Было туманное, холодное утро, когда графская чета вместе с прислугой собралась на крыльце замка. Моросил дождь, веял холодный, порывистый ветер, в свои владения вступал октябрь, обещавший быть дождливым и противным. Дороги размыло, и кучер, хлюпая по лужам, подошел к графу, мокрый до нитки: – Милорд, карета готова. Но погода не сопутствует нашему путешествию. Ехать в такую слякоть не очень приятно, ваша светлость, – Джон похлопал кучера по плечу, и, тяжело вздыхая, ответил: – Увы, друг мой, мы не можем больше задерживаться в Оксфорде. Кони крепкие, выдержат долгую скачку в знойный, сухой день, а сегодня воздух свободный и прохладный, да и к вечеру мы остановимся в гостинице. Вы пока подождите возле берлины, – когда слуга, откланявшись, отошел на приличное расстояние, граф Оксфорд, обернувшись к семье, подошел к Джельф. Графиня, узнавшая только утром о грехах супруга, сейчас выглядела особо болезненной и печальной, хотя по всему замку уже разнеслись слухи о том, что эту ночь Джон провел со своей женой, хотя не прикасался к ней уже четырнадцать лет. Одетая в темно-багровый плащ, отороченный соболиным мехом, женщина сейчас выглядела особо элегантной. Ее волосы, заплетенные в две толстые косы, не скрывало покрывало, как это было положено для любой замужней женщины. На голове Джельф покоилась алая диадема с огромным рубином в центре, подчеркивающая высокое положение своей обладательницы. Несмотря на слезы, женщина улыбалась, вложив свои руки, затянутые багровыми перчатками, в ладони супруга: – Джон, берегите себя. Я понимаю, что вы едите на верную смерть, но Господь не допустит вашей гибели. Королева помилует вас, будьте уверены.

– Мадам, ваши молитвы будут оберегать меня даже в самом аду. И все же, если я не вернусь, не выгоняйте Маргариту. Она столько лет жила с нами в замке, стала маленькой частичкой этого графства. Не забывайте, что она так же, как и вы, мать моих детей, – на удивление, графиня не разозлилась, а лишь сильнее улыбнулась, согласно кивая: – Не волнуйтесь, милорд. Рошель и Эдвард, когда придет время, будут учиться в хорошей школе, они получат должное образование. Я позабочусь об их будущем. Но, если вы покинете этот мир, не дай Бог, жизнь для меня станет серым, туманным пятном. Вернитесь, вернитесь к нам живым и здоровым, – Джон, поцеловав жену в лоб, кивнул, хотя и сам не верил в свои слова: – Если на то будет воля Божья, – попрощавшись с Клодией и молчаливой Стефанией, мужчина сделал несколько неуверенных шагов навстречу Марго. Молодая женщина, держа на руках маленького сынишку, подняла заплаканные, красные глаза на Джона, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться: – Мой любимый…

– Тише, Рита, не плачь. Все будет хорошо. Береги детей и не забывай меня.

– Джон, поклянись, что вернешься… Поклянись!..

Граф, оставив на губах любовницы нежный, целомудренный поцелуй, молча посмотрел на малыша, который, увидев отца, стал заливаться плачем. Поцеловав Эдварда, Джон приказал унести сына и успокоить. Переведя взгляд на Рошель, маленькую, но очаровательную девочку, лицо Джона заблестело оттенком радости, а губ коснулась нежная улыбка.

Больнее всего Джону было прощаться с младшей дочерью. Рошель унаследовала тонкие, и утонченные черты матери, вот только глаза у нее были не карие, а кристально-голубые, как вода в весеннем озере. Графу казалось, что эта малышка – воплощения невинность и нежности, ангел, сошедший с Небес. Сердце его светлости заныло, когда он отчетливо понял, что всю свою жизнь уделял внимание лишь законным детям, они жили вместе с ним в замке, были окружены народной любовью и родительской лаской, а бастарды, только появившись на свет, сразу были увезены из графства в какую-то провинцию, подальше от поместья феодала. А Маргарита, как бы ни хотела быть с детьми, была обязана расставаться с ними сразу после рождения, понимая, что ее место – возле милорда, а незаконнорожденные отпрыски должны расти в деревне, на попечении нянек и слуг. Рошель почти не знала венценосного отца и сейчас, смотря на этого могущественного, сильного мужчину, дичилась и прятала глаза.

– Доченька, – Джон подхватил малышку, прижав ее детское тело к себе, чувствуя, как дочка несколько раз сделала неудачные попытки вырваться: – Рошель, мой цветок, почему ты боишься меня? – девочка подняла свои удивительно-чистые и невинные глаза на человека, давшего ей жизнь:

– Я не знаю тебя. Я хочу домой, к маме, – вырвавшись из объятий графа, девочка подбежала к матери, вцепившись своими крохотными ручонками в ее холодную и влажную ладонь. В глазах Джона заблестели слезы, но он, как истинный мужчина, лишь улыбнулся, и последний раз окинув взглядом всех своих родных, взял меня за руку и повел к карете, сзади шла Сарасвати. Я почувствовала, как милорда бил озноб, а ладони взмокли и похолодели. Я же, понимая, что тоже еду на верную смерть, совсем не боялась. Я не знала и никогда раньше не испытывала то чувство, что сейчас полностью овладело мной. Это было ощущение какой-то пылающей пустоты, того, что в жизни все закончилось. Королева либо издаст приказ о моей казни, либо помилует, выслав из столицы. Прошло достаточно много времени со дня моего побега, и прощенья мне нет. Я посмотрела на графа Оксфорд, желая рассмотреть на его лице следы печали или тревоги. Но милорд был спокоен, и, как мне казалось, совершенно равнодушен к происходящему. Карета медленно двигалась по плоской равнине, временами нещадно шатаясь по размытым тропинкам. Пейзаж особо не радовал глаз. Деревья, почти окончательно сбросив листву, казались призрачными и безжизненными. Свинцово-серые тучи тяжело лежали на вершинах гор и от одного их вида по телу пробирался неприятный холодок. Ветер нещадно дул, сухие ветви царапали окна экипажа. Дождь прекратился, но начавшийся крупный град тарабанил по ставням, заглушая звук протекающего ручья, вода которого замерзла и покрылась тонким слоем неупругого льда. Не было слышно пения птиц и звуков домашнего скота, хотя по обе стороны дороги простирались маленькие селения с крохотными, белыми домиками, чьи крыши состояли из обычной, ветхой соломы.

Мы ехали уже около двух часов, но местность почти не менялась. Карету нередко заносило в сторону из-за скользких дорог, и эта тряска стала мне надоедать. Был почти полдень, и солнце, едва заметно видневшееся из-за туч, стало немного греть. Вновь моросил дождь, но на этот раз он был прозрачным, едва заметным. Но все, будто на картинке, стало быстро меняться. Беззаботная, сельская местность осталась позади, теперь перед нами простиралась густая лесополоса. Я посмотрела на индианку, в глазах которой серебрились слезы: – Там, за теми зарослями, моя деревня, мой дом…

– Сарасвати, – я аккуратно коснулась руки девушки: – Если ты хочешь вернуться…

– Нет, Вивиана, не хочу. Отныне мое место с тобой рядом. Все свое детство и юные года я провела в замкнутом, одиноком квартале для иностранцев. Дни смешивались в пучину повседневности и серости. Теперь я хочу другой жизни, совсем другой, – индианка откинулась на спинку кресла, задумчиво окидывая пристальным взглядом голубой, с серым оттенком, горизонт. Граф, уронив голову на грудь, мирно похрапывал, и даже сумасшедшая тряска не нарушала его спокойный и безмятежный сон.

День медленно переходил в вечер, солнце, багровое, как кровь, заходило за густые рощи, бросая алые оттенки на серый пейзаж. Слышались отдаленные крики птиц, оповещавшие о приходе темноты. И сейчас, когда дорога стала совершенно черной, а впереди виднелись густые заросли, мне стало не по себе. Вокруг было пустынно, все звуки утихли, и на землю постепенно опускалась ночи. Красный диск, еще видневшейся за горизонтом, уже совсем не освещал дороги, и все вокруг окутали сумерки. На небосводе зажигались первые, яркие звезды, сиявшие, как бриллианты в золотой оправе.

* * *

Вивиана задумчиво смотрела в окно, закутавшись в меховой плащ. Где-то раздались приглушенные крики совы, но в тишине, давящей на уши, эти звуки казались оглушающими. Сердце девушки забилось быстрее, когда она услышала отчетливые крики и топот коней. Джон, быстро проснувшись, прислушался и подтвердил неприятные догадки своей юной спутницы. Пыль, поднимавшаяся из-за горизонта, явно свидетельствовала о том, что к их карете приближаются всадники и одному Богу известно, были ли они вооружены. Граф сжал рукоять кинжала, понимая, что его рыцарский долг – защищать беззащитных дам. Но что мог сделать мужчина, пускай и умевший безупречно владеть оружием, если на их берлину нападут озлобленные люди с мечами и стрелами? Запряженные лошади ускорили шаг, но все уже прекрасно понимали, что к ним движутся недоброжелатели, ибо в темноте, благодаря полной луне, стали отчетливо видны силуэты всадников, которые выкрикивали слова на каком-то непонятном и странном языке.

– Остановите карету! – внезапно закричал Джон, открыв дверцу и выскочив наружу, таща за собой перепуганных девушек.

– Что случилось, милорд?! Зачем останавливать экипаж, если разбойники уже рядом?! – перекрикивая гул ветра, бушевал слуга.

– На карете мы далеко не уедим! Скорее распрягай коней! Быстрее! – перепуганный кучер стал дрожащими руками отвязывать коней. Когда все было готово, Джон, запрыгнув на одну из кобыл, помог взобраться в седло и Вивиане. Молодая женщина, борясь с внутренней дрожью и страхом, вцепилась руками в плащ Джона де Вера. Кучер и Сарасвати запрыгнули на другую лошадь, но индианка, никогда не ездившая верхом, едва не вылетела из седла, когда кони помчались по узкой тропе. Ветер дул резкими и ледяными порывами в лица уставших путников, кони в пене стали замедлять шаг. Разбойники были уже в нескольких метрах от беглецов.

Внезапно над головой индианки просвистела стрела, потом вторая. Резко отшатнувшись, девушка вылетела из седла, покатившись по земле. Из уст Вивианы вырвался крик ужаса, когда она увидела, как бессознательная женщина катится к самым копытам разбойников. Теперь, когда беглецов окружило живое кольцо из вооруженных солдат, граф и его юная спутница почувствовали, как им в затылок дышит смерть. Дочь графа, забыв про собственную безопасность, спрыгнула с уставшего коня, подбежав к индианке, лежавшей на каменистой дороге. Девушка почувствовала, как кровь ударяет в голову, когда могучий, одетый в серебреную кольчугу и тяжелые доспехи, рыцарь, поднял на нее свои змеиные, злые глаза, налитые багровой кровью. Сделав медленный, повелительный жест в сторону своих подданных, незнакомец что-то буркнул на латыни. Вивиана, отлично знавшая этот язык, смогла разобрать слова: «Гляньте, что с девчонкой. Она сильно ударилась головой при падении», – могучие и вселявшие в сердце ужас, воины подняли хрупкую, бледную девушку, полопав ее по щекам. Медленно открыв мутные глаза, индианка стала приходить в себя. Сарасвати едва сдержала в себе вопль страха, когда увидела грозных мужчин в доспехах. Молодую женщину усадили на могучий камень, дав несколько глотков воды. Вивиана же, придвинувшись к графу, стала тихо шептать «Отче наш», прося Всевышнего сохранить им жизни. Эти могучие бойцы были воплощением силы и мужества, но их звериный, опасный взгляд вселял ужас в сердца и холодил души. Девушка знала, что значит этот взгляд: коварство, убийство и жажду крови. Она боялась пасть жертвой этих страшных военных, боялась быть зарезанной их стальным мечом. Страх подкрался к горлу, окутав ледяным покрывалом быстро бьющееся сердце. Джон, вынув из ножен маленький кинжал, стал размахивать им со словами: – Не подходите, иначе зарежу живьем!

Предводитель отряда, злобно оскалившись, издал глухой смешок, бросая огненные молнии своего взгляда на пленников: – Брось на землю нож, иначе мои воины перережут твоим товарищам глотки, – девушки завопили, когда два могучих солдата с опущенными забралами коснулись своими мечами их шей. Но граф Оксфорд продолжал гордо стоять, вытянув вперед руку с оружием. Озлобленный предводитель сделал резкий жест своим подданным. Не успели беглецы одуматься, как стальное, заостренное копье полетело на них. Раздались крики и вопли, Сарасвати, то ли от ранения, то ли от пережитого обморока упала на землю, а Вивиана, тяжело дыша, судорожно оглядывалась по сторонам. И лишь спустя минуту пленники услышали стоны и учащенное дыхание у себя за спиной. Немного дальше, на узкой тропинке, лежал кучер, плавая в луже собственной крови. Несчастный слуга, прикрыв собой женщин, теперь бился в предсмертных конвульсиях и судорогах, ибо у него из груди, прямо на уровне сердца, торчало колющие оружие. Кучер попытался что-то сказать, но его бормотание прервалось душераздирающим воплем, после которого раненный, медленно опустившись на землю, навсегда сомкнул очи.

Рука графа дрогнула, когда он понял, что если бы бросил кинжал, кучер мог бы жить. В глазах Джона де Вера горел огонь вызова, он готов был броситься на обидчика, но он прекрасно осознавал, что больше не может подвергать жизни женщин опасностям:

– Послушай, трус, подними забрало и скажи мне все в лицо! Давай сразимся, как мужчины, один на один! Что же ты прячешься за мечи своих людей, бросая оружие в беззащитных женщин! Неужели после этого ты рыцарь?! Если же тебе нужно богатство, грабь нас, грабь карету, как последний разбойник!

Воин уже открыл рот, чтобы возразить, но не смог произнести ни слова, встретившись с бесстрашным взглядом Вивианы. Девушка, гордо вскинув голову, смотрела на бойца с нескрываемой неприязнью и вызовом. Амбруаз де Куапель, аквитанец, происходивший из благородного, древнего рода, невольно залюбовался этой дамой с фиалковыми очами. Она казалась ему идеалом красоты и женственности: лиловые глаза игриво блестели под сводом бархатных, густых ресниц, брови, как два серпа луны, украшали высокий, белоснежный лоб. А фигура, пускай и тщательно скрытая под складками плаща, казалась миниатюрной и стройной, как у небесной феи. Вивиана, не опуская головы, гордо смотрела в глаза аквитанца. Губы молодой женщины, цвета спелой вишни, изогнулись в саркастической улыбке:

– Отпустите нас, мессир. Или же вам недостаточно смерти невинного кучера? – упрек в голосе англичанки больно уколол в сердце воина. Тряхнув головой, Амбруаз мысленно выругал себя за проявленную слабость: «Что же ты, мсье де Куапель? Ты – воин, твое предназначение воевать и обагрять руки кровью врагов, неужели эта смазливая девчонка смогла приворожить тебя лишь одним своим взглядом? Одумайся, не поддавайся своим слабостям, не слушай сердца, действуй только по наставлению холодного рассудка».

– Послушайте, миледи, вы не сможете разбудить во мне чувства совести, поскольку моя совесть сейчас покоится на клинке меча.

– И ваш меч сейчас снесет нам головы? – игриво усмехнулась Вивиана, дернув головой так резко, что несколько вьющихся локонов выбились из-за капюшона. Господи, у нее волосы, как у самой богини! Темные, подобно морю ночью, мягкие, как нежный шелк, густые, как грива бравого коня. Внезапно в сердце воина проникла томное, медовое желание коснутся этой прекрасной девушки, почувствовать ее сердцебиение, дыхание, запустить пальцы в ее бархатные кудри, поцеловать горячи уста… Незаметно вытерев пот со лба, мужчина почти вплотную подошел к дерзкой красавице, проведя рукой, затянутой латной перчаткой, по ее хрупкому плечу:

– Я не убийца, леди.

Резко дернувшись и оттолкнув Амбруаза, молодая женщина кивнула в ту сторону, где несколько минут назад умер невинный кучер, тело которого воины забрали и пообещали похоронить по всем христианским традициям: – Тогда кто же вы? Неужели благородный рыцарь бросил бы копье в беззащитных девушек? Знаете, кто настоящий мужчина? Так я скажу вам: это тот, кого вы безжалостно убили! – игривость, и непокорность девушки постепенно разжигала в сердце аквитанца горячую страсть. Воин уже подумывал, чтобы отпустить пленников, но он прекрасно понимал, что эта дивная птичка сразу упорхнет от него, а этого мужчина никак не мог допустить, ибо привык, что все всегда делается так, как он пожелает. А что для безжалостного военного значит хрупкая, юная девочка? Услада ночей, любовница, безвольная рабыня. У Амбруаза были десятки женщин со всех уголков мира, среди них – умные гейши из далекого Китая, бесстыдные проститутки из Европы, пылкие наложницы загадочного Востока. Но все они были ромашками, а Вивиана – роза. И посадить эту розу в своем любовном саду – высший подарок для мужчины, желавшего радостей плоти. Рыцарь не знал, была ли эта хитроумная девушка в чей-то постели, и сохранила ли она свою невинность. Именно эти пошлые мысли придали смелость аквитанцу.

Мсье де Купель подал знак своим людям и в мгновение ока пленникам связали руки и глаза. Их посадили в кованую повозку, запряженную двумя кобылами. Девушки вырывались, извивались, стонали и дергались, но граф сидел молча, опустив глаза на гриву коня. Он прекрасно понимал, что им пришел верный конец. Джон слишком хорошо знал этих воинов, но дамам об этом не смел сказать. Предводитель отряда – Амбруаз де Куапель, славился своими кровожадными походами и безмерной жестокостью. В его замке, в отдельной башне, было некое подобие гарема, состоящее из проституток и танцовщиц борделя. Его светлость было страшно подумать, что будет с этими молодыми, красивыми и цветущими женщинами. В лучшем случаи, их просто убьют без мучений, а в худшем – изнасилуют и продадут в рабство. А за таких красавиц, особенно за Вивиану, дадут немало золота. Страшные мысли графа прервал резкий поворот повозки, когда она сдвинулась с места. Дороги были извилистые, с множеством острых камней и каждый неверный толчок причинял нестерпимую боль невольникам. Вивиана взвыла, когда при очередном повороте лошадей занесло в сторону, и задняя спинка телеги резанула запястья. Веревка больно впилась в руки, оставляя глубокие, кровавые шрамы. Девушка совершенно ничего не видела из-за темной повязки и все же она услышала мирное течение реки. Мгновенно лошади резко остановились, чуть не перевернув запряженную повозку.

– Вставайте, – прозвучало над ухом дочери графа. Молодую женщину, как бы она не вырывалась, насильно подняли и поставили на землю. Черная повязка сползла с глаз и Вивиана, едва стоя на ногах после ужасной езды в телеге, пошатнулась, мгновенно оказавшись в крепких объятиях Амбруаза. Девушка, не моргая, смотрела в злобные, сверкавшие глаза рыцаря. Она чувствовала, как сердце начинает учащенное биться, а ком встает в горле. А мсье де Куапель, зачарованный красотой юной особы, сделал неудачную попытку коснуться губами уст девушки, но его лицо, скрытое под забралом, внезапно вспыхнуло, когда молодая женщина резко вырвалась, оттолкнув рыцаря. Послышались слабые и тихие смешки в толпе воинов, но Амбруазу этого было вполне достаточно, чтобы выпустить на волю негодование и гнев. Подтолкнув девушек в лодку, качавшуюся на темных, гребнистых волнах реки, рыцарь что-то крикнул графу, после чего тот, не желая еще больше накалять обстановку, подчинился, опустившись на деревянную лавку в крохотном суденышке. На носу лодки сидел, сгорбившись, старик с седой, опущенной головой. Возле него красовалось некое подобие кресла: высокий стул, прикрепленный к дну суденышка, обтянутый голубым, мягким бархатом, с изящной вышивкой, он был похож на возвышение, принадлежавшее владыки морей. Туда взгромоздился сам предводитель отряда.

Не снимая шлема, он откинул назад полы длинного, черного плаща, обнажив сильное тело, скрытое под стальными доспехами. Воины оставались на берегу, пока лодка из господина не скрылась в темноте ночи.

Суденышко медленно плыло по спокойным волнам, будто желая своим мирным течением успокоить бурю, разбушевавшуюся в сердцах троих пленников.

Вивиана закрыла глаза, вознося молитву к Подножию Трона Господня. Девушка, беззвучно шепча слова, мысленно возвращалась в те времена, когда была беззаботной, наивной девочкой. Сколько времени прошло с тех пор, как она покинула отчий дом? Всего несколько месяцев, а казалось, что между глазами пробежали года.

Столько событий, столько слез, воспоминаний и любви… Лиан, где он? Что с ним? Жив ли? Молодая женщина упрекнула себя за проявленную, мимолетную слабость. Почему она льет слезы по мужчине, который уже давным-давно забыл ее, и сейчас, возможно, тешится в постели с пылкой любовницей? Что такое безответная любовь? Лишь порох, пыль, что поднимается с земли и короткое время витает в воздухе, а потом испаряется, как высохшая слеза.

Девушку посещали грустные мысли до тех пор, пока сон не смежил ее веки. И даже он был неспокойным, поверхностным и часто прерываемым. Вивиана вскрикивала, когда лодка резко поднималась на самую вершину волн, а потом с размаху опускалась. Она не знала, куда их везут, и не хотела знать. Какая разница, где последний раз вдыхать воздух?

Нежные, яркие отблески солнца заиграли лучиком на лице Вивианы. Потянувшись, молодая женщина сонно открыла глаза, приподнявшись на локте. Девушка несколько раз мотнула головой, не веря своему взору. Перед ней простирался желто-песчаный, с маленькими, острыми камешками, остров. По бокам располагались высокие горы, омываемые проливом Ла-Манш. Вивиана почувствовала, как ее легкие наполняются свежим, теплым воздухом. Солнце нестерпимо пекло, хотя до полдня было еще далеко. И только сейчас юная пленница увидела, что лежит на земле, укрытая своим плащом. Недалеко на песке сидела Сарасвати, а не много поодаль – связанный граф. Вивиана чихнула и закашлялась, когда терпкий дымок, исходящий от тлеющего костра, подул в ее сторону. На очаге, в огромных котлах, варился бульон, издававший приятный запах, а на вертелах жарилась пойманная дичь. К испуганной молодой женщине подошел Амбруаз, наконец снявший доспехи. Девушка невольно залюбовалась им. В его темных, жестких, от морской воды, волосах играли отблески солнца, а глаза, совсем недавно казавшиеся ей налитыми кровью, жестокими и деспотичными, теперь приветливо сверкали. Мужчина, опустившись на песок близ своей невольницы, подал ей кружку с элем: – Доброе утро, миледи.

Вивиана кивнула, с радостью пригубив приятный, холодный напиток, поскольку ее мучила нестерпимая жажда: – Что происходит, мсье? Где мы?

– В Корнуолле, – руки леди Бломфилд дрогнули, и напиток разлился по земле. Боже, ведь это Юго-Западная Англия! Как она здесь оказалась? Будто прочитав мысли Вивианы, де Куапель с улыбкой ответил: – Всю ночь и раннее утро мы плыли по Ла-Маншу. Вы заснули еще вечером и спали так крепко, что мне стало жаль вас будить.

– Зачем вы привезли нас сюда?! Чтобы убить?! – не сдержалась молодая женщина, вскочив и бросив на песок кружку, разбившуюся в дребезги.

Амбруаз, спокойно подняв осколки, равнодушно ответил: – Жить вам или умереть – решать буду только я. Но и вы, дорогая сударыня, играете не последнюю роль в этом житейском спектакле.

– Что вы хотите?

– О, девочка моя, я много чего хочу, очень много…, – наигранно вздохнул рыцарь.

– А поподробнее? – дерзко парировала девушка.

Внезапно в глазах мсье де Куапель заблестели слезы, а воспоминания острым концом укололи сердце. Эти глаза, фиалковые, с насмешливой изюминкой, сверкавшие, как звезды в ночном небе, бушевавшие, как море в шторм… Господи, как когда-то он любил этот взгляд, давно, очень давно, когда был еще мальчишкой. Ради этих очей он был готов идти в огонь и воду, взбунтоваться против собственного оцта. Но все прошло, ветер перемен высушил надежды и глупые мечты. Он забыл ее, по крайней мере, думал, что забыл, но это не далеко не так. Одинокими вечерами, сидя в пустынном шатре, он думал только о своей любимой, теребя в руках маленький, невзрачный браслет, принадлежавшей ей, ей и только ей… Неужели эта первая, невинная любовь будет мучить его всю жизнь, даже на смертном одре?

Нет, этого не может быть… Грозный рыцарь тряхнул головой, отгоняя пагубные мысли. Больше он никогда не увидит ее, не услышит серебристый, звенящий, как колокольчик, голос, не встретится взглядом. Прошло больше десяти лет, за это время жизнь круто повернулась в другую сторону, поплыла к чужому протоку.

– Не задавайте много лишних вопросов, мадам, ибо не получите на них желаемые ответы. Приведите себя в порядок. Мы немедленно отправляемся в Труро.

– Я не поеду, – совершенно спокойно протестовала девушка, за что получила жестокую пощечину:

– Не смейте противоречить мне, мисс! Закройте рот, молча мне подчиняйтесь, и не смейте идти наперекор, ибо лишитесь своей очаровательной головки! – положив ладонь на пылающую щеку, молодая женщина, едва сдерживая злость и негодование в душе, с трудом кивнула, сказав:

– Хорошо. Я смирюсь. Только поклянитесь, что мы останемся живы и здоровы по время путешествия и на месте прибытия, пообещайте, что ваш меч не снесет нам головы.

– Даю слово рыцаря, что ни один волосок не упадет с вашей головы, если мне не будут протестовать, – допив эль, Амбруаз затушил костер носком сапога, и вновь облачившись в доспехи, но, не опуская забрала, вывел из тени две лошади. Породистые и сильные, редкие арабские кони игриво били копытами, ожидая, когда смогут отправиться в путь. Похлопав белую кобылу по могучей шеи, Вивиана с улыбкой спросила: – Как ее зовут?

– Верность.

– Верность? Какое странное имя…

– Эта лошадь – воплощение невинности и преданности. Кобылка еще молода, но однажды спасла мне жизнь. К тому же она никого, кроме меня, к себе и близко не подпускает. Но вас, видимо, приняла. Вы только посмотрите, какими глазами на вас смотрит Верность, – девушка засмеялась смехом невинного ребенка, будто позабыв о событиях, случившихся несколько минут назад.

– Я могу поехать на ней?

– Разумеется. Только вы сядете сзади, а я буду управлять уздами.

– Но почему? Я и сама великолепно езжу верхом без посторонней помощи.

– Потому, мадам, что я так сказал, – Амбруаз рывком посадил девушку на коня, и сам, опустив шлем на лицо, взобрался в седло, нещадно ударив кобылу по бокам кнутом. Лошадь поскакала на сумасшедшей скорости, будто летя, как небесный ангел. Молодая женщина, страшась упасть и удариться об острые камни, вцепилась ногтями в сюрко рыцаря, наброшенное поверх доспехов. Сзади ехали граф и Сарасвати, охраняемые двумя стражниками-всадниками. Лошадью управлял Джон, но ему и в голову не приходило сбежать, ибо к его груди, прямо возле сердца, было приставлено копье, готовое пробиться через человеческую кожу в случаи непокорности. Правитель Оксфордшира боялся не за себя, а за индианку, хотя мужчина прекрасно понимал, что сделают с девушкой. Вивиана, скорее всего, попадет в любовные сети мсье де Куапеля, а Сарасвати, как язычница, будет предоставлена воинам. Они либо изобьют ее до смерти, либо многократно изнасилуют.

Путешествие продолжалось четыре добрых часа. Солнце нещадно пекло, находясь в зените, и хотя морской воздух и береговая свежесть веяли повсюду, духота была неимоверная. Корнуолл – самая южная точка Англии и здесь всегда было теплей, чем в других городах, а особенно осенью, когда дождливый Лондон впадал в уныние, а полуостров еще находился во власти жаркого, сухого лета.

Вивиана, вытирая пот со лба шелковым платком, оглядывалась вокруг, зачарованная прекрасной, но немного дикой местностью. Дорога, заросшая низкими кустарниками и колючей травой, не предоставляла никаких удобств для быстрой и безопасной езды. Кони уставали, сбивали подковы, царапались о колючки.

Наконец путники решили сделать привал. Это была невысокая равнина, окруженная со всех сторон еще зелеными деревьями. Здесь особо чувствовалась прохлада и свежесть из-за протекающего совсем рядом маленького ручья. Вивиане, уставшей, в дорожной пыли, разрешили помыться без присмотра.

Спрятавшись за огромный камень, молодая женщина стала быстро снимать одежду: потертый, запачканный в грязь, плащ, платье с разорванным подолом и запыленный чепец. Вивиана стала распутывать волосы, покрытые коркой песка. Девушка, совершенно обнаженная, опустилась по колени в ледяную, но не менее приятную воду. Англичанка вздрогнула и ощутила, как по коже пробежался холодок, когда прозрачная жидкость обуяла юное тело девушки. Внезапно внимание Вивианы привлек крутой выступ, ведущей к какому-то селению. Закутавшись в плащ, молодая женщина вышла из ручья, подойдя ближе и рассмотрев поселок. Вскоре она поняла, что то далеко не деревня, а табор бродячих актеров. Прятаться у них было опасно, но лучше, чем вслепую подчиняться жестокому рыцарю. На тот момент юная красавица совсем не думала про подругу и графа, хотя и прекрасно понимала, что их жизни также в опасности, как и ее. Но девушка за свою недолгую жизнь поняла одно: если хочешь спасти себя, действуй в одиночку, ибо полагаться на кого-то – самая большая глупость.

Отбросив страх и закрыв двери для сомнений, леди Бломфилд бросилась бежать, но внезапно Вивиане показалось, что земля разомкнулась у нее под ногами. Девушка не успела ничего понять, как покатилась по слону, ударяясь о мелкие камни и царапая кожу колючками, которых здесь было уйма.

Когда склон стал почти ровным, девушка, тяжело дыша, попыталась подняться.

Вивиана, тихо застонав, откинулась на траву, вскрикнув от дикой боли в ноге. Колено нестерпимо жгло, казалось, будто в нем что-то разорвалось. Внезапно перед девушкой показалось озабоченное и в тоже время жестокое лицо мсье де Амбруаза. Забыв про боль, молодая женщина резко встала и попыталась бежать, но, поскользнувшись, вновь упала. На этот раз девушку подхватил рыцарь, не дав ей удариться о груду камней. Вивиана сделала неудачную попытку врываться из нежеланных объятий Амбруаза, но молодой человек, проигнорировав ее жест, еще сильней прижал к себе юную пленницу. Внезапно их взгляды встретились. Девушка невольно поежилась под ледяной сталью, сквозившей в глазах жестокого рыцаря. Неужели этот человек с каменным сердцем способен любить?

– Отпустите меня! – прокричала молодая женщина. Гнев в ее голосе сделал свое дело. Де Куапель, одумавшись, резко разомкнул руки на талии Вивианы.

– Я же говорил, миледи, что сбежать от меня вам не удастся. Даже там, где птицы не летают, смотрят мои глаза. Вы были так невнимательны, что не увидели даже резкого склона, по которому покатились, подобно опавшему листку. Как вы? Не сильно ударились? Сможете сами идти? – молодая женщина, гордо вскинув голову, кивнула, и ужасно хромая, пошла впереди рыцаря: – Ах, до чего же вы упрямы! – Амбруаз в мгновение ока подхватил девушку, и, неся ее на руках, пошел по узкой тропинке, ведущей к разбитым шатрам. Девушка хотела врываться, но боль в колене была такой невыносимой и резкой, что идти сама она просто не могла, а руки мсье де Куапеля, покоившиеся на ее тонкой талии, немного успокаивали. Вивиана мгновенно откинула эти мысли. Как человек, забрызганный кровью невинных людей, может быть нежным со своей невольницей?

– У вас болит нога?

– Да, ужасно печет и режет колено, также ноет щиколотка, – призналась англичанка, положив голову на могучие плечи Амбруаза.

– Ничего. Я знаю такую мазь, от которой боль проходит на следующее утро. И все же впредь будьте осторожны. Эти местности лишь кажутся невинными и прекрасными, на самом деле в этих лесах обитают хищники, а склоны порой могут стать тропой смерти. Здесь совсем рядом пролив, его волны забрали жизни не одного человека.

– С чего это вы стали обо мне беспокоится? Мне казалось, что моя смерть освободит вас от крови на своем мече. Если я умру своей смертью, вам не придется отвечать перед королевским советом, – парировала юная красавица, ледяным взглядом окидывая замкнутое лицо аквитанца с еврейской кровью.

– Что за чушь говорят ваши прекрасные уста, моя леди? Неужели в вашем воображении и мыслях я – безжалостный убийца, махающий смертоносным мечом направо и налево? Прежде всего, меня воспитывали, как истинного рыцаря. Я не убивал единоверцев, уважал старших, защищал младших, оберегал честь дам. Что мне нужно сделать, что бы вы простили мне смерть кучера?

– Вы можете загладить свою вину лишь нашим освобождением. Отпустите на волю меня, Сарасвати и графа. Тогда грех, покоившийся на вашем мече, немного смоется.

– Не просите меня об этом, мадам, не нужно, – Амбруаз, ловя на себе злобные взгляды Вивианы, зашел в недавно разбитый шатер. В палатке едко пахло ладаном и другими резкими благовониями, на полу были разбросаны шелковые подушки с бархатной отделкой. Рядом зеркала с деревянной рамкой громоздилась небольшая лежанка, застеленная тонкими, кружевными простынями. Рыцарь, положив девушку на кровать, сел рядом, роясь в старом сундуке и доставая какие-то бутылочки.

– Поднимите юбку, – молодая женщина, испуганно поглядывая на мсье де Куапеля, еще сильней прижала к себе одеяло.

– Не бойтесь, я просто наложу мазь на ваше ушибленное колено, – Амбруаз, не скрывая своей слишком откровенной улыбки, аккуратно поднял юбку молодой женщины. Вивиана, покраснев до корней волос, отвернула лицо к стене, но не смогла унять дрожи, когда сильные руки молодого человека коснулись ее щиколотки. Амбруаз, закончив растирать ногу Вивианы, положил на ее колено влажную ткань, пропитанную настойкой из дикой розы.

– Отдыхайте, на утро все пройдет, – девушка с нежной улыбкой на устах взяла могучую руку мужчину в свою:

– Не уходите, – Вивиана сама не поняла, почему эти странные и очень опасные слова вылетели у нее из уст. Как невинная девушка может просить постороннего мужчину остаться с ней наедине? Но сейчас сердце юной красавицы было не подвластно законам. Да, Амбруаз – жестокий рыцарь, убийца, но он ведь так нежен с ней, любезен, галантен…

– Миледи, я не смею вас больше тревожить. Я зайду вечером, – аквитанец уже направился к выходу, но его остановил возглас Вивианы:

– Останьтесь!

Лед приличия растаял в душе молодого человека. Он почувствовал, как кровь закипает в жилах, а страстное желание загорается в теле. Мужчине внезапно захотелось выбежать из этого шатра, навсегда забыть эту женщину с фиалковыми глазами, больше никогда не слышать ее голоса. Господи, как была она похожа на его возлюбленную! Та же внешность, те же манеры, тот же легкий смех и игривый нрав… Амбруаз, натянуто улыбаясь, опустился на табурет подле Вивианы. В палатке воцарилось напряженное молчание, которое рыцарь не собирался прерывать. Но молодая женщина, встретившись с его горячим взглядом, быстро отвела глаза и ласково сказала: – Я очень голодна.

– Не волнуйтесь. Сейчас вам принесут обед, – через некоторое время в шатер зашла какая-то женщина, несущая серебряный поднос, на котором располагалась изысканная еда: поджаренный хлеб с золотистой корочкой, утка, запеченная в сладком молоке, яблочный пудинг, засахаренные фрукты и графин со светлым вином. Девушка охотно принялась за еду, но Амбруаз сидел, внимательно рассматривая ее.

– Почему вы не едите?

– Я не голоден.

– Тогда попробуйте хоть вино. Оно очень вкусное, – предложила молодая женщина, отставляя опустошенный кубок. Рыцарю совсем не хотелось предаваться спиртным напиткам, ибо разум был холоден, а сердце невесело молчало. Но что бы ни обижать Вивиану, Амбруаз пригубил терпкое, густое вино, но потом с отвращение отставил бокал. Молодой человек почувствовал, как по телу разливается горячее тепло, а голова немного кружится. Рыцарь, вскинув подбородок, наблюдал за девушкой, любовался ее лиловыми глазами, вкушал немного едкий запах ее духов. Амбруаз едва переборол в себе желание коснуться Вивианы, заключить в объятия, заскользить горячими устами по ее утонченному стану. Но рыцарь не смел прикоснуться к этой красавице, ибо сердце не обманешь: она так похожа на его первую возлюбленную. Вивиана же, пустив в ход все свое обаяние и очарование, хотела добиться расположение грозного паладина, влюбить его в себя. Но ей это не удалось.

Хоть Амбруаз и просидел в шатре Вивианы до позднего вечера, их разговоры были холодными. Мсье де Куапель держался с должной вежливостью, но в его взгляде серых глаз сквозил мороз и недоверие, а слова, вырываемые кусками из сердца, состояли из сухих предложений. Молодая женщина смеялась, хохотала, но аквитанец отвечал на ее шутки лишь легкой улыбкой.

– Уже поздно. Я пойду к себе. Завтра, если ваша нога не будет болеть, продолжим путь. Спокойно ночи, – девушка кивнула, откинувшись на мягкие подушки.

Молодой человек, хватая губами ночной, легкий воздух, вышел из палатки, жмурившись от душевной боли, пронзающей сердце. Господи, что же это за наваждение, что за бред?! Как можно так любить давно пропавшую женщину?! Амбруаз окинул взглядом табор. Совсем недавно, на закате, приехали его личные воины. И сейчас, сидя у костров, они смеялись и шутили, ругались и распивали эль. Где-то вдали раздавались голоса ночных гулях и ржание лошадей. Де Куапель был предводителем отряда и рыцари, узнав его в ночной тьме, поднимались и приветствовали своего господина, но Амбруаз, сделав резкий жест оставить его в покое, побрел в свой шатер. Откинув жесткую ткань, молодой человек опустился на разбросанные по полу подушки, обхвати голову дрожащими руками. Софи, Софи, Софи… Это имя звучало возгласами в его мыслях.

Давно, когда Амбруаз был еще юношей, в дом его отца – еврея Лейба-Льюиса, пришла молоденькая, цветущая женщина с фиалковыми глазами и черными, как смоль, волосами. Эта женщина напоминала фею из древних легенд. Господи, как он любовался ее, скрывшись за деревьями в саду, как искал встреч. Сначала неопытный мальчишка думал, что относится к пассии своего отца, как к матери, ибо его родная мама умерла шесть лет назад от неудачных родов. Но потом он внезапно понял, что хочет чего-то большего, чем просто дружеских отношений, которых, в принципе, и не было. Софи не замечала будущего пасынка, избегала его, а при редких встречах вела себя холодно, отстраненно и высокомерно. Он же, рискуя попасть в немилость отца, делал комплименты прекрасной женщине, дарил недорогие, но приятные подарки, однажды даже попросил ночной встречи у фонтана. Софи, на удивление пришла, но лишь для того, чтобы поиграть на чувствах влюбленного мальчишки. Тогда Амбруаз, сев на колени перед своей первой возлюбленной, просил ее быть благосклонной к нему, ибо влюбленное сердце разрывается на куски от равнодушия столь прелестной дамы. Мисс Макларен лишь рассмеялась, выдернула подол своего платья из дрожащих рук юноши, и направилась в особняк, оставив Амбруаза, сидящего на коленях.

Вскоре, через полгода, гордая англичанка заговорила о браке с евреем. Но Лейб гордо заявил, что женится лишь на даме, у которой будет две тысячи фунтов. А что могла ему дать бедная женщина, у которой было только одно: любовь и желание возвыситься над нищетой? Когда Софи собралась уходить, Амбруаз встретил ее на лестнице и со слезами на глазах и болью в сердце умолял оставить хоть какую-то вещь, напоминавшую ему о ней. Девушка сняла со своего тонкого запястья невзрачный, потертый браслет и бросила его под ноги юноши, потом гордо, вскинув голову, покинула дом любовника. С тех пор мальчишка берег украшения любимой, как зеницу ока, но он не знал, где Софи, и что с ней. На расспросы отец отвечал сухо, холодно, говорил, что жизнь потаскухи его не волнует. А когда понял, что сын проявляет не детский интерес к женщине, отослал юношу в Австрию, в казарму. Амбруаз окончил школу, получил среднее образование, что было далеко не плохо для парней того времени, умел читать, писать, знал латынь и математику. Вскоре застенчивый мальчик стал превращаться в истинного мужчину, безупречно упражнялся на мечах, ездил верхом, стрелял из лука и арбалета. А когда на границе сплыл очередной конфликт, отправился туда, защищая Родину и уничтожая противников. В то время образованный рыцарь считался большой редкостью, и не редко аквитанец с еврейской кровью выступал в роли дипломата, ведя двухсторонние переговоры в противостояниях Англии и Франции.

Прошло много времени, но жестокий воин никого больше не любил, лишь лелеял в своем сердце нежный облик недоступной Софи. Да, у Амбруаза было полно женщин, многие лишь ради двух монет прыгали в его постель. Но каждая требовала не только денег, но и любви, а мсье де Куапель, без капли ласки и нежности, расправлялся с девками и отсылал их обратно, многих брал в свой сладостный «гарем».

И сейчас, сидя на полу и рассматривая серп луны, одиноко плывущей по небу через прорези шатра, молодой человек мысленно возвращался туда, где был еще мальчиком, где постоянно видел прекрасную Софи, а рука до крови сжимала ее браслет.

Грубо выругавшись, Амбруаз, едва сдерживая гнев в себе, налил в серебряный кубок густое, терпкое вино и залпом выпел его, потом опустошил еще один и еще. Рыча, словно зверь, рыцарь опрокинул стол, перевернул лежанку и, ослабленный спиртным напитком, заснул на полу, что-то бормоча во сне.