Приятелем Геры оказался невысокий паренек лет двадцати пяти, в кожаной куртке и строгом костюме. Туфли его были безупречно вычищены, лицо выбрито, волосы расчесаны на пробор и уложены. Галстука не было, но зато из кармашка кожаной куртки торчал платочек. Он был похож на кого угодно, но только не на Безумного Макса. Между тем звали его именно так. По аналогии с блокбастером с участием Гибсона, я полагаю. Упитанное лицо, тонкие зловредные губы, чистые глаза. Сначала я подумал, что это кто-то, кто должен после короткого разговора обернуться к своему тонированному, как катафалк, «Мерседесу-300» и свистнуть. И уже после того, как формальности были бы улажены, из «мерина» вылез бы тот, с кем мы искали встречи. Это должен был быть, по моим расчетам, высокий, чуть сгорбившийся в постоянной готовности ринуться кому-нибудь под брюхо и вырвать зубами мошонку тип. У него непременно должно было быть два ряда стальных зубов, на пальцах – фиолетовые перстни, а на бедре – мачете.

Ничего похожего. Максим и был тем самым человеком, кто выбивает из лопоухих москвичей бабки посредством подстав. За «Мерседесом», из которого он вышел, заметив наше приближение, стоял «БМВ»-«пятерочка», и из окон его валил дым, как если бы там топилась похожая на нашу «буржуйка». Мальчишки курили.

Максим улыбался, жал нам всем руки, видимо, с Мокиным он дружил настолько тесно, что верил ему безгранично. Только так я могу понять «засветку» двух «рабочих» машин. Впрочем, номера эти были, скорее всего, липовые. Непонятно почему – ситуация к тому не располагала – я чувствовал страх. Как-то неприятно было находиться рядом с людьми, гробящими другим настроение. Эти улыбки напоминали мне доброжелательность врачей Освенцима, разглядывающих новую партию польских евреев.

Я переживал неприятные чувства, а Мокин тем временем как мог рассказывал о случившемся.

– Неплохо они вас оттерли, – заметил Макс, обходя «Пассат» Пискунова. – Им самим ремонту штуки на две – как пить дать. Потому так много и взяли – тридцать. Хотя… – он снял очки и посмотрел на Пискунова взглядом, которым ветеринар осматривает корову, прежде чем осеменить. – Нет, немного. Я бы больше взял.

– Почему? – окрысился Витя.

– Потому что ты бы дал. Ну, так в чем проблема-то?

– Проблема в том, – вмешался Голев, – что теперь эти деньги ему нужно вернуть. В противном случае может произойти катастрофа с выдачей в тюремной камере многих чиновников мэрии. Опять же менты могут за МКАД крепко взяться. А это не входит в его бизнес-план, – и он кивнул на Пискунова. – И в ваш, наверное, тоже.

Макс поджал губы и уважительно покачал головой. Потом поморщился и обвел наши лица колючим взглядом.

– Я как бы немного не понял. А кто так вашего друга ударил? Машина какая? Номер он запомнил?

Пискунов отстранил Мокина в сторону и рассказал всю историю сначала. Действительно, получилось, что сейчас о кавказцах я тоже услышал впервые, Мокин о них не говорил.

– Кавказцы?.. – Макс присвистнул и на этот раз к джипу развернулся. – А какие кавказцы? Чечены? Армяне? Понт, поди-ка сюда!

Я поежился. Сейчас история будет звучать в третий раз. А вообще уже в четвертый…

– Это какая-то ерунда, пацаны, – заверил Понт, пережевывая жвачку. Он был выше нас на голову, и я видел свое отражение в его черных очках. В этих очках я располагался вниз головой. Еще мне хотелось сунуть руку в карман и отдать ему деньги. – Горцы на МКАД по машинам не работают. Их тема – борсетки, разбои. Ну, из машины телку выкинуть, развести кого на заправке… А дорожные терки – тема не маклаудов.

– То есть ты хочешь сказать, что я отдал деньги киприотам? – спросил Пискунов. – Или испанцам?

Понт приобнял его, отчего Витя стал похож на пришедшего в гости к педофилу ребенка, и сказал негромко:

– По тебе я вижу, что ты мог отдать деньги даже кенийцу. Но, несмотря на это, я говорю тебе: это были не кавказцы.

Он убрал руку с Пискунова и вынул из кармана новую жвачку. Старую переплюнул через «Пассат». Она пулей ушла в Москву.

– А что за машина у них была?

– «Геленваген».

Макс и Понт засмеялись. Так в палатах психиатрических клиник смеются обычно бессердечные врачи во время утреннего обхода.

– Он говорит – «Геленваген», – подсказал Максу Понт, словно тот был глухой.

И они снова засмеялись.

Я жалел, что мы сюда приехали. Пискунов, судя по его виду, жалел еще больше. Им полностью овладела злоба, и теперь она властвовала над ним безгранично.

– Что ты смотришь на меня, как на самый неинтересный случай? – насторожился Понт.

– Мы, вообще, не хохотушек подзанять приехали, а за советом, – вступился за свою стопроцентную ежемесячную премию Голев. – Ты еще Нагорную проповедь нам почитай.

– Чего я должен почитать? – обратился за помощью Понт к Максу.

– Садись за руль, – приказал тот Пискунову. – И показывай руками, кто где ехал.

Это уже было похоже на помощь. Витя захлопнул дверцу, мы окружили машину.

– Ты всегда так за рулем сидишь?

Пискунов посмотрел на Понта.

– А чем плоха моя посадка?

– Есть три типа водителей. «Коты» – они рулят, лежа на спине. «Суслики» – те крутят баранку, лежа на руле. И есть нормальные. Ты не рисуешься ни под тех, ни под других, ни под третьих.

– А под кого я рисуюсь? – выдавил Пискунов, которого могло бы обрадовать, что он не «кот» и не «суслик», но насторожило, что и не нормальный водитель.

– Ты за рулем сидишь, как собака на заборе, – сказал Понт. – Ты просто подарок. Как только мы поговорим и ты поедешь, через триста метров я тебя сгоню и разведу на пару штук баксов. Даже после этого разговора.

– Ты же ничего не видишь в зеркала, – вскричал Макс. – Это во-первых! Во-вторых, на «Геленвагенах» не «работают»! Малейший промах – и ущерба на многие тысячи! Ты просто попал в дэтэпэ!.. Проблема лишь в том, что «Геленваген» стоит сотню, а с тебя взяли почему-то тридцатку. Впрочем, если они уехали своим ходом, значит, не такие уж большие проблемы у них были. В этом случае, мой друг, мы сами вызываем ГАИ. А они не стали. Понт, ты что-нибудь понимаешь?

– Я, вот я точно ничего не понимаю! – протиснувшись к Максу, я чиркнул зажигалкой и закурил. – Как вы работаете, черт вас возьми?

– Ты номер срисовал с «Геленвагена»? – спросил Понт Пискунова.

– Три восьмерки, «тройная Ольга»…

И мне стало неприятно оттого, что меня приобнял Понт…

* * *

– Ребята! – Так он начал урок водительского мастерства. – Ребята, вся МКАД разделена на участки. На каждом из этих участков работает своя команда. Нами командует дядя Поля.

– Женское имя, – сказал Пискунов, выглядывая из окна.

– Ты только ему это не говори.

Так вот, команда дяди Поли работает интеллигентно. Его люди отбирают у лохов деньги за пару десятков минут. Бывший таксист дядя Поля, как никто другой, знает, как найти в потоке машин лузера. Этот сравнимый разве что с опытом мировой революции опыт он передал своим младшим друзьям, и теперь они возят ему деньги, как другие молодые люди возят добычу другим дядям Полям, с других участков МКАД.

Команда дяди Поли работает от Рублевского шоссе до Ленинского проспекта. Один раз дядя Поля за организацию оргпреступной группировки уже отсидел, но, выйдя, снова организовал новую, присоединив к ней не до конца разобщенную старую. Патент на изобретение подставочного бизнеса принадлежит именно ему, но в регистрационную палату РУБОПа дядя Поля не торопится. Он скромен. Он раньше других понял, что громкие разборки только привлекают лишнее внимание, а деньги можно отбирать без шума и пыли.

Бригада дяди Поли, в которую входят двадцать шесть человек, выезжает на дело исключительно в стильных костюмах и на чистых автомобилях. Реноме коллектива – прежде всего. Когда-то в группе работал бывший милиционер. Высокого поста он не занимал, зато возглавлял в свое время фонд помощи правоохранительным органам. Самым ценным в его организации было удостоверение с эмблемой МВД. Когда владельца этого удостоверения задушил зеленый змий, он за небольшое вознаграждение стал сдавать ксиву в аренду. Таким образом он и познакомился с дядей Полей. Бывшему мусору выдали генеральскую милицейскую форму и усаживали в качестве гиганта мысли и отца русской демократии на заднее сиденье машины. Вся его роль заключалась в том, чтобы не открывать рта, из которого клубились пары алкоголя, и надувать щеки.

Когда лох царапал дорогой автомобиль подставщиков, те выходили, с озабоченными минами оглядывали повреждения. Затем рвали на себе волосы и кричали в небеса:

– Как нам теперь успеть на встречу с Медведевым?!!

Далее был звонок в автосервис, краткое описание царапин, выяснение размера ущерба и дикий вопль: «Две тысячи евро?!»

Все это время лох находился в состоянии делирия. Он смотрел на генерала, как крот смотрит на удава, и не было случая, чтобы он не соглашался заплатить сразу. Если денег при нем не находилось, эскортирующие к первому вице-премьеру генерала люди отправляли с виновником ДТП своих людей. И гонец, разрываясь от хохота, выписывал лоху расписку в том, что претензий к нему не имеет.

– А страховка и гаишники? – пробурчал из-за руля лох Пискунов.

– Дядя, нормальные люди работают по двум схемам. – Усевшись на капот «Пассата» с ногами, Понт закурил. – Обычно они (Понт говорил – «они», и со стороны можно было подумать, что говорит не махровый мошенник, а журналист, только что закончивший независимое расследование) выбирают автомобиль, ползущий в левом ряду. Одна машина, работающая «на сгоне», пристраивается следом и принимается мигать фарами, как Паша Цветомузыка – глазами. Типа нужна свободная дорога. Как только лох начинает перестраиваться, справа подлетает «Мерседес», – но, мать вашу, не «Геленваген», конечно, – и аккуратно подставляет бок…

Мы как по команде посмотрели на «трехсотый», года рождения этак девяносто пятого.

– Запчасти-то все равно новые покупать, а стоят-то они как на новый, – широко улыбаясь, объяснил Понт. – А вообще мы занимаемся, если честно, профилактикой дорожного движения. Таким образом мы учим придурков правильно ездить. За это берем плату. Это всего лишь чуть больше, чем в ГАИ при сдаче на права.

– Это, как я понимаю, первая схема, – выпрямил канву разговора Голев. – А вторая как выглядит?

– Вторая… – сладостно протянул Макс. – Вторая… По МКАД часто ездите?

– Бывает, – уклончиво бросил Голев.

– Столкновения на выездах на Кольцо часто видите?

– Каждый день. – Рома явно экономил время.

– Так вот почти каждое дэтэпэ на выезде – наша работа, – щурясь от блаженства, признался Макс. Мой «мерин» едет первым и как бы ждет, когда его пропустят в поток. Лох стоит за мной. Меня пропускают в поток, я давлю на газ, лох торопится за мной, и в этот момент я бью по тормозам. Удар в задницу. Бабки – на капот. Что же касается совета тут же звать гаишника или обращаться к страховщикам, в нашем случае эта тема не работает.

– Как эт-так? – шипит из-за руля Пискунов, старый автолюбитель.

– Разборки со страховыми компаниями лично меня не пугают. В прошлом году у фирмы «Ингосстрах» я на законных основаниях отнял сто тысяч рублей. Копейки, конечно, но приятно. А менты… Пиар многолик и чарующ, друг мой… Лохи только спустя несколько часов начинают удивляться тому, как быстро приехали менты к месту аварии… Объяснить или сам догонишь?

Вынув платочек – не тот, что был в нагрудном кармане, а из кармана брюк, Макс вытер рот.

– …Самый действенный способ от нас отвязаться – тупо не давать бабки и посылать нас на… А еще лучше начать фотографировать место аварии и мою тачку.

– И ты так спокойно об этом рассказываешь? – зло хохотнул Пискунов.

– А чего мне бояться? – невозмутимо фыркнул Макс, посмотрев сначала на Витю, как на идиота, а потом на то место на «Пассате», где в соответствии с требованиями завода-изготовителя должно было быть правое крыло. – Завтра ты опять попадешь. Ты же лох.

– Я не лох!

– Правда? – ласково спросил Понт.

– И что, спасения от вас, подлецов, нет?

Пискунов сам портил все наше начинание.

И мне казалось, что совершает он это со знанием дела. Его мозга советуют не то – это очевидно.

– Почему, существуют такие способы, – возразил Макс, как-то подозрительно непринужденно. – Есть на чем записать?

Придурок Пискунов вынул записную книжку. Он привык в доброжелательной манере посылать всех в неприличное место, называть всех подлецами и негодяями, но Макс и его приятель не столь долго общаются с Витей, как мы. И эта просьба записать что-то натолкнула меня на мысль, что готовится возмездие.

– Пиши. Первое: тонированные стекла. Я не вижу, кто сидит в машине, поэтому атаковать не буду. Записал? Второе: два человека и более. Двоих продавливать трудно. Помимо них долбоебов в Москве – хоть отбавляй. Третье: дорогая машина. Лохи на «Кайенах» не ездят…

– Ты подожди, подожди, не части! – Пискунов писал очень быстро.

– Ты что там чирикаешь? Не номерок мой? – наклонился Понт. – А, «…на „Кайенах“ не ездят», – выпрямился. Он многозначительно посмотрел на Макса.

– Ну, и – четвертое: баба…

Пискунов вздрогнул.

– В смысле? – прохрипел он.

– Я знаю, о ком и о чем он сейчас подумал.

– В том смысле, что баба тут же ударяется в психоз и начинает рыдать. А еще звонить по телефону, и хрен бы его знал, окажется ее муж «волшебником» или нет. Таким образом, чтобы не стать лохом на сто процентов, нужно ездить на дорогой тачке с тонированными стеклами, в компании, а еще лучше – с бабой…

– А на каких машинах ездит потенциальный лох? – засовывая книжицу в карман, поинтересовался Пискунов.

– Лично мы ищем на дороге только чуваков в норковых шапках и коричневых дубленках, ездящих на черных «Пассатах».

Пискунов вышел из-за руля.

– Дай вам бог всего хорошего за ту огромную радость, что вы мне только что доставили своим рассказом, – поблагодарил он с розовым лицом Понта и Макса. – Я уеду отсюда очень освеженный им.

– Ты бы до дома ехал ночью, да со стороны Зеленограда, – посоветовал Макс. – А то вернешься к жене не освеженный, а освежеванный.

Услышав слово «жена», вся дорожная бригада всхлипнула. Кроме меня. Не слишком вдаваясь в подробности Понтового учения, я думал о том, что никогда в жизни бы мне не видать стопроцентной премии и зарплаты по первой сетке, если бы не Тина. Впрочем, все эти блага нужно было еще завоевать. Пока они являются ко мне разве что во сне.

Сны для меня это вообще предмет отдельного разговора. Они подчинили меня своим правилам. У меня сонная зависимость, если такой психоз, разумеется, существует.

О снах ходит много споров. Существует множество сонников, расшифровывающих сновидения. Одно время я даже стал украдкой их почитывать. А все потому, что сны мне снятся постоянно и, как правило, с очевидными отклонениями. Я не психолог, судить о них с точки зрения обученного специалиста не имею возможности. Не получается оценивать свои сны и в свете разума, ибо как только я принимаюсь это делать, меня начинает душить депрессия.

Дело в том, что мне категорически не везет со снами. Кому-то снятся душераздирающие соития, кто-то регулярно поет караоке в компании знаменитостей, а одному моему знакомому повезло и того больше – он катался с Жириновским на коньках по льду какого-то озера. При этом оба были обнажены и говорили о какой-то Жене. Кто такая Женя, мой знакомый не знает и теперь, у него сроду не было знакомых Жень. Но сам факт! Я спросил его, быть может, они говорили о жене, но знакомый отказался дальше обсуждать тему, заявив, что язык мой грязен и я опошлю все, что угодно, даже чистый сон.

Голеву позачера снилось, что он летит на дельтаплане. Говорит, ощущение было даже сильнее, чем когда он летал на дельтаплане не во сне. Я спросил его, точно ли он летал на дельтаплане, – не на метле ли, – и он возразил, что если ему что-то сунуть между ног, то он в отличие от меня почувствует это даже во сне. Отчасти он совершенно прав, поскольку о снах он говорит, как о только что состоявшемся просмотре фильма. Я же проваливаюсь в сон как в кому, не помню почти ничего из того, что в коме происходило, а что помню, то обязательно отвратительно.

Мало того, моими снами постоянно манипулируют окружающие. Стоило только мне услышать, что рыба к беременности, как я три дня подряд ловил рыбу. Узнав, что мутная вода – это плохо, а чистая – хорошо, я на следующую же ночь оказывался в воде мутной. Однажды я признался в компании девушек, что нашел во сне деньги. Одна тут же спросила: «Бумажные или железные?» Я сказал, что бумажные, и мне было сообщено, что это плохо, с деньгами придется расстаться. Но тут же другая успокоила меня, возразив той, что бумажные – это, наоборот, хорошо, а железные – к потере. С этих пор я если нахожу во снах своих деньги, то обязательно бумажные вместе с медяками.

Мне не везет со снами. Они все цветные, но бессмысленные. Я уже соскучился, признаюсь, по хорошему кошмару. Чтобы закричать и сесть ночью на кровати – в поту и с тахикардией и экстрасистолами. Я даже согласен на непроизвольное мочеиспускание от ужаса – так я соскучился по чему-то осмысленному. Но сны словно издеваются надо мной. Главные герои имеют в них такой гадливый видок, что я уже во сне постоянно жду, что вот-вот подвалит какая-нибудь сволочь и шепнет на ухо: «Надеюсь, ты понимаешь, что мы тут все прикалываемся?»

Сегодня я видел во сне корабль. И знаете, почему? Я ненавижу это, потому что вчера поздно вечером, черт его задери, я слушал дома Маршала с этой его – «Жаль, но мне не снятся корабли».

А сегодня ночью скачал и смотрел старенький, но любимый мною фильм «Жизнь – дерьмо» с Мэлом Бруксом.

И нет никаких сомнений в том, что сегодня ночью я буду сказочно проводить время.