Мужские руки ласкали ее тело, не стесняясь трогать самые неприкосновенные места, словно считали, что девушка не сможет оказать сопротивление. Татьяна чувствовала боль. Грубые пальцы царапали нежную кожу, впивались в нее, словно оголодавшие пиявки. Потеплевшее тело ощутило, что по пояс сидело в горячей мыльной воде, которая тихо шелестела, ласкала слух своей спокойной мелодичностью. Мужчина взял с края ванной какой-то мягкий предмет, пропитал его мылом и провел им по женскому телу, но одной рукой все еще продолжал гладить кожу Татьяны, получая от этого явное эстетическое удовольствие.

— Ну вот, сейчас ты отогреешься и станешь чистой и красивой, как и обычно, мой маленький чертенок. Я стараюсь не трогать твои царапины, но их надо хорошенько промыть, иначе получишь заражение, — его бархатный голос пощекотал ее ухо и заставил девушку вспоминать, кто перед ней мог находиться.

Что-то не давало ей открыть глаза, словно неведомая сила склеила веки клеем, надеясь полностью ослепить несчастную Татьяну, которой довелось за короткий промежуток времени пережить немало неприятных событий, неподдающихся логическому объяснению.

Мужчина бережно провел рукой по ее ресницам и слегка усмехнулся.

— Мыло попало, извини. Теперь можешь открывать глаза.

Девушка послушалась и, чувствуя на глазном яблоке легкое покалывание, с паническим видом огляделась, будто видела этот мир в самый первый раз в жизни. Все было настолько белоснежным и ярким, что первые пару минут она смотрела на все через полуоткрытые глаза, боясь разомкнуть веки полностью. На нее с милой и жизнерадостной улыбкой смотрел человек, которого та уже настолько успела забыть из-за его долгого отсутствия, что вначале даже не сумела признать в нем своего мужа. Тот забавно сжимал в руке мочалку, вкусно пахнувшую мылом.

— Ты смотришь на меня так, будто видишь перед собой монстра, — с иронией произнес он и продолжил отмывать жену от грязи.

— Петр? — прошептала она и громко ахнула, сжав голову ладонями. — Что произошло?

— Тебя нашли соседи около входной двери. Ты отказывалась от медицинской помощи, но врач заверил меня, что ничего серьезного, лишь пара синяков. У тебя был бред пару часов. Я думал, что уже потерял мою любимую жену.

Татьяна с сомнением и каким-то недоверием взглянула на мужа, ища на его лице эмоции, выдававшие то, о чем он самом деле думал. Но тот был таким спокойным и непривычно довольным собой, что девушке на миг показалось, что перед ней совершенно незнакомый ей человек.

— Ты так спокойно на все это реагируешь.

— Ты заявила, что упала с лестницы во время дождя, якобы подскользнулась.

— Я так и сказала? — удивлённо посмотрела на него та и прижала руку к голове, ощущая неприятную пульсировавшую под черепом боль. — Ничего не помню.

— Это не страшно. Главное, что ты в безопасности.

Татьяна взглянула на свои руки и заметила, что под ногтями находились крупные кусочки земли, отчего в голове сразу же возникли воспоминания из прошлого, быстро сменявшие друг друга. Она увидела выстрел в полицейского, затем выкопанную могилу и церковь, утопавшую в густом тумане. Эти образы были такими яркими и живыми, что девушка невольно вздрогнула, будто услышала громкий звук, и вновь ощутила сильную головную боль.

— Я не могла оказаться здесь, — едва слышно прошептала девушка и с ужасом посмотрела на беззаботное выражение лица Петра. — Это невозможно. Ты исчез два дня назад.

— Мы с тобой виделись в полицейском участке вчера утром. Неужели ты этого не помнишь?

— Это было пару дней назад.

— Нет, моя хорошая, это было еще вчера утром. Видимо, ты еще не до конца пришла в себя… — с приятной улыбкой сказал он и, встав с колен, подошел к двери. — Я тебя пока оставлю, грейся. Приготовлю что-нибудь поесть, — произнеся это, он покинул ванную, тихо прикрыв за собой дверь, будто боялся производить лишний шум.

Едва тот оставил ее наедине с собой, как девушка, будто усталость окончательно покинула организм, выскочила из воды и мокрыми ногами испуганно ступила на пол, чувствуя, как ее конечности дрожат, как будто они струны, по которым прошелся пальцем гитарист. Это вряд ли от холода, так как вода была такой горячей, что уже появилась легкая тошнота из-за резко подскочившей температуры тела. Дрожь из-за другой причины. Но найти эту причину было в данный момент невозможно, собственное состояние стало для Татьяны самой настоящей загадкой, ответ на которую ей вряд ли суждено найти.

Взглянув в зеркало, она с трудом признала в нем саму себя. Вся кожа покрывалась свежими кровоточившими ссадинами и синяками, будто девушку кто-то долго и усердно избивал, не жалея кулаков. Она сразу же поняла, что падение с обычной лестницы не способно вызвать такие серьезные последствия, которые девушка сейчас лицезрит на собственном теле, нывшем от малейшего прикосновения. Значит, Петр ей соврал. Но зачем? Что мужчина хотел скрыть от нее?

Вновь в сознание ворвались картинки из прошлого. Башня церкви, уродливые лица человекообразных существ, гнавшихся за ней со скоростью гепарда. Это не могло быть правдой. Но почему на ее теле остались следы тех ненастоящих событий? Неужели то, что она увидела тогда, было реальным? Все, что она всю жизнь отрицала, презирала…

— Допустим, я действительно упала с той башни, но… почему выжила? — спросила та саму себя, боязно притрагиваясь к синякам, пылавшим жаром, к глазам подступили слезы, но эти эмоции были вызваны страхом, таким внезапным, что тело начало непривычно дрожать, будто его облили ледяной водой из ведра.

Татьяна осторожно обхватила плечи и села в углу ванной комнаты, поджав под себя ноги. Ей было так непривычно видеть свое тело в столь плачевном состоянии, что собственная нагота начала смущать ее. Глотая медленно текущие слезы, она смотрела на движение остывавшей воды, пытаясь понять, что с ней произошло за последние дни. Но в голове воцарился такой хаос, такая анархия, что хотелось просто со всей силы разбить собственный череп о край раковины, чтобы уничтожить весь этот мысленный беспорядок.

Она должна понять. Должна понять, во что ей следует теперь верить и что следует делать дальше. Но она боялась понимать, боялась узнать правду, за которой так долго гонялась. Может следует сделать вид, что произошедшее с ней обычный плод ее воображения? Ведь это поставит все на свои места. И больше не будет ничего необъяснимого и нелогичного. Она хотела так сделать. Но яркость тех образов, все еще с громкими звуками раздававшихся в голове, не хотели отпускать девушку, не могли дать утерять к ним веру. И она поверила в них еще сильнее. И эта вера единственное ценное, что осталось у нее. Единственное, что в данный момент призывало идти дальше.

— Я должна найти Ричи. Если все эти воспоминания реальны, то он сможет помочь мне убедиться в этом.

***

Татьяна вышла из ванны и, какое-то время постояв полностью обнаженной, чувствуя, как тело обволакивала приятная прохлада квартиры, накинула на плечи шелковый халат белого, как свежевыпавший снег, цвета. Даже не вытерев волосы полотенцем, она проследовала на кухню, где услышала тихую возню на обеденном столе.

Петр стоял к ней спиной и ловко крошил острым ножом овощи, превращая их в разноцветный салат. На плите находились небольшая кастрюля с чем-то булькавшим и приятно пахнувшим и слегка посвистывающий чайник. Татьяна на миг замерла, не веря своим глазам. Ей даже показалось, что она видит этого мужчину, заботливо хлопочущего на кухне, впервые.

За все восемь лет их хрупкого, как китайский хрусталь, брака, она практически не знала, чем занимается муж, что любит и что умеет. Она видела его в лучшем случае вечером, после чего тот, даже не подарив ей поцелуя на ночь, отправлялся спать. Изредка они могли заняться любовью, но такое происходило пару раз в году, и каждый раз секс был для нее как в первый раз — тело просто не успевало привыкнуть к интимному образу жизни. Обсуждать совместного ребенка с ним она не решалась, он всем своим усталым и отчужденным видом показывал, что еще одного человека в их семье не хочет. И постепенно ее мечты о счастливом браке с мужчиной, которого она насильно пыталась полюбить, развеялись в прах.

— Как ты себя чувствуешь? — безэмоциональным голосом поинтересовался Петр и скинул нарезанные овощи в большую глубокую тарелку с помощью лезвия ножа. — В холодильнике я особых изысков не нашел, но попытался приготовить обед из того, что имелось. Если что, портсигар лежит в твоей комнате, ты забыла его на столе. Не знал, что ты все еще пользуешься этим странным подарком твоего Эрвана.

— Ты впервые заговорил о нем.

— Вряд ли тебя смущает его имя. Ведь из-за него ты и начала свою блестящую карьеру детектива, хотя получала образование по совсем другой специальности. Твоя мать меня едва не засунула в печь, когда узнала, что я разрешил тебе бегать за всякими отбросами общества. Она ведь хотела, чтобы ты была журналистом. Я полюбил тебя, как умную и начитанную девушку. Но ты загубила свой талант ради бестолкового мальчишки.

— Ты хочешь об этом говорить?

— Да, — резко повернулся он и брезгливо отбросил нож в сторону, но сделал это так осторожно, что в его виде невозможно было увидеть что-то угрожающее. — Я был в шоке, когда увидел тебя в таком состоянии. Ты играешь с огнем.

— Хм, за все восемь лет нашего брака ты впервые проявляешь свою заботу. Спасибо, — с полным безразличием произнесла та и хотела направиться в свою комнату, но Петр осторожно схватил рукой, испачканной соком овощей, ее запястье и с беспокойством взглянул в глаза жены.

— Потому что считал, что тебе этого не нужно. Но сейчас вижу, в какую яму ты себя загоняешь. Ты давно перестала быть самой собой.

— А ты перестал быть моим мужем. Я не видела тебя месяцами. И уже воспринимаю чужим. Моя жизнь словно перестала соприкасается с твоей, — Татьяна провела рукой по сырым волосам и направилась в свою спальню. — Мне надо переодеться и потом отправиться в участок. Извини. У меня нет сил выяснять отношения с тобой. Поговорим за ужином.

Татьяна посильнее укуталась в свой халат и скрылась в соседней комнате, громко захлопнув за собой дверь. Петр опечалено выдохнул, затем вновь сжал рукоятку ножа и, изредка поглядывая в сторону спальни, продолжил заниматься приготовлением пищи.

***

В зале судебного заседания собралось достаточно много народу, чтобы это крупное и светлое помещение с приятным малахитовым цветом стен превратилось в тесную и душную комнатушку, наполненную ароматом человеческого пота и крупицами пыли. Люди что-то оживленно обсуждали, постоянно тыкали в сторону двери пальцем, словно указывали, что за ней находилась личность, из-за которой все сегодня и собрались в такой тесной официальной обстановке. Если выглянуть в окно, то можно было увидеть, как полицейские пытались остановить великое нашествие прессы, надеявшейся одной живой массой проникнуть в здание, чтобы во всей красе запечатлеть самый громкий судебный процесс за последние несколько лет. Внезапно зал взорвался недовольными криками. Под большим сопровождением полицейских в зал заседания провели Анну, которая медленно шла вперед, устало опустив голову вниз.

— Убийца! Ведьма! — кричали люди, перекрикивая друг друга, но полицейские стали злобно свистеть в свои серебряные свистки, тем самым успокаивая собравшихся. Конечно, всех угомонить не получилось, но большинство замолкли и с открытым ртом принялись изучать подсудимую, которую усадили на стул рядом с адвокатом.

Непонятно откуда возникла фигура судьи, облаченная в черную мантию. Это был пузатый высокорослый мужчина, шедший походкой раненого в ногу медведя. Его лицо украшали кудрявые брови, наполовину скрывавшие глаза, и были такого черного цвета, будто их подкрасили каменным углем. Почесав свою гладко выбритую голову, а после и небольшую щетину, судья неохотно плюхнулся в свое кресло, как на царский трон, и с высокомерием оглядел присутствовавших, пропустил только подсудимую, словно ее здесь и не было. По традиции постучав молоточком и призвав всех к тишине, мужчина открыл папку, все это время сжатую в его толстых потливых пальцах, затем зачитал обвинение.

— Анна Стрингини обвиняется в жестоких убийствах двадцати человек, совершенных в Психиатрической лечебнице имени Доктора Ломана, где она работала почти восемь лет. Подсудимая, вы согласны с предъявленными обвинениями?

— Да, — послышался спокойный голос подсудимой, словно ее вся эта ситуация ничуть не пугала.

— Хорошо.

— Господин судья. Я хочу, чтобы весь этот судебный процесс завершился как можно скорее. Я не нуждаюсь в показаниях свидетелей и в защите адвоката, предложенного мне государством. Считаю, что это отнимет у всех нас лишнее время. Я дала признание и готова получить за это соответствующее наказание.

— Что ж, неожиданно слышать подобное из уст обвиняемого. Но есть несколько спорных моментов. Их мне бы хотелось их разъяснить.

— Если это важно, то я не имею ничего против.

— За сутки до вашего признания на территории психлечебницы было найдено тело главврача Доктора Ломана, медэкспертиза так и не была проведена, так как труп был похищен из лаборатории за час до начала вскрытия. Себастьян Моран, стоявший во главе расследования, считает, что Чарльз Ломан был убит, как ценный свидетель данного дела. Вы причастны к его смерти?

— Да.

— У вас были сообщники, которые участвовали в совершении данного преступления?

— Нет, я действовала одна.

— Опишите, пожалуйста, ваши действия.

— Я напоила мистера Ломана ядом, после сбросила его тело из окна, чтобы обставить все это как самоубийство. Еще будут вопросы?

— Вы признаете свою вину? Это окончательное решение?

— Да.

Судья явно был в ступоре от такой уверенной речи подсудимой, отчего он с трудом подбирал слова. Но, поняв, что уже нет смысла продолжать судебное разбирательство, так как почти все встало на свои места, судья с трудом поднялся со своего трона и зачитал уже заранее написанное решение суда, что было для него приятным моментом, потому что уже не было сил находиться в этом помещении, пропахшем людским потом.

— Анна Стрингини приговаривается к пожизненному заключению в колонии строго режима без права на помилование. Психические отклонения у обвиняемой найдены не были, что прямо указывает на то, что все преступления были совершены в осознанном состоянии. И на этой ноте я объявляю наше заседание закрытым. Всем спасибо.

Едва судья произнес эти слова, как зал сразу же взорвался криками недовольных, которых явно не устроило решение суда, но полицейские вновь принялись успокаивать бунтовавших, и через пару минут все более-менее успокоились, хотя градус напряжения среди присутствующих только возрос. Анну окружили со всех сторон охраной, дабы не позволить, чтобы простые люди разорвали ее на части из-за своей жаркой ненависти к ней, но та будто не боялась этого, а была готова к любому развитию событий. Тут же откуда-то возникли репортеры и ослепили всех тут и там яркими вспышками фотоаппаратов, при этом успевали оглушать Анну расспросами, но полицейские не подпускали этих занудливых ребят к обвиненной и обеспечили ей безопасный выход из здания, хотя было пару моментов, когда журналисты чуть не выхватили у них несчастную пожилую женщину, уже начинавшую нервничать из-за рева возбужденной толпы. Рядом с Анной шел адвокат, прикрывавший лицо кожаным портфелем, и о чем-то шептался с пожилой женщиной, но о чем те говорили, было не понятно никому.

***

— Входите, мисс Хапперт. Только паренек совсем недавно лег спать, вы бы его не очень долго мучили, а то жалко беднягу. Он такой хорошенький, ни разу ничего против нас не сказал. Идеальный нарушитель закона: ест все, что дают, на хер не посылает. Вот бы все здесь были бы такими, — полицейский провел Татьяну в одну из тюремных камер полицейского участка, где на узкой койке на одном лишь тончайшем матрасе, сочившемся клопами и пылью, лежал паренек со светлыми волосами, которые аккуратными прядями падали на его лицо.

— Оставьте нас, пожалуйста.

— Хорошо. Если что, я буду неподалёку. Позовете, когда нужно будет открыть, — сказал тот и, закрыв за девушкой дверь, скрылся в коридоре, но далеко от этой камеры уходить не стал.

Татьяна кивком головы поблагодарила полицейского и, глубоко вздохнув, будто здесь было очень мало кислорода, села на корточки рядом со спящим парнем, после чего осторожно погладила его по голове, пытаясь вытащить из глубокого сна.

— Ричи, просыпайся, — прошептала она, убрав прядь волос с его лба аккуратным движением тыльной стороной ладони.

Тот что-то простонал сквозь сон и боязливо приоткрыл свои щенячьи глаза, но когда понял, кто перед ним находился, резким движением вскочил и сел на койку, чуть не крича от радости.

— Боже, я думал, что больше никогда тебя не увижу, — ничуть не стесняясь, он обхватил руками ее шею и прижался всем телом к ней, будто боялся, что та вот-вот растворится перед ним, как призрак.

— Я больше никуда не уйду.

— Они сказали, что ты не хочешь меня видеть, — дрожавшим голоском произнес он, влюбленно смотря на свою гостью.

— Кто сказал?

— Себастьян Моран, твой напарник.

— Не думай о нем. Этому человеку нельзя верить. Ты помнишь, что произошло с нами два дня назад?

— Да… Я убил полицейского, — как можно тише ответил тот и боязливо забегал глазами по сторонам.

— Я думала, что уже схожу с ума, — как котенка Татьяна прижала парня к себе, чуть не задушив в своих крепких объятиях. — Значит, все это было реальным! Ты не представляешь, как обрадовал меня!

— Ты так радуешься этому? — с непониманием посмотрел на нее тот.

— Да. Это выглядит странно со стороны, я знаю, — смущенно отстранилась от него та и улыбнулась. — Но передо мной открылся мир, который я тщательно отрицала всю жизнь. Я увидела то, во что никогда не верила. Это кажется фантастикой, но… Не знаю… Я не знаю, что видела. Но это не было обычным явлением. Это были не галлюцинации. Именно это и хотел и не успел рассказать Доктор Ломан! Тот, кто убил его, боялся, что я узнаю правду. Но я должна докопаться до истины, Ричи. И ты нужен мне. Скажи, зачем ты тогда искал меня? Как ты начал видеть все это?.. Что с тобой происходило?

— Ты действительно хочешь знать?

— Да. Ведь наша встреча не была случайностью. Возможно, Доктор Ломан хотел, чтобы мы нашли правду вместе.

— Хорошо… Я расскажу, — Ричи сел на койку и по-турецки скрестил ноги. — В детстве меня мучили кошмары, все началось восемь лет назад. Во сне я просыпался в незнакомом мне большом доме, в самых разных его местах. Я ничего не помнил, не знал, кто я и что со мной произошло. Изучая то, что меня окружало, мне удавалось все больше погружаться в мир этого особняка, узнавать тайны этого старого здания. Но едва во сне пройду мимо зеркала, как вижу в отражении незнакомое мне лицо. Я там был другим человеком. Сначала эти сны просто пугали, родители не принимали их всерьез.

— Странно, у вас с Анной одинаковые фамилии. Я даже сначала подумала, что вы родственники. Чуть тебя подозревать не начала. Так что было с твоими кошмарами дальше?

— Спустя год кошмары стали более пугающими, они обрастали сложными деталями. Дом наполнился зловещей музыкой, а на улице из тумана выходили тени, наблюдавшие за каждым моим движением. Я начал бояться спать. И в один прекрасный момент я не спал целую неделю, меня даже хотели отвести к психиатру, так как в школе мне было трудно учиться, со мной перестали общаться сверстники. Я стал изгоем. И все из-за них. Из-за кошмаров. Но дом не позволил мне убежать, он забрал меня к себе снова. И во сне на меня напали два монстра. Они были похожи на людей, их лица были изуродованы, отсутствовали глаза. Я убил обоих кухонным ножом. Утром обнаружил своих родителей мертвыми. У них не было никаких следов насилия. Следователи посчитали, что их задушили ночью. Так как в квартире в момент убийства никого, кроме меня, не было, то все подозрения легли на меня. И дело закрыли. Я стал верить, что убил собственных родителей. Меня признали невменяемым и отправили в психиатрическую клинику доктора Ломана. Никто мне не верил, никто не слушал мои рассказы. И только Анна поверила мне.

— Анна… — задумчиво прошептала Татьяна и стала ходить кругами по крошечной камере, мысля вслух. — Тот дом, который ты видел во сне… Ты так и не смог узнать, что это было за место?

— Смог. Это была психлечебница Чарльза Ломана, куда меня и отправили. И мои кошмары будто воплотились в реальность. Только на этот раз я был там не один.

— Ричи, мы должны вернуться туда. Я знаю, что у тебя связано много плохих воспоминаний с этим местом, но мне необходимо понять… Ты понимаешь меня?

— Ты хочешь найти там своего любимого человека?

— Я хочу найти правду. Это гораздо важнее в данный момент времени. Но ты должен быть честен со мной, это единственное условие, благодаря которому ты сможешь выйти из-под стражи.