Он восседал на высоком треногом табурете, одним локтем опираясь о крышку огромного стола. На первый взгляд казалось, будто стол был вырублен из каменной плиты. При ближайшем рассмотрении любопытствующий бы обнаружил, что это действительно так. Кромка стола представляла собой валик высотой в добрый дюйм.

Над столом свет дрожал и, преломляясь, отражался от чего-то, что покрывало его почти невидимым колпаком.

Скрипнула дверь, и чародей поднял взгляд, упиравшийся до того куда-то вдаль, куда-то в центр массивного стола. Он сосредоточил взгляд на посетителе.

— Приветствую тебя, Великий! — поклонился вошедший. — Да будут к тебе благосклонны небесные Владыки!

Это был толстый коротышка, одетый в ярко-красный шелковый кафтан. Одежда развевалась вокруг него. Богатая золотая и серебряная вышивка отражалась в фонтанах потоков света. Голову, выбритую до блеска, он носил высоко. Борода была длинная и заботливо завитая и доходила ему до самой груди. Руки, усыпанные перстнями, он в этот момент поднял в приветственном жесте.

— И я приветствую уважаемого Авенадора, самого почитаемого торговца оружием во всем Термезане, — ответил Сунт-Аграм, взглядом знатока оценив объемистый мешок с деньгами, тяжело покачивающийся у пояса торговца.

Ему сделалось ясно, что сегодня игра затянется надолго.

Авенадор глубоко вздохнул и хотел что-то сказать, но ему помешал новый гость. Через приоткрытую дверь протиснулся высокий стройный мужчина.

Он был в черных кожаных штанах, которые кончались чуть ниже его колен. Свободная белая присборенная рубаха была украшена множеством кружев, нашитых не только вместо воротника и манжет, а абсолютно везде, где только можно. О высокие сапоги при ходьбе то и дело стукались ножны тонкого длинного меча, выполненные из зеленой крокодильей кожи, расшитой серебром.

Быстрым упругим шагом он приблизился к столу.

— О Сунт-Аграм, великий маг, Ты славен среди смертных так. Как ни один, допрежь тебя, Позволь, и воспою же я Твой разум, силу, гордый нрав… И щедрость… Ну, скажи, я прав?

— прогремел внезапно звучный голос, который казался неуместным в темной унылой комнате.

Колдун огляделся и уставился на якобы деревянный потолок, который прикрывал каменные своды и делал комнату ниже. Из него струился странный желтый свет, который не имел видимого источника.

— И я тебя приветствую, поэт Токан. Стихами я тебе ответить не могу, но утешением тебе должны послужить деньги, приготовленные для победителя. Надеюсь, что и ты внесешь в игру свою лепту, — сказал немного язвительно Сунт-Аграм, намекая тем самым на хроническую неплатежеспособность поэта.

— О нет, сегодня я в порядке, Кошель мой полон, я в достатке! Я написал недавно оду… И королю ее я продал. Отвесил господин мне злата — Теперь я заживу богато!

И Токан гордо выпятил грудь и подбросил на ладони кошель, который, правда, казался бедным родственником по сравнению с мешком Авенадора.

Топот в коридоре огласил приход последнего сегодняшнего посетителя. Барон Тевонидис влетел в двери так, что дверь, распахнувшись, стукнулась о деревянные панели на стене. Его массивная фигура в сером плаще, который он не снимал даже при аудиенции у короля, быстро приблизилась к столу.

— Надеюсь, я не слишком опоздал, уважаемый, — поклонился он Сунт-Аграму, продолжавшему сидеть на табурете и изучающе разглядывать разношерстное общество, собравшееся сегодня для игры.

— Да нет, хотя ты пришел последним, — сказал чародей довольно приветливо. — Я думаю, что на сегодня мы все. Надеюсь, мы не слишком поспешили…

Он склонился над столом и стал что-то внимательно разглядывать на нем.

* * *

Конан вскочил и огляделся. Его удивила необыкновенная тишина, окружавшая его со всех сторон.

Камера, в которой он был заключен теперь, сильно отличалась от прежней. Стены здесь были гладкие, никаких скоб на стенах, никаких сточных канавок по углам. И пол был таким гладким, что он даже пощупал его рукой. Его желтизна не резала глаз, а успокаивала, а вещество, из которого он был сделан, было приятным на ощупь.

Конан встал и попробовал, не будут ли скользить ноги. Пол пружинил, но ноги на нем стояли, как прибитые. Свет лился сверху, и Конану все это совсем не нравилось. Он провел руками по телу, потер лицо и незаметно сгорбился. Кинжал был на месте.

Он запрокинул голову и стал искать источник такого яркого и сильного света. В камере не было потолка, по крайней мере такого, к которому он привык. Где-то высоко над стенами, там, откуда струился этот свет, всеми цветами радуги переливалось что-то, что могло быть потолком.

Конан взглядом оценил высоту стены: "Слишком высокие и слишком гладкие".

Он приблизился к двери камеры и для проверки толкнул ее. Бесполезно. Дверь даже не дрогнула. Она была сделана из той же массы, что и стены и потолок. Только несколько иной оттенок желтизны указывал на то, что там находится выходу

Киммериец просунул ноготь в щель между стеной и дверью. Слегка нажал…

К его безмерному удивлению дверь открылась внутрь.

Конан высунул наружу голову, готовый в любой момент снова захлопнуть дверь, если оттуда грозит опасность. Он увидел помещение, очень похожее на то, из которого сейчас выглядывал. Но разница между ними, однако, была. Посередине стоял стол. Конан еще никогда такого не видел.

Дело в том, что это была, собственно говоря, массивная деревянная призма. На ней лежал огромный кусок жареного мяса. Конан не мог определить, из какого животного он мог быть изготовлен. Он не знал такого огромного зверя. Потом он флегматично пожал плечами и глубоко втянул в себя воздух. Облизнувшись, он одним прыжком оказался у мяса.

Он схватил в руку сломанную кость, торчащую из мяса, и поднес мясо ко рту. Его сильные здоровые зубы хищно впились в жаркое. По подбородку потек жир. Конан наслаждался вкусом пищи и в первый момент даже не заметил, что мертвая тишина, еще недавно выводившая его из себя, исчезла.

Похоже, приближалась гроза. Грохот раздавался откуда-то с небес. Конан посмотрел вверх, но там ничего не изменилось. Никаких туч. Его тюрьму прикрывало нечто радужное, меняющиеся, чего он при всем своем старании не мог рассмотреть. Но он не позволил этому неизвестному лишить себя хладнокровия и продолжал пировать.

Наконец у него в руке осталась одна лишь кость. Она была толстая, но полая внутри. Не будь она такой огромной, Конан поставил бы и последний украденный золотой на то, что это птичья кость. Некоторое время он рассматривал чисто обглоданный сустав, а потом хотел выбросить его. Но в конце концов он не сделал этого, а, наоборот, покрепче стиснув ее в руке, взмахнул над головой.

Покрытая жиром, она выскользнула у него из рук и так ударилась об стену, что та загудела. Конан поднял ее. Оторвав кусок рубахи, которая после пребывания в тюрьме превратилась в рваную тряпку, он тщательно вытер кость. Затем опять попробовал помахать ею над головой. Теперь было гораздо лучше. Она со свистом рассекала воздух.

— Хотя такое оружие многого не стоит, но по крайней мере у меня хоть что-то будет в руках, — проворчал он, засовывая кость подмышку, чтобы иметь обе руки свободными.

Он осмотрел оставшуюся часть камеры, нет ли там чего-нибудь попить, но тюремщики не дали себе труда предусмотреть что-либо подобное. Конан в душе поблагодарил незнакомого благодетеля.

Открыть вторую дверь было уже не так просто, но с помощью острого конца кости Конану в конце концов удалось ее выломать.

Коридор, в который он попал, тянулся в двух направлениях!

На мгновение он заколебался, потом двинулся налево. Если бы пришлось кому-нибудь объяснять, почему он так поступил, он не смог бы этого сделать.

Он проходил мимо дверей других камер. В некоторые он заглянул. В те, которые были открыты. Другие, хотя на них не было видно засова или замка, не открывались.

— Ну, что ж, — пожал Конан плечами, — здесь, видно, действует колдовство.

Он даже не мог представить себе, как он был близок к правде.

Сначала камеры были пустыми. Только примерно в десятой из тех, в которые он заглянул, нашлись следы постояльцев. Здесь воняло мочой. Желтые стены, забрызганные кровью, никто не удосужился вымыть.

По количеству крови, Конан решил, что здесь сражалось, по крайней мере, десяток головорезов, либо здесь кого-то или что-то разорвали на куски.

Он крепче сжал кость в правой руке и еще разок ею для пробы взмахнул. Коридор был довольно тесным, так что нельзя было как следует размахнуться, но то, как она свистнула в воздухе, его порадовало.

Он дошел до развилки. Уже третьей, на которую он наткнулся по пути. Он остановился и, немного поразмышляв, не попробовать ли ему и другие ответвления, решил, что не будет делать этого. Можно было заблудиться. Если не удастся найти какой-нибудь выход, он хотел бы иметь возможность вернуться в камеру, в которой он пришел в себя.

Во всем этом деле он чуял проделки Сунт-Аграма, поскольку в тюрьму его завлек барон Тевонидис.

Он осторожно двинулся в дальнейший путь. Однообразная желтизна стен действовала ему на нервы, так как не за чем было остановиться глазам. Поэтому когда из-за угла на него выкатился огромный шар, он на мгновение остолбенел.

Шар был почти прозрачным и в полной тишине медленно катился навстречу ему. Только когда шар подкатился почти на расстояние вытянутой руки, он услышал тихое чмоканье. Казалось, что по коридору катится огромная капля воды. Это было страшное зрелище.

Конан не знал, как сражаться с этим монстром. Боками шар почти касался стен, так что проскочить мимо него на другую сторону не было никаких шансов. Это не был ни зверь, ни человек, ни чудовище, созданное колдуном. Это было нечто бесформенное и даже вид того, что катилось ему навстречу, был Конану отвратителен.

Он сглотнул несуществующую слюну, сделал два быстрых шага навстречу шару и замахнулся костью. Раздался звук всплеска, как если бы он действительно ударил по воде. Но тем не менее кость наткнулась на препятствие, которое пружинисто отбросило ее назад.

Только сила бицепсов Конана помешала тому, чтобы кость отлетела назад, как бумеранг, прямо на его голову.

Шар слегка сплюснулся в высоту и его движение вперед ускорилось. Грязь, находящаяся внутри, пришла вдруг в движение, и Конану показалось, что бревна, шарики, палочки, кружки и хворост в глубине катящегося шара вдруг сосредоточились у препятствия как можно ближе к нему. Он стал быстро отступать.

Он внимательнее всмотрелся в сердцевину своего противника и увидел, что это действительно так. Все твердые предметы в его внутренности собрались у его передней кромки.

Киммериец сделал несколько быстрых шагов назад, крепко уперся ногами в землю и приготовился к новому атаке. Шар ускорил свое движение, но по его скорости Конану было ясно, что он в любой момент сможет убежать.

И на этот раз он нанес свой удар сверху. И его результат был точно таким же, как и после первого удара.

Толстый конец кости ударил по чему-то такому упругому, что ее высокой дугой отбросило назад. На этот раз Конан, хоть и был гораздо лучше готов к этому, не смог устоять на ногах, потому что вложил в удар всю силу. Он упал на спину.

Шар между тем продолжал свое неумолимое движение вперед. Коснувшись ноги Конана, он остановился. У гиганта было такое чувство, что он попал в водоворот. Ему казалось, что некая огромная сила втягивает его внутрь чудовищного шара. Он бился, как рыба об лед. Это не помогало.

Тогда он молниеносно оперся руками о пол и отжался. Ему удалось выдернуть ногу из-под шара, но тому это не понравилось. Киммерийца спасло только то, что он мгновенно вскочил на ноги, схватил кость и, высоко подпрыгнув, отскочил назад.

Шар с омерзительным чмоканьем опять накатывался на него. Конан, отступая, лихорадочно думал, что делать дальше.

Он побежал прочь от накатывающегося врага, в сторону своей камеры.

Но не успел он сделать и пятидесяти шагов, как с другой стороны навстречу ему выкатился второй шар.

— Кром побери! — прорычал он и остановился.

Пока второе чудовище было еще далеко и приближалось медленно, но было ясно, что до безопасного укрытия в своей камере он не доберется.

Кожа на ноге стала гореть. Посмотрев на нее, он увидел, что в том месте, где шар пытался затянуть его внутрь, на коже появились волдыри.

Он добежал до развилки и свернул в боковой коридор. Он надеялся, что шары не заметят этого и налетят друг на друга. Был шанс, что они начнут сражаться друг с другом.

Шар действительно прокатился мимо и Конан вздохнул с облегчением.

Он осторожно вернулся на развилку и выглянул из-за угла. Шары врезались друг в друга с резким чмокающим звуком, который прозвучал в коридоре как удар хлыстом. На поверхности шаров появились какие-то щупальца, которые впились в противника. Конан с интересом следил за этим удивительным поединком. После короткой схватки раздался звук чего-то рвущегося, один шар накатился на побежденного и тот исчез.

По коридору потекла какая-то жидкость и победитель покатился в ней с громким плеском.

Из-за этого шума и необычности всего представления Конан чуть не просмотрел еще одного неприятеля, который приближался к нему сзади. Он выскочил из своего укрытия, как раненый олень и бросился в тот коридор, по которому шел первоначально, Он предполагал, что там уже никаких чудовищ не будет. В этом, однако, он очень ошибался…

Правда, схватка двух шаров, которую он наблюдал, подала ему новую идею обороны. Он бросился навстречу шару, который был еще довольно далеко. Киммериец опять крепко сжал кость, но теперь наоборот — он обхватил рукой широкую часть сустава. Острым сломанным концом кости он нанес удар наискось слева, надеясь, что ему удастся пробить оболочку чудовищного, но все же чрезвычайно малоподвижного противника. — Ура! — радостно завопил он, когда ему это удалось из прорехи величиной с половину Конанова тела хлынула омерзительно пахнущая жидкость. Киммериец отскочил назад. Потом быстро оглянулся, чтобы удостовериться в том, что другой враг еще далеко. Он был далеко. Темные осколки, плавающие до того во внутренности шара, еще немного поносились в воздухе, но вскоре упали на землю. Конан обернулся назад, чтобы не упустить из виду другой шар. Тот приближался быстрее, чем хотелось бы.

Он не стал его дожидаться и, пробежав через лужу, оставшуюся после распоротого противника, постарался быстро вытереть ноги о пол.

Следующий враг докатился до лужи. На мгновение остановился на ней, но затем перекатился через нее и последовал дальше за Конаном. На этот раз Конан уже не колебался, и его оружие уверенно расправилось со следующим чудовищем.

Он снова услышал гром. Ему казалось, что это не раскаты грома, что это несколько регулярно чередующихся тонов разных звуков. Однако шум был настолько сильным, что он не мог в них разобраться. Он перестал обращать на него внимание.

Он двинулся по направлению к своей камере только после того, как выяснил, что находится, собственно говоря, в довольно большом лабиринте. Исследуя его, он по пути обезвредил еще пять шаров.

В камере Конан захлопнул за собой дверь. В щель между дверью и иолом он забил кость, чтобы быть уверенным в том, что во сне на него никто не нападет. Он так устал, что едва стоял на ногах.

Если бы ему было нужно, он преодолел бы эту усталость, но он убедился в том, что пока из лабиринта выбраться невозможно.

Осмотрев ноги, он к своей радости обнаружил, что жидкость, вытекающая из шаров, по-видимому, попадая на воздух, утрачивает свои ядовитые и разъедающие качества.

Ну что же, ничего другого не оставалось. Он улегся на стол и заснул.

* * *

— Я же говорил, — смеялся во весь голос барон Тевонидис. — Я же говорил, — ликовал он, подбрасывая в руке набитый кошель, полный золотых.

Авенадор и Токан радовались не так явно, но и они были тоже очень довольны. Поэт больше всех, потому что денег у него было гораздо меньше, чем у всех остальных.

— Думаю, ваш сегодняшний визит был не последним, — пробормотал, стиснув зубы, Сунт-Аграм, которого гораздо больше, чем потерянные деньги, раздосадовал сам проигрыш.

— Разумеется, мы с удовольствием придем, как только ваша милость известит нас о повторении этого благородного развлечения, — засмеялся Авенадор. — Только… — он на мгновение заколебался, — мне, вероятно, все-таки придется на какое-то время лишить себя вашего общества. Дела призывают. Я получил большой заказ от кочевников в Даити и мне не хотелось бы упустить столь выгодное предложение. Но я постараюсь закончить дела как можно быстрее, чтобы опять иметь удовольствие посетить вашу милость, — Авенадор поклонился, насколько это позволял ему выступающий животик.

Длинный ярко-красный кафтан облегал его толстое тело. Богатое золотое и серебряное шитье сверкало в потоках света, так же как и его лысая голова. Его руки Погрузились в длинную, аккуратно завитую бороду. Пальцы, унизанные перстнями, то здесь, то там выныривали из нее, как маленькие золотые рыбки.

— Мне бы не хотелось, чтобы обещанное стихотворение появилось на свет, — Сунт-Аграм злобно взглянул на поэта.

— О, господин, могу вам поклясться,

…Что ваше слово — для меня приказ, И я скорее замертво паду. Чем вдруг осмелюсь я прогневать вас. Или накличу невзначай беду…

Поэт склонился до самой земли, и кружева на ею рукавах коснулись пола. Он поклонился Сунт-Аграму так глубоко, что его меч чуть не выпал из ножен.

Авенадору это показалось смешным, но из-за не слишком радужного настроения хозяина дома он не позволил себе рассмеяться. Зато Тевонидис себя подобными мелочами не стеснял.

— Мой милый стихоплет, — заметил барон, — было бы неплохо, если бы ты, идя в гости, по крайней мере, оставлял дома свой родовой меч. Ты бываешь опасным… — ухмыльнулся он, — но только сам для себя, — добавил тут же.

Барон знал, что его искусство владения мечом гораздо выше, чем у поэта и, следовательно, дуэль ему но грозит. Однако он недооценил возможности Токана. Не прошло и недели, как по городу распространилась насмешливая песенка о лучшем фехтовальщике королевства, который предпочитает зарабатывать на жизнь заключением пари и кражами, а не фехтованием и военным искусством.

Гости покинули Сунт-Аграма, который все еще сидел за столом, опираясь подбородком на сложенные руки. Он смотрел на Конана, который лежал на призме, заменявшей ему в камере стол, и спокойно спал.

— Я подберу тебе соперников посильнее, — прошипел Сунт-Аграм, как только за гостями захлопнулась дверь и чародей мог дать выход своей злости. — Это была всего лишь только разминка. Больше из-за тебя я проигрывать не буду.

Он хлопнул в ладоши и тут же с гневом обрушился на Хинневара, который позволил себе появиться не в ту же секунду:

— Тебя никогда нет, когда ты мне нужен!

— Господин, — заикаясь, произнес помощник, — Ведь я здесь, рядом ожидал вашего повеления…

— Это ты называешь ожиданием?! Я сижу и жду, когда господин… — чародей давился от бешенства, — соизволит явиться. Надо будет, пожалуй, еще раз подумать об этой кифаре… — сказал Сунт-Аграм значительно и его руки стали перебирать воздух, как невидимые струны инструмента.

— Не-е-е-т, господин, — взвыл несчастный и пал на колени. — Я полностью в вашем распоряжении.

— Убери здесь, — велел Сунт-Аграм. — И смотри, не перепутай все снова…

— Никогда в жизни, господин, — бормотал Хинневар, глаза которого злобно сверкнули, когда он был уверен, что господин на него не смотрит. Но несмотря на это, он был верен своему хозяину, как пес, которого бьют ногой, но который всегда возвращается к той руке, от которой его не ждет ничего, кроме побоев.