ГЛАВА 32

— Я должен их увидеть. Должен убедиться, что они живы.

Хондрос что-то прокричал по-гречески. Я уставился в сумеречную глубину виллы. Спустя несколько мгновений появилась Дебби; следом шел низенький крепыш с револьвером в руке. Девушка была бледной, на руке вздулась желтоватая шишка размером с кулак. На ее белом, аккуратно заправленном в джинсы свитере зеленели пятна, будто она поскользнулась на мокрой траве. При виде меня ее лицо просияло.

— Гарри!

Она рванулась ко мне, но громила схватил ее за руку.

— Удовлетворены?

— А как Зоула? — обратился я к Дебби.

— С ней все хорошо. Мы живем в одной комнате. Что они собираются с нами делать, Гарри?

Хондрос жестом приказал ее увести, и охранник потащил девушку прочь.

— Гарри!

Но Дебби уже уводили по какому-то длинному мрачному коридору.

— Вы не думайте, сострадание мне вовсе не чуждо, — сообщил Хондрос, не выказывая и намека на что-либо подобное.

Он раскрыл лежавшую перед ним папку и подтолкнул в мою сторону несколько страниц. Я пролистал их своей здоровой рукой: копии второго дневника Огилви.

— Фотокопии, — сказал он. — Мы, несомненно, могли бы его расшифровать, но время поджимает, а вы так славно работали… Займитесь. Сообщите нам, что там говорится об иконе. Вы должны управиться…

Он взял Кассандру за запястье и посмотрел на ее часы.

— Ну, скажем, загадка должна быть разрешена к завтрашнему утру, к девяти часам.

— Не будьте идиотом! На взлом шифра могут уйти недели, а я не специалист.

— К девяти утра. Если к тому времени вы не сообщите нам, где искать икону, мы застрелим Дебби. Дадим вам еще три часа и убьем Зоулу. А еще через три спишем в утиль вас — за плохую работу.

— Не можете же вы всерьез…

— А если вы еще хоть раз заикнетесь, что чем-то недовольны, то я сокращу время до одного часа.

— Дайте мне Дебби и Зоулу. Три головы лучше, чем одна. Они уже чрезвычайно мне помогли: Дебби с ее знанием семейной истории и Зоула как историк-маринист.

— Пожалуй, в ваших словах есть толк, мистер Блейк.

— Мы не сможем работать, когда ваши гориллы дышат нам в затылок.

— Почему бы тебе не воспользоваться ежовыми рукавицами, Толис? — откликнулась Кассандра. — Убеди его ударом молотка по раненой руке. Еще кофе, Гарри?

— Спасибо, не надо. У тебя пахнет изо рта. Или я повторяюсь?

— Пожалуйста, обойдемся без взаимных оскорблений, — обратился к нам Хондрос. — Я не дурак, Блейк.

И понимаю, что ваш ум затуманен болью и что размышления требуют соответствующей обстановки. В вашем распоряжении весь первый этаж и участок — в преде лах ограды. Дотроньтесь до ограды или ворот — вас застрелят. Опустите кончик ступни в море — вас застрелят. Ступите на пристань — вас застрелят. Поднимитесь наверх без сопровождения — вас застрелят. Разумно?

— Вы — сама щедрость. Благодарю. А если мы найдем для вас икону?

— Этим вы заслужите мое расположение.

— То есть, нажимая на спусковой крючок, вы улыбнетесь?

— Вы теряете время, мистер Блейк. Думаю, вам пора приниматься за работу.

Он прокричал что-то внутрь дома. Переговоры велись на греческом. Похоже, обитатели виллы получали инструкции.

Я медленно встал и, нетвердо ступая, пошел в дом.

Там была большая, оснащенная кондиционером гостиная, прохладная после уличной жары. Вбежала Дебби и своими объятьями чуть не сбила меня с ног. Руку сразу охватила стреляющая боль. Зоула была в легком летнем платье; она тоже крепко меня обняла.

— Что произошло, Гарри? Ты опасно ранен?

— Мне попали в предплечье. Обошелся главным образом большой потерей крови. И лишился спортивной куртки. Эти психи выкрали меня из госпиталя.

А с вами как было?

— Мы убежали в лес, но там нас ждало четверо.

— А Долтон? — спросил я.

— Понятия не имею. Они говорят — мертв. Стрельбы там было много.

На лице Дебби застыло беспокойство.

— Они рассказали, чего от нас хотят, Гарри. И что произойдет, если мы не справимся.

— Тогда давайте приступим.

В то мгновение мне больше всего хотелось заползти обратно в кровать.

Со стороны бассейна донесся плеск. Кассандра и Хондрос были в воде. Хондрос плавал как колесный пароход, а Кассандра просто лежала в воде лицом вниз. Мимо бассейна спускалась тропинка, оканчивавшаяся деревянным причалом. У конца причала ждала моторная лодка. Револьвер Кассандры остался валяться на столе у бассейна. Казалось, что особого умения тут не требуется.

— И думать забудь, — вслух промолвил я, беседуя сам с собой. — У окна второго этажа стоит одна из горилл.

Я пошел к столу. Дебби вложила свою ладонь в мою, чтобы меня поддерживать. Зоула взяла листы и, нахмурившись, стала разглядывать ряды значков. Револьвер лежал на расстоянии вытянутой руки.

— Гарри, ты ошибся, — сказала Дебби. — Горилл две, а не одна.

— Как же мы это расшифруем? — поинтересовалась Зоула.

За плеском им ничего не было слышно, но я все равно говорил вполголоса.

— Ты все правильно тогда почувствовала, Зоула. Думаю, это шифр Бабингтона.

— Что что?

Глаза Дебби выражали истовую, но совершенно неуместную веру в ее дядю Гарри.

— Он относится к временам неудавшегося заговора против Елизаветы. Помнишь свою историю, Дебби? Мария Стюарт, королева шотландцев, вляпалась по самое уши. Английские католики считали Мэри истинной королевой Англии — и не без оснований.

— Как так?

— Елизавета была дочерью Анны Болейн, однако английские католики не признавали нового брака Генриха Восьмого, потому что они не признавали его уход от Екатерины Арагонской, потому что это не получило одобрения папы. Получается, что Елизавета — незаконнорожденная и не имеет права на трон. Вполне логично.

— Мне нет ни малейшего дела до этой чепухи. Все, что я хочу, — это выжить.

— Но эта чепуха может спасти тебе жизнь. Заговор был составлен неким молодым человеком, которого звали Бабингтон. Заговорщики были молодыми, очаровательными, наивными католиками. После провала всех их ждала ужасная смерть.

— Как и Мармадьюка Сент-Клера, — сказала Зоула.

— Что еще за Мармадьюк? — спросила Дебби.

— Неважно, сейчас не до того. Заговорщики собирались устранить королеву Елизавету, поднять мятеж и возвести на трон Мэри. Бабингтону требовалось одобрение Мэри, и они некоторое время обменивались письмами. Закодированными письмами, Дебби. На случай, если их обнаружит тюремщик. Все это происходило в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году.

— Экспедиция на Роанок была в тысяча пятьсот восемьдесят пятом.

— Ты мыслишь в правильном направлении, Дебби. Бабингтон сплотил заговорщиков вокруг себя в тысяча пятьсот восемьдесят шестом, но задумал все намного раньше. Мармадьюк и остальные участники экспедиции на Роанок действовали, так сказать, загодя. Со смертью Елизаветы они объявили бы, что принадлежащая Марии святыня погребена на семьдесят седьмой долготе. Католический мир мог бы тогда предъявить права и на Южную, и на Северную Америки, а также на новый календарь. Европейские протестанты потерпели бы сокрушительное поражение.

— А шифр, которым пользовался Бабингтон…

— … стал известен Мармадьюку и уже от него — Огилви.

Я помахал Хондросу и крикнул:

— Мне надо позвонить!

В течение нескольких минут все было подготовлено. Кассандра, вся в сияющих брызгах, стояла над Дебби, направив ей в голову револьвер. На столе лежал беспроводной телефон. Хондрос опять курил. Зоула стояла рядом со мной и неотрывно смотрела на Кассандру. Начал я со справочной службы. В Оксфорде сейчас было три часа дня, но я знал, что расписание Фреда жесткостью не отличалось. Он подошел к телефону спустя несколько минут.

— Фред? Это Гарри. Я звоню с Ямайки. Хочу опять воспользоваться твоими мозгами.

— С Ямайки? Занесла же тебя нелегкая!

— С Томасом Брайтом ты оказался прав, Фред. А та рукопись помогла мне найти второй дневник, тоже Огилви, хотя зашифрованный иначе. Я подозреваю, что это код Бабингтона.

— Бабингтон? На Ямайке? Что там… Что вообще происходит?

Кассандра с громким щелчком оттянула курок.

Дебби затрясло.

— Расскажу, когда вернусь. А пока что, Фред, мне надо узнать, что тут за алфавит — Бабингтон ли это вообще.

— Продиктуй несколько символов.

— Тут есть цифры — 2, 3, 4, 7, 8 и так далее, знак бесконечности, заглавная греческая «дельта», еврейская «набла»… Многие символы не принадлежат никакому алфавиту. Например, «~», как в знаке Waffen-SS.

— Несомненно, это Бабингтон.

— Фред, окажи мне услугу. Мог бы ты отсканировать шифр Бабингтона и послать мне по электронной почте на мой обычный адрес? Я скачаю его оттуда.

Нужно позарез.

— Не знаю… — решил поддразнить меня Фред. — Такая услуга тянет на две пинты.

— Я привезу тебе ящик «Ред Страйп».

— По рукам! Через час шифр будет у тебя.

— Спасибо, Фред.

В спальню набилось восемь человек. Я сидел у стола в углу, на котором стоял компьютер и принтер, и скачивал файл. Память меня не подвела: шифр главным образом заключался в замене букв и лишь иногда замещались самые распространенные слова. Несколько страниц можно было расшифровать в течение часа, а если умеючи, то еще быстрее. Я распечатал на принтере несколько копий.

Хондрос взял одну. Догоревшая сигарета обожгла ему пальцы. Он бросил окурок на деревянный пол и растер подошвой.

— Что ж, дамы и господа… Теперь, когда у нас есть шифр, вы нам, похоже, больше не нужны.

— Мне нравится то, что за этим последует, — сказала Кассандра.

Я окоченел. Лицо Дебби побелело. Зоула плотно сжала губы и, словно кошка, приготовилась к прыжку. Казалось, она и вправду сейчас бросится на Кассандру. Но в комнате было еще три молодых человека, вооруженных и стоявших слишком далеко.

— Только на случай осложнений… — продолжил Хондрос. — Переведите-ка оставшийся текст.

— Этим я и займусь, — сказал я.

Мы могли выиграть время. Больше я ни о чем не думал. Мысль о смерти, которая должна была наступить через несколько часов, никак не укладывалась в моей голове.

Поддерживаемый Дебби, я пошел обратно к бассейну. Один из охранников, сунув мне под нос блокнот и карандаш, гордо ушел прочь. Дебби и Зоула сели по сторонам. В гостиной те двое набросились на текст. Кассандра вслух зачитывала символ, а Хондрос искал его в шифре. Выходило у них мучительно медленно.

— Надо что-то делать, — прошептала Дебби.

Я огляделся. Вооруженные охранники рассредоточились по территории. Один стоял на причале, рядом с лодкой. Изо рта у него торчала сигарета. Он бесстрастно рассматривал нас сквозь темные очки. Другой замер наверху, опершись на перила, и смотрел в море.

Еще один растянулся в шезлонге на балконе, с газетой на голове. Он потягивал что-то из большого стакана и ухмылялся нам.

Я сказал:

— Обгоним этих идиотов с переводом.

 

ГЛАВА 33

«Сэр Фрэнсис Дрейк бросил нас, и мы остались в Новом Свете. Нам троим — Мармадьюку Сент-Клеру, Саймону Солтеру и мне — грозила нешуточная опасность. Как только флаги „Святого Георгия“ скрылись за стеной бури, я принялся всех подгонять: надо было немедленно бежать с острова, пока дикари не поняли, что к чему. Иначе через каких-нибудь несколько часов нас ждал плен. После той бойни не прошло и недели, а возмездия туземцы могли теперь не бояться… О том, что нас ждет в плену, я не смел и думать. Испугались мы до смерти.

Мармадьюк настаивал, что нужно бежать к его сундуку и забрать реликвию. Мы с Саймоном метались от хижины к хижине, собирая объедки. Деревня Уингины после нашего кровавого набега стояла пустой. К несчастью, из той части деревни, что располагалась на континенте, мы были видны как на ладони. Нас разделяла полоска воды шириной в лигу. Возьмись мы за весла прямо там, за нами неминуемо бросились бы в погоню, поэтому мы потащили каноэ через остров. Охотничьи каноэ были слишком тяжелы, и каждый из нас тащил по долбленке с единственным однолопастным веслом. Наши силы не уступали охватившему нас страху. Мы молились, чтобы индейцы подольше ничего не узнали и не поняли.

Подгоняемые ужасом, мы проволокли каноэ целую милю до Шэллоубэгской бухты на западе острова и торопливо побросали в них наши судовые запасы. Несколько черных рабов каким-то чудом добрались до острова, в сотне-полутора ярдов к северу. Как им это удалось, я не знаю. Когда мы оказались на западном берегу острова, они со страшной скоростью побежали к нам. Несколько бултыхнулись в воду. Один из них, хороший пловец, догнал каноэ Мармадьюка и уже мог ухватиться за борт. Негр был молод, где-то моего возраста. Мармадьюк поднял тяжелое деревянное весло и с размаху опустил на голову раба, раскроив тому череп. В это мгновение меня снедала ненависть к нему, но разве у него был выбор? Раб остался плавать лицом вниз, вокруг его головы растекалось кровавое пятно, а мы изо всех сил гребли прочь.

Около мили тянулся остров Роанок. Здесь от больших атлантических волн нас защищали Дальние отмели. Мы не переставали трястись от страха: из-за южного окончания острова могли появиться индейцы — нам наперехват. Но мы достигли опасного мелководья у Порт-Фердинандо и выбрались за Дальние отмели, не приближаясь к враждебному берегу. Нас сразу же залило. Я попытался воспользоваться курткой сначала как черпаком, а потом как губкой. Так было недолго и опрокинуться; пришлось вернуться к отмелям, держась сколь возможно близко к берегу, в непрестанной опасности быть перевернутыми. Мы стремились лишь убраться из этого проклятого места и от его кровожадных обитателей и гребли так, словно за нами гнались все дьяволы ада.

Через час, когда мы приближались к острову Хатораск, на нас вдруг обрушился град стрел. Пришлось опять удалиться прочь от берега — туда, где поджидали опасные волны.

И вот произошло самое страшное. Когда мы плыли вдоль острова, от него отделилась дюжина каноэ. Нас вот-вот должны были отрезать от пути на юг. Повернуть назад значило пойти на верную смерть — нас окружили бы туземцы. В открытом море — захлестнули бы волны.

Мы гребли, пытаясь не дать индейцам перехватить нас. Они издавали странные, пронзительные крики.

Нам удалось опередить их. Я плелся в двадцати ярдах от Мармадьюка с Саймоном. У меня не хватало духу оглянуться, но я слышал всплески и крики за моей спиной. Как я ни старался, расстояние между мной и моими товарищами медленно увеличивалось, а туземцы подбирались все ближе. До них оставалось ярдов пятьдесят. Я выбивался из сил и чуть ли не всхлипывал. Бесполезно. Меня догоняли.

И тогда Саймон Солтер совершил поразительный поступок. Он оглянулся, проревел мне что-то ободряющее и, увидев, что силы мои на исходе, развернул каноэ навстречу туземцам. Его лицо было искажено бешенством и страхом. Когда мы встретились, я крикнул:

— Сэр, не смейте!

Но он оборвал меня:

— Спасай свою шкуру!

Индейцы завопили с удвоенной силой. Мармадьюк оглянулся и опять стал грести словно одержимый. Повернувшись, я увидел Саймона, окруженного вопящими дикарями. Весла взмывали вверх и падали вновь.

Его собственное весло только что опустилось на чью-то шею. Я вернулся к своему занятию и больше не оглядывался.

'Удалившись на милю к югу, мы с Мармадьюком бросили взгляд назад. Погони за нами не было. Справа тянулся незнакомый берег. Мы выбились из сил, но остановиться все равно боялись. Еще через час мы вытащили каноэ на отмель и легли на песок. Дождя, холода для нас не существовало — лишь неимоверная усталость и страх перед дикарями. Разобравшись с мистером Солтером, они могли заняться нами. Мои колени превратились в сплошную рану и кровоточили. И все же я был жив.

Мы перетащили каноэ в более спокойную воду между отмелями и большой землей и отправились дальше на юг, мимо унылых болот. Наконец нас начали терзать жажда и голод, однако пристать к берегу мы не решались. Ветер стих, дождь по-прежнему лил стеной. Спускалась тьма. Мы присмотрели маленькую бухточку и вошли в нее. Я ничего не чувствовал от усталости и даже немного поплакал.

К следующему утру в каноэ набралось на дюйм дождевой воды. К нашему смятению, на песке обнаружились следы дикарей. Сначала мы напились водой из каноэ, а потом отважились на вылазку в глубь острова, где набрели на пресное озерцо и еще раз попили.

Там было полно рыбы, но поймать нам не удалось ни одной. Мы нашли несколько вылежавшихся в воде кусков дерева и соорудили из них сиденья для каноэ, чтобы поберечь израненные колени. Еще несколько плоских деревяшек прихватили про запас, чтобы вычерпывать ими воду.

Мы продолжили путь на юг, растравляя изголодавшиеся желудки немногими кусками влажного хлеба, которые швырнул в мое каноэ Саймон — еще тогда, на Роаноке. К концу дня буря прекратилась, еда закончилась, а голод и холод вернулись. Нашу кожу покрывала высохшая морская соль. Она осела белыми корками вокруг глаз, ушей и на руках, отчего гребля доставляла немалую боль. Как и в прошлую ночь, мы спали на отмелях, дрожа от холода. Но страх погони остался в прошлом.

Мармадьюк и я проснулись только утром. Реликвия и мой дневник были при нас: каждый хранил свое сокровище у себя на груди. Мы осмелились на еще одну вылазку в глубину острова и вновь набрели на пресное озеро. На этот раз нам удалось раздобыть рыбы — с помощью выстроенной из камней плотины.

Рыбу мы съели сырой: с головой, костями и всем остальным. Как же это было вкусно!

Не буду подробно описывать наш путь на юг. Он длился сорок дней, в течение которых я делал кинжалом зарубки на борту каноэ. У меня было время подумать о мистере Солтере. Почему этот человек, всегда казавшийся мне злым и невежественным, не любившим ни меня, ни кого бы то ни было еще, — почему он пожертвовал своей жизнью ради спасения моей? В последующие годы этот вопрос не единожды ко мне возвращался, но я так и не смог найти удовлетворительный ответ. Могу сказать одно: если Небеса существуют, то я уверен, что мистер Солтер — там. Да, Небо и ад таят в себе немало удивительного…

По мере нашего продвижения на юг погода становилась все теплее, а море спокойней. Стояла жара, ослепительно светило солнце. Сначала кожа с нас облезла, а потом мы загорели до черноты. По спокойной воде мы продвигались очень даже бодро, а пропитание добывали, то и дело совершая набеги в глубь побережья.

Время от времени мы видели туземцев. Тогда мы без промедления прыгали в каноэ и отходили подальше от берега. Мы жили с широко открытыми глазами и были всегда начеку.

На сорок первый день путешествия нас схватили испанцы. Я проснулся оттого, что по моим ребрам ударил чей-то башмак. Вокруг столпилось с полдюжины солдат. У берега ждал баркас, а подальше — огромный корабль, наверное галеон. Грубый офицер задавал мне вопросы на испанском. Я не понимал ни слова. Раздраженный моей несообразительностью, он каждый вопрос сопровождал затрещиной. Я счел благоразумным держать кинжал при себе.

Мармадьюк поразил меня: он бегло заговорил по-испански. Отвел офицера в сторону и минут десять или около того о чем-то тихо с ним беседовал. Высокомерие офицера сменилось удивлением. Он взял в руки триптих, отобрал его у солдат и осторожно откинул шелк — так, чтобы никому не было видно. Когда офицер подошел ко мне во второй раз, его отношение полностью изменилось. Мы были усажены в раскачивающийся на волнах баркас и доставлены на корабль.

Мармадьюк держал триптих на коленях, а мой дневник был по-прежнему у меня на груди. Я мог только догадываться, много ли там уцелело за эти шесть недель дождей.

На палубе было полно солдат, точь-в-точь как на „Тигре“. Мы спустились в люк, и затем нас проводили в небольшую каюту и представили капитану. Мармадьюк опять как ни в чем не бывало говорил по-испански, и опять враждебность испанца сменилась сначала изумлением, а затем и почитанием.

В тот вечер мы сели за стол вместе с капитаном и его офицерами. Было выпито немало вина, все шумели и веселились, а центром не умолкавшей ни на секунду беседы, в которой я не понимал ни слова, стал Мармадьюк. Я же радовался шелковым рубашке и штанам, мягкому сиденью, свинине, рису, столовому серебру и серебряным кубкам, пиву, которым я насладился сполна… И еще: наконец-то мне кто-то прислуживал, а не наоборот.

Ту ночь я провел на великолепной койке. Опять качался на волнах корабль, отовсюду доносились скрипы и стоны, а Мармадьюк, хмельной от вина и радостного возбуждения, наговорил больше, чем следовало.

Что плавание к Роаноку было предпринято с тайной целью, я знал уже давно. Теперь же мне стала ясна сама эта цель. Основав колонию протестантов в точности на семьдесят седьмом градусе западной долготы, королева Елизавета рассчитывала ввести новый календарь, изобретенный ее придворным астрономом Джоном Ди, нулевой меридиан которого проходил как раз через эту колонию. Новый календарь превосходил григорианский, введенный Римом, по всем статьям.

В него был встроен тридцатитрехлетний цикл, равняющийся возрасту Спасителя, так что человек мог в точности знать, что он родился, скажем, на четвертом году жизни Господа нашего Иисуса Христа. Пасха, священнейший из всех дней, в точности следовала библейскому времени. Влияние Елизаветы на соседей-протестантов возросло бы неимоверно, а высокие достоинства изобретения Ди заставляли бы все новые и новые народы переходить в протестантство — к унижению папы и позору Испании, которые остались бы с худшим из двух календарей.

Из всего вышеперечисленного следовало, что этим намерениям следовало во что бы то ни стало помешать, и к нам были засланы Мармадьюк, Рауз и Кендалл. Отравлениями занимался Кендалл, в солдат стрелял Рауз, Мармадьюк же взял с собой Подлинный Крест, хранившийся в его семье со времен Крестовых походов. Получился заговор католиков с участием одного протестанта. Но и это еще не все. Святыня, которую поцеловал монарх, подтверждала его божественное право на трон. К этой святыне действительно прикладывались. Только целовала ее не королева Елизавета, а Мария, королева шотландцев. Укрытый на семьдесят седьмом градусе западной долготы, Крест подтвердил бы право Марии на Новый Свет — в преддверии свержения Елизаветы.

Что Мармадьюк католик, я знал и так. Но его участие в заговоре против королевы Елизаветы, после которого на трон должна была взойти ее племянница, Мария Шотландская… Я был потрясен. Еще мне было непонятно, как он мог о таком рассказывать, пусть и пьяный. Вскоре прояснилось и это. Чтобы сохранить мне жизнь, Мармадьюк представил меня как соучастника и помощника. В противном случае меня, протестанта, ждало аутодафе. Моя безопасность покоилась на этой уступке. Кроме того, меня могли допросить, что позже и было проделано доминиканскими монахами.

Мармадьюк рассказал мне, что корабль шел на Ямайку. Там мы должны были остаться до той поры, пока не была бы свергнута королева-протестантка и в Англии не восстановилась бы истинная вера. Еще он добавил, что испанцы знают не все.

— Я рассказал им лишь, что мы помешали намерениям протестантов изнутри. Мендоса, который стоял во главе заговора, знает обо мне и подтвердит мои слова в письме из Испании.

— А Подлинный Крест? Что будет с ним?

— Я сказал им, что беру эту вещь повсюду с собой, как семейную реликвию. Они не знают, что это Подлинный Крест. Хорошо, если и не узнают. Он останется со мной на острове.

Теперь я — пожилой человек, и моя исповедь подходит к концу. Как уже известно долготерпеливому читателю, заговор против Елизаветы провалился. Коро лева Шотландская была казнена. Палачи Уолсингема нашли способ узнать имена остальных заговорщиков.

Имя Мармадьюка во всеуслышание ни разу упомянуто не было. Возможно, с помощью этой уловки его хотели заманить обратно в Англию. Однако он так и не покинул Ямайку.

Пришло время, и я, после всех моих приключений, отправился в Испанию. Я перебрался во Францию, в Кале, посуху, в крытой повозке, после чего на рыболовецком судне переправился в Дувр. К тому времени у меня водились деньги, и, разжившись лошадью, я отправился в мой родной Туидсмьюр.

Я вырос в этой долине, она составляла мир моего отрочества… Теперь мне все казалось здесь маленьким и незначительным. Случилось за это время немало. Не стало матери — ее унес жар, а мой непотребный отчим спился и умер, чему я очень порадовался. Любимый брат Ангус, став зажиточным землевладельцем, в жены взял Джин, младшую из дочерей кузнеца. Я стал дядей. Учитель Динвуди, к тому времени уже совсем седой, встретил меня как давно утерянного сына, и мы провели в разговорах не один вечер.

Фиона превратилась в прекрасную молодую девушку. Я попросил ее выйти за меня замуж и отправиться со мной на Ямайку, где у меня имелись большие плодородные угодья, брошенные испанцами. Она, к моей радости, согласилась, и мы проделали долгий обратный путь — опять через Францию, Испанию и весь Атлантический океан. За время нашей жизни мы еще не единожды возвращались в Шотландию, но лишь ненадолго. Наши корни теперь здесь, на Ямайке. Тут мы и останемся до самой смерти — с нашими тремя детьми.

Подлинный Крест Мармадьюк Сент-Клер, умирая, оставил в мое распоряжение, чтобы я сохранил его для будущих поколений нашей семьи. Здесь (где именно, дано понять только члену нашей семьи) он и укрыт».

 

ГЛАВА 34

«Я, Джеймс Огилви, сын Уильяма Огилви, туидсмьюрского пастуха и фермера, объявляю сие моим завещанием.

Джеймс Огилви».

Согласно воле друга моего, Мармадьюка Сент-Клера, я указываю, где сокрыт Подлинный Крест Спасителя нашего Иисуса Христа. Это послужит напоминанием детям моим и внукам моим. Им разъяснено будет значение дальнейшего, а они передадут сие тайное знание грядущим поколениям рода нашего. Дабы Крест остался в руках наших и ничьих других, пишу лишь это:

СЧЕТОВОД

ЗВЕЗДА КОЛЕС ВРЕМЕНИ

МНОГОУГОЛЬНИК

Да хранит вас Господь!

Сие мое последнее слово.

— Слава богу!

У Зоулы как гора с плеч свалилась.

Дебби, все еще бледная, выглядела озадаченной.

Я объяснил:

— Мы выиграем время, Дебби. Им придется оставить нас жить до тех пор, пока мы не решим головоломку Огилви.

— А мы можем ее решить? Что это значит?

Я уставился на оставленные Огилви подсказки. «Многоугольник». Он обожал геометрию. «Звезда». Астронавигации его обучал один из ведущих специалистов того времени. Но «колеса времени», «счетовод»! Я потряс головой.

— Понятия не имею. Зато эти психи точно не отгадают. Так что у нас на руках есть козырь.

— Не уверена, Гарри, — сказала Зоула. — Они избавятся от нас, как только мы объясним им значение этих слов. Извини, Дебби.

— В конце концов нас устранят, не спорю. Однако не раньше, чем икона попадет им в руки. До этого нам нужно изловчиться и сбежать.

— И добраться до иконы раньше них, — добавила Дебби.

Я так на нее и уставился. Тут выжить бы, а она все о фамильных сокровищах печется!

— Давай, Гарри! От этого зависят наши жизни!

Зоула пристально смотрела на оставленное Огилви сообщение и водила по нему пальцами. Я опять помотал головой. И тут Дебби удивила меня еще раз.

— Гарри, почему бы тебе не заняться расшифровкой, пока мы с Зоулой поищем способ бегства?

— Ты видел связку ключей в гардеробной? На ней есть метка королевского яхт-клуба.

— Вернись на землю, Зоула. Если ты поднимешься наверх, тебя застрелят. Одна горилла на пристани, две другие смотрят сверху, еще одна бродит за домом.

И это не считая Кассандры и Хондроса.

— Есть предложения получше?

— Я не то что бегать — ходить-то могу еле-еле. Мне отсюда не выбраться. Я выдвину условие: сначала вы выйдете за дверь, и только тогда я отдам расшифровку.

— Вернись на землю, Гарри. Как только ты сообщишь им, что расшифровал сообщение, они выбьют его из тебя пытками. А если не из тебя, то из нас. А потом все равно убьют — всех троих.

Зоула права. О том, что они сделают с Дебби, я не хотел и думать.

— Я не хочу умирать… — прошептала Дебби.

В ее темных глазах застыл страх.

К нам подошел нахмурившийся Хондрос.

— Счетовод? Звезда колес времени? Многоугольник? Что это значит, Блейк?!

Голос у него дрожал. Я пожал плечами. Этот невольный жест вывел его из себя. Он закрыл сообщение Огилви своей пятерней, и от ярости глаза у него выпучились.

— Остановиться теперь? Через семнадцать веков после того, как эти воры его у нас забрали? Из-за какого-то пастушка, который любит загадывать загадки?..

Разберись, что это значит, Блейк! Быстро разберись! Даю тебе срок до полуночи.

— Это нелепо…

— Тогда мы пустим в ход ежовые рукавицы. Начнем с твоей подруги Дебби. Ты будешь решать задачу и слушать ее вопли до тех пор, пока она не умрет или ты не найдешь решение. Понял?

Я твердо на него поглядел и кивнул. Я понял.

 

ГЛАВА 35

Поначалу я, со склоненной в задумчивости головой, шатался по дому и чувствовал на себе направленные со всех сторон подозрительные взгляды. В конце концов бандиты забеспокоились. Я прикидывал, как бы этим воспользоваться, но придумать ничего не мог. Ходил я еле-еле, и это кружение в итоге совсем меня утомило. Охранников было четверо: один на пристани, один у ворот, а двое бродили где вздумается — то исчезали в доме, то стояли опершись на балконные перила, то разваливались в креслах у бассейна. Отвратительные черные револьверы были всегда при них. Выхода я не видел.

Территория виллы, занимавшая около акра, была окружена девятифутовой оградой. У дома стояло две машины: одна — наша видавшая виды «тойота», другая — черный джип. Похоже, им не стоило труда найти замену тому, красному, который я пустил под откос в Блу-Маунтинс. Единственная колдобистая дорога вела через тяжелые кованые ворота вверх по холму, до вершины которого было несколько сотен ярдов. Далеко в море я видел белое круизное судно, направлявшееся, можно не сомневаться, на Сент-Люсию, Гренаду и так далее. На Ямайке они «отметились» сегодня утром. Точки, в которой я был бы скрыт от глаз охранников, не существовало.

Я вернулся в гостиную и рухнул на диван, подставив себя холодному ветерку из кондиционера. Кассандра, в темных очках и красном бикини, сидела у бассейна и читала книгу в мягкой обложке. Она то и дело откладывала чтиво и намазывала руки и ноги кремом для загара. Хондрос половину времени проводил в разговорах по мобильному телефону. Похоже, расшифровку он целиком переложил на нас. Зоулы и Дебби нигде не было видно — в таком большом доме это и не удивительно.

Что-то притаилось на задворках моего сознания и никак не хотело выходить на свет. Что-то, связанное с Огилви, звездами и календарями. Я встал и закрыл глаза, изо всех сил стараясь думать. Мне предстояло торговаться, и необходимо получить козырь. Кому — в семнадцатом веке, на Ямайке — нужен был счетовод?

Проходя мимо, Дебби сказала:

— Если хочешь попить чего-нибудь холодненького — иди на кухню, Гарри.

Тон самый непринужденный. Я понял намек. Зоула сидела на кухонном шкафчике, постукивая каблуками по дверце. Вокруг не было ни души, но она все равно говорила полушепотом:

— Снаружи есть щиток с предохранителями. Там нужен торцовый ключ-шестигранник, однако можно изловчиться и открыть его пилкой для ногтей. С наступлением темноты мы устроим в доме короткое замыкание.

— Не выйдет. Нам придется удирать отсюда на машине или на лодке, а для этого нужны ключи. Они наверху, на столике в гардеробной, вместе с мобильником Дебби. Представь, как мы бежим наверх за ключами, потом вниз, на улицу, там возня с ключами от ворот, потом заводим машину и уезжаем — все на глазах у этих головорезов. В любом случае один из них дежурит наверху.

— У тебя есть предложения получше? — холодно спросила Зоула.

— Да. Взломать код Огилви и использовать его как козырь в переговорах.

— Это мы уже проходили, Гарри. Ты все им сообщишь под пыткой, или они наставят пистолет на голову Дебби или на меня.

— Десять против четырех. Они собираются пристрелить меня в полночь, если мы не взломаем код, — напомнила мне Дебби.

Она пыталась говорить как ни в чем не бывало, но в ее голосе слышалось отчаяние.

— Как ты там, Гарри? Получается что-нибудь?

— Да, Гарри, как? Получается?

В дверях стоял Хондрос: мобильник в одной руке, всегдашний револьвер в другой, над красными плавками нависает волосатый живот. Мне хотелось сказать что-нибудь хамское, оскорбительное. Вместо этого я произнес:

— Есть кое-какие наметки. Сведения Огилви самые что ни на есть скудные…

— Естественно. Он хотел, чтобы они были доступны только в узком кругу его семьи.

Грек глянул на револьвер и крутанул барабан.

— Поделитесь со мной этими наметками, Блейк.

— Где именно на Ямайке требовался в те времена счетовод? При Огилви здесь была лишь фактория. Проходящие мимо корабли запасались в ней едой и питьевой водой. Им нужно было вести учет — вот здесь-то в уравнение и входит счетовод. К тому времени, как Огилви появился на Ямайке, испанцы оставили Новую Севилью, что на севере, и перенесли столицу в Спаниш-Таун. Гаванью служил Порт-Ройал. Там и спрятана икона. Там, где-то на южном побережье. Пока все.

Хондрос важно кивнул:

— Очень хорошо, Блейк.

Он прицелился Дебби в голову — вытянув руку и прищурив один глаз. Стало совершенно тихо. На лице Хондроса застыло выражение судьи, объявляющего смертный приговор.

— Но мне нужен Подлинный Крест, а не какие-то там наметки. У тебя осталось семь часов и пятьдесят минут.

И он вышел из кухни — так же тихо, как и вошел.

Его босые ступни оставляли мокрые следы. Зоула обняла Дебби. Дебби не издавала ни звука, только плечи ее вздрагивали.

— Он клюнул на эту чушь, Гарри!

Зоула похлопывала Дебби по спине, словно ребенка.

— Так она не в Порт-Ройале? — расслышал я вопрос Дебби; она прятала лицо на груди у Зоулы, а руками обнимала ее за шею.

— Исключено, — сказал я. — Владения Сент-Клеров находились у Сент-Анс-Бея, на севере острова. Помнишь, что сказал Огилви? Что он возделывает землю, брошенную испанцами.

Зоула по-прежнему обнимала Дебби.

— И первая плантация называлась «Севилья-ла-Нуэва», опять же на севере. К моменту экспедиции на Роанок она была заброшена.

Дебби высвободилась из объятий Зоулы.

— На севере?

Я кивнул:

— К западу от Очо-Риоса. А на плантации обязательно был счетовод. Поиски надо начинать не на юге острова, Дебби, а на севере. Согласна, Зоула?

— Именно об этом я и думала. «Севилья-ла-Нуэва». Не Порт-Ройал.

Дебби вытерла глаза своим свитером.

— Вы хотите пустить этих ненормальных по ложному следу?

— Мы им как следует задурим голову. Они отправятся на юг, а мы — на север.

— Значит, мы сбежим? Ты что-то придумал, Гарри?

— Придумывать — ваша забота.

Надежда в ее глазах угасла. Я ненавидел себя в это мгновение.

— Звезда колес времени, — сказал я в никуда.

— Что-то связанное с Днями Пустоты? — ухватилась за мои слова Зоула. — «Немонтеми»?

— Сомневаюсь, что тут есть связь. Мне думается, он говорит о большом колесе, пятидесятидвухлетнем цикле.

— Может, хватит молоть чепуху? — вмешалась Дебби.

— Майя и ацтеки были помешаны на календарях и вообще времени. Их жизнь веками подчинялась…

— И что? — нетерпеливо перебила меня Дебби. — Ты извини, скоро полночь, когда мне вышибут мозги. Что ты собираешься предпринять? Ты лишь говоришь об ацтеках и колесах времени. Даже я знаю, что ацтеки жили в Мексике, а не на Ямайке, и о колесах они слыхом не слыхивали.

— Но араваки жили именно в Центральной Америке, — ответила Зоула.

— Зоула не совсем права, Дебби. Коренными ямайцами были тайно, а не араваки, хотя это неважно. Какой-то индеец прыгнул в каноэ и пришел на Ямайку. Кто бы это ни был, он был помешан на времени и принес свою культуру с собой. Огилви не мог устоять и воспользовался их календарями для шифровки сообщения. В этой экспедиции все крутилось вокруг календарей.

Зоула не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за мной.

— Перестань заниматься казуистикой, Гарри. Тайно — родственники ацтеков. Но тут есть одна загвоздка: ко времени прибытия Огилви они все умерли от непосильной работы на испанских плантациях.

— Кто-то мог и выжить… — возразил я.

— Перестаньте же наконец препираться! К чему нам все это? — спросила Дебби с отчаянием в голосе.

— Это может спасти тебе жизнь, Дебби, — сказал я. — У ацтеков было два календаря. В первом насчитывалось триста шестьдесят пять дней, поделенных на восемнадцать месяцев, по двадцать дней в каждом, так что пять дней оставались неучтенными. Они назывались Дни Пустоты, когда не полагалось ни огня, ни еды, ни секса. Но у них имелся второй календарь, священный. В нем было двести шестьдесят дней, поделенных на тринадцать месяцев по двадцать дней в каждом.

Так что отсчитываешь триста шестьдесят пять дней и оказываешься в начале первого цикла, после двухсот шестидесяти — в начале второго, а спустя пятьдесят два года — в начале обоих. Два больших колеса, на которые нанесено время.

Я пытался пояснить свои слова, вращая руками и изображая шестерни, но без особого успеха.

— Так ты слушай. Год длиннее трехсот шестидесяти пяти дней (на шесть часов), и получается, что через пятьдесят два года оба календаря отстают уже на двенадцать дней.

— Хорошо, Гарри. И что? Как это спасет мою жизнь?

— Чтобы к концу пятидесятидвухлетнего цикла привести календарь в соответствие с временами года, они следующие двенадцать дней выкидывали из счета. В это время выполнялись грандиозные обряды, устраивалось шествие к Холму Звезды и совершалось полуночное жертвоприношение пленника. Его раскладывали на земле, вырезали сердце, а на его месте возжигали огонь. Тут-то у нас все и сходится, Дебби. Это и есть ответ на вторую загадку Огилви. Он упоминает священную звезду. Это — Звезда Колес Времени…

— Известная также как Звезда Возжигания, — добавила Зоула. — Полагаю, это есть на ацтекском календарном камне, описанном в тысяча восемьсот десятом году Гумбольдтом.

— Нет, там показана смена мировых эпох во времени. Скорее это есть у Ланды, в книге тысяча пятьсот восемьдесят шестого года.

— Я думала, она утеряна, Гарри.

— Так оно и было в течение трех столетий, однако ее нашли — в Мадриде. Лишь твое невежество…

— Прекратите! — сжала кулачки Дебби. — Вопрос идет о жизни и смерти. Что еще за звезда?

— Альдебаран. «Глаз быка». Яркая красная звезда в созвездии Тельца.

Зоула несколько раз прошлась взад-вперед. Потом надула щеки.

— Может, тут что-то и есть. Найти на старой испанской плантации что-нибудь, имеющее отношение к счетоводу, и провести линию к точке, в которой Альдебаран появляется над горизонтом.

В моей раненой руке пульсировала боль.

— Найти ближайший многоугольник, чем бы он ни оказался. И там, где этот многоугольник, или под ним, ты и найдешь свою икону.

Я повернулся к Дебби:

— Думаю, она у нас в руках.

— Ну и ну! Здорово! Какие вы крутые! — ответила она. — Ладно. Только величайшим умам по плечу такое.

А уж придумать, как отсюда выбраться, вам и вовсе раз плюнуть.

 

ГЛАВА 36

Я нарезал еще несколько кругов по вилле. Моя голова была склонена — будто в глубоком раздумье.

Время от времени я посматривал по сторонам. Большой розовый овал солнца коснулся горизонта и пошел вниз, во всем своем малиново-желтом великолепии, пересеченном тут и там черными полосами. У меня никак не получалось представить себе, что это мой последний закат.

Картина была ясна: человек на пристани, человек у ворот (Коджак) и двое наверху. Молодые греки, которым дали указание оставить нас в покое. Ни один дюйм ограды не был оставлен без наблюдения. А еще они хотели есть, ходить в туалет и пить. При здешней жаре пить они должны много…

Вскоре солнце начало совсем исчезать, а окрестные холмы огласились криками местных насекомых, словно бы подражающих писклявым фанаткам. Когда небо потемнело, появились Кассандра с Хондросом, оба элегантно одетые, будто собрались куда-то на вечер.

На Кассандре — узкое розовое платье, маленькая сумочка и гирлянда золотых украшений, Хондрос — в черных брюках, черной шелковой рубашке и со «свастикой» на шее. Он не обратил на меня внимания, а Кассандра искоса бросила сладострастный взгляд. Они залезли в ждавший у ворот полноприводный «крайслер». Коджак открыл ворота, и я проследил, как исчезли за холмом красные огни.

Вышли две-три звезды. До полуночи оставалось около пяти часов.

Из какой-то будки послышался клацающий металлический звук, и всю территорию — бассейн, джакузи, ограду и саму виллу — залили потоки света, будто автомобильную стоянку при торговом центре. Я все еще не видел выхода, а прогулка изнуряла меня.

Во время очередного обхода в кухне зажегся свет, и я заметил Дебби, которая чем-то занималась у раковины. Чуть позже до меня донесся запах готовящейся еды.

Из дома вышла Зоула.

— Гарри, есть хочешь?

Я не хотел, но в ее голосе было что-то еще. Мы пошли к стеклянным дверям.

— А вы? — резко спросила Зоула, глядя на Код-ясака.

Тот вынул револьвер из-за пояса джинсов, помахал нам с Зоулой, веля идти к дому, и крикнул что-то своему коллеге на балконе.

Длинный кухонный стол был накрыт на семерых — похоже, для нас троих и четырех горилл. Горели свечи. Я решил, что женщины немного переборщили с гостеприимством: скоро эти люди будут всаживать в наши тела одну пулю за другой.

Вошли двое гангстеров, дежуривших наверху. Человек с пристани не появлялся.

Жара было ужасной. В раковине стояла миска с залитой водой картошкой, которую чистила Дебби. Зоула поставила на электрическую плитку тяжелую сковороду. Оглянувшись через плечо, она сказала:

— Как в моей гринвичской квартире, Гарри.

Чтобы увязать ее замечание со сковородкой, мне понадобилась секунда.

— Вы с Дебби готовите что-то особенное, — ответил я, и сердце в моей груди так и забилось.

— Ты прямо в точку.

«Что-то особенное».

— Кажется, мы почти решили ту задачу, — сообщила Дебби стоявшему рядом молодому человеку.

— Ага…

Ему было все равно. Он стоял за спиной Дебби и, не скрываясь, осматривал ее с головы до ног.

А решать было что. Все они стояли на расстоянии дальше вытянутой руки, и каждый держал по пистолету. Я не понимал, где дамы собирались искать ответ.

— Да, — согласилась Зоула, — Я думаю, у нас получилось. Гарри, не нарежешь хлеба? Мы хотим сделать тостики.

Хлебница стояла на кухонном комбайне. Я поплелся к ней, показывая всем своим видом, что едва передвигаю ноги. Коджак отступил, не сводя с меня внимательного взгляда. Я оглянулся в поисках хлебного ножа, нашел его в ящике стола.

— Ты уверен, что тебе это по силам, Гарри? — спросила Зоула, и я наконец понял, к чему она клонит.

— Само собой.

Дала себя знать армейская закалка.

— Тут слишком много, — сказала Дебби.

Она окунала филе рыбы в масло и складывала куски на тарелке. Зоула торопливо подбежала, схватила тарелку и вернулась к сковороде, оттолкнув по дороге одну из горилл.

Теперь их план был мне совершенно ясен. У Зоулы сковорода, у меня нож. Дебби, уверен, сейчас понадобится помощь. И точно, она поворачивается к своему соседу с очаровательной улыбкой на лице.

— Почистите картошку, а то я боюсь ногти испортить.

Громила сует за пояс револьвер. Дебби идет ко мне и берет пару кусков хлеба. Наши взгляды пересекаются — на кратчайшее из мгновений.

Я, вцепившись изо всех сил в рукоятку ножа, режу и режу хлеб. Мои костяшки побелели, рука от напряжения болит. Это должно произойти в ближайшие несколько секунд — иначе у меня кончится хлеб и повода держать нож не останется.

Дебби вкладывает хлеб в тостер (омерзительную желтую штуку рядом с раковиной). Руки ее соседа погружены в воду.

Вдруг Зоула обеими руками сжимает ручку сковороды. Дебби хватает тостер. Сковородка взмывает в воздух. Следует сокрушительный удар. Масло и куски рыбы веером разлетаются по всей кухне. Мой нож входит Коджаку в низ живота — со всей силой, на какую я только способен. В моей голове раздается голос Динвуди:

«Защититься от удара снизу — вот такого — нельзя!»

Все как в замедленной съемке.

Дебби швыряет тостер в раковину. Что-то жужжит, словно рассерженная пчела. Вспыхивает и тускнеет свет. Коджак оседает на пол. Неожиданная боль и страх заставляют его открыть рот. Сковорода Зоулы крепко впечатывается в лицо бандита. Сосед Дебби выгибается назад. Его глаза вот-вот выскочат из орбит. Короткие черные волосы стоят дыбом. Потом свет гаснет совсем, и теперь я понимаю, зачем на столе свечи.

Дебби перепрыгивает через корчащееся тело своей жертвы. Я кидаюсь за ней, но Зоула кричит:

— Не туда! Назад! — и показывает на дверь за моей спиной.

Я бегу через маленькую темную кладовку, набитую консервами и мешками. Зоула мчится за мной. Мы выскакиваем в жаркую ночь. Шумят насекомые. Небо усыпано звездами. Вопит человек на пристани. Его не видно. Опять кричит, теперь ближе. Между Зоулой и мной появляется Дебби. Она тяжело дышит. В ее руке позвякивают ключи. Надеюсь, что звук не послужит наводкой.

«Тойота» стоит у края дома, на виду у человека с пристани. Зоула выглядывает за угол и поднимает ладонь, приказывая нам остановиться. Длится мучительное ожидание. С черного хода доносятся стоны Коджака. Наверняка это Коджак: те двое или без сознания, или мертвы.

Зоула неистово машет рукой: «Вперед!» Согнувшись вдвое — не знаю зачем — делаем рывок к машине. Дебби садится за руль, включает зажигание и втыкает передачу, а мы с Зоулой еще только запрыгиваем в машину.

— Где хренов свет?! — кричит Дебби.

— Не включай! Ворота открыты! — кричу я в ответ.

Мы едва различаем высокие стойки ворот. Дебби направляет машину между ними. Двигатель и покрышки нестерпимо визжат. Следом тянется лента легкой пыли.

— Он выбрался! — кричит Зоула с заднего сиденья.

Я оглядываюсь. Вдоль белой стены виллы вспыхивают желтые огни, но мы уже на холме. Каждые несколько секунд машина с грохотом влетает в выбоину.

За домом, далеко в море, переливается огнями круизной теплоход — разукрашенный, словно в Рождество.

Вот мы уже за холмом. Дорога становится шире. Дебби нашла головной свет и, как настоящая трюкачка, швыряет машину из стороны в сторону, пытаясь увернуться от чернеющих колдобин. Еще несколько сотен ярдов мы несемся сквозь лес, потом начинается асфальт. Дебби сворачивает вправо и притапливает педаль.

Зоула хохочет как безумная, моя рана болит как одержимая, я вспоминаю электроказнь тостером, нож и размозженный череп, а на ум мне приходит строчка из Джейн Остин — что-то насчет дам. Что они растения. Очень хрупкие и ранимые.

 

ГЛАВА 37

— Тормози!

Дебби съехала на обочину, вдоль которой тянулся ряд прилавков. Из-за угла хижины выплыл их хозяин. Зоула побежала на хозяйственный рынок. Мы были на окраине Орокабессы. Спустя несколько минут Зоула вернулась — с тремя фонариками, связкой лопаток, киркой и, как ни странно, калькулятором. Дорога особых штурманских навыков не требовала, так как почти все время мы ехали вдоль побережья. Только однажды я предложил свернуть, чтобы срезать большой полуостров. В результате мы потерялись и минут двадцать плелись за грузовиком, у которого не горело ни одного габаритного фонаря. Дебби кипела от злости, а Зоула исходила сарказмом по поводу торговца картами, который не умеет эти самые карты читать.

Наконец мы выбрались обратно на прибрежное шоссе, и Дебби погнала так, что стало страшно. Ей приходилось то и дело вилять, чтобы не угодить в колдобину, а крупный и мелкий рогатый скот она разгоняла при помощи клаксона.

— Пусть кто-нибудь подержит фонарь, — потребовала Зоула.

Я переполз на заднее сиденье и осветил ей страницу. Зоула чертила маленькие сферы с треугольниками на них и составляла какое-то уравнение. Я узнал синусы и косинусы, знакомые еще со времен школы.

— Сферические треугольники, — сообщила она. — Узнаёшь формулу косинуса, Гарри? Вряд ли… Будем надеяться, что толку от моих вычислений будет больше, чем от твоей навигации.

Зоула начертила очередную небесную сферу и выписала несколько цифр. При взгляде на эти цифры казалось, что они написаны рукой пропойцы: трясло нас нещадно.

— Солнце оказывается в созвездии Тельца к концу мая.

Она принялась тыкать в калькулятор.

— Отлично. Альдебаран в это время — где-то между пятнадцатью и двадцатью градусами к северу. Пусть склонение равно восемнадцати градусам. Разумеется, на какой широте Ямайка, ты понятия не имеешь…

— На восемнадцати градусах северной широты, — ответил я. — Неужто не знала, навигатор ты наш?

Еще несколько цифр.

— Готово. На этой широте, когда Альдебаран появляется над горизонтом, его прямое восхождение равно примерно семидесяти градусам.

Она поглядела в темноту за окном:

— Где мы?

— Подъезжаем к Очи, — ответила Дебби; в ее голосе слышалось напряжение. — Яма!.. Поздно!

Последовал сотрясающий удар.

— Отлично, — сказал я. — Если Зоула в своих суммах ничего не напутала, мы найдем эту испанскую плантацию, поглядим, есть ли там что-либо, имеющее отношение к счетоводу, возьмем заданный азимут — семьдесят градусов — и посмотрим в том направлении.

Если увидим многоугольник, то икону мы, считай, нашли.

Из темноты возник одинокий красный стоп-сигнал. Дебби затормозила и пристроилась, исходя от нетерпения, за цементовозом, из которого капала вода.

— Как в книге про пиратов. Место отмечено крестиком. Мы и вправду ищем сокровище на Ямайке…

— Вот-вот найдем. Только не забывай про конкурентов.

— Как он меня достал!

Дебби посигналила, включила дальний свет и притопила педаль — мы буквально процарапались мимо грузовика. Не прошло и часа, как мы неслись по улицам Очо-Риоса. «Жареные цыплята», ярко освещенное круизное судно, курорты, рестораны… Этой дорогой за три дня до этого нас вез Норман Смерч, только в противоположную сторону.

Я сказал:

— Эдак мы уже минут через семь-восемь будем на месте.

Через пять минут я склонился через плечо Дебби.

— Помедленней.

И вот в свете фар мы прочитали: «Нуэва Севилья». Дебби снизила скорость до черепашьей и свернула влево.

— Выключи фары.

Месяц осветил узкую извилистую дорогу, еле заметно поднимающуюся вверх. Она вела к низкому белому зданию, залитому ровным светом прожекторов.

— Главный дом, — предположила Зоула. — На каждой плантации должен быть главный дом.

Проселочная дорога уходила влево от шоссе. Дебби проехала по ней еще несколько ярдов и встала. Мы молча озирались по сторонам.

— Никого, — сказала Зоула.

— Откуда тут кто возьмется-то? Без нас им ту загадку нипочем не решить, — неуверенно ответил я.

— Ты ведь направил их в Порт-Ройал, верно?

По голосу Дебби было слышно, что она нервничала.

— Тогда почему мы так натянуты — словно скрипичные струны? — спросила Зоула.

— Дебби… Может, тебе лучше исчезнуть? Мы с Зоулой будем ждать тебя где-нибудь на шоссе.

— Издеваешься?

По плантации были разбросаны низкие полуразрушенные строения. Местность просматривалась не дальше чем на полумилю. Мы вышли и тихонько закрыли дверцы машины. «Почему мы крадемся?» — подумал я. Дебби перегнулась через перила и посмотрела с моста вниз. Слышалось журчание воды.

— Что ищешь, Гарри?

— Что-нибудь имеющее отношение к счетоводу.

— Счетовод? Откуда здесь взяться счетоводу, будь он неладен?

— Где бы он ни был, нам надо поторапливаться.

Мы разделились. Лучи наших фонариков ощупывали пядь за пядью. Я уже подбирался к главному дому и начал беспокоиться, нет ли тут охраны, когда услышал сдерживаемый крик откуда-то снизу холма. Радостный голос Дебби:

— Сюда! Нашла!

И вправду. Табличка гласила:

«ДОМ СЧЕТОВОДА

Испанская кладка. Счетовод надзирал за работами.

В больших поместьях — таких, как это — держали обычно двух надсмотрщиков: один наблюдал за рабочими в поле, а другой — на фабрике».

Прибежала Зоула. Она громко шептала:

— Наконец-то! Наконец-то!

Отсюда мы видели море. Небо усыпали звезды, раскинулся от края и до края Млечный Путь. Великолепная красная звезда так и бросалась в глаза. Ничего удивительного, что Огилви воспользовался ею как естественным ориентиром.

— Это и есть Полярная звезда? — спросила Дебби, показывая на Арктур.

— Нет. Ее можно найти с помощью Большой Медведицы. Полярная звезда вон там.

Она висела над морем, чуть выше линии горизонта. Я вытянул руку:

— А это — наш азимут, семьдесят градусов.

Тут Дебби изящной рысью разбежалась по траве и перепрыгнула через низкую ограду. Сердце у меня забилось. Мы и вправду искали клад. Чудеса!

Следуя указаниям, мы вернулись к дороге, на которой Дебби оставила машину, перешли мост, и вот…

«НУЭВА-СЕВИЛЬЯ. ЦЕРКОВЬ

1524–1534

В 1524 году по распоряжению аббата Петера Мартира началось возведение каменной церкви. Вот как описывает эту церковь Ганс Слоун, видевший ее в 1688 году:

„В церкви три нефа с рядами колонн. Очень хороши западные врата“. Церковь выстроена в готическом стиле, так что в ней применены контрфорсы. Форма — многоугольник. Найдено несколько фрагментов здания, в том числе лепнина, фестоны, херувимы».

— Это оно! Правда, Гарри? — прошептала Дебби.

Ярдах в тридцати стоял ряд домов. Сквозь шторы пробивался свет.

— Многоугольник.

— И я готова поспорить, что икона закопана как раз посредине, — добавила Зоула, тоже шепотом.

— Ее, возможно, оттуда давным-давно забрали. Сколько-то веков тому назад какие-нибудь работяги взяли и выкопали.

— Ах, Гарри! Только не после всего того, что нам пришлось перенести, — услышал я рядом голос Дебби.

Мы крались вдоль развалин. Ночной скрип насекомых уже начался. Зоула посветила фонариком в дверной проем и крикнула:

— Эй!

Археологический раскоп. Все как положено: брезент, ступенчатые склоны, ведра, лопатки и веревки, натянутые в виде аккуратной прямоугольной решетки.

Мы обалдело водили фонариками, освещая каждый угол. У меня кружилась голова.

— Дядя! — раздался местный говор. — Что надо?

Дебби тихонько взвизгнула, а я так чуть из шкуры не выпрыгнул. Рядом стоял мальчик лет четырнадцати. В руках он держал банку из-под варенья, в которой плавали большие прозрачные креветки.

— Ты меня испугал, — сказала Дебби.

Испугал! Да я со страху чуть не помер!

— Археологи здесь давно работают? — спросила Зоула.

— Теперь мой дедушка тут все купил. Я отведу.

Мы пошли за мальчиком. В поле стоял одинокий дом с крыльцом и крышей из гофрированного железа.

— Дед здесь?

В глубине дома кто-то закашлялся. К нам вышел старик с палочкой. Из его приветствия мы не поняли ни слова, но он доброжелательно помахал нам, чтоб входили. Мальчик прошел вперед и исчез в доме. Пахло едой.

Гостиная была тесной. Комнату освещала свисавшая с низкого потолка лампочка без абажура. В одном углу стоял телевизор, в другом — несколько ящиков с подушками и одинокое кресло. На буфете выстроились семейные фотографии и пара свечек. Над буфетом висело зеркало, слева от него — прикрепленный к стене упаковочной клейкой лентой портрет Хайле Селассие (вырезанный из журнала), а справа висел на гвоздях Подлинный Крест.

Из кухни донесся постепенно нарастающий женский крик.

— Ты что, совсем балбес?! Кыш! Воды принеси! Указанной в средневековом описании серебряной отделки не было. В древесине остались углубления — судя по всему, от драгоценных камней. Но сам триптих сохранился. На двух створках проглядывались изображения: мать и дитя — на левой, распятый Христос — на правой. Увеличенные глаза, удлиненные лица, заостренные подбородки… Так писали в Византии. В центральную же часть был вделан прямоугольный кусок дерева, где-то шесть дюймов на двенадцать. Сучковатая древесина казалась старой, ее словно из воды выловили. Или этому куску просто-напросто было две тысячи лет… Если не считать серебра и камней, предмет перед нами точь-в-точь совпадал с тем, что описал Огилви.

Наши вытянувшиеся лица заставили мужчину перейти в оборону:

— Это не из той ямы! Это наше! Очень давно!

— Я хотела бы его у вас купить.

— Сколько дашь?

— Сотню американских долларов.

— Он дедушкин… Во как!

«А то и прапрадедушки», — подумал я.

— Двести долларов, но больше не просите.

— Триста! За триста — отдам.

— Договорились, — невозмутимо сказала Дебби.

Она отвернулась и полезла под свитер, а когда опять встала к нам лицом, то держала в руке пачку американских долларов. Мы с Зоулой едва заметно переглянулись. Ее лицо было белым, а по моему градом катился пот.

Дедушка ухмыльнулся:

— Нехорошая штука. Она мне не нравилась.

Гвозди, на которых висел триптих, были вбиты в углубления из-под камней. Дедушка прислонил палку к буфету, снял со стены икону и протянул ее Дебби. Складывалась она легко. Отсчитывая деньги, девушка сунула ее под мышку. В дедушкину ладонь ложились купюра за купюрой. Длилось это лет сто, не меньше. Я только к концу понял, что все это время не дышал, и начал ловить воздух ртом.

Дедушка махал нам, стоя в дверях.

— Вот так купила! Вот так молодец! — выкрикивал он в темноту.

Огилви назвал бы это иронией в духе Сократа.

— Нехорошо получилось, — раздался голос Зоулы. — Выходит, мы его обманули.

— Я — Дебора Инеса Теббит! Триптих уже тысячу лет принадлежит моей семье! Это моя собственность. Он — мой.

Меня бросает в пот. Все никак не может дойти… Просто не верится, что икона у нас в руках! Осталось лишь добраться до машины и сбежать отсюда. Еще несколько секунд — и все!

У других на уме то же самое. Сначала мы идем быстрым шагом, потом переходим на рысь, потом бежим.

Только я открыл рот, как кто-то заговорил на хорошем средиземноморском английском. Голос раздавался из маленькой церкви, мимо которой мы только что пронеслись.

— Спасибо! От всей души вас благодарю. Сам бы ни за что не нашел.

Нас освещает свет четырех фонариков, с четырех сторон света: с севера, юга, запада и востока.

 

ГЛАВА 38

— Судебная энтомология, например, тут не поможет.

Профессор — во всяком случае, так я называл его про себя — рассматривает разложенный на столе триптих. Он водит по нему большой лупой и бубнит про древесину и ДНК. Я мысленно поместил его в третьесортный университет где-нибудь на севере Англии.

А профессорское звание (если оно у него вообще было) он получил, как пить дать, через умение доить всякие фонды и ученые советы.

Они ждали, что мы убежим, даже хотели этого. За нами следовал конвой машин с выключенными фарами — по темному прибрежному шоссе, до самой «Севильи-ла-Нуэвы». Хондрос забрал у Дебби икону. Она принадлежала ее семье тысячу лет, а в ее руках не пробыла и минуты. Откуда ни попадя выехали машины, и нас всех распихали — по одному в каждую. Мы проехали обратно, сквозь все ту же темную ночь. Миновали Очо-Риос и пронеслись по пустынному побережью назад. Я сидел между двумя людьми, которых видел впервые в жизни. Оба непрерывно курили, но моя тошнота не имела к дыму никакого отношения.

«Лего»-дом было видно даже в темноте. Его побеленные стены мерцали в свете звезд. Большой катер по-прежнему ждал в лагуне, и у меня мелькнула мысль: вот бы прыгнуть в него и исчезнуть среди океанских просторов…

Электричество починили, а зарезанные, оглушенные и убитые электрическим током куда-то делись. Возможно, их вышвырнули в море. Мы сидим на диване в гостиной, который так низок, что встать с него — целая задача, так что о неожиданном прыжке не может быть и речи. Я вижу перед собой новые лица: опять греки, насколько я могу судить. Во всяком случае, оттуда, из Средиземноморья. «Инспектор Менем» тоже здесь, и в каждой руке у него по пистолету, при том что пленных всего трое и они безоружны. В противоположном углу сидит молодой черный ямаец и сворачивает большой косяк. Судя по всему, он обеспечивает их оружием, которое на Ямайке добыть не труднее, чем пачку сигарет. Кассандра ловит мой взгляд и холодно улыбается.

Хондрос и профессор примерно в десяти футах от нас, у дальнего конца стола. Кассандра в одном углу, ямаец в другом — до каждого не меньше пятнадцати футов. Дебби сидит слева от меня и хватает ртом воздух. Меня душит беспомощная ярость, смешанная с чувством вины, что она здесь оказалась. Дебби старается не распускаться.

Бубнеж профессора близится к завершению. Вывод подается с самодовольством и уверенностью, свойственными любому человеку ограниченного ума. Хондрос требует подтверждения:

— Это может оказаться той святыней?

Профессор кивает:

— Конечно, точный ответ даст датировка по содержанию углерода-14. — Он торжествующе улыбается. — Но я могу с полной уверенностью исключить вероятность хитроумной современной подделки.

Наш смертный приговор.

— Благодарю вас, профессор.

Хондрос складывает триптих.

— Наверное, вам пора. Кассандра, позаботься о полагающемся доктору гонораре.

Профессор чуть-чуть наклоняет голову.

— Я бы предпочел быть вдалеке от этого острова, — он поглядывает на пленных, — до того, как начнутся неприятности.

Хондрос вкрадчиво улыбается:

— Не бойтесь, доктор. К тому моменту, как здесь что-либо произойдет, вы давно будете в пути!

Кассандра медленно идет через комнату. Профессор опять смотрит в нашу сторону — на этот раз в его глазах читается легкое беспокойство.

— Понимаете ли, они видели мое лицо…

— Об этом можете не тревожиться, профессор.

Она поднимает револьвер.

Профессор не сразу понимает, в чем дело. Когда происходящее становится очевидным — когда палец Кассандры ложится на спусковой крючок, — он издает тонкий жалобный крик и вскидывает ладони, словно защищаясь от пули. Раздается сухой выстрел, тело профессора падает на пол. Его голова бьется о мраморные плиты. Красное пятно в середине груди расплывается по галстуку и рубашке.

Кассандра говорит:

— Доктор Каплан свой гонорар получил.

Она невозмутима. Дебби тихонько всхлипывает.

Кровь образует красную лужу и начинает растекаться по полу. Хондрос чешет в затылке:

— Ох и болтун же он был!

— Вы бесчеловечны!

Я понимаю, что зря это сказал. Понимаю, что не надо их провоцировать, не надо привлекать к себе внимание. Но поделать с собой ничего не могу.

Все болтают по-гречески. Кто-то отпускает шуточки. Некоторые поглядывают на Дебби. Молодой ямаец поднимает пистолет и щурится на него сквозь дым от косяка. Если нырнуть под стол, то на какое-то мгновение я получу защиту. Дерну Хондроса за ноги, он упадет, я схвачу его револьвер и направлю ему в голову. Пока банда будет размышлять, что произошло, Дебби с Зоулой убегут. Я понимаю, что это глупость. Понимаю, что моя тактика обречена на неудачу. Но… Есть другие предложения? А старомодная мольба о пощаде… Скорее это увенчалось бы успехом с грифами.

— Что теперь? — каркаю я.

Хондрос смотрит на часы:

— Времени у нас в обрез. Я хочу покинуть этот отвратительный остров и к завтрашнему дню быть в Европе. Ну, кого убирать первым? Вас, Блейк? Или вы предпочитаете увидеть смерть подруг, продлив тем самым свою жалкую жизнь на несколько секунд?

Я не могу говорить. Он щелкает пальцами:

— Отвечайте!

— Возможно, будет лучше, если я уйду последним. Чтоб остальные меньше страдали.

— Как благородно! Кассандра, начни с мистера Гарри Блейка.

Звонит мобильник Дебби. В воздухе повисает тишина. Все вскакивают — кроме Дебби, Зоулы и меня. Дебби говорит:

— Я жду звонка.

Вернувшееся к ней самообладание изумляет меня.

— Не отвечай, — приказывает Кассандра.

Она поворачивается, переводя пистолет с меня на Дебби. Мобильник все трезвонит.

И вдруг я понимаю, что произойдет дальше. Меня охватывает уверенность, — кристальная, ничем не замутненная уверенность. Колотится сердце. Дебби продолжает:

— Мне придется ответить. Они ждут.

— Кто?

Хондроса переполняют подозрение и тревога.

— Специальная служба, — отвечаю я, из всех стараясь быть убедительным. — У нас был договор, что мы позвоним как раз в это время.

Говори все равно что, только бы они следили за мобильником и не оглянулись на стеклянные двери. Соблазн посмотреть туда — хоть мельком! — велик, но я заставляю себя не отводить взгляда от Хондроса. Внутри меня все вопит: «Сейчас, сейчас это произойдет…» Кассандра приближается к Дебби с пистолетом в руке.

Она ждет приказа. Не только Кассандра. На нас направлено все семь револьверов, все курки взведены.

И вот…

Стеклянные двери разлетаются вдребезги. В образовавшиеся проломы влетают трое, через кухонную дверь и из спальни — еще двое. Спецназовцы по шею закрыты пуленепробиваемыми жилетами, на них черные шлемы, в руках — отвратительные черные самозарядные карабины. Кассандра открывает рот, чтобы завизжать, карабины грохочут, и ее безжизненное тело валится на пол. Грохот не смолкает. Молодой ямаец, выронив косяк, опустошает свой револьвер в вооруженных греков. Пальцы Зоулы все глубже впиваются в мое предплечье.

Остается один Хондрос. Его пистолет лежит на столе, окропленном мелкими брызгами крови Кассандры. Спецназовцы орут:

— Полиция! Не двигаться!

Хондрос будто не слышит. Он смотрит на Подлинный Крест и произносит:

— И экклизиа трефете ме то эма тон мартирон.

— На пол!!!

Он поворачивается ко мне. В глазах у него такое выражение… Какой-то огонь… Я до конца так и не понял.

— Макари о Теос на coy стреси Галини каи Иремиа, — продолжает он.

— Лицом вниз! Лечь пластом!

Хондрос не спеша тянется к револьверу на столе.

Пять карабинов вступают одновременно. Лицо и грудь Хондроса распадаются на части, шматки мозга и мяса, обломки белой кости громко влепляются в стену за ним и в висящую на ней ямайскую живопись. Разлетается в пыль ваза, падает на пол изрешеченная картина. Пули сообщают изуродованному телу грека такой импульс, что оно отлетает, ударяется об пол и какое-то время скользит, оставляя за собой ярко-красный след. Я теряю слух. Через несколько секунд осознаю: Дебби истошно визжит.

 

ГЛАВА 39

Очередной эскорт вез нас сквозь все ту же непроглядную тьму. На этот раз мы свернули у Очи и направились в глубь острова. Свет фар время от времени выхватывал дома и магазинчики, прячущиеся за кованой оградой. А между ними простиралась пустота.

О том, чем закончится наше путешествие, я не задумывался. Меня втиснули промеж двух полицейских в бронежилетах и шлемах. Карабины они держали между ног и за время пути не проронили ни слова — я не преувеличиваю. Водитель курил одну сигарету за другой. Всю дорогу меня трясло. Я утешал себя, что это общий упадок сил.

Мы остановились у небольшого сине-белого здания. Захлопали двери. Долтон, Дебби, Зоула и я вышли каждый из своей машины и теперь разминали ноги.

Я всей грудью вдыхал свежий ночной воздух. «Ямайская полиция. Богуок», — прочитали мы. Несмотря на два часа ночи, место напоминало субботний рынок.

Дебби, вся в слезах, обхватила Долтона за шею, а голову склонила к нему на плечо:

— Молодец, Долтон!

— А нам сказали, что ты мертв, — добавила Зоула.

Долтон расплылся в улыбке и осторожно выбрался из объятий Дебби.

— Они несколько преувеличили, Зоула. Но ты это и так знал, Гарри, да?

— Догадался. Как вы нас нашли? И как ты смог втереться к ним в доверие?

Долтон приложил к губам палец. Он завел нас на автостоянку. Бойцы швыряли бронежилеты и каски в машины, а карабины отправились в ждавший тут же «форд транзит».

— Они нуждались в оружии, — заговорил Долтон. — Ввезти его было нельзя, так что пришлось закупать на месте. На обнаружение поставщика у нас ушло два дня, после чего нам оставалось арестовать его, сделав это без лишнего шума. Они искали кого-нибудь, кто привел бы в порядок дом, избавился от оружия и тому подобное. И тут появляется Долтон, друг того поставщика: он ищет, где бы заработать сотню — другую долларов.

— Страшновато, — сказал я, запинаясь. — Они могли тебя узнать.

— Они меня ни разу не видели вблизи.

— Я сама еле тебя узнала, — подключилась Дебби. — Эти дреды…

— Я ж вам рассказывал, — ухмыльнулся Долтон. — Я храню их в специальной коробке.

Мы двигались в сторону крыльца. Вокруг сновали потные полицейские.

— А как они нашли нас в «Мунлайт-Шале»?

— Следили за вами, как же еще? Мы прослушивали телефон юриста, — добавил Долтон, понизив голос. — Ему просто заморочили голову. Когда вы сбежали, мы потеряли вас из виду. Пришлось немного понервничать… Чтобы вас обнаружить, потребовалось «Джи-си-эйч-кью».

— Долтон, я устал. Нельзя ли выражаться яснее?

— Наши люди прочесывали остров, но без всякого успеха.

Помешкав, он сказал:

— Ладно, Гарри, все равно ты раньше или позже во всем разберешься. Хондрос пользовался мобильным телефоном. Мы распознали его звонки, которые шли через спутник: Лондон располагает умненьким программным обеспечением для идентификации голоса.

Потребовалось всего несколько звонков, чтобы в точности определить его местоположение. За этим последовало обычная полицейская операция.

— Семь трупов! И это — «обычная полицейская операция»? — спросила Зоула.

— Похоже на то. Спасшие вас люди работают в подразделении по борьбе с организованной преступностью.

Они привыкли иметь дело с хорошо вооруженными бандами.

Ту он понизил голос:

— Наши «друзья» такие ярые защитники «прав человека», что Чингисхан по сравнению с ними — настоящая Белоснежка. Хорошо, что полицейские не опоздали.

— Чуть не опоздали, — поправила Зоула. — А если бы?..

— Запасные варианты не рассматривались. Я просто сидел и молился вместе с вами.

— Так когда вы впервые напали на наш след? — спросил я.

— Сразу после «Севильи-ла-Нуэвы». Хондрос сообщил по мобильному своим друганам, что вы у него в руках. Кстати, эти звонки оказались очередным подарком. У них имелось несколько групп, которые прочесывали остров в поисках вас. Всего тридцать человек, в четырех виллах — от Негрила до Сан-Антонио. Полиция Ямайки сейчас отлавливает бандитов по всему острову.

Дебби пока еще трясло, но в ее голосе появилась прежняя решительность:

— Полицейские забрали Подлинный Крест. Сказали, что это вещественное доказательство или что-то в этом роде.

Долтон нахмурился:

— К несчастью, это действительно вещественное доказательство.

— Но они же могут продержать его у себя не один месяц!

— И даже не один год, Дебби. Ямайская судебная система весьма неповоротлива. Мы можем вообще его больше не увидеть.

Он ненадолго задумался.

— Есть мысль… Сейчас попробуем.

Мы пошли вслед за Долтоном в глубину здания, в комнату с надписью «Посторонним вход воспрещен». Там пахло потом, сигаретным дымом и кофе. Полдюжины телефонов звонили не переставая. Через открытую дверь мы увидели, как подъехала машина. Дверца открылась, и оттуда вылез высокопоставленный мутноглазый полицейский, явно не выспавшийся. Входя в комнату, он искоса на меня взглянул. «Глаза навыкате, тяжелые веки… — думал я. — Как же зовут этого человека? Мистер Лизард! Другого имени и представить нельзя. Какая прелесть!»

Он тихо беседовал с местным сержантом.

Долтон достал маленькую записную книжку и набрал номер, показав пальцем на два телефона. Одну трубку подняла Дебби, а мы с Зоулой воспользовались другим аппаратом.

Ответил пожилой женский голос:

— Слушаю.

— Будьте добры, я хотел бы поговорить с сэром Джозефом.

— Извините, он спит.

— Не могли бы вы его разбудить?

— Извините, я не расслышала…

— Скажите ему, что это Долтон.

На том конце замолчали. Наконец голос, в котором теперь слышался холодок, ответил:

— Минуточку…

Послышались приближающиеся и удаляющиеся шаги. Трубку взял сэр Джозеф:

— Долтон? Она у вас?

— И да, и нет, сэр Джозеф. Я звоню вам из полицейского участка. Мы в ямайской глубинке. Нашу находку полиция забрала как вещественное доказательство. Мы можем увидеть ее только годы спустя, если вообще когда-нибудь увидим.

— А балканские друзья?..

— По уши в этом самом… Семеро мертвы, остальных сейчас арестовывают по всему острову.

— Я попытаюсь выйти на министра иностранных дел. Где именно вы находитесь?

— В населенном пункте под названием Богуок.

— Держитесь. При общении с местной полицией старайтесь сообщать как можно меньше. Про икону ничего им не рассказывайте. Если я не смогу связаться с министром, боюсь, вас ждет долгая ночь…

Мистер Лизард продолжал на меня коситься. Потом что-то буркнул сержанту. Тот нервно облизал губы.

— Почему вы пользуетесь служебным телефоном, сэр? — спросил, подойдя, сержант.

Я положил трубку и пожал плечами.

— Будьте добры следовать за мной, — сказал полицейский.

— С какой целью вы прибыли на Ямайку?

Он решил обойтись без всех этих «вы имеете право…».

— По делу.

Комната для допросов была не больше кладовки.

Почти все пространство в ней занимал маленький квадратный столик и четыре стула. Я отпил кофе, едва теплый и безвкусный.

— О каком именно деле вы говорите?

— Искал кое-что для моего клиента.

— Черт побери, мистер Блейк! — потерял терпение сержант. — Отвечайте на вопросы как положено! Что конкретно вы искали?

— Принадлежащую семье клиента ценность, которая, по его предположениям, находилась на Ямайке.

— Какую ценность? — заорал сержант.

Возможно, он хотел произвести впечатление на старшего по званию.

— Просто старинную вещь.

В какое-то мгновение мне показалось, что он полезет драться. Мистер Лизард не дал ему продолжить.

Он закурил маленькую сигару и сказал:

— Мистер Блейк, позвольте, я обрисую вам ситуацию. Нам позвонили из Англии — из вашей специальной службы — и сообщили, что вас держат у себя вооруженные бандиты. Нам сообщили даже, где именно.

Мы вызволили вас, рискуя жизнью своих людей. У меня на руках семь трупов. Вы же не думаете, что теперь просто встанете и пойдете по своим делам?

— Конечно, я так не думаю.

— Я очень рад достигнутому взаимопониманию. «Международная амнистия» уже дышит нам в затылок, так как мы, по мнению некоторых, склонны нарушать права человека — когда попадаем под обстрел.

Что я скажу комиссару полиции? Что весь этот сыр-бор — из-за куска дерева на столе? Теперь нам придет ся выяснить, кем были те люди, что они хотели и откуда взялись. Помогите мне во всем разобраться, мистер Блейк.

Он говорил разумные вещи, изъяснялся вежливо, даже изысканно. Я не знал, как теперь себя вести.

— И мне не хотелось бы везти вас в Ист-Сентрал-Кингстон, где разговор примет более официальный оборот. Лучше, по возможности, обойтись без этого. Давайте-ка выясним все на месте. Итак…

Лизард сменил прежний тон на деловой:

— Что это за кусок дерева?

 

ГЛАВА 40

Британский посол пожаловал лично. Он был молод и держался на удивление непринужденно, и с ним было двое спутников еще моложе него. О прибытии особо важных лиц сообщил насмерть перепуганный полицейский. Постучавшись, он осмелился засунуть в комнату лишь кончик носа.

— Конечно, моя власть на здешние дела не распространяется, — согласился посол с мистером Лизардом. — Но я с минуты на минуту ожидаю звонка комиссара полиции.

Тут, как по заказу, в дверь постучали, и тот же перепуганный полицейский сообщил мистеру Лизарду:

— Вам звонят, сэр.

Мы оставили душную комнату. Ни Дебби, ни Зоулы видно не было — наверное, каждая давала показания в своей маленькой конуре. Мистер Лизард взял трубку, и я с удовольствием наблюдал, как язвительное выражение на его лице начало плавиться, потом растаяло совсем и наконец растворилось в угрюмом согласии.

— Где он? — поинтересовался посол.

— О чем вы?

Мистер Лизард решил сделать вид, что не понял.

— Посол имеет в виду тот кусок дерева. О котором вы меня расспрашивали последний час, помните?

Полицейский напустил на себя безучастный вид.

— Давайте лучше позвоним комиссару, — вкрадчиво предложил посол. — Уверен, он вовсе не против вылезти лишний раз из постели.

— Сержант Мортимер, займитесь этим. И обеспечьте транспорт для наших свидетелей.

Транспорт? Но куда нас повезут? Не хочу, чтоб меня куда-то везли! Особенно если за перевозку берется мистер Лизард. Хорошо бы оказаться от всего этого далеко-далеко… Меня охватило смятение, которое я отнес к усталости и разыгравшемуся воображению.

Посол ее величества то ли читал мои мысли, то ли даже их опережал.

— Спасибо, я возьму своих людей с собой и отвезу их в служебном «роллс-ройсе».

Мы ждали посла у машины. «Роллс-ройс» был цвета бутылочного стекла, и на нем имелся маленький флаг Соединенного Королевства. Его «британскость» успокаивала — пусть эта фирма и принадлежит нынче «БМВ».

Через минуту появился посол с триптихом в руках. Было три часа ночи, обстановка потихоньку разряжалась. Инспектор Макинтайр, руководивший захватом, сообщил мне, что за ночь они накрыли тридцать человек. Их раскидали по дюжине полицейских участков, во всех концах острова.

Посол и его приспешники спускались с крыльца.

Через несколько секунд подъехал Долтон.

— Не ждите меня, поезжайте. Мне тут надо кое-что закончить.

— Просто не верится! — сказал посол.

Вид у него был слегка озадаченный. В машине царила тишина, словно в монастыре. «Роллс-ройс» скользил над дорогой, как судно на воздушной подушке. Помощники сидели впереди.

— Министр иностранных дел объяснил мне, что происходит, всего час тому назад. Никак не укладывается в голове… Что вы рассказали местным полицейским?

— Сказку про грабителей, гнавшихся за нами по Блу-Маунтинс, — ответила Зоула. — Версия получилась совершенно неправдоподобная, нам не поверили ни на секунду.

— Это все, что мы смогли придумать в два часа ночи, — добавила Дебби.

— Кроме того, за полчаса до этого мы купались в крови, — напомнил я ему.

Посол хмыкнул:

— Ничего страшного. Главное — сработало.

Он похлопал по триптиху на коленях.

— Можно сегодня же отправить дипломатической почтой. Куда МИ-шесть предпочла бы его переслать, мистер Блейк?

До меня доходило несколько секунд. Зоула на кратчайшее мгновение удержала мой взгляд.

Посол сказал:

— Ох, конечно. В это время суток я тоже ничего не соображаю.

Он нажал на кнопку, и стеклянная плита, отделявшая салон от водителя, бесшумно встала на место.

— В Пикарди-Хаус?

— Лучше не надо: там дядя Роберт. Думаю, мы просто придержим его у себя, — сказала Дебби.

Что-то в ее голосе подсказало мне, что лучше не спорить. Посол кивнул. Дебби забрала у него триптих и устроила на коленях, прижав покрепче к себе. Она взглянула на меня и улыбнулась.

«Спустя девятьсот лет», — подумал я про себя.

— А что вам вообще известно об этой операции, господин посол? — спросила Зоула.

— Только то, что рассказали мне ваши люди.

— Но я не знаю, что именно происходило, — сказала она. — Последние день-два мы были оторваны от светской жизни.

Посол неуверенно посмотрел на Дебби.

— Не волнуйтесь, — успокоила его Зоула. — У Дебби тот же доступ, что и у нас. Можете говорите свободно.

— Хорошо, тогда я расскажу вам вкратце о полученных мною инструкциях. Пару лет назад полиция Иерусалима допрашивала священника Греческой православной церкви — речь шла о торговле оружием. Он был отпущен за неимением доказательств; тем не менее британские и американские спецслужбы заинтересовались. Выяснилось, что он никакой не священник, а просто чиновник из их арабского отдела. Забыл имя…

— Апостолис Хондрос, — подсказала Зоула.

— Точно, теперь вспомнил! При рождении ему было дано другое имя, верно? На самом деле он — Энвер Байал. Турок по происхождению, на рубеже веков обращенный в православие Греческой церковью. Пытался стать священником, но был отвергнут. По свидетельству епископа Аристарха из греческого патриархата, взгляды этого человека отличались крайним экстремизмом, он питал фанатичную ненависть к Ватикану и яростно противостоял соглашению, которого достигли православная и католическая церкви в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Хондрос противостоял также и родной стране — из политических соображений, которые я за дефицитом времени опущу. Что-то связанное с поддержкой боснийских мусульман. Как у меня выходит?

— Пока что замечательно, господин посол, — откликнулась Зоула. — По-моему, вы получили исчерпывающую информацию.

— Турецкая полиция подозревает Хондроса в том, что в конце девяностых он участвовал в убийстве нескольких мусульманских духовных лиц, но доказать ничего не удалось. На несколько лет он исчез, а в начале нового тысячелетия основал группировку под названием «Византийский круг». Организация состояла, как всегда, из ячеек, что затрудняло проникновение в нее, и привлекала обычную смесь религиозных экстремистов, националистов, молодых идеалистов, наивных ученых, потерявших почву под ногами, обиженных и просто чокнутых.

— Они все чокнутые.

Я хотел заставить посла говорить дальше.

— Они ставят перед собой такую задачу… — Посол помотал головой. — В голове не укладывается…

— И какая же это задача?

«Зоула, не искушай судьбу!»

Посол на мгновение замешкался:

— Она у них всего одна, разве не так?

— Много вам успели рассказать? — спросила Зоула.

— Немного. И вы вряд ли мне что-либо расскажете?

— Сожалею, господин посол. Служебная тайна.

Кажется, во время того разговора Зоула солгала.

И не единожды.

Проспали мы не больше трех часов. В последние три дня это стало для меня нормой. Долтон вскочил с утра пораньше и начал колотить во все двери, крича, что еще немного, и мы пропустим карибский восход.

Все переливалось розовым и золотым и взметалось «лошадиными султанами», и мы сидели на террасе, и смотрели, и зевали, и пили кофе, и заедали его булочками. Послу, судя по всему, булочки доставляли каждое утро — самолетом из Англии.

— Мы были наживкой, да?

— Извини, Гарри, в МИ-шесть не принято что-либо рассказывать о работе. Не оплошай господин посол, вы бы никогда не…

— Или я был наживкой, а Зоула с Дебби — помехой. В любом случае, правительство ее величества не имеет права подвергать своих граждан такому риску.

— Правила меняются, Гарри, — ответил Долтон. — Нынешний мир полон опасностей.

— А мой отец? — спросила Дебби. — Его не грабители убили, верно?

Долтон покачал головой:

— Извини, Дебби. Очень жаль, что не могу тебе это рассказать. У меня нет такого права. Следствие еще не закончено.

— Нарушь правила хотя бы раз, Долтон! — рявкнула Зоула. Наверное, не выспалась. — Для нее это так много значит!

— Долтон хочет сказать «да», — объяснил я Дебби. — Для меня его мимика и жесты — открытая книга. За убийством стояла Кассандра.

— Ты так думаешь, Гарри? Тогда я удовлетворена… — Она устремила задумчивый взгляд куда-то в морскую даль. Ее глаза подернулись влагой. — Вполне удовлетворена.

— Неужели я такой плохой актер? — откликнулся Долтон. — А, все равно! Вы ведь подпишете акт о неразглашении государственной тайны.

— Поотгадывай еще, Гарри, — попросила Зоула. — Мы все хотим научиться читать мимику и жесты Долтона.

— Запросто!

Я взглянул на него:

— Вы знали, что готовится масштабная террористическая акция. Знали, что они охотятся за дневником Огилви, но понятия не имели почему. Возможно, вам было известно, что отца Дебби убили именно они, и вы приказали местной полиции держаться в стороне. Я рассказал им о Кассандре. Вы решили не мешать нам и посмотреть, куда приведут наши поиски. Неплохо для начала?

Долтон намазывал на свою булочку масло и делал вид, что ничего не слышит. Кончик его ножа выписывал меленькие завитки.

— Вполне правдоподобно, Гарри, — одобрила меня Зоула, — за исключением одного. Откуда взялся сэр Джозеф? Я попросила его о консультации по поводу Крестовых походов, и тут, как по волшебству, появляется Долтон. Оказывается, он знает об иконах все и хорошо вписывается в ямайскую среду. Он что, был у Джо под рукой?

— Не был. Но раз я находился под наблюдением МИ-шесть, значит, и ты тоже. Не сомневаюсь: твой звонок сэру Джозефу прослушали. А затем сэра Джозефа, ссылаясь на государственные интересы, убедили нанять Долтона, который, можно не сомневаться, прошел зубодробительный курс по реликвиям, Крестовым походам, средневековой нетерпимости и религиозному фанатизму.

Долтон зачерпнул ложкой мармелад и намазывал его теперь на свою булочку.

— Гадай я так, как теперь гадаешь ты, Гарри, я сказал бы, что, возможно, МИ-шесть уже нанимает на службу людей, разбирающихся в этих вопросах. Застарелая ненависть — серьезная вещь в наши дни.

— А какую роль играла здесь Кассандра?

— Еще одна сумасшедшая, разумеется. Вроде Хондроса, — ответила Зоула, намазывая маслом рогалик.

Ранняя колибри быстрыми радужными прыжками порхала вокруг мексиканского плюща на стене.

— Или ей были нужны деньги? Конечно, трудно что-либо утверждать. Но не будем компрометировать нашего «коллегу» из МИ-шесть. Он у нас птица высокого полета. Его карьера движется со страшной скоростью, он несется по быстрой полосе и не хочет ее никому уступать.

— Всех их подвигли на это убеждения, а не деньги, — сказал Долтон. — Я не должен этого говорить, но, как только вернетесь в Англию, вы обо всем прочтете в газетах. «Византийский круг» готовил эту акцию в течение двух лет — задолго до того, как всплыл Подлинный Крест.

— Когда же они узнали, что есть документ, ведущий к Подлинному Кресту… — продолжил я.

Зоула вытерла варенье в уголку рта:

— Узнали от…

— … дяди Роберта? — закончила предложение Дебби.

— Нет. Пока ты тут загорала, с твоим дядей Робертом побеседовали. Он догадался, что в дневнике сообщено что-то об утерянной семьей иконе, и подумывал заняться ее поисками сам.

— Украсть ее у меня!

— Но к «Византийскому кругу» он не имел никакого отношения. Гарри и Зоула были несправедливы в своих подозрениях по этому поводу. Мы полагаем, что Хондроса поставил в известность кто-то из работников ямайского юриста, Чака Мартина. Кто-то поинтересовался историей семьи, узнал о Де Клери и сообщил Хондросу с Кассандрой. Как именно это произошло — нам неизвестно. Похоже, те люди рассчитывали получить свой процент. Расследование ведет ямайская полиция.

— Кое о чем вы никто не знаете, — сказал я. — Долгота участка в Богуоке. Семьдесят семь градусов.

— Что? — ахнула Дебби. — Поразительно!

— То же верно и в отношении «Севилья-ла-Нуэвы», где была спрятана икона.

— Неужели ты считаешь, что Огилви… — начала Зоула, но я ее прервал:

— Подумаем об этом позже. Пока что нам нужно как можно быстрее убраться с острова. У нас на руках икона, которая стоит целое состояние, а новости распространяются быстро.

— Я уж было подумал, что до тебя так ничего и не дойдет, Гарри, — признался Долтон. — Скоро могут объявиться и другие претенденты, и они тоже будут давить на комиссара полиции. Есть свои соображения и у ямайского правительства. Не думаете же вы, что я вас разбудил только ради рассвета.

— Мы не можем ее лишиться! — сказала Дебби. — Только не теперь!

— Пока вы тут спали, я заказал билеты на двенадцатичасовой лондонский рейс, которыми мы не воспользуемся. Я также зафрахтовал яхту на Кубу, на восемь утра.

Он глянул на часы:

— Остался один час и девять минут.

— Вперед, вперед, вперед! — воскликнула Дебби.

Я одним глотком допил остатки кофе.

— Никогда в жизни не плавал на яхте. Мы перевернемся, и нас съедят акулы.

— Хватит ныть, Гарри! — сказала Зоула. — Думаю, править яхтой совсем несложно.

Долтон встал:

— Ходу! Соберите вещи и сдайте ключи.

— И не забудьте Крест, — добавил я. — Он дорого нам обошелся.

 

ГЛАВА 41

Происходящее напоминало детектив Агаты Кристи, когда все подозреваемые собираются в гостиной.

Мы набились в маленькую кухню гринвичской квартиры Зоулы. Сэр Джозеф, со стаканом молока в руке, уселся на высокий стул. Дебби, в темной юбке и свитере, сидела на шкафчике рядом с кухонной раковиной.

Ее лицо так и горело. Долтон, Зоула и я заняли стулья вокруг маленького круглого стола. Моя огнестрельная рана более или менее зажила, и я надел рубашку с коротким рукавами, показывая всем «дуэльный» шрам: он будил во мне что-то героическое. В ведерке со льдом ждала нераспечатанная бутылка с шампанским. Были приготовлены бокалы. Подлинный Крест ненадолго забрали из хранилища Английского банка. Зоула, Долтон и я отщепили от него по кусочку, после чего вернули предмет на место.

— Меня проконсультировали по вопросам собственности, — объявил сэр Джозеф. — Хотите послушать?

Все одобрительно зашумели.

— Все очень непросто. Имеет значение, как давно вещь утеряна, искали ли ее последующие поколения, и если искали, то как.

— Как можно искать что бы то ни было, если не знаешь даже, где начать? — спросила Дебби.

— Однозначного ответа тут дать нельзя. Важно, как действовали предыдущие поколения. Если, скажем, пара поколений — или даже одно — прекратило поиски, хотя бы лет на десять, то потомку могут отказать в праве на собственность. Если же кто-то еще нашел эту вещь, то он вполне может заявить на нее права.

— Подлинный Крест, где-то спрятанный, передавался в нашей семье из поколения в поколение. Икона всегда рассматривалась как часть наследства. Мои пикардийские предки лишь укрыли ее… Она была спрятана, а не утеряна. То, что Мармадьюк Сент-Клер взял ее с собой на Ямайку, подтверждает мою правоту. А Мармадьюк — мой предок.

Сэр Джозеф кивнул:

— В точку! И еще одно очко в вашу пользу. Указания, где его искать, были переданы вашему отцу — пусть и косвенные, но прямым потомком Мармадьюка.

— Значит, икона принадлежит Теббитам.

— Но если вы передаете что-либо по наследству, недостаточно сказать: «Я все завещаю тебе». Вы должны упомянуть конкретный предмет. Огилви просто-напросто закопал Крест и оставил зашифрованное сообщение для потомков. Нам совершенно ясно, что последующие поколения не смогли его расшифровать, и поэтому у ваших противников есть основания утверждать, что Крест был семьей утерян.

— Почему вы так решили? — возразила Дебби. — Они могли держать его в тайнике. А если он и был утерян — все равно, вы можете не сомневаться, что сообщение пытались расшифровать. Это ведь и называется «искать Крест», не так ли?

— Тем не менее Крест не упомянут ни в одном завещании. Кроме того, существуют другие претенденты.

— Ямайский бедняк?

— Например. Откуда у него икона? Он и вправду ее выкопал? Она действительно принадлежала его семье не одно поколение? Тогда он может заявить на нее свои права. Кроме того, если икона была закопана в ямайской земле, особенно на территории, принадлежащей государству, — а именно так нынче обстоят дела с «Севилья-ла-Нуэвой», — то правительство Ямайки вправе объявить ее «кладом, переходящим в собственность государства». Если в действие вступят законы, регулирующие отношения отдельных граждан и государства, то сложности вас ждут, уж вы извините, поистине византийские.

— Дебби ее купила, — напомнил я.

— Значит, икона ей, возможно, вообще не принадлежит.

— Однако это лишает прав на нее того парня. Он ее продал.

— Вас могут обвинить в мошенничестве. Вы предложили ему триста долларов за вещь, которая стоит тридцать миллионов.

— Это ровно на триста долларов больше, чем ему причиталось, — решительно сказала Дебби.

— Возможно. Если он выкопал икону, усиливаются позиции ямайского правительства. Впрочем, есть еще одна сложность.

— Еще одна? — воскликнула Дебби.

— Кто сказал, что крест принадлежал Де Клери по праву? В конце концов, он выкрал его во время одного из Крестовых походов. Кража не дает права на владение.

Церковь может заявить, что Крест принадлежит ей.

— Какая именно церковь? — спросила Зоула.

Сэр Джозеф нахмурился:

— Мы ступаем на опасную почву. Константин (или один из его фаворитов) обнаружил Крест в Иерусалиме в триста двадцать седьмом году и забрал его в Византию. Следовательно, Крест может принадлежать Греческой православной церкви, чем она тогда и воспользуется.

— Джо, неужели Хондрос и Кассандра претендовали на эту икону по праву?! — спросила Зоула, широко раскрыв глаза от удивления.

— Я лишь предполагаю, что заявят дорогостоящие юристы. С другой стороны, католическая церковь может выстроить свою стратегию в деле, опираясь на апостольское преемство. Не хотел бы я быть тем судьей, которому придется выбирать между столь могучими соперниками.

— Я сомневаюсь, что какая-либо из церквей имеет здесь какие-то права, — сказал я. — В конце концов Крест был захвачен мусульманами и удерживался у них веками, а церкви прекратили поиски. Так что, по вашим же словам выходит, что они отказались от своих прав.

— Но католическая церковь не оставляла попыток вернуть Крест. Пятый крестовый поход был предпринят именно с этой целью.

— Это было лишь поводом для грабежа, а не попыткой вернуть Крест!

Сэр Джозеф пригубил молоко.

— Откуда нам знать, что происходило в голове у того или иного папы римского, жившего восемьсот лет назад?

— И к чему же мы пришли? — спросила Зоула.

— Вернемся к нашему договору. Мои юристы выясняют вопрос с собственностью. Если кто-либо предъявит права на икону, суды будут длиться месяцами, и траты нас ждут огромные. Не забывайте также и о том, что после освобождения рабов людям пришлось кормиться самим. Многие ушли в глубь острова и жили, как могли, на той земле, что была. Ни о границах, ни о юристах речи тогда не шло. По договору я убеждаю Дебби дать вам право преимущественной покупки, предварительно оценив Крест у независимых экспертов.

— Верно. Я оцениваю Крест в двадцать миллионов долларов.

— По оценке моих людей, он стоит на сорок миллионов больше. Я не могу советовать Дебби соглашаться на меньшее.

Сэр Джозеф махнул рукой:

— Дебби, я предлагаю вам за эту икону десять миллионов долларов — в том случае, если она и вправду относится ко времени Христа. Другими словами, в обмен на десять миллионов вы отказываетесь от всяких прав на нее. Юридические процедуры я беру на себя. Если выясняется, что икона ваша, вы берете деньги и отдаете мне икону. Если она вам не принадлежит, вы просто берете деньги.

— А если икона окажется средневековой подделкой?

— Мисс Теббит не получает ничего.

Дебби повернулась ко мне:

— Гарри?

— Дебби, надо поговорить.

Мы сидели в противоположных концах дивана в гостиной Зоулы. На лице Дебби читалось смятение.

— Так нельзя… Реликвия веками принадлежала моей семье…

— Хорошо, Дебби. А если суд постановит, что икона тебе не принадлежит, и ты потеряешь два-три миллиона фунтов? У тебя есть такие деньги?

— Пикарди-Хаус, возможно, столько и стоит. Все очень непросто, и дядя Роберт обязательно вмешается… Игра не стоит свеч.

— Если икона окажется подделкой, ты и здесь ничего не получаешь. Думаю, предложение сэра Джозефа вполне разумно. Я бы посоветовал принять его — при условии, что оно будет заверено юристом. Однако решать не мне, не дяде Роберту и не юристу. Решать тебе.

— Гарри, посмотри на меня. Я похожа на женщину в жемчужном ожерелье и кашемировом свитере? Женщину, которая выйдет замуж за жизнерадостного самодовольного болвана из «правильной» семьи, в чьей голове помещаются лишь светские новости из «Кантри лайф» да цены на силос? Не думаешь ли ты, что я проведу остаток дней, затерявшись в великолепии родных анфилад? — Она решительно помотала головой. — Папы больше нет. Пора сниматься с места. Я больше не хочу жить в Пикарди-Хаус. И я хочу избавиться от иконы.

— Это непростое решение, Дебби. Она хранилась в твоей семье со времени Крестовых походов. Фрагмент того Креста, ты только представь…

— И какая была от этого фрагмента польза — нам или кому бы то ни было еще? Я все обдумала, Гарри. Лучшее, что я могу сделать для своих шести детей (когда они у меня будут) и для всех будущих Теббитов, — это отправить Крест в музей, где ему и место.

— Проклятие иконы… — тупо сказал я.

— Продай этот чертов триптих! А я продам Пикарди-Хаус, куплю по берлоге в Лондоне, Париже и Монте-Карло и буду наслаждаться жизнью. С ямайским дедом я все улажу, а тебе, как моему агенту, причитается десять процентов. Как и Зоуле с Долтоном.

— Долтон — государственный служащий, так что он ничего не возьмет.

Дебби фыркнула:

— Десять миллионов — большие деньги. После того как вы с Зоулой получите свою долю, останется восемь. Вперед!

— Окончательное решение?

Дебби ответила не сразу. Она взвешивала варианты. Вокруг ее рта возникли морщинки.

— Окончательное.

Она слегка улыбнулась.

Сэр Джозеф допил молоко и старательно изображал полную невозмутимость.

— Я отсоветовал Дебби принимать ваше предложение.

— Вы сделали глупость.

— Икона, возможно, принадлежит ей, и ее стоимость превышает сорок миллионов долларов. Я не могу, находясь в здравом уме и доброй памяти, советовать клиенту удовольствоваться четвертью цены.

— Но по силам ли Дебби принять на себя судебные расходы, если до них дойдет? А они будут астрономическими.

— Мы найдем юридическую фирму, не берущую гонорара и готовую идти на не окупающиеся траты.

К нам выстроиться очередь. Мне очень жаль, сэр Джозеф…

— Пятнадцать.

— Двадцать.

— Пятнадцать — мой предел. Принимайте, или я отказываюсь от всех своих предложений.

— Двадцать миллионов долларов — и она ваша.

— Блефовать изволите?

— Ага. Ваш музей — не единственный во вселенной.

Сэр Джозеф задумчиво меня разглядывал. На протяжении нескольких секунд самым громким звуком было тиканье часов на кухонной стене. Потом ухмылка и…

— По лезвию ножа вы ходите неподражаемо, Гарри. Поздравляю! Если будете искать работу…

Мы обменялись рукопожатиями. Дебби обменялась рукопожатиями с сэром Джозефом. Все обменялись друг с другом рукопожатиями.

«Двадцать миллионов долларов. Пятнадцать миллионов фунтов стерлингов. Дебби хватит на целый табун.

Минус полтора миллиона комиссионных мне и столько же — Зоуле. Хорошее рабочее утро!»

Сэр Джозеф что-то говорил. Я с трудом отвлекся от идиотских мечтаний о бассейнах и «астон-мартинах».

— Мои люди подготовят бумаги. Теперь все зависит от правильной даты. Две тысячи лет назад или все-таки тысяча.

Правильная дата. Ответ должен был дать углерод-14. Каждый из нас отщепил от Креста по кусочку и отправил в свою лабораторию. Моя щепка досталась той, что в Ист-Килбрайте. Долтон и Зоула не сказали, куда послали свои образцы, а я не спрашивал. Три образца, три независимые лаборатории. Подлинность Креста все еще была под сомнением.

В Ист-Килбрайте мне объяснили, что к чему. Там было очень много технических подробностей. Радиоактивный углерод или, как его еще называют, углерод-14, возникает из атомов обычного углерода под воздействием космических лучей (углерод входит в углекислый газ, который составляет часть атмосферы). Период полураспада углерода-14 — пять с половиной тысяч лет. Между возникновением радиоактивного углерода и распадом уже имеющегося установилось равновесие. Углерод-14 попадает в пищевую цепочку. Когда растение погибает, или съевшее его травоядное погибает, или погибает хищник, съевший то травоядное, — тогда это растение перестает поглощать углерод-14.

Оставшийся в костях животного или в древесине радиоактивный углерод начинает убывать, а пополняться ему неоткуда. Найдя, какая часть содержащегося в материи углерода радиоактивна, вы можете определить время, прошедшее с момента гибели животного или растения. Большое количество углерода-14 — это когда счетчик Гейгера громко стрекочет, а смерть наступила недавно. Если наоборот — смерть наступила давным-давно, а счетчик едва потрескивает.

Есть еще одна сложность. (Без сложностей дел вообще не бывает). Иногда космическое излучение сильнее, иногда слабее. Источником его является Солнце, а у Солнца наблюдается — неважно почему — двухсотлетний цикл активности. В диаграмме возникают отклонения, которые разделяет период в двести лет. Если их не учесть, то можно на век-другой промахнуться.

Но мои находчивые ребята учитывают эти маленькие отклонения. Они заверили меня, что могут определить возраст щепки, которой предположительно две тысячи лет, с точностью до века, а то и пятидесяти лет.

Самые отважные говорили даже о большей точности. Разница в возрасте у Подлинного Креста и средневековой подделки — тысяча лет. Они сказали, что я прошу их попасть в дверь сарая с шести дюймов.

Я улыбнулся Долтону поверх непочатой бутылки с шампанским. Улыбка получилась вымученной.

— Что это значит для тебя? Самое главное? — спросил я.

— Главное — поймать этих негодяев.

Ничего особенного. Хондрос общался с членами «Византийского круга» через Интернет, посредством видеопосланий. В каждом кадре — миллион пикселей, и, если знать алгоритм, какой пиксель проверять следующим (темный — 0, светлый — 1 или еще как-нибудь), то вы можете пересылать сообщения в двоичной записи, которая не поддаются расшифровке. Да, много воды утекло со времен Бабингтона и его замен одной буквы на другую… Но в «Лего»-доме они нашли диск, управление национальной безопасности за пару недель взломало код, и с этого мгновения домашняя фильмотека Хондроса превратилась в пещеру Аладдина. Крупномасштабная операция идет полным ходом, мерзкие маленькие террористические ячейки — в Греции, Турции, Италии — уничтожаются одна за другой. Вы можете следить за этим по вечерним новостям Си-эн-эн. Обычный отдых папы в Кастель-Ган-дольфо был отменен без объяснения причин, а слухи о неудавшемся покушении расползлись «подобно чуме», как выразился бы Огилви. Эти события должны стать самой яркой полосой в ранней карьере Долтона.

— А ты, Зоула?

— Я выросла как профессионал и притронулась к истории. Дневник Огилви наполнил ее жизнью… А еще я бы хотела сходить в плавание на Кубу. Я куплю яхту и назову ее «Альдебаран». Или проще — «Дебби».

Я посмотрел на Дебби, постукивающую каблуками о дверцу кухонного шкафчика.

— Папа был бы доволен.

Я понимал ее. Да, она отказывалась от Пикарди-Хаус и от семейной реликвии, но жизнь строила по семейным традициям, оставаясь Деборой Инесой Теббит. А пережитые впечатления сохранятся в ее памяти на всю жизнь.

Мой взгляд упал на сэра Джозефа. Тот сказал:

— По-моему, со мной все ясно. Я получил для своего музея Подлинный Крест. А вы, Гарри?

— Если Крест не окажется подделкой?

Я не стал маскироваться:

— Для начала я погашу банковскую задолженность и раздам долги. А потом сойду с ума. Куплю дом с садом в несколько акров и бассейном, перед которым будет стоять «порше» или «астон-мартин». Затем в одночасье выброшу все это из головы, остепенюсь и посвящу остаток жизни предмету моей страсти.

— Предмету вашей страсти?

— Буду искать карты и рукописи на базарах, разбросанных по всему миру.

— Звучит заманчиво, — откликнулась Зоула. — Возможно, я время от времени буду составлять тебе компанию. Мы можем пойти на «Альдебаране» к Босфору и прочесать книжный рынок в Стамбуле.

Весьма беспечное заявление. Или она подразумевает что-то еще?

На ее губах застыла полуулыбка: она читала мои мысли.

Я сказал:

— Только не проси меня помогать делать паэлью.

Сэр Джозеф озадаченно на меня посмотрел.

— Ответ даст датировка, — сказала Дебби. — Ведь без нее все эти мечты — ничто, верно?

Она приехала накануне вечером. Две дамы и я взяли себе по спальному мешку и расползлись по разным углам квартиры. Сэр Джозеф объявился на рассвете, Долтон — час назад. Все три лаборатории обещали дать ответ к полудню. Полдень наступил.

— Чаю кто-нибудь хочет? — спросила Зоула.

Никто не ответил.

Зазвонил телефон. Ко второму звонку Зоула встала и подняла трубку. Все вскочили. Сэр Джозеф с грохотом уронил стул. Я осознал, что изо всех сил сжимаю кулаки и не разожму их ни за какие блага. Послышалось неразборчивое бормотание, после чего Зоула передала трубку мне:

— Это из Ист-Килбрайта.

— Гарри Блейк слушает. Доброе утро, Джим. Я передаю трубку третьей стороне. Расскажи все ей.

Я повернулся к Дебби:

— Икона твоя.

Дебби стала слушать. Бормотание продолжалось около минуты. Потом она заговорила:

— Вы совершенно уверены?.. Плюс-минус пятьдесят лет… Большое вам спасибо… До свидания.

Она положила трубку и, прислонившись головой к висящему на стене телефону, повернулась к нам. В ее широко открытых глазах читалось удивление: откуда это мы тут взялись?

«Ну же!» — хотел крикнуть я.

Дебби посмотрела на меня и улыбнулась. Затем улыбка стала шире. Она прикрыла рот ладонью и хихикнула, а потом прислонилась к стене и захохотала.

Потом смех, в котором было что-то заразное, стал похож на истерику. Дебби медленно сползала по стене, а мы, вопреки собственной воле, смеялись над ее бессилием.

— Побойся же Бога, женщина! — выдавил я из себя.

Дебби замолкла, посмотрела на меня и опять откинулась назад — на этот раз ненадолго. Наконец она пришла в себя и сказала:

— Этим ты обязан доктору Ди, Гарри. «Агенту ноль-ноль-семь» елизаветинских времен.

— То есть…

Ее лицо просияло ласковой, счастливой улыбкой.

— Можешь отправляться за своим «астон-марти-ном».