В это же утро в квартиру Ребане стучался воинственно настроенный гость.

Ему долго не открывали. Наконец щелкнула задвижка. Показалось опечаленное лицо Линды.

- Ури дома? - стараясь казаться спокойным, спросил Ильмар.

Линда не успела ответить. За ее спиной раздался испуганный крик:

- Не открывай, дура!

Мелькнула нечесаная голова Ури с вытаращенными глазами. Дверь с шумом захлопнулась. Ильмар обиделся.

- Открой, а то хуже будет! - Он с яростью забарабанил в дверь кулаками, но, услышав из передней сердитый голос Альберта Ребане, благоразумно удалился.

Внизу, в вестибюле, он столкнулся с Арно Пыдером. Арно, в рукавичках, в валенках, весь пышущий морозом, объяснил ему, что каникулы уже кончаются и поэтому он пришел в школу узнать расписание уроков.

Арно принадлежал к числу тех учеников, которые всю четверть занимаются неважно, а в каникулы, когда все отдыхают, у них вдруг просыпается совесть и они даже готовы сесть за уроки. Впрочем, совесть их мучит недолго, и к началу занятий от благородного порыва ничего не остается.

Арно сообщил Ильмару неприятную новость. Путевку в Артек у Эллы отняли и отдали Ури, а Элла от такого горя заболела и сейчас лежит в постели.

- Ты правду говоришь, Арно? - поразился Ильмар.

- Правду! Чтоб у меня борода отвалилась, если вру! Ну и что, если мать - директор, значит, можешь в Артек ехать? Это несправедливо! - горячился Арно.

По лестнице, не заметив разговаривающих ребят, пронеслась взволнованная Ребане.

Ильмар со злостью посмотрел ей вслед:

- Ну ладно, Арно. Иди узнавай расписание, а мне тут с одним человеком поговорить надо. Я все равно доберусь до него… - Оставив Арно в недоумении, Ильмар снова помчался на второй этаж.

Ури не разобрал последних слов учителя, но в замочную скважину ему хорошо было видно, что матери после этих слов сделалось плохо. Он уже хотел было броситься к ней, как вдруг увидел, что в гостиную въехал на своем кресле дядя Альберт. Лицо его было страшным. Ури еще никогда не видел его в таком состоянии.

- Все пропало! - хрипя и задыхаясь, закаркал он. - Где этот маленький негодяй? Я задушу его своими руками! Бог мой! Бог мой! Он погубил меня…

Ури сидел за дверью ни жив ни мертв.

- Опомнитесь, господин Ребане, - услышал Ури брезгливый голос матери - Он знал, что мать так называла дядю в минуты крайней ярости. - Ульриха оставь! Во всем виноват ты один! Я даже была уверена, насмешливо продолжала Ребане, - что мальчик выполнял твою очередную «инструкцию».

- О-о! Ты с ума сошла! - взбеленился Альберт. - Я давно запретил этому щенку совать свой мокрый нос в мои дела. Он должен был оставить Уйбо в покое… бандит!.. Бог мой… Наш мальчик стал бандитом! Могла ли ты думать, Кярт?

- Об этом нужно спросить тебя, - едко бросила ему Ребане. - Вместо того чтобы заниматься серьезным делом, ты играл с детьми в бирюльки и доигрался…

- Бирюльки? - возмутился смертельно обиженный Альберт. - Я выполнял свой долг - долг гражданина и патриота родины. Судьба молодого поколения - это судьба Эстонии! Мы не можем допускать, чтобы нашу молодежь воспитывали предатели… Да, мы проиграли эту войну! Но перед нами - святая задача сохранить и донести наше культурное достояние, наши традиции и заветы до тех дней, когда наступят лучшие времена…

- Перестань болтать! - оборвала Ребане. - Ты не на сцене. Подумай лучше, как сохранить свою шкуру… Сейчас придет мельник Саар. Поговори с ним как мужчина с мужчиной, заплати ему и заставь дело с поджогом замять. А я тем временем займусь Филимовым. Письмо я уже приготовила. Нельзя терять ни минуты, Альберт!

Ури увидел, как мать заметалась по комнате, быстро оделась и куда-то ушла. Обхватив пылающую голову руками, Ури сел у окна… Кошку, вскочившую к нему на колени, он с проклятием сшиб кулаком и тут же заорал от боли. Мстительное животное успело оцарапать ему ногу. Чтобы хоть чем-нибудь отвести душу, Ури поймал ее, защемил хвост дверью и стал дубасить поленом.

За этим занятием и застал его Ильмар. Он вошел в кухню со стороны передней, молча вырвал полено и освободил кошку.

- Ты как сюда попал, капитан? - испуганно пролепетал Ури.

- Одевайся, пойдем! - грозно приказал Ильмар.

- Это куда? - с беспокойством спросил Ури, лихорадочно соображая, как поступить.

- Узнаешь! Не бойся, бить не буду. Поджигатель!

Ури стал приходить в себя.

- Но-но! Поаккуратней выбирай слова! Это надо еще доказать, учти. Я ни за кого отвечать не собираюсь. Никуда я с тобой не пойду… и прошу вас немедленно покинуть мой дом!

- Нет, пойдешь! Ты знаешь меня, Ури, я повторять не буду. А сейчас отдай мне артековскую путевку по-хорошему.

Руки Ури машинально метнулись к боковому карману курточки.

- Тебе путевку? Ха!

Попятившись, он бросился к дверям гостиной. Ильмар прыжком настиг его. Завязалась борьба. Припертый к стене, Ури, чувствуя, что ослабевает, в ярости промычал:

- Пу-сти! Сам отдам.

Ильмар отпустил.

- В Артек захотел? Ну что ж, на, возьми… Она как раз со мной. Ури со злорадной улыбкой достал из курточки путевку, разорвал ее и сунул ему в карман. - А теперь поезжай в Артек, капитан!

Забыв о намерении не ввязываться в драку, Ильмар набросился на него.

- Это тебе за учителя… это за путевку… а за поджог ты другим будешь отвечать, там тебе еще не так достанется.

Спасаясь от железных кулаков Ильмара, Ури упал. Из разбитого носа ручьями полила кровь.

- Этого тебе еще мало! - убеждал Ильмар, приподнимая и снова ударом сбивая на пол воющего Ури.

Из гостиной послышался испуганный каркающий голос:

- Ульрих, дитя мое! Что с тобой!

Дверь открылась. В кухню, колыхаясь на тонких ногах, стала протискиваться бесформенная туша паралитика.

Вскрикнув от изумления, Ильмар бросился вон.

Спустя четверть часа Ильмар был у Эллы.

Молодая женщина с грустным, озабоченным лицом молча провела его в маленькую уютную комнатку дочери и быстро ушла.

Арно говорил правду. Элла действительно болела и лежала в постели. На ее похудевшем лице горел неестественно яркий румянец. Руки были тонкие и бледные, а глаза - все такие же серые, ясные и смеющиеся.

Она рассказала, что с наступлением весны у нее в легких открылся процесс и врачи категорически запретили ей ехать в Артек. Поэтому ей пришлось вернуть путевку в школу.

- Ты знаешь, Ильмар, - с грустью говорила она, - когда мне сказали, что я не поеду в Артек, я проплакала всю ночь. Я все время мечтала хотя бы одним глазком посмотреть на эту чудесную страну пионеров. Даже во сне видела, как купаюсь с девочками в Черном море, а потом катаюсь на белоснежном артековском катере мимо пушкинской скалы… Однажды я разыскала книжку, и там было написано, что в Артеке рядом с палатками ребят цветут магнолии. Я так хотела посмотреть на них! Говорят, они растут прямо на дереве. Дерево высокое, пышное, а на ветках в темной зелени качаются огромные, как шапки, белые цветы. А какой у них аромат!

- Я достану тебе магнолию! - вдруг заявил Ильмар. - Еще не знаю как, но достану. Вот увидишь!

Простившись с Эллой, Ильмар направился на хутор Вахтрапуу, где жил учитель.

Чем ближе подходил он к хутору, тем беспокойнее было на сердце.

Тревожила мысль, как примет его учитель.

Хорошо, если выслушает, а то возьмет и спокойно выставит за дверь. И правильно сделает.

Рука Ильмара дрогнула от волнения, когда, войдя в темные сени, он тихо постучал в комнату Уйбо.

- Входите! - раздался знакомый голос.

Ильмар вздохнул и… остался стоять на месте. Послышались неторопливые шаги. Дверь открылась. Чуть прищурив глаза, учитель стал разглядывать, кто стоит в темноте.

- Ты пришел…

Ильмар увидел, как по лицу Уйбо пробежала непонятная тень.

«Кажется, рассердился».

- Учитель, я пришел рассказать вам все!

Сильные, добрые руки обняли его за плечи и ввели в комнату…

Сразу три удара, один сокрушительнее другого, обрушились на голову Альберта. Утром он принял из Тарту шифрованную радиограмму о том, что группа «Витязя» полностью разгромлена и арестована. Вторая ошеломляющая новость была о смерти капитана Карма, который неожиданно скончался минувшей ночью, и последняя - о приезде в Мустамяэ инспектора школ Ояранда.

Однако и это было не все.

Доктору Руммо не удалось поговорить со своим шефом сегодня утром. Во время его визита Альберт спал еще сладким сном, и Ребане, которая была очень обеспокоена предстоящим разговором с Уйбо, попросила милого доктора заглянуть двумя часами позже. Через два часа доктор явился. Сообщив Альберту об аресте Густавсона и самоубийстве профессора Миккомяги, доктор высказал предположение, что крах тартуской группы произошел по вине неизвестного им советского контрразведчика, которому каким-то образом попали в руки списки «Витязя».

- Примерно за час до самоубийства, - рассказывал доктор, профессор Миккомяги сообщил мне, будто советские органы госбезопасности узнали о местонахождении каких-то ценностей генерала Лорингера. Если не ошибаюсь, профессор имел в виду бумаги генерала Лорингера, якобы попавшие в руки советских чекистов.

После рассказа доктора в кабинете, где происходил этот разговор, наступило тягостное молчание. Лицо Руммо, сохранявшего внешнее спокойствие, покрывала мертвенная бледность. Альберт Ребане сидел, онемев от ужаса. Он долго с тупым изумлением смотрел в глаза доктору, точно пытаясь в них что-то прочесть, затем судорожно провел ладонью по вспотевшей лысине и вдруг разразился истерической бранью:

- Нас предали! Жить! Я еще хочу жить! Меня не тронут, я больной человек… Кярт, Кярт! Мы погибли!..

Из спальни в гостиную быстрыми, бесшумными шагами вошла Ребане. Холодным взглядом окинув растерянных собеседников, она резко произнесла, обращаясь к доктору:

- Вы лжете, Карл Гетс! О местонахождении тайника генерала Лорингера знали только четыре человека. Двоих из них уже нет в живых…

- Простите, дорогая Кярт, - нахмурился доктор, - но я, право, не понимаю вашего тона… а кроме того, при чем здесь Карл Гетс?

- Оставьте! - поморщилась Ребане. - Я Гертруда Лорингер…

Доктор молча вскочил с кресла, вытянулся в струнку и почтительно щелкнул каблуками. Больше никаких вопросов доктор не осмелился задавать. Он только отвечал - четко, коротко, по-военному.

Узнав от доктора, что советские органы госбезопасности каким-то чудом заполучили найденные в докторском флигеле секретные бумаги генерала Лорингера, баронесса перестала сомневаться в искренности его слов.

- Скорее всего, - говорил доктор, - бумаги могли к ним попасть через Филимова. Кстати, еще в больнице Филимов мне рассказывал, будто видел среди документов в замшевой папке какой-то старый план Мустамяэского замка с указанием всех потайных ходов, проложенных в его стенах. Видимо, рапорт Вальтера он тоже им передал. Я пришел к твердому убеждению, что приезд Ояранда в Мустамяэ - тоже дело его рук.

- Предатель! - заскрипел зубами Альберт. - Быть может, он и есть неизвестный советский контрразведчик?

- Этого не может быть, - уверенно проговорил доктор.

Баронесса слушала доктора с ледяным спокойствием, только на бледном лице ее явственней проступили под глазами синие тени.

- Скажите, доктор, - спросила она наконец, - когда именно Ояранд собирается навестить нашу школу?..

- Понятия не имею, - ответил доктор. - Вероятно, сегодня, если уже не приехал.

Баронесса поднялась с кресла.

- Бежать! - не выдержав, простонала она. - Надо бежать сегодня же! Сейчас же! Скорей в машину, доктор! Мы успеем, Пиллер еще на острове. О, я награжу вас щедро, очень щедро, милый доктор. Вам нельзя оставаться здесь. Не сегодня-завтра вас заберут… Идите со мной!

Она торопливо бросилась к стенному шкафу и через потайной ход провела доктора в комнату Курта.

Здесь, передвинув в углу за картиной едва заметный рычажок, она отвернула ковер и стукнула в стену. Часть стены отошла, открыв вход в черный каменный колодец. Железная винтовая лестница круто падала в пропасть. На верхней площадке, на стене, - большой овальный герб на железном щите. В луч фонарика вплыла потемневшая от времени бронзовая сова с предостерегающе поднятым мечом. Круглые, горящие при свете глаза совы казались живыми.

Баронесса повернула перстень. Камень сдвинулся, под ним оказался выпуклый острогранный металлический ромб с глубоко вырезанной немецкой готической буквой «Л». Это был фамильный перстень Лорингеров. Она приставила перстень к рукоятке меча. Ромбик мягко утонул в скважине. Инициалы плотно вошли в металл. Раздался щелчок. Тихий, глухой звук медленно уплыл на дно колодца. Дверь с гербом распахнулась, образовав овальное отверстие.

В узком высоком застенке - мрак и мороз. Стены из грубых плитняковых глыб обросли густым снежным ворсом.

На каменном потрескавшемся полу поблескивали старинные сабли, канделябры, серебряные кубки с гербами, хранящиеся, возможно, еще со времени Людвига.

Через искусно скрытую в каменной стене дверцу баронесса провела доктора дальше, в сводчатую, с мозаичным паркетом комнату, стены и низкий потолок которой были расписаны жуткими картинами. Отвратительные чудовища с перекошенными человеческими лицами, черти, висельники и мученики в кипящих котлах смотрели из темноты на пришельцев со всех сторон.

Вдоль стен с немецкой аккуратностью были сложены десятки больших и маленьких ящиков, обитых железом, коробки с хрусталем, картины в чехлах, бронзовые статуэтки, вазы и несколько узких брезентовых мешочков.

- Здесь золото! - Баронесса показала доктору на брезентовые мешки. - Мы возьмем его с собой за границу… все остальное уничтожим.

Подняв валявшийся на полу нож, она небрежным жестом распорола первый попавшийся мешок и запустила в него руки.

На пол посыпались золотые цепи, браслеты, старинные броши, драгоценные ювелирные сувениры и мелкие золотые монеты старинной чеканки.

В полутьме золотые вещи, казалось, ожили. Они ползли, извивались, тупо тыкались холодными носами в отяжелевшие пальцы баронессы…

Вслед за Ребане и Руммо в сокровищницу с трудом протиснулся Альберт… Глаза его лихорадочно блестели, большие белые руки от волнения судорожно сжимались и разжимались. Ему было мучительно больно держаться на ногах. Пошатываясь, он добрел до распоротого мешка и опустился на колени.

- Золото… это чистое золото! Я перепрячу его здесь в подземелье замка, - бормотал он, жадно погружая руки в золото. - Я скорее соглашусь снять с себя голову, чем позволю увезти его! - рыдающим голосом стал выкрикивать он, озверело оглядываясь на доктора и баронессу… - Я скорее сообщу о нем пограничникам, чем позволю вам тронуть его хотя бы пальцем! Оно принадлежит мне! Только мне!

- Будь мужчиной, Альберт! - с ненавистью бросила ему баронесса. Сейчас же спустись и передай «Национальному комитету», что высадка эмиссара невозможна. Мы ждали его вчера. Вероятно, этой ночью «Человек с Белого корабля» прибудет…

- Я выйду следом за вами! - отрезал Альберт. Баронесса, доктор и Альберт молча вернулись в гостиную.

- Иди! Мы будем ждать тебя, - холодно повторила она. Трясущимися руками Альберт стал рвать на себе ворот сюртука.

Ребане принесла из своей комнаты открытую бутылку вина и наполнила стакан.

- Выпей, вино освежит тебя, - более ласково проговорила она.

Альберт жадно проглотил вино и, вытащив из шкафа костыли, покорно поплелся к потайной лестнице. Ребане и Руммо стали обсуждать план бегства.

- Извините, дорогая баронесса, - вежливо сказал. Руммо, - но мне придется поставить машину в парке, чтобы не вызвать лишних подозрений…

- О да, да! Вы правы. Скорей, скорей, доктор, прошу вас! - С этими словами она бросилась собирать вещи.

Посмотрев ей вслед, Руммо повернул в комнату Курта и быстро спустился следом за Альбертом в подземелье. Освещая себе путь узким, как игла, зеленым лучом электрического фонаря, уверенно пошел по лабиринту тесных подвальных коридоров.

В одном из каменных закоулков он остановился и резко толкнул вделанную в каменную стену железную дверь.

В чистом светлом бункере с мощной немецкой радиоустановкой за передатчиком с наушниками в руках сидел Альберт.

- Господин Вальтер, - тихо позвал доктор.

Альберт не отвечал.

Внимательно присмотревшись к нему, доктор побелел и нагнулся в бункер.

Голова Альберта безжизненно упала на грудь.

- Отравила!.. - с яростью прошептал доктор.

Минутой позже Руммо в сопровождении майора Лаура входил в гостиную Ребане. Баронесса торопливо собирала чемоданы. Увидев майора, она в ужасе отшатнулась и тихо опустилась в кресло.

- Разрешите приступить к обыску, товарищ Томбу? - спросил у доктора Лаур.

- Да… зовите людей!

Повернувшись к баронессе, доктор жестко сказал:

- Машина ждет, госпожа Сова, прошу вас…