Мы не знали ничего из реальной биографии беглеца. Так что настроение было дрянным. В деле корячилась единственная стоящая зацепка: в одной из тюрем Каира содержался человек, который мог пролить свет на личность преступника.

Точнее, преступницы. Она оказалась крепким орешком. За всё время заточения в «центре обучения» заказчик не смог выяснить ни её настоящего имени, ни деталей биографии. Либо… заказчик скрыл это от меня.

Хотя, какая разница? Выполняю заказ. Делаю то, чего изволит заказчик. В данный момент он хотел, чтобы я встретился с узником каирской тюрьмы. Кто знает, если с ним не выгорит, то заказчик вытащит ещё один козырь? Обычно так и происходит. Имелось и дополнительное задание, не связанное с основным. Даже не задание, а пожелание, которое как бы случайно вело в каирскую тюрягу.

Частный вертолёт, пилот которого не задавал лишних вопросов, практически вывел меня к нужному месту. Сейчас мы летели над вечерним Каиром, и я смотрел на него сквозь иллюминатор.

Отсюда, с высоты около километра, город походил на выжженную, оплавленную микросхему.

Невысокие близкорасположенные дома склеивались в подобие лабиринта, каналы которого были вырезаны совершенно нелогичным образом. Разглядывать картинку не имело смысла: беспорядочное нагромождение домов с узкими улицами и двориками повторялось снова и снова. Везде и в любом масштабе – наподобие фрактала.

Дым от недавно полыхавших пожаров сформировал чёрные облака. Гарь почти ощущалась физически, хотя кабина вертолёта была герметична. Казалось, внизу видны чернеющие неровные ручейки людских потоков. Скорее всего, так арабские беженцы покидали бывшую столицу. А может, и не нет. Чёрт его разберёт.

В темноте и гари летали падальщики – стаи воронья. Да мой вертолёт. Пилот включил прожектор, вероятно, поскольку боялся потерять ориентировку.

– Что ищешь? – крикнул я из салона пилоту.

– Улицу или площадь.

– Тахрир?

– Зря полетели над городом. Лучше бы обогнул.

Пятно света металось по улицам выжженного города. В его свете дома казались склеенными из картона, из обгоревшего картона. Лишь некоторые здания сохранили белый цвет, традиционный для Востока.

Пилоту надоело искать ориентир: он потянул ручку управления на себя и в сторону. Меня почти вжало в иллюминатор. Вертолёт заложил вираж и устремился к границе города с набором высоты.

Через некоторое время пилот выдохнул:

– А-а, вот.

– Разобрался? – недовольно буркнул ещё один пассажир, что сидел позади меня. Человек без лица. В чёрной тканевой маске.

– Видите, там, слева? – пилот кивнул вдаль.

– Горит. Как везде, – отметил я.

– Нет. Это каирская свалка. Бывший квартал христиан. Коптов.

Вертолёт развернулся в сторону города и начал снижение. Я прильнул к иллюминатору.

Мы летели над периферийным районом. Более-менее приличные дома плавно переходили в развалины, а те – в пустыню. По голым песчаным пространствам бродили пыльные ветры и носились стаи ничейных собак.

Из развалин вынырнул джип с установленным на крыше пулемётом. Нигерийские «солдаты», сливавшиеся с темнотой, палили из него в ту сторону, из которой выехали. Один из боевиков заметил нас и указал стрелку в нашу сторону. Тот развернул пулемёт, но выстрела не последовало. Нигериец стал судорожно перезаряжать агрегат. Мы дружно выдохнули. Вертолёт пронёсся над опасным районом.

Пилот приоткрыл иллюминатор и сплюнул вниз:

– Придурки.

Рядом со мной что-то сверкнуло. Послышались секущие звуки пуль. Затем удар.

– Ничего. Корпус бронирован, – пилот обернулся в салон.

Ещё удар.

– Может, дать залп из пушки? Развернёмся?

– Не смей! – отреагировал другой пассажир. – Мне не нужны приключения. Высади, и потом воюй, сколько хочешь.

Мы полетели дальше, выписывая замысловатые противозенитные зигзаги.

Внезапно перед лобовым стеклом вертолёта взметнулось пламя, взрывной волной нас подбросило вверх. Или это пилот резко взял на себя. Меня вжало в пассажирское кресло.

– Что там?!

– Дом взорвался! В куски! Прямо под нами!

– Какого чёрта?

– Не знаю! Развернёмся, посмотрим?! – пилот вернул должок второму пассажиру.

Мы промолчали. Потоки воздуха крутанули машину, и в иллюминаторе показалось горящее здание. Оттуда как горох высыпали люди.

– Наконец-то! – воскликнул пилот. – Почти прилетели.

Впереди раскинулась площадь. Вся забитая сгоревшими танками и старыми, ещё американскими БМП. Вертолёт начал облетать площадь по кругу. Очевидно, теперь пилот знал, где цель.

Тюремный комплекс из нескольких пятиэтажных строений вынырнул из потоков дыма. Мы заложили ещё вираж, в другую сторону, и стали спускаться к посадочной площадке.

* * *

Нигерийский офицер проводил меня к подземным этажам тюрьмы. К камерам, где своей очереди ожидали смертники. Мы остановились у одной из них. Офицер достал сигарету и отошёл в сторону, но не так далеко, чтобы совсем не слышать разговора.

Я окинул взглядом тюремный коридор. Узкий. Тёмный. Сырой. Ряды предельно тесных камер уходили вдаль и терялись в темноте. Под потолком мерцала старющая лампа накаливания, намёков на более современные штуки не наблюдалось. Тусклый свет едва проходил сквозь решётки камеры, где сидел нужный человек. Периодически казалось, что его глаза смотрят на меня из сумрака. Зэк то открывал, то закрывал их.

Никакой звукоизоляции. Лишние уши везде. Однако данное обстоятельство не смертельно, так как здешние постояльцы долго не протянут.

– Ты Азим аль-Тикрити? – произнёс я в темноту на английском, так как знал, что пленник хорошо говорит на нём.

В ответ ничего. Разве что из соседней камеры донёсся кашель.

– Отвечай.

Внезапно раздался выстрел – из другого конца тюремного коридора. От неожиданности я чуть не подпрыгнул. Затем ещё один выстрел, за которым последовала тишина. Никто заключённых не пытался протестовать или делать что-то подобное. Сопровождающий офицер, докуривая сигарету, смерил меня взглядом. Видимо, здесь это в порядке вещей.

Убили кого-то? Бывает. Ладно, проехали. Я достал фонарик и посветил внутрь камеры. Пятно света, изрезанное тенями от решёток, нащупало смертника. Тот выглядел как труп – предельно бледный. Тело араба лежало на бетонном полу, рядом с отверстием в полу, вероятно, «туалетом». Лохмотья, служившие одеждой, обнажали почти высохшее тело, местами покрытое тёмными пятнами. Старыми синяками, ожогами от пыток электротоком или чем-то другим.

Кожа на ногах под кандалами содрана. По ней сочилась едва красноватая, бледная кровь. Понятно, что он не выйдет отсюда. Обещать свободу не имело смысла.

– Тебе нечего терять, – сказал я, посветив смертнику в лицо. – Тебе ничего не стоит ответить на вопрос.

В ответ тишина. Казалось, араб даже не дышит. Только изредка открывает глаза, чтобы посмотреть, не исчезли ли мучители.

Подошёл офицер сопровождения и дал мне ковш с водой. Я налил воду в миску, которая была прикована цепью к решёткам. Поднял миску и протянул внутрь.

– Вода, – сказал я. – Хочешь пить?

Заключённый судорожно сглотнул. Его тело поползло к решётке. Дрожащие руки потянулись к миске. Я на долю секунды выпустил её, но та едва не выпала из слабых рук смертника. Он посмотрел на меня просящими тусклыми глазами. Я снова сжал миску и помог ему.

Араб судорожно пил из моих рук. С губ сочилась розовая жидкость. Она оставляла в воде слабые кровяные следы, и заключённый заглатывал жуткое питьё.

Наконец, он напился и уставился на меня чуть посветлевшими глазами.

– Спрашивай, – араб отвернулся от меня и прислонился спиной к решётке.

Я посмотрел на офицера сопровождения, впервые заглянув ему в глаза. Мне открылся беспристрастный взгляд мясника, наполненный чем-то чёрным, отталкивающим. Здоровенный нигериец производил впечатление потустороннего палача, не знающего сомнений и жалости. Мы некоторое время смотрели друг на друга, затем нигериец развернулся и отошёл в сторону. Опять же не так далеко, чтобы совсем не слышать нашего с заключённым разговора.

– Один из наших агентов, внедрённая в вашу организацию, предела нас. Стала работать на мафию. Она предала всех. Мы ведём её поиски.

Я сделал небольшую паузу, давая заключённому возможность переварить сказанное. На самом деле, в том, что я произнёс, не было ни слова правды. Беглянка не являлась нашим агентом. Мы вообще мало что о ней знали. От меня требовалось выяснить, что о ней известно заключённому – одному из лидеров местного филиала «Эль-Фаллуджи». По одной из версий, наша беглянка могла являться их агентом.

– Ты работал с ней одно время. Одна обеспечивала связь для операций по доставке оружия в ЕС. Коммуникация осуществлялась через среду «Обсидианового острова». Ты слушаешь?.. Это мы позволили ей проникнуть в защищённую сеть серверов. Поэтому вы действовали под нашим контролем. Однако она ощутила себя звездой: начала работать по проводкам нелегальной наркоты. Мы хотим знать, какую версию своей биографии она озвучила вам, чтобы найти дополнительные заце…

– Оглянись, – слабо прервал меня исламист.

– Что?

– Посмотри вокруг.

Бетонные стены. Железные решётки. Темнота. Сырость. Заложенные кирпичом вентиляционные отверстия. Никаких окон – мы под землёй. Будто в склепе.

В тесных камерах ютились едва шевелящиеся трупы. С мертвенно-бледной кожей, следами пыток. Глаза походили на тёмные провалы в черепах, обтянутых белёсой тканью. Окровавленное и грязное тряпьё, служившее одеждой.

Кто-то совсем не двигался, кто-то силился отогнать тюремную крысу, учуявшую ослабевшую добычу. Другой зэк слизывал конденсат с решётки, пытаясь утолить жажду.

– Я ненавижу это, – произнёс исламист. – Слабость. Нужна боль, чтобы освободиться… Я ничего не скажу. Уходи.

Он осунулся, вероятно, погрузившись в себя. Я не мог до конца понять того, что услышал: это мог быть бессмысленный бред.

Я толкнул его в плечо:

– Ты должен ответить.

– Жалкие душонки, – араб отпрянул от решётки и стал отползать от меня к дальнему углу камеры. – Ничего не изменится, пока они боятся боли. Это всё.

Я понял, что «говорить» с ним бесполезно. Мы с разных планет. Пытать бессмысленно. Судя по состоянию пленника, над ним хорошо поработали, со вкусом и знанием дела. Так что удивить его вряд ли получится. Только зря потрачу время. Сыворотка правды убьёт его, так как организм предельно изношен. Сдохнет от первой же введённой в «кровь» капли препарата.

Заключённый в соседней камере начал бредить. Он твердил что-то на арабском. Про отца. Или других родственников. Разговаривал с теми, кого здесь нет. Точнее я не разобрал, да и не имело это смысла.

Мне оставалось найти ещё одного заключённого, с которым было связано дополнительное задание заказчика.

– Рядом с тобой должен сидеть сомалиец. Бывший пират, – сказал я в темноту исламисту. Но тот не ответил.

Зато со спины отозвался слабый голос:

– Ты ищешь меня… Меня.

Я повернулся. В решётки камеры вцепились руки чернокожего заключённого. Измождённое тело показалось в свете фонарика. В его лице удавалась различить черты того человека, который меня интересовал. Но сомнение оставалось.

– Тебя зовут Гази Аб… – я сделал паузу.

– Абдалмалик. Это я. Я. Ты пришёл за мной.

– Хочешь уколоться? – я подобрался ближе.

По лицу пленника пробежала болезненная судорога. Он закатил глаза. Затем закрыл их. Иссохшие руки задрожали.

– Нет… – засипел сомалиец и протянул вперёд ладони. Я отпрянул от решётки, и пленник схватил пустоту.

– Ты наркоман, да?

Заключённый кивнул.

– Мне нужна информация.

– Да. Только быстрее. Быстрее, – последнюю фразу он почти прорычал. Неизвестно, откуда у него взялось столько сил. Сомалиец посмотрел на меня с дикой смесью чувств: с ненавистью и отчаянием, с рабской готовностью подчиниться. С полуулыбкой-полуоскалом.

Заказчик заранее сообщил, что объект – наркоман со стажем. Поэтому я захватил с собой дозу синтетического героина, хорошего европейского качества, в упаковке от «EuroPharm GmbH».

Когда фирменный шприц-тюбик блеснул в моих руках, глаза наркомана полезли из орбит. Он как можно дальше вытянул руки, подставляя вены.

– Ты ходил на лодке, арендованной у Мустафы аль-Джибути?

– Так. Всё так. Только быстрее.

– Но он же работал на ЦРУ.

– На них все работали. Какая разница. Ну, давай. Давай, – умолял бывший пират.

Итак, первый контрольный вопрос пройден. Сомалиец не соврал. Признание в работе на приватизированное ЦРУ означало многое. Задавать контрольные вопросы больше не имело смысла. Наркоман, когда видит дозу, ни о чём не думает, кроме неё. Он скажет правду. Ему плевать. Доза – его всё.

Я медленно разматывал жгут, которым следовало перетянуть руку сомалийца. Разматывал медленно – окончательно отрубая сознание наркомана.

– Почему ваша банда отвела часть сил от дублёра Суэцкого канала? – я начал обматывать его руку. Чернеющая кожа покрылась испариной и быстро похолодела.

– Не знаю.

Жгут развязался.

– Скажу! Скажу! – взмолился сомалиец. – Нужно было…

– Было…

– Ослабить блокаду. Пропускать часть судов.

– Кто приказал пиратам пропускать эти суда? – я снова принялся за жгут.

– Не знаю. Капитан ничего не делал без приказа старшего. Ему поступали звонки. Он говорил на французском.

Интересно. Почему на французском? Чтобы рядовые пираты ничего не поняли?

– Что ты узнал из разговоров?

– Ничего. Правда, ничего.

Жгут оказался полностью затянут.

– Те суда… которые вы пропускали к каналу… они чем-то отличались от остальных? Там были мигранты?

– Нет. Быстроходные корабли. Катера и яхты. Беженцев мы сразу разворачивали. Иногда топили.

Бывший пират сжимал кулак, чтобы накачать вену кровью. Он хрипел, глядя на то, что «кровеносный сосуд» не подчиняется. Вену не было видно. Ослабевший организм мог не принять химию.

– Там перевозились стимулирующие наркотики?

– Где?

– На судах, которые вы пропускали?

Сомалиец не ответил, однако офицер сопровождения кашлянул. Специально или непроизвольно – не знаю. Возможно, ему захотелось прервать разговор, но он пока стоял в стороне.

– Помоги, – умолял наркоман.

– Да нормально всё, – я указал на появившуюся вену. – Что насчёт груза?

– Да. Ходили слухи.

Я взял шприц-тюбик и стал подносить его к вене.

– Кто вам помогал?

– Все. Кому платили. Все.

– Где брали топливо?

Наркоман не отвечал, его уже трясло.

– Кто поставлял оружие? Обеспечение? Ну?

Острие шприца остановилось в миллиметре от кожи. Я зажал руку наркомана так, что тот не мог ей пошевелить.

Сомалиец испустил звериный вопль и затем сказал:

– Какой-то Мишель… Ищете его. Так его называл капитан во время звонков. Бочки с бензином… там было закрашено. Но я видел. Эмблема Африканского союза.

«Дело сделано», – понял я. Вот почему офицер-нигериец хотел прервать допрос. Обезумевший сомалиец таки сдал прежних хозяев.

Бывший пират из последних сил дёрнул рукой, пытаясь насадить вену на иглу. Та проткнула сосуд, из него брызнул поток крови. Мне пришлось перекатить жгут, чтобы закрыть рану, иначе сомалиец умер бы слишком рано.

Я понял, что лучше уколоть его прямо сейчас, и тогда хватит времени, чтобы выудить из угасающего сознания ещё немного информации. Сомалиец медленно опускался на пол, буквально стекая по решётке. Угнетающий наркотик начисто лишил его инстинкта самосохранения.

Офицер сопровождения поспешил к нам.

– Я зарабатывал на старость, на семью, – бормотал пират. – Сегодня одна политика, завтра другая… Мы блокировали пролив, мигрантов, а теперь не нужны… Я ухожу домой. Меня ждут.

Ясно, что доходяге конец. Зато благодаря инъекции смерть застанет его в забытьи, когда ему приснится дом. И его не будут пытать за то, что он наговорил лишнего. Он станет одним из немногих, кто покинет этот ад, с почти улыбкой на сухих бесцветных губах.

По пути наверх офицер признался в том, что слышал часть разговора, и предложил навестить одного человека. Майора Мокембе, одного из лидеров нигерийской разведки. Он якобы работал в своё время по поставкам оружия в ЕС и сомалийским пиратам. Пришлось согласиться на встречу, хотя я ощутил опасность. Кто знает, не остался ли я бы в этой тюрьме в случае отказа от встречи?

Нигерийцы могли сообщить моему заказчику, что я вообще не добрался сюда. Меня не видели. Меня не было.

* * *

Мы сели в тюремный «Eurocopter». Нигериец взялся за управление.

– Куда?

– На вечеринку. За городом бывший президентский дворец. Какие-то проблемы?

Хм… ясно, что он далеко не простой тюремщик. А тот «майор Мокембе» мог оказаться и не майором, и не Мокембе.

Впрочем, нигериец не запускал мотор, ожидая моего согласия. Это обнадёживало.

– Что за вечеринка?

– Та, что не прекращается, – едва не усмехнулся он. – В честь нашей победы.

… мы летели сквозь дым от пожаров, изредка выныривая на чистый воздух. Офицер ориентировался над городом куда лучше пилота, который вывез меня из Берлина-3.

За короткое время пересекли половину Каира и полетели вдоль широкой асфальтовой дороги к дворцовому комплексу «Аль-Иттихад». Дорога выглядела безлюдной.

То здесь, то там валялись оторванные башни боевых машин. Сгоревшие корпуса танков отмечали места отпылавших боёв. Одна башня даже лежала на крыше трёхэтажного дома: такой мощности оказался взрыв боекомплекта.

По обочинам виднелись пустые окопы и разбитые блок-посты. Вокруг них валялись обломки железобетонных плит и разорванные мешки с просыпанным песком.

В один момент череда пустующих укреплений сменилась действующими. Появились джипы с пулемётами на крышах. Патрули нигерийцев и свежеокрашенные «Леопарды-4».

Самого дворца рассмотреть я не успел. Вертолёт буквально спикировал на посадочную площадку – нигериец был отличным пилотом.

Мы выбрались наружу, сели в припаркованный рядом с площадкой джип. Солдаты и офицеры отдавали честь, когда мы ехали к КПП бывшего президентского дворца. Я начинал ощущать себя неким угощением, которое приготовили к поеданию на шикарном празднике.

Джип остановился на КПП. Соседство танков и автомобилей представительского класса не очень-то удивляло. В последнее время я вообще удивлялся реже и реже. Меня обыскали. Личное оружие, пистолет и нож, пришлось оставить на посту.

Мы вышли и пошли дальше пешком. Я оглянулся на город, оставшийся за воротами. Площадь перед дворцом была забита войсками, на крышах домов скучали снайперы. Простые нигерийские солдаты оберегали покой военной элиты.

Ворота закрылись, и теперь между нами и миром насилия встал массивный забор с укреплениями, вышками, колючей проволокой и телекамерами.

Я двинулся за офицером. Сразу за забором началась живая изгородь, вдоль которой протянулась вооружённая охрана – во вполне европейских деловых костюмах. Примерно каждый пятый являлся белым.

В пределах президентского комплекса даже время суток было другим. Хитрая оптическая технология опустила на дворец псевдоночные сумерки. Так создавалась особая атмосфера, помогающая забыть об удушливой и пыльной реальности, что осталась за КПП. Казалось, кровь и нищета очень далеко отсюда, и с каждой секундой уходят дальше и дальше.

Офицер вёл меня вдоль живой изгороди, по кругу обходя дворец. Среди цветущих кустов то и дело виднелись прикрытые зелёной тканью стройматериалы. Припрятанные по углам, подальше от взгляда гостей – видимо, работы по восстановлению и перестройке дворца не завершились.

На глаза попался рассыпанный кем-то жемчуг из ожерелья. Несколько камней лежали у ног белого охранника – в чёрном деловом костюме и очках, который посматривал на садовников. Те, одетые в несуразные костюмы семнадцатого-восемнадцатого веков с париками, подрезали кусты роз, ухаживали за свежими посадками.

В мраморных клумбах вдоль аллеи шелестели цветы, похожие на орхидеи или нечто подобное. К одной из клумб прислонили пилу «болгарку».

Заметивший мою ухмылку офицер кивнул в сторону дворца. Тот показался в просвете не полностью завершённых посадок. Я присмотрелся и понял, что в картине неправильно. Здание, первым бросившееся в глаза, являлось настоящим лишь частично. Его верхние этажи заменяла голограмма. Скорее всего, здание не успели избавить от последствий бомбёжек.

Удивляло то, что победители старались перестроить комплекс хорошей арабской архитектуры в подобие старых европейских дворцов. Сквозь зелёную листву виднелись фонтаны с водой, подсвеченные золотыми и белыми лазерными лучами. В псевдоночное небо взлетали голограммы фейерверков. В причудливых бассейнах плавали лебеди и веселящиеся гости.

Мы вышли на перекрёсток аллей. Центральная вела к главному зданию с длинной парадной лестницей. Офицер дал мне несколько секунд, чтобы окинуть взглядом открывшуюся картину.

Неподалёку артист показывал представление дрессированных обезьян. Группа гостей водила пьяный хоровод… Они гармонично смотрелись рядом – пьяные гости и обезьяны. Некий тип расхаживал в саду с антикварным золотым автоматом Калашникова. Он водил дулом по кустам, изображая стрельбу.

Офицер повёл меня в сторону, в обход толпы гостей. Те разоделись как на самый шикарный и последний в истории праздник. Из окон главного здания на них глядели, посмеиваясь, другие гости.

Женщины, примерно половина которых были белыми, являлись главным украшением праздника. Открытые участки тел покрывались золотистыми блёстками. Под стать и сумочки, расшитые блестящими камнями. Платья в стразах и перьях птиц. Лиц рассмотреть не удавалось: мешали шляпки и вуали, умопомрачительные причёски. Огни голограмм и фейерверки. Одна мадмуазель, завоевавшая общее внимание, щеголяла в красивом манто с мехом. Не иначе как, со встроенным водяным охлаждением.

Мужчины носили более строгие костюмы, среди которых встречались довольно несуразные. Шляпы-цилиндры, галстуки-бабочки. Белые перчатки. Бутоны цветков, приколотые к фракам. Попадались вычурные псевдовоенные костюмы, расшитые стразами.

На лужайке расположилась компания пьяных офицеров. Они пытались прикрепить к небольшому беспилотнику зажаренного поросёнка и бутылку вина – вместо бомб и ракет. Обрывки их фраз дали понять, что компания собирается направить беспилотник к КПП, чтобы сбросить солдатам неожиданный груз.

«Странное высшее общество», – думал я, глядя на окружение. Гости действительно наслаждались происходящим, у которого могло и не быть специального повода. Холодные взгляды встречались только у белых охранников. Скорее всего, они уже долго смотрели на непрекращающийся праздник жизни.

Мы приблизились к зданию, стоявшему рядом с центральным. Прошли внутрь, через украшенные цветами ворота. Оказалось, веселье только начинается. Мы сразу попали в плотную компанию, в настоящий круговорот гостей и персонала дворца.

Совсем рядом оказались римские или греческие боги. Точнее, загримированные под них актёры. Они принимали разные позы и общались с гостями, когда те просили.

Мы продвигались сквозь нарядные залы и коридоры, перед глазами мелькали голографические цветы, деревца бонсай, кольца, серьги, колье. Горящие свечи.

Зеркала удваивали число гостей. В одном из них отразились клетки с декоративными птицами и даже оконные решётки. Те каким-то чудом сохранились на одном окне и оказались заботливо украшены цветами.

Мне на плечо опустилась женская ладонь. Я посмотрел на неё… Длинные ногти покрашены в густой цвет крови, с изображением загнутых когтей хищницы.

– Извините, я ошиблась, – из-за спины донёсся неожиданно приятный женский голос. С безупречным английским.

Мне пришлось извиниться, выскользнуть из-под опасно соблазнительных коготков и пройти дальше.

В следующем зале играла живая музыка… Не знаю, но как по мне, так струнный квартет просто мучал скрипки. Я никогда не любил их.

Внезапно раздался грохот. Рядом со сценой буянил такой же меломан, как я. Только в стельку пьяный. Он требовал сменить пластинку и добавить традиционных африканских барабанов. Здоровенный нигериец размахнулся с целью ударить музыканта – или обнять. В общем, промахнулся и едва не упал. Музыканты заботливо отпихнули его обратно в толпу. Та неожиданно расступилась. «Меломан» замахал руками, попытался опереться о колонну, однако его руки прошли сквозь опору – та была выполнена при помощи голограммы.

Зал откровенно заржал, когда буян грохнулся на пол и опрокинул на себя столик с блюдами. К месту инцидента поспешили официанты. Неподвижное тело перебравшего гостя унесли охранники. Некоторые посетители заулюлюкали, когда стало понятно, что с головы буяна капает кровь.

«Если б не охрана, то они бы поубивали друг друга», – понял я.

Снаружи донеслись хлопки. Неясно чего – фейерверка или стрельбы из оружия. Я бы не удивился тому, если бы во дворе стали расстреливать пленных.

Из прикрытой двери слева валил плотный запах дыма сигар. Доносилась приглушённая пульсация клубной музыки.

Чуть дальше показался танцпол. Рядом небольшой внутренний зал с фуршетом – для тех, кто любит более приватную обстановку. Сейчас там меняли блюда на столиках. Шампанское во льду. Ананасы. В полумраке зала мерцали золотые браслеты, броши, цепочки. Экраны элитных моделей коммуникаторов.

Не знаю, может, я бы поверил в эту сказку, если б не подслушанный по пути разговор. Два представителя золотой молодёжи обсуждали дела:

– Налоги. Когда я слышу это слово, то сразу посылаю…

– К адвокату?

– К партнёру по военной компании. Он решает вопросы налогов, бесплатной медицины и образования. Решает так, что больше никто не поднимается.

– Знаешь, о чём я подумал?

– О чём?

– Слава… – молодой повеса силился сдержать смех, и шампанское выливалось изо рта.

– Что?

– Слава… – шампанское полностью вылилось наружу, нигериец кашлянул и смог договорить охрипшим голосом. – Либеральной экономике, – собеседники залились хохотом. Гости, что стояли рядом, чокнулись бокалами, словно услышали тост.

Офицер вёл вперёд. Постепенно народу становилось меньше. Наконец, в следующем коридоре обнаружилась только целующаяся парочка. Не сдержались, значится.

Мы несколько раз свернули и остановились у массивных резных дверей. У входа стояли два нигерийца-охранника. Уже не в деловых костюмах, а в честной военной форме. Судя по эмблеме, банда вроде разведки. Офицер оставил меня здесь, а сам нырнул за дверь.

Мимо проходили официанты с угощениями. Я взял с подноса бокал шампанского и отпил. Огляделся. Здесь почти не ощущалось праздника. Вполне рабочий зал. Лаконично и строго. Мрамор с несложным рисунком и стилизация под серый блестящий металлик. Никакого шутовства. Источник настоящей, реальной власти рядом.

Двери открылись, и офицер пригласил внутрь. Я оказался в штабе местной службы безопасности. Отовсюду слышались переговоры по рации. В центре большой комнаты находился массивный стол, заставленный компьютерами, оружием и телекоммуникационной аппаратурой. За ним, в полумраке и в клубах дыма, маячила широкая спинка кожаного кресла.

Оно развернулось ко мне.

В кресле развалилось нечто тучное со звёздами полковника на погонах, с сигарой в зубах и больших солнцезащитных очках. На коленях устроилась смазливая белокурая «гостья» вечеринки, каких здесь была добрая половина. Чёрное поблескивающее облегающее платье с бархатными вставками и лицо, будто одно на всех. Пластическая операция под куклу Барби или вроде неё. Шлюха окинула меня профессиональным оценивающим взглядом и принялась поглаживать мясистый подбородок полковника.

Офицер сопровождения вышел за дверь.

– Рад приветствовать, – густой голос Мокембе смолк, так как он прислушался к переговорам, которые доносились из рации. – Садитесь, mon ami.

Я сел в кресло напротив.

– Вы интересный человек. Хотите открывать новое… Переходите некоторые границы.

– В каком смысле?

– Был согласован допрос только одного заключённого. Почему вы интересовались вторым арестантом?

Я гадал, что ответить. Заказчик предупреждал о деликатности дополнительного задания. Если сказать, что это была моя личная инициатива, то нигериец решит, что за мной никто серьёзный не стоит. Тогда застрелят прямо здесь. Если сослаться на некий важный интерес, то игра продолжится, но возникнет риск подставить заказчика. Я решил действовать по-другому:

– Существуют разные интересы. Некоторые считают, что запрет на импорт стимулирующих наркотиков был ошибкой. Обсуждение не выходит на поверхность, но в реальности оно идёт. И ситуация может измениться. Есть интерес к возможностям, которые будут полезны в будущем.

Нигериец широко улыбнулся, обнажив белеющие в полумраке зубы. Стало ясно, что первый тест не провален. Игра продолжается.

– Выпьете?

На столе рядом с телекоммуникационной аппаратурой и оружием нашлось несколько початых бутылок коньяка и виски. Я взялся за коньяк и плеснул в бокал, из которого вроде бы никто не пил.

– Хорошо сказано, дорогой друг. Правильно. А вы не боитесь того, что взяли слишком высокую планку? Лично вы?

На откровенный выпад пришлось реагировать:

– Причём здесь я? На этом месте может появиться другой. Но разговор уже будет строиться с учётом… вашей деловой репутации.

– У меня ЕСТЬ партнёр, – в голосе прозвенели металлические нотки. Чёрные стёкла солнцезащитных очков, поблёскивающие в темноте, смотрели прямо на меня.

– Это ваш потолок? Как насчёт большего? Есть интерес к полной легализации поставок. Не сейчас, а в будущем, когда переоценят риски. Финансовые, политические. Я говорю о совершенно другом объёме товара. Существует необходимость в удобном и предсказуемом партнёре.

Конечно, сказанное мной было блефом. Однако Мокембе знал, что я не простой смертный. Знал, что я бы не стал интересоваться действиями пиратов без серьёзной причины. Мои слова о будущих поставках имели смысл. Скорее всего, к нему уже приходили с подобными предложениями. Или он сам пытался найти выход на лоббистов с целью прощупать вопрос о легализации, что было полезно с точки зрения снижения издержек и увеличения объёма поставок. В любом случае, его сегодняшний интерес состоял в расширении полезных контактов с «закладками» на будущее.

Видимо, мои слова резонировали с его собственными мыслями. Я мысленно похвалил себя и опрокинул бокал.

– А почему вы не заглянули прямо ко мне? – полковник затянулся сигарой, держа её в зубах, и свободными руками поглаживал грудь еврошлюхи. – Зачем посещали ту дыру?

– Подобные дела не решаются кавалерийским наскоком. Нужна глубокая…

– Разведка?

– Анализ ситуации. Возможностей. Но главное – это интерес. Он существует и будет существовать. Да, наша встреча состоялась немного раньше, чем рассчитывали.

– Кто?

– Пока не важно.

– Кого вы представляете?

– Нужны имена? – я постарался усмехнуться. – Они ничего не дадут. Это только буквы на документах. Звуки в радиоэфире. Циферки в проводах. Не более. Имена меняются. Интерес остаётся. Я здесь представляю не буквы, а интерес. Идёт поиск надёжного предсказуемого партнёра, который не будет выкидывать фокусов.

Нигериец сжал челюсти. Кажется, мой блеф удавался. Я нёс редкую чушь, которая могла стоить больших проблем в будущем, но жизнь-то приходилось спасать немедленно! Полковник не мог переиграть меня в словесной дуэли, а «прижать» прямо сейчас побоялся.

– Заскучала? – спросил он шлюху на хорошем французском.

Та кивнула и расплылась в профессиональной улыбке.

– Надеюсь, вы не против, – бросил он в мою сторону, поворачиваясь к стене вместе с креслом. Его спинка теперь отделяла меня от них.

Я не видел того, чем они там занялись, но сомнений не оставалось. Зашуршало платье, донёсся звук расстёгиваемой молнии и тяжёлое дыхание нигерийца. Затем кресло дёрнулось, послышался долгий и томный стон шлюхи.

– Вы здесь, mon ami?

– Уже ухожу, – я поднялся с кресла и прихватил обнаруженную бутылку рома… Если что, то будет чем врезать по голове сопровождающему. Плюс, такой ром с высоким содержанием спирта неплохо горит.

– А вы хотели присоединиться?

– Нет, нет, – я подошёл к двери и приоткрыл её.

– О, не убегайте так быстро.

Одновременно с этим «не убегайте» в проходе появился офицер сопровождения. Пришлось отступить. Дверь за мной закрылась. Я ждал следующих действий полковника, а тот молчал. Точнее, ничего не говорил.

Доносились его хрипы вместе со стонами проститутки. На улице, совсем рядом с нами, пролетел фейерверк. Внутрь комнаты проник двигающийся свет, и в окне на пару секунд отразилось то, что происходило за спинкой кресла.

Они не «занимались любовью», это было тупое животное спаривание.

– Вот так я загну вас, – приговаривал Мокембе. – Буду иметь… пока не полюбите меня.

Мне захотелось схватить оружие со стола и пристрелить их, но я сдержался. Была вероятность того, что впереди лежат как раз не заряженные стволы – специально для идиотов или тех, кто решил сыграть в героя. Да и глупо было стрелять.

Шлюха простонала нечто невнятное. Вспыхнувший на улице фейерверк снова вырвал из темноты два дёргающихся тела. Она повернулась потным лицом к окну, ненадолго превратившемуся в зеркало. Мокембе схватил её за шею и начал душить. И мне показалось, что ей это нравилось.

Полковник продолжил:

– Вы там, за морем… считаете себя самыми умными? Думаете, я не понимаю политики? Я здесь работаю вахтовым методом. Как ваши. Командированный. Трахаю, убиваю… Убиваю, трахаю. И так по кругу. Всё ради сраного и серьёзного интереса. Здесь происходит переработка мусора… Что будет, если местный сброд ринется в ЕС?.. Так что, не тебе судить о том, удобный я или нет. Без нас вы долго не протянете.

Из рации продолжали доноситься команды, отчёты службы охраны и треск.

– Не протянете? – полковник обратился к шлюхе. Или ко мне.

Проститутка что-то простонала, затем раздался звонкий шлепок. Новая вспышка света за окном обнажила эту картину. Фигура здоровенного нигерийца окрасилась в кровавый цвет из-за фейерверка на улице. Шлюха была под стать: её широко открытый рот словно втягивал внутрь красный свет, льющийся из окна. На мгновение показалось, что её полуприкрытые глаза отсвечивают тёмно-красным – я как будто наблюдал за спариванием двух адских существ. Между ними не было и намёка на «любовь» или что-либо отдалённо похожее. Они упивались совсем другим.

Ад, с его оригинальным аналогом «любви», оказался неожиданно близко. Абсолютно самодостаточная полноценная преисподняя, дающая альтернативу любым вещам: красоте, любви, долгу. Мне открылся самовоспроизводящийся ад, жители которого существуют внутри собственных вывернутых наизнанку ценностей. Им это нравилось. Они без ума от происходящего.

Полковник задвигался быстрее, и шлюха заскулила, как дворовая собака. Она замолчала на несколько секунд, её тело изогнулось дугой и исторгло полукрик-полувизг. Ногти вцепились в кожаные подлокотники кресла и принялись царапать их. Люди и впрямь оказались неожиданно похожи на зверей.

Я испугался промелькнувшей мысли… Что я внутри настоящего ада и просто привык не замечать этого. Что только короткая вспышка пламени за окном вырвала правду из темноты.

Сильные, истекающие чем-то красным, руки нигерийца гладили окровавленную изогнутую спину женщины. Точёные лопатки, плечи, шею. Разметавшиеся по темноте волосы. Хищные тени скользили по обнажённым телам. Мне открылась абсолютно потусторонняя, инфернальная картина. Два демона и их альтернатива любви. Мне казалось, что ещё немного, и я приму эту ненормальность, её красоту и внутренний самоценный смысл.

– Ну что, тварь? Ты как там?

– Назови меня тварью, – шлюха перешла на английский. – Хочу ещё раз.

– Хорошо, тварь.

– Да, – почти прорычала она.

– Ты будешь наказана.

– Я хочу. Быстрее. Будь грубым, – она томно смотрела на Мокембе, полуобернувшись, снизу вверх.

– Начинай кричать.

Нигериец снова взялся за дело – спинка кресла задёргалась, и раздалось поскуливание проститутки.

– Думаешь, я не понимаю ситуации? Ну зачем вам стимулирующие наркотики? В ЕС нужна расслабляющая дурь. Если хотя бы половина населения обдолбится стимуляторами, то во что превратится ЕС? А вдруг они возомнят себя героями! Суперменами. Или другими придурками, которые борются со «злом». Общий европейский дом разлетится к чертям! Мы должны зарабатывать, а население – меньше гадить. Поменьше амбиций. Чтобы никто не приносил себя в жертву. Пить можно. Расслабляющую дурь… нужно. Актуальное дерьмо вместо искусства – да сколько угодно. Это зовут толерантностью. Хочешь сказать, что не знал?

Я сглотнул.

– Слава демократии, – кажется, Мокембе сказал это не мне, а шлюхе, наклонившись к ней.

– Что? – хриплым голосом спросила она.

– Я сказал, кричи: «Слава демократии»!

Та почему-то не ответила. Тогда движения Мокембе стали более резкими, и шлюха, не сдержавшись, взвыла. Её ржавый стон слился со скрипом кресла.

– Так, сука, кричи… Кричи!.. Будь уверен. Мы разберёмся с ублюдками. Эти, – полковник откровенно заржал, – «пираты» решили проглотить чужой кусок! Совсем охренели! Забыли, с чьей руки кормятся. Всех убить. Всех.

Неожиданно полковник остановился. Проститутка издала жалкое мычание и обиженно посмотрела на Мокембе.

– Что за… дерьмо? – он повернул голову к окну.

Шлюха попыталась что-то сказать, но полковник резко оборвал её:

– Тихо, тварь.

Я понял, что не так: умолкли рации. Ни треска, ни команд. Ни ругани. Скорее всего, связь подавили.

Мокембе выскочил из-за кресла, надел брюки, схватился за автомат. Проститутка, шатаясь, вышла следом, на ходу неловко поправляя платье.

Раздался далёкий взрыв. Затем ещё один. Ближе. Бронированные стёкла выдержали. Однако третий взрыв, вспышка которого озарила комнату, вынес оконную раму.

Шлюха забилась под стол. Мокембе, ничуть не потерявший самообладания, спросил себя:

– Смертники?

В комнату ворвался офицер сопровождения:

– Легковые машины. Одна прорвалась на территорию. Вблизи периметра группы неизвестных.

– Ясно, – сказал Мокембе, и широко шагая, направился к двери.

Послышалась бешенная стрельба из автоматического оружия и женский визг с улицы. Вероятно, местные арабы-повстанцы начали атаку дворца.

– Этого вывести, – Мокембе бросил через плечо офицеру сопровождения. – Её тоже.

– Понял.

Офицер практически выдернул шлюху из-под стола и поволок в коридор. Я пошёл следом. Она испуганными глазами смотрела на меня.

Брать оружие со стола слишком опасно. Неясно, какое заряжено. Меня могли уложить прямо здесь. А так… оставался шанс потянуть время и выжить.

Офицер с проституткой шли впереди. Я следом. За мной на небольшом расстоянии держались двое солдат-нигерийцев с автоматами. Когда, повернув, вышли в другой коридор, я краем глаза заметил, что солдаты успели снять оружие с предохранителя. Значит, развязка близка. Нас спишут на теракт. Наёмник и шлюха погибли от рук исламистов. Удобно, чёрт возьми! Я бы на их месте так и сделал.

Помогло то, что навстречу из соседнего коридора выбежала группа гостей и прислуги. Они стремились укрыться внутри дворца. Когда эти люди смешались с нами, я размахнулся бутылкой рома и ударил ею по голове ближайшего солдата. Раздался характерный звук ломающихся костей. Удар получился точным – острой гранью массивной бутылки в висок. Тело отбросило в толпу.

Второй солдат уже поднимал автомат, но я успел отвести его ствол в сторону ударом бутылки. Та разбилась, алкоголь хлынул на солдата и на стену с горевшими свечами. Струя жидкости воспламенилась. Солдат запаниковал и попытался сбить пламя, однако не смог вытащить палец из-под спускового крючка автомата.

Оружие плевалось огнём по сторонам, в основном, в сторону потолка. Раздались крики раненых срикошетившими пулями. Я пригнулся, подскочил к горящему солдату и ткнул острыми краями разбитой бутылки в горло. Тот, наконец, рухнул в угол. Оружие оказалось на полу.

Ориентируясь на боковое зрение, я метнул в сторону высокого силуэта «розочку» – остаток разбитой бутылки. Возможно, это и помешало нигерийцу прицелиться. Очередь из лёгкого пистолета-пулемёта прошла мимо, уложив несколько бежавших гостей.

Я пригнулся и рванул к ногам противника. Повалил его на пол, обхватив ноги и корпус. Подмял под себя. Оружие отлетело в сторону.

Локтем в горло! Ещё. Ещё. Для верности. Готов.

Нигерийца сотрясала агония. Кровь хлестала изо рта и смятого горла. Тёмно-красная пена шла из носа.

Я понял, что хриплю, как зверь. И взгляд мой такой же – ищет следующую жертву. Ко мне метнулся силуэт. Мыслей не было. Сработал рефлекс. Нырнул под руку нападавшему, ударил пальцами по глазам, а потом по горлу. Тело завертелось. Добавил ногой в спину – и его отбросило к стене.

Оказалось, я убил гостя. Ему нельзя было помочь. Он захлёбывался кровью, корчась на полу и суча ногами. Я убил бы ещё, но вокруг никого не осталось. С пути убрались все. Если не считать проститутки.

– Я хочу с тобой, – в её глазах плясала странная смесь чувств, от животного страха до восхищения.

– Если отстанешь, пеняй на себя, – прохрипел я, пытаясь остыть. Ясно, что она замедлит меня, но поднять на неё руку почему-то не получилось. Не знаю.

«Лучше убить сейчас», – подсказывал некто внутри. Этот голос часто выручал. Однако сейчас он особо не настаивал. И она осталась жива.

Подобрал автомат, запасные магазины. Пистолет-пулемёт нигерийца. Проститутка нашла гранату на теле солдата с расколотым черепом – того, что умер первым.

Мы выбежали из затянутого дымом и заваленного телами коридора. Миновали несколько поворотов. Достигли лестницы. Спустились. Остановились на втором этаже, так как с первой лестничной клетки доносились крики солдат. Стрельбы не слышалось. То есть снаружи безопасно, но лучше избегать столкновения с нигерийцами. Мы открыли окно и спустились по решёткам, по вьющемуся в темноте плющу.

Побежали к саду. Солдаты, дежурившие у входа в здание, заметили нас. Закричали на своём языке. Стрелять не стали – мы белые и хорошо одеты.

За живой изгородью лопнул огромный шар света – раздался ещё один взрыв. Арабы продолжали штурм. Или отступали, прикрываясь контратаками машин со смертниками. Ясности не было.

Взрывной волной нас сбило с ног. Оглушило. Из ушей проститутки пошла кровь. Но она поднялась и поспешила за мной. Она хотела жить.

Мы бежали через сад. Я отстреливал попадавшихся по пути нигерийцев и арабов. Все вокруг стали врагами. Нигерийцы в меня – бледнолицего – не стреляли, и это упрощало работу. То и дело попадались тела гостей. В фонтанах плавали трупы людей и птиц. Разлитое по дорожкам вино смешивалось с кровью.

На ветках деревьев прятались обезьяны, совсем недавно дававшие представление для гостей. Вокруг валялись оторванные ноги. Парики. Дамские сумочки и туфельки. Драгоценные камни вперемешку со стреляными гильзами. Золотые украшения. Шляпки и женские парки. Окровавленное меховое манто было похоже на содранную с животного шкуру. Должно быть, люди пробегали через этот сад. В нём стоял жуткий запах – смесь духов, разлитого алкоголя и пороха.

На траве лежала актриса, загримированная под греческую богиню. Рядом клетка для певчей птицы. Пустая. С открытой дверцей. Неподалёку разбитые скрипки и виолончели с порванными струнами.

На глаза попалась снайперская винтовка с простреленным прицелом. Бесполезная. Как и никому не нужный золотой автомат Калашникова.

Из зарослей вывалился безоружный солдат… державший в одной руке вторую, оторванную по локоть. Не замечая нас, он бродил вдоль опалённых розовых кустов.

Голограмма, создававшая эффект ночи над дворцом, стала сбоить. Сквозь чёрное псевдонебо пробивалось настоящее. От этого мерцания по саду метались страшные уродливые тени.

На глаза попался декоративный помост с крестом для имитаций четвертования. В плаху был воткнут топор, с рукоятью, богато украшенной жемчугом. Его хозяин, грузный актёр, лежал на помосте. Он смотрел в нашу сторону испуганным замершим взглядом.

На траве корчился сбитый беспилотник, с дергающимся, кашляющим мотором. Вдалеке пылал КПП. С той стороны ухнуло. Вверх подлетела башня взорвавшегося танка. В воздух подбросило рвущиеся мелкокалиберные снаряды – фейерверк войны. Наступил её полыхающий праздник.

Впереди показался забор. А в нём – здоровенная дыра. Скорее всего, её пробили во время нападения. Стрельбы оттуда не доносилась, бой сместился в сторону. Появилась возможность улизнуть. Мы рванули к пролому.

Путь преградила полуобваленная бетонная плита. Рядом лежал остов взорванного автомобиля смертника. В окровавленной колючей проволоке, растянутой над плитой, застряло тело араба. Его лицо застыло перед объективом дёргавшейся камеры слежения. Картина была ошеломляюще жестокой. Ошеломляюще реальной. Честной.

Я увидел столько крови, оторванных рук и остального, что к горлу подступила тошнота. Покосился на проститутку – похоже, ту только что вырвало. Ноги несли вперёд.

Мы ступили за забор и…

– Это они! – из-за угла показались нигерийцы во главе с белым наёмником.

Мы нырнули в развалины. Перед глазами мелькала торчащая арматура, вырванные автомобильные двери, сгоревшие БТРы и автомобили, куски развороченной взрывами дороги. Комья асфальта и сухой земли. Клочья иссохшей травы. Тела нигерийцев и арабов.

Ноги зажили своей жизнью, они несли вперёд, в кровавый каирский вечер, прочь от ночного псевдонеба. Позади слышались автоматные очереди и команды белого. Мы петляли, стараясь сбить прицел преследующих. Боковое зрение периодически выхватывало из окружающего хаоса фонтанчики земли и искры – следы от близко попавших пуль.

Чудом избежав смерти, мы пересекли площадь перед дворцом. Во дворах близлежащих домов стало проще. Я получил возможность перевести дух. Забежал за угол здания и выпустил очередь в сторону преследующих. Те залегли. Хорошо.

Оказалось, моя спутница жива. Даже не ранена. Странно. Хотя, война дело такое. Всякое бывает.

– Тебя как зовут?

– Анжела, – немного смутившись, ответила та. Надо полагать, «творческий псевдоним». Мы побежали прочь от дворца…

Через полчаса бега стало ясно: мы, вероятно, выбрались. И точно заблудились.

«Где вертолётная площадка?» – спросил я себя.

– Левее, – ответила Анжела, будто услышав мои мысли.

– Откуда знаешь, о чём я подумал?

Немного оглохшая во время боя Анжела, видимо, не расслышала меня:

– Я часто бывала в городе. Пользовалась частным вертолётом.

Удивляться её ответу не было времени. Мы в одной лодке. Левее, так левее. Хотя, гарантии, что там всё в порядке, нет. Вертолёт мог сгореть, улететь. Да мало ли что. В той стороне находился единственный островок цивилизации. Других мы не знали.

Анжела подняла с земли брошенный автомат Калашникова. Проверила магазин. Вполне умело – что озадачило меня. Зато с такой напарницей проще выжить. Вопросы лучше оставить на потом. Я больше не называл её про себя шлюхой.

Мы бежали в сторону, где, как казалось, ждало спасение. По узким улочкам, на которых не разъехаться и двум машинам. Наш путь пересекали банды мародёров. Приходилось отстреливаться. Один раз, когда стало совсем тяжело, использовали гранату.

Вооружённые люди носились туда-сюда. Кто именно – неизвестно. Город кричал и стонал. На Каир опускался кровавый закат. Сумерки. Кровавый хаос.

Мы пересекали базарные площади, переступая через присыпанные песком и бетонной пылью тела. На разбитом рынке запомнилась следующая картина. Несколько собак грызли убитого осла, а люди грабили повозку, которую тот вёз. Рядом на медицинских носилках лежал никому не нужный труп.

Окровавленная паранджа. Везде перевёрнутые повозки и витрины. Гнилые фрукты, в которых копались некие люди. Внезапно из темноты на них напали, завязалась стрельба. Мы с Анжелой добавили огня в обе стороны и нырнули в ближайший переулок. Пробрались по бесформенным завалам и буквально выпали на относительно широкую улицу.

По ней текла вооружённая толпа. Как волна. В нашу сторону. Разбирать кто именно, мы не стали.

– Окно! – крикнул я. То ли для неё, то ли для себя. Подсадил Анжелу и сам бросился в спасительный проём. Звуков стрельбы в нашу сторону не раздалось. Возможно потому, что мы стали на редкость чумазыми и могли сойти за своих.

– Где мы?

– Жилой дом, – ответила Анжела. Я привык к темноте и различил в углу нищего жилища несколько пар испуганных глаз.

– Где выход?

Вряд ли они знали немецкий, но рука хозяйки дома указала в сторону. Дверь.

Я выглянул наружу. Пусто. Пошли по улице. Прочь от того места, где текла вооружённая толпа.

Мы с Анжелой переглядывались, боясь признаться в том, что заблудились. Шли куда глаза глядят. Бродили по местным развалинам. Вдоль стен из глиняных кирпичей, разрисованных граффити и со следами крови, пулевыми отверстиями.

Переступали через разбросанные гильзы и осколки снарядов, личные вещи, мусор, обломки мебели и техники. Гарь лезла в нос. Под ногами хрустело разбитое стекло. На глаза попалась выброшенная школьная доска со следами от пуль. Под обгоревшим ковром лежал труп.

По узким переулкам старого Каира мотались обрывки одежды и полиэтиленовых мешков. Бесформенное тряпье.

На широких проспектах, куда мы не рисковали выходить, творилась кровавая вакханалия. Нигерийцы носились на джипах. Стреляли во всё, что движется. По обочинам этих дорог стояли сгоревшие деревья. Рядом с упавшими антеннами спутникового телевидения лежали срубленные пальмы. Догорала легкобронированная техника.

Внезапно слева раздалось нигерийское:

– Огонь!

Это слово я хорошо знал.

Из тёмных окон брызнули огоньки, и трассы пуль протянулись к нам. Время словно остановилось. Я медленно падал в какую-то яму.

Целы. Я и она. Патронов немного. Те, кто стрелял, прекратили огонь. Вероятно, пытаясь увидеть наши тела. Повезло с тем, что рядом оказался подвал дома. Воспользовавшись затишьем, мы скользнули туда. Однако ликованье оказалось преждевременным. Из подвала нет выхода. Сами сиганули в ловушку.

В нас начали прицельно стрелять, а мы – отвечать, расходуя последние патроны. Мы стреляли реже и реже. Нападавшие, поняв это, осмелели и стали подбираться ближе. Их тёмные силуэты уже различались впереди. Но патроны закончились. Это конец.

Чёрные люди находились всего в нескольких метрах. На поясе одного не умолкала рация.

Внезапно в спины нападающим открыли кинжальный огонь. Их кто-то обошёл.

– Аллах Акбар! – перемежалось с выстрелами.

Арабы ненавидели чёрных и белых. Какая разница, кто нас убьёт?

Анжела, на удивление, не срывалась в истерику. Она положила оружие на землю и посмотрела на свой кулак. Сквозь пальцы белел небольшой предмет.

Я выглянул наружу. Арабы добивали врагов. Ещё живым перерезали горла. Слышался страшный животный хрип жертв.

Скоро египтяне прочешут окрестность и найдут нас. Их голоса уже слышались отовсюду. Они стягивались к нам. Мы ясно понимали это.

– Что там? – тихо спросил я.

Она разжала кулак. В луче лунного света показалась таблетка.

– Цианистый калий. Я берегла для себя. Одна. Но хватит на обоих.

Она аккуратно раздавила препарат острой железкой, попавшейся под руку. Протянула мне. Стало ясно, что она не простой человек. Скорее всего, сотрудник специальной службы или наёмник «особого» профиля. А то, что она разделила таблетку поровну… означало, что даже в аду есть понятие чести. Или заменитель сострадания.

– Зачем? – спросил я.

– Боли не будет. Пусть всё закончится.

Я не спешил брать таблетку.

– Зачем?

– Не могу… одна, – созналась она. – В одиночку. Мне страшно. Сделаем это вместе. Давай, убьём себя вместе.

Я потянулся к её руке.

– Не нужно бороться. Это бессмысленно, – шептала она. – Боль рождает боль. Пусть она закончится.

Едва я коснулся таблетки, как раздался близкий выстрел. Пуля попала в её ладонь. Арабы бросились на нас сверху. Скрутили визжащую Анжелу. На мою голову обрушился резкий удар. Вероятно, прикладом. Я попытался встать. Но несколько человек прочно удерживали тело. Перед глазами возник силуэт человека с длинным ножом.

Его горящие в лунном свете глаза. Кажется, он усмехнулся и с разбега ударил меня ногой в живот. Затем в голову.

* * *

Я очнулся в тюремной камере. Не в той, где сидели допрошенные мной смертники. Эта побольше. Посветлее. Из невидимого окна за спиной падало пятно света с полосками от решёток на бетонный пол.

Голова шла кругом. Меня накачали мощной дурью. Совсем не страшно. Я просто озирался по сторонам. Без чувств. Без эмоций. Без оценок.

Меня приковали цепями к кирпичной стене. Рядом пытали нигерийца. Его тело содрогалось от ударов тока, будучи прикреплённым к стальной конструкции, напоминавшей распятие. Или мне так казалось. Не знаю. Я повернул голову в другую сторону.

В кресле, за приличным офисным столом, сидел молодой европеец. Ни дать, ни взять – типичный студент-очкарик или аспирант. Управлялся с ноутбуком. Играл в компьютерную стрелялку или контролировал процесс пытки нигерийца.

Я пригляделся. Показалось, на очках парня отражаются странные рисунки. Графики или гистограммы… А ведь он не играет. Забавно. Скорее, меняет уровень тока по специальной программе. Средневековая дикость и хайтек в одном флаконе.

Европеец мельком взглянул на меня. Поднял трубку радиотелефона, набрал номер и произнёс фразу на арабском. Медленно. Подбирая слова. Видимо, плохо знал язык.

Где я?

У кого в плену?

Страшно не было. Странная тупая апатия и вялый интерес к окружению. На моей оранжевой тюремной робе ни следа пота или мочи. Накачанному химической дрянью организму почти плевать на происходящее с ним.

Крики нигерийца маячили на втором плане. Если не на третьем. В камеру зашли трое белых, загримированных под арабов. Один из них продолжал размазывать по лицу крем, дающий эффект смуглой кожи.

«О, привет парни», – уж не знаю, улыбнулся ли я. Странный «араб» с фальшивым загаром принёс штатив, а другой – профессиональную кинокамеру. Эти двое принялись устанавливать аппаратуру, явно нацеливаясь на меня. Они собирались сделать меня звездой вечера. Обсуждали экспозицию, конфигурацию теней, оптимальное разрешение сьемки. Куда будет хлестать моя кровь… О, да, это очень важно. Может, моё мнение учтёте? Моя ж кровища! Ау!

А вообще, молодцы ребятки. Вот он, подход к делу! Не удивлюсь, если съёмка казней – это такая новая специальность в Сорбонне или Кембридже. Ещё бы дипломы при входе предъявили очкарику.

Третий «араб» извлёк из ножен нож. Хороший такой. Натовский. С хитрыми зубцами, где надо. С удобной изогнутой ручкой. С широким чёрным лезвием, чтобы не отсвечивал в темноте. Наверное, ему будет приятно. Я почти радуюсь за него.

Он окинул меня взглядом.

«Это ты будешь резать мне голову?» – я пытаюсь спросить террориста. Не знаю, на каком языке. Но тот кивнул. Вот и познакомились.

Что за бред у меня в голове? Да, неслабой дурью они меня накачали. Рецепт спросить, что ли? Завязать беседу?

Я открыл было рот, но тут очкастому палачу-компьютерщику позвонили. Он даже поднялся с кресла и вытянулся в струнку. Вот где спалился, гадёныш! Вполне военная выправка. Обучен. Молодец, дисциплина – это главное. Из брюссельского штаба позвонили?

Стало ясно, что я в плену у подставной террористической группы. Озадаченный очкарик пялился на меня и кивал головой. «Арабы» лениво сворачивали оборудование. Представление отменяется?

«Как-нибудь в следующий раз, мальчики. Приятного дня», – промычал я вслед удаляющимся палачам. Тот, что ходил с ножом, не выдержал. Вернулся и с разбега врезал носком армейского ботинка мне под дых.

Я то ли закашлялся, то ли засмеялся. А чудесный составчик вкололи! Всё по боку! Никак, самые высокие европейские технологии.

Ну, ударь ещё раз! Пока я в цепях.

Гневный окрик очкарика остановил «араба». Тот вышел, сорвав злость на распятом нигерийце. Хотя тому тоже стало плевать. Он провалился в забытье.

Разочарованный очкарик подскочил ко мне. Задрал оранжевую тюремную робу и участливо осмотрел следы побоев. Затем отошёл в сторону – мой взгляд туда «не доставал» – и вернулся с аптечкой.

А что, вполне цивильная коробочка. Фирменная. Лёгкая и прочная, из титанового сплава, судя по оттенку. Очкарик открыл её, но неаккуратно. На пол посыпались щипцы, гвозди, другие орудия пыток, бинты, обезболивающие, медикаменты. Он извлёк из горы того, что упало, шприц в упаковке и ампулу с прозрачной жидкостью.

Я сам попробовал подставить руку, однако та не очень-то подчинялась. Постарался изобразить подобие извиняющейся улыбки. Палач пожал плечами. Помог мне и сделал вполне быстрый укол. Не дилетант, значится.

Мне захотелось помахать ему рукой, когда я понял, что погружаюсь вниз. В глубокий затягивающий сон.