1941 22 июня (Первое издаение)

Некрич Александр Моисеевич

Накануне

 

 

Последние месяцы

Переговоры в Берлине в ноябре 1940 г. и последовавшие затем события на Балканах свидетельствовали о развитии агрессивных планов гитлеровской Германии.

Расчет на то, что война на Балканах затянется и немцы вынуждены будут в связи с наступлением осени отказаться от нападения на СССР в 1941 г., если таковые намерения у них действительно есть, не оправдался. О том, что И.В. Сталин надеялся на такое развитие событий, свидетельствуют заявления югославского посла в Москве Милана Гавриловича после приезда его в Анкару в мае 1941 г. Но Югославия была разгромлена в быстротечной кампании. Теперь И.В. Сталин старался не давать повода Германии для нападения на СССР. Вопреки фактам И.В. Сталин был убежден, что гитлеровская Германия не осмелится нарушить пакт о ненападении и напасть ыа Советский Союз. Такая оценка вела к преуменьшению агрессивной сущности гитлеровской Германии. Международная обстановка быстро менялась и усложнялась. Ход событий ломал искусственную схему международных отношений, созданную И.В. Сталиным. А он продолжал упорно за нее цепляться. Он по-прежнему считал, что Англия только и ищет возможности спровоцировать советско-германский конфликт.

В действительности же между Англией и Германией уже было невозможно никакое политическое соглашение, невозможен компромиссный мир, так как заключение любого мира означало бы для Англии в условиях господства Германии на западном континенте Европы и поражений Англии на Балканах и на Среднем Востоке фактическую капитуляцию, распад Британской империи, на что Англия, конечно, согласиться не могла. В самой Англии, а также в Соединенных Штатах Америки все усиливалась борьба между двумя тенденциями: старой – мюнхенской и новой – курсом на сближение с СССР и создание совместно с ним антигерманской коалиции. Вторая тенденция находила влиятельных сторонников прежде всего в лице Уинстона Черчилля. В новых условиях острота англо-германских противоречий достигла такого напряжения, что вопрос мог быть решен только военным разгромом одного из соперников. Наконец, происходили и политические изменения в США, где сторонники военного вмешательства в пользу Англии получали все больший перевес. Во всех предложениях политического характера, которые делало английское правительство, И.В. Сталин усматривал лишь одну сторону – попытку спровоцировать вооруженный конфликт вежду Советским Союзом ж Германией. Точно так же он в дальнейшем оценивал и сообщения, поступавшие по различным каналам, о готовящемся нападении Германии на Советский Союз.

Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов утверждает, что И.В. Сталин полагал, что «война между фашистской Германией и Советским Союзом может возникнуть только в результате провокаций со стороны фашистской военщины, и больше всего опасался этих провокаций». Это весьма интересное замечание. Если Воронов не случайно употребил выражение «фашистская военщина», то это нельзя понимать иначе, как подтверждение того, что И.В. Сталин продолжал надеяться на договор о ненападении, т.е. верил Гитлеру, но не доверял опьяненным военными победами немецким генералам. Это объясняет и последующие приказы частям Красной Армии не поддаваться на фашистские провокации.

И.В. Сталин с особым подозрением относился ко всем сообщениям, которые исходили из английских или американских источников, видя (в них лишь подтверждение его анализа политики «невмешательства»: западные державы хотят втянуть Советский Союз и Германию в войну между собой, а сами погреть руки. Версия, распространяемая гитлеровцами о провокационном характере слухов и сообщений о готовящемся нападении на СССР, как раз и отвечала его собственным суждениям. Но оказывается, что в начале апреля слухи о предстоящей германо-советской войне распространяли главным образом немецкие граждане. Об этом сообщает, в частности, в своем донесении германскому МИДу его представитель при верховном командовании сухопутных сил (ОКХ) 3 апреля 1941 г.: «ОКХ получил сообщения, согласно которым среди немецких граждан, проживающих в России, путешественники, следующие из Германии, распространяют слухи, чт.о германо-советское столкновение неизбежно. Говорят также, что иностранные дипломаты в Москве также встревожены этими слухами». ОКХ просило в связи с этим министерство иностранных дел, чтобы немцам, путешествующим через территорию СССР, было дано строгое указание не только не распространять подобных слухов, но и опровергать их.

Однако слухи день от дня становились все тревожнее. Полностью игнорировать их, делать овид, будто все в порядке, было невозможно. Желая, очевидно, подчеркнуть свое недоверие к подобным слухам и подтвердить желание строго придерживаться заключенных с Германией соглашений, при отъезде японского министра иностранных дел Мацуока на перроне вокзала неожиданно появились Сталин и Молотов. В сообщении МИДу немецкий посол в Москве Шуленбург писал: «Отбытие Мацуока задержалось на час, а затем имела место необычная церемония. По-видимому, неожиданно как для японцев, так и для русских появились Сталин и Молотов и в подчеркнуто дружеской манере приветствовали Мацуока и японцев, которые присутствовали там, и пожелали им приятного путешествия. Затем Сталин громко спросил обо мне, и когда он нашел меня, подошел ко мне, обнял меня за плечи и сказал: „Мы должны остаться друзьями и вы должны теперь сделать для этого все!“ Несколько позднее Сталин повернулся к исполняющему обязанности немецкого военного атташе полковнику Кребсу и предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: „Мы останемся друзьями с вами в любом случае“. Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлек внимание многочисленной публики, присутствовавшей здесь».

Вскоре Шуленбург был вызван в Берлин для консультации. По свидетельству советника германского посольства в Москве Густава Хильгера, Шуленбург привез в Берлин меморандум, составленный им совместно с военным атташе генералом Кестрингом. Меморандум был передан через служебные инстанции Гитлеру, но тот не спешил побеседовать с послом. Шуленбург в течение двух недель ожидал приема.

Его затянувшееся пребывание в Германии вновь породило многочисленные слухи. Об этом, в частности, сообщал, по словам немецкого посланника в Бухаресте, румынский посол в Москве Гафенку. Он будто бы писал, что «тяжелое впечатление в этой связи в советских кругах породили слухи о том, что идут приготовления к отправке детей и ценностей из немецкого посольства».

28 апреля Шуленбург был, наконец, приглашен к Гитлеру. Весь характер и тон беседы не оставляли у посла сомнений в том, что решение о нападении на СССР принято я теперь Гитлер занят поисками аргументов для объяснения или оправдания нападения. В записи, составленной Шуленбургом после беседы, этот мотив звучит особенно сильно. В частности, Гитлер настаивал, что советско-югославский договор от 5 апреля был заключен, чтобы запугать Германию. «Я отрицал это, – пишет Шуленбург, – и повторил, что русские только намеревались подчеркнуть свой интерес, но тем не менее проявили корректность, уведомив нас о своем намерении».

Гитлер утверждал, будто советское командование проводит стратегическую концентрацию. Шуленбург отрицал это: «Я не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Германию». Реакция Шуленбурга, очевидно, насторожила Гитлера, который, отпуская посла, сказал ему: «О, вот еще что, я не намереваюсь воевать против России». Но Шуленбург 30 апреля по возвращении в Москву отвел в сторону встречавшего его на аэродроме советника Гильгера и прошептал ему: «Жребий брошен. Война с Россией решена». Он сказал также, что Гитлер лгал ему.

Гитлер не простил Шуленбургу его отрицательного отношения к войне против СССР. Принявший участие в заговоре против Гитлера, Шуленбург был казнен в 1944 г.

Спустя пять дней после возвращения германского посла в Москву, из Москвы в Берлин прибыл полковник Кребс, замещавший военного атташе генерала Кёстринга. Кребс сообщил Гальдеру: «Россия сделает все для того, чтобы избежать войны».

Между тем среди дипломатических кругов Москвы все упорнее ходили слухи о неизбежной германо-советской войне. Германский военно-морской атташе в Москве капитан Норберт Баумбах сообщал об этом командованию флота со ссылкой на путешественников, следующих через Германию. Он также сообщал, что, по словам советника итальянского посольства, английский посол в Москве (т. е. Стаффорд Криппс. – А.В.) «предсказал 22 июня как дату начала войны». Другие дипломаты называли 20 мая. Баумбах сообщал, что он опровергает эти слухи.

В мае месяце слухи о приближающейся войне не только не ослабли, но и продолжали усиливаться. Лондонская «Таймс», например, в номере от 1 мая сообщала, что во многих европейских столицах немецкие офицеры и пропагандисты во всеуслышание заявляли, что немецкая армия накануне нападения на Советский Союз. Литовские эмигранты поощрялись Берлином. Украинские националисты значительно расширили свою деятельность, особенно после того, как они получили в Польше права, одинаковые с фольксдейче. В Бухаресте говорили о присоединении Бессарабии к Румынии. В Турции немецкие пропагандисты нашептывали о будто бы готовящемся нападении СССР на Турцию.

Шуленбург на третий день своего возвращения в Москву писал в министерство иностранных дел с плохо скрываемым раздражением: «Я и высшие чиновники моего посольства постоянно борются со слухами о неминуемом немецко-русском военном конфликте, так как ясно, что эти слухи создают препятствия для продолжающегося мирного развития германо-советских отношений. Пожалуйста, имейте в виду, что попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, остаются неэффективными поневоле, если эти слухи беспрестанно поступают сюда из Германии и если каждый прибывающий в Москву или проезжающий через Москву не только привозит эти слухи, но может даже подтвердить их ссылкой на факты».

В ответ из Берлина последовало указание: опровергать слухи ссылкой на то, что они являются не чем иным, как возобновлением попыток Англии отравить германо-советские отношения. От Шуленбурга требовали также провокационного распространения слухов о будто бы происходящей значительной концентрации советских войск на границе, в то время как Германия держит вблизи советских границ лишь те силы, которые абсолютно необходимы для прикрытия тыла в Балканской операции. Послу предлагалось также сеять слухи о якобы начавшейся переброске немецких войск с востока на запад.

Действия И.В. Сталина в этот период носили крайне противоречивый характер: с одной стороны, указывали на его стремление по-прежнему держаться обветшалой догмы, а с другой – свидетельствовали о боязни войны и неуверенности. 5 мая на приеме выпускников военных академий в Кремле Сталин выступил с 40-минутной речью, в которой он требовал повышения боевого мастерства и готовности к отражению агрессии. Но с чьей же стороны могло в то время ожидаться нападение? Ясно, что только со стороны Германии. На следующий день в газетах было опубликовано сообщение о назначении Сталина председателем Совета Народных Комиссаров. Молотов оставался наркомом иностранных дел. Это назначение подчеркивало, что Сталин официально принимает на себя всю полноту власти и всю ответственность за политику.

Вступление И.В. Сталина на пост председателя Совнаркома было расценено за рубежом как приглашающий жест Германии открыть переговоры, которые он готов вести лично.

Но Германия не реагировала…

Известный английский историк Дж. Эриксон пишет, что в день, когда И.В. Сталин занял пост председателя Совнаркома, советский военный атташе в Берлине сообщил, что 14 мая немцы нападут на СССР со стороны Финляндии и прибалтийских государств. 22 мая помощник военного атташе в Берлине сообщил, что немецкое нападение состоится 15 июня, а может быть, и в начале июля.

Отсутствие реакции со стороны Германии на новое назначение И.В. Сталина также должно было вызвать настороженность. Нельзя же было ограничиться предположением, что Гитлер занимается вымогательством и хочет «набить себе цену» перед тем, как предложить переговоры. Но, очевидно, именно это И.В. Сталин и предполагал. Его малообъяснимое поведение, очевидно, уходит своими глубокимй корнями в схематизм его понимания внешнего мира, о котором он по существу мог судить лишь на основании той информации, которую он получал, а главное, которую он желал получить. Ни разу до того времени он не покидал пределы Советского Союза. Вцрочем и по своей собственной стране путешествовал он крайне мало. Из его высказываний, речей и выступлений видно, что он считал в предвоенные годы главным (врагом Советского государства Англию. В 1941 г. это ощущение должно было быть у него еще острее, так как во главе английского правительства находился старый враг Советской власти, опытный и хитрый политик Уинстон Черчилль. Нет никаких сомнений, что неожиданный полет в Англию заместителя Гитлера по нацистской партии Рудольфа Гесса усилил подозрительность И.В. Сталина относительно интриг «коварного Альбиона».

Это случилось 10 мая 1941 г.

О миссии Гесса написано достаточно много. Нет необходимости подробно останавливаться на этом эпизоде. По нашему мнению, его значение преувеличивается. Такой заманчивый сюжет…

Ознакомление с имеющимися в распоряжении историков документами, материалами, мемуарами и исследованиями дает серьезное основание полагать, что Гесс предпринял полет в Англию на свой страх и риск, по собственной инициативе. Во время Нюрнбергского процесса Гесс признался американскому врачу-психиатру Келли, что один из его астрологов (Гесс был подвержен мистицизму и окружал себя звездочетами, впрочем как и многие другие «сверхчеловеки») предсказал ему, что звезды указывают на то, что он, Гесс, должен кое-что предпринять для заключения мира. Гесс находился под сильным влиянием профессора геополитики Карла Гаусгофера, много лет выступавшего за соглашение Германии с Англией против Советского Союза. Гесс, зная, что предстоит нападение на Советский Союз, решил попытаться лично объяснить англичанам, как им следует вести себя в связи с этим событием. Благополучно приземлившись в Шотландии, Гесс был затем интернирован английскими властями. Беседы, которые вели с ним английские министры, в том числе лорды Саймон и Бивербрук, бывший английский поверенный в делах в Берлине Киркпатрик, показали, что Германия накануне нападения на Советский Союз, а прилет Гесса вызвай йе какими-нибудь «гуманными побуждениями», как пытались представить это адвокаты Гесса на Нюрнбергском процессе, а стремлением обезопасить Германию от войны на два фронта, добиться по крайней мере нейтрализации Англии на время предстоящей войны. Именно об этом, и Гесс это отлично знал, мечтал Гитлер. Гесс предложил поделить Европу на сферы влияния – советская территория до Урала должна отойти к Германии. В беседе с Бивербруком Гесс настаивал на необходимости заключения англо-германского союза против СССР.

Для английского военного кабинета «предложения» Гесса имели главную ценность в том, что они подтверждали намерение гитлеровской Германии напасть на Советский Союз и что среди нацистских лидеров существует мучительная тревога, не окажется ли Германия вынужденной воевать на два фронта. Какова будет позиция Англии в момент, когда Германия начнет войну против большевиков? Для Англии немецкий «поход на восток» был, и этого никогда английские государственные деятели не скрывали, спасительной передышкой. По их мнению, чем дольше тянулась бы советско-германская война, тем было бы лучше для английских интересов. Вот почему в Лондоне было решено: во-первых, содержать Гесса как военнопленного, во-вторых, поставить в известность Советский Союз о продолжающихся перебросках немецких войск в Польшу, поближе к советской границе.

В западных странах полет Гесса был воспринят как выражение неуверенности гитлеровской верхушки и желание ее пойти на компромиссный мир. Особенно настаивали на этом американские изоляционисты. Так, согласно сообщению лондонской «Таймс», один из лидеров изоляционистов сенатор Уиллер убеждал президента Рузвельта предложить мирные переговоры. Полет Гесса, как утверждал Уиллер, доказывает, что моральное состояние Германии подорвано и самое время начать переговоры о мире.

Гитлер, со своей стороны, был (в бешенстве от эскапады Гесса и отдал приказ устранить его.

Полет Гесса оказал большое впечатление на И.В. Сталина, который, как показывают его позднейшие беседы на эту тему с Черчиллем и Бивербруком, был уверен в том, что Англия подстрекает Германию напасть на СССР и в Лондоне ведутся тайные переговоры, на базе предложений Гесса. Если не учитывать этого обстоятельства, то будет очень трудно понять ту внутреннюю враждебность, с которой Сталия встречал в последний предвоенный месяц всякое новое сообщение о готовящемся нападении Гермапии на Советский Союз, считая такие сообщения английской провокацией. В апреле – июне 1941 г. И.В. Сталин продолжал делать все, чтобы уверить Германию в намерении продолжать строго придерживаться заключенных соглашений как в политической, так и в экономической областях. Все это происходило в то время, когда Германия подводила к советским границам свои войска и нарушала экономические соглашения, задерживая поставки в Советский Союз оборудования и, в частности, орудийных башен для крейсеров.

В западной исторической литературе существует версия, согласно которой германский посол в Москве Шуленбург и советник посольства Хильгер пытались предупредить Министерство иностранных дел СССР о решении Гитлера напасть на СССР. Попытка эта была предпринята в конце мая – начале июня 1941 г. В своих воспоминаниях Хильгер рассказывает, что он предложил Шуленбургу воспользоваться приездом в Москву советского посла в Берлине Деканозова и сообщить ему о намерениях Германии. Как известно, Деканозов был одним из наиболее приближенных к Берия лиц. (В 1953 г. Деканозов был осужден советским судом за соучастие в преступлениях Берия.) Шуленбург колеблется. Хильгер пишет: «Убедить его было весьма трудно. Он вполне справедливо указал, что германское правительство будет судить его и меня за измену, если обнаружится, что мы собирались предупредить русских. Я, однако, возразил, что слишком много было поставлено на карту и что никакие соображения о нашей собственной жизни не должны помешать нам решиться на этот отчаянный шаг».

Тайная встреча состоялась в резиденции Шуленбурга. Согласно утверждению Хильгера, несмотря на то, что Шуленбург и он с самого начала поставили в известность Деканозова о том, что действуют по собственной инициативе, последний упорно добивался, имеют ли они поручение своего правительства (?!). «В противном случае он не в состоянии передать наши заявления Советскому правительству. Очевидно, он не мог себе представить, что мы сознательно подвергаем себя величайшей опасности ради последней надежды сохранить мир». Советы немецких дипломатов сводились к тому, чтобы СССР проявил инициативу и первый повел переговоры с Гитлером, тогда, будучи втянут в переговоры, Гитлер уже не сможет напасть на СССР. Хильгер признает, что такого рода предложение могло быть с основанием расценено как провокация. И с этим можно согласиться. Однако пренебрегать этим новым неожиданным предостережением было нельзя. Как бы ни расценивать шаг Шуленбурга, необходимо было усилить военные меры предупреждения нападения.

В первых числах июня в Лондон из Москвы был вызван для консультации посол Криппс. 10 июня 1941 г. советский посол в Лондоне И.М. Майский был приглашен к постоянному заместителю министра иностранных дел Англии Кадогану. После обычного обмена приветствиями Кадоган сказал: «Господин посол, я пригласил вас, чтобы сделать чрезвычайно важное сообщение. Прошу вас взять лист бумаги и записать то, что я вам продиктую». Затем Кадоган зачитал сведения английской разведки о передислокации соединений немецко-фашистской армии по направлению советской границы. Возвратившись в посольство, Майский немедленно зашифровал сообщение Кадогана и отправил его в Москву. 13 июня советский посол в Лондоне был снова приглашен в Форин Оффис, на этот раз к министру иностранных дел А. Идену. Министр передал Майскому еще одно предупреждение. Иден сообщил Майскому, что, если Германия нападет на Советский Союз, а английское правительство считается с такой возможностью, оно готово оказать СССР помощь, во-первых, путем действий английской авиации против Германии, во-вторых, посылкой в Москву военной миссии, члены которой имеют большой опыт военных операций в нынешней войне, в-третьих, путем оказания практически возможной экономической помощи.

Таким образом, попытки гитлеровской Германии добиться «перемирия» с Англией перед нападением на СССР потерпели неудачу. Англия сделала тот выбор, который отвечал ее национальным интересам.

В начале июня наиболее широко распространенная в международных политических кругах точка зрения заключалась в том, что Сталин, находясь под впечатлением военной мощи Германии, был готов идти почти на все, чтобы избежать войны летом 1941 г.

Советник германского посольства в Москве Хильгер так суммирует свои впечатления того времени: «Все указывало на то, что он (Сталин. – А.Н.) полагал, что Гитлер собирается вести игру с целью вымогательства, в которой вслед за угрожающими передвижениями войск последуют неожиданные требования об экономических или даже территориальных уступках. Он, по-видимому, верил, что ему удастся договориться с Гитлером, когда будут выставлены эти требования».

Из воспоминаний Л.М. Сандалова мы узнаем, что аналогичная точка зрения была распространена и в среде высшего командования Красной Армии. В июне командующий 4-й армией А.А. Коробков заявил на узком совещании в штабе армии после возвращения из штаба округа: «Германия не осмелится нарушить договор о ненападении. Она стягивает войска к нашей границе главным образом потому, что опасается нас… А с другой стороны, – продолжал командующий после минутной паузы, – вполне можно допустить, что сосредоточение немецких войск на нашей границе должно усилить „аргументы“ Германии при решении с нами каких-то политических вопросов». Если эти впечатления верно отражали суть дела, то они являются лишь подтверждением отсутствия у Сталина реального представления о положении дел в мире и свидетельствует также о его опасениях в связи с неготовностью к отражению немецкого удара. Но какие бы выводы ни делал Сталин, ничто не может оправдать его отказ принять элементарные предупредительные меры на случай, если нападение Германии все же последовало бы. Практически это должно было выразиться в реализации плана прикрытия. О настоятельной необходимости принятия срочных предупредительных мер свидетельствовали сообщения с границы.

В последних числах мая и в начале июня в приграничных военных округах было отмечено достаточно признаков приближения войны. Об этом постоянно напоминали все учащавшиеся облеты немецкими самолетами советских границ. По данным армейской военной разведки, активность немцев в районах, примыкающих к советской границе, значительно усилилась.

Так, в донесении разведотдела штаба Западного особого военного округа командующему войсками округа генералу армии Д.Г. Павлову от 4 июня 1941 г. указывалось, что военная подготовка Германии против СССР за последнее время, особенно с 25 мая 1941 г., проводится интенсивно. В донесении обращалось внимание на увеличение группировки немцев в районе Острленка, Красныш, Млава, Цеханов на две-три пехотные дивизии и на две бронетанковые дивизии СС, на увеличение артиллерийских частей, танковых подразделений и автомашин, средств противотанковой и противовоздушной защиты в направлении границы. Отмечались прибытие немецкой военной авиации в Варшаву и Кенигсберг и увеличение числа учебных полетов. Говорилось об увеличении войск в приграничной полосе и переселении жителей приграничных районов в глубинные. Армейская разведка сообщала о скрытой мобилизации немецких чиновников для занятия будущих должностей в западных районах СССР. В заключение в донесении подчеркивалось: «Сведения о форсированной подготовке театра и об усилении группировки войск в полосе против Западного военного округа заслуживают доверия».

Подобными же сведениями располагало и командование других приграничных округов. Например, было известно, что в полосе советской 4-й армии силы немцев, подведенные к границе, имели превосходство в наземных войсках в 3 раза, а в авиации – еще больше.

Штаб 4-й армии располагал сведениями о сосредоточении значительных немецких сил. Эта информация была получена от пограничного отряда и строительных подразделений, работавших на границе. «Время от времени» штаб получал информацию и сверху. Кроме того, в полосе армии были задержаны немецкие шпионы, диверсанты, подтверждавшие тревожные сведения о подготовке германской армии к нападению. В информации штаба округа от 5 июня 1941 г. указывалось, что на границе Белоруссии сосредоточилось около 40 немецких дивизий, в том число на Брестском направлении 24 дивизии.

2 июня Главное управление пограничных войск сообщило вышестоящему руководству, что вблизи советской границы немцы сосредоточили в течение апреля – мая от 80 до 88 пехотных дивизий, от 13 до 15 моторизованных дивизий, 7 танковых дивизий, 65 артиллерийских полков и т.д. 6 июня ГУПВ информировало, что вблизи советских границ сосредоточено около 4 млн. немецких войск, на польской территории сосредоточено 8 немецких армий.

В мае-июне немцы производили усиленную рекогносцировку вдоль советской границы – фотографирование, топографическую съемку, измерение глубины пограничных рек.

Да и вся атмосфера в приграничных районах свидетельствовала о приближении войны. Вот как описывает обстановку в районе Бреста Л.М. Сандалов, мемуары которого характерны своей объективностью, точностью, великолепным знанием положения дел и искренностью: «Слухи о том, что скоро придут немцы, вовсю циркулировали среди местного населения. У магазинов толпились очереди. Мука, сахар, керосин, мыло раскупались нарасхват. Владельцы частных портняжных, сапожных и часовых мастерских охотно принимали новые заказы, но выдавать заказчикам их пальто, костюмы, сапоги и часы не спешили. Особенно задерживались заказы военнослужащих.

В войсках это вызывало тревогу, а из округа шли самые противоречивые указания».

Командование Ленинградского военного округа уже располагало данными о сосредоточении на Мурманском и Кандалакшском направлениях немецких войск, переброшенных из Норвегии и Германии. Немецкие суда, прибывшие в ленинградский порт, не разгружаясь, стали уходить обратно. Были и другие, более мелкие, но примечательные симптомы. Например, сотрудники германского консульства в Ленинграде отказывались от заказов, сданных ленинградским портным…

На Карельском перешейке пограничники отмечали появление на той стороне границы многих новых офицеров. На финской стороне было построено большое число вышек. Однако командование округа, очевидно, проходит мимо этих сообщений. Вот что, например, пишет начальник инженерных войск округа генерал Б. Бычевский: «К таким сведениям мы привыкли и не придавали особо большого значения, так как не верили, что Финляндия пойдет на повторение военной авантюры».

Сообщение Бычевского подтверждается более высокими военными руководителями, как, например, генералом армии И.В. Тюленевым, командовавшим Московским военным округом. «Да, мы, особенно высшие военные круги, – пишет он, – знали, что война не за горами, стучится у наших ворот. И все же, надо честно признать, дезинформация вроде вышеприведенного опровержения ТАСС (см. ниже. – А.Н.), настойчивая пропаганда того, что „если завтра война, если завтра поход, мы сегодня к походу готовы“, привела к некоторой самоуспокоенности. Ориентация на то, что мощная концентрация немецких войск на наших границах – всего лишь провокация, на которую не следует болезненно реагировать, дескать, правительство Германии только „играет“ на наших нервах, в какой-то мере заворожила и нас, командующих военными округами, и Наркомат обороны, имевший возможность составить точный прогноз „военной погоды“ на 22 июня 1941 г.»

Свидетельство Тюленева весьма важно. Однако он, очевидно, ошибается, распространяя такое настроение на всех командующих округами. Из воспоминаний других участников событий и из материалов иного рода мы знаем, какое беспокойство испытывало, например, командование Киевского особого военного округа. Командующий генерал-полковник М.П. Кирпонос и член Военного совета М.Ф. Лукин в середине июня полагали, что война вот-вот начнется. «Командующий округом говорил, – рассказывает генерал-майор А.А. Лобачев, – что армии фашистской Германии подведены к Бугу. Граница в сфере обороны Киевского особого военного округа нарушается каждый день. Над нашей территорией летают немецкие самолеты. В старых укрепленных районах вооружение снято как устаревшее и новым не заменено. Руководители округа были обеспокоены тем обстоятельством, что практически они не имеют реальной возможности дать ясную ориентировку комсоставу частей и соединений».

Такой же точки зрения придерживался и начальник оперативного отдела штаба округа полковник И. X. Баграмян (позднее маршал Советского Союза). «По мнению Баграмяна, уже нельзя сомневаться в том, что Гитлер нарушит пакт о ненападении», – подчеркивает А.А. Лобачев. М.П. Кирпонос обратился к Сталину с письмом. Он писал, что немцы сосредоточиваются на р. Буг и что скоро начнется немецкое наступление. Он предлагал эвакуировать из угрожаемых районов 300 тыс. человек населения, подготовить там позиции и воздвигнуть противотанковые сооружения. На это Кирпонос получил ответ, что такого рода приготовления были бы провокацией по отношению к немцам и что не следует давать повод для нападения.

Маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский пишет: «Просьбы некоторых командующих войсками округов разрешить им привести войска в боевую готовность и выдвинуть их ближе к границе И.В. Сталиным единолично отвергались (значит, такие просьбы были! – А.Н.). Войска продолжали учиться по-мирному: артиллерия стрелковых дивизий была в артиллерийских лагерях и на полигонах, зенитные средства – на зенитных полигонах, саперные части – в инженерных лагерях, а „голые“ стрелковые полки дивизий – отдельно в своих лагерях. При надвигавшейся угрозе войны эти грубейшие ошибки граничили с преступлением. Можно ли было этого избежать? Можно и должно».

Все же находились командиры, которые были обеспокоены обстановкой. Они добивались разрешения у вышестоящих начальников хотя бы на частичное передвижение войск для занятия более удобных позиций в случае нападения. На этот счет мы располагаем, в частности, убедительными свидетельствами И. X. Баграмяна и Р.Я. Малиновского. Он рассказывает, что, будучи в то время командиром корпуса, настоял на передислокации своего соединения. 7 июня 1941 г. он выступил из района Кировограда и Первомайска со штабом корпуса и одной стрелковой дивизией в Молдавию, в район Бельцы, куда прибыл 14 июня, за неделю до начала войны. Накануне войны была завершена переброска на Украину с Северного Кавказа армии под командованием И.С. Конева, а вслед затем из Забайкалья часть сил другой армии. С разрешения наркома обороны командование Киевского особого военного округа начало выдвигать к границе пять стрелковых корпусов. По мнению маршала И. X. Баграмяна, эти факты свидетельствуют о том, что Москва предприняла серьезные меры «по укреплению западных рубежей нашей страны». Действительно дело было не только в инициативе отдельных командиров, хотя в тех условиях и это имело значение. С начала июня было начато общее передвижение войск из глубины страны в западные районы. Но эти меры носили крайне непоследовательный характер. И. X. Баграмян сообщает, например, что когда 10 июня войска Киевского военного округа начали занимать предполье незаконченных приграничных укреплененных районов, из Москвы «последовал грозный окрик: „Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал это самочинное распоряжение“».

 

Последняя неделя

14 июня. Внимание читателей, раскрывших утром 14 июня газеты, было привлечено к заявлению ТАСС. В заявлении категорически опровергались утверждения английской и другой иностранной печати, будто Германия предъявила Советскому Союзу претензии территориального и экономического характера и будто «идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними». Иностранная пресса утверждала, что эти претензии были Советским Союзом отклонены, после чего Германия начала сосредоточивать свои войска у советских границ для нападения на СССР, а Советский Союз со своей стороны также «усиленно готовится к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней».

Называя эти слухи «неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны», ТАСС по уполномочению ответственных кругов в Москве заявляло, что Германия не предъявляла Советскому Союзу никаких претензий и никаких предложений о новом, «более тесном соглашении» не поступало, что «Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». В коммюнике подтверждалось, что Советский Союз по-прежнему соблюдает и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о подготовке СССР к войне с Германией «являются лживыми и провокационными». В заключение в коммюнике указывалось, что происходящие летние сборы контингентов запаса Красной Армии и предстоящие маневры, которые происходят ежегодно, «по меньшей мере нелепо» изображать как враждебные Германии.

Это коммюнике ТАСС представляет собой весьма любопытный документ. Прежде всего из его текста со всей определенностью вытекает, что Советскому правительству было хорошо известно о переброске немецких войск поближе к советским границам. Стало быть, речь шла лишь об истолковании цели этой переброски, а сам факт не вызывал сомнений. Таким образом, Германии предоставлялась возможность подтвердить мнение, высказанное в коммюнике ТАСС, что сосредоточение связано, «надо полагать (курсив мой. – А.Н.), с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Выбор мотивов – дело самой Германии. Такая формулировка свидетельствовала о готовности принять любое объяснение. Далее. Коммюнике не исключало возможности открытия новых переговоров между Советским Союзом и Германией. Там просто констатировалось, что переговоры о заключении «какого-либо нового, более тесного соглашения» не были предложены Германией, «ввиду чего (курсив мой. – А.Н.) и переговоры на этот предмет не могли иметь места».

Заявление ТАСС предоставляло Германии возможность предложить новые переговоры: или присоединиться к опровержению ТАСС, или и то, и другое.

Но немецкая сторона предпочитала хранить молчание. «Нью-Йорк тайме» сообщала 14 июня: за несколько часов до опубликования коммюнике ТАСС в германском посольстве в Москве была открыта небольшая экспозиция о блицкриге а а Балканах, включая фотографии бомбежек Белграда и аккупации Афин.

Невольно вспоминаешь о том, что за несколько дней до немецкого вторжения в Норвегию посол Германии в Осло демонстрировал фильм о блицкриге в Польше…

В Германии коммюнике ТАСС опубликовано не было. Но в день, когда это сообщение появилось в советской печати, Гитлер созвал последнее большое военное совещание перед нападением на СССР. Гальдер записал в этот день в своем служебном дневнике: «Большое совещание у фюрера. Доклады командующих группами армий, армиями и танковыми группами о плане операции „Барбаросса“… Фюрер произнес большую политическую речь, в которой дал мотивировку своего решения относительно нападения на Россию и высказал обоснование о том, что с разгромом России Англия будет принуждена прекратить борьбу». На совещании была еще раз подтверждена дата нападения: 22 июня по условному сигналу «Дортмунд» немецко-фашистские армии должны вторгнуться в пределы Советского Союза.

Все советские военачальники в один голос утверждают, что заявление ГАСС оказало на армию пагубное, деморализующее влияние. Например, Л.М. Сандалов пишет: «Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, как-то было приглушено известным заявлением ТАСС, опубликованным в газете „Правда“ 15 июня… Такого рода выступление авторитетного государственного учреждения притупило бдительность войск. У командного состава оно породило уверенность в том, что есть какие-то неизвестные обстоятельства, позволяющие нашему правительству оставаться спокойным и уверенным в безопасности советских границ. Командиры перестали ночевать в казармах. Бойцы стали раздеваться на ночь». И. X. Баграмян пишет: «…организационная пассивность, на которую Сталин и руководство Наркомата обороны обрекали войска пограничных округов, усугублялась подчас неумной пропагандой, дезориентировавшей воинов, притуплявшей их бдительность. Этому способствовало и опубликованное 14 июня специальное сообщение ТАСС…» Комментируя заявление ТАСС, «Манчестер гардиан» подчеркивала, что это сообщение не отрицает концентрации немецких войск на границах СССР. 14 июня английские и американские газеты сообщили, что немцы отправили морским путем (в Финляндию новые войска. «Хотя эти сообщения не подтверждены, – писала «Манчестр гардиан», – они рассматриваются как, вероятно, правильные».

15 и 16 июня. Из Анкары поползли слухи о предстоящем нападении Германии на Советский Союз. Эти слухи, очевидно, были связаны с турецко-германскими переговорами о заключении пакта нейтралитета. «Манчестр гардиан» сообщала 16 июня из Анкары: прибывшие туда люди из Венгрии и Румынии рассказывают, что немецкие пропагандисты в этих странах предсказывают неизбежное столкновение между Германией и Советским Союзом в течение ближайших двух недель. Корреспондент подчеркивал, что на этот счет заключаются даже пари 5 : 1.

17 июня. Над главной базой Северного флота в Полярном на небольшой высоте прошел немецкий самолет-разведчик. Были даже видны опознавательные знаки. Но зенитные батареи безмолвствовали. Не было сделано ни одного выстрела. Командующий Северным флотом адмирал А.Г. Головко записывал в тот день в своем дневнике: «Побывав на батареях, я задавал командирам один и тот же вопрос: почему не стреляли, несмотря на инструкции открывать огонь? Получил один и тот же ответ: не открывали огня из-за боязни что-либо напутать. То есть – инструкции инструкциями, а сознание большинства нас продолжало механически подчиняться общей нацеленности последних лет: не поддаваться на провокацию, не давать повода к инцидентам, могущим вызвать мало-мальский конфликт и послужить формальным предлогом для развязывания войны.

А гитлеровцы уже развязывают ее, действуя пока что в воздухе, причем нагло, уверенные, что здесь, на Севере, мы не можем противопоставить им равноценные самолеты».

На западной границе в полосе 86-го погранотряда была задержана группа вражеских агентов, имевших задание взорвать железнодорожное полотно на участках Столбцы, Барановичи, Осиповичи, Лида – Молодечно, Лунинец. Сталину доложено, что нападение фашистской Германии на Советский Союз произойдет 21-22 июня. Но Сталин по-прежнему глух к предупреждениям.

Финская газета «Хельсинкен саномат» поместила статью бывшего финского министра иностранных дел Эркко, в которой тот писал, что военная обстановка на Балтике созрела для неожиданностей, которые, вероятно, затронут Финляндию, но не уточнял, о чем идет речь. В Финляндии распространились слухи о передвижении войск вдоль советско-финской границы.

18 июня. На участке 15-го стрелкового корпуса появился немецкий перебежчик в чине фельдфебеля. Бежал, так как в пьяном виде ударил офицера и ему грозил расстрел. Фельдфебель сообщил начальнику погранотряда, а затем повторил командиру 15-го стрелкового корпуса И.И. Федюнинскому: в 4 часа утра 22 июня гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германской границы. Командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов, которому были доложены показания перебежчика, заявил: «Напрасно бьете тревогу», однако после настояний согласился передвинуть поближе к границе два полка и вызвать с полигонов артиллерийские полки.

В полосе 87-го погранотряда задержана группа диверсантов. Их задание заключалось в организации крушений поездов и создании пробки на ст. Лунинец, чтобы облегчить действия немецкой авиации.

Из Анкары сообщают: Турция подписала с Германией пакт о дружбе. «Нью-Йорк тайме» поместила ряд сообщений в связи с германо-советскими отношениями. В сообщении из Анкары указывалось: «Полагают, что война рейха с Советами приближается». А затем сообщение из Москвы: «Сегодня нет никаких признаков всеобщей или частичной мобилизации в России, но это вовсе не означает, что Советский Союз не подготовлен встретить любую неожиданность, возникшую из международного положения».

19 июня. Нарком обороны С.К. Тимошенко отдает приказ командующему Киевским Особым округом М.П. Кирпоносу перевести управление округа в Тернополь. Командование округом предупреждено о возможности нападения Германии в ближайшие дни без объявления войны. Но в то же время приказа привести войска в полную боевую готовность не последовало

Военный совет 12-й армии 18 июня запросил начальника штаба Киевского особого военного округа об указании: «„Огонь зенитные средства могут открывать только на общих основаниях с пунктовой системой ПВО по особому распоряжению Военного совета округа“. Непонятно, разъясните». 19 июня последовало разъяснение: «Огонь можно открыть: 1) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа, 2) при объявлении мобилизации, 3) при вводе в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения, 4) Военному совету 12 А известно, что мы огня зенитной артиллерией по немецкцм самолетам в мирное время не ведем».

Корреспондент американской радиовещательной кампании «Коламбия бродкастинг систем» распространил сообщение о том, что Германия уже напала на СССР в 15 пунктах вдоль границы! Видно кому-то стало совсем уже невтерпеж…

Мировая пресса изобилует всевозможными слухами, в том числе о будто бы предъявленном Германией Советскому Союзу ультиматуме, в числе требований – допуск немецких «технических экспертов» на Украину и Кавказ.

Корреспондент «Нью-Йорк тайме» из Лиссабона пишет, что прибывший из Берлина дипломат заявил: в Берлине царит всеобщее убеждение, что в течение нескольких ближайших дней начнется советско-германский конфликт и что в некоторых кругах даже предсказывают его начало в течение ближайших 48 часов.

Широко распространившиеся в мире слухи о предстоящем нападении Германии на СССР вынудили немецкие власти принять меры, чтобы воспрепятствовать утечке информации. Вечером 19 июня телефонная и телеграфная связь со Швейцарией, а также с Бухарестом и Софией была прервана. Сообщая об этом, журналисты с тревогой подчеркивали, что такого рода меры чрезвычайно редки.

В сообщении же из Москвы корреспонденты обращают внимание на спокойствие и уверенность, царящие в советской столице. «Население Москвы, – писала «Нью-Йорк тайме», – занято своим обычным повседневным делом, работает и покупает в хорошо обеспеченных товарами магазинах и присутствует на популярных в Советском Союзе футбольных матчах. Ничто в настроении русских не указывает на приближение советско-германского конфликта, в то время как официальная позиция подтверждает, что Советский Союз продолжает твердо и полностью свою независимую внешнюю политику».

Общий тон международной печати таков: если немцы нападут на Советский Союз, то они натолкнутся на серьезный отпор.

«Летний отдых трудящихся» – так называлась передовая «Правды» от 19 июня.

В полосе 87-го погранотряда задержаны шесть диверсантов. Им было поручено проникнуть в район Грудо и Зажечаны (35 км восточнее Белостока), создать в лесу нелегальную базу и вести оттуда разведку в районе Белостока и Волковыска. При возникновении военных действий им было дано задание организовать захват или разрушение мостов.

20 июня. Шесть немецких самолетов с бомбовым грузом нарушили советскую границу на западе.

Тревожно в штабе Одесского военного округа. Офицеры, поднятые по тревоге, в полевой форме, с чемоданами в руках, рассуждают: «Видимо, штабные учения. А может быть, война. Но с кем?!»

Командующий округом генерал-полковник Я.Т. Черевиченко рассказывает прибывшему вновь назначенному командиру воздушно-десантной бригады генерал-майору А.И. Родимцеву: «Есть данные, что румынские и немецкие войска сосредоточиваются у наших границ».

В Ленинградском военном округе получены сведения о сосредоточении финских войск у границы. Начальник штаба округа генерал-майор Д.Н. Никишев отдает приказ начальнику инженерных войск готовить некоторые районы к боевому прикрытию.

«Германия и Россия лицом к лицу» – такой шапкой открывались международные сообщения на 4-й полосе газеты «Таймс» 20 июня 1941 г. Далее подзаголовки: «Войска сосредоточены вдоль границы», «Дымовая завеса слухов», «Сообщают, что Кремлю предъявлены требования». Корреспондент «Нью-Йорк тайме» Сульцбергер сообщал из Анкары: «Дипломатические источники из двух различных стран, граничащих с Советским Союзом, получили сообщения, что германское военное нападение на Россию может начаться в течение ближайших 48 часов… Немцы, поддерживаемые румынами и финнами, будто бы начнут мощное наступление на всем протяжении от Черного моря и до Арктики».

20 июня в Хельсинках объявлен призыв резервистов до 44 лет. Слушатели военных училищ неожиданно произведены в офицеры. Гражданское железнодорожное сообщение резко сокращено, для того чтобы обеспечить военные перевозки. Обращаясь к населению, буржуазная финская печать пишет: «Каждый финн должен без колебаний повиноваться, как это было в 1939 г.».

В эти последние часы немецкое командование пытается ввести в заблуждение Советский Союз. Официальный немецкий представитель в Берлине, опровергнув сообщения о столкновениях на советско-германской границе, сказал: одно то, что эти слухи иностранного происхождения, указывает, что они не имеют под собой никакой почвы.

Агентство Рейтер сообщает из Москвы: «Здесь ничего не известно о каких-либо требованиях Германии к Советскому Союзу. Ответственные обозреватели имеют на самом деле основания верить, что ни Германия, ни Румыния не обращались с какими-либо предложениями к России. В советской столице нет никаких признаков кризиса».

Газета «Правда» в передовой, озаглавленной «Против болтунов и бездельников», призывает бороться за деловитость в работе, против болтовни и трескотни, прикрывающей бездеятельность.

21 июня. Сульцбергер телеграфирует из Анкары: «Страны Центральной Европы, от Словакии до Швеции, принимают меры, чтобы германо-советская война не застала их врасплох. Три румынских корабля, курсирующие в Черном море, получили приказ оставаться по месту нахождения. Германские круги предсказывают, что в ближайшие три-четыре дня произойдет более важное событие, чем турецко-германский пакт.

В Бухаресте почти все иностранные миссии переводят свои вложения из румынской столицы. Прибывшие из Констанцы рассказывают, что шоссе забиты эвакуирующимися.

В Хельсинках призваны все резервисты до 44 лет. Началась эвакуация детей.

В Братиславе (Словакия) объявлена мобилизация 20 возрастов. Немецкие дивизии, находящиеся в Словакии, перебрасываются в восточном направлении. В Швеции начались интенсивные военные приготовления.

Анна Мак-Кормик пишет в «Нью-Йорк тайме»: «Очевидно, в Лондоне и в Вашингтоне верят, что кризис в германо-советских отношениях является реальностью. Вчерашнее послание президента было инспирировано несколько более важными (соображениями. – А.Н.), чем потопление „Робина Мура“ (речь идет о заявлении Ф. Рузвельта в связи с потоплением немцами американского рефрижератора „Робин Мур“. – А.Н.). По времени, когда заявление было сделано, и по своему тону оно призвано убедить Россию, что Соединенные Штаты полагают стоять против Германии до конца. Подобным же образом поднялись голоса и в Англии, убеждая эту страну присоединиться к поддержке Советского Союза, если он подвергнется нападению со стороны Германии, они также стремятся укрепить русское сопротивление требованиям Гитлера».

Гитлер решил, наконец, уведомить своего главного партнера Муссолини о намерении напасть на Советский Союз. По мнению Гитлера, Англия войну уже проиграла, а ее воинственный дух поддерживается лишь надеждами на помощь Америки. «Мы не имеем шансов исключить Америку. Но в нашей власти исключить Россию. Устранение России означает в то же самое время чрезвычайное облегчение для Японии в Восточной Азии и поэтому открывает возможность более сильной угрозы американской активности путем вмешательства Японии».

Сотрудник секретариата министра иностранных дел Риббентропа Брунс набрасывает по поручению министра памятную записку: министр не сможет принять русского посла пополудни, так как он уехал из Берлина и не возвратится до вечера. После возвращения он уведомит посла, когда можно будет видеть министра.

Но Риббентроп в этот день так и не принял советского посла. Вместо него это сделал статс-секретарь Вейцзекер. Посол вручает Вейцзекеру вербальную ноту протеста Советского правительства против нарушения немецкими самолетами советской границы. Вейцзекер, отлично осведомленный, что завтра война, нагло отрицает факты и в свою очередь обвиняет СССР в нарушении немецкой границы.

Примерно в это же время вручается нота протеста и послу Германии в Москве Шуленбургу. Нарком иностранных дел спрашивает его, чем Германия неудовлетворена, в каком положении находятся сейчас германо-советские отношения?

Тревожно на советско-германской границе.

В полосе 87-го погранотряда задержана группа вражеских диверсантов в составе 10 человек. Группа имела задание при начале военных действий захватить и удержать мосты через р. Нарев у ст. Лапы на железной дороге Белосток – Чижов, а также два моста на шоссейной дороге Белосток – Бельск.

Ленинградский военный округ – большинство руководящего состава в полевой поездке. Начальник штаба подтверждает приказ инженерным частям готовить заграждения на границе.

Прибалтийский военный округ – мобилизация населения для отрывки траншей и окбпов на границе с Восточной Пруссией. Саперные части округа заняты в это время строительством дотов. Готовых сооружений не имелось.

На участке Владимир-Волынского погранотряда на охрану границы вышли усиленные наряды. В 11 час. вечера на участке 4-й комендатуры задержан немецкий солдат 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии Альфред Лискоф, добровольно перешедший на нашу сторону. Лискоф, допрошенный в штабе отряда в 00 час. 30 мин., заявил, что 22 июня в 4 часа утра немецкая армия перейдет в наступление. Немецкая артиллерия заняла огневые позиции, а пехота – исходные. Об этом немедленно доложено начальнику погранвойск НКВД Украинского округа, а также поставлены в известность штаб ближайшей армии в Луцке и командир дивизии в Новограде-Волынском.

На участке Любомильского погранотряда перед темнотой на другом берегу Западного Буга появилась крестьянка. Она кричала: «Товарищи, приходите, а то немцы уже мосты приготовили, хотят на вас идти». Увидев немецкого офицера, громко кричала, делая вид, будто кричит на гусей в реке: «Выходите же, товарищи. Паны сбежали, вас боятся, а мы вас ждем и кушать вам приготовили». Этот случай долго обсуждался пограничниками на заставе. В этот вечер они готовились к вечеру самодеятельности…

Пограничники Рава-Русского погранотряда поздно вечером возвращались из клуба. Жены офицеров, съехавшиеся на делегатское собрание, смотрели кинофильм «Веселые ребята». Впервые за все лето 1941 г. на 22 июня был назначен выходной день.

21 июня. Минск. Дом офицера. Командующий войсками Западного особого военного округа генерал армии Д.Г. Павлов вместе сю своим заместителем генералом И.В. Болдиным смотрит спектакль. В ложе появляется начальник разведотдела штаба округа. Наклонившись к уху командующего, он что-то шепчет ему. Далее Болдин рассказывает: «Этого не может быть, – послышалось в ответ.

Начальник разведотдела удалился.

– Чепуха какая, – вполголоса обратился ко мне Павлов. – Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы…»

В Бресте командующий 4-й армией А.А. Коробков и начальник штаба Л.М. Сандалов поздно вечером отправляются в штаб. Около 23 часов звонит начальник штаба округа. Но никаких особых распоряжений не получено. Однако известно, что нужно быть начеку.

Вечером на главной базе Черноморского флота в Севастополе получено тревожное сообщение: три немецких транспорта, совершавшие регулярные рейсы между советскими портами и портами в Румынии и Болгарии, оказались в порту. Об этом было доложено командованию флота. Спустя несколько часов на флоте объявлена оперативная готовность № 1.

«Поднимаясь по лестнице штаба, – вспоминает ответственный сотрудник Главпура И.А. Азаров, – я невольно вспомнил недавний разговор с Н.М. Кулаковым (член Военного совета Черноморского флота. – А.Н.). Он сказал тогда, что на Дунайской военной флотилии задержан еще один перебежчик (о первом перебежчике, перешедшем через границу в начале июня, я знал еще в Москве). Оба перебежчика предупреждали о тщательной подготовке Германии к нападению на СССР».

Поздно вечером 21 июня из Наркомата военно-морского флота командующим флотами было сообщено о возможном нападении фашистской Германии на СССР. На флоты отправлены телеграммы привести силы в полную боевую готовность.

В Москве с первого взгляда все спокойно. Но напряжение нарастает. Вечером тревожных сведений о немецких приготовлениях становится все больше. Командующему Московским военным округом генералу армии И.В. Тюленеву звонит по телефону Сталин. Спрашивает, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы. Приказывает довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до 75%. У Тюленева складывается впечатление, что Сталин получил новые сведения о немецких военных планах. Тюленев отдает приказ своему помощнику по ПВО генерал-майору М.С. Громадину: привести зенитную артиллерию в полную боевую готовность.

Несколько позднее Тюленев приезжает к наркому обороны маршалу С.К. Тимошенко и узнает, что «тревожные симптомы надвигающейся войны подтверждаются». Сотрудники немецкого посольства всех рангов поспешно уезжают на машинах за город.

Мнение Генерального штаба: по донесениям штабов округов на западной границе как будто все спокойно. Командующие предупреждены о возможном нападении гитлеровской Германии. Обстановка доложена наркомом Тимошенко Сталину.

Мнение Сталина: «Зря поднимаем панику».

Возможно, действительно зря. Ведь в Генеральном штабе полагают, что у немцев нет общего превосходства в силах…

В полночь 22 июня экспресс Берлин – Москва проследовал, как обычно, через Брест.

В 3 часа ночи все коменданты участков доложили по телефону начальнику Владимир-Волынского погранотряда, что вдоль всего противоположного берега Западного Буга слышен сильный гул моторов, но непосредственно у границы спокойно.

На Ковельском направлении к концу ночи почти все погранзаставы Любомильского погранотряда доложили, что за Бугом сильный шум моторов, серия красных ракет. Все наряды стянуты к заставам. Приготовились к бою.

Между тем фашисты лишь ждут сигнала к нападению. Жерла тысяч артиллерийских орудий устремлены на восток. Тысячи, танков вышли на исходные позиции. До условного сигнала остаются считанные минуты.

Группировка немецких войск, предназначенная для нападения на СССР, насчитывает 190 дивизий, из которых 153 немецких, 29 дивизий и 16 бригад союзников гитлеровской Германии. В числе группировки 17 танковых и 13 моторизованных дивизий.

Фашистская группировка колоссальна по своей численности. Вместе с частями усиления, тылами, военно-морскими, военно-воздушными силами в ней 4 600 тыс. человек, полностью вооруженных современным оружием, в том числе на вооружении находится 50 тыс. орудий и минометов, около 5 тыс. самолетов (из них немецких около 4 тыс.), 3712 танков. Немецкие сухопутные войска с частями усиления составляют в группировке 3300 тыс. человек.

На Крайнем Севере сосредоточена армия «Норвегия» (командующий генерал Дитль), далее на юг – группа армий «Север» (командующий генерал-фельдмаршал Лееб), группа армий «Центр» (командующий генерал-фельдмаршал Бок), группа армий «Юг» (командующий генерал-фельдмаршал Рундштедт).

Группу армий «Север» поддерживает 1-й воздушный флот (1070 боевых самолетов), группу армий «Центр» – 2-й воздушный флот (1670 самолетов), группу армий «Юг» – 4-й воздушный флот (1300 самолетов).

В составе немецкой группировки, кроме резерва верховного командования, насчитывавшего 24 дивизии, находились специальные войска, так называемой службы безопасности, на которые возложена особая «миссия» – выявления и уничтожения коммунистов и политических работников Красной Армии.

В ставке Гитлера не сомневаются в успехе.

Победоносный исход похода на восток мало у кого вызывает сомнение. Немецкие фашисты и их генералы готовы броситься в самую авантюристическую из всех авантюр, которые когда-либо предпринимали немецкие милитаристы. Однако бросаются они в эту авантюру вовсе не очертя голову. Хотя на всех планах германского верховного командования того времени лежала печать недооценки возможностей Советского Союза и переоценки собственных возможностей, подготовка немецко-фашистских войск к нападению на СССР велась со всей тщательностью. Десятки новых дивизий и среди них моторизованные – гордость немецкого генерального штаба. Самое новейшее вооружение. Особо тщательная подготовка велась в танковых дивизиях, предназначенных для прорыва. В войсках проведена идеологическая подготовка. Хотя солдатам прямо и не говорили с целью сохранения военной тайны, когда и против кого начнется новое наступление, но им всячески вдалблицалось в голову – вермахт непобедим. Весь мир убедился в этом после победы германского оружия на западе и на Балканах. Германия превыше всего. Немцы превыше всех. Немецкий солдат должен быть жестоким и беспощадным с врагом. От него требуется лишь полное и беспрекословное повиновение: ведь всю ответственность за действия армии принял на себя фюрер! И это не были просто слова. Чудовищные насилия и злодеяния немецко-фашистской солдатчины в Польше и в других странах поощрялись командованием. Грабь, жги, насилуй – за все отвечает фюрер! После разгрома Польши многие немецкие офицеры получили в награду поместья с самым дешевым в мире рабским трудом. А еще восточнее, там, «в этой варварской России», необъятные просторы плодороднейших земель. И все это должно быть немецким, все должно принадлежать Германии – Польша, Россия, а потом весь мир. Так сказал фюрер. На пряжках солдатских поясов выбита надпись: «С нами бог!»

Немецкой группировке противостояли войска пяти приграничных военных округов. Перед самой войной в этих округах насчитывалось 170 дивизий. Личный состав войск этих округов составлял около 54% численности всей Красной Армии.

Все войска приграничных округов были рассредоточены на обширной территории. Войска первого эшелона насчитывали 56 дивизий и 2 бригады и были рассредоточены на глубину до 50 км. Войска второго эшелона отстояли от границы на 50-100 км, а соединения резерва – на 150-400 км.

Первый эшелон немецко-фашистских армий почти вдвое превосходил по численности силы первого эшелона советских войск.

На направлениях главных ударов противнику удалось создать значительное превосходство сил. На Каунасско-Даугавпилсском направлении 34 немецким дивизиям противостояли 18 советских дивизий; на Брестско-Барановичском направлении противник имел 16 дивизий против 7 советских; на Луцко-Ровенском направлении у противника было 19 дивизий, а у советских войск – 9 дивизий.

 

День, когда началась война

В 00 час. 30 мин. в ночь на 22 июня наркомом обороны наконец-то издана директива о приведении в боевую готовность вооруженных сил (всего 180 мин. остается у войск после предупреждения). Но в некоторых округах о содержании директивы № 1 узнали уже после начала военных действий. Сама директива носила странный и противоречивый характер. В ней, как в двух каплях воды, нашли отражение сомнения и колебания Сталина, его неоправданные расчеты, что вдруг удастся избежать войны. Рассчитывать на это в ночь с 21 на 22 июня было все равно, что уповать на чудо. И чуда не произошло,..

Ведь только что получено еще одно сообщение советской военной разведки из Берлина – нападение назначено на 22 июня. В директиве говорилось о возможном внезапном нападении немецких войск 22-23 июня на войска советских западных округов. Это нападение может начаться с провокаций. Директива требовала от командующих округами не поддаваться ни на какие провокации, «могущие вызвать крупные осложнения». Как понять эту директиву? На это давалось разъяснение в другой ее части. Командующим приграничными округами предписывалось в течение ночи на 22 июня скрыто занять войсками «огневые точки укрепленных районов на государственной границе». Рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, тщательно ее замаскировать. Привести в боевую готовность части, рассредоточить их и замаскировать. Привести в боевую готовность противовоздушную оборону «без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов». Последний пункт директивы гласил: «Никаких других мероприятий без особых распоряжений не проводить».

Маршал Малиновский вспоминает: «На уточняющий вопрос, можно ли открывать огонь, если противник вторгнется на нашу территорию, следовал ответ: на провокацию не поддаваться и огня не открывать»!

3 час. 15 мин. С немецкой стороны начинается артиллерийский огонь. В воздухе немецкие бомбардировщики. В течение 45 мин., с 3 час. 15 мин. до 4 час. утра, по всей многокилометровой советской границе фашистский агрессор ведет наступление.

Первые удары обрушиваются на советские пограничные заставы. Пограничники, неся огромные потери, до последнего сражаются с врагом, смело принимают бой в неравных условиях. Гитлеровцы стремятся поскорее переправиться на советскую сторону границы. Оказывается, что мосты не минированы! После ожесточенных схваток фашистские войска захватывают переправы. Гитлеровские танки стремятся осуществить прорыв в глубину обороны.

Вот уже 10 часов ведет бой с противником у с. Выдранка на берегу Западного Буга пограничная застава старшего лейтенанта Максимова. Фашисты ведут несколько часов артиллерийский огонь. Потом переходят в наступление. Но пограничники не сдаются. Последний из оставшихся в живых старшина Пархоменко, уже раненный, бросает гранату в проезжающую мимо немецкую штабную машину. Взрыв. Вокруг разбитой машины валяются трупы немецких солдат и офицеров, среди них полковник и подполковник.

Идет ожесточенный бой в пограничном городке вокале. Советский воин Корнейчук, накинув на себя смоченный бензином пылающий халат, бросается под вражеский танк. Устрашенные, поспешно отходят другие немецкие танки.

Разгораются бои. Мужественно сражаются советские воины. Но кое-где растерянность.

Немецкая группа армий «Центр» перехватила тревожный запрос советского военного передатчика: «Нас обстреливают. Что мы должны делать?» В ответ из штаба последовал ответ: «Вы, должно быть, нездоровы. И почему ваше сообщение не закодировано?»

Москва. Утром 22 июня командующий войсками ПВО Н.Н. Воронов был у наркома Тимошенко. Присутствует заместитель наркома Л. 3. Мехлис. «Меня поразило, – писал впоследствии Воронов, – что в столь серьезной обстановке народный комиссар не дал никаких указаний, не поставил никакой задачи войскам ПВО. Мне тогда показалось, что ему не верилось, что война началась».

Севастополь. Разговор командующего Черноморским флотом адмирала Ф.С. Октябрьского с Москвой: «Необычно резким голосом Октябрьский говорит:

– Да, да, нас бомбят…

Раздался сильный взрыв, в окнах задребезжали стекла.

– Вот только сейчас где-то недалеко от штаба сброшена бомба, – возбужденным голосом продолжал Октябрьский.

Мы переглянулись.

– В Москве не верят, что Севастополь бомбят, – приглушенно произнес Кулаков».

Москва. После издания директивы № 1 нарком обороны начинает звонить по округам, выясняет обстановку. За короткое время Тимошенко четвертый раз звонит в штаб Западного особого военного округа. Заместитель командующего генерал Болдин докладывает новые данные. Выслушав его, нарком говорит: «Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам». Болдин кричит в трубку: «Как же так? Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!» Болдин настаивает на немедленном вводе в дело механизированных, стрелковых частей и артиллерии, особенно зенитной. Ответ наркома гласит: «Никаких иных мер не предпринимать, кроме разведки в глубь территории противника на 60 километров».

Утром 22 июня в Москве как будто все обычно. В газетах обсуждаются насущные дела. В «Правде», например, напечатаны передовая «Народная забота о школе» и статья Ираклия Андронникова к столетию со дня гибели М.Ю. Лермонтова. И тут же знаменитое стихотворение поэта «Бородино»: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина!»

А на последней странице небольшая заметка: под Ленинградом, в Лесном, на территории Физико-технического института Академии наук СССР, построен первый советский циклотрон, предназначенный для опытов по расщеплению атомного ядра.

За океаном газеты печатают под огромными аншлагами – «Германия напала на Советский Союз». И только через несколько часов раздается суровый голос диктора: «Говорят все радиостанции Советского Союза…»

Уже прошло три часа после начала войны. В 7 час 15 мин 22 июня нарком обороны издал директиву: открыть активные наступательные действия против врага. Приказывалось всеми силами обрушиться на врага и уничтожить его «там, где он перешел советскую границу». Но в Москве по-прежнему оценивали вторжение немецких войск лишь как провокационные действия, а не как начало войны! Это видно из того, что эта же директива не разрешала до особого распоряжения переходить границу.

«Только вечером 22 июня, – пишет маршал Советского Союза М.В. Захаров, – когда на флангах Западного фронта из-за глубоких вклинений вражеских танковых групп создалось угрожающее положение, командующие фронтами получили приказ о нанесении глубоких контрударов с целью разгрома основных сил противника и перенесении действий на его территорию».

Директива приказывала лишь нанести удары авиацией на глубину 100-150 км, разбомбить Кенигсберг и Мемель. Но и эта директива была издана слишком поздно и не учитывала особенностей сложившейся обстановки. Инициатива была захвачена гитлеровцами, наступление которых еще только развивалось под прикрытием действий немецкой авиации. Немецкая авиация еще на рассвете 22 июня начала бомбить советские аэродромы. Бомбежке подверглось 66 аэродромов приграничных округов. К полудню 22 июня советская авиация потеряла 1200 самолетов, из них было уничтожено на земле 800. Особенно велики были потери авиации Западного особого военного округа.

К исходу первого дня войны противнику удалось на северо-западе прорваться к р. Дубиса (35 км северо-западнее Каунаса), а в 60 км южнее Каунаса форсировать р. Неман. На левом крыле Западного фронта советским войскам 4-й армии пришлось отступить и покинуть Брест. Но Брестская цитадель героически оборонялась в течение длительного времени. Подробности об этой мужественной борьбе с фашистскими захватчиками стали известными лишь спустя много лет после окончания войны. Оборона цитадели вошла в историю Великой Отечественной войны как легендарный подвиг, свидетельствующий о беспримерном патриотизме советских воинов. Гитлеровцы не сумели взять крепость с хода, блокировали ее и обошли; защитники цитадели геройски держались много дней.

На Брестском направлении немецкие танки в первый день войны продвинулись на 50-60 км и заняли Кобрин. На Юго-Западном фронте противнику удалось продвинуться на 15-20 км. На Львовском направлении гитлеровцы продвинулись на 10-15 км. На остальных участках фронта завязались упорные бои.

Положение, сложившееся к исходу первого дня войны, исключало возможность вести наступательные действия Против вторгшегося в пределы нашей Родины захватчика. Необходимо было немедленно организовать оборону. Однако управление войсками было нарушено. Руководство Наркомата обороны и Генерального штаба получало неполную информацию и не имело, очевидно, возможности составить правильное мнение о положении на фронте. В результате в 21 час 15 мин. 22 июня нарком обороны отдал военным советам Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов директиву на наступление. Но этот приказ был абсолютно нереален и невыполним.

* * *

Уже первые часы войны показали, что политические расчеты Гитлера на изоляцию Советского Союза в войне с Германией полностью провалились. Только турецкий министр иностранных дел Сараджоглу, узнав о нападении на СССР, радостно воскликнул: «Это не война, а крестовый поход!»

Реакция правительств Англии и Соединенных Штатов Америки была совсем иной. К тому времени положение Англии значительно осложнилось. Всего год прошел с тех пор, как, покинув дюнкеркские дюны, бросив там все свое вооружение и снаряжение, английская армия вернулась в Англию. За этот год было сделано немало. Самое главное заключалось в том, что Англии удалось выстоять перед немецким воздушным наступлением. Но на флангах Британской империи Англия терпела одно поражение за другим. Крайне тяжелое положение складывалось на Ближнем Востоке. В апреле провалилась широко задуманная операция генерала Уэйвелла. Англия потерпела поражение в Греции, вынуждена была с большими потерями оставить Крит. Это означало полное изгнание Англии с европейского континента. Попытка Уэйвелла на Среднем и Ближнем Востоке вернуть инициативу окончилась неудачей. Кампания, которая должна была стать для англичан «поворотным пунктом», провалилась. «Наше поражение, – пишет английский историк Д. Батлер, – было жестоким разочарованием». Напряженная обстановка сложилась в Ираке в связи с прогерманским переворотом Рашида Али Гайлани. Угроза нападения Германии совместно с Испанией на Гибралтар казалась вполне реальной. На морских коммуникациях, особенно в Атлантике, обострялась борьба. Снабжение Англии сырьем и продовольствием вследствие этого было сильно затруднено. Экономическая блокада препятствовала развитию военного производства. Поставки из Соединенных Штатов Америки по ленд-лизу едва-едва начали поступать. Англия переживала один из самых опаснейших моментов в войне. Поэтому уже первые сообщения о предполагаемом нападении Германии на Советский Союз были встречены кабинетом Черчилля с облегчением. Было очевидно, что участие в войне Советского Союза существенно улучшит положение Англии, предоставит ей некоторую передышку. Впрочем в Лондоне эксперты полагали, что передышка будет короткой. Наиболее пессимистическая оценка продолжительности войны против СССР была шесть недель, наиболее оптимистическая – три месяца. И лишь немногие, буквально единицы, считали, что если Гитлер решится напасть на СССР, то это будет самым безумным из всех решений, которые он когда-либо принимал, и окончится для Германии катастрофой.

Спустя несколько часов после получения сообщения о нападении Германии, британский премьер-министр Уинстон Черчилль выступил по радио. Он заявил, что никто не является более убежденным противником коммунизма на протяжении последних 25 лет, чем он, Черчилль. Но теперь все это следует отбросить, ибо Англия «имеет одну цель и одну простую неизменную задачу. Мы твердо решили уничтожить Гитлера и всякий след нацистского режима… Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые сражаются вместе с Гитлером, являются нашими врагами… Вторжение Гитлера в Россию является не более чем прелюдией к вторжению на Британские острова… Опасность, нависшая над русскими, это опасность поэтому для нас самих и опасность для Соединенных Штатов, точно так же как дело любого русского, сражающегося за свою землю и очаг, является делом свободных людей и свободных народов в каждом уголке земного шара…» Черчилль заявил, что Англия предоставит Советскому Союзу «всю ту помощь, которую она только окажется в состоянии дать».

Британский премьер-министр, выступая с этим заявлением, был уверен, что и президент Соединенных Штатов Америки, несмотря на сильные антисоветские тенденции в американском правительстве, конгрессе и сенате, займет аналогичную позицию.

За несколько часов, прошедших с момента вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, вся жизнь в стране получила новое направление. Пришла война, война жестокая и беспощадная. И каждый понимал это. По призыву Коммунистической партии и по велению долга и сердца миллионы советских граждан встали в первый же день войны на защиту своей Родины. Проявляя чудеса геройства и самопожертвования, советские люди бились насмерть с коварным врагом.

Все мысли народа были проникнуты одним стремлением. Коротко оно сформулировано в заголовке передовой «Правды» от 23 июня 1941 г. – «Фашизм будет уничтожен».