Кто-то затолкал Маше в рот пыльную тряпку. Помеченный с жуткой гримасой приближался к ней, клацая огромными щипцами. Маша забилась, но сзади ее крепко держали поперек живота. Невидимый враг швырнул ее на кровать в ноги к Самосвалову и гаркнул над ухом:
— Давай молоток!
«Голову проломят!» — ужаснулась Маша. Но Помеченный молотка не дал, а завернул ей руку за спину. Вокруг запястья обвилось что-то холодное — проволока?
— Давай, Молоток! — повторил грабитель, и она поняла, что Молоток — кличка Помеченного.
Лязгнули щипцы. Проволока больно врезалась в руку.
Клац! Что-то щелкнуло, и преступники отступились.
Маша осторожно пошевелила вывернутой рукой, посмотрела через плечо — ага, ее прикрутили проволокой к спинке кровати. Сзади сидел Петька в такой же позе, только спиной к Маше. У нее была прикручена левая рука, а у Петьки правая.
— Му-му? — промычал Петька, выворачивая шею и косясь на нее слезящимся глазом. Изо рта у него тоже торчала тряпка.
— My! — бодро ответила Маша, хотя не поняла, о чем он спрашивал.
Самосвалов заворочался и произнес небольшую речь из вопросительных «му-му», упрекающих «му-му» и назидательных «му-му». Его было легче понять, потому что все взрослые в таких случаях говорят одно и то же: «Что вы здесь делаете? Допрыгались, помощнички?! Так бывает со всеми, кто без спроса суется в недетские дела!» Рот начальника укропольской милиции был заклеен липкой лентой. Маша подумала, что если выбирать, то лента, конечно, лучше тряпки во рту.
Запах нашатырного спирта расползался по комнате; все чихали и кашляли. Выключив свет, чтобы случайный прохожий не увидел пленников, грабители раскрыли окна. Ставни в домике-прянике были хитрые. Обычно их приделывают снаружи, чтобы защитить стекла. А тут хозяин соорудил целый бутерброд: оконные рамы, за ними тюлевые занавески, за тюлем ставни, а изнутри плотные шторы, чтобы ни одна щелочка не светилась. Посмотришь с улицы — свет не горит, за стеклами чуть белеют занавески. Прохожий не постучится в домик-пряник, чтобы спросить дорогу, сосед не заглянет на огонек…
Преступники ходили по комнате, сталкиваясь в темноте, что-то роняя и шепотом переругиваясь.
— Ладно, успеем собраться. Перекур, — скомандовал кто-то знакомым голосом.
Вспыхнула зажигалка, осветив худое лицо в очках с золотой оправой.
— Седой, дай присмолить. — Из темноты протянулась рука, и очкастый отдал зажигалку.
Седой! Если бы сообщник не назвал его кличку, Маша едва ли узнала бы Триантафилиди. Старичок-огородник выглядел дряхлым: с ввалившимся ртом и неопрятной щетиной на обвисших бульдожьих щеках. А у Седого даже форма лица была другая, вытянутая.
Грабители курили, пряча огоньки сигарет в кулаках. Сколько они будут сидеть без света — минут пять? Свободной рукой Маша вытащила свой кляп и потянулась к проволоке. Раскрутить ее пальцами было невозможно: Молоток своими щипцами обрезал скрутку, не оставив свободных концов.
Кто-то заметил или скорее услышал Машину возню и рыкнул:
— Сиди, а то в бараний рог скручу!
— Му-му! — ответила Маша, давая понять, что кляп еще у нее во рту. Она решила кричать, как только на улице появится прохожий, а пока стала ощупывать самосваловскую веревку. Начальника милиции опутали добросовестно, как мумию. Каждый виток веревки был закреплен узлом.
Шаря по связанным ногам Самосвалова, Маша наткнулась на Петькину руку. Напарник пилил веревку чем-то острым — осколок банки! Она говорила, что не надо брать эти осколки: для милиции хватит монет и проволочного скелетика, а о стекло в кармане только порежешься. Теперь Петькино упрямство могло их выручить. Маша потянула осколок у него из пальцев, и Петька отдал. Ага, у него есть еще!
Вдвоем он перерезали пять веревочных витков. Самосвалов уже осторожно пошевеливал ногами. Тянуться дальше, к рукам, было неудобно. Зажав свой осколок двумя пальцами, Маша пилила веревку на запястье Самосвалова.
А преступники уже закрывали окна!
Она полоснула наотмашь и, кажется, порезала Самосвалова. Тень! — лопнула веревка.
Вспыхнул свет. Самосвалов рывком сбросил ноги на пол, встал и пошел на преступников. Кровать волочилась за ним. Еще пять или шесть веревочных витков прихватывали ее к широкой самосваловской груди. Милиционер обрывал их один за другим.
Маше с Петькой пришлось туго. Они же были прикручены к спинке кровати, и сейчас эта спинка оказалась внизу. Чтобы не мешать Самосвалову, Маша тащилась за кроватью на четвереньках, а Петька, присев, скакал по-лягушачьи.
И вот вся эта конструкция надвигалась на грабителей. Для полноты картины надо представить себе Самосвалова. Найдите в энциклопедии портрет пещерного человека, подстригите его под бокс и нарастите на могучие мышцы килограммов двадцать жирка. Это и будет дядя Витя Самосвал. Когда не знакомые с ним курортники видят начальника укропольской милиции без формы, они переходят на другую сторону улицы. Самосвал надвигался. Последние витки веревки под его рукой лопались, как гнилые. Сбившись в кучу, трое грабителей пятились в угол.
Вам! Тр-ж-рах! — с лязгом упала кровать. Освобожденный Самосвалов сорвал с губ липкую ленту. Он двигался не спеша, растирая намятые веревкой плечи. А Петька сразу же потянулся к валявшимся на полу щипцам Молотка.
Седой растолкал сообщников и, оказавшись лицом к лицу с милиционером, снял очки. Похоже, они были с простыми стеклами и только помешали бы в драке.
— Еще шаг, и я стреляю, — веско произнес главарь и сунул руку в карман.
Самосвал кинулся на него, бахнул выстрел, и преступники с милиционером сплелись в кучу-малу. Над свалкой взлетал кулачище Самосвалова и опускался с мягким звуком, как толкушка в картофельное пюре. Почему-то начальник укропольской милиции орудовал одной рукой. То ли он был ранен, то ли, скорее, держал Седого, не давая ему поднять руку с пистолетом.
Что-то хрустнуло под ногами, и по полу отлетела половинка зубастой вставной челюсти. Теперь ясно, почему личико у Триантафилиди было сплющенное снизу, а у Седого — вытянутое. Когда нужно было превратиться в безобидного огородника, он вынимал зубы и старел сразу лет на двадцать.
Маша не смотрела на Петьку, а тот, оказывается, уже подобрал щипцы и перекусил свою проволоку.
— Держи! — Петька бросил щипцы ей на колени и ринулся в драку.
Пришлось освобождаться самой. Щипцы были тяжеленные, почти в метр длиной, с кривым клювом на конце. Маша никогда таких не видела. Она подцепила клювом проволоку на своем запястье и поняла, что ничего не получится. Даже взрослому не хватило бы длины пальцев, чтобы удержать в ладони обе рукоятки щипцов. Они были сделаны для работы двумя руками.
Но Петька же управился одной!
Маша зажала рукоятку коленями, навалилась на вторую… А проволока выскользнула из клюва. Ничего, надо попробовать еще раз.
В углу кипел бой. Самосвалов гвоздил кулаком, ему отвечали. Петька скакал вокруг, кого-то пиная и крича «Ура!». Из-за пазухи у него сыпались груши. Кто-то — кажется, Молоток — наступил на одну, поскользнулся и рухнул, увлекая за собой остальных.
Куча-мала перекатилась ближе к Маше. (Не отвлекаться! Снова зацепить проволоку…) Петька отлетел к стене, ударился и с закатившимися пустыми глазами сполз на пол. И это называется влюбленный! Пожалел секунду, чтобы освободить Машу, а теперь что? Сам никому не помог, и она ему не может помочь.
Наконец Маша приноровилась: наступила на одну рукоятку щипцов, нажала на другую свободной рукой и — щелк! — легко перекусила проволоку. Свобода! Щипцы не бросать, это оружие…
И вдруг чья-то рука обхватила ее за шею, задрав подбородок. Прямо в губы Маше ткнулся воняющий гарью ствол пистолета.
— Мент, назад! Я стреляю! — прохрипел Седой. Когда он успел выбраться из свалки?
Драка увяла. Молоток, отобрав у Маши свои щипцы, с безразличным видом сел к столу, а второй грабитель плюхнулся на кровать. Посреди комнаты остался один Самосвалов с поднятыми руками.
— Кантуетесь? — опешил Седой. — А кто мента вязать будет?!
Молоток неохотно взял со стола кусок проволоки.
— Мента-то мы повяжем… — второй грабитель задрал ноги на спинку кровати и со значением посмотрел на Молотка. Тот сразу же отшвырнул проволоку.
Маша поняла, что подручные Седого о чем-то сговорились и теперь хотят диктовать главарю свои условия. Момент был самый подходящий для этого. Ведь Седому не связать Самосвалова без посторонней помощи. Он зависит от бунтовщиков и должен выслушать их требования.
— С тобой я разберусь, Кашель, — холодно пообещал он валявшемуся на кровати грабителю и обернулся к Молотку: — Вяжи мента!
— А что потом? — спросил Молоток.
— Переждем ночь и поедем в Укрополь. Шторм кончился, — с намеком ответил Седой, Без зубов у него получилось «Фторм конфился». Может быть, поэтому голос главаря звучал неуверенно.
Кислый ствол пистолета лез Маше в рот и стучал по зубам. Она злорадно подумала, что у Седого и оружие, и двое бандитов, а руки все равно трясутся… Что с Петькой? «Укропольский егерь» не шевелясь лежал на полу. Веки у него подрагивали — ага: пришел в себя, но виду не подает.
— А что потом? — повторил Молоток.
— Дофтанем сам знаефь фто и разфежимся, — совсем тихо прошамкал Седой.
— «Сам знаефь фто»! — передразнил Молоток. — Это «фто» уже по телевизору показывают! Про него уже дети знают!.. Вставай, пацан, хорош притворяться. — Он без зла пнул Петьку и твердо взглянул на главаря. — Седой, мы сгорим, если вернемся в Укрополь. Надо уходить с тем, что есть. По телику говорили, что цена монетам больше ста тысяч баксов. Толкнем их за четвертак — уже хорошо.
Седой молчал. Пистолет в его руке так и плясал.
— А у него нет монет! — громко сказала Маша. Рука главаря заткнула ей рот, но было уже поздно: Молоток и Кашель все слышали и поняли, как смогли.
— Та-ак, — привстал на кровати Кашель. — Ах ты, харум-паша, наставник молодежи! Общак решил прикарманить!
Глядя на главаря, он встал и вкрадчивым движением сунул руку в карман. А Молоток взялся за щипцы.
— Назад! — Седой вытянул руку с пистолетом, целясь то в Молотка, то в Кашля. Но за ним наблюдали еще трое, и все трое решили, что пора действовать.
Маша вывернулась из-под несильной руки Седого, упала на пол и «рыбкой» нырнула в угол.
Самосвалов схватил стул и уже опускал его на руку с пистолетом. В то же мгновение Петька бросился под ноги главарю. От его толчка Седой пошатнулся, взмахнул рукой, и стул, пролетев мимо, в щепки разбился об пол.
Другого оружия у Самосвалова не было, а достать врага кулаком он не успел. Дрожащий пистолет нацелился в грудь начальника укропольской милиции.
Все застыли. Промазать в двух шагах было невозможно. Это дошло даже до безбашенного Петьки. Он скорчился на полу и больше не пытался повалить Седого.
Самосвалов медленно отступал, держа на виду пустые руки.
И тут погас свет.
Момент был не тот, чтобы думать о причинах аварии. У всех нашлись жизненно важные дела. Седой сразу же выстрелил и начал палить не переставая. Остальные, в том числе Молоток и Кашель, ползали, прятались, опрокидывали мебель и бросали на вспышки выстрелов что под руку попадало. Маша забилась под кровать. Там был толстый матрац, а она слышала, что пистолетные пули вязнут в вате.
— Ребята, не вставайте! У него еще два патрона! — крикнул Самосвалов.
Седой выстрелил, целясь на голос.
— Один, — хладнокровно уточнил Самосвалов.
Седой выстрелил в последний раз, и стало тихо.
Стукнулся об пол брошенный пистолет.
Самосвал! Почему он молчит?!
В темноте посыпались искры. Кто-то чиркал зажигалкой. С третьего раза он высек слабый огонек и высоко поднял зажигалку над головой. Не Самосвалов, точно. Самосвалов был в белой милицейской рубашке, а этот — в синей.
НО СИНЕЙ РУБАШКИ НЕ БЫЛО НИ НА КОМ В ЭТОМ ДОМЕ!
Из темноты смутно проступил блин фуражки с золотой «капустой».
— Санек, якорем тя, врубай свет! А то у меня все расползаются! — крикнул старший брат Соловьев.