На сборы в этот раз ушло гораздо меньше времени, и с восходом солнца они вступили на подмерзшую тропинку. Под ногами хрустели тонкие корочки льда. Ночные заморозки не дали образоваться туману, но облака плотно нависли над горами, и угрюмый рассвет серой пеленой растекался над поселком. Проходя мимо колодца, Андрей кинул взгляд на строение с белыми блочными стенами. Вчерашний джип по-прежнему стоял около крыльца. Окна были занавешены. Похоже, что обитатели дома еще спали.

Андрей попытался представить Ленку в ее новой семейной жизни. Опять закрутились мысли о том, что это могла бы быть их совместная жизнь. Печально всхлипывая и подвывая, призраки упущенного счастья снова толкались в прихожей. Однако, впускать всю эту хнычущую толпу он почему-то не торопился. А потом холодной вспышкой пришло озарение:

«Не могло у вас быть никакой семейной жизни! Тип, который вчера угрожал Кириллу, скорое всего, ее идеал мужчины. Ее первый муж Колька, со своими претензиями на крутость, сумел создать лишь иллюзию идеала, но потом за обман девичьих надежд был жестоко наказан. Тебя же использовали в качестве носового платка. И скажи спасибо, что вовремя выкинули. До дыр не затерли!»

И тут судьба, которая, вроде бы, только и занималась тем, что наносила удары, показалась не такой уж и жестокой. Где-то она и оберегала, где-то подставляла плечо, а иногда и направляла в обход расставленной ловушки. Правда делала это весьма грубо, особо не деликатничая с чувствами подопечного.

Вчерашний поход еще отдавался ноющей болью в мышцах. Но теперь дорога до границы Зоны показалась не такой тяжелой. Кирилл, щадя напарников, взял не очень быстрый темп. А, может быть, ему самому мешал идти болтавшийся за плечами карабин. Как и в прошлый раз, на последнем привале произошла встреча с патрулем. Низкорослый круглолицый сержант с характерной монголоидной внешностью, панибратски хлопнул сталкера по плечу:

— Чего, Кирюса, на охоту собрался? — прошепелявил он с карикатурно восточным акцентом, и ткнул пальцем в приклад карабина.

— Голована, хочу замочить! Обнаглел сволочь. — ответил Кирилл, сохраняя на лице монументально-серьезную мину.

— Скуру приноси. Пятьсот рублей за скуру даю, — деловито предложил сержант.

— За пятьсот рублей ты сам иди шкуру снимай, — отрезал Кирилл. На что сержант, сокрушенно покачал головой, большой и круглой, как арбуз с астраханской бахчи:

— Плохой ты человек, Кирюса! Злой, жадный!

На том и расстались. Патрульные, унося заработанный преступным путем гонорар, исчезли за скалистым гребнем горы. И снова впереди безжалостное яркое солнце поливало холодными лучами мертвую землю пустыни. Правда в этот раз она показалась не такой уж унылой и зловещей.

«Как быстро привыкает человек!» — думал Андрей. Еще вчера здешние пейзажи воспринимались не иначе, как приемные покои ада. Теперь же сознание пыталось адаптировать мертвый ландшафт, представить его чуть более живым и теплым. А память, по причудливой цепочке ассоциаций вытягивала на свет примеры из прошлого. Вспомнилось, как, отрабатывая трудовой семестр на подмосковной овощной базе, их студенческая бригада облюбовала для распития запрещенных напитков закуток в ангаре для хранения капусты:

Более гадкое местечко сложно было представить. С одной стороны грязно-серая каменная стена. С другой пропитанный соком гниющий овощей деревянный барьер. Сквозь дыры торчат почерневшие капустные листы. Такие же черные склизкие ошметки под ногами, и освещает это царство тлена лампочка в железном колпаке, словно взятая на прокат из декораций фильма о фашистском концлагере. Он вспоминал, как стряхивали с лавочки гниющие капустные лохмотья, и на расстеленной газете выстраивался натюрморт: ядовито-зеленые бутыли водки, вспоротая перочинным ножом банка бычков в томате, батон за двадцать копеек и украденные из соседнего хранилища большие красные помидоры. Граненый стакан, как переходящий приз, начинал путешествие из одних рук в другие. Маслянистая на вид жидкость, вливаясь в горло, отдавала характерным привкусом разведенного спирта, и хотелось быстрей зажевать ее сочной помидорной долькой. Потом ломали руками хлебный батон, и с помощью одной на всю компанию вилки выуживали из темно-бордового томата кусочки рыбы. А через несколько минут мир вокруг начинал меняться. Грязные реалии помойного закутка, неспособные заслонить величие и красоту Вселенной, уходили куда-то на второй план. Бурлящей волной ее энергия растекалась по жилам. Мощный поток уносил на своем гребне из пропитанного гнилью хранилища, от скучного и тяжелого труда, от извечного состояния зависимости и подчиненности в прекрасный свободный мир. И, казалось, нет в жизни таких препятствий, которые нельзя преодолеть. Нет вершин, на которые нельзя подняться.

По прошествии многих лет, пытаясь анализировать это состояние эйфории, Андрей думал, что алкоголь был лишь подсобным средством, позволяющим снять некоторые барьеры. Это молодость, в переизбытки сил и желаний, стремилась разорвать окостеневшие грани материального мира.

Часто вспомнилась последняя ночь на той обросшей потом легендами и студенческими байками «картошке». Перед отъездом домой кураторы убедительно «попросили» после ужина выйти на работу в третью смену. Сначала, среди бойцов студенческого отряда пополз глухой ропот. Из чувства солидарности со всяким бунтарством Андрей готов был присоединиться к протесту. Но недовольные голоса как-то очень быстро затихли, и с началом ночной смены на базе уже кипела работа. Андрей до сих пор помнил, как гнет многодневной усталости сменил неожиданный прилив энергии. Будто одержимый, он карабкался на груженые машины, руками и сапогами сваливая вниз в контейнер огромные кочаны. Рожденная переизбытком сил веселая ярость рвалась наружу, бросала в атаку на капустные горы, а в возбужденном воображении мелькали сцены из фильма «Как закалялась сталь».

Только утром в автобусе Андрей почувствовал, как вымотался за прошедшую ночь. В полудреме откинувшись на мягкую спинку кресла, он заворожено смотрел, как за окном длинные ангары базы сменяют укутанные туманом поля, как навстречу едут набитые овощами машины, разгружать которые теперь уже будет кто-то другой. Приятная усталость, растекалась по телу, вечные сомнения и недовольство собой на какое-то время сменила спокойная уверенность. Казалось, что вся дальнейшая жизнь будет чередой малых и больших побед, успешного преодоления посланных судьбой испытаний…

Предостерегающий окрик вернул его реальность. Чуть не налетев на Сашку, Андрей остановился. В нескольких шагах от них застыл Кирилл. Взгляд его был прикован к вздымавшемуся впереди холмику. В первый момент Андрей не заметил ничего подозрительного. Но потом даже не увидел, а почувствовал происходящее под серо-желтым покровом шевеление. Через несколько секунд уже не было сомнений, что там, под верхним слоем грунта, кто-то или что-то движется. Очертаниями шевелящееся нечто напоминало гигантскую змею. Хвост огибал вершину бугра, тело извивалось по склону, а голова, словно пытаясь кого-то схватить, совершала хищные слепые броски всего лишь в нескольких метрах от людей.

— Стоим как вкопанные! Он на вибрацию реагирует.

В еле слышном шепоте сталкера пульсировал страх. С некоторым запозданием он передался Андрею. Вскоре стало понятно, что невидимое, и от того еще более жуткое нечто, охотилось за ними. Единственной защитой была полная неподвижность, и упование на то, что подземный хищник не наткнется на них вслепую.

Никогда еще смертельная опасность не была так близко. Андрей чувствовал свою полную неготовность к такой встрече. Все философские утешения рассыпались, словно карточный домик. Отчаянно цепляющееся за жизнь человеческое существо стояло лицом к лицу с реальной угрозой гибели. А почва шевелилась уже совсем близко от его ботинок. Измеряя глазами амплитуду и направление бросков, Андрей пытался уловить в движениях подземной твари какую-то систему, высчитать место, куда хищник метнется в следующий раз. Иногда, казалось, что он меняет направление поисков, но потом снова бросок назад, и земля вспучивается совсем близко. Она уже была не надежной твердью, а морской бездной, откуда в любой момент может пойти в атаку зубастое чудовище.

Происходящее походило на затянувшийся ночной кошмар, но он понимал, что избавительного пробуждения может и не случиться. Постепенно панический страх уничтожил все мысли и чувства, кроме отчаянного желания, чтобы это быстрей закончилось. И еще мелькала уж совсем постыдная надежда, что тварь схватит кого-то другого. Тем временем из вспаханной почвы, словно в мистическом ужастике, вылезали на свет огромные черви. Вид шевелящихся над поверхностью красных обрубков, был зрелищем малоприятным, но наблюдать за ними было все же лучше, чем обреченно отслеживать броски рыскающей вокруг смерти.

Неожиданно над головой послышалось хлопанье крыльев, и стая крупных ворон спикировала на землю. Деловито расхаживая по пропаханным бороздам, птицы принялись клевать червей. Словно пинцетом, они с помощью клюва вытягивали их из земли, подкидывали вверх, и, запрокидывая голову, с трудом, заглатывали красные извивающие колбаски. Почти сразу после начала вороньей трапезы, подземная тварь замерла на месте, потом стала медленно разворачиваться. Туловище описало кольцо, вспучив почву почти у самых ботинок Кирилла. Бугорок, под которым воображение дорисовывало изготовившуюся к броску пасть, медленно пополз в сторону стаи.

Андрей тут же позабыл о собственном страхе и о том, что еще недавно готов был ради своего спасения пожертвовать кем-то из спутников. Теперь все внимание было сосредоточенно на птицах. Он отчаянно желал, чтобы они заметили приближающуюся опасность. Но вороны, увлеченные пиршеством, казалось, ничего не видели кроме шевелившихся под лапами деликатесов. Когда бугорок подполз совсем близко, Андрей крикнул «Пошли, отсюда!» и в тот же миг понял, что этого нельзя было делать. Вороны никак не отреагировали, а тварь сначала застыла на месте, потом начала медленно разворачиваться. Кирилл повернул в его сторону бледное злое лицо. За беззвучным шевелением губ угадывался поток отборной брани. А тварь уже развернула голову и в этот момент ворона неосторожно хлопнула крыльями. Фонтам земляных брызг, направленным взрывом, ударил в ее сторону. Стая шумно взмыла в воздух, но не пролетев и десяти метров снова опустилась. Коррозия почвы быстро двинулась следом за ними, а птицы опять перелетели на очень небольшое расстояние и через несколько секунд все повторилось.

Первый благодарной мыслью было то, что они уводят хищника от людей, но Андрей быстро сообразил, что все гораздо прозаичнее. Разыгрывая хорошо известный в природе трюк, вороны заставляли так подземную тварь вспахивать почву. Потом, уведя ее как можно дальше, они уже, ничего не боясь, устроят пир в проделанной борозде.

— Быстро за мной! — скомандовал Кирилл. Они бегом обогнули бугор, и вскоре оказались на значительном расстоянии от проложенного хищником следа. Когда добрались до места, где мягкая почва переходила в каменную россыпь, Кирилл объявил привал. Скинув карабин и рюкзак, он первым делом подошел к Андрею и угрожающе спокойным тоном поинтересовался:

— Ну что, птичек жалеем?

Андрей невольно вжал голову в плечи. По всем законом жанра он должен был сейчас получить хорошую оплеуху. Но Кирилл, вопреки образу крутого сталкера, не стал заниматься рукоприкладством. Ограничился пожеланием больше так не делать и, для большей убедительности, коротко рассказал про тварь, с которой они только, что столкнулись. Оказалось, воображение обманывало, рисуя усеянную изогнутыми клыками пасть. Гигантский червь мутант не имел зубов, добычу он заглатывал целиком и еще вполне живую. От чего и получил прозвище «живоглот». Официальное название на латыни звучало более эстетично, но хуже запоминалось. В те времена, пока за Зоной еще велись регулярные наблюдения, эти твари иногда попадали в руки ученых. После вскрытие внутри их находили полуразложившиеся останки птиц, голованов, а бывало и пропавших без вести исследователей Зоны. Медицинская экспертиза утверждала, что медленно съедаемые желудочной кислотой жертвы, какое-то время еще были живы.

— И много их тут? — поинтересовался Сашка. Голос звучал очень буднично, но чувствовалось, как за показным спокойствием пульсируют спазмы отвращения и страха.

— Да нет, тварь достаточно редкая — упокоил Кирилл, — Все поголовье не более десяти двенадцати особей. Большее число тут просто не прокормится. А за пределы Зоны они не выползают — эффект Штенберга.

— Кто этот Штенберг? — так же бесцветно и буднично поинтересовался Сашка.

— Американец. Впервые высказал предположение, что все порожденное зоной контакта, даже летающее и ползающее, останется локализованным в этой зоне. Даже то что, мы растаскиваем по миру, через какое-то время сюда и вернется. Он это трактовал, как расширенное проявление законов сохранения.

Андрей снова отметил, что Кирилл слишком часто для деревенского жителя и участника криминального бизнеса произносит научные термины. И это не показное употребление заученных словечек. В голосе и даже самом облике сталкера, время от времени, проскальзывало что-то глубоко запрятанное, противоречащее внешнему образу. Будто человеческое лицо проступало вдруг сквозь грубую карнавальную маску.

Как и в прошлый раз, для снятия стресса, Кирилл пустил по кругу флягу с настойкой. Стало немного легче, но страх так и не отступил. Богатое воображение очень часто становилось для Андрея мучителем и жизненными кандалами. Еще когда-то давно, во время отдыха в Коктебеле, он, заплывая далеко за буйки, начинал чувствовать безотчетный страх. И напрасно разум пытался убедить, что местные акулы существа для человека абсолютно безопасные, а пресловутое Карадагское чудовище, всего лишь легенда. Воображение упрямо рисовало, поднимающуюся из темной толщи воды зубастую пасть. А сейчас перед глазами трепыхались в растворе желудочного сока жертвы живоглота.

«А ведь они до последнего момента, даже в желудке, еще на что-то надеялись!» — эта мысль обжигала ужасом и отвращением. Почва вокруг каменистого островка больше не казалась надежной твердью. Андрей думал, что если заставит себя на нее вступить, то только для того, чтобы преодолеть отрезок до границы Зоны.

— Ну все, отдохнули. Подъем! — скомандовал Кирилл. Оказавшись последним в цепочке, Андрей ощущал себя барашком, которого ведут на бойню. Но для человеческого сознания такое чувство обреченности было непереносимо, и он пытался зацепиться за что-то, оправдывающее такую покорность. Думал и о своих спутниках:

«Они ведь тоже испытывают не меньший страх! Но никто не подает виду. Что это — мужество, которого не достает ему? Или у них просто не столь красочное воображение, а корыстный мотив пересиливает все остальное.»

Потом он почему-то вспомнил, как вороны азартно вытаскивали из земли червяков, в то время как гигантский червь готовился проглотить из самих. Это вызвало новый спазм отвращение, теперь уже ко всему миру, основанному на взаимном пожирании. Но потом вдруг пришло смутное ощущение, что такое мироустройство, не бездушная механическая случайность, а испытание, которое он должен пройти. А наглые физиономии ворон, вдруг трансформировалась в символ извечной игры жизни со смертью. Страх не прошел, но ему стало гораздо легче. Словно плотный туман, в котором он до сих пор блуждал, на миг рассеялся, и сквозь него проступили очертания величественных соборов.