Когда они подъехали к деревне, та уже горела. Норманны находились там, но Луи заметил лишь нескольких, и они не казались готовыми к бою, поскольку расхаживали с награбленным добром в руках. Конные франкские воины ринулись на них, даны бросили добычу и скрылись среди глинобитных хижин, терявшихся в огне и дыму.

Луи вел своих людей; они на полном скаку погнались за бегущими данами. Копыта загрохотали по единственной в деревне дороге, мечи блеснули в руках. Их встретил сначала дым, затем жар пламени, а после — смертоносный рой стрел лучников, притаившихся по обе стороны дороги, невидимых в дыму.

Все полетело кувырком раньше, чем Луи смог понять, что происходит. Он увидел, как один из воинов выпал из седла, словно его ударили, со стрелой в защищенной кольчугой груди. Затем споткнулся другой конь и его всадник перелетел через голову животного, и до того, как он рухнул на землю, две стрелы вонзились ему в спину. После этого конь Луи попятился и заржал. Луи увидел торчащую из его шеи стрелу и понял, что падает.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — В шуме, замешательстве и панике Луи не мог вспомнить никаких других слов.

Стрела скользнула по его шлему, и его оглушило звоном и вибрацией. Из линии лучников выдвинулся один северянин, бросился к нему, вытаскивая из-за пояса боевой топор, издавая на бегу боевой клич. У дана были рыжие волосы, заплетенные в две косы, и Луи они просто заворожили. Он смотрел, как эти красные змеи извиваются перед ним, и не мог пошевелиться, пока дикарь мчался на него.

А затем между ним и северянином возник конь; Луи не видел, что случилось, но услышал мерзкий утробный вопль, после чего струя крови хлынула из того места, где у северянина только что была голова. Он посмотрел вверх. На коне сидел Ранульф с мечом в руке, и по клинку стекал ярко-алый ручеек.

Луи встал, и Ранульф, не говоря ни слова, схватил его за кольчужную рубашку и поднял вверх, демонстрируя, как позже понял Луи, невероятную силу. Без церемоний перекинув Луи через седло, словно собираясь его отшлепать, Ранульф пришпорил коня и что-то прокричал остальным. Луи не разобрал слов. Он не знал, куда они едут. Лежа на спине коня, он лишь смотрел, выгнув шею, как мимо проносится земля. Когда он понял, что они отступают, отряд уже оказался за деревней.

Северяне одержали уверенную победу: пятерых воинов Луи убили на месте, семерых ранили, трех тяжело. Восемь человек захватили в плен, и никто не хотел представлять себе их дальнейшую судьбу. Но при этом вид множества вооруженных всадников все же убедил налетчиков, что их удача закончилась и легкой добычи больше не будет, по крайней мере в Румуа и на данный момент времени. Они погрузили награбленное, пленников и припасы на драккары и направились в открытое море.

Луи же встал перед отцом на колени, чего с ним еще не случалось. Обычно он отрицал свои проступки, придумывал оправдания, пытался переложить на кого-то свою очевидную вину, но не в этот раз. Он часто делал ошибки и грешил, но редко об этом задумывался. Но никогда еще он не совершал ничего настолько непростительного, как в тот день. Он признался отцу во всем, сказал, что Ранульф был прав с самого начала, что сам он не прислушался к его советам. Если бы не Ранульф, говорил Луи, он был бы уже мертв и его тело расклевали бы вороны.

И его отец, не всегда готовый прощать, смилостивился над ним. На него произвела впечатление искренность Луи, которой он раньше не замечал в этом юноше. Он не только простил его, но и предложил ему остаться на том же посту, если он пообещает слушаться Ранульфа и учиться у него. И Луи согласился.

Будучи несдержанным, упрямым и высокомерным, Луи де Румуа все же не был дураком, а некоторые уроки ему не требовалось повторять дважды. Когда северяне в очередной раз пришли по Сене, чтобы грабить деревни, Луи подчинялся Ранульфу во всем, и вскоре даны отступили к своим кораблям, оставив множество раненых и убитых.

Теперь франкские воины устраивали засады и наблюдали, как норманны попадают в них и гибнут. С точки зрения Луи, это было прекрасное зрелище.

Между Луи и Ранульфом завязалась дружба, а со временем они стали уважать друг друга, когда Луи начал постигать искусство войны и водить своих людей на врага так же продуманно и успешно, как Ранульф, а иногда и лучше. Луи вдохновлял своих воинов, проявляя бесстрашие, порожденное юностью и талантами, благодаря которым он чувствовал себя неуязвимым для врагов.

Четыре года Луи и Ранульф отбивали вторжения данов. Их конников отлично знали в северных странах, знали и боялись. Луи де Румуа нашел свое призвание.

Он любил солдатскую жизнь. Бешеная скачка, схватки, выпивка, шлюхи — все это ему нравилось. Он любил своих воинов, и те платили ему взаимностью, так что с радостью последовали бы за ним и в адские врата, не остановившись даже для того, чтобы глотнуть воды. Насколько Луи знал, северяне представляли себе рай как место, где воины вечно пируют и сражаются. Луи никогда не сказал бы этого вслух, по крайней мере будучи трезвым, но тут он викингов понимал.

Четыре года, лучшие в его жизни, он провел именно так, а затем все закончилось. Луи привык видеть опасности на поле боя, но не сумел вовремя заметить их в собственном доме.

За эти четыре года он стал тем, в ком другие ищут и видят вождя. Воины Руана уважали его и подчинялись ему. Если он хотел набрать солдат, ему было достаточно дать об этом знать и люди со всех концов провинции устремлялись под его штандарт.

Подданные графа тоже любили его. Они видели в нем защитника, красивого юношу на черном скакуне, который мчался в битву с пришлыми варварами и охранял их дома и владения.

Луи запросто смог бы сместить своего отца и стать графом Румуа. Титул обычно отходил старшему сыну, но во Франкии не всегда придерживались традиций. Луи, однако, нравился его образ жизни, и он совершенно не интересовался властью. Мысль о том, что он может использовать свое влияние и статус, чтобы занять место отца, ни разу не приходила ему в голову. Но она пришла в голову его брату Эберхарду.

Их отец скончался в феврале 853 года, в один из тех холодных дней, когда ветер кружил редкие снежинки над огромным замком в Руане. Какое-то время он болел, страдая от мокрого кашля и лихорадки. Врачи лечили его травяными отварами, с серьезным видом разглядывали его мочу, делали кровопускания, но он все равно умер. И только тогда Луи осознал, как тщательно Эберхард готовился к этому дню.

Покойный граф Хинкмар все еще лежал на смертном ложе, когда Эберхард приказал арестовать Ранульфа и других капитанов, подчинявшихся Луи. Остальных лишили оружия, доспехов, лошадей и тоже заключили под стражу. Охраняли их воины, которых Эберхард давно уже втайне собирал вокруг себя. Луи никак не мог этому помешать. Он лишь наблюдал за этим с ужасом и яростью, ожидая, когда топор коснется его шеи или нож вонзится ему под ребра.

Но никто не нанес ему смертельного удара. Луи предоставили относительную свободу, когда его брат укрепил свою власть над Румуа. Ему позволили передвигаться по замку и землям, но всегда под присмотром по меньшей мере одного вооруженного стражника, который оставался на виду, и, как подозревал Луи, еще нескольких, следивших за ним из укрытия. Ему не давали лошадей и не позволяли покинуть Румуа.

Спустя пять дней после смерти отца, когда его тело навеки упокоилось в мраморном саркофаге церкви Руана, Луи вызвали к брату, в большую комнату, ранее принадлежавшую отцу. Эберхард расположился здесь еще до смерти Хинкмара, когда отец метался в агонии на своем ложе. Луи миновал знакомые двери, почти ожидая снова увидеть отца, и недовольно поморщился, обнаружив брата, удобно устроившегося в кресле Хинкмара.

— Брат мой, — начал Эберхард, — наш покойный отец, как ты знаешь, всегда заботился о твоем образовании и состоянии твоей души. И никогда не считал, что твои военные игрища помогут тебе достичь рая.

— Наш покойный отец радовался тому, что я не позволял данам превратить Румуа в пепелище, — ответил Луи. — Если собираешься убить меня, обязательно найди, кем меня заменить.

— Убить тебя? — переспросил Эберхард с почти искренним изумлением. — Я не собираюсь тебя убивать, брат мой. Как ты можешь так думать? Нет, наоборот. Я хочу, чтобы ты обрел жизнь вечную. Я, как и отец, боюсь за твою душу. И считаю, что тебе пора оставить греховное военное поприще. Скажи, ты когда-нибудь слышал о монастыре в Глендалохе? В Ирландии?

Вот в чем было дело. Эберхард не посмел бы расправиться с Луи, потому что тот был слишком популярен в народе и среди воинов. По крайней мере так позже решил Луи. Младшие сыновья обычно становились воинами либо священниками. Луи выбрал первое, а теперь брат собирался принудить его ко второму. В конце концов, такое уже случалось. Людовик Благочестивый сослал в монастырь двух своих сводных братьев, которые могли причинить ему хлопоты. Но они хотя бы остались во Франкии. Эберхард же хотел убедиться в том, что Луи окажется как можно дальше отсюда.

Две недели спустя Луи отправили в Глендалох, обучаться у монахов и переписывать древние рукописи в ожидании пострига. В монастыре он чувствовал себя, как рыба, попавшая на крючок, он бился, метался и пытался глотнуть воздуха. Из всех новоприбывших только он не нравился аббату. По правде говоря, его, непокорного и наглого, здесь едва терпели. В те редкие моменты, когда он молился, он просил Бога о том, чтобы его выгнали из Глендалоха и отправили обратно в Румуа. Но этого не случилось, и Луи догадался, что брат отправил в монастырь немало серебра, чтобы монахи продолжали терпеть присутствие Луи.

Долгим и извилистым был путь, который привел его сюда, на узкую улочку, где он, обнаженный, одинокий и несчастный, стоял под проливным дождем. Теперь его посетила новая мысль. Стремясь убраться подальше от меча Колмана, он оставил Фэйленд на милость ее разъяренного мужа. Когда речь шла о постели, Луи был жаден и тороплив, но когда ей понадобилась защита, он ускользнул прочь, как и положено трусу.

«Господи, я отвратителен, я раб, я ничтожество», — подумал он. Луи почувствовал, как по щекам потекли слезы, или, возможно, это был все тот же дождь. Он двинулся вдоль стены к воротам, ведущим на территорию монастыря, и его больше не волновало, увидит ли кто-то его наготу. Он был готов упасть на землю и медленно утонуть в грязи.

Луи спотыкался, увязая в мокрой глине, он погрузился в свое отчаяние так глубоко, что не замечал ничего вокруг. Поэтому внезапно окликнувший его голос заставил Луи подпрыгнуть от неожиданности.

— Брат Луи?

Он обернулся на звук. По ту сторону стены стоял отец Финниан, один из священников монастыря. С едва заметной улыбкой он поднял руку и расстегнул фибулу, удерживавшую на его плечах плащ.

— Возьми, брат Луи. Ты выглядишь так, словно плащ тебе не помешает.