Как-то я встал в полунощное время, чтобы совершить по четкам последование ко Святому Причащению, дабы после «Честнейшей» начать приготовления к Литургии. Вечером предшествующего дня я подъял чрезвычайный телесный труд, после которого, потому что понуждал до боли свое сердце к молитве, лишился не только телесных сил, но и душевных. По этой причине я не смог даже поужинать и лег спать голодным и уставшим.

Итак, когда в полночь я восстал от сна, слабость моего сердца и тела еще не прошла. То есть грудь моя еще не оправилась от боли, которую получила от понуждения молитвы, и тело не отдохнуло от прежних огромных трудов. Поэтому я, будучи не в силах стоять, по своему обычаю, сел лицом на восток. Сидя так, я, по причине, о которой сказал выше, занимался молитвой без сильного понуждения, однако не без боли в груди и тяже-лых сердечных воздыханий. Но, болезнуя, я часто воздыхал из глубины себя, вспоминая об изобретательной злобе демонов, о своем собственном недостоинстве и о всех своих остальных долгах, по причине которых я каждый день являюсь пред Богом должником, но не оплачиваю своих долгов так, как нужно.

Таким образом прошел почти час, и тогда я, сидя, погрузился в сон. И тотчас в видении я узрел некие таинственные вещи, говорить о которых я не в силах потому, что путается мой язык. Некоторые из них, как только я пришел в себя, покинули мою память, будучи весьма высокими и непостижимыми. Но несмотря на то, что мысль моя вращается в них, а их образ запечатлен в моей мысли, — несмотря на это, язык мой не в силах поведать о них так чисто и подробно, как они изображены в моей мысли. Однако насколько хватит моего скудного знания и насколько сможет мой варварский язык, я говорю и глаголю.

Итак, в видении мне предстал Господь наш Иисус Христос, наш мириады раз желанный и сладчайший Архиерей, Который был облачен в архиерейские ризы и священнодействовал, в точности следуя церковному уставу. Но и Сам Христос, и Его облачения казались непостижимыми.

Я, ничтожнейший, и мой старец служили вместе со Христом. Но Христос странным образом Сам был и Приносящим и Приносимым. Ибо Сам Христос, несмотря на то что мы по видимости служили вместе с Ним, несмотря на это, говорю, Он Сам чудесным образом был Тем, Кому мы служили. Служил же вместе с нами и некий диакон. Когда он поминал имена христиан, Христос приклонял к состраданию Свои утробы. Если же выразиться более ясно, то, по изречению Пророка, говорящего: приклони, Господи, ухо Твое, и услыши мя, Христос, приклонив Свое ухо в сторону диакона, говорил: «И сии пусть примут участие в Моем Царствии». Но познать, кто был этот диакон, я не смог.

Из братства моего старца некоторые присутствовали на Литургии. Из них лица двух братьев (которых я знал очень хорошо) были подобны лицам Ангелов и сияли благодатью Божией. От их лиц исходили яркие золотистые лучи. Их вооружение, то есть их схима, схимнический крест и тот крест, который они держали в руках, сияли ярче молнии. А одежды, бывшие на них, я не могу описать словом, и не смог бы, даже если бы был у меня язык ангельский. Но в моем развращенном рассудке и непостоянном уме запечатлен вид славы и красоты их одежд.

Я же, увидев их одежды и то, что благодать и слава их лиц превосходили всякий ум и всякую человеческую мысль, восхищался, и душа моя благоговела пред ними как пред Божиими Ангелами и друзьями Христа. Мантии же их были во много раз, как бы сказать, белее снега.

Во время Литургии мой старец был исполнен неизреченной радости, а веселие его сердца разливалось по его лицу. Я же с начала Литургии, благодаря тому что сердце мое подвигнулось к умилению, все плакал от радости и умилялся к безмерной сладости своей души. Видя же пред собой сладкого моего Иисуса, Который превыше всякой сладости, я плакал. Точнее, я плакал, радуясь и изумляясь тому, что сподобился насладиться сладчайшим видением и явлением Иисуса, моего Владыки и Бога, тем явлением, насладиться которым уже давно желала душа моя. И сердце мое тогда горело как пламя, когда я помышлял о нем, проливая потоки слез.

Когда же я обнял Его и припал на Его пречистую и пренепорочную грудь, то почувствовал внутри, в своей утробе Духа Святого (и дух прав обнови во утробе моей, говорит Давид). Дух Святой все более и более согревал мой дух и мое сердце к эросу Иисуса моего и делал так, что в этот час я как воск таял от многого умиления, которое, будто журчащий источник, бурлило в моем сердце и заставляло мои очи проливать пред Иисусом обильнейшие и сладчайшие слезы, подобные двум ручьям прохладной и сладкой воды.

Получив же от этого некоторое дерзновение, я, ничтожный, проливая слезы, сказал, смиренный, моему Христу:

— Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем.

И услышал я от сладкокаплющего и медоточивого языка моего Иисуса:

— Да будет по слову твоему.

(О божественный, о любезный, о сладчайший Твой глас, которым глаголали всеистинные Твои уста, неложный Христе мой!)

Снова с благоговением сказал я Владыке моему Христу:

— Позволь мне, Господи, малому пред Тобою, сказать то немногое, что я давно желал Тебе сказать.

И Спаситель сказал мне:

— Глаголи с дерзновением, ничего не страшась.

Тогда я сказал Ему с большим смирением и скромностью:

— Скажи мне, Господи, та смиренная книжечка, которую я написал об умной молитве, написана при помощи благодати Твоей или нет?

И Он сказал мне:

— Да! Она написана при помощи Моей благодати.

Тогда я сказал снова:

— Из чего я могу понять, Господи, что она написана при содействии Твоей благодати?

Спаситель мне сказал:

— От умиления, которое приходило к тебе, когда ты писал ее.

Я снова сказал:

— И как это, Господи? Иногда, когда я писал, ко мне приходило такое умиление, что из очей моих слезы текли ручьем. Иногда же ко мне приходило совсем небольшое умиление, и слезами орошались лишь мои веки.

Спаситель сказал мне:

— Когда ты писал, умиление изобиловало в тебе, и ты плакал, тогда глаголал в тебе Дух Мой Святой. Когда же ты писал и приходил в небольшое умиление, тогда это было посещение Моей благодати. Как только она забиралась у тебя, тотчас прекращалось и умиление. Поэтому ты и не мог писать со свободой ума, несмотря на то, что желал писать. Если же и писал, то писал без умилительной сладости мысли, отчего и прекращал писать.

Я сказал снова:

— Скажи мне, Господи, еще: почему иногда я видел умно бесчисленные духовные мысли и, видя их, с великой охотой и расположением желал их записать, однако все мысли я был не в силах подъять, отчего удерживал и записывал лишь немногие? Остальные же, несмотря на то, что я их созерцал умно, ум мой не мог удержать и описать пером. И посему имел великую печаль.

Спаситель сказал мне:

— Разве ты не ведаешь этого? Когда в видении Я показал тебе бесчисленных белых голубей, белых как снег, подобных песку морскому, ты поймал лишь очень немногих, которые летали вокруг тебя. Ты радовался тем, которых поймал, но печалился о том, почему не смог поймать больше. И как в видении с голубями, Я благоволил, чтобы об умной молитве ты написал столько, сколько человеческое естество может сотворить на деле. А остальные голуби, которых ты лишь видел, но не поймал, являли те мысли об умной молитве, быть записанными которым Я не благоволил. Ибо они относятся лишь к созерцанию и желанию человека, но не к деланию.

Я сказал снова:

— И почему, Господи, иногда, когда множество сладких мыслей окружает мой ум, подобно тому как орел описывает круги над тем местом, где желает сесть, — внезапно, когда мне кажется, что они уже почиют на моем уме, они тотчас становятся невидимыми для ума? Также и орел, иногда, готовясь сесть, вдруг воспаряет в воздух и летит туда, куда пожелает.

Спаситель сказал мне:

— Разве ты не помнишь, что когда ты видел голубей, некоторые из них, только приблизившись к тебе, тотчас взмывали вверх, в эфир, и ты более их уже не видел? Или ты не ведаешь, что суды Мои — великая бездна?

Я сказал снова:

— Господи, когда Ты показал мне тех бесчисленных голубей, я видел еще и некую реку, которая, как казалось, вытекала из середины земли и медленно, удивительно спокойно несла свои воды. Некоторые голуби, подлетая к реке, хлопали крыльями по воде, как бы радуясь и играя. Что являла собой, Господи, эта река и то, что делали голуби?

Спаситель сказал мне:

— Эта река являет неиссякаемое умиление, истекающее из сердец, достигших Моей любви. То же, что делали голуби, являет радость, которой радуется благодать Моя в сокрушенном и умиленном сердце.

Я сказал снова:

— Что это, Господи? Иногда, когда из сердца моего струятся некоторые помыслы, одновременно исходит оттуда и некое живое утешение, которое утешает мою мысль неизреченно, подобно тому, как летом опаленного зноем путника утешает прохладный ветерок, приходящий из того места, где текут источники.

Спаситель сказал мне:

— Это то, о чем Я сказал в Своем Евангелии: Кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой.

Я сказал снова:

— Почему, Господи, когда я сплю, то иногда чувствую в своем сердце бурление и клокотание Твоего божественного имени, то есть сердце мое говорит само: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», а иногда — имени Преславной и Пречистой Твоей Матери, ибо снова сердце мое само произносит: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословена Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших»?

Спаситель сказал мне:

— Когда ты чувствуешь, что во время сна в твоем сердце и в твоих устах сама кипит умная молитва, иногда Моим именем, а иногда — Пречистой Моей Матери, знай, что вот-вот последует Мое посещение и Моей Пречистой Матери. Или в этот час отступник сатана вместе со своим войском готовится напасть на твое сердце, чтобы овладеть им и снова сделать своим жилищем. И если предстоит произойти Моему посещению и Пречистой Моей Матери, тогда Моя благодать, которая охраняет твое сердце, подвигает твое сердце к подготовке для встречи Меня и Пречистой Матери Моей. Так поступают и царские люди, охраняющие какую-либо страну. Когда они узнают, что в ту страну должен прибыть царь или царица, они уведомляют о том всю страну и поднимают ее на подготовку к встрече царя и царицы. Так часто случалось и с твоим сердцем. Но если царские люди узнают и увидят, что на ту страну, где они находятся, явно или с коварством наступают с великой стремительностью отступники царевы, чтобы, если возможно, поработить ту страну и стать в ней царями, тогда царевы люди поднимают всех жителей, чтобы они воевали вместе с ними, выкладывая все свои силы. Поднимают их, чтобы они противостали до смерти царским врагам и отступникам, одних убивая, других же наказывая великим наказанием, доколе не отразят их совершенно. Как по Моей благодати часто бывало и с тобой.

Тогда я сказал:

— Поскольку из этого я узнал, что написанное мною в смиренной сей книжке — от Твоей благодати, прошу Тебя, позволь мне посвятить ее Тебе как Твою собственную и сотвори с ней то, что пожелаешь.

Спаситель сказал мне:

— Не беспокойся об этом. Теперь спрячь ее. А когда Я пожелаю, вышлю ее с этой Горы.

Сказав это в последний раз, Спаситель больше не являлся мне, став предо мной невидимым. И когда я еще обдумывал сказанное, по-прежнему пребывая в созерцании, вот слышу голос, по сладости подобный голосу ангельскому, а по тону и громкости похожий на голоса многих громогласных людей.

Подняв взор, я увидел своего старца, который громко, с крайней сладостью, подобно Ангелу Господню пел: «Радуйся, двере Господня непроходимая, радуйся, Стено и Покрове притекающих к Тебе, радуйся, необуреваемое Пристанище и Неискусобрачная, рождшая плотию Творца Твоего и Бога, молящи не оскудевай о воспевающих и кланяющихся Рождеству Твоему».

И вместе с этим словом я из видения пришел в себя. И в тот день не мог остановить в сердце своем умиления, которое самопроизвольно наполняло мое сердце, когда память возвращалась к явленному мне видению. Богу же нашему слава, держава, хвала и поклонение, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.