* Возвращение в Карнунт * Исчезновение Куприса * У мастеров янтарного дела в Аквилее * По Соляному пути в Рим * Легенда о волчице * На семи холмах * Номеда * Голова Децебала * Бой гладиаторов * Обвиняемый в убийстве * Побег *
…Не успели жемайты отъехать подальше от того места, где их задержали легионеры, как послышался стук копыт и их опять окружили всадники.
— Кто такие? — спросил звонкий голос, и Айстис узнал… Каю.
— Кая?! Это мы!
Девушка в мужской одежде с мечом на боку и ярким белым шарфом на шее отделилась от небольшого отряда всадников. Остановив своих спутников движением руки, она подъехала ближе:
— Оба живы?
— Кая, что с тобой?
— Вышло не так, как мне хотелось, чужеземец… Я знаю, что мой отец, великий Децебал, погиб. Не существует более Сармизегетузы. Защитники не сумели противостоять нападающим… Жрец жрецов Монтиана прыгнул вниз с Каменного солнца. Он отправился на встречу с богами. Возможно, ему удастся убедить их, что даки нуждаются в помощи…
— А ты, Кая?
— Запомни меня, чужеземец, не как Каю, а как свободную Даку! Таково мое подлинное имя… Мы уже выпили по глотку воды священного Дунавия, у нас нет иного пути, кроме борьбы за свободу! Все, кто остался в живых, уходят в горы. Оттуда мы начнем новую священную войну с римлянами. Будь счастлив, чужеземец! Жалко, что наше знакомство было так коротко. Но у тебя дома, наверное, невеста…
Кая быстро повернулась, что-то крикнула на своем языке даков, и все стремительно унеслись в темноту.
Айстис долго смотрел ей вслед, пока его не окликнул Гудрис:
— Пора!
Жемайты скакали всю ночь и весь день. Несколько раз их останавливали легионеры, и тогда они предъявляли знак, полученный от Траяна, называли Карнунт. Переправившись через Дунавий, они повернули на север и, по истечении еще одних суток, увидели перед собой стены Карнунта.
В город жемайты вступили без каких-либо трудностей, предъявив изображение крылатого человека. В усадьбе, где они прежде жили, им рассказали, что сембы уже отправились на родину. Никто не мог сообщить, где найти Лонга, других руководителей города. Жемайты пошли к старику.
Жрец Исиды встретил их с каменным выражением лица. Айстису казалось, что он утратил всю свою гордость. Старик подтвердил, что сембы уехали несколько дней назад:
— Кто-то донес Лонгу, что вас видели среди даков. Он разгневался, обрушился на Нотангаса, но тот ответил, что ему ничего неизвестно, жемайты сами за себя в ответе.
Жрец продолжал:
— Нотангас сразу же заставил Лонга умолкнуть, сказав, чтобы он не распространял слухи. Дескать, ему, Нотангасу, известно, что жемайты погибли. Даки, мол, их убили, приняв за легионеров. Если Лонг будет говорить иначе, янтаря ему не видать! Есть и другие места, где можно заняться торговлей… Лонг очень хорошо знал, что не один Карнунт ведет торговлю с северными народами. А кому же охота отказаться от большой выгоды?
— Что нам делать?
— Дороги на север перекрыты. Как только вспыхнула война против даков, насторожились и маркоманы. У выхода из Карнунта они задерживают любого… Удастся ли сембам прорваться? Трудно сказать. К маркоманам мы послали своих людей. Если маркоманы прислушаются к их словам, все будет хорошо. Но больше отрядов, отправляющихся на север, пока не будет. Не только из Карнунта, но и из Ольбии, Ветера, Могунтака… Вам остается лишь один путь: добраться до Аквилеи, города на юге, у моря. Я слышал, что из Аквилеи плывут корабли на север. Оттуда вам будет ближе до родины… Возьмите этот знак. В Аквилее передадите его купцу Геремию. Он вам поможет… Я же больше ничего не могу для вас сделать. Буду молить Мать Матерей, чтобы она оказала помощь несчастной Дакии, которая гибнет в огне… Погодите! Своих вещей не ищите. Ваш товарищ по путешествию все обменял и все полученное увез домой. За помощь, оказанную Дакии, примите наш дар. Публий, проводи гостей!
Старик снова застыл, словно камень, а юноша, похожий на Колония, вывел их из дома. Во внутреннем дворе стояли два оседланных коня. В сумках, пристегнутых к седлам, жемайты обнаружили продовольствие, сестерции и ими же привезенный янтарь, который, видимо, купили люди старика.
Из Карнунта путники двигались на юг по широкой, удобной дороге. По обочинам был гравий и песок, а середина выложена каменными плитами. Через каждые три тысячи стоп стоял вкопанный в землю камень: им было обозначено расстояние. Айстис позднее узнал, что такими добротными дорогами уже несколько лет связаны с Римом все наиболее важные города империи.
Две недели спустя жемайты прибыли в Аквилею.
Город им не понравился. Дома, разные по величине, стояли, тесно прижатые друг к другу. Они были построены из дерева и камня, огорожены сплошными стенами. Заваленные хламом улички вели к порту, где покачивались привязанные к длинному молу ладьи. В открытом море, под парусами, виднелись еще ладьи.
На набережной шумела разноязычная толпа. Люди были одеты как кому вздумалось. Рядом с привычным одеянием северного покроя можно было увидеть римский наряд, как и в Карнунте. Прибывшие из дальних краев были одеты в халаты, опоясанные яркими лентами.
Мимо жемайтов прошел человек, лицо которого было не белое, а темно-коричневое.
Но удивляться было некогда: их ждали дела.
Разыскать необходимый адрес оказалось несложно. Стоило назвать имя мастера, и горожане показали, где живет купец. Вскоре они подошли к усадьбе, обнесенной оградой из черного камня, и постучались в двери висящим около нее топориком. Вышел сторож и о чем-то спросил их. Гудрис протянул знак, полученный от старика. Двери закрылись и вскоре вновь открылись, на этот раз широко.
Сторож пригласил путников в дом. По деревянной скрипучей лестнице он проводил приехавших в верхнюю часть дома и предложил им сесть на длинную скамейку.
Вошли двое. Седой, довольно толстый и неторопливый человек и был Геремий. Второй, худощавый, был такой высокий, что голова его почти упиралась в потолок. Он первый поздоровался с прибывшими и на языке сембов сказал:
— Мое имя Лауренций. Я купец, неоднократно бывал в Карнунте. Там я встречаюсь с сембами, торгующими янтарем. Однажды я и сам со своими людьми побывал у Янтарного моря. Мне сообщили, что вы прибыли из тех краев, и я пришел вместе с Геремием, он — мой компаньон.
Геремий тоже что-то сказал на непонятном языке. Лауренций перевел:
— Он рад, что к нему пожаловали такие редкие гости. Чем он мог бы быть вам полезен?
Гудрис рассказал Лауренцию, что они с Айстисом отстали от своего отряда и не знают, как им вернуться домой. Они очень просят, чтобы Лауренций и Геремий помогли им устроиться на корабль, отправляющийся на север. У них есть янтарь, они хотели бы его продать и оплатить путешествие домой. Если у них что-то останется, они надеются взамен получить товары, которые отвезут родичам.
Лауренций и Геремий долго переговаривались между собой. Потом Лауренций обратился к жемайтам:
— Геремий говорит, что ему не довелось слышать о ладье, отплывающей на север. Но я встречусь с квестором порта и сам спрошу у него. Янтарь мы с удовольствием у вас купим. Взамен можем дать сестерции или товары, которые вы пожелаете. Янтарь нам очень нужен!
Аквилейцы простились и ушли. Вскоре появился слуга, который отвел гостей в предназначенные для них комнаты.
Поев досыта, жемайты прилегли и тотчас же уснули. Напряжение предшествовавших дней сразило путешественников.
Их разбудили шаги. В комнату вошел Лауренций:
— Я только что говорил с квестором порта. Ничем не могу вас порадовать. В северных провинциях империи неспокойно, поэтому корабли в Фехтию и другие северные порты не отплывают. Квестор обещал расспросить моряков, пришедших в порт на своих ладьях из других стран. Но для этого потребуется два-три дня. Придется подождать… А чтобы не было скучно, предлагаю посетить наши мастерские и посмотреть, что мы изготовляем из вашего янтаря.
Спустившись по лестнице, жемайты вслед за Лауренцием пересекли мощенный камнями двор и оказались в строении, из которого раздавались голоса. Открыв двери, они вошли в продолговатую комнату. Вдоль стен стояли полки, на которых лежало множество кусков янтаря разных цветов. На полу — ряды высоких кувшинов, наполненных мелким янтарем.
— Это наш склад, — объяснил Лауренций. — Отсюда янтарь поступает в мастерскую.
За столами сидели примерно двадцать человек, которые расщепляли, вырезали, шлифовали янтарь. Один обрабатывал поверхность маленьких янтарных шариков. Другой занимался отделкой продолговатых пластинок, на которых уже были вырезаны изображения птиц, растений, людей. Третий из куска янтаря вырезал статуэтку. Те, что сидели поближе к окну, шлифовали кольца, мастерили шкатулку, сосуды…
— Янтарем все интересуются. Хотят иметь у себя дома изделия из него. Наши люди верят, что янтарь, подвешенный на шее ребенка, охраняет его от злых духов, болезней. Предмет, сделанный из янтаря, — драгоценность.
Айстис увидел нескольких мужчин, одетых в длинные белые балахоны. Они стояли у стола, на котором были расставлены странные прозрачные сосуды с жидкостью. Под ними горел огонь. Жидкость пенилась, булькала.
— Здесь из янтаря вырабатывают лекарства. Уже с незапамятных времен известно, что янтарные капли укрепляют зрение. Янтарь, смешанный с медом и розовым маслом, лечит уши. Янтарная жидкость усмиряет боль в животе. Янтарной мазью можно вылечить грудь, устранить кашель и удушье… Лекарств, выработанных из янтаря, ищут болеющие нервными болезнями.
— Вот тебе и нá! — улыбнулся Гудрис. — А мы об этом ничего не знаем! Для нас янтарь — это янтарь, и все…
Лауренций отвел их в маленькую комнатку, в которой находился лишь один человек.
В янтарной дужке держался тоненький кружок из янтаря. Лауренций взял маленький кусочек янтаря и положил его под этот кружок. Кусочек увеличился в несколько раз!
— Ого! — не удержался Айстис.
Лауренций объяснил, что янтарный кружок — увеличительное приспособление, в котором нуждаются ученые.
Появился слуга и позвал Лауренция. Тот повернулся к жемайтам:
— Я вынужден просить прощения. Меня вызывают на пристань. Видимо, управляющий портом что-то узнал о корабле, плывущем на север… Оставшиеся мастерские осмотрим позднее.
Гудрис и Айстис удалились в свою комнату, обсуждая то, что увидели. Особенно удивляло их умение римлян вырабатывать из янтаря столько нужного людям.
— Надо и нам научиться творить такие чудеса!..
Лауренций, вернувшись, застал их за обсуждением впечатлений.
— Вижу, понравилось! — улыбнулся он. — Это самая крупная мастерская не только в Аквилее, но и во всей империи. Янтарь еще умеют обрабатывать в Массилии, в других местах… Теперь о новостях. Квестор узнал, что через месяц-два на север поплывет корабль с Родоса. По дороге он войдет в Остию, наш главный порт, недалеко от Рима. На то, что вскоре какой-нибудь корабль отправится на север из Аквилеи, рассчитывать не стоит. Советую вам ехать в Рим, а там наши люди помогут вам договориться с хозяином «Черного Коня» — так называется корабль с Родоса.
— В Рим? — переглянулись жемайты.
— Завтра утром я со своими людьми уезжаю в Рим. Приглашаю присоединиться к нам.
Гудрис и Айстис согласились.
Они поблагодарили Лауренция за заботу, проявленную о них, и обменяли часть своего янтаря на товары и сестерции, а оставшийся янтарь оставили у себя, надеясь, что в Риме продадут его с еще большей выгодой. По крайней мере, так считал Гудрис.
Как прибавку к плате за янтарь, Гудрис выпросил у Лауренция несколько статуэток и других изделий из янтаря, а также лекарства, и расспросил, как их вырабатывают и против каких болезней употребляют.
Прежде чем солнце показалось над горизонтом, жемайты вместе с Лауренцием и его сопровождающими отправились в путь по дороге, по которой с древней поры от кельтских и германских племен доставляли в столицу империи соль. Дорогу эту так и назвали — Соляной путь.
Второй день небольшой отряд, несколько недель назад отправившийся из Аквилеи, двигался через сады.
Сколько мог охватить глаз, всюду красовались румянящиеся яблоки, толстобокие груши, остроносые фиги и круглые гранаты. На деревьях, напоминающих сливовые, переливалось разными цветами множество других плодов, которые Лауренций именовал персиками и абрикосами.
— Приближаемся к Городу, — провозгласил командир отряда, имени которого Айстис не запомнил. Он вместе с Гудрисом держался возле Лауренция.
Жемайты уже в Карнунте узнали, что римляне называют свою столицу не Римом, а Городом, очевидно желая этим сказать, что Рим — город всех городов, и никакой другой город не может с ним сравниться.
— Гляди, какие крупные яблоки! — заметил Гудрис. — Не то что наши, маленькие…
Лауренций объяснил:
— Яблоки, как и все фруктовые деревья, в этом саду находятся под постоянной опекой. Специальные люди — агрономы — разрыхляют землю, вносят в нее удобрения. Они с малых лет учатся обрабатывать землю…
— Смотрите, смотрите! — прервал Айстис Лауренция. — Что тут происходит?
Он показал на дерево около дороги, ветви которого гнулись от самых разных плодов. На одной росли орехи, на другой — виноград, на третьей — груши, гранаты, даже какие-то ягоды наливались соком!
— Этот участок принадлежит очень талантливому агроному, — объяснил Лауренций. — Агроном столь велик, что не боится смешивать растения. Другие за это угодили бы в тюрьму… — Помолчав, он добавил: — Хорошо садовникам: от одного дерева они ежегодно выручают не менее тысячи сестерций! Мы, мастера, чтобы столько заработать, должны пролить много пота… Вот и становится все больше желающих заниматься садоводством. Но сейчас уже трудно стать членом сообщества садоводов: вокруг города не осталось свободной земли. Даже самые скудные земли превращены в плодородные сады…
Сады были разные. Среди плодовых деревьев виднелись ягодные кусты. Рядом с виноградниками простирались участки, на которых зеленела капуста, росли чеснок, бобы, горох. У ручейка — множество уток и гусей. Очень много голубей.
— Голуби дороже, чем гуси, — рассказывал Лауренций. — За парочку голубей платят, как за добрый участок виноградника. Голуби — лакомство! Есть голубятники, обладающие стаями голубей стоимостью сотни тысяч сестерций!
— А это что? — заинтересовался Гудрис, увидев птицу, которая веером раскинула пестрый сверкающий хвост.
— Павлин… Их лишь недавно стали разводить в большом количестве, после того как появились любители павлиньих яиц. Теперь уже выгоднее держать пару павлинов, чем обрабатывать небольшой участок земли… Но кое-кто полагает, что этой моде скоро придет конец. Любители лакомств уже начинают требовать дроздовых яиц.
— Тоже придумают! — буркнул Гудрис.
— За этими садами — обрабатываемая земля. И не только здесь. Всюду, где господствует наша могучая Империя, земли возделывают — выращивают злаки. В первую очередь пшеницу. Особенно обильные урожаи земля дает на Черном Берегу. Из одного модия пшеницы там вырастают полтораста модиев! Прокуратор божественного Августа прислал куст пшеницы, состоящий из четырехсот стеблей и выросший из одного зерна! Императору Нерону из того же края прислали триста шестьдесят колосьев, выросших из одного зерна! Эта пшеница, выращенная нашими знатоками земли и растений, называется стоколосой.
Гудрис покачал головой, не очень веря рассказам Лауренция. Вот бы достать такие семена! Из них, чего доброго, и на маленьких полях вырос бы невиданный урожай. Надо будет попросить семян этой пшеницы…
Лауренций, почувствовав, что жемайты заинтересовались его рассказом, продолжал объяснять, что римляне выращивают не только плодовые деревья, хлеба, но и скот, в особенности овец:
— Сейчас модно носить одежду из чистой шерсти. Лен с Черного Берега и шелк, который привозят из далеких краев, очень дороги. Римляне особенно любят шерсть овец, которых разводят в северных горах нашего края. Она такая мягкая, что пастухам приходится накрывать овец, иначе шерсть загрязнится и станет ни на что не пригодной, ибо вымыть ее невозможно. Разводим мы и коз, коров, лошадей, ослов.
Гудрис заинтересовался, кто обрабатывает землю и пасет скот, если такое множество римлян проводит свою жизнь в легионах.
— Работают рабы, которые принадлежат государству, императору или коллегии, городу, богатому гражданину, — объяснил Лауренций. — Среди земледельцев и животноводов есть и свободные люди. Это бывшие воины, которые к старости были награждены землей, а также выкупившие свободу рабы, ставшие колонами — свободными арендаторами. Некоторые рабы становятся пекулиями, то есть получают земельный участок и платят за него налог…
— Сами воюют, а рабы трудятся! Край разбойников! — еле сдерживая гнев, произнес Гудрис. Его лицо все больше и больше хмурилось.
Пока они вели разговор, сады кончились. Впереди виднелась белая стена с воротами. За ней высоко вздымались холмы, поросшие деревьями. Айстис насчитал семь таких холмов.
— Город! Город! — оживились путешественники.
Айстис, не отрывая глаз, смотрел на холмы, где сквозь деревья виднелись высокие белые дома. Вот он, Рим! А ведь они могли и не увидеть знаменитого города. Снова вспоминался отрезок дороги, который они преодолели после того, как знак, полученный от Траяна, помог им вырваться из лап легионеров…
— Город! Город! — показывали друг другу путешественники, довольные, что вскоре отдохнут, повеселятся, встретят друзей и знакомых.
— Вечный город, — с благоговением произнес Лауренций. — Слышали ли вы, что люди рассказывают о его начале начал? — И, не дожидаясь ответа, стал рассказывать: — Произошло это так давно, что все забыли, когда. На то место, где вы сейчас видите башни Вечного города, прибыл высокородный Эней. Ему понравились долины между морем и семью холмами. У Энея было много сыновей и дочерей, а у них — еще более многочисленное потомство. Вначале внуки и правнуки жили в мире и согласии, однако чем больше становилось потомков, тем чаще возникали раздоры. Всеми правил король Нумитор, что не нравилось его брату Амулию. Он убил Нумитора, своего брата, и его сына, своего племянника, а дочь Нумитора Рею вынудил стать весталкой. Так Амулий надеялся избежать соперников в борьбе за престол. Вышло иначе. Рея от бога войны Марса родила двух сыновей — близнецов Ромула и Рема. Узнав об этом, Амулий велел бросить детей в реку Тибр. Но дети не утонули. Волна вынесла близнецов на берег, их нашла и выкормила волчица. Когда дети подросли, их воспитанием занялся королевский пастух. Став взрослыми, Ромул и Рем отомстили Амулию, и в том месте, где волна их выбросила на берег, основали город…
Лауренций показал рукой:
— От этого места до моря, в которое впадает река Тибр, около двадцати тысяч шагов. Рядом с устьем реки находится порт Остия, куда зайдет «Черный Конь». Мы будем жить в Риме. Видите холмы? Вон тот называется Капитолий. Он самый главный. Вот этот — Авентин, рядом — Палатин, а эти — Квиринал, Виминал и Эсквилин. Вон тот — Целий… Город уже строится и на холме Каникул, по ту сторону Тибра. С городом вы успеете познакомиться. Времени у вас будет немало. Поэтому запомните эти холмы, легче будет ориентироваться, не придется спрашивать. Жить будете у самого Тибра, у подножия Капитолия. Усадьба наших друзей расположена около моста Фабриция… Поехали!
Стража у городских ворот потребовала, чтобы прибывшие уплатили пошлину. За Гудриса и Айстиса уплатил Лауренций.
— Со стражами у ворот лучше не торговаться. Сколько просят, столько и дай! Если с ними повздоришь, в следующий раз придется платить в десять раз больше, да еще и товаров лишиться!
Вправо и влево шла высокая каменная стена. Лауренций повел свой отряд по дороге, петлявшей вдоль стены, рассказывая о строениях, которые им попадались по пути. У одних строений была кровля, у других — лишь стены. У третьих и стен не было, они походили на дакский храм в Сармизегетузе: такие же круги колонн.
— Здесь находится храм Фортуны, богини судьбы, счастья, — говорил Лауренций. — Он построен на черте, отделяющей мир от Города. Черта эта именуется Померием. Вот сейчас вы уже действительно находитесь в Городе Городов! Эту стену соорудил Сервий Тулий пятьсот лет назад. Вот храмы бога Квирина. Бог Квирин и бог войны Марс — заступник города — братья-близнецы. По преданию, Квирину досталось то, что осталось от Марса, ибо он родился позже…
Отряд ехал мимо холма Квирин. Между холмами Капитолий, Виминал и Палатин путники спустились в долину. Обогнув подножие Капитолия, всадники подъехали к мосту через Тибр, в том месте, где остров делит реку на два рукава.
— Это остров Эскулапа, бога врачей-попечителей. На нем римляне оставляют рабов, которые больны и неизлечимы. Уйти отсюда им невозможно. Если бы они выздоровели, хозяева предоставили бы им свободу. Так гласит закон, принятый во времена правления императора Клавдия. Чудеса случаются редко! Мне известен лишь один случай выздоровления раба, но и это, как рассказывают, было обманом! Молодая хозяйка влюбилась в своего раба, а выйти замуж за него не могла. Тогда они будто бы разыграли спектакль… А вот и дом наших друзей.
Лауренций повернул в сторону белой стены, поросшей диким виноградом.
— В этом доме живет Осидий — жрец храма Исиды. Магистрат и сенат не любят слуг Исиды, однако Осидий очень богат и могуществен. Приходится смотреть на него сквозь пальцы…
Дом стоял посередине большого сада.
К прибывшим подбежали слуги. Они помогли всадникам снять с коней поклажу, а пожилым даже спешиться. Айстис особого утомления не ощущал, однако и ему было приятно размять затекшие ноги.
Аквилейцы, не стесняясь, вошли в дом. Видимо, они уже не раз бывали в этой усадьбе. Айстис и Гудрис пошли вслед за Лауренцием и оказались в продолговатом покое, похожем на те, какие они видели в Дакии, только с четырехугольным отверстием в крыше.
На полу, под этим отверстием, располагался бассейн, наполненный водой. Стены покоя были отделаны гладкими пластинами, а пол сложен из камешков самых разных цветов. Можно было разглядеть очертания деревьев, листьев, рыб. Стены также были украшены рисунками. Кое-где красовались портреты воинов, в других местах — виды природы.
В овальных нишах стояли белые статуэтки, изображающие женщин в длинных белых нарядах.
Гостям предложили сесть на каменную скамейку вдоль стены. Они тихонько разговаривали между собой. Айстис наблюдал за игрой стайки красных рыбок в бассейне.
Появился слуга, пригласил Лауренция и жемайтов следовать за ним.
Они вышли во внутренний дворик, посередине которого росло большое дерево. В его тени был построен небольшой бассейн с чистой, прозрачной водой, похожий на тот, который они видели в помещении, только без рыбок. Посередине бассейна струился фонтан. Рядом стоял небольшой стол и скамеечки, все из камня. Вдоль дворика возвышалось около двадцати белых статуй, изображавших женщин. Они были очень похожи друг на друга. Айстису показалось, что женщину, которую изображали статуи, он где-то видел. Но ему никак не удавалось вспомнить, кто она… И вдруг Айстис понял, что это — богиня Исида, только в другом одеянии и без собаки.
Его мысли прервал высокий сухощавый старик в одежде из отбеленного льна. Это и был знаменитый жрец храма Исиды — Осидий.
— Приветствую вас, — поклонился хозяин. — Что шлет мой друг Геремий?
Лауренций протянул Осидию желтый пакет, запечатанный желтым воском. В нем была восковая дощечка. Подобные дощечки Айстис уже видел в Карнунте и Аквилее. Эта дощечка отличалась от других тем, что знаки, вырезанные в воске, были покрыты черной краской.
— Я понял, о чем просит мой друг Геремий, — сказал Осидий, прочитав письмо. — Приветствую прибывших с дальнего севера, постараюсь вам помочь… Я слышал, что вскоре один корабль отправится на север. А пока пусть гости поживут у меня…
Осидий поклонился, тем самым показав, что разговор окончен. Затем он взял колокольчик и позвонил. Вошел слуга. Осидий ему что-то сказал.
Лауренций объяснил:
— Хозяин приказал предоставить вам отдельную комнату. Велел всем обеспечить…
Окна комнатки выходили во двор. Два мягких ложа, рядом с ними круглые столики на высоких ножках, на полу жаровни. Ночи уже становились прохладными, и дополнительное тепло было кстати.
Пока Айстис и Гудрис осматривали комнату, открылись дверцы, спрятанные за портьерой. В комнату вошел юноша в длинном одеянии свободного покроя со многими складками и широкими рукавами. Такое одеяние носил Колоний Валериан, он называл свой наряд римской туникой. Юноша поклонился и медленно произнес по-сембски:
— Сальвий Осидий. Называйте меня просто Сальвием. Я немного владею вашим языком, так как служил у Геремия в Аквилее. Буду вашим переводчиком…
— О! — обрадовался Гудрис. — Я думал, что после отъезда Лауренция нам придется стать немыми!
— Когда понадоблюсь, позвоните. — Сальвий указал на бронзовый колокольчик на столике. — К обеду вас пригласит колокол во дворе…
Сальвий снова поклонился и исчез через маленькие дверцы.
Гудрис и Айстис чувствовали себя усталыми, поэтому, не теряя времени, разделись и опустились на ложе, которое оказалось таким мягким, что гости в нем буквально утонули.
Гудрис привык спать на твердой подстилке, но усталость взяла верх, и он вскоре захрапел. Айстис долго ворочался, размышляя о том, куда их забросила судьба. Как там, дома? Когда он снова увидит Угне?
С этими мыслями он тоже задремал. И снилось ему море, буря, волны, которые выбрасывают на берег много янтаря…
Их разбудил Сальвий, сообщив, что Осидий в честь гостей дает торжественный обед, на который он пригласил известных людей, пользующихся в городе всеобщим уважением.
В гостиной беседовали между собой примерно двадцать мужчин. Они расположились полулежа на красиво отделанных резьбой скамьях, составленных полукругом. У римлян бытовал обычай пировать полулежа в специально для этого предназначенных глубоких креслах.
Среди них находилась только одна девушка. Она полулежала на кресле Осидия, подвернув под себя ноги, и оглядывала всех большими черными глазами.
Время от времени девушка откидывала с лица длинную прядь черных волос, всем своим видом показывая, что знает себе цену. Ее изящество еще более подчеркивалось белым нарядом и золотым обручем на голове. На груди переливался искорками светло-коричневый камень.
Слуги, которые стояли за каждым креслом, подавали еду и напитки с больших золотых и деревянных тарелок, которыми был уставлен весь стол.
Обед начал Осидий. Он отлил несколько капель вина в честь богини Исиды, затем приветствовал жемайтов, представив их присутствующим. Со всех сторон на них устремились любопытные взгляды. Особенно внимательно их разглядывала девушка.
Сальвий показал жемайтам различные блюда и объяснил, что они собой представляют, расспрашивал, чего бы им хотелось, предлагал. Выбор был велик: яйца, устрицы, улитки, маринованная рыба, салаты… Затем последовали жареный аист, павлин, павлиньи языки, оленье и собачье мясо, множество самых разных пирогов, нескончаемое количество фруктов, маринованные и соленые грибы. Гудрису особенно понравился мед.
— Он не хуже того, что я собираю в дуплах старых деревьев, — сказал он соседу, совершенно не задумываясь над тем, что тот его не понимает.
Вокруг пирующих ходили слуги с сосудами воды и полотенцами. Каждому желающему они обмывали руки.
Когда на стол подали сладкие блюда, в гостиную собрались музыканты. Они играли и пели веселые песни.
После еды Осидий пригласил всех перейти в соседнюю комнату. Вдоль стен, украшенных картинами, стояли мягкие сиденья. Напротив них на низких столиках — сосуды с фруктами и напитками.
Расселись, где кому удобнее. Айстис все поглядывал на девушку.
Подошел Сальвий и тихонько прошептал ему на ухо:
— Номеда…
Сальвий ничего не успел объяснить: девушка кивнула головой Айстису, приглашая подойти. Она подвинулась, чтобы хватило места рядом с ней. При этом девушка не обращала внимания на то, о чем ей толковали нарядно одетые юноши.
— Она спрашивает, успели ли вы уже ознакомиться с городом? — перевел Сальвий.
Айстис ответил, что они лишь сегодня приехали и еще не было времени где-нибудь побывать. Но он надеется, что Сальвий им покажет…
Сальвий перевел. Номеда улыбнулась:
— Сальвий сам ничего не знает! Я покажу город! Приходите ко мне завтра! Когда солнце поднимется выше…
Айстис встал и поклонился Номеде. Она еще что-то сказала Сальвию, затем подошла к Осидию, видимо, попрощалась с ним, и направилась к двери. Уже стоя у порога, она еще раз взглядом разыскала Айстиса…
Назавтра утром жемайтов снова пригласил к себе Осидий:
— Я вынужден огорчить вас. Корабль на север будет только через несколько месяцев. Чем вы хотели бы заняться в это время?
— Мне хотелось бы познакомиться с людьми, которые занимаются торговлей с севером, — подумав, сказал Гудрис.
— Это нетрудно. Такие люди у нас есть. Они уже заинтересовались вами, узнав, что вы прибыли с севера, где много янтаря. Полагаю, вы найдете с ними общий язык… А тебе, юноша, чем бы я мог помочь? — обратился Осидий к Айстису.
— Я хотел бы познакомиться с вашим краем… Увидеть, чем богат этот город, слава о котором разносится так далеко.
— Эту просьбу выполнить еще легче, — ответил Осидий. — Тем более что провожатого ты уже успел себе найти! — Он сдержанно, но вместе с тем озорно улыбнулся. — Она узнавала, не забыл ли ты о вчерашнем разговоре… Эх, молодость!
Айстис покраснел.
— Сальвий тебя проводит… А мы займемся торговлей.
Невдалеке от дворца бывшего императора Августа, между вьющимися растениями, Сальвий разыскал вход во двор, напоминающий усадьбу Осидия, но поменьше.
Стоило им с Айстисом войти, как послышался гортанный голос:
— Сальве! Сальве! Сальве!
Это приветственное слово повторяла крупная птица с яркими перьями и изогнутым клювом.
— У вас птицы умеют разговаривать? — с удивлением спросил Айстис, никогда не видевший попугая.
— Не все… — ответил Сальвий. — Эта умеет.
Айстис боязливо еще раз взглянул на странную птицу, тонкой цепочкой прикованную к воротам, и поспешил вслед за Сальвием.
Появившаяся черноглазая служанка проводила их до самых дверей большой комнаты.
В комнате у бассейна стояла Номеда. В это утро она была еще красивее: волосы высоко уложены, длинное платье переливается цветами радуги, на лбу ободок со сверкающими камешками, а на груди — янтарное ожерелье!
Девушка довольно долго вглядывалась в лицо Айстиса, как бы желая лучше понять или запомнить его. Затем она кивнула ему и спросила:
— Как вы себя чувствуете?
Сальвий перевел.
— Спасибо! Очень хорошо… Вы… любите янтарь? — не удержался от вопроса Айстис.
— О! Да! Кто его не любит! А вам он нравится?
— Я приехал из тех краев, где морские волны выносят янтарь на берег… Примите мой подарок… — Айстис протянул шкатулку, которую выпросил у Сальвия. В нее он предварительно вложил янтарный самородок — самый красивый из всех, какие у него были.
Номеда открыла шкатулку и, словно зачарованная, смотрела на зеленовато-желтый янтарь, внутри которого была видна веточка какого-то растения.
— Это королевский подарок! Просите, о чем только хотите! И вам не будет отказа! — не сдержалась она.
Айстис не понял слов, но перевода и не требовалось. Началась беседа. Она длилась долго, так как Сальвий с трудом подбирал слова.
— Я прибыл с далекого севера, где люди знают меньше, чем здесь, где нет таких красивых предметов и жизнь не столь красива. Помогите мне понять, как вы сделали свою жизнь такой интересной? Это будет наилучший подарок…
— Интересной? Ха, ха! Если бы вы знали! Просите о чем угодно, только не об этом! Узнав все, вы будете разочарованы! Не боитесь ли?
— Не боюсь! Люди нашего рода послали меня на чужбину, чтобы я все разузнал! Помогите мне, вот в чем заключается моя просьба…
Номеда снова впилась в него глазами:
— Вот вы какой! Вы из той страны, где живут гипербореи? С тремя головами, птичьими ногами? Где же ваша чешуя? Как нам в этом доме рассказывал еще Помпоний…
— Ваш Помпоний что-то напутал…
— Где ваш магический взгляд, превращающий человека в камень? Впрочем, взгляд я уже почувствовала… Нет, нет, Сальвий, этого переводить не следует!
Номеда повернулась, воздух, опьянивший Айстиса незнакомыми ароматами, пришел в движение. Ароматы шли не только от девушки, но и от предметов, среди которых она жила.
— Ладно! Пусть будет так, как вы хотите, Айстис… — Она повторила его имя несколько раз, а затем обратилась к нему, как к самому близкому человеку: — Я раскрою тебе многие тайны. Но за это ты должен обещать, что отплатишь мне тем же… В тебе таится что-то такое, с чем я еще не сталкивалась! Возможно, ты волшебник?
Она помолчала.
— Пойдем!
Номеда отвела Айстиса в другую комнату. Она была до потолка завалена всякими предметами, свитками, дощечками с вырезанными знаками.
— В этой комнате хранится все, что мой отец, Юлий Номеда Квинтий, накопил за свою долгую жизнь. Он — сенатор, историк и путешественник, опекает искусство. Теперь он уехал в Элладу, чтобы собрать скульптуры, которые следует перевезти в Вечный город… Хочешь ли ты узнать, что здесь написано?
— Конечно!
— Я не знаю твоего языка, а Сальвий не имеет права знать того, что здесь написано, так как он — раб. Ты должен будешь изучить наш язык… Мне известно, что вы задержитесь у нас, пока корабль не отправится на север. Для учебы времени хватит. Ты будешь приходить в этот дом каждое утро в одно и то же время. Согласен?
— Хорошо! — воскликнул Айстис, не скрывая того, что сказанное девушкой ему приятно.
Взяв дощечку, она прочитала:
— «Книги — друзья, книги — учителя»…
…Незаметно бежали недели. Айстис каждое утро в сопровождении Сальвия, а потом и один спешил в дом Номеды, где несколько часов изучал латинский язык.
Номеда была довольна своим учеником.
Наступила пора, когда они уже не нуждались в услугах переводчика и объяснялись по-латыни.
Занятия сблизили их. Айстис вскоре привык ко всему, что окружало Номеду, а ей юноша нравился все больше и больше. Девушка почувствовала, что в ее сердце нарастает нечто большее, чем просто интерес к молодому дикарю, вторгшемуся в ее жизнь, к этому «гиперборею», как она называла Айстиса. Номеда уже не знала, как ей быть. Иногда, прикинувшись больной, она отменяла урок, а затем посылала раба, чтобы срочно позвать юношу.
В то утро Номеда сама открыла дверь, как только Айстис прикоснулся к дверному колокольчику.
Очевидно, она его ждала.
Поздоровавшись, Номеда пригласила его войти. От Айстиса не ускользнула перемена, происшедшая в поведении девушки в последние дни. Она стала надевать простые платья спокойных тонов. Исчезли драгоценные украшения, кроме янтарного ожерелья.
— Почему ты опаздываешь? — упрекнула Номеда Айстиса, хотя он пришел вовремя. — Я должна ждать!.. Не сердись, — снова заговорила она, касаясь его руки, — меня вывело из равновесия известие, что твой корабль уже вышел с острова Родос. Об этом сообщили верные люди. Нам остается все меньше времени, а ты должен еще многое выучить. Наши легионы скоро дойдут до всех окраин мира! Они придут и на твою родину. Ты обязательно должен знать наш язык! Тогда ты будешь очень могучим.
Номеда отвела Айстиса в библиотеку — так она называла комнату, где шли уроки. Эта комната у Айстиса вызывала особый интерес. В ней было множество восковых дощечек и их наборов. Вот тут диптихи из двух дощечек. Там триптихи из трех, а на этих полках — полиптихи, состоящие из многочисленных дощечек. Рядом с восковыми дощечками, на которых были сделаны записи, на полках стояли кодексы — квадратные куски хорошо выработанной кожи с записями, нанесенными цветной краской.
Номеда прочитала Айстису множество отрывков из записей, нанесенных на эти дощечки, кодексы, папирусы. Ему особенно нравились повествования о дальних краях. С интересом знакомился он с содержанием книги Помпония Мелы о севере и смеялся над объяснениями, будто «на этой окраине мира живут люди с лошадиными ногами. Их называют гусеухими, потому что свое нагое тело они прикрывают ушами, словно гусиными крыльями». Отложив книгу в сторону, Номеда все чаще обращалась к Айстису с просьбой рассказать о его родине…
Она показала ему книгу Публия Корнелия Тацита «Германия», в которой говорится и о янтаре. «…На своем правом берегу Свебское море омывает и балтские племена, у которых обычаи и одежда, как у свебов, а язык — ближе к британскому. Они поклоняются матери божьей. В качестве знака своей веры они носят с собой статуэтки вепрей, которые заменяют им орудие и защищают от всего, охраняют поклонника богини даже в окружении врагов. Мечи они пускают в ход редко, чаще дубины. Хлеба и другие полезные растения они выращивают усерднее, чем ленивые германы. Они обыскивают море; на мелководье и по берегам моря они единственные собирают янтарь; сами они называют его „глезум“. Свойства и происхождение янтаря они как варвары не изучали и ничего об этом не знают. Ведь янтарь долгое время пролежал среди других предметов, выбрасываемых морем, пока мы не дали ему имя. Сами они янтарь не потребляют: собирают куски, продают в необработанном виде и берут вознаграждение удивляясь. Однако нетрудно понять, что это — смола деревьев, ибо в ней нередко просвечивают погрузившиеся в жидкость какие-то жуки или насекомые, которые так и остались там, когда она стала быстро застывать. Я полагаю, что густые леса и пущи, в которых текут благовония и бальзам, встречаются не только в отдаленных местах на Востоке, но и на западных островах и землях и что жидкая смола, источаемая под влиянием лучей горячего солнца, течет в ближайшее море, а сильный шторм выбрасывает куски янтаря на противоположный берег. Если испытать свойства янтаря, поднеся к нему огонь, он вспыхнет, словно сосна, распространяя жирное, пахучее пламя, и тут же тает, превращаясь в деготь и смолу…»
— Этот человек никогда не был в нашем крае, — засомневался Айстис.
— Почему? Разве он лжет?
— Местами добавляет то, чего нет, местами не говорит того, что важно.
— Не может быть! Тацит — знаменитый человек! Он — писатель и посол. И сейчас в отъезде. Он неоднократно бывал в этой комнате. Вместе со своей женой, моей подругой, дочерью полководца Гнея Юлия Агриколы…
Номеда взяла другой папирусный свиток, «Историю природы» Плиния Старшего.
— Здесь еще сказано, что «во времена императора Нерона гонец путешествовал на север». Еще «продолжает жить римский рыцарь, который по поручению Юлиана, председателя игр, проводившихся Нероном, отправился из Карнунта, находящегося в Панонии, к морскому побережью Германии. Он путешествовал по тем местам на побережье по торговым делам и оттуда привез столько янтаря, что им скреплялись сети, отделявшие хищных зверей от зрителей на галерее. Даже оружие и тела усопших украшались янтарем, и все дневное одеяние… было сделано из янтаря… Вес самого тяжелого куска янтаря составлял 13 фунтов…»
— Это очень интересно! Ведь об этом всаднике рассказывают и наши деды. Следовательно, он на самом деле приезжал к нам!
— Об этом ли посланце они рассказывают? Ведь он путешествовал давно, когда твоих дедов еще на свете не было…
Номеда взяла другой свиток:
— Вот Гомер в своей поэме об Одиссее неоднократно говорит о янтаре. Он упоминает его наряду с золотом, серебром и другими драгоценностями. Видишь, какой янтарь дорогой… А вот сочинения историка Геродота. В них тоже кое-что сказано о янтаре. Он считает, что «янтарь — застывшие слезы птиц, которые оплакивали смерть героя Мелеагра, а возможно, Феба, сына бога Солнца — Гелия, которого убили боги, и оплакивали его мать и сестры, превратившиеся в деревья…». Много ли янтаря у тебя на родине? — поинтересовалась Номеда.
— Очень много!
— А какой он? Есть ли у вас такой? — Номеда взяла с полки шкатулку и показала куски янтаря прозрачно-розового, золотистого и еще других цветов. — А такой, как твои волосы? Можно ли найти еще такой, как ты мне подарил? С веточкой, насекомым? Мастера янтарных дел за такой платят огромные деньги! Волшебные амулеты! Их вешают на шею новорожденным…
— У меня дома лежит целая сумка такого янтаря, — сказал Айстис.
— Сумка? — не поняла Номеда. — Целая… корзина?! Вот если бы она была у тебя с собой, здесь! Ты стал бы самым богатым человеком! Тебя перевели бы в сословие всадников, и ты сидел бы в театре на местах с первого по четырнадцатое. А может, стал бы и сенатором…
Однажды Айстис, придя к Номеде, увидел ее в накидке из тонкого шелка. Он уже знал, что такое одеяние называется лацерной и купить его может лишь тот, у кого мошна туго набита сестерциями. На голове у Номеды была круглая шапочка, украшенная золотым ободком, поверх нее накинута прозрачная вуаль. На ногах — туфли на высоких каблуках, усыпанные блестящими камешками. На груди — янтарное ожерелье, к которому шли янтарные браслеты, охватывающие запястья. Тонкую талию опоясывал золотой поясок. А в руке Номеда держала веер из перьев.
— Сегодня я покажу тебе Вечный город… Пойдем!
Они вышли на улицу в сопровождении двух рабов. В Риме бытовал обычай, запрещающий лицам высокого происхождения показываться на улице без сопровождающих.
Спускаясь по лестнице с холма, Айстис внимательно разглядывал людей, которые двигались навстречу. Одни шли пешком, других несли вверх на носилках.
— Сенаторы, — объяснила Номеда. — Лишь людям их сословия дозволено путешествовать в паланкине… С этого холма, вершина которого напоминает квадрат, берет свое начало город. Его сначала так и называли — «Рим Квадратный». Отсюда он разросся по окрестным холмам…
Айстиса заинтересовали невысокие дома между деревьями. Они привлекали своей величественностью, хотя и были без колонн и не отделаны мрамором. Номеда объяснила, что все эти дома — дворец бывшего императора Октавиана Августа, паллацион, в котором жил Дивус Аугустус, божественный Август, как его называли римляне.
Вокруг дома Октавиана, словно грибы из-под земли, выросли различные строения, одно красивее другого. Их украшали мраморные ворота, обросшие виноградом, в тенистых садах били фонтаны.
У фонтанов Айстис видел нарядных мужчин, ярко разодетых женщин, раскрывших над собой разноцветные зонтики.
— Франты и щеголихи! — буркнула Номеда. — Терпеть не могу таких! Они бездельничают целыми годами. Только и заняты тем, что сплетничают друг о друге! Это — гибель империи. А эта лестница ведет к Капитолию… Дорога эта именуется святой: по ней Август отправлялся на жертвоприношение.
Номеда рассказала, что на Капитолийском холме вначале жили люди, но вскоре они уступили место Арксу — главной крепости Рима.
— Слышал ли ты, что крепость была спасена от врагов гусями? Они разбудили задремавшую охрану… А там дальше скала Торпея. С нее сбрасывают преступников, осужденных на смерть.
Они поднимались вдоль столетних буков на вершину Капитолия. Хотя девушка шагала стремительно, Айстис протянул ей руку. Их глаза встретились, и взгляд Номеды обжег его, как никогда до этого дня.
Достигнув вершины, они передохнули и огляделись кругом. С трех сторон чернели глубокие впадины. Вокруг зеленели высокие деревья, а между ними стояло несколько зданий. В одном месте выстроились кругом колонны, напоминающие те, что жемайты видели в Сармизегетузе. В другом месте колонны были покрыты небольшой крышей. Оказалось, это и были храмы верховного бога римлян Юпитера, богини Юноны и других богов.
Самое сильное впечатление произвел на Айстиса храм Юпитера: площадка, с трех сторон окруженная колоннами. Посередине возвышался большой камень. Человек, взобравшийся на него, всматривался в небо.
— Авгур, — сказала Номеда.
— Кто он, авгур?
— Мудрец, который угадывает, что ждет людей в будущем. Он гадает по полету птиц и по поведению священных кур, которые содержатся в храме, по молнии, ветру… Авгуры очень могущественны! Без них не начинается ни одно собрание, ни один военный поход.
На вершине холма клубился дым. То тут, то там люди жгли пучки травы, жарили рыбу.
— Рыбу жарят не просто так, — объяснила Номеда. — Люди пришли, чтобы принести жертву богам, просить их о чем-нибудь… Справа, — показала рукой Номеда, — холм Эсквилин. Там растут великолепные сады Гая Мецената. Меценат — богатейший человек. У него было много сестерциев, и он их не жалел: каждый вечер устраивал в своих садах празднества! Здесь и сейчас люди собираются по ночам. Как взойдет луна, звучат стихи, музыка… За городом ты видишь Баи. Там из земли бьют сотни источников, приносящих людям здоровье. В Баи или в Альба-Лонге, где мой отец также соорудил виллу, мы проводим наиболее жаркую пору года. Надо нам с тобой обязательно там побывать! Альба-Лонгу основал сын нашего праотца Энея — Асканий… А там — Авентин. В той части города я ни разу не была. В Авентине живут люди, которые умеют трудиться своими руками, и ничего больше.
— Разве это плохо?
— Человек, умеющий работать только руками, лишен ума, он не умеет мыслить! Такой человек заслуживает лишь место раба!
Айстис не стал спорить. Но в душе он удивился, что Номеда, начитанная, образованная, сама проявляющая интерес к искусству, сочиняющая стихи, не понимает самого простого в жизни: что труд человека не унижает, что умение выращивать хлеб, вырезать из дерева необходимое орудие труда или отливать из железа лемех — великое искусство!
Юноша стал присматриваться к источнику, который бил на вершине холма.
— Как он сюда попал? Почему в городе так много источников?
Номеда объяснила Айстису, что город долгое время страдал от недостатка воды. Пришлось в поисках влаги обшарить все окрестные горы. Как только удается обнаружить воду, от источника до города прокладывают — порой на высокой насыпи — пологий канал, выложенный из кирпича. Такое сооружение называется акведуком. Вода по акведукам течет в большой бассейн. Здесь она очищается и по трубам направляется к фонтанам или в дома богатых римлян.
Только сейчас Айстис обратил внимание на обилие фонтанов. И каждый фонтан отличался от других. Один напоминал растение, другой изображал девушку с кувшином…
— В городе много мест, где мне нравится гулять, — рассказывала Номеда. — Люблю постоять у Больших часов, где в лучах солнца ложится тень от мачты длиной семьдесят стоп, а длина этой тени составляет свыше трехсот стоп! Люблю бывать на Форуме, на этой великолепной площади…
Они подошли к широкой арке с запертыми дверями.
— Это храм бога Януса. За этими дверями — маленькая площадка, на которой он стоит и глядит своими двумя лицами в противоположные стороны. Говорят, что это он по утрам открывает, а по вечерам закрывает ворота мира. Бог начала и конца…
— Почему двери закрыты?
— Обычай требует, чтобы в мирное время ворота Януса были закрыты. Сейчас, после окончания войны с даками, их закрыли. Но вряд ли надолго. Я не припомню случая, чтобы мир сохранялся долго и ворота оставались закрытыми надолго…
— А это черное здание?
— О нем не принято говорить громко. Это Карцер. Здесь в подземелье отсекают головы преступникам. От него к Капитолию идет Лестница плача…
Айстис слушал Номеду, а сам продолжал думать о воротах Януса. После того что он пережил в Дакии, ему больше всего хотелось, чтобы ворота Януса никогда не открывались…
Мимо Номеды и ее сопровождающих гордо прошествовал пожилой человек с высоко поднятой головой. Перед ним шли шестеро мужчин, которые несли пучки прутьев, перевязанные красной лентой.
— Претор, — объяснила Номеда. — Его сопровождают ликторы, а прутья — это знак власти. Консула сопровождают двенадцать ликторов, а диктатора — двадцать четыре. Еще больше ликторов образуют свиту императора. Смотри, вон идет невеста, в желтовато-красном одеянии… Рядовые граждане называются у нас квиритами. Их можно узнать по одежде. Только они вправе носить тогу.
Людей в тогах — в ткани, по-особому обернутой вокруг тела, — кругом было много. У одних тогу украшала широкая пурпурная лента. Эти люди были облечены высокой властью. Тога других была испещрена узкими полосками — значит, они относились к сословию всадников. Прошел юноша в белой тоге — будущий служащий. С трудом передвигая ноги, шел старичок в черной тоге, с необстриженной бородой; его одеяние свидетельствовало, что на него обрушилось несчастье: умер близкий человек…
— А этот человек в тоге и широкой шляпе, — показала Номеда, — по-видимому, собрался в путешествие и пришел проститься с родиной.
Люди, которых они встречали на Форуме, отличались друг от друга не только тогами, но и обувью. По ней Номеда читала, как по книге. Обувь свидетельствовала о занимаемой человеком должности, о его месте в обществе. Черные туфли с пряжкой в форме полумесяца — знак сенатора. Красные — высоких чиновников. Больше никто не имел права носить такие туфли.
Чем выше поднималось солнце, тем больше народа собиралось на Форуме. Каких только лиц, красок и цветов тут не было! Как это интересно! Айстис еще никогда не видел так много нарядно разодетых людей, спокойно разгуливавших в одном месте.
Внезапно Номеда схватила его за руку:
— Возвращаемся домой! Немедленно!
Она чуть не силой утащила Айстиса с Форума, почти бегом бросившись к дому. Айстис и рабы едва поспевали за ней.
Номеда успокоилась лишь после того, как они вошли в помещение и закрыли за собой двери.
— Он вернулся! Айстис, это страшный человек! Он требует, чтобы я вышла за него замуж…
— Кто он такой?
— Очень богатый, управляющий провинциями Черного Берега. Отцу он нравится…
Номеда не сказала, что отец ее буквально заставляет выйти замуж за этого человека.
— Отец должен вернуться. Возможно, удастся его переубедить. Я устала! Айстис, оставь меня одну, мне нужно подумать. Буду ждать тебя завтра…
Айстис ушел, а Номеда бросилась на колени перед изображением Исиды:
— Мать Матерей! Помоги мне! Я ненавижу этого хромого, горбатого, страшного старика! О, Богиня, помоги, чтобы этот юноша полюбил меня так, как я его полюбила! Чтобы он остался со мной! Чтобы отец одобрил мой замысел!
Гудрис встретил Айстиса у порога.
— Как вовремя ты вернулся! Мы идем в баню! Пойдешь?
— Обязательно! Я так давно не парился с березовым веником! — обрадовался Айстис и мысленно перенесся на родину, где вся их семья каждый седьмой день устраивала Большую Баню! Сколько шума! Сколько радости детям!
В баню отправились все домочадцы Осидия.
Сальвий объяснял жемайтам:
— Бани у нас называют термами, их в городе очень много. Они соперничают друг с другом по величине и красоте! Сами увидите. Все наши императоры строили роскошные дворцы, храмы, арки и термы. Они предназначались для всех. Можно помыться за невысокую плату. Мы идем в термы императора Агриппы на Марсовом поле. Их особенно любит наш хозяин…
Разговаривая между собой, они подошли к высокому строению. Слуга уплатил несколько монет, и все вошли в баню.
Айстис удивился, увидев, что римская баня совсем не такая, как на его родине. Она напоминала просторную гостиную в доме Осидия, только во много раз больше. Вдоль стен — колонны, заканчивающиеся сверху замысловатыми украшениями. На стенах картины. А возле стен — ложи, как дома.
В зале, выложенном серым мрамором, собралось много народа. Одни беседовали, расположившись на ложе. Другие что-то обсуждали, образовав небольшие группы. Неподалеку от дверей седовласый старичок с желтоватым лицом раскладывал красные, зеленые, желтые ткани.
— Китайский купец, — сказал Сальвий. — Китайские шелка…
— А где находится земля китайцев? — Айстис хотел знать все до конца.
Сальвий показал головой:
— Далеко, там, где восходит солнце…
У окна примерно двадцать молодых людей в тонких узорчатых халатах слушали, что им рассказывал юноша в зеленом одеянии, и громко хохотали.
Через полуоткрытые двери был виден другой зал, где мужчины в легкой одежде играли, катая друг на друга белые шары.
Раздался колокольный звон. Все пришли в движение.
— Звон означает, что горячая баня готова, — объяснил Сальвий.
Оставив одежду рабам, которые должны были ее стеречь, они вошли в тепидарий — теплую баню. Из отверстий в стенах текла теплая вода. Купающиеся подставляли тела под эти струи и растирались губками, посыпанными мукой.
Айстису такая баня пришлась не по вкусу:
— А нет ли погорячее?
Ему показали еще одно помещение, калидарий. Там было жарко, как и в бане на его родине, когда на раскаленные докрасна камни выльешь ведерко холодной воды.
Помывшись в бане, Айстис, Гудрис и Сальвий искупались еще и в холодном бассейне.
Увидев, что Айстис с интересом оглядывается вокруг, Сальвий рассказывал:
— Есть еще и такие комнаты, где собираются люди, именуемые философами. Они не купаются, а лишь спорят о том, из чего состоят вещи и люди. Раньше их изгоняли из города, а сейчас разрешают собираться публично. Они не представляют опасности, даже интересно посмотреть на них…
Когда они вышли на улицу, Сальвий объяснил, что термы, в которых они были, невелики. В городе есть такие, в которых одновременно моются несколько тысяч человек.
Номеда сидела на диване и читала восковую дощечку. Айстис уже знал, что на большой восковой доске, установленной около сената, писцы каждое утро выписывают новости. Кто желает, тот приходит и читает. Для других за невысокую плату изготавливают копии и доставляют их в дом.
— Интересные известия! — оживилась Номеда, увидев Айстиса. — Послушай: «Из Дакии доставлен большой клад, богатства короля Децебала. Они были спрятаны. Нашим легионерам их показал дак Бикилий!»
— Предатель! — не вытерпел Айстис.
Номеда читала дальше:
— «Император Траян прислал в Рим 50 тысяч рабов…» Эй, Сибоний! Немедленно беги в сенат! И нам нужны рабы! Так… «Обнаружен труп Децебала. Траян доставил в Рим голову и правую руку этого предателя, клятвопреступника Децебала! Сегодня после обеда останки Децебала будут сброшены в Тибр с Гемониевой лестницы!»
— Как это?
— Таков обычай! А затем всех приглашают в Колизей, где Траян устраивает представления, посвященные победе. Нам надо спешить!
Позвав рабынь, Номеда готовилась к празднествам, а Айстис остался в библиотеке.
Приготовления Номеды затянулись надолго. У римлянок было принято много времени уделять косметике. Об их красоте заботились специальные рабы. Не было недостатка в них и в этом доме. Целая группа бросилась одевать Номеду: ее внешний вид должен был быть не хуже, чем у других женщин из высшего общества.
Спустя время в библиотеку, где сидел Айстис, вбежала рабыня Оливия и жестом показала, что пора идти.
Вскоре Номеда, Айстис и рабы добрались до подножия Капитолия, где уже шумела толпа. Пропускали только тех, у кого была золотая пластинка с изображением волчицы, свидетельствующая о принадлежности ее владельца к избранным.
Номеда предъявила пластинку. Затем она и ее сопровождающие присоединились к веренице людей, по узкой, крутой лестнице поднимающихся на вершину. Здесь у каждого приглашенного имелось свое место, обозначенное заранее, поэтому толкотни не было. Учтиво кланяясь друг другу, пришедшие занимали места на каменных скамьях, расположенных полукругом напротив крутого склона, очищенного от деревьев.
В середине полукруга, в том месте, где обе его половины приближались вплотную к склону, вела вниз узкая лесенка из белого мрамора. Она оканчивалась площадкой, па которой стоял небольшой столик. Около столика группировались несколько мужчин в золотистых тогах.
— Это жрецы Юпитера. Они будут приносить жертвы богам, — шепнула Номеда.
Золототогие возвели руки к небу. Толпа умолкла. Затем все повернули головы в сторону храма Юпитера на Капитолийском холме. Оттуда приближалась небольшая процессия. Она несла корзину, покрытую черной вуалью.
Корзину поставили на стол, сняли вуаль и достали человеческую голову.
Толпа кричала:
— Траян! Траян! Траян!
Жрецы высоко подняли голову, показали ее толпе. Айстис содрогнулся, узнав лицо Децебала. Молодой жемайтис вспомнил мгновения, проведенные с этим умным человеком, и как бы услышал его слова: «Берегитесь римлян!»
Толпа неистовствовала. Номеда, охваченная экстазом, вместе с другими скандировала:
— Траян! Траян! Траян!
Жрецы, подержав голову высоко над собой, бросили ее вниз по узкой лесенке.
Она покатилась, все ускоряя движение…
— Рука Децебала, забальзамированная и пронзенная мечом, будет храниться в коллекции Траяна, — сказала Номеда. — Преступников, схваченных живьем, сбрасывают с Терпейской скалы. Одних просто сталкивают. Отцеубийц суют в мешок вместе с собакой, петухом, змеей, обезьяной и бросают в море. Других еще отвозят на морские острова, где нет ни воды, ни продовольствия…
— Децебал не был преступником!
— Он же противился нам!
Обряд жертвоприношения закончился. Люди стали расходиться. Некоторые спешили в храм Юпитера, где каждый в честь победы над даками получал по буханке белого хлеба из грубой муки, кувшин вина.
— Ты помнишь, в книгах, которые я тебе читала, речь идет о разных страшилищах, которые угрожали Риму? В старину с ними сражались герои. Такие, как непобедимый Геракл… Позднее защиту Вечного города взяли па себя храбрые воины, сплотившиеся в легионы. Они победили Ганнибала, у которого, говорят, был лишь один глаз на лбу! Укротили нечестивого раба Спартака, вознамерившегося всех вырезать. А недавно наши сильные легионеры под предводительством храбрейшего Траяна победили этого дикого Децебала. Победили даков, которые уже шагали сюда, чтобы нас истребить!
Айстис слушал Номеду, в душе негодуя. Ведь она говорила неправду! Ему ничего не довелось слышать о Ганнибале, Спартаке. Однако если и они сражались за свою свободу, как Децебал, в словах Номеды больше дегтя, чем меда… Какая глубокая пропасть разделяет их! Как он раньше этого не замечал?
Когда они сошли по лестнице вниз, Номеда отвлекла юношу от размышлений:
— Траян!
Айстис вздрогнул и оглянулся вокруг. Траяна нигде не было, только на постаменте возвышался ряд мраморных бюстов. Их устанавливали вдоль тропы во время жертвоприношения. Номеда объяснила, что бюсты изображают Траяна.
Айстис смотрел на узкие сухие губы Траяна, его острый подбородок и вспоминал слова, которые слышал в Дакии: «Траян — солдат, выросший среди легионеров. Если солдат становится властелином, добра не жди!» Куда теперь направит легионы этот солдат? Может, к янтарному морю? Ведь Децебал уже повержен! Пора домой… А корабля все нет!
Толпа, увидев бюст императора Траяна, снова стала его славить.
— А теперь в Колизей! — радостно воскликнула Номеда. — Сегодня будут показывать, как легионы захватили дакскую столицу! Увидим гладиаторов…
Они опустились на Форум и мимо Алтаря мира, установленного еще императором Августом, вышли к амфитеатру Флавиев — Колизею.
Это было многоярусное круглое сооружение, образованное из четырех сужающихся колец, составленных друг поверх друга.
Они вошли внутрь через каменные ворота и увидели такие же, как и на Капитолийском холме, каменные скамьи, которые от центра поднимались вверх кругами и под самым потолком заканчивались галереей.
Номеда повела его во второй ряд. У ее семьи, принадлежавшей к сословию всадников, здесь были свои постоянные места.
Айстис помог Номеде устроиться поудобнее, подал ей принесенную рабами пуховую подушку, теплый белый платок, а затем стал осматриваться.
Через проходы нескончаемым потоком валил народ — мужчины и женщины в пестрых одеяниях.
Разговаривали между собой, казалось, тихо, однако весь Колизей гудел, словно пчелиный улей, — так хорошо все было слышно!
Наконец все расселись. Послышались звуки музыки, стены зала содрогнулись от трубных гласов.
Толпа вскочила и принялась кричать:
— Траян! Траян! Траян!
В боковых воротах слева показалась процессия. Впереди всех шествовали трубачи в красном. Их было много. В солнечных лучах, падавших сверху, сверкала медь труб.
Колизей был охвачен приподнятым настроением.
Вслед за трубачами медленно ехала боевая колесница, в которую была запряжена четверка черных коней.
На колеснице в пурпурной, расшитой золотом тоге (такую тогу всегда надевает тот, в чью честь устраивают триумфальное празднество и кто оплачивает расходы на это празднество) гордо стоял сам император Траян, только что прибывший из Дакии. Над его головой слуги держали золотой венок, украшенный драгоценными камнями.
За колесницей императора жрецы несли статуи Юпитера, Марса, других богов, вели быков, приготовленных для жертвоприношения.
За ними снова шествовало множество трубачей. Следом — высокие сановники, окруженные ликторами, охраной, рабами.
Процессию замыкала большая группа мужчин и женщин в красном и белом.
Колесница Траяна совершила круг почета вокруг сцены, расположенной в середине Колизея.
Когда император проезжал мимо алтарей, установленных на сцене, началось жертвоприношение быков. Жрецы при помощи длинных узких ножей расправлялись с животными. Клубился дым. Толпа повторяла молитвы в честь богов и императора Траяна, благодаря за победу.
Когда жертвоприношение было закончено, участники процессии заняли места в первом ряду. Распорядитель празднества — претор — бросил на сцену белый платок. Несколько десятков тысяч человек ободряющими возгласами встретили выбежавших на сцену танцовщиц, которые и начали представление, посвященное битве за Сармизегетузу.
Айстис с интересом наблюдал, как на сцену вступили полуголые мужчины с деревянными щитами. Из щитов они соорудили нечто напоминающее стены крепости. Когда «крепость» была готова, на сцену вышли мужчины в шлемах легионеров.
Началось представление.
К стенам «города» были подвезены катапульты, таран. «Легионеры» устремились в атаку. Неожиданно на площадке для представления стало происходить нечто непонятное: в защитников «столицы» из катапульт полетел рой настоящих стрел! Послышались стоны умирающих и раненых. На «стенах» самым настоящим образом сражались с мечами в руках! Лилась кровь… Катились головы…
Атака «легионеров» была отражена, они вот-вот должны были понести поражение, но им на помощь поспешили новые «легионеры»…
— Что тут творится? — не вытерпел Айстис.
— Разве ты не понимаешь? Гладиаторы изображают битву римлян с даками! Ой, как здорово сражается тот рослый!
— Какое же это представление? Ведь гибнут люди! Нужно их остановить!..
— Тише! — прервала его Номеда. — Так всегда происходит бой гладиаторов. Кто кого одолеет! Они — рабы, зачем же задумываться над их судьбой? Те, кто останутся в живых, будут жить, удостоятся похвалы, а может, обретут свободу! Разве это плохо?
Айстис отвернулся, поняв, что переубедить Номеду ему не удастся: вокруг, словно лишившись рассудка, ликовали тысячи римлян.
Номеда объяснила:
— Эта битва — пустяк по сравнению с теми, за которыми мы уже наблюдали в Колизее! Гладиаторы сражались не только между собой, но и с дикими зверями. Там, под сценой, есть специальные клетки, в которых держат этих зверей. Их кормят погибшими гладиаторами…
— Я… не могу… Думай обо мне, что хочешь, но я не могу…
— Тебе дурно? Рабы проводят тебя на свежий воздух.
— Нет, нет. Я не могу… Пойду домой…
Номеда наклонилась к нему:
— Ты очень бледный. Может, вызвать врача? Он пустит тебе кровь, и все будет хорошо!
— Кровь? — Айстис в мыслях увидел себя на сцене с рассеченным горлом, из которого струей хлещет кровь. — Мне уже лучше!
Пока они разговаривали между собой, сражение получило еще больший размах. Стены, составленные из щитов, затрещали и, не выдержав напора, рухнули. «Легионеры» устремились в «крепость», которую обороняли «даки», и, подбадриваемые восторженными восклицаниями толпы, ожесточенно рубили головы всем, кто попадался.
Айстис зажмурился и ушел в себя. Он стал думать о море, по которому бегут волны, дюнах, о сидящей на берегу Угне, детях, играющих в песке на побережье… Битва гладиаторов, неистовство толпы — все стихло, отошло вдаль.
Так Айстис просидел неопределенное время и продолжал бы сидеть еще, если бы Номеда не коснулась его руки:
— Прошло? Идем домой! Сражение окончилось. Мы победили!
Айстис взглянул на сцену. Людей там не было. Только рабы засыпали песком лужи крови. Пылали подожженные щиты, из которых было сооружено жалкое подобие Сармизегетузы…
…Вечером Айстис обо всем рассказал Гудрису. Тот махнул рукой:
— Вздорные игрища! Ни к чему все это. Но у этих странных людей есть и нужные вещи, да еще какие! Сколько железа… Эх, нам бы все это! Знаешь, что твой отец изготовил бы из этого железа? Нам необходимо с ними торговать. Пусть себе живут по своему разумению, а торговать нужно…
Разгуливая по комнате большими шагами, Гудрис говорил и говорил и при этом размахивал руками, будто в руках у него был меч.
У Айстиса перед глазами стояли умирающие гладиаторы.
— Сегодня пригнали даков…
— Даков?
— Множество мужчин, женщин. Детей отрывают от матерей, разлучают мужей и жен. Целые подводы серебра, золота… и все везут, везут…
— Разбойники! Убийцы! Но торговать с ними придется. Другого пути нет. Пока мы сами не окрепнем. В противном случае мы так и останемся при каменных топорах…
— Как же дружить с разбойниками? А, Гудрис? Ты соображаешь лучше меня, скажи.
Гудрис молчал.
…Была уже глубокая ночь, когда Айстис вышел из дома Номеды. Не желая, чтобы его кто-нибудь увидел, он отказался от услуг сопровождающего, как было уже не раз, и стал спускаться вниз по Палатинской лестнице.
Вечер, проведенный с Номедой, сгладил впечатления жестоких сцен.
Они говорили о картинах, которыми были украшены комнаты Номеды, рассматривали вещи, привезенные ее отцом из южных и восточных краев.
Его заинтересовало предложение Номеды, чтобы на родину отправился один Гудрис, а он, Айстис, еще остался в Вечном городе на некоторое время, продолжил учебу.
— Я познакомлю тебя со скульпторами и живописцами, золотых дел мастерами и знатоками драгоценных камней… — вслух мечтала Номеда. — Ты станешь великим человеком… Ты добрый, всех жалеешь… Думаешь, я не заметила, в каком состоянии ты ушел с представления и затем долго ко мне не приходил? Таких у нас немного…
Айстис спускался вниз, насвистывая, как у себя в деревне, у реки Швянтои. Мысленно он убеждал сам себя: а почему бы не поучиться? Все так странно сложилось, да и Номеда не такая уж злая, как показалось вначале. Она так много знает, такая красивая…
Вдруг от дерева отделились две черные фигуры и набросились на него.
Айстис метнулся в сторону, словно от рыси, как привык поступать на охоте. Незнакомцы столкнулись друг с другом, но тотчас же снова стали наступать на юношу. В их руках Айстис увидел мечи, похожие на длинные кинжалы. «Какой я глупец, — подумал он, — что послушался Номеду и перестал носить с собой оружие! Что бы тут схватить?»
Айстис увернулся от удара и молниеносно бросился под ноги тому, что был поближе. Тот упал. Меч звонко стукнулся о землю. Не медля ни мгновения, Айстис схватил меч и плашмя ударил другого. Но тот увернулся и ткнул юношу мечом. Удар обжег, словно огнем. Видимо, меч задел правую руку.
Противник замахнулся снова.
«Конец!» — подумал Айстис, увидев, что поднимается с земли второй. Не дожидаясь нового удара, он перехватил меч в левую руку и стал наступать на того, кто его ранил. Удар Айстиса левой оказался неожиданным и таким мощным, что противник лишь ахнул и упал наземь. Другой, поняв, что его товарищ ранен или убит, стал отступать, во весь голос крича:
— Стража! Стража! Разбойники!
Айстис бросился прочь, понимая, что он не сумеет объяснить страже, почему подвергся нападению.
Укрыться оказалось делом нелегким. Ночные стражники приближались, освещая себе путь фонарями. Из чернеющей напротив рощи к месту события спешило несколько человек.
Оставалась лишь одна возможность: назад! На Палатинский холм! В дом Номеды!
Однако и преследователи вскоре сообразили, в каком направлении он может исчезнуть, и бросились вслед за ним.
— Вот он! Я его вижу! Хватай!
Айстис уже чувствовал за спиной их дыхание. Плечо горело от боли. Силы были на исходе. Видимо, он потерял много крови. Смерть казалась неизбежной. Куда скрыться?
Вдруг он вспомнил, что недалеко от того места, где он сейчас находится, в ограде Номединого сада есть потайные дверцы, которыми он иногда пользовался. Только бы они не оказались запертыми!
Черные тени уже за углом… Айстис добежал до дверец и толкнул их…
— Куда он девался? Не мог же сквозь землю провалиться!
— Что мы скажем Лукулу?
— Он нас определит в гладиаторы!
— Надо хорошенько поискать!
После долгих и напрасных поисков преследователи, оставив в засаде двоих наблюдателей, ушли.
Обрадовавшись, что удалось избежать смерти, молодой жемайтис почувствовал, что сил больше нет. Кровь непрерывно сочилась из раны. Как позвать Номеду? Эта была последняя мысль, промелькнувшая в его сознании.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не рабыня Оливия. Она заметила Айстиса, лежавшего плашмя на траве, и велела слугам срочно отнести его в дом. Домашний врач осмотрел раненого и приказал натереть его тело целебными маслами, которые остановили кровотечение.
Айстис успокоился, стал дышать ровно.
Номеда приказала всем выйти, а сама присела на край ложа:
— Почему я тебя отпустила? Ведь я предчувствовала несчастье! Что теперь будет? Я во всем виновата! — И она, не сдержавшись, прильнула к нему всем телом…
Под утро Айстис проснулся совсем бодрый. Он с удивлением увидел, что лежит на роскошном ложе, а рядом… спит Номеда.
Стоило Айстису пошевельнуться, как Номеда подняла голову:
— Как ты? Тебе лучше?
— Спасибо, Номеда… Милая, ты так беспокоишься обо мне!
— Скажи, что случилось, когда ты ушел от меня? Кто и где тебя ранил?
Айстис рассказал о ночном происшествии. Оба удивлялись, кому это Айстис пришелся не по душе.
Номеда задумалась.
— А может… может быть, это «он»? Этот страшный человек? По всей вероятности, «он»! Его гончие пронюхали! «Он» хочет от тебя избавиться! Как это я сразу не поняла… Как же быть?
Номеда наклонилась к Айстису и губами ласково прикоснулась к его губам, а затем крепко прижалась к нему, обнимая руками его шею и все повторяя:
— Нет! Нет! Я никому тебя не отдам!
Кто-то постучался. Номеда откликнулась. Однако в комнату никто не вошел. Тогда Номеда встала и вышла сама.
Она тут же вернулась с восковой дощечкой в руках.
— Я так и полагала! Айстис, нас подстерегает несчастье! Вот что пишут «Ежедневные известия»: «Вчера вечером два гражданина высокого происхождения перед сном вышли прогуляться по Палатинскому холму. Там они подверглись нападению со стороны чужестранца. Одного гражданина высокого происхождения этот варвар сразил мечом. Второй спасся благодаря тому, что позвал на помощь ночную стражу. Объявляется розыск: рост убийцы равен шести стопам, волосы светло-русые, глаза синие, на нем меховая мантия. Предполагается, что он прибыл с севера. Замечен в Дакии…»
— Это клевета! Они первыми напали на меня!
Номеда схватилась за голову:
— Кто докажет!.. Айстис! Тебе необходимо укрыться, пока не утихнут страсти!
За ширмой раздался голос Оливии:
— Госпожа! В наружные двери стучатся какие-то люди! С ними ликторы…
Номеда всполошилась. Она велела Айстису встать, поспешно повела его по лестнице вниз, отворила потайные двери и оставила одного, впопыхах наказав:
— Никому не отворяй и не откликайся!
Вернувшись, Номеда велела открыть наружные двери.
Вошли стражники. Их предводителем был один из всадников, друг семьи Номеды.
Он поклонился и учтиво произнес:
— Уважаемая! У нас имеются сведения, что преступник, которого мы разыскиваем, находится в вашем доме.
Номеда с безразличием оглянула пришедших:
— Какой человек? Вам известно, что я еще не замужем, а мой отец в отсутствии. Кто же может находиться у меня так рано?
Стражники беспокойно зашевелились.
Всадник, понимая, что Номеда, даже если ей что-нибудь известно, никого не выдаст, чтобы не навлечь на свой дом позор и гибель, решил выполнить свое задание с честью:
— Вот знак. Мы просим дать нам возможность осмотреть дом, опросить рабов.
— О! Да! Да! Пусть стражники осмотрят дом… если вы не верите моему честному слову! Однако опрашивать рабов я не позволю. Это было бы нарушением закона о правах граждан! Тогда нужно было бы опросить и стены!
Номеда была знакома с Римским сводом законов, поэтому всаднику не оставалось ничего иного, как уступить и удовлетвориться осмотром дома.
Как и следовало ожидать, стражники никого не обнаружили, хотя мятая постель на ложе в малой гостиной опытному всаднику неоспоримо говорила о том, что здесь недавно кто-то лежал. Однако начальник караула ничего не сказал. Отец Номеды — один из самых богатых людей империи. Еще неизвестно, чем все это кончится. Зачем напрасно совать пальцы промеж дверей… Он задержался в комнате Айстиса чуть дольше, глазами показал на ложе, чтобы Номеда увидела и запомнила этот взгляд, и, не проронив ни слова, поклонился и вышел.
После того как стража покинула усадьбу, Номеда спустилась к Айстису:
— Они ушли, однако мне кажется, их начальник понял, что ты находишься у меня… Ты должен бежать!
— А наши планы?
Номеда махнула рукой:
— Если ты хочешь остаться в живых и сохранить мою честь, тебе придется некоторое время пробыть в укрытии. В противном случае тебя убьют! Этого добивается Лукул. Тем более что ты действительно сразил его слугу!
В полночь она снова пришла к нему с одеждой римского легионера в руках и помогла надеть кольчугу.
— Тебя проводят на корабль. Он немедленно отвезет тебя на Черный Берег. Там у моего отца много ферм. В порту ты предъявишь этот знак, и тебе все подчинятся. Как… нашему поверенному…
Номеда взяла массивное золотое кольцо с плоским камнем и надела его на палец Айстиса.
— Так нужно! А теперь ступай! Жди меня на Черном Берегу. Я приплыву через две декады! Полагаю, за это время все утихнет, и ты сможешь вернуться…
Айстис встревожился:
— А если нет?
Номеда вздохнула:
— А если нет, я останусь на Черном Берегу… Если ты этого пожелаешь… Если ты захочешь меня огорчить, тогда корабль, на котором твой сородич Гудрис поплывет в Фехтию, по пути в Карфаген зайдет за тобой… Ступай… Дорога каждая секунда! Нет, погоди! Дай честное слово, что будешь ждать меня на Черном Берегу! Я не хочу, не желаю, чтобы ты уехал! Я чувствую, что это наша последняя встреча… О, великая Исида, почему ты так мучаешь меня?