ВСТУПЛЕНИЕ

На восьмой день пребывания на корабле Арабелла де Фрейз потеряла ребенка. Выкидыш случился после принятия лекарства, которое Шараф Ага приказал выпить своей новой пленнице. Молодую женщину заперли в подвале галеры и насильно напоили зельем. Буквально через минуту плод был мертв. Безутешная девушка сразу стала наложницей алжирского негодяя-султана.

 

ГЛАВА 13

Дочь герцога стояла на борту корабля, вцепившись руками в перила, чтобы не упасть от сильного порыва ветра. Судно проплывало через берега Мальты, направляясь к Средиземному приливу, который вел в арабские страны.

Будущая наложница отчетливо видела берега Греции и Турции. Пенистые волны казались белоснежными на фоне багрового неба, которое готовилось к закату. Дочь герцога слышала крики чаек, которые как будто говорили: «Тебя ожидает другая страна, другая вера, другой язык и обычаи. Сможешь ли ты это пережить, несчастная рабыня скверных мусульман?». «Смогу. Я поднимусь над своими страхами так высоко, что мои враги будут поднимать голову, чтоб созерцать меня своим завистливым взглядом», – подумала женщина.

За спиной Арабеллы послышались настойчивые и громкие шаги. Разумеется, Шараф Ага вновь пришел проведать свою полонянку. Увидев Арабеллу совершенно спокойную, управитель гарема невольно улыбнулся: – Пусть Аллах помилует, мадам. Я не ожидал Вас увидеть в таком прекрасном состоянии.

– Возможно, Вы думали, что я кинусь на Вас, как бешеная кошка? Нет. Ошиблись, – язвительно усмехнулась мадемуазель, поглядывая через плечо на господина. Она почти выучила арабский язык и без труда могла на нем разговаривать, но предпочла сказать эти речи на латыни, чем открыто демонстрировала свою ненависть к мусульманам.

– Миледи, я волнуюсь за Вас. Последнее время Вы так бледны.… Не дай Аллах, с Вами что– то случится.

Девушка резко повернулась. Ненависть ярким огнем горела у нее в сердце: – У Вас совершенно нет совести! Лишив меня ребенка, Вы смеете нагло справляться о моем здоровье! Если честно, то я никогда не думала, что человек может так хладнокровно убить невинное дитя, которое хотело увидеть лучик солнца и ощутить теплоту матери! – на последних словах голос француженки задрожал и она, заплакав, побежала по деревянной лестнице. В темном коридоре молодая женщина увидела Мариджана, который склонился в низком поклоне:

– Госпожа, мое приветствие, – хорват безмерно уважал Арабеллу. Несмотря на то, что она была обычной рабыней, слуга обращался с ней, как с султаншей повелителя: – Госпожа, что с Вами? Вы плачете? – нахмурился раб.

Молодая женщина кинулась к Мариджану, крепко обнимая его. Слезы струями текли по ее лицу. Мужчина невольно прильнул к ее волосам, вдыхая их аромат. Юноше хотелось сделать все для того, чтобы больше никогда соленые капли не умывали лицо этого нежного ангела. Подняв голову, хорват посмотрел в тусклые, почти бесцветные глаза гедиклис : – Почему Вы плачете? Что случилось?

– Мариджан, прошу, спаси меня. Увези отсюда! Я не стану наложницей арабского тирана!

– Леди, что я могу сделать? Если бы я мог…. Вы не хуже меня знаете, что ожидает беглецов. Если нас схватят при побеге, то тогда казнь возьмет нас в свои объятия. Я прошу Вас, смиритесь. От судьбы еще никому не удалось уйти.

– Одумайся. Чего ты от меня требуешь, Мариджан? Как я могу войти во дворец человека, из-за которого сердце моего малыша больше не бьется? Я ни за что не стану себя унижать, чтобы получить чье-то одобрение. Но, как я вижу, даже ты холоден ко мне. Жаль…очень жаль, – дочь герцога собралась уходить, но хорват схватил ее за руку:

– Не гневайтесь, миледи. Я не хотел нанести Вам удар своими словами…. Просто,… порой очень не хватает человека, с которым мог бы поговорить честно, и открыто, ничего не скрывая за лживой маской притворного счастья.

– Я понимаю. Приходи сегодня ко мне вечером. Только будь очень осторожен, – мадам де Фрейз попыталась улыбнуться, чтобы своим добрым взглядом растопить тот лед, который взял в плен несчастное и разбитое сердце раба.

Мариджан еще долго смотрел ей вслед. Эта прекрасная, задумчивая, единственная такая на белом свете повелительница мужских сердец и мыслей, сильная и роковая, трогательная и хрупкая, жестокая и коварная, самовольная и дерзкая, любящая и возлюбленная…. Такой он представлял властительницу бесплодных желаний и мечтаний. Мужчина в своих глубоких раздумьях представлял, как заключает свою возлюбленную орхидею в сильные и страстные объятия, как ласкает своими руками, как целует горячими губами! Все это было будто бы хрустальным, таким трогательным и хрупким, что в любой момент можно уронить и с ужасной печалью наблюдать за разбитыми осколками.

Только сейчас хорват уловил себя на мысли, что поистине полюбил Арабеллу так сильно, как не любил даже Асию Хатун, девушку, которая рискую собой, своей жизнью и честью, смогла отдать себя в сети незаконной любви. Но Асия была чересчур легкомысленна, послушна и покладиста, с такой интересно лишь провести одну-две ночи под открытым небом на смятой траве. Да и что ему могла дать рабыня-кухарка, несколько раз уже изнасилованная просто для телесной утехи мужчин? Та Хатун, потерявшая честь и гордость, не могла быть важнее прекрасной мадемуазель, которая за небольшое время добилась гораздо больше, чем просто уважения со стороны простолюдинов. Когда дочь герцога стала фавориткой могущественного монарха, именно в то время по всей Европе «пошли» слухи о неземной красавице.

«Теперь та, которая заворожила самого короля, станет моей», – сладко и как-то мстительно подумал молодой человек.

Вечером слуга, одетый в расшитую цветной нитью тунику и замшевые панталоны, отправился в каюту к мадемуазель Арабелле. Переступив порог ее комнаты, Мариджан увидел молодую женщину. Девушка стояла около окна, с улыбкой наблюдая за слугой. Раб замер, увидев удивительную красоту, возникшую перед хмурым взором серых глаз, которые уже долгое время не видели ничего прекрасного. Арабелла была одета в шелковое платье, которое волнами ниспадало на деревянный пол. Длинные рукава, украшенные серебряными узорами, грациозно подчеркивали тонкие запястья, глубокое декольте обводило полные линии нежной груди. Обнаженную спину переплетали золотые нити, украшенные драгоценными камнями. Это одеяние было похоже на наряды женщин Востока. Мусульмане любили утонченные вещи, сделанные с особым вкусом. И поэтому, европейцы отзывались о них, как о жестоких, но изысканных служителях другой веры.

Мариджана покорило не только пышное убранство женщины, но и ее великолепное лицо, казавшееся на фоне лунного света молочно-белым. Голубые глаза виднелись из-под линий густых и бархатных ресниц. Теперь же молодой человек видел пред собой не ранимую птицу, а дерзкую розу. Все это великолепие и сила Арабеллы делали ее желанной и прелестной.

– Проходи, Мариджан. Я приказала накрыть стол для нашего совместного ужина, – улыбнулась девушка, показывая своей грациозной рукой на диван.

Раб застенчиво посмотрел на хрустальный стол, на котором располагались восточные блюда: ореховая пахлава с клубничным кремом, суп с бараниной, медовая нуга, лукум и гранатовый щербет. Еда всех мусульман была очень вкусная и особенная. Но хорват, так и не приняв к сердцу чужую веру, предпочитал европейскую пищу. Не зная про это, молодая женщина удивленно посмотрела на раба: – Почему ты стоишь?

– Госпожа, я не хотел Вас обидеть, но… я никогда даже не прикасался к блюдам подлых мусульман!

От неожиданности дочь герцога воскликнула: – Что?! Разве ты не принял ислам?!

– Всем хотелось в это верить, но, к сожалению, я не смог понять чужую веру. Меня навернули в нее еще совсем юношей, приказали сказать заветные слова. Я произнес их, но в глубине души просил прощения у Иисуса Христа. Вы поймете меня, но…я не могу себя понять….

Мадам де Фрейз похлопала его по плечу: – На все воля Всевышнего. Но я вижу, как тебе плохо. Сомнения терзают твою душу. Но почему ты не уехал отсюда? Зачем долгие года жил в заточении, связывая себя узами рабства?

– Я не мог уйти. Шараф Ага не отпустил бы меня. Да и мой дом на корабле, и в Серале, – увидев округленные глаза мадемуазель, раб со вздохом добавил: – Да, сударыня. Когда господин в гареме, я вынужден тоже находиться там.

Леди опустила свои, затуманенные внезапными слезами, глаза. Скрыв сомнение, женщина спросила ровным тоном: – Я не знала, что нам будет предназначено судьбой быть вместе даже в запретном месте. Но, возможно, так пожелал наш Создатель. Мариджан, ты же понимаешь, что мы не имеем право совершить грех.

Слуга сокрушенно вздохнул. Подойдя к столу, Мариджан схватил свою собеседницу за запястье и наклонил девушку над полом так сильно, что у Арабеллы закружилась голова:

– Отпусти меня!

– Моя госпожа, я Ваш раб, но не забывайте, что и Вы не свободная женщина, а наложница султана. Поэтому, я имею полное право управлять Вами.

– Кто ты такой, подлый хорват?! Как ты можешь приказывать мне?! – дочь герцога попыталась вырваться из нежеланных объятий, но раб еще сильней сжал ее в объятиях.

– Арабелла, прошу тебя, покорись. Я могу спасти тебя от участи оскверненной рабыни мусульманина-повелителя. Если мы поженимся, то я увезу тебя в Хорватию. Там мы будем жить спокойно и счастливо. Ты родишь мне детей, станешь управлять моим домом, как полноправная хозяйка.

Девушка не сдержалась. Выгнувшись вперед, она ударила Мариджана по щеке: – Замолчи! Иначе пожалеешь!

Но слуга не прощал такого женщине-полонянке. Толкнув ее к стене, хорват коснулся губами ее пылающего от злости лица: – Либо ты покоришься, либо я насильно заставлю тебя стать моей.

Женщина поняла, что проиграла. Запрокинув голову, девушка прошептала: – Только поклянись, что не причинишь мне вреда.

– Моя роза, я никогда не обижу тебя. Иди сюда…, – француженка замолчала. Она не заметила, как ее губы соединились в долгом поцелуе. Мадам наслаждалась этим мгновением. Но с горечью понимала, что не может совершить такого тяжкого греха. Раб так нежно обнимал свою молодую избранницу, что ее хотелось плакать от счастья. Это горячее дыхание, ласки и объятия были великолепными. Подняв голову, мадемуазель де Фрейз пролепетала: – Мариджан, не нужно…. Хватит…. Отпусти меня…

Чтобы не неволить свою возлюбленную, хорват выпустил ее из объятий. Убрав с лица растрепанные волосы, дочь герцога, тяжело дыша, откинулась на спинку кресла: – Чего ты от меня хочешь?

– Я хочу с Вами обвенчаться. Моим единственным желанием является мечта о том, чтобы святые Церкви благословили наш брачный союз. Только этого хочет моя несчастная душа.

Дочь герцога вздохнула. Она не хотела этого брака, но другого выхода у нее не было.

«Лучше стать супругой того, кто любит меня, чем обречь себя на долю несчастной пленницы».

– Ответьте мне, прошу, Вы станете моей женой?

Красавице стало жаль хорвата: – Но, как мы поженимся?

Лицо мужчины расцвело в улыбке. Подбежав к девушке, юноша сел на одно колено и взял ее нежную, маленькую ручку в свои ладони: – Вы осчастливили своего верного слугу, моя королева. Завтра мы уже пребудем к берегам Алжира. Там Шарф Ага оставит Вас в маленьком домике. Вы пробудите там до того времени, пока господин не посчитает нужным отвести Вас в Сераль. Но также мне известно, что управитель скоро отправится к валиде-султан, чтобы оповести султаншу о приезде особенной гедиклис. Именно тогда я отведу Вас в церковь, где состоится помолвка.

Арабелла замолчала. Тоска взяла вверх. Ей хотелось плакать от собственного решения.

– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но скоро твоя боль пройдет. Мы станем счастливой супружеской парой. Но если ты не хочешь, то не неволь себя. Откажи. Я все пойму, – ответил хорват, аккуратно вытирая слезы своей любимой.

– Нет, я не жалею. Я согласна. Просто я боюсь Шарафа. Если он узнает…

– Не волнуйтесь. Положитесь на меня.

* * *

Все ночь Арабелла провела в глубоких раздумьях. Ум как будто говорил «Ты должна это сделать. Это спасет тебя от рабства», но сердце кричало адским криком «Ты не можешь этого сделать! Ты ведь не любишь этого человека! Остановись! Ибо обратно пути не будет!». Молодая женщина разрывалась между гордостью и понимание собственного бессилия. Она не любила Мариджана, но уважала и ценила его доброту. Разумеется, такой человек мог защитить и помочь.

Встав с постели, молодая женщина вышла на палубу. Перед ее глазами показались желтые берега. Девушка поняла, что корабль приплыл к Алжиру. Эта дивная страна славилась пустынями. Но дочь герцога почувствовала отвращение к месту, которое сделало из нее рабыню. Всегда легкий воздух стал жарким и тяжелым. Француженка вздрагивала при мысли, что должна будет стать на землю неверных мусульман. Утром в каюту пришел Шараф Ага. Господин, поклонившись, сказал: – Миледи, я приветствую Вас. Наша галера прибыла. Отныне мы находимся около побережья Южного Туниса.

Но девушка молчала, лениво перебирая гроздья винограда. Ей было все равно. У нее в голове «крутилось» предложение Мариджана. Дочь герцога не представляла совершить свадебный обряд втайне от управителя гарема. Шараф обладал великим умом и рассудительностью. Только он мог повлиять на стечение обстоятельств. Внезапно Арабелле стало страшно от мысли, что господин сам подговорил Мариджана пойти под венец с французской пленницей. К сожалению, судьба была непредсказуема и могла подготовить любой сюрприз.

– Мадам, Вы слышите меня?

Арабелла медленно повернула голову. Ее лицо пылало спокойствием равнодушием. Голубые глаза внезапно стали серыми и почти бесцветными. Пышные губки искривились в язвительной улыбке.

– Леди, с Вами все хорошо?

– Шараф Ага, когда Вы отправитесь в Саадиит – Сераль? – будто бы не слыша вопроса, спросила девушка.

Господин нахмурил брови. Молодая женщина невольно опустила глаза. Она поняла, что не нужно было задавать таких подозрительных вопросов.

– Сударыня, о чем Вы говорите? – медленно протянул управитель гарема.

– Шараф Ага, зачем Вы пришли? – уходя от ответа, проговорила дочь герцога.

– Мы уже приехали. Я попрошу Вас переодеться в восточное одеяние и выйти на палубу. Я буду там Вас ожидать. Потом мои люди отвезут Вас в маленькое поместье. Я же отлучусь по делам.

В душе у мадемуазель зародилась надежда. Этой ночью она много чего продумала и поняла, что только брак с Мариджаном может ее спасти от бесчестья. В каюту вошла Дикеледи. Африканка, поклонившись, положила на кровать темно– бордовое платье, которое переплеталось золотыми нитями. От европейских нарядов оно отличалось редкой тканью и вырезами на животе, руках и спине. Но, разумеется, девушка привыкла одеваться в роскошные и строгие платья, а почти обнаженный костюм казался ей бесстыдным.

Шараф жестом приказал рабыне помочь одеться. Облачившись в арабский туалет, Арабелла посмотрела в зеркало. Только сейчас она поняла свое превосходство и шикарность. Стройную фигуру облегал тонкий бархат, украшенный драгоценными камнями. Декольте было не глубоким, но с вырезом в области шеи, которую украшало множество золотых подвесок. Широкие, шелковые рукава, стянутые серебряными браслетами, доходили до самого пола. Распушенные, золотистые волосы змеями пленились по плечам и спине, скрытые под красной накидкой, которую придерживал нежный обруч. Вуаль украшала нижнюю половину лица.

Когда француженка вышла на палубу, Шараф Ага уже уехал. Около борта она заметила Мариджана, который что-то быстро говорил смуглому мужчине, они смеялись, пожимали друг другу руки. Незнакомец представлял собой тучного, невысокого мужчина средних лет. Его убранство не было таким пышным, как одеяние управителя: зеленый кафтан ниспадал до пола, голову прикрывала арабская тюбетейка. Лицо мужчины было гладко выбрито, чего не позволяли себе мусульмане.

На берегу все шумели и суетились. Везде стояли верблюды и несколько лошадей, придерживаемые рабами-мулатами. Чернокожие люди запрягали лошадей, грузили на животных ткани, шкатулки с драгоценностями и клетки с редкими птицами. Неподалеку располагалась дюжина белых, арабских, роскошных скакунов.

Внезапно взгляд девушки упал на женщин, которые несли кувшины с водой. Несчастные не были похожи даже на служанок. Их вид напоминал униженных рабынь: запачканные в песок и грязь, закутанные в темную и плотную паранджу, слабые и бледные. Над девушками стояли жестокие надсмотрщики, грубо бросавшие их в повозки. Повсюду раздавались крики и стоны, ругательства и проклятья.

Арабелла боялась даже стать на эту землю, запачканную кровью и слезами. Мариджан, наконец, увидел гедиклис. Помогая Арабелле спуститься, мужчина ласково погладил ее по плечу, словно пытаясь отгородить от увиденного кошмара. Но дочь герцога не могла быть спокойной, ибо возле нее стоял тот смуглый незнакомец, своим презрительным взглядом осматривавший каждую часть тела прекрасной женщины.

– Это Азер Ага, старший евнух гарема султана. Он обучает наложниц точным наукам, пению и игре на музыкальных инструментах. Я доверил Ваше гаремное образование именно ему, – на последних нотках голос хорвата задрожал. Ему было больно даже предположить, что возлюбленная может стать трофеем Шарафа Аги. Но Азер молчал. Чтобы не выдать тайну, Мариджан приказал ему удалиться.

– Арабелла, сегодня вечером, когда часовня пробьет шесть часов, ожидай меня в саду. Я приеду, чтоб отвести тебя в церковь. Людей управителя я отправлю на черный рынок, дабы не вызвать подозрения. А мои верные стражники будут сопровождать нас.

Молодая женщина лихорадочно огляделась по сторонам: – Тсс. Тише, Мариджан. Если кто-то узнает, нас убьют. Ты уверен, что опасность обойдет нас стороной? – прошептала дочь герцога.

– Не волнуйся, моя светлая птица. Нас обвенчает святой отец Ефросим. Я доверяю ему. Только такой добрый старец может соединить наши сердца пред Лицом Божьим.

Молодая женщина сокрушенно вздохнула. Слезы нахлынули ей на глаза, сердце защемило. Девушка покачнулась. Она почувствовала слабость во всем теле и боль души.

Дом, куда мадемуазель де Фрейз привезли люди господина, был роскошным. Огромное поместье, построенное из редкого, белого камня, напоминало древний замок норманнов. Окна были сделаны в виде треугольников, дверь напоминала овал. Около ворот располагался двор, где стоял фонтан и мраморные лавки. На втором этаже находился внутренний сад, в котором росли редкие цветы. Первый этаж был обустроен в виде гостиной: мягкие ковры, два больших камина, низкий столик и подушки. Арабеллу поразило отсутствие диванов. Мариджан пояснил, что в восточных странах принято сидеть на полу. Только в личных покоях могут быть кресла, а в залах, где принимают гостей, присутствие такой мебели может дурно отозваться о хозяине.

На всех остальных этажах располагались уютные комнаты. Около коридора находилась столовая, откуда пахло вкусной едой и питьем. Все это завораживало…

Вечером погода совсем испортилась. Дороги размывало сильным дождем, поломанные ветви застилали собой грязные лужи. Несмотря на привычную арабскую жару, сейчас там было не теплее, чем даже в той же пасмурной Англии.

Арабелла уже неоднократно пожалела о своем решении, ожидая Мариджана в холодных покоях. Часовня давно пробила назначенное время, но слуги все не было. В голове девушки бушевали разные неспокойные мысли. Со страхом она думала, что хорват подставил ее и все расскажет Шарафу.

Внезапно в окне показался всадник, рысью мчавшийся по дорогам на гнедом жеребце. Арабелла с каким-то странным трепетом узнала своего жениха. Как же он был красив! Густые, словно искрящиеся волосы развивались по ветру, сильный стан, облаченный в дорогую тунику, ниспадавшую до колен, уверено держался в седле. Благородный профиль делал из еще совсем молодого, неопытного юноши настоящего рыцаря! Мужчину сопровождали еще три человека. Один являлся совсем юным парнем, лет четырнадцати-пятнадцати. Всадник не отличался особенной внешностью: загорелый, с рыжими, кудрявыми волосами, колючими, синими глазами и слегка вздернутым носом. Молодой человек не был похож на мусульманина, скорее всего, путник происходил из норвежского рода. Второй выглядит постарше, да и более внушительно: высокий, широкоплечий, с каштановыми кудрями и глубокими, пронзительными очами. Третий же являлся ничем не примечательным, обычным рабом-слугой.

Арабелла, словно сумасшедшая, помчалась во двор, едва не упав из-за пол пышного платья. Въехав в ворота, Мариджан, придерживая за уздечку пони, быстро проговорил: – Скорее садись на кобылу. Нам необходимо обвенчаться до появления луны.

Сударыня отлично знала примету, гласившую, что совершение обряда венчания ночью может накликать беду, раздоры, ссоры, и даже, смерть в семье: – Мариджан, почему ты привез мне такую маленькую лошадь? Думаешь, я не умею ездить верхом, как половина женщин этой страны? Ошибаешься. Я превосходная наездница, ловкая и быстрая, которая провела все детство и юность в седле.

– Я считаю, что женщина не может ездить на мужском животном. Это грех.

Арабелла издала ели слышный всхлип. Мысль, что ее будущий муж все же запустил в свое сердце ислам, причиняла немыслимую боль.

– Запомни, Мариджан, я не такая, как дамы твоей веры! Я – не мусульманка из гарема, а свободная христианка! – злобно выпалила француженка, делая особое ударение на слово свободная.

– Прекрати кричать на весь двор! – грубо дернув молодую женщину за руку, хорват наклонился над ее лицом и прошипел, подобно опасный хищник: – Вскоре ты станешь моей женой, моей женщиной, и тогда посмотрим, кто хозяин, а кто – жалкая рабыня. Благодари Всевышнего, что я согласился соединить свою жизнь с тобой, а не равнодушно смотрел, как тебя улаживают в постель султана, еще не остывшей от прежних наложниц. Садись на лошадь. Быстро.

Не желая разжигать ссору, мадемуазель де Фрейз покорно запрыгнула на пони, окидывая остальных путников презрительным взглядом.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда всадники стали ехать по городской улице, названной в честь жены пророка Мухаммеда – Хатиджы. Иногда по дорогам проезжали повозки мусульман. Арабы удивленно поглядывали на женщину с открытым лицом. Девушек же Арабелла не видела: – Почему тут нет представительниц женского пола?

Вежливый француз, которого звали Бесант ла Рофо, ответил невозмутимым тоном, натягивая поводья непослушной лошади: – В этой стране обычаи запрещают женщинам выходить на улицу после заката. К сожалению, скрытые под чадрой старушки единственные дамы, которым разрешено в сопровождении мужа или старшего сына покидать дом.

– Ты так не удивляйся, дорогая. Поскольку скоро и ты закроешь свое прекрасное лицо плотной тканью, – в голосе Мариджана послышалась открытая ирония.

– Интересно, и на что же ты тогда будешь смотреть? – язвительно усмехнулась молодая девушка, перекрикивая гул ветра и звон колоколов из христианской церкви: – Ведь ты полюбил не меня, а мою красоту, лицо и тело. Хотя вам, мусульманам, подойдет и старуха, скрытая под чадрой. Поскольку для вас жена – это ничто, ничто и ее красота и молодость, которую вы губите каждый день. Вам важна только прислуга, покорная и кроткая, как послушница из монастыря.

Слуга так сильно дернул коня своей невесты, что пони игриво заржало и начало махать гривой. Едва не упав, Арабелла успела соскочить с кобылы, гладя и успокаивая ее: – Ты жестокий человек, Мариджан!

– Как ты посмела назвать меня мусульманином? Я верен той же вере, что и ты! Если же нет, то почему тогда я хочу обвенчаться с тобой?! Ведь бы мог совершить исламский обряд!

– Знаешь, я пожалела, что согласилась выйти за тебя замуж! Ты не чем не отличаешься от Шарафа и его подданных! – закричала француженка, запрыгивая в седло, чтобы уехать. Но хорват рывком сорвал ее с лошади и ударил по щеке. Не удержав равновесие, девушка упала в грязь. Бесант и еще двое мужчин кинулись к Арабелле, пытаясь помочь ей подняться, но слуга прикрикнул на них: – Немедленно поезжайте в церковь! Я и моя невеста скоро прибудем! Чего стоите?! Быстро!

Мариджан поднял молодую женщину. Арабелла заплакала. Она от всего сердца пожалела о своем безрассудном поступке: – Отпусти меня! Отпусти! Я лучше умру в рабстве, чем пойду с тобой под венец! Ты – негодяй, которому нужна лишь жертва! Ты воспользовался моей слабостью и использовал в своих корыстных целях!

За высокими кустами виднелось серое здание. Массивные башни казались призрачными на белом фоне неба. Гул колоколов заглушал окрики людей, которые с крестным знаменем входили в городскую обитель. Маленькая церквушка была лишь пристанищем для бедняков – христиан, которые очищали себя от грехов.

Дрожа и дичась, Арабелла спрыгнула с седла. Все внутри у нее заледенело, лишь потухший взгляд был наполнен теплотой. Молодая женщина украдкой посмотрела на своего жениха. Сейчас он выглядел довольным и добрым, хотя дочь герцога отлично знала, что Мариджан наделен грубостью и лицемерием.

К крыльцу церкви подводили каменные ступени. Привратник, учтиво поприветствовав гостей, сказал, что через несколько минут начнется служба в честь великой мученицы Варвары. Именно ее именем был назван монастырь. Девушка была рада тому, что ей придется отстоять часовую службу. Поскольку за это время она сможет хоть немного прийти в себя.

Зайдя вовнутрь обители, француженка почувствовала резкий запах возка. Как она и предполагала, церковь не была роскошной. Стены и потолок, покрытые застывшей глиной, будто сдавливали человека со всех сторон. Сделанный из сырых досок пол нещадно скрипел. В полумраке виднелись десятки свечей, которые располагались повсюду. На центральной стене висела икона Господня, радом распятие и образ Девы Марии. Около балки собрались люди. Все они были бедны и измучены. Прихожане, став на колени перед великомученицей, просили ее помиловать и даровать покой для их грешных душ, которые уже скоро полетят к Престолу Господнему. На возвышении стоял священник – отец Ефросим. Старик, опустив свою седую голову, обратился к христианам: – Я приветствую вас, рабы Бога нашего! Пусть Милость Его коснется душ ваших. Ибо они бессмертны, как Венец Иисуса Христа!

– Аминь! – раздались голоса по всему залу.

Арабелла увидела трех женщин, сидевших под куполом. Их стройные станы освещали канделябры, которые держали несколько мальчиков – воспитанников. Молодая женщина удивилась, созерцая взглядом этих дам. По законам, в мужскую обитель – церковь не допускались монахини. Две христианки были одеты в темную сутану, их головы прикрывали накидки из плотной ткани. В своих грациозных руках они держали священные книги. Одна была очень молода и красива: стройная, статная, с темными, как у орла, глазами и вьющимися волосами, роскошь, которых не скрыла даже вуаль. Другая была постарше, довольно худощавая, с выпертыми скулами и острым носом. Хорошенькой ее было трудно назвать. Послушницы сидели на деревянной лавке, опустив головы. Перед ними стояла полная леди, маленького роста, коренастая. Когда она повернула голову, то дочь герцога узнала мадам Юджени де Клар. Сия матрона была жительницей Берне, лучшей подругой Антонии. Женщина часто приходила в гости к приемной матери Арабеллы. Но ее невинность пропала тогда, когда Юджени полюбила араба – мусульманина. Тот увез ее в Алжир, обещая сделать своей женой. Но свадьба не состоялась. Француженка узнала, что у возлюбленного имеется любовница, с которой он собирается совершить обряд женитьбы.

Устроив скандал, Юджени заявила, что не намерена становиться лишь телесной утехой, поскольку сама имеет душу и сердце. На это жестокий араб сказал, что у женщин нет ничего, что они – это только вещь. Избив свою невесту, мужчина приказал запереть ее в подвале. Но беда не приходит одна. Вскоре до девушки дошли вести, что любовница ее мучителя-жениха успела забеременеть и скоро родит. С горечью Юджени понимала, что мусульманину будет выгодней возвести на брачное ложе беременную возлюбленную, готовую на все ражи него, чем непокорную и дерзкую француженку.

Смиловавшись над брошенной женщиной, признавшейся, что тоже ждет ребенка, араб приказал отвести ее во дворец Парулее, в котором жил грозный шериф Мекнеса – Омар Парулее. Мусульманин решил сделать свою невесту наложницей повелителя, чем желал заслужить титул советника. Но Юджени не хотела становиться рабыней. Чудом ей удалось сбежать. Но жаркий климат пустынь тоже дал о себе знать. Перебираясь на верблюде через границу Мекнеса, девушка почувствовала резкую боль в животе. Она была уже на седьмом месяце беременности, и очень боялась выкидыша, который случался с ней уже два раза. Ибо скромная француженка, живя в Берне, успела уже несколько раз подыскать себе кавалеров. Первый в постель одинокой женщины запрыгнул многоуважаемый лорд, наградивший свою любовницу ребенком. Но после его измены Юджени потеряла свое дитя. Чтобы утешить двукратную боль, леди стала забавляться с оруженосцем Даравидом. И опять же несчастье: возлюбленный умер от редкой болезни, а Юджени, едва терпя ужасные ощущения горя, смогла родить. Но плод оказался мертвым.

Теперь же она поклялась, что возьмет своего младенца на руки. Но жестокая судьба распорядилась иначе: малыш родился здоровым и сильным. Но беглянка понимала, что не сможет спасти свою кровинушку от горькой участи раба, если только не устроит для него другую долю. Женщина решилась отдать мальчика в казарму воинов, где шло обучение для будущих мужчин. А сама, понимая, что из Алжира ей не выбраться, отыскала христианский монастырь, которым управлял отец Ефросим. Священник согласился взять под свою опеку несчастную. Юджени оказалась удивительно умной и проницательной. В обители ее полюбили за трудолюбие и мудрость. Бывшая настоятельница госпожа Маргарет сделала послушницу наместницей, этим открыв француженке путь к аббатству. Не прошло и года, как старушка умерла, и ее предсмертным желанием оказалось возведение девушки в ранг аббатисы. Скрытый монастырь, похожий на флигель, не требовал особого дохода. Мирная и спокойная жизнь порой надоедала молодой настоятельнице, ибо она пришла к власти слишком рано. Двадцати пятилетняя госпожа считалась чересчур легкомысленной и простодушной, но к тридцати годам она сумела завоевать любовь и уважение своих подданных.

Теперь же Арабелла видела пред собой не дерзкую и лицемерную девчонку, а строгую мистрис.

 

ГЛАВА 14

Месса подходила к концу. Арабелла заметила женщину, сидевшую на выступе возле алтаря. Несчастная была одета в рваные лохмотья, от ее худого, запачканного тела исходил неприятный, тошнотворный запах.

Бедная дама, опустив голову, считала монеты, которые давали прихожане. Девушка протянула пенни несчастной, но христианка лишь осквернено подняла свои серые, затуманенные слезами, глаза: – Сбереги это для себя, деточка. Поскольку в твою судьбу придет Злой Рок. Он напустит на тебя вьюгу бед и несчастий. Если ты окажешься умной, то выживешь, но если ошибешься,…доля тебя не пощадит, – шатаясь и кашляя, незнакомка покинула помещение.

Холодное оцепенение пробежало по всему телу. Дочь герцога ощутила, как сердце взволнованно заколотилось. Прикосновение Мариджана показалось леди уларом молнии. Вздрогнув, она подняла взор голубых очей на своего нелюбимого жениха.

– Что с тобой? Тебе плохо? Ты так побледнела…, – вцепившись пальцами в руку парня, молодая женщина произнесла тихо и сдавленно:

– Служба уже закончилась?

– Да, любимая. Отец Ефросим ожидает нас, – юноша вывел свою избранницу в центр священного зала. Все уже было готово к церемонии венчания: на кожаные стулья поставили две чаши с вином, считавшимся священным, неподалеку стояли певчие, не сводя своих глаз с подушечки для обручальных колец. Священник, держа в руке молитвенник, начал читать Vide. В это торжественное мгновение молодожены должны были, с радостными улыбками на лице, взять друг друга за руки. Но Арабелла намеренно отошла, заложив руки за спину. Такая позиция в церкви была запрещена, но сейчас холод и боль сковали сердце, душу и тело несчастной гедиклис, которая была обязана выбирать между рабством и замужеством. Любое из этих вещей убивало, не давало покоя, так как Черный Ангел не позволяет успокоиться, обреченному на смерть, человеку.

Свадебная месса начиналась. Арабелла взволнованно сжала кулаки, запрокинув голову. Слезы затуманили глаза, сделав их пустыми и бездонными. Прикусив губы, молодая женщина начала молиться, прося Бога не карать ее жестоким замужеством. Только сейчас понимание правды сводило с ума.

Слова святого отца гулом отдавались в ушах молодой женщины. Внезапно ей стало еще хуже. Колени тряслись, внутри все горело, голова начала кружиться. Девушка еще никогда не чувствовала себя такой подавленной и обездоленной. Понимая тоску возлюбленной, Мариджан по-дружески похлопал ее по плечу: – Не переживай. Все будет хорошо.

Старик обернулся к будущим молодоженам: – Согласен ли ты, Мариджан из Хорватии, сын сэра Эпиопа Эшра и леди Сурианы Деобар, взять в жены Арабеллу де Фрейз из Франции, дочь герцога Эдуарда де Фрейз и мадам Джульетты?

Жених со вздохом посмотрел на женщину, нервно перебиравшую ленточки своего пояса.

– Согласен, – твердо и уверенно произнес мужчина.

Боль кнутом отразилась в душе у девушки. Только свет от канделябра грел ее.

– Согласна ли ты, Арабелла де Фрейз из Франции, дочь герцога Эдуарда де Фрейз и мадам Джульетты, отдать себя в жены Мариджану из Хорватии, сыну сэра Эпиопа Эшра и леди Сурианы Деобар?

Сударыня молчала. Она не могла сказать «да», даже на утвердительный кивок не хватало ни желания, ни силы. Француженка вцепилась пальцами в руку Мариджана, пытаясь не упасть. Но через мгновение юноша отдернул запястья. В его резком жесте было столько ненависти и злобы, что мадемуазель от всего сердца испугалась такой реакции.

Одна из певчих сделала шаг вперед, держа в руке подушечку, на которой лежало два кольца. Арабелла вспомнила свои детские мечты, в которых представляла себя нарядной невестой, выходившей замуж за настоящего принца, она идет с ним под венец, они одевают друг другу обручальные кольца, вокруг стоят сотни людей с радостными приветствиями…. Но желания юности оказались еще больней. Ведь совсем недавно француженка мечтала лечь на брачное ложе своего Людовика, надеть на свою шею то колье, которое по законам все представители династии Бурбонов дарили своим женам в день свадьбы, во время первой, совместной ночи. Но вместо этого нежную шею мадам украсило коралловое ожерелье, считавшееся унижением для богатой дамы и утехой для любовницы короля. Но любимый предал, изменил, заставил страдать…. В эту горестную минуту дочери герцога очень сильно захотелось вернуться во Францию, хоть краем глаза увидеть своего любимого мужчину, сказать про то, что его драгоценная жена оказалась убийцей, нанявшей разбойника для уничтожения королевской наложницы-соперницы.

– Мариджан, увези меня отсюда! Верни во Францию! – довольно громко проговорила девушка, хотя периодами ее голос дрожал и срывался.

– О чем ты? Тише, успокойся. Все хорошо. Нас сейчас обвенчают и…, – нежно сказал хорват, беря свою избранницу за руку и поднося запястье к своим влажным губам.

– Нет! Отпусти меня! Не прикасайся! Я не согласна стать твоей супругой! Я говорю «нет»! – закричала молодая женщина.

Все присутствующие громко ахнули. Мариджан испуганно посмотрел по сторонам. У всех на лице появилась тень недоразумения и возмущения. Только госпожа де Фрейз стояла гордая, высокомерно вскинув красивый подбородок. Несмотря на свой шок, хорват отметил, как все-таки прекрасна его невеста: золотистые кудри струями струились из-под огромной, бархатной шляпы, платье было пошито из серебряной парчи, широкий пояс облегал тонкую талию.

– Дитя, что ты говоришь? Одумайся, дочь моя. Я не желаю тебе зла. Но сорванное венчание – самый тяжкий грех, – пролепетал святой отец.

– Я не настолько наивная, чтобы становиться заложницей человека, которого не люблю. Моего согласия не ждите. Я отказываюсь, – девушка собралась уходить, но… люди Мариджана схватили ее:

– Ты не уйдешь от меня. Ты станешь моей женой.

* * *

Франция, Париж, королевский двор.

Было радостное, предрождественское утро…. Анна Австрийская открыла глаза. Через шелковые занавески пробивались лучи тусклого солнца. На улице бушевала вьюга, стоял сильный мороз. Эта рождественская погода радовала своей торжественностью. Все ходили веселые, оживленные.

Королева радостно потянулась. Откинув паланкин кровати, она увидела двух своих фрейлин, которые, сидя у окна, вышивали гобелен. Одна из них – Капиталина, склонилась в глубоком реверансе при виде госпожи. Взяв в свои грациозные руки чашу с молоком, девушка, поднимая юбки, поднялась на возвышение. Подав стакан, молодая женщина ласково проговорила: – Пусть Всевышний пошлет Вашему Великому Величеству доброго утра.

– Тебе тоже доброе утро, Капиталина, – сделав несколько глотков, сударыня приказала служанке готовить утреннюю ванну. Повелительница жестом попросила фрейлину сесть подле нее: – Как проходят дела подготовки к Рождеству Христову? Залы уже украшены?

– Ваше Величество, все в порядке. Просто…леди Ферили….

– Договаривай, – жестко потребовала королева.

– Уважаемая матрона всегда отлично справлялась со всеми обязанностями главной экономки. Но госпожа уже состарилась. Мне кажется, что пора отправить леди Ферили отдыхать. Она достаточно богата, имеет личные земли и поместья. А пост экономки уже должен перейти к более молодой сеньоре.

Увидев, как нахмурились тонкие брови Анны, Капиталина покорно опустила глаза:

– Простите мне мою дерзость, миледи, я не мела право говорить так с Вами.

Женщина улыбнулась. Взяв девушку за руку, она одобрительно моргнула глазом. Анна Австрийская была довольно умной и проницательной. Она очень хорошо понимала, что имеет виду ее фрейлина. Капиталина давно желала занять пост управляющей дворцовыми делами. Теперь такая возможность оказалась доступной, ибо королева пообещала подумать.

Служанка принесла чистое белье. Камеристки отвели свою владычицу в баню. Здесь повсюду были распалены очаги, в лоханях шипела нагретая вода, пахло благовониями. Посредине стоял мраморный сосуд, в который вела низкая лестница. Мягкие ковры позволяли согреть ноги.

Горничные сняли теплый халат с Анны. Оказавшись обнаженной, девушка посмотрела на свое отражение в воде. К сожалению, в свои пятнадцать королева выглядела на все тридцать. Далеко не шелковистая кожа пожелтела, потрескалось, как у старухи. Но тело было, возможно, даже чересчур стройным. Анна не имела пышных форм, из-за чего порой очень расстраивалась. Крохотная, как у девочки, грудь вообще казалась плоской под тугим корсетом, из-за ткани платья порой некрасиво выпирали торчащие ребра. Девушка знала, что хрупкость ценится во всех дворах Европы, но брезгливый взгляд Луи и его грубые шутки порой доводили новоиспеченную миледи до слез.

Королева расположилась в сосуде. Молоденькая камеристка принесла лакомства: запеченные в сахаре фрукты, гранатовый сок и клубничную ваниль. Служанки растирали тело госпожи множеством благовоний и духов. Наслаждаясь этим мгновением, сударыня не заметила, как в баню зашла Капиталина: – Ваше Величество, пришел мсье Илайдж де Каес. Сей сеньор ожидает Вашей аудиенции.

Молодая женщина подняла голову, жестом приказав фрейлине подойти: – Что нужно графу Беранскому? Он опять будет просить меня отдать ему земли своего брата? Или же он уже осмелился принести пергамент с договором покойного сэра де Каес?

– Если я правильно поняла, то сударь не намерен больше требовать вернуть те поместья. Он сказал, что у него другая проблема, касающаяся Вашего Величества.

Опираясь на руки горничных, королева вышла с сосуда. Пока камеристки вытирали ее шерстяной тканью, испанка ответила голосом истинной владычицы: – Передай сеньору, что пусть ожидает меня в тронной зале.

Подобные речи считались преступлением, поскольку королева, не ставшая регентшей, не мела право заходить в тронную залу без своего супруга-короля. Тем белее, принимать гостей некоролевской крови.

Капиталина, выросшая при дворе и знавшая все его тайны и обычаи, не смогла смолчать:

– Если я Вас правильно поняла…, – увидев резкий кивок Анны Австрийской, девушка добавила: – Помилуйте…, но законы не позволяют…

– Кто сотворил эти законы? Капети #769; нги? Бурбоны? Мария Медичи? Людовик XIII? Кто?! Пришла к власти я! Значит, мои законы будут учитываться! Только мои! Ни Мария Медичи, никто другой не может мне указывать! Поскольку я – королева этой династии! Чего стоишь?! Не слышала моих указаний?! Быстро иди к графу! – закричала королева рода Бурбонов и принцесса Габсбургов.

Служанки отвели свою госпожу в ее покои на верхнем этаже. Камеристка Бланш Кавелье принесла десяток разных платьев, которые были пошиты из редких тканей и украшены драгоценными камнями: – Что будет угодно душе нашей великой сударыни? – учтиво спросила горничная, склонившись в низком реверансе и держа в руках золотой разнос, на котором лежали принадлежности женского туалета. Анна показала на темно-зеленое платье, сшитое из редкого, восточного шелка, привезенного с самого Дамаска. Надев стягивающий корсет, королева посмотрела на себя в зеркало. Она не любила эти вещи, которые делали из нее миниатюрную девочку, а не властную женщину. Анна порой не надевала такого предмета туалета, но, став женой могущественного монарха, она была вынуждена стягивать талию, чтобы подчеркнуть свою молодость. Приступив к основному наряду, королева удовлетворенно наблюдала за своими девушками, которые одевали ее в незабываемое платье. Этот наряд был неописуем своей красотой и нежностью. Множество юбок меркли перед самым последним слоем, сделанным не из шелка, а из бархата, переливающегося лиловым оттенком. Королева не надела пояса, а подчеркнула талию роскошным жакетом, обшитым серебром и золотом. Пышные рукава имели тонкие прорези, через которые виднелась белая сорочка. Королева надела плоскую шапочку в виде треугольника. Один конец был приколот к затылку, другой свободно ниспадал на лоб, что делало лицо более округлым и приятным. Золотая сетка обвивала открытые места головы, а маленькие рубины украшали головной убор. Анна не заколола волосы в высокую прическу, а гладко зачесала и собрала в толстую косу, перебросив ее через плечо. Большие серьги имели форму полумесяца. На шеи виднелся огромный, серебряный крест и множество изысканных подвесок. Яркая румяна придала лицу свежести и красоты. Королева нанесла на губы розовую помаду, которая сделала губы большего объема, а тусклые глаза украсила черная тушь.

Удовлетворенно посмотрев на свое отражение в зеркале, сударыня направилась в зал. Идя по коридору, она думала:

«Я – Анна Австрийская, рожденная 22 сентября 1601 года в Вальядолиде. Несчастная принцесса, которая в десять лет потеряла мать и была вынуждена жить с суровым отцом. Меня нарекли Анной, что означает светлая, чистая леди и покорная дочь своих родителей. Но я, к сожалению, стала самой обездоленной европейской инфантой, выросшей в нищете, обязанной прятать лицо под сутаной своих темных нарядов, как простая монахиня. Я ела не из золотых мисок, а из глиняных, вкушала не копченые яства и сладости, а монашескую пищу, спала не в роскошной, мягкой кровати, а на твердой лежанке. Меня жалели даже подданные, унижали и оскорбляли. Однажды я поклялась, что поднимусь с этого дна сама, рассчитывая на собственные силы и старания. Я хотела стать жемчужиной своего королевства, а не служанкой.

Я – Анна, в четырнадцать лет вынужденная стать женой великого, но юного короля Людовика XIII, девочка, которую отправили в королевский двор Франции, сказали, что мое мнение – это лишь пустой звук, и я обязана делать то, что приказали. Испуганная и несчастная, я наблюдала, как передо мной открылись врата истинного рая, которым назывался французский дворец. Вся эта роскошь, богатства, изысканность и великолепие сводило меня с ума. Познав интриги, ревность и все сладострастье европейский дворов, я поняла, что значит жить принцессой, многоуважаемой и богатой. И вот настал тот день, которого я ожидала и боялась: 18 октября 1615 года я пошла под венец с прекрасным королем, обрела звание законной супруги, венчанной жены, его цветком, розой, орхидеей, первой женщиной…которой мне не удалось стать. Что же за судьба у меня такая? Даже первой, брачной ночи у меня не было. Тот, чей женой я стала, не пожелал коснуться меня.

Я – Анна Австрийская, королева Франции. На пути к долгожданной свадьбе я познала всю чашу бед и горестей. На моем пути стала могущественная женщина, умная, как дьяволица, опасная, как хищница, красивая, как богиня Зла и Огня. Эта наложница посчитала себя выше меня. Но я справилась даже с той, которая твердили, что займет мое место, а меня собственными руками бросит в грязь, которую я сама пролила. Но я доказала, что со мной никто не смеет соперничать. И я победила. Моя соперница уже давно на дне реки Сены, а я здесь, гордая и непобедимая. И я одержу победу над всеми, кто захочет стать у меня на пути. Но я это буду делать не из-за любви, которой, в принципе, и не существует, а просто из-за желания подняться на самую вершину той власти, которая доступна женщине. Я сделаю невозможное, потому что я – Анна Австрийская, девушка, желавшая победить».

Королева, с замиранием сердца, открыла массивную, входную дверь. Она только несколько раз была в тронной зале: в день своего приезда во дворец, и во время свадьбы. Но тогда, испуганная и взволнованная, молодая женщина не заметила всего превосходства этого помещения. Здесь царил королевский шарм, уют, теплота, некая интрига. Девушка заинтересованно посмотрела на белоснежные стены с золотистыми рисунками, на мраморные колоны, на картины, украшавшие центральные стены, возле которой располагались несколько каминов с резными узорами в виде графита. На возвышении, к которому вели большие ступени, находилось огромное кресло, сделанное из настоящего, расплавленного мрамора.

Анна заметила графа Беранского. Он стоял спиной к королеве, рассматривая портрет бабушки короля Людовика XIII – Иоанны Австрийской. Эта женщина славилась трогательной внешностью и хрупкостью. Но Анна Австрийская, желавшая занять место Марии Медичи, не особо хорошо относилась к покойной даме. И поэтому еще до свадьбы заявила королю о том, что желает не видеть портрета этой леди в тронной зале. Но гордый правитель сполна отругал свою невесту, сказав, что она не имеет право указывать ему. После этой ссоры отношения Анны и Людовика стали холодеть. Но и теперь испанка вновь убедилась в том, что была права в своих желаниях.

– Мсье Илайдж де Каес! – громко позвала Анна Австрийская.

Повернувшись, мужчина низко поклонился. И только сейчас, при свете факелов, женщина увидела, как он все-таки красив: гладко-выбритое лицо, черные, как жемчужины, глаза, темные волосы. Граф, разумеется, уже не являлся молодым красавцем, но в свои сорок шесть лет он выглядел гораздо моложе. Увы, счастливым его было трудно назвать. Жена Илайджа – леди Габинтон была на восемь лет старше супруга. Да и родить сына она не могла. Производя на свет одних девочек, она постепенно стала надоедать графу, которому хотелось взять на руки сына – наследника, которой смог бы в дальнейшем управлять графством и унаследовать все имущество де Каес. Но графиня Беранская тоже не блистала чистотой перед мужем. Ее постоянные измены довели до того, что родив пятую девочку, Габинтон впала в немилость родителей, требовавших признаться в том, что новорожденный ребенок не принадлежит Илайджу.

Вскоре пятидесятичетырехлетняя дама лишилась возможности рожать детей. Тогда граф окончательно принял решение о разводе. Но Церковь не одобрила такого поворота событий. Папа требовал от своих подданных полного послушания и запретил королевскому графу бросать мать его детей. Ужасно разгневанный, Илайдж де Каес попросил помощи у короля. Людовик всегда любил и уважал графа Беранского, считал его приближенным другом и помощником королевы. Но опасаясь гнева святых, сказал, что позволяет Илайджу развестись с женой, но только так, чтобы никто не узнал, лишь доверенный священник, который расторгнет брак перед Лицом Божьим. Но плата за это была слишком велика.

Граф отдал половину своих земель ненавистной ему женщине, и каждый месяц выплачивал огромные суммы на воспитания пяти дочерей.

Получив почти все имущество мужа, леди наняла собственную свиту и переехала в роскошный замок древнего рода. Но ее распутная жизнь на этом не заканчивалась. Чтобы чувствовать себя молодой и красивой, Габинтон не прекращала принимать сеньоров, а детей просто отдала в пансион, как ненужных простолюдинов. Вскоре мадам стала славиться, как самая непутевая женщина Парижа.

Король никому не позволял нарушать заповеди Божьи. А именно в Священном Писании говорилось про то, что представительницы женского пола должны быть верны своему мужчине так, как море волнам. Людовик приказал даме явиться к нему во дворец. Но в первую ночь пребывания в королевском дворе Габинтон совершила непоправимую ошибку: она завлекла властелина в свою постель. Разгневанный таким поведение старухи, монарх приказал лишить ее всего и отправить в подземелье Буруне, где сударыня обязана тихо доживать свои дни, а Илайдж получил все то, что потерял, но счастье так и не обрел…. Но королева уважала его не за верную службу государю, а за преданность ей. Ведь граф де Каес являлся одним из тех немногих, кто знал все тайны испанки. И именно он помог королеве избавиться от опасной соперницы.

– Ваше Величество, Вы оказали мне честь своим приходом, – улыбнулся мужчина.

– Я сделала это не из-за Вас, мой дорогой поданный, а из-за любопытства.

– Помилуйте, госпожа. Но я не совсем понимаю Вас. Из-за какого любопытства?

– Вы сказали моей фрейлине, что у Вас важная новость. Мне просто стало интересно. Ведь как глупец может удивить мудреца?

Нахмурив брови, Илайдж вопросительно посмотрел на свою повелительницу.

– Да не волнуйся. Я пошутила, – засмеялась Анна, похлопав графа по плечу: – Говори. Что там у тебя за новости? Надеюсь, хорошие?

– К сожалению, нет. Ваше Величество, случилось то, чего мы больше всего боялись.

– О чем ты? Или же у тебя отняли еще и фамильный дом?

– Мое имущество не касается этого дела, – недовольно ответил аристократ, снимая с головы объемную шляпу.

– Не пугай меня. Что может быть страшнее бедности и потери титула? – заволновалась жена Людовика XIII, ибо поняла, что проблема касается именно ее.

– Арабелла де Фрейз…. Ваша соперница…

– Что с ней? Договаривай. Ведь эта девка давно покинула наш мир.

– Если бы было так…. На самом деле эта женщина…жива. Ей удалось спастись, – вздохнул Илайдж. Ожидая гнева повелительницы, мужчина сокрушенно опустил глаза.

– Что? Что ты говоришь? Как это возможно?! Разве разбойник Злое Сердце не убил ее, бросив в реку?! Эта девчонка должна была утонуть! – закричала Анна.

– Но наш многоуважаемый друг сам не захотел выполнять свое обещание. Он это поручил рабу, который предал своего хозяина, оставив Арабеллу на берегу реки.

– Что ты сказал? Пусть Бог покарает вас! – выкрикнула девушка, нервно теребя концы веера. Сложив руки за спиной, молодая женщина стала широкими шагами мерять зал.

– Видит Бог, Ваше Величество, я не виноват. Помилуйте своего подданного. Прошу, не наказывайте меня.

– Молите Бога, сэр де Каес, чтобы эта королевская девка нашлась. Иначе полетят головы. Ведь эта француженка первым делом побежит до короля, чтобы рассказать ему про то, что испанская змея посмела лишить ее жизни. Поэтому, ищите Арабеллу! Потом приведете ко мне. Я хочу сама покарать свою смелую соперницу. Но если ей опять удастся обмануть всех вас, то тогда ожидайте своего смертного часа, ибо я собственными руками вырву ваши сердца! Мне ничего не будет, а вот ты, мой дорогой слуга, пожалеешь!

Сглотнув привкус страха, граф исподлобья посмотрел на королеву. Мсье Беранский отлично знал свою владычицу. Да, она могла убить, ведь в очередной раз была задета ее королевская честь и достоинство. А для любой королевы положение в обществе – это самое главное.

– Не волнуйтесь, моя прекрасная укротительница мужских сердец. Я сделаю все, чтобы Ваше милое сердечко было спокойным, а на великолепном лице сияла ясная улыбка, – тихо прошептал Илайдж, становясь на одно колено перед сударыней.

Засмеявшись, Анна подала руку для поцелуя. Нежно лелея ее маленькие пальчики, граф сказал очень тихо, почти беззвучно, чтобы продлить это наслаждение: – Вы самая прелестная женщина на Земле, моя осенняя роза, птица моих мечтаний, смысл моей жизни, моя королева…

Аккуратно убрав запястье, молодая женщина положила ладонь на предплечье сеньора:

– Илайдж, я благодарю тебя за откровенность, но…ты ведь не хуже меня знаешь, что между нами ничего не может быть. Я – замужняя женщина, супруга короля, а ты… Ты ведь тоже совсем недавно развелся с леди Габинтон. Твои раны еще не зажили.

– Анна, с кем ты себя равняешь? Ты – королева, честная и преданная роду и династии, а моя бывшая супруга – куртизанка. И об этом тебе очень хорошо известно.

– Не забывай, что мой долг перед Богом – быть верной своему мужу. Людовик ведь не просто мужчина, он властелин. Я не могу ему изменить. Не смею. Прости.

– Да, я понимаю. Ты не огорчайся. Я не имел право говорить тебе…Вам такое. Ваше Величество, позвольте отклониться, – уныло пролепетал мужчина, вставая с колен.

– Подожди, – задержала королева, – Ты мне не чужой. Я всегда доверяла тебе и уважала. Если понадобится помощь, говори. Но ты столько для меня сделал добра, что я не смею так с тобой поступать.

Нахмурив брови, Илайдж подозрительно посмотрел на свою собеседницу: – Что Вы хотите этим сказать? Я не смею упрекать Вас.

– Сегодня ночью жди меня. Я приду. Только обещай, что никто не узнает об этом. До встречи, – сказав эти слова, Анна Австрийская покинул тронную залу.

Граф стоял, как загипнотизированный. Он не мог поверить услышанному: самая прекрасная женщина Европы этой ночью станет его дамой, он посмеет коснуться ее утонченного тела, вкусить аромат ее волос. Он станет первым мужчиной королевы, ведь уже все знали, что Людовик не удостоил испанку даже брачной ночью. Несчастная девушка осталась отвергнутой, и только положение принцессы спасало ее. Ведь король ни за что на свете не взял бы сударыню в жены, если бы она не была инфантой большого королевства. «Упустил ты большую возможность, монарх. Твоя жена станет моей, и никто этому не помешает. Скоро тень позора ляжет на твою честь, и ты разведешься с Анной, а я заменю ей тебя. Никто не посмеет отобрать у меня этот редкий цветок», – подумал будущий любовник королевы. Илайдж всегда уважал своего повелителя, но сейчас понимал, что станет соперником великого властелина. И в этой борьбе победит лишь тот, кто покорит Анну, сумеет сделать из непокорной девушки покладистую женщину.

Испанка, уединившись в своих покоях, радостно прищелкнула пальцами. Игра, затеянная одним ее словом, стоила многого, но победитель получит все. Анна еще не верила, что ей удалось так легко обмануть этого доверчивого графа. Какой-то ничтожный аристократ не выполнил свое поручение, а потом еще и хочет запятнать честь самой королевы…. Девушка знала, что никому такого не простит.

Ночью, когда уже все придворные спали, Анна Австрийская и Капиталина проследовали в покои графа. Королева вся дрожала, понимая, что с ней сейчас случится. И только слабая надежда, похожая на луч, освещала ее темную, несчастную душу.

Молодая женщина сделала робкий шаг вперед. Открыв дрожащими руками дверь, сударыня прошла в комнату. Осмотрев помещение, она нигде не заметила Илайджа. Лишь присмотревшись, королева увидела сэра Беранского. Он сидел на мягкой постели, слегка откинув голову на шелковые подушки. Около него располагался маленький столик с вином и фруктами. Увидев даму, мужчина подбежал к ней, как мальчишка на первом свидании:

– Анна, моя повелительница, ты пришла. Пришла ко мне. Господи, я не могу поверить в свое счастье, любимая.

Слушая его тихие речи, похожие на лепетание грешника перед исповедью, молодая женщина приказала фрейлине удалиться. Оставшись наедине с графом, испанка сокрушено опустила свои карие глаза. Наигранный стыд и сомнение впились во взор, как шипы от розы, хотя на самом деле королева едва удерживалась от смеха.

– Проходи, Анна. Я ждал тебя всю свою жизнь. Наконец-то это мгновение наступило.

Схватив Илайджа за руку, женщина укоризненно посмотрела ему в глаза: – Одумайся! Что ты говоришь?! Какое ты имеешь право так вести себя?! Я не продажная девка, чтобы требовать от меня такого позора!

Мужчина удивленно поднял глаза: – Разве ты пришла не потому, что хотела этого сама?

– Я пришла, чтобы сказать тебе о том, что ты все потерял, – с этими словами королева достала из-за пояса пергамент и, кинув его на стол, проговорила твердым и жестоким голосом: – Посмотри. Не бойся. Это не документ про твою казнь. Просто доказательство того, что ты никто с этой минуты, – ее смех, полный язвительности и лицемерия, недобро повлиял на графа. Он, сверкнув глазами, сжал в руке свиток, жадно перечитывая его. Но дойдя до последней буквы текста, выронил бумагу из дрожащих рук. Анна заметила, как изменилось выражение лица ее собеседника: глаза поблекли и сузились, лицо стало бледным, как стена. Заметив, как Илайдж отшатнулся, молодая женщина придержала его за руку, протянув льстивым, противным голосом: – Ты так не расстраивайся. Жизнь продолжается.

– Что…что это? – даже не тихо, а почти беззвучно пролепетал мужчина. Его губы дрожали, и поэтому сказанные слова прозвучали, как журчание воды.

– Ты читать разучился? Это документ, в котором говорится, что ты потерял все свои поместья и дома, лишился придворного ранга, все твое имущество перешло в Акт Благодетельности Местного Аббатства, а самое главное и страшное, ты больше не граф Беранский. Твой титул теперь возляжет перед лордом Кловисом. Уже завтра состоится церемония. Тебя же изгоняют в Оран. Там ты можешь стать торговцем. Конечно, если найдешь, чем торговать, – засмеялась девушка. Но сэр де Каес больше не стал терпеть унижения. Схватив Анну Австрийскую за руку, он швырнул ее на кровать. Женщина не успела ничего предпринять, даже закричать ей не удалось, ибо граф зажал ладонью ей рот:

– Подлая девчонка, ты за все заплатишь! Кто ты такая, чтобы решать меня имущества моего собственного рода?! Совсем совесть и стыд потеряла! Но ничего! Я поставлю тебя на место!

Прошипев эти слова, мужчина начал дико целовать Анну и рвать ее платье. Королева понимала, что может случиться, если она не освободиться из нежеланных объятий. Она лихорадочно нащупала пальцами нож Беранского, который виднелся у него за поясом. Схватив рукоять, она попыталась воткнуть клинок в грудь Илайджа, но он лишь выхватил кинжал, и придвинул оружие к горлу пленницы: – Если будешь вырваться, я убью тебя.

Но Анна боялась даже не смерти, а насилия, которое уже происходило. Мужчина не переставал жадно целовать губами щеки, шею и грудь девушки. Но нож он не убирал, ибо боялся, что дамочка сумеет освободиться. Анна перестала вырываться. Тупая боль пронзила все внутри, кнутом отозвалась ниже живота. Чувствуя, как между бедер потекла теплая жидкость, девушка обессиленно затихла под горячим телом насильника. Страх окончательно взял вверх. Молодая женщина ненавидела этого человека, ненавидела и себя, поскольку сама попала в это логово. Королеве казалось, что это мгновение не закончится, ибо оно было самым ужасным в ее жизни. Анна внезапно воскликнула. Клинок задел ее щеку. Кровь струями полилась по лицу.

Но француз не был намерен отпускать свою жертву. Он желала закончить начатое, чтобы доказать свою власть над всеми. Анна ощутила, как дрожь сковала тело, а слезы нахлынули на глаза. Она уже не понимала, что за боль разрывает ее. С горечью и отчаянием девушка думала, что время остановилось и эти секунды стали вечностью. Женщина и не заметила, как граф Беранский отпустил ее, отойдя к двери. Но королева продолжала лежать на кровати, не в силах подняться. Рана на щеке была довольно глубокой и поэтому кровь не переставала литься.

Мужчина, схватив свою пленницу за запястье, жестоко поднял ее. Шатаясь, Анна Австрийская едва не упала, схватившись рукой за спинку кресла. Ей было стыдно поднять глаза, ибо леди понимала, как ничтожно выглядит: лицо залила краска стыда, волосы растрепались, рассеченная щека ужасно болела, на разорванном платье красовались огромные пятна крови. Прикрывая обнаженное тело остатками наряда, девушка заметила синяки и царапины. Разумеется, находясь в полуобморочном состоянии, испанка не поняла, как Илайдж еще и жестоко избил ее.

Язвительно усмехаясь, мсье де Каес бросил шаль к ногам жены Людовика. Лихорадочно закутавшись в накидку, Анна тихо прошептала: – Ты пожалеешь, что посмел причинить мне вред. Клянусь, ты за все поплатишься сполна, негодяй.

– О чем ты думаешь, стоя передо мною избитая и изнасилованная, в лохмотьях вместо своего роскошного платья? Если бы я тебя не отпустил, ты бы умерла от страха. Но это еще не все…., – увидев, как граф приближается, девушка проговорила:

– Что ты от меня хочешь? Что тебе нужно?

– Ты завтра же отправишься к королю и скажешь, что передумала ссылать меня. Если же нет, то ты не выйдешь из моей комнаты живой.

Засмеявшись, молодая женщина бросила свитки в камин: – На самом деле, Людовик не осведомлен о моем решении, которое я приняла только сегодня. Поэтому, тебе и твое репутации больше ничего не угрожает.

– А как же мое имущество и завтрашняя церемония? – в голосе обидчика послышалось недоверие.

– Не волнуйся. Я сама все улажу. Никто не узнает…, – Анна не успела договорить, как граф швырнул ее в коридор, закрыв двери комнаты.

Капиталина подбежала к своей хозяйке, с криком помогая ее подняться.

– Замолчи немедленно! – приказала королева, опасаясь, что кто-то увидит ее в таком виде около опочивальни графа.

– Анна, что с Вами?! О Господи! Что это?! – фрейлина еще никогда не видела сударыню в таком состоянии.

Приведя испанку в ее покои, девушка помогла королеве сесть в кресло: – Мадам, я позову лекарку! Вы истекаете кровью!

– Нет, не смей! Никто не должен узнать о моем позоре!

– Но, мадам…

– Не спорь со мной. Лучше принеси отвар из липы и настойку с ежевикой. Быстро!

Когда дверь за Капиталиной закрылась, Анна поднесла к ране влажный платочек. Кровь уже остановилась, но, разумеется, след от пореза был еще свежим. Королева решила быстрей снять это рваное платье, которое напоминало о тех неприятных событиях. Часовня уже пробила три часа ночи. Миледи боялась, что не успеет привести себя в порядок до того времени, когда проснутся слуги. Ведь в пять часов ей будет необходимо идти на рождественскую мессу, где будет присутствовать сам король. Да и пир в честь Рождества Христова скоро состоится. Анна Австрийская не знала, что делать. Ее побитое тело и пораненное лицо лучшее доказательство супружеской измены. Молодая женщина попыталась собраться с мыслями, но реальность оставалась жестокой даже к представительнице династии. Королева, не смотря ни на что, все – равно оставалась слабой женщиной, лишенной чести и невинности.

 

ГЛАВА 15

Арабелла и Мариджан возвращались из церкви. Ночь уже отступала, пропуская в свои темные владения рассвет. Подъезжая к дому, хорват подозрительно огляделся по сторонам, будто разыскивая что-то важное. Но во дворе царила непроглядная, пугающая темнота, лишь маленький светильник, висевший на крыше, немного освещал ступени.

– Возможно, Шараф Ага еще не вернулся. Мы выиграли время, но долго скрываться не сможем.

Арабелла молчала. С тех пор, как они стали мужем и женой, девушка и слова не сказала. Сожаление убивало постепенно, как умный хищник свою добычу. Дочь герцога отлично знала и понимала, что имеет в виду ее супруг. Он хотел увести француженку в Хорватию, на свою родину. Но молодой женщине было безразлично, ибо она уже очень хорошо осознавала, что предстоит замужней наложнице. Скрывать брак от господина было невозможно, а втайне от него покинуть Алжир – еще трудней.

– Мариджан, ты не хуже меня знаешь, что Шараф не допустит нашего бегства. Завтра он вернется и захочет увести меня в Сераль. Что тогда будем делать?

– Выход только один: бежать сегодня ночью, – ответил раб, исподлобья поглядывая на мадам де Фрейз.

– Ты с ума сошел! Уже рассвет! Мы и шагу сделать не успеем, как нас поймают и бросят в темницу! Ты не должен делать безрассудных поступков, ибо они могут стоить нам жизни! – запротестовала женщина, спрыгивая с седла и привязывая пони к стволу дерева.

– Арабелла, пойми, сейчас не время осторожности. Мы должны действовать быстро и решительно. Потому что…, – сеньор не успел договорить, как послышались крики и топот коней. Со всех сторон выбежали воины с поднятыми мечами и всадники на конях. Все они шумели, и приближались к испуганным предателям. Внезапно появился Шараф Ага. Подняв руку, он приказал замолчать. Арабелла испугано прижалась всем телом к Мариджану.

Их поймали! При этой мысли дрожь пробежала по всему телу девушки. Мадемуазель прикусила губы, чтобы не закричать. Господин сделал шаг вперед: – Предатели! Изменники! Вы обманули меня! Совершили самый тяжкий грех! Я за это убью вас!

Чернокожий раб, вооруженный копьем, стал медленно приближаться: – Отдай мне ее! Эта женщина принадлежит султану! Ты не можешь заполучить ее!

Мариджан вынул из-за пояса кинжал, и, подкинув его в воздухе, сжал в руке: – Не приближайтесь! Стойте на месте!

Арабелла понимала, что нужно бежать. Но куда? Со всех сторон их окружили вооруженные мужчины, крепкие и ловкие. Девушка мысленно молилась Богу, прося его помиловать несчастных: «Господи, мы ведь не совершили греха. Обвенчались так, как этого требуют христианские обычаи. Так почему же Ты, Всемогущий Творец, хочешь разлучить мужа и жену?» Молодая женщина и сама знала ответ на этот вопрос. Она не любила супруга и желала стать свободной, ведь церемония состоялась насильно, и как бы француженка не сопротивлялась, ее все – равно повели под венец. Но султанское рабство было еще хуже.

Дочь герцога сделала шаг вперед, положив ладонь на лезвие кинжала хорвата:

– Умоляю, отпустите нас. Мы не сделали ничего плохого. Сам Господь благословил наш брак. Отпустите, и никто не пострадает. Сегодня, в эту ночь, не прольется ни капли крови, ни одно сердце не остановит свой ход.

Раздались язвительные усмешки. Шараф, подняв глаза, удивленно посмотрел на султанскую гедиклис: – Нужно было думать раньше, миледи. Теперь уже никто не исправит того, что сейчас случится, – араб что-то шепнул светловолосому слуге. Внезапно мужчина ударил Мариджана палкой по голове. Кашляя и тихо стоная, хорват стал медленно оседать на рыхлую землю. Из головы у него текла алая кровь, а глаза закатились. Арабелла подбежала к своему мужу, и, схватив его за руку, воскликнула:

– Нет! Нет! Мариджан, не умирай! Негодяи! Убийцы! Вы за все заплатите! – молодая женщина начала трясти мужчину, прося его прийти в себя. Шараф Ага жестоко оттолкнул девушку:

– Увидите ее и бросьте в темницу!

Рабы, схватив наложницу за руки, повели ее по серым ступеням. Француженка оглянулась назад: ее муж, супруг, человек, который, рискуя собой, пошел под венец с женщиной, которая не любила его, это несчастный слуга, брошенный на произвол судьбы, прозванный отступником всеми языками мира, это ее мужчина…

Арабелла попыталась улыбнуться, но слезы залили ей лицо. За что судьба так покарала ее? За что? Почему каждый мужчина, полюбивший буйную розу всего великолепного, должен страдать и расплачиваться? И что в дальнейшем ожидает отвергнутую фаворитку короля?

Молодая женщина, прижав колени к подбородку, стряхнула слезы с длинных, пышных ресниц. Вновь она сидит в заточении, ожидая приговора. И какой он будет на этот раз? Дочь герцога очень хорошо знала, что ожидает женщину-изменщицу. Но смертная казнь не была ужасней рабства, которое ожидало прелестную даму.

Вечером в темнице было так же темно, как и днем, через железные решетки не пробивался ни один луч света. Опустив голову, девушка покорно ожидала своей участи. Раздался скрип двери. В темноте Арабелла не могла ничего разглядеть. Она лишь слышала цокот четок. Дыхание незнакомца становилось горячее и ближе. Наконец-то она смогла разглядеть Шарафа Агу. Он склонился над своей рабыней, рассматривая ее лицо. Молодая женщина придвинулась к стене: – Что тебе от меня нужно? Ты пришел убить меня? – в голосе пленницы не было даже капли страха, лишь глухое отчаяние.

Араб рассмеялся сухим смехом: – Ты не спеши умирать, ибо в твоих руках жизнь еще одного человека, – мадам де Фрейз удивленно подняла бровь. Она не могла подумать, о ком идет речь.

– Что ты говоришь? Что это за человек?

– Пойдем, сама увидишь, – Шараф взял дочь герцога за руку, помогая ее подняться. В темноте француженка ничего не видела, лишь ощущала, как шелестит солома под ногами. Винтовая лестница, которая вела в центральный коридор дома, была завалена сеном, но господин повел Арабеллу в какой-то туннель. Пройдя по рыхлой площадке, молодая женщина заметила скрытое помещение, отделенное решеткой. Подойдя к двери, девушка увидела Мариджана. Он лежал на земле, запачканный в кровь и в грязь. Француженка кинулась к нему, но вход был наглухо закрыт: – Не старайся. Решетка очень хорошо заперта. Тебе не удастся освободить супруга, – проворчал мусульманин, делая особый акцент на слове «супруг». Пелена слез застелила глаза девушке, но она поняла, что именно сейчас нужно держаться с особым достоинством, чтобы показать свою гордость и хладнокровие.

– Арабелла, ты же умная женщина. Я надеюсь, что ты не сделаешь ошибку там, где все уже давно решено за тебя.

Глаза молодой женщины вспыхнули огнем ненависти: – Тогда зачем ты меня сюда привел?! Чтобы сообщить, что мой муж погибнет по твоему приказу?!

– Ты же меня очень хорошо знаешь. Неужели я готов убить собственного друга, который служил мне верой и правдой долгие годы? Нет, мне бы этого не хотелось делать. Но ты своим упрямством заставляешь меня так поступать. Я же сказал: судьба Мариджана в твоих руках, – мужчина поднял глаза на свою собеседницу. Молодая женщина опешила. Она отлично поняла, что хочет от нее господин:

– Тебе нужна я?

– Не мне, а – гарему султана. Если ты покорно поедешь во дворец, будешь оказывать должное уважение высшим особам, и послушно выполнять все указания, я отпущу Мариджана. Он отправится в Хорватию, на свою родину. Но, а если ты откажешь, его убьют. Ты же не сможешь его увидеть даже перед смертью. Так, какое будет решение?

– Ты думаешь, у меня есть выбор? Но что ты потребуешь взамен? Ведь я не глупа, чтобы не понять, что тебе нужна выгода оттого, что я стану наложницей, жившей в Серале.

– О чем ты? Мне ничего не нужно. Я делаю это только для своего властелина, чтобы ему было хорошо. Большего мне не надо.

– Дело ведь в некой женщине? Не так ли? – проговорила девушка бархатным голосом, чтобы подчеркнуть свою остроумность.

– Не буду скрывать, Арабелла, дело правда касается дамы.

– И, кто же она? – поинтересовалась мадемуазель, позабыв на секунду о том, что за этой решеткой находится человек, нуждающийся в ее помощи.

– Эта особа является султаншей. Ее имя – Ихтидаль Султан. Сия госпожа подарила Абдул-Рашиду сына-наследника, который в будущем унаследует трон отца и будет возглавлять огромные войска для завоевания новых земель. Но эту даму я призираю так же сильно, как мусульмане христиан. Не спорю, она умна и красива, остроумна, образована, но недостойна нашего владыки. Ему нужна не строгая матрона, а молоденькая, дерзкая, прекрасная телом и душой, девушка.

– И этой девушкой являюсь я? – улыбка легкой тенью легла на губы сударыни. Она почувствовала свою силу и превосходство, поняла, что может стать великой женщиной, богатой и властной. Но, а любовь…. Арабелла понимала, что больше не сможет полюбить никого. Возможно, чрезмерная верность и преданность по отношению к изменнику была излишней, но молодая девушка знала, на что идет. Стать бездушной наложницей, усыпанной золотом и бриллиантами, не означало быть счастливой. Тяжело вздохнув, мадемуазель де Фрейз слабо кивнула, чтобы не произносить вслух тягостные речи.

– Ты согласна? – в голосе Шарафа прозвучали веселые нотки, которые Арабелла раньше не замечала.

– Разве у меня есть иной выбор? Ради Мариджана я готова на все. Когда ты его отпустишь? – уныло спросила молодая женщина, потупив взор.

– Не волнуйся. Твой муж окажется на свободе только тогда, когда ты станешь жительницей гарема. Но сейчас он еще будет здесь. Ибо у меня нет гарантии, что по пути в Сераль ты не сбежишь.

Язвительная улыбка пробежала по губам француженки: – Куда я денусь? Твои люди, возможно, будут слишком хорошо меня охранять. Но я не рабыня, запомни это. А свободная леди никогда не покориться своей судьбе. Она либо будет на самой вершине, либо вообще не окажется на том месте. Но на дне общества я не буду находиться. Я уже была провинциалкой, жившей в Берне. Дни моего детства прошли в бедности и нуждах. Поэтому я обещаю тебе, Шараф, и клянусь себе, что рано или поздно мне удастся выбраться из арабского ада, и будь уверен, что в этом мне поможет именно султан. Он освободит меня из своего плена и тогда уже никто не назовет меня рабыней. А пока… я буду тихой, покорной, смиренной, не подниму глаз на высших особ, слова лишнего не произнесу. Но это лишь пока….

Удовлетворенный такими словами султанской гедиклис, управитель гарема внимательно посмотрел на Арабеллу. Его черные глаза, подобно жемчужинам, погасли: – А твои чувства? Ты ни разу даже не заикнулась о любви. Ты так и останешься холодной и бездушной? – услышав то, что накопилось на сердце, дочь герцога сглотнула слезы:

– Мои чувства уже давно никого не касались, не касаются, и не будут касаться. Запомни это, Шараф Ага. Пройдет много времени, и я, возможно, почувствую уважение и теплоту к какому-то мужчине. Это случится не сейчас. Но как бы там ни было, этим мужчиной твой повелитель никогда не окажется.

Уныло улыбнувшись, молодая женщина отправилась в свою комнату. На рассвете, как она и предполагала, пришли слуги, чтобы отвести наложницу во двор. Дочь герцога, выйдя на крыльцо, увидела двое золотых носилок, которые держали два раба. Сзади располагался целый караван верблюдов, запряженных мешками с вещами и едой. Такая же самая «свита» сопровождала девушку тогда, когда она сошла на берег в Алжире. С тех пор прошло очень мало времени, но Арабелла вспоминала те события смутно, как будто бы они были лишь сном. Но на этот раз француженку не принуждали ехать верхом на верблюде, ее посадили в золотые носилки. Устроившись под паланкином, молодая женщина, наконец-то смогла снять вуаль, вытирая лицо платком. Жара была невыносимой. Дрожь пробегала по телу мадам де Фрейз, когда она понимала, что в пустыне, через которую будет ехать караван, еще жарче и опасней. Ибо стали ходить слухи, что разбойники нападали на богатых людей, грабили их и убивали. Волнение достигло пика. Будущая наложница выглянула наружу. Верблюды продвигались не спеша, аккуратно становясь на землю. Девушка увидела Шарафа Агу. Он не ехал в носилках, а располагался на белом скакуне. Молодая женщина заметила, как управитель занервничал. Глаза не были спокойными, в них горел огонь волнения и переживаний, руки нервно сжимали поводья лошади. Приблизившись к носилкам, араб взял Арабеллу за запястье. От его горячего прикосновения девушка испуганно подняла глаза: – Мы приближаемся к пустыне. Там очень небезопасно. Сейчас мы сделаем привал. Переночуем здесь, а завтра отправимся в путь, – голос мужчины дрожал и срывался.

– Что случилось? – тихо прошептала мадам де Фрейз, бережно положив пальцы ладонь управителя.

– Я не хотел говорить, но…в Ливии назревает мятеж. Как тебе известно, эта страна также принадлежит к владениям нашего султаната. Повелитель желает, чтобы я отправился туда. Я ведь не только господин гарема, но и государственно-политический деятель. Мне нужно усмирить непокорное племя, поскольку повстанцы могут начать грабить и Тунис.

Дочь герцога невольно покачала головой: – О чем ты говоришь? Куда ты уедешь? А я? Что будет со мной? Ты подумал об этом? Как я сама останусь в гареме, где на каждом шагу мне будут напоминать, что я лишь низкая рабыня? – в голосе женщины послышались обидчивые нотки. Слезы стояли в глазах, не позволяя выбраться наружу резким чувствам.

– Я все отлично понимаю, не хуже тебя, Арабелла. Но выхода нет. Мы все пострадаем, если восстание не усмирится. Пойми, есть дела важнее…

– …меня, – закончила фразу девушка, гордо вскинув подбородок. Сейчас ей хотелось выглядеть самостоятельной дамой, той, которая сама сможет постоять за себя. Но понимание правды лежало тяжким бременем на юных плечах. Взгляд француженки упал на рабынь, которые, закутавшись в паранджу, шли за караваном по острым камням: – Такой доли ты мне желаешь? – усмешка была подобна жалкой улыбке, которая едва заметно проскользнула по губам мадемуазель.

– Эти несчастные – никто. Запомни это, девушка. С рабынями ты себя не равняй.

Слуги поставили палатки для ночлега. Шатер Шарафа Аги был особенным, сделанным из редкого бархата. Золотистые узоры придавали ему неописуемой красоты. Слугам и простым рабыням ничего не оставалось, как просто спать под открытым небом на холодной земле, кишащей разными насекомыми. Арабелла увидела дюжину девиц, которые не были похожи на простолюдинок. Их одеяние состояло из роскошных кафтанов и шапочек с накидками. Молодая женщина с горечью осознавала, как они были красивы и юны. В свои восемнадцать девушка утратила уверенность в себе. Она вспоминала то время, когда была молоденькой, шестнадцатилетней леди. В те дни буря жажды власти и гордыни не затмевала взор голубых глаз, а сердце и душа были спокойны от интриг и пересудов. Именно в покорную, кроткую, нежную и ранимую девушку влюбился король, видя в ней не дерзкую красавицу, а послушную девочку. Тогда вся роскошь и великолепие французского двора окутало невинного ангела, желавшего завладеть большим, чем просто местом при дворе. Столь проницательная и рассудительная, миледи смогла поставить на колени всех придворных, из провинциалки превратиться в фаворитку короля. Да, это положение было шатким еще тогда, когда владыка лелеял в своих объятиях молодую любовницу. Но весь триумф произошел именно тогда, когда Анна Австрийская выявилась невестой Людовика. И как этой испанке удалось расположить к себе короля? Как он, верный мадемуазель де Фрейз, посмел объявить ее в качестве своей суженной? И все это свалилось на плечи невинной девушки, желавшей просто подняться выше, чем любая простолюдинка. Но ведь Арабелла была рождена не от бедного конюха и его продажной девки, а от уважаемого герцога и от кузины самого принца Шотландии. Аристократка желала получить то, что принадлежало ей по праву: деньги, богатство, земли, поместья, роскошь замков и дворцов, превосходные наряды и дорогие украшения.

Теперь все то, что получила молодая женщина с трудом, оказалось на волоске, который вскоре оборвался. И не осталось следа ни от богатства, уважения, любви. Нет, любовь была жива. Но она жила лишь в сердце француженки, но не в душе у лицемерного государя. И что получила взамен буйная роза? Унижения, горькую участь, нежеланное, (но спасительное) замужество. Шараф использовал свою пленницу, как мог. Теперь, сидя на земле возле палаток, Арабелла де Фрейз оглянулась назад, на то прошедшее время, которое было совсем далеко, за горами, за морем, на другом материке. И что добилась за свою дерзкую юность эта несчастная дама? Ничего. Лишь океан слез и страданий, и, конечно же, любви. Именно той любви, которая не позволяла молодому и разбитому сердцу отдаться этому чувству вновь, но с другим человеком, более верным и…преданным. Но если бы было так все просто и легко. Нет, в жизни далеко не так, как нам хочется. И образ Арабеллы – этому пример. Как бы она не боролась, как бы она не молилась и просила Бога вернуть те чувства, ничего ведь не изменилось, все стало еще хуже. Это не значит, что Создатель глух к молитвам своих рабов, нет, конечно, нет. Просто раз судьба выбрала эту дорогу, пусть и нелегкую, но все же путь, имеющий свои особенности. И, разумеется, девушка не умрет от собственной тоски, как это обычно писали в стихах. Нет, от неразделенной любви невозможно погибнуть сразу. Она мучает, не дает покоя. И человек умирает не физически, а духовно, а это самое страшное наказание из всех. Дочь герцога запрокинула голову. Она решила до конца бороться за право стать не просто женщиной, а любимой и влюбленной.

Утром путники вновь отправились в дорогу. Ощущение одиночества не покидало француженку даже среди людей. К ночи перед взором Арабеллы показались могущественные ворота. Она видела такие, когда въезжала в Тунис, но сейчас это каменное сооружение было просо великолепным. За вратами виднелись множество башен, поместий, домов. Но вся красота окутала огромный дворец. Он стоял в центре, сделанный из белого камня, с резными рисунками, с множеством этажей.

– Вот мы и приехали, – улыбнулся мужчина, помогая молодой женщине выйти из носилок: – Верблюдов отведите в стойло, рабы пусть идут через черный вход, разгрузите животных и преподнесите дары султану, воины пусть возвращаются в казарму, – приказал Шараф. Его твердый и властный голос заставил всех повиноваться.

Два сильных юношей с трудом отворив ворота, с поклоном поприветствовали управителя:

– Господин, да ниспошлет Аллах Вам долгую и счастливую жизнь.

Арабелла и араб оказались в необычном саду. Здесь не было так жарко, как в пустыне, а наоборот, веяло прохладой. Молодая женщина очень любила цветы, а здесь их росло множество: белые, розовые, желтые, алые розы, орхидеи, тюльпаны, лилии и еще десятки редких растений. В золотых клетках пели маленькие птички. Но девушка чувствовала себя здесь чужой. Все приветствовали Шарафа Агу, поздравляли его с возвращением, желали всего хорошего. Но на девушку они не обращали ни капли внимания, ведь француженка была просто наложницей. Остановившись около фонтана, господин что-то шепнул евнуху.

– Почему мы остановились? Что это за сад? – спросила молодая женщина. Управитель не был так глуп, чтобы не расслышать в голосе гедиклис недовольство. Поэтому араб даже не соизволил посмотреть на протестантку:

– Тебя это не должно волновать.

– Что? Шараф, не забывай, что ты привез меня сюда не по собственному желанию. Если бы я не согласилась…, – девушка запнулась.

– …то тогда бы я убил твоего мужа, – закончил фразу араб: – А ты этого допустить не могла.

Мужчина уже открыл рот, чтоб что-то сказать, но внезапно выбежали десятки наряженных девушек. Каждая из них была одета в кафтаны из редких тканей, множество драгоценностей украшали шеи, запястья, уши и пальцы женщин. Все они бросились к Шарафу, смеясь и поклоняясь. Арабелла недовольно наблюдала за реакцией управителя. Она ожидала, что мужчина прикрикнет на наложниц, выругав их за непочтенное поведение, но он лишь мило улыбался и достал из сундука разные ткани: шелк, бархат, белоснежное полотно, парчу. В маленьких шкатулочках были самоцветы и разные украшения. И только сейчас миледи уловила на себе презрительные взгляды девушек. И их реакция было понятна: наложницы испытывали к гедиклис лишь зависть, ибо такой красотой не обладала сама Ихтидаль Султан, о которой поговаривали, как о самой прекрасной женщине в арабских странах. Шараф Ага резко повернулся к Арабелле, заметив неодобрительные взгляды женщин гарема. Да, среди них были блондинки с белокурыми волосами и с голубыми глазами, темноволосые брюнетки, дамы с рыжими кудрями. Все они являлись привлекательными и молоденькими, но меркли перед сиянием французской леди.

– Женщина, пойди в беседку. Я скоро вернусь, – управитель сказал это жестко и грубо. Но девушка не сдвинулась с места:

– Ты прогоняешь меня из-за этих рабынь?

Слава Богу, что Арабелла сказала эти слова на латыни, которую, к счастью, не знала ни одна из новоприбывших.

Управитель так жестоко схватил дочь герцога за руку, что она от всего сердца испугалась:

– Запомни, эти сударыни – не рабыни, они избранные наложницы для великого повелителя.

Переступив через свою гордость, которая потоком нахлынула на француженку, Арабелла повиновалась и пошла в беседку, где провела несколько часов. Шараф Ага куда-то ушел со своими барышнями и не возвратился. Вместо него пожаловал какой – то мужчина полного телосложения и маленького роста. Этот сеньор был одет в широкие шальвары и красный кафтан, его лысую голову прикрывал багровый тюрбан. Черты его лица были резкими и чересчур большими: темные, как ночь, глаза под сводом бесцветных ресниц, каштанового цвета брови, широкий, неаккуратный нос почти соприкасался чувствительных губ. От его колючего взгляда по спине молодой женщины пробежал холодок. Приблизившись, незнакомец сказал почти глухим голосом, который был похож на царапание кошки:

– Следуй за мной, – Арабелле ничего не оставалось, как покорно пойти за этим грубияном.

– Как Вас зовут? – осмелилась спросить девушка, ожидая полного молчания в ответ.

– Мое имя Вам ничего не скажет, – в этих словах не царила привычная ирония и лицемерие, а наоборот, присутствовали приятные нотки.

Поняв, что этот человек не настолько неприятен, как кажется, дочь герцога продолжала разговор: – Сэр, я, если правильно поняла местные законы и правила, буду находиться здесь до конца своих дней. И Вы, уважаемый евнух, все равно когда-нибудь попадетесь мне на глаза. И лишь один Бог знает, по каким обстоятельствам совершится наша встреча. Поэтому, ответьте на мой элементарный вопрос.

– Мое имя – Азрун Ага, – бесцветным голосом ответил евнух.

– А мне Вы даже не удостоитесь задать вопрос? – парировала Арабелла.

– Не болтай, женщина! Молча, иди за мной! – приказал старик, рывком толкая наложницу. Потупив взор, молодая женщина продолжила путь, мысленно молясь о том, чтобы кто-нибудь увел ее из этого места. Даже луч надежды в это время погас.

Арабеллу привели в какую-то маленькую комнатку. Там царил лишь полумрак. Потолок был сделан из гипса, на полу лежала шкура тигра. Несмотря на жару, в камине полыхали поленья. Возле огня сидело несколько девушек, очень молоденьких, лет тринадцати – двенадцати, и скрытых под темными паранджами. В руках у незнакомок находилась лира, к которой они прикасались своими тонкими пальцами. В центре, на подушках сидела стройная женщина, на затылке у нее был завязан шелковый платок, украшенный серебряными узорчиками. Широкое платье не имело никаких украшений, кроме поднятого на талии, пояса. Когда незнакомка повернулась, молодая женщина увидела черты ее лица: густые, черные брови, серые глаза, маленькие, тонкие губы и длинноватый нос. Даже хорошенькой ее было трудно назвать. Под глазами и в уголках рта залегли морщинки. Женщина что-то шепнула своим воспитанницам, которые с поклоном покинули помещения. Подойдя к новоприбывшим, дама недовольно посмотрела на Азруна Агу: – Что тебе нужно?

– Махджемаль-калфа, извини, что побеспокоил, но дела не ждут.

– Говори, что там у тебя? – нетерпеливо спросила калфа гарема, теребя в руках белоснежные четки.

– Я привел тебе новую одалиску. Прими, переодень и отведи туда, куда положено, – в этих речах мадемуазель де Фрейз расслышала интригу. Она отлично знала, что только гедиклис может получить все то, что имели те девушки в саду.

Старшая калфа язвительным взглядом осмотрела француженку: – Следу за мной, Хатун.

Арабелла оказалась в соседней крохотной комнатке, сдавленной со всех сторон стенами. Из всей мебели здесь находилась только твердая лежанка, на которой лежало шерстяное, бесформенное платье.

– Одевайся, – приказала женщина, показывая пальцем на кровать.

Арабелла недовольно отошла. Она и не могла подумать, что ее заставят надевать такой ничтожный наряд.

– Чего стоишь? Глухая? – буркнула почтенная матрона, схватив непокорную девушку за руку.

– Я не стану надевать то, что мне не нравится, госпожа, – высокомерно ответила Арабелла, гордо вскидывая свой аккуратный и красивый подбородок.

Глаза Махджемаль-калфы загорелись ненавистным огнем. Стиснув зубы, она ударила дерзкую девчонку по щеке: – Да кто ты такая, что смеешь ослушаться меня? Если ты не будешь выполнять мои указания, то окажешься на дне моря. А сейчас, посиди здесь, подумай. Может, хоть что-то поймешь! – крепок закрыв за собой дверь на ключ, женщина быстрыми шагами пошла по ступеням.

Арабелла села на край кровати, придвинув колени к подбородку. Она попыталась открыть дверь, но безрезультатно. Оставалось лишь надеяться на то, что вскоре ее выпустят из этого помещения.

Ночь, на удивление, оказалась довольно светлой и короткой. Молодая женщина вскоре задремала, но от каждого шороха вздрагивала. Она сама не могла понять собственный страх. Но какие-то неведомые силы подсказывали ей, что счастливым наступающий день не будет. Через легкий сон девушка услышала призыв муэдзина. Его нежный и громкий голос разносился по всей комнатке. Арабелла открыла глаза. Яркий луч впился ей во взор, как дождь в землю. Молодая женщина с трудом встала: голова болела, перед глазами стояла мутная пелена. Дверь была закрыта и ничего с прошлого вечера не изменилось. Лишь на маленьком столике стояла миска с пшеничной кашей и стакан воды. Несмотря на голод, Арабелла даже не прикоснулась к еде, ибо питание рабов не для нее.

Дочь герцога стала расхаживать по комнате, сложив руки на груди. Мысли путались, как паутина и все казалось серым и мрачным. От шерстяного платья кожа стала чесаться. Внезапно с грохотом отворилась дверь. На пороге появилась та же женщина. Сделав несколько шагов, она устремила взор на мадемуазель де Фрейз:

– Ты уже успокоилась?

Девушка покорно кивнула. Она понимала, что в данной ситуации нужно проявлять именно послушание. Эта дама хоть и была строгой, но все же она являлась женщиной, которая должна не только приказывать, но и понимать.

– Следуй за мной, – повелевала Махджемаль-калфа. Она повела Арабеллу по узким дорожкам, которые вели в маленькую комнату, находившуюся на втором этаже возле гаремного сада. Поднявшись по шаткой лестнице, француженка оказалась в гаремной бане. Это было небольшое помещение, сделанное из мрамора. В каждом углу стояли огромные лохани с горячей водой, на полу лежала баранья шерсть, гревшая ноги. Девушка заметила высокий тазик, к которому вела деревянная лестница: – Интисар Хатун поможет тебе помыться.

Из-за своего страха молодая женщина не увидела высокую, стройную даму, стоявшую подле мраморной колонны. Ее приятное, загорелое лицо выражало полное безразличие. Но все же, она была довольно красивой. Гладко – зачесанные волосы открывали красивый, высокий лоб, темные, похожие на черные жемчужины глаза, были наполнены удивлением:

– Эта новая икбал?

– Что ты говоришь своим языком?! Если ничего не соображаешь, тогда молчи! Если бы эта девчонка была икбал, она бы не мылась в гаремной бане, а располагалась в султанском бассейне. Ты настолько глупа, что не видишь очевидного! Теперь понятно, почему султан отверг тебя после того, как ты родила ему мертворожденное дитя! – процедила сквозь зубы главная калфа. Арабелла удивленно подняла бровь. Она видела и понимала, что именно красота Интисар, а не ее ум привлекли повелителя.

– Махджемаль-калфа, я уважаю тебя, но ты не имеешь право так со мной разговаривать! Я в свое время тоже могла легко тебя уничтожить, но не сделала это потому, что пощадила тебя! – звонкий и громкий голос женщины раздавался эхом по помещению.

Наместница хазнедар-усты расхохоталась грубым и неприятным смехом: – И чему тебя учили в ода? Ты глупа, как курица! Приступай к работе! – прохрипев эти слова, Махджемаль уверенными шагами пошла по лестнице вниз, опираясь руками о перила, чтобы не упасть. С годами груз проживших лет лег на эту женщину с неминуемой силой. Постаревшее тело достаточно ослабело, и больше не могло нести бремя власти. А Интисар Хатун, в рассвете своих сил, вполне могла занять должность старшей калфы. Но, к сожалению, судьба не дает шанс дважды. Женщина испытала уже все сладость величия тогда, когда была возведена на султанское ложе. В те дни, молодой султан, только вошедший на трон, был уязвим и толком ничего не понимал в любви. Еще бы, восемнадцатилетний государь был так завален работой и делами, что не мог даже минутку уделить внимания женщинам. А валиде-султан, очень умная дама, подыскала такую наложницу, которую после первой ночи будет не так уже легко забыть. Интисар покорила сердце владыки, стала его госпожой. И уже никто не сомневался, что именно черноглазая брюнетка станет не только султаншей, но и полноправной правительницей, управлявшей политически и государственными делами. Интисар забеременела, но ребенок оказался мертвым. Безутешный Абдул-Рашид перестал уделять внимание своей фаворитке. Забыв про нее, он увлекся Ихтидаль Султан, которая с легкостью родила сына и уничтожила, и так, неопасную, соперницу. Девушку отослали из верхнего гарема и собрались выдать замуж, но Зильхиджа Султан позаботилась о несчастной. Вместо ссылки Интисар получила должность банной девушки, которая должна была мыть уважаемых женщин Сераля. Жалованье Хатун резко уменьшилось, а все украшения и дорогие ткани перешли к Ихтидаль.

Погруженная в свои глубокие мысли, Арабелла сняла платье и приступила к нижней одежде. Но женщина остановила ее: – По нашим традициям, женщина не может снимать сорочку даже во время купания. Ибо нагота является грехом.

Не став спорить, дочь герцога взобралась в лохань. На удивление, вода не была горячей, а довольно прохладной.

Арабелла долгое время наблюдала за Интисар, за ее ровными, сдержанными движениями и кротким взглядом.

– Что со мной будет? – резко спросила молодая женщина, когда купание подошло к концу.

Служанка лишь удивленно посмотрел на нее: – Откуда мне знать, Хатун? – невозмутимо пролепетала рабыня, давая дочери герцога гемлек и дизлык.

– Интисар Хатун, ты отлично знаешь, что ожидает таких, как я. Не нужно от меня скрывать то, что я вижу своими глазами.

– Тогда если ты знаешь, зачем меня об этом спрашиваешь? Что ж, если ты желаешь услышать все собственными ушами, я тебе скажу: одалиски – это ничто и никто, лишь бездушные рабыни. И ты, дорогая моя, одна из них. В нижнем гареме ты будешь каждый день вянуть, как роза. И не вернется к тебе больше ни красота, ни молодость, – с трудом призналась Интисар, пряча покрасневшие от слез глаза под чадрой.

– Но ведь тебе удалось не сгнить в рабстве. Ты смогла покорить султана, даже забеременеть, – в голосе Арабеллы послышалась зависть и ревность.

– Я не была одалиской, а сразу попала в верхний гарем. Передо мной приоткрылись врата рая быстро, незаметно. Я никогда не забуду того дня, когда валиде-султан, пуст Аллах дарит ей здоровье, сказала мне о том, что я пойду в покои повелителя не как служанка, а как избранная наложница. Абдул-Рашид…. Как он был нежен со мной, как ласкал, прижимал к себе, целовал, обещал золотые горы. Какой же легкомысленной и доверчивой я тогда была! Думала, что полученное счастье никуда не убежит, но, к сожалению, глубоко заблуждалась. Враги уже тогда рыли мне яму, ожидая того, что я, в конце концов, сделаю безрассудный шаг. После тех ужасных родов Абдул перестал даже переступать порог моей опочивальни, ибо знал, что уже кроме слез и рыданий я ему ничего дать не смогу, – женщина смахнула непрошеные слезы рукавом, сокрушенно вздыхая. Она и сама не хотела отворять врата соей души незнакомке. Мысленно ругая себя за проявленную слабость, отвергнутая икбал прошептала почти беззвучно: – Но не теряй надежды, девушка. С твоей красотой и умом ты должны не в рабстве томиться, а быть на вершине славы и любви. Но…, – речь Интисар прервали шаги Махджемаль.

– Она вернулась, чтобы забрать меня в нижний гарем! – в ужасе проговорила мадемуазель де Фрейз, резко вставая со скамьи.

Жестом женщина приказала Арабелле замолчать: – Тише, эта бесчестная готова на все. Будет лучше, если ты не будешь с ней ссориться, – прошептала банная служанка. Девушка не успела ничего сказать, как в хамам вошла старшая калфа.

– Идем со мной, Амин, – приказала Махджемаль калфа.

– Как Вы меня назвали? – удивленно спросила дочь герцога, расправляя складки смятого передника.

– Амин, – совершено равнодушно ответила старая дама, рассматривая новое платье Арабеллы: – Амин – это значит, непокорная. Скажи, пожалуйста, кто осмелился дать тебе это? – недружелюбно процедила сквозь зубы Махджемаль.

Арабелла не знала, что ответить. Она не могла подставить Интисар, которая испуганно отошла в сторону, но и соврать не имела права. На самом деле, в наряде дочери герцога не было ничего роскошного: льняное платье не имело никаких украшений, кроме тонких бретелек на плечах. Голову покрывала жесткое покрывало темного цвета и, разумеется, вуаль.

– Это я дала сей девице это платье. Не пристало женщине такой красоты ходить в шерстяных лохмотьях, – сделала шаг вперед банная рабыня, ожидая крик в ответ. Но калфа не стала бранить женщину, она совершенно равнодушно поманила Арабеллу за собой.

Девушка оказалась в темном коридоре, где горела одна-единственная свеча: – Иди прямо по этому коридору. На конце тебя встретят, – объяснила Махджемаль-калфа.

Мгновенно сладкая мысль о том, что ее отпустят, завладела разумом наивной женщины так сильно, что слова невольно вырвались из уст: – Вы меня отпускаете?!

Суровая гримаса старухи навсегда раздавила последнюю надежду в сердце мадемуазель де Фрейз: – Забудь об этом! Женщина, переступившая порог Сераля, никогда его не покинет, ведь даже хоронят рабынь на территории дворца!

Сглотнув слезы, которые с силой обрушились на глаза француженки, она осмелилась спросить таким же неуверенным голосом: – Тогда, что ожидает меня в конце того пути?

Робкий вопрос повис в воздухе, но через минуту на него нашелся такой же непонятный ответ: – Иди, сама увидишь.

Арабелле ничего не оставалось. Смирившись, она побрела по узкой дорожке. Но в конце ожидали ворота! И вновь молодая женщина поверила в то, что эти ворота откроют ей путь на свободу. Но рядом стоял стражник. Одетый в темно-синий наряд, он шагнул вперед, жестом приказывая открыть могущественные двери. Арабелла затаила дыхание, и…. Перед взором голубых глаз появилась даже не пустыня, а…унизительное рабство. Девушка уперлась рукой об ставню, чтобы не упасть. Она никогда такого не видела! Сено, стога соломы, а на них располагаются сотни женщин. Одежда каждой была совершено разной, лица и возраст тоже. Суровые надсмотрщики-евнухи стояли подле противоположных ворот, что-то живо обсуждая друг с другом. Если честно, француженка даже не помнила, как стала на это смятое сено, как вдохнула этот унизительный аромат нижнего гарема. Единственное, что восстало у нее из памяти, это Азрун Ага, тот самый грубый толстяк, который привел девушку к ненавистной Махджемаль-калфе.

Дни тянулись ужасно долго. Жизнь в нижнем гареме была похожа на ад. За девушками следили так строго, что не возможно было даже шаг неверный сделать. С первыми лучами солнца начиналась настоящее рабство. На рассвете рабынь отводили в мечеть, где они должны были целый час покорно молиться Аллаху. Христианкам это давалось ужасно трудно. Хотя все и знали, что такие девицы обращают свои молитвы к Иисусу Христу, надсмотрщики все равно это сурово запрещали. После намаза подавали скудный завтрак: маленькую миску пшеничной каши и стакан воды. Если наложницы всего два раза в день, утром и вечером. В полдень начиналось учение. К сожалению, рабынь не обучали чтению и письму. Им каждый день внушали то, что они обязаны быть покорными и кроткими, чтобы не разгневать августейших людей и самого Бога. Весь оставшийся день несчастных отводили на палящее солнце для самых разных работ: кто трудился на плантациях, кто в винограднике. Рабочее время заканчивалось очень поздно: ровно в полночь. Перед сном давалось всего полчаса для обмывания в холодной, речной воде. Только тогда изнеможенные и голодные рабыни могли сполна напиться.

Проведя несколько недель в нижнем гареме, молодая женщина уже не могла такого терпеть. Она ожидала приезда Шарафа Аги, но мятеж не прекращался и по Сералю стали ходить слухи о том, что управитель вернется только через год.

В пятницу, после утренней молитвы, наложниц повели на учение. Сидя на полу и слушая рассказы учителя, Арабелла мысленно ругала себя за то, что не сбежала из этого ада еще на корабле. И даже мысль о том, что своим бегством она могла погубить Мариджана, не успокаивала и не грела разум девушки.

– По древней легенде, женщина произошла из ребра Адама. Эта объясняет то, что представительница женского пола сама не может управлять своей жизнью, ибо она – часть мужчины. Вы все еще очень юны и глупы, поэтому путь, по которому вы, одалиски, будете идти дальше, выберут ваши наставники. Одни так и умрут за священными стенами гарема, другие – выйдут замуж, либо будут казнены за провинность. Но, запомните одну очень важную вещь, девушки, вы никогда не сможете подняться хоть на полступени выше в гаремной иерархии. Но я привел вас сюда не для того, чтобы все это говорить, ибо ваша голова пуста, как бочка и никакие знания ее не наполнят. Скоро Рамадан, а сегодня священный день недели – пятница. Именно сегодня великие люди приняли решения навернуть всех присутствующих христианок в ислам!

Арабелла едва подавила крик, стиснув зубы. Она с болью ощутила, как ногти впились в нежную кожу руки. Эти ужасные слова эхом раздавались в ушах мадемуазель. Через мутную пелену девушка наблюдала за незнакомкой, которая зашла в комнату, держа в руках Коран и Мантию Пророка. Скрытая под белым покрывалом женщина села на колени перед учителем:

– Господин, я принесла то, что ты просил. Все готово к церемонии.

Дочь герцога с болью в висках наблюдала за девицами, дававшими клятвы и называвшими себя мусульманками. Молодая женщина видела, как слезы стоят у них в глазах, как трясутся руки и вздрагивает тело от прикосновения к Мантии, как дрожит голос бедняжек. Но не одна из них не осмелилась запротестовать.

Пришла очередь Арабеллы. Но молодая женщина не была намерена кориться такой судьбе.

– Подходи, Хатун. Сейчас ты должна отречься от своей веры, – пробормотал учитель.

Девушка так резко встала, что покрывало слетело с головы. Как требуют обычаи, женщина должна была наклониться и достать накидку, чтобы не обнажать тело под тонким платьем. Но дочь герцога гордо стояла, вскинув подбородок: – Нет…. Не смейте! Я не придам своего Создателя! Никогда я не скажу те слова, что вырывались из уст невинных рабынь, вынужденных покориться вам, бесчеловечным тиранам!

Наложницы испуганно переглянулись, пряча лица под чадрами. Глаза старика Джарваля загорелись огнем ненависти: – Что ты говоришь, женщина? Побойся Бога, отступница. Я вижу, что ты грешна и душа твоя запятнана кровью невинных людей. Чтобы обрести прощения у Всевышнего, прими ислам, покорись. А я буду молить Аллаха простить тебя, – голос мудреца, хриплый и приглушенный, заставил Арабеллу отшатнуться. Положив свою дряхлую ладонь на плечо молодой женщины, Джарваль подвел дочь герцога к пьедесталу, около которого женщина читала Коран: – Посмотри на них. Эти девочки такие же, как и ты. Они сумели обрести душевный покой, идя по пути праведной веры. Прими же это и ты, дитя мое. Не бойся, подходи. Сейчас ты скажешь те слова, которые попросит тебя эта женщина, прочтешь строки из Корана и поклянешься в том, что никогда больше не станешь христианкой, – на мгновение Арабелла поддалась этим речам. Как – будто сила приворота завладела ее светлым разумом. Но потом здравый ум вернулся к француженке. Отойдя в сторону, молодая женщина зажала рот рукой, сдерживая слезы:

– Ты сам нечистый человек! Ибо своим приворотом хочешь покорить меня! Не смей ко мне прикасаться! Прочь от меня! – закричала мадемуазель де Фрейз, видя, как двое чернокожих рабов подходят к ней. Но девушка не смогла ничего сделать. Мужчины, заломив ей руки за спину, заставили сесть на колена перед Мантией Пророка.

– Если ты этого не сделаешь, я отдам приказ казнить тебя! – прошипел старик. Обманчивая доброта сменилась приливом гнева. Молодая женщина, вырвавшись из рук слуг, подбежала к стенке, прижавшись всем телом к мрамору.

– Ну, что вы стоите?! Давайте, связывайте меня, в темницу бросайте, к султану ведите! Боитесь, да? – голос мадам предательски дрогнул. Сгорбившись, старик посмотрел в глаза Арабелле:

– Ты не боишься умереть? Хорошо. Посмотрим, какая ты смелая, – Джарваль вынул из пояса стражника кнут. Молодая женщина вздрогнула. Она отлично знала, что чувствует человек после ударов кнута. Еще в детстве дочь герцога избил родной брат. Покрасневшая и окровавленная кожа сразу не проходила. Шрамы оставались на все жизнь. Обычно кнут обмакивали в настойке ядовитых растений и минералов. Это способствовало нестерпимой болью и зудом. Но каждый яд действовал по-разному. От одного кожа лопалась и покрывалась кровавыми пятнами. От более сильного просто начинала нестерпимо печь, от чего человек просто умирал, не в силах выдержать боль. Самый слабый яд заставлял также кожу краснеть и чесаться, но ни в коем случаи не лопаться. Если отрава попадала в рану, то была вероятность заражения крови, что всегда заканчивалось смертью несчастного.

Арабелла с ужасом наблюдала за тем, как раб достает маленький флакончик.

В стеклянной коробочке виднелась желтая жидкость: – Эта яд аконит. Как тебе известно, это растение становится причиной смерти сотни людей. Но я не собираюсь поить тебя этим. Просто кнут, который сейчас растерзает тебя, уже давно был вымочен в аконите. Кожа после этого начинает зудеть, болеть, краснеть и появляются синяки. Но внутри происходит еще хуже. Сосуды начинают расширяться и вся кровь постепенно охлаждается. Жертва начинает дико мерзнуть и терять ориентацию. После того, как кровь отливает от сердца, начинаются боли в области легких. Человек начинает истекать кровью, льющийся изо рта. Все тело изнывает от судорог. После этого несчастный начинает рвать и чувствовать рези в желудке. Учащенное сердцебиение приводит к самому страшному: сосуды головы рвутся и легкие отказывают. Сердце, разумеется, больше не способно циркулировать красную жидкость. Противоядия от этой отравы нет. Потому, человек, хоть пальцем коснувшись этого растения, обречен на смерть.

Арабелла вся дрожала. Она чувствовала, как страх медленно подкрадывается к ней, желает завладеть разумом, сердцем и душой. В горле пересохло, а в висках продолжало стучать. Молодая женщина лихорадочно поглядывала на кнут, который сжимал в руке старик. Сделав шаг вперед, учитель резким движением поднял кнут:

– Пусть Аллах простит твои грехи! – дочь герцога закричала. Сейчас отравленный кнут обожжет ей кожу, оставляя глубокую рану. Девушка закрыла лицо руками, прося Бога о том, чтоб этот миг быстро прошел. Когда уже кнут занесся над головой и был готов обрушиться на Арабеллу, внезапно раздался женский, пронзительный голос:

– Стой!

Все повернули голову к двери, около которой стояла стройная женщина. Молодую мадемуазель поразило ее величие и статность, ибо красоты ей было не занимать. Под черным сводом густых ресниц сверкали ясные, зеленые, похожие на сапфиры, глаза. В них читалось великолепие и гордость. Губы сложились в строгой улыбке. А солнечные зайчики играли в черных, как смоль, волосах, которые кудрями плелись из-под маленькой шапочки, украшенной огромными рубинами и золотыми узорами. На затылке была прикреплена лента из парчи, усыпанная жемчугами. Такой предмет туалета имела право носить только дама высшего общества, приближенная к султану и его семьи. Круглые, золотые серьги с маленькими топазами украшали аккуратные уши незнакомки. Женщина так высоко вскинула подбородок, что солнце полностью его осветило. Арабелла не смогла понять выражение лица мадам, поскольку она была довольно высокой. Длинная, шелковая накидка прикрывала половину головы. Разумеется, вуаль не являлась просто кустом материи, она имела непривычный блеск и яркость. А пышное убранство ее наряда просто завораживало. Арабелла еще никогда не видела леди, которая, не смотря на свой возраст, держалась так гордо и независимо. Обычно все престарелые женщины теряли в себе уверенность. Но только не эта красавица.

Стройную фигуру облегало голубое энтари, украшенное маленькими янтарными камушками и сапфирами. Рукава были перетянуты золотыми цепочками, что позволяло не наступать на них при ходьбе. Платье было достаточно длинным, потому от подола и до колен шли разрезы, обшитые серебром. Но в гареме не позволялось обнажать ноги. Следуя этим обычаям, незнакомка одела под энтари льняное платье. Шнуровка на груди была обшита золотыми нитями и рубинами. Предплечья были украшены узорами. Синий кушак был сшит из венецианского шелка и набит золотыми монетами. На ногах были обуты бежевые туфли с изогнутыми носками. Шею облегало украшение, похожее на пектораль, сделанное из расплавленного золота и усыпанное топазами и рубинами размером с куриное яйцо.

Подняв свою руку, унизанную перстнями и сверкающую браслетами, женщина сделала несколько шагов вперед: – Что здесь происходит?

Учитель, сняв тюрбан, низко поклонился: – О, милостивая госпожа, венец всех скрытых под паранджой, не гневайся. Эта девчонка совершила тяжкий грех, который карается смертной казнью. Позволь мне наказать ее…

Незнакомка сделала повелительный жест, приказывая замолчать: – Джарваль Эфенди, я тебя услышала. Теперь я выслушаю обвиняемую! – внезапно ее голос дрогнул, когда она встретилась взглядом с Арабеллой. Девушка не опустила головы и надменно смотрела в глаза госпоже:

– Госпожа, Вы добрая женщина и поймете меня, но я ничего Вам не скажу. Пусть Вам все объясняет учитель.

Мудрец рванулся вперед, дернув дочь герцога за рукав: – Как ты смеешь так разговаривать с валиде-султан?! Немедленно извинись перед повелительницей!

Молодая женщина вздрогнула так сильно, как будто его обжег огонь. Поняв свою роковую ошибку, Арабелла склонилась в низком поклоне: – Простите, умоляю, валиде. Я…я не узнала Вас….

– Закрой свой рот, Хатун! – буркнул Джарваль.

– Помолчи, Эфенди, – повернувшись к француженке, Зильхиджа Султан нежно прошептала: – Как тебя зовут, девушка?

– Арабелла де Фрейз.

Рука госпожи, лежащая на плече девушки, дрогнула: – Это ты? Та наложница, которую избрал Шараф Ага? Хорошо. Откинь покрывало. Я хочу посмотреть на тебя.

Молодая женщина сняла вуаль, прилюдно кинув ее на ковер. Уста арабской мадам уже открылись, чтоб что-то сказать, но она не могла вымолвить ни слова: – Я никогда не думала, что богиня может быть в людском теле…

– О чем Вы, валиде-султан? Помилуйте, но я Вас не понимаю. Я лишь рабыня…

Внезапно черты лица Зильхиджы исказились от злости. Нахмурив брови, она отошла в сторону, гордо вскинув подбородок: – Да, признаю, ты красива, умна и молода. Именно такими качествами должна обладать истинная наложница султана. Но обычаи для всех равные. И по традициям, ты, став одалиской и переступив порог нижнего гарема, не можешь возлечь на ложе властелина.

Арабелла понимала, что противоречить валиде-султан – преступление, за которое нужно уметь платить, но девушка не могла поступить иначе: – Что это значит?

– Это значит, что…, – султанша вновь отвернулась, но на этот раз медленно и неуклюже: – Что ты…, ты…будешь вынуждена вернуться на свое прежнее место.

«На свое прежнее место»…. При этих словах мадемуазель де Фрейз так сильно сжала пальцы, что побелели костяшки. Девушка опустила голову, пытаясь скрыть свое смятение. Пошатываясь, француженка сделала несколько неуверенных, робких шагов. Всхлипнув, она резко опустилась на колени: – Валиде, убейте меня здесь и сейчас. Ибо я больше не могу жить в этом аду, предназначенном мне Судьбой. Я понимаю, что Вы не удостоите жалкую рабыню такой честью, но…. К сожалению, это единственное, что Вы можете сделать, не нарушив вековые законы.

Лицо госпожи вспыхнуло огнем злости: – Что тебе, французской девке, может быть известно о наших священных законах?!

Молодая женщина попыталась возразить, но валиде и слова ей не позволила вымолвить. Султанша наклонилась над своей рабыней. Арабелла мечтала о том, чтобы сейчас великая дама приказала ей подняться с колен, которые ужасно болели. Но Зильхиджа лишь оценивающим взглядом посмотрела на наложницу.

Внезапно раздались шаги. На пороге появилась девушка, похожая на дивную птицу, ибо ее стройный стан был облачен в яркие, как перья павлина, одежды. Лицо же у нее было холодной красоты: высокие, острые скулы, узковатый рот, черные, бездонные глаза и тоненький нос. Овал лица подчеркивали густые волосы, зачесанные на затылке и удерживаемые зеленой шапочкой.

Колючие глаза незнакомки впились в лицо Арабеллы, которая постаралась ответить тем же. Вскинув голову, молодая женщина попыталась встать с колен, но валиде решительным жестом сжала ей плечо, чем запрещала даже пошевелиться.

Новоприбывшая, видя, как султанша обеспокоена, начала беседу первой:

– Валиде-султан, мое приветствие. Простите, если побеспокоила, – голос девушки, наполненный грубостью, заставил дочь герцога все-таки посмотреть ей в глаза.

Лицо султанши посветлело. Улыбаясь, она, протянув руку для поцелуя, нежно пролепетала: – Ферие, племянница моя дорогая, султанша всего прекрасного на Земле, как я рада тебя видеть. Наконец ты вернулась в родной дом. Как твои дела? Как дворец на окраине Персии?

«Так значит, эта девчонка – кузина самого султана», – подумала Арабелла.

– Все в порядке, тетушка. Слава Аллаху, персидское государство процветает.

Несмотря на всю свою остроумность, мадемуазель де Фрейз не могла понять того, почему алжирки разговаривают о персидских землях, которые, впрочем, находились далековато от Туниса и Алжира.

– Ферие, когда ты приехала?

– Неделю назад я прибыла в монастырь Четырех Жен Пророка Мухаммеда. Там провела несколько дней, за которые успела исповедаться и переписать псалму из Иудейского Раздела.

Брови валиде-султан сошлись на переносице. Ее оценивающий взгляд внезапно стал суровым: – Не пристало тебе, женщине султанской крови, даже касаться своими руками писания неверных!

– О чем Вы, тетушка? Я не сделала ничего такого, за что должна расплачиваться. Во-первых, иудеи – близкий народ мусульман. Ведь именно от этой веры произошла и наша священная религия, – сколько было мудрости в ровном и спокойном голосе Ферие Султан.

– Но и христианство! Не забывай этого, племянница! – выпалила арабка.

– Валиде, успокойтесь. Если бы псалма из Иудейского Раздела была грешной для мусульманина, то не находилась бы в священной обители. И, во-вторых, христианство – тоже вера, а христиане – тоже люди.

С облегчением вздохнув, луноликая госпожа похлопала девушку по плечу: – Я безмерно рада, что ты, моя племянница, выросла такой умной. Я горжусь тобой, девочка моя. Но будь осторожна. Ты единственная представительница нашей династии, которая имеет связи с другими народами. Тебя могут использовать, как заложницу, чтобы укрепить наш контракт с Персией. Поэтому, для твоей же безопасности, я запрещаю тебе покидать владение Саадиит Сераля. И, желательно, из своих покоев ты не должна выходить без служанок.

Дочь герцога и не заметила, как все наложницы и учитель покинули помещение. В этой душной комнатке оставались лишь представительницы династии и, к несчастью, брошенная на произвол судьбы, одалиска. Арабелла с горечью наблюдала за этими могущественными женщинами. С болью в душе она понимала, что значит быть султаншей, дамой, которую уважают и боятся, которую любят и ненавидят, носят на руках и призирают. Ферие была не просто девушкой, имевшей все, о чем может мечтать леди, она являлась также законной наследницей половины имущества султаната.

Закончив оживленный разговор с тетей, Ферие Султан уже собралась уходить, но ее взгляд карих глаз упал на мадам де Фрейз: – Кто это? – спросила она заинтересованным голосом. Наступила мертвая и пугающая тишина.

Зильхиджа приказала наложнице встать: – Это одалиска из нижнего гарема – Арабелла Хатун.

Ферие внимательным взглядом осмотрела рабыню. Остановившись подле нее, султанша, вскинув голову, ответила высокомерным голосом: – Что ты умеешь?

Арабелла почувствовала себя живой куклой, или же рабыней, которую продают на рынке за большие деньги.

– Господь наградил меня пением и игре на разных, музыкальных инструментах. Также я умею читать и писать, знаю четыре языка, не считая своего родного, – дочь герцога старалась говорить тихо и покорно, чтобы не выдать свою враждебность.

Удовлетворившись ответом, Ферие сделала несколько шагов, заложив руки за спину: – А ты не только красива, но и умна. Каждая госпожа мечтает о такой служанке, – произнося эти слова, племянница валиде, отличавшаяся от своей тети предусмотрительностью, внимательно наблюдала за выражением лица одалиски. Возможно, арабская мадам думала, что неразумная наложница начнет противиться такому повороту событий, говорить, что недостойна быть служанкой самой султанши, или, наоборот, заявлять о своем желании посещения султанской постели. Как бы то ни было, леди де Фрейз не выдала свои истинных чувств, тщательно скрывая их за маской безразличия, или, даже, удовлетворенности.

– Почему молчишь? – в голосе девушки послышался вызов.

– Мое слово не имеет в данной ситуации никакого веса, госпожа, – на последних словах голос Арабеллы дрогнул, ибо ей было неприятно изображать из себя, строптивицы и дерзкой красавицы, кроткую девочку.

– Возможно, ты права. Еще никто из подчиненных не мог ослушаться своих хозяев.

– Потому, что за это он бы поплатился головой, а она очень важна, – продолжала парировать дочь герцога, уже прилюдно высказывая свое противостояние дамам султанской крови.

– Отлично. Я вдоволь насытилась твоими здравомыслящими ответами.

Француженка на миг подумала, что сейчас султанская кузина прогонит ее, но горькая участь ожидала не только разум Арабеллы, но и ее руки, которые, по желанию госпожи, должны будут трудиться на благо султанской миледи.

– Я беру тебя, Арабелла Хатун, в свою свиту. Отныне ты моя служанка.

Молодая женщина стиснула зубы, чтобы ничего плохого не ответить. Арабелла, наблюдавшая во Франции церемонию вхождения в свиту, подумала, что арабские традиции не сильно на этом отличаются, и, следуя законам своей родины, девушка решила опуститься на колени перед своей «благодетельницей», но Ферие лишь придержала ее за руку: – Не спеши. Церемония произойдет завтра. Ты дашь обет быть верной мне до конца своих дней и приступишь к своим обязанностям. А сегодня я пожалею тебя, и не буду загружать работой.

Валиде-султан, все это время стоявшая в стороне и наблюдавшая за разговором госпожи и рабыни, сделала несколько стремительных шагов к своей племяннице: – Ты уверенна, Ферие, что эта Хатун сможет сослужить тебе верную службу? Не забывай, что все неверные являются обманщиками и предателями. Ты уже забыла ту гречанку, ставшую твоей приближенной? Та обманщица ловко тебя окрутила и обманула. Это хорошо, что верный евнух спас тебя от позора, иначе…ты сама знаешь, чтобы произошло.

Покраснев до корней волос, султанша ответила порывисто и пылко: – Тетя, та несчастная уже давно покарана. Да и вины ее в происходящем не было. Бедняжка попалась в сети соблазнения и не могла сама управлять своими действиями.

– Женщине не дано самой управлять собой. Этим, как тебе известно, должен заниматься ее отец, брат, жених или муж. А гречанка нарушила все человеческие и мусульманские законы, занимаясь прелюбодеянием на глазах у супруга. Бедный старик не знал, как укротить строптивицу-жену. Жалел ее, просил, на коленях умолял прекратить совершать тяжкий грех. А, что же, интересно, сделала твоя подруга? Опозорила его, забеременела от раба, продала за украшения и наряды свою честь и достоинство. И это совершила она, женщина, которую признали уважаемой дамой и приближенной к султанату. Но кара была не за горами. Новый муж поставил ее на место, пару раз отхлыстав, как лошадь, кнутом и заперев в подвале. Но ты же, не видя собственной дурости, помогла ее сбежать. Она стала твоей главной служанкой и влекла на дорогу грешного соблазна. Разве не из-за нее ты была готова переспать с простым рабом?! О том позоре помнит каждый! Ну и зрелище было: обнаженную, скрытую под легкой, шелковой простыней, девицу ведут в покои слуги! Если бы я не подоспела, тебя не было бы в живых! Ты думаешь, что двоюродный брат пощадил бы кузину, которая своим голым телом удовлетворила желания раба, и, тем самым опозорила его честь и род?! Тебя бы камнями забросали!

Стыд, который волной покатился на Ферие Султан, стал очевиден каждому. Видя, как султанша испуганно опускает глаза, Арабелла, пользуясь своим новым положением, осмелилась тихо прошептать: – Госпожа, простите мне мою дерзость, но разве между верной служанкой и ее повелительницей могут быть секреты? Клянусь всеми верами мира, я никому ничего никогда не расскажу об услышанном сегодня.

– Ты хорошая женщина, Арабелла. Добрая и чувственная. Прости мне мою слабость, но ты сама знаешь, как это быть опороченной и ненужной человеку, из-за которого была готова на все.

Смахнув с глаз внезапные слезы, Ферие Султан отошла в сторону, громким голосом приказав: – Можешь идти, Арабелла Хатун. В коридоре тебя ожидает девушка, которая объяснит тебе все то, что ты будешь обязанна делать.

Поклонившись, молодая женщина поспешно удалилась. У двери ее ожидала незнакомка. Арабелла с трудом заметила ее, одетую в темное платье и накидку, стоявшую в тени, как мышка. На этом пасмурном фоне лишь белокурые, густые волосы были светлым пятном. Спрятанные под серым чепцом, сшитым на французский манер, кудри имели золотистый блеск, что придавало молочно-белому лицу некий шарм. Щеки залил розовый румянец, глаза были серыми, с голубоватым оттенком. Пухленькие губки казались огромными под тоненьким носом. Девушка была хорошенькой, но далеко не красавицей.

Арабелла, подойдя ближе, поклонилась. На это незнакомая мадам ответила лишь приятным, звонким смехом, который покатился по всему коридору.

– Почему Вы смеетесь? – серьезно спросила дочь герцога, смотря, как сверкают глаза сударыни.

– Возможно, ты приняла меня за уважаемую леди? Ошибаешься. Я такая же, как и ты. Меня зовут Чешмирах Хатун.

– Тогда почему ты стоишь здесь, а не находишься в покоях Ферие Султан, как это подобает ее верной служанке?

– Милая, не забывай, что ты не в Европе. Здесь обязанности горничной заключаются не в пребывании во время должности в нужном месте, а в качестве этих действий, – загадочно прошептала Чешмирах, как будто боясь, что их подслушают.

– Я тебя не совсем поняла…

– Не забивай глупостями свою головку, милочка! Лучше подумай о своем наряде! – вновь рассмеялась камеристка султанши.

Арабелла в недоумении посмотрела на свое платье, запачканное в пыль и грязь: – А, что не так?

– Я не думала, что француженки потеряли вкус моды, – разумеется, Чешмирах проговорила эти слова, как самую безобидную шутку, но, все же, Арабеллу это задело.

– А я не думала, что все арабки – эгоистки! – выпалила молодая женщина с такой пылкостью, но ее новая подруга невольно попятилась назад.

– Послушай, я не хочу, чтобы в первый же день нашего знакомства мы ссорились. Пойми, Арабелла, чтобы противостоять водовороту событий, козней и интриг нам необходимо держаться вместе и всегда помогать друг другу. Я знаю, что жизнь при французском дворе тоже не была сладким медом, и там порой тоже надо было отстаивать свои права. Но в королевском дворце ты была свободна и могла поступать так, как хочешь. Здесь же каждый твой шаг контролируется. Поверь мне, подруга, валиде-султан уже не раз устраняла строптивиц.

Арабелла лишь кивнула, чувствуя, как страх нарастает в ней, подобно снежному кому. Мадам де Фрейз только сейчас поняла, что ошибалась в Чешмирах, считая ее легкомысленной хохотушкой. На самом деле служанка Ферие, как потом выяснилось, была строгой и серьезной дамой, а веселье себе позволяла лишь в окружении таких, как и она сама.

– Но ты не переживай. Под защитой Ферие Султан тебе ничего не угрожает. Хотя…, ты еще не видела тех бурь…, – загадочно пролепетала девушка, склонив голову набок, чтобы можно было отчетливее видеть выражение лица новенькой горничной султанской кузины.

– О каких бурях ты говоришь, Чешмирах? Неужели гарем так загадочен, что даже сама племянница валиде-султан может быть в опасности?

Вновь смех сразил молоденькую мадемуазель арабской страны: – Ты меня неправильно поняла, милая. Наша госпожа находится в полной безопасности, впрочем, как и ее дамы и служанки. И от этой безопасности у нее часто даже голова кругом идет!

– Ферие Султан больна?

– Опять не угадала, – покачала головой Чешмирах.

– Может, хватит говорить загадками? Скажи открыто, что за бури бушуют в покоях султанши?

– У нее очень вспыльчивый характер. Если госпоже не понравилась ткань, она может разорвать ее на мелкие кусочки и выбросить в окно. Если султанша не удовлетворилась блюдами, она бьет посуду, а еду отдает своей собачке. Плохими, на ее взгляд, драгоценностями она может расцарапать лицо непокорной служанке. А если девушка случайно гребнем зацепила ее локон, то Ферие Султан дает пощечину.

Арабелла не могла поверить своим ушам, которые слышали рассказ о том, что кроткая, вежливая, доброжелательная и умная султанша может вести себя, как распутная девка-куртизанка: – Но я сегодня видела нашу госпожу в комнате для обучения одалисок. Она выглядела такой покорной, нежной, как она обращалась к матери султана, как кланялась и целовала руку…

– Как я вижу, ты не научилась толком разбираться в людях, – похихикала Чешмирах. И вновь очередная, глупая, нелепая, жесткая шутка! Но на этот раз дочь герцога смолчала, ожидая с замиранием сердца продолжения рассказа о непутевой племяннице валиде-султан.

– На глазах у своей тетеньки, на людях и при султане Ферие ведет себя наилучшем образом. Но в одиночестве…. Бедные служанки, которые обязаны помогать султанше принимать ванну и ложиться спать. Ты, наверно, спросишь у меня, почему так? Да потому, что в хамаме наша госпожа наиболее лучшим образом может высказать все, что накопилось у нее в душе. Плески воды, ругательства, звон самоцветов, лай собачки… Все это невыносимо слушать! – засмеялась Хатун.

Но Арабелле было не до смеха. Она отлично знала, что устраивают дерзкие госпожи для своего развлечения. Молодая женщина с огромной горечью вновь вспомнила про Анну Австрийскую. Ее смех до сих пор эхом стоял в ушах дочери герцога. Ведь не зря старые леди всегда говорили, что на фоне зеленоглазой кошки меркнут все светлые птички. Девушка так тщательно скрывала свое нежелание служить султанше, что сама стала понемногу верить в свою удачу. Ведь какая одалиска не хочет переступить порог султанской резиденции? Да и от покоев госпожи было не далеко и до кровати повелителя. Но дочь герцога, привыкшая получать все то, что сама пожелает, не привыкла подчиняться женщине. Тем более Ферие Султан была чересчур заносчивой и гордой.

– Ну, пойдем. Я отведу тебя в резиденцию валиде-султан. Это такое поместье, которое связано с нижнем гаремом длинной, винтовой лестницей, с верхним – золотыми воротами, а с замком султана и мужской половиной – мраморной галереей. В том мини-дворце живет мать султана, кадины владыки и все законные дамы султанской крови. Раз в месяц валиде-султан с Ихтидаль Султан и Фарие Султан посещают верхний гарем, принимают жалобы женщин господина, раздают золотые монеты и такни для пошива новых платьев.

– А, как же султан? Он не навещает своих сладострастных пленниц? – в голосе новой служанки Ферие послышалось презрение и насмешка.

– Как он может не навещать их? Поздно вечером он всегда переступает порог гаремного зала гедиклис.

– И, разумеется, ищет себе подругу на ночь, – грустно проговорила Арабелла, слишком хорошо зная, что мужчина, будь он султаном или королем, всегда пользуется возможностью уложить в свою похолодевшую постель жаркую женщину, желавшую своими дерзкими взглядами и прикосновениями разжечь настоящий огонь страсти. Но одно дело – страсть, и совсем другое – любовь. Хотя, почти все жительницы «золотой клетки» отчетливо знали, что любовь не подвластна вызвать истинную привязанность. Ведь они были уверенны только в том, что любовью могут обладать лишь старики, не способные больше ни на что другое. А прекрасные лепестки страсти расцветут только тогда, когда буря всех остальных чувств закончатся.

 

ГЛАВА 16

Закончив свою беседу, девушки последовали прочь из нижнего гарема. Чешмирах, выучившая каждый закоулок султанского дворца, без труда могла найти потайную лестницу, которая прямиком в покои султана.

– Зачем тебе туда идти, Арабелла? – удивлялась старшая служанка Ферие Султан.

– Я сама не знаю. Но ощущаю зов сердца. Пойми, я должна хоть краем глаза увидеть опочивальню владыки. Прошу тебя, отведи меня туда.

– Ладно. Уговорила. Я отведу тебя в потайное место, из которого ты сможешь понаблюдать за Абдулом – Рашидом. Но, для начала, я отведу тебя в спальню служанок. Ты переоденешься, помоешься, поешь и отдохнешь, – предложила Чешмирах Хатун, когда наложницы шли по мраморной галереи, ведущей в комнату горничных Ферие Султан. Через минуту девушки оказались в темном коридоре. Новая подруга Арабеллы решительными шагами подошла к деревянной двери и одним движением руки открыла ее. Дочь герцога неуверенно переступила порог своей новой опочивальни. Это была довольно просторная комната, со всех сторон окруженная кроватями, ибо в такие покои поселялось семь – восемь человек. Но лежанки были аккуратно застелены, что свидетельствовалось про трудолюбие их владетельниц. Койки не были прикрыты балдахинами, но на деревянных столбах была натянута непрозрачная, плотная, красиво вышитая ткань, которая не позволяла солнечными лучами потревожить сон спящего. Повсюду располагались разбросанные шелковые, с бархатными отделками подушки, что придавало комнате еще большего шарма. На маленьком столике стояла чернильница, несколько старых, затрепанных книг и пергамент. В резном буфете находилась огромная миска с жареными лепешками, кувшин с элем и простой, подсоленной водой.

Арабелла никого не увидела в опочивальни, пока ее взгляд не упал на дальний угол комнаты, в котором, лежа в кровати, располагалась девушка. Молодая женщина решила к ней подойти, но Чешмирах робко схватила ее за руку: – Стой. Не подходи к ней.

Француженка удивленно подняла глаза: – Почему?

– Эта женщина больна. У нее ужасный жар и постоянные судороги. Лекари говорят, что бедняжка скоро покинет наш мир, – горестно вздохнула белокурая дама: – Уэнег Хатун всегда была склонна к болезням. Ее шаткое и слабое здоровье постоянно подрывалось, сваливая ее в постель. Но на этот раз судьба ее не пощадила.

Дочь герцога уверено подошла к лежанке, присев на край кровати и внимательно всматриваясь в бледное, почти серое лицо незнакомки. Ее сухие губы то судорожно сжимались, но бессильно дрожали, что свидетельствовало о том, что Уэнег не спит, а находится в лихорадке. Темные волосы разметались по подушке, на которой остались следы пота. Запавшие щеки были покрыты пятнами, а под сомкнутыми веками образовались синие круги. Тело несчастной постоянно вздрагивало.

– От чего она так заболела? – бесцветным голосом спросила Арабелла, сжимая бледную руку пострадавшей.

– Я не хотела тебе говорить, но…придется. Уэнег Хатун была любовницей Абдул – Рашида. Любовь, которую они питали друг к другу, казалась всем прекрасной сказкой. Но Ихтидаль Султан, обуреваемая слепой ревностью, потребовала султана отказаться от своей наложницы, грозя тем, что она убьет себя. Ее сын – принц Мухаммед остался единственной связей между султаншей и владыкой.

– Но, я не понимаю, причем здесь Уэнег?

– Она не смогла пережить того, что государь забыл ее. Девушка отправилась на озеро, под предлогом сказав, что хочет подышать свежим воздухом. Но султанский привратник, заподозривший что-то неладное, отправился вслед за ней. Но было слишком поздно. Женщина уже опустилась в воду. Слуга вынес ее на берег и попытался привести в чувства. В гареме бедняжку согрели и положили в спальню одной из гедзе. Но дама открыто высказала свое неодобрение по поводу того, что в ее покоях лежит больная девчонка, и слабая Хатун вновь заняла скромную койку в своей крохотной комнатушке, где была предоставлена самой себе. Через несколько дней ее состояние немного улучшилось, и Абдул – Рашид, вновь поссорившись с Ихтидаль Султан, приказал бывшей фаворитке прийти к нему на ночь. Несмотря на сильный жар и озноб, Уэнег повиновалась. Но в покоях владыки ей стало совсем худо. Несчастная упала в обморок прямо перед султаном. Государь приказал поместить ее в свободной комнате в резиденции валиде-султан. Такой опочивальней стали покои горничных Ферие Султан. Но за больной никто не заботился. Она уже две недели прикована к постели. Ничего не ест, не пьет. Еще немного, и Уэнег окончательно ослабеет.

– Я не оставлю ее здесь одну, – пылко проговорила дочь герцога: – Я сделаю все, лишь бы только девочка встала на ноги. Чешмирах, позови лекарку. Пусть немедленно придет, – распорядилась Арабелла, опуская на лоб наложницы влажную ткань.

– Если бы я могла, Арабелла…. Но это невозможно. Ихтидаль Султан приказала врачам не приближаться к больной, опасаясь, что выздоровевшая Хатун вновь отберет у нее возлюбленного. Да, я понимаю, что матерью наследника движет женская ревность, но, как бы то ни было, она остается султаншей, нашей госпожой, которой мы должны беспрекословно подчиняться, – пожала плечами Чешмирах.

– Лекарки боятся…. Да? Тогда, если причина только в этом, подкупи этих трусливых старух. Дай им золотые монеты. За такую награду, я уверенна, они станут выполнять свой обязательный долг, – молодая женщина, порывшись во внутреннем кармане платья, достала мешочек с золотом: – Дай это самой лучшей врачихе, которая сможет вылечить даже самую страшную болезнь, – тихо, почти беззвучно пролепетала Арабелла, наблюдая за строгим лицом Чешмирах.

– Нет. Не нужно. Если Ихтидаль Султан узнает, нам не поздоровится. Лучше оставить эту Хатун, – взгляд девушки стал стеклянным, и в нем прочиталось сожаление и беспомощность: – Поверь мне, я боюсь. Султанша в гневе бывает непредсказуема. Один Аллах знает, что она сделает, когда узнает о том, что мы спасли от скорой смерти ее соперницу.

Арабелла так резко встала, что скамья с грохотом перевернулась. От резкого звука Уэнег тихо, приглушенно застонала: – Абдул – Рашид…возлюбленный,…почему ты меня…покинул…. Вернись… Прошу.

– Она зовет султана, – поведала Чешмирах, разбирая иностранные слова.

– Бедная, несчастная девочка, попавшая в любовный омут….

Время, когда ушла Чешмирах, тянулось ужасно долго. Арабелла с замиранием сердца ожидала лекарку и ее неутешительного вердикта болезни несчастной жертвы. Ведь молодая женщина, долгое время прожив в Берне, понимала, что за болезнь овладела Уэнег. Это была вовсе не простуда, а душевная хворь. После попытки самоубийства, люди всегда погружались в оцепенение, которое вскоре брало в свой плен и тело. И от этой болезни не было никаких лекарств. Только средства для снятия жара и ласковые слова для заживания раны, разорвавшей напополам сердце.

Вскоре все-таки пришла лекарка, но она мало чем помогла несчастной девушке. Та просто сгорала заживо, и истощенный организм больше не мог бороться с ужасными страданиями. Как и предполагала Чешмирах, вскоре Ихтидаль стало известно о визите врача к больной Хатун, и на этом терпение султанши закончилось. Не прошло и месяца, как Уэнег выслали в Шатер стареющих женщин. Теперь судьба изгнанницы была неведома никому в Серале.

* * *

Во дворце намечалось пышное празднество в честь великого решения султана. Его малолетний сын Мухаммед будет провозглашен законным наследником могущественного государства. Все подданные, слуги, стражники, женщины, приближенные к султану, прихожане из богатых семей, иностранные послы, принадлежавшие к алжирской власти, паши и беи должны будут дать клятву верности юному принцу.

Церемония состоится в резиденции валиде-султан и поместье повелителя. Жительницы верхнего гарема не будут присутствовать на празднике. Их уделом станет только подарки Зильхиджы Султан: разные ткани, монеты и лакомства. А нижнее русло владений господина даже и не ведали о великом пире.

Все суетились. Приглашения были разосланы буквально всем состоятельным людям Туниса. Слуги украшали стены и галереи дворца лентами из самоцветов, золотыми канделябрами, гирляндами редких цветов. Вино и эль привозили из центра Алжира, где растили самый сладкий виноград. Портные днями и ночами трудились над одеянием принца, которое должно было быть сшито из золотой парчи и украшено драгоценными камнями. Ферие Султан не давала проходу своим служанкам, обсуждая с ними каждую мелочь своего наряда. Султанша особенно не отличалась хорошим вкусом, но женственности, и желания выглядеть краше всех на торжестве, ей не занимать. Материю привозили из Венеции, Бурсы, Англии и Австрии. Каждый кусочек шелка был отделан золотыми узорами и серебряными лентами. Но ни бархат, ни шелк, ни самая редкая парча не могли удовлетворить Ферие. Она мечтала про роскошное платье из муслина, переработанного с серебром и украшенным собольим мехом. Но такое энтари имела права носить только валиде-султан, а все остальные султанши довольствовались шелком и рубинами. Несмотря на всем запреты, племянница матери султана выбрала кафтан из лиловой тафты и меховую накидку. Но драгоценности считались главным украшением туалета султанской дамы.

За недолгую службу Ферие стала безгранично доверять Арабелле. И выбор украшений доверила именно ей. Теперь, сидя на цветовой террасе, девушка любовалась сапфирами в серебряной оправе, яркими, как огонь, рубинами, алыми опалами, маленькими жемчужинами, разными бриллиантами.

В бархатных шкатулках хранились огромные диадемы, сделанные из чистого золота и сверкавшие на солнце, как само Покрывало Богородицы. Роскошные ожерелья поражали своей пышнотой и благородством. А тяжелые, как цепи королевской кольчуги, броши были усыпаны самоцветами. Арабелла выбрала для своей госпожи огромные, серебряные серьги, которые будут свободно ниспадать до плеч Ферие Султан. Также золотые цепи и кулон она посчитала подходящими деталями для лилового платья. Черноту волос могли развеять лишь две бриллиантовые диадемы. Сама же мадемуазель де Фрейз решила надеть желтое энтари, сшитое из дамасского шелка. Служанки госпожи должны были быть ее украшениями, но не тенью красоты. А француженка, обладая рыжими, как огонь, волосами и голубыми, как ясное, летнее небо Франции, глазами была не просто своеобразной «драгоценностью» султанши, но и ее соперницей по красоте, которой, в принципе, не обладала султанская кузина.

Узнав, что на празднестве будет сам султан, и служанки султанш смогут его увидеть, дочь герцога почувствовала, как от этой новости кровь закипела и забурлила в ее жилах, подобно разбушевавшемуся котлу. Но все эти радости стали лишь мечтами тогда, когда девушка вспомнила о своих обязанностях. На торжестве она будет вынуждена не только прятать лицо под вуалью, но и закрывать глаза кружевом и накидывать на плечи длинную накидку. Под этими шелковыми нарядами молодая женщина понимала, что не сможет выделиться из толпы всех остальных камеристок, которые, возможно, облачатся в вызывающие ткани и наденут всевозможные драгоценности, подаренные своими повелительницами.

И вот, когда до великого праздника оставались считанные часы, в покоях Ферие Султан царил полный беспорядок. Дурно пахло благовониями и духами, звенели украшения, шелестели ткани, и журчало, только – что сваренное, вино в алых кубках. Несмотря на свои обязанности, служанки так же не забывали и про свою внешность, крутясь перед зеркалами.

Ферие сидела в удобном, мягком кресле, упиравшись руками в золотые подлокотники, уже одетая в нижнюю сорочку и шальвары. Пока Арабелла расчесывала ей волосы, султанша неохотно дополняла мелкими деталями свой неотразимый наряд: ленточками, кружевами, булавками и шпильками.

– Почему ты так дрожишь? – спросила племянница Зильхиджы, ощущая дрожь в руках своей горничной.

– Нет, я не дрожу. Вам показалось. Ну, если честно, я немного волнуюсь.

Громкий и легкий смех султанши разнесся по всей комнате. Она так резко встала, что Арабелла уронила гребень, за что ожидала выговора арабской леди. Но Ферие не стала ее бранить, а лишь быстрыми шагами подошла к туалетному столику. Взяв в руки сверток, она дала его Арабелле, которая робко сжала в руке плотную ткань, под которой было тщательно скрыто что-то тяжелое и жесткое.

– Что это? – удивленно спросила француженка.

– Открой и посмотри, – усмехнулась султанша, приказывая столпившимся девушкам разойтись и не оставлять своих обязанностей подготовки.

Арабелла неуверенно стала развязывать ленточки. Откинув покрывало, она увидела неописуемой красоты ожерелье: сделанное из толстого золота, усыпанное топазами и рубинами, его покрывала серебряная сеточка, что придавало украшению еще большего превосходство. Слезы наступила на глаза молодой женщины, ибо она считала такой подарок чересчур роскошным для обычной служанки.

– Тебе не понравилось? – пролепетала султанская кузина, заметив соленые капли на длинных ресницах дочери герцога.

– Нет…. Что Вы? Очень понравилось. Просто…, – мадемуазель не успела договорить, как Ферие обняла ее с такой нежностью, что девушка больше не могла сдерживать слез.

– Что с тобой? Почему ты плачешь?

Арабелла отошла в сторону, ощущая ком в горле, не позволяющий спокойно говорить:

– Когда я стала фавориткой короля, то была вынуждена оставить родной дом и приемную мать. Но, своих настоящих родителей я не знала, мать умерла при родах, а отец покинул этот мир, когда мне едва исполнился год. Всю жизнь меня растила обычная служанка. Она дала мне кров и еду, но то, что обязана давать мать своим детям, осталось далеко за плотной завесой тайны. Антония меня особо не любила, по крайне мере, никогда про это мне не говорила. А мне так не хватало той теплоты, ласки, понимания…. И, вот сейчас, когда Вы меня обняли, я поняла, что значит иметь старшую сестру, человека, который поймет и утешит, – разумеется, подобные слова не позволялось говорить женщине султанской крови, но Арабелла, здравый разум которой прикрыла пелена воспоминаний, это не тревожило. Ибо Ферие была, прежде всего, женщиной, у которой есть душа и сердце, пускай оно и не любило.

– Получается, ты была любовницей другого мужчины. Ты совершила прелюбодеяние? – все сказано было лишь пустым звуком для Ферие Султан, которая тревожилась за честь двоюродного брата, ибо в его постель, если это когда-то случиться, не могла лечь женщина, совершившая грех на ложе.

После пылких объяснений Арабеллы гнев султанши утих также быстро, как и появился. Ферие, поглощенная воспоминаниями, больше не стала молчать, а прямо и ясно начала рассказ о своем неблагоприятном и жестком детстве: – Я, к сожалению, не являюсь алжиркой. Я родилась в Персии. Мой отец – персиян, а мать – еврейка. И лишь по линии тети я соединяюсь с государством, султаншей, которого была провозглашена еще ребенком, – в этих загадочных речах Арабелла поняла лишь то, что ее госпожа имеет прямые родства с персидскими землями. Вот почему валиде так тревожилась за свою племянницу. Но большего пока молодая женщина понять не могла, ибо этого не хотела Ферие Султан: – Я произошла на свет от еврейской рабыни Фукейны, она являлась наложницей моего отца – шаха Намира Раджих Эфенди. Впервые я увидела свет в роскошном, прославленном государстве.

Меня одевали в шелк и парчу, баловали, делали все, что я пожелаю. Но моя мать была глубоко несчастна. За плотной дверью красоты и великолепия скрывалось ее разбитое сердце. Для моего отца она являлась лишь наложницей, предметом плотских утех. Он не любил ее, не дарил подарков, не говорил нежных слов, а лишь беспощадно делал с ней все, что сам желал. По законам, шах, которому не исполнилось пятьдесят лет, должен жениться. И под венец могла пойти не только благородная дама, но и обычная женщина из шахского гарема. Моя мать мечтала про титул госпожи-жены, а не про ложе рабыни. Шли годы, я росла. И с каждым днем понимала, что шах – не просто жестокий человек. Он был зверем, искавшим себе доблестную добычу. Такими жертвами становились молоденькие девчонки, готовые на все, лишь бы побывать в жаркой опочивальне господина, бурлившей неистовыми страстями и потоком желания. И вот настал тот ужасный момент, когда мечты моей матери рухнули и разбились о скалы суровой реальности. Мой дед, человек, который сменил власть на стены монастыря, пожелал женить своего молодого сына на дочери знатного купца. Кезери, которой едва исполнилось тринадцать, не могла выполнять свой супружеский долг. Но ее мать это тщательно скрывала и от мужа, и от самого шаха, ибо позором считалось тринадцатилетней девочке не иметь менструации. Свадьба состоялась. Но в первую же брачную ночь мой отец изгнал юную жену из спальни с позором. Купец во всем обвинил свою супругу, скрывшую от всех правду. Родители Кезери развелись. Но это было не самым страшным. Гнев Намира утих и он пообещал, что продержит Кезери у себя во дворце ровно год. Но если за это время она не станет полноценной девушкой, то о бесчестии узнают все. Прошло назначенное время, но дочь купца так и оставалась ребенком. Мало того, она не имела никаких женских форм: грудь плоская, бедра маленькие, кожа бледная. И лишь только в расцвете пятнадцати лет девочка обрела то, чем должна владеть жена. Но счастье вновь ускользнуло. Первые месячные прошли ужасно болезненно, потом последовала долгая и мучительная лихорадка, сопровождающаяся сильной тошнотой и болями внизу живота. Недуги посыпались, как снег среди летнего дня. И вердикт лекарей был неутешительным. У Кезери выявилась женская болезнь. Не успел шах вынести свое решение, как больная скончалась. Грех говорить, но моя мать была этому рада, ибо понимала, что опасная соперница отныне лежит в сырой земле. На удивление, отец отнесся к такой потери очень чувствительно и после долгих скорбящих дней решил, что во все виновата, именно, Фукейна. Мою несчастную матушку выгнали из гарема. Больше я о ней ничего не знала. Когда мне исполнилось десять лет, в Персии разгорелся мятеж. В связи со смертью моего деда, все его земли пустовали. Их мог занять и мой отец, и его старший брат-азиат. Восстание переросло в настоящую войну. И в результате персидский шайханат пал. Мой отец Намир был убит. Из лап моего кровожадного дядюшки меня спасла тетя Зильхиджа, наша валиде. Если бы не она, меня бы убили. Всю свою юность я провела в Тунисе. Мы путешествовали в Алжир и в Марокко. Но нигде мне не было так хорошо, как в родном персидском доме, который превратился в руины.

Арабелла видела, как меняется выражение лица Ферие Султан: сначала глубокая задумчивость, потом печаль. Облегчение, и, разумеется, величие султанши.

* * *

Легкими, сдержанными шагами племянница Зильхиджы проследовала в Тронный Зал, где будет проходить великая церемония. Все ее десять служанок шли позади, опустив головы и пряча лица под покровами шелковых покрывал. Арабелла шла самая последняя, поскольку была новенькой в свите госпожи. Но это не могло стать препятствием любопытству, которое рвало на куски разум. Ибо, только переступив порог величественного помещения, мадемуазель де Фрейз почувствовала всю мощь места, в котором находилась. Атмосфера предстала перед гостями поистине великолепной и султанской: высокий, золотой потолок, украшенный яркими узорами, мерцал ясными лучами солнца, широкие окна, оббитые деревянными рисунками, пропускали неимоверное количество свежего воздуха. Полы были устелены теплыми коврами, вышитыми серебром. Везде возвышались хрустальные вазы с розами и орхидеями. Несмотря на ясный день, в помещении горели факелы и лампады. Арабелла, пораженная увиденным, сразу не заметила могущественного пьедестала, ступени которого были усыпаны лепестками роз. Завораживающее зрелище! На высоком, золотом троне сидела валиде-султан, одетая в пурпур, парчу и меха. Ее одеяние было столь пышным, что глаза разбегались, одновременно созерцая и алое энтари, и багровую, меховую накидку, и большую корону, унизанную самоцветами, не считая многочисленных драгоценностей, мерцающих, подобно огням. Зильхиджа сидела на троне, окруженная шелковыми подушками, гордо вскинув подбородок. И только сейчас девушка заметила, что мать султана далеко не полная старушка. Ее фигура, обтянутая бархатом, на удивление была очень худощавой. Грудь едва выделялась из-под меха, скулы были обтянуты кожей, черты лица заострились. Молодая женщина не понимала, почему мать султана так сильно похудела. Последний раз служанка Ферие видела госпожу несколько месяцев назад. Тогда она тоже была миниатюрной, но не до такой степени.

Когда султанская кузина подошла к ступеням, Зильхиджа Султан попыталась встать, чтобы поприветствовать племянницу. Но, не сделав и шагу, издала приглушенный крик и бессильно откинулась на спинку трона. Хазнедар-уста, стоявшая рядом, успела придержать госпожу за локоть и быстро подала стакан подсоленной воды. Жадно глотая холодную жидкость, валиде подняла свои пустые, затуманенные глаза на любимую племянницу. Ферие быстро подошла к тетушке, сжав ее дрожащую руку: – Как Вы, тетя? Вам плохо?

– Нет, деточка. Просто голова закружилась. Не волнуйся. Мне уже лучше, – голос женщины, всегда такой громкий и звонкий, прозвучал, как тихий лепет.

Тяжело вздохнув, персиянка опустилась на золотой табурет, подле трона тети. Все служанки заняли свои места у подножия возвышения.

Раздались громкие слова глашатая: – Его Величество султан!

Послышались громкие, тяжелые шаги. В зал вошел повелитель. Все затаили дыхание…. Как же он был великолепен! Настоящий владыка! Его красота мерцала, подобно языкам пламени. Арабелла еще никогда не встречала подобного мужчина. Ибо Людовик был еще слишком молод, хотя его и считали первым красавцем Европы. Но вся та мощь и привлекательность меркли перед властным господином мусульман. На гордом профиле красовались тонкие черты лица. Кожа была шелковистой, как у женщины. А сколько царило красоты и мудрости в черных, бездонных глазах. В них светился восторг, гордыня, султанская сила. Густые брови подчеркивали белизну высокого лба, на который волнами ниспадали темные волосы. Но все это было лишь привлекательностью по – сравнению с мускулистым, загорелым телом. Одеяние не уступало ничем европейскому наряду. Красный кафтан (этот цвет считался султанским) был обшит меховой отделкой на приподнятом воротнике, бриллиантовая вышивка красовалась на рукавах. Золотистая мантия, прикрепленная рубиновой брошью, свободно развеивалась по воздуху.

Молодая женщина, взгляд которой был прикован к Абдулу-Рашиду, потемнел. Она почувствовала, как кровь забурлила в жилах, а румянец покрыл пылавшие щеки. Девушку едва держали дрожащие ноги. Мадемуазель де Фрейз почувствовала то сладострастное желание, которое не ощущала очень давно. Мысленно она лелеяла картину, в которой являлась обнаженной женщиной, заключенной в пылкие объятия. Но через несколько минут дочь герцога взяла себя в руки. Она отчетливо понимала, что этот мужчина – варвар, рабовладелец, делавший из свободных дам безвольных рабынь. Ком подступил к горлу, ибо было очень тяжело молодой, цветущей девушке смириться с тем, что ее постель отныне и навсегда останется холодной и неразделенной. И теперь мысль, которая долгие месяцы спала, стала вновь желанием. Арабелла понимала, что любыми силами должна выбраться из этого заточения. Теперь великолепие этого торжества, новоприбывший султан стали лишь тенями во взоре дочери герцога. Ибо она теперь обдумывала план мести тем, кто сделала из нее подопытного кролика.

Поклон Абдула-Рашида был наполнен изяществом и почтением. Он поцеловал руку матери и занял место на своем троне, гордо вскинув голову. Стали съезжаться гости. На церемонию пришел многоуважаемый паша Орана – господин Камран со своей кроткой супругой и старевшей матерью, госпожа Фатима, начальник корпуса воинов – Бузер Ага. И даже пожаловали иноземцы. Венецианский посол Алифоно, представлявший интересы дона Тулузы, мадам Венчестери, почитаемая графиня Аквитании, лорд Римский, посланник Папы. Все эти уважаемые люди с поклонами дарили подарки алжирскому варвару, желали добра, поздравляли. Арабелла с горечью осознавала, что здесь нет ни одного француза. А обращаться за помощью к незнакомцам было бы чересчур рискованно.

Девушка замерла на месте, когда увидела стройную фигуру, скрытую под бархатным плащом. Незнакомка стояла к девушке спиной, но дочь герцога узнала ее. Маркиза Роземонд де Сандрайн, придворная дама французского двора, супруга сэра Филиппа де Сандрайн…. Арабелла очень хорошо знала эту особу, ибо имела честь повстречаться с ней во дворце Людовика. Тогда между девушками были натянутые, холодные отношения. Подругами, как и врагами, дамы не были.

Теперь эта сударыня была здесь, рядом с Арабеллой. Женщина набрала в легкие побольше воздуха, пытаясь здраво мыслить. О помощи эту сеньору просить было необходимо. Дочь герцога внимательно следила за этой особой, за ее движениями и жестами. Роземонд была очень умной, чтобы высказать непочтение султанской чете. Но дочь герцога, слишком хорошо ее зная, понимала и видела, что в таинственных взглядах маркизы скрывается цель, ради которой она сюда и приехала. Хотя, чего может желать женщина, усыпанная богатством? Множество плодовитых земель, огромных, процветающих поместий де Сандрайн говорили лишь о том, леди не нуждается в поддержке старого мужа. Но что хотела эта дама здесь, в Тунисе? Ответ на этот вопрос нашелся так же быстро, как и появился.

Гости стали занимать, отведенные им, места. Маркиза сидела в низком кресле, у ее ног играла малолетняя дочь Мария. Девочка поражала своей нежностью. В три года она уже умела разговаривать, и вполне могла начать учить иностранные языки и все науки, которые надлежало знать богатой миледи. Светлые волосы малышки развивались по воздуху так же легко, как и пышные юбки голубого платья, обшитого серебряной вышивкой. Наивные глазки девочки светились любознательностью. Спустя несколько минут Мария стала хныкать. Возможно, ей не хватало теплоты и ласки матери, которая лишь надменно обмахивалась веером.

Послышались шаги. В помещение вошла Ихтидаль Султан. Сколько в ней было злости, лицемерия, презренности. Истинная волчица, облаченная в золото и серебро! Еще ни одна гаремная кадина не позволяла себе подобного! Кем бы ни являлась женщина, она все-равно была всем обязана султану, который оплодотворил ее и возвысил до султанши. Подле нее шел маленький мальчик, который, несомненно, и был единственным сыном султана. Мухаммеду едва исполнилось шесть лет, но ростом он был гораздо выше своих годов. Хрупкий, стройный, темноглазый и темноволосый, он являлся настоящим портретом отца. Только широковатый нос и пышные губы он унаследовал от матери. Но характером он был не похож на своих родителей. Ибо в их взорах светилась гордость и восторг, а в очах Мухаммеда – испуг. Арабелла с трудом подавила смешок, когда представила, что такой ягненок сможет править волками Алжира и Туниса. На престол должен взойти сильный, отважный принц, а не коронованный наследник, рожденный, как бастард. Ибо связь султана и Ихтидаль была незаконна и греховна, поскольку люди, не ставшие мужем и женой, совершали грех прелюбодеяния. И плодом этого нечистого влечения обычно становились мальчики, в дальнейшем унаследовавшие отцовский трон. В Европе это считалось только пятном загрязненной чести, но не истиной любовью. Да, короли имели любовниц, но никто не имел права потребовать того, что бы сын фаворитки взошел на королевский пьедестал. Такими полномочиями могли владеть лишь законные дети короля и коронованной королевы.

Теперь Арабелла видела, как ждала этой минуты ненавистная султанша. Молодая женщина с замиранием сердца смотрела, как серебряную корну законного принца возносят на маленькую головку Мухаммеда. Ему в руки вложили меч, а на плечи накинули мантию. На лицах окружающих появлялся восторг при виде их будущего султана, который, к сожалению, и оружие держать в руках не умел.

Все гости, и султанская чета расположились за огромным столом. Повара выносили множество разных блюд: куропатка, запеченная в сладком соусе, фаршированная курица, набитая душистыми листьями шалфея, индейка и еще сотни разных птиц. Драгоценные кубки с винами и элем были украшены золотыми ленточками, что символизировало султанскую власть. Арабелла видела, как взволнованна леди Роземонд, как нервно поднимается и опускается ее пышная грудь, как тонкие пальцы сжимают фарфор стакана. Все в ней говорило о переживаниях и хитрости. Не зря Роземонд считали укротительницей, поскольку за восемь лет брака она смогла родить только одну дочь, что свидетельствовала об умении красавицы-француженки дать отпор мужу-старику, не позволяя ему даже переступать порог ее опочивальни. В том, что это было дело рук мадам де Сандрайн, не сомневался никто. Ибо любой мужчина, в том числе и стареющий маркиз, не мог не влюбиться в прекрасную соблазнительницу и желать соединиться с ней.

И вот, когда миледи сидела подле султана, Арабелла заметила, как взгляд зеленых глаз падает на играющих детей: Марию и Мухаммеда: – Господин мой султан, у Вас великолепный сын. Настоящий мужчина. Каждая семья мечтает о таком наследнике, – в голосе женщины послышались ангельские нотки и дьявольский замысел. То, что она затеяла, было видно с первого раза.

– Мадам, – увидев, как пальцы Абдул-Рашида легли на стол, Роземонд подняла руку так резко, будто ее ужалила оса. Поймав ее запястье, повелитель поднес похолодевшие пальцы к своим пылающим губам: – Вы совершенно правы, госпожа. Каждый отец мечтает о таком сыне, – оставив жаркий поцелуй на руке леди де Сандрайн, владыка самодовольно принялся управляться с жареной курицей. Откинув кружевную вуаль, Роземонд начала аккуратно водить пальцем по бархатной шкатулке, которая стояла около Абдула. Разумеется, такой подарок предназначался для Ихтидаль Султан.

– Какая искусная вещь, господин мой султан, – открыв крышечку, леди увидела великолепное колье, сделанное из толстого золота. Выточенные узоры были усыпаны самоцветами.

– Миледи, это очень дорогая, сделанная с особым вкусом, вещь. Такой драгоценностью может владеть только умная, красивая женщина. Такой я нахожу Вас, моя госпожа, – прилюдное заявление, сказанное даже не с наигранностью, а с уважением, могло по-настоящему оскорбить Ихтидаль Султан. Владыка, как и любой мужчина, попал в остроумные сети соблазна хитрой француженки. Но она добивалась далеко не флирта с повелителем, а совсем другого, что могло послужить крахам для Франции и Туниса: Роземонд хотела выдать замуж свою дочь за принца, и не важно, что их дети – еще совсем малыши.

Все с открытыми ртами и с нескрываемым удивлением смотрели, как государь возводит мадам Роземонд в центр зала и легким движением руки одевает на хрупкую шею женщины то самое ожерелье, которое предназначалось для матери наследника султанского престола. Леди де Сандрайн не отвергла подарок, дерзко улыбаясь в ответ. Ихтидаль сидела, как мумия. Глаза расширились, руки, пальцы которых судорожно сжимали четки, бессильно повисли вдоль дрожащего тела, лицо стало бледным, как стена. Султанша не могла поверить, что мужчина, которого она отвоевала у сотни прекрасных наложниц, поддался соблазну французской девки, замышлявшей что-то не доброе.

Роземонд так резко повернулась, что их губы едва не соприкоснулись. И вновь сдержанный, холодный поцелуй ее руки. Леди де Сандрайн игриво улыбнулась, слегка заметно коснувшись пальцами запястья султана: – Мадам, позвольте, – с этими словами Абдул усадил француженку на деревянный стул и подал бокал вина.

– Господин мой султан, – проворковала она, смотря на государя поверх кубка: – Это прекрасный подарок. Я уже давно мечтала, чтобы кто-то подарил мне такое ожерелье.

– Миледи, а разве Ваш супруг не осыпал Вас самоцветами и роскошью? Неужели не только Ваша постель, но и шкатулки остаются пустыми? – это было сказано с великой остроумностью и иронией. Ферие парировала это на безупречном английском, чтобы не навлечь гнев султана. Иностранцы, разумеется, поняли все сказанное, но с усмешками промолчали. Султанская чета, не считая, венецианки Ихтидаль Султан, вопросительно уставились на персиянку. Никому из султанской семьи не доводилось учить английский язык, и, разумеется, они ничего не поняли. Арабелла же, лакомясь кусочком лукума, гордилась своей госпожой, которая умела не только попросту скандалить, но и хитроумно оскорблять.

– Ферие, переведи, пожалуйста, что ты сказала? – прошептала валиде-султан, сидевшая до этой минуты тихо и не подавая никого звука.

Ихтидаль, уловив момент, решила опозорить Ферие Султан при всех: – Султанская кузина сказала, что…, – женщина замолчала, увидев осужденный взгляд племянницы валиде. Вражда с особой султанской крови будет стоить многого: – Ее Высочество сказала, что наш повелитель имеет особый вкус. И этот подарок непревзойденный, – эти лживые слова давались Ихтидаль с огромным трудом, но все же она выстояла противостояние той, которая возненавидела ее с первых дней пребывания в серале. Ферие, довольная маленькой победой, которая, в принципе, ничего не стояла, бросила мимолетный взгляд в сторону Арабеллы. Ее загадочная улыбка навсегда растопила в сердце дочери герцога недоверие к госпоже. Теперь она точно знала, что ее повелительница умеет побеждать.

– Господин, если позволите, я бы хотела что-то сказать Вам. Это очень важно и мне кажется, при таком разговоре Вы должны переступить через арабские законы, – воцарилась мертвая тишина, которую, как показало время, султан не собирается нарушать: – Господин мой султан, Вы меня выслушаете? – повысив голос, спросила Роземонд, беспокойно теребя концы шнуровки.

Абдул-Рашид едва заметно кивнул, отвлеченный гонцом, который что-то беспокойно ему говорил. Арабелла встревожено наблюдала за выражением лица повелителя: сначала равнодушие, потом удивление и, наконец, тревога. Владыка сжал кулаки, а на скулах у него заходили желваки: – Этого не может быть! – от громкого выкрика государя все вздрогнули.

– Что произошло, господин мой сын? – не ответив на вопрос матери, султан вскочил с кресла и помчался в приемные покои. Валиде, Ихтидаль и Ферие последовали за султанской матушкой.

Султанская чета и их служанки неуверенными шагами зашли в кабинет султана. Среди разбросанных документов и бумаг, государь, стоял на коленях. Его тихие, почти беззвучные слова молитвы эхом разносились по всем покоям. Валиде подошла к сыну, аккуратно положив руку ему на плечо, тем самым отвлекая от монотонных речей к Аллаху: – Что произошло, сынок? Чем тебя так опечалил тот гонец? Не томи, скажи, умоляю, – Абдул-Рашид, с трудом поднявшись, посмотрел на мать. Вся та мощь, великолепие померкли, уступив место отчаянию и боли. Взгляд закаменел и заледенел: – Сын мой, я прошу тебя, скажи, что произошло? Не молчи! – султан бросил яростный взгляд в сторону столпившихся людей:

– Оставьте нас наедине! Вон отсюда!

Все, потупив взоры, повиновались. Оказавшись в передней султанских покоев, Ферие тяжело опустилась на скамейку, сложив руки в молитве. Каждый из присутствующих отчетливо понимал, что случилась непоправимая беда. Чешмирах, как старшая из служанок султанши, пыталась держать себя в руках, но нервы у нее были натянуты, как струна. Все в недоумении метались по комнате, пока Ферие, разгневанная поведением рабынь, не приказала девушкам послушно сесть на подушки и ждать. Последними ее здравыми словами было то, что какая бы беда не случилась, невольниц она никоим образом не касается. Ибо после этих речей в переднюю зашла валиде-султан, бледная, как стена. Женщина, молча, прошла в другой конец комнаты и устремила пустой взгляд на девушек. Ихтидаль бросилась к свекрови, но та лишь жестко смерила ее взглядом, жестом приказав сесть рядом с Ферие и не поднимать шума.

– Валиде, не молчите. Что случилось? Ибо из-за пустяка повелитель бы не покинул пир, в который столько всего вложил, – воскликнула женщина.

– Да, ты права. Случилось то, что навсегда оставит кровавый след в нашей династии. Шараф Ага, известный вам, как управитель гарема,… погиб на поле боя, когда защищал Ливию. К счастью, а может, и к несчастью, он отвоевал наши земли у восставшего племени. Те покорились лезвию меча наших воинов, но, когда уже Шараф собирался возвращаться, на лагерь напали татары. Они разгромили все, что предки султана обрели. Ливия пала. Наше войско было разбито. Шараф Ага, раненный, попытался бежать, но его убили. Теперь эти негодяи надвигаются на Марокко. Государь собирается ехать туда, но его состояние этого не позволяет. Управителя он очень любил. Тот заменил ему отца, умершего еще молодым. Теперь настал конец всему. Татары во времена наших предков горели неистовым желанием завладеть всей европейской территорией. Теперь их потомки добрались и до нас. Азия – кровожадный континент. Она не оставит в покое даже своих соплеменников-мусульман. Еще никогда султаны нашей династии не проигрывали битв мятежникам. Это первое, позорное поражение в наших же землях. Тунис – единственное место, где мы в безопасности. Хотя, я не уверенна, что после того, как повелитель отправиться в поход, враги не захотят взять в плен нас, чтобы этим сделать уязвимым Абдула-Рашида, – слезы градом полились по щекам женщины. Но все ее слова были лишь пустым звуком для Ферие и Ихтидаль. Все в серале долгие годы питали уважение и теплоту к справедливому мужчине. И никто не мог поверить, что на пятьдесят четвертом году жизни татары убьют его. Это было раскатом грома среди бела дня.

– Сейчас нам нужно помолиться. Валиде, идемте в мечеть. Там вознесем свои молитвы Всевышнему Аллаху за упокой души Шарафа Аги и за спасение страны.

Унылые и грустные, дамы и их служанки тихо вышли из передней. Но Арабелла так и оставалась стоять, облокотившись на резную дверцу. Ее отсутствия никто не заметил, ибо обычная рабыня ничего не значила в такой траурный день, она была лишь вещью, которая, по словам валиде, ничего не должна чувствовать и понимать. Но сейчас, в эту минуту, когда слабые надежды навсегда стали миражем, молодая женщина мечтала ничего не чувствовать, а просто жить и служить господам. За то короткое время она очень сильно привязалась к управителю. До смерти Шарафа дочь герцога злилась на него, но с роковой новостью вся враждебность развеялась. Теперь в гареме у нее не было никого, кто бы мог помочь и поддержать. Арабелла услышала похоронный звон колоколов, оповещавший о трагической и героической кончине друга и наставника самого султана. Женщина закрыла уши руками, стиснула зубы, пытаясь не зарыдать. Она не понимала, что происходит. В какой-то степени она жалела себя, боялась о своем мутном будущем. Но также скорбела и о Шарафе. Девушка уже собиралась уходить, но услышала приглушенный стон, похожий на крики несчастного. Молодая женщина прислушалась. Звуки доносились из покоев повелителя. Арабелла всем телом и душой задрожала. Она понимала, что от ее решения будет зависеть все. И она решилась на этот глупый, как потом выяснилось, поступок. Абдул сейчас уязвим, слаб, его внутренняя сила сломлена, и только в таком состоянии он выслушает просьбу своей пленницы. Арабелла отлично понимала, что умолять султана освободить ее и даровать свободу методом флирта – грубо и грязно, но другого выхода нет, и он уже никогда не появиться. Только бы повелитель не переступил грань, не прикоснулся к ней…. Сглотнув слезы страха, девушка медленно открыла дверь, которая, на удивление, не была охраняема стражниками и не закрыта на замок.

Перед взором молодой женщины появилась жалкая картина. Владыка продолжал горячо молиться, стоял на коленях. Мадемуазель де Фрейз услышала его тихий, надрывной плач, не свойственный настоящим мужчинам. В сердце Арабеллы нарастало с каждой минутой презрение к Абдулу-Рашиду. Он – султан и должен вести свое войско в поход, а не заливаться слезами, как женщина.

– Господин, – хрипло произнесла француженка, обнажая рыжие волосы пред взором властелина.

– Я же сказал, чтобы меня не беспокоили! – закричал владыка, даже не повернувшись к новоприбывшей.

– Ваше Величество! Вы даже не повернетесь, не посмотрите на меня?! – в бешенстве воскликнула дочь герцога.

– А зачем мне на Вас смотреть? Я уверен, Вы обыкновенная служанка моей матери. Поэтому передайте ей, что я не нуждаюсь в ее советах!

Ярость мадам, подобно маленькому огоньку, разгорелась, как истинное пламя: – Да посмотрите же на меня!

Султан неохотно повернул голову. Мгновенно его взгляд застыл. Именно этого ждала Арабелла: восторга, желания, удивления в пустых и холодных глазах повелителя: – Кто ты? – на удивление громко спросил Абдул-Рашид.

– Меня зовут Арабелла.

– Меня не интересует твое имя, о, прекрасная незнакомка. Я не слеп и не глуп, чтобы не понять, что передо мной стоит сама дьяволица.

– Дьяволица? С чего Вы это взяли? Я – обычная наложница, – парировала Арабелла.

– Нет, я с тобой не согласен. Рабыни не могут обладать такой божественной и страстной красотой. Рыжие волосы – признак колдовства, а голубые глаза – невинной души. Поэтому, в твоем прекрасном теле соединилось добро и зло.

Арабелла сделала несколько шагом и быстро преодолела расстояние, возникшее между ней и султаном: – Господин мой повелитель, ты даже не спросишь, почему я пришла?

Внезапно девушка ощутила на своей шелковистой коже его горячее, порывистое дыхание. Мадам не успела одуматься, как сильные и властные руки сжали ее нежное тело. Сколько было желания, огня в карих глазах мужчины, желавшего сделать своей девушку, подобную Волшебницы Огня, которая одним своим ясным взглядом привораживала и забирала в свои грациозные руки мужское сердце.

Пальцы Абдул-Рашида заскользили по гладкому атласу платья. Арабелла завораживающе смотрела, как он умело и упорно справляется с ее шнуровкой, развязывая одним прикосновением золотые нити, как расстегивает броши на плечах дочери герцога. И вновь призрак Людовика восстал в ее памяти. Она никогда не удостаивалась того, чтобы сам король снимал с нее одежду. Обычно он ожидал, пока наряды его любовницы не соскользнут по ногам, а уже потом приступал к желаемому. Султан же поступал по-другому. Возможно, на Востоке было принято дарить наслаждения своим женщинам способом раздевания.

Арабелла зажмурилась, чтобы не видеть груду одежды, лежавшую у нее в ногах. Молодая женщина стояла в одной нижней сорочке, но стыд не окутывал ее, как прежде. «Куртизанки не скрывают своих прелестей, они их, наоборот, показывают», – вспомнила дочь герцога слова Антонии. Но эта правда лишь разожгла огонь совести в душе у Арабеллы. Она не хотела быть распутницей, которая ради свободы должна ложиться в постель к султану.

Сняв с себя кафтан и шальвары, Абдул-Рашид поманил леди за собой. Обхватив ее запястье, султан проворно уложил Арабеллу на кровать и принялся развязывать ленточки сорочки. Оказавшись обнаженной, молодая женщина почувствовала холод и дрожь. На удивление, в покоях государя веяло холодом и сыростью. Дочь герцога попыталась укутаться в меховую шаль, лежащую на низком столике, но повелитель заломил ее руки за спину и принялся жадно целовать. Арабелла почувствовала себя совершенно беззащитной жертвой в руках опытного хищника. Через несколько минут она уже ничего не могла поделать. Султан не применял силу для покорения Арабеллы, не бил, как большинство мусульман, которые таким извращенным способом примиряли непослушных женщин. Его поцелуи были сдержанными и короткими, движения скованными. Дочь герцога не понимала, почему страсть, с которой повелитель набросился на молодую даму, так быстро утихла.

Спрыгнув с ложа, на котором несколько минут пылала неистовая близость, султан принялся удовлетворенно попивать виноградное вино с пряностями. После нескольких полных кубков Абдул-Рашид уже лежал на шелковых подушках. С трудом поднявшись, владыка, совершенно пьяный, проследовал к кровати. Арабелла сидела на бархатных простынях, укутавшись в накидку. Она пыталась сохранять внешнее спокойствие, но не могла. Пальцы судорожно сжимала полы шали, слезы стояли в глазах. Дочь герцога всем сердцем, душой и телом возненавидела человека, который завладел ею так, будто девушка была лишь вещью. От этой короткой близости миледи не почувствовала ни наслаждения, ни зова плоти. Лишь понимание того, что она только ничтожная рабыня, проникло глубоко в сердце.

– Не смейте ко мне прикасаться! – закричала молодая женщина, скрывая свою наготу под шелковой простыней.

Султан насильно притянул девушку к себе, заставляя отпустить полы покрывала. И опять эти ненавистные поцелуи, робкие объятия и бормотание на ухо…. Но на этот раз Арабелла не была намеренна мириться со своим жалким жребием в постели. Лихорадочно она нащупала рукоять ножа за поясом повелителя. Вынув кинжал, дочь герцога вскочила с кровати и завопила голосом раненного животного: – Если Вы сделаете хоть шаг, господин, я клянусь, что Ваша кровь окропит мои руки. Мне терять нечего и я сполна отомщу своему обидчику!

Абдул-Рашид стоял, широко открыв глаза. Такого поведения он не ожидал от наложницы, которая, на вид, была такой беззащитной. Но, увы, молодой человек не испугался этой угрозы. Француженка заметила, как сжались его кулаки, а в глазах запылала ярость. Мгновенно государь набросился на женщину, как тигр на жертву. Мадам де Фрейз не успела опустить нож, как острое лезвие вонзилось в широкую грудь властелина. Кровь струями пробилась из-под тонкого полотна сорочки. Завопив от боли, мужчина стал медленно падать на ковер. Арабелла же стояла на месте, пораженная увиденным. Она собственными руками ранила султана! Быстро натянув платье и скрыв лицо под покрывалом, девушка бросилась бежать прочь. Она ни обращала внимание, ни на слуг, которые несли кувшины с вином, ни на гаремных девушек. И лишь оказавшись в Закрытой галерее, француженка заметила, что подол сорочки изорван, а кинжал остался в покоях султана. Это было весомое доказательство того, что повелителя ранила именно наложница его же ножом во время близости, ибо ни слуги, ни стражники не имели права подходить к государю, когда он оставался сам в своих покоях, ближе, чем на шесть шагов. Но возвращаться туда было опасно. Скрывшись на несколько минут в коморке, дочь герцога смыла с рук пятна крови и выглянула наружу. Как она и предполагала, всем уже стало известно, что повелитель лежит в опочивальни, залитый кровью. Слышались беспокойные выкрики и громкие шаги. Только сейчас мадемуазель поняла, что необходимо обратиться за помощью к леди Роземонд. Разумеется, гордая француженка мало чем могла помочь беглянке из гарема. Но скрыть на некоторое время она ее вполне могла.

Арабелла тихими шагами, подобно кошке, пробралась в галерею иностранных послов. Именно здесь находились главные покои Роземонд.

Постучав, молодая женщина вошла. Сильный аромат благовоний и духов ударил ей в нос. Везде были разбросаны вещи и бархатные шкатулки. Роземонд стояла возле золотого зеркала, примиряя украшения.

– Мадам, – поклонилась Арабелла, используя арабский способ реверанса, чтобы не выдать своего французского происхождения перед служанками.

– Кто ты такая, Хатун? Служанка, посланная валиде-султан? Тогда скажи ей, что горничных у меня хватает, – фыркнула француженка, не подозревая, что за вуалью скрывается именно женщина, ставшая когда-то для короля любимицей.

– Леди Роземонд, я не служанка. У меня с Вами много общего, – прошептала девушка, поглядывая на горничных, которые тихо посмеивались из-за жалкого вида Арабеллы: подол платья оборван, волосы разметаются по плечам, вуаль кое-как прикрывает лицо.

– Что у меня может быть общего с алжирской рабыней? Может, французский двор, или жребий фрейлины? Но такую «красавицу», одетую в лохмотья, видит Бог, никто и близко не подпустит к дворцу, – все уже открыто засмеялись. Арабелла чувствовала себя ничтожеством, над которым смеются невольницы. Хотя, она была одной из них. Сжав руки в кулаки, чтобы не сорвать с себя вуаль прямо перед наложницами, дочь герцога спокойно парировала:

– Сударыня, простите мне мою дерзость, но Вы не можете меня оскорблять. Я не Ваша рабыня, у меня есть такое понятие, как гордость и уважение. Поэтому, мадемуазель, кем бы Вы ни были, я должна попросить Вас об аудиенции. Поскольку, даже осужденный имеет право восстать перед господами перед расплатой за свои грехи.

Пораженная красноречием девушки, Роземонд, опустив голову, ответила: – Я…я тебя слушаю.

– Леди Роземонд, я попрошу остаться с Вами наедине. Поскольку наш разговор не должен касаться посторонних.

– Но они мои камеристки. Им я доверяю.

– Но я им не доверяю, ибо они – просто служанки, которые за мешок золота могут не только предать, но и убить. Не смотрите так на меня, мадам. Я не скажу Вам ни слова в присутствии этих девиц. Либо они уйдут, либо, клянусь своей честью, мне придется смолчать. Но в таком случаи Вы не узнаете ни капли того, что Вас так прямо касается. Но мне кажется, что Вы просто боитесь того, что я причиню Вам вред. Если это так, тогда у меня нет уважения к Вам, ибо Вы, такая могущественная, богатая государыня, боитесь беззащитной девушки из гарема.

Сглотнув слезы, женщина шепнула своим девушкам: – Выйдите.

– Но, госпожа, – темноволосая служанка запротестовала. Возможно, она была алжиркой, ибо только в этих женщин такая горячая кровь и упорство.

– Фатиме, не смей противиться моим указанием! Эта женщина – лишь капля воды в океане роскоши. Кто она такая? Госпожа? Султанша Абдул-Рашида? Или, может достопочтенная графиня? Она полностью зависит от нас. А бояться таких, значит, унижать самих себя, – леди Роземонд проговорила эти слова на французском языке, в надежде, что новоприбывшая незнакомка не знает этого языка.

Когда дверь за служанками захлопнулась, девушка сделала нескольку шагов навстречу француженке: – Мадам, извольте мне сделать то, что навсегда изменит Ваше отношение ко мне, – медленными движениями руки молодая женщина сбросила с лица вуаль. Роземонд стояла на месте, будто статуя, широко открыв глаза. Судорожно глотнув, она пролепетала тихим голосом:

– Ма…мадемуазель…де…де Фрейз? Это Вы?

– Да, леди Роземонд, Ваши прекрасные глаза Вас не обманули. Вы не бойтесь, я не призрак, – засмеялась Арабелла, принимая французский тон общения.

– Но ведь всю Францию облетела мысль о Вашей гибели. Все считали, что на Вас напали разбойники и утопили в Сене. Еще и в реке нашли труп женщины…. Женщины, у которой были такие же волосы, как и у Вас. Но труп не смогли опознать из-за страшных увечий. Несчастная находилась на левом побережье Сены, рядом с домом, в котором Вы родились. Было две версии: либо это Вы, либо…Ваша приемная мать. Теперь, когда Вы здесь, все и так понятно….

– Что? Этого не сможет быть! Она не могла умереть!

– Скорее всего, ее убили. Ибо из ее груди торчал длинный нож с рукоятью, на которой был выцарапан облик волка, державшего в зубах человеческую голову. Но потом кинжал исчез прямо из дворца. Я уверена, что убийцей являлся человек, очень близко приближенный к королю.

– Но кто? У Антонии не было врагов, к тому же, она не знала никого из свиты Людовика, – слезы заструились по щекам девушки, а взгляд устремился в даль: – Может, охотились на меня?.. Ведь в тот день, когда на меня напали, я соврала королю, что еду к матери. Возможно, это его сторонники пожелали от меня избавиться, но нашли Антонию. Но кто тогда на меня напал?

– Мадам, я прошу Вас, не думайте об этом. Лучше расскажите, как Вы здесь оказались?

Тихим голосом Арабелла рассказала все миледи де Сандрайн, уточняя каждую мелочь. По просьбе девушки, Роземонд не перебивала свою собеседницу, хотя на протяжении всего рассказа не раз всхлипывала и поднималась с кресла.

– Теперь Вы понимаете, мадам, что здесь я оставаться не могу. Если меня найдут, то пожелают остановить биение сердца. Прошу, помогите.

Маркиза медленно встала, подходя к окну: – Но чем я могу Вам помочь?

Вопрос повис в воздухе. Неужели Роземонд была так наивна, что не понимала просьбы Арабеллы? – Мадам, Вы знаете не хуже меня, как карают за причиненный вред королю во Франции. Здесь же способы более извращенные. Вместо эшафота меня ожидает сто смертельных ударов кнута.

– Вы хотите, чтобы я скрывала Вас у себя? – это прозвучало жестко и неприятно. Арабелла вздрогнула, вспоминая, как однажды маркиза убила служанку за то, что несчастная опрокинула бокал ей на новое платье. Но тогда между женщинами стоял закон. Здесь же такого не было. Мисс де Сандрайн вполне могла отдать француженку в руки арабскому правосудию за покушение на жизнь султана. Но, чтобы не наводить на себя подозрения, ей было легче просто перерезать глотку девушке. Да, Роземонд могла так поступить, не моргнув глазом. Но будет ли она рисковать бессмертием своей души, в которое так свято стала верить после смерти брата, или же инстинкт самосохранения сработает быстрей, чем христианские суеверия?

Женщина прикусила губы с такой силой, что теперь они напоминали тоненькую полоску, в глазах засветились огоньки ярости, тонкие пальцы сжали бархатную обивку стула: – Вы хотите, чтобы я забрала Вас с собой?! Это невозможно! Глупо и безрассудно! Выходит, Вы задумали все это заранее, увидев меня в тронной зале. Если султан не согласился бы отпустить Вас и решил наказать за дерзость, Вы бы просили помощи у меня, не так ли, уважаемая мадемуазель?

Волнение сдавило грудь Арабеллы. Набрав в легкие побольше воздуха, девушка кивнула.

– Мисс, мне очень жаль Вас. Я не хочу, чтобы Вашу шею обвил кожаный шнурок. Но не забывайте, что я не сама. У меня есть дочь. Малышка не должна остаться сиротой.

– Но с чего Вы взяли…, – запнулась мадам де Фрейз.

– Если я спасу беглянку, то пойду на эшафот тоже.

– О чем Вы, леди де Сандрайн? Вы – свободная женщина, иноземная маркиза, которую охраняет закон и сам король. Местные вельможи не имеют право убить Вас. А я…. Я лишь безвольная рабыня, принадлежавшая династии, как вещь. Кадий издаст приказ лишить меня жизни еще до того времени, как об этом узнает владыка. Хотя, мне трудно верится, что Его Милость будет утруждать себя вопросами о безвольной девке. Ибо любая икбал может от меня избавиться по одному велению своей руки. Кроме Вас, мне никто не сможет помочь…

Роземонд уныло подошла к кроватке, на которой спала ее дочь. Положив ладонь на золотистые волосы девочки, леди де Сандрайн вздохнула: – Мария, единственный ясный лучик в моей темной жизни, я не могу тобой рисковать, доченька. Ты для меня все, – и, обернувшись к Арабелле, ответила: – Мне трудно принять это решение, но…. Ах, хорошо. Я Вам помогу. Завтра я собираюсь вернуться в Италию, в Тоскану. Там пока живет мой муж. Вы поедите со мной, – приятный поток спокойствия пронесся по всему телу девушки, но волнение вернулось с первым стуком в дверь. Француженка вздрогнула.

Роземонд быстрыми шагами проследовала к двери, защелкнув замок: – Мадам, спрячьтесь за ширмой. Там стоит лохань для умывания и чистая одежда. Приведите себя в порядок и не выходите. Один Господь знает, кто стоит там, за дверью, – страх сдавил грудь Арабеллы, а на глазах выступили слезы. Нет, она не может проявлять слабость. Ибо пережила столько зла и бед, что эта лишь незначительная проблема по сравнению с теми, что выпали на ее долю. Ноги отказывались слушаться молодую женщину, дрожь во всем теле не позволяла сделать ни шагу.

– Не стойте! Спасайте свою жизнь! – закричала леди де Сандрайн, теребя дочь герцога за плечи: – Вы должны сейчас быть тише мышки. Поймите же, на кону стоит Ваша жизнь и свобода. Возможно, все уже догадались о том, что это именно Вы ранили султана. А в таком случаи, кроме бегства ничего не спасает. Идите, в той комнатке Вы будете в безопасности. Никому и в голову не придет, что Вы скрываетесь там. А я пока посмотрю, кто пришел, – еще один стук в дверь, такой громкий и настойчивый. Ничего не говоря, Арабелла скрылась за ширмой, едва не поскользнувшись на скользком полу. Это была, возможно, личная баня Роземонд. Повсюду стояли котлы, из которых шел пар и тепло, стены завешаны мехом, огромная лохань оббита золотом. Мадам де Фрейз прижалась к стене, слыша, как щелкнул замок. В маленькой прорези ширмы она смогла разглядеть охранника, который стоял на пороге и что-то тихо говорил Роземонд. Только последние слова молодая женщина смогла расслышать.

– Что нужно валиде-султан? У меня много дел, завтра я отплываю, – возмущалась маркиза, явно занервничав при мысли о том, что Зильхиджа что-то заподозрила.

– Мне неизвестно, госпожа. Но Ее Величество султанша приказала Вам немедленно прийти, – от грубого голоса стражника дочь герцога невольно вздрогнула. Не дай Бог, кто-то обо всем рассказал валиде!

– Хорошо. Я сейчас переоденусь и приду, – парировала леди де Сандрайн.

– Нет, мадам. У Вас нет времени. Благочестивая госпожа ждет Вашего визита с минуты на минуту. Не заставляйте меня принуждать Вас силой, – шаль, прикрывающая плечи Роземонд, сползла на пол. Учащенное дыхание женщины разносилось по всей опочивальне. Не сказав больше ни слова, маркиза последовала за охранником. Когда дверь за ними захлопнулась, Арабелла смогла выйти из своего убежища. Дверь Роземонд оставила запертой, но окна ведь были открыты. Любой, кому вздумается, мог оказаться в покоях, перепрыгнув через ставни. Подавив отчаянный вздох, молодая женщина посмотрела на Марию. Девочка спала в углу комнаты, такая милая и беззаботная. Решив, что волноваться пока не нужно, Арабелла пошла за ширму, развязывая шнуровку на корсете. Кровавое пятно на платье свидетельствовало о том грехе, который совершила девушка в покоях султана. Это была кровь владыки, кровь династии, которая пролилась от удара клинка. Мадам де Фрейз бросила наряд в огонь, надеясь, что вместе с тканью сгорит и ее боль и воспоминания об этой ночи, последствия которой были пока неизвестны.

Прохладная вода немного освежила пылкий жар девушки. Смыв с волос запекшуюся кровь, молодая женщина облачилась в тонкое, кружевное платье, которое оставила ей Роземонд. Присев на лавочку возле лохани, дочь герцога закрыла глаза, представляя, как возвращается во Францию, как перед ней открываются ворота Парижа…. Арабелле не хотелось бежать из этой страны, подобно преступнице, которая покушалась на жизнь султана. Но другого выхода не было…. Внезапно девушка оказалась в полной темноте, ибо единственная свеча, освещающая комнату и баню, потухла. Молодая женщина встала, чтобы зажечь еще две, но остановилась, услышав подозрительный шорох и шум. Неужели ее кто-то нашел? Мадемуазель де Фрейз прижалась к стене, видя, как по покоям мелькает чья-то неясная тень. Леди де Сандрайн не было уже долгое время, но кто это? В мгновение ока все затихло. Не было уже ни шума, ни теней. Женщина сделала один неуверенный шаг, потом еще один.

Выйдя из-за ширмы, она огляделась по сторонам. Арабелла завизжала, когда ощутила грубые руки незнакомца. Мужчина зажал ее рот рукой, не позволяя даже пискнуть: – Тише, моя девочка, тише. Если будешь умницей, мне не придется убивать тебя прямо здесь. Но запомни одно, тебя никто уже не спасет, ты сама вырыла себе могилу, – голос был очень тихим и хриплым, но Арабелла смогла узнать этого человека. Азрун Ага…. Это был он. Молодая женщина с такой силой впилась зубами ему в ладонь, что евнух опустил руку, но вторая лежала на талии, не позволяя сделать ни шагу.

– Это ты…. Азрун, почему ты это делаешь? В чем моя вина? В том, что я решила навестить давнюю подругу и провести ее в дальний путь? Ведь моя госпожа не желала меня видеть, это благодаря ее милости я здесь. На рассвете я бы приступила к своим обязанностям, – это было чистой ложью, которой мог поверить лишь глупец. К сожалению, Азрун таким не был, да и не стал бы он похищать служанку султанши только из-за ее отлучения от обязанностей. Разумеется, он уже знал, какое преступление совершила француженка.

– Твоей красивой лжи поверит лишь тот, кто не видел кровавого озера под повелителем, кто не сжимал до крови в руке окровавленный кинжал, кто не поднимал с ковра рваный кусок платья. Моли Аллаха, дрянь, чтобы наш владыка остался жив. Иначе клянусь своей честью и достоинством всей династии, что не только разорву тебя на куски, но и повешу твои остатки на крышах каждого дома. Чтобы люди видели, как наказывают таких собак, как ты! – молодая женщина едва не вскрикнула, представляя, как две лошади мчаться в разные стороны, волоча за собой жертву. Слезы застыли на глазах, а рот был открыт, не в силах произнести ни звука. Азрун Ага уже ослабил хватку, и молодая женщина могла без труда вырваться и броситься бежать. Но куда? Повсюду, возможно, стоит охрана. Арабелла так резко повернула голову, что одна серьга, подаренная Ферие Султан, упала на пол.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Что с нашим султаном? Его кто-то ранил?

Евнух с такой силой сжал запястье Арабеллы, что девушка невольно воскликнула, пожалев о своем обмане: – Не ври, девчонка. Ты перешла уже все границы дозволенного. Аллах тебя покарает, бесстыжая развратница и преступница!

Послышался скрип двери. На пороге появилась Роземонд. Волосы, которые придерживал чепец, кудрями повисли на плечах. Женщина едва слышно воскликнула, снимая с плеч накидку: – Что…что здесь происходит? Арабелла!.. – маркиза хотела подойти, но Азрун вынул из ножен длинный кинжал с острым клинком, придвинув лезвие к горлу свой заложницы:

– Стойте на месте, миледи, если не хотите, чтобы Вашу подругу разорвал на куски мой нож.

Рот женщины невольно приоткрылся, лицо стало белым: – Что тебе нужно от этой девушки? Она служанка султанской кузины. Ты хоть знаешь, какое наказание тебя ожидает за причиненный ей вред? Тебе жить надоело?

– Позвольте и мне задать Вам вопрос. Осведомлены ли Вы, мадам, о том, что покушение на властелина карается смертной казнью? Зачем Вам лишние проблемы? Отдайте девчонку и уезжайте. Не вмешивайтесь не в свои дела, маркиза. Вы не знаете местных законов и обычаев. Живите своей жизнью, если не хотите пойти вслед за этой предательницей, – от шума Мария, все это время тихо спавшая, начала тихо хныкать: – У Вас маленькая дочь. Не хотите ли Вы оставить ее сиротой? Думаю, что нет, миледи, – Роземонд стояла, ничего не говоря. Судорожно сглотнув, девушка подняла глаза:

– Азрун Ага, я знаю, что ты человек хороший и никогда не будешь подставлять людей зря. Пойми, мисс Арабелла не по своей вине совершила такое тяжкое преступление. У нее не было другого выхода, – выпалила маркиза, подбирая каждое слово.

– Да кто она такая, чтобы даже касаться к тени Аллаху на Земле? – вскипел евнух.

– Послушай, ты только заботишься о благополучии династии и своего повелителя. Это похвально, ведь не на каждом шагу найдется пес, который будет верным и преданным слугой, невзирая на то, что его даже в грош не ставят. Подумай, что будет с тобой тогда, когда Абдул-Рашида свергнут. Ты не думай, что государь будет править страной еще долго. Я же видела, как принц Мухаммед хочет занять место отца. Когда наследник повзрослеет и возьмется за оружие, первым делом он уберет с пути Абдула. Что тогда ты будешь делать? Новая валиде-султан тебя не пощадит и выгонит. А я могу помочь тебе. Поверь мне. Я обещаю, что дам тебе любую сумму, которую попросишь. Для тебя это очень большой шанс, ибо в глубокой старости ты не будешь голодать, и спать под открытым небом. У тебя будет дом и слуги, пища и кров. Скажи, сколько ты хочешь золотых монет?

Азрун Ага молчал. Его взгляд беспокойно созерцал всю комнату, передвигаясь с Роземонд на дрожащую Арабеллу, неподвижно стоявшую с кинжалом у горла: – Я…я это делаю не потому, что желаю денег, а потому, что мне жаль эту предательницу. Я не хочу, чтобы такая молодая роза пошла на эшафот.

Уголки губ маркизы изогнулись в улыбке: – Назови любую сумму.

– Двадцать тысяч золотых. Мне этого хватит на весь остаток жизни, – парировал евнух.

Молодая женщина подошла к стеклянной дверце, ключ, от которой висел у нее на поясе. Открыв сейф, девушка достала мешочек, бросив его перед Азруном Агой: – Пересчитай. Здесь ровно столько, сколько ты потребовал.

Одним движением руки евнух перебрал все монеты, рассматривая каждую:

– Отлично. Забирай свою девчонку. Но, запомни: если сегодня же ночью ты с ней не уедешь, я клянусь, что все всем станет известно.

Роземонд прикусила губы, а Арабелла судорожно сглотнула: – Извини, но я срочно не могу отправиться в путь. Я собиралась завтра утром….

– Нет, моя дорогая маркиза. Под покровом ночи Вы должны уехать. Я не буду покрывать тех, кто еще находится на этой святой земле. Неверным здесь не место.

Леди де Сандрайн сделала несколько шагов навстречу Азруну, преодолев расстояние, которое разделяло их, подобно дыре: – Хорошо. Завтра меня уже никто во дворце не увидит. Но и ты пообещай, что выполнишь мое поручение. Сегодня ночью никто про Арабеллу и не спросит, все посчитают, что она в покоях Ферие, как и положено рабыне, а той не до своей служанки. Но утром начнется паника. Ты обязан сделать так, чтобы никто не узнал про бегство до того времени, как мы отплывем от Алжира. Никто не должен выслать за нами погоню. Ты меня понял?

– Но я не могу ничего сделать.

– Можешь. Соври, что Арабелла пошла в мечеть, что ты лично ее туда отвез. Я уверенна, что этому предлогу поверят все, но, а, когда всплывет правда, я с Арабеллой буду уже очень далеко. Главное, это выиграть время. Нельзя терять ни минуты, ибо на кону наша жизнь.

– Ты уверена, что этому поверят?

– Я отказалась принять ислам. И поэтому все подумают, что я изменила свое решение и приму другую веру, – ответила мадам де Фрейз.

– Но это слишком опасно! – воскликнул Азрун, испуганный таким предложением.

– Азрун Ага, если ты трус и боишься соврать тем, кто и куска хлеба тебе потом не даст, отдавай деньги. Двадцать золотых – это не две монеты, которые можно выиграть в борделе, – прошептала маркиза.

Ничего больше не говоря, евнух вышел из покоев, едва волоча ноги и сжимая в руке мешочек.

Тяжело дыша, Арабелла упала на кресло, запрокинув голову: – Мисс, как Вам удалось его переубедить? Этот Ага был непреклонен.

– Ах, миледи, уговорить цепного пса, который только и делает, что собирает себе не хлеб, было не трудно. Но сейчас проблема далеко не в этом. Через несколько часов муэдзин станет призывать на утреннюю молитву. У нас есть очень мало времени, чтобы покинуть этот алжирский ад.

– Но как мы отсюда выйдем? Нас не пустят. Повсюду стража.

– У меня есть разрешение султана покинуть дворец в любой момент. Когда я только приехала на торжество, я потребовала Абдула поставить печать над теми строками, где написано, что я свободна и могу уехать, когда пожелаю. Охранники, увидев это постановление, пропустят нас. Но, а Вам, милочка, придется скрыть свое прекрасное личико и тело под плащом. Вы знаете итальянский?

Арабелла кивнула.

– Если кто-то с Вами заговорит, либо молчите, либо скажите несколько слов на итальянском. Я надеюсь, что этот язык здесь никто не знает. Будет лучше, если все будут думать, что Вы итальянка Ференсо до Феро. Но будьте осторожны. Ваше волнение может помешать нашему делу. Не волнуйтесь, я буду рядом, и если что-то пойдет не так, я приму все меры, чтобы исправить данную ситуацию. Главное, спокойствие и холоднокровие. Пока приведите себя в порядок, а я позову горничных. Половину вещей уже упаковано, поскольку я собиралась уезжать завтра утром, но остались некоторые безделушки, – с этими словами Роземонд проследовала в маленькую дверь, которая находилась справа от центральной. То была маленькая коморка, в которой спали личные служанки маркизы. Разумеется, в ее родном дворце в Тоскане и в Париже у этих девиц имелись свои комнаты, но тут они были ущемлены.

– Вставайте, бездельницы!

– Что такое, госпожа? Вы нас отпустили, и мы решили немного отдохнуть! Если….

– Закройте свои рты! Кто вам давал право спорить со мной?! И без вас проблем хватает!

– Простите нас. Мы не хотели разгневать Вашу Светлость, – пролепетала хрупкая девушка с черными, как смоль, волосами.

– Сейчас же мы должны сесть на корабль. Собирайте вещи и надевайте плащи. Марию лучше не будить, закутайте ее в меховую накидку и возьмите на руки, – поспешно проговорила Роземонд, собирая в шкатулочку золотые серьги и бриллиантовые колье.

– Помилуйте за любопытство, но кто эта девушка? Мы ее раньше не видели. Новая служанка? – поинтересовалась брюнетка, поглядывая на Арабеллу, закутанную в плащ.

– Это итальянка, синьора Ференсо до Феро. Она будет с нами на корабле. Относитесь к этой даме с уважением, ибо она не горничная, как вы, а уважаемая мадам. Непочтение к ней, непочтение и ко мне, – приказала маркиза, гордо поправляя локоны.

Камеристки склонились в реверансах. Молодая женщина наблюдала за леди де Сандрайн, за ее поведением и речью. Эта дамочка была чересчур спокойна при бегстве. Арабелла с тревогой подумала, что маркиза решила устроить ей ловушку и получить вознаграждение от вельмож султаната. Ибо слишком долго она была в покоях валиде и чересчур быстро подкупила Азруна Агу.

 

ГЛАВА 17

Когда все вещи были упакованы, беглянки и горничные проследовали к центральным воротам. Как и думала Роземонд, у выхода их задержали стражники: – Мадам, помилуйте, но мы нем можем Вас выпустить без специального разрешения повелителя. Если такового у Вас нет, то мы вынуждены его попросить. Владыка сейчас опочивает и, разумеется, его будить никто не имеет права, поэтому до утра Вы должны подождать.

– Разрешение у меня есть, господин привратник. Вот, взгляните, – маркиза достала из-за пояса свернутый свиток, скрепленный султанской печатью. Стражник внимательно его прочитал, потом передал главному охраннику гаремной стражи.

– Отлично, мадам. Вы можете идти, но, что это за девушки? – поинтересовался страж, поглядывая на служанок. Арабелла еще сильней натянула капюшон на лицо, пряча выбившиеся локоны.

– Это мои камеристки. А, в чем, собственно, дело? Я не простолюдинка, чтобы обходится без горничных. Я приехала с ними, и уеду с ними, господин привратник. И если у Вас имеются какие-то жалобы на счет моих дам, то тогда я прошу предъявить их госпоже Назлыджемаль Хатун. Именно эта уважаемая особа принимала меня в день моего прибытия во дворец. И я смею заметить, что ни у валиде-султан, пусть Всевышний дарует ей долгую жизнь, ни у повелителя, ни у хазнедар-уста не вызвали подозрения или малейшего недовольства мои девушки. Так, по какому праву, Вы меня смеете задерживать? Или же господин старший привратник считает, что может противиться великому решению вельмож этого великого государства?

– Нет, что Вы, мадам? Как я смею? Просто…

– У меня больше нет времени на Ваши проблемы. Документ я показала и имею полное право сейчас покинуть султанскую резиденцию. Поэтому, прикажите своим стражникам, чтобы они пропустили нас.

Женщины быстрыми шагами вышли во двор, в сад, освещенный лунным светом: – Карета ожидает нас возле фонтана, – маркиза прищурилась, подходя ближе к воротам: – Берлины там нет. Мисс, подойдите, – позвала леди де Сандрайн, отходя в сторону от служанок.

– Что такое, мадам?

– Мадемуазель, мне это не нравится. Есть опасность, что нам подстроили ловушку. Карету должны были оставить возле садовой беседки, но она находится за воротами, у равнины. Я боюсь, что за теми кустами может быть засада. Что будем делать?

Холодок пробежал по спине Арабеллы. Девушка лихорадочно огляделась по сторонам. Совсем недавно ее голову посетила радостная мысль о бегстве, но сейчас вновь реальность стала ужасной и суровой.

– Миледи, что бы ни случилось, мы должны покинуть этот ад. В противном случае, нас обоих ожидает смертная казнь. Поймите же, Роземонд, каждая минута дорога. Я понимаю, что мы должны быть острожными, но выхода, увы, у нас нет. Либо мы рискнем жизнью, либо потеряем ее на плахе эшафота, – горячо пролепетала молодая женщина.

– Хорошо, – обернувшись к двум личным охранникам, маркиза приказала: – Посмотрите, нет ли там непрошеных гостей. Но будьте осторожны и не забывайте, что за малейшую ошибку ваши головы полетят с плеч, – всадники рысью помчались по равнине, а Роземонд лишь стояла, не в силах сделать ни шагу.

Через четверть часа стражники уже возвращались: – Мадам, мы все проверили. За теми кустами нет никого, кроме кареты.

– Хорошо, – спустившись к экипажу, Арабелла увидела еще одну карету, маленькую и низкую.

– Это повозка для служанок. Но Вы, мистрис, сядете со мной в берлину.

– Но, леди Роземонд, это может вызвать подозрение. Для всех я – итальянка, которая обязана служить Вам. Горничные не поймут, почему я села с Вами, да и если, не дай Бог, за нами вышлют погоню, все догадаются, почему я с Вами в одной карете, поймут, что я не просто служанка, а беглянка, которую Вы спасаете, – ответила мадемуазель де Фрейз.

– Не говорите чепухи, мисс. Мы отделались от Азруна Аги, обманули стражников. Теперь, когда мы почти спаслись, я не брошу Вас на произвол судьбы. Садитесь, пора ехать. В порту нас будет ожидать корабль.

Внезапно раздался крик, потом еще один, топот коней и проклятия, которые летели со всех сторон на арабском языке. Арабелла не могла сдвинуться с места, дикий страх сковали каждую частичку ее тела.

– Предатели! Изменники! Держите их! – в затуманенном разуме молодой женщины восстало воспоминание, когда она стояла также неподвижно с Мариджаном, видя и понимая, что это их последняя встреча. Но тогда ее грехом стало замужество, а сейчас покушение на жизнь властелина. Мадемуазель де Фрейз окончательно пришла в себя, когда грубые и беспощадные руки стражника схватили ее за талию. Дочь герцога стала вырываться, царапаться и кричать. Она видела море крови, трупы и крик со всех сторон. Охранники Роземонд оборонялись, но их было слишком мало, и султанские люди взяли вверх. Перед глазами девушки промелькнула стрела, вонзившаяся в плечо ее обидчика. Арабелла бросилась бежать прочь, надеясь, что ее не заметят. Но внезапно ее остановил детский плач. На земле лежала окровавленная маркиза с кинжалом в груди, а возле нее рыдала Мария, этот невинный ребенок, на глазах которого умерла родная мать.

– Мама! – закричала нечеловеческим голосом дочь убитой Роземонд. И вот копье, пылающее огнем, летело прямо на девочку. В мгновение ока француженка подхватила ребенка, подняв его так высоко, что огненная стрела задела ей предплечье. Сначала беглянка не почувствовала боли, но потом все плечо как будто наполнилось беспощадным огнем. Кровь запеклась под рукавом, от чего адская боль превратилась в мученическую кару. Крик, срываемый с уст несчастной, стал похожим на рев дикого животного. Арабелла медленно осела на землю, а ослабевшая рука отпустила малышку. Молодая женщина понимала, что не может лишиться чувств на поле боя, понимала, что обязана спасти и защитить Марию. Смерть не пугала Арабеллу, но судьба этой крошки вонзилась ей в разум.

– Мария…. Беги…, – почти беззвучно прошептала девушка: – Беги!..

Перед мутным взором дочери герцога появилось лицо Вендуф. Раненная служанка бросилась к мадемуазель де Фрейз: – Госпожа, что с Вами?! Госпожа, Вы меня слышите?! О Боже, Вы ранены! Мадам! Умоляю, не умирайте! Держитесь! Скоро этот ад закончится! Только не закрывайте глаза!

– Вендуф, уведи Марию…. Спаси невинного ребенка, – после этих слов Арабелла погрузилась во мрак.

 

ГЛАВА 18

– Подлая дрянь! Как она посмела?! Клянусь Аллахом, я бы все отдала, только бы увидеть ее кончину! – бушевала валиде, расхаживая по тронной зале.

– Матушка, я прошу Вас, не говорите так. Эта французская Хатун провинилась и заслуживает наказания, я этого не отрицаю, но и я не имел права ее домогаться, – запротестовал Абдул-Рашид, жмурясь от боли.

– Когда же ты поймешь?! – разгневалась еще сильней Зильхиджа, садясь подле сына: – Ты – великий султан, повелитель нашей священной страны и великого, арабского государства. Ты имел полное право получить от той неверной все, что пожелаешь. Потому что она – лишь рабыня, которая и нашего взгляда не стоит. Вместо ранения она была обязана опустить глаза и повиноваться тебе. Наглая девчонка! Пусть Всевышний не обделит ее муками и всевозможными страданиями на этом свете и на другом. Пусть страдает вечно! Вот, взгляни, сынок, – женщина поднесла к лицу повелителя свою ладонь, на которой покоилась крохотная, сверкающая серьга: – Это украшение Арабеллы, подаренное ей Ферие. Его после обыска нашли в покоях твоей драгоценной гостьи – неверной Роземонд! Эта нахалка помогла сбежать преступнице, но ничего, я надеюсь, что ее душа уже горит в аду! Негодяйка! Предательница! Эта подлая дрянь еще и хотела женить моего внука на своей девчонке! Будь проклята и она, и все ее потомство!

– Тетушка, простите, но, может, хватит? – тихо пролепетала Ферие.

– Закрой рот! Как тебе не стыдно?! Твоя служанка покушалась на жизнь властелина! Это ты ее так распустила. Бесстыжая, а я любила тебя, как родную дочь! Из-за тебя чуть не умер мой единственный сын!

– Валиде! Прекратите немедленно! Моя кузина не виновата в случившемся. Ее вина лишь в том, что она приехала сюда, к женщине, которую считала тетей! Вы относитесь к Ферие, как к наложнице. Но не забывайте, она не только Ваша племянница, но и дочь персидского шаха! У нее есть достаточно земель, чтобы править в Персии, на своей родине.

– Абдул-Рашид!

– Хватит, валиде-султан. И теперь я это говорю не как Ваш сын, а, как султан этого государства.

– Позволь поинтересоваться, когда ты стал заботиться о благе государства, называть себя султаном? Ведь ты только и делал, что наслаждался пылкими любовницами! И теперь ты заявляешь, что имеешь полное право управлять султанатом? Нужно было об этом думать раньше, сын. Теперь уже поздно.

– Выйдите все! – прокричал султан: – Ферие, сестра, ты тоже выйди.

Оставшись наедине с матерью, молодой человек подошел к ней вплотную: – Ты – моя мать, я уважаю и люблю тебя, но не забывай, что я не просто твой сын, но еще и султан. Как и все, ты должна уважать меня, считаться с моим мнением, не принимать никакие решения государственной важности без моего на то одобрения. Законы для всех равные. И для тебя, матушка, тоже. Запомни, я не позволю, чтобы меня унижали на глазах прислуги.

Валиде тяжело вздохнула, расправляя плечи: – Прости, Абдул. Может, я правда сказала много лишнего, но это из-за того, что я очень люблю тебя, я вырастила тебя и теперь, когда неверная француженка опорочила нашу священную династию, я жажду отомстить.

– Не волнуйтесь, матушка. А, где сейчас эта неверная? – султан прошел к столу, внимательно рассматривая какие-то бумаги о финансах.

– Она у лекарки, мой сын.

Отложив папку, повелитель внимательно посмотрел на мать: – Что с ней? Я же говорил, что без моего ведома и волосок с ее головы не должен упасть! Как Вы посмели принять какое-то решение, даже не спросив меня?!

– Успокойся. Я ничего ей не делала. Клянусь, она пострадала не из-за меня. Когда эта неверная собиралась сбежать, твои воины поймали их. Та француженка была зарезана, стражники хотели убить и ее дочь, но предательница спасла ее, а стрела, предназначенная для девочки, зацепила руку неверной Хатун. От боли рабыня лишилась чувств. Охранники принесли ее во дворец. Арабелла у лекарки, в гаремной больнице. Если она выживет, но ее казнят на Площади Совета, как изменницу династии, но, а если Аллах заберет ее жизнь сам, то голову этой оскверненной отвезут в Мекку, где повесят на крышу мечети Пророка Мухаммеда, чтобы все видели, как карают таких негодяек. Но решение за тобой, Абдул. Ты можешь отнять жизнь той христианки тихо, подсыпав в ее еду яд, либо прилюдно задушить. Решай, – женщина гордо вскинула голову, всматриваясь в лицо владыки.

– Мне нужно подумать, валиде. Оставьте меня самого. На вечернем Заседании Министров Султаната я объявлю о своем решении, – тихо пролепетал Абдул-Рашид, и его взгляд, всегда такой ясный и сверкающий, потемнел и потух.

Недовольно ворча о том, что сын уже перестал считаться со своей матерью, Зильхиджа покинула покои.

Спустя несколько часов Абдул просто сидел за своим столом и молчал, не желая принимать государственных деятелей. Решение, обязанное слететь с великих уст султана, касалось чести династии. Не первый раз и не второй владыки судилось выносить смертный приговор своим подданным, но сейчас смерть должна была забрать в свои владенья не пашу, а женщину, которая пленила повелителя. Несмотря на то, что на плече араба еще не зажила рана от рук Арабеллы, убить ее он не мог.

Тихо проследовав в другой конец коридора, где находилась гаремная больница, султан зашел вовнутрь. На деревянных койках лежали больные наложницы, дурно пахло лекарствами и травами. В этой огромной комнате горело лишь несколько свечей, при тусклом свете которых рассмотреть лица больных почти не удавалось. Абдул, не желая тревожить своим приходом девушек, почти беззвучно обратился к лекарке: – Здесь лежит служанка Ферие Султан, Арабелла Хатун?

– Да, повелитель. Эту наложницу принесли вчера вечером. У нее на руке было огненное ранение, при котором обычно все умирают. Это чудо, что несчастную не постигла такая доля. Кровотечение мне удалось остановить, но рана еще глубока и в любой момент может начаться заражение. В противном случае Хатун может умереть от лихорадки или боли. Пока, слава Аллаху, угроз для ее жизни нет, – опустив голову, ответила старуха.

– Где она?

Женщина показала в противоположный конец комнаты, где лежанку освещала мутная лампада. Возле кровати стоял столик с окровавленными бинтами и повязками, бутылочки и флаконы. На койке лежала Арабелла, все еще без чувств. Наклонившись над ее ложем, султан озабоченно спросил: – Почему она до сих пор не приходит в себя?

– Повелитель, девушка всю ночь горела в лихорадке, но сегодня утром она приходила в себя на некоторое время, но ничего не сказала и вскоре погрузилась в беспамятство. Нам остается лишь ждать.

– Хатун, ты уже долгое время верой и правдой служишь мне и моей династии. Ты очень опытная лекарка, поднимающая на ноги многих больных и немощных. И, разумеется, ты знаешь, что постигнет Арабеллу, когда она очнется. Поэтому….

– Вы хотите, чтобы я подсыпала сильное снотворное в питье девушки, чтобы она не проснулась? – в невыразительных глазах Сарди Хатун промелькнул ледяной страх.

– Нет, – еще раз внимательно всмотревшись в бледное лицо молодой женщины, Абдул-Рашид со вздохом вынес свое решение: – Я не хочу отдавать эту девушку в кровожадные лапы законов и обычаев. Моя мать и советники требуют голову этой Хатун. Но я ее не убью, не смогу…. Она чужеземка и если она и отпустит дух, то только на своей родине. У Азруна Аги здесь есть неподалеку дом, где живет его мать-христианка. Именно к ней я хочу отвести Арабеллу. Она добрая женщина и позаботится о судьбе француженки, но, а когда та оправится, то уедет во Францию. Но есть одна проблема. Кадий захочет увидеть тело Арабеллы, и для этого мне нужна мертвая Хатун, скончавшаяся сегодня. Такие есть? – от такого плана Сарди потеряла дар речи, но через несколько минут вновь заговорила спокойным и холодным тоном:

– Да, сегодня в полдень умерла Фатима Хатун, гедиклис. Она скончалась от раны, которую получила после падения на острые камни. Во время вечерней молитвы ее похоронят. К счастью, про ее кончину еще никому не известно.

– Значит так, слушай меня внимательно, Хатун. Сейчас сюда придет Азрун и заберет Арабеллу, ты тем временем прикажешь принести сюда труп Фатимы. Для всех она будет умершей Арабеллой. Ты ее закутаешь в саван и прикажешь выбросить в воды реки. Мне этого делать не хочется, но только так мы избавимся от подозрений. Пока все будут считать неверную покаранной, истинная девушка будет жить в доме матери евнуха.

– Но, господин, Вы – великий султан, правитель всех правоверных мусульман. Почему Вы должны в тайне делать, то, что посчитали нужным? – в хриплом голосе лекарки послышалось сожаление, ибо она была уже стара и служила во дворце еще при правлении отца Абдул-Рашида. Покойный султан являлся мудрым, рассудительным владыкой, он никогда никого не боялся и считал все свои решения правильными. А его сын слыл более покладистым, да и влияние валиде на него негативно влияло.

– Послушай, Хатун, – внезапно голос араба приобрел стойкость и величие: – Ты много – чего не знаешь, поэтому молчи и делай то, что тебе велят. А сейчас иди и приведи двух самых верных людей. Пускай они принесут в соседнюю комнату Фатиму. А я пока пошлю за Азруном. Только выполняй все это тихо и незаметно. Во дворце уже все спят и именно в этой мертвой тишине нас могут заподозрить. Иди, награду получишь, когда все будет выполнено без малейшей ошибки, – старуха поковыляла к двери, а султан молча смотрел на Арабеллу, неподвижно лежавшую на твердой лежанке.

Спустя час весь план повелителя был удачно выполнен. Француженку закутали в длинный, темный плащ с капюшоном и вынесли в крестьянскую повозку через потайной вход, о котором знал только Абдул-Рашид и его самые преданные слуги. А покойную Фатиму Хатун замотали в саван и сказали султанской стражи, что повелитель выполнил приговор, лишив неверную предательницу жизни. Лицо несчастной было закрыто марлевой тканью, и никто не догадывался, кто на самом деле окажется на дне моря.

 

ГЛАВА 19

Арабелла ощутила тупую, ноющую боль, пронзившую правую руку. Молодая женщина с трудом открыла глаза, перед которыми все мутно и туманно поплыло. Дочери герцога понадобилось несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя. Внезапно страх сковал француженку, в ее памяти смутно восстали моменты, когда труп Роземонд лежал на сырой земле, а над телом склонилась Мария, все те крики, бойни, издевательства…. Оглядевшись по сторонам, мадемуазель де Фрейз немного успокоилась. Она поняла, что находится не в султанском дворце, а в каком-то доме, где на полу лежало сено, а стены были кое-как побелены. В комнате царил свет, ибо над селом, как потом поняла Арабелла, занимался рассвет. Утренние лучи забили в лицо молодой женщины, когда она взглянула в окно, располагавшееся над кроватью. Но вновь приступ боли сковал движения девушки. Откинувшись на подушки, она увидела незнакомку, одетую в обычное, темное платье с белоснежным воротником. Наряд был пошит не по восточному стилю, а по европейскому и это успокоило молодую женщину. Сейчас ей меньше всего хотелось оказаться в доме придирчивой мусульманки.

– Доброе утро, миледи, – приветливо проговорила дама на безупречном итальянском и Арабелла поняла, что эта пожилая леди, чьи белокурые, густые волосы вызывали восторг, является типичной итальянкой.

Молодая женщина постаралась подняться, но лишь бессильно упала на подушки.

– Не утруждайте себя, леди Арабелла. Ваша рана еще свежа, Вам нужно быть осторожной, – улыбнулась незнакомка, садясь на край кровати.

– Кто…кто Вы? – в горле девушки пересохло, и она едва могла говорить. Сделав несколько глотков подсоленной воды, дочь герцога вежливо посмотрела на женщину, стараясь изобразить хоть какое-то подобие улыбки.

– Меня зовут синьора Сэнтазза фон Оттавиа, я итальянка, родом из Тосканы.

– Но, как Вы оказались здесь? И как Вам удалось спасти меня? – открыто удивилась молодая женщина, отпивая еще несколько глотков.

– Моя история очень печальна и грустна, сколько в ней боли… Долгое я время служила одной богатой донне, потом вышла замуж. В этом счастливом браке у меня родилось два ребенка: сначала сын, потом доченька. Мой супруг был военнослужащим, и в один ужасный день Тоскана восстала против арабов. Разрядился мятеж, итальянские войска отправляли в Алжир и Тунис. Мой любимый супруг тоже поехал в ту проклятую страну, в которой я сейчас живу. Два года я его ждала, получала письма, надеялась, что мой возлюбленный вернется. Но постепенно пошли слухи, что войско, в котором служил отец моих детей, захватили. Я обезумела от несчастья. Сломя голову, я наняла корабль и решила ехать из Италии в Алжир. Тогда моей дочери Маргаретте исполнилось только пять лет, а сыну одиннадцать. Своего супруга я потеряла, его убили, а сына забрали во дворец. Единственное, что я о нем знаю, так это то, что мой Азрун теперь Ага гарема, евнух. Именно по приказу султана мой сын тайно вывез Вас из сераля. Здесь Вы в безопасности, мадам, не волнуйтесь.

Арабелла встала: – Мистрис, я благодарна Вам за заботу, но я должна немедленно отправиться во Францию. На этой окровавленной земле я не проведу больше ни дня.

Настойчивый голос девушки заставил Сэнтаззу вздрогнуть: – Но Вы еще очень слаба, Вам нельзя отправляться в такой дальний путь сейчас. Вы много дней пролежали без сознания, Ваша рана еще свежа. Потерпите еще хотя бы несколько недель, прошу.

– Нет, я больше ждать не буду. Эта проклятая страна, где на каждом шагу меня будет преследовать смерть, отныне и навсегда останется в прошлом. Сегодня же я уезжаю. В порту я найму корабль и вернусь на свою родину, мадам.

Итальянка тяжело вздохнула, понимая, что Арабеллу не переубедить.

* * *

Молодая женщина вышла на палубу корабля, вдыхая свежей аромат моря. «Прощай, Алжир», – сладостно прошептала мадемуазель де Фрейз.

 

ГЛАВА 20

Франция… Арабелла вдохнула родной аромат своей родины, сойдя с корабля. Девушка медленно огляделась по сторонам. Она прибыла в порт Марселя, который располагался на самом побережье моря. Дочь герцога понимала, что страна, куда она так рвалась и в которой она оказалась, далеко не рай. Молодая женщина с горечью поняла, что пора думать о своем будущем. Да, ей удалось выбраться из Туниса и приплыть во Францию, но, что дальше? До Парижа ехать очень далеко, да и денег на берлины не осталось. Волоча за собой дорожную сумку, в которой не было ничего, кроме двух теплых платьев и вялых фруктов, молодая женщина беспокойно скользила потухшим взглядом по таким знакомым улочкам, отдаленным домам, по родному небу. Ужасно хотелось пить, но бутылку с вином пришлось отдать капитану, чтобы тот побыстрей причалил к берегу. На удивление, в порту почти никого не было, и только спустя четверть часа Арабелла поняла, что это уже не порт, а заброшенное место. Лишь в тени стоял, какой-то крестьянин с повозкой, наполненной сеном.

– Сэр, – проговорила дочь герцога, подходя к старику и делая небрежный, поспешный реверанс.

– Миледи, – крестьянин отвесил такой же быстрый поклон и заговорил хриплым голосом: – Чем могу быть полезен?

– Мсье, у меня к Вам просьба. Мне необходимо добраться до Парижа. Вы можете мне помочь?

Губы старика изогнулись в улыбке: – Чем же я могу Вам помочь, мадемуазель? Столица находится на другом краю страны, чтобы туда добраться, нужно раз шесть-семь делать привалы и менять кареты с лошадьми. Я же на своей повозке не могу Вас туда довести, как бы ни хотел. Мой конь стар, он и пяти миль не сможет пройти. Но я могу отвести Вас в Монпелье, я туда отправляюсь. Это достаточно большой город, который находится неподалеку от Марселя. Но, Вы уверенны, что хотите туда ехать? Дороги сейчас испорчены, ночью льют проливные дожди.

Арабелла тяжело вздохнула. Она отлично знала, что весной во Франции погода очень переменчива. Но выхода не было. Опасность, нависшая над головой француженки, рассеялась при светлом мечтании оказаться в Париже.

– Хорошо. Я готова поехать с Вами в Монпелье. Сколько Вы за это хотите? – уверенно проговорила дочь герцога, доставая из кармана мешочек с золотыми монетами.

– Леди, я понимаю Ваше затруднительное положение и поэтому денег от Вас не требую. Они понадобятся Вам в дальнейшем. Но, я не понимаю, зачем Вам ехать в Париж? Вы вполне могли остаться здесь, купить дом и жить спокойной жизнью, вдали от суеты столицы.

Арабелла закрыла глаза, пытаясь не расплакаться.

Девушка с горечью и болью осознала, что той Франции, в которой она жила, в которой ее любили и уважали, больше нет. Теперь это была просто страна, сухая и суровая, в которой нужно выживать. Арабелла впервые пожалела, что уехала из Алжира. Возможно, в гареме ее ожидала лучшая жизнь, красочная и веселая. А кто ждет молодую женщину в Париже? Людовик, который уже и забыл про свою бывшую любовницу, синьор Мучениго и Джесси, которых уже может и не быть в живых? Увы, нет. Теперь Арабелла уже не придворная дама, не фаворитка короля, а просто беглянка из сераля, чужеземка, которую прозвали отступницей всеми языками мира. Откинув в сторону смутные мысли, девушка взобралась в повозку, удобно устроившись на мягком сеновале, который пропах лошадиным навозом. Телега медленно двинулась с места, колыхаясь из стороны в сторону.

– Почему Вы так грустны, мадам? – спросил крестьянин, которого звали Готье-Грегуар де Бенуа.

– Мне страшно, мсье. Что меня ожидает в будущем, я не знаю. Почти год все считали меня погибшей, все оплакивали и поднимали бокалы за упокой моей души. Теперь, когда я вернулась, все стало по-другому. Меня все забыли. Я боюсь вернуться туда, где даже мое имя не помнят. Что я буду делать во дворце, который стал для меня темницей? Как я вновь назову себя госпожой, когда все только будут и повторять: «Она, как кошка. У нее девять жизней. Бесстыжая, из самого ада вернулась».

– Неужели при дворе у Вас нет друзей, ведь Вы так обаятельны, молоды и красивы? Кто пожелает с Вами враждовать?

Девушка заерзалась на сене. Ей не хотелось обнажать свои тайны перед стариком.

– Сколько мы еще будем ехать? – уходя от ответа, сдержанно и холодно спросила молодая женщина.

– Еще полдня и ночь, поэтому, если хотите, можете отдохнуть. Улицы Марселя полупусты и никто не потревожит Ваш сон. Перекусите, ехать еще очень долго, – приветливо проговорил крестьянин, давая своей путнице сухую лепешку и флягу с элем.

– Благодарю Вас, сэр, но я не голодна, – удобно расположившись в повозке, дочь герцога закрыла глаза. Сон дался ей с большим трудом, волнение не покидало ни на минуту. Проснувшись, девушка огляделась по сторонам. Ночь уже взяла в свои владенья город, но Готье-Грегуар не спал, а продолжал вести телегу.

– Который час, мсье?

Поглядывая на маленькие часики, висевшие на правой руке, сэр ответил: – Около часу ночи, мадам. Вы проспали целый вечер, леди.

– Сколько еще осталось до Монпелье? – сонно пролепетала Арабелла, отпивая вино, сделанное из горячих виноградников Испании.

– Завтра к вечеру мы уже будем в городе, мадемуазель. Можете не волноваться.

Приподнимаясь на локте, молодая женщина осмотрела местность. Они проезжали через какую-то заброшенную деревню, где находилось только несколько маленьких домов и три конюшни. По местному климату можно было понять, что телега уже пересекла границу Марселя и направляется в Монпелье.

Весь остаток утомительного пути девушка провела в раздумьях. Крестьянин не отдыхал, не останавливался на привал, а лишь руководил двумя лошадьми.

Монпелье был особенным, красивым городом. Архитектурой он не отличался от других местностей, но зато природа в нем была роскошной и незабываемой. Огромные, зеленые верхушки деревьев были освещены вечерним солнцем, сады, которые недавно стали цвести, пахли яблонями и розами.

Спрыгнув с повозки, дочь герцога схватилась за спину. Эта утомительная поездка без привалов заметно пошатнула ее здоровье. Рана на руке, которая уже почти зажила, вновь стала кровоточить и болеть.

– Благодарю Вас, сэр, за указанную мне услугу. Монпелье, правда, прекрасен, как сады дворца. Но я надеюсь, что долго здесь не пробуду, – отвесив стройный реверанс, молодая женщина попрощалась с Готье-Грегуаром де Бенуа и побрела к отелю «Золотое дерево», в котором собиралась провести ночь.

Дворецкий, отворивший калитку, провел девушку в приемную. Гостиница не была роскошной и даже красивой, все в ней говорило о том, что, прежде всего, важна скромность. Каминные плиты задрожали под ногами молодой женщины, когда она склонилась в поклоне перед управляющим: – Добрый день, мсье. Я бы хотела снять у Вас комнату на несколько дней.

– Конечно, о, прекрасная леди. Эта услуга будет стоить 50 фунтов.

Выложив монеты перед хозяином, дочь герцога пошла по коридору в комнату. В приемной зале было почто пусто, лишь несколько состоятельных мужчин, одетых в красные ливреи, что свидетельствовало о том, что эти лорды военнослужащие, сидели перед низким камином и играли в кости, попивая сладкое вино с пряностями.

Чтобы не привлекать внимание сеньоров, мадемуазель де Фрейз натянула на лоб капюшон, и стала медленно подниматься по лестнице в свои маленькие, новые покои.

Снятая на верхнем этаже, комнатка была достаточно большой и уютной с кроватью, столом и камином. На столике располагался ужин: вареное мясо, фрукты, сыр и вино. С аппетитом поев, дочь герцога заснула.

Проснувшись поздно ночью, когда все в отели уже спали, Арабелла села за письменный стол, доставая бумагу, перья и чернила. Теперь, когда молодая женщина избавилась от оков рабства, нужно было подумать и о своем будущем. Перо дрожало в руках девушки, слезы капали на пергамент. Человек, которому писала дочь герцога, непосредственно был Людовик, тот самый мужчина, который стал первым обладателем прекрасной розы, тот, кому она подарила свое тело, невинность, сердце и душу. Это была первая и, возможно, последняя любовь очаровательной француженки.

Закончив писать, мадемуазель де Фрейз все тщательно перечитала:

«О, владыка моей разбитой души, мой повелитель, моя первая любовь, я знаю, что ты отныне и навсегда глух к моим речам. Тебя больше не тешат мои объятия, мои уста и глаза. Твое сердце отдано другой…. Но и я не безгрешна, как ангел. Мое письмо, может, будет похоже на исповедь, крик души. Да, я хочу исповедаться именно тебе, а не священнику из часовни. Ты считал меня погибшей, но я жива. Мне чудом удалось спастись, и ты, как и я, отлично знаешь, кто виноват во всех моих бедах. Твоя супруга покушалась не только на мою жизнь, но и на жизнь нашего ребенка. Я хочу, чтобы ты знал, Людовик, что в тот проклятый день, который навсегда изменил мою судьбу, я отправилась не в Берне, к матери, а к провидцу. Я хотела, чтобы он рассказал о моем будущем с помощью того колье, что я украла. На обратном пути на нас напали разбойники, которых наняла именно Анна Австрийская, и я это точно знаю, поверь. Меня похитили и собирались бросить в реку. Меня спас один добрый человек, но я, опасаясь за его жизнь, осталась на берегу, а он уехал. Обуреваемая отчаянием, я бросилась в холодные воды…. Меня спас Шараф Ага, управитель султанского алжирского гарема. Но у меня отняли мое дитя, его беспощадно убили в моем чреве. Из гарема я сбежала, рискуя собственной жизнью. Тебе незачем знать, где я сейчас, но я хочу, чтобы ты был уверен в том, что я жива, несмотря на все старания твоей «невинной» жены-королевы. Но больше мы никогда не увидимся. Я слишком долго добивалась твой любви, что теперь у меня просто нет сил продолжать эту борьбу. Я хочу начать спокойную жизнь в глуши деревни, вдали от придворной суеты и интриг. Что будет со мной дальше, я не знаю, возможно, я умру от собственной тоски и грусти. Но ты будь счастлив. Прощай.

С болью и уважением, твоя бывшая фаворитка – Арабелла де Фрейз».

Второе письмо, которое молодая женщина поспешно написала, было для синьора Мучениго. Девушка изо всех сил верила, что ее друг жив, что он не стал заложником тех безжалостных разбойников. Позвав рассыльного, молодая женщина взволнованно проговорила: – Это письмо, которое с красной печатью, отдашь королю Людовику, скажешь, что его написала Арабелла де Фрейз, что она жива, но никому его не показывай, особенно королеве. Все должны считать, что ты принес документ государственной важности. Второе, с голубой лентой, передашь синьору Мучениго, советнику короля. Но, а если… ты его не найдешь, тогда…вернешь мне послание. Иди, сделай все очень быстро, – мальчишка, поклонившись, отправился в путь.

Прошло три дня…. От синьора Мучениго не было никаких вестей. Мысль, что дворянина больше нет, медленно убивала молодую женщину. Он был последней надеждой, последней каплей веры в то, что француженка не станет блудницей. Сидя у окна отеля, с которого медленно капал весенний дождь, дочь герцога смахивала с ресниц слезы, понимая, что должна быть сильной. Деньги заканчивались, а за комнату нужно было платить. Почти на коленях мадемуазель де Фрейз выпросила управляющего не выгонять ее, а подождать еще несколько дней. И вот через неделю, когда отчаянная девушка собирала свои вещи, вдали, рано на рассвете, показался всадник. Из туманной пелены показался силуэт мужчины, скрытого под дорожным плащом и шляпой с широкими полами. Чем ближе приближался путник, тем отчетливей молодая женщина узнавала его лицо: высокий лоб, черные, бездонные глаза под сводом темных ресниц, узковатые губы и сильное тело. Синьор Мучениго! Радость, подобно снежному кому, нарастала в груди девушки. Накинув на обнаженные плечи плащ, Арабелла выбежала во двор, спотыкаясь и цепляясь за подол ночной сорочки.

Увидев девушку, синьор в мгновение ока спрыгнул с коня и подхватил дочь герцога. С радостным криком дворянин закрутил мадемуазель де Фрейз в вихре. Ощутив на своей тонкой талии, его сильные руки, Арабелла засмеялась.

Синьор Мучениго, поставив молодую женщину на землю, запыхавшись, впился ей в губы жарким и пылким поцелуем: – Моя дорогая, Вы живы! Когда я прочитал Ваше письмо, мое сердце словно ожило! Вы рядом со мной, живы и здоровы! Чего мне еще хотеть? – руки советника короля еще сильней сжали красавицу в пылких объятиях, но девушка отстранилась. Она понимала, что эта близость переходит уже все узы дружбы. Синьора Мучениго она не любила, но доверяла и уважала.

– Что с Вами? – спросил итальянец, видя, как лицо Арабеллы становится бледным, а ее тело бьет дрожь: – С момента моего приезда Вы не сказали ни слова. Что с Вами произошло? Эти варвары-мусульмане причинили Вам, какой-то вред? Вы только скажите, и я порву их на куски!

– Со мной все в порядке. Как Вы? – сухость и официальность речей девушки поразила Мучениго.

– Арабелла, очевидное Вы от меня не скроете, не сможете. Что произошло?

Но дочь герцога оставалась непринужденной. Проследовав к дверям, она вскинула голову: – Проходите.

Дворянин зашел в гостиницу, шурша плащом. Поднявшись в комнату молодой женщины, он тихо выругался и повернулся к девушке: – И это здесь Вы жили?! Что за непочтение со стороны этого грубияна-управляющего?! Как он посмел Вас, богатую и знатную даму, поселить в этот грязный сарай?!

– Не забывайте, что отныне я не богатая и знатная дама. Вам хорошо известно, что я лишь беглянка из Туниса, не имевшая здесь ни пени.

Мучениго сделал насколько шагов навстречу Арабелле. Прильнув губами к ее шее, он томно пролепетал: – Не волнуйтесь, моя дорогая. Я обещаю, что верну Вам все те богатства, которые Вы потеряли. Вы вновь станете счастливой, – молодая женщина едва удержалась от слов: «Вы не подарите мне того счастья, о котором я мечтаю уже несколько лет». Но, сдержавшись, укротив внезапный порыв, синьор отступил назад и вежливым, но сухим голосом сказал: – Собирайте вещи, мадемуазель. Я заберу Вас.

Дочь герцога почувствовала, как кровь отлила от лица. При раннем свете Мучениго не разглядел той бледности, что покрыла лицо французской красавицы. Взяв себя в руки, Арабелла ответила: – Куда Вы меня отвезете?

– Разумеется, в Париж. Вы не волнуйтесь, король об этом ничего не знает, – при упоминании Людовика девушка сделалось совсем дурно. Схватившись рукой за спинку кресла, она отвернулась от дворянина, тихо всхлипывая:

– Они поженились? Да? Свадьбу не отменили?

Итальянец печально подошел к молодой женщине: – Я понимаю, Вам больно. И мне, поверьте, нелегко это говорить, но Анна, пусть ее покарает Всевышний и пошлет в вечный ад, несколько месяцев назад стала законной супругой-королевой династии Бурбонов. Но, к счастью, Людовик к ней даже не прикоснулся. В первую же ночь испанка вышла из брачной спальни нетронутой. Она возлегла на брачное ложе девственницей, и встала с него девственницей. Весь Париж бунтует. Народ требует наследника и доказательства того, что принцесса была невинна. Король отказывается признавать Анну Австрийскую своей законной женой. Они оба еще очень молоды и не способны выполнять свой супружеский долг. Если так пойдет и дальше, Людовик разведется со своей девственной женой и отправит ее обратно в Испании, к отцу.

При этих словах девушка невольно улыбнулась. Она вспомнила первую ночь с сиром, как она была прекрасна и горяча…. Да, Людовик был молод, но в любви он являлся опытным и пылким любовником. Возможно, это Анна его не удовлетворила.

– А… Джесси? Наша славная, добрая Джесси, что с ней? Она жива? Здорова?

Повисла мертвая тишина, которую первым нарушил синьор Мучениго: – Я… я женился на ней. Отныне Джесси – моя официальная жена, которая уже пять месяцев носит под сердцем нашего малыша.

При этих словах Арабелла де Фрейз замерла на месте. Удивление, счастье, некая зависть сразили ее.

– Е… если я Вас правильно поняла, то…то Джесси, служанка при дворе, теперь синьора Мучениго?

– Да, мадам, теперь та, которая служила французским вельможам, теперь моя женщина. Джесси оказалась очень упрямой и предложение руки и сердца приняла не сразу.

Арабелла улыбнулась. Она отлично знала, что Джесси уже давно была влюблена в синьора Мучениго, но тогда почему же она ему отказывала? Из-за гордости, или из-за равнодушия?

 

ГЛАВА 21

Дворец дворянина оказался очень большим и роскошным. Он вмещал в себя три центральных сада, маленькое озеро, несколько скрытых беседок в глубине Зеленого Бриллианта, и парадный, огромный фонтан. На первом этаже находилась гостиная, где обычно собирались уважаемые гости и иностранные послы из разных государств. Там царила великолепная, уютная, роскошная обстановка: в центре располагались три камин, два дивана, застеленных дорогими, персидскими покрывалами, турецкий ковер с золотой вышивкой, стол с шелковыми скатертями и разными угощениями. В левом углу гостиной находилась длинная ниша возле окна, выходившая на сад левого крыла. По обе стороны поместья раскидывались вместительные террасы, и пять галерей, три из которых были закрыты.

Джесси, потерявшая всю свою девичью красоту и свежесть, очень тепло и радостно встретила бывшую госпожу. Теперь та, которая несколько месяцев назад прислуживала, стала истинной миледи. Гордость сделала характер англичанки более сложным. Теперь Арабелла не могла откровенничать со своей недавней горничной, да и сама камеристка уже не покорно выслуживала. Синьора Мучениго знала одно: теперь она равна мадемуазель де Фрейз. Находясь на пятом месяце беременности, девушка почти не выходила из своих покоев, целый день лежала в постели и читала. То событие, которое намечал Мучениго, разумеется, его жена не одобрила. Давний друг синьора, некий князь Джеронимо фон Формине, самый богатый и знаменитый в Риме, решил навестить своего товарища. К приезду князя все должно было быть безупречно готово. Уже несколько дней в поместье бушевала суматоха. Супруга синьора, чтобы не видеть и не слышать подготовок, запиралась у себя в комнате и рыдала. Арабелла не понимала такого поведения Джесси. Да, из-за беременности почти все женщины становятся раздражительными, но они ведь не плачут днями напролет без видимой причины.

Однажды вечером, когда молодая женщина заявила о том, что уедет в монастырь, лишь бы не встречаться с Джеронимо, дочь герцога решила откровенно поговорить со своей подругой.

Девушка сидела на кровати, унылая и бледная, как стена. Увидев Арабеллу, она жестом попросила ее присесть.

– Добрый вечер, Арабелла.

– Здравствуй, Джесси. Ты целый день не выходила из своих покоев. Что с тобой? Я же вижу, что ты не в порядке. Скажи, из-за чего ты такая грустная?

Глаза англичанки налились слезами: – Поверь, я не могу тебе этого сказать. Если хоть одна живая душа в этом доме узнает о тайне, которую я скрываю долгое время, синьор Мучениго выгонит меня с позором.

Рука Арабеллы легла на похолодевшие пальцы беременной женщины: – Дорогая моя, мы ведь подруги, близкие и верные. Между нами не должно быть никаких секретов. Обещаю, что никому не расскажу о том, что сейчас услышу. Расскажи мне все и тебе сразу станет легче.

– Арабелла, я…, я была знакома с князем. Джеронимо поразил меня своей красотой и вежливостью. Я влюбилась в него…. Но я лишь хотела, чтобы это была только невинная любовь. Моим желанием являлось видеть его, чувствовать его дыхание, слышать его голос и все. Поддавшись пороку, однажды, я никогда не забуду тот проклятый день, я написала письмо князю, в котором говорила о своей любви к нему. Я писала, что хочу встретиться в Тайном Павильоне. Он пришел. Сначала мы разговаривали, тихо и спокойно, но потом он стал развязывать шнуровку на моем корсете, стал шептать, что хочет меня. Я поняла его намеки и стала вырываться, кричать, звать на помощь, умолять его не делать такого греха. Я больше всего боялась прелюбодейства. Я не желала этой близости, но он меня изнасиловал, а потом оставил одну, заплаканную, грязную, в рваной одежде, на траве, под дождем. Я побрела по деревне и одна добрая женщина меня приютила, она оказалась повитухой и поняла, что в моем чреве теплится жизнь малыша. Я не хотела этого ребенка, я его ненавидела, поскольку его зачал человек, который был хуже дьявола. Я попросила ту старуху сделать мне аборт. Она говорила, что это тяжкий грех, но я была непреклонна. Малыша убили…. После этого я боялась даже думать об этом человеке. И теперь, когда я только обрела счастье, он вновь появится в моей жизни. Я боюсь, просто боюсь, что он вновь изнасилует меня, я потеряю ребенка, Мучениго меня выгонит с позором, я пойду скитаться и умру в одиночестве, – слезы солеными каплями потекли по щекам Джесси.

Арабелла ласково обняла подругу за плечи: – Что ты такое говоришь? Как ты можешь даже думать о таком? Мучениго тебя любит, оберегает, ты для него все. Я же видела, как он нежно на тебя смотрел. Джесси, поверь мне, если бы он тебя в чем-то упрекал и не любил, он бы не взял тебя в жены.

– Знаешь, Арабелла, – молодая женщина опустила глаза на свои скрещенные руки: – Порой мне кажется, что я горю в аду.

– Что? Но, почему? Разве ты его не любишь? Ты же хотела этого брака, а, что теперь, сожалеешь о своем решении?

– В том-то и дело, что я так сильно его люблю, что боюсь потерять. Мне постоянно снятся сны, в которых Мучениго от меня уходит, а рядом с ним девушки, молодые, красивые, а потом огонь и я с криком просыпаюсь.

– Не думай о таких пустяках, Джесси.

– Арабелла, – девушка осторожно коснулась руки своей подруги, опустив глаза: – Я кое – что придумала, но боюсь, что об этом узнает Мучениго.

– Говори, – дочь герцога увидела искры любопытства в глазах англичанки.

– Я хочу сходить к провидцу. Пусть он расскажет всю правду о моем будущем.

– Но, зачем? Джесси, отпусти свои тревоги, дай своему возлюбленному сердце взлететь на вершину спокойствия. Не терзай себя дурными мыслями, – Арабелла понимала страхи девушки. Да, было мучительно сидеть целыми днями в комнате и ждать родов, когда вокруг любимого крутятся молоденькие девочки. Молодая женщина кивнула: – Хорошо, если тебе станет легче от этого, то я согласна. Но пообещай, что все сказанное провидцем ты не примешь близко к сердцу.

* * *

Спустя неделю….

Как и предполагала Арабелла, старик ничего утешительного не сказал. Лишь пробормотал, что он не видит малыша вместе с матерью и это может быть прямым знаком на то, что ребенку не суждено появиться на этот свет. После таких слов Джесси лишилась чувств. Опасаясь за здоровье жены, синьор Мучениго отправил ее не некоторое время в монастырь, к святым сестрам, чтобы те развеяли тоску будущей матери.

И вот настал тот день, которого мадемуазель де Фрейз ждала и боялась. В ворота поместья въехала золотая берлина с роскошным гербом князей фон Формине. Все встречали Джеронимо и его пышную свиту бурными криками и приветствиями. Мучениго ожидал своего друга в гостиной. Бурными шагами вельможа Рима зашел в замок. Все склонились в низких поклонах и реверансах. Но Арабелла неподвижно стояла, широко распахнув глаза. Перед ее взором явился не человек, а сам ангел. Как был прекрасен этот Джеронимо! Загорелое лицо отливалось светом свечи, зеленые, бездонные глаза сияли гордостью, губы изогнулись в приятной улыбке. А волосы этого ловеласа были светлей пшеницы. А какое величие веяло от роскошного убранства! Зеленый камзол с тремя золотыми брошами был расшит серебром, поверх него массивными складками свисал до пола меховой плащ с вышитым гербом. За поясом красовался кинжал.

Девушке казалось, что ее кровь превратилась в раскаленную лаву и бурлит, желая вырваться на волю. Мадемуазель понимала, что обязана склониться в реверансе, но тело не слушалось ее. И вот его ясные глаза встретились с взором дочери герцога. Молодая женщина едва не задохнулась от стыда, когда поняла, что так стоит уже несколько минут.

Дочь герцога в мгновение ока поклонилась. Князь же тоже не отводил от нее своих очей. Эта гурия, этот бутон розы, как она была прекрасна в шелковом, белом платье с глубоким декольте и жемчужными узорами. Рыжие волосы свободно ниспадали на хрупкие плечи и подчеркивали овалы молодой груди.

– Ваше Сиятельство, мое почтение. Мы рады приветствовать Вас в нашем скромном доме. Да ниспошлет вам Всевышний Господь наш Иисус блага и здоровья, – при этих словах девушка еще сильней наклонила голову, чтобы не видеть восторженного лица Джеронимо, при виде которого у нее по спине пробежал холодок.

– Что это за красавица? – вполголоса спросил князь синьора Мучениго. Арабелла едва скрыла усмешку. Да, мсье фон Формине не обладал хорошими манерами. По правилам приличия монсеньор должен был поцеловать руку мадемуазель и поклониться. Он же лишь стоял и удивленно пожирал ее взглядом.

– Мой дорогой друг, это миледи Арабелла де Фрейз, дочь достопочтенного герцога Эдуарда, пусть Господь примет его в рай, и уважаемой мадам Джульетты, сводной сестры принца Шотландии.

Джеронимо, наконец, вспомнил об этикете и галантно поклонился, снимая шляпу: – Я прошу простить меня, о, юная сеньора, за неуважение, проявленное к Вам при первом моем взгляде. Просто я был поражен той молодостью и красотой, что возникла перед моими глазами. Клянусь Девой Марией, что не видел в своей жизни женщины прекрасней, чем Вы.

Мило улыбаясь, девушка подала руку для поцелуя, на которой влажные губы синьора задержались дольше, чем было принято.

– Князь, мадам Арабелла, прошу к столу. Для Вас, мой дорогой друг, я приказал приготовить самые искусные блюда Франции. Если мне не изменяет память, я знаю, что в Риме не подают фаршированную курицу, запеченную в вине. Но Вы ее очень любили, когда жили в Париже. Не так ли?

– Конечно, синьор. У Вас великолепная память. Надеюсь, Вы не забыли и те горячие ночи, проведенные с милыми итальянками? – увидев смущение Мучениго, князь равнодушно спросил, чтобы сменить тему разговора: – А, где Ваша супруга? Если не ошибаюсь, несколько месяцев назад Вы женились на девушке из дворца. Кто она, эта счастливица, носившая под сердцем Вашего ребенка?

– Как я вижу, Вы осведомлены обо всех пустяках Парижа, – парировал Мучениго.

– О-о! Мой дорогой сеньор, неужели Ваша женитьба – это пустяк? Да и в Риме новости разносятся быстрей октябрьского ветра.

– Да, то, что Вы слушали – правда, князь. Синьор Мучениго женился на горничной из резиденции короля. И мне кажется, что ее имя будет Вам известно, – продолжила разговор Арабелла, чтобы ущемить гордость и самолюбие Джеронимо: – Это Джесси Хиггинз, англичанка по происхождению, дочь английского ремесленника. Теперь она сеньора Мучениго. Не правда ли, что для служанки быть женой уважаемого монсеньора – большая удача? Сама Фортуна положила руку ей на плечо, когда в чреве Джесси зарождалось дитя, пусть оно родится здоровым и сильным, как и его достопочтенный отец, – при последних словах дочь герцога медленно поклонилась супругу ее подруги.

– Джесси Хиггинз? – глухо прошептал князь: – Но, она же обычная камеристка, синьор Мучениго. Как Вы могли взять в жены девку с низкого общества? Это же унизительно и…, – Джеронимо не успел договорить, как кулак бывшего советника с силой обрушился на стол, из-за чего некоторые блюда упали на ковер.

– Прекратите, князь! Что за неуважение ко мне и к моей семье у меня же дома?! Не смейте, слышите, унижать мою жену! Я взял ее девственницей! – синьор фон Формине усмехнулся. Ведь именно он лишил Джесси невинности.

Разъяренный, дворянин вышел из залы. Арабелла и Джеронимо остались одни. Прогнав служанок и лакеев, дочь герцога вышла на террасу, князь последовал за ней.

– Откуда Вы все знаете? – раздраженно прошипел синьор фон Формине, наклоняясь к уху молодой женщины.

– Джесси – моя подруга, которая от меня ничего не скрывает, Ваше Сиятельство. И то, что Вы с ней сделали, тоже не утаилось от меня.

– О, мадемуазель, я поражаюсь, как такая умная и проницательная дама, как Вы, до сих пор не нашла себе выгодную партию.

– Полно, князь, я не нуждаюсь в Ваших развратных речах, – перебила молодая женщина.

– В таком случаи, я хочу напомнить Вам, что у меня есть жена и трое детей. Упустив мои предложения, как Вы сказали, разврата, Вы теряете богатства и титула. Я прошу Вас подарить мне лишь одну сладострастную ночь любви, и я осыплю Вас золотом и почестями. Станьте моей любовницей, моей женщиной, и я положу к Вашим ногам весь мир. Обещаю.

Арабелла с такой силой ударила князя по лицу, что на щеке у него остался след от ее пальцев. Но такое поведение девушки не разгневало Джеронимо, он лишь дерзко прижал ее себе.

– Отпустите меня! Негодяй! Мерзавец! – выкрикивая ругательства, мадемуазель де Фрейз вынула из рукава кинжал и приставила его к сердцу синьора: – Отпустите меня, иначе я пробью Вашу грудь! – после этих слов дочь герцога вспомнила ночь с султаном, она также говорила, что убьет его. Молодая женщина поняла, что второй раз это сделать ей будет легче.

Но Джеронимо не был так глуп, как Абдул-Рашид. Обладая ясным разумом, князь отошел назад, со страхом поглядывая на клинок ножа: – А теперь опустите свое оружие. Клянусь, что больше я не прикоснусь к Вам против Вашей воли. Теперь Вы довольны?

Девушка спрятала кинжал в рукав платья, боязливо поднимая глаза на мужчину. Да, ей самой хотелось этой близости, но молодая женщина понимала, что это глупо и беспутно. Арабелла опустила взгляд, чтобы монсеньор не разглядел в нем много значимые искры желания.

– Уходите, – прошептала она голосом послушницы из монастыря.

Но князь лишь сел перед дамой на колени, что очень удивило Арабеллу. До сегодняшнего дня никто не падал перед ней ниц, особенно аристократы. Но эта малозначимая радость гордости и восхищения пропала тогда, когда молодая женщина вспомнила о том, что мужчины ради своего желания готовы даже на унижения.

– О, моя прекрасная, смеющаяся роза, не прогоняйте своего раба от Ваших священных ног. Я готов на все ради Вас, но я прошу лишь один невинный поцелуй под куполом весеннего сада. Исполните же просьбу раба Вашего, придите сегодня в полночь в Зеленый Бриллиант. Мое сердце оживет, когда я сорву с Ваших прекрасных уст пламенный поцелуй. После этого я больше не буду домогаться Вас, клянусь Покрывалом Девы Марии.

Арабелла молчала. Она знала, что такое женская гордость и должна была, разумеется, отказать, но ведь она тоже не была равнодушна к князю и ради одного поцелуя она готова была переступить через свою высокомерность: – Я приду сегодня. Вы меня уговорили. Но в Зеленом Бриллианте я подарю Вам только одно прикосновение своих губ к Вашим устам. На большое и не надейтесь.

– О, мадам, Вы не представляете, как этими речами осчастливили своего слугу! Я буду ждать Вас сегодня в саду!

– Хорошо. А теперь, уходите. Я не хочу, что бы кто-то увидел Вас в такой позе. Тогда по замку пойдут слухи, и я буду вынуждена не прийти на сегодняшнюю встречу, – цинично проговорила дочь герцога, вырывая подол своего платья из рук Джеронимо.

Поднявшись с колен, синьор фон Формине тихо шепнул на ухо своей избраннице: – Я буду с нетерпеньем ждать. До вечера, – загадочно улыбнувшись, монсеньор ушел.

Девушка продолжала грустно смотреть ему в след. На что надеялся этот несчастный? Ведь гордая француженка дала себе клятву больше никогда не влюбляться, и пока она не собиралась нарушить этот обет. Да, птица Желания уже махала крыльями в душе дочери герцога, но пока это были лишь мечты, невинные и безгрешные, как младенец: «Этот князь думает, что способен на все. Но ему придется потрудиться, чтобы завоевать меня», – продумала девушка и скрылась под пышным сводом шелковой шторы.

Полночь… Местная часовня оповещала всех про наступления ночи, но для Арабеллы этот звук означал одно: она должна явиться на тайное свидание. Синьор Мучениго, после ссоры с другом, вернулся в свои владения поздно вечером и сразу лег спать, поскольку был неприлично пьян. Все домочадцы тоже отдались сну. Арабелла же, отослав всех прислужниц, занялась своим туалетом. Поверх тонкого, голубого платья она надела белоснежную накидку, пошитую из редкого, персидского шелка. Голову она не стала прикрывать, а распустила свои роскошные кудри и позволила им струиться по плечам. Девушка затушила свечу и, заперев дверь своих покоев, вышла в темный коридор. Закоулки замка были так проворно сделаны, что в темноте молодая женщина едва не заблудилась. Внезапно она расслышала какой-то подозрительный звук и наткнулась на что-то мягкое. Дочь герцога зажала рот рукой, чтобы не закричать при виде человека, лежавшего на земле. Но к счастью, это был лишь старик-слуга. Он в недоумении посмотрел на ту, что потревожила его сон.

Ничего не говоря, мадемуазель де Фрейз вышла в открытую галерею и, увидев часовых, делавших ночной осмотр поместья, решила идти к выходу черным ходом. Открыв потайную дверь в подвал, дочь герцога нащупала винтовую лестницу, которая вила в сад. Спустившись по ней, девушка оказалась в конюшне, в которой спало два молодых конюха. Аккуратно обойдя их, молодая женщина направилась в Зеленый Бриллиант. Сердце Арабеллы забилось быстрей. Она почти бежала к человеку, который вызвал в ней такие странные чувства. При быстрой ходьбе и волнении, аристократка не заметила, как шаль, скрывавшая ее полуобнаженную грудь и плечи, сползло на траву. И вот показалась тропинка, которая вела в любовное гнездышко. Молодая женщина со вздохом открыла маленькие ворота, ведущие в Зеленый Бриллиант. Это удивительное, скрытое от посторонних глаз, место вызывало восторг: зеленые рощи с розами, дикие цветы и огромная, золотая беседка, возле которой виднелся фонтан и стена, отделавшая этот сад от других владений синьора Мучениго. Здесь, по словам слуг, дворянин любил проводить бессонные ночи, здесь он придавался печали и слезам. Ибо именно в Зленом Бриллианте, который несколько месяцев величался, как Сад Несчастья, умерла первая жена советника, которую он любил больше жизни. Несчастная скончалась от неизвестной болезни, которая поедала ее уже несколько лет. Все это время советник ни на шаг не отходил от своей больной супруги. После ее смерти Мучениго приказал назвать этот сад Проклятым. Но после женитьбы на Джесси он дал ему другое название: Зеленый Бриллиант, поскольку именно в этих местах дворянин совершил первую ночь со своей женой, на том диване, где умерла его первая супруга. Это показалось бы жестоким с его стороны, но незадолго до свадьбы, покойная явилась к своему мужу и сказала, чтобы он немедленно женился на той, которую он любит и, чтобы заключил он ее в свои объятия на том покрывале, где она скончалась. Итальянец выполнил просьбу супруги.

* * *

С дрожью во всем теле Арабелла приближалась к беседке. Около кустарников она увидела чью-то тень. Из-за темноты, которую едва развеивал фонарь, висевший на самом крыльце Зеленого Бриллианта, дочь герцога не смогла разглядеть незнакомый силуэт. Но, разумеется, это был не кто иной, как Джеронимо.

Услышав трепетные шаги, князь обернулся. Поймав на себе его восторженный взгляд, девушка невольно улыбнулась. Подбежав к своей сердечной подруге, монсеньор фон Формине прижал ее дрожащие руки к своим горячим губам, которые желали ласкать прекрасную деву.

– Вы пришли! – восторженно пролепетал князь, подводя Арабеллу к лавке.

– Вы хотели меня видеть, вот я и пришла. Но наша тайная встреча не может долго длиться. Говорите, что Вы хотели от меня?

– О, моя ясная звезда, Вы пришли, и мне показалось, что я попал в рай. Ваш голос, Ваши глаза подобно райским плодам. Сам Эдем не был так прекрасен, как Вы. Клянусь, сама Ева не сравняется с Вашей красотой, – рука Джеронимо скользнула по плечу молодой женщины и только сейчас она поняла, что потеряла шаль. Схватив мужчину за запястье, она проговорила строгим и холодным тоном:

– Ваше Сиятельство, Вы должны знать, что это наша первая и последняя встреча. Больше не будет таких секретных свиданий. Мне трудно говорить эти слова, но я не хочу, чтобы Вы напрасно надеялись. Здесь, под этим куполом, я скажу все, что думаю о Вас. Вы господин и привыкли получать все, что пожелаете: земли, поместья, слуг, прекрасных любовниц…. Но я не такая. Ради кошелька я не лягу в постель незнакомца, так и знайте. Наши отношения не должны выходить за рамки должного уважения.

После этих слов взгляд князя стал беспокойно блуждать по великолепному лицу дочери герцога. Еще никто ему не отказывал так дерзко и гордо. И эта надменность девушки вызвала в Джеронимо зверскую злость и призрение. Вскочив с лавки, синьор фон Формине вскричал:

– Неужели Вам не надоело жить в доме этого Мучениго?! Неужели Вам Ваша совесть позволяет вкушать его хлеб и пить его воду?! Ведь без дворянина Вы никто, у Вас нет и медной монеты! Но если Вы станете моей, то добьетесь статуса госпожи, Вы будете жить в истинном раю, Вас будут уважать и выполнять любую Вашу прихоть. Неужели эта ничтожная свобода лучше всего того, что я Вам предлагаю?! Если бы на Вашем месте была другая, клянусь, что насильно бы увез ее в мое логово счастья. Но я не хочу Вас насиловать.

– О каком логове счастья Вы говорите? – испуганно спросила Арабелла, оглядываясь по сторонам.

– Идемте, я отвезу Вас туда. Вы посмотрите на рай, созданный моими руками. И я Вам обещаю, что из того Эдема Вы не захотите уже уезжать. Он станет Вашим домом. Но если Вашему сердцу будет угодно вернуться обратно в поместье Мучениго, я Вас отпущу. Поэтому Вам бояться нечего. Идемте…