– Стихия песен безымянна,
как безымянна суть вещей –
мир странных капелек тумана
блестящих в солнечном луче.
Мир этот, призрачный и тесный,
не замечательный ни в чем,
пронзенный солнечным лучом
звучит таинственною песней,
напомнив стрельчатый витраж
и полный тайны звук органа,
наполнив музыкой и наш
похожий на цветной мираж
мир солнца и … телеэкрана.
Пылинка в солнечном столбе
на краткий миг сверкнет алмазом
и поэтическим рассказом
подобным музыкальным фразам
напомнит о своей судьбе.
Но повинуясь вдохновенью,
как зову дальнего родства,
пойму ли я ее слова –
СУДЬБЫ НА ГРАНИ СВЕТА С ТЕНЬЮ?
Найду ли ключ к ее игре,
игре причудливой и хрупкой,
как мудрый комиссар Мегре,
слегка попыхивая трубкой,
бесплодный поиск прекратив,
послушен смутному наитью,
как сказочник и … детектив
влеком единственною нитью?
Что сказочник – простой моряк
на корабле своих фантазий,
плывущем сквозь бездонный мрак
от берегов европ и азий,
когда по курсу корабля
встает вдали, светлея бледно
ОБЕТОВАННАЯ ЗЕМЛЯ
ЖИВЫХ, ИСЧЕЗНУВШИХ БЕССЛЕДНО…
«Земля!» – воскликнул капитан,
и, вздрогнув, сказочник очнулся.
Пред ним пустынный океан
пустынным берегом замкнулся.
Как все, не отрывая глаз,
глядит и он перед собой, а
у странно правильных террас
не видно и следа прибоя!
Отвесно в зеркало воды
уходят мощные ступени
и пропадают их ряды
в их бесконечном отраженьи.
А воздух возле корабля
наполнен странным эхо, странно
коверкающим крик «Земля!»,
слетевший с губ у капитана.
– Напоминает Дантов ад, —
подумал сказочник со страхом, —
Не повернуть ли нам назад
от этих каменных громад,
воздвигнутых с таким размахом?
Хоть в экипаже корабля
Здесь тридцать два энтузиаста,
Но им подобная земля
Встречалась, думаю, не часто…
Но к ней приблизившись совсем,
корабль его скользил меж тем
вдоль гладких вертикальных стен
непостижимого масштаба,
скользил как будто взятый в плен
старинным пением сирен,
скользил, не опуская трапа,
скользил три ночи и три дня
сквозь полумрак без дня и ночи,
где только эхо болтовня,
смеясь, рыдая и звеня,
пришельцам головы морочит…
Непостижим, необитаем,
чем был он – адом или раем –
тот мир, который камень скрыл,
сплошной, без швов и стыков, камень?
…Но сказочник пока курил
и разводил, как все, руками…
Как все он тоже был смущен
им непредвиденным барьером,
как все, не постигал и он
пути к барьером скрытым сферам.
И хоть он знал, что не найти
к ним по поверхности пути,
ему не нравился банальный,
хоть и единственный здесь ход –
СВЕТЯЩИЙСЯ ВОДОВОРОТ
на неподвижной и зеркальной
иссиня-черной глади вод.
Но он возник на их пути
огромной гибельной воронкой
совсем внезапно… и сторонкой
его уже – не обойти.
Так долгожданные ворота
открылись перед кораблем
воронкою водоворота,
ведущей вниз – сквозь водоем!
И хоть подобного не ждали
ни капитан, ни экипаж,
в организованном аврале
был мигом убран такелаж.
Молниеносно те же руки
задраили стальные люки
и сказочник был среди них,
работая за четверых.
Своей физической работой
владел он так, как пианист
владеет, глядя в нотный лист,
любою клавишей и нотой.
В такой ответственный момент
он вел мелодию оркестра –
был экипажем диксиленд,
был капитаном их маэстро.
И заскользивший по спирали
его корабль пошел ко дну,
врезаясь в светлую волну
голубоватым блеском стали,
пошел почти по вертикали
в неведомую глубину
и дно имевшую едва ли…
Но в полости водоворота
пучина не была темна –
ее струистая стена
слегка светилась отчего-то.
При этом сам водоворот
воронкою им лишь казался –
диаметр потока вод,
образовавших этот ход,
как замкнутый гигантский свод,
не убывал, не сокращался,
и только в глубине, вдали,
сверкающим калейдоскопом
сливались струи и цвели
то астрой, то гелиотропом.
И так прекрасен был узор,
в который складывались пятна,
что, отвести не в силах взор,
никто уж не смотрел обратно,
забыв мгновенно мир иной
над этой радужной могилой,
влекомый чудной глубиной,
хранимый центробежной силой.
А сказочник?…Он взял пример
со сказки Кэрролла – с Алисы –
и в область неизвестных сфер
вступал, совсем не глядя вниз, и…
и лишь глазел по сторонам,
наскуча медленным паденьем,
как-будто, как Алиса, там
надеялся увидеть сам
шкаф с апельсиновым вареньем,
в котором был и мармелад…
И так должно было случится,
что он случайно бросил взгляд
сквозь выпуклую чечевицу
иллюминатора – назад.
Он вверх взглянул, как из колодца,
и там над стенами воды
увидел то, что удается
немногим видеть – ЛУЧ ЗВЕЗДЫ!
И сказочника осенило –
Он понял, что водоворот
Образовала этой вот
ЗВЕЗДЫ ТАИНСТВЕННАЯ СИЛА,
которая лучом пронзила
тяжелый панцирь черных вод.
И понял он, что только так
здесь свет пронизывает мрак!
И что совсем, совсем иное
здесь – за светящейся стеною!
И тотчас гулким коридором
помчался он к тому окну,
завороженные которым
смотрели все безумным взором
в сияющую глубину…
По неестественности поз
и моряков и капитана
он понял, как силен гипноз,
как глубока его нирвана,
напомнившая, как ни странно,
ему все то, что перенес
он у органа и экрана –
боль неосуществимых грез,
непреходящих, как преданья,
единственно святой закон
для каждого, кто наделен
ВЫСОКИМ ДАРОМ СОСТРАДАНЬЯ.
Блюститель этого закона,
судья, болельщик и игрок
в безумном реве стадиона –
вновь сказочник был одинок.
И вновь, стряхнув с души кольцо
видений ящика Пандоры,
одной рукой закрыв лицо,
другою он задернул шторы…
Но не исчез глубинный свет –
он все пронизывал, как-будто
светилась им сама каюта,
а мрака не было и нет…
И вновь вошел во вкус работы
в себя пришедший капитан –
был тотчас им команде дан
приказ – прибавить обороты!
И сказочник был поражен
его насмешливой отвагой,
(хоть тот, кто стал морским бродягой,
тот сказочником был рожден).
Откуда мог он знать сейчас
здесь без намека и подсказки,
что все они на этот раз
бессмертны, как герои сказки?
Догадываться, что не зря
они здесь вместе в океане –
все тридцать два богатыря
из сказки о царе Салтане?
Нет! Он не знает ничего!
И никакой здесь нет загадки –
он просто смел, как большинство –
без пониманья, без ОГЛЯДКИ.
Ему неведома ЗВЕЗДА,
хранящая их в этой бездне,
он просто знает, что всегда
организованность полезней.
… И все-таки, здесь движет им
не любопытство, не бравада,
он дерзок и неутомим
не потому, что это – надо!
Нет! Им владеет вечный зов,
заложенный в людской природе,
влекущий Разум из оков
непонимания – к Свободе!
Пусть здесь освобожденья нет,
пусть этот путь к нему неверен,
для может быть идущих вслед
он должен, должен быть измерен!
… Но можно ли измерить мрак
за стенами круговорота?…
– Нет! Но всегда найдется кто-то,
кто сделает здесь первый шаг.
Но к этой тайне прикоснуться?
Но сделать шаг и … не вернуться?
Из Мрака в Свет, из Света в Мрак
не переходят просто так.
Хоть все идут по их границе,
хоть Мрак идет за Светом вслед,
но всем, живущим в Свете, снится,
что Мрака не было и нет…
И капитан не потому ли
прикрикнул бодро: Что? Заснули?
Не потому ли им забыта
единственная здесь орбита?…
Корабль, как искру, отнесло
от радуги водоворота –
и – сразу – тьма, застой, болото…
Давление так возросло,
сжав корпус так невероятно,
как будто их обнявший мрак
все силы черные напряг,
чтоб их не выпустить обратно!
… Корабль фантазии увяз…
А сказочник?… Он неизменно
смотрел назад, и в этот раз
его увиденным потряс
взгляд на СВЕТЯЩУЮСЯ СТЕНУ!
Взгляд с этой – с этой – стороны
открыл ему ее секреты –
скользили кверху вдоль стены
ЗАГАДОЧНЫЕ СИЛУЭТЫ!..
Спиной и в профиль, реже в фас,
напоминая чем-то вроде
фигурок нимф с античных ваз
в прекрасном вечном хороводе…
Так вот откуда взят мотив!
Но кто же был здесь в океане?
И тени – словно на экране –
НИКТО НЕ СМОТРИТ В ОБЪЕКТИВ!
Но что тут странного, однако?
Никто не смотрит! – Ведь живым
бездонный мрак невыносим –
без проблеска, без Зодиака!
Другое дело – НЕБО, но…
зато живущим суждено
плясать под жутким взглядом Мрака!
Так пляшут в солнечном столбе
пылинки, так от смертной муки
спастись пытаются, в мольбе
друг к другу простирая руки!
Развеян миф – загробный мир!
Смешны нам ангелы и черти.
И что такое жизнь? – пунктир,
пунктир на черном фоне смерти!
В петле рождений и смертей,
которую стянуть все туже
стремиться Мрак, из всех страстей
одна Любовь спасает души,
всегда рассеивая Мрак
Невидимым Духовным Светом,
Любовь – немеркнущий маяк
всем сказочникам и поэтам!..
И как ни черен панцирь вод,
и как пучина ни бездонна,
он знал уже, что их спасет
Любовь царевны и Гвидона…