Глава 1
В ушах Летисии Веласкес слово «Форталеза» отдавалось перезвоном хрустальных колокольчиков.
Форталеза — не просто город, в котором ее отец Гаспар имеет завод по переработке рыбы, благодаря его стараниям приносящий огромную прибыль, но это город, в котором прошла ее юность.
Это столица ее памяти, по сравнению с которой, географическая столица, Рио — де — Жанейро, где она живет уже много лет, с ее огромными зданиями, красивейшими архитектурными комплексами, роскошными парками, благоухающей флорой всего материка, огромными площадями, где в любое время года чудится отголосок вечного праздника, народного гуляния, автострадами, заполненными несущимися куда — то машинами, кажется убогой провинцией и утрачивает свои истинные мастштабы, стоит только Летисии вспомнить Форталезу.
Форталеза! Город с кузнечиковым стрекотом согласных, таинственно рифмующихся в ее душе словами — «прекрасно» и «напрасно». Когда отец, случается, звонит из Форталезы, сознание Летисии как бы раздваивается: она охотно поддерживает разговор, рассказывает отцу о новых проделках своего сына Витора или об успехах в учебе своей дочери Аманды, и в тоже время ей чудится: провода заполнены не их будничными голосами, а каким — то звездным гулом, мощным потоком музыки, на высоком гребне относящим ее в прошлое. Ей в такие минуты кажется, что она не человек, умом которого восхищаются окружающие, не женщина, изысканная красота которой до сих пор приводит к ее ногам искателей счастья, не вдова, в одиночестве воспитывающая своих детей, а музыкальный инструмент, тонкострунная арфа, на которой вольные ветры Форталезы играют божественную мелодию, арпеджио, проносящееся по струнам, как валы волн по глади океана — того самого океана, глубинах которого много лет назад растаял парусник с ее безумной, молодой любовью на борту.
И сейчас, сидя в глубоком кресле на первом этаже роскошного, богатого особняка, над убранством которого потрудились лучшие дизайнеры Рио — де — Жанейро, и разговаривая с отцом по телефону, Летисия на самом деле как будто стояла на песчаном берегу и глазами, полными слез, всматривалась в растворяющееся в морской дали рыболовецкое судно, уносящее в бескрайние просторы разлуки ее единственную любовь.
И как бы она не была поглощена той неотразимой грезой, которую всякий раз навевала на нее Форталеза, откуда звонил отец, на этот раз Летисия уловила в его голосе что — то необычное и насторожилась, Еще не отзвучали взаимные приветствия, а она уже поняла, что отец звонит не просто так. Ц нее была хорошая интуиция. Но Летисия была так же прекрасно воспитанная особа. И пока не завершился церемониал приветствий и вопросов — ответов о ее собственном здоровье и здоровье детей, ни она, ни отец не соизволили себе перейти прямо к делу.
В глубине души они презирали формальности, но внешне считал необходимым поддерживать некоторые обряды, которые которых придерживалось высшее общество, тем более что аристократизм Веласкесов не уходил корнями в глубь веков и они не могли похвастаться благородными предками, смотрящими из богатых рамок портретов в гостиной в возрасте своего внука Витора Гаспар Веласкес торговал леденцами на трамвайной остановке и был го как сокол.
Не все новоиспеченные аристократы помнят свое бедняцкое прошлое, но Гаспар сохранил некоторую приверженность к нему. К тому же теперь в обществе не считалось дурным тоном, если преуспевающий человек вспоминал о том, как начинал с нуля.
Наконец Гаспар выложил карты на стол.
— Вот что, дорогая моя, — молвил он после того, как Летисия удовлетворила его любопытство относительно погоды в Рио — де — Жанейро, — я хочу, чтобы вы все переехали в Форталезу.
Летисия привыкла к чудачествам отца, но не до такой степени, чтобы не сделать глубокую паузу после его неожиданного предложения.
Гаспару Веласкесу не надо было расшифровывать эту паузу. Он хорошо знал, отчего его дочь не хочет и слышать о возвращении в Форталезу. И тем не менее он не считал возможным примешивать к бизнесу лирику.
— Я хочу, чтобы ты возглавила предприятие, — пояснил он. — Дочка, у меня появилось нестерпимое желание уйти на покой.
— Ты же знаешь, папа, я ничего в этом не понимаю, — воспротивилась дочь, но Гаспар, очевидно, был настроен решительно:
— Ты образованная и умная женщина. И я чувствую, у тебя есть деловая хватка…
— Папа, твое желание уйти на покой не слишком веский довод для нашего переезда, — отмела комплименты в сторону Летисия. — Выкладывай, что у тебя там еще?…
Гаспар жизнерадостно расхохотался, Они с Летисией понимали друг друга не то что с полуслова, а с полудыхания.
— Хорошо, — проговорил он, — тебя не проведешь… Ну так вот: меня серьезно беспокоит Витор. Этому парню необходимо заняться делом, пока он не влип в какую — нибудь историю, из которой даже я со своими связями не смогу его вытащить.
— Ты считаешь, такая опасность есть?
— Ты сама знаешь, что есть, — серьезным тоном заявил Гаспар. — И с каждым днем она становится все реальнее. Здесь Витор будет под двойным наблюдением — твоим и моим. Пусть присмотрится к работе на предприятии, займет какой — нибудь пост… Бизнес — это увлекательнейшая из игр… Послушай моего совета и приезжай…
— Но ты же знаешь, от чего я не могу приехать в Форталезу! — вырвалось у Летисии.
На этот раз обошлось без многозначительной паузы.
— Ты знаешь, дочка, — мягким тоном возразил отец, — этого человека нет в деревне. Он перебрался оттуда много лет назад. Надеюсь, ты не из тех, кто боится призраков давно минувших дней. Не из тех сентиментальных, слабых женщин, у которых глаза вечно на мокром месте…
Летисия гордо выпрямилась в кресле.
— Нет, я не из тех женщин, — спокойно согласилась она. — И я обдумаю твое предложение, отец…
* * *
Когда Летисия сообщила сыну о том, что она приняла решение перебраться с детьми в Форталезу, Витор воздел руки к небу, как бы призывая в свидетели невидимого судью:
— Донна Летисия изволила принять решение! Подумать только, она великодушно ставит в известность об этом своего отпрыска! А осведомиться о его собственном мнении на этот счет она считает излишним!
Ернический тон, который установил в обращении с матерью Витор, давно уже не мог обмануть Летисию. Она знала, что сын сделает так, как она хочет, и он это знает, и это раздражает его, самолюбивого юнца, который хотел бы, чтоб весь земной шар, не менее, плясал под его дудку. За нашу планету Летисия поручиться не может, а вот она не позволит сыну взять над собой власть больше той, которую он уже имеет по праву своего рождения.
Летисия мягким голосом, в котором, однако, звучали железные нотки, изложила сыну доводы деда:
— Нам обоим пора заняться делом. Гаспар хочет, чтобы я возглавила компанию, а ты…
— А я бы находился у тебя под пятой, — в прежней манере заметил Витор, — и под неусыпным оком деда. Так обстоят дела, донна Летисия?
— Все зависит от тебя самого, — сдержанно возразила Летисия, — неусыпное око и пята — это для несмышленышей, а самостоятельные люди обычно бывают независимы.
Удар попал в цель. Витору ни в коем случае не хотелось быть несмышленышем. Другой бы при этом, язвительном намеке матери почувствовал себя обескураженным, но восхищение, которое всякий раз умела вызвать в нем Летисия своей находчивостью и самообладанием, пересилило уязвленное самолюбие. Действительно, она неподражаема! Нет на свете другой такой женщины, которая одной фразой может постоять за себя и кого угодно, в том числе и любимого сына, поставить на место. Эта ее черта — врожденная. Ее не выработаешь благодаря опыту и общению с людьми.
— Один — ноль в твою пользу, — Виктор шутовски поклонился матери. — Ты позволишь мне быстренько собрать чемоданы, или мы немедленно несемся в аэропорт?..
— Ты можешь даже завернуть себе пару сэндвичей в дорогу, — великодушно сказала Летисия.
Витор вдруг словно скинул с лица шутовскую маску. Он посмотрел на мать тем проницательным взором, который часто пугал ее. Вот так же, не мигая, серьезно он смотрел на нее пятилетним мальчиком, когда она суетилась над мертвым телом своего мужа, думая, что простая оплошность на лестнице не может привести человека к смерти.
— Скажите, донна Летисия, — произнес Витор, — вы изложили мне все доводы в пользу переселения в Форталезу? Или есть еще какая — то неизвестная мне причина?..
* * *
Рамиру Соарес стоял на берегу залива, и океанские волны омывали его босые ноги. В эту минуту он с особенной остротой, как никогда прежде, чувствовал отрешенность океана, этой невообразимой бездны, внутри которой ходят рыбы, на дне которой, обвитые водорослями и поросшие ракушечником, лежат затонувшие суда с мертвецами на них. Эта колоссальная стихия обладает таинственной, неразгаданной душой, в которой, как в огромной могиле, покоятся древние могущественные царства, овеянные легендами, целый материк, давший название океану, неисчислимые сокровища, овеянные легендами клады. Волны, как глубокие, древние мысли, избороздили чело океана, течения, теплые и холодные, сталкиваются в его глубинах, как страсти, над ним время от времени собираются тучи, груженные тяжелым дождем, ветер сталкивает их друг с другом, рвет паруса, сводит с ума моряков своей надрывной древней песней, и тогда начинается буря… Но сейчас океан, этот гигант, отрешен от всего: он как будто лелеет в своих пучинах сокровенную думу, понять которую может другая, столь же могущественная стихия: земля, огонь или воздух.
Перед глазами Рамиру расстилалось его будущее — грядущее рыбака от чрева матери, который большую половину своей жизни ощущает ступнями на землю, а ходящую ходуном палубу рыболовецкого судна. Это будущее сокрыто в тумане там, за пределами видимости.
За спиной Рамиру было его прошлое, счастливейшие минуты его жизни были проведены вот в этой бедной рыбачкой хижине, на которую он сейчас боялся оглянуться.
Этот дом должен сиять и светиться от счастья, пережитого им здесь вдвоем с любимой женщиной. Те счастливые минуты, как немеркнущие светила, собрались в нем — и остались там навсегда, после того как она, а затем и он покинули эти благословенные стены.
Ему показалось, что если он обернется, сделает шаг и откроет дверь хижины, воспоминания набросятся на него, как пламя… Ведь и без того память его, как цепной пес, прикована к бревнам хижины, на одном из которых двадцать лет тому назад он ножом вырезал сердце и под ним написал два имени, которые, как он думал, будут неразрывно соединены. Но история его проста и трагична, как песенка со щемящим мотивом, в которой говорится о том, как простая песчинка влюбилась в звезду и что из этого вышло.
Он был песчинкой, бедным рыбаком, который должен добывать пропитание в море.
Она была звездой, луч которой неожиданно упал на этот нищий берег и зажег песчинку неверояной красоты любовью, так что она засверкала, как алмаз.
Все вокруг говорили о недолговечности их страсти. Ведь слишком многое разделяло их — разница в социальном положении, воспитании, в отношении к жизни, но все это, как в мощном горниле, переплавилось в их страсти.
Она ушла к нему в хижину, не задумываясь, ставя никаких условий, не размышляя о том, что теряет, связав свою жизнь с бедным рыбаком. Их любовь была такой же огромной и таинственной., как океан, но нет, все же чуть меньше, потому что не любовь поглотила океан, а бездна океаническая поглотила в себе любовь. Где — то на дне его она, их любовь, лежит до сих пор как самое огромное сокровище, которое когда — либо заключал в себе океан,
Она не дождалась его. Плавание было долгим. Банальная история, одна из тех, о которых любят петь моряки. Уступив настояниям отца, она вернулась в совй дом, в свою собственную судьбу — судьбу обеспеченной женщины, аристократки, которая однажды, отдавшись капризу, ушла за рыбаком в эту бедную хижину.
… Самые прекрасные, но и самые страшные в своей жизни минуты он пережил здесь.
Когда он вернулся из плавания, бегом примчался к хижине и распахнул дверь — его обдало с порога ледяной пустотой. Дом был пуст, как гроб, в котором истлела чья — то полная радости и любви жизнь. Из каждого угла на него смотрели своими прозрачными очами воспоминания, которые жгли ему сердце, хватали за горло.
Шкаф, который он смастерил для нее из досок, был пуст. Все ее трогательные, милые платья ушли вместе с ней, как преданные служанки удаляются следом за своей госпожой. В банке на столе стоял засохший букет. Эти скелетики цветов стали отныне символом их любви.
И Рамиру бежал отсюда, бежал прочь от своих воспоминаний.
Он перебрался в другой рыбацкий поселок, стал его старостой. Суда, ходящие под его началом за рыбой, всегда возвращались с большим уловом. Он привязался к прекрасной девушке, такой же простой и работящей, как и он сам, и, поняв, что она горячо его полюбила, женился на ней. У них с Серенной отличные дети — сын Кассиану и дочь Асусена, Серена оказалась, как он и предвидел, верной и доброй подругой. Жизнь Рамиру вошла в свое русло. И во по прошествии двадцати лет он решил вернуться в эти места, овеянные давней грустью. Теперь здесь его покою ничего не угрожает — эту женщина, которую он когда — то так глубоко и нежно любил, живет далеко отсюда… Поэтому почему бы ему не открыть дверь в прошлое, не дать ему наконец выветриться из этих стен, не позволить столпившимся в хижине звездам былого погаснуть?
Рамиру отворил дверь. И сразу отпрянул. Навстречу ему из угла поднялась, как видение, женщина. Неужели ее призрак поселился в этих стенах?
Солнечный луч из отворенной двери Ии упал на лицо поднявшейся ему навстречу женщины.
Это был не призрак. Это была она, Летисия.
* * *
«Берегись, Форталеза! Трепещите, матери юных девиц, к Форталезе приближается единственный и неповторимый Франшику!» — насвистывая в такт своим мыслям, неунывающий Франшику брел по побережью, действительно приближаясь к городу.
Сказать правду, угроза, которую представлял собой этот веселый, обаятельный молодой человек невысокого роста, для юных девиц была несколько преувеличенной. Он не то чтобы не пользовался успехом у женщин, но они не принимали его всерьез. При знакомстве он мог оглушить женщину потоком комплиментов и веселых шуток, но чувствовать, что намерения Франшику не простираются дальше прекрасной ночи, проведенной вдвоем: к тому же он не казался женщинам чересчур легкомысленным и лишенным налета романтизма, который любого мужчину делает интересным.
Франшику занимался в жизни всем, что подворачивалось: то он был антрепренером захолустного театрика, то переквалифицировался в конферансье, то выступал в роли менеджера. Во всех областях, к которым прикасалась его одаренная кипучей деятельностью натура, Франшику добивался переменного успеха, деньги приходили к нему легко, как и женщины, но легко же и уходили. Последняя его работа была связана с торговлей земельными участками здесь, в Форталезе, которые он по объявлению скупил за бесценок и выгодно продал разным людям, мести которых Франшику теперь имел все основания опасаться, ибо расписанных им красот здесь и в помине не было и фотографии он предъявлял липовые. Особенно Франшику опасался встречи в Форталезе с одним богатым художником из Сан — Паулу, который, соблазненный перспективами, описанными Франшику, купил у него бросовый участок песка по баснословной цене — деньги Франшику уже просадил…
Дойдя до города и оказавшись в порту, Франшику отчего — то переменился в лице. Он встал на верфи как вкопанный и с полчаса озирал попавшие в поле его зрения строения… Что — то знакомое было в них… Какое — то смутное воспоминание пыталось протолкнуться в его мозгу сквозь пелену привычных образов, но он не мог понять, что это за воспоминание…
Немного постояв, Франшику, озадаченный, направился к роскошному отелю и заявил портье, что на его имя должен быть забронирован номер.
Портье справился об этом в своей книге, однако громкого, великолепного имени Франшику в ней не значилось. На лице Франшику отразилось недоумение.
— Не может быть, чтобы мои помощники и секретарши ошиблись, — заявил он.
Портье с сомнением покосился на его запыленную одежду и стоптанные туфли и заявил, что он очень сожалеет, но номер на имя Франшику не зарезервирован.
Франшику, ничуть не расстроенный таким положением дел, вывалился на улицу, накупил себе в киоске газет, приготовившись к ночлегу на скамейке под звездами, и погрозил кулаком городу:
— Приготовься, Форталеза! Приехал Франшику!..
* * *
Франсуа, тот самый богач художник, гнева которого опасался Франшику, спихнув ему бросовую землю, прибыл в Форталезу часом раньше Франшику и гораздо более комфортабельным образом, чем последний.
Сняв номер в том самом отеле, в котором позже решил остановиться Франшику, Франсуа отправился осматривать участок.
Сан — Паулу, в котором он прожил многие годы, сделался тесен для него. Он чувствовал, что его творческая мысль зашла в тупик. Франсуа на самом деле был преуспевающим архитектором, автором многих нашумевших проектов, но сам Франсуа не был собой доволек люди приветствовали, как всегда, все банальное, скучное, вторичное, то, над чем он работал спустя рукава. Именно за такие проекты он получал первые призы и о них шумели газеты.
Но Франсуа сознавал, что это не творчество, а халтура, что он губит себя как художник. В этом городе он добился успеха, но никогда не добьется понимания, ибо все ждут от него повторений с небольшими вариациями: в Сан — Паулу у него была превосходная квартира, но и это жилище, прекрасно обставленное, казалось ему временным пристанищем. Он мечтал о своем доме, о доме, который он построит в том красивейшем уголке земли, почти в раю, который красочно описал ему торговец Франшику. У него уже был проект этого жилища. Оставалось осмотреть участок, этот рай, найти подрядчика и договориться с ним о цене.
С такими мыслями Франсуа шел в стону побережья, где находился тот самый райский уголок, о котором умильно распространялся Франшику…
* * *
Бонфинь, правая рука Гаспара Веласкеса, решительно не понимал намерений своего друга «повесить кроссовки на стену».
Гаспар был в отличной форме, хотя ему перевалило за пятьдесят. Летисия, его дочь, конечно, женщина грамотная, сильная, но дело ей не знакомо и справится ли она с ним — еще вопрос. Для поста вице — президента компании у нее слишком мало опыта.
Гаспар же в дочери не сомневался. Он заявил, что крепко рассчитывает на него, Бонфиня. Он разбирается во всех делах на заводе. Гаспар назначает его… ну, скажем… директором — суперинтендантом: на этом посту Бонфинь будет осторожно направлять действия Летисии. Поговорив с Бонфинем, Гаспар вызвал к себе «выскочку Дави».
Так он величал этого молодого человека, будущего зятя Бонфиня, ухаживающего за дочерью последнего, Оливией. Он был выходцем из бедной рыбацкой семьи, но дельным и работящим парнем.
К Дави у Гаспара был разговор самого деликатного свойства. Дави так же хорошо знал производство, как Бонфинь. С помощью Дави Гаспар надеялся вовлечь в бизнес своего внука Витора.
— Это образованный, грамотный, любознательный парень, — объяснил Гаспар Дави, — и я очень горжусь им. Уверен, у него есть хватка. Надеюсь, он когда — нибудь превзойдет меня…
— О, доктор Гаспар, — услужливо перебил его Дави, — это не возможно….
Гаспар сделал вид, что не заметил лести в словах Дави. Он прямо перешел к делу. Витор на пепрвыхз порах нуждается в помощи. Более того, Витору нужен товарищ, который докаждет ему, что мир бизнеса — самая увлекательная вещь на свете. Он, Гаспар, хочет, чтобы Дави приглядывал за его внуком и рассказывал ему о поведении Витора, его мыслях, его намерениях, если Дави удастся войти к нему в доверие.
Роль, которую он станет играть при внуке Гаспара, стала ясна Дави, однако он почувствовал себя польщенным.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, доктор Гаспар, — с готовностью объявил Дави.
* * *
Мысль о том, что у матери есть какая — то тайна, связанная с Форталезой, не оставила Витора в покое.
Он все время приглядывался к ней, прислушивался, не выдаст ли она себя чем — то.
Первое время Летисия никуда из дома не выходила, занимаясь исключительно обустройством в огромном доме Гаспара.
И все же в ее поведении проглядывала какая — то нервозность, как ни хорошо она владела собой.
Впервые Летисия вышла из дому лишь на третий день своего воцарения на Форталезе. Из окна своей комнаты Витор видел, как мать села в машину и направила ее не в сторону центра, где были супермаркеты, а по дороге, ведущей из города вдоль побережья.
В мгновение ока Витор выскочил из дому и бросился к пристани, возле которой покачивался на волнах подаренный ему дедом новехонький катер.
Они мчались параллельно друг другу — Летисия по дороге, Витор по глади залива. Он ни на секунду не упускал из виду ее белый автомобиль.
Летисия остановила машину на пустынном берегу, где стояла лишь одинокая ветхая хижина. Выйдя из машины, она скрылась в ней.
Витор заглушил мотор. Спустя полчаса он увидел какого — то человека, бредущего вдоль берега по направлению к хижине. Однако в домик он не вошел — встал на берегу, пристально глядя на океан.
Витору не хотелось, чтобы этот человек понял, что он торчит здесь со своим катером, имея какие — то свои намерения, и он снова запустил мотор и отплыл влево. Здесь залив делал небольшой поворот.
И сразу же увидел необыкновенной красоты девушку в купальнике, стоящую на песке и отживающую длинные волосы. Солнце обливало лучами ее стройную девственную фигуру.
Увидев его, девушка как будто испугалась. Ее прелестное личико изобразило смущение.
Витор жадно смотрел на нее. Никогда он не видел такой удивительной, невинной красоты. Девушки, с которыми он привык иметь дело, были совсем другими… На минуту он даже забыл про мать.
Их с девушкой разделяло небольшое расстояние — Витор, увидев ее, чуть не врезался в песок, — но ему казалось, что глаза его, мозг, память, душа, тело — весь он утонул в распахнутых глазах этой девушки.
Взгляд его напугал юную красавицу. Она вдруг оглянулась, тронулась с места и легко пронеслась по направлению к хижине, из которой, Витор уже давно это видел со своего катера, вышел тот мужчина с его матерью.
— Папа! Папа! — закричала девушка.
… Витор помчал катер по направлению к Форталезе.
* * *
Весть о новом назначении Бонфиня на пост директора — супепринтенданта несказанно обрадовала его жену Изабелл. Наконец — то ее милый, несравненный, прекрасный Бонфинь оценен по достоинству! Он теперь будет руководить дочерью Гаспара и его внуком! Это ли не доказательство того доверия, которое испытывал Гаспар к ее бесценному Бонфиню.
Изабелл буквально приплясывала вокруг мужа. Это была женщина, наделенная колоссальным темпераментом и фантазией, наивная, в сущности, как ребенок — именно так к ней относились все ее домашние: умная и рассудительная дочь Оливия, врач по профессии, очаровательный великовозрастный бездельник сын Пессоа и ее собственный муж, которого она обожала. Ребячливость Изабелл была притчей во языцех у всех ее многочисленных знакомых, с которыми она часами болтала по телефону. Изабелл давала богатую пищу для размышлений о жизни высших слоев общества ее приятелю, журналисту Фреду, частому посетителю дома Бонфиня, где он к тому же подкармливался.
Но Изабелл и горя было мало, что окружающие посмеиваются над ней. Сама себе она казалась женщиной мудрой, способной адекватно воспринимать реальность и к тому наделенной незаурядными актерскими способностями.
Спектакли, которые разыгрывала Изабелл среди своих домашних, так же были притчей во языцех у ее приятелей и прислуги, не слишком принимавшей свою сеньору всерьез.
Изабелл вошла в новую роль — роль жены преуспевающего бизнесмена. Эта роль требует некоторых затрат, ну и пусть, она пойдет на них.
И отважная женщина принялась обзванивать знакомых, сообщая, что ее муж получил новый пост и она намерена организовать вечеринку в честь Летисии Веласкес.
* * *
— Донна Летисия! — Витор вошел в комнату матери и развалился в кресле рядом с софой, на которой лежала мать. — Что вы делали на том пляже?
Летисия, выйдя из хижины, заметила катер своего сына, но давать ему объяснений она не собиралась и сразу довольно суровым тоном сообщила ему об этом.
— Все, мир! — тут же согласился Витор. — Я пришел с миссией мира. Мне нужна от тебя кое — какая информация.
— О чем? — настороженно осведомилась Летисия.
Витор с загадочным видом прошелся перед ней, но, видя, что это не прозвело на мать никакого впечатления, сказал:
— О рыбаках той деревни, неподалеку от которой ты прогуливалась в обществе какого — то мужчины…
— Что ты хочешь знать о них? — утомленно осведомилась Летисия.
— Меня интересует одна девушка, которая там живет, — раскрыл свои карты Витор. — Ее имя, возраст… положение в обществе мне известно.
Расслабленность и истома в мгновение ока слетели с Летисии, она села на постели и, не повышая голоса, ледяным тоном произнесла:
— Я бы хотела, чтобы ты держался подальше от этих девиц, Витор. И вообще — подальше от этих людей.
Больше сын не смог вытянуть из матери ни одного слова.
* * *
Оставшись одна Летисия снова и снова перебирала подробности разговора с Рамиру.
Это был сумбурный разговор, который привел ее в растерянность, точно ей было семнадцать лет, как тогда, и она впервые заговорила с Рамиру.
… Придя в себя от потрясения, которое испытывала в первые минуты встречи и она сама, Рамиру произнес:
— Ты совсем не изменилась, Летисия.
Летисия нашла в себе силы объяснить:
— Я тут прогуливалась, осматривала знакомые места…. Как ты живешь, Рамиру Соарес?
Самообладание, очевидно, вернулось к Рамиру.
— Благодарю, прекрасно. У меня прекрасная семья. Прекрасная жена и дети.
Это троекратно повторенное слово «прекрасно» свидетельствовало о том, что Рамиру пытается убедить себя в том, что у него все хорошо.
— Ты счастлива, Летисия? — в свою очередь задал вопрос Рамиру.
— Я рада за тебя, — уклончиво отозвалась Летисия.
— Ты так больше и не вышла замуж?
— Нет, — качнула головой Летисия, — думаю, двух провалов в отношениях с мужчинами мне достаточно.
Рамиру горестно усмехнулся:
— Ты хочешь меня обвинить?..
— Ты ушел в море, — вдруг вырвалось у Летисии, — и ни одного известия! — голос ее перешел на крик. — Ни одного! А я здесь ждала дни и ночи….
— Такой была моя работа! — точно разбуженный ее криком повысил голос Рамиру. — Ты знала, что я моряк. Помнишь, твой отец предостерегал тебя: «Ты молода. Пройдет лето, закончится и любовь. Слишком велика разница между вами». И он оказался прав!
— Плевать на разницу! — совершенно не владея собой, крикнула Летисия. — Я хотела жить простой жизнью, довольствоваться немногим! Ты был единственным, кого я любила в этой жизни.
— И что же это за великая любовь, которая не позволила тебе дождаться меня? Что это за необыкновенная страсть, при которой ты вышла замуж за другого?..
— Ты тоже женился на другой, — упавшим голосом молвила Летисия.
Рамиру молча вышел из хижины.
Летисия вышла следом за ним и направилась к своей машине. Краем глаза она увидела катер Витора, мчащийся по направлению к Форталезе, и девушку бегущую к хижине. Летисия остановилась.
Девушка с криком подбежала к Рамиру и обняла его.
— Это моя дочь Асусена, — проговорил Рамиру. — Прощай Летисия.
— Сможем ли мы быть друзьями? — вслед ему спросила Летисия. — Именно так ведут себя цивилизованные люди.
Рамиру через плечо бросил на нее недоверчивый взгляд.
— В твоем мире такое возможно, Летисия. А в моем никто не поймет такой дружбы… дочка!
Летисия позабыв о гордости смотрела ему вслед.
… Рамиру Соарес был из тех мужчин, которым женщины долго смотрят вслед…
* * *
Серена Соарес сидела в своем доме за столом и переписывала рецепт фирменного торта, который диктовала ей ее подруга Эстер, жена рыбака Самюэля, но мысли ее были далеко.
Рамиру сказал ей, что хочет немного прогуляться по берегу. Она не сомневалась, что целью его прогулки была хижина, в которой они с Летисией провели много упоительных часов. Сама память. От которой он не в силах был избавиться, направила туда его стопы. Рамиру всегда отличался исключительной правдивостью, он еще до их свадьбы поведал Серене всю трагическую историю с Летисией, но сейчас он лукавил сам с собой. И Серена это знала. Самюэь предостерегал ее против переезда в Форталезу. Но Серена была не из тех, кто прячет голову под крыло и норовит правдами и неправдами удержать мужа возле совей юбки. Как ей ни больно было сознавать, что Рамиру все еще находится под властью прошлого, это было так. Недаром по приезде в деревню возле Форталезы Рамиру сделался рассеянным, отвечал невпопад, раздражался по пустякам, хотя и пытался скрыть свое настроение. Но сердце любящей женщины всегда все чувствует. И Серена понимала, что происходит с Рамиру.
Серена записывала рецепт изготовления крема, когда в проеме растворенной двери возникла фигура мужа. Бросив взгляд на его лицо, она тут же заговорила как ни в чем не бывало:
— Дорогой, надо принести еще тростника для крыши… Иначе нас попросту зальет после первого же дождя.
Рамиру тут же взял нож, крикнул своего сына Кассиану, ставившего на берегу океана сети на просушку, которому уже помогала Асусена, и мужчины отправились выполнять задание Серены.
Серена, проводив Эстер, позвала Асусену и спросила:
— Дорогая, где ты встретила своего отца, когда я отправила тебя найти его?
Асусена помедлила с ответом, и это не понравилось матери.
— Какая разница, мама? — наконец произнесла она. — Ну ладно, он был возле старой хижины на берегу залива.
Серена молча повернулась и ушла в дом. Поведение матери озадачило Асусену. Но еще больше она была удивлена, увидев Серену, которая вышла из дома с канистрой бензина в руке и побрела в сторону старой хижины…