«ПОСМОТРЕТЬ РЫБОК»

Накануне искрящегося, хрустального новогоднего праздника в дежурный отдел поступило заявление от молодой женщины. У магазина, где она делала покупки, потерялись ее дети: пятилетняя Катя и шестилетний Илюша. Прочесывание ближайших дворов, расспросы прохожих ничего не дали. К поиску подключились патрульные службы, ГАИ, угрозыск. Искали с собаками.

Утром об исчезновении детей сообщило городское радио. А ровно через сутки прозвучал «отбой». Но не стоило с облегчением переводить дыхание. Детей нашли в речной проруби. Следователя что-то настораживало в поведении матери. После четырех часов допроса женщина призналась, что она утопила детей и готова показать место преступления. Мотивом для убийства, с ее слов, послужило устройство личной жизни. Ее сожитель говорил: «Я бы женился, да у тебя дети». А она так его любила… Как выяснилось: любила больше жизни собственных детей.

В полночь следователь, представители прокуратуры, эксперты-криминалисты, понятые отправились к реке. Фотообъектив запечатлел в зимней мгле фигуру женщины в нарядной пушистой шубке. Взмахом руки она указывала: вот сюда она привела детей, заботливо, тепло укутанных, затянутых в шарфики – мороз все-таки. Малыши радовались: мама обещала показать рыбок.

Капитан милиции погрузил руку глубоко в снежную кашицу, затянувшую прорубь. Первым на лед легло тело мальчика. Вскоре наверх была поднята и Катюшка. Щечки у обоих полыхали румянцем…Опустели шкафчики в детском саду. На похоронах в декабрьский мороз волновалось море живых цветов. Среди венков был и такой: «От скорбящих матерей».

В те морозные дни Нина К., как все горожанки, ахала, ужасалась, всплескивала руками – не верила, что мать способна на такое чудовищное преступление. Не исключено, что с сослуживицами скидывалась на венок «От скорбящих матерей»…

 

МЕДЕЯ ХХ ВЕКА

Позвонила знакомая, учительница истории. «У нас в школе страшное происшествие. По слухам, Нина К. зарезала двух дочерей и пыталась покончить с собой. Одна – второклашка, а Катю, пятиклассницу, я учила. Такая миленькая, шустрая девчушка. На переменках ловчее всех скакала через резинку. На уроке успевала одновременно слушать меня, подсказывать соседке, рисовать рожицы в тетради и глазеть в окно.

Трубка некоторое время молчит: знакомая плачет.

– В среду мой урок в пятом классе был первым, не хватало двух Катерин. Одна пришла через пять минут, напротив другой я поставила «Н» – пропуск. В перемену позвонили из милиции и сообщили такое, от чего у учителей дыбом встали волосы. У моих пятиклашек, которые догадывались, что произошло страшное, вытянулись, посерьезнели личики.

Долго после этого она ловила себя на том, что страшится ставить «пропуск».

Тридцатилетняя Нина жила с мужем, двумя дочками, свекром и свекровью в двухкомнатной квартире. Утром свекровь вместе с сыном ушли на работу. Свекор, проснувшись, заглянул в соседнюю комнату – пришедшая с ночного дежурства сноха писала что-то за столом. Подняла голову, попросила закурить.

Дед ушел получать пенсию и вернулся только в полдень. Дома стояла непривычная, странная тишина. Решив, что внучки в школе, а сноха спит, не стал ее тревожить, ушел на кухню. Заглянула подруга Нины, из комнаты выскочила сама не своя: «Да что у вас тут происходит?!»

Комната молодых напоминала бойню: три неподвижных окровавленных тела, всюду кровь, валяются два ножа. Вечером по местному каналу на экранах мелькали кадры: вдавленные в широкую тахту, в смятые пододеяльники плоские детские тела с неловко подвернутыми ногами, задравшимися юбчонками. Крупным планом: свесившаяся детская рука в засохшей крови. А еще – демонстрировали фото из семейного альбома самой Нины: открытое, красивое волевое лицо в ореоле светлых пышных волос. Прямой решительный взгляд. Так и есть, говорят те, кто ее знает: высокая, статная, видная женщина.

На первом допросе Нина сразу призналась, что девочек убила она. План убийства вынашивала месяц. Говорят, Нина болезненно, до умопомрачения любила и ревновала мужа. Муж – симпатяга, неизменно пользующийся дамской благосклонностью, завсегдатай веселых застолий. Она и сама была не прочь время от времени пропустить рюмочку «успокаивающе-расслабляющего». Вино успокаивало плохо. «Трезвая-то ничего, а выпьет – становилась буйной», – определил ее поведение свекор. В последнее время они с женой подыскивали съемную квартиру. Боялись за сына: сноха в ярости грозилась убить его.

Истерзанная, кровоточащая, изнывающая душа больше не могла терпеть. Она нацарапала записку: «Ухожу, забираю с собой детей». Пришедшую с тренировки Надю (та занималась фигурным катанием) под каким-то предлогом отправила на кухню. Оставшуюся в комнате старшую дочь поставила перед фактом:

– Мы сейчас с тобой вместе уйдем.

– В школу? – простодушно спросила Катюша.

Вместо ответа мать задушила ее. И то же самое проделала с Надей. Потом – для верности – несколько раз ткнула ножом сквозь платьица в грудки. Потом ударила себя. Вот тут молодая сильная, не знающая пощады рука дрогнула. Оказывается, умирать было невыносимо страшно и больно.

Старинный школьный дворик не вместил море людей, пришедших попрощаться с девочками. Свекор беспомощно показывал растопыренные руки: вот ими он принес из роддома Катю, как сейчас ими же бросить горсть земли на ее гробик?!

 

ОТ ВНУТРЕННЕГО УНИЧТОЖЕНИЯ

Все твердили: семья жила в мире и согласии. Василий – основательный, молчаливый. Инга – хлопотливая, как пчелка, общительная: сразу перезнакомилась с соседями. Ходили всегда под ручку. Когда беременную Ингу тошнило от мяса – Василий всю семью посадил на вегетарианскую диету. В общем, полная семейная идиллия.

Вот только сосед иногда видел, как Инга била маленьких детей. Любя, как она сама объясняла, в воспитательных целях. Однажды семилетняя Алиса без спросу купалась в реке. Инга, разгорячившись, хлестала ее ремешком от дамской сумочки, пока не вмешался муж. Подготовка к первому классу запомнилась девочке царапинами на груди и спине – маму вывела из себя дочкина «тупость».

Как-то учительница увидела под ее глазом большой синяк. «Кто это тебя?» – «Мама». Срочно вызванная в школу Инга пришла неохотно, через три дня. В разговоре горячо отстаивала пользу физического наказания. А уж если Инга в чем-то была уверена, по словам Василия, «не просто было ее прервать». «Очень уж доказывала свою точку зрения», – вздыхает свекровь.

В остальном, повторяю, в семье царили мир и согласие. До тех пор, утверждает Василий, пока на горизонте не замаячил первый гражданский муж Инги Сергей. До тех пор, уточняет Инга, пока не родилась Настя. Алиса оказалась лишней, и вспыльчивая молодая женщина принялась срывать на непоседливой девочке плохое настроение. Так казалось Сергею – Алиса была его дочь. Он пытался отпрашивать девочку на выходные, но с ним разговаривали через дверь. А однажды Василий приласкал его лопатой: это когда увидел Сергея рядышком с женой: воркуют, как два голубка.

Его терпение лопнуло, когда в холодной печи обнаружил два окурка. Дал жене пощечину и ушел, предложив ей подыскивать другое жилье.

Она металась весь остаток дня. Может, не все еще потеряно и удастся склеить треснувший семейный горшок? Подхватив годовалую Настю, побежала к участковому. В планах Инги было собраться злополучному треугольнику и в присутствии милиционера расставить все точки над «i». Ушла успокоенная, а дома снова нахлынуло отчаяние. За что ей выпала такая беспросветная, нескладная жизнь?!

Инга родилась в деревенской многодетной семье. Мать с отчимом любили выпить – отсюда, наверно, ее отвращение к выпивохам на всю жизнь. Детдом, учеба в ПТУ. Встретила Сережу, полюбила, родилась Алиска. Сергей регистрировать брак не спешил, на дочку не обращал внимания. Приходилось крутиться одной и по дому, и по огороду. После крупной ссоры Сергей выгнал ее из дома. Поплакала, а жить надо. Поселилась на квартире. Гуляя с коляской, подружилась с другой мамочкой. Новая подруга познакомила ее с соседом Василием: вдовец с семилетним стажем, трезвый, положительный. Родилась Настенька с пушистой, как у цыпленка, головенкой.

Каким же малюсеньким оказался этот обломившийся кусочек счастья… Снова ее гонят, как бездомную кошку, до каких пор?!

Незадолго до этого дня Инга, встретившись с подругой в магазине, поделилась: «А ведь я чуть было дело не сделала». И призналась, что хотела убить детей, чтобы не мучились. Или – умереть самой. Вообразила, как мужья делят между собой дочерей. Так нет же, ей хорошо известно, каково это – расти без матери. В признании она напишет: «Это я сделала не от хорошей жизни (перечисляются разные причины) и… от внутреннего уничтожения».

Несмотря на поздний час, Алиска никак не хотела угомониться, играла в постели с кошкой. Когда дочка, наконец, уснула, Инга взяла капроновый шнур – прочный, им поднимали на чердак ведра с луком. Накинула на шейку дочери и тянула до тех пор, пока у той пальчики не посинели.

В соседней комнате годовалая Настенька играла на брошенном на пол старом одеяле. Инга уложила ее на диван и давила подушкой на лицо минут десять. Вышла на улицу глотнуть морозного воздуха. По ее словам, она хотела вслед за дочерями уйти из жизни. С помощью шнура не получилось. Пошла лечь на рельсы – там работали железнодорожники. Вернулась, дома высыпала в стакан по упаковке анальгина и парацетамола, вытрясла туда же содержимое разбитого градусника, залила водой. Выпила этот коктейль, легла и полчаса наивно ждала результат.

Результат все не наступал. Тогда она поднялась, сунула в карман шнур и пошла в дежурную часть.

Все эти три страшных преступления произошли в расположенных по соседству маленьком городке и райцентре, с небольшим промежутком во времени, практически одно за другим. Скромное имя Веры С. не вошло в список громких имен матерей-детоубийц.

 

РЕБЁНОК НА КЛУМБЕ

…Поздняя осень выдалась холодной и снежной. Одна из обитательниц рабочего общежития, проснувшись, выглянула в окно: много ли намело за ночь? Там, где летом была разбита клумба, в сугробе угадывались очертания полузанесенного снегом предмета. Ей показалось – кукла.

Откопали трупик: страдальчески сморщенное личико, поджатые ножки, косицы волос примерзли к лобику. Девочка весом 3 кг 200 г, рост 50 сантиметров – прекрасные данные для новорожденной! Прожила не более часа, причина смерти – переохлаждение.

Девятнадцатилетняя незамужняя Вера, придя с завода со второй смены, равнодушно выслушала возбужденных, строивших различные предположения соседок, их рассказ о том, как приходил участковый, всех опрашивал. А потом нечаянно обронила, что сегодня на работе упала в обморок. На нее посмотрели с легким подозрением. Как-то вдруг вспомнились казавшиеся незначительными прежде детали: крупная Вера в последние месяцы особенно пополнела. Летом, вернувшись из деревни, выглядела такой раздобревшей, что ее игриво спросили: «Беременная, что ли?» Она в ответ только усмехнулась.

Вчера к вечеру Вера совсем расхворалась, жаловалась на поясницу. Соседка сделала ей массаж, предложила вызвать «неотложку». Вера наотрез отказалась. А утром проснулась вроде бы похудевшей и надела новый халат. До этого, сколько помнят, неизменно ходила в стареньком голубом халате, очень просторном.

Милиционеры приехали за Верой прямо на работу. В больнице подтвердилось: подозреваемая нуждается в стационарном лечении с диагнозом: криминальные роды. И тут Вера заговорила.

…Знакомый парень пригласил в гости. Зашла, посидела, выпила двести грамм водки. Стало хорошо, показалось, что это любовь. Скоро почувствовала, что по утрам подташнивает, сказала ему. Он сразу уволился и уехал. На учет не встала – стыдно, на аборт не пошла – неудобно. Так и объяснила в суде: «неудобно».

У нее очень полная комплекция, поэтому никто ничего не заметил. В баню всегда ходила одна. Она вообще любила одиночество, все время лежала на койке, читала книжки или смотрела телевизор. Соседки звали бегать «худеть» или в кино, твердила одно: «не хочу».

Тот день выдался особенно трудным. В Верином цехе случился пожар, все бегали, даже обед отменили. В выходной она уже не вставала с постели. Ночью боль сделалась нестерпимой, но она не то, что вскрикнуть – застонать себе не позволяла. Кое-как проковыляла в ванную, легла на кафельный пол. Когда рожала – тоже молчала.

Ребенок пищал и мог перебудить жильцов. Над ванной торчал обломок крана, оттуда постоянно струйкой текла горячая вода. Она и положила под нее младенца – в надежде, что захлебнется. Ребенок зашелся в крике. Тогда Вера вышла на улицу. В трех метрах от дорожки, ведущей к подъезду, положила его, плачущего, в сугроб. Потом вернулась в теплую комнату, где во тьме тихо посапывали соседки, и легла спать.

На следствии, Вера очень возмутилась и удивилась: она никак не думала, что за «это» садят. Простодушно считала: ребенок ее собственный, происшедшее никого, кроме нее, не касается. Всю беременность она знала: как только родит, ребенка выбросит («Я сама еще в жизни не устроена»). Мысленно поставила на нем крест, не думала о нем.

На допросах рефреном звучало это «не думала»: «Я вообще ни о чем не думала. Жалости не было». «Не думала, что ребенка можно отдать в дом малютки». Когда выбрасывала – «ни о чем не думала». «Утром, когда шла на работу, не посмотрела в его сторону и не вспомнила о нем».

 

ДВА ПАКЕТА В ШИФОНЬЕРЕ

…Героине телесериала счастливый муж подарил бриллиантовое колье – за то, что родила ему сына. Чтобы посмотреться в зеркало, той пришлось преодолеть спальню величиной с футбольное поле. Живут же люди…

Только глядя телевизор, и отдохнёшь, помечтаешь… Валя с мужем и двумя сыновьями (младшему 12 лет, старшему 16) ютились в девятиметровой комнате в семейном общежитии. Не повернуться, вытянешь ноги – упрёшься в противоположную стену. Из мебели – телевизор, софа с протёртыми подушками, сервант, старенький шифоньер и двухъярусная койка. На ней спят сыновья, муж Михаил – на полу на подушках. Она, Валя, уходит в «кухню» (закуток два на два метра, выгороженный шифоньером). Там пол выстелен пластиковыми квадратиками – если бросить старую дублёнку, спать тепло.

Хлопнула входная дверь: пришёл муж. Валя даже не шелохнулась: не бросилась выключать телевизор, хлопотливо разогревать ужин. Год назад они между собой договорились: мужем и женой остаются только по документам. И слава богу, Валя хоть свободней вздохнула: конец бесконечным ссорам. Михаил в последнее время и руку на неё поднимал. Зарабатывал 5–6 тысяч рублей в месяц, тратил на себя…

Михаил прошёл к телевизору, не спрашивая переключил на спортивный канал, бухнулся на софу. Валя поджалась в уголке, запахнула на животе широкий халат: вправду не замечает или делает вид? Это она уже третий раз залетела, но первые два успела выскоблиться. В последний раз Михаил спросил, от кого была беременна. Валя сжалась, ожидая удара – но он спокойно спросил, как чужой. Она обронила:

– От одного мужчины, ты его не знаешь. Он уже уехал.

Это была правда. Работал у них в бригаде тихий мужичок: обходительный, ласковый… Лаской и взял: не скотина же она, чтоб всю жизнь одни пинки да ругань получать. И вот тогда Михаил спокойно пообещал – так сказал, что она поняла – это не пустые слова:

– Увижу, с кем встречаешься на стороне – в живых не оставлю.

Она не осмелилась напомнить про «договор»: мол, какое тебе дело, ты сам по себе, я сама по себе. И теперь испуганно плотнее запахивала халат на животе. Полгода назад на приёме у гинеколога ей поставили увеличение на 10 недель.

Валентина разыграла удивление: откуда, половую жизнь не ведёт. Наверно, тяжёлое на работе подняла или простыла… Доктор направил на ультразвуковое исследование. Валентина на УЗИ так и не собралась. Явилась с повинной головой уже в 28 недель: пошлите на аборт.

– Раньше надо было думать, – сказали ей и поставили на учёт. Впрочем, положенные анализы Валентина не сдавала и на приёмы не ходила. Дверь акушерке не открывала. Записки, оставленные в дверях, рвала и выбрасывала. На звонки по мобильнику не отвечала.

Появилась у врача чуть ли не под конвоем участкового. Валентину сразу направили на сохранение, но она продолжала выходить на работу. Потом объяснила: «Направление в больницу потеряла». И второе тоже потеряла. Легла лишь в третий раз. В стационаре снова робко попросилась на аборт – ей, конечно, отказали.

Мужу и соседям она сказала, что лежала в кардиологии. По общежитским коридорам ходила, прикрываясь то хозяйственной сумкой, то тазом с бельём. Соседки многозначительно скашивали в её сторону глаза, но в чужую жизнь не лезли. Да Валентина такая: не больно и пустила бы кого в свою жизнь.

На работе (Валентина штукатур-маляр) никто не догадывался до тех пор, пока председателю цехкома не позвонила акушерка. Возмущалась, что Валентину допускают к тяжёлым работам на поздних сроках и что та беременна двойней. Настрого наказала: отстранить от работ и обязать прийти на приём к врачу.

В последнее время Михаил с женой жили каждый сам по себе, не расходились из-за детей. Надоела, запилила:

– У других мужья как мужья: деньги заколачивают, квартиры покупают, а ты… Живём друг у друга на голове.

Он с халтурки поздно приходил, виделись мало. Обычно видел жену сидящей на диване или за столом, в широком халате. Конституция у неё крепкая… Потом узнал, что о беременности знало всё общежитие.

В тот вечер он пришёл около одиннадцати, улёгся на брошенные на полу подушки. Ночью сквозь сон услышал за шифоньером странные звуки, как будто захлюпало, забулькало что-то. Поднял всклокоченную голову:

– Чего там у тебя?

Жена сказала, что она «сходила» прямо в постель: наверно, что-нибудь съела. Он шёпотом выругался, велел сходить в душ. Минут через тридцать она поднялась с первого этажа.

– Чего долго?

– Сильно перепачкалась…

Утром Валентина жаловалась на боли в животе, была бледна – видно, действительно здорово отравилась. Уходя, увидел старую дублёнку, на которой спала жена, и замытые тёмные следы на ней. Кроме того, пропало её одеяло. Когда вернулся в обед, застал в комнате милиционеров.

Где-то около трёх ночи Валентина почувствовала себя плохо. Взяла нож, спустилась в прачечную (в «прачку»). Ей показалось, что хочет по-маленькому, она присела и… поняла, что рожает.

Роды были очень быстрые, друг за другом появились девочка и мальчик: тяжёленькие, полненькие (позже узнает: девочка 2 кг 580 г, мальчик 2 кг 430 гр.)

Вынула из стиральной машины чёрные пластиковые пакеты для мусора (в суде объяснила: оказались там случайно). Перерезала пуповины двойняшек ножом. Положила по отдельности в пакеты, туго перевязала. Дождалась, когда перестанут шевелиться. Вышедший послед тоже положила в пакет, замыла кровь с пола и с себя. Поднялась в комнату, спрятала пакеты в шифоньере. Она была настолько обессилена, что в «кухне» свалилась и мгновенно уснула. Утром сама позвонила медсестре, пожаловалась на недомогание. Когда та пришла, вынула из шифоньера пакеты и рассказала о случившемся.

На суде старательно припоминала слова, которым учил её адвокат:

– Решила убить их, так как беременность была не запланированной. По причине тяжелого матери положения не смогла бы обеспечивать их полноценное развитие и воспитание.

Суд назначил Валентине наказание в виде двух лет 4 месяцев лишения свободы в колонии-поселения, с отсрочкой до достижения совершеннолетия младшим сыном.

Этот приговор буквально разделил город на два лагеря. Одни возмущались:

– Такими символическими сроками женщинам-детоубийцам дают зелёный свет. Дико ссылаться на голод-холод, отсутствие жилья. В тяжелейшие военные годы женщины принимали в семьи чужих детей. Сегодня сельчанки, нередко безмужние, у которых доходы меньше и удобства во дворе, берут по двое-трое детдомовских детей, зная, какие трудности взваливают на свои плечи. А кто-то решает трудности одним махом: много ли усилий требуется задуть слабенький, едва загоревшийся огонёк, перерезать едва завязавшуюся ниточку жизни?

– Судья поступил мудро, – убеждены другие. – К двоим убитым – сиротить, отправлять в детский дом ещё двух детей? Женщина пошла на преступление в состоянии отчаяния: маленькая зарплата, невыносимые жилищные условия, супружеский разлад… Отчаяние жило в ней все месяцы беременности и дошло «до точки» в момент родов. Осуждать нужно власть, которая назначает матерям детское пособие, на которое не прокормишь и котёнка. Которая доводит людей до состояния скотов, а потом за скотство сажает.

В эти же дни центральный телеканал освещал подобное дело: супружеская пара задушила только что родившегося ребёнка. Приговор поразил преступников своей суровостью: женщина наказана на 9 лет, мужчина на 11 полновесных лет заключения…

Одна страна, одни законы – и такие разные приговоры.

 

РЕБЁНОК ПОД ФОРТОЧКОЙ

В больнице женщина пошла ночью в туалет. Обратно ворвалась сама не своя, глаза круглые, в глазах – ужас. «Ой, девчонки! Там на подоконнике под пеленкой что-то шевелится и попискивает. Приподняла пеленку – а там похожее на ребеночка, совсем крошечного! А форточка открыта, а оттуда морозный пар прямо на него валит! Нянечка заругалась и меня в палату прогнала».

В больнице новости разносятся молниеносно. Шепотом передавали: девушка из соседней палаты сделала себе горячий укол, вызвав преждевременные роды. Полуживое дитя под форточкой, признанное врачами нежизнеспособным – ее. Женщины негодующее поджимали губы, осуждая молодую соседку: как можно, еще неделя-другая, и младенца можно было выпарить в кувезе. У них совсем другое дело: они проявили пунктуальность, сдали все анализы и точно в срок пришли избавиться от зародыша величиной с виноградину. Зародыш – это же еще не совсем человек, правда?

Вера С. не проявила пунктуальность, не высчитала сроки, иначе лежать бы ей не на тюремных нарах, а на чистых простынях, и не осуждали бы ее, а сочувствовали.

…Отходя от пережитого страха, абортницы на койках облегченно хихикают, обсуждают подробности, как перенесли наркоз и операцию. «Этот метод использует щипцеобразный, с острыми зубьями инструмент… Членоотсечение живого плода продолжается без всякого обезболивания до тех пор, пока все части не удаляются…»

Вообразим, что Вера С., хихикая, рассказывала в деталях полным жадного любопытства соседкам, как она держала новорожденного под струей кипятка, потом бросала в снег…

«Я вообразил, как прилетел бы на чужую планету и увидел, что местные гуманоиды ради развлечения разводят крошечных зародышей, а потом вырезают их прямо из тела своих самок»

М. Чулаки

«Скажите мне, что ждёт страну,

Где объявили детям матери войну?»

Докторская агитка в женской консультации

…Женщина с нетерпением ждет малыша. Сохраняясь, героически вылеживает под капельницей долгие месяцы. Она нежно привязана к еще не родившемуся ребенку, разговаривает с ним, едва заслышав слабенькие толчочки. Роды, счастливые хлопоты и… так некстати – новая беременность. И женщина, воплощение материнской любви, хладнокровно идет на убийство родного братика или сестрички первенца.

В кабинете планирования семьи ей показывают фильм: ваш малыш уже слышит биение маминого сердца… Он – десятинедельный крошка – уморительно зевает, потешно жмурится. Он сосет пальчик! Когда начнется операция, его сердечко быстро-быстро, в предчувствии непоправимого, заколотится, он в страхе будет «пытаться» ускользнуть от холодного инструмента.

Женщина равнодушно досматривает фильм и просит записать на аборт пораньше. «Машина запущена», – говорят врачи. Они имеют в виду машину детоубийства. И если медицина не поможет женщинам, они пойдут к бабкам со спицами, а милицейские сводки запестрят сообщениями о найденышах в сугробах и мусорных баках.

Любовь женщины и мужчины – одно из сильнейших, прекрасных романтических чувств. Прекрасное чувство, в жертву которому ежедневно приносятся сотни детских жизней…