Костя с другом Сашей Ногиным возвращались в станицу с рыбалки. Впереди по дороге вдруг замелькало быстрое лёгкое тельце тушканчика. Ребята бросились его догонять, но скоро сумерки скрыли серенького зверька. Приятели покружили на месте и наткнулись на норку. Решив, что это и есть норка тушканчика, они задумали выкопать зверька. И вот назавтра, вооружившись лопатой, сачком из марли, они отыскали норку и принялись за работу. На их счастье, земля оказалась песчаная и легко поддавалась лопате. По ходу норы рыли колодцы. Когда вырыли четвёртый, Саша просунул хлыст.

— Есть! Мягкое что-то.

Он осторожно всадил лопату сбоку дна ямы. Костя нацелился сачком, Саша потянул черешок на себя. Земля на дне ямы зашевелилась, поднялась бугорком, и показались желтовато-серые спинки зверушек. Бугорок раздался, осыпался, и на поверхности оказались четыре детёныша. Широко расставляя лапки, они неуклюже заползали по обрушенной земле.

Саша взял одного на руки. Зверёныш был чуть крупнее мыши, большеголовый, с маленькими ушами и коротким хвостом. Тихонько скуля, он тыкался слепой мордочкой в ладони мальчика.

— Это не тушканчик, — удивлённо сказал Костя. — Смотри: ноги все одинаковые и хвост короткий.

— Может, суслик? — предположил Саша.

В это время вдруг послышалось какое-то странное тявканье и глухое рычание. Что-то тёмное, длинное метнулось от ближнего куста чернобыльника в сторону ребят. Костя дико вскрикнул, уронил сачок и бросился бежать к речке. На его правой ноге повыше колена что-то болталось. Саша в тревожном недоумении смотрел ему вслед. Костя с ходу бросился в омут. Саша схватил сачок, сунул туда зверёныша и побежал к берегу.

В том месте, где нырнул Костя, лишь пузырилась вода, окрашенная кровью в розоватый цвет. С ужасом смотрел Саша на расходящиеся по воде круги. Мысль лихорадочно работала: «Что делать? Прыгать в воду самому — спасать друга — или бежать в станицу за помощью?»

Над водой показалась голова Кости. Отфыркиваясь, разбрызгивая руками воду, злосчастный охотник торопливо стал выгребать к берегу и вылез, тяжело дыша. На ноге из раны, нанесённой острыми зубами, сочилась кровь. Ниже в нескольких местах кожа была исцарапана.

— Что это было? — взволнованно спросил Саша.

— Зверь какой-то, — стуча зубами больше от пережитого страха, чем от холода, сказал Костя. — Хорошо, что догадался прыгнуть в воду… Перевязать надо.

Рану обмыли, обложили листьями подорожника и перевязали майкой…

Я работал в своей комнате, когда услышал взволнованный голос сына: «Папа, иди сюда!» — и поспешно вышел в кухню.

— Что случилось? — встревожился я, увидев перевязанную ногу Кости, и перевёл взгляд на Сашу, у которого в сачке копошился зверёныш.

Ребята рассказали, что с ними произошло. Я взял в руки зверёныша.

— Это же хорёнок!

— Хорёк кидается на человека? — удивился Костя.

— О, эти зверьки не знают страха, — сказал я. — Тем более, что тут самка-мать защищала детей. Но бывает, что хорёк кидается на человека даже без видимой причины.

— Вот это да! — воскликнул Саша. — Настоящие маленькие тигры!

— Папа, а если его приручить, он перестанет быть хищником? — спросил Костя.

— Трудно сказать. Попробуйте…

Так ценою пережитого страха и раны на ноге Костя приобрёл себе нового воспитанника.

Я разрешил держать хорёнка в коридоре. Костя устроил ему там мягкое, тёплое гнездо.

Первые дни хорёнок всё тихонько скулил и умолкал, лишь когда его брали на руки. Костя подносил зверёныша к блюдечку, пригибал мордочку к молоку, он фыркал, захлёбывался, но не пил. Сын отчаялся. Но к концу второго дня хорёнок неожиданно научился лакать. Он вдруг задвигал челюстями и языком, молоко полилось ему в рот, и он стал глотать его. Костя пробовал давать ему мясо, творог, рыбу, но хорёнок к ним не притрагивался. Зато молоко лакал исправно. Напившись, подолгу спал.

Через неделю у зверёныша прорезались глаза. Первое время он беспокойно озирался по сторонам, днём жмурился от яркого света, бившего в глаза через щели наружной двери. Мало-помалу он освоился и стал ползать по коридору. Костя придумал ему кличку: «Чеп». Я смеялся:

— Почему «Чеп»?

— «Че» — значит человеческий, «п» — приёмыш. Человеческий приёмыш, — пояснил Костя.

Так как сын при кормёжке всегда приговаривал: «Чеп… Чеп…» — хорёнок привык к этой кличке и, заслышав её, начинал двигаться, отыскивая возле себя молоко. Скоро достаточно было кому-нибудь издали позвать: «Чеп!» — как он шёл на зов.

Ноги зверёныша окрепли. Маленький коридор, где все уголки были исследованы, стал ему тесен. Он всё порывался проникнуть в комнаты, во двор.

В комнатах хорёнок обошёл углы и закоулки, обнюхал всё, что попадало на пути. Заслышав шаги, бежал на них, путался под ногами. Особенно нравился ему тёмный уголок в кухне за печкой. Набегавшись, он уходил туда и лежал, пока его не водворяли на место.

Однажды Костя выпустил Чепа во двор, на траву. Он долго щурился от яркого солнечного света, робко озирался, потом несмело шагнул раз, другой. Вдруг у него из-под ног с треском выскочил кузнечик. Хорёнок сделал прыжок в сторону, прижался к земле и тут увидел большого чёрного жука, который двигался навстречу.

Смешно было видеть, с каким изумлением смотрел на него зверёк. Когда жук приблизился, он тронул его лапкой, перевернул на спину, снова шевельнул, изогнувшись, подпрыгнул на месте. Он играл с жуком, как кошка с пойманной мышью.

Во дворе бродили куры. Первым хорёнка увидел петух. Издав предостерегающее «куррр…», бдительный вожак уставился на зверёныша немигающим взглядом, словно обдумывая, насколько велика опасность, потом пошёл в наступление. За ним, вытянув шеи, двинулись куры.

Чеп увлёкся жуком и ничего не замечал. Но вот он оглянулся: двуногие белые чудовища наступали на него со всех сторон. Хорёнок в страхе прижался к земле, закрыл глаза. Петух клюнул его в голову. Чеп вскинулся на задние ноги и злобно зарычал, готовый защищаться. Костя прогнал кур.

Чеп очень любил греться на солнце. Один раз дремал он у крылечка. «Ку-ка-ре-ку!» — загрохотало над самой его головой. Чеп испуганно вскочил. На перилах крыльца, вытаращив жёлтые круглые глаза, стоял петух. Хорёнок отпрянул в сторону. В этот момент большая чёрная собака забежала с улицы в открытые ворота и отрезала ему путь отступления в коридор. В несколько прыжков Чеп оказался возле дерева в дальнем углу двора и моментально взобрался на вершину. Собака бесновалась внизу, а хорёнок на дереве с любопытством рассматривал её. С нашей собакой Румом Чеп жил мирно, а тут словно кто подсказал ему, что чужая собака — враг и надо спасаться…

Шли дни и недели. Чеп подрастал. Круглая мордочка вытянулась. Желтовато-серая шубка стала каштаново-бурой, хвост потемнел. Чёрные бусинки глаз светились умом, лукавством.

День Чепа обычно начинался рано. Едва забрезжит рассвет и в кухне загремит ведро, как он немедленно встаёт и ждёт, когда появится бабушка Фаина. Вот она выходит из дома и направляется к коровнику. Чеп бежит следом, ложится в дверях и слушает, как со звоном и шипением тонкие струйки молока наполняют подойник. Потом, получив порцию пахучего тёплого молока, уходит в логово вздремнуть.

Выспавшись, Чеп сладко зевает, потягивается.

«Тип-тип-тип!..» — слышится со двора. Чеп бежит туда. Он знает: там можно поживиться. Сегодня хозяйка кормит кур мелко рубленной сырой рыбой. Хорёнок втискивается между птицами, шмыгает у них под ногами, урывая лакомые кусочки. Иная хохлатка наградит его щелчком по лбу за нахальство, но это его нимало не смущает.

Чеп прекрасно знал голос своего воспитателя. Иногда Костя затевал с ним игру в прятки. В коридоре наливал в блюдце молока и, пока хорёнок ел, прятался во дворе, за углом сарая или за дверью коровника и звал: «Чеп! Чепка!» Хорёнок выбегал во двор, останавливался, оглядываясь и двигая чёрным носиком. Если Костя не отзывался, начинал скулить.

— А я здесь! — кричал Костя, и хорёнок мчался на голос.

Чеп был очень любопытен. Если Костя открывал сундук, он был тут как тут, забирался туда и начинал исследовать всё, что там было. Стоило Косте взять какой-нибудь предмет, например книгу, как Чеп взбирался ему на плечо, оттуда на руки и внимательно рассматривал.

Больше всего зверёк любил играть с заячьим хвостом. Подкравшись, лапкой отбрасывал его в сторону, прыжком кидался на него, хватал передними лапами, отскакивал и снова ползком подкрадывался к пушистому комочку.

— Ни дать ни взять котёнок, — смеялась бабушка.

Однажды Чеп лежал на крыльце. Из-за карниза окна, где были воробьиные гнёзда, упал оперившийся желторотый птенец. Он не умел летать и поскакал на середину двора. Одним прыжком хорёнок настиг его, впился зубами ему в шею и придавил к земле. Всполошилось воробьиное племя. Угрожающе чирикая, птички закружились над зверёнышем, целились клюнуть в голову, в глаза. Самка, мать воробышка, комочком упала на землю. Трепеща крылышками, топорща перья, двинулась на Чепа, но тот продолжал своё злое дело. Когда Костя увидел в окно, что происходит во дворе, и выбежал, было поздно: от воробышка остались лишь несколько перьев, крылья да головка с выеденным мозгом.

После этого случая Чеп стал беспокойнее, ночами скрёб лапами дверь чуланчика. Как-то утром бабушка вышла в коридор и ахнула: у логова Чепа рядком лежали убитые мыши, а сам он блаженно спал, свернувшись в калачик. Дверь в чулан была приоткрыта.

Прошло ещё несколько недель. Чеп вырос. Теперь это был великолепный, очень проворный, ловкий и смелый зверёк. Длинное стройное тело его оделось густым блестящим мехом: черно-бурого цвета на брюшке, каштаново-бурого на спинке и по бокам. Подвижная острая мордочка с короткими круглыми ушами оживлялась тёмными живыми глазами. И захотелось Косте похвалиться своим воспитанником. Дай, думает, прогуляюсь с ним по станице (Чеп бегал за ним как собачонка). Вышел, палочку взял с собой. Было воскресенье. Из труб летних кухонь струился сизый прозрачный дымок: хозяйки готовили ужин. Мужчины на лавочках вели тихие разговоры. Босоногие мальчишки, поднимая клубы пыли, гоняли чижа.

Костя шёл по теневой стороне улицы. За ним лёгкими скачками следовал Чеп.

— Гляньте, гляньте, хорёк! — закричали ребятишки и устремились за Костей.

— Не боишься ты, парень, ходить с ним? — спросил старик с длинным костылём в руке. — Кругом ведь птица!

— Не тронет, он учёный, — со спокойной гордостью заверил Костя.

И только отошёл немного, как Чеп кинулся на чьих-то кур во дворе! Те истошно закудахтали, разлетелись.

Откуда-то выскочила собака. Чеп — к Косте на плечо. Колхозники засмеялись, а старик с костылём сказал:

— Вот тебе и учёный! Уходи-ка, парень, подобру-поздорову, пока бабы шею не накостыляли!..

Вскоре я заметил, что Костя стал пропадать на речке с удочкой. Приносил преимущественно сазанят и довольно крупных голавликов — добычу редкую для наших удильщиков. Сначала я не придал этому особого значения: напал, думаю, парень на хорошее место, только и всего. Но однажды обратил внимание, что все рыбы, принесённые им, поранены чем-то острым. «Не острогой ли он их бьёт», — подумал я и спросил сына:

— Чем ты ловишь рыбу?

Костя от прямого ответа уклонился.

— Хочешь, папа, завтра пойдём вместе, я покажу, — сказал он и отвёл взгляд в сторону. Видно было, что ему не терпелось сейчас же всё выложить, но он подавил это желание.

Я не стал настаивать.

Назавтра рано утром Костя вёл меня на рыбалку. С собою он взял садок и… удилище, обыкновенное удилище, без лески. Кликнул Чепа. Всё это было очень таинственно.

Мы вышли за станицу. Костя молчал, я не расспрашивал. Через пустырь по тропинке мы спустились к речке. Костя вёл меня на знаменитую Чёрную яму, богатую рыбой. Чеп бежал следом.

К месту пришли, когда солнце уже поднялось над горизонтом. Перед нами открылся почти чистый широкий плёс с крутыми берегами. В прозрачной воде, пронизанной лучами солнца, хорошо просматривалось песчаное дно. Изредка проплывали косяки плотвы.

Между двумя склонившимися к воде ивами Костя остановился: недалеко от берега разгуливала стайка сазанчиков. Сын тихонько присел, показав рукою, чтобы я сделал то же.

Вот он осторожно поднял удилище и поставил его над сазанятами. Чеп вскочил, увидел рыбу, прыгнул в воду и вытащил на берег сазанёнка!

От изумления я не мог произнести ни слова. Так вот в чём дело! Костя выдрессировал хорька! Но как он, мальчишка, мог добиться таких результатов? Мне казалось, что это под силу только опытному дрессировщику.

А Чеп таскал да таскал из воды то сазанчика, то голавлика.

Чеп таскал да таскал из воды то сазанчика, то голавлика.

Костя с хитроватой улыбкой посматривал на меня, продолжая своё дело.

— Рассказывай, как ты выучил Чепа, — сказал я, когда напуганные рыбы отошли от берега и ловля прекратилась.

И тут сын подробно рассказал мне свою тайну, которую так долго сохранял из желания сделать мне сюрприз.

Однажды ловил Костя рыбу удочкой. Чеп в это время охотился за лягушками и натаскал их под куст добрую кучку.

Солнце пригрело. Стайки плотвичек поднялись к поверхности воды. Рыбки с чмоканьем хватали кустики ряски, всплёскивались. Чеп насторожился, прижался к земле, перебирая лапками. Костя с интересом наблюдал за ним. Глаза Чепа горели хищными огоньками, он весь напружинился, готовый вот-вот прыгнуть… Прыжок! Лёгкое тело хорька взметнулось вверх и погрузилось в воду как раз в том месте, где было наибольшее скопление чёрных спинок. Через несколько секунд хорёк вылез на берег с плотвичкой в зубах. Костя попробовал отобрать рыбку, но Чеп сердито заворчал, отнёс добычу к лягушкам, прогрыз ей голову и, облизываясь, отошёл. Потом начал валяться и отряхивать с мокрой шубки приставшие комочки земли.

«А что, если его выучить ловить рыбу?» — подумал Костя.

Назавтра, поймав плотвичку, Костя отрезал у лесы крючок, через жабры в рот продёрнул нитку, завязал и, бросив в воду рыбку, стал её водить. Хорёк вскинулся, нырнул и схватил плотвичку…

Много дней продолжалась дрессировка, и наконец Костя добился своего: достаточно было, увидев в светлой воде рыбу, поднять над нею удилище, как хорёк бросался за нею в воду…

* * *

Августовским утром под навесом, заменявшим летнюю кухню, бабушка Фаина готовила завтрак. Пришла соседка Аннушка с сыном Лёнькой, которому едва минул год. Мать постелила на траву одеяло, посадила на него Лёньку, а сама присела на скамеечку. Женщины разговорились. Лёнька обрадовался свободе, что-то лепетал на своём языке, улыбался. Он был рад сверкающему летнему утру, прохладе чистого воздуха, зелёной, ещё влажной от ночной росы травке. Незаметно мальчуган дополз до края одеяла и принялся за исследование живого мира, населявшего зелёную чащу травы. Вот муравей тащит белого червячка, толкая его перед собой. Вот серая, с ковровой спинкой гусеница повисла на былинке. Сверкая ярким пёстрым нарядом, на травинку села бабочка. Ребёнок потянулся к ней — бабочка вспорхнула. Лёнька проводил её глазами. В руках вместо бабочки оказался прутик. Лёнька принялся бить им по траве. Серая гусеница упала на землю. Что-то длинное, тяжёлое заворочалось в траве под ударами прутика. Лёнька засмеялся. Выдернув прутик из-под придавившей его тяжести, он снова замахнулся и ударил по тому же месту. Послышалось шипение. Лёнька снова громко засмеялся. Тут и взглянула в его сторону мать. Надо бы крикнуть, схватить сына на руки, что-то предпринять, а она побелела и, словно загипнотизированная, замерла без движения, без звука. В полуметре от Лёньки, выставив из травы голову, шипела змея. Случайно взглянув на Аннушку, поражённая её странной позой и смертельной бледностью, бабушка перевела взгляд на Лёньку и в ужасе вскрикнула.

В этот момент от дома молнией метнулся Чеп и бросился на змею. Аннушка кинулась к сыну, схватила его на руки и заплакала. А Чеп, вцепившись в змею зубами пониже шеи, придавил её к земле и рычал. Змея обвилась вокруг его туловища, сжалась, но скоро кольца распались. Чеп перегрыз змею надвое и принялся есть ещё извивающееся в его лапах тело.

Я в это время вышел из дома и, увидев плачущую соседку с ребёнком в руках и хорька возле одеяла, с ужасом подумал было: «Чеп бросился на ребёнка!» Но, когда присмотрелся к тому, чем был занят Чеп, сразу всё понял.

Я взял палку и выкатил из травы на чистое место голову змеи. Это была гадюка. Дом наш стоял на окраине, рядом был пустырь с развалинами. Видимо, оттуда и приползла змея…

* * *

Как-то Костя пошёл с Чепом на речку прогуляться. Я читал газету, когда сын влетел в комнату возбуждённый, расстроенный. Вот что произошло на берегу.

Косте захотелось искупать Чепа. Он зашёл в воду в неглубоком месте и стал звать к себе зверька. Но хорёк, разыгравшись, не шёл. Костя выбрался на берег. Чеп взбежал на яр и понёсся по редким кустикам бурьяна.

Поднявшись на яр, мальчик замер от страха за своего любимца. Степной орёл камнем падал сверху на хорька. Молниеносно схватив его в когти, беркут взмыл вверх и полетел вдоль речки. Костя закричал, замахал руками и побежал по берегу. Птица летела невысоко. Было видно, как отчаянно извивалось тело хорька. Орёл удалялся и вскоре перелетел речку. Вот он постепенно стал снижаться и наконец скрылся за полоской кустарника…

— Я хотел переплыть речку, — закончил Костя, едва сдерживая слёзы, — бежать туда… Да разве успеешь?

Я стал успокаивать его:

— Не горюй, сынок, всё равно скоро пришлось бы с ним расстаться: взрослый он стал, держать дальше было бы опасно.

Но Костя только рукой махнул и, глотая слёзы, вышел.

Я, как и Костя, был уверен, что Чеп погиб. Одного удара огромного беркута достаточно, чтобы убить и не такого маленького зверька, как хорёк. И что же? На второй день вечером Чеп нашёлся. Его привёл к нам старый пастух Семёныч. Нашему изумлению не было границ. Костя ошалел от радости. Он схватил хорька на руки, прижимал к себе, гладил. На спине Чепа были пятна засохшей крови, левое ухо распорото надвое.

Семёныч рассказал: под вечер гнал он стадо к станице, покрикивая на коров и пощёлкивая бичом. И вдруг остановился в изумлении. В трёх метрах от него, на чистом, выбитом месте стоял зверёк и, повернув голову набок, посматривал на Семёныча.

— Никак, хорёк, — рассудил Семёныч. — Где это тебя так угораздило, сердечный?.. Ухо-то, говорю, кто раскромсал?

Хорёк не только не испугался голоса Семёныча, но даже подошёл ближе.

— Господи! — удивился Семёныч. — Это как же он не боится человека?.. Иди себе с богом, не трону я тебя, — и двинулся вслед за ушедшим вперёд стадом.

Хорёк побежал за ним. Семёныч оглянулся.

«Стоп! — Он вспомнил, что у моего сына был приручённый хорёк. — Не тот ли? — подумал старый пастух. — Но как он попал сюда? Не иначе — сбежал».

Весь путь до станицы Семёныч беседовал с хорьком:

— Вот ты удрал, удовольствие себе доставил, дичинки отведал. Правда, ухо вот… Но это ничего: присохнет, заживёт… А хозяин небось горюет, ищет тебя… Принимайте, — сказал в заключение Семёныч. — Вижу, что ваш.

— Да ведь его вчера беркут унёс, — сказал Костя.

— Беркут? — удивился старый пастух. — Вот оно что! Стало быть, загрыз он птицу-то. Хорьки — они такие: бедовые зверюги…

* * *

И вот случилось то, чего надо было ожидать и что я смутно предчувствовал. Я знал, что у хорька, каким бы ручным он ни был, рано или поздно должен был проснуться инстинкт хищника, но не принимал мер предосторожности. Меня успокаивало, что Чеп в последнее время не делал попыток напасть на кур. Со своими он иногда даже спал вместе, в курятнике. «Он воспитан человеком, — думал я, — взят ещё слепым, может, обойдётся».

Через два дня после возвращения, рано утром, когда хозяйки погнали коров в табун, Чеп пробрался в соседний двор, схватил курицу, загрыз и приволок в своё логово. Потом снова побежал, задушил вторую, притащил и положил рядом. Третью только успел прикончить, как вернулась хозяйка, застала разбойника на месте преступления и подняла шум.

Чтобы успокоить разгневанную соседку, пришлось откупиться деньгами и пообещать, что такое не повторится.

Чепа мы заключили в клетку. Первые дни он злобно грыз железные прутья, метался, пытался вырваться. Потом смирился, затих и лежал, равнодушный ко всему, скучный. Ел он мало, хотя Костя в изобилии доставлял ему рыбу, живых лягушек. Шубка на нём потускнела, мордочка осунулась.

Я посоветовал сыну отнести его в лес и отпустить. Жаль было Косте расставаться со своим любимцем, но он правильно рассудил, что в клетке хорёк не выживет, а держать на свободе уже невозможно, и скрепя сердце отнёс его километров за пять в степь, в дубовый лесок на Широкой балке.

Недели через две возвращались мы с сыном из колхозной бригады полем. Дорога шла мимо того лесочка, где Костя оставил хорька.

— Папа, зайдём в лес, я покличу, — стал просить Костя, — может, Чеп прибежит.

Я согласился.

— Чеп!.. Чепка! — несколько раз принимался кричать Костя.

— Как же, ищи ветра в поле! — посмеялся я.

Мы присели у дерева отдохнуть. Вдруг Костя тихонько толкнул меня локтем. Я взглянул и замер. Под кустом шиповника из бурьяна высунулась мордочка хорька с чёрным носиком и раздвоенным ухом. Конечно же, это наш Чеп! Он пристально смотрел на нас. Взгляд его и вся поза выражали готовность скрыться, убежать.

— Чеп, ко мне! — крикнул Костя, и в ту же секунду хорёк оказался у него на коленях. — Чеп, Чепка ты мой, узнал… — радостно приговаривал Костя, поглаживая зверька.

Я был изумлён и, что скрывать правду, тоже взволнован трогательной привязанностью зверька к человеку, его воспитавшему.

Пока мы сидели, Чеп от нас не отходил, ласкаясь то к сыну, то ко мне. Когда пошли, он побежал за нами, но на опушке леса остановился и дальше идти не захотел.

Мы несколько раз оглядывались. Чеп стоял на бугорочке, подняв голову, и смотрел на нас. Костя на прощание помахал ему рукою.