Вдруг «Скиталец» ударился обо что-то твердое, на что ему каким-то чудом удалось наткнуться в воде. Удар оказался резким и сильным — вздрогнул весь корабль, затрясся такелаж и волны врезались в борт. Драккар атаковали со всех сторон: море билось о корпус, на мачте трещали реи, раскачивался и хлопал такелаж. Но все на борту услышали, как судно налетело на какую-то невидимую преграду; моряки почувствовали удар и тут же догадались, что это не просто волна — и это дурной знак.

У руля все еще сидел сам Торгрим. Нос «Скитальца» маячил во впадине между двумя волнами, вздымаясь к ночному небу, черпая тонны воды. Вдобавок наконец пошел дождь: ветер все поднимался, косой ливень стегал корабль со всех сторон, обливая и без того мокрых моряков, просачиваясь в те сухие места, что еще остались под рубахами и меховыми накидками, и вскоре уже не было никакой разницы, одет ты или нет. Мокрая одежда только висела грузом, впрочем, все еще даря хоть какое-то тепло.

Нос корабля взлетел на гребень волны, замер там на мгновение, пока море перекатывалось под килем, и в очередной раз нырнул во впадину между двумя волнами. Но на этот раз вместо знакомого звука, с которым широкая корма плюхается на воду, последовал резкий удар обо что-то твердое, как будто корабль тряхнуло изнутри. Торгрим почувствовал отдачу румпеля. Сквозь завывающий ветер он услышал треск дерева.

— О боги, что это такое? — закричал кто-то из команды.

Торгрим перегнулся через борт. Сверкнула молния, и в эту долю секунды он заметил, как что-то проплывает мимо — уродливое, темное и блестящее, скорее всего, смытое волной — среди бурлящего вокруг моря.

«Дерево, проклятое дерево!» — подумал Торгрим. Дерево, которое смыло в море за много-много миль от этого места. Огромный дуб или клен, дрейфовавший уже много месяцев до этого мгновения, когда именно в этом месте океана он встретился с кораблем, и курсы их пересеклись на какую-то долю секунды. И это дерево, как утопающий, не желающий погибать в одиночку, встало на их пути, чтобы утащить за собой на дно «Скитальца» со всей командой.

«Просто так деревья на нашем пути не попадаются, — подумал Торгрим. — Это боги посылают нам испытания».

И тут же оно исчезло. Блеснула молния — секунду назад тут было дерево, и вот его не стало. «Скиталец» нырнул в волны, стоящие на носу моряки закричали и кинулись на корму. Казалось, что палубу, где еще секунду назад царили безразличие и уныние, охватила паника.

Рядом с Торгримом возник Агнарр.

— Дай мне руль, Торгрим, сходи взгляни, что произошло! — прокричал он. Торгрим кивнул, отходя в сторону, отдавая Агнарру толстую дубовую балку румпеля.

Торгрима качнуло вперед. Несколько часов он стоял неподвижно у руля, а теперь, когда попытался пройтись по палубе, оказалось, что это задача не из легких. Судно бросало из стороны в сторону и раскачивало, поднимало на волнах и швыряло вниз. Внизу хлюпала вода, грозя сбить с ног и унести за борт. На палубе было многолюдно, но моряки расступились, давая ему пройти. Он видел широко распахнутые глаза, приоткрытые от ужаса рты.

— Успокойтесь, успокойтесь! Корабль все еще на плаву! — орал Торгрим, продвигаясь вперед и стараясь вселить в людей надежду, которой сам не ощущал. Он подозревал, что повреждения могут быть серьезными.

Ночной Волк остановился у мачты, вытер воду с глаз, отжал бороду. Меховая накидка на плечах промокла насквозь и стала тяжелой, как кованая кольчуга, поэтому он отбросил ее в сторону. Он развернул мачту, корабль качнуло, на корму водопадом хлынула вода. Торгрим ощутил, как палуба уходит у него из-под ног, и тут же кто-то схватил его за левое предплечье и правое плечо, чтобы он не упал. Он обернулся и с раздражением заметил, что возле него стоят Харальд и Старри, следя, чтобы он не рухнул на палубу — а это только что едва не произошло. Он хотел выругаться или приказать убрать руки прочь, но ему не хватало сил перекричать ветер, поэтому он двинулся вперед.

Поскольку и на корме, и на носу — повсюду бурлили потоки воды, сперва повреждения разглядеть было невозможно. Торгрим стал пробираться дальше и ухватился за рангоут, перемещаясь вдоль судна. Он высматривал ту часть корпуса, куда, по его мнению, пришелся удар, но видел только воду. Много воды.

— Видишь пробоину, отец? — поинтересовался Харальд, и Торгрим уже хотел ответить, что нет, как вдруг «Скитальец» сильно накренило вправо, и вода, покрывавшая палубу у левого борта, хлынула на середину палубы.

И тут он ее увидел. Не течь, не небольшую пробоину в обшивке, а три пробитые доски, торчавшие внутрь корабля, — повреждение длинной в четыре фута, а по ту сторону борта бились волны.

Было очевидно, что «Скиталец» резко столкнулся со стволом дерева. Доски треснули, и теперь лишь неровные рваные края удерживали их на месте. Доски со стоном зашевелились, когда о борт резко ударила очередная волна, вода хлынула через отверстия, образовавшиеся из-за того, что разболтался корпус судна. Торгрим понимал: еще одна волна — и доски не удержатся вместе. Одним сильным уда — ром набегающая волна выбьет их, и образуется большая пробоина, через которую сможет пролезть человек. Если это случится, через несколько мгновений корабль поглотит пучина.

— Надо поворачивать! — закричал Торгрим.

Нужно было вытащить треснувшие планки, развернув корабль наветренной стороной, чтобы ослабить давление воды. Торгрим сразу понял, что это поможет выиграть несколько минут и, возможно, спасет им жизнь.

Он взглянул на корму. За румпелем сидел Агнарр. Он был хорошим кормчим, как и любой на борту, вероятно, самым лучшим, исключая самого Торгрима. Он мог оставаться на месте.

— Харальд! — прокричал Торгрим. — Ступай на корму и передай Агнарру, что нужно развернуться и спустить парус! Когда посчитает нужным, пусть ляжет на другой курс! Ты оставайся на корме и трави фал! Когда мы поймаем ветер и парус встанет по ветру, ты опустишь брус! Ты знаешь, что делать!

Харальд кивнул, по его гладкому лицу струилась вода. Он еще раз вытер воду — это было бесполезно — и заорал:

— Да, отец!

Он развернулся и помчался на корму. Торгрим мог только позавидовать скорости и проворству, с которыми он двигался. Не так легко и грациозно, как Старри, напоминавший оленя, — нет, Харальд плотнее Старри и будет сильнее, чем Старри, когда станет зрелым мужчиной, но Харальд все равно двигался стремительно, перескакивая через походные сундуки, лавируя между теми, кто стоял на пути, хватаясь за наветренные ванты, рывками перебираясь по ним, пока не достиг кормы.

Торгрим оторвал взгляд от сына. Он любил наблюдать за мальчишкой, но сейчас был больше озабочен тем, чтобы уберечь от преждевременной смерти и его, и всех тех, кто находился на борту.

— Те, кто вычерпывает воду, продолжайте черпать! Как можно быстрее!

Столкновение с плавучим деревом сотворило чудеса — моряков не нужно было упрашивать дважды: они выплескивали воду за борт с невиданной энергией и увлеченностью. Они работали ведрами, черпаками и шлемами, как мечами и топорами на поле боя. Вода стекала потоками, когда моряки выливали ее за борт. Однако, казалось, все было тщетно.

— Остальные, готовьтесь опустить рей и уложить парус! — прокричал Торгрим.

Те, кто прятался подзащитной парусиной, встали, шаткой походкой двинулись на середину корабля и выстроились в ряд, изо всех сил стараясь не упасть на неистово раскачивающейся палубе.

Торгрим взглянул на корму. В отблесках молнии он видел стоящего у фала Харальда, в руках сын держал канат. У руля стоял Агнарр — он вглядывался в горизонт, вытирая капли дождя и мелкие брызги с глаз. Торгрим почувствовал, что тело кормчего напряглось, как натянутая тетива. Если он неправильно выберет момент, чтобы развернуть нос «Скитальца» по ветру, волны подхватят судно и перевернут вверх дном. И днем с этим справиться было бы мудрено, а уж ночью, когда тебя слепят набегающие волны, — судьба корабля скорее в руках богов, чем Агнарра.

Нос судна в очередной раз поднялся на волне, и Торгрим подумал: «Сейчас, Агнарр, сейчас!» И не успела эта мысль промелькнуть в его голове, как он почувствовал, что «Скиталец» начал разворачиваться, изменилось направление ветра, дувшего в лицо слева направо. Передняя шкаторина квадратного паруса начала скручиваться, парус затрепетал, как будто он тоже был слишком восприимчив к холоду и дождю.

Теперь нос корабля развернуло по ветру, и корабль выровнялся, чего не происходило уже много часов. Казалось, что неистово трепещущий парус пытался высвободиться. И тут большой рей заскользил вниз по мачте, когда стоящий где-то на корме Харальд стал травить фал. Как только рей опустился примерно до середины мачты, Харальд придержал канат, и рей остановился. Проворные руки схватили парус и рей по правому борту. Они развернули длинный рангоут: конец по правому борту пошел вниз, а конец по левому борту взметнулся вверх, и когда конец по правому борту опустился достаточно низко и стал раскачиваться над кораблем, высвободившись от вантов, они развернули рангоут вдоль продольной оси судна.

В ту секунду, когда конец рея оказался в вантах, Харальд вновь стал травить фал, как показалось Торгриму, слишком торопливо, но было необходимо закрепить парус, пока тот не сорвался с мачты. Когда тяжелый рей опустился к палубе, моряки вскочили на хлопающий парус, укладывая его вдоль рея и крепко привязывая.

Торгрим перевел взгляд на нос корабля. Он чувствовал, как ветер дует ему прямо в лицо. Они развернулись прямо по ветру, как флюгер, но Ночной Волк не мог определить, закончил ли корабль разворот. Если нет, если остановился или вновь лег на предыдущий курс — жди беды. Торгрим верил, что парусности от мачты и такелажа им хватит, чтобы идти выбранным курсом, если же нет — тогда судно развернет в сторону открытого моря, и будет достаточно одного погибельного крена, чтобы их поглотила пучина.

Торгрим взглянул на корму. Сверкнула молния, и он увидел, что Агнарр вцепился в румпель, а потом начал его потихоньку отпускать. Он ощутил, что ветер теперь дует слева. Торгрим обернулся на нос. Он был почти уверен, что ветер дует с левого борта. И осознав это, он почувствовал, как корабль начал крениться на правый борт, увидел, как вздымающиеся волны обрушиваются на нос корабля слева — на тот борт, который теперь оказался выше. А это значило, что треснувшие доски теперь хотя бы отчасти находятся над водой. Что, в свою очередь, означало, что у них появился шанс пережить эту ночь.

Моряки, которые неистово вычерпывали воду по левому борту, переместились к правому и начали работать там. Среди них был викинг по имени Годи — здоровяк, сражавшийся с ними в Таре. Торгрим схватил его за руку, кивнул на рей по правому борту.

— Годи, хватай защитную парусину и тяни ко мне! — крикнул он.

Годи кивнул и отправился к рею, вытаскивая по дороге кинжал. Торгрим, поднырнув под хлынувшую на борт воду, шагнул к носу корабля. Теперь поврежденные доски были лучше видны, уже не скрытые под толщей воды, затопившей днище. Пробоина находилась как раз над изгибом днища, в том месте, где днище перетекало в борт. Торгрим наблюдал, как доски вздуваются и встают на место, пока корпус корабля кружит на волнах. Он был готов к тому, что они вот-вот отлетят и поток воды хлынет через пробоину.

Шлепая по воде, к нему подошел Харальд, за ним Старри, а потом подтянулись и все незанятые моряки команды и стали ждать, что же предпримет Торгрим для их спасения. Позже сквозь толпу пробрался Годи с кое-как сложенной подмышкой защитной парусиной. Он протянул ее, как подношение, и Торгрим принял его.

— Харальд! — крикнул он. — Вон там под палубой канат! Неси его!

Харальд кивнул и опустился на колени прямо в воду, потоки которой неслись от носа к корме, от борта к борту каждый раз, когда взбрыкивал корабль. Он поднял болтающуюся палубную доску и шарил под ней, пока не нащупал сложенный кольцом канат.

Торгрим протянул один конец парусины Годи, сам взял другой и сложил парусину вдвое, потом втрое, затем достал свой нож и отрезал лишнее. Он прорезал ножом отверстия в углах, и Харальд, который догадался, что задумал Торгрим, продел коренной конец каната через одну из прорезей и завязал узел, потом проделал то же с остальными тремя углами. Когда канат был накрепко привязан к каждому углу, Торгрим расправил парусину и оглянулся.

— Я пойду, отец! — прокричал Харальд в то самое мгновение, как Торгрим закричал: «Старри!»

План Торгрима заключался в том, чтобы привязать сложенную парусину поверх треснувших досок на внешней обивке корабля, дабы сдержать давление воды и помешать воде прибывать через пробоину. А для этого требовалось, чтобы кого-то спустили на веревке за борт, где он посмотрит, правильно ли приладили парусину.

Харальд вызвался на это дело, потому что он со свойственным юности энтузиазмом стремился ко всему, что казалось героическим подвигом. Остальные могли и не вызваться, но каждый пошел бы, если бы получил приказ, — в этом Торгрим не сомневался. Других Торгрим в своей команде не потерпел бы. Но из всех викингов на борту именно Старри отличался одновременно силой, проворством и безоглядной храбростью.

— Звал, Торгрим? — прокричал Старри. В отличие от Харальда, он даже не догадывался, что задумал Торгрим.

— Полезешь за борт на веревке, чтобы натянуть эту парусину на треснувшие доски? — спросил Торгрим, перекрывая ветер. Горло саднило от крика и морской воды, которой он наглотался вдоволь.

— За борт? — откликнулся Старри.

— На веревке. Натянешь парусину, а потом мы затащим тебя на борт!

Он ждал ответа, но ответом было молчание. Он решил, что Старри его не услышал. Торгрим сглотнул, собираясь еще раз прокричать вопрос, когда вспышка молнии озарила палубу, залив своим неестественно желтым светом лицо Старри. Всего лишь на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы Ночной Волк разглядел на нем то, чего не ожидал увидеть. И раньше не видел никогда.

Страх.