В конце мая 1918 г. начали распространяться неясные слухи о чехословацких войсках, якобы двигающихся с востока, от Пензы и выступающих против красных, которые хотят их разоружить. Они были в составе австрийских войск во время первой мировой войны, не хотели воевать против братьев-славян, русских, и сдались, были взяты в плен. Эти пленные чехословаки были освобождены, и из них организовали три дивизии. Но их отправка на германский фронт задерживалась из-за революционной анти-правительственной пропаганды, а затем был заключен Брест-Литовский мир в декабре 1917 г.

Однажды я шёл из своего технического отдела по Дворянской и тут заметил грузовик с людьми странного вида: некоторые из них были без брюк. Затем проехали ещё грузовики с людьми. Они двигались по направлению Самарки, и я пошёл этим же путем. Через два-три квартала мне повстречался парень, скачущий на мокрой от пота лошади, он всё оглядывался назад, как-будто за ним гнались. Потом навстречу мне выбежали несколько мужчин опять без брюк. Всё это было очень странно.

В это время года, весной, вода в реке была высокой от разлива, и понтонный мост не был наведён. Когда я вышел на берег, то увидел катер, заполненный людьми. Некоторые были полураздеты, некоторые - в крови. На берегу собралась толпа, которая им сочувствовала. Через некоторое время я понял, что произошло.

Чехословацкие войска достигли Самары по железной дороге из Сызрани. Советы собрали около пяти тысяч крестьян, которые были в это время в Самаре (они приехали за продовольствием), заплатили им по 300-500 рублей, дали винтовки и послали их против чехословаков за Самарку. Чехи атаковали их с левого фланга и оттеснили их к берегу реки. Под пулемётным огнем эти несчастные “солдаты” пытались переплыть на другой берег, но течение было сильное и большинство из них погибли.

Когда я возвращался назад, то увидел артиллерийские орудия на возвышении около берега. На следующий день с крыши дома моей сестры мы могли видеть, как чешские поезда двигались туда-сюда по железной дороге, которая проходила в восьми километрах от Самарки. Красные били из орудий, но снаряды не достигали составов. Чехи начали отвечать огнём, и снаряды долетали до орудий красных и даже до домов, на крышах которых толпились любопытные. На какое-то время крыши становились пустыми, но потом опять их занимали зеваки.

Постепенно поезда подходили к железнодорожному мосту через Самарку. Мы слышали винтовочные и пулемётные выстрелы. Продвижение чехословаков продолжалось. На следующее утро они продолжали обстреливать мост. Чехи попытались пробиться на другой берег на одном паровозе, но артиллерийский огонь их остановил - они не хотели рисковать. На следующий день, на рассвете чехи всё-таки атаковали мост, захватили его и стали растекаться по городу. В течение этих дней мы привыкли к стрельбе, и только когда она была совсем близко, мы проявляли интерес. Около семи утра я вышел на балкон, но тут же вернулся в дом, так как несколько пуль просвистели около моей головы. Мы собрались у окна, чтобы видеть, что происходит на улице.

Один человек бежал, стараясь укрыться у стены, но как только он попытался перебежать улицу, его настигла пуля - он упал и больше не двигался. Позднее мы увидели группу солдат в какой-то форме, которые шли по обе стороны улицы, но не дошли немного до нашего дома. Одна группа остановилась у второго от перекрёстка дома. Вот один из солдат попытался перебежать улицу, но тут засвистели пули, и он упал, не добежав совсем немного до противоположной стороны. Но он был ещё жив, двигался. Через несколько минут к нему подбежали санитары из Красного креста с носилками, перевязали его. И тут - ещё выстрел, один из санитаров упал, а другой сумел скрыться в ближайшем доме.

После этого я понял, насколько опасна ситуация, поэтому стал звонить своим знакомым, чтобы узнать, как они и что собираются делать. Члены партии кадетов собрались в доме адвоката Подбельского, члена этой партии. Около десяти утра стрельба поутихла, и я вышел из дома. По пути я встретил группу татар, которые тащили татарина-коммуниста в суд. Они считали, что он должен быть наказан, но только по закону. Но здание суда было пусто, и один из охранников посоветовал отвести его в штаб белочехов. Как решилась судьба этого человека, я не знаю. Но понимание того, что наказание должно быть законным, характерно для истинных мусульман.

На улице я прочёл объявление о созыве Конституционного собрания. Я направился на собрание кадетов. Собрание уже шло, когда я туда явился. Было только десять человек, все в возрасте и с опытом работы в городской управе и в земстве. Выступающий говорил о положении их партии, о том, должна ли партия поддерживать союз России с другими странами или страна уже свободна от своих союзнических обязательств. Когда и второй оратор заговорил о том же, я задал вопрос: “Читали ли вы объявление о Конституционном собрании?” Они читали. И оратор продолжал говорить о международном положении и о том, что Россия должна продолжать поддерживать своих союзников. Следующего оратора я перебил, вновь спросив о том, собираются ли кадеты включиться в работу по созданию Конституционного собрания, нового местного правительства. Мне ответили, что сначала нужно решить принципиальные вопросы о линии партии. В конце концов, я сказал, что уже час назад они упустили возможность принять реальное участие в делах города, в формировании нового городского правительства. Я извинился за своё вторжение и настойчивость и сказал, что попытаюсь объединить деловых людей, чтобы сделать что-нибудь полезное для города.

Я пошёл на зерновую биржу и с помощью её секретаря начал собирать членов прежнего комитета по предпринимательству. К полудню мы собрали всех членов исполнительных комитетов наших предпринимательских организаций. Мы понимали, что как группа бизнесменов, мы не может действовать в качестве политической организации, поэтому мы должны что-то предпринимать в сфере экономической деятельности и сотрудничать с новым правительством, чтобы влиять на экономическую сферу.

Прежде всего, мы выбрали группу из пяти человек, которая должна была обратиться в Государственный банк для сотрудничества, целью которого было восстановление работы банков, циркуляции денег, а также нужно было найти способы финансирования борьбы против большевиков.

Было также решено встретиться на следующий день, чтобы обсудить процесс восстановления свободной торговли и обеспечения города продовольствием. Я решил предложить некоторый план действий и работал над ним до самой ночи.

Ситуация с продовольствием в городе была катастрофической. Северные губернии никогда не производили достаточно продовольственных товаров. Но из-за хаоса на железных дорогах поставки продовольствия с юга прекратились. Из деревень посылали людей на добычу зерна и муки, они закупали продовольствие прямо у производителей за любые деньги. Когда они пытались добытое продовольствие погрузить на лодки или поезда, “представители Керенского” отбирали у них всё, как якобы незаконно приобретённое. Среди “закупщиков” даже были случаи самоубийств, так как они были в отчаянии из-за того, что теряли и продовольствие, и доверенные им деньги. Некоторые из ограбленных возвращались в свои деревни, и над ними учиняли самосуд: изгоняли из деревни, отбирали собственность и делили между собой.

Проблема состояла в том, как вернуть зерно на рынок, который полностью замер из-за того, что не было товаров, которые можно было купить на вырученные от продажи зерна деньги.

Я понимал, что ситуация не может быть исправлена усилиями только зерновой биржи. Поэтому я полагал, что необходимо создать “зерновой или хлебный” комитет, в который должны были войти брокеры с зерновой биржи, представители городского правительства, банков, сельских кооперативов, кредитных союзов и так далее. Во главе такого комитета должен был стоять председатель, наделённый правами, данными ему городским правительством. Это должно было быть право отбирать зерно у тех, кто не подчиняется установленным правилам, а также устанавливать закупочные цены на зерно. Комитет должен был иметь право выдавать лицензии на закупку зерна, и все закупщики должны были отчитываться о своих операциях перед комитетом. Это были основные положения моего проекта.

На следующий день наше собрание утвердило этот проект, и я отправился с ним в местное правительство. Пожилые бизнесмены выражали большое сомнение, что рынок будет оживлён, даже если отменят фиксированные цены на зерно. В то же время они обещали полную поддержку комитету, если он будет организован. Поэтому я был делегирован в Конституционное собрание для “проталкивания” нашего проекта. Большинство в этом собрании принадлежало эсерам. Они встретили проект яростным сопротивлением, так как боялись отмены фиксированных цен на продовольствие. Они не понимали, что повышение цен повлечёт за собой приток продовольствия на рынок. После нескольких часов дебатов Вольский, член Комуча (Комитет Учредительного собрания) склонился на мою сторону, и вдвоем мы смогли одолеть сопротивление оппозиции. Формально положительное решение не было объявлено, но мы начали действовать: были разосланы приглашения и назначено время для собрания, на котором должен быть утверждён “хлебный совет”. Через два дня на этом собрании я был избран председателем комитета и достиг полного соглашения по всем вопросам с Вольским, который пообещал поддержать проект создания этого совета.

По совету некоторых опытных и уважаемых членов зерновой биржи было принято несколько простых решений: получить кредит от Государственного банка, дать право нескольким членам биржи закупать зерно для хлебного совета, дать право лицензированным закупщикам зерна покупать его по любой договорной цене и информировать безлицензионных покупателей, что закупленное ими зерно может быть реквизировано, поднять национальный флаг над биржей, как это делалось в прежние времена.

На следующее утро наши закупщики приобрели несколько вагонов пшеницы по 45 руб. за пуд. Через два дня было решено предложить 45 руб. за пуд твёрдой пшеницы и несколько меньше за пуд мягкой. К нашему удивлению, рынок ответил на это предложение. Ещё через несколько дней, когда новость об укрепляющемся рынке достигла деревень, поставки зерна на биржу увеличились, и наши закупщики смогли снизить закупочную цену. Каждый день объём продовольствия увеличивался, а цены стали понижаться. Люди стали делать заявки на получение лицензии, но платили за это больше наших закупщиков.

Прошло десять дней с момента открытия нашего рынка, и вот как-то в здание биржи прибежал один из наших закупщиков и закричал, что на площади начинается бунт. Я послал туда своих людей. Через полчаса они притащили маленького еврея, который торговал без лицензии и по высокой цене. Я объяснил ему новые правила торговли и сказал, что если и в следующий раз мы его поймаем на незаконной торговле, то отведём в штаб чешского командования. Через час всё было спокойно, и всё зерно было продано.

Наш совет взял в аренду небольшую мельницу для производства муки и открыл магазин, в котором стал продавать муку крестьянам из северных голодающих деревень. Также были зафрахтованы баржа и пароход для поставки муки на север, вверх по Волге. На нём перевозили только те продукты, продажа которых была разрешена нашим советом, и за этим следила милиция, помогая в погрузке.

Такая торговля позволила получить продовольствие многим голодающим, и они буквально благословляли нас за помощь и благодарили со слезами на глазах. Наш успех произвёл впечатление на Вольского, и он стал защищать наш совет перед членами Комуча, которые оказывали противодействие. Через два месяца цены на пшеницу упали, и на уровне 18 руб. за пуд они стабилизировались. Наш город и его защитники уже не страдали от недостатка еды.

Подобные действия стали предприниматься и за пределами Самары. В начале августа наблюдалось сильное повышение цен на зерно на территории вдоль железной дороги, ведущей в Сибирь. Расследование показало, что это - результат деятельности одного из владельцев мельницы на западе этого региона. Он продавал свою продукцию в северные деревни и покупал зерно по спекулятивным ценам. Но это было не окончательно доказано, поэтому я пригласил этого предпринимателя, поговорил с ним и сказал, что решением Хлебного совета его мельница арендуется для производства муки для армии. Но если он перестанет завышать цены на муку, то вопрос о ренте отпадёт. Если же нет, мы отберём мельницу и даже не будем доказывать, что он виноват в повышении цен на зерно и муку.

Всё это привело к тому, что Самара была единственным городом в стране, в котором не печатались свои деньги, так как нам удалось сохранить доверие Государственного банка и наладить нормальную циркуляцию денежной массы.

Восстание чехословаков против большевиков началось в Самаре одновременно с такими же выступлениями в Екатеринбурге, на территории, где проживали уральские и оренбургские казаки, а также на территориях, прилегающих к Транссибирской магистрали. Местные правительства начали обсуждать действия против большевиков. Среди бизнесменов, естественно, начались дискуссии на эту тему. Представители предпринимательства Уфы прибыли в Самару для обсуждения этого вопроса. И мы решили собрать съезд бизнесменов Самары, Уфы и Оренбургской губернии для обсуждения этой важной проблемы. И в августе 1918 г. мы это сделали, правда, представителей от Уфы и Оренбурга было немного. Я был выбран председателем этого съезда, но наша программа была смята из-за выступления представителя Комуча, который вместо того, чтобы приветствовать съезд, начал своё выступление с укоров бизнесменам: они, якобы, оказывали недостаточную финансовую поддержку Комучу. После него выступил “дедушка” Ершов, который рассказал о финансовом положении нашего города. Он сообщил, что Государственный банк мог бы существовать как казначейство, но его депозитные счета сейчас очень незначительны, денег мало. При этом большая часть этих денег принадлежит предпринимателям, а обычные вкладчики забирают деньги из банка. Так что, именно бизнесмены поддерживают Государственный банк, и перед ними надо извиниться за ложные обвинения. Но никаких извинений не последовало. После этого уже никто не хотел обсуждать политические вопросы, хотя я переговорил с несколькими предпринимателями по поводу их участия в будущем не-коммунистическом правительстве. Но съезд был закрыт без видимых результатов.

Единственным, кто заинтересовался в участии в новом правительстве, был представитель Уфы инженер Егоров. Мы с ним пришли к выводу, что единственно возможный путь нашего участия в управлении городом, - это деятельность в рамках Комуча.

Я узнал, что Вольский уехал в Челябинск на переговоры с представителями сибирских властей. Я отправился вслед за ним. По прибытии в Челябинск я нашёл его в ресторане, и нам удалось поговорить с ним в небольшом саду рядом. Как только мы присели на скамейку, он сразу огорошил меня вопросом: “Кто же тот диктатор, которого выбрали предприниматели?” Я ответил, что никакого диктатора нет, и мы даже не обсуждали этот вопрос, но, по моему мнению, ведение войны против большевиков должно быть доверено сильному, решительному человеку, который бы контролировал городское правительство. Вольский прямо спросил, поддержат ли его бизнесмены, если он выступит в этой роли. Я ответил, что, конечно, да, поддержат. Но только, если он выйдет из состава партии эсеров безо всяких колебаний. Он немного подумал и затем сказал: “Я участвовал в революционном движении много лет, но если стану диктатором, то превращусь в консерватора, а затем и в реакционера.” Я отвечал ему, что в силу большой ответственности, руководитель должен работать, опираясь на факты, а не на абстрактные теории, и он в этом мог уже убедиться, работая с нами - результаты были хорошие.

Затем я объяснил ему, что нашей целью должно быть представительство от Самары на том съезде, где будет решаться вопрос об объединённом правительстве. Он сказал, что всё должен обдумать, и на это нужно время. Я также предложил собрать съезд бизнесменов в Уфе в то же время, когда будут проходить съезды разных регионов по поводу создания объединенного правительства. После этого мы расстались, и я стал готовить съезд предпринимателей. Я очень сомневался в успехе, так как уже знал по работе Хлебного совета, как нам противодействуют члены Комуча.

Наш совет получил сведения о том, что некоторые хозяева вырастили пшеницу, но потом были вынуждены бежать из своих имений, так как им угрожали крестьяне из соседних деревень. У пострадавших не было возможности сопротивляться, и они не могли выручить деньги за свой урожай. Наш совет купил у них зерно на корню. Вольский одобрил эту идею, её же поддержал и Комуч, так как власти нуждались в зерне для своих добровольцев, а цена была низкая. Когда началась уборка урожая, некоторые работники попытались отлынивать от работы. Но Комуч послал солдат для поддержания порядка. При этом велась пропаганда, что Хлебный совет не имеет права покупать пшеницу у бывших хозяев. Я пытался протестовать против этого, но не всегда успешно, так как сторонники власти до сих пор чувствовали себя революционерами, а не ответственными представителями правопорядка.

Борьба против красных велась несколькими группами добровольцев. Наиболее успешным был отряд, возглавляемый полковником Владимиром Оскаровичем Каппелем. Он состоял из кадровых офицеров, низших чинов, студентов, школьников-старшеклассников. Среди них был Наседкин, инспектор-кассир Государственного банка, человек лет сорока, а также в отряде состояли мои племянники - Дмитрий, капитан артиллерии, и Владимир, пехотинец. Комуч пытался сформировать регулярную армию и назначил полковника Галкина главой генерального штаба. Несколько отрядов, среди них отряд Каппеля, заняли Казань. Им удалось захватить золотой запас царского правительства. Это золото было послано на восток по железной дороге, в Сибирь. В конце концов оно было захвачено Сибирским правительством в 1919 г.

Советское правительство назначило Троцкого главнокомандующим Красной армией. Он провёл принудительную мобилизацию среди бывших офицеров для того, чтобы организовать регулярные части и их снабжение. Постепенно сопротивление красных становилось всё сильнее, а чехословаки начали движение на восток из Самары: они хотели доехать до Владивостока и потом перебраться во Францию, чтобы воевать на западном фронте против Германии.

В конце августа или в начале сентября съезд предпринимателей был собран в Уфе. Князь Кропоткин был избран его председателем, а я и Гаврилов - его заместителями. На съезде было много речей и постановлений, но нас не приглашали на политические собрания.

Была создана Директория в таком составе: эсер Авксентьев, кадет Виноградов и беспартийный генерал Болдырев. Было очевидно, что такой состав - результат компромисса, и никто из этих людей не обладал “сильной рукой”.

Я вернулся в Самару. Ситуация на фронте становилась всё хуже, поэтому большая часть нашего клана двинулась в сторону Оренбурга, как и моя собственная семья. Я же остался в Самаре.

В конце сентября я получил телеграмму, подписанную Виноградовым, с приглашением принять участие в “экономическом” собрании, которое должно было состояться 2 октября. Ситуация на фронте быстро ухудшалась, поэтому эвакуация была неизбежна. Я собрал все деньги, которые были, и помог остававшимся в городе родственникам уехать на поезде в сторону Сибири. Моя мать была среди них.

Через пару дней я выехал в Уфу с разрешением Комуча пользоваться военным транспортом. Когда я встретился с Виноградовым, то он был очень удивлён, так как уже забыл об “экономическом собрании”. В конце концов он вспомнил, о чём идёт речь, и сказал, что собрание перенесено, предположительно, в Екатеринбург.

Итак, я оказался в Уфе, на Транссибирской железной дороге, в то время как моя семья была в Оренбурге, который стоял на

Туркестанской железной дороге. Я сел в первый попавшийся поезд, идущий до Самары, доехал до Бугуруслана, который находится на полпути до нашего города. Потом я пересел на паровоз в надежде добраться хотя бы до Кинеля, где я мог бы попасть на Туркестанскую железную дорогу. Но всё это оказалось недостижимо, так как красные заняли Самару и Кинель. Паровоз вернулся в Бугуруслан.

Я решил двинуться в Бузулук, где проходила Туркестанская железная дорога, на повозке. Когда я искал повозку и возницу, то встретил одного кооператора, который тоже хотел попасть в Бузулук. Поездка должна была занять больше суток, поэтому нужно было где-то переночевать. В конце концов, мы нашли человека, который сказал, что у него есть знакомый в деревне около Бузулука, и мы можем провести ночь у него. Мы выехали на рассвете, и первый день прошёл мирно. Уже было совсем темно, когда мы въехали в деревню, где жил приятель нашего знакомца. Мы подъехали к заднему крыльцу его дома, чтобы нас никто не видел. Но всё оказалось напрасно: в дом явились проверяющие. Моего попутчика это не беспокоило, так как у него был паспорт и все сопроводительные документы. Я же не хотел предъявлять свои бумаги и сказал, что я - статистик из бузулукского земства, недавно принятый на работу, и все мои документы там, в земстве. Один из проверявших мне не поверил, он был одним из тех солдат, которые верили слухам о многочисленных врагах. Мой попутчик стал уверять, что каждое моё слово - правда, а потом повернул разговор на другие темы: об урожае, о кооперации, о выборах и так далее. В конце концов проверяющие ушли.

На следующий день наш путь был коротким, но очень опасным. Мы то и дело встречали группы бежавших военнопленных. Только у меня было оружие - маленький пистолет, и мои попутчики просили меня держать его всё время наготове.

Около полудня мы добрались до Бузулука, и я пошел на железнодорожную станцию. До Оренбурга шли только товарные поезда, кроме того, нужно было специальное разрешение от военных властей на посадку в такой поезд. Я его получил без особых трудностей и стал ждать поезда на платформе. Ко мне подошёл офицер армии Комуча, спросил моё имя и пригласил меня к комиссару.

Чтобы понять, что произошло, нужно вернуться немного назад, к делам моего брата Ивана. В течение лета оренбургские казаки реквизировали лошадей в тех хозяйствах, где были лошади, захваченные крестьянами зимой в разорённых имениях. Мой брат и другие бывшие владельцы поместий были приглашены для опознания этих лошадей. Но всё это не происходило мирно. Представители Комуча были против реквизирования лошадей. Толпа двинулась на наше главное имение, казаки применили оружие, многие из крестьян были ранены. Всё кончилось тем, что наше хозяйство было сожжено. Меня задержали в связи с этим делом, и комиссар объявил мне, что я являюсь заложником до тех пор, пока мой отец не явится сюда. Я выглядел моложе своих лет. Я ответил, что у них нет шанса дождаться моего отца, так как он умер четырнадцать лет назад. Затем я предъявил свои дукументы: удостоверение президента зерновой биржи, телеграмму от Виноградова, разрешение пользоваться военным транспортом, подписанное высокими чинами Комуча. Комиссар был обескуражен. Я сказал, что Иван - мой старший брат, и я не видел его уже несколько месяцев. В то время, как я работал с представителями Комуча, он был в Оренбурге и сотрудничал с казачьим правительством под началом генерала Дутова. Я не верил, что мой брат мог быть заодно с преступниками: он был офицером с довольно высоким чином.

После этого комиссар сменил тон и попросил меня обратиться к брату, чтобы он сдался властям. Я обещал с ним поговорить, но сказал, что он вряд ли меня послушает. В конце концов меня освободили, и я сел в товарный поезд до Оренбурга. Когда я туда прибыл, первое, что увидел, - объявление о приговоре к смертной казни спекулянтов, который был подписан генералом Дутовым. Вместо того, чтобы разыскивать своих родственников, я отправился сразу к генералу Дутову.

Я попытался объяснить ему, что все торговые операции могут рассматриваться как спекуляция, а значит все законные торговые предприятия должны быть закрыты. Такая борьба со “спекуляцией” приведёт только к тому, что цены возрастут, так как торговать под угрозой смертной казни очень опасно и рисковать будут только ради большой прибыли. Дутов выслушал меня, но отказался отменить свои приговоры. И через несколько дней после казни торговцев товары просто исчезли с рынка.

Вести с фронта были неутешительными, и мы решили двигаться дальше на восток по дороге, ведущей в так называемый “Район семи рек”, находящийся на юге Западной Сибири. По Транссибирской железной дороге можно было доехать до определённой станции, а потом своим ходом добраться до Троицка и Челябинска, которые уже стояли на другой железнодорожной ветке. Для этого нужно было проехать немногим больше 300 км между двумя железными дорогами. Мы купили двух лошадей и повозку, которую переделали в кибитку с закрытым верхом. Все наши вещи были погружены на платформу, прицепленную сзади. Моя небольшая семья поместилась в кибитку, а я правил. Это путешествие заняло около четырёх дней. В первую ночь я правил, не смыкая глаз, но после второго дня путешествия распряг лошадей, дал им отдохнуть и сам заснул мёртвым сном. В одном из казачьих поселений нам рассказали о бое между казаками и башкирами одной из деревень. Это столкновение продолжалось с рассвета до заката, в ход пошли сабли. Ссора вышла из-за спорного куска земли, но в результате этого боя никто не выиграл.

В Троицке мои документы сослужили нам хорошую службу: нам разрешили погрузиться в товарный поезд. Мы установили свои повозки так, что они служили нам кроватями, в середине вагона стояла печка-буржуйка. Это было очень кстати, так как была середина октября и становилось холодно. В Челябинске нам тоже повезло: начальник станции, бывший генерал, был из Самары. С его помощью мы погрузили нашу кибитку в поезд и смогли ехать дальше.