В конце весны, перед традиционным летним праздником, Сигурд вместе со своей дружиной отбыл на дальние земли, пообещав Вике вернуться до начала жатвы, и, поцеловав на прощание девушку, забрался на драккар и скрылся в утренней дымке, стлавшейся над водой.

С его отъездом Харальдхейм словно опустел, и в доме не осталось ни одного мужчины, за исключением рабов, которые после окончания ежедневных работ коротали вечера в своём помещении, пристроенном к дому.

В большом зале за шитьём собирались по вечерам женщины, чтобы посплетничать и обменяться последними новостями, дошедшими до усадьбы из ближайших деревень. Снёлауг не участвовала в этих разговорах, предпочитая гулять допоздна в одиночестве и иной раз возвращалась домой под утро, когда все уже спали.

Принимая ванну как-то вечером, девушка не услышала, как открылась дверь, но почувствовала дуновение холодного воздуха и, вздрогнув, подняла голову. В дверях стоял рыжеволосый викинг, разглядывая Вику зелёными глазами, и она узнала в госте Бьёрна — лучшего друга Сигурда.

— Иди туда, откуда пришёл, викинг, — от неожиданности и испуга голос девушки прозвучал излишне резко, — и закрой за собой дверь, пока я не подхватила простуду.

Но викинг, захлопнув дверь изнутри, прислонился к косяку. Вика взглянула вниз, желая убедиться, что волосы надёжно прикрывают наготу, и с подозрением уставилась на нежданного гостя. Она уже забыла, когда видела этого человека в последний раз, видимо, это было в тот день, когда он женился на Адальбьёрг и по окончании празднества сразу увёз девушку с собой. Рыжий Бьёрн обладал весьма приятной внешностью: открытое лицо, на котором светятся доброта и незлобивый юмор. Глаза викинга были смешливо прищуре-ны, уголки губ подняты в улыбке.

— Не стоит расстраиваться, госпожа.

— Если ты пришёл за Снёлауг, то её здесь нет.

— Вижу, — откликнулся Бьёрн, подходя еще ближе. — А ты и есть рабыня Сигурда! — Он скорее утверждал, чем спрашивал, не замечая удивлённого взгляда девушки. — Я много слышал о тебе и вижу, что ты неплохо устроилась в этом доме. Ни о ком так больше не рассказывал Сигурд, как о тебе, девушка, и теперь я наконец-то могу разглядеть тебя поближе, девушка.

— Так что привело тебя в то место, где живут рабы? — поинтересовалась девушка.

— Ничего определённого, девушка. Просто хотелось посмотреть, как ты живёшь, как устроилась в Харальдхейме после того, как мы привезли тебя сюда, — ответил Бьёрн, подходя к лохани. Вика насторожилась.

— Я думаю, раньше у тебя была возможность узнать это. Да и ни для кого не секрет, как живут рабы и другие зависимые люди. Никто не делает из этого тайны.

— Несомненно, — Бьёрн громко рассмеялся и опустил руку в воду.

— Осторожно, викинг, — холодно предупредила девушка. — Вряд ли твоей жене понравится, узнай она, зачем ты надолго ушёл в жилище рабов. И тем более, женщин не стоит недооценивать.

— Ха! — хмыкнул он. — Храбрая ты девушка, и конечно, всё ей расскажешь, правда?

— Обязательно, — пообещала Вика, чувствуя, как душа сжимается в комок.

Бьёрн невольно отступил:

— Тебе нечего бояться, девушка. Я не коснусь тебя.

— Надо же, — раздался за его спиной насмешливый тонкий голосок, и Снёлауг с корзиной в руках выступила из тени. — Вместо того чтобы находиться в зале, ты навещаешь наших рабов!

— А по-моему, девочка, это тебя вовсе не касается, чем я занимаюсь в свободное время, — Бьёрн подмигнул девушке и оглядел её с ног до головы. — А ты что здесь делаешь в столь поздний час? Тоже заблудилась?

— Нет, просто мимо проходила, ясень битвы, — Снёлауг, лукаво улыбаясь, показала ему полную цветов корзину. — Хотела подарить несколько цветов любимой рабыне Сигурда.

— Давай, дари тогда, и пойдём в дом, где нас заждались уже, — Бьёрн сделал несколько шагов к двери.

— Я передумала, — хмыкнула Снёлауг и, окатив Вику презрительным взглядом, повела Бьёрна за руку в дом.

Вика наконец-то осталась в одиночестве, удивляясь неожиданному приходу Бьёрна и младшей сестры хозяина дома, которая, видимо, следила за девушкой с того момента, как Бьёрн переступил порог комнаты.

Сигурд не появился ни после приезда Адальбьёрг с Бьёрном, которые недолго гостили в Харальдхейме, ни после дня летнего солнцестояния, когда всё местное население собралось под открытым небом. Во время жертвоприношения Вика заметила стоящую в отдалении Исгерд, невидящими глазами смотревшую на жертвенный алтарь, который кропили священной жидкостью из жертвенной чаши веточкой дерева с зелёными листьями. По завершению жертвоприношения богов просили о хорошем урожае и о свободе для народа, а затем начинался пир в честь праздника, во время которого рабам и слугам не было ни минуты покоя.

Дни бежали быстро, летнее тепло постепенно сменялось осенней прохладой, и так же медленно у Вики холодела душа, которую наполняли тоска и печаль. Девушка каждый день выходила из дома и останавливалась у края отвесной скалы, кутаясь в меховую накидку. Порывы ветра трепали её юбки, казалось, пронизывая девушку насквозь, и она зябко поёживалась, не отрывая взгляда от безлюдной прибрежной полосы моря. Девушку окружали берёзы в ярких огненных нарядах, чередуясь с сине-зелёными елями и соснами, устилая землю ворохом жёлтых листьев, которые медленно кружились в воздухе, опадая.

В один из таких дней, когда небо было затянуто пепельно-серыми низкими тучами и моросил дождь, Вика заметила светлеющую фигурку человека на вершине скалы, выходящей к морю. Присмотревшись лучше, девушка узнала в ней Исгерд, которая, видимо, тоже ожидала прибытия драккаров её сына, неподвижно наблюдая за волнами, которые набегали на песчаный берег. Женщина простаивала на краю скалы часами, поднимая руки к небу, словно взывая небесных богов о милости и снисхождении. Затем Исгерд медленно удалялась в лес, скрываясь за густой порослью молодых сосен и ельника. Вскоре Вика уже привыкла к молчаливому присутствию Исгерд, которая всегда находилась от девушки в паре сотен метров в правую сторону от Харальдхейма.

Утром, по обыкновению, девушка снова выходила на край скалы, всматриваясь в море, простиравшееся за стволами растущих на краю обрыва деревьев. Внезапно до её ушей донёсся тихий вскрик, и, повернувшись, Вика с ужасом увидела, как Исгерд медленно падала вниз со скалы, словно скользя по мокрой гладкой поверхности каменных стен. Не дожидаясь, пока тело женщины коснётся земли, девушка сорвалась и, цепляясь за валуны, стала спускаться на берег, огибая тоненькие молодые деревья, цепляющиеся за её одежды. Наконец, девушка побежала по мокрому песку, и её кожаные башмачки утопали в сероватой массе, замедляя бег.

Исгерд лежала у подножия небольшой скалы, врезавшейся в море, которое бесновалось в небольшой бухте, касаясь тела женщины, словно жаждая забрать её с собой. Тёмные волны с рёвом вздымались, разбиваясь об скалы фейерверком брызг ледяной воды, окатывая фонтаном распростёртое тело женщины и подбежавшую к ней Вику, которая, упав на колени, притронулась пальцами кожи на шее Исгерд. Девушка пыталась приложиться ухом к груди в попытках расслышать биение сердца, но в шуме волн все остальные звуки словно исчезали. Взяв женщину под руки, девушка потащила её подальше от моря в безопасное место, где постаралась уложить на песке как можно ровнее. На мгновение Вика застыла над телом Исгерд, всматриваясь в выражение удивления на перекошенном лице женщины, которое при падении вниз ничуть не пострадало. Оставив женщину одну, девушка побежала в усадьбу, чтобы сообщить всем о случившемся.

Тело Исгерд перенесли в дом и стали готовиться к погребению. Снёлауг, с ужасом и отвращением бросавшая взгляды на тело матери, некоторое время ходила притихшая и замкнутая, ни с кем не разговаривая. Вика, наблюдая за тем, как бывшую хозяйку Харальдхейма собирали в последний путь, думала о странном выражении на лице женщины. Лежащее перед ней тело принадлежало старухе с разметавшимися на деревянном помосте сухими ломкими прядями седых волос. Рот Исгерд был приоткрыт словно в хищной полуулыбке, обнажая остатки пожелтевших кривых зубов. Её руки со скрюченными пальцами походили на птичьи лапы с длинными ногтями, под которыми темнела скопившаяся грязь. Платье покойной хранило на себе размытые морской водой пятна крови и засохшие полосы грязи.

Вскоре тело Исгерд вместе с украшениями и хозяйственными принадлежностями из кости и металла было погребено возле дома в неглубокой яме, которую почти сразу засыпали землёй.

Вика всё также продолжала стоять на краю обрыва, вглядываясь в чернильно-синие воды неспокойного осеннего моря, мечтая увидеть вереницу драккаров, спешащих к берегу. Девушка отчаянно тосковала по викингу, добротой и участием завоевавшего её сердце, в котором теперь гнездилась тревога и в голову закрадывались мысли о том, что больше домой никто не вернётся.

Тем временем приближался месяц убоя скота — октябрь, и в население деревни пришло заметное оживление, так как надо было заготавливать мясо впрок, чтобы безбедно пережить зиму. В Харальдхейме всем заправляла Кольгрима, помогая рабыням разделывать мясо, приправляя его различными травами, специями и морской солью. Хлеб в усадьбе перестали выпекать, пустив оставшееся зерно на изготовление пива и заменив хлеб пресными лепёшками, которые подавались на стол дважды в день во время приёмов пищи.

К началу месяца на горизонте показались корабли, преодолевая высокие волны, они медленно направлялись к берегам. Вика, разглядевшая в синеватой дымке моря несколько драккаров, вскочила со скамейки и подбежала к небольшой площадке перед обрывом, огороженной деревьями. Сердце её учащённо билось, на глаза наворачивались слёзы, но спускаться на побережье девушка побоялась, вспоминая нападение викингов на балтийских славян. К тому же старая Кольгрима нередко рассказывала, что Ран вызывает сильные ветры, направляет кочующие глыбы льда, скрытые в тумане айсберги, свирепый холод, чтобы потопить корабль и стать причиной гибели людей, сгинувших в морской пучине. Девушка решила подождать возле дома до того момента, когда драккары подойдут ближе и можно будет их разглядеть ближе.

— Сигурд! — воскликнула выбежавшая во двор Снёлауг и торопливо стала спускаться вниз по склону.

— Осторожно! — предупредила её Вика. — Не торопись так сильно, а то можно упасть и повредиться.

— Я и без тебя прекрасно знаю, — Снёлауг обернулась и её лицо исказилось злобой. — Ты бы больше внимания обращала на свои поступки, убийца!

— Что? — Вика не верила собственным ушам.

— Это ведь ты убила мою мать, — спокойно ответила девушка, прищурив глаза. — Об этом, правда, все молчат, но я знаю, что это ты столкнула её со скал!

— Это неправда, — ледяным голосом отозвалась Вика, чувствуя, как обидный ком подкатил к горлу. — Я была слишком далеко от неё, и свидетелей этому много. Ты слишком опрометчиво судишь, дочь Харальда.

— Никто не видел тебя здесь, а потом ты прибежала с воплями о том, что она упала в море!

— Она сама упала со скалы и это чистая правда, — оправдывалась Вика. — У тебя нет права судить меня.

— Значит, весной тебя будут судить на тинге. А я обязательно заявлю об этом, и тебя отправят снова на торжище или вовсе подарят какому-нибудь старому жестокому человеку! И мой брат не сможет противостоять решению собрания!

— Они не докажут это, — возразила Вика.

— Им доказательства и не нужны, — фыркнула Снёлауг и, развернувшись, стала быстро спускаться к берегу.

Драккары Сигурда причалили к берегу, подойдя совсем близко к суше, и воины стали спускаться вниз, перепрыгивая через бортовые щиты. Лица у прибывших людей были измождёнными и хмурыми, одежда их износилась и порвалась, и в целом воины выглядели так, словно пережили тяжёлую многодневную битву.

С хмурого неба снова начал накрапывать дождь и со стороны моря к берегу поползли угольно-чёрные плотные тучи, начиная тёмными завитками обволакивать небо над северными землями.

— Ух! — молодой светловолосый викинг поравнялся рядом со Снёлауг. — Ещё бы немножко и Ран приняла бы наш корабль в свои объятия, видишь, какая туча гналась за нами?

Вика в отдалении наблюдала за высаживающимися на мокрый берег воинами, прижимая руки к груди, она взглядом искала Сигурда среди сновавших на корабле и на берегу викингов. Ветер порывами налетал на неё, заставляя закрывать глаза и отворачиваться, однако, даже сквозь закрытые глаза перед внутренним взором девушки маячила картинка с изображением четырёх драккаров на фоне чернеющего неба.

— А почему только четыре драккара? — донёсся до неё голос Снёлауг. — Куда подевались остальные, Ульв?

— Остальные медведи морских струй остались на дорогах китов, — устало пояснил викинг, ставя свой сундук у ног и откидывая со лба грязные пряди светлых волос.

— Я не вижу брата, — требовательно сказала Снёлауг. — Где он, Ульв?

— Сейчас ему помогут спуститься, — парень махнул рукой на второй драккар, пришвартовавшийся ближе всех к берегу.

— Что с ним случилось? — Вика уже не могла молча наблюдать за происходящим.

Ульв окинул быстрым взглядом подошедшую к ним девушку, и от его взора не ускользнуло то, какими недобрыми глазами Снёлауг встретила рабыню ярла.

— Мы и сами не знаем, — он неуверенно покосился на второй драккар, где стаскивали на берег оружие, сундуки и вязанки шкур. — В последнем походе мы осадили небольшой городок, в котором находились служители распятого сына плотника, которые вскоре сдали нам город, не сумев организовать оборону и заранее укрепить стены и подходы к городу. Всё шло как обычно, но Храфнхильд видел, как какая-то женщина откуда-то налетела на ярла, когда мы уже вступили в город и наши мешки наполнились снегом чаш. Она была безоружна, однако ярл упал на спину и она шептала ему что-то, пока её не стащили с ярла и не отшвырнули прочь, как старую ветошь!

— А куда она потом делась? — перебила Вика.

— Не знаю, потом, говорят, она вроде бы оклемалась от удара и уползла куда-то прочь с дороги. Ну а мы потом погрузились на драккары и отправились домой. И в пути наш ярл занемог, и никто не знает, что с ним.

Вика с болью в сердце наблюдала, как Сигурда уложили на растянутые шкуры и медленно опустили на берег. Ярл был бледен, под глазами залегли тёмные круги, губы были сжаты в тонкую полоску и изредка до девушки долетали приглушённые стоны, когда викинга несли в Харальдхейм.

В доме прибывшего хозяина окружили женщины, раздевая викинга и укладывая в кровать. В комнате непрерывно поддерживали огонь в очаге и женщины поили Сигурда отварами из трав, придающих сил и успокаивающих лихорадку. Снёлауг, бледная, как призрак, вскоре убежала в лес и до наступления ночи не появлялась дома.

Тем временем разразилась настоящая буря. Резко почерневшее небо прорезали яркие всполохи молний и женщины в доме шептались о том, что такое возвращение домой является плохим знаком и не только для самого ярла, но и для его воинов, суля им бедствия и болезни, обрушив на их головы гнев богов.

Вика обвела глазами зал, невольно вспомнив, как почти полтора года назад она впервые попала сюда. Здесь шёл пир, и атмосфера большой комнаты была пропитана весельем и торжеством — повсюду сновали рабы, приносившие из кухни новые порции еды, наполняя рога и кружки пивом и мёдом, вокруг столов бегали и лаяли собаки, а викинги без устали поднимали в воздух чаши, чествуя род Харальдхейма и желая ему много славы и побед. Теперь же зал был тих, освещаемый ровным светом длинного очага и горевших на стенах светильников, подвешенных на цепях. Вдоль стен расположились люди Сигурда, большая часть из которых спала. Женщины тихонько ходили на цыпочках по залу, изредка перешёптываясь между собой. Казалось, все прислушивались к тому, что происходило в хозяйской спальне, где уложили ярла.

Вика вместе с остальными женщинами взялась ухаживать за больным хозяином, несколько раз в день навещая его и иногда подбрасывая поленья в угасающий очаг. Всю одежду викинга девушка постирала и занялась латанием дыр на одежде, сидя у постели Сигурда и тревожно поглядывая на объятого беспокойными снами викинга.

За дверями до девушки частенько доносились слова о том, что нынешний хозяин Харальдхейма потерял свою удачу и ему недолго осталось жить. Вика знала, что человеку, которого оставила удача, жители деревни отказывали в помощи, так как боялись нарушить приговор богов, а вот удачливому человеку с радостью помогли бы многие, надеясь на поощрение обитателей Асгарда.

Заслышав такие речи, девушка выбегала из комнаты и набрасывалась на сплетниц с гневными речами, говоря о том, что хозяин дома непременно оправится от болезни и женщинам будет стыдно за подобные слова. В ответ они молча разворачивались и уходили, уверенные в своей правоте и не сомневающиеся в исходе ситуации, которая уже разрешена богами. Вика возвращалась в комнату и молила Бога о том, чтобы все эти суеверные язычники оказались не правы.