…По улице ковыляет старушечка с сумкой, сшитой из чисто промытых молочных пакетов. На ней линялый платок, плащик, вышедший из моды сорок лет назад. Заплатанные хэбэшные чулки, мальчиковые ботинки. Шла и упала, и лежала у многолюдной дорожки полдня, пока не подобрала «скорая». И никакая это не помойная бродяжка, а очень порядочная женщина, заслуженный работник с высшим образованием, с полувековым педагогическим стажем, с наградами союзного значения. Лежала она в коме: подскочил сахар в крови.

«А кто на меня смотрит, – изумлялась она, – для кого наряжаться? Пускай молодые наряжаются». Одевается и питается, как нищенка, зато нет-нет, а одиннадцатилетнему внуку подкопит на очередной подарок. В последний день рождения подарила ему толстую золотую цепочку. Ролики, компьютер, сотик – все самое крутое – на любовно, по крохам набранную бабушкину пенсию уже куплены.

…Сейчас Катерина живет в психоневрологическом диспансере. На свиданиях с сестрами, рыдая, цепляется за них, как маленькая: «Хочу домой. Заберите меня отсюда». А дома – благоустроенной однокомнатной квартирки – уже нет, приватизирован на имя сына и продан. На вырученные деньги купил машину, и ту успел разбить.

Сын поколачивал Катерину все чаще, в последний раз избил страшно: пинал каблуком между ног, в низ живота, когда-то носившего его, да так остервенело, что она долго лежала в больнице. На зиму перевез мать в деревню, в избу без печи. Чтобы ее подольше не оформили в дом престаре-лых, чтобы не лишиться материной пенсии, на которую они с сожительницей жили, он прятался от соцработников, не открывал двери.

«Стариться и умирать нужно в Азии, – утверждает героиня одной книги, – там уважают старость». У нас тоже, как в Азии, уважают старость – пока она на ногах, пока шустро копается в огороде, закатывает банки, печет пироги, откладывает пенсию на любимых детей, переписывает на них квартиры, машины, гаражи. Как только старость обессилеет, сляжет и начнет ходить под себя, сыны и дочки немедленно вспоминают, что они не азиаты, а совсем даже наоборот, настоящие европейцы. А в Европе, извините, дети сами по себе, родители сами по себе.

Мы своими руками по кирпичику выстраиваем собственную жизнь. Но не менее важно, с какими словами и мыслями человек заканчивает земное бытие: в черной обиде на всех и вся, с проклятиями на устах – или в нравственной и физической чистоте, в любви и благодарности, в светлом успокоении.

У кого-то из классиков читала, как в дореволюционной России монашки ухаживали за тяжелобольными, умирающими – это было своего рода послушание. А если, допустим, современная старушечка решит подарить нажитое ближнему монастырю? Взамен же попросит только, чтобы последние месяцы и дни за нею ходили, покоили, утешали, может быть, читали Библию, беседовали о божественном? А чтобы не возникало не-доразумений с родственниками (они как бабочки слетаются на запах наследства), заключать договор пожизненного содержания – по существу, купить квартиру в рассрочку. Плата – не деньги, а уход. Я спросила мнение по этой проблеме у знакомого священнослужителя.

«На моей памяти, – сказал он, – один старичок отписал все имущество на женский монастырь. Переехал туда, трудился, насколько позволяли силы, столярничал. Несколько лет назад он умер. Каких-либо иных вариантов участия монастырей в судьбах одиноких стариков в настоящее время я не вижу».

С социальной работницей у меня состоялся такой разговор:

– Центр никому не отказывает в назначении соцработников, независимо от того, одинок пенсионер или у него в городе пятеро здоровых и обеспеченных детей. Которые вспоминают, что они дети, только когда оформляют на себя родительскую квартиру. Справедливей было бы: кто ухаживает, тому и вознаграждение.

– Я вас поняла. В девяностых годах при нашем центре создавалась служба индивидуально-договорного пожизненного обслуживания. В чем суть договора? Полный уход, медицинские услуги, покупка лекарств, оплата коммунальных услуг и т. д. – в обмен на квартиру, которая отходила городу. За пять лет существования службы к нам обратилось… 5 человек. Это были совершенно одинокие люди. Остальные, даже самые заброшенные, запущенные, нередко буквально гниющие в собственных испражнениях, готовы были отдать свои квартиры седьмой воде на киселе – лишь бы не городу. И служба заглохла.

«Да чем государство в этом случае лучше неблагодарных детей?! – возмутится пожилой читатель. – Пользуясь безвыходностью ситуации, тянет лапы к стариковским квартирам. Лишает их последней радости: возможности оставить детям наследство. Мы вкалывали на государство всю жизнь, пусть теперь нас содержит». Оно и содержит: в домах престарелых, но почему-то порой слухи о жизни в этих домах напоминают страшилки.

– А если это теплые чистенькие квартирки с туалетом и ванной, с завтраками и обедами по заказу, с внимательным дежурным врачом, с уютным холлом, где можно пообщаться с соседями, с садиком, где можно погулять? (Если дети носят вас на руках и вокруг щебечут внучата – ради бога, никто на вашу семейную идиллию не покушается)?

– И такая попытка предпринималась. Хотели организовать муниципальный дом социального проживания с квартирами гостиничного типа. Целый год прорабатывали проект, просчитывали до копейки, утверждали. Но не нашлось денег в городском бюджете – не то, что на строительство, даже на реконструкцию подходящего помещения.

– А может, пока ваши подопечные в здравом уме и твердой памяти, стоит проводить с ними ликбез на эту тему?

– Что вы! У них сразу глаза с тарелочку, сразу заподозрят в «нехорошем». И мы их хорошо понимаем. По радио, ТВ с утра до вечей: обман, мошенничество, будьте начеку! Будут смотреть с подозрением: не кроется ли под белым халатом соцработника квартирный аферист?

Ой, работая здесь, я таких ужасов наслушалась-насмотрелась: на плачущих бабушек в синяках, со сломанными руками, ребрами. В основном это дело рук сыновей-неудачников. И вот бабушка садится и той сломанной, вывернутой, искалеченной рукой… переписывает квартиру на сына-садиста. Мне кажется, наше поколение, а тем более последующее, будет уже не таким, – это откровенно рассказывает одна из социальных работниц. – Насмотрелась и решила: никаких дарственных. Ничего плохого о своих детях не скажу, но… Жизнь такая долгая.

Я свою старость заранее продумала. Слава Богу, дети жильем обеспечены. Коснись меня, свою квартиру перепишу на родной центр. Отдадут какому-нибудь инвалиду как социальное жилье – не жалко! Квартира мне на том свете не нужна, верно? Заживу как королева: пенсия моя, квартплату за меня внесут, обед сварят, искупают, в чистое оденут, в больницу отвезут и привезут на социальном такси, и всегда будет с кем душу в разговорах отвести. Коммунизм! Даже похоронят за свой счет. А детям пускай достаются машина, гараж, огород, мебель, техника бытовая – разве плохо?… Нет, – ответила она на мой вопрос, – детям я свои планы раньше времени не открываю. Зачем их заранее расстраивать, настаивать против себя, озлоблять? Подождем, когда придет время».

Подождем, когда придет время. Когда такое естественное желание родителей – пожить последние годы «для себя», по-человечески – не будет вызывать в наших детях душевное расстройство и озлобление.