Свое обручальное кольцо Лора носила с гордостью. Так она его называла. И теперь она не сводила с него глаз, пока сидела с Джулией, своей дорогой сестрой и лучшей подругой, с которой они уединились, чтобы никто не подслушал их доверительного разговора.

– Николас просто удивительный, – заливалась Лора. Вздохнув, она подняла руку и поднесла кольцо ближе к глазам. Ярко блеснули три бриллианта, перемежающиеся изумрудами. – Представляешь, он стал на колено и поклялся заботиться обо мне, защищать меня и любить вечно. Потом он подарил мне вот это и попросил быть его женой – нет, он сказал так: «Вы окажете мне честь стать моей женой?» Ну я и сказала «да» и заплакала как дурочка. Я совсем растерялась, но он сказал, что именно такой он меня и полюбил.

Джулия прикоснулась к своему простому кольцу, не переставая улыбаться.

– Ах, Лора. Он, кажется, и вправду удивительный. Я так рада за тебя. Мне не терпится познакомиться с ним.

– Его отец тоже придет на обед. Мы должны достойно принять его, Джулия. Он строгий и серьезный, но он очень любит Николаса и выделил ему значительную сумму по случаю нашего брака.

Джулия порывисто обняла сестру:

– Ах, как хорошо снова с тобой повидаться! Лора отодвинулась, вид у нее стал озабоченным.

– Мы все так беспокоимся о тебе. Мама раз десять останавливала отца, который собирался поехать в Камберайн. Однажды он даже уже упаковал свой чемодан и карета ждала его, и только в последний момент удалось его разубедить.

Глаза Джулии затуманились.

– Сегодня мы не будем говорить о моих неприятностях. Сегодня нужно радоваться.

– Ты считаешь, что я эгоистка? Я все время пыталась тебя подбодрить, но это не помогло. Знаешь, в тебе как будто потух свет. Я слышала, как мама это говорила, и это правда. Неужели он дурно с тобой обращался? Ах, Джулия, он…

Джулия поспешно успокоила сестру:

– Ничего подобного. Рафаэль не причинил мне никакого зла. Он дает мне возможность свободно тратить деньги, навещать моих друзей. У меня их теперь много, Лора. Меня увлекла работа с сиротским приютом и убежищем для женщин. Я тебе писала об этом. Понимаешь, когда я занимаюсь благотворительностью, мне кажется, что я на своем месте. – Взгляд сестры сказал ей, что она объяснила больше, чем намеревалась. – Если я и несчастна, так только потому, что… Рафаэлю тяжело. Иногда мне кажется, что он меня любит. Правда, это быстро проходит. Ах, я совсем запуталась. – И она улыбнулась сестре, пытаясь вернуть безмятежное настроение. – Не беспокойся о нас, право же. Я уверена, что мы найдем выход.

Это прозвучало как отговорка, потому что сама она в такое не верила.

Лора коснулась ее руки и ласково погладила.

– Я, наверное, мало что понимаю. Колин всегда держался очень таинственно. Я так и не поняла, нравилась ли я ему. Но когда я была с ним, я ничего не могла поделать. Я понимала, что мои гордость и достоинство подвергаются оскорблениям, и все же… – Она замолчала, потом набралась решимости и спросила: – А Рафаэль когда-нибудь упоминал о нем? Он… он женился на Люси?

– Неужели ты и сейчас думаешь о нем с нежностью?

– Конечно, нет. – Лора приняла чинный вид. – Я просто полюбопытствовала. Теперь я люблю Николаса и очень рада, что все вышло так, как вышло. Просто… наверное, Колин был моей первой любовью. И я не могу не интересоваться им.

Джулия решила оставить эту тему, хотя ее насторожило, что этот порочный человек все еще интересует Лору. Уж кто-кто, а она-то знала, что не имеет значения то, что говорит рассудок – сердце никогда не следует за его указаниями. Господи, она уже рассуждает, как один из любимых философов Рафаэля.

Как жаль, что все, что она говорит или думает, постоянно напоминает ей об этом невыносимом человеке.

Вечер прошел замечательно. Николас Роулингс произвел на Джулию самое благоприятное впечатление. Все в нем ей нравилось – его худощавая фигура, частые улыбки, заботливое отношение к Лоре. Лора сияла, ее счастье наполняло все вокруг. И родители тоже были счастливы.

После обеда отец отвел ее в сторону:

– Что ты думаешь о мистере Роулингсе?

– Старшем или младшем? – спросила она, и они обменялись понимающими улыбками.

Пузатый, суровый мистер Харкурт Роулингс нудно что-то бубнил в течение всего обеда. Умелое обращение Николаса со своим серьезным отцом еще больше привлекло к нему Джулию, словно восхитительного счастья Лоры было еще недостаточно.

– Твои письма были бодрыми, – сказал Фрэнсис. Отец прибегнул к такому косвенному способу, чтобы дать ей понять, что его не обманули послания, которые она сочиняла.

Джулия взяла его под руку и сказала:

– А ваши вызывали у меня большой восторг.

– Как здоровье твоего мужа?

– Значительно лучше. Он может ходить, вернее, начинает ходить. – Ей все еще было больно вспоминать о его обмане.

– Чудесно. Надеюсь, что и в характере его произошли такие же улучшения.

Джулия встретилась с его понимающим взглядом и тут же опустила глаза.

– Ему… – А что ему? Тяжело? Так она сказала Лоре. Это слово уже начинало звучать как рефрен.

Отец размышлял, стоит ли продолжать этот разговор, и Джулия напряглась. Чтобы опередить его, она вскинула голову и улыбнулась как можно веселее.

– Но сегодня мы не должны думать о грустном.

– Совершенно верно. – Фрэнсис проговорил это так, что было ясно – разговор только отложен на время. Джулия нервно сглотнула и присоединилась к остальным.

Она вспомнила, как рассказывала Рафаэлю о своей семье. Тогда ее особенности несколько смущали Джулию. Он заметил, что все это выглядит вполне нормальным, и вид у него при этом был какой-то затравленный. Сейчас она видела, что действительно все выглядело на редкость нормальным. Снова оказаться среди своих было так успокоительно, так замечательно обыкновенно.

Позже, когда молодая женщина улеглась в свою старую кровать, она почувствовала себя самой собой, словно этот вечер оживил ее. Мысли ее, как обычно, обратились к Рафаэлю. Так же ли он чувствовал себя в те уединенные часы, которые проводил зимой с матерью? Ей хотелось надеяться, что да. И что это было ему так же приятно.

Несколько следующих недель прошли в хождении по магазинам и нанесении визитов. По Лондону Джулия не соскучилась, но так как приближалось начало сезона, это вызывало определенное волнение, которому сельская жизнь ничего не могла противопоставить. Джулия не отказала себе в покупке нескольких новых платьев, восстановила старые знакомства, причем люди, которых она узнала в прошлом сезоне, обращались к ней с явным почтением, которое ее забавляло. Она уже была не Джулия, а госпожа виконтесса. Мать ее таяла от блаженства, а Джулия чувствовала иронию – горькую и сладостную одновременно – из-за того, что ей наконец-то удалось угодить матери.

Графиня Уэнтвурд вернулась в Лондон к началу марта, и сезон начался всерьез. Джулия много времени проводила с бабкой своего мужа, мудрость и дружбу которой она глубоко ценила.

Сосущая пустота, ощущаемая ею после сражений с Рафаэлем, не проходила, но казалась все более и более отдаленной – Джулия отсутствовала уже почти два месяца.

С ее покоем было разом покончено как-то утром, в начале апреля, за завтраком с герцогом и герцогиней. Все остальные еще спали – семья Джулии любила поспать, – но сама она предпочитала вставать пораньше и проводить эти ранние часы с Крейвенсмурами.

Джулия задумалась, переполненная нежностью к этим людям. Как они добры ко всей их семье! Во время скандала из-за ее романа с Рафаэлем они твердо продолжали поддерживать ее.

Эта мысль оказалась провидческой, поскольку не прошло и десяти минут, как вошел лакей и сообщил, что виконтессу желает видеть виконт де Фонвийе. Джулия резко вскинула голову, решив, что это ошибка. Не может же Рафаэль оказаться здесь?

Она взглянула на герцога, который смотрел на нее, задумчиво подняв брови и едва заметно улыбаясь.

– Муж Джулии здесь, – сказал он, обращаясь к жене, и улыбнулся еще шире, отчего его старое лицо сморщилось. – Он приехал за ней.

– Вот как! – И, повернувшись к молодой женщине, герцогиня сказала: – Ну что же, дитя мое. Полагаю, вам следует встретить его как полагается.

Все еще не веря услышанному, Джулия поднялась на дрожащих ногах и вышла из столовой. По дороге она оглянулась, и герцог подстегнул ее взглядом, очевидно, полагая, что после этого она выбежит из комнаты, как дитя.

Она вышла в вестибюль и увидела, что ее муж действительно находится там.

С ним был Томас, его камердинер, который в эту минуту помогал Рафаэлю снять редингот. Виконт тяжело опирался на гладкую черную трость с серебряным набалдашником и разглаживал складки на сюртуке. Потом он выпрямился, в упор посмотрел на Джулию и улыбнулся.

– Это все, Томас, – сказал он через плечо, не отрывая от нее глаз.

Рафаэль выглядел чудесно. Он держался прямо, одет был безупречно, с красиво повязанным галстуком, в белоснежной батистовой рубашке. От его широкой открытой улыбки с чуть заметным оттенком озорства у Джулии перехватило дыхание. Он взял ее за руку, склонил голову и сказал:

– Ваш слуга, мадам.

Она попыталась высвободить руку, но Рафаэль крепко держал ее. Ощущение его кожи, его мозолистых ладоней, огрубевших от стараний вернуть себе силу, было пугающе чувственным.

– Вы очень хороши, Джулия. – Голос его звучал хрипло, глаза внимательно разглядывали ее, словно они не виделись лет десять, а не два месяца. – Вы очень, очень хороши. – Он погладил ее руку, и у Джулии чаще забилось сердце.

Она вырвала руку, прижала дрожащие пальцы ко лбу, словно от этого в голове у нее могло проясниться.

– Входите же. Сюда. Здесь… здесь нам никто не помешает. – Она постепенно приходила в себя. Помогло то, что теперь они стояли не очень близко друг к другу. Она постаралась, чтобы он не мог до нее дотянуться. – Ах, как я негостеприимна! Вы завтракали?

– Завтракал. С бабкой. Я приехал вчера поздно вечером.

– Вот как.

Джулия показывала дорогу, он шел за ней, медленно, но шагом более широким и уверенным, чем она от него ожидала. Он заметно поправился.

Войдя в комнату, Джулия ощутила его присутствие еще острее. Красивая резная мебель, прекрасно подходящая для помещения, которое посещают в основном леди, казалась чересчур изящной для его сильного тела. Рафаэль выбрал диванчик, который выглядел покрепче остальных, и опустился на него, тяжело опершись о трость. Вероятно, он все еще не очень доверял себе. Джулия шагнула к нему, потом остановила себя, зная, что он не оценит ее заботы.

Однако ему удалось встретиться с ней взглядом. В его взгляде было дружелюбие. Он откинулся на спинку дивана.

– Вы ни о чем не хотите меня спросить?

– Конечно. Да. Э-э-э… чаю?

Она ведет себя как дуреха – он ведь уже завтракал, и сейчас не время пить чай.

Это все потому, что Рафаэль появился здесь, словно какое-то колдовство вызвало его из мечты, которую она не смела позволить себе, и выглядит он великолепно и ведет себя совсем как джентльмен. Не дожидаясь его ответа, Джулия огляделась и нашла, где сесть, – настолько далеко от него, что Рафаэль вскинул брови.

Следующие его слова потрясли ее своей бессмысленностью.

– Вы уехали не простившись, – сказал он самым своим мягким, искренним голосом.

Джулия что-то пролепетала, потом ей удалось выговорить:

– Я думала, мы все сказали друг другу.

– Но не простились. Вы даже не сказали мне «до свидания».

– Прошу прощения. – Джулия проговорила это весьма неучтиво. Она все больше обретала способность к самозащите. – Так зачем вы сюда приехали?

– Я приехал за вами. Я хочу, чтобы вы вернулись.

Она заморгала, потом попыталась рассмеяться, но лишь выдавила из себя некий сухой, хриплый звук.

– Насколько я помню, во время нашей последней встречи вы велели мне оставить вас, как делали это неоднократно и прежде.

Его красивые губы саркастически изогнулись, но, по-видимому, сарказм этот не был направлен против нее.

– Да, пожалуй… Это долгая история, сейчас мне не хотелось бы к ней возвращаться. Но разрешите вам заметить, что я не был в здравом уме.

– Я никогда не понимала, какой из ваших умов является здравым. У вас их так много.

Рафаэль кивнул, как бы полностью с ней соглашаясь.

– Я все объясню, но не сегодня. Мне говорили, что слишком большое количество сюрпризов вредно для организма. – Он проговорил это с насмешкой, словно это была шутка, понятная им обоим. – Возможно, нам следует начать с того, чтобы пообедать сегодня вечером, а потом, быть может, пойти в театр. Бабка предложила воспользоваться ее ложей, предположив, что нам полезно где-то появиться вместе. Чтобы положить конец сплетням, как вы понимаете.

– Да. – Невольно ее губы скривились. – Я помню, как вас заботит, что скажут сплетники.

– Конечно, если у вас нет других планов. – Он словно не слышал ее слов.

Память вернула Джулию к тем временам, когда Рафаэль ждал ее в своей комнате. Дерзкий, неистовый Рафаэль – ничто не казалось ему невозможным. А теперь он сидит, как поклонник, пришедший с визитом к леди, и ведет себя невероятно скромно – это могло бы показаться смешным, но она ощутила нежность, потому что почувствовала, что он действует крайне осторожно. Что бы он ни задумал, это значило для него очень много.

Джулия была заинтригована.

– Хорошо. Я буду готова. Вы можете заехать за мной в семь.

Он потер подбородок и нахмурился.

– Да, конечно. Правда, мне дали понять, что, если вы будете жить здесь, у Крейвенсмуров, теперь, когда я приехал и остановился в своем доме, это будет выглядеть несколько странно. Не могли бы вы поселиться у меня?

Он был так очарователен. Нарочно ли это, чтобы обезоружить ее? Ему очень хорошо удавался именно такой подход – самопорицание, смешанное с озорством. Он был неотразим и знал об этом, ведь раньше это так хорошо действовало. Сейчас Джулия всеми силами пыталась не поддаться этому очарованию.

– Рафаэль, я отказываюсь верить, что вы так внезапно сделались рабом общественного мнения.

Он пожал плечами:

– Это не так. Я думал о вашей семье. О ваших сестрах. Ну конечно. Скандал ведь такая коварная штука, он может запятнать всю семью. Однако на самом ли деле Рафаэль заботился о ее семье или просто воспользовался подвернувшимся фактом для собственной выгоды, Джулия не знала.

– Не говоря уже о том, что это, без сомнения, удобно для ваших целей, – заметила она.

Он наклонил голову.

– Мадам, я приехал в Лондон, чтобы испытать судьбу в последний раз. Либо я преуспею в моем стремлении, либо сгорю в огне жалкого унижения. Я готов к поражению, но надеюсь на победу.

Перед Джулией опять был Рафаэль прошлого сезона – такой дьявольски привлекательный, что она просто таяла. После всех этих недель без него, когда она казалась себе сильной, считала себя независимой, он появился и сразу же одной своей притягательной улыбкой превратил ее в дрожащее существо.

Джулия понимала, что это безумие. Это все равно что держать в руке огонь, потому что он красив, не думая о неизбежной боли.

– Да. Конечно, я перееду в ваш дом. Я велю упаковать мои вещи.

Его реакция удивила ее. Он откинул голову назад и глубоко вздохнул. Его глаза на мгновение закрылись, как это мог бы сделать набожный человек, мысленно обращаясь к Богу. Потом он выдохнул и посмотрел на нее:

– Я пришлю за ними кого-нибудь из лакеев. В котором часу?

– Ну, скажем, в четыре.

– Прекрасно. Сказать ли бабушке, чтобы она ждала вас к чаю?

– Да.

– Она будет рада, что вы вернулись домой. Это слово повисло в воздухе. Домой.

Рафаэль встал. Это было для него трудным делом, скорее всего и болезненным. Джулия сжала руки, чтобы удержаться и не помочь ему.

Он сказал:

– Надеюсь, вы простите мой ранний визит. Для меня важно освободить середину дня и посвятить ее моим упражнениям. Поскольку я задержусь в Лондоне на некоторое время, я буду продолжать занятия в боксерской школе Джексона. Это превосходный способ снять сдерживаемое напряжение. – Он окинул ее взглядом; в глазах его был огонь. – Когда у мужчины нет иных способов избавиться от него. Я не из тех, кто склонен к воздержанию.

Джулия изумленно открыла рот.

Он сердито посмотрел на нее и сказал:

– Прошу вас, постарайтесь не выглядеть так восхитительно, хорошо, Джулия? Это просто жестоко.

Рафаэль страдал от самого отчаянного напряжения. Напряжение не покидало его весь день – и когда он принимал ванну, и когда переодевался к вечеру. Ощущалось оно и теперь, когда он стоял не двигаясь, как статуя, пока Томас завязывал ему галстук. Он велел камердинеру развязать его и три раза завязывал сам, пока не добился желаемого результата. Томас ушел, огорченный, но Рафаэль этого даже не заметил.

Воздух был заряжен, пропитан ею. Ему даже казалось, что он чувствует ее особенный запах, как будто она только что прошла мимо. Конечно, это была чистая фантазия. Да, Джулия вернулась в его лондонский особняк, но не в его комнату.

Нет, пока нет.

Рафаэль выругал себя, потом усмехнулся и покачал головой. Для него опять пришло время соблазнять. Но ставки сейчас были выше, чем когда-либо. Теперь дело уже не только в гордости или в какой-то сумме, но в чем-то гораздо более ценном, более глубоком и важном.

Сказать, что он скучал, было бы просто нелепым заявлением. Он пылал, пылал каждое мгновение, пылал мучительным огнем неопределенности, не зная, вернется она в Гленвуд-Парк или нет.

И тогда Рафаэль принял решение. Вместо того чтобы сидеть в огромном старом доме и ждать, точно беспомощная старуха, он, Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе, будет действовать. И он принялся за работу. Все дни его проходили в упражнениях, он твердо решил вернуть себе прежние силы, восстановить функции организма, по возможности компенсируя отсутствие того, чего нельзя вернуть. Лицо Джулии постоянно стояло перед ним, и он из кожи лез вон, не желая давать себе никаких поблажек. Он не станет больше считать себя обреченным. Он – хозяин своей жизни.

Посмотревшись в зеркало, Рафаэль ощутил вдруг непривычную неуверенность. Он приглаживал свой фрак, как будто тот ему не нравился, но фрак сидел великолепно. И Рафаэлю пришлось признать, что все дело в том, что он нервничает в ожидании встречи с Джулией.

Поняв это, он испытал такое оскорбление своей гордости, что выскочил из комнаты и поспешил к Джулии. Он не воспользовался дверью между их комнатами, полагая, что Джулия заперла ее.

Рафаэль осторожно постучал в ее дверь, выходившую в коридор. Ответила горничная.

– Могу я видеть виконтессу? – смиренно спросил он. Тогда к двери подошла Джулия и широко распахнула ее.

– Все в порядке, Джин. Вы можете идти.

Держась за дверь, Джулия настороженно посмотрела на него.

– Я почти готова, Рафаэль. Вы не могли бы подождать меня внизу?

Вынув из кармана маленький медальон, он протянул ей:

– Я только хотел подарить вам вот это.

– О, – удивилась она, беря у него сверкающее золотое украшение. – Как красиво. – Она поднесла его к глазам и внимательно осмотрела граненую поверхность, преломляющую свет. Потом подняла на него глаза, и на губах ее мелькнула улыбка. – Спасибо, Рафаэль. Это в связи с чем?

– Я ни разу ничего не подарил вам за все то время, что знаю вас. Но с сегодняшнего вечера все переменится.

Рафаэль надеялся, что она его поймет. Он говорил вовсе не о материальных вещах, он имел в виду щедрость гораздо более глубокую.

– Там есть надпись, – сказал он.

Рафаэль чувствовал себя точно мальчишка, который впервые дарит букет полевых цветов предмету своей любви. Вот разве только он никогда не был мальчишкой, даже в детстве. Но он полагал, что именно так он сейчас выглядит – неловкий, пылкий, дрожащий с ног до головы.

Джулия перевернула медальон и прочла надпись.

– Это Спиноза.

– Вы помните?

– Да, конечно. Та книга, которую вы дали мне в парке в тот день. «Обоснования нравственной жизни». – И она прочла вслух: – «Тот, кто стремится вытеснить ненависть любовью, борется радостно». – Она вопросительно посмотрела на него.

Он склонил голову и сказал:

– Я жду вас внизу.

Пятнадцать минут, пока Рафаэль ждал ее появления, истрепали ему все нервы. Джулия надела медальон и, увидев, что он это заметил, застенчиво прикоснулась к нему. Рафаэля вдруг охватила немыслимая радость – он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал такое состояние.

Обедали они в ресторане, славившемся своей изысканной клиентурой, в отдельном кабинете. Обстановка была очень интимной, отчего Рафаэль испытывал огромное искушение. Он то и дело вытирал пот со лба и приказал слугам уменьшить огонь в камине. И только увидев их недоуменные лица, понял, что его личные ощущения никак не связаны с температурой в комнате.

Они беседовали, и золотистые глаза Джулии смотрели на него. Он все время отвлекался на ее губы, казавшиеся ему призывно-мягкими. Он решил, что ему нравится ее прическа, потому что большая часть волос падала ей на спину свободными локонами. Ему хотелось запустить пальцы в эти умело уложенные волосы и вытащить из них все шпильки.

От внимания Джулии не ускользнуло, как хищно смотрит на нее Рафаэль, хотя она и не могла не признать, что он ведет себя как джентльмен. Ее удивляло, что Рафаэль пожелал пообедать перед спектаклем. В Лондоне обедают поздно. Ранние обеды приняты в деревне. Это походило на причуду провинциала – слово, которое никак нельзя было применить к виконту де Фонвийе.

Джулия все время прикасалась к медальону, недоумевая, что означает этот подарок. Она вспомнила, как во время их последнего разговора в Гленвуд-Парке он цитировал ей того же философа. Возможно, это его способ просить прощения?

Вздохнув, она подумала о том, что почти забыла, как умеет ее муж измотать человека.

Но он был очарователен в течение всего обеда, восхищая Джулию беседой и притупляя ее осторожность. Рафаэль сумел втянуть Джулию в разговор, поощряя работу ее мысли, так что, когда подали второе блюдо, она уже спорила с ним без всякой застенчивости.

Они спорили на философские темы, пока трапеза не закончилась и не пришло время ехать в театр. Они продолжали спор и в карете, и, только оказавшись перед «Ковент-Гарденом», Джулия вспомнила, что не знает, на какой спектакль они идут.

– «Ромео и Джульетта», – ответил Рафаэль на ее вопрос. Она замерла на месте, и он рассмеялся. – Я пошутил. Сегодня дают «Гамлета». Исследование безумия. Годится?

Джулия хотела усмехнуться, словно не одобряя его выбор, но была слишком взволнована ощущением, возникшим у нее в груди. Она привыкла думать о «Ромео и Джульетте» как об их пьесе. А он?

Какая нелепость. Виконту де Фонвийе не свойственна подобная сентиментальность. Едва она пришла к такому выводу, как, подойдя к своему месту, увидела на сиденье одну-единственную белую розу – доказательство того, что она ошибается. Она взглянула на мужа, но тот только выгнул брови и усмехнулся с видом одновременно извиняющимся и загадочным.

Джулии пришлось остановить себя и не коснуться его руки жестом, который мог бы показаться ему… игривым. Право же, не стоит его поощрять. Он и так в полном восторге от своей выходки.

Но ведь она всегда любила в нем это, разве не так? Ах ты Господи, что же с ней такое? Как могло ей прийти в голову, что все это настоящее? И ведь она понимает, что это смертельно рискованно, но вот, пожалуйста, снова танцует на краю пропасти со всей страстностью женщины… О Господи! Женщины, которая любит. Вот и разгадка. Просто она его любит.

Но Рафаэль не любит ее. Он может вести себя восхитительно, очаровательно, как и следует человеку с его репутацией, но это ничего не значит. Он ведь даже считает, что любви не существует. Это человек… человек, не умеющий любить…

Такой человек снова разобьет ей сердце.

Они стали смотреть на сцену, и Джулия поднесла розу к лицу, вдохнула ее аромат и велела себе успокоиться. Это ведь всего лишь цветок, в конце концов.