надоело, слушать эту чушь?

— Нет, нет, дорогой Жоан, читайте, читайте! Мы должны знать общественное мнение об экспедиции профессора Грасильяму и нашего дорогого шефа профессора Гароди.

— Полноте, сеньор Эстебано! Да разве это общественное мнение? Это организованная травля со стороны определенных лиц. Кого — не знаю. Упоминание о необходимости посылки в верховья притоков Амазонки вооруженных отрядов преследует цели, от экспедиции очень и очень далекие. Я насмотрелся, наслышался, знаю, что творится под зеленым покровом гилеев…

Ногейро оглянулся на дверь, не слушает ли кто его, и сказал шепотом:

— Да, Жоан, вы, пожалуй, правы. После закрытия газет «А классе оперария» и «Трибуна популар» вряд ли где-нибудь прочтешь теперь правду…

Но Жоан, увлеченный чтением какого-то журнала, не слушал.

— Постойте, постойте, сеньор Эстебано. Вот что-то интересное! Слушайте!

«Нападки на редактора-издателя журнала «ПГО» сеньора Матуфора Плиса общественность нашей страны должна рассматривать как акт величайшей несправедливости. Где же тогда свободы, дарованные нашей конституцией?

Почтенного человека, известного ученого облыжно обвиняют в связях с Москвой только за то, что он предоставил страницы своего журнала для опубликования записок другого ученого. Может, эти нападки из-за того, что профессор Грасильяму упоминает о присутствии в его экспедиции какого-то русского парня?

Во-первых, какое значение имеет национальность человека, если он приносит пользу нашей науке, и, во-вторых, откуда известно, что этот русский парень по имени Саор — коммунист? Разве все русские должны быть обязательно коммунистами? Но даже не в этом дело. Главное в другом.

Вся эта кампания в печати — доказательство того, что диктатура президента Дутра душит наши свободы, завоеванные народом. Реакция вновь подняла голову и использует каждый повод для того, чтобы усилить гонения на силы прогресса, на демократию, на коммунистов. Будем же бдительны! Крепче ряды!»

— Это из передовой статьи газеты «О мунду». А вы говорите, не найти правды.

Неужели вы можете думать, что если опутать прекрасный сад колючей проволокой, то небесные светила померкнут? Нет, нет, сеньор Эстебано, правду не задушить! Если не ошибаюсь, после закона от седьмого мая так открыто еще не писалось. Или пока я был в джунглях, здесь что-нибудь изменилось?

— Не знаю, Жоан, не знаю, — беспокойно заерзал в кресле сеньор Ногейро. — Я же очень далек от политики…

— То-то вы сожалеете об утраченной правде, — усмехнулся Жоан. — В том-то, наверно, и беда, что все мы стараемся быть подальше от политики, а от нее не уйти.

На несколько минут в кабинете воцарилось молчание. Сеньор Ногейро занялся разбором каких-то бумаг, а Жоан погрузился в чтение газеты «Курьер Сантарена».

— Саор вернулся! — вдруг вскочил он, потрясая газетой. — Но, черт побери, эта грязная газетенка пытается втянуть его в новую историю!

Сеньор Ногейро, которому передалось волнение Жоана, долго хлопал себя по карманам, разыскивая очки, только что бывшие у него на носу и почему-то оказавшиеся под бумагами, протер их большими пальцами и взял газету.

СМЕРТЬ ПОДЖИДАЛА В ХРАМЕ!

СОТЫЙ УБИЙЦА В РУКАХ ИНСПЕКТОРА МАТТИАСА!

СТРАСТЬ ПРОКАЖЕННОГО!

УБИЙЦА ПРЕДЛАГАЕТ ВЫКУП — ЗОЛОТО ВОЖДЯ ТАМЕ-ТУНГА!

УБИЙСТВО УБИЙЦЫ!

ИНСПЕКТОР МАТТИАС: «ЭТО ДЕЛО РУК КОММУНИСТОВ!»

Ниже помещалось следующее сообщение, набранное крупным шрифтом:

«Как мы уже сообщали, вчера утром во время воскресной мессы в храме святого Себастьяна было совершено убийство. Зять префекта муниципалитета, честный коммерсант, примерный католик и семьянин Марио Монтейра был убит ножом в спину.

Убийца задержан. Он назвался Фесталем Фалькони, уроженцем Сантарена.

Сегодня утром, когда убийцу вели по двору тюрьмы к полицейской машине, он упал замертво. Вскрытие показало, что смерть произошла моментально от сильнодействующего яда. Ведется следствие. Его ведет знаменитый детектив — инспектор Педру Маттиас. Он считает, что Фалькони отравлен русским коммунистом Гратшофым, накануне появившимся в городе».

Справа от этого сообщения были заверстаны три, одна над другой, фотографии. На верхней была изображена чета Монтейро, прогуливавшаяся под руку по набережной с видом преуспевающих и довольных жизнью людей из общества; оба стандартно-лощеные: он с усиками и бачками на маловыразительном нагловатом лице, она — с лицом увядающей красавицы с рекламы модного парикмахера.

Рядом с этой, по виду счастливой, улыбающейся парой, особенно страшен был оскал изуродованного, будто кричащего лица мертвого Фесталя.

Еще ниже была фотография Сергея Грачева. Несмотря на старания ретушера придать лицу Сергея зверское выражение, на читателя смотрело открытое русское лицо с добрыми глазами.

Четвертое фото — портрет самодовольного, надутого спесью инспектора Педру Маттиаса, — находилось рядом с интервью, которое он дал корреспонденту «Курьер Сантарена». Оно, это интервью, настолько интересно, что приводим его полностью:

«Убийство Марио Монтейра — сотое убийство в нашем городе за первые три месяца текущего года, которыми я занимался, — сказал вашему корреспонденту инспектор полиции Педру Маттиас. — Поверьте мне, старой полицейской ищейке. Это, так сказать, мое юбилейное дело выходит за рамки обычного убийства Убийца — Фесталь Фалькони, как назвал он себя, и у меня нет оснований опровергать это, — очень ловко, просто виртуозно метнул с хоров большой нож-наваху через весь храм и пронзил молящегося Марио Монтейра. Это, как установило следствие, произошло в тот самый момент, когда на наш город обрушился сильный шквал, причинивший на реке немало бед.

В суматохе, поднявшейся в храме, убийца легко мог бы скрыться, но он дождался моего прибытия на паперти храма и при моем приближении протянул вперед обе руки.

Случай, я сказал бы, из ряда вон выходящий. Обычно, прежде чем надеть наручники, мне приходится израсходовать две-три обоймы, а тут такая, я сказал бы, любезность со стороны преступника.

— Я — старая полицейская ищейка, — повторил инспектор Маттиас, — знаю, что такую любезность преступник оказывает полиции, когда он приперт к стене или же когда ему угрожает опасность быть линчеванным толпой. Но куда там! Все молящиеся при виде физиономии убийцы разбежались из храма. Значит, смекнул я, заметив, как Фалькони спокойно покуривает на паперти, надо ждать чего-то необычного. Так и случилось.

На допросе Фалькони держался спокойно, как и во время свиданий со знакомыми, по его словам, гражданами Сантарена, которых я пригласил для опознания личности преступника. Но никто из приглашенных его не опознал. И все же мое чутье, чутье старой полицейской ищейки, подсказывало, что он не лжет: он из Сантарена. Это подтвердилось во время свидания Фалькони со вдовой убитого.

То, что произошло на моих глазах, дает повод думать — здесь замешана какая-то любовная история. Возможно, Фалькони ревновал сеньору Симину к ее законному мужу. Такое бывает в жизни. В общем, когда она вошла и взглянула на убийцу мужа, то тут же закрыла лицо руками и, не выслушав даже моего вопроса, знает ли она преступника, воскликнула:

— Нет, нет, это не он!

Тогда Фалькони повалился к ее ногам.

— Симина! — закричал он так, что, наверно, было слышно в порту. — Ты не узнаешь меня? Это же я, я, твой Фесталь!

Но сеньора повернулась и в испуге выбежала из камеры.

Я понимаю сеньору: более безобразной и отвратительной физиономии, чем у Фалькони, думается, я не встречу и в аду, если туда попаду. Он был еще более страшен, даже жалок, когда тут же упал, стал рыдать и биться головой о пол с криками: «Симина, Симина, вернись!» Нам пришлось его связать и дать сильную дозу снотворного.

Сегодня рано утром меня разбудил телефон. Звонили из тюрьмы, просили немедленно приехать: меня срочно требовал Фалькони. Пришлось ехать — такова служба!

— Инспектор Маттиас, я знаю, что меня ожидает, — сказал Фалькони, не поздоровавшись. — Но я плюю и на виселицу и на ваше правосудие! Я подсуден только сам себе и никому больше! Но я в ваших руках, и прежде чем вы вздернете меня на веревку, должен обделать одно дельце. Слушайте, инспектор Маттиас, что я вам сейчас скажу, и если вы не круглый дурак, то можете стать богатейшим человеком Бразилии…

Все девяносто девять убийц, дела которых прошли через мои руки в этом году, а также и тысячи других за тридцать лет работы в полиции, именно и начинали сокровенный разговор со мной с подобных речей. Поэтому я резонно заметил Фалькони, что пытаться меня подкупить — дело безнадежное, я — верный слуга отечества, и не следовало подымать меня с постели чуть свет.

— Ну, так и останетесь куском идиота, — спокойно сказал Фалькони. — Вы послушайте хорошенько, что я вам предлагаю, а тогда дадите ответ. Сейчас вы отпускаете меня на свободу. Причину придумывайте сами. Затем вы берете отпуск на четыре месяца, добываете толику денег, подбираете себе в компанию верных парней, и мы отправляемся с вами к верховьям одного из притоков Шингу. Там я проведу вас по известному мне пути к могиле индейского вождя Таме-Тунга, где хранится богатейший клад. Только не забыть захватить автогенный аппарат, чтобы разрезать глыбы золота…

— А ослиного дерьма на лопате брать не надо? — съехидничал я, давая понять, что меня баснями не купить, но Фалькони, наверно, и не слышал.

— Этого клада — груды золота алмазов, всяких камней, — говорил он, — хватит не только для того, чтобы купить вас, инспектор, с вашей хваленой совестью, но и всех полицейских мира, всех рангов, от простых регулировщиков до полицей-президентов и министров внутренних дел в придачу. Мы забираем из этого клада столько, сколько сможем унести, и возвращаемся в тысячу раз более богатыми, нежели семейства Рокфеллеров, Ротшильдов и других архимиллионеров, вместе взятых. Вы мне выделяете толику добычи, ориентировочно, скажем, одну десятую, а то и того меньше, мне хватит, и я куплю, инспектор, понимаете, куплю душу и тело женщины, которая отказалась вчера признать меня. Я рассыплю перед ней мешок алмазов, и она не устоит, бросится к моим ногам, станет лобзать мои сандалии. Как большую милость, я позволю ей поцеловать мое изуродованное лицо. И это будет моей местью, инспектор. После можете вздергивать меня к поднебесью. Я умру, зная, что отмщен…

— Я — старая полицейская ищейка, — продолжал инспектор Маттиас, — всякого наслышался и навидался, но при этих словах Фалькони, признаюсь, у меня по коже пробежали мурашки. Небось, он здорово втюрился в сеньору Симину, и мне стало жалко парня. Но я выполнил свой долг: отверг предложение преступника.

Тогда, видимо, чтобы привлечь внимание кого-либо из высших чинов полиции — Фалькони не был уверен, что я передам начальству разговор с ним, — он в то же утро дал интервью корреспонденту местной вечерней газеты. В этом интервью, вы можете убедиться сами, он умолчал о любовной истории, но очень прозрачно намекал, что готов купить свою свободу за индейский клад. Интервью так и было озаглавлено: «Убийца Монтейра предлагает горы золота и алмазов за четыре месяца свободы!» А через два часа после выхода газеты Фалькони не стало. Я направлялся с ним по тюремному двору к полицейской машине, чтобы вести его к префекту, встречи с которым он добивался, и вдруг в двух шагах от машины он упал с искаженным лицом и тут же испустил дух.

Медицинское обследование показало, что смерть наступила от сильнодействующего яда, проникшего в кровь через укол на шее. Укол сделан с помощью отравленного шарика, — он был найден у трупа — выпущенного из духового ружья. Выстрел произведен с баобаба, который стоит в саду, примыкающему к стене тюрьмы. Убийца пока не найден, но чутье старой полицейской ищейки меня не обманывает: в этом деле замешан русский коммунист Гратшоф. Он только накануне появился в Сантарене.

Есть основания предполагать, что он заброшен к нам на одной из тех таинственных «летающих тарелочек», какие Москва запускает над нашими континентами. Сейчас Гратшоф укрывается в доме консула Чехословакии Карела Грдлички, который заявил протест против допроса своего подопечного. Это еще одно доказательство виновности Гратшофа. Тот, кто ни в чем не виновен, не станет прятаться от правосудия.

Грош мне цена, если я, старая полицейская ищейка, не выужу Гратшофа на скамью подсудимых за двойное убийство! Мое испытанное чутье подсказывает, что сеньора Марио Монтейра Фалькони убил по указке Гратшофа. Затем, когда убийца сделал свое черное дело, Гратшоф уничтожил и его. Ясно, как апельсин. Как видите, мне придется теперь бить из двух стволов, дуплетом, то есть вести сразу два дела — сотое, юбилейное, и сто первое…

Завершая беседу, бравый инспектор Педру Маттиас, этот неподкупный рыцарь правопорядка, заверил вашего корреспондента, что несмотря на козни коммунистов, убийцы будут найдены и правосудие восторжествует! Пожелаем же ему успеха!»

— Святые мощи!.. Убийства, ревность, золото Таме-Тунга, летающие тарелочки, агенты Москвы… Ничего не пойму! И к чему приплели этого беднягу Гратшофа? Ни грана логики, ни грана правды! — широко раскрыв глаза, пролепетал сеньор Ногейро, брезгливым жестом кладя газету на стол. — Что же теперь делать?

— По поводу всей этой лжи не волнуйтесь, сеньор Эстебано, — бодро ответил Жоан.

— Я уверен, что редактор этого грязного листка читал записки профессора Грасильяму. Он прекрасно знает, что Саор, хотя и свалился с неба, но не с «летающей тарелочки», а с самолета Трансбразильской авиакомпании. Просто кому-то нужно это нагромождение нелепостей, рассчитанное на доверчивого обывателя.

Давайте подумаем, что нам делать дальше, где добывать средства на вспомогательную экспедицию. Что вы писали в Географическое общество и что вам оттуда ответили?

— До того, как писать в Географическое общество, я обращался к президенту республики, но ничего, кроме сожаления по поводу исчезновения двух крупных ученых, генерал не выразил. Общество «Национальный герой» слишком бедно: на его текущем счете нет ни гроша. Я, как вы знаете, неимущ. У сеньора Гароди и Грасильяму есть кое-какие капиталы, но без распоряжений владельцев счетов банки не выдадут и одного сентаво. Вот тогда я и написал генеральному секретарю Географического общества Эндрью Ласаро письмо с просьбой обсудить этот вопрос на ученом совете.

— Можете не продолжать, сеньор Эстебано, — слабо улыбнулся Жоан. — Догадываюсь: получили отказ. После того, как профессор Гароди разделал этого надутого невежду на ученом совете, тот, небось, и слышать не может имени нашего шефа.

— Да, по-видимому… Ну, куда делось это письмо? Только что держал его в руках… А, нашел! Слушайте!

«Меня глубоко тронуло и растрогало ваше письмо, глубокоуважаемый сеньор Ногейро.

С уважением и преданностью Эндрью Ласаро».

Я не могу оставаться безучастным к судьбам двух моих выдающихся коллег, к тому же — членов ученого совета нашего общества. Лично я готов внести свою лепту на снаряжение спасательной экспедиции, но, к сожалению, эта лепта может быть очень скромной.

Как вам должно быть известно, глубокоуважаемый сеньор Ногейро, согласно уставу общества ученый совет, как высший распорядительный орган общества, созывается раз в три года. Последнее заседание совета происходило в марте прошлого года.

Без решения же совета никто не имеет права распоряжаться средствами общества. Не в моей власти также созвать внеочередное заседание совета.

Мне остается только присоединить свое соболезнование по поводу постигшего нас величайшего несчастья.

— Причем тут соболезнования? Можно подумать, что он твердо знает, будто Гароди и Грасильяму погибли. Да, дела неважны. Где же, где же все-таки нам раздобыть денег? Придется мне писать отцу, мириться с ним и просить помочь нам…

— Ах, Жоан, дорогой! Я и забыл сказать вам! Ведь сюда приезжал доверенный вашего отца некий Молос Ромади, в прошлом знаменитый форвард страны. Он искал вас, чтобы сообщить неприятную весть. Да разве вы не знаете?

— Что не знаю? О чем вы говорите, сеньор Эстебано?

— Ваш отец… вашего отца, как и ряд других владельцев плантаций штата Сан-Паулу, разорила американская компания. Полковник Кольеш пытался покончить жизнь самоубийством. Его вынул из петли и отходил этот самый Ромади. Он же надоумил полковника заняться антрепризой. Они подобрали футбольную команду и разъезжают с ней по провинциальным штатам. Ваш отец очень хотел с вами помириться, но боялся, что вы отвергнете его.

— Эх, отец, отец! — горько вздохнул Жоан. — Обязательно встречусь с ним, помирюсь, но сначала я должен отыскать Грасильяму и Гароди. Это наша главная задача! Сегодня же, сеньор Эстебано, мне придется вылетать ночным самолетом в Сантарен, и чтобы встретиться с Саором. Думаю, он еще не уехал оттуда. Уж во всяком случае должен был бы как-нибудь дать о себе знать. А сейчас, — Жоан взглянул на часы, — нам пора ехать в редакцию «ПГО». Доктор Матуфора Плис ожидает нас в два часа.

Ровно в два временно исполняющий должность директора Национального музея Эстебано Ногейро и Жоан Кольеш подъехали на такси к маленькому одноэтажному особнячку, стоящему на глухой тенистой улочке. Здесь помещалась редакция журнала «Поиски. Гипотезы. Открытия». Оба посетителя неоднократно бывали в этом чистеньком особнячке и удивились, увидев распахнутые окна с выбитыми стеклами, бумаги, рассыпанные по улице вперемежку с битым стеклом и щепками. Ражий полицейский, прислонившись к фонарному столбу, безучастно жевал резинку, наблюдая, как персонал редакции — три почтенных мужчины и юная миловидная секретарша — подбирали с улицы бумаги и складывали их в большую бельевую корзину.

Внутри, во всех пяти комнатах особняка, тоже царил полный разгром. Стулья, столы, шкафы, зеркала, картины — все было поломано, разбито, опрокинуто. Книги, рукописи, гранки разбросаны по полу.

Редактора-издателя журнала доктора Матуфора Плиса посетители застали в его кабинете сидящим на подоконнике и разбирающим бумаги. На недоуменные взгляды посетителей он махнул рукой.

— Пустое! Обычная в наши дни в нашем государстве история. Пока мы ходили завтракать, несколько сеньоров из «Вопля демократа» инсценировали демонстрацию протеста. И все из-за дневников Эваристо. Пусть он только вернется, я ему поставлю в счет убытки за поломанную мебель и выбитые стекла, — добродушно улыбнулся редактор-издатель.

— Куда же глядела полиция? — удивился сеньор Ногейро.

— Полиция? А она не глядела. Она закрыла глаза и прибыла сюда, когда все было разгромлено и хулиганы ушли. Очень жаль нашего привратника дядюшку Франсиско. Он пытался не пустить хулиганов и его зверски избили. Пришлось отправить беднягу в больницу… Да вы что стоите? Сеньор Ногейро, пристраивайтесь на том стуле. Он, кажется, цел, только отодвиньте немного в сторону, а то как бы не свалилась люстра. А вы, Жоан, садитесь прямо на стол. Вы, друзья, чем-то озабочены? Чем?

Сеньор Ногейро рассказал о своих неудачах с попыткой отыскать средства на организацию вспомогательной экспедиции.

— Вы напрасно волнуетесь по этому поводу, друзья, — спокойно ответил Плис. — Предоставьте денежный вопрос мне. Номер журнала с дневниками Эваристо я выпустил тройным тиражом, он весь разошелся, и я допечатываю четвертый. Так что Эваристо причитается довольно солидный гонорар. Немалую сумму составляют денежные переводы читателей — неизвестных доброхотов, которых волнует судьба наших друзей. Кроме того, я посетил президента СОИ маршала Кандиду да Силва Рондона.

Он прочел полностью оригиналы дневников Грасильяму, которые я передал ему на хранение. Он очень доволен, что Эваристо догадался это сделать и что мы не напечатали дневников целиком. Кстати, друзья, мне сейчас пришла мысль, уж не ради ли этих дневников и посетили редакцию непрошеные гости? Ведь это не только разгром, а скорее обыск: все ящики выворочены. Маршал сожалеет, что годы и слабое здоровье не позволяют ему принять участие во вспомогательной экспедиции, которую, считает он, надо немедленно послать, пока в те края не ринулись толпы «охотников за ушами». СОИ поможет нам снаряжением, частично деньгами. Кроме того, маршал обещает добиться правительственного декрета о признании за жителями джунглей и саванн права собственности на угодья и земли, которыми они пользуются и на которых они живут.

— В общем, сеньор, как я понял, можно начать сборы, чтобы сразу же, как кончится период дождей, выступить в джунгли. Я готов, — сказал Жоан, слезая со стола.

Раздался телефонный звонок. Доктор Плис взял трубку.

— Алло! Кто вызывает? Сантарен? Доктор Матуфора Плис слушает. Что-что? Звонили в музей, а там посоветовали звонить сюда? Что ж, правильно! Сеньор Кольеш здесь.

Передаю ему трубку. Вас, Жоан…

Жоан с недоумением взял трубку, но только приложил ее к уху, как недоумение на лице сменилось радостью:

— Саор? Ты? Ну да, да, это я, Жоан! Слушаю тебя! Как я рад! Где старики?

Что-что? Потом? С тобой Мартино? Какой Мартино? А, вспомнил! Вот здорово! Ну, а старики живы? Все в порядке? Отлично! Да, организуем. Как раз сейчас об этом говорили с доктором Плисом. Деньги есть. Хватит. Как не главное? Не надо? Почему не надо? Саор, сегодня я вылетаю к вам вечерним самолетом. Застану тебя? Где найти? Отлично! Жди! До свиданья!

Глаза Жоана светились радостью, когда он положил трубку на рычаг.

— Что-нибудь важное? — разом спросили доктор Плис и сеньор Ногейро.

— Да, да, очень важное. Все планы меняются. Снаряжать экспедицию пока не надо.

Наши друзья Грасильяму и Гароди живы и здоровы. Они остались у лакорийцев на неопределенное время. Остальное узнаю в Сантарене. Вот пока и все! Побегу собираться. До свиданья!..

 

Глава 30

Человек рожден для добра

Полет из Рио-де-Жанейро, с ночевкой в одном из промежуточных авиапортов, занял восемнадцать часов. Жоан прилетел в Сантарен только после обеда. В аэропорту его уже ожидала машина с трехцветным чехословацким флажком. Это приехал за ним врач Карел Грдличка, по совместительству выполнявший в Сантарене обязанности вице-консула. Он сказал, что временно приютил у себя Сергея, обратившегося к нему с просьбой о предоставлении убежища. Сергея чуть не захватила полиция по вздорному обвинению в убийстве. К счастью, ему удалось скрыться и добраться до консульского дома. Карел Грдличка запросил свое посольство и получил распоряжение отправить Сергея на родину на польском судне «Гдыня», которое ожидается здесь со дня на день.

Жоан на скорую руку принял в отеле ванну, переоделся и через полчаса уже переступал порог гостеприимного дома чехословацких друзей Сергея.

Консульство помещалось в лучшей части города, на широкой тенистой авениде, ведущей к Алдею — индейскому пригороду, возникшему на месте старой деревни.

Просторный одноэтажный дом большой открытой верандой, увитой хмелем и диким виноградом, — дарами далекой родины хозяев дома — стоял, окруженный цветниками, в глубине заботливо ухоженного фруктового сада.

С веранды открывался чудесный вид на песчаный кипенно-белый пляж с яркими пятнами купальных кабинок и оградительных буев, на темно-зеленую ширь Топажоса, впадающего в Амазонку. Слева, у места слияния рек, на небольшой возвышенности, виднелись красные стены старинного форта, ныне превращенного в тюрьму, и густо-зеленые купы могучих баобабов, примыкающих к тюремной стене.

Справа, в миле вверх по реке, раскинулся обширный порт — достопримечательность Сантарена — с его плавучими пирсами, подъемными кранами, пакгаузами, служебными и жилыми постройками плотах. Амазонка коварна, иногда уровень ее внезапно, за какие-нибудь считанные минуты, поднимается на несколько метров. Сюда, за четыреста миль от Атлантического океана, да и дальше вверх течению, приходит множество судов различных типов, водоизмещения, флагов.

От веранды консульский сад полого спускался к реке, к плавучей пристани-купальне, стоявшей на привязи у высокого створа.

Ночь давно уже укрыла дали, зажгла огни на городских улицах, домах, в порту, а друзья все продолжали сидеть на веранде за чашкой остывшего кофе, рассказывая друг другу обо всем, что произошло после их разлуки. Любезные хозяева, отдав дань национальному гостеприимству, накормили проголодавшегося в дороге Жоана шпикачками и всевозможными другими яствами чешской кухни, а потом деликатно удалились, предоставив друзьям возможность говорить по душам. Все это время Жоана интересовало, кто и как доставил ему пакет с дневниками профессора Грасильяму и почему он окровавлен? Это первое, о чем он спросил. И Сергей рассказал насыщенную трагизмом повесть о том, как Магара, Аоро и Руи искупили свою вину перед племенем лакори.

…Перо на пакете обязывало их лететь с быстротой птицы. В начале пути, до спуска в долину, их буквально промчали на руках попеременно сменявшиеся носильщики. Они же помогли им быстро изготовить из коры длинную легкую пирогу.

Здесь отряд разделился. Магара, Руи и Аоро поплыли вперед, а остальные должны были изготовить еще три пироги и плыть вслед до слияния рек и там дожидаться возвращения группы Магары.

Четыре дня Магара, Руи и Аоро плыли день и ночь, останавливаясь лишь на короткое время сна. Испытания начались на пятые сутки, когда они чуть не наткнулись на небольшое стадо чаков, дремавших на берегу. Вид этих чудовищ заставил Аоро и Руи вздрогнуть. Действительность превзошла все их представления о чаках, которых они знали лишь по рассказам, а Аоро по фрескам в храме Злого Сагуртана. Неужели человек, даже с карабином, может поразить это чудовище! Но Магара приободрил их, объяснил, где у чаков уязвимые места. Это немного успокоило новичков. Да и не возвращаться же назад!

На случай столкновения с гадами Магара заранее распределил обязанности. Он и Руи должны сдерживать нападение гадов, чтобы дать возможность Аоро спасать пакет.

Как бы ни складывался исход схватки, Аоро запрещалось рисковать собой. Он должен был как можно скорее уходить вперед, к стоянке Жоана.

К счастью, посланцы своевременно заметили врага, поспешили к противоположному берегу, вытащили пирогу и перенесли ее на руках через опасный участок. Это заняло у них полдня. Главное испытание ждало их тремя часами позже, у места слияния рек, неподалеку от храма, в котором был похоронен Багола.

Магара, неоднократно бывавший в этих местах, подвел пирогу к берегу, спрятал ее в кустах, и все трое отправились на разведку. Отмель, река, казалось, кишела чаками. Совершенно очевидно, что стоит пироге показаться на реке, как она тут же будет атакована гадами. Что делать? Ждать захода солнца, когда чаки укладываются спать, нельзя: дорог каждый час, каждая минута. И Магара пошел на хитрость.

Пирогу перегнали к противоположному берегу, потом все легли на дно, накрылись сверху ветками и поплыли по течению с таким расчетом, чтобы пирогу отнесло в левый рукав реки.

Сначала все шло хорошо. Пирога вошла в левый рукав и уже почти миновала опасную зону. Лежбище чаков скрылось за поворотом реки. И вдруг Магара, лежавший впереди, заметил, что навстречу, высунув длинные шеи, плыла парочка чаков. На всякий случай Магара опустил руку за борт и стал подводить пирогу ближе к берегу. Но чаков почему-то заинтересовало плывущее «дерево». Они медленно направились к нему. Тут уж поздно было скрываться. Все сбросили ветки и схватились за весла.

Чаки, почуяв, что добыча уходит, поплыли быстрее. Через несколько минут передний гад настигнет пирогу — и тогда…

И тогда Магара круто повернул пирогу к левому обрывистому берегу, надеясь скрыться там между камней. Руи выстрелил в переднего чака. Пуля попала в шею, фонтаном хлынула кровь, но гад продолжал плыть. Вот он уже в десяти шагах. Уже слышен его прерывистый хрип. И тут пирога с полного хода налетела на камень и развалилась. Люди выскочили на берег. Магара метнул отравленное копье чаку точно в глаз. Яд сработал моментально. Шея чака завалилась на бок, но гад был еще жив.

Руи выпустил в него еще две пули и, увидев, что голова чудовища с раскрытой пастью лежит на камнях, перенес огонь на другого гада. Аоро тоже не утерпел, выстрелил, не целясь, из своего карабина, но тут же вскарабкался на обрыв и, крепко прижимая к груди пакет, бросился бежать. Он был уже довольно далеко, когда позади раздался сильный грохот. Аоро, не останавливаясь, обернулся на бегу и увидел, как у подножья обрыва вздыбился огромный столб воды, огня, дыма…

Это Руи, в последний миг, когда окровавленный второй гад уже протянул шею, чтобы схватить стоявшего впереди Магару, вспомнил о подарке Железного Капитана — маленькой гранатке и метнул ее во врага…

Сколь ни тревожился Аоро за товарищей, но перед ним стояла главная задача: любой ценой доставить пакет Жоану. Путь предстоял далекий, и Аоро, чтобы сберечь силы, сменил бег на ровный быстрый шаг. За трое суток ему предстояло пройти расстояние, на которое группа Грасильяму затратила пятеро суток. И он все шел, шел, днем и ночью, лишь изредка останавливаясь на короткие привалы, чтобы, уткнув голову в колени, смежить воспаленные веки, забыться на полчаса.

К утру следующего дня он вошел в каньон. Приток реки, превратившийся в ручей, служил хорошей путеводной нитью. Но потом он исчез. Аоро продолжал идти по каньону, не обращая внимания ни на гигантские статуи, сторожившие вход в глубину каньона, ни на тучи громадных летучих мышей, появлявшихся в огромных количествах с наступлением темноты.

К лестнице Аоро подошел на исходе третьих суток, каким-то чудом разглядев ее в темноте. Силы совершенно покидали юношу, но он, не задумываясь, начал подъем.

Сумку с пакетом привязал к груди, а карабин перебросил за спину.

В воспаленном мозгу юноши мелькали картины его прошлогодних приключений в Ране Земли. Как давно это было! Но если тогда он, неопытный мальчишка, искатель своей тропы, вышел победителем, то неужели теперь, став закаленным охотником, он не выберется наверх!

И Аоро поднимался, отдыхая на каждой ступеньке. Глаза слипались от усталости, мускулы переставали слушаться. В мозгу все настойчивей и настойчивей сверлила одна мысль: спуститься вниз, отдохнуть и утром с новыми силами начать подъем. Но Аоро тут же отгонял эту мысль, напрягал волю, одолевал следующие одну-две ступеньки.

В таком полузабытье прошло неизвестно сколько времени. Аоро казалось, что прошла уже вечность с тех пор, как он начал карабканье. И вдруг его чуткое ухо уловило короткий, отрывистый, будто сдавленный крик тукана: так кричит птица во сне, перед рассветом. Это подогнало Аоро. Скорей, скорей, наступает день! Жоан может уйти…

Вот уже последний, самый трудный, нависший над пропастью выступ. По сантиметру, из последних сил подтягивал Аоро свое отяжелевшее тело на небольшую каменистую площадку. С нее остается подняться уже по некрутому склону еще несколько шагов, но тут силы окончательно покинули Аоро. Он рухнул на площадку, ударившись грудью об острый камень, тем самым местом, каким ударился и в прошлом году, выбравшись из Раны Земли. Аоро не чувствовал боли. Он лежал без чувств. Кровь сочилась из раны на парусиновую обшивку пакета, образуя на ней все расширяющееся кровавое пятно…

И все же инстинктивное чувство долга победило. Аоро очнулся, поднялся на край обрыва, увидел в нескольких шагах впереди чуть тлевшие угли костра и очертания двух людей. Шатаясь, добрел он до них, положил пакет на видном месте и побрел назад, к обрыву.

При прощании в подземном городе лакорийцев Грасильяму объяснил ему: в пакете обо всем, что нужно знать Жоану, сказано. Если же разбудить людей, подумал Аоро, начнутся неизбежные расспросы, а ему дорога каждая секунда. Надо возвращаться на помощь товарищам.

Только Аоро далеко не ушел.

Если бы Жоан и Таларино, проснувшись и найдя таинственный пакет, догадались бы дойти до края обрыва и заглянуть на площадку, они увидели бы глубоко спящего Аоро. Сознание выполненного долга как бы ослабило его волевую пружину, напряжение спало, и Аоро упал, тут же погрузившись в глубокий сон. А когда он открыл глаза, Жоан с Таларино уже покинули стоянку.

Трехчасовой сон возвратил силы. Аоро стал поспешно спускаться в пропасть.

Магара с двумя лакорийцами поджидали Аоро возле места первой встречи с чаками и рассказали грустную весть. Руи, метнув гранату, оступился с камня и упал. Его левая рука оказалась рядом с пастью умиравшего первого гада. Чак конвульсивно сомкнул челюсти, и кисть Руи осталась в пасти. Перевязав жгутом руку Руи, Магара взвалил его себе на спину и направился вверх по берегу реки навстречу вспомогательному отряду. Через двое суток он встретился с товарищами, передал им раненого Руи с наказом быстрее доставить его к Ленде, а сам с двумя воинами возвратился, чтобы встретить Аоро.

Через несколько дней все возвратились в подземный город. Профессор Грасильяму очень обрадовался, узнав, что пакет доставлен Жоану. По его ходатайству великий вождь Макалуни простил провинившихся.

— Ну, а наши милые чудаки, Саор, они-то как? Я так соскучился по ним, по их воркотне, незлобивым перебранкам! Почему они решили остаться?

И Сергей начал новую повесть о подвиге чудаковатых ученых.

Да, они остались у лакорийцев на неопределенное время. Остался с ними и Луи Пэйн, предварительно немного покуражившись для виду. Грасильяму и Гароди вскоре поняли, что легкомыслие француза напускное, что за кажущейся созерцательностью скрывается глубокий аналитический ум. Он, оказывается, за эти годы часто бывал в подземном городе лакорийцев, хорошо изучил их быт, нравы, обычаи, запомнил множество легенд, сказаний. Но жить подолгу в подземелье Пэйн не мог. Он любил солнце, яркий свет, пышную красоту природы и, погостив обычно несколько дней у друзей, просил Макалуни отвести его обратно в Круг Забвения. В душе Пэйн все же жалел этих лишенных прошлого пленников райской долины, поэтому он и старался развлекать их своими песенками…

Заручившись поддержкой таких авторитетных советников, как Грасильяму, Гароди и Пэйн, Макалуни решил созвать совет старейшин и предложить им, говоря современным языком, на обсуждение ряд реформ. Опасения верховного вождя оказались напрасными. Возражений не последовало. Уж слишком очевидна была обреченность племени. Реформы сулили хоть какую-то надежду на спасение.

Магаре с тридцатью воинами поручалась наиболее опасная задача — перенести из долины Золотого Дракона все мурии, статую и останки Баголы в долину Регари. Там намечалось восстановить один из полуразрушенных храмов и создать нечто вроде пантеона. Часть людей была выделена на «демонтаж оборудования» храмов и перевозку ценностей. Еще несколько воинов были посланы на изыскание и расчистку путей, изготовление катков и других приспособлений для перетаскивания громоздких статуй.

Самой наипервейшей задачей, по настоянию Гароди, должно быть освобождение пленников Круга Забвения. В один прекрасный день Макалуни, Ингла, знахарь Ленда со своими друзьями — Гароди, Грасильяму, Сергеем, Аоро и Руи, в сопровождении группы воинов, отправились в Круг Забвения. В доказательство полного доверия к своим друзьям Макалуни разрешил не завязывать глаза перед входом в подземелье.

По прибытии на место нетерпеливый Грасильяму попросил Пэйна немедленно собрать население долины, но француз вежливо возразил. Сейчас наступает час обеда, люди должны отдыхать. Он созовет их после сиесты.

…Негр-гигант, в свое время так поразивший Аоро своим ростом и чернотой, ударил в большой барабан, потом еще и еще, все учащая и учащая удары. Через какое-то время на звуки барабана стали появляться из-за деревьев обитатели долины. Они подходили к хижине, усаживались, не выражая ни удивления, ни радости при виде новых лиц.

Пришел могучий негр с седой курчавой головой, держа в руках большую рыбу.

Грасильяму узнал в нем Тома — носильщика, который был с ним в экспедиции в верховьях Топажоса и так таинственно исчез. Грасильяму окликнул его, но Том никак не выразил своего удивления.

Руи, безучастно сидевший в стороне, прижимая культяпую руку к груди, вдруг вскочил и бросился навстречу группе белых людей, перебиравшихся через ручей.

— Кано! Да никак это ты? Отега, ах, старый бродяга! Ну иди, иди скорее, я обниму тебя! Лоренцо, жабий хвост, а где твой неразлучный Антонио? Святая мадонна, да это действительно Антонио. Вас, ребята, не узнать, позарастали бородами.

Аманчио, Касава, вы тоже здесь, черномазые черти! Вся компания подобралась, не хватает Агурто, Фесталя, Фаба да дона Панчо, пусть не жалеет Вельзевул для них дров в аду!.. Да что вы, ребята, какие-то разварные? Растолстели, как боровы. Не пойму, что с вами? — суетился Руи, хватая то одного, то другого за руку.

Но странно, ни один из них никак не реагировал на радостные возгласы Руи. Они ответно улыбались, тоже похлопывали Руи по плечу, но все это было с какой-то натяжкой, неестественно. Просто они не узнавали Руи. Они не помнили не только Руи, но даже того, что было с ними вчера. Они знали только сегодня. Это были люди сегодняшнего дня.

— Нет, Эваристо, это бесчеловечно! Нельзя превращать людей в животных! — шепнул Гароди другу.

Грасильяму эта сцена тоже, видимо, была неприятна, и он попросил Макалуни «вернуть пленникам прошлое». Макалуни кивнул головой Ленде. Знахарь вынул из прически заостренное перо, обмакнул его в бутылочку и слегка кольнул Кано в плечо.

Дальше произошло как в фильме-сказке «Спящая красавица». Укол пером Ленды подействовал, словно поцелуй принца на спящую красавицу. Кано провел ладонью по лицу, будто снимая пелену, оглянулся вокруг, поморгал, как спросонья, и радостно воскликнул:

— Руи! Здорово, дружище! Что с твоей рукой?

Отега, очнувшись от забвения, выругался. Антонио зевнул и громко рассмеялся, словно до него только что дошел смешной смысл давно рассказанного анекдота, а Лоренцо занялся чисткой своих ногтей. Аманчио, Касава и другие негры-носильщики встали, испуганно поглядывая на белокожих: нет ли среди них Железного Капитана.

Когда столь несложная процедура возвращения из небытия закончилась, Грасильяму рассказал всем, что с ними случилось, что племя лакорийцев миролюбиво, не желает никому зла, но вместе с тем вынуждено принимать кой-какие меры безопасности.

Вождь племени Макалуни отпустит всех на свободу, если они поклянутся больше сюда не приходить и никому не говорить, где они были. Через несколько дней на север в Сантарен отправится Саор и с ним могут идти все, кто пожелает.

Руи отвел свою компанию в сторону.

— Что будем делать, ребята? — спросил он, закончив свой рассказ о приключениях на могиле Таме-Тунга.

— Я думаю, нам надо уносить свои ноги отсюда подальше. Черт с ними, и с этим проклятым золотом, и с белокожими индейцами, и с их полоумными друзьями — учеными старикашками, — мрачно сказал Лоренцо, вычищая грязь из-под ногтей.

— Выходит, все наши труды и лишения пропали даром? — подумал вслух Отега.

— Может, все-таки этот ихний здоровенный высушенный старик-вождь не поскупится, даст каждому из нас на первое обзаведение по горсти другой камешков? — продолжил Антонио мысль Отеги.

— Ну, а ты как думаешь, Кано? — спросил Руи.

— Я склоняюсь к тому, что сказал Лоренцо, — отозвался Кано. — Не знаю, как вы, ребята, а я решил покончить с прошлым. Может, даже и не стоило нам возвращать память? Жили бы мы и жили здесь как на Копакабане, разве что без девочек и кашасы. А если подумать, то, может, это и к лучшему, а? Я, конечно, не откажусь, если этот сушеный вождь ссудит нас на дорогу золотишком или алмазами, если у него куры этого добра не клюют. Но клянусь вам, ребята, плюньте мне в глаза, если я еще когда займусь грязным делом. Если вернусь — обоснуюсь где-нибудь в городке, женюсь на тихой вдове, открою табачную лавочку и пропади все пропадом!

— Ну, а ты, Руи, сам как думаешь? Что ты решил? Может, скажешь? — спросил Отега.

— Я? — задумчиво переспросил Руи. — Я решил навсегда связать свою судьбу с лакорийцами. Им я обязан жизнью и не хочу оставаться неблагодарным. Я последнее время много думал, ребята, и пришел к мысли: человек рожден для добра. Я должен им помочь. Думается мне, что и вы не откажете мне. Но прежде чем я расскажу о задуманном деле, вы дадите мне клятву: если то, что я скажу, окажется вам не по душе, сразу же забудьте о нем, будто вы ничего и не слышали. Вы никому не обмолвитесь об этом, хотя бы вам поджаривали пятки.

— Ладно, ладно! Вываливай, Руи. Небось, не первый день знаешь нас, — послышались голоса. — Говори!

Руи рассказал, какая угроза нависла над лакорийцами, но они решили не сдаваться.

Он, Руи, поможет им в этом. Он отправится с Саором в Сантарен, оттуда проедет в Манаус или Обидус, отыщет приятеля Агурто — Одноглазого Чарли, заключит с ним договор на поставку из Венесуэлы полсотни «пиримпимпимов» с достаточным запасом патронов, нескольких ящиков гранат, кольтов, пары пулеметов. Потом все это он доставит лакорийцам, чтобы они могли защищаться. Если кто из них хочет идти с ним, Руи готов принять, так как знает, что все они парни надежные. Но пусть помнят, что никакой платы за это не будет.

— Значит, Руи, как я понял, ты предлагаешь нам рисковать шкурой за чистую идею, так? Ведь, не дай богоматерь случиться, за такое полиция навесит лет двадцать каторги? — иронически опросил Отега. — Стоит ли того твоя идея? Я лично считаю, что нет, но коль тебе эта идея дороже денег и шкуры, то считай, старина, я — с тобой! Знаешь, Руи, в душе ты мне всегда чем-то нравился. В тебе есть что-то такое, чего нет во мне. Случайно, твой отец не был миссионером?

— Ты, Отега, стал стареть, что ли? Уж очень речистым становишься, — вмешался Кано. — Может, твой папаша был лектором общества «За народную трезвость»?

Короче, Руи, я — твой с ушами!

— Лоренцо, а мы с тобой обсевки, что ль? Раз уж вместе работали на Фаба, негоже нам отставать от компании, — все с той же ноткой раздумья сказал Антонио.

— Раз надо, так надо, чего там! — буркнул Лоренцо, не отрываясь от чистки ногтей.

— А на мою долю выпала роль свата, — улыбаясь, продолжал Сергей свое повествование Жоану на веранде консульского дома. — На пути сюда мы завернули в селенье индейцев калапало, к нашему другу Ходи Тихо. Он вышел победителем на ритуальных соревнованиях и стал вождем племени.

До Злого Сагуртана мы проехали сначала по воздуху, а потом шли под землей, сократив путь, по крайней мере, втрое. Провожавшие нас Ингла с группой молодых лакорийцев зашли с нами в селение, вызвав страшный переполох. Индейцы издали опасливо разглядывали лакорийцев. Когда я сказал Ходи Тихо о цели нашего посещения и о желании лакорийцев породниться с калапало, вождь был поражен. Они считали лакорийцев чуть ли не полубогами, а тут такая честь. Но, как ловкий дипломат, Ходи Тихо скрыл удивление и ответил, что надо знать мнение богов, то есть сагамора. Тако Шестипалый, которому Грасильяму догадался прислать в подарок несколько патронов к ранее подаренному ружью, без особого труда заручился благословением богов на союз племен. Но хитрец Ходи Тихо поставил условие: пусть лакорийцы покажут свое умение в метании копья, стрельбе из лука, свою ловкость в борьбе, беге, танцах. И наши «гвардейцы» показали такой класс, что калапало раскрыли рты. Глядя на довольные лица стариков, погрустневшие физиономии молодых воинов и восхищенные взоры девушек, я понял — миссия моя удалась.

Но еще больше я обрадовался, когда Ходи Тихо, этот дикарь с умом недюжинного дипломата, предложил Ингле заключить также союз и с вождем родного племени Аоро Утохом — Твердое Сердце. Ходи Тихо вызвался сам отправиться туда, чтобы договориться, а заодно и испросить прощения для Аоро.

Уходили мы от калапало с легким сердцем. Ходи Тихо и Аоро проводили нас через междуречье к притокам реки Сан-Мануэль. Здесь я расстался с дорогими друзьями, с которыми так много было пережито. На прощанье я отдал Аоро серьгу с аметистом — подарок Молоса Ромади, которую он принял со священным трепетом и гордостью…

Далее Сергей рассказал о своем невероятно трудном плавании на плоту по порожистой реке до Топажоса и потом до поселка Итайтубы. Он с восторгом отзывался о своих спутниках — Руи и его четверке друзей. Сергею нравилась их безрассудная смелость, независимая манера держаться, нарочитая грубость в обращении друг с другом, под которой скрывалась прочная мужская дружба.

Негры-проводники поотставали по пути там, где им было ближе добраться до родных мест. Каждого Руи заставлял есть землю и брал страшную клятву молчать.

Перед самой Итайтубой Руи, все время признававший главенство Сергея, заявил, что теперь командовать будет он, Руи, и чтобы Сергей беспрекословно его слушался.

Молодцы туго завязали Сергею голову рваной рубахой, оставив только рот и глаза, вымазали перевязку птичьей кровью и в таком виде внесли на постоялый двор. Отега стал причитать над ним, умолять товарищей скорее ехать в Сантарен, иначе его раненый брат умрет без святого причастия.

У Сергея была солидная сумма денег, полученная от Грасильяму, а у Руи десяток крупных голубых алмазов, выданный ему для расплаты за контрабандное оружие.

Деньги позволили Руи убедить хозяина постоялого двора — набожного католика — продать моторную лодку — гайолу. Обделав это, компания быстро погрузила «умирающего» в гайолу и поторопилась отплыть под сочувственные возгласы хозяина и зевак.

Пока все шло удачно, но долго искушать судьбу нельзя…

 

Глава 31

Прощай, Саор! Прощай, друг!

Отель «Отдых капитанов» оказался не чем иным, как обычным бордингхаузом — гостиницей для безработных моряков. Он помещался в старом дебаркадере, стоявшем на приколе в дальнем углу порта. К нему-то и пристала гайола наших знакомцев.

Хозяин бордингхауза Мануэль Контрерос, отставной боцман с физиономией остепенившегося пирата, стоял за стойкой тесного бара, устроенного в переднем помещении дебаркадера. Из этого салуна, заставленного несколькими столиками, двери вели в спальни обитателей гостиницы. Мануэль подозрительно исподлобья на Руи, на его культю, потом поочередно ощупал всех глазами.

— Комнату? Я даю приют честным морякам, а не лесным бродягам, — буркнул он.

— С каких это пор, боцман, наш общий друг Мартино стал моряком? — тихо сказал Руи, перегибаясь через стойку.

— Держись, дружок, от меня подальше, не наклоняйся, а то у меня иногда кулак, не пойму отчего, сам выскакивает. Никакого Мартино я не знаю. Иди справляйся у инспектора полиции сеньора Педру Маттиаса.

— Обязательно воспользуюсь вашим мудрым советом, сеньор боцман, но бесчеловечно оставлять истекающего кровью товарища, когда он нуждается в медицинской помощи, — громко, чтобы слышали сидевшие в салуне гости, сказал Руи и уже тише добавил:

— Мы ищем Мартино, чтобы передать ему привет от папаши и крестных. Кстати, где отыскать Одноглазого Чарли? Намечается небольшой заказик от папаши Мартино. Понятно?

— Ну, если истекает кровью, то нате ключ, волоките его в ту комнату. Я сейчас принесу белье, — уже миролюбивей громко ответил Мануэль.

Обстановка тесной комнатки состояла из трех двухъярусных коек, скамеек-рундучков и стола посредине. Широкое и высотой чутъ ли не во всю стену окно выходило на реку.

— Ребята, снимите с меня эти вонючие тряпки, — взмолился Сергей.

— Потерпи, Саор. Сейчас отдышишься, — успокоил Отега, освобождая Сергея от тряпок.

— Выходит, кровотечение кончилось, так, что ль? — спокойно Мануэль, входя в комнату со стопкой белья и одеял. — А теперь ты, культяпый, быстро выкладывай, что у тебя за душой!

Руи повторил, что их прислали Макалуни и Грасильяму, чтобы передать Мартино ряд инструкций, и попросил помочь переправить Сергея к чехословацкому консулу.

— Ладно! Ждите! — открыв дверь в салун, крикнул он с порога. — Жратву сейчас принесу, только денежки вперед! На кредит не надейтесь!

Через несколько минут Мануэль снова вошел с подносом, на котором стояла бутылка кашасы, стаканы, тарелки с жареной рыбой, накрытые полотенцем. Поставив поднос на стол, он вдруг сорвал полотенце, схватил с подноса кольт и направил его на Руи. В тот же миг в окне появилась еще чья-то фигура с автоматом.

— Ни с места! Руки вверх! — тихо проговорил Мануэль.

— Я, боцман, гимнастикой обычно занимаюсь по утрам, — спокойно сказал Руи, подымая руки. Все последовали его примеру.

— Руи, погляди, дружище, в окошко. Не узнаешь? — спросил Лоренцо.

— Ба! Никак Мартино! Крест господень! Какая встреча! Оркестр — туш! Наследный принц собственной персоной, — раздались иронические реплики.

— Довольно болтать! Вы зачем явились сюда? — спросил Мартино, перешагнув через подоконник в комнату и не опуская автомата.

— Вознеся руки к небу, я обычно разговариваю с богом, а не со смертными сеньорами, — ответил Руи. — Убери-ка, Мартино, эти штучки, если хочешь получить письмецо от своего августейшего папаши и ученых старичков.

— Кстати, Мартино, — вставил Кано, — Агурто и Фаб приказали долго жить. Вели этому старому пирату поставить нам вместо кашасы пинту доброго американского виски, помянем грешников.

— Ладно, опускайте руки. Садитесь! Ты, Мануэль, иди в салун, чтоб никто сюда не заглядывал. Ну, кто у вас за главного? — спросил Мартино, усаживаясь на рундук.

— Вот этот русский парень. Его зовут Саор. Знакомьтесь, — ответил Руи. — Надо ему помочь выбраться отсюда на родину.

Сергей дал Мартино письмо Грасильяму. Тот не спеша прочел его, поднял голову, обвел всех взглядом:

— Простите, друзья. Не поверил вам…

— Давай, парень, без этих штучек! Ближе к делу!.. — оборвал его Руи.

Через час Руи уехал на первом же проходящем пароходике в Манаус, где, по наведенным справкам, находился Одноглазый Чарли. Свидание Сергея с чешским консулом должен был устроить Мануэль. В этот день Карела Грдлички дома не оказалось, он был в отъезде и поэтому пришел по вызову только на следующее утро.

Его провели к «раненому».

Выслушав просьбу Сергея, Грдличка ответил, что он может предоставить Сергею убежище, если ищущий убежища, то есть Сергей, поставит его, консула, перед свершившимся фактом — переступит границы его усадьбы, на которую распространяется право экстерриториальности. В противном же случае он, консул, обязан предварительно испросить согласие своего посольства в Рио.

— Сегодня воскресенье. Наверно, все работники посольства на пляже в Копакабане, — подумал вслух Грдличка. — Дежурный сам этого не решит, значит, ответ придет только завтра. Вам здесь пока, ничто не угрожает, соудруг Гратчев, потерпите еще сутки. Ну, а если… Кстати, если вздумаете прокатиться по реке, то имейте в виду, к моей усадьбе можно подплыть на лодке. Она находится вон у того створа на мыске. Там стоит пристань-купальня с флагом, а с наступлением темноты горит трехцветный фонарь. Сейчас я удаляюсь. Повязку на голове смените: оставляю для этого бинт. На всякий случай, — тут Грдличка лукаво улыбнулся, — можете пожаловаться посетителям вашего отеля на мою жадность. Я, мол, отказался осматривать раненого, так как у него нет денег заплатить мне за визит, но я был все же великодушен, оставив ему бинт, — еще раз улыбнулся чех и откланялся.

— Что-то я не понял этого доктора. Почему он сам не «перевязал тебе голову? — спросил Лоренцо, когда закрылась дверь.

— Он же не только врач, но и консул. Представь себе, что меня захватит полиция.

Тогда сразу же обнаружится, что я не ранен. Возникнет вопрос: зачем же было тогда вызывать врача и зачем он делал перевязку здоровому человеку?

Следовательно, он пособник мой и пытался мне помочь скрыться. Для консульского работника это означает вмешательство во внутренние дела государства, в котором он аккредитован. Теперь же Грдличка может хоть на костре клятвенно присягнуть, что он меня не осматривал, поэтому не знает: ранен я или нет. И это правда.

— Верно! — ударил Отега ладонью по столу. — Теперь я понял его намек и насчет пристани-купальни. Он сказал это неспроста и нам надо иметь это в виду.

Давайте-ка заранее поглядим, где эта пристань?

— Я знаю где. Вон на том мыске со створом, — сказал Мартино. — Надо только, чтобы ваша гайола была все время наготове.

— Все в порядке, — отозвался Отега. — Она здесь, прямо под окном. Заводится мотор с пол-оборота. Я наладил его еще с вечера.

Как вскоре пригодились эти предосторожности!

Репортер сантаренской вечерней газеты Муано Мармаре в поисках сенсаций частенько заглядывал в порт. Правда, пока он еще не подцепил ни одной сенсации, кое-как перебиваясь хроникерскими заметками о драках между матросами, мелких кражах, найденных утопленниках. За эти честно выстраданные заметки он получал от шефа-редактора по двадцать пять — пятьдесят сентаво за строчку. Мало, очень мало, но, слава мадонне, было хоть на что жить. Конечно, если б он, Мармаре, был чуть-чуть побойчее, не так… робок. Робкий репортер! Это же нонсенс, бессмыслица! Но что поделаешь, если он от рождения робок. И каждый раз, когда надо было взять интервью, Мармаре долго ломал голову, внутренне краснел, не зная с чего начать, какой вопрос задать.

Вот и вчера шеф чуть не избил его за то, что, дав заметку о приезде в Сантарен футбольной команды «Зеленые ягуары», Мармаре назвал фамилию антрепренера команды, какого-то там полковника, и не упомянул фамилии тренера. И все произошло из-за того, что в суматохе, когда футболисты сходили с парохода, он не расслышал и постеснялся переспросить у тренера его фамилию. Боже, что творилось в редакции!

— Святые апостолы! — бесновался шеф. — Ну, что мне делать с эдакими безмозглыми балбесами, бездельниками, босяками… — У шефа-редактора была особенность: обозвав провинившегося подчиненного каким-нибудь прозвищем, он тут же нанизывал несколько других с той же буквы, — блажными идиотами, как вы все! Читаешь другие газеты — душа радуется. Что ни номер — сенсация, фитиль! То пишут о таинственных белых индейцах, то о золотом кладе какого-то индейского вождя. Это же вещь! А еще лучше выдают гринго. Вот, поглядите, что пишут янки: «Летающие тарелочки русских над Флоридой!» Сенсация? Шлягер? Вот у кого надо учиться! Найдите мне хоть одного паршивого большевика, и я вас озолочу! Да куда вам! Вы десятистрочной заметки не можете написать! Вот, к примеру, Мармаре. Нужно быть круглым ослом, оболтусом, остолопом… — тут пошли ругательства на «о», — обормотом, как Мармаре, чтобы не сказать, что тренер «Зеленых ягуаров» не кто иной, как сам, понимаешь ли ты, сам Молос Ромади! Молос Р-р-ромади! Да знаешь ли ты, пижон, паршивец, подонок, параноик… — далее все шло на «п» — подлец, что Ромади — это некогда прославленный инсайд «Лафиата!» Экс-король футбола! Кумир толпы! Еще бы ему тогда два мяча, и он огреб бы миллион крузейро! Он был низвергнут завистниками, а теперь Ромади вырастил одиннадцать парней. Нет, каких к черту парней! Одиннадцать, действительно, ягуаров! Я видел, как они играли в Обидусе на той неделе! Святая Бригитта! Какие удары! Какая пасовка! Какая слаженность! Ставлю сто, двести, нет, пятьсот крузейро, если эта команда скоро не станет гордостью страны! Вот где сенсация! С-е-н-с-а-ц-и-я! СЕНСАЦИЯ! — накаляя голос, как бы выкрикивая это слово все более крупным шрифтом, бесновался шеф. — И этот сопляк, слюнтяй, сволочь, сукин сын — и еще на «с» — прошляпил такую… — тут крик перешел на трагический шепот, — сенсацию! Вон отсюда!

Смотреть на тебя не могу! Ротозей, размазня, разгильдяй, рохля… — выдал в заключение шеф серию ругательств.

Нагоняй подействовал. Сегодня Мармаре, набожный католик, даже не пошел на торжественную мессу в храм святого Себастьяна, чтобы успеть с утра пораньше застать в отеле «Отдых каштанов», где остановились футболисты, их тренера.

Может, удастся все же выудить у него какую-нибудь сенсацию, будь она проклята.

По пути Мармаре заглянул к знакомому сторожу пакгауза, который частенько подбрасывал ему материальчик о случившемся в городе и порту. Вот и сейчас сторож подтвердил, что «Зеленые ягуары» живут у Мануэля, но что-то они непомерно уж тихие, не похожие на футболистов: непьющие, за весь вечер каждый выпил по такому малюсенькому стаканчику кашасы. Ни дебоша, ни песен. Сидят и что-то чертят на столе.

Привратник сообщил также репортеру, что к Мануэлю вчера прибыли, видимо, издалека, еще пятеро каких-то парней и привезли с собой шестого, тяжело раненного в голову. Один из них, с культей на левой руке, вчера же уехал вверх по реке, а к раненому сегодня приезжал врач…

На приветствие репортера Мануэль буркнул что-то в ответ, что никак не походило на пожелание доброго здоровья, а скорее было советом провалиться сквозь землю.

Но привыкший к подобным встречам ловец новостей не обратил на это внимания и заказал бутылочку содовой.

Мармаре сел за столик у открытого окна. В салуне было тихо и пусто. Лишь справа, через один столик, сидели — Мармаре узнал их — полковник, антрепренер «Зеленых ягуаров» и тренер, о чем-то мирно беседуя. Тишину нарушали мерные удары колокола, призывавшие прихожан на мессу да неясный шум мужских голосов и взрывы смеха, доносившиеся из соседней комнаты. Мармаре повернулся правым ухом к дверям — на левое он был туговат, — но, заметив мрачный взгляд Мануэля, отвернулся и с безразличным видом стал глядеть в окно.

Ослепительные солнечные зайчики плескались в реке, отражались на потолке салуна, дробились в запотевшем бокале с содовой. С севера из-за реки наползала огромная грозовая туча, волоча за собой длинные полосы дождя…

Но Мармаре метеорологические наблюдения не интересовали. Он мучительно напрягал мозг, силясь придумать какую-нибудь шутку или остроумную фразу, с которой можно было бы подсесть к экс-королю футбола.

В этот самый момент шквальный ветер обрушился на город, на реку. Сильная волна встряхнула плавучий отель. На кухне раздался грохот. Мануэль с криком: «Ой, никак тарелки летят!» бросился в кухню. Из окна, у которого сидел Мармаре, посыпались стекла, чудом не задев репортера. Шквал распахнул дверь в соседнюю комнату, и оттуда в салун полетели игральные карты и длинные полосы белого бинта…

Кано чертовски не везло. В шестой раз он оставался в дураках. За время пути Сергей научил своих спутников русской картежной игре в подкидного дурака, и все свободное время компания коротала за картами.

После ухода чеха-врача пришел Мартино с неприятной вестью: только что возле храма святого Себастьяна он видел Фесталя Фалькони.

— Вам нельзя попадаться Фесталю на глаза. Черт его знает, что у него на уме, — сказал Мартино. — Сидите здесь. Отправим Саора — тогда сообразим, как действовать дальше. А пока я пойду в город понаблюдать за Фесталем…

От нечего делать компания засела играть в дурака. По уговору проигравший получал удар колодой по носу. И вот, в тот момент, когда Лоренцо, прищурив глаз, нацелился хлопнуть Кано по носу, налетел шквал.

Сергей, сидевший у двери, забыв об осторожности, бросился в салун подбирать с пола карты и бинт и чуть ли не носом к носу столкнулся с полковником Кольешем.

— Те-те-те! Да это же русский! Гратшофф! Здесь? — воскликнул изумленный полковник.

Но Сергей уже был в объятьях Молоса и ничего не слышал.

— Молос! Дружище! Ты?

— Саор! Ты что, с неба свалился?

— Ну, конечно, с неба… — рассмеялся Сергей.

Мануэль в это время подбирал на кухне битую посуду, а то он постарался бы выпроводить репортера, но репортер был в салуне и слышал слова «русский», «с неба свалился», «тарелки летят». Он вспомнил вчерашнюю накачку шефа: шеф так хотел найти хоть одного коммуниста. А русский-то, наверно, коммунист? Забыв про свою робость, Мармаре бросился к Кольешу.

— Полковник! Вы говорите, этот парень — русский? Почему он здесь?

— Не знаю. Сам чертовски удивлен, — пожал плечами Гарсия Кольеш. — Гратшофф работал у меня на плантациях, потом сотрудники итальянского посольства отправили его на самолете в Манаус. Что случилось с этим самолетом и с пассажирами — неизвестно. А вот этот русский, видите, живой. На самолете находился и мой единственный сын. Бедняга Жоан! Я не успел с ним помириться и теперь никак не могу простить себе нашей ссоры. Я был несправедлив к нему…

— Как, Жоан Кольеш — ваш сын? — удивился Сергей, случайно услышав слова полковника. — Да он же жив! Мы только двое спаслись. Он должен быть в Рио!

— Какое счастье! О, сеньор Гратшофф, я так виноват перед вами, а вы принесли мне счастливую весть!

Мармаре чувствовал, что за этими репликами скрывается что-то интересное, но что именно, понять не мог.

«Русский большевик в Сантарене, — шевелилось в его цыплячьем мозгу. — Он свалился с неба. Прикидывается тяжелораненым, хотя на нем нет и царапины. Значит, он скрывается от полиции. Надо дать знать инспектору», — наконец додумался он и бросился к телефону.

— Стоп, малыш! — раздался позади голос Мануэля. — Не торопись. Телефон нужен мне самому…

Мануэль снял трубку, вызвал знакомого маклера и впервые в жизни стал почему-то интересоваться биржевыми курсами турецких лир, индейских рупий, японских иен, а потом акциями «Дженерал моторс», «Дьюпириал», «Ханна эксплорейшен» и других компаний. Выслушивая ответ, Мануэль старательно записывал цифры, укоризненно качая головой.

— Ай-яй! Что делается! Куда катимся? — сокрушался Мануэль, хотя до иностранной валюты и курса акций ему было такое же дело, как до того, чем изволила сегодня завтракать ее величество королева Нидерландов.

Заметив неприязненные взгляды окружающих, репортер бросился было к дверям, позабыв про интервью с Ромади, но дружная четверка была уже у дверей и затеяла ожесточенный спор, не слыша просьб Мармаре пропустить его. Когда, промешкав так с четверть часа, он наконец выскочил из дверей, ему на трапе встретилась вся футбольная команда.

Мармаре испуганно прижался к перилам, но футболисты не обратили на него внимания, возбужденно разговаривая о каком-то убийстве.

Мармаре поторопился в город. Всюду ему попадались взволнованные люди. От них Мармаре узнал, что в храме святого Себастьяна какой-то сумасшедший убил Марио Монтейра, метнув ему в спину наваху.

В храм Мармаре опоздал. На площади он столкнулся со своим сослуживцем, тоже репортером, Энрике. Увидев Мармаре, Энрике потряс блокнотом:

— Сенсация! Наш старик сейчас обалдел от радости. Шикарное убийство! Считай, Муано, бутылка рому за мной! Пока!

Проклиная свою невезучесть, Мармаре поплелся в редакцию. Он было заикнулся шефу насчет свалившегося с неба русского, как шеф набросился на него:

— Ты — шляпа, шалопай, шантрапа, придумай что-нибудь свое, а не долдонь, как попугай, то, что я разжевал и вложил тебе в рот. Учись у Энрико! — ткнул шеф в мокрый оттиск полосы, с которой кричал аршинный заголовок: «Убийца Монтейра предлагает горы золота и алмазов за четыре месяца свободы!» Это была сенсация.

Вечером, угощая Муано и других приятелей настоящим душистым ямайским ромом, Энрико в сотый раз рассказывал взахлеб подробности своей беседы с Фалькони, как вдруг в бар вошел инспектор Маттиас и направился к стойке.

— Хэлло, инспектор! С нами стаканчик рому, — окликнул его Энрико.

— А, пресса! Салудо! Охотно пропущу. Есть для вас новость, ребята! Только что Фалькони убит неизвестным. Так-то! За ваше здоровье!

— За удачу, инспектор!

Не успел инспектор проглотить содержимое стаканчика, как Мармаре хлопнул себя по лбу, вскочил:

— Я знаю, кто убил Фалькони! Инспектор, мы едем сейчас и захватим убийц. Остальные остаются на месте. Эта сенсация моя. Завтра ставлю всем виски «Наполеон»!

Мануэль успел заметить в окно, как полицейский джип подлетел к трапу его отеля и резко затормозил, подняв тучи пыли. Из джипа выскочил инспектор и давешний репортер.

Дальше все происходило поистине с кинематографической быстротой.

Путь в салун был прегражден «Зелеными ягуарами», стоявшими спиной вплотную к дверям и распевавшими во всю глотку псалом «О, славься, земля Ханаанская!». Они не слышали, как инспектор расталкивал их и именем закона требовал пропустить его. Расступиться их заставил выстрел в потолок. Но тут перед полицейским предстал полковник Гарсия Кольеш.

— Инспектор! Кто дал вам право открывать стрельбу, когда мои футболисты молятся перед состязанием? Вы их нервируете! Я буду жаловаться губернатору штата!

— С дороги, сеньор! Именем закона! — выскакивая на середину салуна, рявкнул Маттиас. И обернулся к репортеру: — Где?

Мармаре сделал было шаг к дверям комнаты, как тут же повалился плашмя на пол.

Это Молос применил запрещенный в футболе прием: подножку. Инспектор перескочил через репортера и рванул дверь.

В комнате он увидел поистине идиллическую картинку. Антонио и Кано с увлечением дулись в дурачка, а Лоренцо, небрежно прислонясь к стене, по обыкновению занимался ногтями.

— Где? Где он? — снова прорычал инспектор, шныряя глазами по комнате.

— В чем дело, инспектор? Почему вы врываетесь без стука? — подчеркнутой вежливостью спросил Лоренцо, не отрываясь от любимого занятия.

— Вон, вон он, инспектор! — истошно завопил Мармаре, указывая пальцем в окно, туда, где по тихой глади реки быстро удалялась моторная гайола. Она шла прямо к мыску со створом, у подножья которого виднелась пристань-купальня с трехцветным флагом.

Инспектор Педро Маттиас несколько минут молча глядел вслед гайоле, играя желваками и покачиваясь с носка на пятку, а потом плюнул, резко повернулся и быстрыми шагами вышел из отеля «Отдых капитанов».

Мармаре догнал его у джипа и, — какая дерзость! — ударив изо всех сил по плечу, выкрикнул:

— Все в порядке, инспектор! Я обеспечу вам всемирную известность! Имя детектива Педро Маттиаса затмит Шерлока Холмса! Жмите изо всех сил в редакцию!

Это было сказано с такой твердостью, что инспектор не посмел ослушаться и дал полный газ…

(Вот уж сколько прошло лет, а в кругах сантаренских газетчиков и до сих пор рассказывают о головокружительной карьере Муано Мармаре, который из грошового репортеришки в мгновенье ока стал заместителем шефа-редактора, а потом и совладельцем газеты).

Полицейский джип примчал Мармаре к подъезду редакции. Мармаре влетел в кабинет шефа, хлопнул кулаком по столу и — откуда только взялся голос — загремел:

— Ах ты, старый маразматик, маньяк… мегера! — и тут же осекся: тогда он еще не научился подбирать с ходу ругательства.

— Почему «мегера»? Мегера — женщина… — вытаращив от неожиданности глаза, пролепетал шеф-редактор.

— Молчи, старая калоша! Так, значит: «придумай свое»? Да? «Вложил тебе в рот…» — издевался Мармаре. — Запомни, старая перечница! Я сам и никто другой отыскал сенсацию! Слушай мои условия! Ты даешь мне полосу и платишь три «куска» наличными и два за дополнительный тираж. А теперь разумей, старый хрыч! ФАЛЬКОНИ УБИТ РУССКИМ КОММУНИСТОМ! Понятно? Может, повторить? ЕГО ДОСТАВИЛИ СЮДА ИЗ МОСКВЫ! Дошло? НА «ЛЕТАЮЩЕЙ ТАРЕЛОЧКЕ»! Есть десятки свидетелей. РУССКИЙ УКРЫЛСЯ В ЧЕШСКОМ КОНСУЛЬСТВЕ! Инспектор Маттиас клятвенно подтверждает. Все ясно, старая зануда? Гони монету!

Муано Мармаре сдержал слово. На следующий день все сантаренские ловцы новостей пили самое настоящее американское виски «Наполеон», которое пьют только конгрессмены и гангстеры. Оно и в Нью-Йорке-то стоит по восьми долларов за пинту.

Так началось восхождение Муано Мармаре.

С нока «Гдыни», стоявшей на рейде Сантарена, слетел отходной, синий с белым квадратом, флаг и вместо него взвился бело-красный, лоцманский. Густой один, второй, третий гудок прокатился по реке. С мостика раздалась на польском языке команда. Где-то в недрах судна глухо застучала машина, забурлил за кормой винт.

На баке загрохотал брашпиль, выбирая со дна якорь…

Сергей стоял на верхней палубе «Гдыни», тоскливо глядя на гайолу, на которой толпились его друзья.

Грустно, очень грустно было Сергею покидать их.

Вон у штурвала стоит Мартино, высокий, статный, с суровым взглядом и лицом аскета, старший сын верховного вождя лакори. Он убил Фесталя, чтобы тот не выдал тайну его племени. О чем думает он сейчас, серьезно глядя в глаза Сергею? Рядом с ним Руи, хороший парень Руи. Он в новом светло-сером щеголеватом костюме и орхидеей в петлице. Вместо культи из левого рукава чуть-чуть высовывался протез в черной перчатке. Руи смирился с потерей кисти. Прошла угрюмость, и он снова полон сил, отваги. Из открытого люка моторного отделения высовывается испачканная в мазуте физиономия Отега. Он тщательно вытирает ветошью руки, машет, что-то кричит, наверно, очень хорошее, потому что все заулыбались. Из-за грохота выбираемой якорной цепи Сергей не слышит… Молчаливый Лоренцо, небрежно облокотясь на стойку тента, глядит своими внимательными глазами, не прекращая полировать ногти о подол рубахи. Рядом с ним весельчак и жизнелюб Антонио и чуть застенчивый Кано, которому так чертовски не везло в жизни…

Хотя разве только одному ему не везло? Им всем, находящимся сейчас на гайоле, — и бывшим бандитам, и некогда жестокому эксплуататору полковнику Гарсия Кольешу, что стоит на корме рядом со вновь обретенным сыном Жоаном, и великодушному Молосу Ромади, которого не сломила нужда, несчастья, — всем им разве везло в жизни?

Жизнь, среда с ее законом джунглей — «или ты, или тебя» — сделали одних бандитами, других эксплуататорами. Они выросли в атмосфере зла, ненависти, алчности, насилия. Но когда они, пройдя через тяжкие испытания, муки, познали доброту, сердечность, бескорыстие — лед, сковывавший их сердца, растаял. Может быть, впереди их ждут еще большие испытания, но старое к ним не вернется.

Так думалось Сергею, когда он с высоты верхней палубы «Гдыни» с грустью глядел на рядом плывущую гайолу.

Но вот сильнее застучала машина. Быстрее забился винт. Пароход вытягивался на фарватер Амазонки.

Освещенный лучами заходящего солнца, уходил за корму Сантарен с его белыми домами, садами, красными стенами старинного форта на возвышенности.

— Прощай, Саор, адиос! — донеслось с гайолы. — Прощай, друг!

— Прощайте, друзья! Я никогда не забуду вас, — прошептал Сергей, и впервые за многие годы на уголках его глаз проступили слезы.

Пароход дал прощальный гудок, вспугнув стаю диковинных птиц с причудливо изогнутыми длинными шеями. Они взвились в воздух, сделали большой круг над рекой и, построившись ровным углом, полетели вдогонку за уходящим солнцем, туда, куда шла и «Гдыня»…

А гайола все уменьшалась и уменьшалась, пока наконец не растворилась в расплавленном золоте великой реки…

 

Эпилог

«Так было.

Регари прилетели на землю с Рильфы в огромной прозрачной пироге с золотыми крыльями.

Регари полюбили лакори и породнились с ними. Вождь регари Кову взял в жены дочь вождя лакори красавицу Гим.

Сын вождя лакори Глад взял в жены юную регари Люг. Регари научили лакори ремеслам, научили обрабатывать землю, выращивать плоды, искать драгоценные камни и металлы, строить каменные здания, мосты, акведуки.

Регари приобщили лакори к искусствам, научили делать мягкое золото тонким, твердым, гибким, легкоплавким, отливать из него статуи, украшения, оружие.

Регари приохотили лакори к наукам, научили читать звездное небо, рассчитывать ход планет, фазы луны, предсказывать погоду по поведению животных и растений.

Регари оказались бессильны лишь в одном. Маленькие домашние животные — чаки и змейки-анаконды, которых они привезли с собой, стали так быстро размножаться и увеличиваться в размерах, что нападали на людей. Их поместили в закрытую долину, где чаки и анаконды достигли огромных размеров.

Регари жили на земле несколько лет.

(Дословно сказано: несколько периодов дождей. — Примечание переводчика проф. Э.Грасильяму).

Потом они покинули землю. Улетели на своих прозрачных пирогах с золотыми крыльями.

Регари улетели. Сказали, что вернутся.

Регари улетели. Увезли с собой на Рильфу красавицу Гим и Глада.

Регари улетели. Их кровь осталась в жилах лакори — кровь посланцев неба. В честь регари лакори воздвигли храмы, обелиски, вырубили из скал статуи.

Так было.

Так надо помнить всегда.»

— Записал, мой мальчик? Ну вот и еще одна мурия расшифрована. Насколько быстрее работать вдвоем. Француз сразу додумался до этого и подучил себе помощника, а я все один и один. Теперь, Жоан, перепиши все начисто, потом поставь вот под таким углом пластинки, чтобы свет падал сбоку, вооружись сильной лупой и подробно опиши все, что видишь на рисунке, проступающем изнутри. Вот там, видишь, какие-то люди, животные… Что ни говори, но мой старинный друг, покойный Гароди, сделал великое открытие, найдя ключ к письменам древних лакори. Эх, Элиас, Элиас! Какой это был светлый ум! Как жаль, что он ушел от нас. Скоро и мне придется отправляться, как говорится, в светлые чертоги небытия.

— Что за печальные мысли у вас, сеньор Грасильяму?

— Как же не печалиться, мой мальчик, если остается так мало времени, а многого еще не сделано…

Профессор Грасильяму был прав: ему оставалось мало времени.

Он был очень стар. Косматая седая голова и руки тряслись, ноги отказывались носить высохшее костлявое тело. Лишь глаза, живые и умные, горели на морщинистом лице, свидетельствуя о том, что в этом одряхлевшем теле бьется пытливая мысль.

— Давай, Жоан, немного отдохнем, поболтаем. С тех пор, как умер Гароди, мне просто не с кем бывает поболтать. Луи Пэйн оглох и тоже торопится записать как можно больше из собранного им фольклора лакори. Порой я просто поражаюсь его памяти и работоспособности… Ах, Жоан, Жоан, если бы ты знал, как я рад, что ты здесь со мной, с нами! Оставить кафедру в столичном университете только для того, чтобы заняться изучением мурий лакори — это не каждый сможет.

— Да полно, сеньор Грасильяму, — смутился Жоан. — Разве вы сами не так же поступили? А я — ученик профессора Гароди, кому же, как не ученику, и надлежит продолжить его дело?

— Правда, правда! Спасибо, малыш! Кстати, ты не сердись, что я называю тебя, профессора, «малышом» и на «ты». Не обижайся. Для меня ты остался таким же милым синантропом, каким и был двадцать лет назад. А где другой синантроп, твой русский друг? Ты знаешь ли что о его судьбе?

— Саор стал крупным советским геологом, вот уж много лет ищет на севере Сибири нефть. Последнее письмо я получил от него в конце пятьдесят девятого года. Он писал, что ваши записки, которые маршал Рондон перед смертью завещал переправить на хранение в Советский Союз, где они не будут использованы, как писал в завещании маршал, «во зло обреченным лакорийцам», находятся в государственном архиве. Полностью их опубликуют лишь через пятьдесят лет.

— Рондон был не только великим защитником угнетенных племен, но и мудрецом.

Запомни и мой наказ: тексты расшифрованных мурий надо отправить в Россию… Ну, я разболтался. Давай продолжим работу. Я же страшный эгоист. Не успел ты приехать, осмотреться, а я сразу же засадил тебя за мурии. Но ведь мне так мало осталось времени, а пока я жив, тебе надо освоить технику расшифровки мурий. Ну, записывай!

«Так было.

Лакори жили в долине Золотого Дракона, в долине своих предков, которые построили удивительные дворцы и храмы.

Однажды ночью раздался страшный грохот. Обрушились скалы и здания. Реки вышли из берегов, затопили долину. В нескольких местах земля треснула, словно высушенный на солнце плод, и глубокие пропасти поглотили людей и их жилища.

Это пробудился от сна вулкан Лооб.

Оставшиеся в живых лакори искали спасения в скалах и на вершинах деревьев.

Пробудившийся вулкан разрушил горную цепь, отделявшую долину Золотого Дракона от долины Злых Чаков.

Чудовища, населявшие эту отрезанную от мира местность, устремились в долину Золотого Дракона.

Оставшиеся в живых лакори бежали от них на новые места.

Долина Золотого Дракона опустела. В ней остались лишь хищные чаки и анаконды.

Так было.

Так надо помнить всегда.»

Француз умирал. Он полулежал, тяжело дыша, откинувшись на кожаные подушки. Его правая рука покоилась на плече подростка, сидевшего у его ног и с грустью глядевшего в глаза умирающего. Вокруг стояли верные друзья, встревоженные, убитые горем. Время от времени Ленда подносил ко рту умирающего какое-то пахучее питье, и тогда Пэйн делал облегченный глубокий вздох, открывал глаза. В его глазах снова загоралось изумленное восхищение красотой расстилавшейся перед ним Долины Изобилия, его второй родины.

— Ленда, старый мой друг, искусный врачеватель, — слабым голосом проговорил Пэйн. — Ты стараешься облегчить мои последние минуты. Спасибо тебе! Мне так легко дышится. Я чувствую, как за моей спиной вырастают крылья… Я сейчас полечу на них ввысь, к вашим предкам регари…

Француз глубоко вздохнул, попытался улыбнуться.

— Лакастра, мудрый вождь, достойный сын великого Макалуни. Я счастлив, что судьба свела меня с тобой и с твоим народом. Я многое записал, что слышал от вас, но это далеко не все. Это сделает твой сын Мартино, которому ты передал свое второе имя и ум. Не правда ли, mon garçon? — Пэйн ласково погладил подростка по голове. — Он всегда был моим прилежным учеником. Но этого мало.

Когда вернется из мира желтоголовых Ингла, пошли Мартино и еще нескольких юношей учиться в Россию. Только там они узнают то, чего не знали мы — секрета сделать всех людей счастливыми…

Силы покидали француза. Он закрыл глаза. Ленда снова поднес питье. Веки Пэйна дрогнули, стали медленно приподниматься, но и когда они открылись совсем, не сразу зажглись мыслью глаза.

— Мсье Грасильяму, не надо кусать бороду. Мы с вами, как и Гароди, можем гордиться: жизнь свою прожили не напрасно. А вы, отважные мушкетеры — Руи, Антонио, Кано, Отега, Лоренцо — вы-то чего носы повесили? Выше головы, кавалеры!

За ваше давнишнее прошлое вас никто не может упрекнуть. Вы заслужили уважение тем, что охраняете эту невероятной ценности древнюю культуру лакори… лакори…

И снова погасли глаза, медленно закрылись веки, тело обмякло. Ленда хотел поднести питье, как вдруг Пэйн открыл глаза, приподнялся.

— О, как легко… Я улетаю… На Рильфу… — и вдруг с неожиданной силой начал декламировать:

— и умер, не закончив песни.

Лакастра и Жоан стояли на вершине потухшего вулкана Лооба. Перед ними расстилалась вытянутая с юго-запада на северо-восток овальная долина — Долина Регари, сверху походившая на гигантский стадион. В середине этого «стадиона» виднелся ослепительно белый шар, от которого на некотором расстоянии один за другим отходили три таких же ослепительно белых концентрических круга. От третьего, самого большого, сначала по долу, а затем по склону горы, убегала ровная параболическая линия. Это было искусственное сооружение, походившее на лыжный трамплин.

По другую сторону шара виднелся сверкающий ромб, а за ним вертикально поставленный цилиндр, увенчанный опрокинутым вниз острием конусом.

Весь этот «стадион» с геометрическими фигурами, резко выделявшимися на красной почве, был обрамлен темно-зеленой каймой кустарника.

— Значит, это и есть стартовая площадка межзвездных кораблей регари? — спросил Жоан. Лакастра кивнул головой.

— В этой же долине, в склонах окружающих гор находятся подземные хранилища. Что в них хранили регари — неизвестно. По велению Макалуни, которое он высказал перед смертью, мы перенесли туда саркофаг-пирогу с останками Таме-Тунга, драгоценности из храма, мурии и даже Золотого Дракона. Последнее было особенно трудным. Нам пришлось уничтожить всех чаков. Руи со своими молодцами доставил даже противотанковые мины, на которых подрывались чаки.

— Заметьте, сеньор Кольеш, — продолжал Лакастра, — на стартовой площадке ничто не растет: ни трава, ни кустарник. Даже птицы не летают над ней. Долина лишь по краям поросла странными растениями, которых я нигде в других местах не встречал.

Давайте спустимся вниз…

Внизу Лакастра провел Жоана в пещеру, заставленную ящиками, достал из одного ящика просторные балахоны, обшитые тонкими золотыми пластинками, и золотые шлемы с прозрачной полусферой впереди. В таком одеянии, бряцая золотыми пластинками, они направились к центру долины.

Растения действительно были странными. Толстые мясистые темно-зеленые листья, похожие на кактусы без колючек, подымались прямо из земли, чем-то напоминая пальцы человеческой руки. Они были усыпаны мелкими цветочками, состоящими из пяти нежно-зеленых лепестков, тоже сложенных в виде пальцев ладони, напоминая цветок монстеры.

«Уж не было ли и это растение завезено с другой планеты? — подумал Жоан. — Не потому ли лакори так чтят этот цветок?»

Вблизи, с земли, «трамплин» казался еще более величественным. Изумляла строгая красота и лаконичность устремленной ввысь сверкающей линии, обрывающейся в небе.

Столь же впечатляющими выглядели и сфера и цилиндр.

Концентрические круги были сложены из каких-то ячеек, похожих на пчелиные соты; ячейки заполнены темно-красными шарами величиной с теннисный мяч.

Едва Лакастра с Жоаном подошли к кругу, как шары начали темнеть еще больше, стали почти черными, а потом посветлели и приобрели нежно-розовый оттенок.

Но еще более поразило Жоана превращение в самой сфере. Этот огромный, диаметром около пятнадцати метров шар, вначале казался безжизненным, точно стеклянный шар, наполненный белым дымом. Но едва Жоан и Лакастра подошли ближе, как дым стал улетучиваться, и в глубине сферы возникло какое-то движение.

Вначале Жоану показалось, что вся внутренность сферы затянулась тончайшим муаровым занавесом. Вдруг точно ударила молния, и внутренность сферы вспыхнула фиолетовым светом и на этом темно-фиолетовом, почти черном фоне, среди множества маленьких мерцающих звезд, появилось семь крупных сверкающих светил созвездия Плеяд.

Жоан с Лакастрой обошли сферу вокруг, и с любой стороны созвездие было хорошо видно. Видение исчезло, и сфера опять превратилась в безжизненный матовый шар, как только они отошли на несколько шагов.

Гигантский ромб был сложен из множества прозрачных пластин, каждая величиной с развернутый лист книги. Каково их назначение — угадать было нельзя.

Дальше за ромбом стоял цилиндр диаметром около пяти и высотой около пятнадцати метров, выходящий из-под земли. Едва Жоан с Лакастрой подошли к нему шагов на пятьдесят, как опрокинутый конус загорелся рубиновым цветом, словно уличный светофор. Жоан захотел подойти поближе, но почувствовал, что путь ему преградила какая-то невидимая упругая масса. Лакастра сказал, что если бы на них не было балахонов с золотыми пластинками, то они потеряли бы сознание и упали. Сфера и цилиндр излучают энергию, не известную людям.

Лакастра сказал, что, по словам стариков, сфера не всегда показывала только созвездие Плеяд. Иногда наблюдались какие-то странные, то пустынные, то горные, то морские ландшафты со строениями и животными, еще более удивительными и страшными, чем чаки. Но последние годы видения стали очень редкими. Иногда конус издавал протяжные звуки, похожие на: «Р-и-и-ль-фа! Р-и-и-ль-фа!», почему лакори и дали это название одному из светил созвездия.

— Великий вождь, — сказал Жоан, потрясенный всем виденным, — я твердо верю, что со временем будут разгаданы все тайны Регари. Но сейчас, мне кажется, человечество еще не созрело для таких открытий. И все-таки надо попытаться узнать, что за новый вид энергии излучает этот конус. Может, попытаемся пригласить сюда честных физиков-энтузиастов, которые займутся исследованиями. А тем временем пусть лакорийские юноши овладевают знаниями, учатся в школах.

Возможно, кое-что откроют нам еще мурии. Перед нами — непочатый край работы. И я готов отдать все силы, всю жизнь этому делу.

— Спасибо, мой друг, — тихо ответил растроганный Лакастра.

Солнце в зените. Обезьяны попрятались под широкие листья пальм, броненосцы ушли в глубокие норы. Болота затянуты знойным маревом. Сельва дремлет в жаркой истоме: не шелохнет ветка, не дрогнет лист.

Кто-то идет по звериной тропе. Кто?

По звериной тропе идут люди.

Один, два, три… пять… десять…

Движения их неторопливы, уверенны. В том, как они ступают след в след между сухими ветками, не потревожив ни одну из них, как бесшумно оставляют за собой густые сплетения тростника и бамбука, чувствуется опыт жителей джунглей, всегда готовых ко всяким неожиданностям.

Вооружение у всех десятерых одинаково — на груди автомат, на поясе мачете и несколько гранат, за спиной сумка с патронами, — а одежда разная. Девять человек — пятеро загорелых бородатых мужчин лет по пятьдесят и четверо юношей одеты в пестрые маскировочные халаты и такие же пробковые шлемы; на ногах у них высокие ботинки на шнурках. Лишь шедший впереди пожилой лакориец с пером вождя в волосах обнажен по пояс. Торс его раскрашен цветными глинами, кожаные штаны унизаны тесемками, на ногах мягкая обувь из сыромятной кожи. Это — Магара. Время, испытания, дружба, завязавшаяся с молодцами Руи, сгладили былые мрачные черты его лица, но он остался серьезен, неулыбчив. Замыкал отряд Руи, сильно постаревший, но, как и раньше, щеголеватый, подтянутый, жизнерадостный.

Отряд выходит на поляну, посредине которой воздвигнуто странное сооружение, похожее на огромный рыцарский шлем, — некогда усыпальница великого вождя Таме-Тунга. Только теперь храм пуст и по краям площадки не стоят каменные изваяния невиданных существ. Лишь перед входом в храм, как и раньше, на камне, покрытом изумрудным мхом, греется на солнце большая ящерица-дракон — Хранительница Великих Тайн.

Почти одновременно с разных сторон площадки из зарослей появляются два отряда индейцев, вооруженных кто чем: огнестрельным оружием, копьями, луками, духовыми ружьями. Они подходят к паперти храма, откладывают в сторону оружие, становятся на одно колено и мысленно возносят молитву Хранительнице Великих Тайн. Белокожие — те, что в маскировочных халатах, — молча отходят в сторону, ожидая, когда кончится обряд моления.

Потом все радостно приветствуют друг друга, чинно рассаживаются в круг, закуривают трубки и начинают вести разговор мужей-воинов.

Новости хорошие. Вождь калапало Ходи Тихо сообщил, что в междуречье, за которым ведет наблюдение его племя, никто из чужаков не появлялся. Вождь соседнего племени Аоро Идущий По Своей Тропе рассказал, что, когда они с сыном на днях охотились возле Раны Земли, высоко-высоко в небе пролетела железная птица, оставив позади длинный белый хвост, который долго не расплывался в небе.

— Что высоко летел — это хорошо. Ему, значит, не до нас. Хуже, если появится низколетящий самолет. Тогда надо стараться не упускать его из виду. А если он сядет где-нибудь, сразу же дать нам знать, — сказал Руи.

У Магары тоже добрые вести. В районе Долины Изобилия никто не появлялся. Все оживились, когда Магара передал от имени брата и великого вождя Лакастры приглашение в Долину Изобилия на празднества выбора невест.

Празднества состоятся в дни полной луны.

— Великий вождь Лакастра сказал: пусть придут все, кто хочет выбрать себе жену или мужа. Пусть юноши покажут свою ловкость, смелость, ум, а девушки — красоту, умение, прекраснодушие. На празднестве любящие сердца найдут друг друга, и всем нам будет радостно, весело, хорошо.

— Эх, счастливое вы поколение! Завидую вам, — хлопнул по плечу Антонио сидевшего рядом молодого воина и вздохнул: — А мы растеряли свою молодость.

— Не вздыхай, Антонио, — рассудительно сказал Руи. — Трудная нам досталась молодость, зато мы обрели спокойную старость. И кончим жизнь не в кандалах, а свободными кабальеро под собственным кровом, оставив после себя вон каких бравых сынов. Правда, вот Лоренцо наказал бог за то, что он большую часть жизни провел за чисткой ногтей: наградил дочерью.

— То-то ваши парни глаз не сводят с этого «божьего наказания», — кивая головой в сторону смутившихся парней, усмехнулся Лоренцо.

Переговорив обо всем, отряды разошлись в разные стороны, назначив следующую встречу через неделю.

И снова стало тихо на поляне.

Где-то шумит водопад. В стороне задумчиво покачиваются рубчатые листья пальм.

Поляна опустела.

Лишь на замшелом камне застыла священная большая ящерица-дракон — Хранительница Великих Тайн.

Тишина.

Звериная тропа пуста…

«Так было.

Так надо помнить всегда».