Как я узнал позже, частично из расспросов, частично восстанавливая картину за счёт своих догадок, когда-то Дозорная заимка была именно заимкой. Но потом, где-то три-четыре поколения назад, командор Варрской ветви Ордена Щита решил продвигать принятых братьев до ранга испытанных путём трёхдневных походов в Сумеречье. (Кстати, изначально срок такого похода был — пять дней, но при предшественнике нынешнего командора испытание смягчили). Именно тогда началось сближение Ордена с гильдией Охотников — этаких профессиональных сталкеров в смеси с ведьмаками «по пану Сапеку».

Для опытных гильдейцев, вроде Мирга, поход проводником по считающемуся почти безопасным Сумеречью — почти отдых и небольшой, но стабильный доход. Для Ордена — бонус к отношениям с гильдией. Короче, всем хорошо.

В результате жизнь на Дозорной заимке оживилась, люди стали бывать здесь чаще и в куда большем числе. А на месте бывшей заимки поставили, можно сказать, полноценную заставу: двухэтажные капитальные хоромы с двумя одноэтажными пристройками — кухонной и арсенальной. Плюс большой подпол или даже подвал, дозорная башня, дровяной сарай, крытые загоны для чимигов (некрупных вьючных зверушек вроде лам) и колодец.

Только отсутствие общей стены мешало поименовать всё это хозяйство фортом. И только по традиции это по-прежнему звали заимкой.

Мы обошли глухую стену главного здания. Далее прошли мимо колодца, оборудованного навесом в один скат и подъёмной системой типа ворот обыкновенный, через выложенный кусками дикого камня двор — и оказались в классических сенях. Я ещё слегка удивился тому, насколько местная архитектура похожа на обычную для меня старинную русскую. Но потом прикинул, что самые простые решения, обусловленные единым стройматериалом — брёвнами — с неизбежностью будут схожи друг с другом, и успокоился. В дальнейшем я уже не удивлялся ни отоплению при помощи обыкновенных «деревенских» белёных печей, ни освещению посредством лучин, ни тому подобным условно-знакомым бытовым мелочам.

Хотя некоторые моменты всё же не совпадали: к примеру, резных наличников и прочих внешних украшательств на домах в великом княжестве Варрском я ни разу не увидел. Даже богатые городские дома купцов и землевладельцев смотрелись угрюмыми казармообразными коробками. Зато изнутри даже в домах простых крестьян стены непременно старались прикрыть чем-нибудь, радующим глаз. Женщины обеспечивали вышитые цветной нитью холсты, при должном богатстве — бисерное узорочье, гобелены и даже настоящие ковры. Мужчины — резные узоры по дереву, разнообразие которых поражало глаз (ещё бы: столько прехитрой ручной работы — и ни следа типовой штамповки!); также встречались выжженные на досках картины с разными сюжетами, большей частью каноническими, искусная чеканка, даже литьё. Войдя в дом варрэйца, легко можно определить не только его достаток, но и, так сказать, половую принадлежность: если в доме живёт женщина, на стенах будет много ткани, если мужчина — дерева… ну а если дом принадлежит семейной паре, «мужской» и «женский» типы интерьера сольются в единстве.

Впрочем, я опять отвлёкся.

Из сеней мы попали в общий зал, чем-то напоминающий «двухэтажный» общий зал трактира из исторического фильма. Сходства добавляла свисающая с потолка «типа люстра», сделанная точно по канонам — из подвешенного на верёвке тележного колеса с налепленными свечами. Поскольку ставни по летнему времени были широко открыты и в оконные переплёты, затянутые какими-то мутноватыми плёнками, просачивалось довольно много света, «люстра» висела не зажжённой. Там, в общем зале, мы разделились: братья-орденцы, не говоря ни слова, ломанулись в арсенальную комнату мимо внушительного стража в кожаной куртке, усиленной нашитыми металлическими пластинами (убей, не помню, как называется этот тип брони). Мирг двинулся на второй этаж — возможно, в свою персональную комнату. А меня Анира аккуратно цапнул за рукав и потащил на кухню — чему я даже и не подумал противиться.

Света там оказалось существенно больше, чем в хмуром, несмотря на открытые настежь окна, зале. К моей радости, я впервые увидел эффект бытового заклинания типа «светлячок»… ну, или, применительно к условиям — «светлячище». Лучащийся желтовато-белым шар размером с два моих кулака висел под потолком и не уступал в яркости стоваттной лампе накаливания. Я решил, что позже непременно постараюсь перенять столь полезное заклинание, а пока, исполняя свой нехитрый план (сижу тихо, не высовываюсь раньше времени) — надо бы осмотреться.

Первое впечатление: чисто, тихо, уютно. По левую руку большая печь, у дальнего от входа конца кухни — жаровня типа мангала, только размером со средний стол, у правой стены — два шкафа, украшенные несложной резьбой, лохань для замачивания посуды, открытые полки с какими-то посудинами. На похожих открытых полках, расположенных над печью — керамическая посуда: горшки, тарелки, миски-кружки-чашки. Разумно: и хранилище, и сушилка, два в одном. В центре кухни стоит длинный, шириной где-то метра полтора стол. Запахи в воздухе витают сложные, но в целом аппетитные. Без чадной ноты горелого масла, зато с широким и вкусным аккордом, живо напоминающим о домашнем хлебе.

У плиты, уверенными движениями помешивая что-то в большом котле, боком ко входу и ногами на небольшой скамейке стояла низенькая, кругленькая, такая же аккуратная, как вся кухня, женщина в матерчатом переднике поверх уже знакомого балахона. Из-под простого чепца из сероватой небелёной ткани выбивались завитки тёмно-рыжих волос длиной примерно по плечи. Чуть приподнятый край балахона позволял рассмотреть серые в полоску чулки и деревянную обувку, при виде которой у меня из памяти само собой выскочило слово «сабо».

Самое удивительное, что эта повариха, похожая ростом и комплекцией на почтенную мать хоббичьего семейства, оказалась первым из тех магов, присутствие которых я вычислил аурным зрением. «Светлячище» в кухне подвесила тоже скорее всего она.

Маг-кашевар? Гм, гм…

И тут, не дав мне опомниться от первого впечатления, Анира воскликнул:

— Мастер Луа, я вернулся!

— Скажешь тоже, «мастер»… — голос у поварихи оказался неожиданно низким и скрипучим — ни дать ни взять отсыревшая половица. В нём без труда читалось этакое сварливое добродушие. — Старая Луа не сподобилась даже звания заклинательницы, а ты — «мастер»… хотя для тебя, шалопута, даже я, пожалуй, сойду за настоящего мага, сильного, опытного… ну, рассказывай.

Заканчивая чуть нарочито затянутую реплику, повариха-маг развернулась на скамейке, без которой с её-то ростом было бы невозможно дотянуться даже до самых нижних полок с посудой. Шагнула на другую скамью, ту, что у стола, и поставила перед Анирой глубокую миску с порцией каши, в которую воткнула деревянную ложку, а также кружку с каким-то дымящимся отваром. По мне Луа всего лишь мазнула быстрым взглядом и отвернулась, снова шагнув на скамью у плиты. Но это «невнимание» меня не обмануло: в ауре поварихи полыхнули десятки оттенков, от просто напряжения и смутной тревоги до изумления и страха.

— Ох, мастер, вы не поверите, когда я расскажу, что с нами было! Сначала…

Не прошло и полминуты, как мне выделили такую же порцию, как Анире, после чего я благодарно поклонился Луа, снова отвернувшейся к плите, и сел за стол рядом с магом. Меж тем младший посвящённый успел так увлечься, излагая своё видение событий, что временами забывал жевать. Повариха не забывала подбадривать его приличествующими хмыками, охами и прочими междометиями. По ходу дела на кухню просочился (и получил свою порцию) Мирг, а за Миргом — брат Маррех, которому достался, помимо миски с кружкой, ломоть свежей лепёшки с солидным кусом ветчины. М-да, орденцы тут явно на особом положении…

Как и маги, впрочем.

Странно это и несколько обидно: я тоже ветчины хочу! Мя-са, мя-са!!!

Ладно, раз не дают нам поклевать кровавой пищи, сосредоточимся на «светлячище». Все мои навыки, сколько их ни есть, отличаются одним и тем же крупным недостатком: без моего прямого контроля они работать не будут. А вот эта фиговина под потолком, похоже, постоянного внимания со стороны Луа не требует. Почему? Как? Интересно, однако.

Но толком сосредоточиться на «светлячище» я не успел. У входа на кухню нарисовался очередной суровый мужик в доспехах с нашитыми пластинами… то есть, разумеется, мужчина: мужики тут работают на земле, а обозвать воина землепашцем означает нарваться на ответную грубость, возможно, даже смертельную. В общем, одоспешенный буркнул:

— Иан-па?

Я, не реагируя, выскребал из миски остатки каши. (Кстати, не такая уж скверная еда: два разных вида крупы, кусочки обжаренных в масле овощей, какие-то специи, причём не одного и даже не двух видов, грибы… совсем не то, что походный вариант, да!).

— Саорэ Иан-па? — более чётко и строго позвал тип в дверях. Что ж, полноценное обращение к моей сиятельной персоне достигнуто. Причём бескровно. Я повернулся, сказал:

— Один момент.

Допил в три глотка отвар, тоже вполне пристойный на вид и на вкус. Встал, ещё раз благодарно поклонился Луа, даром что та этого не увидела, занятая помешиванием, как и при моём появлении. Вышел.

И уже своими глазами убедился, что в общем зале, помимо одоспешенного, меня ожидает второй из присутствующих на заимке маг. Ну, или, если считать с Анирой — третий.

До меня дошло, наконец, почему этот, с хрустально блестящим разумом, вызывал у меня такие странные двойственные ощущения. Ларчик открылся просто: маг оказался кастратом. Вот уж воистину: и не мужчина, и не женщина! Балахон на нём — той же системы, что у Анира и Луа, тоже подпоясанный простой верёвкой — висел на бедолаге, как на вешалке. Да, именно бедолаге! И дело не в отсутствии того, что меж ног. Просто…

Обритая, как у тифозного, голова. Здоровенный синяк на левой скуле, ссадина на челюсти, под левым глазом бланш (видать, какая-то скотина отрабатывала удар правой). Сломанный и неправильно сросшийся нос, дополнительно уродующий лицо с довольно приятными, тонкими чертами. Но главное — пустой, неподвижный взгляд серых глаз.

В прошлой жизни я ни разу не сталкивался с настоящим, систематическим насилием. Да, по телевизору показывали много разного. Но поверьте: увидеть что-то по телевизору и столкнуться с этим нос к носу, да ещё неожиданно…

Первой моей, инстинктивной реакцией стал укол чего-то вроде страха пополам с жалостью. Люди жалеют ближних именно так: сочувствие замешано на опасении получить такие же травмы, как у того, кого жалеешь. Таков зашитый в гены инстинкт. Но почти сразу, смыв позорное, подгибающее колени чувство, во мне вязко колыхнулся гнев. Не на кастрата, разумеется — на того или тех, кто так его разукрасил, кто его унижал, кто изгнал свет из его глаз. Дать выход этому чувству я не мог. Но зато я мог сделать кое-что другое. Хотя бы попытаться.

Шаг вперёд. Протянуть руки, касаясь сомкнутыми пальцами чужих висков. Резко, рывком углубить концентрацию, вступая в контакт с аурой мага. Его разум укрывается чем-то вроде моего мыслезеркала, но разум меня как раз и не интересует. По крайней мере, пока.

Я хотел проверить, смогу ли исцелить кого-то ещё, кроме себя? Вот и проверю!

…когда мне на плечо опустилась тяжёлая рука одоспешенного, я чуть не врезал ему в корпус форспушем, причём на полной мощности, после которой его, пожалуй, самолучший целитель не собрал бы. Чудом удержался. И только потому, что вовремя разобрал смысл густых, порой взрыкивающих созвучий короткой речи:

— Саорэ Иан-па, вас двоих велено отвести в комнату наверху. Идите за мной.

В комнату? Ладно. Немного отложим сеанс экспериментального целительства. Но от самого намерения помочь неизвестному (пока) магу я не отступлюсь!

Про традиции украшения интерьера, пестуемые варрэйцами, я уже рассказал. Ту комнату, куда привели меня и кастрата, явно украшал мужчина и для мужчин. Почти против воли взгляд притягивали две прекрасно выполненные резные картины на противоположных стенах: слева, над кроватью — сцена псовой охоты в хвойном лесу, справа — показанный со спины путник, с верхней точки перевала оглядывающий лежащее впереди, в живописной долине, селение. Но всё это я как следует разглядел гораздо позже.

— Обучишь чужака языку, доложишь, — буркнул одоспешенный, закрывая за нами дверь. Я тут же показал жестами новому знакомому на кровать: ложись, мол. И он послушно лёг. Вокруг его разума по-прежнему бликовала гладкими гранями, вращаясь и меняя форму, оригинальная версия мыслезеркала, но я всё равно ощутил смешанное с опаской любопытство. Причём опаска казалась привычной, а вот любопытство — чем-то редким и драгоценным.

Я боком сел рядом с ним на кровать, положил раскрытую ладонь левой руки на середину груди лежащего и замер, погружаясь в целительный транс всё глубже. Я не задавался вопросами вроде «у исцеления себя от исцеления другого есть серьёзные отличия?», «смогу ли я помочь, не навредив?» и тому подобной ерундой. Гнев оказался хорошим подспорьем в достижении цели — даже не в борьбе против страхов и сомнений, а как профилактическое средство, стирающее предпосылки к росту этих самых страхов. Я хотел помочь — так искренне, как мало чего хотел в обеих своих жизнях. И желание это отметало прочь любую мысль о негативных последствиях.

Чем глубже проникал я в сложный ритм, которому подчинялось биение жизни в моём внезапном пациенте, тем больше мой гнев походил на холодную жгучую ярость. Если внизу при виде синяков во мне заговорило чувство справедливости, породившее ярко выраженное желание отпинать ногами до состояния нестояния того или тех, кто избил кастрата, то после детального знакомства с внутренними повреждениями… в общем, дело сводилось уже не к справедливости. И я не стану описывать омерзительные подробности.

Довольно уже того, что именно на Дозорной заимке, занимаясь исцелением телесных увечий старшего адепта разума Йени Финра, я научился ненавидеть.

Да! Я, тихий и незлобивый человек, воспитанный в колыбели довольно мягкой культуры; я, на полном серьёзе считавший, что понимание действительно ведёт к прощению, даже попадание своё воспринявший легко, как игру, — я в несколько минут расстался с остатками своих наивных иллюзий насчёт происходящего. Изменился. Даже умер, отчасти. Потому что дома, даже получая по морде буквально и фигурально, ненавидеть не умел, да и не хотел уметь.

Я убедился, что происходящее — ни разу не условность и не игра. К моему счастью, это убеждение возникло под натиском чужой, а не моей собственной боли… впрочем, для целителя с эмпатическим даром разница между чужой и своей болью исчезающее мала.

Я заставил себя запомнить, что новый мир куда грубее и жёстче моего старого мира. Не в том смысле, что на Земле никого не продают в рабство, не убивают и не калечат, нет. Но на Земле не так уж давно получили под зад отбросы истории, полагавшие, что людей можно делить на полноценных и неполноценных. А вот здесь, на обломках канувшей в прошлое Многоземельной Империи, считались вполне нормальными и уважаемыми людьми те… существа, для которых вполне нормальным, естественным, пращурами заповеданным подходом было — не видеть в иных людях людей. Не то, чтобы считать кого-то неполноценным, а — просто человеком не числить.

Фантасты, пишущие про условное и сильно идеализированное средневековье, склонны забывать, что кастовое общество — куда более глубокая жопа, чем современное демократическое. Да, у сильного в таком обществе прав куда больше, фактически права прямо пропорциональны силе. Но если кто-то думает, что землянин с хоть какими-то зачатками совести, даже нахапав силы полные карманы, с лёгкостью смирится с кастовостью, даже вскарабкавшись на самый верх… уж поверьте: мир без горячего душа стерпеть много легче, чем мир без декларации о правах человека.

В общем, если подвести итоги исцеления Йени Финра, получится, что я избавил его тело от многочисленных травм, включая застарелые недуги и шрамы, — а свою душу от избытков доверия и добронравия, замешанного на наивной вере в лучшее.

Я повзрослел, да. Или не повзрослел, а постарел?

Ведь даже после моего лечения маг как был, так и остался кастратом… его аура просто забыла, каково это — иметь органы размножения, организм изменился, подстраиваясь под жизнь в статусе увечного. И исправить это я уже не смог.

Хотя хотел. Сильно, искренне, яростно даже.

Не вышло.

— …как говорят у меня на родине: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

— Глупо сказано. Хотя красиво, да. Между прочим, нас…

— Подслушивают? Знаю. Но Мирг, по-моему, из нормальных. Эй, заходи уже!

Ухобой вздохнул. Бросил за спину быстрый взгляд — никого. Быстро, стараясь шуметь как можно меньше, приоткрыл дверь, просочился в комнату, затворил дверь за собой… и замер, глядя на лицо Йени Финра.

— Да, это я исправил ему нос, — сообщил на вполне сносном и беглом варрэйском Иан-па. Правда, его речь окрашивал хорошо заметный акцент, но… — И нет, я не потребую за исцеление платы. Тем более, что ответный дар старшего посвящённого вполне приемлем. Оказывается, моя копипаста работает вдвое лучше, когда источник знаний делится ими добровольно, и впятеро лучше, когда этот источник — опытный менталист. Ещё вопросы?

Охотник тряхнул головой.

— Слушай, парень, я вообще-то не пустого любопытства ради пришёл. Не знаю, кто ты и откуда, Иан-па, но зато я знаю, что могучий брат Астаний намерен применить к тебе строгий допрос. Сульхасий ему нашептал…

— Астаний? — чужак произнёс имя свистящим шёпотом, с интонацией, более подходящей для ругани, если не для чернейших богохульств. Бросил быстрый взгляд на Йени Финра, снова посмотрел на Мирга. — Следовало ожидать. Тайный омерит, как-никак.

— Что? Омерит? Но…

— Предупреждая вопросы: нет, старший посвящённый не прочёл его мысли. Душонка брата Астания надёжно защищена от такого: всё же не простой щитовик, а рыцарь. Но уважаемый Йени Финр не лишён ни слуха, ни разума и способен делать выводы на основании наблюдений… тем более, что Астаний во время некоторых, с позволения сказать, забав делается весьма откровенен.

Охотник снова тряхнул головой.

— Это всё… неожиданно, — сказал он. — Да. Но всё же… или ты не понимаешь, что такое — строгий допрос? Я…

— Спасибо за предупреждение, но я не собираюсь бежать. Куда более соблазнительна для меня перспектива остаться и провести с… братом Астанием небольшую разъяснительную беседу. Насчёт того, кто тут человек, а кто — чирей вонючий.

— Но ты же…

Саорэ Иан-па остановил Мирга одним коротким жестом и слабой улыбкой.

— Я намекну, а ты соображай. Мне без труда удаётся отвечать на не заданные вопросы, читая твои чувства и поверхностные мысли, но сигль на затылке молчит. Ведь молчит, а?

Ухобой никогда не считал себя тугодумом, но за чужаком явно не поспевал. Насчёт сигля Иан-па был совершенно прав: наколка, отслеживающая проявления стихии разума, действительно не замечала никаких манипуляций с сознанием Охотника. Но как тогда ему удаётся «читать» его?

— Я, видишь ли, не совсем маг, — пояснил чужак, вставая. — Но к делу. Давайте спустимся вниз, в главный зал заимки. И подождём… Астания с его группой поддержки. Впрочем, если не хотите присоединиться, можете остаться здесь. Я не настаиваю.

После чего саорэ Иан-па вышел в коридор, миновав машинально посторонившегося Мирга.

— Слушай… Йени?

Старший посвящённый, весь разговор просидевший на кровати без единого движения, чуть заметно кивнул. Черты его лица остались неподвижными, как у глубоко спящего, а в глазах не мелькнуло даже тени какого-либо выражения. Но Ухобой почувствовал себя чуть увереннее.

— Он что, действительно собрался противостоять рыцарю-щитовику?

Ещё один слабый кивок.

— А… шансы у него есть?

Вот теперь сигль на затылке ожил. А в памяти Охотника мелькнула картинка: Сульхасий и Маррех направляют руки на взвившееся по воле чужака пламя, но магия (а магия ли?) действует, как ни в чём не бывало.

— Но… всё же рыцарь — это не то, что принятые или даже испытанные. Ты уверен, что у Иан-па получится… то, что он задумал?

На протяжении десятка ударов сердца Йени Финр молчал и не двигался. А потом сказал:

— Искренне надеюсь, что он правильно рассчитал свои силы.

В высоком, отнюдь не мужском голосе старшего посвящённого хрустнуло льдинкой нечто такое, отчего Мирга Ухобоя — бывалого Охотника, успешно выкрутившегося из доброй дюжины смертельно опасных ситуаций, — невольно передёрнуло.

М-да. Судьба из тех, которых врагу не пожелаешь.

Он родился в королевстве Шельдаг, что к северо-западу от великого княжества Варрского. Собственно, по двойному имени это определить легче лёгкого. И при рождении своём старший посвящённый разума носил более длинное имя: Иршельт Йени Финр наи Сейглан. По которому также без труда можно определить, зная, что к чему, высокое положение на иерархической лестнице королевства. Собственно, в «переводе» на земные реалии Йени Финра следовало звать наследником барона Сейгланского.

Увы, насколько ему повезло с социальным статусом, настолько же не повезло с местом рождения. Потому что Шельдаг — в отличие от княжества, в котором обитают преимущественно добрые сугрешиане — оплот омеритов.

Тут будет уместно небольшое отступление. Пользуясь копипастой, я заодно с языком вытянул из Йени Финра какое-никакое знание общеизвестных вещей. Довольно поверхностное, но для однобокого объяснения, кто такие омериты — достаточно. Бывший наи Сейглан воспринимал различия разных ветвей Светлой веры в основном через призму отношения к магии, не особо вникая в догматы (меня эти догматы, как нетрудно догадаться, тоже волновали слабо). Так вот, если вкратце, то светлоцерковники «вообще», верующие в единого Высочайшего и Пресветлого бога, всемогущего, всеблагого и т. д., делятся в основном на алкинитов, омеритов и сугрешиан. И если сугрешиане укорачивают на голову только тех магов, которые при посвящении оказались связаны со стихиями смерти либо тьмы, а алкиниты со скрипом признают право на существование только магов света, то омериты являют собой компромисс. Магов шести стихий, то бишь воды, земли, воздуха, огня, жизни и разума они сразу после посвящения не убивают, нет. Но только вот существование им обеспечивают такое, что лучше б убивали, как алкиниты.

Впрочем, вернусь к судьбе Йени Финра.

Лет до восьми он жил, не тужил, будучи самым обычным пацаном. Не любил уроки этикета и генеалогии, любил уроки пения, возился со щенками на отцовской псарне, мечтал о дальних странах и о том, как с родовым клинком в руке поведёт свои отряды на поганых синекожих. Явно неосуществимая мечта, кстати. Потому что на Пылающей границе, что на западе человеческих земель, командовать войсками могут только правоверные алкиниты, а наследникам феодальных владений крайне редко выпадает возможность постранствовать по своей воле. Вот и Йени Финру пришлось сменить место жительства так, что лучше б и дальше жил в Сейгланском замке. Одна из дежурных разборок в верхах вылилась в путешествие под стражей до замка, принадлежащего враждебному роду. Там Йени Финр жил вместе с полудюжиной других заложников ещё около года. И уроки пения разлюбил навсегда. Жирный, с вечно липкими пальцами и глазами-щёлками замковый капеллан заставлял детишек петь исключительно священные гимны, да вдобавок часами напролёт. Этот-то капеллан, воспользовавшись стечением обстоятельств, и сумел продавить для девятилетнего Йени Финра кастрацию. Хозяин замка, где жили заложники, согласился, потому что счёл это неплохим способом надавить на главу рода Иршельт.

Не отрывающий взгляда от пола маг с выжженной на лбу руной жизни, широкий пояс которого был прикован цепью к поясу достойного брата из Ордена Щита, произвёл короткую хирургическую операцию. И Йени Финр перестал быть наследником. Капеллан — любитель пения, массаракш! — остался доволен. А хозяин замка — не очень: Иршельт Кай Мьерен, узнавший об инциденте со старшим сыном, назначил наследником младшего. К тому же ценность заложника-кастрата закономерным образом упала многократно.

И тогда было решено «исправить» данное упущение. Ведь даже перестав быть наи Сейглан, Йени Финр остался одним из Иршельтов…

Ещё одно необходимое отступление. Касающееся магии.

Так уж сложилось исторически, что люди в мире, где мне предстоит жить, воспринимают магию в основном через призму «стихий». В настоящее время считается, что этих самых стихий девять. Перечислю их ещё раз: вода, земля, огонь, воздух, свет, тьма, жизнь, смерть, разум. Ещё считается, что свет и тьма — особые стихии, принадлежащие не столько миру дольнему, сколько мирам горнему и преисподнему. Причём дыхание тьмы способно извращать обычные способности магов-стихийщиков: так целитель становится некромантом, маг огня — магом холода, маг воды — магом льда и так далее. Ещё считается, что шаманы синекожих преуспели в магии духа, гномы-подгорники — в магии металла, а все остроухие южане, хоть и дикари, владеют стихией дерева…

Вы не видите в этих умопостроениях логических дыр? Причём таких, что проедут три в ряд железнодорожных состава и авиалайнер пролетит, не чиркнув концами крыльев?

А вот местные не видят. А чего такого? Девять стихий, священное число…

Плюс дополнительные, вроде металла и дерева, плюс противостихии, плюс божественная и демоническая магии, которые всё-таки серьёзно отличаются от магий света и тьмы, хотя толково сформулировать отличия никто не может — вернее, каждый маг, занявшись теоретическими изысканиями, формулирует, как пожелает его левая пятка в базарный день. И это, заметьте, только то, что всплывает при самом беглом анализе!

Самое странное, что это нагромождение нелепостей и суеверий всё-таки работает. И когда старший ученик проходит посвящение в полноправные маги, становясь младшим адептом, дух его избирает связь с одним из девяти перечисленных аспектов мира. (Не хочу использовать слово «стихии», сверх меры затёртое). Тут опять-таки нужны самостоятельные изыскания — Йени Финр хоть и не глупец, но теорией по известным причинам не заморачивался — но я так понял, что маг способен чудесить и без посвящения, причём используя заклятия разных аспектов. Посвящение просто даёт ряд плюсов: резкий рост способностей со стабилизацией дара в определённой сфере, увеличение запаса энергии (да-да, для местных запас, он же резерв — штука вполне значимая!) со скоростью восполнения этого запаса. И доступ к заклятиям повышенной сложности — но только для одного аспекта, конечно. Прицепом идут минусы, как продолжение плюсов: открыв одну из девяти дверей Силы, посвящённый навсегда закрывает восемь остальных, теряя универсальность магического дара. Свободное создание даже простых заклятий, относящихся к «чуждым» для него аспектам отныне ему не светит.

Причём чем успешнее прошло посвящение и чем резче выросли способности, тем больше сложностей возникнет с «непрофильными» заклятьями. Например, Йени Финр, по своей силе аж целый старший посвящённый магии разума, едва способен зажечь свечу без огнива.

А! Опять увлёкся. Что ж, вернусь к истории, которую начал рассказывать.

Как я уже говорил, омериты относятся к магии и магам… отнюдь не положительно. Мягко говоря. А уж к связанным с аспектами смерти и тьмы — особенно. Их омериты торжественно и прилюдно сжигают на кострах, окружив «охраной» из щитовиков, чтобы не рыпались… а семью, что взрастила «дурную кровь, порченое семя», выкорчёвывают. Если родителям тёмного мага удаётся отделаться конфискацией и тюремным заключением — считай, несказанно повезло. А так семейство выявленного тёмного, как правило, сгорает вместе с ним.

Так вот, вскоре после кастрации и утраты статуса наследника Йени Финра ждали новые издевательства. Из вполне приличной, общей для всех заложников комнаты его переселили в сырой и тёмный подвальный чулан. Чему он обрадовался, так как «коллеги» по месту проживания его… травили — это слово мягковатое. (Один маленький штришок: у кастрата снова открылась почти зажившая рана в том самом месте… малолетних идиотов, подзуживаемых взрослыми скотами, не останавливало даже то, что у них самих имеется не нулевой шанс распрощаться с первичными половыми признаками. Стайная, блин, психология в полный рост). Когда Йени Финр вылезал из своего чулана, то пел персонально для капеллана гимны о загробной жизни, а для принятия пищи его водили на местное кладбище. Кстати, пить парнишке дозволялось только и исключительно кровь (хорошо хоть, не человеческую). За этим следили особо.

Поначалу его тошнило, потом привык. Человек ко многому может привыкнуть, особенно если выхода нет…

Ну а где-то через полгода подобной, с позволения сказать, жизни в замок явился аж целый рыцарь Ордена Щита с подобающей свитой. Дабы проследить за ходом посвящения. Да-да! Мимо Йени Финра «чудесным» образом прошли начальные стадии магического обучения. Он не ходил в кандидатах, не был ни младшим, ни старшим учеником… зачем вообще чему-то учить «мелкого мерзёныша», которому одна дорога — на костёр?

Да только парень (не хочу и не буду более называть его кастратом!) капитально обломал окружающих тварей. Инициировался на разум, а не на тьму или смерть. А маги разума, хоть и мало отличаются для омеритов от клопов и крыс, но смерти сразу после посвящения не подлежат.

Вот, правда, у насильственного превращения Йени Финра в младшего посвящённого вылез ещё один результат. Маленькая побочная пакость. Иршельт Кай Мьерен (вероятно, заранее узнав о приезде рыцаря-щитовика) по всем правилам провёл ритуал отрешения от рода, лишив своего бывшего старшего сына фамилии. Но, право же, осуждать его за подобное сложно. Верность родичам до самого конца хорошо смотрится в легендах, а в реальной жизни ради сохранения остатков статуса, без того сильно пошатнувшегося, можно пойти и не на такое. Иршельт Кай Мьерен был поставлен своими врагами в ситуацию, не имеющую ни одного «правильного», полностью морального выхода. И пусть его судит за это кто-нибудь более мудрый, чем я.

Не судите, да не судимы будете. А Йени Финр в конце концов отца простил. Ну… не то, что простил: сначала понял, потом остудил чувства к нему до прозрачно-льдистой отстранённости вроде той, с которой маги разума смотрят на любого другого малознакомого человека.

Право же, на фоне того, что с ним вытворяли другие, поступок Кай Мьерена не кажется чем-то особенным. Лапа лиса угодила в капкан. Лис отгрыз лапу и убежал.

Обычная история. По местным меркам.

Новоиспечённого младшего адепта Йени Финра приковали за пояс к одному из достойных братьев Ордена Щита, и началась «новая жизнь». А фактически — узаконенное рабство. Хорошо ещё, что пить кровь его больше никто не заставлял. Но вот о том, чтобы есть регулярно и досыта, речи не шло. К тому же рядом с магом крутился приставленный к нему и к достойному брату (то бишь кандидату в щитовики) высокочтимый брат. И этот последний любил развлекаться разными незамысловатыми способами. Например, прикажет прочесть память какого-нибудь купчишки на предмет провоза контрабанды, во время настройки подойдёт поближе, своей антимагической аурой разрушая шансы на успех — и тут же поучит «неумеху» кулаками за неисполнение приказа. Это, конечно, если купчишка, замазанный в нарушениях закона, оказался сообразительный и заранее сунул высокочтимому брату взятку за срыв проверки. Но вообще-то высокочтимый брат, первый из хозяев Йени Финра, любил чесать кулаки о «выродка» и без особого повода. Особенно спьяну. И весьма неохотно передал подопечного другому высокочтимому брату, когда проиграл живую боксёрскую грушу в кости.

Новый хозяин своё имущество отмыл, подкормил, даже не поленился сводить к магу-целителю. И поначалу Йени Финр радовался этим переменам. Но довольно быстро выяснилось, что участь боксёрской груши — не самое противное. Потому что новому хозяину приглянулся не столько маг-разумник, сколько его задница. Ценитель мальчиков, чтоб его самого кастрировали!

Смена хозяев спасла магу жизнь, потому что из-за регулярных побоев он начал кашлять кровью, потерял аппетит и не мог толком уснуть из-за непрекращающихся болей. Но эта же смена хозяев растоптала остатки того, что ещё оставалось от дворянской чести. Шило, блин, на мыло. Кажется, именно на этом этапе Йени Финр превратился в пустоглазое привидение с маской вместо лица. А мог бы и рассудком повредиться — вот только магам разума сумасшествие не светит. Сила его дара и опыт как раз возросли. Не в последнюю очередь из-за того, что хозяин-извращенец стал первым, кто разрешил юноше читать труды по магии — богомерзкие, но полезные.

А потом Йени Финр вырос, и хозяин поменял его на более молодую «модель». А чтобы слух о несколько необычных наклонностях не распространился шире, чем это пристойно, — отдал «духовно близкому» собрату-омериту. Только не шельдагцу, а варрэйцу. Да-да, именно Астанию — в ту пору ещё не могучему, всего лишь избранному брату, то бишь оруженосцу. И очередной хозяин быстро заставил своё приобретение пожалеть о том, что в сугрешианской стране маги не ходят с цепями на поясе. Как будто отсутствие этих лязгающих железок что-то меняет!

Первый хозяин просто избивал Йени Финра. Второй всё больше насиловал. Третий же органично совместил то и другое, доведя свои наклонности до некоторой даже утончённости. Без подготовки, то бишь предыдущего печального опыта, маг-разумник от такой жизни просто перерезал бы себе глотку, улучив момент. И то, что светлоцерковники точно так же, как и христиане, признают самоубийство тягчайшим грехом, толкающим человека прямо в лапы архидемона, не остановило бы отчаявшегося парня. Но человек может привыкнуть ко многому…

И Йени Финр со временем приноровился даже к Астанию.

Опять-таки обычная история. По местным меркам.

Ох, как же я ненавижу эти самые «местные мерки»! На основании одних лишь осколков чужих воспоминаний, заочно — но с накалом, который мне раньше и в горячечном бреду бы не привиделся! Даже достаточно ясное сознание, что Йени Финр нарочно подсунул мне эти свои воспоминания в расчёте на вполне определённую реакцию, не помогает вернуть душевный покой.

Ведь я не хочу его возвращать. Я тоже стою перед выбором — и знаю, что выбираю.

Так-то вот попаданцы и превращаются в Томных Пластилинов. Ага, ага.

— …недостаёт очистительного пламени. И я вам его обеспечу!

— Ты не посмеешь!

— Да неужели?

Истошный рёв боли, переходящий в вой. Затем, резко — тишина.

Мирг не зря считался одним из опытнейших Охотников. Когда он скользнул по коридору второго этажа к началу лестницы, спускающейся в общий зал Дозорной заимки, ни одна половица не выдала его скрипом. Впрочем, учитывая обстоятельства, он мог и не упражняться в скрытности — всё равно вряд ли кто-то из собравшихся внизу обратил бы на него внимание.

Осторожный взгляд из-за угла…

На перечёркнутое шрамами бородатое лицо Ухобоя легли жёлто-рыжие отблески. Над развёрнутой к небу ладонью левой руки саорэ Иан-па вилось не то колдовское пламя, не то какой-то огненный дух — и на освещённой половине его лица стыла кривая ухмылка не то торжества, не то гнева, не то презрения… а скорее, всего этого разом. Позади мятежного чужака скорчился на полу один из людей Астания, Беспалый. Видать, хотел подобраться к Иан-па со спины, да не смог.

— Что ты с ним сделал, выродок?!

В голосе могучего брата, схватившегося за оружие и сверлящего взглядом чужака, звякнуло недоумение. Мирг поставил бы золотой против гнилой портянки, что рыцарь Ордена Щита сейчас всеми своими немалыми силами давит на Иан-па, стремясь погасить его магию — но странный огонь, продолжающий полыхать над ладонью мага, всё никак не погаснет.

— Просто лишил кое-чего ненужного. И слегка прижёг рану, чтобы кровью не истёк. Один форскут — и мир стал немного чище. Может, мразью этот твой прихвостень останется, но вот мужеложцем ему уже не бывать — по техническим причинам. А теперь я…

Пока саорэ Иан-па цедил слово за словом, удерживая свою жутковатую ухмылку, за его спиной из прохода на кухню выглянули напуганная Луа и растерянный Анира. Кусака и Медник жались к старшему щитовику, словно цыплята к курице (ещё бы, не без злорадства подумал Мирг, дуром полезть к магу и тоже лишиться придатков им явно не хочется!). А Сульхасий быстро нашептал что-то Марреху, после чего новоиспечённые высокочтимые братья положили руки на плечи Астания — один справа, другой слева. Почувствовав это, рыцарь выпрямился и велел:

— Вместе, во имя Высочайшего!

И тут за малое время произошло сразу много разного.

Саорэ Иан-па умолк и покачнулся, огонь над его ладонью погас. Кусака с Медником не без опоздания, но сообразили, что ситуация изменилась, и резко рванули из ножен клинки. Только вот их опередила коротышка-Луа. Просеменив мимо валяющейся туши Беспалого, она размахнулась и обрушила на затылок чужака припасённую загодя сковороду.

То есть попыталась обрушить.

Неловким, но достаточно быстрым движением скользнув в сторону, Иан-па перехватил руку со сковородой, не глядя — и, развернув споткнувшуюся Луа вокруг оси, как в странном танце, пинком отправил её в сторону своих противников. Кусаку с Медником, уже рванувших было к нему, некой невидимой силой отбросило прочь — да так, что те аж до стены долетели и с грохотом в неё врезались. После чего стекли на пол и остались лежать, не шевелясь.

— Не так быстро, погань! — прошипел чужак.

За его спиной развернулся, стремительно наливаясь режущей яркостью, ореол злого, в синеву, сияния — и не столько от пропитанных яростью слов, сколько от этого слепящего света Астаний с Сульхасием и Маррехом попятились прочь.

— Что притихли? Страшно? Будет страшнее! Неотвратимость возмездия — она не только для явных врагов Высочайшего. Тайным еретикам не уйти от гнева небес!

— Сам ты еретик! — голос брата Сульхасия позорно сорвался.

— Возможно, — ответил Иан-па с неожиданным спокойствием и даже толикой насмешки. — Но я хотя бы не бью в спину — и не исповедую втихаря омеритскую ересь, как Астаний.

— Что?!

— Это сугрешиане — духовные слепцы и глупцы заблудшие! — провозгласил рыцарь на одном дыхании. И даже снова сделал шаг к чужаку и к ореолу злого света.

— Что? — охнул Сульхасий, отшатываясь. Астаний же сделал ещё шаг, пригибаясь, словно готовящийся к прыжку зверь. Выкрикнул:

— Одна лишь истина под небом, и возгласил её Слепой Пророк!

Саорэ Иан-па поднял правую руку, сгибая пальцы так, словно удерживал невидимый шест. И могучий брат Астаний, рыцарь Ордена Щита, отпустил оружие. Более того: вытянулся в струну, привставая на цыпочки, потянулся к горлу, которое словно бы охватила незримая удавка.

— Мразь, — припечатал чужак, чуть приподнимая руку. Ноги Астания оторвались от пола, а сам он чуть слышно захрипел. — Двуличный паразит и садист, идиот. Фанатик тупоголовый. Кастрировать бы тебя, как твоего дружка…

— Да, да! Сделай это!

Ухобой вздрогнул. А Йени Финр, сумевший незаметно подойти к Охотнику со спины и с жадностью глядевший на происходящее, добавил:

— Пусть справедливость наконец-то восторжествует!

Ореол сияния угас. Правая ладонь саорэ Иан-па распрямилась, словно отбрасывая что-то. И брат Астаний отлетел прочь, правда, с меньшей силой, чем ранее — Кусака и Медник.

— Я не судья и не палач, Йени Финр, — устало сказал чужак. — И тем более не твой наёмник. Если хочешь, чтобы справедливость восторжествовала — приложи к этому свои руки.

— Ты же знаешь, что творил ЭТОТ, прикрываясь своим положением и силой!

— Да, знаю. И что с того? Астаний хотел бы подвергнуть меня строгому допросу, я хотел бы выдавить ему зубы через зад — медленно. Но лично мне он ничего плохого не сделал — и я тоже не сделаю ему ничего плохого… пока что.

— Когда сделает, станет поздно!

— Не сделает, — отрезал Иан-па. — Силёнок не хватит.

Насчёт силёнок я был уверен. Могучий брат действительно не смог бы лишить меня моих способностей, а следовательно, и магической власти. Особенно теперь, когда я разоблачил его перед Сульхасием и Маррехом как тайного омерита, помогать которому они с прежней охотой не станут. Однако в моём противостоянии с Астанием случился-таки момент, когда всё повисло на волоске. Действуя втроём, щитовики почти смогли добиться своего. И сковорода поставила бы болезненную точку в моём сольном выступлении.

А если бы их оказалось не трое, а четверо? Или ещё больше? Против десятка щитовиков я бы точно не сумел ничего сделать… да и для командора Варрэйского я, скорее всего, не более чем орешек на один зуб.

Лишнее напоминание о печальном факте: хотя я довольно силён, но отнюдь не всесилен.

Как вообще действует эта их антимагия, этот липкий и тягучий мысленный туман? Может, если я разберусь в механике воздействия, то смогу эффективнее бороться против него?

Перво-наперво вспомню свои ощущения. На что была похожа эта атака, что я ощущал, когда туман антимагии добрался до меня? Кажется, первым делом пострадала концентрация, мои мысли замедлились, как движения под водой; накатила этакая растерянность, ошеломление… гм. Может, здесь-то демон и замурован? Предположение, что щитовики своей волей отменяют часть законов, управляющих реальностью, явно противоречит логике. Разумнее предположить, что они воздействуют не на магию как таковую, а лишь на способность мага применять её. Отсюда прямо вытекает несложный вывод: если укрепить свою волю и повысить концентрацию, можно достичь такого самоконтроля, что щитовики станут бессильны!

И если учесть, что я смог отразить волну антимагии, созданную аж целым рыцарем с парой помощников — не так уж опасна для меня эта пакость. А когда я из юных падаванов перелиняю в просто падаваны, станет ещё менее опасной… что случится быстро, ибо копипаста и всё такое.

Хотя вступать в конфронтацию со всем Орденом Щита мне всё же не хочется. Ибо, во-первых, стрёмно, а во-вторых, лениво. И не все же щитовики-варрэйцы такие же мрази, как гнида по имени Астаний! Это просто статистически невероятно! Интриган и стукач Сульхасий с мелким уголовником Маррехом, который ушёл в Орден от страха перед усекновением руки и из-за повышенной набожности — далеко не лучшие представители человечества, спору нет. Но всё же назвать их безнадёжными моральными уродами нельзя.

Так, людишки, второй сорт. Но хоть не третий… и не полная гниль, которой действительно одно лишь очистительное пламя поможет.

Мирг скользнул на кухню следом за саорэ Иан-па, мимо шмыгнувшего прочь Анира. Оказалось, что чужак после драки не дурак приложиться к ветчине. Ухобоя он встретил вопросом:

— Мяса хочешь?

— А то.

— Тогда вот: режь и ешь. Приятного аппетита.

— Благодарствую.

Обойдя стол, Иан-па наклонился и безошибочно выудил из шкафа оплетённую бутыль с вином. Откупорил, понюхал пробку. Хмыкнул с большим сомнением, но всё же водрузил ёмкость на стол. Присовокупил кувшин с чистой колодезной водой, разбавил ею вино в пропорции один к одному — и с аккуратным энтузиазмом принялся за лепёшки с ветчиной.

— Жаль, сметаны не хватает и зелени свежей.

— Да?

— Можешь мне поверить, Мирг: с ними вышло бы куда вкуснее.

Ухобой вздохнул. Покосился на чужака.

— Знаешь, а ты странный. Для благородного.

Иан-па усмехнулся.

— Буду считать это комплиментом.

— Чем?

— Лестью.

— Во-во. Странный.

— Это не новость. Меня и на родине считали необычным.

— Настолько необычным, чтобы есть одно и то же с простецом, да за одним столом?

— А что такого? Одно и то же у одного костра мы с тобой уже ели. Кроме того, не все считают, что общение с нижестоящим унижает вышестоящего. Я склонен полагать, что это как раз возвышает — нижестоящего. Да и вообще в этих условностях много шелухи.

— Это в каком смысле?

— А в таком, что судить надо по личным достоинствам. С тем же Астанием я не то, что за один стол не сяду — малую нужду у одного куста справлять побрезгую.

— Почему? Потому что он омерит?

— Нет. Его вера — это его дело… пока он не пытается и меня омеритом сделать, а он не до такой степени безумен. Я брезгую им не потому, что он — щитовик. И даже не потому, что он спит не только с женщинами, хотя такие пристрастия не вызывают у меня умиления. Просто потому, что он конченая сволочь и вонючее дерьмо.

Мирг подумал немного. Прожевал очередной кусок ветчины, проглотил.

— Значит, бывает-таки общение, которое унижает.

— Не так.

— А как тогда?

— Унизить может лишь то, чему сам человек даст такую власть над собой. — Иан-па глянул искоса, словно проверяя, как его поняли. Особого понимания не обнаружил, вздохнул. — Считать ровней Астания мне мешает, во-первых, брезгливость, а во-вторых, бессмысленность общения с ним. И не то плохо, что оно не пойдёт мне на пользу, — плохо, что сам Астаний не получит пользы от общения со мной. Просто не услышит моих слов. Ну и архидемон с ним. Поговорим о другом.

От упоминания архидемона Ухобоя передёрнуло, а паче того — от небрежности, с которой саорэ Иан-па его помянул. Но спорить с указанием, пусть даже мягким, Охотник не стал.

— А о чём тогда?

— Ну, я был бы не прочь узнать побольше о гильдии Охотников. И не смотри так! То, что я знаю некоторые секреты… — «Это расположение и действие сиглей — „некоторые секреты“? Прям шутник, Тёмного Гостя ему на порог!» — …ещё не значит, что мне знакома общая картина. Я в ваших краях чужой, не забывай об этом.

— Угу. Ну… если не разглашать секреты, то…

В принципе, Охотники — такая же, говоря земными терминами, многонациональная и межгосударственная организация, как, скажем, Орден Щита. С поправкой на то, что гильдия будет географически поширшее и в кадровом отношении куда разнообразнее. Орден — придумка чисто людская, да к тому же не во всех человеческих странах есть. А вот Охотники нужны везде и всем, потому что земли, где Грань истончена, попадаются и на территориях синекожих, и в горах, и в джунглях юга, и вообще везде, где только можно.

Даже в океане вроде бы есть нечто подобное.

Вот, кстати, ещё одно ключевое понятие: Грань. Она же Межа, она же Барьер, Черта и ещё куча названий, в том числе на разных языках. Большинство рассуждающих на эту тему сходятся на том, что отделяет она ни больше, ни меньше, как мир материальный от мира нематериального. Да, вот так просто. Хотя есть куда более заковыристые теории на сей счёт… которые специалисты по данному вопросу, то есть опять же Охотники, в лучшем случае презирают. Соответственно, где Грань слабее, там нематериальное (то бишь изнанка, если по-простому) влияет на мир сильнее. С самыми разными результатами, в которых, однако, по большей части ничего приятного не найдёшь при самом жарком желании.

Территории, где имеется такое ослабление, зовутся порчеными, отрешёнными и так далее. В зависимости от ясно чего они делятся на Сумеречные, Тёмные и Чёрные Земли. А ещё они различаются по своей площади, форме, длительности существования и ряду других параметров. Например, Сумеречье, где появился я — это фактически кольцо, в центре которого земля, можно считать, обычная, без дополнительных сюрпризов. Но чаще отрешённая земля представляет собой пятно вроде кляксы, более-менее круглое, и чем ближе к его центру, тем оно опаснее. Порой попадаются отрешённые территории, так сказать, рукотворные. На полях особо кровопролитных сражений, особенно если там применялась магия, в областях, поражённых моровыми поветриями, голодом или иными бедами могут возникнуть (и, что характерно, возникают) пятна Сумеречных Земель. Или даже чего похуже. К счастью, «рукотворные» ослабления Грани обычно не слишком долговечны… но «обычно» — не значит «всегда».

А есть ещё такая, с позволения сказать, «прелесть», как блуждающее Черноземелье. Два самых известных феномена такого типа — печально знаменитый Костяной Дворец и не менее знаменитая Пасть Ада. Первый считают ни много, ни мало — резиденцией Смерти, а последнюю — вратами во дворец архидемона. Обычно эта дрянь, то бишь Дворец и Пасть, всплывает откуда-то из недр нереальности на считанные часы и снова надолго исчезает там, откуда явилась… но даже считанных часов такого соседства хватает, чтобы опустошить средних размеров баронство. Полвека назад Пасть Ада раскрылась на землях королевства Симцег на месяц или около того (сколько точно, никто не знает) — так теперь на новых картах королевства Симцег уже не рисуют. Вместо этого рисуют одноимённое пятно Тёмных Земель, окружённое широким, в три-четыре дневных перехода, кольцом Сумеречной Земли.

В общем, любой Охотник рассуждать на данную тему может долго и со вкусом. Мирг тут не исключение. А поскольку классифицировать то, что можно встретить в местах ослабления Грани, ещё сложнее, чем разновидности отрешённых земель, причём по поводу этих находок бродит куча слухов, правдивость которых даже опытный Охотник подтвердить может не всегда…

Ну, вы понимаете.

Возникает вопрос: если Сумеречья просто опасны, Тёмные Земли опасны чрезвычайно, а Черноземелья — смертельно, то какого лешего там делают Охотники? Ответ прост. Как я уже говорил, члены гильдии — это немного сталкеры, немного егеря, немного ведьмаки, да и помародёрничать порой горазды (последнее касается больше «рукотворных» отрешённых земель, но не только их). В общем-то, гордо назваться Охотником, а затем полезть в горячее место может и не гильдеец — да только крайне мало таких, ибо идиоты имеют мало шансов на выживание. Ведь гильдия — организация серьёзная. В ней каждый новичок сперва проходит длительную подготовку, зубрит теорию и пытается одолеть практику, потом долго делает ходки в относительно спокойные места в сопровождении опытных наставников — и лишь после всего этого получает возможность рисковать головой в самостоятельных вылазках. Несмотря на такую систему, Охотники всё равно часто гибнут, а гильдия испытывает жестокий кадровый голод.

Это, кстати, меня особенно заинтересовало. Поэтому я задал Миргу простой вопрос, после которого он сперва вылупился на меня в офигении, а потом…

— Ну ты точно странный. Но… хитрый вдобавок. Скажи, зачем это тебе?

— О, причин много.

— Раз много, назови хотя бы штуки три.

Брякнул сдуру, и тут же грудь сдавило. «Кем командовать вздумал, балда?! Али вовсе разума лишился?» Но Иан-па — это было видно — словно не заметил ничего там, где почти любой благородный взвился бы от оскорбления под самый потолок. И магией не шарахнул.

— Легко. Первым делом, я должен как-то зарабатывать на свой хлеб, желательно с ветчиной и вином. Так почему бы не Охотой?

— Ха! Ты же маг, да ещё сильный — значит, всё едино без работы и заработка не останешься.

— Да. Но ходить под Гранью интереснее, чем сводить синяки, охранять купцов или следить за искренностью сторон при деловых переговорах.

— А ещё это опасно.

— Не опаснее того же участия в переговорах. Свернуть шею можно где и когда угодно, вся штука в том, чтобы не просто так, а ради чего-то стоящего. Как по мне, Охотники приносят немалую пользу другим разумным; это для меня много значит. Вот тебе и три причины.

— Другие есть?

— Конечно. Как ты сам говорил, в гильдии новичков многому учат — а какой маг откажется от возможности научиться чему-то новому, став опытнее и сильнее? Опять же, вполне возможные находки. Среди них может попасться такое, что не купишь ни за какие деньги…

Эка излагает! Ухобой аж восхитился. «И ведь так ни слова и не сказал, хитрец, про главное. Гильдия может предоставить ему защиту, прикрыв в весьма вероятном споре со щитовиками… но об этом — молчок. Хитрец! И умник».

— …а ещё, если гильдия меня примет, — сказал Иан-па с особой усмешкой — и намекающей, и грустной, — резко поубавится вокруг меня идиотов, желающих устроить строгий допрос на предмет, кто я такой, откуда взялся, что замышляю… и к чему бы меня пристроить. Нет уж! Я лучше пристроюсь сам, туда, куда захочу — и на своих условиях.

Мирг сглотнул. Как-то он подзабыл, что чужак (конечно, если ему верить) может читать мысли, не тревожа наколотый на его, Охотника, затылке сигль. И ещё подзабыл, как саорэ Иан-па обошёл троих (сразу троих!) щитовиков, придушив рыцаря, словно больного щенка. Значит, его давние, ещё при знакомстве, догадки полностью оправдались: по силе чужак — полноценный мастер магии… самое малое — мастер.

Вот только как объяснить его способности? Ведь он и огонь вызывал, и свет, и что-то вроде воздушных ударов (правда, соответствующий сигль при этом молчал). А ещё лечит до странности хорошо, и чужие мысли, вон, читает, ровно грамотей — свиток…

Как он всё это делает? А?

Впрочем, не важно. Куда важнее, что Иан-па действительно может «пристроиться на своих условиях» — и вряд ли найдётся тот, кто осмелиться выступить против. Да чего там! Если Мирг сдуру упустит ТАКОГО кандидата в члены гильдии, учитель ему ноги оторвёт.

И заставит в таком виде убегать от Кровавых Мух.

— Что ж, — сказал Ухобой, — раз ты твёрдо решил стать Охотником, считай, что одного поручителя ты уже нашёл.