Скрытые от палящего солнца в тени деревьев, пожелтевшие стены содрогнулись от очередного пронзительного крика, исходящего из самых глубин страдающей души. Джамиль зажал уши. Он не мог слушать прямое подтверждение наступающей смерти жены. Судорожно отпив арак в высоком стакане, молодой человек откинулся на спинку низкого кресла, скрестив ноги и опустив голову.

– Крепись, сын мой, – шейх Кахарман ибн Али-Абдуль, одетый в свободную, белоснежную галабею, и с такой же куфией на полысевшей голове, гордо восседал среди шелковых подушек, разбирая бумаги, принесенные кади.

– Отец, я не понимая, как ты можешь быть таким спокойным, когда рожает невестка, – недовольно буркнул принц династии Раджаби. Обычно он никогда не позволял себе такую колкость с великим повелителем, но сейчас нервы, натянутые, как струна, давали о себе знать.

Отложив бумаги, мусульманин гневно поднял свои черные глаза: – А что ты прикажешь мне делать? Все в руках Аллаха, Милостивого и Милосердного, – шейх благоговейно провел кончиками пальцев по лицу, дотронувшись сначала до лба, потом опустившись на нос и подбородок.

Внезапно раздались быстрые шаги маленькой фигурки, скрытой под длинной, черной чадрой. В гареме женщины могли позволить себе открывать лицо, но, по раджабийским обычаям, во время родов госпожи любая мусульманка, находившаяся с ней, должна скрыть себя под покрывалом, дабы не разгневать Всевышнего.

– Фатима-калфа, ну же, говори. Мой внук родился здоровым и сильным? – по лицу служанки проскользнула темная тень, а меж бровей залегла глубокая морщинка. Медленно поклонившись, женщина тихо прошептала, уже понимая, какую вспышку гнева получит от своего владыки за сказанные слова: – Мне очень жаль, светлейший господин, но Великий Аллах призвал юного принца к себе.

– Нет! Нет! Что ты говоришь, подлая дрянь?! Такого не можешь быть! Не может! – тяжело дыша, шейх подошел к испуганной женщине, встряхнув ее за плечи и посмотрев в затуманенные страхом глаза: – Скажи, что это ложь, скажи, что он жив.

Рабыня потупилась, не решаясь поднять глаза на повелителя: – Простите… Султаным Ишрак…пойдите к ним, – Джамиль судорожно сглотнул. Он, не в силах что-то произнести, стоял около отца, блуждающим взглядом созерцая служанку. В одночасье рассыпались все его мечты, надежды, вся его жизнь превратилась в прах. Оттолкнув Фатиму, принц выбежал из покоев. Он быстрым шагом направлялся туда, где еще совсем недавно слышались крики супруги, а сейчас стояла мертвая, пугающая тишина. Распахнув двери, араб замер на пороге, не веря своим глазам. Бледная и поникшая, женщина лежала на смятых простынях, а вокруг нее суетились служанки: убирали окровавленные тряпки, смачивали губы госпожи каким-то лекарством, что-то шептали. Заметив мужа, Ишрак вымученно улыбнулась: – Джа…миль… Ты пришел…

– Оставьте меня наедине с женой, – бесцветно приказал молодой человек. Когда двери за служанками закрылись, он тяжело опустился на край кровати. Джамиль ужаснулся. Перед ним лежал живой скелет. Мужчина, не веря своим глазам, провел пальцами по исхудавшей руке Ишрак, коснувшись набухших, темно-синих вен. Последние два месяца беременности несчастная женщина не жила, а просто существовала. Повитухи предвещали страшный конец: у плода нарушилось формирование, если не сделать аборт, роженица, скорее всего, умрет при родах. Как горько бы не было, мужчина думал согласиться на спровоцированный выкидыш, но шейх и Ишрак не хотели этого. Кахарман опасался за святость своей династии, считая, что сам шайтан проклянет их род, если женщина по собственной воле лишиться ребенка, дарованного Аллахом. А египтянка так мечтала о долгожданном малыше, что цеплялась за малейшую возможность стать матерью, не думая о последствиях.

Пытаясь сдержать слезы, Джамиль сжал руку жены, тихо шепча: – Все будет хорошо. Дорогая, мы победим вместе эту напасть, – обычно молодой человек относился к супруге сдержанно и холодно, ибо два года назад их брак был хуже смерти для обеих сторон. Недавно овдовевшая Ишрак бинт Кямаль, дочь покойного кади, даже мысли не могла допустить о замужестве с мужчиной, старше которого была на тринадцать лет. Но суровые обычаи всех взяли под узды. Шейх подыскивал жену своему юному шейху, а уважаемая и опытная дама была лучшей партией. Да, мусульманка давно достигла совершеннолетия и имела полное право сама решать свою судьбу, но сердце, разбитое из-за смерти любимого мужа, не подвластно сопротивлению.

Внезапно перед глазами принца поплыли сцены из их свадьбы. Пышное, насыщенное торжество, сотни выкриков и поздравлений, подарки, безграничное счастье, и его глубокая, острая печаль. Молодой человек никогда не забудет, как на белоснежной лошади выехала грустная, поникшая женщина с морщинистым лицом и потухшим взглядом. Ишрак исполнилось уже тридцать четыре, далеко не подходящий возраст для нового брака и родов. Мужчину передернуло, когда он вспомнил первую брачную ночь, худое, сухое тело новой супруги, ее сдержанность, холодность, молчаливость. Да, мусульманка напоминала далеко не юную, пылкую девушку, но ее уму и проницательности могла позавидовать любая. Образованный и любивший философские темы, Джамиль целыми днями беседовал с женой, и все больше удивлялся, как в эту хрупкую женщину вмещается столько знаний.

Раздумья араба прервал пронзительный хрип Султаным. Пальцы женщины еще сильней вцепились в руку Джамиля. Молодой человек тихо застонал, но не ослаблял хватку, чувствуя, как ладонь супруги то холодеет, то наливается горячим свинцом.

– Я покидаю этот мир, но прежде, чем я уйду, ты должен мне кое-то пообещать, – голос женщины едва слышался в этой мертвой тишине, ее слова с каждой минутой слабели, но мужчина знал, что понимает их смысл не слухом, а сердцем.

– Говори, я сделаю все.

– Мы не были счастливы эти два года, наш брак заключился из-за беспощадных традиций. Я тебя не любила, ты меня не любил. Но одно нас объединяло: общее рабство, рабство гарема, рабство твоего отца, мы оба стали его заложниками. Послушай, у меня есть младшая сестра – Амаль. Девочка еще очень юна, но я знаю, что по обычаям вашего рода, вдовец должен жениться на сестре покойной жены. Я прошу тебя об одном: не женись на ней. Нет, это не из-за ревности, просто я не хочу, чтобы моя нежная и невинная сестренка вяла в гареме. У нее другое предназначение. Поклянись, что ты сделаешь все, чтобы она вышла замуж за того, кого полюбит. Поклянись, что ты не прикоснешься к ней, даже если восстанут все народы мира, – слова женщины прервал очередной приступ удушливого кашля. Молодой человек заметил, как по губам жены потекла тонкая струйка потемневшей крови. Все, это конец.

Из горла Ишрак вырвался крик, прерываемый грудными стонами: – Поклянись,…поклянись сейчас,…Сейчас…

– Клянусь, что не возьму в жены Амаль, не сделаю ее рабыней гарема, а помогу выйти замуж за того, кто будет угоден ее сердцу. Я клянусь тебе, Ишрак, так и будет, – слабо улыбнувшись, мусульманка, тяжело дыша, проговорила: – А…где мой сын? Пусть принесут его, – Джамиля бросило в жар. Он не знал, что супруга не ведает о смерти ребенка. Увидев на лице мужа замешательство, Султаным ответила: – Я знаю, что сыночка нет с нами. Но его тело…пусть принесут, прошу. Умирая, я хочу сжимать его в объятиях, чтобы, оказавшись на том свете, сразу найти. Мы встретимся, и больше никогда не разлучимся, – по щекам араба потекли несдерживаемые слезы. Он чувствовал себя опустошенным, одиноким, покинутым. Супруга и сын уходили навсегда в вечный рай, а он должен остаться в этом бренном, жестоком мире. Но мужчина знал, что теперь должен жить ради клятвы, данной жене.

Через несколько минут в покои внесли крохотное, невесомое тельце, закутанное в белоснежную простыню. Джамиль едва удержался на ногах, когда увидел посиневшее, сморщенное личико сына. Мальчик не дышал… Он умер через пять минут после родов, сердце, слабо забившись, все же остановилось.

Прижав к груди труп ребенка, женщина стала напевать колыбельную. Она улыбалась, хотя по щекам текли слезы. Плакали все. Принц, видя, как жена и малыш покидают его, слуги рыдали из-за смерти наследника и своей госпожи. Ишрак – из-за того, что понимала, смерть медленно приближается к ней и уже дышит в затылок. Увы, такова жизнь. На тридцать шестом году жизни молодая женщина умирает от кровотечения… Слишком рано, слишком больно, слишком несправедливо.

Тихо захрипев, Ишрак приложила ладонь к груди, чувствуя, как сердце начинает неровно, учащенно биться. Джамиль прижал супругу к себе, положив ее на колени. Он видел, как сорочка жены, темная от свежей крови, натянулась на вздрагивающем теле. Женщину била мелкая дрожь, перерастаемая в судороги. Гробовую тишину нарушил крик мужчины. Сжав похолодевшие руки Султаным, он наблюдал, как по лицу несчастной струятся капли пота, а его колени залиты кровью. Молодой человек умоляюще посмотрел на лекарку, но старуха лишь покачала головой, давая понять, что это конец, они проиграли в игре со смертью, проиграли… Араб закрыл глаза. Он не мог видеть последних минут жизни той, что еще вчера с надеждой гладила свой живот.

– Прощай… Будь счастлив… Я отпускаю тебя, – Джамиль медленно открыл очи, встретившись с потухшим, лихорадочным взглядом жены. Это были глаза, принадлежавшие еще живому покойнику.

Принц не знал, сколько так просидел, просто всматриваясь в пространство. Лекари и служанки тихо ушли, оставив господина с его болью наедине. Мусульманин сжал зубы, пытаясь победить желание завыть. У него на коленях покоились два трупа: жена, на груди у которой лежал ледяной младенец. Аккуратно переложив женщину и ребенка на кровать, Джамиль не решался покинуть их. Он еще чувствовал себя частью этой семьи, но понимал, так будет недолго. Как только муэдзин оповестит город о кончине Султаным принца и юного наследника, все правоверные склонятся, дабы помолиться Аллаху об упокоение душ. Тогда араб поймет: он остался один, нет его умной, образованной супруги, нет долгожданного сына. Они там, возле Престола Аллаха, смотрят на него с нежностью и печалью, смотрят, чтобы расстаться, но не навсегда. Только сейчас Джамиль осознал: навсегда, это когда уходят в иной мир, остальное временно, ничего, кроме смерти, не вечно в этом мире.

Молодой человек вздрогнул, когда ощутил чью-то дрожащую руку на своем поникшем плече. Обернувшись, мужчина увидел отца, поникшего, грустного, с печальным клеймом на морщинистом лице. Сейчас Джамилю казалось, что шейх постарел на несколько лет. Не было того огня и уверенности в глазах, гордости в походке. Просто сломленный старик, потерявший невестку и внука…

– Соболезную, сынок. Я знаю, мои слова в этой ситуации бессмысленны. Для тебя они равны пустому звуку.

– Не говори так, папа. Речи поддержки всегда важны, – придвинув к кровати стул, Кахарман тяжело опустился на него. Внезапно взгляд мусульманина заскользил по Ишрак. Шейх дрожащими руками укрыл лицо мертвой белой простыней, потом взял на руки холодного младенца: – Да примет Аллах Великий в свой рай этих двух, – закрыв глаза, Кахарман стал пылко и проникновенно молиться. Джамиль же просто сидел. Сейчас он не верил даже в существования Всевышнего.

– Пора сказать главной мечети. Пусть муэдзин на вечерней молитве оповестит город. Сейчас уже далеко за полдень, хватит ждать непонятно чего, – араб поднялся, направляясь к двери, но принц остановил его нерешительными словами: – А что ты испытывал, когда не стало мамы? – Джамиль с трепетом ждал ответа. Он не помнил свою мать – армянку Егине. Когда она умерла, мальчику едва исполнилось два года.

Шейх нахмурился. Подойдя ближе к сыну, он все же ответил, хотя в глазах плясали отблески слез: – Твою мать я любил. Она была для меня целым миром, ярким, насыщенным, живым. Мы забывались в любви, жили ей. Когда Егине не стало, для меня весь свет померк, осталась лишь боль и одиночество. Ты же к Ишрак ничего такого не испытывал. Да, сынок, твой разум хотел полюбить супругу, но сердце и душа оставались холодны и равнодушны. Поверь мне, если бы вас связывала крепкая, взаимная любовь, сейчас бы ты чувствовал себя в тысячи раз хуже. Одно дело – потерять нелюбимую жену, совсем другое – любимую женщину. Но жизнь на этом не заканчивается. Ты еще молод, женишься, будут дети, не хорони себя раньше времени, ибо оно отчитано лишь Всевышним. А сейчас возвращайся к себе.

– Нет, отец, я не покину их, – Кахарман сочувственно вздохнул: – Этим ты уже не поможешь. Лучше помолись в мечети, – когда шаги повелителя стихли, Джамиль тяжело поднялся и подошел к окну, завешенному черной, бархатной тканью. Сорвав портьеры, мужчина посмотрел на сад, раскидистый под дворцом. Там, как и прежде, пели вечерние птицы, цвели дурманящие цветы, слышался смех детей. Никто, даже это солнце, так ярко освещавшее сочную траву, не разделяло его глубокой печали. С этой болью он должен справиться сам. Последний раз, окинув взглядом свою разбитую семью, молодой человек поспешил из комнаты, оставив в ней горькую боль и расколотое сердце.

****

Вивиана тяжело вздохнула. После ночи, проведенной в полуразрушенной пещере, она чувствовала себя разбитой и подавленной. Совсем рядом сидела Кендис, с радостью уплетая недавно сорванные ягоды и запивая их родниковой водой. Беглянки ждали ночи, ибо только под ее покровом смогут выбраться из своего убежища неувиденными. У молодой женщины болел живот от голода, но она не притронулась к еде, оставляя все малышке.

– Когда мы выйдем отсюда?

– Скоро потемнеет, тогда и выйдем. Поспи немного. Впереди еще одна бессонная ночь. Тебе нужно отдохнуть, – ответила Вивиана, с ужасом смотря на синие круги под глазами девочки. Съежившись на коленях у леди Бломфилд, малышка погрузилась в глубокий сон. Девушка же сидела, поглаживая волосы Кендис ровными движениями. Англичанка вслушивалась в крики вечерних птиц. Скоро сумерки, наконец, они смогут покинуть свое убежище. Вивиана знала, какие испытания ее ждут, если вместе с девочкой она захочет сама добраться до Каира. И голод, страх перед погоней, усталость – это лишь половина того ада, что ждет их впереди. Прошлой ночью девушке удалось разыскать какое-то селение, но приходить туда днем было слишком опасно. Молодая женщина не заметила, как задремала, а проснулась уже поздно вечером. Их пещера, окутанная темнотой, теперь представляла ужасающие зрелище.

– Девочка моя, ты здесь? – голос англичанки эхом отдавался по каменным плитам.

– Да, тетя. Здесь так темно. Я вас не вижу.

– Давай руку. Выйдем из пещеры, – схватив малышку за запястье, Вивиана, едва не прицепившись за острые камни, выбралась на свет. Рядом карабкалась девочка.

Молодая женщина с наслаждением подставила лицо ночному, прохладному ветру. На небе недавно зажглись первые звезды, но от их сияния уже рябило в глазах. Взяв малышку за руку, девушка вступила на каменистую тропинку, освещенную лунным светом. Сейчас ей казалось, что она пребывает в какой-то доброй, светлой сказке. Ночь была просто восхитительной: теплой, но не лишенной свежести, наполненной разными дурманящими звуками. Где-то каркала ворона, шелестела листва от порывов ветерка, кричали летучие мыши. Вивиана стояла, всматриваясь в эту чарующую, но такую нежною и хрупкую красоту.

– Здесь, словно в раю. Я никогда не видела такое ночное, звездное небо. Трущобы от всего мира отгораживались суровыми, голыми деревьями, их ветки закрывали даже луну. Ночью по всему кварталу разносились крики и ругательства, а здесь такая приятная, манящая тишина, – в глазах девочки блеснули слезы, а по щекам потекли тонкие струйки соленой жидкости.

Чтобы взбодрить Кендис, Вивиана прижала ее к себе и весело сказала, пытаясь унять боль в голосе: – Как я тебя понимаю… Моему детству тоже не позавидуешь. Но все плохое, как ты видишь, закончились. Мы вместе, и вместе преодолеем все препятствия. Просто верь мне, – радостно засмеявшись, малышка последовала за своей спасительницей.

Беглянки уходили все дальше от своего убежища. Приветливая местность стала меняться, превращаясь в одинокую и пустую. Вивиана надеялась отыскать хоть один признак, что рядом есть жилые дома, но безрезультатно. Высокая трава полностью покрывала останки каменных развалин, царил неприятный запах отходов. Девушка совсем не знала этот город, и надеялась только на помощь Господа.

Внезапно где-то рядом раздались крики и топот ног. Дочь графа вжалась в ствол постаревшего дерева, прижав к себе испуганную девочку. Вивиана сделала Кендис предостерегающие движение молчать, хотя сама едва сдерживала в себе слезы безвыходности и страха. Они являлись живой добычей для любых непутевых людей или разбойников. Восточный мир славился своим жестоким рабством. Молодых девушек продавали в гаремы, мужчин – на тяжелые работы, детей – в богатые дома, как прислуг. Любой мог захватить свободного человека и продать за выгодную сумму. В Европе это считалось нарушением закона, вольные никогда не становились рабами, но арабы, несмотря ни на что, охотно пользовались разрешением государства.

В темноте стали вырисовываться какие-то неясные силуэты, потом послышалась пьяная брань. Двое нетрезвых молодых мужчин, на ходу попивая вино в бутылках, шли по той тропинке, в тени которой спряталась молодая женщина и ребенок. У девушки мелькнула мысль выйти на свет, и как ни в чем не бывало, пройти мимо пьяниц, но она знала, что по мусульманским законам женщины не должны покидать дом после захода солнца. Ее сочтут либо за проститутку, либо за бродячую нищенку.

Молодая женщина не смогла сдержать выкрика, когда взгляды мужчин остановились на ней. Она попыталась отвести глаза, но услышала слова на английском, пробудившие в ней нечеловеческий страх: – Эй, девчонка, чего там стоишь? Иди сюда, вина выпей, прелести покажи. А, с тобой еще и ребенок. Ну что, девочка, задирай юбки, надо же когда-то девственности лишиться.

Волна непристойного, грубого смеха взорвала эту тишину ночи. Вивиана, залившись краской, постаралась молча продолжить путь, сжимая в своей руке похолодевшую ладонь малышки, но один пьяница, тот, что моложе, оттолкнул девушка назад, к дереву.

Внезапно мужчина взревел нечеловеческим воплем: – Это она! Сбежавшая дрянь! Та, которую разыскивала вся Англия! Мы нашли ее! – молодая женщина не сразу поняла смысл сказанного, но потом, ощутив, как перед глазами все поплыло от страха, схватила Кендис и бросилась бежать. Холодный ветер трепетал волосы, лицо окроплял грязный песок и пыль, но девушка не останавливалась. Она слышала тяжелые шаги за своей спиной и выкрики ругани, но это еще больше придавало ей сил. Леди Бломфилд понимала, что обязана любой ценой уничтожить этих двоих, узнавших ее страшную тайну. Если она этого не сделает, негодяи погубят ее.

Прижимая к себе легкое тело малышки, Вивиана не заметила, как споткнулась о камни. В нос ударил противный запах грязи, когда девушка упала на кучу сломанных веток. Девушка постаралась подняться, но руки мерзавцев уперлись ей в живот, не позволяя даже пошевелиться. Молодая женщина почувствовала, как в горле запершило от противного алкогольного запаха, а грязные волосы мужчины полоснули ее по лицу. Кендис, сжавшись на траве, испуганными глазами следила за ужасной сценой. Девочка хотела броситься на помощь молодой женщине, но под внимательным взглядом другого пьяницы не могла даже пошевелиться.

Вивиана ожидала, что негодяй начнет жадно целовать ее, бить, желая причинить, как можно больше физической и душевной боли, но он просто стоял, подозрительно поглядывая на лежавшую девушку. Внезапно дочь графа услышала устрашающий звон, и через секунду у нее перед глазами сверкнуло лезвие кинжала. Страх ужаса комком замер в горле Вивианы. Нет, это конец, все не может так закончиться… Мысли лихорадочно метались в голове молодой женщины. Она понимала, что совершенно беззащитна. Ее убьют, а что будет с невинной малышкой? Девушка продолжала, не моргая, смотреть на кинжал, и ей казалось, что с его лезвия уже капает свежая, алая кровь. Внезапно рука негодяя замахнулась… С уст Вивианы сорвался нечеловеческий крик. Еще секунда, и она навсегда покинет этот мир…

Девушка закрыла глаза, а открыла тогда, когда услышала хриплый возглас. Прямо к ее ногам повалился тот, что совсем недавно старался ее уничтожить. Из горла убитого торчала окровавленная стрела. Другой пьяница, державший Кендис, бросился бежать, но Вивиана, ослепленная острым страхом, вырвала из неподвижной руки трупа кинжал, и занесла его прямо в сердце мерзавца. Хрустнула человеческая плоть, а теплая кровь брызнула в лицо англичанки. Лишь спустя минуту молодая женщина стала понимать, что произошло. У ее ног лежали два неподвижных тела, залитые кровью. Вивиана, тяжело дыша, подняла глаза и заметила какого-то мужчину, восседавшего на черном, как смоль, коне. Скорее всего, это он выпустил стрелу, благодаря которой Вивиана осталась жива. Незнакомец спешился, и девушка оценила его внешность: безусловно, это был какой-то богач. Смуглое лицо обрамляла густая, темная щетина, карие глаза подозрительно блестели. На вид, арабу было лет двадцать пять-тридцать. Наряд тоже заслуживал восхищения: темные волосы спрятаны под ярко-зеленым тюрбаном, скрепленным огромным изумрудом. Поверх белоснежной рубахи был наброшен синий плащ, придерживаемый широким поясом с золотыми бляшками.

Рука незнакомца, затянутая в темную перчатку, коснулась дрожащего плеча девушки. Она, зажав в ладони окровавленный нож, во все глаза смотрела на араба, словно на призрака. Мужчина аккуратно забрал у нее кинжал, бросив его возле трупов.

– Вы в порядке? – слова, сказанные на арабском, не пробудили в Вивиане совершенно никаких чувств. Отшатнувшись, девушка с ужасом бросила взгляд на растерзанные тела. Впервые в жизни она убила, убила своими руками, убила на глазах у ребенка… Молодую женщину бросило в жар. Покачнувшись, дочь графа уперлась о ствол дерева. Она чувствовала, как по спине пробежал холодок, а сердце бешено колотится. Поняв, что девушка иностранка, мусульманин перешел на английский:

– Тише, успокойтесь. Все хорошо. Эти негодяи давно разыскивались. Они не просто безбожные пьяницы, но и опытные убийцы. Не удивительно, что мерзавцы набросились на вас с кинжалом, – молодой человек тихо усмехнулась: – Я бы никогда не подумал, что такая хрупкая девушка, как вы, без сожаления убьет тех, с кем не справлялись десятки мужчин. Ах… Простите. Я забыл представиться – Имадуддин бинт Лутфулла, – араб галантно поклонился на европейский манер, поцеловав холодную руку Вивианы. Молодая женщина продолжала молчать.

– Не удивляйтесь, что я знаю английский язык и европейские манеры. Половину молодости мне довелось провести в пасмурных просторах Лондона. Там я получил должное образование, вернулся на родину лишь четыре года назад, – будто очнувшись от обморочного сна, девушка вымученно улыбнулась. Она чувствовала себя уставшей, поникшей, разбитой: хотелось пить, есть, спать, смыть с себя следы крови. Но впереди была лишь неизвестность.

– Благодарю, господин, за помощь. Нам пора идти, – Вивиана взяла за руку Кендис, желая закончить эту неблагоприятную, утомительную беседу.

Внезапно Имадуддин придержал свою новую знакомую за локоть: – Постойте. Я вижу, вам некуда идти, но вы приличная девушка. Я помогу вам, – огонь радости загорелся в грустной душе молодой женщины, но гордость и страх не позволяли согласиться: – Нет, спасибо. Вы и так спасли мне и малышке жизнь. Остальное уже неважно.

– О, Аллах Всесильный, как же неважно? Я не позволю вам голодной, в крови, спать под открытым небом, дрожа от холода. Здесь неподалеку у меня есть пустующий дом. Вам, скорее всего, нужны деньги. Я их также дам.

Вивиана спохватилась. Если на ночлег она была еще согласна, то о деньгах не могло идти и речи: – Нет, что вы! Я сама хочу найти работу и добыть сумму, позволяющую поехать в Каир, – увидев блеск в глазах Имадуддина, леди Бломфилд простодушно улыбнулась: – И не смейте даже говорить, что вы отвезете меня туда совершенно бесплатно! Мне лишь нужно, чтобы во время моих отлучений Кендис была сытой, спокойной, неодинокой и с крышей над головой. Малышка натерпелась очень много лишений, теперь она просто обязана иметь счастливую жизнь, – араб кивнул, радостно посмотрев на испуганную девочку. Внезапно господин Лутфулла нахмурился.

Вивиана испугалась, что араб может узнать девочку трущоб, но он лишь провел рукой по лицу Кендис: – Что у тебя за шрамы? – малышка молчала. При виде вновь растерзанных трупов она вспоминал дни, проведенные возле гуляшей, вечно пьяной матери. Ребенку казалось, что кровь, страдания, предсмертные вопли всегда будут преследовать ее, даже за пределами «Темного изумруда».

Спохватившись, молодая женщина легонько оттолкнула Кендис, опасаясь, что малышка может сболтнуть лишнего: – У девочки это с рождения. Не обращайте внимания.

– Но, кем вы ей приходитесь?

– Сестрой, – быстро ответила Вивиана. Она страшилась, что ее нелепый обман вскоре станет известен, но другого выхода не было. Доверить тайну, ценою в жизнь, незнакомцу она пока не решалась.

– Вы – англичанка, но что делаете в Египте? – девушка дрожащей рукой убрала растрепанные пряди с лица. Эти вопросы неприятно задевали струны в душе молодой женщины, но она была вынуждена отвечать: – Мы обе прибыли с европейских земель в поисках лучшей жизни. Наши родители умерли, а родственники, проживавшие в Каире, предложили свою помощь. У нас были деньги, одежда, пропитание, но воры ограбили нас в первой попавшейся гостинице. Я не в силах заплатить за комнату или карету в столицу. Единственный выход, заработать самой.

Имадуддин уверенно кивнул. Безусловно, он поверил в эту красивую ложь, отчего девушка чувствовала себя неприятно и дико. Еще никогда ей не приходилось так искусно врать ради крыши над головой и тарелки супа. Господин Лутфулла являлся добрым, бескорыстным человеком, помощь ближнему для него считалась превыше всего. За свои двадцать восемь лет он ведал предательства, вранье, измены, но ложь того, кому помог, никогда. С этими печальными мыслями Вивиана и малышка запрыгнули в лошадь. Обхватив похолодевшими руками спину араба, молодая женщина закрыла глаза. Больше всего ей хотелось спать, и, утомленная, расстроенная, она задремала на крепком плече мусульманина.

Сквозь сон девушка почувствовала, как чьи-то заботливые, теплые руки коснулись ее талии, потом сняли с седла и прижали к груди. Окончательно молодая женщина проснулась, когда Имадуддин нес ее на руках по лестнице. Испугавшись, она во все глаза смотрела на улыбающегося мужчину: – Отпустите меня.

– Прошу прощения, – молодой человек поставил дочь графа на ноги. Пошатнувшись от внезапного головокружения, девушка вцепилась в его руках: – Что с вами? Вы себя плохо чувствуете?

– Нет, все в порядке.

– Но вы так бледны.

– Я почти ничего не ела два дня. Наверно, ослабла. Но это пустяки.

– Как же пустяки? Вы едва держитесь на ногах, и такая худая. Идемте, моя служанка накормит вас.

– Постойте. Где Кендис? – в голосе девушки прозвучало волнение и страх. За это время она привязалась к малышке, как к родному человеку, и одна мысль, что им когда-то придется расстаться, вселяла ужас в трепещущееся сердце.

– Не беспокойтесь. Я предоставил заботу о девочке тетушке Узме, горничной этого дома. Она накормила ребенка и отвела его в детскую комнату. Можете быть спокойной.

Вивиана недоверчиво окинула длинную, мраморную лестницу подозрительным взглядом. Где-то на верхних этажах светились огоньки подсвечников, слышались тихие разговоры, приглушаемые звуки скрипки.

– В этом особняке есть еще кто-то?

– Да, кроме служанки здесь проживает охранник Салех и юная Нур. Это она сейчас сотворят прекрасную мелодию на музыкальном инструменте. В бессонные ночи девушка любит окутывать атмосферу дома нежным, хрупким покрывалом своих талантов, – Имадуддин задумчиво закрыл глаза, с наслаждением улыбаясь. Леди Бломфилд показалось, что в эти мгновения араб даже забыл о ней. Молодая женщина не стала спрашивать, кто такая эта Нур. Все и так было понятно. Скорее всего, она просто наложница господина ибн Лутфулла.

– Ах, простите. Я задумался, – мусульманин тряхнул головой, будто желая сбросить остатки мечтаний.

– Я могу увидеть Кендис?

– Разумеется, но первым делом вы хорошенько подкрепитесь. Идемте, – обхватив тонкую талию девушки ладонью, молодой человек повел ее по скользким, крутым ступеням, ведущим куда-то вниз. Вивиана почувствовала, как похолодало, а в нос ударил едкий запах пыли и сырости. Словно в подвале, простирался маленький коридорчик лишь с одной деревянной дверью. Аккуратно открыв ее, Имадуддин пригласил молодую женщину вовнутрь. Но, увы, это была обычная небольшая кухня с низким потолком, наполненная резкими запахами. Возле разогретой печи трудилась какая-то немолодая женщина, чьи седые волосы тщательно скрывал черный платок. Услышав шаги, кухарка обернулась, а ее тонкие губы растянулись в улыбке. Поклонившись на восточный манер, тетя Узма проговорила: – Добро пожаловать, мой светлейший господин.

– Здравствуй, тетушка. Как дела с хозяйством?

– Все в порядке, слава Аллаху. Мои соболезнования, сынок. Пусть Всевышний примет Султаным Ханум и юного наследника в вечный рай.

– Аминь, – Вивиана ничего не поняла из сказанного, ибо эти речи были произнесены на арабском языке, казавшимся таким диким и сложным. Девушка задумчиво осмотрела служанку. Безусловно, это была уже немолодая, но хорошенькая женщина.

Но Вивиану поразило другое: ее наряд, вернее, обычный черный балахон, скрывающий даже кисти рук. Девушка не понимала, как в таком платье можно ходить, не то, чтобы заниматься уборкой и готовить. Молодая женщина, не моргая, смотрела, как Узма развязывает платок, и одним длинным концом закрывает все лицо, оставляя лишь глаза. Дочь графа знала, что женщинам на Востоке запрещено обнажать щеки, подбородок, нос и губы в присутствии других мужчин, но она и подумать не могла, что эти полудикие законы касаются даже постаревшей дамы.

Придерживая одной рукой подол, египтянка поставила на низкий столик поднос со всевозможными лакомствами. Оставив еду, женщина быстро поспешила из кухни. Вивиана несколько секунд просто стояла возле двери, вслушиваясь в отдаляющиеся шаги служанки. Увидев замешательство на лице гостьи, Имадуддин нежно коснулся ее плеча: – Не удивляйтесь. Мусульманские женщины живут по этим законам все века. Они не считают их варварскими и глупыми. Если посторонний мужчина увидит обнаженный кусочек тела магометанки, ее ждет бесплодие, нелюбимый муж и бедный дом, а его – непокорная жена и отсутствие мужской силы. Поймите, наши женщины верны лишь супругу, они не тратят деньги на драгоценности и наряды, не пьют вино, а сидят дома, занимаются хозяйством, воспитывают детей, доставляют удовольствия мужьям. Это ли не рай для любого мужчины? – девушка ничего не сказала. Она знала, что спорить о таких вещах глупо и бесполезно. Вивиана тяжело вздохнула. Все те сказки о роскошной восточной жизни оказались красивой ложью. Леди Бломфилд увидела совсем другую сторону арабского мира: темную, погрязшую в грязи и крови, это был мир, где женщина – обычная вещь, рабыня, обязанная всю жизнь провести за семью печатями.

Молодая женщина поела быстро и без особого наслаждения. Англичанке хотелось забыться глубоким сном без сновидений, ибо только это сможет утешить ее расстроенную душу. На удивление, ужин оказался довольно простой: жидкий суп из баранины, запеченный хлеб, приправленный острыми специями, мясное пюре, несколько фруктов в стеклянной вазе и холодный сок граната. Закончив одинокую трапезу, девушка быстро вышла из кухни, закашлявшись от удушливого запаха.

В коридоре Вивиану ожидали Имадуддин. Вновь поклонившись, молодой человек тихо и покорно спросил: – Вам еще что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо. Я очень хочу спать, – леди Бломфилд вымученно потерла глаза. Уже было далеко за полночь, и единственным желание девушки являлось запорхнуть в теплую постель. Внезапно молодая женщина заметила, как господин ибн Лутфулла задумчиво осматривает ее. Взгляд его проницательных, карих глаз скользнул по ее губам, шеи, остановился на груди, видневшийся через декольте слишком откровенного желтого платья: – Женщины в этом доме так не ходят…

– Не волнуйтесь. Завтра я надену то же, что и тетушка Узма, – съязвила Вивиана, увидев, как лицо араба покраснело: – Прошу, идемте. Я провожу вас в комнату, где вы сможете спокойно отдохнуть.

Вивиана застала Кендис, спавшую на огромной, мягкой кровати. Девочка, закутавшись в одеяло, что-то с наслаждение бормотала во сне. Неподалеку на кушетке дремала Узма, наконец снявшая свои тяжелые одеяния.

Господин ибн Лутфулла аккуратно коснулся плеча женщины, пробуждая ее от неглубокого сна. Вздрогнув, египтянка ринулась за платком, дабы закрыть им лицо, но Имадуддин придержал ее за запястье: – Стой. Не нужно. Прости, что разбудил, тетушка. Проводи, пожалуйста, леди Вивиану в самые лучшие покои этого дома и позаботься, чтобы этой ночью она ни в чем не нуждалась. Госпожа, наверно, захочет помыться. Принесешь таз с теплой водой, – кивнув, Узма поманила Вивиану за собой. Жестами девушка дала понять, что хочет лишь спать, а помоется утром.

Опочивальня, как и говорил Имадуддин, была просто роскошной. Этот огромный, повелительный размер вселял дрожь в сердце. Огромная кровать с шелковым балдахином громоздилась в самом центре, ее будто охраняли высокие светильники в форме львов. Молодая женщина, быстро сняв платье и облачившись в длинную, ночную сорочку, запорхнула под теплое одеяло, ибо ночи в Египте, на удивление, имели промозглый ветер и достаточно холодный воздух. Как только все свечи потухли, девушка погрузилась в глубокий сон.