Тот, Кто Давал Безошибочные Подсказки начал теребить Ивашникова еще затемно. В шесть часов тридцать две минуты, если кому-то интересно. Проснувшись, Ивашников тупо смотрел на светящиеся цифры в окошечке таймера и не мог сообразить: почему 6.32, разве он кому-то назначал встречу с утра пораньше? И почему у него такое чувство, как будто чего-то не хватает?
Разметавшись во сне и обняв подушку, умиротворенно сопела Лида Рождественская. По Кутузовскому редко проезжали машины; свет их фар, отразившись от потолка, скользил по ее будто светящемуся телу. Почему — «будто»? Любимая женщина всегда светится в темноте, ты можешь закрыть глаза и все равно будешь видеть ее душой. Лида. Лида Рождественская, моя любимая женщина.
Чего же все-таки не хватает?
Не хватало звука, вот чего. Таймер должен был включить радио, а радио не играло. Выходит, Ивашников проснулся сам. Может быть, от Лидиного дыхания, оттого, что отвык спать с женщиной?
Ладно, сказал себе Ивашников, проснулся, так вставай.
Примерно треть своей жизни человек спит. Ивашникова этот факт очень удручал, и он старался проспать поменьше, не треть, а хотя бы четверть жизни.
Он поставил кофе, принял душ, побрился и успел на кухню как раз к тому моменту, когда кофейник закипал. Этот механизм был заведен раз и навсегда — не глядя на часы, Ивашников знал, что прошло восемь минут.
Чтобы не слоняться без дела, дожидаясь, когда проснется Лида, он взял кофейник, чашку и пошел в кабинет поработать. Виталиковы расчеты по сделке с компьютерами Ивашникову не нравились, но конечная цифра его в общем устраивала, и, пока они не выиграли конкурс, вдаваться в подробности не было смысла. А сейчас Ивашников сел за собственные расчеты и нашел, как сэкономить семьдесят с лишним тысяч долларов. Охренеть, да? Ивашников сам еще не привык к числам такого порядка.
Потом он занимался другими делами, и все удавалось играючи. Клавиатура компьютера клацала и стонала, Ивашников совершал подсчеты в уме раньше, чем успевал ввести цифры в компьютер, легко вспоминал пункты договоров, которые лежали в офисе.
В девять он вынырнул из эйфорического состояния удачливости. Пробежался по сделанному и, хотя был суеверен и пуще всего боялся делить шкуру неубитого медведя, прикинул итоги. Если все пойдет, как хотелось бы, то за сегодняшнее утро он заработал сто девяносто две тысячи. А если не раскатывать губы, то в наихудшем варианте — тысяч пятьдесят.
Пятьдесят тысяч долларов за одно утро. Студент Коля Ивашников, стоя под Лидиными окнами, мечтал сколотить такой капитал лет за пять…
Ивашников допил остатки холодного кофе с гущей и счастливо вздохнул. К деньгам он относился очень трепетно. Приписываемая богатым жадность играла тут самую незаметную роль. Когда у тебя столько, что не можешь потратить, становишься не хозяином собственным деньгам, а управляющим. Вся разница между тобою и тем, кто управляет государственными деньгами, в том, что ты не воруешь у себя, вкладываешь капитал туда, куда выгодно, а не где дали взятку, и вообще стараешься. А не будешь стараться — лишишься всего.
Вот это и есть самое главное. То, что полирует кровь и придает смысл твоему существованию: Большая Мужская Игра в Деньги.
Когда можешь взлететь, а можешь так рухнуть, что на всю жизнь останешься высокооплачиваемым квалифицированным рабом.
Когда тебе стреляют по колесам и ты понимаешь, что вежливые попались конкуренты, предупредили, а могли бы взять прицел повыше.
Когда был пустырь и ветер гнул чернобыльник над заросшими обломками строительных плит, а ты собрал деньги и построил коттеджный поселок (и потерял двести тысяч, потому что строительный бум прошел и коттеджи раскупались плохо. Но поселок-то остался, а свои деньги Ивашников потом отбил на строительстве дороги).
Когда из ничего возникает нечто — вот суть Игры. Вчера он выиграл три миллиона на поставку школьных компьютеров, и он поставит эти компьютеры и заработает. А завтра вложит деньги во что-нибудь еще. Может быть, опять в коньяк, только уж с Брехунцом больше не свяжется. Черт бы подрал Виталика: «Брехунец симпатичный мужик! «Поларис» — это фирма!» — а из этого симпатичного мужика придется выбивать долги.
Выбьем, уверенно подумал Ивашников. Сегодня же и позвоню своим ментам. Сегодня удачливый день.
Вот в этот момент он и понял, что сегодня слишком удачливый день. А слишком никогда не бывает хорошо.
Всех дел, конечно, не переделаешь. Но сегодня он подогнал дела так, что Виталик, а по многим вопросам даже Люська смогут без проблем работать еще месяц. Такое бывало, скажем, под Новый год, но это ж сколько надо было работать. Еще никогда у Ивашникова не получалось, чтобы за одно-единственное утро найти множество решений, из которых одни созрели бы через недельку, а до других он, может быть, и не додумался бы никогда. Как будто кто-то на ухо ему нашептал. Кто-то, Кто Давал Безошибочные Подсказки.
Ивашников подумал, что, может быть, Он, этот Кто-то, сделал такой свадебный подарок им с Лидой Рождественской. Но нет, эта мысль была чересчур сентиментальной, а Тот, Кто Давал Безошибочные Подсказки, был чересчур прагматичен. Плевать ему и на Лиду Рождественскую, и на самого Ивашникова. Ему интересна только Игра.
Он услышал, как за стеной Лида включила телевизор, и пошел готовить завтрак. У сковородки был изъян: державший ручку винт разбалтывался, наверное, от нагрева. В сотый раз подтягивая этот винт, Ивашников подумал, что у многих древних народов мастера обязательно недоделывали какую-нибудь мелочь — пропускали узор в орнаменте, что-то недокрашивали. Считалось, что, если ты решил все свои земные задачи, самая пора тебе на тот свет.
Если ты решил все свои земные задачи… Сердце пропустило удар. Вчера Ивашников добился Лиды Рождественской. И у него есть миллион. О большем он и не мечтал никогда.
Весь день Ивашников лихорадочно спешил. Тот, Кто Давал Безошибочные Подсказки, был, как всегда, на высоте. Он шепнул скинуть квартиру на баланс фирмы «Лидия» (квартирой Ивашников владел как юридическое лицо, глава фирмы «Ивашников»), а потом переоформить «Лидию» на Лиду. Для ускорения процесса Виталик рассовал на взятки пять тысяч долларов. С его нежным лицом и лопоухостью он в глазах взяточников на большее и не тянул. А если бы этим делом занимался Ивашников, то не уложился бы и в двадцать тысяч.
В шестом часу вечера затилиликал сотовый — второй, для своих. Знали этот номер, не считая сотрудников, человек десять — пятнадцать, из них половина пустозвоны — сауна, бильярд, шашлычки. А другая половина, скажем, ивашниковские ручные менты, могла оповестить о какой-нибудь подлянке.
Ивашников с тяжелым сердцем раскрыл трубку.
— Ты сегодняшнюю почту смотрел? — спросила Марьсергевна.
— Не успел. — Прижимая трубку плечом, Ивашников пошарил в пластмассовом лотке с почтой. Ничего срочного там быть не могло, а то бы Люська доложила.
— В желтом конверте, — подсказала Марьсергевна.
Ивашников уже держал в руках этот нестандартный конверт — «Ивашникову Н.И., ЛИЧНО». Почерк незнакомый, «Лично» написано аршинными буквами, да еще и подчеркнуто. Секретари всегда просматривают такие письма и никогда не кладут их боссу на стол, потому что пишут их неадекватные люди. «Не тот ли Вы Ивашников, который отдыхал в Ялте в 95-м году? Коленька, помнишь наши безумные ночи?! Срочно нуждаюсь в 200 $».
— Ну как? — спросила Марьсергевна.
— Не открыл еще. — Ивашников похлопал по бумагам на столе (разрезальный нож куда-то запропастился) и вскрыл конверт, оторвав полоску от края. Люська его тоже вскрывала, точно. И почему-то заклеила снова.
Из конверта выскользнула фотокарточка.
Мы с Лидой. Зеленые, тупо отметил Ивашников и прикинул, что фотограф стоял совсем близко, а они не заметили. Ни он, Ивашников, ни Лида.
Стало ясно, почему верная Люська будто в рот воды набрала. И, кстати, почему она сегодня весь день обихаживала Лиду. Ей Лиду жалко.
— Молчишь, — отметила Марьсергевна.
— Сколько? — без злобы спросил Ивашников. Он отзлился уже давно, когда Марьсергевна, грозя отнять дочку, тянула из него деньги, а денег действительно не было и его действительно приходили убивать за долги. Слава Богу, на кредиторов подействовал простой аргумент: «Вам нужен мой труп или все-таки деньги?»
Марьсергевна разочарованно молчала. Ивашников готов был поклясться, что она сто раз проиграла в уме их будущий разговор и ждала, что он будет кричать и грозить, а потом, конечно, умолять. А он сразу перемотал ленту к концу. Всю малину Марьсергевне обосрал.
— Мне твоего не надо. Сколько положено по закону, столько пускай и присудят. За отданные тебе лучшие годы моей жизни, — заявила Марьсергевна и мелодраматично всхлипнула.
— Маш, ты только не придуривайся, — попросил Ивашников. — Ты сумму назови.
— А я назвала, Коленька, разве ты не понял?! Выбирай. Или я иду с этими фотографиями в суд и тебя с твоей Лидкой полощут на все лады, а мне присуждают законную половину. Или в суд идешь ты, подаешь на развод и полюбовно сам уступаешь мне половину. А фотографии сможешь купить отдельно.
Ивашников затосковал жутко. Несчастная дурочка Марьсергевна затеяла свою Игру в деньги, не понимая азов. Капитал мало отсудить, заработать или украсть. Капитал надо еще удержать, и это сложнее всего. Не зная, как это делается, и не зная даже, что это вообще нужно как-то делать, она разрушит ему, Ивашникову, бизнес, испоганит его отношения с Лидой, и все только для того, чтобы стать легкой добычей уголовников. Да еще, не дай Бог, украдут ребенка. Хорошо, что Наташка в Англии, но не век же Наташке там жить.
— Ну как тебе условия? — Марьсергевне не терпелось. — Ты, Коль, не молчи, а то инфаркт хватит. Выскажись, не сдерживайся.
Записывает на магнитофон, понял Ивашников. Мало ей фотокарточек.
— Маш, давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории.
— Зачем на нейтральной? Приезжай ко мне! — По торжествующему тону Марьсергевны было ясно, что она и не ждет от Ивашникова согласия. Ей нужно, чтобы он признал: боюсь, мол, тебя, Маша.
— Дело денежное, — сказал Ивашников. — Ты не доверяешь мне, я — тебе. Поэтому лучше на нейтральной.
Договорились встретиться в армянской шашлычной во дворике поблизости от Моссовета. Там была территория Лужкова, и уголовники на хозяев не наезжали, что волшебным образом сказывалось на качестве кормежки.
Ивашников распихал по карманам отложенные на всякий пожарный десять тысяч. Выходя из кабинета, он подумал, что и сам сегодня без обеда, и свою орду весь день продержал на одном чае.
— Люсьена, закажи-ка для всей компании ужин в «Метрополе», — сказал он курлыкавшей с Лидией Люське. Надо же, подружились. — Часов на восемь, а я пока отъеду на часок.
Он показал всем «общий привет»: пальцами по ладони — шлеп-шлеп, быстро и звонко, как будто аплодировал одной рукой. А потом вернулся и, отчего-то чувствуя себя предателем, крепко поцеловал в губы свою Лиду Рождественскую.
Погода испортилась. Вчерашняя снежная каша схватилась морозцем, и вдобавок моросил дождь. Гололедица и дождь — жуткое сочетание, как уксусная эссенция со жгучим перцем. Дрянь погода. И настроение не лучше.
По Садовому кольцу плотно и медленно шли машины, до крыш забрызганные грязью. Ивашников долго ждал промежутка, чтобы вписать свою «немку». В конце концов он кого-то нахально подрезал, втерся и поехал.
Машка, дуреха, что же ты делаешь?!
Мысленно Ивашников видел перед собой не тридцатилетнюю законченную стерву Марьсергевну, а беременную студентку Машу, и ее было жалко. Прикидывая так и этак Машкино будущее, он себе не представлял даже нулевого варианта, при котором жена могла сохранить хотя бы то, что у нее сейчас есть (да-да, Коля, называй ее бывшей, а все равно жена, мать твоего ребенка). Одиноких женщин с капиталом, если они не разбираются в финансах, сплошь да рядом разоряют даже на Западе. Хотя «не разбираются в финансах» по-западному — значит, умеют заполнить налоговую декларацию, имеют ценные бумаги и следят за курсом, а прежде чем купить, скажем, дом, просчитывают, какие на него налоги и по карману ли будет ремонт. А по-нашему «не разбираются в финансах» — значит, не разбираются напрочь. Как Машка. И разоряют их напрочь, заставляя благодарить Бога, если живы остались.
Начнем с конца: счастливая Маша отсуживает свой капитал.
Процессы у нас открытые; в зале сидит любопытствующая старушка. То ли она сидит просто так, то ли потом рассказывает заходящему к ней в неделю раз вежливому молодому человеку: «Счастливая эта Ивашникова Мария Сергеевна, проживающая по такому-то адресу. Счастливая — капитал у мужа отсудила, так ему и надо, изменщику».
Молодой человек старушку выслушивает и дает денежку на молоко и колбаску. А через некоторое время знакомится со счастливой Машей (а знакомиться он умеет) и делает ее еще счастливее, потому что обещает жениться.
Маша от жениха без ума: красивый, страстный (это он умеет просто замечательно), солидный — брокер на бирже. Какие-то он читает финансовые журналы, что-то там подчеркивает, а на следующий день приходит: «Поздравь меня, Маша, мы стали еще на десять тысяч долларов ближе к нашему с тобой скромному домику на берегу одного из живописных озер Ирландии, которые там называются лохами». — «Как же так?!» — восторгается Маша. «Да так вот, — сияет молодой человек, — купил акции, в тот же день котировки подскочили, и я их продал. Надежные акции, завтра еще подскочат». — «Зачем же ты продавал, если завтра подскочат?» — морщит лобик Маша. Молодой человек признается ей, что покупал-то на чужие деньги, а своих у него негусто. А тот хомяк, чьи были деньги, получил сотню тонн, хотя не понимает в биржевых делах ни шиша. Такая уж, Маша, работа у твоего любимого: делать богатых еще богаче, а себе оставлять крохи.
«Не переживай, мой суженый, — говорит Маша не в этот раз, так в другой, когда дозреет, — я дам тебе денег, ты сделаешь богатыми нас обоих, и мы будем счастливы в нашем домике на берегу одного их этих самых лохов». — «Милая моя, наивная Маша, прекрасная душа! Да знаешь ли ты, сколько нужно денег для солидной биржевой игры?!» — вздыхает молодой человек. Бдительная Маша, конечно, скрыла от него при знакомстве, что имеет капитал, а сейчас говорит с торжеством: «Да уж не больше, чем у меня!» И выкладывает денежки. Может быть, для начала немного. Тогда молодой человек на самом деле сделает ее чуть богаче, но придет расстроенный: «Эх, если бы у меня сегодня было хотя бы тысяч двести!»
Молодой человек не отстанет, пока не высосет ее всю. И это еще удача, если она попадет на мошенника. А попадет на группировку — украдут дочку и пришлют Маше записку детским Наташкиным почерком: «Мама, мне тут хорошо, сделай, что тебя просят».
Возможны варианты: Машкин капитал засветят не в суде, а в налоговой инспекции. Или через болтливую подружку. Или через случайного любовника. Может, украдут не дочь, а саму Машку. Может, скоро, а может, через год. Может, она сама разорится раньше, чем ей помогут. Дай-то Бог! Тогда ее не тронут.
Один из ивашниковских ментов как-то с усмешкой бросил ему на стол ксерокопию финансово-лицевого счета Ивашниковой Марии Сергеевны. Объяснил, что изъята она у серийного убийцы Бурылева, который работал в основном по старикам и алкоголикам, но не пропускал и одиноких женщин. Обещал помочь при продаже квартиры, получал генеральную доверенность и убивал хозяев. А женщинам обещал жениться и съехаться, опять же через продажу квартиры. Поиск жертв убийца начинал с того, что приходил в ДЭЗ и представлялся маклером. Дэзовские бабы за коробку конфет подбирали ему документы одиноких владельцев квартир.
Машка и не подозревала, что выиграла у судьбы счастливый билетик: из сотни найденных у него адресов убийца выбрал не ее адрес, а девять других. А если у нее появятся деньги, на которые можно купить десяток квартир?! У одинокой женщины в десятимиллионном городе, где вон, помимо родной солнцевской, распавшейся на пять отдельных люберецкой и привычной чеченской, объявились группировки из Афганистана, Египта, Анголы…
Весь ужас в том, что Машка ни на грош Ивашникову не верила. Оно и понятно: раз она способна подстроить эту свою подлянку с фотокарточками, то и от него ждет чего-то подобного. Когда Ивашников рассказал про убийцу, она взвилась: «Ты на что намекаешь?! Хочешь, чтобы я квартиру тебе отдала?!» Вот и весь разговор. Ничего другого Ивашников не ждал.
Сейчас, медленно катясь по Садовому кольцу в своей зажатой с четырех сторон машинами «немке», Ивашников думал, что совершенно зря назначил жене встречу. До суда она не продаст фотокарточки. И никогда не поверит объяснениям, что ей лучше, на самом деле лучше жить за его спиной, беря по нескольку тысяч баксов в месяц. Ей нужно обжечься самой.
— Ничего, Машк, я тебя не брошу, — пообещал Ивашников Маше-студентке, с которой ему было хорошо, и Маше — матери своей дочки. А дурищу Марьсергевну обругал площадно. И Лиду пожалел: Марьсергевну придется опекать, с Марьсергевной придется возиться, а Лиде-то будет каково?
Он успокоился и вяло прикинул, какую сумму придется отдать. Тут все проще пареной репы. Сегодня одна только операция с «Лидией» сделала фирму «Ивашников» тысяч на двести беднее: сто сорок тысяч квартира да на счете там больше пятидесяти. А таких фирм, формально Ивашникову не принадлежащих, у него еще четыре. Если перевести на них все основные сделки, останется, не считая мелочей, только сделка с компьютерами. Договор заключен, деньги пошли, и на другую фирму их по условиям конкурса не переадресуешь. Планируемая прибыль там около шестисот тысяч минус налоги. (Само собой, непредъявляемый доход больше, но о том, что пойдет «черным налом», и речи нет.) Так, а квартиру, где Ивашников живет с дочкой, Марьсергевна будет делить? Будет. Машину-мебель-технику она заставит оценить? Заставит. В общем, тысяч триста ей набежит.
Нет, главное, как она подгадала?! Месяца бы два назад, когда не был объявлен этот конкурс на компьютеры, Ивашников мог бы вывести фирму на круглый нуль, и Марьсергевна получила бы свою половинку. Как и хотела — по закону… Да это не она подгадала, это Ивашников подгадал: бывшую квартиру профессора Рождественского купил только месяц назад, а вчера, выиграв конкурс, решил, что день удачный и надо выиграть еще и Лиду. Вот и выиграл. В машине на задворках ТЭЦ. До дому не дотерпел.
Неизвестно, на кого Ивашников разозлился сильнее — на себя за глупость или на Марьсергевну за подлость, — только он пообещал себе, что впарит жене «Бытхим». И захихикал, как Мальчиш-плохиш. Склады разорившейся фабрики бытовой химии он купил по остаточной цене, позарившись на колоссальные площади. И сразу же лишний раз убедился, что бесплатный сыр — только в мышеловке. Шестьсот с лишним тонн химикатов, оставшихся на складах, не удалось продать и нельзя было выбросить на свалку. Надо было платить за переработку. И тут перерабатывающая фабрика в подозрительном согласии с экологическими службами стала загонять Ивашникова в угол: экологи наматывали штрафы, фабрика поднимала расценки… Вот пускай Марьсергевна и разбирается. Пускай сыграет в Игру, хмыкнул Ивашников.
Поток машин тянулся все медленнее, как застывающий клей. Впереди, у светофора на Маяковке, была пробка. Какие-то водители еще перестраивались, подтягивались, выгадывая лишние метры, но это самообмана ради. Ясно же, что встали надолго. Еще и опоздать не мешало вдобавок ко всему, подумал Ивашников.
Выскочили на проезжую часть бомжеватые коробейники, предлагая водителям влажные от дождя газеты-сигареты. Мальчишка с грязной тряпкой нацелился протереть ветровое стекло ивашниковской «немки», и пришлось сунуть ему через окошко пятерку, чтобы не протирал. А мальчишка, видно, решил честно отработать свой хлеб. Или шантажом выманить еще пятерку. Он встал прямо перед машиной, у радиатора, и своей жуткой тряпкой стал размазывать грязь по белому капоту. «Немке» не было и месяца, «нулевая» машина, Ивашников еще не успел наиграться. Он физически чувствовал, как целые пригоршни песка и дорожной соли впиваются в полировку. Главное дело, мальчишка все прекрасно понимал — такие всегда прекрасно понимают насчет подгадить. Они с тебя кормятся, и, может быть, именно поэтому у них к тебе классовая ненависть.
Ивашников достал из бумажника долларовую купюру, недавно подаренную вместе с этим самым бумажником, «чтоб деньги водились». Показал паршивцу через стекло — тот нагнул голову и еще яростнее завозил тряпкой.
— Иди сюда! — крикнул в окошко Ивашников. Мальчишка будто не слышал. Глухонемой?
Ивашников прижал кнопку, до отказа опуская стекло, высунулся, замахал долларом:
— Иди, денег дам!
Он поймал быстрый взгляд мальчишки — тот смотрел куда-то поверх его головы — и, еще не успев ничего понять, инстинктивно отшатнулся в машину, стал нашаривать кнопку стеклоподъемника.
Крепкая пятерня подхватила Ивашникова под затылок, потянула из машины и вжала лицом в жесткую, воняющую мокрой шерстью ткань. Он глухо крикнул и начал задыхаться. Под тканью хрипели чужие прокуренные легкие и бешено стучало чужое сердце. Пятерня прижимала голову с такой силой, что страшно было дергаться — казалось, может оторваться шея. Ивашников попытался ударить рукой, все еще комкавшей долларовую бумажку, но руку перехватили и стали закатывать рукав. Игла в чьих-то неверных руках поддевала и рвала вену, а Ивашников уже плыл без укола, от кислородного голодания.
Хоть бы не зарывали, сволочи! — успел подумать он. И с не оставляющей надежд ясностью понял, что за новенькую «БМВ» и десять тысяч долларов зароют обязательно. Просто чтобы оттянуть момент, когда все это будет объявлено в розыск.