Обед переходил в ужин. Из пятерых человек, в разное время подсевших за стол американского резидента, один был его агентом, а остальные — листьями в лесу. Агент удачно вписался в компанию: к месту процитировал Есенина, развеселил всех тостом: «Лучше маленькая Москва, чем большая Колыма». Без подсказок его стали считать приезжим писателем не то из Якутска, не то из Магадана.

Когда-то в ресторан Центрального дома литераторов пускали только писателей, а в наши дни туда может зайти любой. Но слава писательского за рестораном осталась и надежно служила резиденту. Где еще пообедать сотруднику по культурным связям, как не в Доме литераторов, тем более что он в пяти минутах ходьбы от посольства…

Официант сменил уже два опустевших графинчика водки. Речи лились рекой. Пили за две литературы — американскую и русскую. В первенстве русской никто не сомневался. Но, поскольку за все платил Бистрофф, подчеркивали, что у американской великий прапрародитель — Шекспир и достойный отец — Марк Твен.

— Марка Твена я не признаю, — заявил критик по фамилии Лебеда. — У нас он бы не пробился дальше третьего ряда. Встал бы где-нибудь между Маминым-Сибиряком и Гариным-Михайловским.

— А «Гекльберри Финн»?! — возмутился поэт Глеб Кузьмин. — Вся американская литература вышла из одной книжки: «Гекльберри Финн»!

— Какая книжка, такая и литература, — отвечал критик.

— Мне с Марком Твеном детей не крестить. Но если б ты обидел Достоевского… — сказал Глеб Кузьмин таким тоном, как будто с Достоевским он собирался крестить детей в самом скором времени.

И Лебеда обидел Достоевского:

— Да что в нем особенного?! Весь мир ахает: «Достоевский, знаток загадочной русской души!» А знаток вырезал из газет колонки уголовной хроники и по ним клепал свои романы. Многословный детективщик, Александра Маринина девятнадцатого века!

Поэт схватил критика за грудки. Со стола посыпались тарелки.

Бистрофф встал и быстрым шагом пошел прочь.

— Ребята, а кто платит?! — вскочил его агент. — Пойду догоню! — И побежал за резидентом.

«Смылся», — решили остальные и хотели последовать его примеру. Но над столом навис официант:

— Господа, а расчет?!

Трюк этот выдумал Бистрофф, обнаружив у русских ужасную манеру: если один пошел в туалет, то половина стола поднимается с ним за компанию. А ему нужно было уединиться с агентом.

Чтобы попасть в туалет ЦДЛ, нужно пройти коротким коридорчиком за книжным ларьком. Там будет лестница: вниз — в туалет, наверх — в служебные комнаты. Резидент и его агент поднялись к запертой двери. Сотрудники уже разошлись по домам, и никто не мог их увидеть.

Агент был вором в законе, «смотрящим» над целым районом Москвы, и числился исполнительным директором торговой фирмы. Ее название он часто забывал, но аккуратно ходил на работу в свой кабинет с двумя охранниками и симпатичной секретаршей. Там решались воровские споры, туда приходил бухгалтер с отчетом. Преступники отдавали в воровской «общак» долю — часть наворованного; на эти деньги открывались магазины и мастерские автосервиса. Словом, хозяйство у смотрящего было немаленькое.

Утром Бистрофф переслал ему на компьютер приметы Нехорошего мальчика и теперь ждал результата.

— Ну! — шепотом потребовал он.

Вор молча потер большой палеи указательным. Обычно таким жестом требуют денег, но «смотрящий» деньгами не интересовался.

— Что на этот раз? — спросил Бистрофф.

— «Глоки», десять штук. Правда, что они не «звенят»?

— Не верьте рекламе, — покачал головой американец. — Пластмассы в них действительно много, но ствол и еще некоторые детали стальные.

— Мне нужны пистолеты, которые не «звенят».

— Таких не существует, — попытался объяснить Бистрофф. — Из пластмассы можно сделать почти все, даже ствол, который выдержит десяток выстрелов. Но, любезнейший, — пружины и патроны! Они все равно будут «звенеть».

— Мне нужны такие пистолеты, — с напором повторил уголовник.

Бистрофф понял, что это окончательная цена Нехорошего мальчика.

— О'кей. Какая дальность боя вам нужна? — Вопрос был чисто технический. Бистроффа не интересовало, готовится ли ограбление банка или угон самолета. Требуется оружие, которое можно незаметно пронести через металлодетекторы охраны. Пистолетов таких нет, значит, надо подыскать что-то другое.

— Пятнадцать-двадцать метров, — ответил преступник.

— О'кей. Я дам вам не вполне пистолеты, но абсолютно надежное оружие.

— Когда?

— Через месяц. Они же не в спальне у меня, — сказал резидент.

— Тогда и пацан через месяц, — ответил вор. Американец начал злиться:

— Вы, кажется, хотели получить гражданство США? Так помогайте своей будущей второй родине, черт возьми!

На этом в свое время и вербанул агента Харви. Уголовнику с тремя судимостями был заказан въезд в Америку. Если только за него не попросит ЦРУ…

Вор тяжело задышал. Бистроффу показалось, что сейчас он вытянет из-за пазухи английского костюма древний разбойничий кистень и ахнет его в висок. Интересно, сколько жизней на совести у «смотрящего»?

— Америка, — напомнил Бистрофф. — Майами-Бич, собственная вилла на берегу океана, девушки в бикини. И никакой уголовной ответственности за старые дела. Если, разумеется, вы станете порядочным гражданином.

«Смотрящий» усмехнулся. Бистрофф подумал, что надо помочь ему перевести деньги в американские банки. А потом устроить ему автокатастрофу на американских дорогах.

— Ладно. — Он сунул Бистроффу свернутую бумажку. Пальцы резидента нащупали ключ. — Хавира тетина. В понедельник они облегчат последнюю керку и слиняют на гастроли. У гувернера погоняло Тантель.

— А по-русски? — попросил Бистрофф. «Смотрящий» кивнул с серьезным видом. По-русски он говорил вполне правильно, а на блатную феню перескочил безотчетно, когда речь зашла о его специальности.

— Квартиру они снимают. В понедельник собираются и последний раз сходить на дело и уехать. На юг, скорее всего: в Москве их сезон кончается, скоро все заклеят окна. Пацана зовут Андрюша, это и имя, и кличка. Поэтому если назовешь его Андреем, он будет считать тебя лохом. У взрослого, который его учит всему, кличка Тантель — отмычка по-нашему. Он знает, что придет человек с серьезным предложением.

— А имя, фамилия? — потребовал Бистрофф.

— Имена-фамилии он меняет как ботинки. Сколько паспортов, столько имен. — Смотрящий заговорил медленнее, чем обычно, обдумывая каждое слово: — Не знаю, зачем тебе пацан. Но если на запчасти для пересадки, Тантелю не говори.

— Господь с вами! — охнул Бистрофф. — Это вы телевизора насмотрелись. У нас многие пары мечтают усыновить белого ребенка!

— А, целый дороже, чем по частям, — с понимающим видом кивнул «смотрящий». Он говорил суховато-деловым тоном, как о машине. Бистрофф ужаснулся. Нет, обязательно автокатастрофа! Как гигиеническая мера, чтобы этот микроб не заражал Америку.

— Значит, «пушки» через месяц, — напомнил цену своей услуги микроб. — И не вздумай подсунуть мне охотничьи арбалеты. Оружие должно быть многозарядным и не «звенеть».

Он ушел, а резидент задержался, чтобы черкнуть записку для официанта. Зайцева пора было отзывать: он сделал свое дело.

Возможно, «смотрящий» нашел бы Нехорошего мальчика еще вчера, если бы Бистрофф сразу обратился к нему. Но, как гласит английская пословица, нельзя складывать все яйца в одну корзину. Воришку искали двое, каждый по-своему. «Смотрящий» обогнал Зайцева, а могло быть и наоборот.

Когда Бистрофф вернулся к столу, его встретили аплодисментами. Поэт Глеб Кузьмин и критик Лебеда сидели в обнимку. Они сошлись на том, что Набоков — великий русско-американский писатель. Посплетничали о «приезжем из Магадана», который убежал, боясь, что придется платить за обед. На его месте уже сидел вчерашний детективщик Саша. Он подарил Бистроффу пахнущую типографской краской книжку и сказал, что получил за нее гонорар, стало быть, сегодня его очередь угощать.

— Но горячее закажу я! — настоял Бистрофф и потребовал меню.

Глеб Кузьмин читал свои стихи:

Бистрофф вспомнил об оставшейся дома невесте, и в носу защипало от слез. Кажется, он начинал понимать русских.

Подошел официант с кожаной папкой. «Ничего личного, парни, — подумал Роберт, с ловкостью фокусника вкладывая в нее записку. — С вами хорошо, но разведка остается разведкой».