ТРУДНОСТИ В РУКОВОДСТВЕ и ПОЕЗДКИ НА ФРОНТ
Я хотел назначить несколько человек как инспекторов для поездок на фронт. Потребовалось несколько заседаний, чтобы образовать группу чиновников по особым поручениям. Они, снабжённые письмами от правительства, должны были собирать подлинную информацию о работе нашего министерства. Также они узнавали у предпринимателей, торговцев о трудностях, постоянно возникающих в быстро меняющихся обстоятельствах. И уже до того, как к нам обращались в министерство, мы знали суть проблем. Это была неоценимая помощь.
Уже в середине апреля возникла серьёзная проблема с производством и доставкой соли. Соль добывалась в солёном озере на юго-западе Сибири. Мои предшественники установили фиксированную цену на соль, и производители отказывались производить соль по таким ценам, предлагали правительству забрать это производство. Времени для решения этой проблемы было мало, так как многие северные районы могли быть обеспечены солью, только если нагруженные ею баржи начнут своё плавание в мае.
Я созвал производителей соли на собрание в Омск. Честно говоря, я не знал, как разрешить эти трудности. Я начал наше заседание с вопросов: “Сколько соли уже готово к отправке по Иртышу? Какие районы были обеспечены солью в прошлом году?” И так далее. Потом у меня возникла идея. Я спросил, по какой цене они хотели бы продать нам половину произведённой соли? После некоторого обсуждения они назначили цену, не на много превышавшую фиксированную. Тогда я сделал им предложение: составим расписание доставки соли во все обычные закупочные центры, половина из этой соли будет куплена правительством, а остальное они могут свободно продавать своим обычным покупателям. Я пообещал им не снижать цены, сохраняя их не ниже тех, что назначены ими, в пределах разумного. В то же самое время, я предупредил их, что если определённые нами сроки поставок будут нарушены или соль будет продаваться не там, где было оговорено, то правительство имеет право конфисковать соль. Предприниматели подумали и согласились. Я отправил их в министерство, где они могли согласовать сроки поставок и подписать контракты.
Я был в сомнениях, поэтому решил встретиться с одним из бизнесменов солевой промышленности, который слыл честным человеком. Он улыбался, когда я ему рассказывал о нашем собрании, и сказал, что необходимо держать топор над головами солевых промышленников, так как они будут делать попытки продать соль в других местах. И я должен буду конфисковать этот груз, требуя выполнения условий. Так и случилось через два месяца, но сроки поставок были выдержаны.
В это время наши войска нанесли поражение Красной армии и двигались очень быстро на северо-запад, через Пермь к Вятке. Неожиданно пришла телеграмма из Владивостока, от представителя моего министерства, в которой сообщалось, что французы прекратили кредитование.
Здесь нужно пояснить кое-что. Сибирь была сельскохозяйственным регионом, без развитой промышленности. Большая часть товаров закупалась за границей, поэтому нам необходим был иностранный кредит. Население Сибири в то время составляло 14 миллионов человек, населяющих территорию, равную территории США.Мы не могли бороться за европейскую часть России без иностранной помощи. Теоретически, Франция, Англия и США были нашими союзниками, в то время как Советы были союзниками Германии.
Я встретился с представителем Франции генералом Жане-ном, чтобы получить объяснение сложившейся ситуации. Он заверил меня, что это просто недоразумение, которое скоро разъяснится. Но кредиты не были получены в короткий срок, как это было обещано. Постепенно у меня возникло подозрение, что союзники не хотят нашей победы, хотя мы имели право требовать компенсаций за то, что жертвовали своими войсками на восточном фронте во время войны в Европе. Союзники просто хотели продолжения гражданской войны в России, и поэтому прекращали финансирование в период нашего успешного наступления.
Затем я столкнулся с другой трудностью: мы должны были начать закупку зимнего обмундирования для армии немедленно, но бюджет ещё обсуждался в комитетах. Нельзя было ожидать завершения его обсуждения и принятия Советом министров ранее конца июня. И я решил начать закупки, не ожидая принятия бюджета. Совет Государственного контроля (в статусе министерства) возражал против этого, но это не остановило меня - государственный контролёр мог только обвинить меня персонально за совершение действий, которые не были утверждены сверху. Это обвинение вместе с множеством других были для меня смешны.
К концу апреля усилилось давление со стороны военного министерства. Они хотели вернуть себе заводы, которые были построены до революции в целях обеспечения армии замороженным мясом. Эти заводы находились под началом моего министерства. Я соглашался передать им эти заводы только с одним условием: военное министерство передаст закупку скота в наши руки. Причиной этого было то, что мощность заводов была намного больше того, что они производили: крестьяне и производители скота не хотели обменивать свой товар на бумажные деньги. В конце концов, мы получили возможность использовать эти заводы.
Глава министерства мясозаготовок, ветеринар из Самары, Вульфиц пользовался хорошей репутацией. Мой брат Иван был его главным поставщиком и действовал как посредник между министерством и производителями скота. Вульфиц хотел вновь использовать моего брага для этих операций здесь, в Омске. Я знал, что Иван хорошо будет делать эту работу, так как он имел связи с башкирами и крестьянами.
Просматривая отчёты о закупках скота, я заметил, что наше министерство закупало скот на рынке. Но перекупщики скота завышали значительно цены, поэтому я решил делать такие закупки прямо через производителей. Для этого решили сделать пробную закупку: послали телеграмму нашему агенту по закупкам в одну из деревень, где должна была состояться ярмарка. Я ему советовал воздержаться от покупок до тех пор, пока цены не упадут. И это сработало: цены упали. Такие же инструкции были посланы другим агентам. Цены заскользили вниз, и мы закупили больше скота. Я был счастлив, но ненадолго.
В конце мая государственный контролер, который был с инспекцией на фронте за Уралом, сообщил, что в армии не хватает летнего обмундирования, нижнего белья, а также продовольствия. Адмирал стал сомневаться в информации о поставках, которую я предоставил ему ранее. Я настоял на том, чтобы лично провести проверку в войсках, для этого мне нужна была длительная командировка на фронт. Адмирал посоветовал мне не трогаться до середины июня, а потом вместе с ним ехать в Екатеринбург в начале июля.
В июне нас посетил важный гость - мистер Моррис, американский посол в Японии. Я был приглашён на встречу с ним. Естественно, что я поднял вопрос о закупке зимнего обмундирования в США. Но он не проявил интереса к этому. Он спрашивал о нуждах мирного населения. Когда я заметил, что армия находится в более сложном положении, чем мирное население, которое может обеспечить само себя, он только усмехнулся и продолжал гнуть свою линию. После встречи, я сказал министру иностранных дел, что моё присутствие оказалось бесполезным, но я буду настаивать на том, чтобы как-то привлечь внимание Вашингтона к вопросу о поставках обмундирования. К тому времени Знаменский, посланный в США еще Зефировым, начал переговоры по закупке американского военного обмундирования на сумму сорок миллионов рублей.
Я организовал поездку на фронт, и несколько предпринимателей, членов военно-промышленного комитета, захотели ехать со мной. Министерство транспорта могло предоставить мне только старый железнодорожный вагон, частично разрушенный, где только половину купе можно было использовать. Поэтому я взял с собой только своего секретаря.
По пути на фронт я остановился в Петропавловске и собрал предпринимателей на встречу. От них я получил заверения в том, что они будут обеспечивать армию, я же, в свою очередь, обещал не устанавливать жёсткого контроля. Представители зерновой биржи заявили, что будут отслеживать рынок и давать мне советы.
Около Челябинска из окна поезда я увидел большое стадо, которое никто не сопровождал. На остановке наш агент, который встречал меня, объяснил, что положение дел на фронте изменилось - Красная армия теснит наши войска. Военное начальство в Челябинске занервничало и объявило мобилизацию. Наши люди, сопровождавшие скот, были насильно забраны в армию. Я послал протест в Омск. Я не знал, можно ли вернуть этих людей, но мы теряли сотни голов скота.
Из Челябинска я ехал на запад в специальном поезде, который состоял из паровоза и моего вагона. Небольшая остановка была сделана на маленькой станции для того, чтобы проинспектировать военную часть, которая была на отдыхе. Я увидел, что многие солдаты используют мешки с тремя дырами вместо нижнего белья. Это было очень странно, так как ещё два месяца назад наше министерство доставило в войска около миллиона пар нижнего белья и было достаточно времени, чтобы солдаты его получили. Офицеры не могли дать мне никакой информации об этом.
Я поехал дальше в надежде увидеть генерала Каппеля, который когда-то так быстро организовал военные отряды в Самаре. Он успешно воевал с красными. В это время он командовал так называемым Волжским корпусом. Его штаб находился на небольшой железнодорожной станции. Он был очень удивлён, когда увидел меня. Вместо приветствия он воскликнул: “Разве никто не сообщил вам, что два эскадрона красных прорвали наш фронт? Вы могли попасть в их лапы!” Он объяснил, что фронт находится в двух километрах западнее, и что он не может противостоять красным или атаковать их, так как их силы значительно превосходят возможности его войска.
Когда мы сидели за столом и пили чай, вдруг началась сильная стрельба с юга, судя по звукам, недалеко от станции. Кап-пель объяснил, что небольшие части красных проникли через линию фронта, но их местоположение было определено, и батальон колчаковцев их уничтожил. Я сказал, что на заседании совета министров нам сообщили, что линия фронта растянулась почти по всей длине бывшей линии фронта, когда шла война с немцами. На это Каппель улыбнулся и сказал, что нет никакой постоянной линии фронта, есть только отдельные бои с красными, когда те пытаются обойти наших с фланга и ударить сзади. Но число красных всё время растёт. Он также подтвердил, что амуниция доставляется более-менее регулярно. Продукты поставляет местное население, но солдатам недостаёт обуви и одежды, также он не помнил, получили ли они достаточно нижнего белья. Он добавил, что когда они наступали, то конфисковали всё это у красных, но сейчас идёт отступление и амуниции не хватает.
Каппель настоял на том, чтобы я остался переночевать, чтобы не подвергаться опасности нападения красной кавалерии. После Каппеля я направился на восток, а затем повернул на север и добрался до Екатеринбурга. Именно там находился штаб, командующий нашими северными войсками. Я побывал в штабе командующего и получил информацию о количественном составе войска. Затем направился в отдел поставок за подобной информацией. Результат был обескураживающим. Цифры, данные в штабе, расходились с цифрами, полученными в отделе поставок, в несколько раз.
Это была первая половина июля, мы потерпели сильное поражение под Пермью, и войска вместе с обозами откатывались назад, на восток. Я потребовал от чиновников своего министерства в Екатеринбурге собирать информацию о поездах с амуницией и продовольствием, двигающихся вместе с отступающими войсками северной группировки, которой командовал Пепеляев, брат министра внутренних дел.
Поезд адмирала прибыл в Екатеринбург, я встретился с ним и отрапортовал ему о том, что я узнал, и о своих планах. На него произвели впечатление документы из нашего министерства, в которых была информация о численности войск и лошадей. Но в конце нашей встречи он погрустнел и сказал, что Сибирь не может производить достаточного количества зерна и материалов для амуниции. Было много продовольствия и одежды на складах в Уфе, но когда её оставляли, то всё это досталось красным. Колчак приказал отдать под суд тех, кто был ответственен за поставки, и суд дал им по четыре года тюрьмы за это.
Адмирал попросил меня знакомить его со всей информацией, которую мне удастся достать. Я предложил реорганизовать моё министерство так, чтобы его представители были в каждом войсковом подразделении. Ему понравилась эта идея, и он попросил меня провести этот вопрос через Совет министров. Это была его обычная позиция. По натуре он не был диктатором, он уважал мнения других и не контролировал жёстко работу министерств, доверяя тем, кто их возглавлял.
На следующий день мне принесли большой список того, что находилось на складах в Екатеринбурге. Среди прочих вещей находились десятки тысяч штук летнего обмундирования.
На следующий день у меня был посетитель - один из трёх начальников мобильных баз северной группировки, которой командовал генерал Пепеляев. Это был молодой офицер. Моё купе было в большом беспорядке: посреди него, прямо на полу стоял чайник, так как стол был завален бумагами. Я стал расспрашивать офицера об отступлении под Пермью, о том, как он в этом участвовал. Потом я попросил его дать мне информацию о количестве обмундирования на первое апреля, о его поставках в армию в течение трёх месяцев и о состоянии дел на первое июля. Улыбаясь, он сказал, что не может дать такой информации. Тогда я рассказал ему о своём разговоре с адмиралом, в котором тот упомянул об офицерах, отвечавших за снабжение войск и отданных под суд. И сказал, что буду обращаться к адмиралу с просьбой и его привлечь к суду. Тот сразу стал серьёзным, заговорил о том, что у него нет точной информации, но он может дать мне её не позднее завтрашнего утра. Когда эти сведения дошли до меня, то я не поверил своим глазам: на его базе были тонны мяса, муки, вагон чая, несколько вагонов гречи и так далее. Всего его база располагала четырьмя поездами продовольствия.
Такое отношение к своим обязанностям было распространено среди интендантов: они, скорее, были заинтересованы в оформлении бумаг, чем в обеспечении армии всем необходимым. Мне рассказывали, что когда в маленьких городках возникала опасность наступления красных, то интенданты старались передать провиант главе города, получить от него расписку и сбыть всё с рук. Делалось очень мало усилий, чтобы хоть как-то спасти имущество и продовольствие.
Адмирал очень расстроился, когда узнал обо всём этом. После этого он уже был полностью сторонником идеи поставлять всё для армии прямо через моё ведомство.
На пути назад в Омск я остановился в Тюмени, очень важном экономическом центре, и созвал совещание бизнесменов. Я открыл это собрание, рассказав о своих планах и сделав акцент на работе зерновой биржи. Я полагал, что нормальная работа зернового рынка была расстроена тем, что при Зефирове агенты по закупке зерна работали прямо в деревнях. Это приводило к тому, что крестьяне, думая, что зерна не хватает, заламывали цены. От этого страдало и местное население. Нужно было восстанавливать работу зерновой биржи для того, чтобы установилась рыночная цена на зерно. Представители биржи заверили меня, что постараются сделать для этого всё, что возможно. Собрание им апплодировало.
После этого я перевёл разговор на шерсть, так необходимую для производства зимнего обмундирования. Меня интересовали объёмы поставок шерсти и будущие цены на неё. Встал молодой человек и горячо заговорил о том, что правительство настроено про-социалистически, то есть против частного предпринимательства. Я остановил его, сказав, что всё это - дело прошлого, а сейчас нужно говорить о будущем. Поэтому будем говорить о ценах и объёмах поставок, а не тратить попусту время. Если же мы будем продолжать разговор о правительстве, то не закончим и до утра обсуждать абстрактные вещи. После этого молодой человек заявил, что его район может поставить в армию тридцать тысяч полушубков. Я принял это к сведению, но напомнил, что петропавловские предприниматели обещали мне большее количество, хотя в их регионе не производится так много шерсти, как здесь.
Когда я вернулся в Омск, то меня там ждали неприятности. На станции меня встретил Некрасов, чиновник нашего министерства, и сообщил, что отдел мясных закупок подписал контракт с моим братом Иваном, и из-за этого поползли слухи. На следующее утро я пришёл к государственному контролеру Краснову и потребовал начать расследование этого дела. Я дал понять, что не приступлю к работе до тех пор, пока расследование не будет закончено. Но он ответил, что я могу направляться в своё министерство, так как дело уже расследовано, отдел мясных закупок расторг этот контракт. На следующий день мне позвонили из этого отдела и стали извиняться за происшедшее. Инцидент был исчерпан.
Следующее неприятное дело заключалось в том, что из Семипалатинска вернулись мои помощники и сообщили, что обнаружили нарушения при закупке скота: взяточничество, прямое воровство и подделка документов. Как только я прочёл их сообщения, я написал рапорт с просьбой привлечь уличенного в этих преступлениях агента по закупкам к суду. Затем я позвонил в отдел мясных закупок и попросил их найти замену проворовавшемуся чиновнику. Они обещали мне позвонить. Но прошло несколько дней, а замена не была найдена. Тогда я связался с советом предприниматели в Семипалатинске и попросил их мне помочь. Они порекомендовали кандидатуру одного уважаемого делового человека, я нанял его как агента по закупкам и попросил занять пост как можно скорее.
Через неделю я получил от него телеграмму, в которой он сообщал, что ничего не может понять в бумагах, полученных из министерства, так как он неграмотный. Его пришлось заменить другим человеком. Этот случай показывает, с какими трудностями нам приходилось сталкиваться.
Другая неприятность была более сложного свойства. Предприниматель, который проделал часть пути со мной, вернулся в Омск и сообщил, что в армии не хватает провианта и обмундирования. Я этого не отрицал. В Омске поднялся шум, некоторые начали подписывать резолюции, и Совет министров решил собрать большое совещание, на котором эти вопросы должны были обсуждаться открыто. Я узнал, что на это совещание приглашены многие радикалы и интеллектуалы, и понял, что оно будет носить антиправительственный характер, то есть ничего, кроме пропаганды, я там не услышу. Я инициировал проект создания министерства фронта. Специальное внимание должно было быть уделено методу подсчёта трат в каждом даже небольшом воинском подразделении.
Вскоре кое-что продвинулось в наших делах с заграницей.
Я получил телеграмму из Франции от генерала Жермона (Guermonious). Я не был знаком с ним лично, но слышал о нём, так как он был во время войны управляющим большого литейного завода в Самаре, на котором работали тысячи рабочих. Возможно, и он знал моё имя.
Жермон сообщил мне, что США продали Франции военную амуницию на сумму триста миллионов долларов в кредит, на хороших условиях. Он предлагал нам закупить во Франции часть этой партии. Я отправился к Сукину с этой телеграммой, но он просил меня пока не вступать в какие-либо отношения с французами, так как он хотел, чтобы мы закупили амуницию прямо у американцев.
Через несколько дней я получил телеграмму от нашего представителя в Вашингтоне. Он посетил Государственного секретаря США и предложил ему подписать соглашение на закупку амуниции, с условием, что будет выплачен задаток в размере 20% и ежемесячно будут выплачиваться 10% стоимости закупленного. Госсекретарь согласился на такие условия. Вновь я пошел к Сукину и сообщил ему, что американцы продали французам обмундирование дешевле на 30% и безо всяких условий выплаты. В то время, как наши закупки будут оплачены на 40% ещё до того, как они достигнут Владивостока. Из этого можно сделать вывод о том, что американцы не очень расположены иметь дело с нами.
Сукин только посмеялся над моими сомнениями и заверил меня, что мы получим всё, что необходимо. Я начал нервничать, так как закупки зимней одежды уже вышли из графика.
В конце июля я получил телеграмму от Устинова, бывшего генерального консула России в США. В ней говорилось, что Сибирский союз молочных кооперативов мог бы купить у американского правительства обмундирование на сумму 15 миллионов долларов на условиях 5-ти процентной предоплаты и 5-ти процентных выплат ежемесячно. Но у самого союза недостаточно денег для этого. В телеграмме спрашивалось, не могу ли я финансировать эту сделку для закупки зимней одежды для армии.
Я полагал, что мы должны использовать отношения с американцами. Поэтому я немедленно начал организовывать заключение этой сделки. Я решил делать это, не сообщая ничего пока Сукину, и попросил генерала Прозорова связаться прямо с представителями США, используя секретный код нашего министерства. В ведомстве Прозорова кто-то перепутал инструкции, и копии всех телеграмм по этому делу попали на стол министра иностранных дел. На следующее утро Сукин вызвал меня и потребовал объяснений, угрожая, что он свяжется с американским послом Моррисом и попросит приостановить это дело. Это меня взорвало. Я начал говорить, что без этой сделки мы останемся без зимней одежды для солдат. Я просил его подождать до тех пор, пока я не сообщу обо всём премьер-министру Вологодскому и не передам это дело в его руки.
У Вологодского я прямо заявил, что не доверяю Сукину. А в такой ситуации есть только три возможности: или оба министра выходят в отставку, или тот, кому не доверяют, или же тот, который не доверяет. Для меня был приемлем только третий вариант, поэтому я заявил, что ухожу в отставку. Вологодский был очень обеспокоен и попросил подождать несколько часов. Через два часа меня вызвали к адмиралу. Он сказал, что не может принять мою отставку в такое сложное время. Я рассказал ему всю историю и предоставил мои соображения. Он был возмущён. Я попросил отправить меня на фронт в качестве агента по закупкам, так как я не могу работать с человеком, который не вызывает у меня доверия. Адмирал успокоился и спросил меня, на каких условиях я согласился бы остаться на посту министра. Я сказал, что дела с Соединенными Штатами должны идти без вмешательства Сукина, и в дальнейшем я хотел бы иметь дело с заграничными поставщиками напрямую. Адмирал согласился со всем этим, и инцидент был исчерпан.
Через неделю было заседание совета министров, на котором государственный контролёр поставил вопрос о моих якобы незаконных действиях. Он обратил внимание на то, что, когда Пермь была взята нами, я дал деньги на разработку соляных источников. Сейчас Пермь нами оставлена, и кредит, данный на эти разработки, пропал. Он потребовал объяснений от меня. Мой довод был простым: сибирским городам нужна была соль. Затем я сказал, что могу предоставить примеры и других моих противозаконных проступков. Самый тяжёлый из этих проступков состоял в том, что мы закупили зимнюю одежду за два месяца до того, как кредит для этой закупки был одобрен вышестоящими органами. Другой заключался в том, что были потрачены деньги на покупку необходимого продовольствия в Якутске, и на эти траты не было получено соответствующее разрешение. Я всё время оказывался в ситуации, когда мне или нужно было ждать разрешения, или делать то, что не терпело отлагательства. На это главный контролёр только пожал плечами.
Сейчас я хотел бы вернуться на несколько месяцев назад. Где-то в мае один из моих помощников проверял кожевенную промышленность и обнаружил, что только небольшой процент её продукции идёт на пошив обуви для армии. Причина была проста: фиксированные закупочные цены на кожу для армии были такими низкими, что если бы заводы поставляли всю свою продукцию по этим ценам, то через два месяца большинство кожевенных предприятий разорились бы.
Я позвонил генералу Прозорову, он прочёл наш доклад, в котором была информация, подтверждённая Промышленной палатой. Я хотел узнать его мнение, но его ответ удивил меня. Он заявил, что предприниматели получают хорошую прибыль при нынешних ценах, поэтому цифры в докладе нужно лучше проверить. Но это было так, пока рубль был довольно твёрдой валютой. Правительство исчисляло цены на основе информации о тех деньгах, которые были потрачены на производство кожи. Но предприниматели получали свои деньги только через два месяца после продажи своего товара, и инфляция съедала прибыль. На вырученные деньги производители могли купить вдвое меньше сырья, чем раньше.
В течение двух часов я пытался объяснить генералу, что мы должны исчислять объёмы продукции не в рублях, а в фунтах (на вес) или в квадратных метрах. Генерал был очень представительным, и я не мог его переубедить. Было бессмысленно продолжать дисскусию, поэтому я попросил его дать мне инструкции по закупочным ценам на кожу. Указание было таким: исчислять цену на кожу, исходя из стоимости всех затрат на день её доставки и плюс 6% прибыли. Провожая меня к двери, генерал сказал: “Я все-таки думаю, что вы даёте им 300% прибыли, а не шесть.” После этого я уже ничего не понимал.
В то время было принято объяснять все экономические трудности существующей спекуляцией, благодаря которой в города доставлялись все необходимые товары. Доходы спекулянтов были огромными, и они широко пользовались взятками для доставки своих товаров. Мало кто понимал, что экономика страдает, главным образом, от гражданской войны, и спекуляция - лишь следствие этого. Большинство видели в спекуляции дьявола, как виновника всех бед.
Вскоре пришло сообщение, что Генеральный штаб отдал приказ арестовать все товары, не предназначенные изначально для армии, на всём протяжении Великого Сибирского пути. Мне пошли телеграммы и письма от предпринимателей. Я пытался убедить военных отменить этот приказ. Другие министры были погружены в свои заботы, никто мне не мог чем-либо помочь. Остановка продвижения товаров сразу же привела к скачку цен и новой волне спекуляции в городах. Я обратился по этому поводу к Колчаку. Он высказал мнение, что, может быть, этот приказ имеет смысл. Я попытался ему объяснить, что любая торговая сделка в той или иной мере может считаться спекуляцией, так как всегда имеется разница между закупочной и продажной ценами. Законно работающие предприниматели должны получить от правительства поддержку, так как они доставляют населению необходимые для него товары, а задержка с их поставками только на руку спекулянтам. В конце концов адмирал предложил создать группу из двух человек (меня и представителя Генерального штаба), которые бы разобрались с этим.
Я предложил выбрать Нестерова, который был заместителем председателя арбитражного комитета. Я хорошо знал его по совместной работе на самарской зерновой бирже. Это был человек острого ума. Он не был болтуном и был твёрд в своих мнениях, даже если они не соответствовали мнениям окружающих. Именно он был одним из тех, кто расследовал “дело о коже”. Первый пункт, где были задержаны товары, был Николаевск. Туда направился Нестеров. Через неделю он вернулся, сообщив, что Николаевск переполнен задержанными грузами, большинство из которых принадлежат хорошо известным предпринимателям и успешным кооперативам. Он прочёл мне большой список названий фирм и товаров, добавив: “Вы дали мне грязную работу. Я был бы сейчас богатым человеком, если бы брал те взятки, которые мне предлагали за пропуск по железной дороге принадлежащих им товаров. Давать взятки стало таким обычным делом, что люди даже не понимали, почему я не беру их. Мне пришлось бороться с искушением.”
Подтверждение этому пришло вскоре. Секретная служба переслала мне письмо, в котором имя Нестерова упоминалось несколько раз. Письмо пришло из Иркутска. Один из членов сельского кооператива писал своему брату. Он участвовал в собрании тех, у кого были задержаны грузы. Нестеров на этом собрании сказал, что не нужно никому платить за доставку грузов, за это отвечают генерал и сам Нестеров. Написавший письмо не поверил своим ушам, когда услышал это. Он считал, что так может сказать или очень честный человек, или дурак. Но в конце письма он писал о том, что его грузы были отправлены, и он не заплатил за это ни копейки. Таким образом, Нестеров сдержал своё обещание.
Во время моего пребывания на посту министра мне приходилось часто прибегать к арбитражу против военных. Беззаконие и неуважение к закону, которые возникли ещё во время мировой войны и усугубились при революции, проявлялись на всех уровнях управления. Реквизиция жилья и лошадей коснулась даже гражданских властей. Однажды ко мне явилась делегация от крестьян. Они жаловались на то, что у них незаконно отбирали лошадей, якобы для армии. Солдаты выкашивали сено и овёс возле деревень. Вместо того, чтобы использовать своих лошадей, военные требовали у крестьян лошадей, телеги и возчиков для доставки своего имущества в город. И это происходило во время сбора урожая, когда у крестьян не было свободного времени и лошадей. И это было ещё не всё. Крестьянам не заплатили ни за их работу, ни за транспорт, ни даже за фураж.
Когда я обратился в военное министерство и в Генеральный штаб, то ничего не смог поделать, мои усилия натыкались на стену непонимания. Мне отвечали, что гражданские лгут, моя информация не верна, поэтому никакого расследования не будет. Никто мне ничем не мог помочь.
Мои помощники, которые разъезжали по Западной Сибири и бывали во многих деревнях, доставляли тревожную информацию о настроениях среди населения. Почти все жители были недовольны существующей властью, правительством. Очень многие жаловались на высокие налоги: они были в несколько раз выше, чем до революции. Так, где раньше платили налог в восемь рублей, сейчас выплачивали тридцать.
Было созвано совещание по экономическим проблемам. И естественно, что первым был поставлен вопрос о снабжении армии. Один из генералов заявил, что армия должна получить разъяснения по поводу задержки поставок. Мне пришлось выступать. Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, у меня была достоверная информация о положении с поставками в армию, но, с другой стороны, я не хотел всё это выворачивать перед собранием, большинство участников которого были в оппозиции правительству. Поэтому я был осторожен в описании истинного положения дел. Все обвинения были направлены в мой адрес, поэтому я думал, что это приведёт к моей отставке. Председатель совещания профессор Гинс сделал предложение внимательно ознакомиться с работой моего министерства и для этого создать специальный комитет. Это предложение было принято.
Я стал наводить порядок в своем министерстве. Я предоставил отчёты о закупленных товарах и продукции, попросил высказать мнение об этих докладах, но в ответ не получил ничего. Комитет по расследованию нашей деятельности значительно смягчился, когда познакомился с методами нашей работы. Было несколько замечаний от некоторых членов комитета по поводу объёмов закупленной продукции. В целом работа министерства снабжения была признана удовлетворительной, и никто не поднял вопроса, почему фронт не получает всё необходимое. Совещание по экономике закончилось ничем, оно ограничилось говорильней, как и следовало ожидать.
Тем временем продолжалась организация министерства фронта и мне стало не хватать сотрудников.
Отступление наших войск продолжалось. Я предложил новый способ сохранения нашего продовольствия и амуниции, которым угрожала возможность попасть в руки красных. Я не мог отдать приказ сжигать это имущество, так как это было нашим богатством. Поэтому местные представители нашего правительства должны были оставаться в тех населённых пунктах, которым угрожал захват красными, они должны были открыть склады с имуществом для наших отходивших войск и для местного населения. Идея состояла в том, чтобы красным не досталось всё это, и в то же время, наши солдаты могли этим воспользоваться. Это сработало, и я получал сообщения, что наши склады оставались пустыми, когда красные были на подходе к населённому пункту.
Затем наши стали атаковать, и на какое-то время положение на фронте стабилизировалось. В Омске была объявлена всеобщая мобилизация, и свежие силы начали поступать на фронт.
В конце августа началась постепенная эвакуация из Омска, но правительство пока не трогалось. Население начало движение на восток.
Однажды утром ко мне пришёл Машкевич, бывший служащий нашего технического отдела в Самаре. Он был бледен и его трясло. Он попросил меня спрятать его, так как он серьёзно беспокоился за свою жизнь. С трудом мы его успокоили и попросили рассказать, в чём дело. Он решил выехать на восток со своей семьёй. В прошлом он долго жил в Оренбурге и был дружен со многими казачьими офицерами. Генерал Анисимов, который был одним из командующих среди оренбургских казаков, тоже решил отправить свою семью на восток. Они с Машкевичем купили сорок железнодорожных билетов четвёртого класса, что позволяло им занять целый грузовик. На одной из грузовых станций они начали грузить эту машину. Тут Машкевич увидел Каменева (член правительства), проходящего мимо. Потом Каменев куда-то исчез, но вскоре вернулся с одним из адьютантов Колчака. Этот адьютант начал обвинять Машкевича в том, что он спекулянт и грузит незаконно добытые товары. Машкевич и его помощники были арестованы и препровождены на станцию. Их отпустили, но Машкевич был страшно напуган и говорил, что только я могу его спасти.
Я ему сказал, что адьютант поступил незаконно и находится в большей опасности, чем сам Машкевич, но тот только повторял, что он - всего лишь еврей, а тот - адьютант Колчака. Я обратился по этому поводу к Устругову, министру транспорта. Он объяснил, что формально начальник станции не имел права продавать места в грузовике, так как 19 октября вышел приказ, запрещающий делать это. А грузовик был продан двадцатого. Но, добавил Устругов, начальник получил этот приказ только двадцать первого, так что никто не виноват в этой ситуации.
В это же время к адмиралу пришла делегация от казаков, которые были возмущены тем, что один из их особо уважаемых генералов был оскорблён адьютантом. Все забыли о случае с Машкевичем, и он вместе с родственниками Анисимова благополучно отбыл на восток.
В сентябре я решил вновь выехать на фронт, чтобы увидеть, как обеспечены войска. Больше всего вызывало тревогу состояние транспорта: фронт растянулся по обе стороны железной дороги и было трудно его обеспечивать из-за растянутости. Транспортом управляли военные.
Сначала я посетил Волжский корпус генерала Каппеля, который располагался в нескольких сотнях километров от Омска. Я доехал по железной дороге до станции, которая была в нескольких километрах от фронта. Дальше я продвигался на дрезине с экскортом из двух казаков. Когда я прибыл в корпус Каппеля, он был атакован красными. Из-за этого образовался затор на дороге в сторону запада. Но атаки красных с севера были безуспешны.
Когда я сидел у Каппеля, произошёл странный инцидент. В то время, как мы разговаривали, Каппель увидел в окно строй солдат, идущих мимо. Он послал своего помощника узнать, что это за подразделение. Оказалось, что это полк вновь мобилизованных солдат. Прошло несколько минут, а солдаты всё шли и шли. В действующих войсках подразделения были гораздо меньше. Каппель вновь послал узнать, верна ли информация.
Каппель не смог мне дать никаких сведений о снабжении войск, так как они пополняли свои запасы на местных рынках, закупая всё необходимое.
На обратном пути к железной дороге я остановил несколько транспортов (это были крестьянские телеги), чтобы определить к каким подразделениям они принадлежали и куда двигаются. Картина была совершенно путанная: некоторые группы принадлежали южным подразделениям, некоторые - северным, и, вообще, они заблудились во время отступления. Затем я решил побывать на самом передовом пункте железной дороги. Эта станция была занята нашим железнодорожным батальоном, и в ближайшей деревне находился штаб Уфимского корпуса. Мой возница отвёз меня туда. На станции я увидел хаос, все были в тревоге. Стреноженные лошади были погружены в вагоны и готовы к отправке, солдаты скатывали телефонные провода и грузили катушки в вагоны. В здании станции я нашёл только дежурного офицера и спросил его о причинах такой спешки. Он объяснил, что несколько часов назад прибыл свежий батальон, и он был послан в бой. Неопытные солдаты быстро расстреляли свои патроны, среди них началась паника, и сейчас командир пытается перестроить солдат. Запахло бегством. Я спросил офицера, что же угрожает штабу, если есть целый батальон. Он сказал, что из тысячи вновь прибывших до линии фронта дошло только триста человек. Что-то подобное мне рассказывал генерал Каппель: фронт удерживают только небольшие группы ветеранов-добровольцев, которые вступили в борьбу с красными ещё летом 1918 г.
