Вечером, когда багровый закат опускался на город, мы были готовы уезжать. Вещей было немного, лишь несколько потертых сари и безделушек Сарасвати и два скромных платья. Путь обещал быть недолгим, но утомительным, ибо придется спать в повозке, поскольку денег на таверны не хватало. Лиан выехал еще днем, даже не попрощавшись со мной. Разумеется, рана его еще беспокоила, но индианка сказала, что самое страшное миновало и кровотечение больше не потревожит. Перед отъездом, камердинер сказала Сарасвати: – Передайте миледи, чтобы она не искала моего обидчика, ибо человек, нанесший мне удар кинжалом, был мужем турчанки Тангюль. Я не знал этого и поэтому согрешил, ибо по – мусульманским законам женщина, поехавшая с чужим мужчиной, совершила супружескую измену. Я расплатился за свою ошибку кровью. Где теперь Тангюль, мне неизвестно, но ее увез супруг. Прощайте, госпожа. Чтобы я не говорил, мое сердце наполнено лишь одним чувством: безмерной благодарностью вам. Вы, подобно ангелу, спасли меня от смерти. Пусть звезда счастья засияет на вашем горизонте, – я стояла за портьерой и слышала каждое слово, отчего мое сердце рыдало, но глаза оставались сухими. Лишь одно лилось бальзамом на душу: турчанка теперь не заполучит Лиана, никогда, ни за что…

Выйдя во двор, мы осмотрелись. Теперь предстояло найти человека, согласившегося отвести нас в Оксфордшир. Квартал находился в шести лье от Лондона, и суета столицы была чужда этим спокойным и мирным местам. Дом Сарасвати стоял в глуши, посреди зарослей и высоких деревьев. Прошло два часа, но никто нам не встретился. Поселок будто вымер. Не было никаких звуков, кроме шелеста деревьев и легкого свиста ветра. Внезапно раздались какие-то странные звуки, похожие на стук копыт и ржание лошадей. Звук становился все громче и отчетливее. Спрятавшись в углубления за кустом шиповника, мы с замиранием сердце смотрели, как по узкой тропинке мчаться десятки вооруженных до зубов людей. Впереди, на черном, как смоль, коне ехал молодой человек в серебряной кольчуге. Его лицо скрывало опущенное забрало, но серые глаза казались нечеловеческими.

Меня обдало колючим, призрачным холодом. Эти вооруженные люди были будто призваны дьяволом. В них читалась не только мощь и сила, но и коварство и кровожадность. Рыцарь, присягнув на верность своему сеньору, был обязан до конца дней своих служить ему верой и правдой, но, увы, никто из воинов не клялся убивать лишь виновных и порой под острые клинки несправедливости попадали и невинные люди, ставшие жертвами судьбы.

Будто из пустоты появился старик, опиравшийся на деревянную трость. Недолго думая, старец бросился прямо под копыта лошадей. Я зажала рот рукой, чтобы не закричать. К счастью, воины успели натянуть поводья. Старший, спрыгнув с коня, недовольно пробурчал: – Эй, ослеп что ли? Не видишь рыцарей на лошадях?! – незнакомец, с трудом поднявшись, ответил: – Простите меня, сэр, но в наших краях давно не было вооруженных людей. Зачем вы приехали сюда с таким войском?

– Тебе какое дело?! Но, если хочешь знать, тогда слушай: по приказу его величества короля Англии Генриха VIII, мы обязаны найти сбежавшую фрейлину королевы – Вивиану Бломфилд. Девчонка будто испарилась и если в течение следующей недели ее не найдут, то Королевский Совет будет считать ее преступницей и наказания за это – казнь. Не видел ли ты в этих краях новую девушку?

– Подождите, – старик потер свою седую бороду: – Если мне не изменяет память, то вчера здесь была некая незнакомка. Я ее видел впервые.

– Как она выглядела? – серьезно спросил рыцарь, открывая забрало. И тут у меня в глазах потемнело, а воздух показался ледяным. Нет, Господи, только не это… Если этот старик что-то расскажет, меня найдут!

– Стройная, темноволосая, с необычными, фиалковыми глазами. На вид, лет шестнадцать. Не ее разыскиваете? – я больше ничего не слышала, ибо в ушах шумела кровь, а мысли путались, как паутина. До крови стиснув зубы, я невидящим взглядом смотрела туда, где простиралась длинная полоса войска. От них мне убежать точно не удастся. Лучше сразу броситься под копыта коней. Но я понимала, что если меня найдут, пострадает и Сарасвати. Индианку, помогавшую беглянке, ничего хорошего не ждет. Я со страхом посмотрела на девушку, которая была белее мела. Она уже давно все поняла и сейчас меня мучала лишь одна мысли: не выдаст ли меня эта женщина?

И будто прочитав мои мысли, Сарасвати ответила ровным и не дрогнувшим голосом: – С рождения индусов учат главной заповеди: не предавать того, кто тебе поверил. Не бойся, я буду молчать, ибо ты спасла меня от родной тети, ты рисковала собой ради меня. Решая бежать с тобой, я выбрала тот путь, что выбрала ты. Теперь у нас одна дорога и если тебя схватят, то и меня тоже. Но даже под свистом стрел я буду идти с тобой, – я молчала, ибо понимала, что слова онемели на губах. Сердце этой смуглой девушки не очерствелость под тяжестью одиночества, а, наоборот, расцвело, подобно розе под солнцем.

И тут произошло то, что могло случиться лишь в страшном сне: – Да, это она! На самом деле, девчонке четырнадцать лет, но выглядит она старше! Слушайте меня все! – закричал рыцарь, обращаясь к своему войску: – Обыщите всю округу, все кусты и заросли и найдите мне эту девку, сумевшую сбежать из дворца короля!

Я будто через сон ощутила, как кто-то схватил меня за руку, потащив за собой. Лишь когда острые ветки расцарапали лицо, я будто очнулась. Сарасвати, крепко держа меня за руку, бежала по сухой траве, не позволяя мне ни на шаг отстать. Я чувствовала, как по лбу и вискам струятся капли пота, а сердце бешено стучит, но я не останавливалась. Лишь одна мысли двигала нами: уйти от войск. Когда листья стали смыкаться у нас над головами, а стволы деревьев была расположены на каждом куске земли, мы остановились, понимая, что забежали слишком далеко, в самую глубь леса. Я села на влажную траву, пытаясь отдышаться: – Куда теперь?

– Мы убежали на достаточно большое расстояние. Надеюсь, здесь нас не найдут люди короля, – ответила индианка, пытаясь говорить спокойно и уверено, хотя я прекрасно понимала, что она ни грамма не верит в свои слова. Лес был густой, но небольшой. За сутки легко можно было обыскать каждый кустик и каждое дерево. Спасти могли лишь глубокие ямы, которых здесь было очень много. И сейчас, сидя в одной из них, мы, затаив дыхание, прислушивались к каждому шороху. Даже шелест листьев раздражал и пугал. К несчастью, наступала ночь, сумерки постепенно окутывали все вокруг. А сидеть ночью в этой сырой яме, бояться каждого звука мне совсем не хотелось. Но была одна привилегия в темноте: воинам будет тяжелей искать нас ночью, в этой кромешной тьме.

Внезапно у нас над головами просвистела стрела. Зажав рот рукой, я посмотрела на Сарасвати: – Господи, помилуй…

– Тише. Сиди тихо. Божья помощь и благословение с нами. Все будет хорошо, – прошептала индианка, с улыбкой взяв меня за руку. Ее уверенность немного успокоила меня, но до следующего момента. Я надеялась, что мне показалось, но, увы, нет. Где-то совсем близко были слышны разговоры. Я напрягла слух и смогла кое-что разобрать: – Ты выпустил стрелу?

– Да, сэр, выпустил. Но она пролетела, никого не зацепив. Возможно, вам показалось, что где-то были люди.

– Нет, мне не могло показаться. Я точно слышал женский шепот. Или ты меня за дурака принимаешь?

– Помилуйте, мистер, я не то хотел сказать.

– Замолчи и выполняй свою работу! Если в течение часа вы никого не найдете, придется заканчивать поиски. Наступает ночь, а в темноте искать нереально.

– Мы можем принести факелы.

– Нет, не нужно. Если эта девчонка и вправду скрывается в лесу, то мы ее лишь спугнем. Продолжайте поиски и будьте очень внимательны: если эта вертихвостка сумеет нас обмануть, полетят головы. А теперь поди вон! – я едва дышала, ибо казалось, что в тишине мое дыхание и стук сердце слышны по всему лесу. Я потеряла отчет времени. Я посмотрела на Сарасвати, которая, опустив голову, мирно спала, я же не могла сомкнуть глаз от страха и холода. Сейчас, когда ночной ветер пронизывал до костей, я бы все отдала ради того, чтобы погреться у камина. Каким-то чудом и мне удалось уснуть, но лишь на короткое время.

Проснувшись посреди ночи от холода и жажды, я в темноте нащупала маленький чемоданчик, в который положила флягу с водой. Жадно отпив несколько глотков, я застонала. Ноги затекли, боль в пояснице отдавалась во всем теле. Не было слышно совершенно никаких звуков, и, решив, что воины уже ушли, я вылезла из ямы, отряхивая платье от кусков грязи.

– Сарасвати, – прошептала я, аккуратно коснувшись плеча девушки. Индианка что-то пробормотала, лишь потом открыла глаза, сонно поглядывая на меня: – Что случилось?

– Нет смысла сидеть здесь до утра, ибо на рассвете войско может вернуться. Нужно выбираться из леса.

Молодая женщина отрицательно покачала головой: – Куда мы пойдем среди ночи? У нас даже свечки нет. Успокойся и поспи. Утром что-нибудь придумаем, – отмахнулась Сарасвати, закрыв глаза и вновь придавшись сну. Я не стала настаивать. Возможно, так и правда будет лучше. В темноте мы заблудимся и окончательно собьемся с толку. Хотя, я и так не знала, куда нам идти.

Весь остаток ночи я просидела на промозглой траве, поджав ноги и обхватив их руками. Мое платье теперь было мокрым от росы, а холод пробирал до костей. С первыми лучами солнца мы вновь двинулись в путь. Теперь все деревья казались совершенно одинаковыми, и наша ориентация превратилась в прах. Мы лишь шли, надеясь, что впереди покажется хоть один домик отшельника. Живот скрутило от голода, но еды не было. Мы срывали ягоды, но от их противного и горького привкуса коком подкатывал к горлу. Я остановилась, понимая, что силы на исходе. Голова шла кругом, ноги ныли и болели. Опустившись на землю, я сложила руки в молитвенном жесте, прося Бога об одном: чтобы он послал нам крышу над головой и тарелку супа. Сарасвати последовала моему примеру, но ее молитвы были предназначены для бога Шивы.

Когда солнце скрывалось за горизонтом, а воздух вновь холодел, мы услышали голоса. Первая мысль была связана с тем, что это воины, но голоса были женскими. Усталость и голод победили страх и осторожность, и мы пошли на звук. Стоило нам сделать несколько шагов, как мы увидели двух женщин, стоявших возле дуба. Одна была невысокого роста, с золотистыми, короткими волосами, другая моложе, но тоже с остриженными, темно-каштановыми кудрями. На женщинах были одеты одинаковые, черные платья с нашитыми крестами. Сомнений не оставалось: это монахини.

Мы переглянулись, и Сарасвати устало кивнула, опираясь рукой о ствол дерева. Я тоже едва держалась на ногах из-за усталости. Едва ступая, мы подошли к монашкам. Женщины, побледнев, отшатнулись от нас, испуганно моргая глазами: – Кто вы?

– Простите, что напугали, просто мы уже сутки бродим по этому лесу. Мы заблудились. Не можете ли вы дать нам на одну ночь крышу над головой и ломоть хлеба? Мы заплатим.

Святая сестра, та, что пониже, сделала несколько неуверенных шагов нам навстречу: – Как вы оказались в этом лесу? И, куда идете?

– Мы направляемся в Оксфорд, в графство де Вер. Нам необходимо поведать графа Джона де Вер.

– Но, вы уже в Оксфорде. До замка его светлости несколько миль, – я радостно захлопала в ладоши, но мое веселье прервал очередной приступ голода. Схватившись за живот, я обессилено взглянула на женщин, мысленно умоляя их о помощи.

– Я вижу, что туда вы не сможете дойти пешком. Что ж, помогать окружающим – великий поступок, и я уверена, что в Царстве Божьим, когда мы предстанем перед Всевышним, мы будем отблагодарены. Мы из монастыря имени Святой Берты. Он находиться в нескольких шагах отсюда. Меня зовут Идета Уотерс, я сестра-казначея. Моими обязанностями являются финансовые дела обители и хранения всех ключей, – сказала светлокожая, с золотистыми волосами, пожилая женщины: – А это монахиня-бенедиктинка Ашлинг Стивенс. Настоятельница послала нас в лесу за осенними плодами. А, как вас зовут?

– Меня зовут Вивиана, а это моя подруга Сарасвати, – я запнулась, когда увидела, как на лице Идеты проскользнула тень пренебрежения, а посреди лба залегла глубокая, подобно шраму, морщинка: – Сарасвати? Индуска?

Индианка сделала несколько неуверенных, робких шагов, теребя конец помятого и запачканного сари: – Я понимаю, что, будучи гражданкой Англии, не имею права жить по индуским обычаям. Но эта вера моих предков и отречься от нее, значит, отречься от своего рода и близких.

Миссис Уотерс положила свою старческую, морщинистую руку на плечо девушки:

– Я не могу осуждать тебя, девочка моя, за религию, которой ты покланяешься. Ибо Господь один, а Имен у Него много. И каждый может и должен выбирать именно ту форму поклонения, к которой принадлежат предки. Идемте, девочки, я отведу вас в монастырь через черный ход. У меня есть ключи от пустовавшей кельи, где вы сможете переночевать и хорошенько отдохнуть, – потупив взор, я пошла за женщинами. Мы сделали лишь несколько шагов, как перед нами показались массивные, железные ворота, за которыми виднелись верхушки серых башней.

Идета постучала, потом что-то сказала на латыни, и врата со скрипом распахнулись. Я ахнула, прижав к губам ладонь. Монастырь был не просто серым и унылым, он казался устрашающим, дьявольским сооружением. Я не понимала, как такое здание может называться Храмом Бога.

Мои неприятные раздумья прервал тихий, бессильный стон. Оторвав взгляд от самой обители, я уже не смогла сдержать крика, созерцав колодки, в которых билась девушка. Бедняжка казалась такой тонкой, покинутой, несчастной. Рваное платье клочьями спадало с ее истощенного тела, волосы разметались в разные стороны.

– Кто это?

– Монахиня, засмеявшаяся во время богослужения. За это матушка уже два дня держит ее в колодках без еды и воды. Говорят, завтра утром ее должны освободить. Эту девушку, конечно, жаль всем, но спасти ее никто не решается.

– Как зовут эту несчастную? – движимая каким-то пороком, спросила я.

– Женевьева. Она, девятилетним ребенком, была найдена у ворот монастыря. Девочка была обессилена голодом и жаждой. С ней не было никаких вещей, но одета она была в изысканное платье, а на шеи у нее висел медальон. К ее руке был привязан маленький листочек с одним словом: «Женевьева». Когда малышка пришла в себя, она ничего не помнила о своей прежней жизни, будто сам дьявол стер с ее памяти события последних лет. Девушка выросла в монастыре, но до сих пор не было пострижена в монахини, ибо настоятельница считает, что, возможно, когда-то приедут ее родные и заберут домой, – я судорожно сглотнула и на миг мне показалось, что все, что связывало меня с внешним миром, превратилось в тонкую нить, которая оборвалась, издав при этом оглушительный звук. Женевьева… первая и старшая дочь графа и графини, моего приемного отца и матери… Женевьева, пропавшая из графства в возрасте…девяти лет… Неужели это она?

– Вивиана, с тобой все в порядке? – рука Сарасвати скользнула по моему плечу, будто пробуждая от обморочного сна.

– Да, все…, все хорошо. Миссис Уотерс, вы можете показать мне ту одежду и медальон?

– Да, конечно, могу. Вещи Женевьевы хранятся в сундуке, который более десяти лет не открывался, – кивнула Идета, как-то подозрительно поглядывая на меня. Сделав несколько неуверенных шагов, я почти в плотную подошла к колодкам, запрокинув голову и смотря в мертвецки-бледное лицо девушки. Густые, светло-рыжие, с золотым оттенком волосы, полуоткрытые, голубые глаза, нежные, персикового цвета губы. Она так была похожа на ту девочку, которую мне описывала Амелия в своем рассказе. Неужели это правда? Неужели судьба сыграла с нами злую и беспощадную шутку? Женевьева издала еще один пронзительный хрип, после чего ее голова повисла на груди.

– Если эта девушка и вправду Бломфилд, настоятельница пожалеет о своем жестоком поступке, – прошептала я: – Миссис Идета, покажите мне немедленно вещи Женевьевы! – потребовала я, понимая, что, возможно, перехожу некую границу, приказывая сестре-казначей.

Женщина лишь кивнула, жестом поманив нас всех за собой. Идя по гладкой поляне, нам нередко встречались любопытные монахини, которые, шепчась между собой, оглядывались и хихикали. Замечая такие жесты, не свойственные тихим монашкам, Идета не раз повышала голос, заставляя девушек возвращаться к своим обязанностям. Я понимала, что все жительница обители уважают эту пожилую даму и бояться ее. Но почему же тогда Идета, не воспользовавшись своими возможностями, оставила Женевьеву мучатся в колодках?

Перед нами показалось низкое здание с деревянной крышей, укрытой соломой. Сняв с пояса огромный, ржавый ключ, монахиня открыла железную дверь, пропуская меня вовнутрь. Оглянувшись на Сарасвати и Ашлинг, которые остались на улице, я подошла к казначее и взяла у нее узел. В старой ткани лежало темно-розовое платье и…медальон с гербом дома Бломфилд…

Я до крови сжала в руке кулон, не понимая, какие чувства мной овладевают. Толи то была радость, толи ненависть и зависть. Пытаясь успокоиться, я глубоко вздохнула, закрыв глаза. Перед внутренним взором крутилась картина, на которой богатая наследница всех земель Понтипридда мучается в колодках, умирая от голода и жажды.

– Мисси Уотерс, я должна вам кое-что сказать. Только поклянитесь, что об это никто не узнает, – попросила я, подняв умоляющий взгляд на женщину. Идета нахмурилась, но потом кивнула: – Если сказанное вами не будет осквернять божественные законы и заповеди, я обещаю, что никто больше об этом не узнает.

– Девушка, что мучается в колодках, старшая дочь графа Нишкона Бломфилд Понтиприддского и графини Кевен Бломфилд. Она та самая девочка, которая пропала много лет назад и о поисках которой знала вся Англия, – Идета непонимающе смотрела на меня, и в ее глазах мелькали разные отблески чувств.

– Я прошу вас, мадам, ничего у меня не спрашивая, доложить графу, что его дочь жива и здорова. Я прошу вас, миссис, не называйте моего имени, – я взяла похолодевшие руки казачьей в свои ладони, умоляюще смотря ей в очи.

– То, о чем вы меня просите, леди, противостоит закону. Я служу Господу, но также не могу отвернуться и от правил английского общества. Да, почти все считают, что монастырь находиться внегородской суеты и устоев, что в обители свои правила и законы, в которые не смеет вмешиваться правительство. Но это далеко не так. Монастырь и его служители – неотъемлемая часть закона и если я совершу то, что не должна делать, наказание очевидно. Мне не нужны объяснения, миледи, я давно все поняла. Вы и есть та сбежавшая фрейлина ее величества – Вивиана Бломфилд, за поимку которой назначены две тысячи фунтов. Ваша матушка-графиня сходит с ума от волнения в Уэльсе, отец волнуется в Германии, вы же спокойно разъезжаете по городам вместе с индуской. Это противоречит всем людским и божьим законам. Сейчас для вас есть только один выход: исповедаться, покаяться в своих грехах на Библии и смиренно ждать, когда за вами приедут люди монархини. В другом случае вы никогда не искупите свой грех. Что до Женевьевы, мое слово беззвучно в этой ситуации. Все решать должна настоятельница, а она, пускай и строгая и может показаться бессердечной, все же богобоязненная женщина. Примите решения здесь и сейчас, – я горько усмехнулась, понимая, что сама судьба заключила меня в ловушку. Да, пускай казалось, что у меня нет выхода, но выход был и очень очевидный.

– Миссис Уотерс! Вы говорите, что всю свою жизнь нужно жить по божественным и людским законам, придерживаться тех устоев, которые создал Всевышний и король страны. Но кто такой Генрих? Может ли он вершить судьбы людей? Ведь он не Бог и не может забрать те жизни, которые дал сам Господь, – выпалила я, на секунду пожалев о своих словах.

– Замолчите! Это звучит, как государственная измена, как предательство, адресованное его величеству! Это грех! Монарх – это тень Иисусу Христа на Земле, это Его посланник! Помазанный на троне король не может ошибиться, поскольку его действиями движет воля Бога, Отца Нашего!

– Нет, мистрис. Монарх – это лишь правитель, обычный смертный. И знаете, чем отличается король от своих подданных? Тем, что он может забирать жизни, не попадая под суд. А человек, будь он хоть аристократом высшего общества, не может лишать жизни вольных людей. Увы, такая абсолютная власть порой убивает людей, делая из них беспощадных зверей, готовых броситься на хорошую добычу. Простите, но даже если я и умру, то хочу получить смерть не от руки короля и его супруги, а по велению Божьему. Высшая власть – это Суд Господа, а не Парламент Лордов, – Идета Уотерс подняла на меня свой взор, и я заметила, как в уголках ее глаз блеснули слезы: – Да, порой воля монарха несправедлива, но мы ничего не можем с этим поделать, не имеем права. Хорошо, графиня не узнает о вашем пребывании здесь. Я посоветуюсь с матушкой и постараюсь ее уговорить написать письмо Бломфилдам. Но я не уверена, что настоятельница последует моему совету. Да и ее светлость может не узнать дочь. Слишком много времени прошло с их последней встречи. Да и Женевьева давно смирилась с мыслей, что ее мать – это аббатиса, а друзья и близкие люди – сестры обители. Девушка давно хотела принять постриг и до этого шага ее не пускает лишь твердое слово матушки-настоятельницы. Идемте, я отведу вас в келью, где вы и ваша подруга сможете отдохнуть и перекусить. Но завтра до рассвета, до утренней молитвы, вы должны покинуть монастырь. Утренняя месса требует присутствия всех монахинь и в их отсутствие происходит обыск всех келий. Матушка боится, что в скудных комнатках девушек будут принадлежности, запрещенные в монастыре.