Река времени несет нас из прошлого в будущее, неудержимо несет, безостановочно. Самосущая по своей изначальной природе и не подвластная никому. Необъятный мир и мы вместе с ним словно перетекаем по невидимому руслу. Глубинный, коренной смысл мерещится в словах, которые мы употребляем почти бездумно: текущий миг, текущий период. Определение «текущий» не имеет строгой физической основы. И все же нам дано особое, почти подсознательное чувство того единственного, а порой и неповторимого мгновения, когда именно от нас, всех вместе или каждого в отдельности, зависит образ грядущего дня. И мы говорим тогда: мой час, наша пора, время решений.
В рейсовом аэробусе Нью-Йорк — Вашингтон мне попался красочный и весьма пухлый проспект с многозначительным названием «Американский путь». В этом типично рекламном издании, где интерьеры роскошных отелей чередовались со снимками персональных компьютеров и кредитных карточек, речь шла об информатике, внешне как будто бы далекой от самых острых проблем нашего бурного века. Фирмы, производящие электронно-вычислительные машины и «одухотворенные» с помощью микропроцессоров бытовые автоматы, взахлеб расхваливали свой товар. В этом, разумеется, трудно было усмотреть особый порок. Реклама, как известно, двигатель торговли. Тем более, что технические данные всевозможных новинок действительно заслуживали внимания. Например, кухонная плита, обученная приготовлению самых распространенных блюд, или многооперационная стиральная машина. Трудно было оставить без внимания и специализированную систему для писателей и журналистов. Ее электронная память способна хранить все варианты произведения, как говорится, с правкой и без. Не приходится удивляться, что рядом с таким чудо-компьютером был запечатлен во весь рост сам Айзек Азимов, сформулировавший знаменитые законы робототехники. Судя по его отзывам, именно эта модель была способна разрешить чуть ли не все жизненные проблемы сочинителей-профессионалов. Оставим, однако, в стороне набившие оскомину рекламные гиперболы и даже цены, явно недоступные рядовым труженикам. Меня, прежде всего, поразили претенциозные амбиции составителей буклета, которые ухитрились представить информатику как типично американское явление, как неотъемлемую составляющую американского образа жизни. Словно весь остальной мир все еще продолжает влачить жизнь чуть ли не во тьме первобытных пещер, используя вместо калькуляторов конторские счеты.
Речь в сущности шла о том, что Америка первой вступила в третье тысячелетие и уже живет там, в этом условном, предсказанном фантастами будущем, раз и навсегда опередив иные безнадежно погрязшие в примитивном прозябании народы. Символом этого «прекрасного нового мира», где сбылись пророчества Хаксли, стал квадратик пластмассы.
Что правда, то правда. С кредитной карточкой «Америкэн экспресс» или, допустим, «Виза» действительно можно объехать полмира, не выложив на прилавок ни цента. Ее примут к оплате в аэропорту и гостинице, в фирменном магазине и дорогом кабачке. Если же все-таки понадобится наличность, то достаточно сунуть всемогущий пластик в медную прорезь и набрать соответствующий код. Для этого даже не обязательно заходить в помещение банка. Новенькие купюры посыпятся буквально из стены дома. Причем, в любое время суток. Однако для того, чтобы совершилось подобное магическое действо, нужна некая «малость»: солидный текущий счет. О том, как быть тем, кто живет за чертой бедности, а таких даже по официальной статистике в Америке десятки миллионов, рекламные проспекты, разумеется, умалчивают. В каком же веке живут эти люди, вынужденные часами простаивать в очереди у биржи труда, довольствоваться тарелкой благотворительного супа и скамейкой в парке? Или для них пришпоренное электроникой время по какой-то причине замедляется? А может, они вообще выпадают из общего ускоренного потока? Последнее, пожалуй, ближе к истине, потому что следовать прокламируемым «американским путем» им явно не по карману.
Так распадается, не выдержав первого же дуновения реальности, очередная «бриллиантовая мечта», высосанная из пальца греза, способная усыпить лишь самых отъявленных простаков. Мне не раз приходилось бывать в Соединенных Штатах, и память услужливо подсказывала все новые контраргументы по части «великого общества», возомнившего по-ковбойски оседлать самое время. Я мысленно попытался расширить расхожее понимание информатики, невольно, или скорее вольно, низводящее глобальный процесс до уровня американского истеблишмента. Простейшая диалектика подсказывала, что в нашем сложном и противоречивом мире, который в полном смысле слова балансирует над бездной, нет простых решений. За каждой сверкающей вершиной айсберга угадывалась погруженная махина. Причем, изрядно подточенная течениями, изборожденная грозными трещинами, готовая расколоться.
Микропроцессоры и миниатюрные схемы, предназначенные для бытовой техники, и составляют именно такую верхушку. Тем более, что они являются всего лишь объедками с барского стола могущественного военно-промышленного комплекса, чей оборот исчисляется сотнями, тысячами миллиардов долларов.
Я никогда не забуду вьетнамский город Виньлинь, каким увидел его после налета летающих крепостей Б-52. Собственно, города, как и искореженных тротилом развалин, не было. Сплошная полоса дымящегося щебня и пепла да жуткие лунные кратеры по сторонам — мертвенно бледные на красной, словно томатная паста, земле. Еще в те времена бомбардировка осуществлялась с помощью заранее запрограммированного вычислительного устройства, обученного сверяться с местностью. Теперь подобные автоматы, которые все чаще называют «разумными», предназначены для крылатых ракет, способных нести ядерные боеголовки. С той лишь разницей, что невиданно возросла быстрота операций, «коэффициент интеллекта», если следовать циничной терминологии пентагоновских инженеров.
Быстродействие машин первого поколения оценивалось в 5 тысяч операций в секунду. Сменившие электронную лампу транзисторы довели этот показатель до 200 тысяч, а у компьютеров третьего поколения он составил 2 миллиона. Этого как раз достало для полной «кратеризации» вьетнамских селений. Нынешнее, четвертое поколение, базирующееся на микропроцессорах и больших интегральных схемах, характеризует уже умопомрачительная величина — 100 миллионов. Что же касается машин пятого поколения, ожидаемого в начале следующего десятилетия, то их оперативность увеличится еще в тысячу раз. Это будут компьютеры пресловутых «звездных войн», способные разрабатывать новые ультрабыстродействующие устройства, сообразуясь с собственной логикой.
Невольно закрадывается опасение, что человеческий разум самоустранился от заведомо безнадежного соперничества, передоверив «разумному оружию» не только сугубо тактические задачи, но и собственную свою судьбу. Недаром в американской научной фантастике столь часто встречаются планеты, сплошь населенные роботами, благополучно пережившими термоядерную войну. Сомнительная, надо сказать, надежда. Поколения роботов, даже ультрабыстрорешающих, никогда не заменят поколений обычных, из крови и плоти, где каждый мозг — неповторимая вселенная.
Трудно судить об «американском пути», заведомо ограничившись «хай лайф» — великосветским миром банков, отелей, международных аэропортов, где мелькают диаграммы и цифры. Вне общей для всего человечества судьбы. Закрыв глаза на кровавые, до предела циничные «подвиги» террористов, левых и правых, на проституцию, наркоманию, набирающий высоту СПИД. Абстрагируясь от острых социальных конфликтов. В стороне от общественного сознания. Наконец, просто без учета надежд и чаяний миллионов талантливых и трудолюбивых людей, которые, собственно, и олицетворяют Америку. Ее реальный путь. Для нас это прописные истины. О них, однако, то и дело приходится напоминать, потому что имперская гордыня вкупе с технократическим ослеплением порождает странные химеры, слишком чреватые опасностью, чтобы просто отмахнуться от них с саркастическим смехом. Лишь погрузившись в сумеречные глубины, можно убедиться в том, насколько устойчив очередной айсберг, пущенный досужей молвой по волнам моря житейского. Сколь быстро оплывет он в отрезвляющем свете солнца.
Каждому ясно, что компьютерный терминал может существенно облегчить нелегкий писательский труд, но наивно было бы утверждать, будто печатная схема способна породить великую литературу. Ведь даже знаменитую книгу «Я — робот» тот же Азимов написал без помощи технических средств.
Америка Эдгара По, Джека Лондона, Рея Брэдбери вправе гордиться своей культурой, но что общего у нее с пресловутым «американским путем», который целиком покоится на мифе о некоем «технологическом превосходстве»? Даже в сугубо производственных рамках оно более чем сомнительно. Недаром в промышленных кругах США бьют тревогу по поводу опасного отставания от Японии в разработке моделей пятого поколения, провидя не без основания новый, еще более жестокий раунд торговой войны.
«Информация — самый выгодный товар двадцать первого века», — пестрят газетные заголовки. — «Информация — это власть». Кстати, первым об этом сказал четверть века назад Станислав Лем.
Не пытаясь предрекать грядущее, добавим к этому, что при капитализме информация, вернее монополия на нее, может обернуться еще и новым наступлением на права личности. И здесь, как, впрочем, и всюду, мы должны помнить о подводной части айсберга. На поверхности невиданные возможности приобщиться к сокровищницам общечеловеческой мудрости при помощи обычного телефона и столь же нехитрого телевизора. Не надо ни книг, ни газет, ни папок с чертежами. Достаточно набрать соответствующий код, и на экране побегут печатные, да и рукописные строки. Какие только душа пожелает: от египетских иероглифов до химических формул ракетного топлива.
Вопрос не только в том, кто и за какую плату получит доступ в кладовые электронной памяти. Тут едва ли можно питать иллюзии насчет хваленых демократических свобод. Ведь даже во взаимоотношениях с торговыми партнерами американское правительство накладывает всяческие ограничения, причем особо жесткие как раз в области компьютерной техники и информации.
Подводная часть таит в себе угрозы иного порядка. Единая сеть информатики угрожает рядовому американцу таким чудовищным закабалением, перед которым меркнут антиутопические кошмары былых времен. При этом угроза исходит не только со стороны секретных служб, вроде ЦРУ или ФБР. С ними дело ясное. Опасность простирается много шире. Если каждый шаг человека — от грошовой покупки до посещения психиатра — будет зарегистрирован в ячейках электронной памяти, то спадут последние покровы с того, что принято называть частной жизнью. Он будет абсолютно голым, этот американец, перед всяким, кто затребует информацию, день за днем оседающую, словно ил в реке, в машинной памяти. Работодатель, юрист, страховой агент, врач получат невиданное преимущество в диалоге с насквозь просвеченным человеком. О всевозможных объединениях предпринимателей, широко практиковавших черные списки еще в «идиллические» доэлектронные времена, и говорить не приходится.
Как глубоко прав был Джек Лондон, провидя в пророческом романе «Железная пята» диктатуру финансовой олигархии. Но сколь бессильной оказалась его фантазия перед реальной мощью технических средств, угрожающей ныне невиданным порабощением духа, который обещали раскрепостить отцы западной демократии.
Считанные годы остаются до нового века, до нового тысячелетия, которое может стать поворотным в истории человечества. Мир без ядерного оружия, без боевых рентгеновских лазеров и электромагнитных пушек, без бинарного газа и спутников-убийц. Мир информатики, раз и навсегда оторванной от ракет и разделяющихся боеголовок.
Казалось бы, совершенно ничтожный в масштабах истории срок: пятнадцать-двадцать лет, но сколь многое свершилось за прошедшие годы и как еще круче изменится мир, прежде чем наступит уже такое близкое, такое осязаемое третье тысячелетие.
«Футурологический конгресс» Станислава Лема вышел в свет в 1971 году. Само название очередных воспоминаний Ийона Тихого нацеливало читателей на социальный прогноз, на предвидимое, хотя и весьма отдаленное будущее. Однако с течением времени повесть с неудержимой быстротой теряла свою устремленную в дали времен фантастичность, обретая осязаемые черты остросатирического памфлета. Причем, памфлета с недвусмысленным политическим адресом, что, следует обратить внимание, вообще-то не очень и характерно для творчества Лема. Как странно и пугающе неожиданно сбывались его вроде бы случайно оброненные пророчества. Ад вымышленной Костариканы нашел предельно полное воплощение в заживо раздираемом Бейруте, хотя не стоит игнорировать и Сальвадор, дабы не сбрасывать со счетов латиноамериканские реалии и колорит. Предсказывать было нетрудно. В то время уже содрогался от взрывов Белфаст, и правила свой инфернальный бал героиновая чума, и достигла апогея эскалация во Вьетнаме, и то в одной, то в другой «банановой» республике назревал чреватый кровопролитием кризис. Сексуальная революция, организованная преступность, рост числа так называемых «немотивированных убийств» — все это тоже входило в неджентльменский набор нашего века. И было кропотливо исследовано политологами, социологами, обрело обобщенные формы на киноэкране. Даже прозорливо угаданное покушение на римского первосвященника можно было предвидеть, подвергнув вдумчивому анализу эволюцию международного терроризма, экстраполируя на будущее дерзость его операций и, соответственно, растущую амбициозность.
Все так и сбылось, как провиделось, как можно было вычислить без особых претензий на лавры оракула. Стоит ли удивляться тому, что крупнейший художник нашего времени Станислав Лем остался верен своей неотъемлемой ипостаси философа?
Отсюда и точная антиутопическая привязка, и узнаваемый фон: молодежные экстремистские группировки, эксцессы контркультуры и изначально присущий ей патологический бред. Отсюда, наконец, и щедро разбросанные реалии: отель «Хилтон», прокатный пункт Хертца, «доджи», «Плейбой», «Вашингтон пост». И как антимилитаристский символ эпохи, звучащий настойчивой доминантой, — символы глобального американизма. Со своим набором стереотипов, разумеется: военные вертолеты, миниракеты, газовые бомбы, галлюциногенный синдром.
На последнем стоит, пожалуй, остановиться особо. Черпая живой, что называется, материал (повесть создавалась в период пика ЛСД-истерии), Лем с присущим ему мастерством гиперболизировал ситуацию. Прокламируемое им химическое манипулирование поведением человека разрастается в повести до масштабов подлинного пророчества новой Кассандры. Химическая галлюцинация, помимо всего, становится и самостоятельным элементом фабулы, позволяя писателю значительно расширить изначально камерные футурологические рамки. Исконная литературная форма — «рассказ в рассказе» обретает зыбкие, пугающие черты бреда внутри бреда, когда размываются разграничительные черты между реальностью и галлюцинациями героя. Писатель достигает этим приемом двойного эффекта. Он не только приковывает внимание к очередной опасности — хемократии, но и недвусмысленно предостерегает против иррациональности как таковой. Особенно опасной в современную эпоху, когда развязанная транснациональным военно-промышленным комплексом чудовищная гонка вооружений фактически перечеркнула изначальную веру в бессмертие человечества.
Именно теперь, в самом начале новой эры информатики, мы понимаем, насколько прозорливым оказался замечательный польский фантаст. Не случайно политическому иррационализму «звездных войн», угрожающему самому существованию цивилизации, было противопоставлено, прежде всего, новое мышление, свободное от бесплотных галлюцинаций и заскорузлых догм.
Дуновение нового века, а уж тем более тысячелетия, всегда отзывалось в человеческом сердце протяжным звоном. «Не спрашивай, по ком звонит колокол»… Но почему-то так и хотелось спросить!
Вольно или невольно, но почти все включенные в этот сборник произведения оказались тематически близкими. Эта отнюдь не броская, но, напротив, глубоко упрятанная, подчас на уровне подсознания, близость, навеяна, как мне кажется, чувством личной ответственности за все, что происходит в мире, особенно присущим людям социалистического общества.
Может быть, именно сейчас как никогда важно осмыслить наше место в истории, нашу уникальную роль во Вселенной, наше столь противоречивое и непоследовательное поведение перед изменчивым ликом нарастающих перемен.
Чреватые долговременной опасностью захоронения радиоактивных отходов, вызвавших необратимые мутации у интеллектуалов океана — дельфинов («Эффект Кайман» Золтана Чернаи), — вот взятый почти наугад пример неразрешимой проблемы, которую мы оставляем потомкам. Скоротечность отдельной человеческой жизни, несоизмеримой с длительностью космических процессов, которые все-таки успевает схватить, говоря словами поэта, пролетевший над мирозданием огонь мысли. Об этом пишут болгарин Любен Дилов («Двойная звезда»), венгр Иштван Немере («Стоногий»), новый для советского читателя фантаст из ГДР Клаус Мёкель («Ошибка»). Биологическое время несоизмеримо с временем гор и, наверное, жизнь целой цивилизации несоизмерима с жизнью планеты. Но нам, людям, все же дарован тот священный огонь, что способен со скоростью света высветить самые удаленные бездны Вселенной. Вечные темы искусства, окрашенные грозным заревом нашего века, когда мотивы личного бессмертия, надежда на которое, вопреки всем запретам, продолжает жить в человеке, сливаются с роковой альтернативой, грозящей раз и навсегда перечеркнуть саму возможность эстафеты разума.
Пятнадцать тысяч войн насчитывает наша короткая история, напоминает в «Сказании о неземном» Анна Зегерс. И это своевременное напоминание властно приковывает к Земле, к ее судьбоносным проблемам астроевангельский миф, виртуозно выписанный мастерской кистью легендарной писательницы-антифашистки. Суть не в тонкостях генной инженерии с се поражающим воображение клонингом, не в релятивизме времени жизни человека и насекомого, а все в том же прометеевом факеле, чей свет есть мысль, чье тепло зовут кто состраданием, кто любовью.
Если жить, то достойно человека, если умереть, то вместе со всеми («Новая» Вольфрама Кобера).
Изменчивые орнаменты калейдоскопа, оттеняющие вечно новый, но удивительно постоянный в своих элементах облик человечности. Хрупкая, незащищенная, заведомо обреченная нить любви, протянутая сквозь вечность, мерцающую ледяным звездным светом («Звонок» Конрада Фиалковского).
Искра интеллекта, словно высеченная кресалом, промелькнувшая в звериной борьбе («Искра» Радмило Анджелковича). Знание, во всем блеске просиявшее перед космической катастрофой, дерзко бросившее вызов смерти и обреченное на уничтожение. Наша ли в том вина, что даже легендарная Атлантида, вернее ее гелиоцентрический миф, сотворенный по воле другого югославского писателя Дамира Микуличича («Пела, священная змея»), тоже воспринимается сквозь призму термоядерного холакоста.
Все двузначно, диалектически полярно в мире безграничного технологического могущества, где проблемы атома, космоса и информатики составляют неразделимую триаду. Словно сращенный с ракетной боеголовкой компьютер. Видимо, не случайно румынский писатель Эдуард Журист дал своему рассказу заглавие «Посттелематическая эра». Нет, не дано человеку почить на лаврах компьютерного Эдема. Руки, возможно, имеют право на отдых, мозг — никогда.
В современной научной фантастике информация все чаще предстает непреложным элементом мироздания, что вполне согласуется с научной картиной. Во всяком случае идея в том, что вирус можно рассматривать в виде внедренного в организм информационного пакета, органично вписывается в современные биологические представления. И в этом смысле фантастическое допущение чешского писателя Онджея Нефа о возможности космического вторжения посредством вирусов, перестраивающих генотип («Белая трость калибра 7,62»), представляется логически безупречным.
Как, впрочем, и построения поляков Кшиштофа Рогозинского и Виктора Жвикевича («В тени сфинкса»). Двойная спираль ДНК объединяет все живое от вируса до человека разумного, и в принципе биологическая информация не имеет границ. Как нет границ и для биологической трансформации: изменение пола, облика, вплоть до химер, до воплощенных богов Египта с головами кошек, соколов и шакалов, до коровьих рогов Изиды. Уже сегодня здесь большую роль играют проблемы морали, нежели лабораторной техники. И потому столь противоречивы предчувствия приближения этого воистину «смелого нового мира», полные страха и радости, робкого зова и потаенной вражды. Это подобно первому плаванию в океане к неведомым берегам. К чему ведет цепь фантасмагорических трансмутаций? К очищению или окончательной гибели? К надзвездному абсолютизму? В пылающий ад? А ведь и этот путь, пусть хотя бы мысленно, придется пройти человечеству. Даже самый совершенный компьютер экспертной системы не подскажет, где следует остановиться и следует ли остановиться вообще. Решать предстоит опять-таки нам, вернее — нашим внукам. Машины не дают индульгенций. Прибор может лишь передать или преобразовать информацию. Кстати, телепортация вообще и лазерная в частности (рассказ польского фантаста Адама Голлянека «Любимый с Луны») являет собой разновидность информационной передачи, в принципе ничем не отличающуюся от вирусной.
Но это так, отступление по ходу…
А проблема по-прежнему сводится к морали. Незванные гости из будущего в юмореске чешского фантаста Ладислава Кубица «Пришельцы» наводнили нашу Землю из соображений чисто паразитических. Но вопрос насчет скорой нехватки кнедликов не столь прост и однозначен даже для нашего поколения, воспитанного на полном отрицании мальтузианских теорий. Точно не установленные пока пределы роста существуют столь же объективно, как и пределы метаморфоз осязаемой плоти. И никуда не уйти от решений, как не уйти от назревших вопросов об изменении моральных устоев землян, все дальше и дальше уходящих от родной колыбели (О.Нефф «Струна жизни»).
Здесь, как и всюду, мне кажется, главное — следовать голосу сердца, кантову категорическому императиву, толкающему человека к добру. Ну и, разумеется, не расставаться со здравым смыслом. Стократно прав Лем, предупреждая об опасностях иррациональности, где бы ни скрывалось ее разрушительное ядро: в химической таблетке или же фантомате, навевающем сны наяву.
К лемовской идее фантоматики, хотя и на новом витке, обратился польский писатель Збигнев Петшиковский (рассказ «Иллюзия»). Кибериллюзия опять-таки в принципе ничем не отличается от галлюцинаторной. И образ, созданный микропроцессорами, также может быть передан непосредственно в мозг.
Как на древней восточной диаграмме «Инь-Ян» все, в который раз, сводится к извечному противостоянию света и тьмы, добра и зла, правды и лжи. И выбор тоже вновь остается за нами. Главное — не запутаться, вовремя отличить реальность от убаюкивающего фантома.
Здравый смысл подсказывает, что призраки недолговечны. Даже если они вскормлены золотом, как, например, стратегическая оборонная инициатива. Величественная программа «звездного мира» уже прочно завладела сознанием людей. Прекрасное, вдохновляющее название, единственно достойное разума, осознавшего себя как планетарный фактор. Вот уж воистину, когда настала пора сделать решающий выбор перед ликом надвигающегося тысячелетия! Разоружение не только избавит человечество от постоянного калечащего души страха, но и откроет широчайшие перспективы.
Окончательная победа над раком, увеличение продолжительности жизни, всемирная информационная связь — для всего этого уже имеется реальная база, конкретные многообещающие разработки, которым лишь требуется придать импульс в планетарном масштабе. Если вспомнить, что искоренение оспы на Земле обошлось в скромную сумму, на которую не построишь даже ракетоносца, то можно представить себе, каких высот возможно достичь в самые короткие сроки. Экологически чистые самолеты, катера и автомобили на солнечных элементах, которые пока существуют в единичных экземплярах как некий научно-технический курьез, войдут в серию, лишь только мы сумеем позволить себе платить за чистоту атмосферы и вод. Сплавы со структурной памятью произведут революцию в механике. Древесина, выращенная в клеточной культуре, положит конец вырубке лесов, марикультура придет на смену хищническому в своей основе траловому лову. Короче говоря, прежде чем покинуть колыбель и устремиться к звездным пределам, человечеству придется заняться ее капитальным ремонтом. Эта насущная задача органически входит в программу «звездного мира». Оно пришло, наше время.
Еремей Парнов