Алёна была самая обыкновенная клонированная девушка образца 2016-го года. Необходимый для каждой уважающей себя девушки боевой набор: носик — ротик — глазки — были скроены по лекалу хирурга, поставившего на поток производство местных красавиц.
Ну, талия, грудь… Не аэростаты, конечно, но сразу видно, что в точёные, нежно припухшие чаши (увенчанные парой зрелых виноградин, которые немедленно хочется попробовать на вкус) — хорошо вложились.
Папа, перед тем как дочке в очередной раз лечь под нож, придирчиво изучил образцы бюстов в кабинете коже-мышечно-жировых дел мастера. Они втроём, попивая кофе, неспешно перелистали буклеты с разнообразными женскими грудями, обсудили, немножко поспорили и решили, что к чему велосипед изобретать. Остановились на классике, эпоха Ренессанса.
Папа гордился дочерью, несколько лет жившей за границей. Алёна держалась с холодноватым достоинством («Держи спину и держи дистанцию») и в разговоре роняла таинственные, непонятные и красивые слова. «Это не есть хорошо», например. Или «экстраполировать». Папа, ты экстраполируешь свой опыт…
Какой там опыт… В девяностые папа начинал с привокзальных квасных ларьков. И сейчас, благоговейно внимая дочке, понимал: вот ради этого он когда-то мотался бездомным псом, рисковал шкурой и бывал не раз жестоко бит — как бандитами, так и клиентами, которых с его химического кваса прошибал понос.
А то, что дочурка не нашла за бугром принца и вернулась домой — так даже хорошо. Россия — страна больших возможностей, если тупо не хлопать ушами, а крутиться флюгером и ловить попутный ветер. Вернее, предугадывать, куда он собирается дуть. И вовремя смотаться, прижав уши и хвост. В глубине души он остался битым псом, готовым лизать сапог либо вгрызаться в него, в зависимости от обстоятельств.
Как всякая продвинутая современная девушка, Алёна не работала, но день её был забит под завязку — ни одной свободной минутки.
Она имела своего Учителя. Приступая к индивидуальному уроку, смиренно целовала его сначала в темя — адаптер космической энергии. Темя пахло кислым молоком и луком, которые Учитель втирал от облысения. Потом прикасалась губами к пупку, ощущая холодное серебро пирсинга в форме солнца. Учитель — это и был проводник Солнца, а пупок — средоточие Тепла, Света и Жизненной праны.
Садилась в позе лотоса на самотканый круглый коврик, истово крестилась на иконы. Позолоченными ликами, лампадами, кадилами, свечами, хрустальными шарами, магическими кристаллами, африканскими масками, петушиными перьями, бусами из лягушиных костей и сухих корешков была увешана и уставлена вся задняя комнатка в крошечной «хрущёвке» в спальном районе.
Алёна была девушка, почти добившаяся физического и нравственного совершенства. Свидетельством последнего, по словам Учителя, являлось необыкновенное, идущее изнутри сияние лица. У Учителя была своя шкала духовного света. Так протезист по очереди оценивающе прикладывает к зубам пациента связку зубных муляжей, чтобы подобрать оптимальный цвет протеза.
Алёна пока не дотягивала до полной, ослепительной лучезарной белизны. Хотя она давно исключила из пищевого рациона красящие вещества, в том числе чай, кофе и свёкольные салаты. Маски со светоотражающими частицами, шлифовки, уколы… Обязательные три стакана живой воды натощак утром и ещё три литра в течение дня.
Пиявки, вытягивающие дурную кровь, и очистительные клизмы на ночь. Пилюли с яйцами солитеров, для которых, как известно, человеческие шлаки — излюбленный деликатес…
— С каждым днём ты излучаешь свет всё больше, милая Ученица, — говорил Учитель, целуя Алёну в чело, в губы и в виноградины. Они возлежали на ковре без одежд, потому что одежда — это мощная преграда для обмена энергетическими пучками. — Но ты всё ещё не достигла того света, который прикуёт к тебе взгляды и приведёт в трепет окружающих.
— Что же мне предпринять, мой Учитель?! — отчаивалась Алёна.
— Помнишь гоголевских русалок? Они были бледны, а их тела, будто изваянные из прозрачных облаков, светились насквозь при серебряном месяце… — цитировал Учитель, поматывая по-женски гибкой кистью руки. — И только ведьму можно было угадать по брезжившему сквозь светлое тело чёрному пятнышку.
Вокруг много ухоженных девушек, как ты, Алёна. Но если присмотреться, внутри вас всегда брезжит чёрное пятнышко. Это родимое пятно Дьявола, окаянная отметина Зла: зависти, алчности, суесловия, пустоты жизни.
Только Доброта и истинная Любовь избавляют от внутренней червоточины и светятся спелым, истинным, всеобъемлющим светом. Обрати внимание, как светлы и кротки лики святых!
Ничего себе задание: изгнать из себя «ведьму», творить добрые дела… Хотя ради модной прозрачности лица и не на такое пойдёшь. Все прямо с ума посходили: вынь да положи им светлое лицо! Впору ходить, как Ивану-Марьину сыну из фильма «Морозко», и взывать налево и направо: «Какое вам доброе дело сделать?»
История девушки Хомяковой была очень обыкновенная история. Таня Хомякова была дочерью незамужней женщины, работавшей горничной в маленькой второсортной гостинице. Незамужняя женщина эта рожала бы каждый год, но современная медицина знала способ поточного и необременительного избавления от ребёнка на стадии эмбриона.
Как это обыкновенно делается, мать писала заявление в женскую консультацию, где по социальным показаниям просила избавить её от нежеланного, ненужного и мешавшего работе ребёнка, и он исчезал из её жизни не родившимся.
Так не родилось пять детей. Шестой ребёнок, прижитой от заночевавшего в гостинице командированного областного чиновника, как показало УЗИ, была девочка, и участь её была бы та же.
Но случилось так, что женщина эта легкомысленно прозевала все допустимые сроки. И однажды за ночными посиделками с администраторшей гостиницы, та умилилась, уговорила её оставить ребёнка и даже вызвалась быть его крёстной матерью. В последствие старая администраторша так и называла девочку «спасённой».
Мать буквально опрокинула на крошку весь нерастраченный, невостребованный жар души. Баловала и потакала ей, исполняя капризы, насколько позволяла маленькая зарплата горничной. Говорят же: «У извозчика лошадь надсажена, у вдовы дочь изважена». Женщина не была вдовой, но разве не похоронила она нечто гораздо большее: надежду на полную семью на женское счастье?
Пелёнками-ползунками, сухими смесями, продуктами и иногда деньгами помогала и старая администраторша — «спасительница».
Таня Хомякова закончила школу, прямо скажем, без особых успехов. Не решилась оставить родной город и маму и поступила в местное педагогическое училище, кующее кадры для начальных школ и садиков. Но все говорили о демографической яме: старые-то кадры было некуда девать.
Тане пришлось уехать в областной центр. Но и там выбор был скуден: в школу брали с опытом работы, либо нянечкой на шесть тысяч, когда койка в коммуналке стоила больше.
Таня увидела объявление и пошла работать в затхлый подвал, торгующий заграничной гумпомощью и контрабандными тряпками. Магазин назывался «Конфискат».
Маме по телефону Таня сказала, что устроилась продавщицей в шикарный ювелирный магазин на центральной авеню, и за ней красиво ухаживает владелец магазина. Дарит роскошные букеты и подвозит домой в длинной красной машине без верха: «Мам, как они называются? Помнишь, мы по телевизору видели?» — «Ах, это кабриолет, дочка».
Они вместе с мамой, обнявшись как подружки на диване и обложившись чипсами, сухариками или семечками, любили смотреть незатейливые отечественные сериалы. И век бы смотреть — не пересмотреть, как вчерашняя провинциалка, пройдя все круги ада, под конечные титры счастливо падала в объятия олигарха.
В конце каждого сериала мама утирала слезы и убеждённо, взволнованно восклицала: «Какая сильная вещь! Какая жизненная история! Запомни это, дочь!»
— Мама, и у меня так же будет?
— Конечно, доченька! Вон ты у меня какая красавица! Ты, главное, жди!
В подвале стояла адская духота и жара, девочки ходили сонные, влажные и разморённые. Обмахивались сложёнными газетками, и те, кто слабее, даже падали в обморок. Они бродили за покупателями, твердя как болванчики: «Вам что-нибудь подсказать?» или «Я могу вам помочь?» — а на самом деле зорко следя, чтобы не пропала ни одна тряпка. Потому что её стоимость вычиталась из зарплаты.
Привыкший к знойному климату хозяин сидел за кассовой машинкой под вентилятором и весь рабочий день играл на телефонной приставке. В зале завывала нескончаемая, включённая на полный стереозвук гортанная горская мелодия.
Одна покупательница не выдержала и сказала Тане: «Что вы ходите за мной, как привязанная? Боитесь, что украду — так повесьте камеры слежения. И кондиционер не мешало бы завести. И этот грохот — с ума сойти можно. У вас минуту невыносимо находиться — а вы здесь торчите целый день! — Огляделась и брезгливо добавила: — Хотя… Это же какой-то мезозой, гос-споди!»
Когда хозяин склонил Таню к сожительству в подсобке, в перерыве между 11–00 и 11.15, она заплакала. Хотелось немедленно в душ смыть с себя грязь — а нужно было выходить в торговый зал. Но ведь через это прошли все девчонки.
Таня поплакала дома. Маме в этот день она сказала, что владелец магазина пригласил её в самый шикарный ресторан города и подарил алмазное кольцо в бокале с шампанским.
— Мам, что это значит? — притворялась дурочкой Таня.
— Ах, дочь, ты не спеши… Не наделай глупостей, — по голосу было слышно, что мама-сердечница задыхается от волнения и боится сглазить Танино счастье.
Когда Таня сказала хозяину, что беременна и ей тяжело работать из-за токсикоза, тот помрачнел. Рывком выдвинул кассовый ящичек, вырвал оттуда несколько тысячных купюр. Не глядя, с каменным лицом толкнул в сторону Тани. И уткнулся в свои телефонные бесконечные «тиу-тиу».
Без городской прописки ей отказали в бесплатной операции, а на платную не хватало денег. И токсикоз мучил — хоть вены режь. И квартирная хозяйка сказала, что если Таня не покроет задолженность за три месяца — она её сдаст в полицию.
Признаться восторженной, как маленькая девочка, маме во всём и позорно вернуться с пузом? Лишить её чудесной сказки?! Разрушить их совместную волшебную мечту? А как же её больное сердце?
Бедная мама, много ли она хорошего видела в жизни? Всё Тане, всё ради Тани, все надежды на Таню! И потом, телевизионные Золушки так не поступают. Не складывают лапки перед жизненными трудностями. Всё пока шло по плану: героини сериалов и не через такое проходили.
На Таню вышла одна женщина и предложила деньги на операцию и заплатить квартирный долг, а также небольшие подъёмные — всего-то в обмен на паспорт. «Временно, а подзаработаешь — никто держать не будет». Напористой говорливой женщине было трудно противостоять. Таня проплакала всю ночь.
А под утро подумала: «Ну что же, ведь в сериалах героини тоже падают и занимаются этим. Но внутри остаются нежными и хрустально-чистыми. А потом обязательно находят своего Прекрасного Принца».
Всё пока что развивалось по сценарию фильма «Красотка». А фильмам нельзя не верить. Успокоенная и убаюканная этими мыслями Таня шмыгнула носом, улыбнулась и впервые за последние ночи уснула.
Гипермаркет располагался на окраине города в бывшем громадном заводском сборочном цехе. Его отчистили, отмыли, обили снаружи нарядным сайдингом и развесили яркие рекламные щиты.
Внутри поломали все перегородки. Пустили резиново шелестящий, навевающий свежие сквознячки эскалатор, включили приятную музыку. Подпёрли высокие потолки гигантскими колоннами из прозрачного пластика. Колонны были полые внутри: в них насыпали муляжи бананов, апельсинов, румяных яблок, сосисочных гирлянд, конфет. Мягкие игрушки, воздушные шары, разноцветные мячики. Казалось, крыша парила в воздухе на связках сосисок, на конфетных столбах и на фруктовых спиралях.
В торговом зале всегда стоял ровный гул от кондиционеров, холодильных камер, ненавязчивой радиорекламы и тысяч голосов. Это был самый большой торговый центр города, и стоянка всегда была забита дорогими машинами. Служители бегали рысью, не успевая подбирать брошенные всюду проволочные тележки.
Как мотыльки на тёплый свет, сюда робко тянулись и простые граждане. Конечно, они не могли позволить себе затариваться целыми тележками. Мечтательно бродили среди сверкающих витрин, долго выбирали, приценивались и брали самую тонкую пластинку сыра или ветчины. И, досыта покатав детишек на бесшумной дорожке эскалатора, уходили в дождь и промозглую тьму счастливые, обогретые и обласканные, чувствуя себя прикоснувшимися к европейскому шику и сервису, будто за границей побывали. Даже пьяные здесь боязливо и смущённо приглушали мат. Товарки толкали их локтями: «Ты чо?» — «Да я ничо…»
Вот сюда подъехала Алёна, чтобы купить бутылку вина и свечи: она любила ужинать в романтической обстановке. Спрыгнула из машины, больше похожей на танк, и сама была похожа на танкиста в кожаной узкой, мокро блестевшей куртке и короткой юбке.
Недалеко от входа толпилась стайка нахохлившихся девушек. Как сказал бы классик, их одежда и поведение не давали сомнения в роде их занятий. Все они сильно продрогли, и то и дело заскакивали греться в тамбур, и грелись как цыплята под тепловыми пушками.
Тут же у туалета стояла большеглазая девушка, такая молоденькая, что к ней хотелось обратиться: «Дитя моё!» В руках она держала расплывшуюся от дождя серую картонку. На картонке мутная фотография ребёнка и умоляюще, коряво, наспех начертано шариковой ручкой: «Помогите! Дайте сколько можете!»
Вот же оно, доброе дело! Алёна вынула из кошелька, как наказывал Учитель, не глядя первую попавшуюся купюру (500 долларов!) — и втиснула девочке в кулачок.
Гревшаяся, пританцовывающая неподалёку тонконогая девица в меховой кофте крикнула: «Хомяк, на фальшивку купилась? Сто пудов, деньги из банка приколов!»
И та же Меховая Кофта крикнула:
— Атас, менты!
Набившиеся в тамбур девушки брызнули в разные стороны, но румяные упитанные мужики в камуфляже легко их перехватывали и заталкивали в открытый зев подъехавшего к ступенькам микроавтобуса. Большеглазую девушку с её картонкой тоже потащили к микроавтобусу.
— С ума сошли? Её-то за что? — Алёна вцепилась в девочку. Ей наподдали такого здоровенного леща, что она споткнулась и раскровенила лицо о дверцу автобуса.
Выроненную Алёнину сумочку топтали девицы. Они покорно лезли в салон и кутали головы полами курточек. Последнее, что увидела Алёна: как охранник, хорошо разбирающийся в дорогих дамских сумочках, огляделся и сунул её за пазуху.
Как был прав папа насчёт телефона, который нужно всегда носить на себе в потайном месте. Чуть что — звонок другу.
Телефон вместе со змеиной сумочкой присвоил охранник. Погоди же, Алёна его запомнила в лицо. Сейчас полиция во всём разберётся. Вот ведь микроавтобус никуда не ушёл, а встал в тёмный уголок.
В окошко видно было, что подъехал, переваливаясь, другой помятый автобус, за ним джип. Из джипа выскочил мужичок, поздоровался за руку с главным Камуфляжем. Дружески закурили.
Девушек цепочкой начали переводить в автобус. Алёна рванулась к полицейскому.
— Это ошибка! Меня случайно!.. Да пусти же, хамло!
Беседующие с некоторым изумлением воззрились на неадекватную девицу с расплывшимся на пол-лица (от удара о дверцу) фиолетовым синяком.
Отвернулись и продолжили пыхать сигаретами. Алёну затёрли плечами другие девушки, впихнули в автобус.
— Ты чего волну гонишь?! Конкретно из-за тебя всем вставят по это самое. Кто-нибудь эту овцу, по ходу, знает? Хомяк, она с тобой перетирала?
— Да рыжовская она, новенькая, — лениво рассуждала Меховая Кофта. — Рыжов тот ещё садюга, от него не первая ноги делает. Только он тебе потом эти ноги выдерет. Одну в хавальник воткнёт, а другую в…опу. Усекла?
Меховую Кофту вместе с группкой девушек высадили по дороге. Алёна, девочка по кличке «Хомяк» и ещё три малолетки долго тряслись в мятом автобусе, пока он не остановился на окраине у пятиэтажки.
Ввели в тёмную квартиру на первом этаже и захлопнули за ними дверь, повернули ключ. В квартире застоялся тяжёлый сырой запах табака. Окна зарешёчены. Малолетки были так измучены, что тут же разбрелись по комнатам. Повозились, скидывая мокрые куртчонки-юбчонки, и повалились спать, не включая свет.
Квартира была пустая, только в каждой комнате стояло по широкой кровати, задёргивающейся простынями. В дальней комнатке, в которую прошла Хомяк, Алёна с удивлением обнаружила детскую кроватку и коробку с парой сиротливых игрушек.
— Для конспирации, — объяснила Хомяк, у которой наконец прорезался голос. — Мы тут временно снимаем. А квартирная хозяйка разнюхала, начала возникать. Соседи, что ли, накапали, хотя мы тише воды, ниже травы сидим. Вот, мы типа детскую устроили. Девчонки будто на рынке работают, а я сижу с ребёнком. Хочешь ириску?… — она по-детски чмокала ириской. Конфетка оттопыривалась и двигалась комочком под пухлой детской щекой. И правда, как хомяк.
Алёна трогала заплывающее всё больше лицо. Папа, наверно, уже объявил тревогу…
— Ты ложку к фингалу прижми. Так быстрее пройдёт, — знающе посоветовала Хомяк.
— Ты тоже с ними? — Алёна кивнула в сторону комнат, откуда доносилось тихое посапывание.
— У меня это… Ноябрьские. Красный флаг выкинула. — Поймав не понимающий взгляд Алёны, объяснила: — Ну, эти дни. Критические. Хозяин, чтобы мы зазря не простаивали, в такую неделю заставляет попрошайничать. То будто мама болеет, то ребёнку на операцию. На ребёнка лучше дают.
Она, шмыгая простуженным носом, высыпала на стол мелочь, несколько мокрых пятидесятирублёвок. Выудила из кучки пятисотдолларовую бумажку. — Это правда, подделка? Я такие видела, в киоске продают. Не отличишь от настоящих. Жалко, — добавила мечтательно, — как раз хватило бы, чтобы уйти от этих. Так надоело всё, до смерти.
— Да-да. Согласна, глупая шутка с моей стороны. Я её так, вместо закладки в журналах использую. Ты мне верни её, ладно?
Доверчиво протянутая бумажка надёжно упокоилась в Алёниных трусиках.
— Слушай. А не можешь ты, когда бываешь на улице днём, закричать: «На помощь, помогите, похитили!»? Привлечь внимание? Не вся же полиция продажная. И среди прохожих добрые люди могут найтись.
Хомяк затрясла головой:
— Что ты?!! У нас одна вот так же… Привлечь внимание хотела… И исчезла, — с округлившимся от ужаса глазами сообщила — Её заживо похоронили. На кладбище.
— Да ладно, — не поверила Алёна. — Рассказали вам страшилку — вы и поверили.
— Нас потом водили, типа на экскурсию. Там памятник какому-то дядьке Лыткину, 1932 года рождения… Она с ним зарыта, фу. Её никто и не ищет. А кому мы нужны? Мы есть, но нас как бы нет: делай что хочешь.
— То есть вы тоже… Почти что заживо похороненные?
Хомяк отвернулась.
— Чего-то не внюхал. Эта сисястая откуда соскочила? — низколобый парень в красно-синем синтетическом спортивном костюме, потряхивая ключами, стоял над кроватью, где спали Алёна и Хомяк. Хомяк вскочила и стала суетливо оглаживать и заправлять свою половину кровати, как солдатик-новобранец. Алёна морщила опухшее лицо.
— Ништяк сисяндры, — визуально одобрил низколобый. Переложил ключи из правой руки в левую. Не торопясь, хозяйски залез Алёне за пазуху, больно надавливая пальцами, помял грудь. — Вот это торчки, век бы мацал!
Алёна, содрогаясь от отвращения, вытолкнула из-за пазухи его руку, изо всех сил влепила этой мрази пощёчину. И в ту же — не минуту даже: секунду — летела в угол от профессионального удара в скулу. Низколобый шуганул испуганно жавшихся по углам девчонок:
— Брысь, дырки! Ща проверим… Как твоя кормилица работает, в порядке ли, — и принялся стягивать с извивающейся Алёны колготки.
— Она не при делах, рыжовская! — пискнула Хомяк. — Её вчера случайно с нами замели!
Низколобый с досадой запустил прочь капроновым комочком. Нечистой пятернёй повозил Алёну по лицу, отпихнул, чуть не свихнув набок нос.
— Давай собирайся на раз-два. У Рыжова разберёмся.
На улице Алёна сквозь зубы быстро сказала:
— Никакого Рыжова не знаю. У меня 500 у. е. Ты меня не видел, я тебя не видела. А свяжешься со мной — кровью умоешься. — Про себя думала: «Погоди же, мразь. Я с тобой расквитаюсь».
Хомяк из-за шторки, расплющив нос о стекло, видела, как приблудная девушка о чём-то переговорила с парнем. Он, оглянувшись, взял из её руки купюру. Потёр пальцами, посмотрел на свет. Потом, ещё раз воровато оглянувшись, прыгнул в машину и умчался.
Алёна потом приезжала на квартиру. Тихо звала в скважину: «Таня! Хомяк!» Вышла худая женщина в линялом халате и чалме из полотенца:
— Своих ищешь? Сейчас полицию вызову! Я как путных пустила, а они бордель устроили.
Низколобого тоже не нашли, хотя папа поставил на уши всё районное отделение. Однажды Алёна заметила у гипермаркета тонконогую Меховую Кофту, бросилась как к родной.
— Охренеть, — сказала та, оглядывая Алёну. Пожала плечами: — А Хомяка давно никто не видел. Она бузить пробовала — и после как сквозь землю…
Алёна забросила уроки Учителя и осветление души. Начала качаться в тренажёрном зале, записалась на бои без правил.
Открыла собственный клуб «Как жёстко нейтрализовать насильника». Мужского манекена, на котором девушки отрабатывают приёмы, хватает от силы на неделю. Растерзанного мужчину-куклу, то есть то, что от него остаётся, выкидывают на помойку и покупают нового.