Я резко проснулась, мое тело подскочило в вертикальное положение. Я моргнула, пытаясь сориентироваться, и поняла, что я совершенно голая.

Моя одежда аккуратно висела на стуле у кровати. Должно быть, Этан снял ее прежде, чем взошло солнце.

В комнате было темно, ставни по-прежнему закрывали окна, путешествие солнца по небу еще не завершилось. Этан крепко спал рядом со мной, и весь гостевой домик был совершенно тих, совершенно бесшумен.

Я редко просыпалась раньше Этана, и было странно ощущать тишину сумерек, пока он крепко спит. Возник вопрос — почему? Я откинула одеяло, потерла руками лицо и попыталась вспомнить сон, который мне снился, или шум, который разбудил меня.

Я встала, зашла в ванную, плескала ледяной водой себе на лицо, пока мой мозг не начал функционировать, затем вернулась в спальню и осмотрелась. Мой взгляд продолжал натыкаться на пейзаж Бэрримора, изображение долины на холсте.

А затем я подумала о записи в журнале Кристофа: «Фиона рисует. Она не очень хороша, пока, но усердно тренируется».

Мое сердце начало бешено колотиться.

— Неужели все так просто? — спросила я, округлив глаза.

— Страж?

Голос Этана был сонным. Когда я оглянулась, он сидел, запустив пальцы в волосы, простыня сползла на его живот.

— Что случилось?

Я снова посмотрела на картину.

— Думаю, я знаю, что случилось с Фионой МакКензи.

***

Мы попросили пилота задержать самолет и собрались вместе на неровном холме в начале долины, том самом холме, на который мы вышли прошлой ночью. Том, Роуэн и несколько его доверенных оборотней. Винсент и Несса. Я и Этан.

— Итак, Мерит, — произнес Том. — Это твоя вечеринка. Начинай.

Я кивнула и взглянула на Винсента.

— Ты говорил, что кое-какие вещи Фионы пропали, поэтому они считали, что она мертва. Что пропало?

Винсент нахмурился.

— Я не понимаю, как это...

— Просто сделай мне одолжение, — ненавязчиво произнесла я.

— Я точно не помню. Свитер. Брошь. Ее хорошие сапоги.

— А что насчет художественных принадлежностей — краски или альбомы для рисования?

— Не припоминаю, — ответил Винсент, хмурясь. — Но она не была художницей.

— На самом деле это не так, — сказала я. — Фиона училась рисовать. У Тэрана были кое-какие старые бумаги Кристофа, и Кристоф упоминал об этом. Фиона знала, как сильно Кристоф любил долину и картины Бэрримора, и она знала, что он планировал подарить ей брошь. Она хотела подарить ему что-то в ответ. Что-то, что бы он оценил.

Я помедлила, давая им мгновение уложить это в голове.

— Думаю, она решила подарить ему пейзаж, который он любил. Обе картины — большая и маленькая — изображают долину и этот холм, но немного под разными углами. Думаю, Фиона встала раньше Кристофа и пришла сюда в своих хороших сапогах, свитере и, возможно броши, потому что думала, это будет ее личным прекрасным днем. Может, ради вдохновения. Она села рисовать, и что-то произошло.

— Что? — спросил Винсент, явно заинтригованный.

— Не знаю. Но именно поэтому мы здесь.

«Хорошая работа, Страж», — произнес Этан.

«Спасибо. Давай посмотрим, сможем ли мы сделать «хорошую работу» для Фионы».

Том посмотрел на меня, а все остальные смотрели на Тома, ожидая его вердикта.

— Вы слышали, что сказала леди, — наконец произнес Том. — Доставайте фонарики, и давайте организуем поисковую группу.

***

Мы искали в течении часа и ничего не нашли. Мы осторожно пробирались через пересеченную местность, через гравий, острые камни и норы кроликов и лис, которые сделали долину своим домом. Мы нашли еще два входа в шахту, кости кого-то, кого мы посчитали лосем, и кое-что еще.

Вот и все, пока я буквально не наткнулась на это.

Я приняла камень за тень, мой носок зацепился за выступ. Я упала вперед и приземлилась на руки, ощущая резкую расходящуюся боль, когда нежная кожа натолкнулась на острый гравий... и поняла, что камень был длинным пластом гранита, который частично закрывал дыру в земле.

Я уцепила фонарик, который обронила, и посветила в проем.

Это был узкий, но два с половиной или три метра глубиной, укрытый гранитом уступ. И на дне лежали останки тела, простое платье из бледно-розовой ткани с крошечными зелеными листьями, кожаные сапоги и небольшая кожаная сумка. Судя по всему, обе ее ноги были сломаны.

С момента ее смерти прошло столетие, и грязь засыпала ее кости, словно снег. Но столько лет спустя она по-прежнему была Фионой.

Я поднялась, свистнула и позволила остальным найти меня.

— Что это? — тихо спросил Том. Не говоря ни слова, я посветила фонариком в дыру. Последовали вздохи, проклятья, молитвы.

— Ты нашла ее, — проговорила Несса, потянувшись, чтобы сжать мою руку. — Ты нашла ее.

— Думаю, при падении она сломала ноги, — сказала я, используя фонарик, чтобы указать.

— Должно быть, пространство было слишком маленьким, чтобы она перекинулась, — тихо сказал Этан.

— Поэтому она не смогла исцелиться, — проговорил Винсент, вспомнив о том, что я ему рассказала.

Я кивнула.

— Она не смогла выбраться, а из-за выступа ее практически невозможно было увидеть. Я ее не видела, пока не упала на землю. И там есть кое-что еще, — произнесла я, указывая своим фонариком на мерцание на отвороте ее платья — на брошь в форме лаврового листа из золота и драгоценных камней. Та была на ней, когда она упала.

— Она сбежала? — спросил Роуэн. — Это он ее убил? Он кинул ее сюда?

Помимо прочего, Роуэн не был оптимистом.

Том снова посмотрел в дыру и вздохнул.

— Сюда прибудет группа судмедэкспертов, и мы посмотрим, что же мисс МакКензи сообщит нам.

***

Мы ждали, пока вызывали специалистов, подготавливали освещение, приспосабливали полиэтиленовую пленку так, чтобы можно было осторожно извлечь ее тело.

После многочисленного фотографирования они использовали длинные приспособления, чтобы поднять ее останки и вещи, включая холщовую сумку с ее художественными принадлежностями: перья и держатели, цветные мелки, маленькая бутылочка чернил. В ней также было несколько листов толстой, сложенной бумаги, которая чудом сохранилась. Я присела на пластик и при помощи палочки осторожно развернула первую страницу.

Кое-где чернила выцвели до нечитаемости, но четких слов было достаточно, чтобы понять смысл.

«Кристоф, любовь моя, я сделала..... Я затерялась в «..... норах» этой прекрасной...... целины. Я..... моя..... застряла, не имея места, чтобы перекинуться или..... За это, помимо всего прочего....., мне..... жаль.

Я стремилась сделать набросок нашей долины, чтобы..... показать ее..... выразить цвета так же хорошо, как..... мистер Бэрримор. Это..... мой подарок..... тебе. Я пытаюсь..... развлечение, ....., в том, как легко наши планы оборвались..... судьбой. И шесть дней спустя..... я.

Боюсь, это моя последняя....., что бессмертие не....., я..... получу. Если ты..... не найдешь....., ..... молить, чтобы твоя душа была успокоена, поскольку моя....., что..... провели так много месяцев вместе. ..... оплакивать меня в печали, но в радости, в..... всего, что мы увидели в..... мире. Ищи утешения..... семьи; позволь им успокоить и утешить..... не бойся за меня. Я не боюсь..... ибо тьма придет за всеми нами.

.... любовью и..... навечно, Фиона»

— Шесть дней, — проговорил Роуэн, когда он в свою очередь прочитал эти слова, его голос надломился от эмоций. — Она была здесь в течении шести дней.

По моим щекам покатились горячие слезы, как монеты дани. Фиона не сбежала, и Кристоф не убивал ее. Она вышла на прогулку, намереваясь написать картину долины для Кристофа, упала и поранилась, и не смогла выбраться.

Кристоф больше не мог оплакивать Фиону, не мог испытывать двойственные радость и безысходность от того, что нашел ее. Поэтому я оплакивала его, ее и всех тех, кто следовал за ними, запертые в битве, которую никто никогда не намеревался начинать.

— Давайте объявим минуту молчания в ее честь, — сказал Том, и каждый человек на холме прекратил двигаться, пока мы молча отсчитывали в обратном порядке минуту. Том хмыкнул по окончании минуты, и тоже вытер влагу со своих глаз.

— Я бы хотел сказать несколько слов, — произнес Роуэн.

Том кивнул, и мы отошли в сторону, чтобы предоставить ему место.

Оборотни были романтиками в классическом смысле слова, их связь с миром природы глубокая и основательная. Я слышала, как Габриэль читал Йейтса, цитируя его стихотворение «В Семи Лесах», поэтому меня не должно было удивить, что Роуэн выбрал другой стих Йейтса.

— И ты пришла — с печалью на губах, — начал он голосом ясным и звонким.

— И за тобой пришли, тебе вослед,

— Все муки кораблей в ночных морях,

— Все слёзы мира долгих тысяч лет.

Роуэн замолчал, стискивая зубы, пока прикладывал явно героические усилия, чтобы сдержать свои эмоции. Быстро качнул головой, провел рукой по челюсти, измученно вздохнул. Когда был уверен в своем контроле, он сцепил руки перед собой и начал снова:

— И воробьёв раздоры под стрехой,

— Творожно-бледную луну вдали,

— Шум листьев и созвездий тусклый рой...

Несмотря на усилия, его глаза наполнились слезами, и он раздраженно фыркнул, как будто его тело предательски выдало его эмоции.

— Потряс бессильный, давний плач земли.

Это было его скрытым сигналом, и его оборотни завыли свои траурные плачи, их голоса были объединенными и совершенно печальными.

Когда они закончили, я вытерла слезы со своих глаз.

— Прах Кристофа, — тихо проговорила я, нарушая молчание и смотря на Винсента. — Где он?

Ему потребовалось время, чтобы ответить.

— В нашей гробнице, на кладбище в другом конце долины.

— Теперь он должен быть с ней, — я снова посмотрела на него, на Роуэна. — Спустя столько времени, после всех этих страданий они должны быть вместе, в любви.

В течении долгого и тихого мгновения Роуэн и Винсент смотрели друг на друга. Воздух был тяжелым от силы их гнева, их сожаления, их страха, они оба ждали, когда другой пойдет на уступки.

К моему облегчению и удивлению, Роуэн заговорил первым:

— Она должна быть в земле, среди деревьев, чтобы цикл ее жизни смог продолжиться. Возможно... мы сможем найти место, которое подойдет им обоим.

Один из молодых оборотней открыл рот, чтобы возразить, но Роуэн подавляюще поднял руку, и он был достаточно сообразителен, чтобы притихнуть.

— Я был бы рад это обсудить, — сказал Винсент.

Это было началом.

***

Мы отправились обратно к дороге, идя молча через темноту, печаль все еще густо витала в воздухе.

— Посмотри вверх, — произнес Этан, и я запрокинула голову.

Облака рассеялись и открыли венец творения: полночную синеву вселенной, испещренную россыпью алмазов, которая составляла Млечный Путь. Звезды мерцали как камни бриллиантов в темноте, пока мы пролетали сквозь вселенную на нашем голубом и зеленом земном шаре.

— Красиво, — сказала я, слезы почти расцвели во второй раз.

Красиво, но печально. Это было поле битвы и место войны и потери, где укоренилась ненависть, посеянная несколькими поколениями.

Я оглянулась. Винсент и Роуэн, вампир и оборотень, стояли бок о бок, их взоры были обращены на сияющее зрелище над нами.

Я не настолько наивная, чтобы полагать, что разрешения тайны местонахождения Фионы МакКензи и раскрытия убийства Тэрана МакКензи будет достаточно, чтобы стереть всю историю, которая происходила здесь. Просто здесь было слишком много вражды, слишком много печали, слишком много насилия, и суперы не особо любили подставлять другую щеку. История не может быть переписана.

Но она может быть принята, признана. Она может послужить основой для чего-то нового. Чего-то лучшего. Мы здесь сделали все, что могли. Остальное остается за ними.

А что касается нас... я подумала о Катчере и Мэллори, Люке и Линдси. О наших апартаментах в Доме Кадогана, о Центре Хэнкока и Колесе обозрения на Военно-морском пирсе, об отражении уличных фонарей в реке Чикаго.

Чикаго не идеальный. Там присутствуют борьба и насилие, которые трудно преодолеть. Но те испытания и невзгоды были моими, чтобы их разделить, и моими, чтобы помочь их залечить.

Я взяла Этана за руку.

— Хватит с меня отпуска. Поехали домой.