Пролог

Крошечный городок, крошечный городок, крошечный городок! Знаете ли вы, господа, как скучна жизнь в таком городке? Если не знаете, спросите Сигрид Бродерсен. Никто не расскажет вам об этом лучше, чем она.

Семьсот километров севернее Полярного круга. До ближайшей железнодорожной станции, которой кончается ветка, почти столько же. Шхеры, порт, маяк на внешнем рейде. Мол, аптека, автовокзал (ха, вокзал! — обычный сарай). Несколько захудалых магазинов. Восемь тысяч жителей, для которых едва находится работа…

Слава Богу, в наше время в Норвегии не осталось ни одного медвежьего угла, куда бы не добирались туристы. Не было бы счастья, да несчастье помогло. А именно зима, которая длится в Туресунне десять месяцев в году. Снег здесь лежит даже тогда, когда в знаменитом Лиллехаммере все задыхаются от жары. В марте и апреле сюда стекаются чокнутые любители горнолыжного спорта со всей Европы. И даже со всего мира. Глядишь, на дворе май и Пасха давно миновала, а на берег сходит очередной лихой спортсмен при лыжах и рюкзаке.

Не зевай, дружище! Эти месяц-полтора год кормят. А в остальное время…

Тоска зеленая. Одни и те же люди, одни и те же лица. Податься некуда. Темнеет рано. За долгие годы все так намозолили друг другу глаза, что при встрече норовят отвернуться. Даже старики, целыми днями торчащие в пивной, предпочитают смотреть в свою кружку и помалкивать. Зато, когда в городке что-то случается — свадьба там, похороны, рождение ребенка (особенно если мать не замужем), у всех тут же развязываются языки. Чего не знают, то придумают. Добавят от себя такое, что хоть святых выноси. Разберут человека по косточкам. Припомнят прегрешения всех его родственников до седьмого колена. Тьфу…

Взять хоть ее, Сигрид. Здоровая девка, двадцать три года, а до сих пор не замужем. У всех ее подруг уже двое-трое малышей за юбку держатся, а она что? Много о себе воображает, вот что! Подумаешь, принцесса… Королева бензоколонки. Нет, девка и вправду видная, ничего не скажешь. И работящая. Сызмальства отцу помогает. Весь дом на ней. Ничего, как-то справляется. Даром что в шесть лет осталась без матери. До всего своим умом дошла.

Зря болтать нечего: Сигрид себя соблюдает. Самые завидные парни в городе ее обхаживали, но получали от ворот поворот. Конопатый сын смотрителя маяка подбивал под Сигрид клинья, но ему ничего не перепало. Сын аптекаря, который в Тромсё учится, волосы на себе рвал с горя, а ей все нипочем. Ну что ты будешь делать…

Разбаловал ее Ян своей отцовской любовью, вот что. Надышаться не мог на девчонку, когда его хозяйки не стало. Так и не женился ни на ком, хотя вдов и одиноких женщин в Туресунне пруд пруди. Вот так-то! Пашет с утра до ночи на своей автозаправке и в будни, и в праздники, а жизнь-то проходит. Всех денег не заработаешь, вот что. От работы лошади дохнут. Ведь не мальчик уже. Лет пять назад чуть Богу душу не отдал. И отдал бы, если бы дочь не выходила. Сто раз говорили ему — не надрывайся, мол, грыжу наживешь, да разве он слушает умных людей? Хоть ты ему кол на голове теши…

Но в конце концов повезло старому упрямцу. Компания «Шелл» предложила Бродерсену хороший куш за его бензоколонку, так он сначала брать не хотел. Дочке, мол, хочу свое дело оставить. А она разве оценила? По горло я сыта твоей бензоколонкой, говорит. После этого Ян целый месяц черный ходил. Другой бы на его месте поучил дочь уму-разуму, а этот… А, что с него взять. С детства такой был. Вроде теленка новорожденного.

Спрашиваете, чем дело кончилось? Дал он дочке денег, и поехала Сигрид учиться в Нарвик туристскому делу. Говорили, потом по всему миру летать будет, новые места осваивать. А что вышло? Только она свои курсы окончила, как заболела. Уши ей, видишь ли, продуло. А с больными ушами не очень-то полетаешь. И тут приезжает в Туресунн Амалия, жена Фредрика Истгорда. Помните его? Когда-то в банке нашем работал. Лысоватый такой, в очках. Сам уже в годах был, а на молоденькой женился…

 

1

Началась эта история на крайнем севере, а закончилась на крайнем юге. Вот так-то.

На свете нет ничего лучше, чем осень в Барселоне. Ну, разве что осень в Андалусии. Даже под страхом смертной казни Сигрид не смогла бы решить, что было более чудесным. И более захватывающим.

Но все же самым чудесным был миг, когда она стала женой Тенгвальда Ларсена. Это случилось десять дней назад.

Свадьба была пышная. На берегу бухты они с Тенгвальдом поклялись друг другу в вечной любви. Когда отец вел Сигрид к нареченному, ее белое платье колыхалось, как пушистое облако. Тенгвальд в черном смокинге выглядел потрясающе. В церемонии принимали участие и двойняшки. Лотта и Ловиса шли по длинной дорожке, постеленной прямо на траву, и несли кольца на шелковых подушечках. Амалия была посаженой матерью. Когда преподобный Хальдан Шерпер объявил Сигрид и Тенгвальда мужем и женой, друзья и родные устроили им бурную овацию.

День бракосочетания стал самым памятным событием в жизни Сигрид.

Но потом настал медовый месяц, и они отправились в свадебное путешествие в Испанию.

Барселона была заполнена туристами и местными жителями. Сигрид и Тенгвальд осмотрели все здешние достопримечательности. Творения знаменитого архитектора Антонио Гауди потрясли их воображение. Долгие дни они проводили в уютных маленьких кафе, где подавали крепкий капучино и поразительно вкусные пирожные, заставившие Сигрид забыть про то, что нужно беречь фигуру. Вот только говорили здесь исключительно по-каталански, так что знание испанского Сигрид почти не пригодилось.

Проведя в Барселоне почти неделю, они полетели в Гранаду. Взяли напрокат машину и поехали сначала в сторону Севильи, а потом в другую, добравшись до живописного городка, называвшегося Херес-де-ла-Фронтера. Сегодня они осматривали Малагу.

— Устала?

В зеленых глазах Тенгвальда читалось сочувствие. Сигрид улыбнулась и вытянулась на прохладной простыне.

— Просто измучена, — ответила она.

Муж провел костяшками пальцев по ее обнаженному плечу, и Сигрид пронзило такое острое желание, что она чуть не задохнулась.

— Может быть, выключим свет и отдохнем?

Ее улыбка приобрела чувственный оттенок.

— О да, конечно, свет мы выключим. Но отдыхать еще рановато.

Уголки рта Тенгвальда раздвинула сексуальная усмешка, глаза потемнели от страсти.

— Рад слышать.

Он зарылся лицом в ее шею, и от его низкого рычания по коже Сигрид побежали мурашки. Она хрипловато рассмеялась, зная, что этот звук возбуждает его.

— Что? — спросил он, опершись на локоть и глядя на нее сверху вниз. — О чем ты думаешь?

— О, просто я вспомнила, что в начале нашего знакомства меня привлекал твой мозг.

У Тенгвальда выгнулись брови.

— Мой мозг?

— Ты был таким умным, что это казалось мне ужасно сексуальным.

Он засмеялся.

— Мне не нравится, что ты говоришь в прошедшем времени.

— О, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. — Сигрид протянула руку и вплела пальцы в его пышные темные волосы. — Но потом, сэр, мне довелось узнать, что вы не только умны… — Страсть наконец прорвалась наружу, и взгляд Сигрид стал лукавым и обольстительным. — Вы — мужчина с множеством талантов.

Она взяла лицо Тенгвальда в ладони, притянула к себе и жадно поцеловала в губы.

Муж улыбнулся ей спустя минуту.

— Рад стараться.

Пульс Сигрид участился, сердце гулко забилось.

— Знаю, — прошептала она.

Вот ведь как бывает… Она всю жизнь избегала ловушек: прочных связей, семьи и тому подобного. А чем это кончилось? Самым захватывающим приключением, которое может предложить женщине этот мир. Любовью до гроба.

Когда в начале лета Сигрид Бродерсен после долгого пути с несколькими пересадками наконец добралась до Шиена, думать о любви ей и в голову не приходило.

Многое было удивительно ей самой. Например, почему она согласилась провести лето, присматривая за двумя пятилетними близнецами? Скажем так, подумала Сигрид, выйдя из такси и расплатившись с шофером: временное помрачение рассудка сделало меня временной няней. Она усмехнулась.

Поскольку из-за воспаления среднего уха врачи запретили Сигрид летать на самолетах два месяца, ей оставалось только лечиться и следить за тем, как в тундре растет ягель. А тут вдруг эта неожиданная просьба. Да и жалованье предложили приличное.

Если бы Сигрид попросил об этом не отец, а кто-нибудь другой, она послала бы его куда подальше. Но ради отца она готова на многое. Бог свидетель, и отец ради нее принес бы себя в жертву.

Она подняла тяжелый чемодан и осмотрелась. Дом выглядел так, словно сошел со страниц роскошного архитектурного журнала. На вылизанном до блеска огромном участке росло множество цветов разных оттенков. На заднем плане раскинулась голубая бухта. Даже воспоминание о детях не могло испортить мысль о том, что в этом раю ей придется прожить восемь недель.

Она почувствовала холодок под ложечкой и ощутила острое желание заглянуть в грот. За последние недели единственным водоемом, который она видела, был пруд, вырытый во дворе их дома. На пристань Сигрид не ходила уже несколько месяцев. Именно там ее и продуло, так что следовало поберечься… Она сошла с тропинки, которая вела к дому, и устремилась к воде.

Сигрид услышала детские голоса еще до того, как увидела девочек. Мои подопечные, быстро сообразила она. Двое из одного стручка. Точнее; двое из одной лодки. Лодки, подпрыгивавшей на волнах неподалеку от берега. Она нахмурилась и осмотрелась по сторонам, пытаясь найти взрослого человека, которому следовало быть где-то рядом. По ее мнению, маленькие дети и глубокая бухта не слишком сочетались друг с другом.

— Лотта! — позвала она и приветливо помахала рукой. — Ловиса!

Хотя появление Сигрид слегка напугало двойняшек, они робко помахали ей в ответ. Было видно, что одна из девочек только что плакала.

— Что вы там делаете? — спросила Сигрид, поставив чемодан на траву.

Отличить одну малышку от другой было невозможно, так что она понятия не имела, кто из двойняшек дерзко вздернул подбородок и ответил:

— Мы плывем на восток. Хотим выйти в Атлантический океан.

Мозг Сигрид лихорадочно заработал. Она подавила желание накричать на девчонок и приказать немедленно вернуться. Следовало поговорить с детьми по-дружески и выманить их на берег с помощью лести.

— Я не сильна в географии, — добродушно сказала она. — Но не сомневаюсь: если вы поплывете на восток, то упретесь прямо в Швецию.

Казалось, эта новость сбила двойняшек с толку. Не успели они прийти в себя, как Сигрид добавила:

— Если вы сойдете на берег, мы сверимся с атласом и вы сразу поймете, где находитесь.

Девочка с красными глазами, явно недовольная этим предложением, встала и заявила:

— Мы и так знаем, где находимся!

Страх сделал тон Сигрид куда более суровым, чем ей хотелось.

— Сядь. Сейчас же.

В борт лодки ударила небольшая волна, и глаза девочек тревожно расширились. Весло вылетело из уключины и заколыхалось на воде в нескольких метрах от борта.

— Иду! — Не успев подумать, Сигрид сбросила босоножки и побежала к лодке.

Оставалось надеяться, что у берега не слишком глубоко. У них в Туресунне рискнет сунуться в воду только сумасшедший. Хорошо этим южанам: Северное море — не чета ледяному Норвежскому.

Хотя день был солнечным, вода в бухте оказалась холодной. Когда она дошла Сигрид до талии, по коже побежали мурашки. До лодки оставалось совсем чуть-чуть, когда Сигрид пришло в голову, что девчонки подозрительно притихли. И тут за ее спиной прозвучал мужской голос:

— Наверно, так будет проще.

Сигрид ухватилась за борт и обернулась.

На иссиня-черных волосах незнакомца играли солнечные зайчики, в ярко-зеленых глазах плясали насмешливые искорки. Черты его лица были точеными.

Сигрид ахнула. Она в жизни не видела более красивого мужчины.

До нее с опозданием дошло, что красавец стоит на берегу и держит в руке канат. Сигрид проследила за канатом глазами и вспыхнула от смущения, увидев, что конец веревки привязан к кольцу в носу лодки.

— Лотта, сядь, — велел незнакомец.

Девочка послушалась. Лодка качнулась.

— Держитесь, — сказал он двойняшкам. — Сейчас я вас вытащу.

Краем глаза Сигрид заметила весло, шагнула к нему, ухватилась за толстое древко и только тут поняла, что соленая вода наверняка испортила ее шелковое платье. Когда она выберется на берег, то будет напоминать потерпевшую кораблекрушение.

Спокойствие, только спокойствие… Чему ее учили на курсах менеджеров по туризму? Клиент всегда должен чувствовать, что вы не утратили самообладания и владеете ситуацией.

Когда Сигрид выбралась на песок, платье обтягивало ее бедра как перчатка.

Мужчина вытянул лодку, вынул из нее девочек, а потом обратился к ней.

— Вы — Сигрид Бродерсен? Няня?

— Да, так и есть. — Сигрид шагнула вперед, собираясь протянуть руку, но рука была мокрой и холодной, поэтому пришлось спрятать ее за спину. — А вы — доктор Ларсен? Дядя девочек?

Она говорила натренированным спокойным тоном, но никакого спокойствия не ощущала. Родители двойняшек должны были улететь еще за несколько дней до ее прибытия в Шиен. Но их планы могли измениться. Амалия Истгорд говорила, что какое-то время с детьми побудет ее старший брат, однако этот человек, которого она видела сейчас, мог быть кем угодно — другим родственником, другом семьи, соседом…

Незнакомец тепло улыбнулся, и у Сигрид закружилась голова. Ей захотелось провалиться сквозь землю, покрытую густой травой.

— Верно, — сказал он. — Зовите меня Тенгвальд.

Потом он присел на корточки и обратился к двойняшкам.

— Кажется, я велел вам смотреть телевизор, — сердито сказал он.

— Дядя Тенгвальд, передача уже давно кончилась! — возразила одна из девочек.

— Давно, — как попугай, повторила вторая.

Посмотрев на часы, Тенгвальд поднял брови и слегка смутился.

— Да, вижу. Виноват, девочки. Кажется, я чересчур заработался.

Зеленые глаза снова устремились на Сигрид, и она с трудом поборола интуитивное желание одернуть вымокшее до нитки платье.

Тенгвальд уперся руками в колени и встал.

— Должен сказать, то, как вы устремились на помощь девочкам, произвело на меня сильное впечатление. Только забавно, что вы выбрали для этого самый трудный способ. Трос лежал буквально на виду.

Сердце Сигрид гулко забилось. Оправдываться она была не мастер. Тем более — когда ее застигали врасплох. Отец говорил, что доктор Тенгвальд Ларсен — большой интеллектуал, а Сигрид по ряду причин старалась держаться от интеллектуалов подальше. Но ни отец, ни Амалия Истгорд не предупредили ее, что при желании доктор может быть педантом, брюзгой и занудой.

За два дня пути из Туресунна она думала о том, как не показаться доктору полной идиоткой. Но Сигрид и в голову не приходило, что она сможет залезть в воду бухты, не сняв шелкового платья.

— На каком еще виду? — внезапно осенило ее. — Пока вы не натянули веревку, она была под водой.

Точеные губы Тенгвальда плотно сжались.

— Пожалуй, верно, — пробормотал он.

— Кроме того, кому-то было нужно достать весло, — добавила она.

Выражение его лица смягчилось, и он кивнул.

— Не следовало оставлять детей одних, — вырвалось у Сигрид.

На его глаза набежала тень.

— Вы абсолютно правы. Я не должен был забывать о времени. — Он вздохнул и переключился на двойняшек.

— Что это пришло вам в голову?

— Про лодку в твоих правилах ничего не было, — нахально заявила одна из девчонок. — Мы думали, что это можно.

Тенгвальд выгнул темную бровь.

— Вы еще слишком малы, чтобы заниматься дедукцией.

— Это Лотта придумала, — сказала вторая.

— Неправда!

— Правда!

— Девочки…

Хотя Тенгвальд не повысил голоса, двойняшки тут же умолкли. Сигрид фыркнула.

Увидев, что все взгляды обратились на нее, она прижала руку ко рту. Это было чисто нервное. Никаких сомнений. Ситуация оказалась непривычной, и она чувствовала себя бараном, уставившимся на новые ворота.

— Прошу прощения, — сказала Сигрид и слегка пожала плечами, не желая признать, что попала впросак. — Они очень мило ссорятся.

У Тенгвальда приподнялся уголок рта.

— Они еще милее, когда не причиняют хлопот.

Сигрид невольно посмотрела на малышек. Воспаленные глаза у одной, дерзко выпяченный подбородок у другой… Внезапно она ощутила незнакомое чувство. Внутри стало тепло и щекотно.

— Вы говорили, что хотите выйти в Атлантический океан, — сказала она. — За папой и мамой, верно? Вы хотели попасть в Америку.

При упоминании о родителях девочка, которая плакала, заморгала, у нее задрожал подбородок, и сердце Сигрид окончательно растаяло. S

Она подошла к малышке, нагнулась и прикоснулась к ее нежной щечке.

— Ты Лотта? Или Ловиса?

— Лотта, — с трудом пролепетал бедный ребенок.

— Ну, Лотта, я тебя понимаю. Я тоже скучаю по маме с папой.

Девочка шмыгнула носом.

— Ваши мама и папа тоже улетели в Америку?

У Сигрид опустился уголок рта.

— Нет. Мой папа остался в Туресунне. — Она сделала паузу, подыскивая нужные слова. — А мама… Она далеко-далеко.

— Дальше Америки? — с суеверным ужасом промолвила Ловиса.

— Дальше. — Сигрид улыбнулась обеим. — А вы знаете, что я делаю, когда скучаю по ним?

Дети ждали продолжения открыв рот.

— Занимаюсь чем-нибудь интересным, — сказала она, а потом улыбнулась. — Именно это мы и будем делать. Все лето. Много интересных вещей.

— Кстати об интересном, — прервал ее дядюшка. — Кто хочет обедать?

Сигрид выпрямилась и увидела, что Тенгвальд взял ее чемодан. И подобрал босоножки. То, что он нес ее обувь, показалось Сигрид слишком… интимным. Она поторопилась забрать туфли. Затем их взгляды встретились, и она смущенно поблагодарила его. На мгновение Сигрид показалось, что ветерок стих и солнце стало припекать жарче. Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле.

Паузу прервала Лотта, прохныкавшая:

— Я не люблю тушеную капусту!

Ловиса сморщила нос.

— Она плохо пахнет.

— Это брюссельская капуста, — поправил племянницу Тенгвальд. — Она очень полезная. В ней много витаминов. Если не понравится, можете не есть. Но сначала попробуйте.

Девочки во все лопатки припустились к дому, предупредив, что они попробуют капусту только один раз, да и то из уважения к дяде.

Тенгвальд, неторопливо шедший рядом с Сигрид, тяжело вздохнул.

— Я должен был поставить будильник. Не следовало оставлять их так надолго.

— Вы работали, — ответила Сигрид. — На прошлой неделе фру Истгорд предупредила, что вам предложили важный контракт и что вы в цейтноте. Так что я все понимаю.

— Но девочки могли попасть в беду.

Он явно чувствовал себя виноватым.

— Мне очень жаль, что я не успела прибыть до отъезда их родителей, — сочла нужным сказать Сигрид. — Но я ничего не могла поделать. — Она пожала плечами. — Врачи не разрешают мне пользоваться самолетами.

— Да, я помню. Амалия говорила, что вам временно запретили летать.

Сигрид ткнула себя пальцем в висок.

— Во всем виновато среднее ухо. Я не ощущаю никакой боли. Со мной все в порядке. Но врачи говорят, что мои барабанные перепонки могут не выдержать резкого перепада давления.

— Понятно.

Наступило тягостное молчание. Босиком Сигрид чувствовала себя неуютно, но не хотела портить туфли водой, стекавшей по ногам с подола мокрого платья. Интересно, заметил ли Тенгвальд исходящий от нее слабый, но острый запах соли?

— У вас есть опыт работы с детьми?

— Что? — Вопрос заставил Сигрид вздрогнуть. — Опыта нет. Но ваша сестра решила, что я сумею найти с девочками общий язык.

— Поймите меня правильно, я ничуть в этом не сомневаюсь, — заверил Тенгвальд.

Он явно собирал информацию, нужную для того, чтобы составить о ней мнение. Но Сигрид по привычке избегала рассказов о себе. Некоторые факты ее биографии не следовало знать никому.

— Просто вы так ловко с ними обращались… — продолжил Тенгвальд. — Особенно с Лоттой. Она очень переживает из-за отъезда Амалии и Фредрика.

Плитки, которыми был замощен внутренний дворик, оказались холодными и гладкими.

— Легко представить, каково ей приходится. — Сигрид облизала губы и переложила туфли в другую руку. — Ребенка, который переживает, нужно пожалеть.

— Если так, то вы сняли камень с моей души.

Ею снова овладело странное оцепенение. Казалось, температура воздуха сразу подскочила на несколько градусов.

— Должно быть, вы устали, — мягко сказал Тенгвальд. — Два дня дороги — это не шутка. Я покажу вам вашу комнату. Можете привести себя в порядок.

Он раздвинул широкую стеклянную дверь, за которой исчезли девочки, и жестом предложил Сигрид пройти вперед.

— Но я мокрая, — пробормотала она, глядя на ковер. — Я испорчу…

— Все в порядке. Входите.

Она на цыпочках прошла по роскошному светлому ковру.

— Можете не торопиться, — сказал Тенгвальд, закрывая дверь. — Я оставлю вам еду в духовке.

Тут послышался скрежет стула о пол кухни, глухой удар и возбужденные детские голоса.

— Знаете, я могу и сама найти спальню, — предложила Сигрид. — Похоже, что девочки… проголодались.

— Похоже на то, — согласился Ларсен. — Эти дети сведут с ума кого угодно… Ладно, так и быть. Подниметесь по задней лестнице на второй этаж. Желтая спальня справа. Мимо не пройдете. Когда станет немного потише, мы встретимся в моем кабинете и обсудим наши проблемы за бокалом вина. Вам положены выходные. Надо будет договориться, в какие дни вы предпочитаете отдыхать.

— Что ж, это разумно, — ответила она.

Тенгвальд двинулся в сторону кухни.

— Прошу прощения, — окликнула его Сигрид.

Он обернулся.

— Гм-м… Мне нужен чемодан.

— Ах, да, конечно… — Смущенный Тенгвальд передал ей чемодан. — Прошу прощения.

Сексуальная улыбка, которую следовало бы запретить законом, и некоторая рассеянность делали его не таким грозным. И даже обаятельным.

Когда Тенгвальд опять повернулся к двери, Сигрид улыбнулась и с удовольствием окликнула его снова. Судя по выражению лица, он был сбит с толку.

— Я только хотела сказать, что люблю брюссельскую капусту.

У странного чувства, которое испытывал Тенгвальд, не было никакой причины. Абсолютно никакой. Он сидел за письменным столом и рассеянно тер подбородок.

Во время перестройки дома он тщательно спроектировал эту комнату. Книжные полки от пола до потолка, длинный дубовый стол для совещаний, уголок для чтения, стена с широкими окнами. Кабинет и библиотека одновременно. Помещение, где можно читать, обрабатывать данные исследований и писать научные статьи. Эта комната, обитая деревянными панелями, была его оазисом.

Однако сегодня Тенгвальд не ощущал здесь и намека на спокойствие.

— Сигрид Бродерсен — замечательная девушка, — сказала ему сестра. — Очень скромная. Она хорошо поладит с детьми. Я уверена, она тебе понравится.

Амалия рассказала, что отец Сигрид много лет был владельцем маленькой автозаправочной станции. Дочь помогала ему заниматься бизнесом и вела домашнее хозяйство. Истгорды познакомились с Бродерсенами, когда Фредрик работал в местном отделении банка.

— Она честная, заслуживающая доверия и придерживается высоких моральных принципов, — продолжила Амалия.

А зять добавил:

— Я помню ее тихой как мышка.

Честная. Скромная. Тихая как мышка. Именно эта характеристика заставила Тенгвальда согласиться на ее пребывание в доме.

Доктор Ларсен всегда считал скромность признаком ординарности. Но Сигрид Бродерсен нельзя было назвать ординарной. Как и похожей на мышку. Она была воплощением вызова. От головы с искусной прической до пальчиков ног с ноготками, выкрашенными алым лаком. Кстати говоря, очень симпатичных пальчиков…

Тенгвальд сердито нахмурился. Ему не следовало замечать эти пальчики. Так же, как красивые лодыжки, бедра и выпуклые ягодицы.

Но мокрое платье обтягивало ее так же, как кожура обтягивает спелую сливу. Это зрелище было не менее аппетитным, чем лицезрение созревшей ягоды, а Тенгвальд чувствовал себя так, словно изголодался по фруктам.

Он нахмурился еще сильнее, встал с кресла и подошел к окну. Что это на него нашло?

Наверно, причина заключалась в том, что он ожидал встретить простушку, а увидел настоящую кинозвезду. Но дело было не только во внешности.

Со слов сестры Тенгвальд представлял себе Сигрид обычной девушкой, только что вышедшей из подросткового возраста. Но женщина, которую он увидел, спустившись на берег, была зрелой и уверенной в себе. Даже стоя по пояс в воле. Когда он поставил под сомнение ее способ спасения близнецов, Сигрид быстро нашла логичное объяснение случившегося.

Тенгвальд не признавался в этом даже себе самому, но эта женщина слегка пугала его. Она объяснила свой внезапный смешок поведением детей, но он подозревал, что на самом деле Сигрид посмеивалась над ним.

Стук в дверь заставил его обернуться. На пороге стояла она. Синяя ткань блузки хорошо гармонировала с ее ярко-голубыми глазами. Короткая юбка не прикрывала красивые колени, высокие каблуки подчеркивали узкие лодыжки и стройные голени. Увидев светло-русые волосы, по-прежнему сколотые на затылке, Тенгвальд невольно подумал, что, если их распустить, они наверняка достанут до талии.

Внезапно он представил себе, что вынимает шпильки и запускает пальцы в ее шелковистые пряди. У него тут же затвердело в паху.

— Входите, — сказал он, сделав неимоверное усилие и прогнав от себя эту представленную им заманчивую картину.

— Я не вовремя? — Она вошла в комнату, расправив плечи и высоко держа голову.

— Очень вовремя, — ответил Тенгвальд. — Садитесь. Выпьете бокал вина?

Сигрид улыбнулась.

— Спасибо, с удовольствием.

Он подошел к бару и достал бутылку.

— После обеда я поиграл с девочками в настольную игру, заставил умыться и отправил спать. Думаю, они уже угомонились. — Тенгвальд протянул ей бокал мерло и добавил: — Кстати, их спальня рядом с вашей.

Сигрид сделала глоток рубиновой жидкости и довольно улыбнулась.

— Замечательно, — сказала она, облизала губы, и у Тенгвальда засосало под ложечкой.

— Я готова приступить к своим обязанностям с завтрашнего утра.

Она слегка пошевелилась, и он услышал шелест шелка о кожаное сиденье. Затем Сигрид скрестила ноги, и от звука, с которым плоть прикоснулась к плоти, у Тенгвальда перехватило дыхание.

Что за чертовщина…

Он жадно припал к бокалу, стараясь рассеять странный туман, окутавший мозг.

— Знаете, я настоятельно советовал бы вам, — начал он, обводя Сигрид взглядом, — сменить гардероб.

Между бровями молодой женщины появилась тонкая морщинка.

— Я вот о чем, — поторопился объяснить Тенгвальд. — Лотта и Ловиса — ужасные непоседы. Они носятся как угорелые, скачут, копаются в грязи… Один Бог знает, в какие игры они заставят вас играть.

— Ясно. — Сигрид поняла, какой дружеский совет ей дают, и улыбнулась. — Иными словами, мне следует надеть брюки.

— Вот именно.

Обстановка тут же разрядилась. Они немного поговорили о распорядке дня и о том, чего ждут друг от друга.

Когда Тенгвальд снова наполнил бокалы, Сигрид промолвила:

— Знаете, вы Замечательно поступили, позволив племянницам пожить у вас. Когда фру Истгорд прилетала к нам в Туресунн, я поняла, что поездка в Америку для нее очень много значит.

Он поставил бутылку на мраморный столик, поджал губы и признался:

— Сначала я отверг ее просьбу.

— Неужели?

Тенгвальд откинулся на спинку кресла.

— Да. Амалия пришла ко мне и объяснила, что у Фредрика появилась возможность сделать карьеру. Ему предложили пройти двухмесячный курс повышения квалификации финансовых работников, который летом читают в Колумбийском университете. Она спросила, нельзя ли на это время оставить мне детей. Я отказал. Вежливо, но решительно.

Он саркастически хмыкнул.

— Я напомнил Амалии, что хозяин из меня никудышный. Что это, скорее, по ее части. Напомнил, что в отличие от нее я никогда не хотел детей. И закончил тем, что она передала вам: мне нужно завершить исследование для одной из крупнейших испанских агрохимических компаний. Я не могу оторваться от лаборатории и от своей работы даже на неделю, не говоря уж о двух месяцах.

— Казалось, Амалия все поняла, — продолжил Тенгвальд. Его улыбка стала шире. — Но моя сестра очень упряма. Через день она пришла с новым планом. Планом, который учитывал вас. Все это звучало очень… убедительно. В конце концов я согласился принять племянниц на лето, если вы будете присматривать за ними в то время, когда я работаю.

Сигрид отставила пустой бокал.

— Я считаю, что герой поневоле — герой вдвойне.

Но Тенгвальд вовсе не считал себя героем. Эта мысль сбила его с толку. Он не знал, что сказать, поэтому решил промолчать. Наступила томительная пауза.

Наконец Сигрид встала.

— Наверно, пора спать. Если девочки действительно такие ужасные непоседы, как вы говорите, то мне стоит как следует выспаться.

Она быстро вытянула пальцы и вскинула подбородок. Тенгвальд с опозданием понял, чего она хочет, и неловко пожал ей руку.

Ее кожа была теплой. Гладкой. И нежной.

— Хочу заверить, что сделаю все от меня зависящее, — любезно промолвила Сигрид. — Мы не станем мешать вашей работе. Пока я буду с девочками, вы даже не заметите, что мы здесь.

Тенгвальд смотрел ей вслед и думал, что это обещание вряд ли исполнится…

Жизнь очень быстро вошла в свою колею, и это удивляло Сигрид. Она вставала рано и готовилась к предстоящему дню. Помогала девочкам одеваться, кормила завтраком, а потом они придумывали, чем заняться.

В первый день она повела детей в местную публичную библиотеку. Там нашелся большой глобус, на котором Сигрид показала двойняшкам Америку и огромный Атлантический океан. Потом они читали детские книжки о Нью-Йорке, куда отправились родители девочек.

На другой день они вместе изучали маленький городок Шиен. Лотта и Ловиса с удовольствием показали ей пиццерию, кафе-мороженое и квартал магазинов. А вчера она вместе с двойняшками ловила рыбу. Червяков Сигрид панически боялась, поэтому надевала на крючки кусочки ветчины, найденной в холодильнике. Но рыба не клевала, поэтому они забрались на скалу и стали следить за голубыми крабами, копошившимися под водой.

Тенгвальд был прав, когда говорил, что ей придется переодеться. Сшитые на заказ платья и юбки, помогавшие Сигрид сохранять уверенность в себе, для ухода за девчонками не годились. Честно говоря, слаксы и кожаные туфли на низком каблуке для этого не годились тоже. Для такой работы требовалось что-то более прочное и непринужденное. Джинсы и шорты, тапочки и сандалии. То, что она носила в Туресунне. К несчастью, Сигрид нарочно оставила эти вещи дома.

На курсах менеджеров по туризму ей твердили, что карьеру на этом поприще может сделать только тот, кто умеет правильно одеваться и вести себя так, как положено профессионалу.

Однажды в ее мозгу что-то щелкнуло, и Сигрид поняла, что если она будет выглядеть спокойной и уверенной в себе, как настоящая леди, то люди станут доверять ей больше. Никому нет дела до ее низкого происхождения и того, что она чувствует в глубине души. Именно в тот день Сигрид решила начать регулярно употреблять средства, которые должны были защитить ее от прошлого: тщательно наложенную косметику, модные прически, нарядную одежду и умение держать себя в руках.

Она сумела сделать себя тем, кем в действительности не была. До сих пор этот план работал как часы. Никто ни о чем не догадывался.

И все же карабкаться на скалы без обуви на резиновой подошве было неудобно. Что ж, придется терпеть. Имидж профессионала важнее, чем стертые ноги…

— Лотта, я очень рада, что ты рассказала мне про шрам на подбородке, — сказала Сигрид, бережно расчесывая девочке волосы.

— По-другому меня отличить от Ловисы нельзя. Наверно, мне здорово повезло, что я прыгала на кровати и стукнулась о столб.

Сигрид сморщила нос.

— Ничего себе везение!

Ловиса, возившаяся с непослушной пуговицей, подняла глаза.

— Ей наложили три шва. Кололи иголкой и все остальное…

— Держу пари, это было больно, — сказала Сигрид.

— Не-а. Ни капельки. — И все же воспоминание о пережитом заставило Лотту шумно вздохнуть. Потом она добавила: — Доктор заморозил мне подбородок.

У ее сестры расширились глаза.

— Иголкой!

— Мама до сих пор дразнит меня, — добавила Лотта, — потому что я ревела, когда доктор накладывал швы.

— Когда это случилось? — спросила Сигрид.

— Года два назад, — ответила девочка. — Когда я была маленькая.

За прошедшие пять дней Сигрид выяснила, что дети видят жизнь совсем по-другому. Она с трудом скрыла улыбку и потрепала Лотту по светлым волосам.

— Если в столкновении со столбом тебе повезло, то только в том, что шрам совсем маленький. И все же приятно знать, с кем именно я разговариваю. — Сигрид улыбнулась, потрогала подбородок девочки указательным пальцем, а потом помогла Ловисе застегнуть пуговицу.

— Что сегодня на завтрак? — спросила Лотта.

— А что бы ты хотела? — Сигрид поправила воротник ее вишневой рубашки.

— Оладьи.

— И я тоже!

Сигрид улыбнулась.

— Значит, оладьи и будут.

Девчонки громко заулюлюкали и пулей выскочили из комнаты.

— Не бегать! — крикнула она им вслед, уже зная, что это бесполезно. Казалось, в их тела были встроены моторчики, заставлявшие двойняшек передвигаться с немыслимой скоростью.

Она спустилась по лестнице, и тут зазвонил висевший на стене телефон.

— Папа! — воскликнула довольная Сигрид в снятую ею трубку. — У меня все в порядке. А будет еще лучше. Как я рада тебя слышать!

Они поговорили буквально пару минут. Сигрид сказала отцу, что должна накормить двойняшек, и пообещала позвонить в свой ближайший выходной. Потом она повесила трубку и пошла по коридору.

Кухня была пуста. В доме царила мертвая тишина.

У Сигрид тревожно заколотилось сердце, по спине побежали мурашки. Бухта! Она вспомнила о страхе, который пережила, когда увидела девочек в лодке.

 

2

Сигрид выбежала на веранду, осмотрела двор и берег, увидела, что лодка на месте, и перевела дух.

Потом вышла на солнышко и окликнула двойняшек. Куда они могли деваться? И тут ей на глаза попалась открытая дверь теплицы.

— О Боже, — пробормотала она и побежала через газон. Сомнений не оставалось: девчонки беспардонно вторглись во владения дяди.

Случись это в первый день, Сигрид ударилась бы в панику. Однако за прошедшее время она успела заметить две вещи.

Да, Тенгвальд Ларсен был настоящим трудоголиком. Часто забывал обо всем на свете, кроме своей работы, но искренне любил Лотту и Ловису. Когда он видел их, то сиял от удовольствия. Эта мысль заставила Сигрид широко улыбнуться. Собираясь сюда, она ожидала встретить зануду и ученого педанта. Но рассеянность Тенгвальда делала его… совершенно беззащитным. Сигрид его ничуть не боялась. Более того, ей хотелось заботиться об этом человеке.

Например, кормить. В тот вечер, когда они беседовали в его кабинете, он сказал, что с удовольствием обедал бы с ней и с девочками. Но, видимо, так погрузился в работу, что два следующих вечера забывал приходить. Поэтому Сигрид заворачивала кастрюлю в полотенце и оставляла ее в духовке, чтобы Тенгвальд, придя из лаборатории или теплицы, мог поесть.

Она вошла в помещение и заметила, что воздух здесь более теплый и влажный. Теплица была длинной, узкой и напоминала скорее оранжерею ботанического сада.

— Лотта! Ловиса!

— Мы здесь! — откликнулась одна из девочек, скрытая густой листвой.

— Мы помогаем дяде, — сказала вторая.

— Сигрид, идите к нам!

Судя по тону, Тенгвальд вовсе не сердился на племянниц за вторжение. Подойдя ближе, Сигрид увидела, что двойняшки сидят у рабочего стола. Локти у обеих были грязными. Лотта насыпала землю в пластмассовый контейнер, а Ловиса принимала у дяди мелкие семена.

— Сигрид, эти семена особенные, — сказала ей Ловиса. — Дядя Тенгвальд сделал их с помощью перекрестного… — она смущенно замялась.

— Опыления, — подсказал Тенгвальд.

Лотта сморщила нос, испачканный землей.

— Сигрид, я не знала, что на свете бывают растения-папы и растения-мамы. Прямо как у людей. Дядя Тенгвальд сказал, что, когда они трутся друг об друга, у них получаются семена. Это их дети.

— Да, — добавила Ловиса, продолжая заниматься своим делом. — Это растительный секс.

Такой поворот беседы застал Сигрид врасплох. Она подняла глаза и увидела, что Тенгвальд побледнел и открыл рот. Казалось, он тоже потерял дар речи.

Но самым удивительным были не реплики двойняшек, а их тон. Они говорили так, словно это не имело никакого значения. Просто передавали своими словами то, что объяснил им Тенгвальд.

При этом девочки не отрывались от работы. Ловиса передала сестре часть семян, и обе начали осторожно втыкать их в землю.

Сигрид посмотрела в зеленые глаза Тенгвальда. Он покраснел, с трудом закрыл рот и облизал губы.

Потом наконец прошептал:

— Все было совсем не так… Я вообще не использовал слово «секс».

Ситуация показалась Сигрид забавной, но Тенгвальд метнул на нее грозный взгляд и помешал расхохотаться.

Наконец Ловиса обратила внимание на странное молчание взрослых. Она подняла подбородок и посмотрела сначала на Сигрид, а потом на дядю.

— Дядя Тенгвальд, все в порядке, — непринужденно сказала она. — Мы с Лоттой знаем, что такое секс.

Вторая девочка кивнула и добавила:

— Папа этого не знает, но мама всегда смотрит по телевизору все фильмы про любовь.

Их детская непосредственность рассмешила Сигрид еще больше, но Тенгвальд не находил в ситуации ничего смешного. Он был в ужасе.

— Мы все сделали, — заявила Ловиса. — Дядя Тенгвальд, а полить надо?

— Да. Идите к крану и наполните лейку.

Девочки спрыгнули с табуреток и припустили во все лопатки.

— Не бегать! — крикнула им вслед Сигрид. — Вы упадете и расшибетесь.

Она пыталась не улыбаться. Ситуация и в самом деле была непростая.

— Придется поговорить с сестрой относительно ее телевизионных вкусов, — наконец пробормотал Тенгвальд.

Сигрид прижала руку ко рту, однако сил бороться со смехом больше не было. У нее затряслись плечи.

— Прошу прощения, — пролепетала она. — Но это ужасно… смешно.

Наконец Тенгвальд тоже не выдержал и рассмеялся.

— Очень смешно, — подтвердил он.

— Что смешно? — Ловиса тащила полную лейку; вода переливалась через край.

Тенгвальд предпочел ответить вопросом на вопрос.

— Значит, ты решила выращивать эти семена гидропонным методом?

— Гидро… каким? — Лицо Ловисы сморщилось от умственного усилия.

— Гидропонным. На питательных растворах, — объяснил дядя.

— Но мы уже посадили их в землю, — удивилась подоспевшая Лотта.

— Я пошутил, — ответил им Тенгвальд. — Давайте лейку сюда.

Он поливал семена. Сигрид как зачарованная следила за его сильными предплечьями. А потом подошла ближе, словно притянутая магнитом.

От Тенгвальда замечательно пахло. Она не хотела обращать внимания на аромат теплой мужской кожи, но ничего не могла с собой поделать.

— Эти семена имеют отношение к вашему новому контракту? — спросила она.

— Нет, это гибриды. У меня есть несколько лотков с растениями на разных этапах развития, и приходится изо всех сил защищать их от чужой пыльцы.

— Но я оставила дверь открытой! — ахнула Сигрид.

— Ничего страшного не случилось, — успокоил ее Тенгвальд. — Экспериментальные растения находятся у меня в лаборатории, где я слежу за всеми параметрами. Температурой воздуха и почвы, влажностью, потреблением питательных веществ и так далее.

Сигрид овладело любопытство.

— Я слышала о гибридах. Может быть, даже видела. Но никогда не задумывалась, что означает этот термин.

— Гибрид — это продукт гетерозиса… — Тенгвальд внезапно осекся, повернулся к ней лицом и начал подыскивать нужные слова. — Это животное или растение, являющееся потомством родителей, очень не похожих друг на друга. Гибриды выращивают для разных целей, — продолжил он, постепенно увлекаясь. — Иногда люди хотят получить растения с измененными лепестками или листьями. Более крупными цветками, плодами, ягодами. Или более сильной корневой системой.

— А какая цель у вас? — спросила Сигрид. — Что вы исследуете?

— С их помощью я изучаю эффективность своего регулятора роста растений. Мои эксперименты согласилась финансировать одна испанская агрохимическая фирма. Если у меня что-то выйдет, они получат новый препарат, а я — патент на него и право опубликовать статью в научном журнале.

— Значит, ты придумываешь штуку, которой больше нет на всем свете? — Похоже, это произвело на Ловису сильное впечатление.

— Во всяком случае, пытаюсь. Честно говоря, я уже отослал им несколько образцов. Теперь они изучают их в своих лабораториях. А мне нужно получить как можно больше экспериментальных растений.

— Вот здорово!

— Дядя Тенгвальд, а можно нам посмотреть твою лабораторию? — спросила Лотта.

— Не сегодня, девочки.

Двойняшки застонали от разочарования.

Сигрид думала о том, каким умным человеком нужно быть, чтобы создать что-то небывалое, что-то такое, чего до сих пор никто не видел или не применял. Когда Тенгвальд говорил о своей работе, в его неправдоподобно зеленых глазах светилась такая страсть, что Сигрид почти теряла дар речи.

— В другой раз, — сказал он племянницам. — Сейчас там разбросаны журналы наблюдений. Сначала мне нужно немного прибраться. Но скоро я вас позову. Даю слово.

Девочкам это не понравилось, но они нехотя согласились и, как часто бывает с детьми, тут же переключились на другую тему.

— Я проголодалась, — заявила Лотта.

— Да, — пропищала Ловиса. — Хочу оладьи!

— Если так, то вам придется умыться перед едой, — сказал им дядя.

— Побежали! — Они понеслись по проходу.

— Не так быстро! — крикнул им вслед Тенгвальд и посмотрел на Сигрид. — Что случилось?

— Н-ничего, — пролепетала она, застигнутая врасплох. — Я собиралась кормить детей завтраком. Мне… мне очень жаль, что они убежали к вам в теплицу. Я минутку поговорила по телефону с отцом.

— У него все в порядке?

— Да, да, — поспешно закивала Сигрид. — Он просто хотел узнать, как дела. Я сказала, что перезвоню ему позже. Мы разговаривали всего ничего, но… — Она скорчила унылую гримасу. — Лотта и Ловиса вылетели из дому как две молнии. Я постараюсь, чтобы этого больше не случилось. — Она повернулась к двери.

— Подождите. — Тенгвальд взял ее за предплечье. — Секунду назад вы о чем-то напряженно думали. И я хотел бы знать, о чем именно.

А в самом деле, почему бы и не рассказать? Беды от этого не будет.

— Мне очень понравилась эта идея, — промолвила Сигрид. — Мысль о создании чего-то оригинального. Чего-то такого… — Она вспомнила слова Ловисы и решила, что лучше не скажешь. — Чего-то такого, чего больше нет на всем свете.

— На самом деле это пустяки.

Его голос был негромким. И успокаивающим, как прохладная рука, легшая на горячий лоб. Кожу Сигрид закололо иголками, словно пальцы Тенгвальда действительно поглаживали ее лицо.

— Всего-навсего небольшой растительный секс.

Зеленые глаза лукаво вспыхнули… и Сигрид прыснула со смеху.

В ту ночь она долго не могла уснуть. А потому выбралась в коридор и побрела в ванную. Причина мучившей ее бессонницы была неизвестна, но хорошая долгая ванна в состоянии вылечить все.

Перед сном Сигрид успела расчесать свои пышные светлые волосы. Пришлось подобрать и заколоть их, чтобы не намочить. Она вывернула краны и стала регулировать температуру. Потом развязала поясок, сбросила халат на пол, сняла ночную рубашку через голову, стащила с себя трусики и залезла в ванну.

День выдался не из легких. Может быть, она слишком устала.

Когда Сигрид предложила девочкам печь кексы, Лотта и Ловиса с энтузиазмом взялись за яйца, муку, сахар и кухонную утварь. Но когда работа подошла к концу, на кухню было страшно смотреть. Сигрид навела там порядок, положила в корзинку сандвичи, фрукты, сок, кексы, и они устроили пикник на заднем дворе. А потом дети весь день бегали среди деревьев и кустов.

Но Сигрид то и дело косилась на теплицу. Тенгвальд не выходил у нее из головы, в мозгу роились десятки колючих вопросов.

Как он заработал деньги, нужные для создания столь внушительного научного комплекса? Неужели у химиков такой большой доход? Обширный участок на берегу бухты занимал несколько гектаров. У Тенгвальда была маленькая лаборатория и огромная теплица, в которой он проводил свои опыты. А его дом — настоящая мечта. В личной библиотеке собраны все книги по химии, генетике и селекции растений. Полки от пола до потолка…

Сигрид опустила веки и тут же увидела его искрящиеся зеленые глаза. Когда Тенгвальд говорил с племянницами и Сигрид о своей работе, эти глаза оживлялись. Он был увлекающимся человеком. Умным человеком. И невероятно красивым мужчиной.

Высоким и сильным. С фигурой тренированного спортсмена, а не ученого.

Эта мысль заставила ее улыбнуться. А какие фигуры бывают у ученых? До сих пор она никогда об этом не думала. Но могла представить себе, что человек, сосредоточенный на исследованиях и экспериментах, сидит в библиотеке, сунув нос в книгу, или склоняется в три погибели над микроскопом. Однако Тенгвальд выглядел здоровым и загорелым. С развитой мускулатурой. Она сама видела эту мускулатуру, когда он орудовал лейкой.

Кран журчал, теплая вода поднималась все выше и ласкала кожу. Было так легко представить себе, что это делает не вода, а нежные руки Тенгвальда…

Да, более красивого мужчины она не видела никогда в жизни. Это тебе не конопатый Гуннар, сын смотрителя маяка… Но сегодня утром Сигрид с удивлением поняла и другое: ее пленяет ум Тенгвальда. Обычно она избегала мужчин с дипломами и учеными званиями. Но, когда он говорил о своей работе, ее… влекло к нему.

Она вздохнула и подумала о его чудесных губах. Какой у них вкус? Что было бы, если бы он ее поцеловал? Внезапно Сигрид увидела его длинные пальцы и тут же представила, что они прикасаются к ее коже. Их горячие тела льнут друг к другу. Она берет его руку и кладет ее на свой плоский живот, затем ведет ее по телу вверх, пока пальцы Тенгвальда не оказываются в ложбинке между ее грудями…

Тут она снова вздохнула и сладострастно вытянулась в теплой воде.

Вдруг Сигрид широко раскрыла глаза, заморгала и порывисто села, выплеснув часть воды на пол. Что она делает? Это просто безумие!

Она несколько лет избегала таких мыслей и таких чувств. Разве ей мало примера подруг? Именно сладострастие испортило жизнь многим из них.

Сигрид следила за тем, как ее подруги одна за другой влюблялись, выходили замуж и рожали детей. Иногда даже в другом порядке. Хотя в ловушку каждая из них попадала по-разному, но дела это не меняло. Ловушка все равно оставалась ловушкой.

На всю жизнь застрять в жалком маленьком городишке. Никуда не ездить. Ничего не видеть. Именно такое будущее ожидало ее подруг, оставшихся в Туресунне.

О да, дома она позволяла себе ходить на свидания. Один-два раза подряд. Даже три, если ее не слишком влекло к кавалеру. Но как только появлялся намек на то, что увлечение может перерасти в нечто более прочное, она давила это чувство в зародыше.

В Туресунне она пару раз смертельно влюблялась. Но теперь это невозможно. У нее есть план на всю оставшуюся жизнь.

Сигрид схватила довольно колкую мочалку, вылила на нее немного геля и начала растирать тело.

Однако перед ее умственным взором продолжало стоять лицо Тенгвальда. Его зеленые глаза и точеные губы дразнили воображение.

Ее охватила легкая паника. Черт побери, она осуществит свой план! Она только что окончила курсы менеджеров по туризму. И сумела вырваться из ловушки. Перед ней целый мир. Множество возможностей… Она ни за что не позволит чувственности одержать над ней верх.

Сигрид, негромко сказал ей внутренний голос, если тебя влечет к Тенгвальду Ларсену, это вовсе не значит, что ты обязана уступить соблазну. Держи себя в руках, вот и все. Тебе вполне по силам продержаться два месяца, оставшиеся до возвращения родителей Лотты и Ловисы.

К тому же Тенгвальду нет до нее никакого дела. В этом Сигрид была уверена. Конечно, если она не станет сама кокетничать с ним…

— А этого не случится, — пробормотала она себе под нос, сделала глубокий вдох, шумно выдохнула и постепенно овладела собой.

Да, верно. Самое главное в жизни — это спокойствие.

Если она решит, что эта ситуация ничем не угрожает ее планам, так оно и будет.

Тем более что для Тенгвальда она — всего лишь временная няня, присматривающая за его племянницами. Нет, волноваться не из-за чего.

Тенгвальд лежал с открытыми глазами и тупо пялился в потолок. Десять минут назад он слышал, как в ванной текла горячая вода. Видимо, Сигрид не могла уснуть и решила принять ванну.

Сначала он боролся с воображением. Пытался не думать о том, как она стаскивает с себя ночную рубашку и вылезает из кружевного белья. Но чем сильнее несчастный Тенгвальд пытался избавиться от непрошеных мыслей, тем настойчивее они становились.

Он видел, как она поднимает сначала одну точеную и упругую ногу, потом вторую и погружается в воду. Пот тек по его лбу, пульс частил. Тенгвальд сбросил простыню, надеясь избавиться от овладевшего им жара.

Это было неправильно. Он давно решил, что работа для него важнее всего остального. Всего, ясно?

Увы, это была не грубая похоть. При мысли о Сигрид внутри разливалось странное блаженное тепло. Может быть, это и есть чувственность? Впрочем, какая разница? Это ничем не кончится. И долго не протянется.

Он перевернулся на бок, взбил подушку, лег поудобнее и стал ждать прихода сна. А когда ничего не вышло, попросил небеса избавить его от этой пытки.

Однако вскоре Тенгвальд снова лежал на спине, глядя в потолок… и мечтая об обнаженной няне.

На следующий день, сидя в лаборатории за рабочим столом, он взял ручку с намерением занести в журнал наблюдений данные о росте побегов. Однако нужная цифра растаяла в его мозгу, как снежинка на теплой ладони.

Черт побери, но он же провел измерения! Причем только что!

Доктор Ларсен бросил ручку и пошел к лотку, прихватив линейку. Но когда наклонился к изящным росткам, перед его умственным взором предстали глаза цвета лаванды. Он выпрямился, сам того не сознавая, склонил голову набок и стал думать о том, какого цвета у Сигрид волосы. Конечно, они были светло-русыми, но это определение показалось ему слишком простым. Требовалось найти новое, не такое избитое. Более светлые пряди придавали им оттенок… оттенок платины. Он улыбнулся. Точно. Платины.

Тенгвальд вернулся к рабочему столу, положил линейку, взял ручку… и только тут вспомнил, что так и не провел измерения.

Он положил ручку и потер лицо руками. Работа не клеилась с самого утра. Он не мог сосредоточиться. И все из-за Сигрид.

Ночью воображение едва не свело его с ума. Он представлял ее в ванной: теплая вода журчит вокруг ее матово-белого тела…

Что это со мной? Просто курам на смех! Он вздохнул и выключил настольную лампу. Нужно было на время оставить лабораторию. Тенгвальд посмотрел на наручные часы и понял, что снова пропустил обед.

Он засунул лоток с побегами в ростовую камеру, закрыл журнал наблюдений и поставил его на полку. Утро вечера мудренее. Может быть, завтра в голове прояснится и он сможет сосредоточиться.

Тенгвальд запер дверь лаборатории и пошел к дому. Уже стемнело. Он прошел через заднюю дверь и плотно закрыл ее за собой. Издалека доносились приглушенные звуки телевизора.

— Привет, девочки, — сказал он, войдя в гостиную. А потом посмотрел на Сигрид. — Привет.

На его лице расплылась широкая улыбка.

А когда Сигрид улыбнулась в ответ, он ощутил настоящее блаженство.

— Проголодались? — спросила она. — Вы пропустили обед. — Уголок ее рта приподнялся. — Опять.

Она улыбается ему… заботится о нем… У Тенгвальда тут же затвердело в паху.

— Да… То есть… проголодался.

С чем связан твой голод? — спросил его внутренний голос. С едой? Или с Сигрид?

Тенгвальд тут же опомнился. Он ведь уже говорил себе, что уступать влечению не следует, верно? Прочные отношения не для него. К этому выводу он пришел уже давно.

— Ладно, — сказала Сигрид, поднимаясь с дивана. — Я вам что-нибудь приготовлю. — Она посмотрела на девочек. — А вам принесу попкорн и сок. Согласны?

Двойняшки дружно закивали.

— Пойдемте, — тихо сказала она Тенгвальду.

Почему он не возразил? Почему не сказал, что может сам о себе позаботиться?

Почему, почему… Потому что хотел видеть ее плавно покачивающуюся округлую попку, вот почему.

Сигрид положила в микроволновку пакетик с попкорном и включила печь. Потом вынула стаканы и сказала:

— Лотта и Ловиса попросили приготовить на обед суп и горячие сандвичи с сыром. Суп остался. А чтобы сделать вам сандвич, нужна всего пара минут. Согласны?

— Согласен. Большое спасибо.

Она налила в стаканы сок и поставила на стойку миску для попкорна. Потом подошла к холодильнику, вынула банку с остатками супа, сыр, масло и достала из пакета два кусочка хлеба.

— Как вы узнали? — спросил Тенгвальд, не в силах скрыть удовольствие.

— Что узнала? — удивилась Сигрид.

— Что я люблю хлеб из заварного теста?

— Я не знала. Просто взяла то, что лежало в хлебнице.

Тенгвальд умолк, чувствуя себя дурак дураком.

— Я сам могу взять себе поесть. В ваши обязанности это не входит.

— Не имеет значения, — быстро ответила Сигрид. — Просто я… — Она запнулась.

Он пристально посмотрел ей в лицо. Тогда Сигрид вздохнула и призналась:

— Хочется поговорить со взрослым человеком. Поймите меня правильно, девочки чудесные, но каждую минуту спрашивают почему то или почему это… Вы меня понимаете?

Ее негромкий смех заставил Тенгвальда немного успокоиться.

— Конечно, понимаю, — с улыбкой ответил он.

Сигрид неторопливо намазала хлеб маслом и положила сандвич в сковородку. В этот момент микроволновка коротко свистнула, давая сигнал, что цикл закончился. Сигрид быстро выложила попкорн, а затем поставила миску и стаканы на поднос.

— Последите за сандвичем, — сказала она. — Я сейчас вернусь.

Вот и отлично. В одиночестве ему будет легче собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

Лучше всего бежать отсюда без оглядки. Придумать какое-нибудь объяснение и унести обед к себе в кабинет.

Хотя нет, это будет грубо. Сигрид живет в его доме. Присматривает за его племянницами. Хозяин обязан быть любезным, верно?

Кроме того, она сказала, что хочет отдохнуть от болтовни с пятилетними малышками.

Как только Тенгвальд закрыл глаза, ему представились аккуратно уложенные волосы цвета платины. Он неторопливо вынимает из них заколки, погружает пальцы в густые шелковистые пряди…

— О нет!

Голос Сигрид заставил размечтавшегося мужика резко открыть глаза.

Из сковородки валил дым. Тенгвальд чертыхнулся и потянулся к ручке.

— Подождите! — крикнула она. — Возьмите прихватку!

Он сорвал с крючка прихватку и снял сковородку с плиты.

— Ваш сандвич сгорел, — вынесла вердикт оказавшаяся рядом Сигрид. Исходивший от нее аромат лимона смешивался с запахом дыма и горелого хлеба.

— Это моя вина. Я… э-э… мне следовало быть повнимательнее.

— Ладно, беда невелика. — Она открыла хлебницу и вынула еще два куска заварного хлеба. — Начнем сначала. — Сигрид лукаво улыбнулась и подняла глаза. — Вы думали о работе?

Если бы, проворчал про себя Тенгвальд, выбрасывая сгоревший сандвич в мусорное ведро. Потом он взял бумажную салфетку и начат вытирать сковородку.

Не дожидаясь ответа, Сигрид продолжила:

— В вашем мозгу бродят мысли и отвлекают от всего остального. — Она тихонько засмеялась и стала намазывать хлеб маслом.

Тенгвальд поставил сковородку на плиту. А Сигрид положила туда кусок хлеба, и масло вскоре зашипело. Затем она добавила сыр и поместила рядом второй кусок.

— Как идет ваш эксперимент?

— По плану.

— Вот и хорошо. — Она перелила суп в кастрюльку и поставила разогреваться на другую конфорку.

— Да. — Теперь, когда следы катастрофы были ликвидированы, Тенгвальд мог позволить себе улыбнуться. — Именно так.

Не теряя ни секунды, Сигрид сказала:

— Последние дни мы с девочками изучали участок. У вас есть своя бухта. Свой сад. Даже небольшая роща. Это прекрасно. Вы с сестрой выросли здесь?

— Да. — Он прижался бедром к крышке стола. — Расти здесь хорошо. Правда, во времена нашего детства это был просто сарайчик на куске земли, заросшем сорняками и кустарником. Моя мать посвятила жизнь тому, чтобы сделать участок таким, каким он стал сейчас.

Сигрид поправила на сковородке сандвич.

— А лаборатория и теплица?

— Их построил мой отец.

Она положила деревянную лопаточку и стала размешивать суп ложкой.

— Он нажил небольшое состояние на полученных патентах, — негромко добавил Тенгвальд. — И проводил в лаборатории и теплице все свое время.

Мысль об отце заставила его помрачнеть. Он сделал усилие, чтобы отогнать это воспоминание.

Сигрид хотелось немного поболтать. Разговор об отце для такой беседы не годился.

Тенгвальд представил себе улыбку и сияющие глаза матери, сделал глубокий вдох, немного успокоился и сложил руки на груди.

— Мы с сестрой — поздние дети, но мама у нас была замечательная. Она старалась, чтобы мы с Амалией не нуждались ни в чем необходимом. Она посвятила нам жизнь. А я и Амалия готовы были целовать землю, по которой она ходила.

Рассказ о матери снимал камень с его души.

— Сестра всего на год младше меня, — продолжил он, — поэтому мы все делали вместе. Я помню, как мама учила нас плавать. Амалия оказалась не такой понятливой, как я. — Он фыркнул. — Ох, и дразнил же я ее!

Сигрид молча сняла сандвич со сковородки и положила его на тарелку. А потом негромко сказала:

— Но в конце концов она все-таки научилась, верно?

Ее неуверенный тон заставил удивленного Тенгвальда поднять взгляд.

Плечи Сигрид ссутулились. Она налила в глубокую тарелку суп и наконец призналась:

— Если так, то ей повезло больше, чем мне.

— Вы не умеете плавать?

Сигрид отвернулась и, не глядя ему в глаза, покачала головой.

Тенгвальд следил за тем, как она ставит обед на стол. Беззащитность этой девушки, казавшейся такой уверенной в себе, поразила его.

— Вы не умеете плавать, но в день приезда без промедления полезли за детьми в воду… По-моему, это очень смелый поступок.

По-прежнему глядя в сторону, она пробормотала:

— Кто-то должен был сделать это… — А потом повернулась к нему. — Знаете, меня кое-что тревожит. Я уверена, что и девочки не умеют плавать. — Она облизала губы. — Я спрашивала их. Они ответили, что мама и папа водили их в бухту и в бассейн, однако меня это не убедило. Они просили пойти поплавать с ними, когда вода потеплеет, но…

— Ну что ж, я могу поучить их плавать, — сказал Тенгвальд, шагнув к ней. — И вас тоже.

Сигрид долго не сводила с него тревожного взгляда. Прошло несколько секунд.

— А это вас не затруднит?

— Конечно нет.

И тут она выпалила:

— Мы могли бы сделать это в мой выходной! В тот день, когда будет ваша очередь сидеть с детьми. Тогда это не отвлечет вас от работы.

Она явно считала, что уроки плавания будут ему в тягость. Этой стороны ее натуры Тенгвальд раньше не замечал. Беззащитность делала Сигрид менее уверенной в себе… и совсем не такой грозной, как ему казалось.

Тенгвальду тут же захотелось сделать ей что-нибудь приятное.

— Сигрид… — Его деланно непринужденный тон заставил ее поднять глаза. — Вы ничуть не отвлечете меня. Честно говоря, я считаю, что это очень важно. Если девочки не умеют плавать, опасно оставлять их у воды.

Казалось, слова Тенгвальда ее не убедили. Он протянул руки, положил ладони на ее предплечья и в тот же миг понял, что совершил ошибку.

Все его тело ожило, чувства усилились. Он услышал дыхание Сигрид. Жар ее кожи опалил его ладони. До него донесся едва ощутимый аромат лимона, а перед глазами предстало ее безупречно красивое лицо. Единственным чувством, которое не проявило себя в этот момент, было чувство вкуса.

Но Тенгвальд умирал от желания узнать вкус ее губ. И только тревожная морщинка, появившаяся на лбу Сигрид, удержала его от этого. Пытаясь ее успокоить, он отстранился.

— Сигрид, я говорю серьезно. И мы вовсе не должны дожидаться вашего выходного. — Он сделал попытку засмеяться, надеясь, что натужность этого смеха не будет замечена. — В конце концов, я далеко не все время провожу в лаборатории и теплице.

Внезапно Сигрид успокоилась. Что-то мелькнуло в ее глазах цвета лаванды.

— Нет, — сказала она. — Там вы проводите не все время. Иногда запираетесь в своем кабинете.

Он невольно рассмеялся.

— Признаю свою вину.

Несколько секунд они молчали, глядя в лицо друг другу. Воздух сгустился и зазвенел, как струны арфы.

Боже милосердный, она была настоящей красавицей. Собранные в узел шелковистые волосы обнажали длинную белую шею, так и манившую поцеловать ее. Щеки, нос, лоб… все было нежным и изящным, словно выточенным рукой мастера.

Тенгвальд понял, что снова дал волю чувственности. Иначе с какой стати ему предаваться фантазиям?

О Боже, желание прильнуть к ее губам становилось почти невыносимым. Ее верхняя губа изящно изгибалась, словно прочерченная одним движением легкой руки художника, а нижняя была полной и чувственной. При их виде все внутри начинало ныть от желания.

Часы громко отсчитывали секунды. Или это был его пульс?

Рука Тенгвальда поднялась сама собой и погладила ее щеку… Так он и думал. Ее кожа была нежной как бархат.

Его прикосновение подействовало на Сигрид. В ее потемневших голубых глазах что-то вспыхнуло. Что-то куда большее, чем простое удивление.

Поняв, что их тяга взаимна, Тенгвальд попытался улыбнуться, но не смог этого сделать. Просто не смог. Сила этого влечения, окутавшего их обоих, потрясла его, И заставила застыть на месте.

Глаза Сигрид еще больше потемнели, и она отпрянула. Отпрянула от его вытянутой руки. Потом отвернулась и хрипло пробормотала:

— Я… я не могу…

Рассудок вернулся к Тенгвальду, он пришел в себя.

— Прошу прощения, Сигрид, — быстро сказал он. — Я не знал, что у вас есть друг… может быть, жених…

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами и тревожно покачала головой.

— Нет. Никого у меня нет. Дело вовсе не в этом.

Волнение заставило ее облизать губы, и Тенгвальд чуть не застонал от желания. Но «чуть» не считается. Острое любопытство заставило его опомниться.

— Я неправильно выразилась. — Она снова облизала губы и проглотила слюну. — Могу. Но не хочу…

В выходной день Сигрид ждала Тенгвальда, сидя на скамейке во внутреннем дворике и предвкушая возможность как следует изучить здешние магазины женской одежды. Он пообещал накормить и чем-нибудь занять двойняшек, а сейчас принимал душ.

— Почему ты уходишь без нас? — жалобно спросила ее Ловиса.

Сигрид пригладила ей волосы и улыбнулась.

— Сегодня у меня выходной. У каждого должен быть выходной, верно? Мне нужно кое-что купить. Новое платье. Может быть, брюки. Босоножки. Чулки. Кто знает, что мне может понадобиться? Вам бы наскучило ходить со мной по магазинам.

Лицо девочки тут же засияло как лампочка в тысячу свечей.

— Если бы это был магазин игрушек, то нет!

Реплика Ловисы заставила Сигрид рассмеяться.

— В моем сегодняшнем списке нет ни одного магазина игрушек.

— Ох… — Взгляд девочки тут же погас.

— Но зато вы проведете целый день с дядей Тенгвальдом, — попыталась утешить ее Сигрид. — Подумай сама, как это будет весело!

Ловиса кивнула и побежала искать Лотту.

 

3

Сигрид стала листать глянцевый журнал, изучая фотографии роскошных манекенщиц и статьи, посвященные правильному выбору косметики и одежды.

На самом деле ей вовсе не хотелось бросать двойняшек. Да, девочки всю неделю требовали ее внимания, но, как ни странно, это доставляло Сигрид удовольствие. У пятилетних девчонок что на уме, то и на языке, и она от души смеялась над их словечками. Она не стала бы возражать, если бы дети отправились с ней. Возражал Тенгвальд. Он утверждал, что выходной есть выходной, и уступать не собирался.

Внимание Сигрид привлекла реклама новой летней губной помады. Цвет кожи и волос фотомодели были такими же, как у нее самой, и она решила непременно купить тюбик помады с блестками.

Когда Сигрид приняли на курсы менеджеров по туризму, она чуть с ума не сошла от радости. Ей всегда хотелось увидеть мир. Во время учебы она вызубрила все существующие маршруты, типы гостиниц, правила обслуживания клиентов и поведения в экстренных ситуациях. Кроме того, она поняла, что для профессиональной карьеры очень важны манеры и внешний вид. И что у тела есть собственный язык.

Женщина с прямой спиной, расправленными плечами и спокойным взглядом кажется компетентной и уверенной в себе; чаще всего к такой женщине относятся с уважением. Именно манеры определяют наши успехи и неудачи. Женщину с хорошими манерами принимают всерьез, на женщину с плохими манерами никто и смотреть не хочет.

Сигрид, воспитанная отцом, с детства работала на бензоколонке как проклятая, стараясь, чтобы их маленький бизнес шел успешно. У нее просто не было времени на наряды. Если человек с утра до ночи пробивает чеки, носится со шлангом, принимает клиентов и следит за тем, чтобы все было к их услугам, ему не до ухода за собой. Такому человеку не нужны ни косметика, ни красивые платья, ни модные прически. У него каждый день тысяча неотложных дел, от которых раскалывается голова.

Но учеба на курсах изменила все ее представления. Губная помада, румяна, тени для век и тушь для ресниц делают девушку заметной. День, когда она поняла это, запомнился ей на всю жизнь.

Казалось, все остальные слушательницы курсов понимали, что жидкая основа смягчает цвет кожи и что контрастная пудра позволяет сделать нос более узким, а скулы более высокими. Но Сигрид в таких делах была полным профаном.

Нет, на самом деле она знала целую кучу вещей. Но, увы, умения обращаться с деньгами клиентов, подшивать квитанции для налоговой службы и вставлять наконечник в гнездо бензобака от менеджеров по туризму никто не требовал.

Преподавательница профессионального этикета — в программе курсов этот предмет занимал ведущее место — дала ей несколько частных уроков, обучая использованию косметики, умению одеваться и делать прически. Эти уроки полностью изменили жизнь Сигрид… нет, сначала они полностью изменили ее самооценку.

Просто поразительно, что могут сделать с женским лицом пинцет, карандаш для глаз, немного тональной пудры и блестки! Посмотрев в зеркало, Сигрид чуть не ахнула: она впервые в жизни почувствовала себя хорошенькой.

Вспомнив реакцию одного очень симпатичного мужчины, она улыбнулась. После одного такого урока на курсы пришел брат преподавательницы и при виде Сигрид просто остолбенел. А потом пошел за ней и пригласил вместе выпить кофе.

Конечно, она отклонила приглашение. Было бы глупо завязывать серьезные отношения с мужчиной накануне того периода жизни, когда появляется возможность обрести наконец то, о чем мечтала: увидеть мир и получить новый жизненный опыт. Но та минута навсегда изменила мнение Сигрид о самой себе. Точнее, о том, какое впечатление она хотела бы производить на окружающих.

Сигрид не хотела быть простушкой, на которую никто не обращает внимания. Может быть, она необразованная в буквальном смысле этого слова. И даже не слишком умная. Но зато умеет сделать так, чтобы ее считали светской леди не только в Туресунне или Шиене, но даже в самом Париже.

Тенгвальд это заметил. Впрочем, Тенгвальд замечал все.

Ее потянуло к нему с первого взгляда. У Тенгвальда были потрясающие зеленые глаза и пышные черные волосы. А его улыбка наверняка подействовала бы на любую женщину.

И все же Сигрид не приходило в голову, что эта тяга может быть взаимной. Она была уверена, что от нее потребуется только одно: держать в узде собственные чувства. Но в этом, похоже, она ошиблась.

Когда в тот вечер они с Тенгвальдом оказались на кухне, с ними обоими произошло что-то непостижимое. Сначала Сигрид ничего не замечала. Когда он говорил о том, что обожает свою мать, у него сияли глаза. Но при упоминании об отце выражение лица Тенгвальда изменилось. Что это, горечь? Он быстро сменил тему, но Сигрид была заинтригована. Что могло вызвать трения между Тенгвальдом и его отцом?

Однако вскоре ее отвлекло ощущение того, что в воздухе накапливается электричество. Сигрид и присниться не могло, что между ней и Тенгвальдом может возникнуть что-то вроде вольтовой дуги. Но это произошло.

Когда он прикоснулся к ее лицу. Сигрид чуть не упала в обморок. Казалось, перед ней разверзлась пропасть. Она полностью лишилась способности говорить и связно мыслить. Но сердце работало исправно, а тело… тело обдало таким жаром, словно его охватили языки пламени.

К счастью, она сумела вывести себя из этого состояния, овладеть собой и сказать Тенгвальду правду. Ей нет дела до того, почему воздух между ними шипит и потрескивает.

— Сигрид!

Она вздрогнула, поняв по тону Лотты, что девочка окликнула ее уже не в первый раз.

— Ты в порядке? — спросила малышка.

Сигрид кивнула.

— Что ты делаешь?

Не желая признаваться, что она мечтает о дяде Тенгвальде, Сигрид тут же сочинила экспромт.

— Я смотрю на красивых леди в журнале.

Девочка подошла ближе, посмотрела на фотомодель, рекламировавшую губную помаду для лета, и равнодушно пожала плечами.

— Ты в тысячу раз красивее ее.

Эти слова согрели Сигрид душу.

— Спасибо, милая. Рада слышать.

— Это тебе, — сказала Лотта и протянула ей желтый одуванчик.

Сигрид взяла цветок и улыбнулась в ответ.

— Какой красивый… Ты у меня просто лапочка.

— Я буду скучать по тебе.

— А я по тебе, моя радость.

Тут Ловиса, обнаружившая муравейник, позвала сестру, и Лотта убежала. Следя за двойняшками издали, Сигрид поняла, что за эту неделю очень привязалась к ним.

Ее взгляд упал на журнал, лежавший у нее на коленях. «Ты в тысячу раз красивее ее». Эхо слов Лотты звучало у нее в ушах. Сигрид была не настолько глупа, чтобы поверить пристрастному мнению ребенка. Но это невинное утверждение все же заставило ее задуматься.

Все, что помогало ей выглядеть компетентной и уверенной в себе — внешность, манеры, умение высоко держать голову, — быстро окупилось. Сигрид нравилось выглядеть человеком, которым она на самом деле вовсе не была. Эта маска придавала ей спокойствие. Но теперь та же самая маска, с помощью которой она решила добиться уважения других людей, грозила ей неисчислимыми бедами.

Сигрид не хотела, чтобы Тенгвальда влекло к ней.

Да, она не могла отвести от него глаз, но знала, что может держать в узде свои эмоции. На этом были построены все ее надежды и мечты. Однако она сильно сомневалась, что сможет держать в узде такого человека, как Тенгвальд.

Взаимная тяга, которую они ощутили в тот вечер, могла превратиться в очень серьезную проблему. Сигрид не желала вступать в прочную связь, которая помешала бы осуществлению ее многочисленных планов. *

Кроме того, видимость, которую она создавала, не имела ничего общего с ее подлинной сущностью. Это была всего лишь маска, которой она пользовалась, чтобы выглядеть профессионалом.

Сигрид подняла взгляд, посмотрела на голубую бухту и слегка успокоилась.

Может быть, ей следует перестать строить из себя красавицу, маску которой она надела, пытаясь привлечь к себе внимание? Следует стать прежней Сигрид, простой и безыскусной? В той Сигрид, девушке из захолустного Туресунна, Тенгвальд Ларсен не нашел бы ничего привлекательного.

Нет, она все-таки не очень-то хотела расставаться с привычной внешностью. Ей нравилось выглядеть и чувствовать себя уверенно. Но… ничего не поделаешь. Придется носить прически попроще, перестать пользоваться румянами, основой и тенями для век. Тогда Тенгвальд на нее и не посмотрит.

Сигрид чуть не расхохоталась. Большинство женщин думает только о том, чтобы стать красивее, чем они есть. Она тоже мечтала об этом. Но здесь она испытывает желание смыть косметику и сделаться как можно менее привлекательной для представителей противоположного пола. Точнее, для Тенгвальда Ларсена.

— Чему вы улыбаетесь?

Сигрид подняла глаза. При виде Тенгвальда в белой рубашке-поло и шортах оливкового цвета она испытала чувство, которое испытывать не следовало. Чтобы справиться с ним, пришлось сделать неимоверное усилие.

— Так, ничему, — деланно небрежным тоном ответила она. — Просто подумала о том, что мне предстоит сегодня.

Его зеленые глаза горели. Сигрид хотелось думать, что это оптический обман, вызванный ярким утренним светом. Однако в глубине души она подозревала, что в глазах Тенгвальда теплится интерес. Интерес к ней.

Он подошел ближе, и Сигрид ощутила запах его одеколона. Лицо у него было гладко выбрито. Черт побери, ну почему он такой красивый?

— Я понимаю, — сказал Тенгвальд, — что вам хочется отдохнуть от девчонок, но…

У Сигрид возник холодок под ложечкой. К чему он клонит?

— Я подумал, что мы вчетвером… — Он сделал паузу и облизал губы. — Мы могли бы придумать что-нибудь особенное. Провести этот день вместе.

Это предложение удивило ее. Сигрид встала так быстро, что журнал скатился и упал на мощенный плиткой пол внутреннего дворика. Она наклонилась, подняла журнал и прижала его к груди как щит.

— Не могу, — заикаясь, пробормотала Сигрид. — Я… я собиралась пройтись по магазинам.

Тенгвальд выглядел таким же разочарованным, как Лотта, несколько минут назад понявшая, что Сигрид их с собой не возьмет.

— Мне… мне очень жаль… — начала она.

— Нет, — поторопился ответить Тенгвальд. — Все в полном порядке. Это ваш выходной. Можете делать все, что вам нравится.

— Спасибо. — Она пошла к двери. — Я вернусь к обеду.

Сигрид быстро попрощалась с двойняшками.

Нужно действительно пройтись по магазинам, внезапно решила она. Но — никаких помад с блестками, никаких брюк от модного дизайнера. То, что ей нужно, в шикарных бутиках не продается. Эти вещи наверняка можно купить в самом обычном магазине.

Вторая половина дня выдалась жаркой и душной. Тенгвальд предложил искупаться, и потные девчонки с радостью согласились.

Он все еще не мог опомниться. Что заставило его внезапно предложить Сигрид провести день вчетвером? Она всю неделю провела в компании двойняшек и нуждалась в том, чтобы отдохнуть от них. Он прекрасно понимал ее. И даже говорил об этом самой Сигрид. А потом вышел во двор и пригласил ее провести время с ними. Просто поразительно…

К счастью, Сигрид отшила его.

Как ни странно, день прошел неплохо. Все утро он играл с девочками в футбол. На ланч они ели сандвичи с арахисовым маслом. Потом он показал им свою лабораторию. Тенгвальд улыбнулся, вспомнив, что ростки, которым он уделял столько времени и внимания, не произвели на племянниц никакого впечатления. А сейчас все трое бултыхались в голубой воде.

Предположение Сигрид о том, что девочки не умеют плавать, встревожило Тенгвальда. Не по сезону теплая вода позволяла проверить, владеют ли они этим искусством.

Он быстро убедился, что Сигрид была права. Девочки боялись опустить лицо в воду и предпочитали держаться ближе к берегу.

После часа возни и игры в мяч Тенгвальд спросил племянниц, не хотят ли они поучиться плавать. Более решительная Лотта ответила, что хочет. А вот Ловиса притихла и съежилась от страха.

Лотта повернулась к сестре и сказала:

— Все в порядке, Ловиса. Не бойся.

Как всегда, та обиженно вскинула подбородок.

— Ничего я не боюсь!

— Вот и отлично, — спокойно ответил Тенгвальд, опасаясь, что они могут поссориться. — Но вам следует знать, что за один урок плавать не научишься. Сначала нужно усвоить основы. Например, привыкнуть опускать лицо в воду. Потом задерживать дыхание и двигаться под ее поверхностью. Иными словами, немного освоиться.

Постепенно Тенгвальд понял, что урок усвоится лучше, если каждую задачу превратить в игру. Девочки пускали пузыри и хохотали друг над другом. Они садились на песчаное дно так, чтобы вода прикрывала плечи, и разучивали повороты. Наконец Тенгвальд решил, что они достаточно освоились, чтобы опустить головы под воду. Двойняшки тут же вынырнули, подняв тучу брызг. И все же они были горды своими достижениями.

Тенгвальд показал им игру в «утопленника». Этого интригующего названия оказалось достаточно, чтобы девчонки согласились поплавать вниз лицом и «поквакать», как они выразились. Однако убедить их в том, что лежать на спине почти так же просто, как и на груди, было нелегко.

Тенгвальд положил руку на спину Ловисы между лопатками и начал уговаривать ее оторвать ноги от дна.

— Я утону, — сказала девочка.

Услышав в голосе племянницы искренний страх, он пообещал:

— Я не дам тебе утонуть. Честное слово.

Ловиса посмотрела ему в глаза, и Тенгвальд почувствовал, что тело девочки расслабилось. Пальцы ее ног поднялись над поверхностью воды.

— Все в порядке, — заверил ее Тенгвальд. — Я тебя держу. — Решив, что ребенок готов, он спросил: — Ну как, хочешь сделать это сама?

— Да, — еле слышно прошептала Ловиса.

Он убрал ладонь со спины племянницы, перестав ее поддерживать, но остался рядом. Потом поднял обе руки и показал их девочке. Ловиса широко улыбнулась.

— Получилось! Я плыву!

Аплодисменты и приветственные возгласы, донесшиеся с берега, заставили всех троих поднять глаза.

— Эй! — Сигрид прыгала от радости. — Ура!

Ее густые светло-русые волосы рассыпались по плечам, отражая солнечный свет. Тенгвальд впервые видел Сигрид без нарядной прически. Он не мог отвести глаз от ее длинных локонов.

— Сигрид, ты меня видела? — спросила Ловиса, как только ощутила ногами дно. — Видела, как я плыла?

— Видела. У тебя замечательно получалось.

Лотта, не желавшая отставать от сестры, крикнула:

— Сигрид, смотри, что я умею!

Она надула щеки как хомяк, задержала дыхание и опустила голову под воду. В ту же секунду девочка вынырнула на поверхность, но Сигрид похлопала и ей.

— Молодец!

Тенгвальд уставился на нее и захлопал ресницами. Сигрид… изменилась. Причем разительно.

Сшитые на заказ брюки и блузки, к которым он успел привыкнуть за прошедшую неделю, куда-то исчезли. Пышную грудь Сигрид обтягивала желтая хлопчатобумажная майка с рисунком: яхта, белый парус, голубая вода. Наряд дополняли льняные шорты и нечто вроде облегченных кедов на резиновой подошве.

Но одеждой и обувью изменения не ограничивались. Было что-то еще… Тенгвальд долго всматривался в Сигрид, однако так и не понял, в чем же дело.

Ее улыбка была искренней. Точнее, ослепительной. Эта девушка выглядела настоящей красавицей. Он знал это и раньше, но теперь…

Сигрид стояла на берегу, а Тенгвальд смотрел на нее как загипнотизированный.

Наконец он что-то понял. Черт побери, она выглядела… вполне простой, теплой и осязаемой! Куда посюсторонней и по-человечески доступней, чем была раньше. И ничем не напоминала ту внушающую трепет и сохраняющую дистанцию женщину, которая приехала к ним неделю назад. Метаморфоза была полной.

Милая. Веселая. Приветливая. Именно эти слова приходили на ум Тенгвальду, когда он смотрел на нее. Как мог один день, проведенный вдали от детей, вызвать столь разительную перемену?

Внезапно он увидел ее взгляд и заметил, что улыбка Сигрид слегка потускнела. Потемневшие голубые глаза опустились, а потом вновь поднялись.

— Привет, — наконец сказала она. — Я вижу, день прошел хорошо.

Это был не вопрос, а утверждение, но Тенгвальд все равно ответил.

— Да, хорошо.

Уголок ее рта дрогнул. Сигрид деланно улыбнулась, но было видно, что она испытывает неловкость.

— Вы очень удачно выбрали занятие. — Она провела рукой по затылку, растрепав волосы. — Утро было прохладное, а день выдался жаркий.

Тенгвальд лишился дара речи. Он думал только о ее шелковистых волосах, искрящихся глазах цвета лаванды и смущенной улыбке.

Она ждала ответа. Он прекрасно понимал это. Но продолжал стоять по пояс в воде и молчать, чувствуя себя полным идиотом.

К счастью, к нему на выручку пришла Лотта.

— Сигрид, хочешь поплавать с нами? Мы с Ловисой покажем тебе, чему нас научил дядя Тенгвальд.

Ловиса издала оглушительный вопль и замолотила руками по воде.

— Гм-м… Не знаю… — Сигрид нерешительно посмотрела на горизонт.

Но Лотта не успокоилась и начала нараспев произносить ее имя. Ловиса тут же присоединилась к сестре.

— Сиг-рид! Сиг-рид! Сиг-рид!

Ее лицо озарилось веселой улыбкой. Очарованный Тенгвальд, увидев это, буквально окаменел.

— Ладно! Ладно! — ответила она девочкам. — Считайте, что вам повезло. Сегодня я купила купальник. Сейчас переоденусь и приду.

Девчонки радостно завопили. Тенгвальд смотрел вслед Сигрид, бежавшей к дому, и чувствовал, что его сердце бьется так, как будто хочет вырваться из груди, а в ушах бурное струение крови отдается громким звоном.

Жар, окутавший его тело, не имел никакого отношения к солнцу, пылавшему на безоблачном небе. Он желал Сигрид. Хотя это совсем не входило в его планы.

Загадочная фраза, брошенная ею вчера вечером, безумно заинтриговала его. Тогда в воздухе летали искры. Сигрид тоже тянуло к нему.

Но, когда он шагнул к ней, Сигрид отпрянула. Это заставило Тенгвальда подумать, что у нее есть друг, который ждет ее возвращения. Однако, когда он сказал об этом, она тут же поставила точки над «Могу. Но не хочу». Иными словами, это значило, что она никого не любит. И не ищет любви.

Но почему? Эта мысль возвращалась раз за разом и не давала Тенгвальду покоя.

Красивая. Молодая. Умная. Она могла бы свести с ума любого. Но не хотела этого. Что может заставить женщину отказаться от любви? Прошедшей ночью он проворочался до самого утра, пытаясь найти ответ на этот вопрос.

— Дядя Тенгвальд!

Он поднял голову, увидел стремительно приближавшееся пятно и инстинктивно парировал мяч, летевший ему прямо в грудь.

— Ух ты! — Он сделал несколько шагов, подобрал мяч и бросил его Лотте. — Лови!

К игре присоединилась Ловиса, и все трое несколько минут забавлялись от души.

Тенгвальд воздал должное Амалии и Фредрику. Сестра и зять правильно воспитывали девочек. Ловиса и Лотта были детьми веселыми, послушными и уверенными во всеобщей любви. Это видно по всему. По их радостному смеху. По их простодушным вопросам. И доверчивости.

Сам Тенгвальд в детстве был полной противоположностью Лотте и Ловисе. О да, мать делала все, чтобы обеспечить им с Амалией счастливое детство. Изо всех сил старалась быть и матерью, и отцом одновременно.

Сомневаться не приходилось, мать сумела передать сестре умение воспитывать детей. Доказательство этого — у него перед глазами.

Тенгвальд любил мать и понимал, что она делала для него все, что могла. Однако в детстве и отрочестве он, тем не менее, испытывал гнетущее чувство. Словно был в чем-то ущербным. Не стоящим внимания. И неспособным изменить это.

Он много лет мечтал — нет, умирал от желания — привлечь к себе внимание человека, который был… недоступен. Для него. Для сестры. И даже для матери. Это желание оказало на Тенгвальда сильное воздействие. Заставило понять, кто он такой. И выбрать направление, в котором должна была развиваться его жизнь…

— Лови, дядя Тенгвальд!

В голосе Лотты звучал вызов. Девочка попятилась и бросила мяч, перекинув его через голову Тенгвальда. Мяч взмыл в воздух, упал в нескольких метрах от берега и закачался на волнах.

— Смотри, что ты наделала! — сердито отчитала сестру Ловиса. — Игра кончилась. Теперь нам его не достать.

— Все в порядке, Ловиса, — сказал ей Тенгвальд. — Сейчас достану.

— Н-но… там слишком глубоко.

Он добродушно улыбнулся племяннице и негромко сказал:

— Когда ты научишься плавать, то тоже сможешь добраться до места, где тебе не достать ногами дна. И не будешь бояться.

Тенгвальд нырнул, работая руками и ногами. Добравшись до мяча, он схватил его, обернулся и хотел бросить Ловисе. Но при виде Сигрид, шедшей по берегу в открытом купальнике, у него ум зашел за разум.

Это зрелище только подлило масла в огонь. Живот Тенгвальда свело судорогой. Почему стоит этой женщине оказаться рядом, как его бросает в дрожь?

— Дядя Тенгвальд, брось мяч Сигрид! — весело крикнула Лотта.

Мысль племянницы пришлась ему по вкусу. Он хитро улыбнулся.

— Держите!

Удивленная Сигрид инстинктивно подставила руки и ахнула, когда ее обдало брызгами. Только тут до нее дошло, что на самом деле мяч представлял собой большую губку, пропитанную водой.

В голубых глазах блеснуло пламя.

— Ну, погоди!

На мгновение Тенгвальду показалось, что Сигрид рассердилась. Но нет — она засмеялась и быстро сбросила кеды.

— Сейчас я вам покажу! — пригрозила она, зашла в воду по колено, опустила в нее мяч, а потом бросила его прямо в Тенгвальда.

Тот без труда поймал мяч-губку, но вода брызнула ему в лицо. Он закашлялся, а девочки рассмеялись.

— Что, съел, дядя Тенгвальд?

— Ловиса! — одернула ее Сигрид.

— А что? Ты дала ему сдачи, — удивилась та. — Он первый начал.

— Девочки! — В голосе Тенгвальда прозвучало предупреждение. — Я не хочу, чтобы вы так говорили. Это некрасиво. Если услышу что-нибудь подобное еще раз, остаток дня вы проведете в своей комнате.

Племянницы тут же попросили прощения и пообещали вести себя хорошо.

Обеим захотелось еще раз показать Сигрид, чему они научились. Двойняшки и сами удивились, когда обнаружилось, что они могут передвигаться в воде по-собачьи.

— Мы плаваем! — крикнула Ловиса, поймав взгляд сестры. — Смотрите на нас!

Сигрид посмотрела на Тенгвальда снизу вверх и пробормотала:

— Ничего себе начало…

— Скоро они будут плавать как рыбы. — Тенгвальд не сводил с нее глаз. — И вы тоже. Не передумали учиться?

— Нет, не передумала, — ответила она. — Детям опасно находиться в воде без взрослого, который при необходимости смог бы прийти к ним на выручку.

Тенгвальд невольно опустил взгляд и увидел ее полную молочно-белую грудь, выдававшуюся из выреза купальника. Слава Богу, что сама Сигрид в это время следила за девочками. Пораженный реакцией собственного тела, он смутился. Ничего подобного с ним до сих пор не случалось. Ситуация грозила выйти из-под контроля.

— Дядя Тенгвальд, я пить хочу, — пожаловалась Лотта.

Он растерянно посмотрел на племянниц, стоявших у берега.

— Я тоже, — добавила Ловиса.

Не успел Тенгвальд открыть рот, как Сигрид сказала:

— На обратном пути я прихватила большой кувшин с лимонадом.

— А нам можно?

Сигрид фыркнула, как девчонка, и этот негромкий звук заставил Тенгвальда улыбнуться.

— Конечно, можно, — ответила она. — Кувшин и стаканы стоят на столе во внутреннем дворике. — Она повернулась к Тенгвальду. — А вы будете?

— С удовольствием.

Девочки наперегонки устремились к дому. Хотя они еще не успели скрыться из виду, но Тенгвальд уже занервничал, ощутив, что он и Сигрид остались наедине.

— Ну… — хрипло проговорил он. Из его горла вырвался какой-то сдавленный свистящий звук, и ему пришлось смущенно откашляться. — Вы готовы приступить к первому уроку?

Похоже, овладевшая им лихорадка была заразной. Сигрид вскинула голову, и ее волосы рассыпались по плечам. На мгновение она отвела взгляд, потом посмотрела ему в глаза и едва заметно кивнула.

После этого робкого кивка с воздухом стало твориться что-то странное. Дышать стало трудно. Хотя Тенгвальд стоял по пояс в воде, его тело пылало.

Он посмотрел в лицо Сигрид и увидел, что на нем нет ни следа косметики. До сих пор она пользовалась тенями для век, помадой и всеми остальными средствами, с помощью которых женщины наводят красоту.

И тут до него дошло, что Сигрид этого вовсе не требовалось. Ее кожа лучилась здоровьем. Над голубыми глазами изгибались изящные брови, длинные темные ресницы напоминали веер.

Она была воплощением естественности и жизненной силы. И только тут Тенгвальд понял, что именно влечет его к этой женщине. Затем он сделал еще одно открытие, от которого сердце заколотилось о ребра. Чтобы учить Сигрид плавать, ему придется быть с ней рядом. Совсем рядом.

— Думаю, следует начать с основ.

Тенгвальд небрежно поднял руку и с ужасом увидел, что у него дрожат пальцы. Он быстро сунул ладонь под воду, надеясь, что Сигрид не заметила этого. Достаточно было одной мысли о прикосновении к ней, чтобы его тело взбунтовалось.

— С основ, — повторила она. — Хорошо звучит.

В ее голосе слышалась легкая дрожь. Тенгвальд проглотил Слюну и удивился тому, что атмосфера может так быстро меняться. Секунду назад они веселились и играли с детьми, а теперь ведут себя словно подростки на первом свидании.

— Гм-м… — с запинкой произнес он и шагнул к Сигрид. — Давайте проверим, как вы умеете лежать на спине.

Она замешкалась.

— Я понимаю, — быстро сказал Тенгвальд, — лежа на спине, вы чувствуете себя очень уязвимой. Но если вы преодолеете этот страх, все остальное будет намного легче. — Почувствовав ее неуверенность, он добавил: — Доверьтесь мне. Даю слово, что с вами ничего не случится.

Наконец Сигрид неохотно шагнула к нему. Слабый аромат лимона, которым пахла ее кожа, смешивался с запахом соленой воды.

— Я буду придерживать вас, — добавил Тенгвальд. — Пока вы не привыкнете.

Сигрид кивнула.

Его руки налились свинцом. Одну ладонь он положил на ее затылок, а другую — на плечо. Ее тело расслабилось и вытянулось.

Тенгвальд ощутил ожог от прикосновения. Кончики его пальцев и ладони опалило огнем. Странно, что вода не превращалась в пар.

Что за чушь, подумал он. Простого физического контакта между нами недостаточно, чтобы создать тепло такой интенсивности. С точки зрения науки "это всего лишь проявление сексуальности. Он отчаянно желал эту женщину. Никаких сомнений не оставалось.

Но Сигрид не было до этого дела. Она выразилась тогда недвусмысленно. Следовательно, требовалось подавить желание. Тенгвальд был уверен, что это ему по силам. Надо выкорчевать влечение с корнем, и проблема будет решена.

Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, попытался не думать о физической тяге и представил себе, что его мозг превратился в бездонный омут, наполненный прохладной голубой водой. Затем он поднял веки… И обвел беспомощным взглядом обольстительное женское тело.

Вода ласкала каждый сантиметр этого тела. Льнула к рукам, к пышной груди, талии, бедрам, красивым коленям и стройным лодыжкам. Веки Сигрид были опущены, она мерно дышала, сосредоточившись на своих ощущениях. Потом устремила взгляд на покрытые лаком изящные ноготки, поднимавшиеся над поверхностью воды. Тенгвальд невольно засмотрелся на милое лицо Сигрид и ощутил себя умирающим с голоду, которого внезапно усадили за стол, уставленный роскошными яствами.

Ее сочные губы манили поцеловать их…

— Ладно, — вдруг сказала она.

Едва заметное движение этих губ загипнотизировало Тенгвальда. Если бы лицо Сигрид не было так близко, он ничего не заметил бы.

Неужели она прочитала его мысли? Неужели ощутила его желание? И ответила на яростный призыв его мозга? На жар, кипевший в крови? Может быть, она сама хочет, чтобы ее поцеловали? Нет. Нет. Это невозможно.

Не успев подумать, он отдернул руку и отпустил затылок Сигрид.

Она тут же напряглась, после чего началась маленькая цепная реакция: ее голова ушла под воду, руки взлетели вверх, а легкие инстинктивно втянули воздух. Тенгвальд машинально схватил ее за предплечье. Сигрид бултыхалась в воде, пока не встала на ноги. Она закашлялась, потом рассмеялась и вытерла руками лицо.

— Я думала, что готова. — Сигрид стряхнула воду с пальцев. — Но… кажется, ошиблась.

Их взгляды столкнулись как две кометы, летящие в космосе. Сигрид перестала смеяться, ее дыхание участилось. Обоих пронзил удар тока, а воздух стал сухим и колючим.

Они не могли вымолвить ни слова. И потеряли способность дышать.

Капли, стекавшие по ее щеке, сверкали как бриллианты. Тенгвальду показалось, что время остановилось. Он поднял руку, бережно вытер щеку Сигрид и провел кончиком большого пальца по бархатистой нижней губе. После этого желание забушевало в нем как степной пожар.

Она смотрела на него не отрываясь. Ее глаза цвета луговых васильков потемнели от страсти.

— Боже мой, Сигрид… — прошептал Тенгвальд. — Что это?

Влечение. Соблазн. Вожделение. До этого момента Сигрид именно так называла чувство, которое охватывало ее, когда она оказывалась рядом с Тенгвальдом или просто думала о нем. Но теперь эти слова казались слишком слабыми и не могли описать того, что пугало ее, как грозный призрак.

Она всю юность боролась с малейшим намеком на тягу к противоположному полу. Чувственность держит женщину так же надежно, как капкан. Но это…

Это было нечто… большее. Нечто таинственное. Нечто божественное. Необъяснимое. Потустороннее. И совершенно непреодолимое.

Это чувство усилилось, когда Тенгвальд взял Сигрид за подбородок и наклонился к ней.

Он хочет поцеловать меня — эта мысль полыхала в ее мозгу, как неоновая вывеска во мраке ночи. Ей хотелось этого больше всего на свете.

Тенгвальд не сводил с нее глаз, и Сигрид боялась, что эти горящие зеленые глаза съедят ее еще до того, как она узнает вкус его губ. Пусть съедят, но только потом…

Наконец их губы соприкоснулись. Поцелуй оказался удивительно ласковым и нежным. Когда язык Тенгвальда легко коснулся ее губ, она раздвинула их. Это движение было таким же инстинктивным и естественным, как дыхание.

После ее молчаливого призыва поцелуй стал более страстным, и у Сигрид закружилась голова. Она вплела пальцы в его влажные волосы, но не помнила, когда успела поднять руку.

Поцелуй стал еще крепче. Руки Тенгвальда обхватили ее, их бедра и туловища прижались друг к другу. Языки подрагивали и сталкивались. Внешний мир перестал существовать.

Сигрид слышала только тяжелое дыхание Тенгвальда и звон крови в ушах, ощущала неповторимый запах его кожи, чувствовала слабый привкус соли на губах, частый стук собственного сердца, прикосновение мокрых шелковистых волос к пальцам, сильное мужское тело, прижавшееся к ее собственному… Она с радостью провела бы вечность в его объятиях.

В этот миг ей хотелось только одного: чтобы поцелуй никогда не кончался. Поцелуй, от которого тело горело огнем и все внутри начинало плавиться. Ничего подобного Сигрид до сих пор не испытывала. Но вечность, о которой она мечтала, оказалась короткой: поцелуй пришлось прервать, чтобы просто отдышаться.

Увидев лицо Тенгвальда, Сигрид поняла, что он потрясен так же, как и она сама. Казалось, они одновременно потеряли рассудок.

Тенгвальд часто моргал и облизывал влажную нижнюю губу. Это движение заставило Сигрид вновь ощутить влечение. Она с трудом поборола желание вернуться в его объятия.

Наконец он выдохнул:

— Что это, Сигрид?

Значит, он тоже понял, что овладевшее ими чувство было чем-то более значительным, нежели только физическая тяга. Чем-то еще и другим, нежели простое желание.

Это чувство было сложным. Неудержимым. Неизведанным. И свалилось на них обоих неожиданно. Как снег на голову.

Мозг Сигрид продолжала окутывать пелена, но паника уже рвалась наружу. Ей хотелось убежать со всех ног. Хотелось спрятаться. Но она знала, что бежать некуда. Это найдет ее все равно.

Нет уж, лучше встретить опасность лицом к лицу, решила она.

— Я не знаю, что это, — шепотом призналась Сигрид, прямо и честно ответив на его вопрос. А потом чуть громче добавила: — Я думала, что смогу с этим справиться. Думала, что смогу преодолеть себя. — Она тяжело вздохнула. — Но, кажется, ошиблась.

— Я знаю, что ты имеешь в виду. — Тенгвальд протянул руку и отвел с ее лба влажную прядь. — Я чувствую то же самое. Но если это так сильно… и так ясно… наверно, бороться с ним не имеет смысла.

Его слова заставили Сигрид слегка отпрянуть. Этого небольшого расстояния хватило, чтобы у нее прояснилось в голове.

Глаза Тенгвальда были туманными, отчего этот обычно невозмутимый ученый муж казался еще милее. У Сигрид сложилось впечатление, что он не взвешивает свои слова. Просто говорит все, что приходит ему в голову.

— Не знаю, как вы, а я принимать в этом участие не хочу. — Сигрид замотала головой. — Я уже говорила.

— Но…

Она сделала еще один шаг назад.

— А по-моему, — возразил Тенгвальд, — все непонятное следует изучать. Знание побеждает страх. Так всегда было. И всегда будет.

Обида заставила ее выпрямиться.

— Я ничего не боюсь! — И тут Сигрид закусила губу. Если уж быть честной, то до конца. — Впрочем, может быть, вы и правы…

Она отошла еще дальше, опустила руки в прохладную воду и сделала глубокий вдох. Хотя чувственная дымка, окутывавшая ее мысли, медленно, но верно рассасывалась, обида не проходила.

— Если я и боюсь того, что происходит между нами, — сказала Сигрид, вздернув подбородок, — то лишь потому, что видела, как оно действует на людей.

Фраза была достаточно расплывчатой. И все же Сигрид чувствовала потребность назвать врага, который грозил уничтожить все ее надежды и мечты. Хотя и не знала его настоящего имени.

Тенгвальд захлопал глазами, но задать вопрос не успел, потому что со стороны дома донесся детский смех. Сигрид повернулась и увидела, что к бухте стремительно приближаются двойняшки.

— Договорим позже, — сказала она Тенгвальду.

— Да, — ответил он. — Обязательно.

…Сигрид вошла в дом через переднюю дверь. Долгая прогулка освежила ее. После захода солнца воздух стал прохладным, и это помогло ей найти слова, которые она собиралась сказать Тенгвальду, как только у них появится возможность обсудить происшедшее.

— Сигрид! Сигрид! — бросились к ней двойняшки. — Ты почитаешь нам на ночь?

— Едва ли.

Из-за угла вышел Тенгвальд, и у Сигрид тут же подскочил пульс. Майка и шорты, обнажавшие стройные загорелые босые ноги, делали его неотразимым.

— Девочки, вы знаете, что у Сигрид выходной, — сказал он. — Она должна отдохнуть от забот о нас. Я сам вам почитаю.

— Но мы хотим Сигрид! — заныла Лотта.

Фраза девочки и выражение, возникшее на лице Тенгвальда, заставили Сигрид фыркнуть.

— Все в порядке, — сказала она ему. — Я ничего не имею против.

— Ура! — Ловиса и Лотта пустились в пляс.

Поняв, что Тенгвальд хочет возразить, Сигрид подняла ладонь.

— Я серьезно. Честное слово.

И тут произошло что-то странное: он уставился на нее во все глаза.

Отлично, подумала Сигрид. Наконец-то он заметил.

Во время поездки в город она купила несколько самых простых вещей. Шорты, несколько маек, кеды и недорогие босоножки.

Но самым главным в ее новой внешности было лицо. Лицо безо всяких следов косметики. Никакой основы. Никакого карандаша для глаз, теней или туши. Никаких блесток. Никакой губной помады. Ничего такого, что могло привлечь к ней Тенгвальда.

Но его влекло к тебе уже после твоего возвращения, еле слышно ответил ей внутренний голос. Влекло так, что он поцеловал тебя.

Этот голос звучал в ее мозгу еще во время прогулки, но Сигрид сумела заставить его замолчать. То же самое она сделала и сейчас.

Там, на берегу, он, кажется, ничего не успел заметить. Теперь лоб Тенгвальда перерезала глубокая морщина, и Сигрид поняла, что он не только заметил, но и полностью осознал происшедшую с ней перемену.

Она вздернула подбородок, решив, что добилась своего. Теперь, когда Сигрид избавилась от всех внешних проявлений того, что позволяло ей чувствовать себя если не хорошенькой, то соответствующей профессиональному достоинству, Тенгвальду и в голову не придет считать ее привлекательной.

Однако при этой мысли ее улыбка потускнела. Сигрид почувствовала уныние, окутавшее ее как холодная простыня, и опустила голову.

Но тут же заставила себя вновь расправить плечи. Она вовсе не хочет, чтобы Тенгвальд считал ее хорошенькой. Именно ради этого она купила самые дешевые вещи и смыла с себя косметику.

— Пойдемте, девочки, в ванную, — сказала Сигрид. — Перед сном вам нужно почистить зубы, верно? — Она хихикнула, стараясь избавиться от гнетущего чувства неловкости. — Совсем не обязательно чистить их все. Только те, которые вы хотите сохранить.

Девочки дружно фыркнули.

— Быстрее! Нас ждет книжка. — Все трое устремились наверх.

Веранда была залита теплым янтарным светом тщательно расставленных ламп. Пока Сигрид наверху читала Ловисе и Лотте книжку на ночь, Тенгвальд наполнил стаканы лимонадом и положил на блюдо сыр и крекеры. Сигрид занимала все его мысли.

Она была настоящим чудом. Отказалась от своих светских манер и стала юной, свежей и такой хорошенькой, что нельзя было оторвать глаз. Умела посмеяться над собой и делала это даже тогда, когда тонула как топор. Конечно, у нее были еще сотни черт, которых Тенгвальд не знал. Но хотел знать.

Он вынес закуски на веранду, чтобы можно было поговорить на фоне тихой бухты и пышной листвы. Заслышав шаги Сигрид, Тенгвальд поднял взгляд.

— Я вас искала.

Он улыбнулся.

— Уже нашли.

Что-то происходило с воздухом. Тенгвальд почувствовал легкую дрожь, словно окружавшая его атмосфера была жидкой, а Сигрид нарушила ее гладь, когда подошла ближе. Судя по осторожному выражению глаз, она ощутила то же самое.

Сигрид не хотела иметь к этому никакого отношения. И прямо сказала об этом. Даже дважды. И все же их продолжало влечь друг к другу.

Ему тоже не хотелось обращать на это внимания. Он уже решил, что так и сделает. Но после ошеломляюще страстного поцелуя забыть об объединившем их чувстве было невозможно. Тенгвальд как настоящий ученый жаждал познавать и делать открытия.

Наука — вещь конкретная. Если неизвестное как следует изучить, станет ясно, как быть дальше. Но Сигрид эта идея почему-то не нравилась.

Что ж, сейчас она объяснит причину, подумал Тенгвальд, не сводя с нее глаз.

 

4

— Идите сюда. Садитесь. И рассказывайте, — Он взял с подноса стаканы с лимонадом и протянул один из них Сигрид.

— Спасибо. — Она сделала глоток и посмотрела на горизонт. — День сегодня был очень жаркий.

В прямом и переносном смысле, хотел ответить Тенгвальд, но придержал язык.

— Может быть, хотите пройти в дом? — спросил он. — Мы могли бы посидеть на кухне. Или в гостиной.

Сигрид покачала головой.

— Теперь, когда солнце село, стало прохладнее. — Хотя беседа носила сугубо светский характер, ее голос слегка подрагивал.

— Послушайте, Сигрид, мы знаем, о чем пойдет речь. Оба мы взрослые люди. Стесняться нам нечего. Давайте говорить откровенно. Мы чувствуем… что-то. То, что нас связывает, И понимаем, что это нечто большее, чем физическое влечение. Это… это… — у него вырвался вздох, — что-то особенное.

Тенгвальда раздосадовала собственная неспособность дать более четкое определение происходящего, однако он собрался с силами и продолжил:

— Днем я предложил разобраться в этом, но вы отказались. Это пугает вас. Вы собирались объяснить почему, однако в это время вернулись девочки.

Хотя Сигрид смотрела в стакан с желтой жидкостью, Тенгвальд заметил, что у нее выгнулись брови. Наконец она подняла подбородок и посмотрела ему в глаза.

— Что ж, ходить вокруг да около не стоит, не правда ли? — Сигрид уныло улыбнулась, и он волей-неволей ответил на ее улыбку.

— Не вижу причин.

Она кивнула.

— Согласна. Вы правы, мы люди взрослые.

Сигрид умолкла, сделала глоток, и ее влажная нижняя губа блеснула в полумраке.

Интересно, изменил ли лимонад вкус ее губ? — мельком подумал Тенгвальд. Он заморгал и заставил себя выкинуть эту мысль из головы.

Сигрид тяжело вздохнула, словно собиралась отправиться в долгое и нелегкое путешествие.

— Я действительно хочу рассказать почему, — сбивчиво начала она. — Почему эта… вещь пугает меня. — Она сделала паузу и облизала губы.

Тенгвальд обратил внимание на то, с каким трудом ей дались последние слова. Предмет беседы явно не доставлял ей удовольствия.

Ему и самому было неловко. Однако он был уверен, что эта беседа необходима.

— Вы должны меня понять… — Она снова уставилась в стакан. — Туресунн — очень маленький городок. Там нет ничего интересного. Я хотела уехать… хотела увидеть мир, я думала об этом с тех пор, как себя помню.

Голос Сигрид звучал словно издалека. Тенгвальд не сводил глаз с ее профиля.

— Моя мать умерла, когда я была маленькой, — продолжила она. — В результате дурацкого несчастного случая. Полезла на стремянку, чтобы сменить перегоревшую лампочку, поскользнулась, упала и сильно ударилась затылком о кафельный пол…

Обратив внимание на бесстрастный тон Сигрид, Тенгвальд пристально вгляделся в ее лицо.

— В это время мы с отцом ездили за продуктами. — Она снова тяжело вздохнула. — Без нас на бензоколонку пришел человек, который хотел заправить машину. У дверей никого не было, поэтому он пошел на поиски. И, к несчастью для себя, обнаружил тело моей матери.

У Тенгвальда сжалось сердце от сочувствия. И все же его настораживало, что Сигрид говорит о случившемся без всяких эмоций.

— Начальник полиции позвонил в город вашему зятю, который работал рядом с торговым центром, — бесстрастно продолжила она. — Фредрик нашел нас в магазине. Именно там папа узнал, что его жена умерла. В супермаркете Торлейфсена.

До Тенгвальда не доходило, что Фредрик жил в Туресунне как раз в то время, когда умерла мать Сигрид. Он не знал, что именно его зять сообщил трагическую новость отцу девочки. Конечно, это случилось за много лет до того, как Фредрик и Амалия поженились.

Наконец в ее голосе прозвучала глубокая и искренняя печаль. Но у Тенгвальда почему-то сложилось впечатление, что Сигрид жалела не себя, потерявшую мать, а отца, потерявшего жену.

Внезапно она подняла голубые глаза.

— Я была слишком мала, чтобы помнить это. И вообще не сохранила никаких воспоминаний о матери. Да, конечно, папа мне о ней рассказывал. У меня есть ее фотографии. Но трудно тосковать по человеку, которого ты практически не знал. Чувствовать связь с тем, кого ты не помнишь. Вы понимаете, что я имею в виду?

Тенгвальд знал, что на самом деле Сигрид не ждала от него ответа. Вопрос был риторический. Но, как ни странно, он мог на него ответить.

Когда Тенгвальд был маленьким, его отец, в отличие от матери Сигрид, был жив и здоров, но отгородился от семьи настоящей крепостной стеной. Поэтому Тенгвальду было прекрасно известно, как трудно чувствовать связь с тем, кого ты по-настоящему не знаешь.

Он невольно спросил:

— Значит, именно после этого они… — Внезапно Тенгвальд осекся, поняв, что не знает имени отца Сигрид. — Как зовут вашего отца? Фредрик наверняка упоминал о нем, и я должен был помнить…

— Ян, — сказала она. — Ян Бродерсен.

— Значит, именно после этого Ян и Фредрик стали по-настоящему близкими друзьями? — спросил он.

— Во всяком случае, так говорит папа, — ответила Сигрид. — Когда он рассказывает о смерти мамы, то обязательно говорит, что Фредрик Истгорд проводил с ним несколько часов в день, помогая справиться с горем.

Она пожала плечами.

— Лично я ничего не помню. Но папа навсегда сохранил благодарность Фредрику за то, что тот для него сделал. Я хорошо помню Истгорда. Помню, как он уехал из Туресунна, а потом вернулся с молодой женой. Вашей сестрой. Конечно, тогда я была уже старше. Однажды на Рождество мы обедали в доме Истгордов. Хотя оставить бензоколонку было трудно. Автозаправочные станции должны работать всегда, включая праздники. Иначе потеряешь клиентов.

Тенгвальд кивнул. Прошло несколько секунд. Казалось, Сигрид погрузилась в свои мысли. Наконец Тенгвальд не вытерпел и осторожно спросил:

— Сигрид, какое это имеет отношение к тому, о чем мы хотели поговорить? Как потеря матери…

— Позвольте мне закончить, — еле слышно прошептала она. — Сейчас я все объясню.

Он плотно сжал губы, показывая, что будет молчать как рыба.

— Я… я люблю свою мать, — заикаясь, выдавила Сигрид. — Правда, эта любовь — скорее память, которую папа пытался мне передать. Но по-настоящему я люблю только папу. Он сделал все, чтобы я осталась с ним… Я училась в одном классе с девочкой, у которой тоже не было матери, — после очередного вздоха продолжила она. — Отец отправил ее жить к бабушке. Но мой папа был на такое не способен. Он хотел, чтобы мы были вместе. И делал для этого все, что было в его силах.

Сигрид Бродерсен была папиной дочкой. В этом не оставалось никаких сомнений.

— У папы никогда не было отпуска. Бензоколонка открыта и в будни, и в выходные, и в праздники. А чтобы получить какую-то прибыль, он все делал сам. Пока я не подросла и не начала ему помогать.

Сигрид посмотрела на горизонт, а затем снова повернулась к Тенгвальду.

— Это важно. Потому что именно из-за папы я выбрала то… выбрала то, что выбрала.

Она заморгала, проглотила слюну, отвернулась, но потом снова посмотрела на Тенгвальда. Ее реакция на собственные слова показалась Тенгвальду довольно странной, но он тут же забыл об этом.

— Я вот о чем… Именно из-за папы я оставалась в Туресунне так долго. — Она выпрямилась и откинулась на спинку стула. — Я хотела уехать. Но осталась. Чтобы помогать папе на бензоколонке.

Ясно. Он все понял. Ей хотелось путешествовать. Увидеть не только свой маленький городок, но весь мир. Однако она поставила крест на своих мечтах из-за любви к отцу. И все же до Тенгвальда не доходило, почему она не желала изучать то феноменальное «что-то», которое они ощущали, когда были вместе.

Тем не менее он продолжал молчать. Сигрид сказала, что все объяснит. Тенгвальд верил, что рано или поздно она сложит эту маленькую головоломку.

— Я наблюдала за подругами, — наконец пробормотала Сигрид. — И собственными глазами видела ошибки, которые они совершали.

Ее тон стал более решительным.

— Одна за другой они знакомились с мужчинами. Выходили замуж. Рожали детей. И вскоре погрязали в заботах. Начинали думать только об оплате закладных, взносах за машину, состоянии собственных счетов, гонораре врачам… И даже не пытались избавиться от этого бремени.

Ага, подумал Тенгвальд. Вот оно. Начинается. Наконец-то…

— Я знала, что в один прекрасный день мне представится шанс. В один прекрасный день я смогу сделать все, что захочу. Уеду туда, куда захочу. Увижу то, что мечтала увидеть. И в прошлом году этот день наступил.

Сигрид выпрямила спину и расправила плечи; в ее васильковых глазах загорелось пламя.

— Одна крупная компания предложила отцу отступное, — объяснила Сигрид. — Они хотели построить на нашем участке большую автостанцию. Сначала отец отказался. Он говорил, что бензоколонка моя. Что он хочет передать ее мне. Чтобы у меня была возможность зарабатывать себе на жизнь. — Она сделала паузу. — Тогда мне наконец пришлось сказать правду. И это оказалось тяжелее всего.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, не оставляла в этом никаких сомнений.

— Я сказала ему, что работа на автозаправочной станции — вовсе не цель моей жизни. — Она нахмурилась. — Отец обиделся. Я чуть не умерла от горя. Но я была обязана сказать это. Обязана. Иначе быт засосал бы меня так же, как он засосал моих подруг.

Тенгвальд опустил стакан. Он хотел прикоснуться к Сигрид, но понял, что этого делать не следует, и еле слышно пробормотал:

— Я понимаю…

Благодарностью ему стала слабая улыбка.

— Папа молчал несколько дней, — продолжила она. — Но не опускал рук. Честно говоря, именно он предложил мне поступить на курсы менеджеров по туризму. «Разве есть лучший способ увидеть мир? — спросил он. — Ты будешь путешествовать и одновременно получать за это жалованье». Именно так я и поступила. С отличием закончила курсы в Нарвике. А потом меня продуло на пристани. Воспаление среднего уха отсрочило мой первый заграничный вояж по прокладке нового маршрута, — у нее приподнялся уголок рта, — но к концу лета, когда мое здоровье восстановится, я улечу на первой же железной птице, которая поднимется в воздух.

Когда Сигрид говорила о путешествиях, ее лицо начинало светиться.

— Теперь вы понимаете, что я не могу дать волю тому… — Она резко остановилась, поняв, что не может назвать по имени чувство, которое связывало ее и Тенгвальда. — Ну, всему этому. — Сигрид помахала рукой между собой и им. — Настала пора превратить мечты в явь. Тенгвальд, я много лет приносила себя в жертву и не могу рисковать тем, что снилось мне по ночам. Просто не могу.

…Недаром говорят, любопытство сгубило кошку. Именно любопытство причиняет людям большинство неприятностей. Если верить истории, чрезмерная любознательность стала причиной падения множества царств. Сигрид искренне боялась, что с ней случится то же самое.

Она следила за Лоттой и Ловисой, сидевшими за столом и орудовавшими акварельными красками. Амалия и Фредрик регулярно звонили из Нью-Йорка и разговаривали с дочерьми, но девочкам этого было недостаточно. Сигрид предложила двойняшкам каждую неделю готовить посылку родителям — письма, открытки, моментальные снимки, маленькие подарки и домашнее печенье. Эта идея пришлась детям по душе. Они знали, что мама и папа будут довольны, и ощущали свое родство с ними.

Пока сестры рисовали картинки для посылки, Сигрид предавалась своим мыслям.

С того вечера, когда она объяснила Тенгвальду, почему не может дать волю магнетизму, существовавшему между ними, прошли долгих две недели. Сигрид была уверена, что он ее понял. И все же окончание той беседы не давало ей покоя и пробуждало любопытство.

Когда она закончила рассказ, Тенгвальд долго молчал. А потом мрачно кивнул, не сводя с нее зеленых глаз.

— Я думал, что небольшое исследование поможет нам лучше понять природу происходящего, — сказал он. — Если мы поймем ее, то сумеем обуздать. Но мне стало ясно, что вы этого не хотите. И теперь я понимаю почему.

Тенгвальд тяжело вздохнул и добавил:

— Сигрид, я отношусь к вашим решениям с уважением. Честно говоря, я бы тоже хотел избавиться от… этого. У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные. — Он оперся руками о колени, встал и серьезно подытожил: — Следовательно, мы должны отказаться от своих чувств. Вести себя так, словно их не существует. Если вы согласны, то я тоже согласен.

На том разговор и закончился.

«У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные». Его слова эхом звучали в мозгу Сигрид. Любому нормальному человеку захотелось бы знать, что это за причины, а она считала себя нормальным человеком. Желание узнать, что именно заставляет Тенгвальда не обращать внимания на связывающее их чувство, становилось сильнее с каждым днем, и сейчас она просто умирала от любопытства.

Это не должно было ее волновать. Но волновало. Она хотела знать. Хотела услышать, почему он стремится избежать любви…

Нет! Их связывала не любовь. То, чего они отчаянно стремились избежать, было лишь возможностью любви. Возможностью того, что их отношения могут стать чем-то большим, чем дружба.

Это были разные вещи. Может быть, совсем чуть-чуть, но все же разные, и Сигрид жадно ухватилась за эту мысль.

Она объяснила, почему стремится подавить желание, которое вызывает в ней Тенгвальд. А что руководит им?

Но спросить его прямо было невозможно. Он сразу же понял бы, что эта тема ее… очень интересует. Что в намерения Сигрид отнюдь не входило. Особенно сейчас, когда они договорились обуздать чувство, владевшее обоими.

И все же эта тема ее интересовала. Интересовала до крайности.

Наверное, причина кроется в его прошлом. В жизненном опыте, который научил его избегать серьезных отношений между мужчиной и женщиной. Только и всего. Ничего интересного тут нет.

Лжешь, сказал ей внутренний голос. Голос, который в первые дни после их разговора на веранде удавалось заглушить. Но с каждым прошедшим днем он все сильнее звучал в ее мозгу. Становился все громче и сдаваться отнюдь не собирался.

Сигрид чувствовала, что Тенгвальд стоит в дверях детской. Оглядываться было не обязательно: в воздухе ощущался запах электричества, температура в помещении повысилась. Тонкие волоски на ее предплечьях встали дыбом, как всегда бывало в его присутствии, и она боролась с желанием пригладить их ладонями.

— Дядя Тенгвальд! — радостно крикнула Ловиса. — Посмотри, что я нарисовала для мамы и папы!

— Я тоже нарисовала картинку, — сказала Лотта.

Сигрид сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и покосилась на Тенгвальда. Он коротко кивнул, и она ответила ему кивком. Этот маленький обмен приветствиями вошел у них в привычку. Он был невинным. Ни к чему не обязывающим. Безопасным. Именно таким, как требовалось им обоим.

Однако вместе с Тенгвальдом в комнату вошла не дающая покоя загадка. Сигрид чувствовала это так же, как дуновение ветра в открытое окно. Теплого ветра, пахнущего солнцем и морем. Загадка была невидимой, но властно давала знать о своем приближении.

Тенгвальд подошел к столу и вгляделся в детские каракули.

— Замечательно, девочки, — сказал он им.

Ловиса показала на рисунок.

— Это дом. А это ты, я, Лотта и Сигрид.

— Мы в бухте, — догадался Тенгвальд.

— Да, в бухте. Я нарисовала, как ты учил нас плавать. Пошлю картинку маме и папе, и они поймут, что нам хорошо вместе.

Между тем с уроками плавания произошла небольшая заминка. Девочки учиться продолжали, однако Сигрид предпочла от своих уроков отказаться. Конечно, Ловиса и Лотта выразили по этому поводу разочарование, но Тенгвальд спорить не стал. После чего было введено новое правило: двойняшкам разрешается подходить к берегу только в присутствии дяди.

Тенгвальд присел на корточки, наклонился к Ловисе и положил руку ей на плечо.

— Чудесная картинка. Твоим родителям наверняка понравится.

— А моя? — Лотта подняла кусок ватмана. — Угадай-ка, что это?

— Ага, — сказал Тенгвальд, внимательно изучая рисунок. — Это Каллинектес сапидус.

— Калли… кто? — Ученый термин заставил Лотту споткнуться. — Дядя Тенгвальд, разве ты не видишь клешни? Они голубые. И глаза-бусинки. Это же голубой краб!

Тенгвальд хмыкнул.

— Лотта, именно это я и сказал. Просто привел научное название данного вида. Каллинектес — это по-гречески. Означает «красивый пловец». А сапидус по-латыни означает «вкусный».

Однако девочка продолжала хлопать глазами.

— Ну, голубого краба красивым не назовешь, но… — Лотта пожала плечами, — если его правильно приготовить, он действительно вкусный.

Тенгвальд потрепал умную племянницу по голове и улыбнулся.

Окружавший Сигрид воздух потрескивал. Она обвела взглядом фигуру Тенгвальда. Его лицо и руки покрылись золотистым загаром, поскольку теперь он каждый день играл с детьми во дворе. Когда Тенгвальд присел на корточки, легкие хлопчатобумажные брюки обтянули его сильные бедра.

У Сигрид пересохло во рту, и она уставилась на пластмассовый стаканчик с цветными мелками. Бумажная обертка наиболее часто используемых мелков истерлась, в то время как остальные выглядели совсем новыми.

Но прошло несколько секунд, и ее взгляд сам собой опять устремился к Тенгвальду, беседовавшему с детьми.

И тут внутренний голос издевательски прошептал: у мужчины с такими иссиня-черными волосами и неправдоподобно зелеными глазами наверняка будут красивые дети.

Сигрид чуть не ахнула. Ее брови округлились, глаза расширились. Но она быстро взяла себя в руки. К счастью, никто ничего не заметил.

— Сегодня утром Сигрид помогала нам печь печенье, — сказала дяде Ловиса.

— Мы положим его вместе с этими картинками и пошлем по почте маме и папе, — добавила Лотта.

— А мне пару кусочков не оставили? — спросил Тенгвальд, положив руку на край стола.

Взгляд Сигрид упал на его длинные пальцы, и она тут же вспомнила, как прикосновение этих загорелых пальцев бросало ее в жар. Пришлось опустить взгляд и сделать глубокий вдох. Когда Сигрид вновь подняла глаза, она запретила себе думать о чем-либо, кроме этой беседы.

— Можешь не волноваться. — Лотта улыбнулась так широко, что шрам на подбородке растянулся и стал заметен. — Мы напекли два противня.

Улыбка девочки оказалась заразительной. Сигрид поймала себя на том, что готова расхохотаться.

— Сигрид сказала, что печенье нужно будет хорошо завернуть, иначе оно сломается. — Лицо Ловисы стало серьезным. — Я не хочу, чтобы папино печенье раскрошилось по дороге в Америку. Это нехорошо.

— Не беспокойся, милая, — подбодрила ее Сигрид. — Мы об этом позаботимся.

У нее потеплело на душе. Сигрид невольно представила себе, что почувствуют Фредрик и Амалия, когда получат картинки, нарисованные для них дочерьми, и попробуют печенье, которое девочки испекли, чтобы доставить им удовольствие. Ей пришло в голову, что в один прекрасный день она тоже могла бы получить маленькие подарки от сына или дочери… она и человек, который когда-нибудь станет ее мужем.

Сигрид вновь посмотрела на Тенгвальда. Именно этот момент, чтобы посмотреть на нее, выбрал и он.

Столь мощной энергии, обрушившейся на нее, она не ощущала никогда в жизни. Вынести такой удар было невозможно. Через три секунды Сигрид опустила подбородок и уставилась на свои руки, сжавшиеся в кулаки.

Господи, да что же это такое? У нее есть надежды. Есть свои планы. Она горячо мечтает увидеть мир. Других людей, другие места, другие страны. Эти мечты так близки к осуществлению…

Если она все же когда-нибудь и выйдет замуж, это будет нескоро. Очень нескоро. Станет ли Тенгвальд ее ждать? Эта мысль затопила ее мозг как река, прорвавшая дамбу. Любопытство стало нестерпимым. Сигрид чувствовала себя так, словно она тонет. Сколько времени он будет избегать брака и детей? Или вообще не собирается жениться? А также плодиться и размножаться?

От досады у Сигрид засосало под ложечкой. Да, любознательность непременно доведет ее до беды. Она чуяла это нутром.

Почему? О Боже, почему ее так пугают мысли об этом человеке?

— Сигрид…

Его низкий голос ласкал слух. Успокаивал, как мокрая тряпка, положенная на пылающий лоб. Сигрид сделала глубокий вдох, не смея поднять взгляд. Она не хотела, чтобы Тенгвальд догадался, какие чувства и мысли мучают ее сейчас. Его зоркие глаза, скорее всего, конечно же заметят, что она опять переживает. И все из-за него.

— Вас что-то расстроило?

Сигрид деланно улыбнулась и притворилась безмятежной, хотя никакой безмятежности не испытывала.

— Все в порядке, — небрежно сказала она. — Просто ломаю себе голову, почему вы пришли так рано. Обычно вы работаете до обеда.

— Я подумал, что мы могли бы куда-нибудь съездить пообедать. — Он посмотрел на девочек. — Как вы относитесь к гамбургерам и жареной картошке?

Двойняшки разразились радостными криками.

Сигрид цыкнула на них.

— Это не слишком полезная еда.

— Ты можешь взять себе салат! — не успев подумать, выпалила Ловиса.

Лотта фыркнула, а Тенгвальд громко расхохотался.

— Да, — согласился он. — Вы можете взять салат.

Сигрид притворно вздохнула, но комизм ситуации дошел и до нее. Она засмеялась.

— Какой человек в здравом уме будет жевать траву, когда все остальные наслаждаются жирными сочными гамбургерами и жареной картошкой, политой кетчупом?

Лотта ликующе подняла руки и весело поправила:

— Не политой, а затопленной!

Спустя сорок пять минут Сигрид и Тенгвальд сидели за столом в маленькой семейной закусочной и ждали, когда принесут заказ. Девочки играли неподалеку.

Витавший в воздухе запах копченого бекона, жареного мяса и лука только усиливал возбуждение Сигрид.

Тенгвальд уперся локтями в стол и непринужденно осмотрелся по сторонам, постукивая указательными пальцами в такт негромкой музыке.

Как этот человек умудрялся оставаться столь… невозмутимым? Когда Тенгвальд вошел в детскую и предложил съездить пообедать, Сигрид ощутила такой прилив энергии неизвестного происхождения, что это окончательно выбило ее из колеи. Она сумела справиться с собой, но искушение спросить, как ему удается не обращать внимания на происходящее, было слишком велико.

— Невозмутимым?..

Сигрид подняла глаза.

— Что?

Черные брови Тенгвальда выгнулись, и он с удивлением вновь спросил:

— Я действительно кажусь вам невозмутимым?

Испуг лишил Сигрид дара речи. Неужели она задала этот вопрос вслух? Да, она была взбудоражена, но разве можно говорить, не отдавая себе в этом отчета? Видимо, можно.

На его точеных губах, соблазнительных, как смертный грех, появилась ленивая сексуальная улыбка, и Сигрид едва не облизнулась.

— Значит, я тщательно соблюдаю наше соглашение. Ведь так?

Этот человек был явно доволен собой. Его сильные плечи были расправлены, верхняя часть груди обнажена, уголок рта приподнят. Не будь Сигрид так напряжена, она посмеялась бы над ним.

Однако не успела она моргнуть глазом, как поза Тенгвальда изменилась. Его губы плотно сжались, подбородок напрягся, а глаза… глаза уставились на нее так пристально, что Сигрид не смогла этого выдержать и отвернулась.

Но ладонь Тенгвальда легла на ее руку, а глаза притянули ее взгляд так же властно, как магнит притягивает легкий металл.

— И все же я что-то чувствую. — Его голос был негромким и хрипловатым. — Несмотря на наше совместное решение не замечать этого.

Тенгвальд сделал паузу, давая Сигрид возможность усвоить эту мысль.

— Например, сейчас. Я сижу здесь и борюсь с желанием сказать вам комплимент.

— Угу. Как же… — Если бы она могла забыть о хороших манерах, то фыркнула бы ему в лицо.

Он стиснул ее пальцы.

— Сигрид, вы и впрямь думаете, что я не заметил происшедшую с вами перемену? Вы стали… не знаю, как это назвать… более непринужденной. Без косметики ваша кожа напоминает спелый персик. А ваши волосы… то, как они падают на плечи… Они отражают свет. Так и манят прикоснуться к ним. Запустить в них пальцы…

Тенгвальд осекся и мучительно покраснел, но вскоре продолжил:

— Я хотел сказать только одно: ваша новая внешность не ускользнула от моего внимания. — Он облизал губы и добавил: — И она мне нравится. Очень.

А она-то думала, что добилась своего. Что без косметики стала почти дурнушкой…

— Она не должна была вам нравиться.

Губы Тенгвальда слегка дрогнули.

— Так эта перемена была сделана для меня? А я-то вывихнул себе мозги, пытаясь понять, почему вы так решительно расстались с имиджем мисс Профессионалки.

Разоблаченная Сигрид ощутила острую досаду и попыталась выдернуть руку, но Тенгвальд сжал ее пальцы и негромко рассмеялся.

— Ну, хватит, — увещевающим тоном сказал он. — Не злитесь. Признайтесь, что сидящая здесь Сигрид разительно отличается от той молоденькой женщины, которая приехала сюда месяц назад.

Она не собиралась ничего признавать. А особенно то, что изменила свою внешность из-за него. Конечно, это была правда, но признать ее было бы слишком унизительно.

— Вы сказали, что я выгляжу невозмутимым. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Если так, то знайте: я без ума от вашей новой внешности.

Признание Тенгвальда доставило Сигрид острое удовольствие. Она очень не хотела, чтобы он это заметил, но лгать все же не стала.

— Кстати о вывихнутых мозгах… — От греха подальше она решила поскорее сменить тему. — Я и сама зациклилась на одной мысли.

Тенгвальд приподнял брови, в его зеленых глазах зажглась искорка интереса.

— Зациклились, вот как? Мне нравится это слово.

Сигрид бросила на него осуждающий взгляд и выдернула руку.

— Серьезнее, пожалуйста. Я хочу задать вам вопрос.

Он снова направил на нее пучок сконцентрированной энергии, и разделявший их воздух сгустился так, что Сигрид ощутила приступ удушья.

— Перестаньте! — сердито прошептала она.

Если Тенгвальд не прекратит, то на ее сопротивлении ему и тому, что происходит между ними, можно будет поставить крест.

Сердце Сигрид стукнуло раз, другой… Когда она уже было решила, что он будет и дальше нагнетать чувственную атмосферу, его плечи расслабились, взгляд стал спокойным, а на губах появилась легкая улыбка.

— Ладно, перестану. Но знайте: я делаю это против своей воли.

Как и она сама.

— О чем вы хотели спросить?

Внезапно Сигрид представила себя со стороны и смутилась. Она сидела, прижав локти к бокам и низко опустив подбородок. Теперь, когда ей удалось свернуть с рискованной тропы, которую прокладывал Тенгвальд, она пришла в ужас от того, что полностью разоблачила себя и посмела проявить любопытство.

Да, он вызывал ее любопытство. Но она боролась с этим. Изо всех сил. И будет продолжать бороться.

Глядя на красивое лицо Тенгвальда сквозь опущенные ресницы, Сигрид заметила, что он тоже пытается обуздать свои эмоции.

Она думала, что он владеет собой и остается равнодушным к сложившейся ситуации. Но Тенгвальд быстро переубедил ее. Его слова, а также сексуальная аура, создать которую ему ничего не стоило, доказывали, что он сражается с собой так же яростно, как и сама Сигрид.

Если так, то что случится, если он узнает, что ее интересует причина этой войны? Ничего, решила она.

Сигрид тяжело вздохнула, подняла взгляд и слегка улыбнулась, стараясь ободрить себя.

— Ну, — начала она, — когда мы разговаривали с вами на веранде… Я рассказала вам, к чему стремлюсь. Объяснила, что пришла пора реализовать мои мечты и что я не хочу, чтобы что-то помешало этому…

Он кивнул.

— Я честно изложила причины, которые заставили меня заключить… — на мгновение Сигрид запнулась, но вскоре нашла подходящее слово, — наш пакт.

— Да.

Ее плечо слегка приподнялось.

— Но ваши причины остались для меня загадкой. Я имею в виду то, что вынудило вас согласиться на заключение нашего… нашего соглашения.

Язык Сигрид продолжал спотыкаться на слове, описывавшем их ситуацию, и это действовало ей на нервы. Но тут она была бессильна.

— Мои причины? Вы зациклились на моих причинах?

От тона, которым Тенгвальд произнес это слово, по спине Сигрид побежали мурашки. Он удит рыбку в мутной воде. Пытается снова создать сексуальную атмосферу. Но она не клюнет на крючок.

Наконец он издал смешок и смягчил свой тон.

— Ладно, ладно… Обещаю не отклоняться от темы.

Его негромкий сексуальный смех заставил ее улыбнуться.

— Благодарю вас. Буду очень признательна.

Игра, в которую они играли, доставляла Сигрид несказанное удовольствие. Но она знала, что это очень опасно.

Тенгвальд вздохнул и рассеянно поднял лежавшую на столе бумажную салфетку. Потом уставился на тонкую свечку, горевшую в центре стола, и сказал:

— Причина у меня одна. Мой отец. Точнее, то, что я слишком похож на него.

 

5

Заинтригованная Сигрид не находила себе покоя уже две недели. Думала, что его первая любовь оказалась неудачной. Думала, что Тенгвальда обманула женщина, которой он отдал свое сердце. Но ей и в голову не приходило, что причина может заключаться в Ларсене-старшем.

Когда Тенгвальд упомянул о нем, в его тоне прозвучала горечь, и это заставило Сигрид задуматься. Утверждение, что он очень напоминает отца — человека, с которым его связывали явно непростые отношения, — окончательно сбило Сигрид с толку. Что и доказывало выражение ее лица.

— Мой отец, — после небольшой заминки продолжил Тенгвальд, — был не слишком хорошим родителем. Он был очень умным человеком, известным ученым, и я восхищался им. Смотрел на него снизу вверх. Наверно, как всякий мальчик. Но я всегда хотел от отца того, на что он был неспособен.

Наступила томительная пауза, и Сигрид физически ощутила испытываемое им напряжение. Она испугалась, что Тенгвальд не захочет продолжить. Но он сжал кулаки, спрятал их под стол, посмотрел ей в глаза и откашлялся.

— Родительская любовь. Отцовское чувство. Я ощущал недостаток многих вещей. Интереса, любви, защиты. Иными словами, мой старик обладал всеми недостатками, которыми только может обладать отец. Моя сестра чувствует то же самое. Мы с Амалией часто говорили об этом. Отец не любил нас. — На его щеке задергалась какая-то жилка. — И нашу мать тоже.

Тенгвальд положил салфетку, снова оперся локтем на стол и сцепил пальцы под подбородком.

— А мама его любила. Хотя он этого и не заслуживал. За то время, пока мы росли здесь, он ни разу не обнял ее. Ничем не показал свою любовь.

Тенгвальд порывисто провел рукой по волосам.

— Хотя супружеский долг они наверняка исполняли, — невесело усмехнувшись, сказал он. — По крайней мере дважды.

В других обстоятельствах эта фраза заставила бы Сигрид улыбнуться.

— Фактически мама была матерью-одиночкой. Она водила нас в клуб, приходила на школьные мероприятия и спортивные состязания. Помогала делать домашние задания. Делала все, чтобы у нас с сестрой было счастливое детство. Или хотя бы нормальное.

Его зеленые глаза помрачнели, и это сильно подействовало на Сигрид.

— Мой отец, — сказал ей Тенгвальд, — всегда был слишком занят своей лабораторией, своей теплицей, ездил на симпозиумы, где рассказывал о своих открытиях, получал премии или убеждал руководителей компаний финансировать его новые исследования. Для нас у него не было времени. Мы были ему не нужны. Он не хотел быть мужем. А отцом — и подавно, — мрачно добавил он.

От владевшего им смятения колебался воздух. Казалось, кто-то взял запечатанное в полиэтилен меню и помахал им перед лицом Сигрид.

— Он был настоящим ублюдком. Черствым и эгоистичным трудоголиком, которому не хватало времени на семью. — Тенгвальд тяжело вздохнул, посмотрел Сигрид в глаза и закончил: — А я весь в него.

…Сигрид проснулась в темноте и сразу поняла: что-то случилось. Она села и прислушалась. Что-то непонятное заставило ее сбросить простыню, опустить ноги на ковер и потянуться за халатом.

По дороге к двери спальни она услышала приглушенные звуки. Похоже, эти звуки доносились из комнаты девочек, находившейся рядом.

Она неслышно выскользнула в темный коридор и приоткрыла дверь соседней спальни. Полная летняя луна освещала Ловису и Лотту, лежавших в кроватях. Ловиса ворочалась, металась и что-то бормотала во сне.

Сигрид быстро подошла к девочке, положила ладонь на ее руку и заставила очнуться от кошмара.

Малышка широко открыла глаза, ее грудь вздымалась и опадала.

— Что, милая? — ласково шепнула ей Сигрид. — Тебе приснился страшный сон?

— Она гналась за мной. — Ловиса потерла кулаком сонные глаза.

— Успокойся. Все кончилось. Тебе ничто не грозит. Повернись на другой бок и усни.

Тревога заставила ее наморщить лоб.

— Я не хочу засыпать. Посиди со мной, ладно?

— Конечно, моя радость. — И тут Сигрид осенило. — Давай-ка спустимся вниз и выпьем молока. Только тихо, чтобы не разбудить Лотту.

Ловиса быстро выбралась из-под скомканного хлопчатобумажного покрывала и на цыпочках пошла к двери. Сигрид двигалась следом. Она покосилась на крепко спавшую Лотту и закрыла дверь.

Оказавшись на кухне, Сигрид налила молоко в стаканы, поставила один из них перед Ловисой и опустилась на стул, стоявший рядом.

— Кстати, откуда берутся страшные сны? — По тону девочки было ясно, что она все еще напугана.

Сигрид улыбнулась.

— Я думаю, что это вроде… сказки. Сказки, которую придумывает твой мозг.

— Я не люблю такие сказки. За мной гналась большая собака. Из ее пасти текла слюна. Зубы у нее были оскаленные. Большущие. И острые. — Девочка рассеянно взяла стакан и сделала глоток.

— Сегодня мы видели собак, когда гуляли в парке, — сказала Сигрид. — Ты их испугалась?

Ловиса подняла лицо, украшенное белыми молочными усами.

— Нет. — Она вытерла верхнюю губу тыльной стороной ладони. — Те собачки были маленькие. Совсем щенки. Они бегали за мячиком. Я смотрела на них и смеялась.

Сигрид протянула руку и пощупала ее лоб.

— Ну что ж… Возможно, эти щенки в парке заставили тебя подумать о собаках. Но существует множество причин, которые могли превратить веселье в страшный сон.

Ловиса отодвинула стакан так порывисто, что молоко чуть не выплеснулось через край, широко открыла глаза и уставилась на Сигрид.

— Может быть, перед сном ты слишком устала, — негромко продолжила та. — Если ты на что-то обиделась или из-за чего-то расстроилась, это тоже могло вызвать страшный сон.

Ловиса притихла и задумалась. Когда девочка подняла лицо, в ее глазах стояли слезы.

— Сегодня я думала о маме, — хриплым шепотом призналась она. Малышка изо всех сил пыталась справиться с собой. — Я скучаю по ней.

— Знаю, милая. То, что ты думаешь о маме и скучаешь по ней, вполне естественно.

Ловиса шмыгнула носом.

— Мама так крепко меня обнимает… И от нее всегда так хорошо пахнет…

У Сигрид сжалось сердце от сочувствия.

Девочка посмотрела куда-то в сторону, видимо стесняясь своего признания, но потом снова повернулась лицом к Сигрид. Ее взгляд был печальным.

— Мама позволяет мне сидеть у нее на коленях. А сегодня я подумала, что… что, когда она вернется, я просижу у нее на коленях целый час. И пусть Лотта смеется надо мной сколько хочет.

В горле Сигрид возник комок.

— Милая, конечно, я не твоя мама, но с удовольствием буду обнимать тебя, — дрогнувшим голосом сказала она. — И колени у меня тоже есть. Так что можешь садиться. Конечно, это не то же самое…

Ловиса заморгала глазами. Сигрид отодвинула стул и раскрыла девочке свои объятия. Та слегка помешкала, а потом слезла со стула.

— Только не надо говорить об этом Лотте, — деловито сказала Ловиса. — Она будет дразниться. Обзывать меня маленькой.

— О нет, она так не думает. Даже взрослым хочется, чтобы их время от времени обнимали.

Ловиса забралась к ней на колени, устроилась поудобнее и положила голову на плечо Сигрид. Ощутив тепло прижавшегося к ней маленького тельца, Сигрид прислонилась щекой к детскому лобику, ощутила запах свежевымытых волос и поцеловала девочку в висок. А потом инстинктивно начала качать ее и что-то мурлыкать себе под нос.

Сладкая боль в груди заставила ее вздрогнуть. Сигрид уже несколько недель ухаживала за Ловисой и Лоттой, и это доставляло ей удовольствие. Но до сих пор не сознавала, что эти дети сумели забраться к ней в душу.

То, что Ловиса приняла предложение заменить ей мать, изумило Сигрид. И наполнило такой гордостью, что сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Материнство. Сигрид всегда считала это слово чем-то вроде ругательства. Материнство лишило бы ее права уезжать и приезжать когда захочется. Помешало бы осуществлению ее надежд и достижению целей.

Она видела, как подруги одна за другой рожали детей и оказывались в ловушке, обрекая себя на скучную и пресную жизнь.

Сигрид крепко закрыла глаза и уткнулась носом в макушку Ловисы.

Может быть, эти женщины в Туресунне знали то, чего не знала она? Странное ощущение в груди заставило ее задуматься. Похоже, подруги понимали то, что ей было не дано. До этого момента…

Она качала малышку и думала, что представить себя матерью вовсе не трудно. Дыхание Ловисы стало ровным и медленным, и Сигрид поняла, что девочка уснула.

Нужно было отнести малышку в спальню и уложить в постель. Но она не могла сдвинуться с места. Качать ее было настоящим наслаждением.

Она начинала думать, что быть матерью очень приятно. Что может быть интереснее, чем видеть жизнь глазами любопытного ребенка? За прошедшие недели Сигрид успела привыкнуть к этому. Она помнила, как вместе с девочками исследовала бухту, читала книжки, рисовала, пекла печенье и булочки. И не раз изумлялась по-детски мудрым замечаниям двойняшек.

Конечно, это тяжелая работа. Очень тяжелая. Но Сигрид начинало казаться, что в положении матери преимуществ больше, чем недостатков.

Успокаивая Ловису, рассказывая ей о причинах страшных снов, а потом баюкая ее, Сигрид чувствовала себя по-настоящему счастливой. Никогда в жизни она не испытывала большего удовлетворения.

Волей-неволей она подумала, что ее представления о семейной жизни как о чем-то скучном и однообразном были ошибочными.

Семья. Чаще всего она состоит из мужчины и женщины, мужа и жены, вступивших в любовную связь, благословенным плодом которой становятся дети. Мысли о Тенгвальде, возникшие в ее мозгу, были слишком соблазнительными. Отмахнуться от них оказалось невозможно.

Если на свете существует мужчина, который может заставить ее передумать…

Не успела Сигрид закончить мысль, как в кухню вошел босой Тенгвальд, увидел ее и застыл на месте.

— Все в порядке?

Она подняла взгляд, и у нее заколотилось сердце. Обнаженные широкие плечи. Грудь, покрытая сексуальными волнистыми черными волосами. Рельефные мышцы живота, как у мужчин-фотомоделей на рекламных объявлениях в глянцевых журналах, исчезающие под пижамными штанами. Шнурок, завязанный на талии бантиком. Сигрид едва не облизала губы, следя за концами этого шнурка, спускавшимися на…

Она тут же подняла взгляд, посмотрела Тенгвальду в лицо и деланно улыбнулась. Судя по искоркам, загоревшимся в его темно-зеленых глазах, ему явно понравилось, что Сигрид заметила его тело.

— Л-Ловиса увидела страшный сон и немножко испугалась, — с запинкой объяснила она. — Пришлось спуститься и напоить девочку молоком, чтобы она успокоилась.

Тенгвальд подошел к ним, положил одну руку на плечо Сигрид, а костяшками другой притронулся ко лбу маленькой племянницы.

— Бедная малышка.

Жар его пальцев проник сквозь ткань халата. Пульс у Сигрид участился, и она отвернулась.

Его ногти были короткими и ухоженными. Рука продолжала лежать на ее плече. На мгновение Сигрид показалось, что он хочет погладить ее по шее, а потом по щеке.

Ох, пожалуйста! — умолял внутренний голос. Она закрыла глаза и заскрежетала зубами. А когда подняла веки, ладонь Тенгвальда соскользнула с ее плеча. Он пошел к холодильнику.

— Жажда замучила, — прошептал он и налил себе стакан сока.

Дверь холодильника осталась открытой, и горевшая внутри лампочка освещала Тенгвальда так же, как луч прожектора освещает стоящего на сцене артиста.

В доме было очень тихо. Она слышала, как он пил, видела, как напрягались его мышцы, обтянутые гладкой кожей. В мозгу Сигрид сама собой вспыхнула соблазнительная картина: она встает, забирает у него стакан и проводит по его шее кончиком языка…

Желание ощутить вкус кожи Тенгвальда было таким сильным, что она чуть не уступила ему. Сердце заколотилось как сумасшедшее, кровь закипела ключом. Слава Богу, что у нее на руках была Ловиса… Она испустила тяжелый вздох и уставилась в пол.

Сигрид услышала, как Тенгвальд поставил пакет на полку и осторожно закрыл дверь холодильника. А потом увидела его босые ноги.

Он опустился на корточки, бережно взял Сигрид за подбородок и заставил поднять глаза.

— Сигрид, это поразительно. Просто поразительно.

Его голос манил. Влек к себе. Но она упрямо молчала, не зная, что он имеет в виду. Да, переполнявшее ее желание было поразительным, но как Тенгвальд догадался об этом, если она не произнесла ни слова?

Поняв, что отвечать Сигрид не собирается, он прошептал:

— Спасибо за заботу о девочках. Я никогда бы с этим не справился.

Потом Тенгвальд поднялся, прикоснулся к локону, упавшему на щеку Сигрид, и отвел его в сторону.

Она не могла вымолвить ни звука. Полностью лишилась дара речи.

— Сейчас я возьму Ловису, — еле слышно сказал ей Тенгвальд.

Слегка коснувшись Сигрид, он подхватил малышку, встал и на цыпочках пошел к двери кухни. А потом обернулся и улыбнулся.

— Думаю, вам следует знать, — нежно сказал он, — что вы очень хорошо смотритесь с ребенком на руках.

Пронзившее ее удовольствие было ошеломляющим и неожиданным, как удар молнии. Но оно тут же сменилось чувством оскорбленной гордости.

— Не понимаю, чему вы так удивляетесь. — Сигрид быстро пошла за ним следом. — Материнский инстинкт есть у каждой женщины.

Тенгвальд пропустил ее слова мимо ушей и начал подниматься по лестнице.

Да, каждая женщина умеет утешать испуганных малышей. Защищать детей, которым грозит беда. С природой не поспоришь.

А то, что материнский инстинкт проснулся в ней только сейчас, под крышей дома Тенгвальда, — просто случайность. Но каким бы приятным ни было это внезапно проявившееся чувство, поощрять его Сигрид не собиралась.

Черт побери, у нее есть планы! Она и так слишком долго приносила себя в жертву. Так долго, что Тенгвальд и представить себе не может.

Нет, своего шанса она не упустит. Ни за что…

Днем Тенгвальд нашел Сигрид и девочек на заднем дворе. Она достала несколько ветхих простыней, крепкую бечевку, старые ящики, и Лотта с Ловисой начали что-то строить. Сигрид наблюдала за ними, сидя в тени дуба.

Тенгвальд находился рядом с ней уже добрых десять минут, молчание становилось попросту неприличным.

— Каково это было? — вдруг спросил он.

— Каково было что?

— Расти без матери, — объяснил Тенгвальд.

Сигрид не ответила. Просто устремила на него чудесные голубые глаза. Внезапно им овладела неуверенность. Может быть, его вопрос был слишком дерзким? Слишком личным?

Но неловкость не охладила любопытства. Ему хотелось знать о Сигрид как можно больше.

— Я не обидел вас, нет? — спросил он.

Она покачала головой, но продолжала молчать.

Надеясь заставить ее разговориться, Тенгвальд сказал:

— Когда я был мальчиком, мать значила для меня очень много. Практически все на свете. Не могу представить себе, как бы я рос без нее.

Сигрид слегка пожала плечами.

— Тенгвальд, недаром люди говорят — чего не знаешь, о том душа не болит.

— Вы говорили, что отец рассказывал о ней.

Эти слова заставили Сигрид улыбнуться.

— Да, рассказывал. У него были фотографии. Их свадьба. Мое рождение. И другие случаи. — Она сделала паузу, а когда продолжила, ее тон слегка изменился. — Папа много рассказывал о маме. Судя по всему, он очень любил ее.

— Он так и не женился во второй раз?

Сигрид покачала головой, и ее длинные волосы рассыпались по плечам.

— Это мне и в голову не приходило. — Уголок ее рта изогнулся. — Ни одна маленькая девочка не хочет, чтобы ее папа женился снова. Но теперь, когда я стала старше, мне кажется, что у него вообще не было возможности с кем-то познакомиться. Он с утра до ночи трудился на бензоколонке.

— И вы тоже, — напомнил Тенгвальд.

— Да. Но в этом нет ничего плохого, верно? Работа уберегает ребенка от неприятностей.

Он хмыкнул.

— Верно. Однако есть и другие способы. Спорт. Кружки. Школа. Вам нравилось учиться? Какие предметы были у вас любимыми?

— Ловиса! — выпрямившись, крикнула Сигрид. — Осторожнее, пожалуйста! — Она покосилась на Тенгвальда и снова посмотрела на девочек. — Я спросила, не нужна ли им моя помощь. Но они ответили, что рыцарям Круглого Стола, строящим замок, помощь не требуется.

Тенгвальд засмеялся.

— Дети всех возрастов любят короля Артура. И девочки, и мальчики.

— Да. Мы как раз читаем роман сэра Томаса Мэллори в переложении для детей. — Сигрид насмешливо улыбнулась. — Я ждала, что они попросят меня играть роль принцессы, попавшей в беду.

— Ну, принцесса — это еще полбеды, — в тон ответил Тенгвальд. — Что бы вы делали, если бы они попросили вас играть дракона?

Сигрид негромко рассмеялась, и у него сразу полегчало на душе.

— Ну, если бы они выбрали подходящее время, я бы справилась и с этой ролью.

Он вытянул ноги.

— Простите, не могу поверить. Вы ничуть не похожи на дракона.

— Подождите немного. Скоро вы узнаете, что настроение у меня бывает разное.

Я с удовольствием увидел бы тебя в любом настроении, подумал Тенгвальд.

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь пышную листву, падал на ее красивые загорелые ноги. Тенгвальд обвел их пристальным взглядом.

Прошло несколько минут, прежде чем он понял, что Сигрид не ответила на его вопрос.

— Вы так и не сказали, — начал он, — нравилось ли вам учиться. Вы любили все предметы подряд? Или, как мне, какие-то давались вам с трудом?

— Все дается с трудом, — ответила она. — А вы придерживаетесь другого мнения? — Внезапно Сигрид встрепенулась, посмотрела на наручные часы и выпалила: — Кстати, как вы здесь очутились? Разве вам не нужно быть в лаборатории? Или в теплице?

Конечно, нужно. Работы у него хватает. Требуется ухаживать за растениями. Регистрировать данные. Но что-то мешало ему.

Что-то… Черта с два. Он прекрасно знал, что именно ему мешало.

Сигрид. Она была необычной женщиной. Ему хотелось проводить время с ней. А эксперименты пусть горят синим пламенем…

Тенгвальд смущенно хмыкнул.

— Нет, так легко вы не отделаетесь, — пытаясь отвлечь Сигрид, сказал он. — Значит, в школе вам тоже было нелегко, да? Расскажите подробнее.

Она сморщила носик — зрелище было прелестное. Но когда Сигрид закусила губу, Тенгвальд понял, что она внезапно занервничала.

— Мне очень повезло со школой…

Казалось, начав говорить, она успокоилась, и он тут же забыл о своем наблюдении.

Сигрид заерзала в кресле.

— Смерть мамы взбудоражила весь город. К отцу пришли сестры, преподававшие в начальной приходской школе при монастыре. Это была лучшая школа в нашем городке. Они предложили учить меня бесплатно, и отец с радостью согласился. После нее я поступила в восьмой класс средней школы. Это было чудесное время.

Ее лицо засияло.

— Преподавание в школе — самое лучшее занятие для монахинь.

Сигрид кивнула.

— Да. Эти самоотверженные женщины оказали на меня большое влияние.

— Серьезно?

Она широко улыбнулась.

— Сестры приучили меня читать. Много читать. В книгах, которые они мне давали, говорилось об огромном мире, который с нетерпением ждет, чтобы его познали.

— Понятно. Значит, именно благодаря монахиням вы стали мечтать о путешествиях. Они положили этому начало.

— Да, верно. Но сестры продолжали поощрять меня… много лет.

Наступила неловкая пауза. Казалось, Сигрид никак не могла решить, на что направить взгляд, — он перепархивал с предмета на предмет как бабочка, перелетающая с цветка на цветок.

— Как вы, наверно, догадываетесь, — наконец сказала она, — моими любимыми предметами были литература и иностранный язык. Точнее, испанский. Он такой поэтичный. К счастью для меня, сестры учились в Испании, так что испанский был у нас обязательным предметом. А вашим любимым предметом наверняка было естествознание.

— Да уж… — Тенгвальда удивила досада, прозвучавшая в его тоне. — Всю жизнь мечтал.

Судя по выражению лица Сигрид, эта реплика удивила ее не меньше, чем его самого.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она.

Тенгвальд не знал, что ответить. Какого черта он ляпнул эту фразу?

— Вы не хотели стать ученым? — И тут Сигрид осенило. — Вы стали химиком благодаря отцу!

В ее тоне не было ни капли осуждения. Но почему у Тенгвальда возникло такое чувство, словно на него показали пальцем? Скорее всего, в этом виноваты угрызения совести.

— Я угадала? — Сигрид наклонилась к нему, положила руку на подлокотник кресла и еле слышно прошептала: — Вы хотели привлечь его внимание…

Тенгвальд чувствовал себя так, словно его лицо было мишенью, а Сигрид попала прямо в яблочко.

Подтверждать ее слова не требовалось. Интуиция помогла ей понять правду. Ее глаза потемнели от искреннего сочувствия.

— Ох, Тенгвальд, это просто поразительно! — Она вздохнула и откинулась на спинку кресла. — Взрослые оказали огромное влияние на наше детство. Монахини заставили меня дать клятву вырваться из Туресунна любой ценой и увидеть мир, о котором было написано в их книгах. А пример отца заставил вас выбрать профессию агрохимика. Вполне возможно, что никто из них не сознавал, как это скажется на нас. — Сигрид медленно покачала головой. — Во всяком случае, сестры-монахини об этом не подозревали.

— Мой отец тоже. — Тенгвальд снова удивился легкости, с которой он признавался ей в своих сокровенных тайнах. — До моих духовных запросов ему не было никакого дела.

Сочувствие, которое испытывала к нему Сигрид, стало еще сильнее.

— Мне очень жаль, что вы сердитесь, — сказала она Тенгвальду. — Неужели отцу и впрямь было не до вас? Может быть, он работал от зари до зари, стараясь обеспечить семью? Сделать так, чтобы у вас, сестры и матери было все необходимое?

— О да, добытчик он был замечательный. Но добывал все необходимое только для себя. Точнее, для своей работы. Создал для себя лабораторию. А вот дом, который он построил для семьи, был просто ужасным. Мать всю жизнь спала в комнате, площадь которой составляла девять квадратных метров. Денег у отца была куча, но он и гроша не дал на дом, которым она могла бы гордиться. Черт побери, ему было плевать на то, что у нас течет крыша! Сигрид, ему просто было наплевать на нас. На нас всех.

У Тенгвальда саднило внутри. Он сделал ошибку, открыв старый шкаф со скелетом. Но в красивой женщине, сидевшей рядом с ним под кроной огромного дуба, было что-то… что-то такое, от чего у мужчины развязывается язык. И заставляет забывать об осторожности.

— Но больше всего меня злит то, — продолжил он, — что я действительно пытался найти с ним общий язык. Только безуспешно.

— В самом деле?

— Я изучал его труды. Выбрал для себя поприще, которое позволяло реализовать его идеи. Продолжить его дело. Защитил докторскую диссертацию, собирался вернуться домой, чтобы подключиться к его работе… А что сделал он? Как вы думаете, что он сделал?

Сигрид пытливо смотрела на него.

— Его хватил удар. Прямо в лаборатории. Он умер, Сигрид. Умер и не дал мне возможности… — Тенгвальд осекся. Собственные мысли показались ему чудовищными.

Сигрид погладила его по щеке. Это прикосновение было нежным и бережным.

— Мне очень жаль, Тенгвальд.

Ее близость не просто утешала, но дарила блаженство… Он вздохнул и немного расслабился.

Она слегка сжала его руку.

— Очень жаль. Честное слово. Вы столько лет учились, а в конце концов выяснилось, что ваш выбор…

— Нет, нет, — перебил Тенгвальд. — Я не жалею о своем выборе. Я люблю свою работу. Меня всегда привлекала химия. И другие естественные науки. Генетика, биология, физиология растений… Просто я… ну… — Смущение помешало ему закончить фразу.

— Если вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь, — пробормотала Сигрид, — то я не совсем понимаю, за что вы сердитесь на отца.

— Ох, Сигрид, простите меня! Я не собирался вываливать на вас свои неприятности.

— Ничего страшного. Вываливайте.

Она слегка улыбнулась, и Тенгвальд невольно улыбнулся ей в ответ.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями. Ему хотелось, чтобы она поняла его тогдашнее состояние. Почему-то это казалось очень важным.

— Я всегда принимал близко к сердцу отцовское равнодушие, — нерешительно начал Тенгвальд.

Сигрид поморщилась, но он знал, что выбрал правильное слово.

— В детстве я думал, что чем-то не угодил ему. Не оправдал его ожиданий. Но это продолжалось недолго. Понимаете, отец был равнодушен не только ко мне, но и к сестре с матерью. Для него имела значение только его работа.

Тенгвальд сделал глубокий вдох, а потом с силой выдохнул.

— И тогда я решил, что единственный способ достучаться до него — это обратить на себя его внимание. Если понадобится, то силой.

От досады у него покраснело не только лицо, но и шея. Собственные слова повергли его в отчаяние.

— И вы сделали это, — продолжила Сигрид, — став видным специалистом в его области.

— Черт побери, почему это звучит так высокопарно?

— Тенгвальд, в том, что вы хотели обратить на себя внимание отца, нет ничего плохого. Наоборот, это делает вам честь.

— Но все годы напряженной учебы пошли коту под хвост, — пробормотал он. — Когда я был готов присоединиться к своему старику и найти с ним общий язык, он взял и протянул ноги…

— Не говорите так, Тенгвальд. На свете есть множество людей, которые с наслаждением… — ее голос дрогнул, — воспользовались бы той возможностью учиться, которая была у вас.

Что-то щелкнуло, в воздухе посыпались искры, и волосы Тенгвальда встали дыбом. В голосе Сигрид прозвучала подлинная страсть.

— Вы говорили, что вам нравится ваша работа, — напомнила она.

— Да. Я люблю ее.

— Значит, нельзя говорить, что все было ни к чему. Это несправедливо.

Тенгвальд смущенно кивнул. Внезапно у него заболело горло.

— Вы правы, — с трудом выдавил он.

Сигрид внимательно посмотрела ему в лицо и негромко проговорила:

— Тенгвальд, может быть, на самом деле вы вовсе не сердитесь на отца? Может быть, это всего лишь печаль, вызванная тем, что ваши планы найти путь к его сердцу не сбылись?

Он опустил взгляд и залюбовался изящными пальчиками, лежавшими на его руке. А потом сказал:

— Сигрид, я действительно чувствую печаль. Как будто у меня отняли часть души. На ее месте образовалась дыра, которая не заполнится никогда. Но злость я чувствую тоже. Злость, которая доводит меня до белого каления. — Он поднял глаза. — Отец мог заполнить эту дыру. Но не захотел.

В красивых глазах Сигрид блеснули слезы, и она молча сжала ему руку. Иногда слова просто не нужны.

Они сидели на солнышке и следили за девочками, гарцевавшими на воображаемых лошадях вокруг самодельного замка.

Мрачные мысли, только что владевшие Тенгвальдом, рассеялись без следа. Он ощущал бодрость, спокойствие и прилив новых сил. Благодаря Сигрид. Благодаря ее пониманию и сочувствию.

Да, в этой женщине действительно есть что-то особенное, решил он. Что-то захватывающее.

Уложив детей, Сигрид спустилась вниз. День был долгий и утомительный. Ей хотелось часок посидеть спокойно, а потом самой пойти спать.

Она вошла на кухню и остановилась как вкопанная.

У стола стоял Тенгвальд. Его лицо было хмурым и недовольным.

— В чем, дело? Что случилось?

— Сегодня во второй половине дня это доставил курьер. — Он помахал конвертом. — Письмо от агрохимической компании, но никто не удосужился его перевести.

Тенгвальд был расстроен. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять это.

— Они прекрасно знают, что… — он поднял руку ладонью вверх, — я не говорю по-испански.

Надеясь развеселить его, Сигрид спросила:

— А читать можете?

Выражение зеленых глаз Тенгвальда тут же изменилось, и он улыбнулся.

— Вопрос законный. Нет. Не говорю и не читаю.

— Как бы сказали в этом случае ваши племянницы? «Что, съел, дядя Тенгвальд»?

— Сигрид! — Шокированный, он захлопал глазами. — Мы же ругали двойняшек за то, что они пользуются этим выражением!

А затем оба покатились со смеху.

— Как же вы справлялись с этим раньше? — спустя минуту спросила она.

— Без труда. Обычно всю почту переводили для меня на английский, который я более или менее знаю. Я думал, они к этому привыкли. Но произошла какая-то накладка. Наверно, кто-нибудь из администрации мог бы выслать перевод по факсу, но на мой звонок никто не ответил. Похоже, рабочий день там кончился, так что придется ждать до завтра. — Тенгвальд пожал плечами. — Но мне не терпится узнать содержание письма. Я ждал, что они сообщат о результатах предварительных испытаний регулятора роста растений, над которым я работаю.

— Если хотите, я помогу.

Его лицо засияло.

— Серьезно?

— Я владею испанским далеко не в совершенстве, но могу попробовать. Только схожу за словарем. Это пригодится. — Она шагнула к лестнице.

— Встретимся у меня в кабинете, — сказал ей вслед Тенгвальд.

Когда Сигрид пришла со словарем, он открыл бутылку красного сухого вина, наполнил бокалы и один из них вручил ей.

— Думаю, переводу это не помешает.

— Спасибо. — Она пригубила бокал, поймала взгляд Тенгвальда, брошенный им поверх ободка, ощутила знакомую вибрацию воздуха, слишком сильную, чтобы ее не почувствовать, и с трудом проглотила ярко-рубиновую жидкость. — Ну что, начнем? — Не дожидаясь ответа, она положила книгу, поставила бокал на крышку стола и посмотрела на письмо. Мгновение Сигрид изучала его, а потом с улыбкой сказала: — Это от агрохимической компании, название которой вы знаете и так.

— Человека, с которым я чаще всего имею дело, зовут Хуан Хименес.

Обороты, которыми пользовался Тенгвальд, были безупречны с точки зрения грамматики, и внезапно Сигрид почувствовала неуверенность. Ей никогда не освоить этот стиль. С чего она взяла, что может помочь такому образованному человеку?

Он не знает, что ты набитая дура, шепнул ей внутренний голос.

Она нашла подпись в конце страницы.

— Да, это от доктора Хименеса. Вы знаете, что Хуан — это испанский вариант нашего имени Ханс?

— Нет, не знаю.

— Доктор Хименес — начальник отдела… э-э…

— Исследований и развития, — закончил за нее Тенгвальд и придвинул Сигрид кресло. — Садитесь. В ногах правды нет. Кто знает, сколько времени нам понадобится? — Затем он взял стул и сел с ней рядом.

Сигрид ощущала, что твердое колено Тенгвальда прижимается к ее бедру, но изо всех сил старалась не обращать внимания ни на это прикосновение, ни на искры, трещавшие в воздухе.

— Ладно. — Она уставилась на листок бумаги. — Приступим к делу. Он надеется, что у вас все благополучно, — это предложение понять легко. А вот дальше… — Сигрид запнулась и покачала головой. — Ничего не понимаю. Тенгвальд, у меня получается какая-то ерунда:

Она начала листать словарь, через две минуты захлопнула его и начала снова:

— Согласно этому письму… — Смущение заставило ее покачать головой и помешало закончить фразу. — Но это же просто глупость… — Она снова остановилась, испугавшись, что не сможет помочь Тенгвальду.

Максимум того, на что она способна, это перевести текст дословно.

— Тут написано, — наконец сказала она, показав пальцем на строчку, — что нос доктора Хименеса дрожит от вашего препарата.

И тут выяснилось, что Тенгвальд прекрасно понял загадочную фразу. На его лице расплылась широкая улыбка.

— Нос — не часть тела. А Нос! С большой буквы.

Но растерянная Сигрид все еще ничего не понимала.

— «Нос», — объяснил Тенгвальд, — это название должности человека, который проводит экспертизу новых агрохимических средств. То есть, по-нашему, «нюхач». Человек, оценивающий химикаты, которые потом осваиваются производством и продаются во всех странах мира.

Ярко-зеленые глаза Тенгвальда горели от возбуждения, в них хотелось смотреть снова и снова. Но удрученная Сигрид опустила подбородок и вновь сосредоточилась на злополучном письме.

— Ну, — продолжила она, — по словам уважаемого доктора… — тут Сигрид снова полезла в словарь, — Нос не сумел получить те же результаты с помощью других известных к данному моменту регуляторов роста растений.

— Ура! — Тенгвальд выбросил вверх кулак; его радость рвалась наружу, как воздух из проколотого иголкой воздушного шара.

Сигрид смотрела на него и смеялась. Судя по всему, новости были хорошие.

— Понимаете, если эффективность моего препарата значительно превосходит эффективность уже существующих, — объяснил он, — это значит, что моя работа не имеет себе равных!

Радость сделала его лицо еще красивее. Сигрид забыла обо всем на свете и пялилась на него во все глаза. Это становилось просто непристойным.

— Есть разные типы регуляторов роста растений, — увлеченно продолжил Тенгвальд. — Отличительная особенность моего препарата состоит в том, что он обладает комплексным действием.

— Поразительно. — Она не могла отвести взгляд от его счастливого лица.

— Но самое поразительное, что мой регулятор роста можно использовать при выращивании самых разных сельскохозяйственных культур. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Сигрид, захваченная этим зрелищем, с величайшим трудом пролепетала:

— Значит… новости действительно хорошие…

Тенгвальд засмеялся.

— Хорошие? Слабо сказано. Попросту грандиозные! Химический состав моего препарата совершенно оригинален. Это означает патент. И столько денег, сколько мне не потратить до конца жизни.

Сигрид думала о роскошном доме, в котором жил Тенгвальд, о его огромном участке, лаборатории, теплице… У него уже было все, чего он хотел.

— Интуиция подсказывает мне, — вырвалось у нее, — что вы радуетесь вовсе не деньгам.

Он вздохнул.

— Вы правы. Деньги тут ни при чем.

— Вы довольны, потому что сделали что-то по-настоящему важное.

Тенгвальд только улыбнулся.

— Отец гордился бы вами, — прошептала Сигрид, решив, что ему нужно знать это.

Он застыл как вкопанный, и на мгновение она испугалась, что он обиделся. Но тут Тенгвальд протянул руку и коснулся ее щеки.

— За такие слова вас следует расцеловать.

 

6

У Сигрид захватило дух. Она смотрела в его глаза и чувствовала, что тонет в них.

— Пожалуй, я так и сделаю.

Тенгвальд наклонился и прильнул к ее рту. Его губы и язык отдавали терпким вкусом красного мерло. И хотя Сигрид едва притронулась к своему бокалу, у нее закружилась голова. Она была пьяна без вина.

Сигрид крепко зажмурилась, слегка прикусила нижнюю губу Тенгвальда и улыбнулась, услышав вырвавшийся у него негромкий стон.

Но тут в ее мозгу протяжно завыла сирена. Нет, нельзя! Так нельзя! Разве не этого она всеми силами избегала столько лет?

— Тенгвальд… — прошептала Сигрид, понимая, что ее тон говорит сам за себя.

— Пожалуйста… — Его голос был сдавленно-хриплым. — Сигрид, давайте насладимся этим мигом. Всего минутку. Никаких последствий. Просто… позвольте мне…

Тенгвальд поцеловал ее, и опьянение, которое она ощущала минуту назад, показалось ей цветочками. Если бы Сигрид не сидела, а стояла, то наверняка упала бы. Ее колени подкосились, руки опустились сами собой. Даже позвоночник изменил ей — она боялась, что сейчас соскользнет с кресла и упадет на пол.

Но не упала, а выполнила просьбу Тенгвальда. Сдалась ему и наслаждалась каждой секундой.

Сигрид опустила веки, прижалась к нему и провела ладонями по его мускулистым предплечьям, ощущая, как тонкие пружинистые волоски покалывают чувствительную кожу между пальцами. А когда их тела соприкоснулась, ее опалило жаром.

Он целовал ее.

Отдавшись чувству, Сигрид гладила его тугие бицепсы, широкие плечи и сильную грудь, обтянутую тонкой хлопчатобумажной тканью.

Он целовал ее.

Его руки ласкали ее лицо, их языки сталкивались. Она чувствовала его запах. Кончики пальцев ощущали стук его сердца. От винного вкуса его губ кружилась голова.

Он целовал ее.

Желание пронизывало ее тело, пожирало, воспламеняло ее так, как она и не мечтала. Сигрид хотелось еще теснее прижаться к нему, руки сами собой вцепились в рубашку и привлекли его ближе.

Он целовал ее.

Чувственность заволокла мозг туманом, но обострила ощущения. Сигрид почувствовала, как ладонь Тенгвальда легла на ее грудь. Когда он провел кончиком пальца по соску, тот затвердел и сладко заныл.

Тенгвальд слегка отстранился, но его губы были так близко, что она ощущала каждый его вдох. Нижняя губа легко коснулась ее подбородка, прошлась по щеке и виску. Потом его губы скользнули по ее лбу и медленно спустились к переносице.

Поцелуй закончился, но страсть, которую ощущала Сигрид, не уменьшилась ни на йоту. Наоборот, усилилась и охватила тело пламенем.

Ее легкие судорожно втягивали кислород. Тенгвальд был так близко, она так желала его, что решила: будь что будет. Как веревочке ни виться, а концу быть.

Стать единым целым. Слиться так, что ближе некуда. Как и положено мужчине и женщине. Эта мысль заставила ее резко открыть глаза, и Сигрид увидела, что Тенгвальд смотрит на нее. В его взгляде горела пламенная страсть. Она никогда в жизни не ощущала себя такой желанной.

— Сигрид, мы должны остановиться. Да, я сам предложил насладиться этим мигом, но… Милая, — он с трудом проглотил комок в горле, — мы должны остановиться, пока не стало слишком поздно.

Сигрид понимала, что он прав. Вернее, это понимал ее мозг. Но тело и душа кричали: почему?!

Чуть позже они сидели в гостиной — он на диване, она в кресле. Хотя они очень старались держаться друг от друга на расстоянии, однако Сигрид чувствовала, что их отношения изменились. Причем самым коренным образом.

Сила их взаимного тяготения немного ослабла. Нет, она все еще чувствовалась. В воздухе что-то продолжало шипеть и потрескивать. Но поцелуй, которым они обменялись, стал тем предохранительным клапаном, который снизил напряжение атмосферы, доходившее до критического уровня.

Сигрид невольно пришла к выводу, что это изменение коснулось самого главного. Теперь она ощущала спокойствие. Неловкость исчезла. Она поняла, что может всецело доверять Тенгвальду.

Он чувствовал ту же страсть, что и она сама, но нашел в себе силы прервать поцелуй. Это доказывало, что он заслуживает доверия. Он знал, что Сигрид не хочет прочной связи. Знал, что она не желает переступать черту. И сделал все, чтобы этого не случилось. Сохранил голову на плечах.

Действия Тенгвальда говорили, что на него можно положиться, можно рассчитывать, что он поступит правильно… какой бы ни была ситуация. Это имело для Сигрид огромное значение.

У нее потеплело на душе. Она ощущала чувство глубокой благодарности. Сегодня вечером Тенгвальд мог овладеть ею. Она отдалась бы ему с радостью. И все же он сумел сдержаться. Эта благодарность требовала выхода. Сигрид хотелось отплатить ему добром за добро. Как-то компенсировать то, что он мог легко получить, но от чего предпочел благоразумно отказаться.

— Просто поразительно, как на нас повлияло наше прошлое, — наконец сказала она.

— Во всяком случае, на меня оно повлияло очень сильно. — Тенгвальд наклонился и долил ее бокал.

— Но еще поразительнее, — продолжила Сигрид, — что прошлое влияет на каждого по-разному.

Между его бровями появилась крошечная морщинка, и она поняла, что он сбит с толку.

— Например, возьмем вас и вашу сестру, — непринужденно объяснила Сигрид. — Вас воспитывала одна мать, у вас был один отец, вы одинаково страдали от его невнимания, но отношение к любви, браку и прочной связи у вас полностью противоположное.

Тенгвальд нахмурился еще сильнее.

— Ай, бросьте! — Она фыркнула. — Не притворяйтесь, будто вам не приходило в голову, что ваша сестра выбрала себе в мужья… скажем так, человека не совсем обычного. — Сигрид протянула руку и взяла бокал с вином, стоявший на кофейном столике. — Я ненамного младше вашей сестры, — продолжила она. — Когда Амалия приехала в Туресунн с Фредриком Истгордом, я слышала кое-какие разговоры. — Сигрид усмехнулась. — Вы знаете, что такое маленький городок. Сплетни — любимое тамошнее развлечение.

Морщина на переносице Тенгвальда разгладилась, и он улыбнулся. У Сигрид тут же полегчало на душе.

— Люди шептались о разнице в возрасте, — понизив голос, сказала она.

Тенгвальд не выдержал и рассмеялся.

— Нет, они не хотели сказать ничего плохого, — добавила Сигрид. — Просто это давало повод для разговоров. И возможность как-то скоротать время…

Она сделала долгую паузу, пригубила бокал и заморгала. Терпкий вкус мерло напомнил ей вкус губ Тенгвальда.

— Даже самый бездарный доморощенный психолог пришел бы к выводу, что ваша сестра искала мужа, который мог бы заменить ей отца.

Внезапно взгляд Тенгвальда стал рассеянным.

— Признаюсь, — наконец сказал он, — что сам подумал о том же, когда Амалия объявила, что собирается выйти замуж за Фредрика.

— Но влияние отца на ваше отношение к семье оказалось совсем другим.

Тенгвальд кивнул.

Почва была подготовлена. Настало время бросить в нее зерно собственной мудрости. Сделать ему маленький, но чрезвычайно важный подарок.

— Вы сказали, что очень похожи на отца, — начала Сигрид. — Что вы слишком увлечены работой и никогда не сможете быть хорошим отцом. — Для усиления эффекта она выдержала паузу, а потом продолжила: — Но мне кажется, что все это — жестокое заблуждение.

Тенгвальд снова нахмурился, но это не повлияло на решение Сигрид поделиться с ним своими мыслями. Требовалось освободить его из тюрьмы, в которую он сам себя заключил.

Видя, что она не торопится объяснить, что именно имеет в виду, Тенгвальд спросил:

— Жестокое заблуждение? Почему?

— По-моему, вы ничуть не похожи на отца.

От этого дерзкого заявления морщинка между бровями Тенгвальда стала еще глубже.

Сигрид почесала нос.

— Точнее, вы напоминаете отца намного меньше, чем вам кажется.

Он напрочь забыл про стоявший на столике бокал и пристально посмотрел на прекрасную собеседницу. В его зеленых глазах зажглась тревога. Сигрид захотелось отвернуться, но она этого не сделала.

— Да, вы, как и отец, любите свою работу, — решительно сказала она. — Вы выбрали профессию по наследству. Я знаю, было время, когда вы проводили каждую свободную минуту в лаборатории и теплице. Полностью отдавались своим исследованиям и экспериментам. И если бы захотели, то стали бы законченным трудоголиком. Точно таким же, каким был ваш отец.

Сигрид наклонилась, поставила бокал на стол и негромко продолжила:

— Но все изменилось, как только к вам приехали двойняшки. Вы не можете не признавать этого, но…

Выражение глаз и лица Тенгвальда было непроницаемым. Она понятия не имела, как сказанное ею повлияло на его мысли и чувства. Он мог в любой момент вспыхнуть от гнева или заключить ее в объятия.

— Ваше отношение к девочкам, — сказала Сигрид, показав на потолок и имея в виду спальню, в которой крепко спали Ловиса и Лотта, — можно назвать образцом любви, доброты и внимания. Эти дети вам дороги. Что видно невооруженным глазом. Вы щедро отдаете им свое время. — Чтобы продолжить речь, ей пришлось проглотить комок в горле. — На что ваш отец не был способен.

Подбородок Тенгвальда напрягся, глаза заблестели, из груди вырвался тяжелый вздох.

— Но, Сигрид, _ срывающимся голосом проговорил он, — на такое способен каждый. Честное слово. Тут все дело в сроке. Несколько недель. Месяц-другой… Старые привычки умирают с трудом.

— Но все же умирают.

Однако это его не убедило.

Тенгвальд поднял руку и начал рассеянно поглаживать лоб.

— Я понимаю, к чему вы клоните, и очень благодарен вам за поддержку. Но согласиться с вами не могу. Разве вы никогда не слышали старую пословицу о том, что яблоко от яблони недалеко падает?

Изумленная Сигрид широко раскрыла глаза.

— Подумайте сами, что вы говорите! Да как у вас язык поворачивается? Вспомните Амалию. Вы выросли с ней в одном доме. В одной и той же обстановке.

Он положил руку на валик дивана.

— Почему это вдруг стало так важно? Я прекрасно жил один…

— Тенгвальд, это важно потому, что один вы жили вовсе не прекрасно, — ответила Сигрид.

Его тело внезапно напряглось. Похоже, это замечание ему радости не доставило. Если она правильно поняла выражение его лица, Тенгвальд решил, что его в чем-то обвиняют.

Испугавшись, что он окончательно рассердится, Сигрид быстро объяснила:

— Я хочу сказать вот что… Мне кажется, что до приезда детей вам здесь жилось… довольно одиноко. Вы проводили время со своими растениями, вели исследования… Вы отгородились от людей. Стали отшельником. Это неестественно. И неправильно.

— Подождите минутку, — ощетинился Тенгвальд. — Я вовсе не отшельник. Я встречался с людьми. Амалия знакомила меня со своими подругами.

Лицо Сигрид приняло ироническое выражение.

— Несколько случайных свиданий с женщинами, которых вам навязывали… Разве это жизнь?

— Сигрид, мне подходит такая жизнь. Это именно то, что мне нужно.

О Боже, он все-таки рассердился… Это в ее намерения не входило.

— Тенгвальд, послушайте… Я сказала это совсем не для того, чтобы вас обидеть. Мне хотелось, чтобы вы были счастливы. Я видела, как вы общаетесь с Ловисой и Лоттой. Вы их любите.

От возбуждения у него запульсировала жилка на виске. Его глаза сузились.

— Конечно, я их люблю. Это мои племянницы, дети моей сестры. Замечательные девочки. Настоящее Божье благословение. Но это не значит, что я могу жениться и растить детей. Я не создан для того, чтобы быть отцом! — сердито выпалил он.

Стало ясно, что ситуация, в которой очутился Тенгвальд, ему чрезвычайно не нравилась. Даже если он сам не сознавал этого.

— Можете мне поверить.

Эти слова заставили Сигрид вспомнить, что теперь она верит ему, причем полностью. Тенгвальд сделал для этого очень многое.

— А вы можете поверить мне, — мягко, но решительно ответила она.

После этих слов его гнев пошел на убыль. Тенгвальд откинулся на спинку дивана и начал ждать продолжения. И Сигрид его не разочаровала.

— Вы говорили, что отец никогда не уделял вам времени. Никогда не обращал на вас внимания. Ни разу не играл с вами. — Она облизала губы. — А я собственными глазами видела, как вы играли с девочками. Учили их плавать. Бегали с ними по двору. Придумывали для них все новые и новые игры. И это доставляло вам удовольствие. Если вам было весело с Ловисой и Лоттой, то насколько приятнее вам было бы проводить время с собственными детьми? — закончила она.

Похоже, этот вопрос привел его в замешательство. Он уставился в дальний угол комнаты.

— Тенгвальд…

Сигрид умолкла. Он наверняка посмотрит на нее, когда она заговорит снова. То, что она собиралась сказать, было очень важно. Ее ожидания оправдались: стоило ей продолжить, как он обернулся.

— Вы выкроили время для этих детей. И продолжаете его выкраивать. Разговариваете с ними. Более того, вы слушаете их. Благодаря вам девочки знают, что их любят и ценят. И вы делаете это вовсе не из чувства долга или по обязанности, а потому что сами хотите этого. Вы понимаете их. Знаете, что им нужно. А что было бы, если бы вы приходились им отцом, а не дядей?

Тенгвальд затаил дыхание.

— Я понимаю вашу тревогу. Вы боитесь, что это долго не протянется, — тихо сказала Сигрид. — Но я думаю, что в этом нет ничего сложного. Все дело в равновесии. В равновесии между любимой работой и семейной жизнью. С Лоттой и Ловисой у вас все выходит замечательно. И если… если у вас будет своя семья… вы легко с этим справитесь.

После ее слов воцарилось молчание. Тенгвальд потер подбородок большим и указательным пальцем, потом опустил руку и положил ее на колени.

— Не знаю, что и сказать.

Сигрид улыбнулась.

— Не говорите ничего. Я хочу только одного: чтобы вы прислушались к моим словам. — Внезапно она почувствовала неимоверную усталость и вздохнула. — И просто… как следует подумали.

Именно этим он сейчас и занимался. Впрочем, как и сама Сигрид.

Неужели Тенгвальд считает ее человеком, к словам которого следует прислушаться?

Все дело во внешности. Разве она плохо усвоила этот урок? Тенгвальд и представления не имеет, что она мошенница. Самозванка. Принимает видимость за действительность. Уважает ее. Считает компетентной. Знающей. Он сам так сказал. Ловко она его одурачила. Обвела вокруг пальца.

Но именно благодаря этому Тенгвальд обратит внимание на ее слова. Прислушается к ее совету. А там… кто знает? Подарок, который она сделала ему сегодня вечером, может полностью изменить образ его мыслей… его самооценку… его отношение к любви и браку.

А в конечном счете — всю его жизнь.

…Тенгвальд изучил последний поднос с растениями, тщательно записав в дневник наблюдений количество бутонов на каждом стебле. Как он и рассчитывал, в данной группе растений оно было удвоенным. Через несколько дней на этих стеблях распустятся цветы. Препарат, который не смогли создать лучшие испанские агрохимики, делал свое дело.

Эта мысль заставила его широко улыбнуться и откинуться на спинку кресла. Эксперименты шли успешно, и новый препарат обещал сделать его богатым человеком.

Может быть, и отец гордился бы мной, подумал он. Но для самого Тенгвальда куда больше значило, что он создал себе имя в научном мире. Это чувство согревало ему душу.

Весть о том, что он действительно создал вещество, не имеющее себе равных, доставила ему огромное удовлетворение. А то, что эту новость сообщила ему Сигрид, немного знавшая испанский, радость Тенгвальда только усилило.

Он закрыл журнал наблюдений, небрежно сунул ручку в нагрудный карман рубашки и поставил поднос в ростовую камеру рядом с другими побегами, находившимися на разных стадиях развития.

Пламенный поцелуй, которым они с Сигрид обменялись три дня назад, потряс его до глубины души. Страсть заключила обоих в свои жаркие объятия. Еще немного, и они потеряли бы голову.

Однако уважение к Сигрид, дорожившей своими жизненными принципами, в конце концов победило, и Тенгвальд сумел одолеть овладевшее им наваждение.

О Боже, как это было трудно… Прикасаться к ней, обнимать ее, ощущать вкус ее губ… Этот вкус ему не забыть никогда.

Он вспоминал тот сладкий миг и одновременно наводил строгий порядок на письменном столе. Когда Тенгвальд выключил свет в лаборатории, тщательно запер дверь и через газон пошел к дому, на его губах продолжала играть блаженная улыбка.

По лазурно-голубому небу плыли пушистые облака, и он замедлил шаг, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Вода в бухте отражала солнечные лучи и сияла, как миллион бриллиантов на зелено-голубом бархате.

Интересно, чем сегодня занимались девочки? Какие истории они расскажут во время обеда? Потом Тенгвальд подумал о прекрасном лице Сигрид, и его улыбка стала еще шире.

Внезапно он понял, что произошло, и застыл на месте. Он закончил работу засветло. Сам того не сознавая, убрал свое рабочее место и закрыл лабораторию, чтобы успеть пообедать с племянницами и Сигрид. Причем сделал это уже не в первый раз.

«Вы не так похожи на отца, как вам кажется».

Она сказала эту фразу совсем не для того, чтобы его обидеть. И привела разумные доводы в доказательство своей правоты. Напомнила, что он охотно уделяет время Ловисе и Лотте.

Воспоминание о легком оттенке осуждения, прозвучавшем в ее голосе, заставило Тенгвальда негромко рассмеяться.

Конечно, Сигрид была абсолютно права. Общение с этими детьми доставляло ему живейшую радость. Раньше он видел Ловису и Лотту лишь тогда, когда раз в месяц обедал у сестры и зятя, а также в дни рождения и праздники, когда приносил племянницам подарки. Но теперь, когда девочки жили под его кровом, это было почти то же самое, что иметь собственную семью.

Предположение Сигрид тоже было совершенно логичным. Если он любит племянниц до такой степени, что ради них изменяет любимой работе, то что же он сделает для собственных детей?

Поняв, что его сравнение с отцом рухнуло как замок из песка во время прилива, Тенгвальд окаменел и уставился на гладь бухты.

Ему вспомнился полный понимания и сочувствия взгляд Сигрид. Тенгвальду захотелось увидеть ее как можно скорее и сказать, что она была права. Его сходство с отцом и в самом деле куда меньше, чем кажется.

Приезд Ловисы и Лотты помог ему понять это. И все же он сознавал, что одного пребывания двойняшек в его доме для такого вывода было бы недостаточно.

Тенгвальд потер рукой шею и признал, что главную роль в этом поразительном открытии сыграла Сигрид, к которой он испытывал глубокое чувство.

…Он снова смотрел на нее. Чтобы убедиться в этом, Сигрид не требовалось поднимать глаза. Взгляд Тенгвальда обжигал ее, как луч лазера.

В последние дни разделявший их воздух не уплотнялся. Им было легко и весело друг с другом. Они смеялись, болтали и наслаждались неожиданно возникшей дружбой. Но сегодня он вел себя совершенно по-другому. Что-то изменилось, причем кардинально. Сигрид почувствовала это, как только он вошел в дверь.

Его красивое лицо напряглось, взгляд был упорным, но непроницаемым. Сначала она подумала, что у Тенгвальда не ладится работа. Но когда она спросила, как прошел день, он ответил, что все идет по плану.

Взгляд Тенгвальда вновь наполнился чудовищной энергией. Это означало, что изменение его поведения имеет отношение к ней, Сигрид.

Пытаясь действовать как обычно, она хлопотала на кухне, резала окорок, раскладывала овощи и ставила тарелки на стол. Наконец позвала девочек есть. Но за обедом с ужасом ощущала, что вулкан страсти, утихший несколько дней назад, готов к новому извержению.

Вечер, когда Сигрид перевела Тенгвальду письмо, написанное на испанском языке, закончился тем, что она очутилась в его объятиях. Тот эротичный поцелуй заставил ее потерять голову и забыть обо всем на свете. В том числе о своих мечтах и желаниях.

Забыть о желаниях? О нет, наоборот. Его близость только пробуждает их, подумала Сигрид.

Если бы Тенгвальд не положил этому конец, если бы он не отстранил ее, кто знает, чем бы это кончилось. Постелью? Или страсть заставила бы ее отдаться ему прямо на ковре его кабинета?

От этой мысли у нее вспыхнули щеки.

— Ребята, что вы собираетесь делать вечером?

Сигрид, ошеломленная выбором слов, посмотрела на Лотту.

— Это мы «ребята»?

Маленькая девочка небрежно кивнула и взяла фасолину пальцами.

— Пользуйся вилкой, — пожурила ее Сигрид.

Лотта взяла вилку, ткнула ею в фасоль и пробормотала, продолжая жевать:

— Я говорю про тебя и дядю Тенгвальда.

Сигрид посмотрела на Тенгвальда. Тот еле заметно пожал плечами, и она поняла, что он тоже находится в полном недоумении.

— Мы собираемся провести вечер вместе с вами, — пробормотал Тенгвальд, обводя взглядом племянниц. — Как обычно. А что?

Тут в беседу включилась Ловиса.

— Сегодня мы с Лоттой поговорили. И у нас появилась потрясающая идея.

Сигрид была взволнована близостью Тенгвальда, но, тем не менее, не смогла сдержать улыбку. Маленькая Ловиса была похожа на опытного адвоката, собирающегося предъявить суду решающее доказательство, которое позволит положить конец затянувшемуся процессу.

— Мы вспомнили, — продолжила Лотта, — что после отъезда мамы и папы у нас еще не было ни одной детской ночи.

— Детской ночи? — Тенгвальд рассеянно вытер пальцы о льняную салфетку.

Лотта коротко кивнула, но не смогла ничего сказать, потому что у нее был занят рот. Как обычно, на выручку пришла сестра.

— Детская ночь — это когда дети смотрят телевизор. Мы принесем сверху спальные мешки. Возьмем три-четыре любимых фильма…

— Три-четыре фильма? — Сигрид пыталась говорить спокойно, но сомневалась, что ей это удалось. — Это значит, что вы ляжете спать…

— Поздно! — закончила очень довольная этой перспективой Лотта.

Осуждение Сигрид ничуть не смутило воодушевившуюся Ловису.

— Да. А еще мы возьмем с собой кучу еды. Чипсы. Крендельки. Гамбургеры. Газировку.

— И попкорн, — добавила ее сестра.

Услышанное Сигрид очень не понравилось.

— Но вы только что пообедали.

Лотта застонала.

— Сигрид, без такой еды детских ночей не бывает!

Сигрид беспомощно посмотрела на Тенгвальда, надеясь на его моральную поддержку. Идея была просто чудовищная. Ночью у детей начнутся желудочные колики, а утром они не захотят вставать… Однако все внимание Тенгвальда было занято племянницами.

— А что в это время будем делать мы с Сигрид? — спросил он.

Двойняшки одновременно пожали плечами.

— Можете сыграть в карты, — предложила Лотта. — Или взять нашу новую головоломку.

Ловиса потянулась за стаканом молока.

— Не знаю. Когда мы устраивали детскую ночь, мама с папой всегда находили дело у себя в комнате.

Тут Тенгвальд посмотрел на Сигрид. В его глазах вспыхнул порочный огонек.

— Бьюсь об заклад, что так оно и было, — задумчиво протянул он.

У Сигрид похолодело в животе.

Лотта без промедления добавила:

— Во время детских ночей мама с папой старались не показываться нам на глаза. — Она тщательно вытерла рот тыльной стороной ладони. — Наверно, играли у себя в спальне в настольные игры.

В зеленых глазах Тенгвальда, сидевшего напротив Сигрид, горело коварство.

Она отодвинула стул и встала.

— Тенгвальд, вы не поможете мне на кухне? Я хочу принести яблочный пирог.

— Но я еще не закончила обед! — запротестовала Лотта. — Он вкусный, так что не торопите меня.

Сигрид фыркнула.

— Что ж, спасибо за комплимент. Мы сейчас вернемся. А ты продолжай. Желаю приятного аппетита. И ты тоже, Ловиса, ладно?

Девочки кивнули и взялись за вилки. Тенгвальд положил салфетку рядом с тарелкой и следом за Сигрид вышел из комнаты.

— Ай да сестра! — сказал он, оказавшись на кухне. — Хочет помиловаться с муженьком и подкидывает детям мысль провести вечер с видеокассетами и чипсами! И даже дает этому занятию собственное имя. — Он хихикнул. — «Детская ночь», это же надо… Ну, пусть только вернется! Я ей так покажу, что своих не узнает. И про любовные фильмы все выложу.

Сигрид закрыла дверцу холодильника и поставила пирог на буфет.

— Тенгвальд, я не уверена, что девочкам следует позволять такие вещи.

— А что в этом плохого?

— Им нужно вовремя лечь спать, — напомнила она. — Сами знаете. Мы же договорились, что распорядок дня — это самое главное.

Тенгвальд пожал плечами.

— Судя по словам девочек, их родители не так уж строго соблюдают распорядок дня. Во всяком случае, не в «детскую ночь». — Он не выдержал и расхохотался. — Похоже, моя сестрица позволяет детям делать что угодно, когда ей и Фредрику хочется заняться… — он лукаво выгнул брови, — сами знаете чем.

У Сигрид зарделись щеки. Она в смущении отвернулась к буфету и достала десертные тарелки. А когда повернулась снова, Тенгвальд оказался так близко, что она вздрогнула. Он взял у нее тарелки, при этом их пальцы соприкоснулись.

— Ей-Богу, Сигрид, — сказал он. — Не понимаю, почему бы не устроить девочкам праздник.

— Но чипсы, крендели, гамбургеры? Всей этой гадости достаточно, чтобы убить лошадь. Они заболеют.

— Не забудьте про попкорн.

— Я говорю серьезно.

Тенгвальд хитро улыбнулся и поставил тарелки рядом с пирогом.

— Я тоже серьезно. Ничего с ними не случится.

Хотя он не сдвинулся ни на сантиметр, Сигрид показалось, что расстояние между ними сократилось до минимума. Воздух стал жарким и душным.

— Как вы сказали, Лотта и Ловиса привыкли рано ложиться спать.

Тенгвальд ни на йоту не отклонялся от темы, но Сигрид чувствовала, что ход его мыслей кардинально изменился. Беседа приобретала все более заметный эротический оттенок. Она обратила на это внимание еще несколько минут назад, сидя за столом.

— Они уснут, не успев досмотреть второй фильм и до половины.

Сигрид сделала глубокий вдох, пытаясь побороть внезапно возникший холодок под ложечкой.

— Ладно… Надеюсь, все будет в порядке.

После этих слов на сексуальных губах Тенгвальда появилась чувственная улыбка. По телу Сигрид тут же побежали мурашки, и ей захотелось по-кошачьи выгнуть спину. Однако она не дала себе воли, скрестила руки на груди и крепко сжала ладонями предплечья. Что на языке жестов означало «держись от меня подальше».

Но Тенгвальд остался глух к этому молчаливому посланию. Он придвинулся к Сигрид. Не намного. Совсем чуть-чуть. Однако этого было достаточно, чтобы у нее сдавило в груди и закружилась голова.

— Вопрос в том, — прошептал он, — чем в это время займемся мы с вами.

Его губы так и манили к себе. А зеленые глаза, потемневшие от желания, еще никогда не были такими искусительными. Он желал ее.

Тенгвальд поднял руку и кончиками длинных пальцев погладил ее подбородок. Это прикосновение было легким как сон.

У бедной Сигрид сжалось горло, и она нервно проглотила слюну.

— Тенгвальд…

Она надеялась, что это прозвучит как предупреждение, но ошиблась.

— Ох… — вздохнул он. — Знаю, знаю. Ничего такого не будет. — Тенгвальд потянул ее за мочку уха и пробормотал: — Но почему запретный плод всегда так сладок?

Ее решимость начала таять, как кусочки льда в жаркий летний день. А когда он кончиком пальца провел по ее уху, Сигрид закрыла глаза, думая лишь о том, что у нее отнимаются ноги. Сердце колотилось как сумасшедшее, кровь в жилах бурлила…

Наконец она подняла веки. Тенгвальд был так близко, что его дыхание касалось ее щеки.

— Скажи мне… — прошептал он, — ты знаешь что-нибудь более заманчивое, чем запретный плод?

Она с трудом перевела дыхание и подумала, что сейчас потеряет сознание, не выдержав бремени физического влечения. Тело горело пламенем, голова кружилась…

Руки Сигрид разжались сами собой, ладони потянулись к его груди. Потом она подняла голову, встала на цыпочки и прильнула к губам Тенгвальда.

На всем свете не было более сладкого запретного плода, чем его поцелуй.

Когда она отстранилась, их губы разъединились, издав влажный чмокающий звук. Это заставило ее улыбнуться. Аромат одеколона Тенгвальда, смешанный с запахом его кожи, окутал ее прозрачной вуалью. Его сильное тело было таким теплым, таким уютным…

Тут Сигрид отчаянно замигала, и пелена, окутавшая ее мозг, начала таять. Дыхание стало частым и прерывистым. Она знала, что страсть лишает человека сил, и все же была ошеломлена тем, что не может справиться с собой. Ноги не слушались.

Она все же попыталась сделать шаг назад, но уперлась спиной в ручку холодильника и отвернулась.

— Тенгвальд…

— Да. Да.

Странная нотка, прозвучавшая в его голосе, заставила ее поднять глаза. В потемневшем от страсти взгляде Тенгвальда читались угрызения совести.

Сигрид с трудом втянула в себя воздух. Второй вдох оказался более глубоким.

— Нет, мы не должны давать себе волю. — Он откашлялся и издал смешок, в котором не было ни капли юмора. Красивое лицо Тенгвальда осталось напряженным. — Думаю, мне следует извиниться. Но я делаю это только поневоле. Впрочем, вы и сами все знаете.

Сигрид молча смотрела ему в глаза, понятия не имея, что ответить.

— Поэтому мы сделаем вот что… — Он взял десертные тарелки, стоявшие на буфете. — Попытаемся вести себя так, словно ничего не случилось.

Потом Тенгвальд отвернулся и ушел.

Оставшуюся на кухне Сигрид одолевали разноречивые чувства. Здравый смысл говорил ей, что он прав, но тело и душа кричали криком. Она подозревала — нет, знала так же твердо, как собственное имя, — что Тенгвальд тоже сгорает от желания.

Интересно, как долго они смогут бороться с физической тягой, не признающей никакой логики? И прочими чувствами, непонятными им самим?

Вечер выдался душным, но порывистый ветер с моря слегка умерял жару. Проплывавшие над головой прозрачные облака рассеивали лунный свет, превращая его в призрачное сияние.

Да — черт побери! — она спряталась. Нет смысла морочить себе голову. Когда девочки принесли в гостиную свои спальные мешки, любимые видеокассеты и обложились закусками, Сигрид ударилась в панику, не зная, чем себя занять. Ложиться спать было еще рано.

Следовало как-то отвлечься от воспоминаний о том, что произошло на кухне. Сигрид пошла на берег, прихватив с собой роман в бумажной обложке. Однако закат оказался таким красочным, что она отложила книгу. Сначала небо окрасилось в розовые, огненные, оранжевые, багровые тона, а потом потемнело.

Но Сигрид продолжала сидеть, прижав колени к груди, и смотреть на черную воду.

Нужно было во что бы то ни стало восстановить спокойствие. На краях сознания клубился хаос, но пока ей удавалось сдерживать его.

Как можно прожить под одной крышей с Тенгвальдом еще четыре с лишним недели, если их влечение друг к другу и не думает ослабевать? Более того, с каждым днем становится все сильнее…

Ничего, как-нибудь переживу. Проведу оставшийся месяц с детьми. И с Тенгвальдом. Но едва Сигрид успела об этом подумать, как ощутила тяжкий груз сомнений.

Звук шагов заставил ее оглянуться.

— Вот вы где… — Тенгвальд нес два высоких стакана. — Я принес вам чаю со льдом, — сказал он, остановившись в полуметре от Сигрид. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

Она возражала. Но только мысленно.

— Конечно нет. — Ответить по-другому означало бы нарушить правила этикета, которым ее учили сначала отец, потом сестры-монахини, а совсем недавно — преподаватели курсов.

Тенгвальд передал ей стакан и сел на корточки рядом. Пальцы Сигрид ощутили запотевшее стекло.

— Здесь жарко.

Он действительно осуждает ее или это только кажется? Наверно, Тенгвальд намекает на то, что она страдает от жары, потому что решила спрятаться и не нашла для этого другого места, кроме как здесь, на берегу.

Нет, глупости. Откуда ему знать? Мужчины не слишком догадливы, а рассеянные ученые — особенно. Все это ее фантазии, продиктованные нечистой совестью…

— Время от времени ветер поднимается, — оправдывающимся тоном ответила Сигрид. К счастью, в этот миг ее щеки коснулось легкое дуновение влажного воздуха. — Вот видите? Так что тут не так уж плохо.

Она покосилась на Тенгвальда, увидела, что у него приподнялся уголок рта, взяла стакан, сделала глоток и застонала от удовольствия.

— Вы спрятались.

 

7

Сигрид чуть не поперхнулась и вспыхнула от унижения. Он попал в яблочко. Хуже того: она сидела здесь, умирая от духоты, и пыталась убедить себя, что наслаждается замечательным вечером. Но признаваться в этом не следовало. Ни в коем случае.

Тенгвальд повернулся к ней; его сексуальные зеленые глаза требовали ответа.

Сигрид едва не застонала, а потом молча кивнула, признавая свое поражение.

— И напрасно. Я уже сказал, что не обращаю на это внимания.

Она застыла на месте.

Тенгвальд посмотрел на горизонт, где темное небо смыкалось с черной водой, и пробормотал:

— А оно все равно не проходит.

Святая правда… Кому это и знать, как не ей?

— Наоборот, с каждым днем становится все сильнее.

Разве она не пришла к тому же выводу?

После этих слов воцарилось молчание.

Наконец он поставил стакан на аккуратно подстриженный газон.

— Сигрид, я рад, что вы живете здесь. Думаю, вы сами это знаете, — негромко промолвил он. А потом с чувством добавил: — Вы мне нравитесь. Очень нравитесь.

От страха у нее безудержно забилось сердце.

— Вы поразительная женщина. Вы красивы и…

Она насмешливо фыркнула, и этот звук заставил Тенгвальда осечься. Было видно, что он готов обидеться.

— Я говорю совершенно серьезно. Сигрид, вы действительно необыкновенная. Сначала вы думали, что меня привлекли ваша боевая раскраска и одежда от модного дизайнера.

Боевая раскраска? В других обстоятельствах Сигрид непременно улыбнулась бы такому определению основы, теней для век, туши для ресниц, карандаша для бровей и губной помады — арсенала, который помогал ей выглядеть профессионалом.

— Но когда вы перестали пользоваться… всем этим, — продолжил он, — моя тяга к вам только усилилась. Это мы уже выяснили. И обсудили.

Сигрид надеялась, что ее решительная метаморфоза позволит уменьшить их чувство друг к другу. Но быстро поняла, что совершила роковую ошибку. Это только подлило масла в огонь.

Она сопротивлялась изо всех сил, однако не могла побороть свое влечение к Тенгвальду, усиливающееся со все возрастающей скоростью.

— Вы знаете, что я считаю вас обворожительной. Но чувство, которое я к вам испытываю, куда сильнее простого физического влечения. Об этом мы еще не говорили. До сих пор нам не хватало смелости назвать это явление его настоящим именем.

Слова Тенгвальда заставили Сигрид выпрямиться и обратиться в слух. Она не верила своим ушам. Кажется, он не только назвал ее обворожительной, но и сказал, что у него это не просто физическая тяга…

Взволнованная услышанным до глубины души, она напомнила:

— Не следует затрагивать опасную тему. Кажется, мы договорились не обращать на это внимания.

Тенгвальд нахмурился.

— Но я хочу, чтобы вы знали… Вы очень многому меня научили.

Сигрид широко раскрыла глаза — это было единственным признаком ее удивления.

— Вы были правы, когда говорили, что я не слишком похож на отца…

Он рассеянно провел пальцами по своему подбородку.

— Я действительно люблю свою работу. И отдаюсь ей с головой. Но, как ни странно, после приезда Ловисы и Лотты я то и дело отвлекаюсь и думаю о них. Пытаюсь представить себе, чем они занимаются. Где гуляют. Что делают. Какие новые открытия совершают. И не могу дождаться вечера, чтобы услышать рассказ об их впечатлениях… Но вы были правы и в другом. Будь эти дети моими, я ощущал бы то же самое, только еще сильнее.

Их взгляды встретились.

— И о вас я думаю тоже. Целыми днями. Я… я… — Он прервался, крепко сжал губы и судорожно проглотил слюну. — Я с нетерпением жду обеда, чтобы узнать, как прошел ваш день.

Тенгвальд облизал губы.

— К вечеру желание уйти из лаборатории становится таким сильным, что я не могу ему сопротивляться. Отец не испытывал ничего подобного ни к матери, ни к нам с сестрой. Просто не ощущал этих чувств. Иначе он не смог бы бороться с ними.

Сигрид затопило блаженное и сладкое тепло. Она была довольна, что сумела переубедить Тенгвальда. Наконец-то этот человек стал думать о себе по-другому. Он удивительно милый, добрый, заботливый и искренне любит своих племянниц. Слышать, что Тенгвальд целыми днями думает о ней и не может дождаться вечера, тоже было удивительно приятно. Как ни странно…

— Сигрид, я прекрасно знаю, что у вас большие планы на будущее.

Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду. У Сигрид, со страхом ожидавшей продолжения, замерло сердце.

— Но, — продолжил Тенгвальд, — вы не думаете, что нам нужно как следует изучить… это? — Он помахал рукой в воздухе. Его жест мог означать только одно: их взаимное чувство.

Сигрид показалось, будто Тенгвальд проник в ее грудь и украл сердце. Между ребрами стало пусто, тем не менее она продолжала жить и дышать.

Настоящая любовь — чудо. Эта мысль заставила Сигрид помертветь.

Она любит его!

— Нам может быть хорошо вместе. — Голос Тенгвальда был ласковым, как ветерок с моря. — Конечно, у меня есть работа. Но для путешествий тоже найдется время. Я летаю и в Европу, и в Америку несколько раз в год. Вы очень умная женщина, Сигрид, — нежно продолжил он. — Это одна из причин, из-за которых меня тянет к вам. Вы достаточно сообразительны, чтобы… найти мне место в вашем будущем.

От этих слов Сигрид пришла в смятение. В ее мозгу образовался настоящий хаос.

Тенгвальд начал поглаживать ободок стакана, стоявшего на траве. Сигрид с благодарностью уцепилась за это проявление робости, позволившее ей справиться с собственными эмоциями и взять себя в руки.

Она не была умной женщиной. Ее никогда не считали умной и, возможно, никогда не будут считать. Многие в Туресунне смотрели на нее сверху вниз. Если Тенгвальд узнает правду (от этой мысли у нее застыла кровь в жилах), то тоже будет смотреть на нее сверху вниз.

Он поднял взгляд.

— Мы оба — умные люди. И просто обязаны справиться с этим.

Сигрид почувствовала, как в ее сознании все пришло в хаотическое движение, а душу охватило смятение, похожее на панику. Сделав судорожное глотательное движение, она бросила на Тенгвальда испуганный и осуждающе холодный взгляд.

Его зеленые глаза потемнели от недоумения, боли и гнева.

— Вы смотрите на меня так, словно я только что сделал самое недостойное предложение, которое вы когда-либо слышали.

Она понимала, что успешно втерла ему очки. Тенгвальд и представления не имел, что она совсем не та, за кого себя выдает. Сигрид подумала, что она преуспела настолько, что он остался бы слепым и глухим даже в том случае, если бы узнал правду от нее самой. Чего она делать не собиралась. Ни за что! Такого унижения она просто не вынесет.

Но все это кончилось катастрофой. Бедняга собирался предложить руку и сердце прожженной мошеннице. Следовало спасти Тенгвальда от него самого.

Притворяться умной, способной и сообразительной в течение двух месяцев — еще куда ни шло. Но делать это всю жизнь невозможно. Миссия невыполнима. Во всяком случае, для человека, который родился и вырос в крошечном городке за Северным полярным кругом.

— Тенгвальд…

Услышав собственный срывающийся голос, Сигрид стиснула зубы. Нужно было взять себя в руки. Но следовало признать: столь противоречивых эмоций она еще не испытывала никогда в жизни.

Когда Сигрид поняла, что чувство, которое питает к ней Тенгвальд, не ограничивается простым физическим влечением, это стало бальзамом, пролитым на ее раны. Она и думать не могла, что между ними может быть нечто большее, но он прямо сказал об этом. Она ощутила себя счастливой, однако счастье не могло побороть стихийный первобытный страх, поднимавшийся из глубины души, как газ со дна взбаламученного болота.

Тенгвальд почувствовал, что ему хотят отказать — об этом говорил его мрачный и обиженный взгляд. Сигрид поняла, что, всего лишь назвав его по имени, сказала больше, чем собиралась. Очень жаль, что она причинила ему боль, но ничего не поделаешь. Лучше потерпеть несколько минут, чем потом страдать всю жизнь…

А именно это и случится, если принять его предложение. Отказывая Тенгвальду, она спасает его. Но это не приходит ему в голову.

В его глазах горел огонь. Боль находила выход в форме гнева. Вот и хорошо, подумала Сигрид. Иметь дело с гневом легче, чем с болью и обидой.

— Сигрид, не могу поверить, что вы собираетесь отказаться от возможности изучить то, что нас связывает.

О Боже, она бы с радостью и наслаждением изучала каждый миг, каждый оттенок, каждую клеточку объединявшего их чувства. Но, когда Тенгвальд узнает правду, она тут же утратит все, что приобрела.

Рассказать ему правду о своем прошлом? Ни за что. Она слишком уважает Тенгвальда и слишком дорожит его уважением. Поэтому придется лгать. Лгать, как никогда в жизни. Она не хотела причинять ему лишнюю боль. Но страх правды был слишком велик.

— Именно это я и собираюсь сделать. — У Сигрид напряглись все мышцы. — Вы знаете, что у меня есть планы. Я не собираюсь отказываться от них ради нескольких страстных поцелуев.

— Нескольких страстных поцелуев? По-твоему, это так называется?

Красивое лицо Тенгвальда грозно потемнело, и Сигрид едва не вздрогнула. Ее слова ранили его, но и ей самой они разрывали сердце.

— Прекрати! Не смей говорить мне, что в чувстве, которое мы испытывали друг к другу с самого начала, не было ничего серьезного!

Ответить Сигрид не посмела. Нужно было как следует подумать, что именно она хочет сказать.

— Ты научила меня многому, — продолжил Тенгвальд. — Тому, чему не смог научить никто другой.

Сигрид смотрела на него, затаив дыхание. Только это ей и оставалось.

— Ты помогла мне познать самого себя. Раскрыла мне глаза. Заставила изменить планы на будущее. Благодаря тебе я понял, что смог бы быть хорошим мужем. Добрым и любящим отцом.

И будешь! Будешь! — хотелось крикнуть Сигрид, но она опять не посмела.

— Не вздумай утверждать, что мое чувство было безответным, — сказал Тенгвальд. — И что ты сама не изменилась за прошедшие недели.

Тон его голоса был суровым, но Сигрид чувствовала, что за ним скрывается мольба.

— Конечно, я… — Но желание признаться тут же поборол страх. Она решительно выпрямилась. — Послушайте, Тенгвальд… Неужели все это имеет значение? Я все равно скоро уеду отсюда…

— Имеет, черт побери! — В его зеленых глазах снова вспыхнул неистовый гнев. — Ни за что не поверю, что эта история раскрыла глаза только мне!

Он перевел дух, слегка успокоился и продолжил:

— Ты была убеждена, что никогда не выйдешь замуж, не будешь иметь детей и что согласилась присматривать за моими племянницами только по просьбе твоего отца. Потому что временно не можешь летать на самолете. Но я видел, как ты общаешься с Лоттой и Ловисой. Это доставляет тебе удовольствие. Причем куда большее, чем ты ожидала. Они что-то пробудили в тебе. Я сам был свидетелем этого, так что можешь не спорить.

Тенгвальд опять сделал паузу, словно собираясь с мыслями и, видимо, переживая какие-то душевные движения.

— И не смей говорить, что ты не испытываешь ко мне никаких чувств! — с силой воскликнул он, выплескивая накопившиеся эмоции. — Думаешь, я не видел, как ты смотрела на меня? Когда я целовал тебя в губы, твое тело пробуждалось к жизни. Стоит мне прикоснуться к тебе, как происходит что-то поразительное.

Сигрид стиснула зубы. А потом кулаки. Если она не будет держаться от него на расстоянии, то ее решимость противостоять влечению рухнет как карточный домик. Тенгвальд узнает все ее тайны… а потом от его чувств не останется ничего, кроме досады и презрения.

Она уперлась рукой в землю и порывисто вскочила, задев каблуком стакан. Раздался звон разбитого стекла.

— Я уже говорила вам, — сквозь зубы процедила Сигрид. — У меня есть свои планы. Свои цели и мечты. Все это я сказала вам ясно и недвусмысленно. Сказала, что не желаю вступать в прочную связь. Сказала, что серьезные отношения не представляют для меня никакого интереса. Я хочу изучать жизнь! — с нажимом воскликнула она. Ее лицо вспыхнуло. — И никто мне не помешает. Городу Шиен нечего мне предложить. Абсолютно нечего. Все свои двадцать три года я провела в такой же глуши и не собираюсь менять одну дыру на другую!

Она резко повернулась и побежала к дому.

Сигрид на цыпочках прошла мимо гостиной, откуда доносились негромкие звуки телевизора. Нужно было войти, посмотреть, чем занимаются двойняшки, и пожелать им спокойной ночи, но она была измучена разговором с Тенгвальдом и не хотела, чтобы дети видели ее в таком состоянии.

Однако избежать этого не удалось. Ее окликнули, и она застыла как вкопанная. Голос Лотты она узнала сразу. Для этого даже не понадобилось смотреть на ее подбородок.

Сигрид остановилась в дверном проеме.

— Да? Я здесь.

— Пожалуйста, дай мне попить, — вполголоса попросила девочка. — Я не могу сойти с места.

— Конечно. — Сигрид вошла в полутемную комнату и удивилась, что двойняшки перебрались с пола, где лежали спальные мешки, на диван.

Ловиса спала мертвым сном, ее голова лежала на плече Лотты. Сигрид потянулась за стаканом и спросила:

— Ты не будешь возражать, если я положу Ловису в спальный мешок?

— Не нужно. У нас с ней договор. Если одна из нас уснет, вторая обязана ее разбудить. Фильм про Тома и Джерри почти закончился, и я решила дать ей отдохнуть перед началом второго.

Лотта схватила стакан и сделала глоток.

— Спасибо. — Потом девочка отдала стакан Сигрид, и та поставила напиток на стол.

От внимания Сигрид не ускользнуло, что Лотта не двигала плечом, стараясь не потревожить сестру.

— Хорошо, когда есть на кого опереться, — невинно объяснила малышка.

На глазах тронутой до глубины души Сигрид проступили слезы.

— Когда мама и папа в первый раз заговорили про Америку, — продолжила Лотта, — они думали, что маме придется остаться с нами. Но мы с Ловисой их отговорили. Нам не хотелось, чтобы папа жил там совсем один. Мы с Ловисой всегда вдвоем. И папе тоже нужно, чтобы кто-то был рядом. Он ведь уезжал очень надолго.

Сигрид с трудом проглотила комок в горле.

— Ты замечательная сестра, Лотта. И замечательная дочь тоже.

— Когда я устаю, Ловиса разрешает мне класть голову на ее плечо. Приятно, когда рядом кто-то есть, правда?

По щеке Сигрид потекла слеза. Она быстро вытерла ее и шмыгнула носом. Вопрос Лотты остался без ответа. Потому что слов у Сигрид не было.

В коридоре что-то мелькнуло, и она подняла взгляд. На нее в упор смотрели мрачно сузившиеся глаза Тенгвальда. Их выражение говорило, что он слышал весь разговор… и видел ее реакцию.

Интересно, что он чувствует? Конечно, боль. Об этом говорит его угрюмый взгляд. И в то же время он ошеломлен. Наверняка ломает себе голову, почему Сигрид приняла близко к сердцу детскую болтовню, хотя только что решительно заявила, что никто и ничто не помешает ей воплотить в жизнь свою мечту.

Заставив Тенгвальда поверить в то, что она хочет узнать окружающий мир и что именно такое ее стремление мешает ей ответить на его чувство, Сигрид солгала. Конечно, это была ложь, наглая и беспардонная.

Теперь Сигрид ощущала угрызения совести. И это ей не нравилось. Она не лгунья… точнее, больше не хочет быть лгуньей. Хватит. Сыта по горло. Сколько можно притворяться не тем, кто ты есть на самом деле?

Тенгвальд имеет право знать правду. Даже если эта правда полностью изменит его представление о ней.

Сигрид выпрямилась и шагнула к нему.

— Может быть, пройдем в кабинет? Я должна вам кое-что сообщить.

Его губы, совсем недавно так нежно и страстно целовавшие ее, плотно сжались. Она испугалась, что Тенгвальд ответит отказом, но тут он едва заметно кивнул и пошел к кабинету.

Прежде Сигрид никогда не заботило, что о ней думают другие. Но теперь… До нее дошло, что она любит этого человека. Любит всей душой.

Господи, за что ей такое наказание?! Она наконец-то поняла, что отдала свое сердце мужчине, но поняла именно в тот момент, когда собралась рассказать ему правду о себе, горькую и нелицеприятную правду, которая разочарует его, огорчит и лишит иллюзий… Вот уж поистине ирония судьбы!

Сигрид побрела по коридору. Ее ноги налились свинцовой тяжестью.

Войдя в кабинет, она увидела, что Тенгвальд стоит у бара. Не обратив внимания на вино, он потянулся за бутылкой старого шотландского виски, плеснул в стакан на два пальца янтарной жидкости и повернулся лицом к Сигрид.

— Хочешь выпить?

— Нет. — Правду нужно рассказывать на трезвую голову. Если она выпьет, то расплачется как ребенок. Ситуация и без того достаточно унизительная…

Она плотно закрыла дверь, прошла в комнату, облизала губы и сделала глубокий вдох.

— Я должна вам кое в чем признаться… — Вдох ничуть не помог ей успокоиться. Наоборот, холодок под ложечкой стал еще сильнее.

Тенгвальд, стоявший в другом углу кабинета, молчал и смотрел на нее.

— Я… я была не вполне честной с вами, — с запинкой начала Сигрид. — Вплоть до сегодняшнего дня.

Во рту пересохло, и она с трудом проглотила слюну. Потом отвернулась, перешла на другой конец комнаты и села на кожаный диван, стараясь избежать пристального взгляда Тенгвальда.

Она не сводила глаз с пресс-папье, лежавшего на письменном столе.

— Я уже рассказывала вам о своем отношении к прочным связям, браку и детям. Я считала их ловушками, мешавшими мне осуществить свою мечту — увидеть то, что находится за пределами нашего крошечного городка. Мне казалось, что если я буду вынуждена остаться в Туресунне до конца своих дней, то просто зачахну и умру.

Ее пальцы переплелись и опустились на колени, колени и лодыжки сжались. Сигрид примостилась на самом краю дивана и выпрямила спину.

— Я рассказывала, как следила за подругами, которые выходили замуж одна за другой и обзаводились семьями. Я чувствовала, что это обрекает их на скучную и монотонную жизнь. И клялась, что со мной этого не случится. Но… — Брови Сигрид сошлись на переносице. — В последнее время я многому научилась… стала по-другому смотреть на жизнь. Вы были правы. Недели, которые я провела с вами и девочками, заставили меня измениться.

Ей отчаянно хотелось посмотреть ему в глаза, но она еще не была готова к этому.

— Я… я пришла к выводу, что мои подруги… все те, кто нашел…

Любовь, чуть не сказала она.

— Те, кто нашел мужей, те, кто завел детей… Кажется, они знали то, чего не знала я. А слова, которые только что сказала Лотта, лишний раз подтвердили это.

Сигрид прерывисто вздохнула и крепко зажмурилась.

— Все это время мне казалось, что интересная жизнь, о которой я мечтала, находится где-то там… далеко… — Ее голос стал негромким и мечтательным. Казалось, она говорила сама с собой. И, слава Богу, это сильно облегчало ее задачу. — Но жизнь здесь, — «с вами», едва не сказала Сигрид, — научила меня, что приключения, от которых захватывает дух, можно встретить где угодно.

Внезапно в комнате настала полная тишина. И хотя логика приказывала Сигрид не смотреть на Тенгвальда, ее подбородок поднялся сам собой, а глаза нашли его глаза.

О Боже… Она пришла сюда вовсе не для того, чтобы ставить Тенгвальда в известность о том, чему ее научила жизнь. Нужно было сразу сказать ему правду. А теперь…

Судя по пламени, горевшему в его глазах, ее слова посеяли в нем семя надежды. Которое тут же проросло.

Она нахмурилась, покачала головой, и взгляд Тенгвальда потух. Сигрид почувствовала себя так, словно растоптала только что распустившийся цветок. Но поступить подобным образом было необходимо. Чем скорее наступит конец, тем лучше…

У нее мучительно заныло сердце.

— Тенгвальд, есть вещи, которые заставят вас переменить мнение обо мне. Самым решительным образом. Вы меня совсем не знаете. Я не… — У нее судорожно сжалось горло. — Я совсем не такая, как вы думаете.

Он поставил стакан и обошел стоявший между ними стул.

— Так, значит, дело в тебе? — В его голосе слышалось искреннее изумление. — А я думал, что во мне. Что я не тот, кто тебе нужен. Что ты обнаружила у меня черты, которые тебе не нравятся…

— Что?! — воскликнула потрясенная Сигрид. Это не лезло ни в какие ворота. Потом она пришла в себя и нежно сказала: — Тенгвальд, вы просто совершенство. Совершенство во всех отношениях.

Она поняла, что выдала себя, и удивилась тому, что он никак не ответил на комплимент. Даже не хмыкнул для приличия.

Тенгвальд сел рядом, но не прикоснулся к ней.

— Сигрид, что бы ты ни сказала, это не заставит меня думать о тебе по-другому.

Она ударилась в панику.

— Пожалуйста, вспомните, что я всеми силами избегала разговоров о моем прошлом. Мне очень нравится та Сигрид, которой вы меня считаете. Но, когда я расскажу правду, все изменится. Я по глазам вижу, что вы считаете меня умной, способной, уверенной в себе, сообразительной и хорошо знающей свое дело.

Тенгвальд крепко взял Сигрид за руки, и ее тут же бросило в дрожь.

— Ты и есть та самая Сигрид, которой я тебя считаю. А как же иначе? Я хорошо узнал тебя. Видел, как ты обращаешься с девочками. Ты любила этих детей, заботилась о них, смеялась вместе с ними, учила их. Помогала мне присматривать за ними.

Он перевел дух и продолжил:

— Ты заботилась обо мне. Помогала в работе. И даже сумела заставить меня переменить мнение о самом себе. Несмотря на то, что я сердился на тебя.

О Боже, как легко было утонуть в его любящих глазах… Но это было бы ошибкой.

— Сигрид, ты действительно очень умная, способная, сообразительная и хорошо знающая свое дело. Ты поразительная женщина. Я уже говорил все это. И не могу поверить, что ты относишься к себе по-другому.

У Сигрид больно сжалось сердце. Нужно было положить этому конец. Причем немедленно.

— Я вам не ровня. Поверьте мне. — Она попыталась выдернуть руки, но Тенгвальд держал их крепко.

Когда Сигрид посмотрела ему в глаза, у нее участился пульс.

— Я никогда не встречал такую женщину, как ты. — Его голос окутывал ее, словно шелковое покрывало. — Нет, так легко ты от меня не отделаешься.

Сигрид ссутулилась, решимость покинула ее. Она прижала подбородок к груди и прошептала:

— Тенгвальд, вы… вы самый умный человек, которого я встречала. А я… я полное ничтожество. Жалкая неудачница. Я даже не…

— О чем ты говоришь? Когда ты приехала, то была так уверена в себе, что я слегка испугался.

— Мираж. Видимость, — шепотом сказала она и закрыла глаза. — Преподавательница на курсах менеджеров по туризму вдолбила мне, что внешность — это все. Именно во время учебы на курсах я создала ту Сигрид, которая сейчас сидит рядом с вами.

Это признание отняло у нее последние силы. Каждое слово давалось ей с огромным трудом.

Она не могла смотреть Тенгвальду в глаза. О Боже, как он будет разочарован… Пожалеет о том, что прикасался к ней, целовал ее и делал ей предложение. Будет злиться на нее за то, что она притворялась другим человеком.

— Не понимаю.

И тут Сигрид не вытерпела.

— Я недоучка!

Тенгвальд сначала нахмурился, а потом недоуменно захлопал глазами.

— Только и всего? О Господи, Сигрид… Очень многие люди не кончают колледж. Амалия его тоже не закончила. Фредрика пригласили провести семинар для студентов экономического факультета. Они познакомились, полюбили друг друга, Амалия бросила колледж и вышла за Фредрика замуж. Велика важность! Честно говоря, большинство людей вообще не знает, что такое колледж.

— Вы меня не поняли. Я говорю не про колледж, а про среднюю школу.

Похоже, эта дикая мысль Тенгвальду и в голову не приходила.

— Но… как это? Ты, кажется, говоришь по-испански. Помогла мне перевести письмо…

— Просто испанский язык казался мне очень романтичным. Я слушаю аудиозаписи и повторяю услышанное как попугай. Это совсем не так сложно.

Должно быть, до Тенгвальда дошло, что в его тоне звучит осуждение.

— Я тебя ни в чем не обвиняю.

— Все в порядке. Я понимаю.

На этот раз ей удалось вырвать руки. Что ж, подумала убитая горем Сигрид, наконец-то он все понял. И отпустил ее. Если и не специально, то на подсознательном уровне.

— Я думал, что в наши дни такое невозможно… — пробормотал он. — Как это случилось?

Она слабо пожала плечами.

— Когда я училась в выпускном классе, отец два месяца страдал пневмонией. Он был очень болен. Мы не могли позволить себе нанять кого-нибудь, и я перестала ходить в школу: кому-то нужно было заниматься бензоколонкой.

Сигрид испустила тяжелый вздох.

— Недели превратились в месяцы. А когда я собралась вернуться, у отца начался рецидив. На этот раз — он угодил в больницу и пролежал там две недели. Болезнь окончательно подорвала его силы. Он так толком и не оправился. Я не могла бросить его ради того, чтобы получить свидетельство об окончании школы…

Тенгвальд протянул руку, взял Сигрид за подбородок и заставил поднять лицо.

— Сигрид, ты уже говорила, что отец пожертвовал для тебя многим. И сделал все, что было в его силах, чтобы не расставаться с тобой.

Она затаила дыхание и уставилась в его глаза как загипнотизированная.

— Думаю, тебе следует немного больше верить в себя. Ты и сама принесла большую жертву.

Ее щеки залил румянец.

— Я сделала это, потому что… ну, потому что нельзя было закрыть автозаправочную станцию. Я люблю отца. А работа для него — все на свете.

После короткой паузы она добавила:

— Я прекрасно знаю, чего лишилась. Именно поэтому я решила добиться своей цели. Я хотела все переменить. И чувствовала, что заслуживаю этого.

Сигрид умолкла, ощутив неловкость, но Тенгвальд успокоился и о чем-то задумался. О чем именно, сказать было невозможно.

Когда она приехала сюда, то и не думала, что сможет рассказать Тенгвальду правду. На нее, недоучку, смотрели сверху вниз очень многие, но раньше ей и в голову не приходило, что она способна влюбиться в кого-нибудь из таких людей, как он.

— Сколько тебе было, когда это случилось?

Вопрос сбил ее с толку.

— Семнадцать? Восемнадцать? — попытался уточнить Тенгвальд. Похоже, он не ждал ответа, а просто негромко рассуждал сам с собой. — Ты была подростком, ухаживала за больным отцом и руководила автозаправочной станцией. Выходила отца. А бизнес оказался настолько успешным, что его предложила купить компания, обладающая целой сетью бензоколонок.

Вновь наступила гнетущая тишина, и Сигрид почувствовала, что задыхается.

— Я думаю, — наконец промолвил Тенгвальд, — это доказывает, что ты чертовски умна, чертовски способна, чертовски сильна волей и духом и чертовски сообразительна.

Во время этой речи он продолжал держать Сигрид за руку. Казалось, ее ударили под ложечку. Она думала, что правда рассердит Тенгвальда. Что он будет смотреть на нее с презрением или свысока. Как большинство людей.

— Я люблю тебя, Сигрид. Я убедился в твоем остром уме. В твоей ангельской доброте. В твоей самоотверженности. И хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Хочу, чтобы ты была матерью моих детей.

Сигрид не поверила своим ушам. Как он мог предложить такое?

— Это просто смешно! — выпалила она, ощущая гнев и унижение одновременно. — Вы с ума сошли! Тенгвальд, что мы скажем нашим детям? Как объясним им этот мезальянс? Умный отец, который может создать то, что не под силу никому другому… А мать — набитая дура, которая даже не смогла окончить среднюю школу!

От мысли, что ей придется отчитываться перед невинными младенцами, которые могут родиться у них с Тенгвальдом, бедную Сигрид бросило в дрожь. Однако сквозь туман страха медленно, но верно пробивалась одна мысль: мужчина, который похитил твое сердце, только что признался, что любит тебя и хочет, чтобы ты стала его женой. Причем несмотря на то, что ты рассказала ему постыдную правду.

Как он может хотеть этого? Он — самый умный человек на свете. А она — круглая невежда…

Сигрид не ожидала такого финала, от изумления она лишилась дара речи. Но оказалось, что до ее молчания Тенгвальду нет никакого дела.

— Если человек — личность, он не нуждается в каком-то жалком кусочке бумаги, чтобы доказать это, — сказал он.

— Вам легко говорить. Вашими дипломами все стены увешаны…

Тенгвальд слегка сжал ее руку и придвинулся так близко, что их бедра прижались друг к другу.

— А теперь слушай внимательно. Это чрезвычайно важно. И для меня, и для тебя. Все черты личности, которую ты создала… все эти черты имелись у тебя с самого начала. Они всегда были частью твоей натуры. Если бы у тебя их не было, они не смогли бы возникнуть даже по мановению волшебной палочки.

Сигрид пристально изучала лицо и глаза Тенгвальда. Неужели его вера в нее сильнее правды о ее печальном прошлом?

— Я… я… — запинаясь, пролепетала она, — не знаю, что сказать…

— Скажи, что ты любишь меня.

Он верит в неё!

Не дождавшись ответа, Тенгвальд повторил:

— Скажи, что ты любишь меня.

Ох, да, да! — захотелось ей выкрикнуть на весь свет. На секунду ею овладело ликование. Но затем черные мысли снова пошли в атаку.

Глаза Сигрид затуманились слезами.

— Но… если у нас будут…

Слово «дети» она выговорить не смогла. Мысль о том, что у них с Тенгвальдом могут быть дети, растерявшейся Сигрид была пока явно не под силу. Но он прекрасно понял, что именно она имеет в виду. Это было видно по смягчившемуся выражению его лица.

— О Господи, что мы им скажем? Ну разве я смогу объяснить…

— Мы скажем им правду, — с нежной улыбкой перебил ее Тенгвальд. — Правда — это лучшее, что есть на свете.

Отчаяние заставило ее сгорбиться.

— Но моя правда ужасна.

Он приложил палец к ее губам.

— Милая, ты ошибаешься. Лично я считаю, что ты любящая, самоотверженная, предприимчивая и просто изумительная. Все это присуще человеку от рождения. Или не присуще вовсе. Внешность не имеет к этому никакого отношения.

Потом Тенгвальд обнял ее, свободной рукой слегка приподнял подбородок и посмотрел в глаза.

— Я все еще жду.

Обожание, горевшее в его зеленых глазах, прогнало прочь все страхи и сомнения. Сигрид знала, чего именно он ждет, и больше не собиралась откладывать этот момент.

— Тенгвальд, я люблю тебя так… — задыхаясь от чувств, пробормотала она, — что у меня болит сердце.

Он поцеловал ее, и все доводы логики насчет бесперспективности союзов мудрецов и невежд, гениев и идиоток, умных и глупых, образованных и недоучек, богатых и бедных, королей и нищенок, эксплуататоров и эксплуатируемых, южан и северянок, а также жгучих брюнетов и платиновых блондинок перестали иметь какое бы то ни было значение. Он любил ее. Верил в нее. Считал сильной, зрелой и мудрой. А самое главное, сумел заставить Сигрид поверить, что она такая и есть.

Она будет любить этого человека всю свою жизнь. И даже дольше.