Салливан вошел в сопровождении Люка и рыжей вампирши, которую я видела в зале для схваток. Поскольку мы не были друг другу официально представлены, я дождалась, пока эта красотка в кожаных брючках с заниженной талией и бледно-голубом обтягивающем топе, чьей единственной целью было поддерживать объемистую грудь, перешагнет через порог. Затем я протянула руку:

— Мерит.

Она посмотрела на мою руку, проигнорировала ее, бросила: «Эмбер» — и тотчас отвернулась.

— Рада познакомиться, — пробормотала я вслед и проводила вампиров в гостиную.

Этан остался стоять, а его хорошенькая подружка удобно устроилась на диване.

— Мерит…

Я решила вести себя осторожно и выбрала почтительную форму обращения:

— Сеньор…

Он удивленно моргнул:

— Что ты можешь сказать в свое оправдание.

Я открыла рот, закрыла его, но так и не поняла, что еще успела натворить.

— Почему бы тебе не начать первым?

С дивана одновременно послышалось два стона. Этан отбросил назад полы пиджака и подбоченился:

— Тебя видели в офисе омбудсмена.

— Я навещала своего дедушку.

— Я еще вчера тебя предупреждал, я говорил тебе о твоем месте и твоей роли. И мы договорились, что ты больше не станешь бросать вызов моей власти. Согласившись шпионить в Доме, согласившись предать нас, ты нарушила это условие.

Он свирепо смотрел на меня сверху вниз, и мне потребовалось время, чтобы понять, в чем меня обвиняют. У Этана дрогнули ноздри.

— Я жду, Мерит.

Его тон был снисходительным. Покровительственным. Абсолютно несносным. И, насколько я уже успела узнать, очень типичным для Салливана. И все же я постаралась скрыть раздражение:

— Я не соглашалась ни за кем шпионить и не согласна с твоим обвинением. Ты можешь относиться ко мне как угодно, Салливан, но я никого не предавала. Я не сделала ничего заслуживающего таких упреков.

На этот раз он моргнул:

— Но ты не отрицаешь, что была в офисе?

— Мой дедушка, — осторожно заговорила я, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на него, — пригласил меня в офис, чтобы познакомить со своими сотрудниками и рассказать мне о других сверхъестественных обитателях Чикаго. Я не соглашалась ни шпионить, ни предавать кого-либо. Да и как я могла? Я всего три дня как стала вампиром и, должна признать, все еще невежественна в этих вопросах.

Эмбер хмыкнула:

— Ее доводы убедительны, сеньор.

Надо отдать ему должное — взгляд Этана не дрогнул. Мне еще долго пришлось выдерживать его, пока он снова не заговорил.

— Но ты не отрицаешь, что была в офисе омбудсмена?

Я поняла, что логические доводы на него не действуют.

— Салливан, тебе придется мне поверить. Не знаю, какую ты получил информацию, но я не соглашалась ни на какую работу для офиса омбудсмена. Я была там, чтобы узнать что-то новое, чтобы посмотреть, но никак не для того, чтобы получить задание. Я не обещала шпионить, перехватывать записки или передавать какие-то сведения. — Я прищурилась и сложила руки на груди. — Я не понимаю, что плохого в том, чтобы посетить место работы моего деда.

— А то, — ответил Этан, — что отдел твоего деда пытается повесить убийство Дженифер Портер на мой Дом.

— Повесить убийство на твой Дом пытается департамент полиции, — возразила я. — Насколько мне известно, дедушка и все, кто с ним работает, считают тебя невиновным. Но ведь тебе известно, что на месте преступления был обнаружен медальон Дома Кадогана. Независимо от того, что думает дедушка и насколько это нравится тебе, твой Дом как-то замешан в преступлении.

— Никто из моего Дома не мог этого сделать.

— Возможно, среди его членов и нет убийцы, — согласилась я. — Но поскольку ты раздаешь эти медальоны в качестве памятных сувениров, кто-то из твоего Дома мог его потерять. Или впустить постороннего, который мог выкрасть один из медальонов.

Последовавшей реакции я никак не предполагала.

Я опасалась очередной тирады насчет преданности его вампиров Дому Кадогана, но никак не молчания. Я не ожидала, что он пройдет к кушетке и сядет, опершись локтями на колени, и что он запустит пальцы в свою шевелюру, да так и останется сидеть, сцепив руки на затылке.

Но именно это он и сделал. И его движения, его походка казались такими неуверенными, такими усталыми, такими человеческими, что мне немедленно захотелось подбежать к нему, обнять за плечи и утешить.

Это был момент слабости, стоивший еще одной бреши в линии обороны Этана Салливана.

И именно в этот момент, как нельзя некстати, возникло ощущение голода.

Я чуть не задохнулась от ощущения жидкого огня, разлившегося по рукам и ногам, и, чтобы не упасть, вынуждена была схватиться за спинку дивана. Живот свело судорогой, и по телу стали перекатываться волны непереносимой боли. Голова закружилась, и, прикоснувшись языком к кончику глазного зуба, я ощутила острие клыка.

Я инстинктивно сглотнула.

Мне хотелось крови. Немедленно.

— Этан…

Это Люк окликнул Салливана, и за моей спиной послышался какой-то шорох. Крепкие пальцы схватили меня за руку и рывком развернули. Передо мной, широко раскрыв зеленые глаза, уже стоял Этан.

— Первый Голод, — объявил он.

Но слова для меня ничего не значили.

Я опустила взгляд на длинные пальцы на моей руке и вновь ощутила прилив тепла. От наслаждения я даже поджала пальцы ног.

Вот что имело значение. Ощущение, желание, жажда. Я перевела взгляд выше, на треугольник его кожи, выглянувший в горловине не застегнутой на одну пуговицу рубашки, на адамово яблоко, на сильную линию челюсти, на чувственный изгиб губ.

Я хотела крови, и я хотела его крови.

— Этан… — прошептала я так хрипло, что не узнала свой голос.

Губы Этана дрогнули, и я заметила, как в его глазах сверкнуло серебро. Но этот блеск тотчас исчез, сменившись туманной зеленью. Я теснее прижалась к его телу, облизнула губы, а потом, совершенно не задумываясь о последствиях такого поступка, прижалась ртом к его шее. От него исходил прекрасный запах — мыла, чистоты и силы. И вкус был таким же великолепным — вкус мужчины.

Я целовала его длинную шею, а кончики волос щекотали мне щеку.

— Этан… — снова прошептала я его имя, приглашая.

И обещая.

Я прижалась губами к его коже чуть пониже уха, а он стоял неподвижно, словно статуя. Я слышала, как всего в нескольких миллиметрах под моими зубами поет кровь в его венах. Потом он вздохнул, и звук отозвался во всем моем теле признанием разделенной страсти, взаимной жажды.

За спиной кто-то заговорил. Мне не нужны были слова. Мне нужны действия. Тепло. Движение. Я царапнула зубами по его шее, не разрывая кожу, просто обозначая свое желание. Направление укуса. У него участился пульс, и я сдерживала себя, чтобы не кусать слишком быстро, чтобы продлить наслаждение.

Но сквозь пожар возбуждения меня укололо что-то неприятно холодное. Я тряхнула головой и отвела губы от шеи Этана.

— Сеньор, тебе не стоит ее кормить в первый же раз. Ей требуется кровь человека или новичка. Для первого кормления ты обладаешь слишком большим могуществом. А она и так очень сильна.

Этан что-то проворчал, но не шевельнулся. Он так и остался под моими губами воплощением молчаливой покорности. Я удовлетворенно обхватила его руками за талию.

— Лукас, оттащи ее от него!

Я снова ощутила холод, словно на разгоряченную кожу упала капля холодной воды. Неприятно. Неожиданно. Это мое сознание, как я поняла, умоляло меня очнуться и укротить свой голод. Но супер-эго сопротивлялось, вооруженное глубинным инстинктом и скрытым влечением.

И победило.

Я застонала и провела кончиком языка вдоль его уха, больше не слушая предостережения разума.

— Этан…

— Люк, тебе придется… Я не… — Он сдавленно застонал, когда я продолжила линию поцелуев по его шее. И боже мой, что это был за звук — настолько низкий, что ласкал кожу. — Я не пил крови уже два дня. Мерит, ты должна остановиться.

При всем при том он наклонялся ко мне навстречу, и его слова звучали совсем неубедительно.

Кто-то взял меня за руку. Очень медленно повернув голову, я увидела на своем плече кораллово-красные ногти. Этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы я осознала, что мои губы еще находятся в непосредственной близости от шеи Этана, что я поступаю вопреки правилам «Канона». Несмотря на его протест, я настаивала на своем, я собиралась его укусить. Я собиралась разорвать его одежду и увлечь на пол.

Я собиралась всеми мыслимыми и немыслимыми способами служить своему господину.

Пришедшее понимание сделало свое дело, леденящей рукой задушило голод и швырнуло меня из страны грез назад, в мир реальности и правильного выбора.

Собрав все силы, я сделала глубокий вдох и отшатнулась от него и от нее. Для восстановления контроля над своим телом мне требовалось свободное пространство. Я нагнулась, опираясь руками на колени, и опять набрала полную грудь воздуху. Из-за приступа голода я покрылась испариной, несмотря на то что была одета лишь в футболку и джинсы, и теперь, когда тело стало остывать, кожа покрылась мурашками. Голод все еще ощущался где-то в глубине, словно запертый тигр, который в любой момент может выскочить снова. Я понимала, что контроль вернулся лишь на время. Это мнимое спокойствие.

Но где-то в глубине души я радовалась этому. Тигр вырвался на волю и только поджидал подходящего момента. Он не упустит своего шанса.

Он будет пить кровь.

— Доставить кровь? — спросил Люк.

— На кухне, — хрипло ответил Этан. — Ей привезли несколько упаковок. Эмбер, иди с ним. Оставьте нас одних на несколько минут.

— Отличный контроль для перерыва в семьдесят два часа, — заметил Люк. — Она сумела подавить голод.

— Если мне понадобятся ваши выводы, я вас спрошу! — резко бросил явно встревоженный чем-то Этан. — Идите на кухню и приготовьте кровь, прошу вас.

Мы остались одни, и я уже сумела выровнять дыхание. Только тогда я выпрямилась и осмелилась взглянуть ему в глаза. Я ожидала саркастического упрека, но Этан едва взглянул на меня, старательно сохраняя невозмутимое выражение лица.

— Все в порядке, — невыразительно произнес он. — Этого можно было ожидать.

— Но я не ожидала.

Он поправил воротник рубашки, одернул черный костюм. Я поняла, что он тоже пытается восстановить самообладание, потому что едва справился со своими желаниями. Серебристый блеск в его глазах был тому неоспоримым подтверждением, как бы ни пытался Этан продемонстрировать обратное.

— Первый Голод всегда возникает неожиданно, — сказал он. — Тебе незачем извиняться.

У меня приподнялась бровь.

— Я и не собиралась извиняться. Если бы не ты, не было бы никакого голода.

— Ты забываешься.

— Можно подумать, ты мне это позволишь.

— Кто-то должен напомнить тебе о правилах. — Он подошел ближе, так что отвороты его брюк накрыли мои домашние туфли. — Ты обещала повиноваться. Ты согласилась отказаться от демонстративного непослушания. Ты обещала больше не восставать против меня. И вот ты уже готова обрушить на наши головы стены Дома Кадогана.

— Мастер ты или нет, — возмутилась я, поднимая голову, — но тебе придется взять назад свои обвинения, иначе я опять проявлю непокорность. — В моей жизни было достаточно предательств, чтобы я научилась ценить благородство и честность, и я всегда старалась жить в согласии с этими понятиями. — Я не давала тебе повода усомниться в моей лояльности, а это уже очень много, учитывая то, что ты со мной сделал.

Его ноздри дрогнули, но Этан не стал оспаривать мое заявление.

— Мерит, честное слово, если ты помогаешь Тейту уничтожить мой Дом…

Я уставилась на него непонимающим взглядом:

— Тейту? Мэру Тейту? Я даже не понимаю, о чем ты говоришь. С какой стати я стала бы ему помогать?

— Но отдел омбудсмена — это творение Тейта.

Я все еще не улавливала смысла.

— Это мне известно. Но какое мэру дело до того, чем я занимаюсь? Какое ему дело до того, что один из служащих привел на работу свою внучку?

Этан сердито посмотрел на меня сверху вниз:

— Какие бы ни были у тебя отношения с отцом, ты все равно остаешься дочерью Джошуа Мерита. Мало того, ты еще и внучка одного из самых влиятельных людей города. Но и это еще не все. Ты сильнее обычного вампира. — Он махнул в сторону кухни. — Даже они это заметили.

Этан засунул руки в карманы брюк и отошел от меня к книжной полке, висевшей у входной двери.

— Тейту нельзя доверять, — продолжал он. — Ему известно о нас, и известно давно. Но назначение твоего деда на должность омбудсмена не делает мэра менее скрытным. Как мы поняли, ему было известно и о бродягах, однако он скрыл эту информацию от широкой публики.

Интересно знать, по какой причине. То ли он хотел избежать паники среди населения, то ли приберегает информацию для будущей торговли. И мэр не желает разговаривать с главами Домов, вместо этого он предпочитает действовать через офис омбудсмена. И твой дед… — Этан обернулся. — Какие бы благие намерения у него ни были, он все же работает на Тейта. Тейт контролирует деньги и определяет политику. Следовательно, все ниточки в его руках.

— Мой дед ни от кого не зависит.

Этан скрестил руки на груди и посмотрел на меня в упор. На его лбу прорезалась тонкая морщинка.

— Мерит, подумай вот о чем: вампиры заявили о своем существовании здесь, в Чикаго. В Америке мы стали первыми, кто объявил о своих Домах. В этом отношении Тейту принадлежит лидирующая роль среди всех остальных мэров. Ему первому пришлось определяться с линией поведения относительно сверхъестественных существ, первым устанавливать отношения с Домами и заботиться о безопасности. Но какими бы ни были его планы — а мы уверены, что он начал строить планы сразу, как только узнал о нас, — он не торопится их раскрыть. Я не могу исключить такого варианта, что ты тоже часть его планов, и в связи с этим моему Дому грозят бедствия. А поэтому, пока ты не научишься осмотрительности, пока не научишься скрытности при обсуждении наших отношений, тебе придется держаться подальше от офиса омбудсмена.

Я не собиралась прекращать отношения с дедом, и Этан, вероятно, это понимал, но втолковывать ему очевидные вещи не было никакого смысла.

Вместо этого я предпочла немного изменить тему:

— Как ты узнал, что я была в офисе?

— У меня имеются свои источники.

В этом я ничуть не сомневалась. Но как бы мне ни хотелось узнать, кто был этим источником — Катчер, Джефф, неизвестный вампир или кто-то другой, — я знала, что спрашивать бесполезно. Он не ответит.

Но тот, кто снабдил его информацией о моем посещении офиса, не мог быть настолько близко, чтобы знать о причине моего там появления. И это обстоятельство заслуживало особого внимания.

— Могу дать бесплатный совет, — сказала я. — Твой информатор не присутствовал в офисе. В противном случае ты бы знал, зачем я туда приходила и о чем разговаривала. И, что еще более важно, о чем не разговаривала. Кто-то сделал неправильный вывод и выдал его за достоверный факт. Они играют с тобой, Салливан, или, по меньшей мере, пытаются в своих интересах всучить непроверенные данные.

Этан некоторое время ничего не отвечал. Он смотрел на меня так, словно видел впервые, словно только сейчас до него дошло, что я не просто бунтующий новичок и не только дочка финансового магната.

— Любопытный вывод.

Я пожала плечами:

— Я была в той комнате. Я знаю, что там происходило. А он или она этого не знают. И кстати, это мой дедушка. За исключением Мэллори, это единственный близкий мне человек. Единственная связь с семьей. Я не смогу разорвать эту связь. И не стану пытаться, что бы ты об этом ни думал. Даже если ты сочтешь это вызовом твоему суверенному правлению.

— Теперь у тебя новые связи. Дом Кадогана. Я. Ты теперь мой вампир. Не забывай об этом.

Думаю, он считал это комплиментом, но его тон показался мне слишком собственническим.

— Салливан, независимо от того, что произошло шесть дней назад, я принадлежу самой себе, и никому другому.

— Ты то, что я сотворил.

— Я сама себя сотворила.

Этан сделал шаг вперед, потом еще и еще, и я вынуждена была отступать, пока не дошла до стены гостиной и не ощутила за спиной прохладную гладкую поверхность покрашенной штукатурки.

Я оказалась в ловушке.

Этан оперся руками о стену, расставив их по обе стороны от моей головы. Он запер меня в клетку.

— Ты хочешь быть наказанной, новичок?

Я посмотрела ему в глаза, и в моем теле снова зародилось пламя.

— Не слишком.

Обманщица.

Он испытующе смотрел мне в лицо:

— Тогда почему не перестаешь меня дразнить?

Взгляд в упор показался мне слишком интимным, и я повернула голову, стараясь отвлечься от возникшего помимо моей воли возбуждения, и с горечью отметила, что не могу винить в своем интересе и влечении только пробудившегося во мне вампира. Не могу все сваливать на генетические изменения. Я и вампир — одно целое, одни мысли, одна генетика, одно непреодолимое влечение к Этану Салливану. Но я ухватилась за эту мысль, словно за последнюю соломинку. В тот момент я хотела убежать как можно дальше, начать новую жизнь под другим именем, в другом городе, где бы мне не хотелось вцепиться пальцами в его волосы и целовать, пока он не овладеет мной прямо у этой белой стены, пока не прижмется ко мне всем телом, чтобы утолить жажду и прогнать холод.

Но, вместо этого, я честно ответила:

— Я не дразнила тебя.

Он не шелохнулся, а только нагнул голову, пока его губы не оказались почти вплотную к моим губам.

— Мгновение назад ты хотела меня.

На этот раз его голос прозвучал совсем тихо, в нем не было резкой властности мастера-вампира, а слышалась мольба юноши, мольба человека: «Ведь это правда, Мерит? Ты хотела меня?»

Я старалась быть честной, но не могла заставить себя заговорить. Я стояла молча, предоставив внутреннему голосу говорить то, что не осмеливалась произнести вслух: «Я хочу тебя. Я хочу тебя вопреки своей воле. Я хочу тебя вопреки твоей сущности».

— Мерит…

— Я не могу.

Он еще опустил голову, и его дыхание коснулось моих щек.

— Поддайся своему желанию.

Я подняла взгляд; в его глазах плескалась бездонная зелень первобытных лесов — древних, неизведанных, скрывавших в своих чащобах опасных чудовищ.

— Я даже не нравлюсь тебе.

Он зловеще усмехнулся:

— Это не имеет значения.

Даже пощечина не могла бы вывести меня из транса быстрее, чем эти слова. Я поднырнула под его руку и отпрыгнула в сторону.

— Понятно.

— Меня это тоже не слишком радует.

— Да, я вижу, что ты не собираешься увлечься мной, — это было бы ниже твоего достоинства, но все равно спасибо, что ты об этом сказал. И на всякий случай, если ты еще не понял, я тоже не стремлюсь к этому. Я не собираюсь по тебе страдать и, уж конечно, не желаю связываться с тем, кого шокирую. Я не хочу быть… желанной против воли.

Он снова шагнул ко мне, демонстрируя грацию крадущейся пантеры. И не меньшую угрозу.

— И что же ты хочешь от меня услышать? — Его низкий голос дрожал от сдерживаемой силы. — Что я хотел дать тебе возможность попробовать? Что я хочу тебя, несмотря на твое упрямство, сарказм, отказ всерьез воспринимать мою власть и нескрываемое неуважение? Ты считаешь, что это именно то, чего бы я хотел?

Ну вот, опять список моих прегрешений. Все причины, по которым он не мог мной увлечься. Причины, по которым влечение, возникшее помимо нашей воли, было ему ненавистно.

— Я ничего от тебя не хочу, — сказала я, и мой тихий голос как будто прозвучал издалека.

— Лжешь, — возразил он и прижался губами к моему рту.

Он поцеловал меня, и цепь опять замкнулась.

Его теплые и мягкие губы вызвали желание ответить, уступить — пусть и кратковременному — влечению. Ноги ослабели, тело откликнулось на его призыв и умоляло забыть обо всем и погрузиться в бездну наслаждения. Но я уже слишком близко подошла к огню, когда набросилась на Этана и попыталась напиться крови из его вен. Этого оказалось достаточно. Более чем достаточно. Я сжала губы и попыталась отвернуться.

— Мерит, — простонал он, — успокойся.

Пальцы Этана скользнули вдоль моих щек, погрузились в волосы, и он слегка приподнял мое лицо. Он еще чуть-чуть шагнул вперед, и наши тела слегка соприкоснулись.

Нагнув голову, он снова поцеловал меня, поглаживая скулы большими пальцами. Его губы прижимались к моим ласково и осторожно, совсем не требовательно. И когда его язык проскользнул между губами и коснулся кончика моего языка, когда в спине возникла необъяснимая дрожь, я сдалась.

Поначалу очень осторожно — и обещая себе, что никогда, никогда не прикоснусь к нему снова, — я ответила на поцелуй. Я целовала его, посасывала предложенный язык и отвечала нежными укусами на его укусы.

Я не могла удержаться. Я не могла его не целовать. Я была без ума от его вкуса и запаха. Он стал для меня небом, золотым маяком в непроницаемой тьме сверхъестественного мира. Но волшебство было здесь ни при чем. Наше влечение было стихийным и потому более мощным. Это было взаимное желание в его самой первобытной форме.

Но я не могла позволить себе желать того, кто не хотел меня.

Я положила руку ему на грудь, на мгновение ощутила биение сердца под мягкой тканью рубашки, а потом оттолкнула:

— Прекрати.

Ему пришлось сделать пару шагов назад, чтобы не упасть. Грудь тяжело поднималась и опускалась, словно легким не хватало воздуху, зеленые глаза уставились на меня.

— Это ошибка, — сказала я. — Этого не должно было случиться.

Он облизнул губы и провел рукой по лицу.

— Нет?

— Нет.

Он помолчал.

— Я мог бы многое тебе предложить, — сказал он немного погодя.

Я моргнула, подняла голову, встретила его взгляд:

— Что же?

— Власть. Возможности. Награды. Ты будешь подчиняться только мне.

От потрясения у меня приоткрылся рот и внезапно пропал голос.

— Ты предлагаешь мне стать твоей любовницей? — наконец выдавила я.

Он немного помолчал, и мне показалось, что он обдумывал свое предложение. Словно взвешивая все издержки и выгоды, решая, стоит ли удовлетворение похоти возможного беспокойства. На его скулах вспыхнули красные пятна.

— Да.

— О боже! — Я опустила голову и приложила руку к груди, гадая, почему эта ночь выдалась такой странной. — О боже!

— Это означает «да»?

Я опять взглянула на него, заметила в глазах проблеск тревоги.

— Нет, Этан. Господи, конечно нет.

Его глаза опасно сверкнули, и я задала себе вопрос, случалось ли ему когда-нибудь быть отвергнутым? Нашлась ли за почти четыре сотни лет хоть одна женщина, которая отказалась от возможности ему принадлежать?

— Ты хоть понимаешь, что сейчас не тысяча восемьсот пятнадцатый год?

— Для мастеров вполне естественно иметь официальных любовниц.

— Конечно, — ответила я. — И твоя спутница сейчас находится на моей кухне. Если тебе необходимо… разрядиться, обратись к ней.

Шок — настоящий шок, — вызванный его предложением, начинал проходить, уступая место боли и негодованию, что я не настолько нравилась ему, чтобы предложить нечто большее, и что он считал такое положение для меня лестным.

— Как ни больно в этом признаться, но Эмбер — это не ты.

— Я даже не знаю, как к этому относиться. Считать себя польщенной, что ты, не испытывая ко мне никаких чувств, готов чем-то пожертвовать, лишь бы залезть мне под юбку?

У него дернулся нос и между бровей залегла морщинка.

— Ты грубишь.

— Я? — Мой голос упал до пронзительного шепота. — Это ты только что предложил мне стать твоей шлюхой.

Он шагнул ближе, так сильно сжав челюсти, что на щеке задрожал мускул.

— Стать спутницей мастера-вампира — большая честь, но никак не оскорбление.

— Для меня это оскорбление. Я не собираюсь быть твоей — и ничьей — сексуальной отдушиной. Когда это… случится со мной, когда я встречу его, я хочу партнерства. Любви. А ты не настолько мне доверяешь, чтобы считать меня партнером, и я вообще не уверена, что ты способен любить.

Он вздрогнул, и я тотчас пожалела о своих словах. Я перевела дыхание и попятилась к дивану. Мне понадобилось немало времени, чтобы собраться с силами и снова взглянуть ему в глаза.

— Прости. Я наговорила гадостей. Просто… просто мы живем в разных временах, — сказала я. — И у нас разные надежды. Я рождена не для того, чтобы служить кому-то без оглядки, не думая о себе. Как бы я ни относилась к своему отцу, но он воспитал в своих детях чувство независимости. Научил искать свой собственный путь. Просто он не верил, что выбранные мной дороги — правильные. Этан, я стараюсь быть самой собой. Сохранить здравый смысл среди всего этого… — я неопределенно взмахнула рукой, — хаоса. Я не могу быть такой, какой ты хочешь меня видеть.

В моих словах, как я только что поняла, был не только ответ на предложение стать его любовницей. Я не была уверена, что смогу стать покорным вампиром, послушным рядовым в армии Кадогана.

Лицо Этана дрогнуло, стало непроницаемым, зеленые глаза — равнодушными.

— Значит, на этом и закончим. Я объяснил тебе ситуацию. Нравится тебе или нет, но мы не люди. И ты не человек. Больше не человек. Наши законы отличаются от тех, к которым ты привыкла, но это законы. Ты можешь их порицать, можешь отрицать, но это наши законы. — В его взгляде сверкнула сила. — И если ты не подчинишься, если будешь упрямиться, это будет вызовом мне.

— Я не собираюсь бунтовать, — спокойно ответила я, вспоминая, сколько границ нарушила — или мы нарушили — за сегодняшнюю ночь. — И я не намерена узурпировать твою власть. Я пытаюсь только… — я помолчала, подбирая слова, — уклониться от нее.

Этан поправил стрелки на брюках.

— Мерит, наши законы существуют не просто так. И мы не просто так объединились в Дома. Тому есть множество причин, и они не зависят от твоего мнения… И не важно, находишь ли ты в этом… добродетель. Нравится тебе или нет, но ты моя подданная. Если ты отвернешься от своего Дома, последует неминуемое наказание. Ты будешь изгнана. Станешь бродягой. От тебя откажутся все вампиры, они будут игнорировать и высмеивать тебя за то, что ты не доверяешь мне. У тебя не останется ни Дома, ни друзей, ни меня.

Я подняла на него взгляд:

— Но между порабощением и анархией должно быть что-то еще.

Этан посмотрел в потолок, потом прикрыл глаза.

— Почему ты считаешь это порабощением? Ты видела вампиров в моем Доме. Ты видела Дом. Неужели он показался тебе тюрьмой? Или они выглядели несчастными? А после твоего вызова, разве я обошелся с тобой нечестно? Разве жестоко наказал тебя или не дал шанса себя проявить? Ты достаточно умна, чтобы разобраться.

Конечно, он был прав. Вампиры в Доме Кадогана относились к нему с уважением и на первый взгляд были вполне довольны своим лидером. Но это не значит, что я готова слепо довериться ему или кому-то из них. Считайте это кризисом веры.

Потом мы стояли молча, пока у Этана не вырвался вздох разочарования, и он позвал Люка и Эмбер. Они тотчас вошли в гостиную, и Эмбер окинула меня взглядом, в котором одновременно читались и понимание, и торжество.

Скорее всего, она подслушивала, так или иначе, определенно знала, что предложил мне Этан, знала и о моем отказе. Я не вышла из игры, но укрепила ее позиции. Эмбер весело подмигнула, и я ощутила невольный и неожиданный укол ревности. Я не хотела, чтобы он ее обнимал. Я не хотела, чтобы она к нему прикасалась. Имея возможность занять ее место, я отказалась. Решение было принято, так что мне оставалось только подавить раздражение и отвернуться.

— Пора уходить, — сказал Этан.

Люк кивнул мне:

— Кровь на кухонном столе. Она подогрета и готова к употреблению.

Этан, не глядя на меня, пошел к двери, и я ощутила тяжесть его разочарования. Вопреки всякой логике мне хотелось, чтобы он мной гордился, гордился моей силой и способностью бороться, а не испытывал разочарование из-за того, что я не захотела принять обычаи вампирской жизни. С другой стороны, я не собиралась извиняться за то, что не дала главе Дома затащить себя в постель.

Люк и Эмбер уже вышли. У тротуара стояли две машины — черный спортивный двухместный «мерседес», который, как я догадалась, принадлежал Этану, и большой черный джип. Люк и Эмбер направились ко второму автомобилю. Охрана.

Этан задержался на первой ступеньке и оглянулся. На его лицо вернулось обычное бесстрастное выражение.

— Мерит, если бы я мог, я обязательно тебя спросил бы. Я спросил бы твоего согласия, хотел бы, чтобы ты приняла решение еще тогда. Но я не мог. В тот момент не было времени для обсуждения положительных и отрицательных сторон превращения в вампира. Я очень хотел бы, чтобы выбор был сделан сознательно.

Он немного помолчал, потом продолжил, и его голос не мог скрыть накопившейся усталости:

— Время не ждет. У тебя осталось четыре дня до коммендации, до официального вступления в Дом. Тебе пора сделать окончательный выбор, Мерит. Пора решить, принять ли данную тебе жизнь и воспользоваться всеми ее преимуществами или бежать и жить на окраинах нашего сообщества, стать изгнанницей и терпеть оскорбления от себе подобных. От всех, кто понимает, кто ты такая. И как тебя мучит жажда. — Его голос неожиданно окреп. — Ты должна сама сделать выбор. Это твое решение.

После этих слов он отвернулся и сбежал по ступеням. Следом за ним я вышла за дверь, остановилась между двумя охранниками и окликнула Этана. Он обернулся.

— Насчет… голода. Он всегда будет проявляться подобным образом?

Он невесело усмехнулся:

— Это так же, как быть вампиром Кадогана, Мерит. Смотря с какого боку посмотреть.

В одном Этан был, безусловно, прав: пришло время принять решение. Сделать выбор: принять подаренную мне жизнь такой, какая она есть, или отказаться от Этана, от его Дома, от всего сообщества вампиров. Я могла стать членом одного из американских Домов, а могла выбрать жизнь отшельника. Но вечная жизнь, тогда как мои друзья и мир будут изменяться, а я буду оставаться прежней, будет слишком одинокой. Постареет Мэллори, постареет мой дедушка, а я по-прежнему останусь двадцатисемилетней. Что это будет за жизнь, если я, отвергнув Дом, стану притворяться человеком и вместо друзей у меня останутся лишь пыльные книги да медицинские пакеты с кровью?

И все же я не была готова сделать последний шаг. Еще нет. Остались еще кое-какие незавершенные дела. Вернее, одно дело. Именно это дело заставило меня в четыре часа утра сесть в машину, покинуть безопасное убежище и пренебречь опасностью новой встречи с вампирами. На этот раз я направилась к университету. И я торопилась, так что проигнорировала все запрещающие знаки и остановилась на первом же свободном пятачке обочины. Выбравшись из машины, я забросила на плечо пустой рюкзак и направилась к главному комплексу.

На краю кампуса я остановилась, посмотрела на просторные лужайки, дорожки и деревья и невольно подняла руку к горлу. Мне всегда нравилось это место, и частенько я останавливалась по пути к своему корпусу, где располагалась кафедра английской литературы, чтобы полюбоваться травой и небом. Я дошла до того места, где на меня напали, присела на корточки и прикоснулась ладонью к тому клочку земли, где пролилась моя кровь. Здесь, конечно, ничего не сохранилось; ни крови, ни смятой травы — ничего, что могло бы свидетельствовать о смерти и возрождении.

Слезы, хоть я и считала, что они уже кончились, вновь навернулись на глаза. Упав на колени, я вцепилась пальцами в траву, отчаянно жалея, что прошлое изменить нельзя. Жалея, что вышла из дому и приехала сюда. И я еще долго плакала, изливая свое горе и разочарование.

На лужайке послышался тихий смех. Я смахнула слезы и подняла голову. По дорожке, взявшись за руки, прошли двое студентов, юноша и девушка. Вскоре они исчезли между зданиями, и снова установилась ночная тишина. В главном корпусе не светилось ни одно окно, и даже листва деревьев оставалась неподвижной.

Я закрыла глаза. Сделала вдох. Потом выдохнула. Открыла глаза. Несмотря на свою печаль, я не могла не залюбоваться красотой ночи. Одной из бесконечной вереницы ночей, которую я теперь имела возможность наблюдать. Но для того чтобы прожить эту бесконечность, мне предстояло найти способ смириться с потерями, оплакать жизни близких, тогда как моя жизнь будет продолжаться. Найти способ примириться с требованиями Дома Кадогана.

И с Этаном.

Надо найти возможность помочь Мэллори и поддерживать отношения с дедушкой, несмотря на его и мое положение. И научиться отличать плохих парней от хороших в этом странном новом мире, в котором я оказалась.

Что еще более важно, придется выяснить, принадлежу ли я сама к числу хороших. И является ли Этан хорошим парнем.

И сделать все это можно было только при одном условии. Я должна сделать выбор. Необходимо принять для себя сознательное решение, которое неизвестно, к чему приведет. Быть или не быть настоящим вампиром.

Этот выбор я могла сделать. Здесь и сейчас мне предстояло снова стать хозяйкой своей судьбы.

— Значит, вампир, — прошептала я.

Не так уж и много, но этого хватило, чтобы подняться с коленей глубокой ночью посреди университетского городка.

И на этот раз я действовала уже по своей воле.

Определившись с направлением, я передвинула вперед пустой рюкзак и пошла к своему корпусу. В запертом здании не горело ни одно окно. Я достала ключ, открыла замок и стала подниматься по лестнице.

У каждого аспиранта имелся почтовый ящик. Я использовала свой в качестве временного хранилища, складывая туда всякую ерунду. Корешок билета на ночной сеанс в кинотеатре, куда мы пошли большой компанией. Корешок билета на баскетбольный матч между нашей командой и командой Университета Нью-Йорка, где я защищала диплом.

Я открыла рюкзак и стала складывать туда все бумаги, сувениры, памятные безделушки — вещественные свидетельства моего человеческого прошлого.

Вдруг я увидела в ящике нечто новое — розовый конверт, заклеенный, но неподписанный. Поставив рюкзак под ноги, я поддела пальцем клапан конверта.

Внутри оказалась двойная розовая открытка с фестонами по краям, и на лицевой стороне блестящими буквами было написано поздравление девочке по поводу ее шестого дня рождения. Я невольно улыбнулась и развернула открытку. Под изображением единорога стояли подписи доброй половины моих товарищей-аспирантов, и почти все они сопровождались добродушно-насмешливыми пожеланиями успехов в новой жизни.

До этого момента я даже не понимала, насколько важным является для меня это послание. Это была необходимая связь между прошлой и новой жизнью. Я хотела, чтобы они знали, почему я исчезла, почему больше не появляюсь на занятиях. Эта открытка стала своего рода признанием. Я не извиняла себя, что до сих пор не позвонила своим университетским друзьям, руководителю диссертации или куратору. Бог знает, когда я наберусь для этого сил.

Но это уже кое-что.

Я подхватила рюкзак, оставила ключ в замке ящика и вернулась к машине.

Скоро я уже была дома. На кухне, как и было обещано, я обнаружила стакан уже остывшей крови. Мэллори спала, в доме было тихо. Я была одна и радовалась, что подруга не станет свидетелем моего очередного шага.

Я смотрела на стакан с темно-красной жидкостью, и в ушах снова зашумело от просыпающегося голода. Сердце забилось чаще, и не надо было смотреться в зеркало, чтобы убедиться, что в глазах появился серебристый блеск. Но передо мной стояла кровь. Тело жаждало ее, а мозг отвергал.

Жажда победила.

Трясущимися пальцами я обхватила стакан, зная, что с первым же глотком моя человеческая жизнь окончательно уйдет в прошлое и начнется жизнь вампира. Больше не будет никаких оправданий и поблажек.

Я поднесла стакан к губам.

И выпила.

Мне потребовалось не больше пары секунд, чтобы осушить стакан, но его показалось недостаточно. Два следующих пакета я выпила, едва достав из холодильника, мне некогда было их греть или переливать кровь в стакан. За несколько минут я осушила три медицинских контейнера и влила в свое тело больше жидкости, чем когда бы то ни было. Остановилась только после того, как моя собственная кровь замедлила свой бег.

Утолив голод, я взглянула на брошенные под ноги разорванные пакеты. Мои собственные действия повергли меня в шок. Я выпила кровь и сделала это по своей воле. Пришлось зажать рот рукой. Если меня вырвет, придется пить еще и еще. Я скользнула по стене на пол, подтянула колени к подбородку и старалась дышать как можно глубже. Надо было дождаться, пока мозг и тело помирятся и придут к консенсусу.

Я изменилась.

Я вампир.

Неофит Дома Кадогана.

За несколько минут до восхода солнца Мэллори застала меня в том же положении — я сидела на полу, а у ног валялись пустые медицинские пакеты. Она уже была одета, чтобы идти на работу, — черный костюм, высокие каблуки, яркая бижутерия, маленькая сумочка и аккуратно уложенные голубые локоны.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Мэллори, и она присела рядом со мной на корточки:

— Мерит, что с тобой?

— Просто я выпила три пакета крови.

Уронив сумочку, Мэллори двумя пальцами подняла один из пакетов:

— Я вижу. Как ты себя чувствуешь?

Я хихикнула:

— Вроде отлично.

— Ты смеешься?

Я опять хихикнула:

— Не-а.

Она удивленно моргнула:

— Ты пьяна?

— От крови? Нет. — Я возмущенно махнула рукой. — Это для меня все равно, что материнское молоко.

Мэллори собрала пакеты с пола и сунула их в мешок для мусора.

— А как ты? Чувствуешь себя волшебницей?

Она прошла к холодильнику, достала банку содовой, сорвала крышку.

— Я пытаюсь привыкнуть. Похоже, то же самое можно сказать и о тебе?

Я задумчиво нахмурилась, потом стала загибать пальцы:

— Ну, я выяснила, что дедушка четыре года лгал насчет своей работы. Я встретилась с волшебником, познакомилась с оборотнем, получила от него недвусмысленное предложение, узнала, что едва не стала жертвой серийного убийцы, едва не сгорела от выпущенной из пальца молнии, возбудила желание у Этана, отвергла его и выслушала новую порцию угроз. — Я пожала плечами. — Обычный день. То есть ночь.

У Мэллори открылся рот, и, закрывая его, она щелкнула зубами.

— Даже не знаю, с чего начать. Начнем с дедушки?

Ухватившись рукой за кухонный стол, я поднялась с пола и подождала, пока пройдет головокружение. Должно быть, я все же перебрала.

— Дашь попить?

Мэллори вернулась к холодильнику, вытащила еще баночку содовой, показала мне и, дождавшись одобрительного кивка, сорвала крышку.

Получив банку, я сделала большой глоток и, к своему удовольствию, поняла, что диетический напиток после трех пинт человеческой крови действует очень освежающе. Потом поблагодарила Мэллори и выложила все, что касалось офиса омбудсмена и его сотрудников. Я не стала передавать рекомендации Катчера относительно обучения Мэллори, решив, что будет безопаснее устроить их встречу и посмотреть, как полетят пух и перья.

— Я сегодня вечером иду на тренировку, — сказала я Мэллори. — Встречаюсь с Катчером в спортивном зале на северном берегу. Хочешь присоединиться?

Она пожала плечами:

— Можно.

— Нам нужно что-то обсудить? — спросила я. — У нас все в порядке?

Мэллори уныло усмехнулась:

— Да, все в порядке. Это ведь не твоя вина, что я… такая, как есть.

— Держу пари, у Катчера найдутся ответы на твои вопросы.

— Было бы прекрасно.

Я допила содовую и выбросила банку.

— Мы договорились встретиться в восемь тридцать в спортзале. Но сначала мне необходимо поспать. Солнце вот-вот встанет, — заметила я, зевая. — Почему ты не спрашиваешь, целовалась ли я с Этаном?

Она закатила глаза:

— А что тут спрашивать? И так ясно, что вы с ним сгораете от страсти.

— Нет. Я — нет.

Она ответила откровенно скептическим взглядом, но я только пожала плечами, не желая тратить остатки сил на спор, тем более что пришлось бы ее обманывать или хотя бы кое-что утаить.

— Отлично, — сказала Мэллори. — Я тебя прощаю, поскольку ты стала ходячим мертвецом совсем недавно. Он был хорош?

— К несчастью.

— Техника? Опыт? Руки?

— Высшие баллы по всем категориям. Конечно, на триста девяносто пятом году жизни трудно остаться неопытным мальчишкой.

— Резонно, — согласилась она. — Даже если бы он был неопытным юнцом, это ничего бы не изменило. Стоит вам сойтись в одной комнате, как начинают тлеть портьеры. Не удивительно, что ты взорвалась от такого жара. Ты не зацепила его?

Я молчала.

— Мерит?

— Он предложил мне стать его любовницей.

Она долго смотрела на меня, приоткрыв рот.

— Да-а.

Некоторое время мы обе молчали. Затем Мэллори подошла к холодильнику и выудила пинту мороженого. Она достала ложки, сорвала со стаканчика крышку и протянула мне:

— Это тебе сейчас совершенно необходимо.

Я не была в этом уверена, но взяла мороженое и отправила в рот полную ложку.

Мэллори, облокотившись на стол, постучала по столешнице накрашенным ноготком:

— Знаешь, это в своем роде лестное, хотя и извращенное предложение. Даже если это противоречит его понятиям, он все-таки находит тебя чертовски привлекательной.

Я кивнула, зачерпывая очередную порцию.

— Да, но он не любит меня. Он сам это признал. Он… увлекся против своей воли.

— А тебе хотелось согласиться?

Я пожала плечами.

— Это не ответ, Мерит.

А что я могла сказать? Что даже в тот момент какая-то крохотная частичка моего существа, какая-то струнка в сердце (вернее, гораздо ниже) отчаянно хотела сказать «да»? Хотела закончить ласками тот поцелуй и продолжить, а не оставаться на весь день в холодной пустой постели?

— Не совсем.

Она склонила набок голову и окинула меня испытующим взглядом.

— Никак не могу понять, обманываешь ты или говоришь правду.

— Я и сама этого не понимаю, — ответила я, слизывая с ложки мороженое.

Мэллори вздохнула, подняла с пола сумочку, похлопала меня по спине и шагнула к выходу.

— Подумай об этом, пока спишь. Увидимся вечером. Я пойду с тобой на тренировку.

— Спасибо, Мэллори. Удачного дня.

— Он будет удачным. А тебе — хорошо выспаться.

Несмотря на ее пожелание, я спала плохо.