По возвращении в Омск я не стал никому рассказывать о своих впечатлениях. Я начал готовить отправку министерства из Омска. Эту подготовку я поручил помощнику министра Афанасьеву. Мы стали накапливать наличные деньги, которые могли бы понадобиться при эвакуации. Наше министерство должно было отправиться на восток одним из последних.

Омск в эти дни уже выглядел так, как будто по нему проходила линия фронта. Нужно было подготовить всё для того, чтобы отобрать нужные документы, а остальное уничтожить. Уже велись разговоры об эвакуации правительства. И я понимал, что моё ведомство не будет в числе первых. Я решил оставаться со своими служащими до последней возможности.

Октябрь стал временем агонии Омска. Те, кто мог заплатить за своё бегство и достать транспорт, отбывали из города ежедневно. Адмирал Колчак собрал большое совещание, на котором честно признал, что мы терпим поражение от большевиков. Он заявил, что его правительство может только обещать восстановление нормальной жизни, а красные сулят всё, что даже невозможно сделать. Проводились ещё заседания совета министров, но они были безрезультатны.

Я помню одно из таких заседаний в конце октября. Адмирал явился в точно назначенное время и занял своё место во главе стола. Он посмотрел на собравшихся и спросил: “Где же министр экономики?” Нависла тишина, а потом министр транспорта Устругов ответил: “Он покинул Омск вместе с французской миссией генерала Жанена.” Затем Колчак прочёл телеграмму от командующего фронтом генерала Дитерихса. В ней говорилось, что положение на фронте почти безнадёжное. Поэтому адмирал спросил нас, должно ли правительство эвакуироваться в Иркутск? Не было другого пути, кроме отступления.

После этого совещания я подошёл к адмиралу и сказал, что я подготовлю переезд своего министерства в Иркутск, но сам хотел бы остаться в Омске вместе с отделом по делам фронта для того, чтобы не терять контактов с фронтом. Адмирал одобрил это предложение. Устругов намеревался сделать то же самое, но его целью было не потерять связь с американским представительством, возглавляемым Стивенсом.

Позднее стало известно, что генерал Дитерихс отставлен, покинул свой пост главнокомандующего и отбыл во Владивосток. На его место был назначен генерал Сахаров, который немедленно приступил к своим обязанностям.

Последующие дни прошли в лихорадочных сборах: нужно было эвакуировать министерство, а также отправить мою семью (мать, жену и двухгодовалого сына) в Иркутск. Последняя проблема решалась так, что мою семью можно было отправить вместе с семьёй министра внутренних дел Пепеляева. Сам же он должен был отправиться на восток в поезде адмирала Колчака.

Погода стояла морозная, и железнодорожники, которые участвовали в эвакуации правительства, мёрзли. Устругов попросил меня снабдить их тёплой одеждой. Я знал, что недавно мы получили два вагона с зимним обмундированием для армии. Полковник, который отвечал за этот груз, отказался выдать одежду. Я предполагал, что он будет требовать соблюдения формальностей, но всё-таки даст одежду. Но это оказалось не так. Тогда я напомнил ему, что в моём министерстве около двухсот военнослужащих. Я спросил, что будет, если мои подчинённые придут и силой откроют вагоны, найдут ли они там обмундирование? Полковник ответил, что одежда есть, но она предназначена для других подразделений. Я указал на то, что отходящие войска вряд ли получат это обмундирование, и прямо спросил его, отдаст ли он одежду или мне придётся отдать приказ забрать её силой.

Я подождал, пока он не позовёт офицеров и не даст им письменного распоряжения выдать одежду железнодорожникам. Затем я позвонил Устругову и попросил его выслать людей для получения одежды немедленно.

Когда я вернулся в кабинет полковника, то встретил там двух солдат из Перми, которые в своё время спасли меня, когда я на морозе ехал на подножке чешского вагона. Они слышали мою перебранку с полковником.

Фронт подходил к Омску быстрее, чем ожидалось. Эвакуация продолжалась. Моему ведомству уже не досталось пассажирских вагонов, у нас был только один багажный вагон и несколько грузовых, которые были наскоро переоборудованы для людей: были поставлены простые кровати и печки для обогрева.

Паровозов не хватало, поэтому наш поезд был составлен из вагонов, принадлежащих и главному штабу, и казакам, и внутренней разведке. День отправки был, наконец-то, назначен. Наш поезд ещё стоял на станции, когда туда прибыл небольшой состав из штаба Волжского корпуса. Естественно, я пошёл встретиться с генералом Каппелем. Я никогда не видел его в таком унынии. Он сказал, что ему сообщили из ставки, что в Омске сформирован новый полк, но когда он прибыл сюда, то ничего не нашёл. Более того, мост через реку не охранялся, новый полк как-будто растворился. Генерал вспоминал бои в 1918 г., когда он с небольшим отрядом воевал на четыре стороны, но его солдаты были надёжны. Сейчас же он не знает, есть ли какие-нибудь силы для передислокации и нового наступления.

Наш поезд двинулся из Омска вечером. Точное число я не могу указать, потому что тогда в суматохе никто не помнил чисел. Это было между 10 и 12 ноября 1919 г. За сутки мы проехали около 30 километров. Потом увидели отсветы пожарища: красные вошли в Омск и там начались пожары. Многие из моих подчинённых исчезли из вагонов, так как они полагали, что лучше где-нибудь спрятаться в деревнях, чем быть схваченными в поезде. Наш поезд двигался довольно быстро, так как считался составом ставки, и его пропускали вперёд. Меньше, чем через неделю, мы добрались до Новониколаевска (сейчас - Новосибирск. Т. М.). Там я остался, так как адмирал и ставка были там, а мой состав ушёл дальше на восток.