Она вовсе не показалась мне красивой. Ей было шестнадцать лет, совсем девочка, а мне нравятся женщины постарше. У нее было слишком суровое для женщины лицо. Она вообще была похожа на отца. В ней не было ни нежности, ни слабости, которые так нравится мужчинам. Невысокая, угловатая, со светлыми бровями над большими настороженными серыми глазами. Рот, и без того крупноватый и жесткий, сурово сжат. Я видел лишь вынужденно подчинившееся отцу дитя. Я не видел даже проблеска приязни к моему господину. И то, как он восхищенно смотрел на нее, казалось мне просто безумным, нелепым. Но мне трудно понять кранки.

Сама церемония мне не была любопытна. Но вот молодой человек, тот, что был вместе с встречавшим нас отрядом, меня очень интересовал. Он был и здесь, в тронном зале, среди высших нобилей. Казалось, он тут на каком-то странном положении. Он вел себя дерзко, почти вызывающе, но никто ни слова не говорил ему. Его словно не замечали. Когда начался обряд, он отступил к левой двери и прислонился к стене. Я видел, как он судорожно вцепился в гобелен заведенными за спину руками. Он не сводил глаз с Лайин и моего господина. Когда же все было кончено, он круто повернулся и почти выбежал из зала прочь. Я незаметно последовал за ним, велев Тирнэну подменить меня при господине. Юноша сначала быстро шел, потом побежал, выбежал в сад… Он остановился только тогда, когда тропинки кончились, и начался запущенный участок сада. Он несколько мгновений стоял, тяжело дыша, затем, с яростным воплем схватил какую-то палку и начал исступленно бить по веткам, по цветам, по траве. А потом, выдохшись, сел на землю, обхватив руками колени и, уткнувшись в них лицом, заплакал. Я понял, что у моего господина появился еще один враг.